18+
Стихотворения разных лет

Бесплатный фрагмент - Стихотворения разных лет

Электронная книга - 120 ₽

Объем: 172 бумажных стр.

Формат: epub, fb2, pdfRead, mobi

Подробнее

Совсем раннее
Стихи 60-х–70-х

…предстояли расставанья,

присыхали по губам,

гладью, гладью вышиванье

сном предназначалось нам


* * *

Желтый купол Исакия желтым листом

проплывает по ряби под гнутым мостом,

бьется хрупким зрачком в сине-красный гранит,

солнце зеркалом в сонные окна гранит.

Ветром сдутые шпили шуршат в сапогах,

крутит клубом истертый в панелях их прах,

по подземным каналам сливает в Залив

и свинцовый всегда — желтизной он залит.

Золотистая зелень утопит меня,

задыхаюсь от охры осеннего дня,

засыпают дома сумасшедшие клены,

крыши гнут, стены к улицам клонят,

встали мертвой змеею на рельсах трамваи,

постовой на углу желтым снегом завален,

Город рвется, сиренами режет воздух,

Город болен желтухой!

Последний мой возглас:

— Мертв. Агония кончилась.

1964


* * *

Дождь махнул из неба лейки

через сито, через сито,

улиц мокрые линейки,

и Нева дождями сыта,

дождь как бисер, дождь как бисер

быстро, больно бьет по стеклам,

за собой грозу на бисы

туча тащит в небе блеклом,

мотоциклисты по асфальту

— скользко, мокро,

очищенные от фальши,

афиши мокнут.

1960


* * *

Мы — две стены,

колени угол сжал

в сцепленья вен.

По мне ползет сверчок,

щекочет

картинки кожи,

но не трещит.

Все сумрак.

И множество других

каких-то насекомых,

мне незнакомых

ползет еще.

Тебя не вижу,

ты за углом,

а я смотрю вперед

на зеркало стены,

в себя,

и думаю, что ты бела

как потолок,

которого не вижу, впрочем, тоже.


* * *

Венок из одуванчиков оденьте мне на сцену,

чтоб в желтом быть — ведь желтый цвет измены,

и дайте маску мне повеселее,

вдохните мне слова нежней елея,

налейте кубок мне,

кольцо туда швырните

— сквозь зубы пусть вина цедятся нити…

Но только лишь кольцо губами я задену

венок из одуванчиков падет на сцену.


* * *

Хочу женщину,

хочу женщину,

не обычную, а уменьшенную

до размеров нормальной женщины

— с профилем как у сарая,

немного прогнившим

таким же ласковым,

с волосами такими же мягкими

как щетина свиньи

и такими же длинными,

с голосом как у дикторши,

и ростом с нормальную женщину,

только чуть-чуть уменьшенную.


* * *

Вам, Гончарова, посвящаю этот стих,

писать легко, Вы так прекрасны,

Ваш профиль нежно-беспристрастный

зовет слова и подгоняет их…

Но поздно кукольного сердца

свинец почувствован в груди

— снег вверх летит и впереди

дорога крестит иноверца.


Венок сонетов

(или упражнение в словоблудии)

Во мне хватило б благородства

Чтоб схимником прожить хоть год

И год вперед прогнать как плот,

Неся вперед щитом юродство.

Соткать могу я вдохновенья

Тебе в несотканный ковер,

Но скажешь ты, что я лишь вор,

Укравший в вечности мгновенье.

Рукопожатьем бытия

В мужском тепле обласкан буду,

Но стынет в огневище блюдо,

Остыну, может быть, и я,

Остынет мир в твоих причудах,

И, не свершившись, канет чудо.


1

Во мне хватило б благородства

Смолой залить огонь желаний

И в омут сонный кинуть род свой

И убежать с усмешкой лани.

Пусть влажность губ перед рассветом

В пыли останется раздетой.

Не веришь ты — покину свет я,

Не засмеются только дети.

Соперников в любовной брани

Найдешь в людской ячейке сот,

А мне оставь лишь ожиданье,

Чтоб схимником прожить хоть год.


2

Чтоб схимником прожить хоть год

Мне мужества набраться стало

И тысячей кровавых од

Прокаплет в Вечность год устало.

Пусть рубищ вшивые холсты,

Усмешек сальных пусть плотина,

За мной лишь Вечность, Верность, Ты

И лжи, и проповедей тина.

Плесни весенних соков мощность

В пещеры где отшельник крот,

Чтоб было силы склеить мощи

И год вперед прогнать как плот.


3

И год вперед прогнать как плот

Сквозь ветры, сквозь кочевий стрелы,

Толпа грохочет — он урод,

Друзей молчат немые Стеллы.

Животный яд безверья стих,

Оставленный за руслом лодки,

И по воде струится стих,

Сгибая камышинки, четкий.

Спалю природы первородство,

Прорвусь к тебе через заслоны

Привычек тех, что в сонность клонят,

Неся вперед щитом юродство.


4

Неся вперед щитом уродство

Иду к друзьям сквозь галок гам.

Я знаю — щит болезнь роста,

Но как еще не дать врагам

Топтать ту детскую невинность,

Что мне дает и гнев и боль,

Асфальт, растекшийся под ливнем,

И на губах обмана соль?

Ослиное упрямство детства,

Каноны неповиновенья…

Я спас от них свое наследство

 соткать могу я вдохновенья.


5

Соткать могу я вдохновенья.

Кому вручить бесценный груз

— Толпе, меняющей стремленья?

— Тебе? «Возьми клубок из уз»?

Под небом, согнутым как ящик,

Кому отдать свои заветы,

Чтоб в одиночестве звенящем

Услышать звон лавровых веток?

Так пусть же мне позор тщеславья

(обычный для конюшни сор)

Поможет сплесть в тысячесловье

Тебе недотканный ковер.


6

Тебе недотканный ковер

Сплести из Ленинградской грусти

И бахрому из нитей вер,

Вдоль полотна, что гнется в хрусте,

Узор — из человечьих глаз,

Кайму из утренних туманов,

А в центре рваный черный лаз,

Который пусть тоску заманит.

Пусть листьев, сохнущих орнамент

На том ковре излишний сор,

Который прошуршит под нами…

Но скажешь ты, что я лишь вор.


7

Но скажешь ты, что я лишь вор,

Укравший и пропивший Вечность,

Что слов моих сплетенных хор

бессмысленная быстротечность!

И сразу предо мной шаги

Сапог армейских, дамских каблуков

Зовут — вперед, ко мне, сюда, солги

Под шаг и ритм подков.

Я отряхнусь и тут же как укор

За немужское это поведенье

Ты скажешь, что я просто вор

Укравший в вечности мгновенье.


8

Укравши в вечности мгновенье,

Ты заскочил на пьедестал,

Прорвавшись сквозь свои сомненья,

Подпрыгнул, умер, встал.

Ты вырвал перышко жар-птицы

— Иван-дурак, Иван-герой,

Оплеванный своей столицей

Ползешь как муравьиный рой.

Не ври, ты счастлив был отчасти

— друзья, хмель пития…

Все то, что звали мы в несчастье

Рукопожатьем бытия.


9

Рукопожатьем бытия

Могу помочь больным.

Ведь сам такой и я.

Развеять в солнце дым,

Оплетший тех людей

чьи мысли — зверь в тисках,

развеять мглу идей

и перерезать страх.

А кто-нибудь в награду и ответ

Поставит Дружбы бронзового Будду,

Исполнится лекарственный завет

 в мужском тепле обласкан буду.


10

В мужском тепле обласкан буду,

И вспомнив свой из детства смех,

Отдам тому кто просит — в ссуду,

Чтоб ссуду ж получить от всех.

Так не жалей, что мало выпить,

Подбрось-ка лучше дров в камин…

Как хорошо — я будто вытек

Из жавших столько лет стремнин,

Несусь, ломаюсь в брызги пены,

А Вечер льет свою полуду,

Литавры — в руки, звуки — в стены…

Но стынет в огневище блюдо.


11

Но стынет в огневище блюдо

С густым вином. И снова крах.

У ног осталась пепла груда —

Улыбки, ссоры, ревность, страх,

Дожди, вокзалы, мостовые

В них снова путаться и ждать,

Когда настанет время выю

Тянуть, и взгляда жадно ждать.

Парады, митинги, собранья…

И в хор со всеми вопия

На этом славном поле брани

Остыну может быть и я.


12

Остыну может быть и я,

Хлебнув зрачком вечерний воздух,

Уснув, вдаль стременем звеня.

И щелкнут сухожилий вожжи

Подняв всклокоченных коней

Над Невским водяным барьером,

Корзиной мокрых простыней

Мелькнут внизу дома и скверы.

Конец. Застынет тонко звук

В опять неконченых прелюдах…

Замкнув так надоевший круг

Остынет мир в твоих причудах.


13

Остынет мир в твоих причудах,

В других родится, блудный сын,

Создание божеского блуда

— Воспрянь, зажгись, и вновь остынь.

И снова потечет обычно

Нева, мой каждодневный Стикс,

Мосты поднимут шеи бычьи,

И кто-то мой напишет стих,

И мир продаст себя другим

Коварный опытный Иуда,

Пропев крестясь последний гимн.

И не свершившись канет чудо.

1967


Борису Козлову

1


Когда однажды утром

ты увидишь,

что голубее небо

чем на самом деле есть

— проснись.

Ты слышишь,

лики плачут,

ты видишь,

что ржавеет жесть

распятий,

что спятил мир,

забыв

про вонь,

про лесть,

про смерть.

Встань

— чувствуешь,

ты чувствуешь

— под нами твердь.


2


И вот опять ты посетил сей город,

где каждый рак в Расстрельевской норе,

где лебедь без крыла,

где щука тянет в ropу…

— Мой дом и ныне там,

он для тебя открыт,

как горлышко для пробки,

коль пробка от вина

(а в этом я уверен)

— Попьем его сполна!


3

«но я ведь так люблю Россию»

Прости, Старик,

опять не по дороге,

прости, старик,

я так к тебе привык,

прости, старик

— но я люблю пироги,

мне непонятен ваш язык,

мне непонятны ваши нравы,

так странно пахнут ваши травы,

так страшен ваш оркестр бравый,

так неприятны те, кто правы

— Прости, старик,

пойми меня, Старик.


4


Оставь себе себя частицу,

внутрь повернув — пройди насквозь,

нам стоит иногда поститься,

мотая сталь удил на ось,

чтобы однажды раскрутиться

да так, как Вам не довелось.


* * *

Мои стихи в прощальный вечер

забыты будут как назло

и ветер, беспощадный ветер,

их вербой выпушит в окно,

чернила располощет дождик,

в снег кляксы выбелит зима

и перечеркнутые дрожью

на строчках скрючатся слова.


Ресторанное

В ресторане девственные скатерти,

покатайте хлебом — скатите

из хлеба смех.

Завернуть бы в эти скатерти всех,

чтобы в саванах по площади — в марш,

чтобы ноженьки как лошади мах,

по проспектам чтоб галопом — в строй,

мостовые чтоб полопались как в зной…

Что-то в ресторане тихо,

блажь

— ты отрежь кусочек хлеба,

маслом смажь.


* * *

«Колокол Свободы»

сломали уроды,

сломали,

расплавили на металл.

«Колокол Свободы»

в крапив огороды

забросили,

спрятали,

а я искал.

«Колокол Свободы»

ищут народы,

а колокол свободы

звенеть устал.


Михаилу Каплану

1


Белокурая бестия,

бражные сны,

неужели все бестолку,

бестолку, слы…

Неужели все по ветру,

по ветру, по…

Мнишь березовость поутра,

бирюзовый запой.

Мне — хмельные закосины

порыжевших домов,

вскрик испуганной Осени

— Снись, я сплю, я готов.


2


Грешим как можем в этом мире.

Кровать преуподобив лире

— пружиной музыку творим,

с утра похмелием горим,

и с думой сладкой о кефире

виолончелью говорим.


Весна

Растаял снег, что был тобой целован,

он растворился, высох, он разочарован,

что больше он не может повториться

в губах как форме.

Только лишь присниться

ему осталось,

и я к нему испытываю жалость

такую как к себе

— Леплю веселье, в ком толкаясь,

и не жалею, и не каюсь.


* * *

Стихи надоедливы словно птицы,

стряхивающие шапки снегов,

и вспыхивают, вспыхивают зарницы

еще не рожденных страниц стихов

— в вечер, в слякотный город,

в подворотни, пахнущие темнотой,

как женские руки струятся за ворот

дождь и стихи, дождевой теснотой.


* * *

Чудо, если не чудо,

то что же,

вверх помогает секундам бежать?

— Вниз мы скользим,

задержаться не можем,

стоит лишь руки разжать,

выронить серп,

помогающий ложе

в поросли времени жать.


* * *

Я могу сосчитать до тысячи,

а попросите — до десяти,

я могу вероятность вычислить

вероятно точно, почти.

Знаю десять фамилий Великих,

десять тысяч фамилий безликих,

знаю восемь своих врагов,

знаю тысячу дураков.

Знаю восемь в квадрате и в кубе,

знаю важность событий на Кубе,

знаю крошку терцин и сонетов,

знаю двадцать на П поэтов…

А сейчас вот открыл книжку

и наткнулся на эту мыслишку:

«Лис знает много,

Еж — одно, но важное»


Борису Хвостовскому

Горит планета Марс и смерти нет.

И листьев нет зеленых.

И кленов нет в аллее кленов.

И нет дубов в аллее из дубов.

И из сосновых досок нет гробов.

1968


* * *

Собаки лают.

Ветер носит

слова, не сказанные вслух.

Как слово в слове

вещь в вопросе,

как мир,

как яблоко,

как дух,

как ночь в седле,

как Бес на стуле,

как слезы девичьи смолы…

Какого ж черта вы заснули,

Вы — «всадники без головы».


Вступление к неоконченной поэме «Крест»

Я распят на сосне,

я во сне,

пять гвоздей пригвоздили меня к ветвям,

прядь волос,

подчиняясь неверным ветрам,

будит боль беспокойно во мне,

пядь земли,

что в крови у корней,

цирковой присыпает песок,

и висок,

поцелуев твоих не больней,

гладит, огненный в солнце, коры завиток.

Я палим

твоим солнцем российским земля,

как поля

я измучен твоею жарой,

это мой

слезный плач на твоих ветвях

застывает янтарной смолой.

Но лишь ночь,

над равниной лесов

крылья сов

пронесут мой оранжевый крест,

и окрест

тех озер и лугов

кто услышит стенающий треск

— это я,

не пугайся во сне,

это я,

я распят на сосне.


Протягновенье твоих рук

здесь так близко, Полярный Круг

— в моренной россыпи домов,

в валунной глади куполов,

в свинцовых сполохах воды

и в окнах сколами слюды

— везде, во всем твои следы.

Ты ничего не пощадил

— ни плоской тундры площадей,

ни треск распиленных домов,

ни скрежет согнутых углов

— пируй же, Север, свой улов,

пируй, сияньями играй,

но на судьбу не уповай,

как я, как он, мой старый друг,

ведь без судьбы мы как без рук

и как без женских губ мужья…

— Ты видишь, Север, это я,

Я, житель сумрачных столиц,

дождей, каналов, странных лиц,

туманов, мокрых мостовых,

ночей нечерных, постовых,

мостков согбенных, тупиков,

канализации подков,

простертых пред панелью ниц…

Так знай же, Север, я — столиц.

Смотри за мной, лови, беги.

Ты слышишь гулкие шаги?

— Я вышел, начали…


Снова ночь.

Чуть заметно целует волна.

Тишина.

Ветер гонит оранжевый крест,

и окрест

проплывает чужая страна,

приведеньями узнанных мест:

колокольни обрубленной звон,

вонь

истоптанных в кашу дорог,

рог

неполной луны освещает порог

у часовни с разбитым окном,

гном Печерских лесов,

пропитой старикан,

вечно палит седую тайгу,

жгут костры по крутым берегам

рыбаки,

ждут мужей, заблудившихся в чайных,

платки,

ткет дырявое кружево бабка слепая,

чайка кружит у снежной границы припая,

Псков не гнется под кованой сбруей тевтонов,

Китеж вечно всплывает и вечно же тонет,

отражает Ростов предзакатное Неро,

звон венчает Покров с синеглазою Нерлью…

1965


* * *

Отвори мне Спас на Крови

куполами в звездное небо,

не таись, не молчи — говори

— был ли я или не был,

был ли снег под ладонями чист,

иней таял как губы в губах,

купола эти звездные чьи?

Или все на верблюжьих горбах

уплыло в минаретную даль,

словно Севера снежистый дар

тем садам, где цветами миндаль?


Камерная поэма с уличными песнями

(Отрывок)

Говорят, что солнце на Востоке всходит

— у меня оно восходит в щели переулка

и по чердакам еще долго и сонно бродит,

прежде чем сквозь крыши прорваться гулко.

Говорят, что за Весной приходит лето

— у меня за Весной приходят разлуки,

и когда зеленеет кружево веток

размыкаются нежные твои руки.

Говорят, что за несчастьем приходит счастье

— у меня за несчастьем приходит усталость,

разбивает все собранное на части,

просыпает сквозь пальцы все что осталось.

Все что осталось — сквозь пальцы.

18 декабря 1964


Стихи одного дня

Ленинград, июль 1964

Наташе Горловой

1

Дождь тронул город,

ожиданья впереди по крайней мере день.

Петлею захлестнувши ворот,

пора его начать,

пожалуй, с сигареты.


2

Закрыв глаза,

как перепутав стекла,

я погружаюсь снова в странный мир,

где ниточкой разматывая кокон

кружит паук

и ждет гостей:

— позвольте крылышко,

кусочек мягкой ножки,

вот вилочки,

вот для десерта ложки

— он ждет гостей на пир.

Открыв глаза,

как повернув бинокль,

я выплываю —

город тронул дождь,

в пустом саду пруда монокль

морщит дрожь.


3

Горело дерево в саду,

горело дерево, горело,

и листья, медленно и бело,

как перья,

падали к пруду.


4

На бульваре, где «ЛЕТО»

подойдет алкоголик

и предложит билеты

на кино, «где до колик смеяться охота»

— знаменитейший комик

мой приятель из «ЛЕТА».

Фиолетовый столик

непонятного цвета,

а по столику слоник

между стопками бродит,

достает хоботком

из карманов бутылки,

а потом лепестком

наклоняет затылки…

Те, кто хочет увидеть

начало творенья,

приходите за столик

с бутылкой варенья.


5

Дождь тронул город,

день пришел

в деревьях масляного цвета

в саду,

в бульваре там, где «ЛЕТО»,

один лишь только час прошел.


6

В который раз, в который день,

в который час…

Который

несется разъяренной сворой,

которой лень свернуть,

и для которой, как для меня, проложен путь

до вечера, до страха темноты,

до вечера последней хрипоты,

до вечера с боязнью немоты,

до вечера,

до вечера, где ты.


7

Гроза смела Июль,

очистив пыль от листьев,

и смыла пух,

а я хотел его поджечь.

К тому же спички мокры,

и кончился рабочий день,

и много посторонних глаз косит.

Придется ждать до следующего года,

или в другой умчаться город,

где нет дождя, и пух еще лежит.


8

Налей-ка рюмочку,

хлебнем за простачка

согретого в ладошке коньячка,

и за Алису, что, быть может, Лис,

и за танцовщицу, чья ножка из кулис

— поднимем рюмочку и опрокинем вниз.


9

По крыше дождь шумит приятно,

пройдусь по мокрой до угла,

а после поверну обратно,

к окошку и, глотнув тепла,

нырну в колодец

— звезды рыбой,

червями в вареве кишат…

— Жилец Заленский?

Он ведь выбыл,

а переводы все спешат…

Но если не пойти обратно,

и просто, заказав такси,

поехать к свадьбе,

то приятно там время можно провести

— ходить по крышам, падать в окна,

стрелять из лука в черепа,

бутылки бить, роняя стекла,

и в танце с Дамой делать па,

селедку кушать в майонезе,

кружить соседку в полонезе,

сухим вином в плечо дыша…


По крыше дождь стучит приятно,

гвоздями бьет,

— закрой окошко, мой приятель,

и гномик не придет.


10

Мне было скучно,

неужели ты не слышишь:

мне скучно было, скучно, скучно, скучно, скучно.

И снова дождь, и снова телефон молчащий,

и снова комната как ящик,

набитый с верхом слов гудящих,

и плачущих придавлено у двери,

прищемленных, забытых как поверья.


11

Следы капели на стекле

плыли, теряясь беспокойно,

а в ящичке твой бес, покойный,

свой ежедневный ел эклер.

Дождь тронул город на неделю,

засунул голову в петлю.

Мой бес кричит (мели Емеля):

— Люблю тебя, отстань, люблю.


12

О, Господи, какая пустота,

какая пустота повисла

— скучней, постылей, ненавистней,

чем то, что мы назвали простота.


Озеру Неро, что под Ростовом

Озеро Неро.

В озере-невод.

В неводе — рыбка

трепещется зыбко.

А рыбак захмелел и заснул у костра.

У озера — дом.

Из домика — дым.

В доме сноха

«Хи-хи» да «Ха-Ха»,

«будет ужо уха»

похваляется.

А рыбак захмелел и заснул у костра.

Вдоль озера волны

вздымаются вольно,

невод колышет,

рыбка чуть дышит.

А рыбак захмелел и заснул у костра.

На озере Неро

сорвало невод,

дома — сноха

«вот будет ужо уха!»

похваляется.

А рыбак захмелел и заснул у костра

и во сне у костра усмехается.

1964


* * *

Еду на лошадке

по дорожке гладкой,

в руке лукошко,

в лукошке — кошка.

Я кошку подружке в подарок привезу

и кошку, и лошадку к крылечку привяжу,

сам к миленькой девчоночке в горенку зайду.

Эх, как бы ветерок да лучинку задул.

Мурлычет кошка, всхрапнет лошака

— будет мне у ласковой

ночеваться сладко.

1964


* * *

По-над морем

по-над Белым

в Соловецки острова

между делом,

ратным делом,

нас погодка завела.

Там, где чайки,

там, где всплески,

где монасей кутерьма,

мы веслом ударим веским,

ладьи вытащим со дна,

дом поставим,

снасть наладим,

к небу дым завьем грешной,

и со складом,

будто б надо,

жизнь устроим на большой.

Но одним туманным утром,

будь прилив или отлив,

на ладье скрипучей утлой

снова выйдем мы в залив.

И по морю, и по Белу,

с Соловецких островов,

мы уйдем,

забыв про женок,

помня лишь извечный зов.


Три стихотворения о вечности

1


Песочные часы не вечны

— песчинки трутся о стекло,

когда какой-то человечек

перевернет их кверху дном.

Беззвучно сеются минуты,

не застревая ни на миг.

Невечность времени минуйте

и снова поверните их.


2


Часы из солнца

— странная забава,

круг на земле как солнца тень,

18+

Книга предназначена
для читателей старше 18 лет

Бесплатный фрагмент закончился.

Купите книгу, чтобы продолжить чтение.