Бесплатный фрагмент - Стихи-Я Пушкина

Стихи-Я Пушкина

Эпиграф

О сколько нам открытий чудных

Готовят просвещенья дух
И опыт, сын ошибок трудных, И гений, парадоксов друг

И случай, бог изобретатель

Стихи-Я Пушкина

ОГЛАВЛЕНИЕ

Часть первая

Стихи-Я Пушкина,

или

Маленькие Хэппи-Энды

Часть вторая

Расшифровка Хеппи-Энда Евгения Онегина

Борис Парамонов говорит про Мейерхольда, что он говорил:

— Я не верю человеку, который говорит, что Пушкин лучший поэт. — Но!

Эти люди и не требуют этой веры к себе, ибо говорят это между прочим, а именно:

— Пока принесут к пиву креветки. — Они не знают о Пушкине больше ничего, так как и вообще о русской литературе:

— Ничего знать принципиально не хотят, ибо:

— Не бывает, — не бывает, как нужная не людям, а лично мне реальность.

Человек настолько запрещен, что ему только и нужен один Пушкин:

— Он-то точно был. — А дальше?

Дальше здесь не бывает:

— Ни науки, ни искусства, как именно не болтологии, а реальности.

Но одного имени Пушкина, как сказал Блок, нам уже хватает, чтобы сказать:

— Жить можно. — Имя Пушкинского Дома в Академии Наук. Нам всегда знакомый звук.

Пушкин — человек 18-го века, — говорится.

Говорится, что Пушкин чтит Петра Первого. — Но!

Это не очевидно. Ракурс, в котором Пушкин говорит о Петре очень далек от конкретности. Славные дни Петра — это еще не значит, что они славны Петром, а таковы были, наоборот, независимы от него.

Говорят, Пушкин возвышает Первобытного Человека над современным.

Да, это вполне возможно, что человек явился на Земле более совершенным, чем потом стал, хотя и маловероятно. Скорее всего, Человек мог стать хуже, потому что и послан сюда, чтобы постепенно, но всё равно должен:

— Проигрывать и проигрывать Врагу Человека.

Б. П.:

— Пушкин не был демократом.

А Шварценеггер?

Здесь Демократию понимают слишком учебно, ибо реальные демократы — это Герои фильмов Голливуда — по сути Первобытные Люди, ибо руководствуются, как истиной своей личной моралью. Но это и есть демократия:

— Человек на верху Пирамиды, один человек, а не масса, как здесь продолжают пытаться объяснить.

Б. П.:

— Против Пушкина пошла вся последующая литература, — и надо добавить именно, как против настоящей демократии.

Пушкин — это и есть настоящий герой — нет, не нашего времени, а именно герой:

— Голливуда — Я есмь.

Николай Полевой был против Пушкина, когда он написал стихотворение:

— К Вельможе.

Позже можно проверить, в чем там было дело, но думаю, Полевой исходит, как и власть, из:

— Правил писаных, — однако, не когда-то наперегонки с Абу Али ибн Синой, — а:

— Взятых, как здесь сейчас принято: с обратной стороны ученической тетради, как кодекс строителя коммунизма.

Полевой, как и многие пропагандисты и агитаторы держится — в своих текстах — возможно — какой-то отчужденной от самого себя системы, а система Пушкина — это сам человек:

— Я — это и есть сам Компьютер. — И именно поэтому становится возможна конкретность.

Не зря Пушкин порицался первыми комсомольцами после революции 17-года.

Просто жить — об этом все фильмы Голливуда, но в то же время реально искать и Чашу Грааля.

Борис Парамонов говорит, что царь не мешал Пушкину писать то, что он хотел.

Но вот это вряд ли, ибо произведение Пушкина:

— Когда Макферсон издал Стихотворения Оссиана — было до того не понято, что не было опубликовано — не включено в собрание сочинений до 1885 — кажется — года. — Вот интересно, помню, кажется, это был 1884 год, но теперь интернет уже не хочет и хочет отвечать на конкретные вопросы — работает только, как:

— Вся советская энциклопедия: вот те 10 томов — сам ищи-свищи, что там когда-могда существовало.

Точно также, как и Воображаемый Разговор с Александром 1 остался только в черновиках.

Или Расшифровка Пиковой Дамы — ни разу не слышал, чтобы хоть кто-нибудь сказал, что слова Германна в Обуховской больнице:

— Это быть, или нет быть Гамлета, — быть или не быть миру, — что это размышления Бога:

— А не вернуть ли всё созданное назад в мусорную корзину?

Чтобы никто и не помнил уже никогда, что хоть что-то здесь, на Земле было.

Догадается ли хоть когда-нибудь человек, что фраза:

— Я лжец, — воскликнул Лжец — истинна, т.к. имеет решение.

Иван Толстой сейчас говорит, что поэт подчиняется стихии. Закон нужен только народу.

Вот это ошибка, ибо Пушкин в отличии от примитивизма народа, решает эту задачу, что Человек Может два раза войти в одну и ту же реку, может решить задачу Бога, что Будущее может изменить Прошлое!

Это, как раз не стихия, а верх и цель Разума.

Сейчас Иван Толстой и Борис Парамонов рассматривают только внешний, видимый мир, а Пушкин, как Данте:

— Спускался в Ад, чтобы посмотреть, нет, не как там живут, а удостовериться в Связи между Адом и Нашим Миром, как это сделал в своё время Одиссей Благородный, возвращаясь из разрушенной Трои.

Ошибку допустили, но стандартную, что гению не нужна культура, но под культурой имеют в виду магазин школьно-письменных принадлежностей, которые не перешибить никакими университетами, где знают больше, но только количественно — качество остается неизменным:

— Дважды два — четыре.

Нет, нет и нет, как сказал Риман на личной встрече с Гауссом:

— Параллельные прямые пересекутся.

А говорят, Пушкина варвар! Нет, наоборот, ибо у варвара параллельные прямые не пересекутся.

Никто не считает дикарем Эйнштейна — за редким одиозным исключением — а Пушкин — это фундаментальный Эйнштейн, а точнее:

— Пьер Ферма.

Но здесь, разумеется даже не упоминается, что Повести Белкина — это связь миров Этого мира и мира Невидимого.

Одна истина Б. Парамонова:

— Актеры категорически не умеют читать стихи.

Дак боятся, конечно, ибо как было сообщено Георгием Бурковым:

— За спектакль платили всего лишь рупь писят.

Б. П.:

— Отступления в Евгении Онегине играют не меньшую роль, чем сам текст. Как и вообще в литературе. — Но!

— Не только в литературе, а и в самом мире, ибо Отступление — это и есть спуск в Ад, возможность попасть в Другой Мир.

Резюме:

— Балагана немного, но всё равно главное в Пушкине не понято, именно то, о чем не раз говорил сам Пушкин про Данте:

— Гениальность Плана его Ада.

А здесь так, хорошая литература, хороший текст вплоть до его дикой природности, — а!

А про самое главное, про Разум, о чем, собственно, и писал А. С. Пушкин, про Каменного Гостя — ни гу-гу.

Связь Человека с Богом — вот главная мысль, которой достигает поэзия, как и написано в Предисловии к Повестям Покойного Ивана Петровича Белкина:

— Письмо ваше от 15-го сего месяца получить я имел честь 23-го сего же месяца.

И самое главное, Пушкин не просто декларирует эту связь, а как в Евангелии:

— Их есть у меня.

Владимир в Метели — это реально гусарский полковник Бурмин.

И, можно сказать, почти сознательно распространяют Дэзу, прикрываясь школьной разумностью и университетской не-дикостью.

Хороший пример из Шекспира, который в принципе делал тоже самое, что и Пушкин:

— Доказывал Двойственность Мира, — как это рассказано и в Евангелиях, если:

— Верить в Бога.

А именно, стоит задать вопрос в компьютере о пьесе Шекспира Два Веронца, как тут же сообщается о двух ошибках — еще юного Шекспира, что:

— По суху не плавают, как по воде! — Ссылка на то, что Шекспир реально мог не знать, что Верона и Милан города не прибрежные — не выдерживает критики. Ибо вторая, так сказать, Ошибка Шекспира — это уже просто невозможная Описка — точно также доказывают Ошибки и Описки Пушкина в Воображаемом Разговоре с Александром 1 — С. М. Бонди — что плыли-то в начале пиесы в Милан, а без предуведомления Читателей — в том числе и критиков — остановились в Падуе.

Ибо — во втором варианте про Падую и Милан — перебор сумятицы в голове Шекспира настолько через чур высок, что его не заметили даже и:

— Все остальные, — как-то: актеры, владельцы театров и т. п. и т. д.

Никто не замечает, как и у Пушкина ОЧЕВИДНУЮ правду — как в Евангелии, не забуду добавить — Пьеса — это Театр, Текст — это тоже самое:

— Деление мира на две части, — и что самое замечательное:

— Оче-вид-но-е-е.

Пишет человек в кресле, а Текст — это не одно и тоже, а возникает Перед Ним.

На это совершенно спокойно утверждается:

— Артефакт нашего грешного мира.

И если есть этот Артефакт, то и Пушкин, и Шекспир неправы. Это что за логика, если только не сознательное вранье?

А логика простая, да, деление есть, но в Жизни-то никак не наблюдается! Театр? Это только условность, а не реальная конструкция мира.

Так утверждается по посылке, что весь мир уже был, и потому его больше нет нигде, как только перед нами, ни в аду, внизу, ни на небесах, ни в будущем, и более того, нет даже в прошлом. — А!

— А ВСЯ мировая литература только и занимается тем, что доказывают:

— Правы Шекспир и Пушкин, — также, как Ферма и Эйнштейн.

Но Пьеру Ферма и Альберту Эйнштейну разрешают иметь их правильное собственное мнение, а Пушкину и Шекспиру и другим Островам в Океане в виде даже Робинзона Крузо — категорически нет.

Т.к. наука изучает так себе сущую хреновину, как, например, колебания струны, а тут:

— ВЕСЬ МИР! — и вдруг, мама мия — Сиэтэ! — Так бывает?

Англичане, тем не менее, признали Шекспира магом и волшебником, включая даже все его закорючки в виде символов в изданиях разных прошлых лет, а Пушкина кто-то — как Марио Корти, например — ни за что не хотят пускать на мировую арену.

Эта, передача Бориса Парамонова и Ивана Толстого только подтверждение, нет, даже не клинической глупости местных литераторов, а страха, что и в России, и надо же:

— Был Пушкин. — Который, как минимум, не меньше, чем Шекспир в мировом масштабе.

А если иметь в виду, что знаю я, и написал об этом не раз в разных местах, то Пушкин превышает всех. Даже Данте и Гомера. Хотя, естественно, эти два последних далеко-далеко не просто так погулять вышли, но это видно только по косвенным признакам, например, Одиссея Гомера, написанная хрен знает когда-могда о событиях тоже неизвестно какой точно давности, ибо также далеко не зря есть у него, несовпадающие с научной историей факты, как-то битвы на колесницах, когда их еще не было, но это тоже самое, что в Библии разрушение Стены Иерихона еще — по историческим данным — до ее постройки — ибо:

— Это правда, потому что такова конструкция реального мира.

Пушкин — это Библия, или Евангелие, точнее, имеется в виду по реальности конструкции.

А нам продолжают распевать песни в одну строку, строку только Содержания, а Форма:

— Да складно — всё!

Борис Парамонов даже Бориса Годунова различает только по степени правдивости чтения, а в нем даже прямо сказано:

— Не всяко слово в одну и ту же строку пишется — пропускается мимо ушей.

Собственно, можно даже сказать здесь, зачем делали революцию 17-го года:

— Царский режим стал ослабевать, и произведения А. С. Пушкина уже могли начать пониматься некоторыми личностями, а потом и многими — тире:

— Надо что-то делать, — и сделали Револушэн 17-ть, — когда:

— Думать можно только, когда нельзя. — Непонятно? Вот я и говорю, придумали такую логику, что именно Формы художественного произведения и как раз:

— Не быват!

А если быват в каком-нить Манеже — так это, как в песне:

— Только раз, — а потом всех поставили к своим корытам, как именно, к:

— Здравому смыслу. — Следовательно, не зря — значит была правда-то.

Какой Пушкин! Если простые стихи Ахматовой запретили, а Зощенко не дали даже только улыбнуться вместе со всем советским народом.

Во, как велика правда конструкции мира, что даже в рифму нельзя говорить, если просто так, без напряжения на кирпичной кладке деревенского коровника, нельзя, смеяться — даже над собой — и то запрещено, а тут Пушкин пишет слова:

— Гениальный План — однако, имея в виду не прошедшую и даже не следующую пятилетку, а:

— АД — Данте. — И, следовательно, если он гениален, значит:

— БЫВАЕТ. — И даже:

— Существует-т. — Как говорится, тогда логично и:

— Бог — есть.

Но вот в чем и запрет на Воображаемый Разговор с Александром 1, что он своей конструкцией доказывает существование Бога. И профессор литературы С. М. Бонди пишет не только в душу времени, но и верит в логику своих Пушкину возражений:

— Пушкин допустил в этом — Разговоре с Богом — две ошибки: один раз написал частицу НЕ там, где ее быть не должно, так как не может, а другой раз наоборот:

— Пропустил частицу НЕ там, где она должна быть обязательно.

Буквально, как Шекспир получается два раз неправильно стасовал карты:

— Один раз сушу спутал с морем, другой — Милан с Падуей.

Один вопрос только так и остался открытым:

— Зачем тогда вообще писал эту лабуду?

Не специально же, наверное, чтобы только описаться.

Далее, стихия ли это? И слово: Гордись, поэт — откуда взялось?

Говорят, что произведения Пушкина — это стихия, противостоящая цивилизации. Что имеется в виду, что это, собственно, чума, что ли? Не думаю, что Борис Парамонов и Иван Толстой так думают, но не знают, что правильного хорошего противопоставить порочной цивилизации, как только опять двадцать пять:

— Начинай сначала.

Но вот Бог думает, оказывается не так, а:

— Правит Своё Творение — Мир, его продолжением.

Конкретно, Золотого Литого Тельца меняет на Две Скрижали Завета. Поэтому за стихию здесь надо принимать веру в Литого Тельца, а Пушкина, его две скрижали за науку и искусство, за цивилизацию по сравнению с Избой Читальней Золотого Литого Тельца.

Наоборот, цивилизация, Театр противостоят стихии реваншизма возвращения к Хаосу. И Пушкин, как и Шекспир это сделал. Но блок такому пониманию литературы поставлен очень точный в 17-м году, поставлен полным запретом Веры в Бога. Почему не могут понять Воображаемый Разговор с Александром 1 Пушкина? Только по одной причине:

— Не в состоянии вообразить, как это может быть, что сначала было СЛОВО.

А то, что сие не находится в воображении, что может существовать НЕПРЕДСТАВИМОЕ не только в Теории Относительности Эйнштейна, не только в доказательстве Великой теоремы Ферма, но в литературе, где — думают — ОБРАЗ — это сам факт её, литературы, существования.

И, как говорится уже не раз, поэтому мы пошли по пути Лермонтова, а не Пушкина. Хотя и Лермонтов не так прост, чтобы его округлять до этой хренопасии Образа. Тем не менее, Пушкин сделал так, что вообще не оставил никакой надежды тем, кто хотел бы изучать его образы. Ибо образ Пушкина — это не школьное сочинение на его тему, а:

— Портрет, твой портрет работы Пабло Пискассо — что значит:

— Новое художественное произведение.

Но люди этого сочинения не делают, и думают, что можно и ТАК — молясь Золотому Литому Тельцу — верить в бога, ибо мы же ж:

— Не капиталисты, не предприниматели, не художники, не композиторы, которые выдают номера:

Чертог сиял. Гремели хором

Певцы под звуки флейт и лир.

Царица голосом и взором

Свой пышный оживляла пир;

Сердца неслись к ее престолу,

Но вдруг над чашей золотой

Она задумалась и долу

Поникла дивною главой.

И пышный пир как будто дремлет,

Безмолвны гости. Хор молчит.

Но вновь она чело подъемлет

И с видом ясным говорит:

— В моей любви для вас блаженство?

Блаженство можно вам купить…

Внемлите ж мне: могу равенство

Меж вами я восстановить.

Кто к торгу страстному приступит?

Свою любовь я продаю;

Скажите: кто меж вами купит

Ценою жизни ночь мою? —

Рекла — и ужас всех объемлет.

И вот получается, что признать первенство Слова над Материей и означает:

— Купить правду ценою жизни.

Ибо кто не знал, что сначала было Слово? Бонди не знал, когда правил текст Пушкина Воображаемый Разговор с Александром 1, Аникст не ведал, что по Вильяму Шекспиру:

— Весь мир ТЕАТР, и, следовательно, имеет деление на ДВА мира, не только на Милан — если по пьесе смотреть Два Веронца — но и на Падую, находящуюся на Сцене, ибо в посылке того, что сначала было Слово — означает:

— И Милан тоже находится на Сцене.

Можно не понимать этого, но как ученый, не по приказу свыше, имеется в виду власти перед решением 1948 года о запрете Генетики и Кибернетики, и где был принят исправленный Бонди вариант Текста Пушкина — понять можно было, что Пушкин в этом тексте не мог не следовать правде, которой и является:

— Театр, — ибо:

— Иначе не выйдет, что:

— Сначала было Слово!

Скорее всего, разум мутила Посылка: окружающий нас мир менее реален в самой настоящей реальности, чем театр! — принять этого нельзя было не только из-за запрета веры в бога, но и просто вот так по логике видимого мира, что первично:

— Театр или его Материя в виде постановлений партии и правительства.

Тем не менее, и несмотря на это Ученый должен был признать правду Пушкина, ибо она была налицо. — Но!

Но для этого, видимо, надо было не только увидеть ее логикой, но и почувствовать. Да, почувствовав, можно ахнуть:

— Как?! — неужели это правда и Бог Есть.

Следовательно, кто почувствует, что Шекспир не ошибся, написав Падуя вместо предполагаемого Милана в Двух Веронцах — тот почувствует — имеется в виду даже раньше логики — что Владимир в Метели — это в новом времени, после войны 1812 года — гусарский полковник Бурмин.

Что Граф в Выстреле — это сам Сильвио! Как же остальное? А остальное — это изображение — театр! Необходимое прикрытие, как и в Дубровском, когда слуга Дубровского исполняет роль Дубровского, а Дубровский — роль князя Верейского. Маша — тоже играет роль. Все в Метели Повестей Белкина:

— Священник, отставной корнет, усатый землемер и маленький улан были скромны, и недаром: их приняли артистами в этот театр, как:

— Фигаро здесь — Фигаро там, что значит: жить — значит играть роль.

И, спрашивается:

— Перед кем, мил херц?! — Дак перед самым главным на театре Персонажем:

— ЗРИТЕЛЕМ.

Но суть этих спектаклей — Связь Времен, а не участие в делах повести.

Конструкция мира, создаваемая Пушкиным в Повестях Белкина может помочь разобраться, в чем, по его мнению, гениальность Плана Ада Данте.

Театр — это и есть Две Скрижали Завета, которые принес Моисей с горы Синай.

Суть: именно народ — этот зритель и игнорируется целиком и полностью, когда Слово ставится не на первой место. А нам пердонят как раз обратное:

— Ему, народу, по зарез и за глаза хватит, если на клубе в его деревне напишут для храбрости миропонимания:

— Физкультура — это не просто так, кот наплакал, а, так и напиши, сынок, повыше, настоящая:

— Фи-зи-чес-кая Культ-Ура!

Что, мол, народу, простому народу, ваше Слово не нужно — иму зерна выдай из заначки губисполкома, ибо план? А когда мы его выполняли? Не бывает.

Пушкин, следовательно, делает как раз наоборот, не Стихию производит, а:

— Словом ее укрощает, превращая в мир для человека — Христианство.

Вот так как раз думал Евгений в Медном Всаднике, и ему показали Куськину Мать, Потоп, а потом и сам Медный Всадник, как Материя за Духом:

— Погнался.

Или мистер Х-ера, привезенный возницей евреем в село Горюхино, заставил его мирных и добрых жителей повесить носы, и прекратить писать даже про физическую культуру на клубе, заставил, чтобы доказать:

— Материя определяет его сознание, — и не только:

— Даже наше.

Как, спрашивается, после этого не поменять частицы НЕ в Воображаемом Разговоре местами? Да, трудно, но трудно поверить в Бога, а ученый мог бы и последовать логике. Как и в Двух Веронцах, Аникст мог бы заметить, что таких Описок, как спутать сушу с морем, а Милан с Падуей:

— Не бывает-т.

Хотя Пушкин — в общем-то — предупредил:

— Чтобы увидеть это, победы его героев во всех Повестях Белкина — кажущиеся с первого взгляда поражениями — надо увидеть:

— Дом Джентльмена в сельской местности, Дом этого самого Белкина, как:

— Эфирную структуру дома Германна из Пиковой Дамы, — следовательно, надо быть:

— Рыцарем Розы и Креста, — а:

— Это еще больше запрещено, чем верить в бога.

Тем не менее, повторю еще раз: ученый мог настоять на том, что Пушкин в Воображаемом Разговоре с Александром 1 изобразил Сиэтэ, ну, как Шекспир всегда делал.

Но вполне возможно Мистер Икс — Х — запретил и это весьма недвусмысленно. Удивляет:

— Откуда они в 17-м году знали все эти премудрости? Чтобы очень логично запретить их враз и завсегда, — я не понимаю.

Неужели древняя идеология Золотого Литого Тельца была так проработана в России перед 1917 годом, что ее всей душой, всем сердцем поняли в России и, возможно, даже не только евреи?

В любом случае можно сделать вывод:

— Стихия — это не Пушкин, а его антипод, и второй:

— Стихия, да, есть, но и она, похоже, тоже кем-то управляется.

Поэт идет: открыты вежды,

Но он не видит никого;

А между тем за край одежды

Прохожий дергает его…

— — - — - — - —

И в конце:

Как Дездемона избирает

Кумир для сердца своего.

— — — — — — — — — —

И вопрос:

— Как выбирает Дездемона? — И можно думать, душой, стихией, как думают Борис Парамонов и Иван Толстой, но вот Пушкин конкретизирует, что нет, не только, а точнее:

— Бурмин нашел Марью Гавриловну у пруда, под ивою, с книгою в руках и в белом платье, настоящей героинею романа.

И более того, она проверяет по этой книге то, что говорит Бурмин, объясняясь ей в любви, укрощая свою стихию театром:

— Я вас люблю, — сказал Бурмин, — я вас люблю страстно…

И она видит: совпало — это первое письмо Сен-Пре, вспомнила, с кем она переписывались в юности письмами из этого романа Жан-Жака Руссо Новая Элоиза.

Поэтому.

Поэтому Человеку, чтобы поверить в Бога — надо только вспомнить всё, — как сказал Арнольд Шварценеггер, вспомнить свой с Ним Завет — не чужой:

— Свой Завет.

Кажется:

— Ну не смешно ли противопоставлять ТЕАТР — Стихии, тем более управляемой?

Говорят, бог был против театра, — но это может быть только, как против профанации истины.

Недаром какая сейчас ведется борьба с театрами-то! Поняли, что не вырубить топором — театр с легкостью даже аннигилирует.

Далее, про формулировку Толстым: Гордись поэт! — Откуда взято? Также:

— Гнилой пень вместо того, что сейчас вижу я в тексте открытой книги:

— Чахлый.

Толстой читает:

— Волнует степь и пыль несет, — когда написано:

— Подъемлет лист и пыль несет.

И вот этот:

— Гордись поэт, — тогда, как у меня просто:

— Таков поэт: как Аквилон

Что хочет, то и носит он.

И делается заключение:

— Этим Гордись Пушкин отменяет нравственность.

Похоже на какой-то черновой вариант в стиле допотопной лирики Жуковского.

Здесь дело не в гордости, принципиально не в этом дело, когда Пушкин пишет:

— Зачем арапа своего

Младая любит Дездемона,

Как месяц любит ночи мглу? — а до этого про ветр в овраге, когда надо гонять корабли по морю, про орла, покидающего горы и башни ради чахлого пня.

И продолжает:

Таков поэт: как Аквилон

Что хочет, то и носит он —

Орлу подобно он летает

И, не спросясь ни у кого,

Как Дездемона избирает

Кумир для сердца своего.

И, не мудрствуя лукаво, Иван Толстой называет такое поведение:

— Стихийным! — Вопрос:

— Почему тогда Чарский молчал, изумленный и растроганный?

— Ну что? — спрашивает поэт.

И Чарский рассказывает, чем он очень удивлен и растроган, — нет, не стихией, клокочущей в Медном Всаднике, а наоборот, тем, что чужая мысль, чуть коснувшись слуха поэта, тут же стала его собственной! Как будто он думал об этом же самом всю оставшуюся жизнь.

Понимаете, думал всю жизнь! Вот в чем дело, в том, что поэт только о том и думает, как:

— Укротить Стихию, — едва она появится. — А не наоборот, сам такая же стихия.

Разница большая:

— Тигр и его Укротитель.

Как говорится:

— Я звал тебя и рад, что вижу! — Это не просто бой Лермонтова с барсом — или что у него там было, в ожидание смертельной ничьей — а ожидание противника, чтобы победить его, однако:

— Во славу Божию! — Как и написано в другом месте:

— И как гром его угроза поражала мусульман.

В конце там же написано, что вернувшись домой после победы:

— Как безумец умер он. — Ибо:

— Вступить в бой со стихией — это одно, победить её можно, как это сделал Импровизатор из Египетских Ночей, — но.

Но, видимо, бессмысленно, взять ее Гением можно, но в Этом Мире — не до конца.

Как и сказал Иисус Христос печально, искушаемый последний раз тем же, чем пушкинский Импровизатор и Жил на свете рыцарь бедный, Духом смелый и прямой:

— Искушаемый победой над стихией! — ибо:

— Я могу, Господи! — но это МОГУ не принимает во внимание, что Стихия — это тоже бог, бог, сам желающий измениться, но вот с помощью смерти части себя в роли:

— Сына.

В любом случае Пушкин — это не стихия, а надо иметь в виду не только содержание стихотворения, но и то, что поет эту стихию сам поэт, загнавший ее, как Аполлон в свою Лиру, сделавший из нее:

— Спектакль.

Повторю еще раз Пушкин, как и Шекспир противопоставил Стихии:

— Театр.

Как и Евангелие — это сплошной театр, правда, в самом конце, после Тайной Вечери:

— Смертельный.

Апостолы идут в свой последний бой сознательно, уже подготовившись на Тайной Вечере, а не вынужденно стихийно, как:

— Нам ничего не осталось, как только умереть. — Ибо и сказано:

— Смертию смерть поправ.

Хотя, конечно, им было страшно, даже Иисусу Христу не хотелось идти в эту последнюю битву со стихией — по сути, с какой-то частью самого бога — что Он даже вынужден был сказать:

— Но как Ты хочешь, а не Я.

Сам Бог в роли Иисуса Христа вступил в бой со своим же древним хвостом.

Поэту потому, следовательно, нет закона, как сердцу девы и ветру, что:

— Он с Законом и призван вступить в бой, как с древним драконом, ставшим стихией, как Иисус Христос требует новых мехов для нового вина. — Зачем?

Именно затем, чтобы спасти Адама, чтобы изменить Прошлое. И Евангелие своей конструкцией показывает именно такую конструкцию мира, что:

— В одну и ту же реку можно войти дважды! — Чего, похоже, не смог понять бедный и простой рыцарь, бившийся за Деву Марию:

— В лоб ее, стихию не возьмешь, идти надо слишком далеко, однако:

— Назад, чтобы всё переделать.

Бог создал мир, который можно изменить — вот в чем дело. А Иисуса Христа именно за то и критиковали фарисеи, что Он предложил им решить задачу, которая в принципе не решается.

Отсюда Фарисеи прошлых лет и сделали вывод:

— Лучше нету того свету, — нет, не когда яблоня цветет, а нет ничего сильнее стихии, как сейчас Борис Парамонов и Иван Толстой — и:

— Только с помощью Евангелия можно доказать, что есть, ну и:

— Пушкина, естественно.

Поэт — это победитель не снежных барсов, а победитель Стихий, будь они похожи даже на Ветряные Мельницы, как определил их природу Дон Кихот Ламанчский, или, по крайней мере, на стадо баранов — это одно и тоже.

Сейчас Иваном Толстым и Борисом Парамоновым опять приводится неправильный вывод, делаемый из видимого спокойствия, например, царицы, когда она знает совершенство наслаждений и спокойно предлагает желающим умереть за них:

И с видом ясным говорит:

— В моей любви для вас блаженство?

Блаженство можно вам купить.

Внемлите ж мне: могу равенство

Меж вами я восстановить.

Кто к торгу страстному приступит?

Свою любовь я продаю;

Скажите: кто меж вами купит

Ценою жизни ночь мою?

Рекла — и ужас всех объемлет.

Вот сейчас говорят, что Пушкин призывает людей гордиться не силой духа, не моральностью — это для толпы, а гордись существованием в себе чувства беззаконности. — Можно сказать, это хороший пример того, что могли думать тогдашние люди, видя Петра, отрекшегося от Иисуса Христа во дворе первосвященника. Испугался и вся мораль пропала, ибо герой может гордиться только правом на беззаконность.

Кошмар, что может чувствовать человек в роли Петра — они абсолютно ни хрена не понимают, и, знаете ли, вполне могут сожрать его живьем прямо тут за этот беспринципный страх. А то, что герой не стихией в себе ублажается, а наоборот, увидел ее и сумел, как Пушкин сказать:

— Я звал тебя и рад, что вижу, — ибо окаменелость его не от страха, а как и окаменелость Мандельштама означает готовность к бою, однако:

— Именно со стихией, — в данном случае Петр подставляет свою грудь под стрелы, летящие с неба в Иисуса Христа, ибо летят они с надписью:

— Предатель, — имеется в виду, что Иисус Христос — предатель древней веры, а Петр предает Иисуса Христа, отрекаясь от Него, и тем самым указывает этим стрелам другой путь:

— Я — предатель, — и принимает это триплет на себя. — Делает это, естественно, не сам, а с помощью Бога. Сам он здесь может только испугаться.

Поэтому обвинения поэта в трусости в любви к беззаконию — это прямая, хотя и хитрая ложь. Обвинители не видят реальной цели. Того, кто бьется со стихией не на жизнь, а на смерть, как, например, герои Повестей Белкина, обвиняют, как Гробовщика, что он с ней, со смертью, заодно, и может шастать запросто в Ад, как Данте по Владимиру Высоцкому:

— К своей Алигьери.

Критики не видят реальной Стихии, как именно Древнего Закона, с которым Иисус Христос вступил в смертельный бой, смертельный именно потому, что Он Сам — Часть этого закона. И думают, что он играет с ним, как кошка — нет, не с мышкой, а с мячиком, так сказать:

— Свой свояка видит издалека. — Как:

— Лермонтов барса, — нет, они:

— Бьюцца.

Говорится — в передаче — что человек бессилен повелевать стихией в себе. И Пушкин поэтому должен отрицать эволюцию и нравственное совершенствование.

Да, в том смысле, что просто так, усилием воли никакой реальной эволюции и нравственного совершенства не достичь. Даже изучив садо-мазо самому отрубить свой хвост не получится.

Что надо?

Вот я сказал, что требуется:

— Превратить весь мир Театр, чтобы Быть было, как:

— Не быть.

— Тем самым, — сейчас говорят, — с человека снимается всякая нравственная ответственность. — Тоже хорошая краска того, за что могли гнать и распинать Апостолов, за аморальность. А то я читаю, читаю Библию, а не всё понятно как-то:

— Иван Толстой и Борис Парамонов просвещают, — только, к сожалению, в обратную сторону.

Теперь опять не та смесь, ибо идут чисто умозрительные придумки:

— Ему свойственна вражда к культуре.

Просвещение — это внутреннее укрощение стихии, — говорится, но это даже не смешно:

— Повесили на Избе Читальне объявление, что Физкультура — это не просто так, а:

— Физическая Культура, — и уже и как будто захотелось понять всё и до конца.

Этого мало.

Фактически продолжают и продолжают упрямо не замечать разницы между статьей, научной статьей и театром, но:

— Но, что тоже самое, не видят и не признают разницы между Ветхим и Новым Заветом.

Как можно увидеть эту разницу, разницу, где на самом деле находится Стихия и её беззаконие. Шекспир и Пушкин именно это и показывают. Но их указания принимают за их же, поэтов и писателей:

— Ошибки.

Шекспир в 3-х местах в Двух Веронцах показывает конкретную РАЗНИЦУ между древней верой Золотого Тельца и Двумя Скрижалями Завета, которые принес Моисей с горы Синай от Бога.

Но над ним, как над Пушкиным, только смеюцца:

— Они не знали жизни. — Ибо:

— Нельзя же ж вот так прямо, никого не спросясь, ходить по земле точно также, как плавать по морю! — Первая, как определил Аникст, несуразность Шекспира. Герои плывут из Вероны в Милан, а оба эти города никогда не видели моря.

Повторяю, эти ошибки, однако, критиков Шекспира и Пушкина, уже не раз здесь, и даже более того:

— Довольно давно, а:

— И сегодня продолжает удивлять то абсолютное неприятие логики, которую я предлагаю.

Принес как-то давно расшифровку Воображаемого Разговора с Александром 1 Лазарю Лазареву в Вопросы Литературы, вкратце объяснил, в чем дело, он сказал:

— Никому не надо отдавать этот материал, я сам прочитаю.

Сокращено 6 строк

Через месяц позвонил, Лазарев ответил:

— Нет, напечатать не можем. — И, спрашивается, почему так страшно, если ничего подобного в его журнальной книжке Вопросы Литературы нет и в помине? Интересно же ж, пусть обсудят, а то все статьи в ней об одном и том же в разных вариантах Ираклия Андроникова:

— Загадка НФИ, — но это же ж, друзья мои, чистая филателия Что? Где? Когда?

Мыслей-то этих самых — ноль!

Передал — тоже давным-давно — в НЛО Ирине Прохоровой расшифровку Пиковой Дамы Пушкина — ответ через месяц:

— Нет, ибо, да, занимательно, но:

— Ми не верим! — не буквально так, но в принципе тоже:

— Мы не этим занимаемся.

Спрашивается, а чем? Если люди не только от страха перед новым, но, главным образом, из-за полного непонимания отказываются понимать, однако, именно:

— Новый Завет, Евангелие не принимают, следовательно и абсолютно, а продолжают ничтоже сумняшеся разбираться до сир пор только в:

— Ветхом Завете! — ибо не понимают, а в чем, собственно, разница?!

Лазарь Лазарев был человек смелый, если решился — как он сам сказал, вопреки мнению всех остальных почти ветеранов — сказать:

— В живых — на войне 1941—1945 гг. — остались только те, кто воевал в дальнобойной артиллерии.

А в отношении расшифровки Пушкина: ни гу-гу. Почему? Потому что нет понимания разницы между просто текстом, статьей и художественным произведением.

А разница вот эта простая, находящаяся в Трех Ошибках Вильяма Шекспира.

Вторая в том, что, как сообщил Аникст, что Шекспир нашел разницу между Миланом и Падуей, тогда как на самом деле был всего лишь один Милан, куда пробирались герои пьесы Два Веронца.

Критик Аникст, точно также, как сейчас Иван Толстой и Борис Парамонов видят СТАТЬЮ — как единственную на все времена машину по видению реально существующего мира. Театр — это всё тоже самое расписание уроков на завтра, без какой-либо возможности с них сбежать.

А эти ребята, Валентин и Протей, именно сбежали из Милана в Падую. Как, спрашивается? Это можно сделать, не нарушая правописания? И сразу:

— Шекспир — во дает! — опять ошибся, правда, в этом случае — стоит открыть интернет, сразу сообщают:

— По молодости лет ишшо мало знал эту, как ее, которую каждую субботу проповедует князь Вяземский:

— Науку географию, что никак не может Енисей впадать в Волгу, тем более, где-то неподалеку от города Кой-Кого.

Однако, Евангелие почти все читали, и там не зря в одном из самых ключевых мест написано, что Мария Магдалина не увидела Иисуса Христа после Воскресения. Не увидела, пока не обернулась назад!

Сзади, следовательно, в Новом Завете, есть Еще Один Мир. Там, именно Там, на:

— Сцене, — и был еще один, Этот, мир.

Тогда уж надо до конца проводить это линиё, что сзади Марии Магдалины никого не было, и она просто обозналась. Не было, значит, и Воскресения.

Тем не менее, Падуя возможна, как Сцена, именно потому, что и Милан, куда они планировали прибыть:

— Тоже Сцена!

Тут можно сказать, что ошибок Шекспира в этой пьесе было даже больше, не три, а четыре, ибо есть и еще одна, замеченная Аникстом профанация:

— Вместо чисто натюрлих Итальянского леса, в пьесе рассматривается родной Шекспиру Шервудский лес.

Что в принципе тоже самое, как сказал Пушкин Царю в Воображаемом Разговоре с Александром 1:

— Вы очернили меня в глазах народа распространением нелепой клеветы! — и профессор Бонди тут же схватил Пушкина за руку, поставив перед его:

— Очернили частицу НЕ, — которой в тексте Пушкина не было.

Ну, не мог Пушкин сказать такое в личной встрече царю. Царь, да, может.

Но вот в том-то и весь смысл, что может, если это:

— Сцена. — Потому что и сама Жизнь — это Сцена. — Что и написал Шекспир, заменив реальный Итальянский лес в пьесе Два Веронца про Италию — английским Шервудским, чтобы Пушкин мог сказать в лицо царю правду.

Ибо не Шервудский вместо Итальянского, а Шервудский в:

— Роли Итальянского, — как и Пушкин говорит царю правду, но только в Роли Царя говорит царю в Роли Пушкина. И, как говорится в фильме Иван Васильевич меняет профессию:

— Вот что творит крест животворящий.

Четвертая Ошибка Шекспира. Протей спел песню о любви любимой девушке Валентина Сильвии, дочери Миланского герцога, не предупредив своего друга Валентина об этом заранее, как это обычно делается в приличном советском обществе, когда Марк Бернес пел песни — и не только на рояле — любимой девушке Бориса Андреева Вере Шершневой в фильме Два Бойца. А просто и сразу:

— Я пришел к тебе с приветом, рассказать, что солнце уже встало и пора разбегаться по домам.

— Хулихган, одним словом. — Потом, правда, извинился, мол, я не знал, что вы такие дураки. — Ибо:

— Как иначе Протей мог сказать правду, чтобы она была настоящая, следовательно, без приставки:

— Бы. — И сказал именно, как сказал Валентин, а не Как Бы сказал Валентин.

Разница? А разница именно в том, что Мир Нового Завета, который создал Иисус Христос — это именно и есть реальный мир, а не наоборот:

— С позиции Ветхого Завета мир КАК БЫ возможный, но, друзьям мои, как сказал бы Владимир Этуш в роли Ивана Грозного в фильме Иван Васильевич меняет профессию:

— Только в теории.

Разница, следовательно, между Новым Заветом и Ветхим Заветом очевидна, показана Пушкиным и Шекспиром, как разница между Театром и просто научной, одномерной Статьей, где подается:

— Всё и сразу, — в пьесе, наоборот, разложено на две части, на Сцену и Зрительный Зал.

В чем принципиальная разница, почему и на сцене не сказать всё и сразу по-честному, — как сейчас требуют Борис Парамонов и Иван Толстой? Кто за Всемирный Потом, а кто только за его Медного Всадника.

Но, что значит, сказать всё сразу? А это и значит именно то, что происходит сейчас:

— Есть инструкция Эм-Культа, и:

— И этого достаточно! — А они, эти Гей-Зеры и Ман, и Тан и другие полуголые ХГохгольные центрумы их почему — и видимо нарочно — не выполняют, и не выполняют, хоть им кол на голове теши.

Причина одна, так сказать, и единственная:

— В Статье — будь она хоть самая научная, как и в стихийном бедствии Бориса Парамонова и Ивана Толстова нет этого, как его:

— Человека, — хомо, нашего любимого, сапиенса. — Вот и вся разница, зачем старались Вильям Шекспир и Александр Пушкин, за Человека вели битву великую, за его вечное существование. Как:

— Иисус Христос.

Как и сказал Пастернак в роли Высоцкого, или наоборот:

— Гул затих — Я — вышел на подмостки.

Поэтому нет никаких мистификаций ни у Шекспира, ни у Пушкина, а просто утверждается и утверждается:

— Человек — непременный участник соревнований жизни.

Поэтому получается всё наоборот не Пушкин не признает закон и хочет буйной стихии, а Эм-Культ не признает закон и, следовательно, он и есть эта стихия, а не поэт, не театр. А так получается именно по Ле:

— Гегель неправ, но надо только поставить его на голову — тогда уже, да, будет всё в порядке.

И сейчас в этой передаче Мифы и Репутации именно и делается эта попытка:

— Еще раз поставить все фишки нормально: на голову. — И хорошо хоть, что не через х.

И, как говорится, неужели до сих незаметно, там, где до сих пор пытаются наводить порядок, не стихию укрощают, а именно начинается:

— Стихийное бедствие, ась? — И, как правило:

— То в Африке, то в России.

Как сказал Гете:

— Суха теория, мой друг, а древо жизни тем не менее:

— Пышно зеленеет, — но не добавил, видимо, решил и так догадаюцца:

— Только благодаря тому, что Человек — это не только: дальше Пушкин:

— Сие благородное животное, — но лошадь, даже осел, на котором Иисус Христос въехал в Иерусалим, чтобы навсегда завоевать его.

27.01.18

Собственно, какой аргумент выдвигается против того, что:

— Текст — это Театр, — всегда театр! — Только один, в природе несуществующий, но соответствующий идеологии 17-го года, а именно:

— Текст существует объективно и независимо от человека. — Так-то бы, да, но только именно:

— Как бы, — которое само-то ни хрена не имеет право на существование!

Никто никогда не сможет доказать, что Текст существует объективно и независимо от хомо сапиенса. Это всегда ДВОЙКА:

— Текст и Читатель.

По сути дела, материализм переплюнул идеализм Канта в лице его критики Ле, в сторону:

— Еще большего идеализма! — Предположив, что книги, как звуки рожка Рудольфа Эриха Распэ в Бароне Мюнхгаузене живут даже на морозе, а потом в Избе Читальне опять оттаивают.

Примерно, как:

— Вот вас не пускают в эту библиотеку им. Ле даже с высшим, как минимум образованием, а чтобы было предписание этого дела их чтения от самого Наркомата!

Получается, Наркомат присвоил себе право чтения любой книги и — мало того — сохранение этого знания:

— Враз и завсегда, — априори. — Что, в общем-то, значит именно то, что и реально происходит:

— Никто ничего не читает, так как считается, что УЖЕ прочел!

В лице этого Нарко-мат-а.

Получается, что Читателя здесь потому нет даже в теории, что он не успевает родиться — ему сразу, где-то — возможно, правда, не сразу уже в роддоме вкалывают сразу все содержание всей классической и остальной литературы в виде пресловутого уточнения материализма и его эмпириокритицизма:

— Физкультура — это не просто так, кот наплакал, — а:

— Самое настоящее письмо на деревню дедушке:

— Милый дедушка! Напиши, в конце концов, на клубе — хоть ночью сходи тайком — что Физкультура сама по себе существует в данной нам на веки вечные прививке, что это занятие настолько чинное и благородное, что его делают с 17-го года заодно с прививкой от коклюша, в виде именно этой расшифровки:

— Можно чинно и благородно больше ничего и не читать. — Ибо:

— И так очень культурно, — только послушайте:

— Фи-зи-че-с-ка-я Культ-Ура!

Но такое вездесущее знание мира, что:

— Всё и так известно, поэтому можно ничего не читать, именно потому, что принято решение:

— Да, мир замерз навеки, что может и не оттаивать, как звуки на морозе господина — я думал Рабле, но это был Распэ — так как раз было:

— Зачем еще проверять. — Но!

Они потому только и оттаивают, что Дубровский остался жив!

Как и Сильвио. Как и армейский прапорщик Владимир. Как Германн в Пиковой Даме, а не наоборот, сошел с ума, т.к. ему не разрешили довести до сведения всех крепостных свою расшифровку Этой Обоюдоострой Дамы.

Или, как говорил, иногда, Пушкин, просто лошадь:

— Звуки эти нашел Человек. — И его тепло их согрело.

Можно предположить, что и Адам, и Ева сюда — до Земли — в живых не долетели, а так как Чацкий со своей дурой Софьей были разлучены еще в полете Молчалиным, и замерзли — авось и на самом подлете к ее поверхности — и вот какая-то пара Обезьян их нашла и согрела вплоть до разумного состояния.

Так сказать, поймали-таки искру Божью в свои, еще не натруженные тяжким трудом вдыхания во всё жизни, волосатые лапки, и — как сказано:

— Протрубили трубачи тревогу. — Собрались в дальнюю дорогу Сократы, Архимеды и остальные Леонардо да Винчи напополам вот со вчерашним Владимиром Высоцким, которого — вчера же — причислили к сонму — нет, пока еще не святых, а просто:

— Таких же гениев, как Моцарт и Пушкин.

Сальери? Нет, пока не трогали. В отрицательном смысле, Сальери — это и есть звуки, но не те, которые нес Чацкий на долгожданную встречу к своей Алигьери в лице Софьи, а звуки Молчалина, которые он придумал здесь, на Земле, никогда не видя в глаза Книги Бога, где эти звуки были живыми, но вот — авось немного — подзамерзли в пути.

Поэтому.

Поэтому, утверждение, что Книги можно и не читать — заведомо ложное, как сладкие да гладкие речи Молчалина, вдуваемые — чем только — в уши Софье, ибо:

— Содержание любой книги, да, известно, но только, как:

— Нынешнее поколение советских людей будет жить при коммунизме, — ибо это действительно правильно по той простой причине, что уже и:

— Живет, — к счастью, еще не до конца понимая это.

Следовательно:

— ЧИТАТЕЛЬ — это настолько необходимая Часть Мира, — что и является:

— Второй Скрижалью Завета Бога, — которую принес Моисей с горы Синай.

Без Него — нет Книги Жизни.

Все звуки будут мертвы, как звуки Сальери. Но потому и смерть Моцарта неокончательна, что звуки, им созданные, можно:

— Разморозить. — И волшебник этот, который их найдет и осуществит Завет:

— Чи-та-те-ль-ь.

Почему Шекспир и Пушкин и поставили именно его, Читателя — или Зрителя в Театре — главным героем своих произведений. Без него, без читателя и зрителя:

— Нельзя смотреть эту пьесу, Два Веронца, или читать Дубровского. — Это очевидно, но здесь именно Очевидное Материализм и Эмпириокритицизм сделал:

— Невероятным.

И всего, что надо было сделать — это убрать из Завета Бога Вторую Скрижаль, унизив Её до человеческой грубости Молчалина и Сальери, который, скорее всего, понимал, что убить совсем Моцарта он не сможет, но — как за него продолжил Ле:

— Заморозить минимум на 70 лет — если считать по Нострадамусу:

— Постараемся.

Но, видимо, Молчалин и Сальери в своей каменности? не так прост — что и сказано в Библии:

— Еще один раз оживет на небольшое время.

Еще раз, следовательно, рассматривая Пушкина и Шекспира надо всегда иметь в виду:

— Содержание их произведений разложено на ДВЕ части, а не находится только в одном Тексте — часть информации в Читателе, в Зрителе театра заложена априори.

Именно Читатель расшифровывает, показавшиеся недоступными Виссариону Белинскому Повести Покойного Ивана Петровича Белкина, — недоступными, имеется в виду, как имеющие хоть какой-то интересный смысл.

Именно Читатель Правит все Ошибки Вильяма Шекспира в Двух Веронцах, он, Зритель пьесы в театре именно себя видит в роли того дуба зеленого — или что у них еще там в Англии и Италии — который играет роль Итальянского леса, неочевидного в Англии.

Читатель, следовательно, это и есть Тот Черный Человек, которого боялся Моцарт и который Чернил в глазах народа Царя и Пушкина в Воображаемом Разговоре Пушкина с Александром 1.

Первый смысл здесь в том, что ЧЕРНИТЬ здесь означает:

— Делать неотличимым, — Царя от Пушкина, Моцарта от Сальери во время их перехода один в другого.

Второй смысл — почему Моцарт его испугался, этого черного человека — Читателя, Слушателя — что понял или почувствовал:

— Если его знания, его произведение уходят к Черному Человеку, заказавшему ему реквием — то это Предвидение, что сам он:

— Умирает. — Умирает, как тот замерзший Звук в книге про Мюнхгаузена, который потом сможет пройти по Шекспиру — Тоннелю, соединяющего Две Скрижали Завета — и вновь ожить в тепле Человеческих Струн. — И:

— И именно этим отличался Аполлон от Марсия, что мог умирать во время игры, передавая свою музыку по тоннелю Двух Скрижалей Завета — впрочем, тогда еще не существовавших — но!

Но время в этом случае, как раз не имеет значения, ибо есть только Жизнь.

Две Скрижали и придуманы Богом, и даны Человеку именно для того, чтобы он мог дважды войти в одну и ту же реку, чтобы Иисус Христос во время Воскресения мог вернуться назад, к Адаму и спасти его от греха, повергшего всё человечество в рабство.

Сложность для логических работников, литературоведов того, что делали Шекспир и Пушкин, и как точно также написано Евангелие в том, что кроме очевидной логики деления мира на две части, Сцену и Зрительный Зал, существует и НЕВИДИМОЕ точно такое же деление, оно проходит не только между Человеком и Книгой — что еще можно заметить, если не считать человека только артефактом этого грешного мира, но деление:

— Внутри самого человека, когда текст, идущий в одном направлении — говорит, например, Царь, что значит, Он сейчас находится на Сцене — переходит к Я, к Поэту, к Пушкину, который только что был в ЗЗ — Зрительном Зале, — и Человек Думающий — каким себя считает каждый литературовед почти — решает однозначно, как решил и С. М. Бонди:

— Это говорит не Пушкин, а Царь! — хотя видит явное противоречие по тексту.

И вместо того, чтобы передать слово Поэту, Я — в Воображаемом Разговоре с Александром 1 — оставляет слово за Царем, и при этом! меняя смысл текста на противоположный — убирается или наоборот добавляется частица НЕ, не так как было у Пушкина, а:

— Всё наоборот.

Получается непонятно зачем написано — или дано человеку сверху Евангелие, что его конструкция абсолютно и совершенно недоступна большинству людей, которые сами по себе люди честные, такие, как Бонди и Аникст. По крайней мере, не похоже, что их запугал академик Лысенко, пообещав на всякий случай послать пасти кур на его полях, чтобы их меньше воровали крестьяне, работающие надсмотрщиками над этими курами, которые должны были чинно и благородно кушать колорадских жуков на картофельных полях по одной лишь причине:

— Только бы не плодить здесь генетиков!

Собственно, Бог предположил — авось и знал точно — что Человек не только теперь должен знать, что мир — это не Литой Телец, а имеет деление на Две Части, на Две Скрижали Завета, но деление это не такое, что можно увидеть, как человек не может увидеть:

— Театр в самом себе, — в себе проходит это деление Позитрона по плоскости симметрии, как честно сообщил Л. Д. Ландау.

Вот это деление Предложения на две части в себе человек не замечает, но автоматически чувствует, — как об этом и расписано Пушкиным в декларации его — Хомо Сапиенса — прав под названием:

— Когда Макферсон издал Стихотворения Оссиана.

Человек может даже заметить эту игру ума в себе, но принять, увы, за:

— Фефект речи, — ибо:

— Ну, так же не бывает!

Как и было, кода я первый раз прочитал подробную статью Бонди про Воображаемый Разговор с Александром 1 — сразу понял, что Пушкин прав, а профессор, несмотря на его честный и подробный разбор всех деталей — ошибся, — но!

— Почему? — непонятно.

Тем не менее, не только я — многие до меня — это чувствовали, что Пушкин прав. Более того, власть настолько понимала важность этого противостояния — можно сказать между Пушкиным и Царем — что в 1948 году приняла официальное решение:

— Как правильно читать Текст Пушкина Воображаемый Разговор с Александром 1 — по Бонди.

Вывод:

— Кто-то, действительно, живет в Кремле, кто ВСЁ:

— З-н-а-е-т-т-т.

И докатились до того, что исправили ПОДЛИННИК во всех изданиях сочинений Пушкина после 1948 года.

Не так уж удивительно это, ибо более удивительно то, что англичане придумали разные способы, чтобы не дать править Шекспира, применяли разные секретные, зашифрованные издания и т. д. Правда, Шекспира была для них настолько велика, что:

— И знать ее никому не надо, кроме посвященных! — А ведь это и только всего лишь:

— Правда Евангелия. — Которое для кого, собственно, написано, разве не для всех. — Не знаю, что здесь надо поставить: знак вопроса или знак восклицания.

Происходит педалирование содержания и скрытие формы, а, значит, исчезает и главное:

— Связь между ними.

Можно сказать, на всех парах спешит бронепоезд.

— Куда, дорохгие мои?! — кричат и машут платочками зрители с обочины, провожающие его в дальние дали.

И, о, ужас:

— Они мчатся на — не на встречу — а на:

— Битву с богом!

Как говорится:

— Все против, но их уже записали:

— За.

Вот, скорее всего, такие именно Метаморфозы увидел не только Овидий, но и Данте с Вергилием в Аду:

— Все были против, а оказались:

— За!

— Дак, нас записали без ведома, батюшка!

— По барабану, как сказал Микеланджело в Сикстинской Капелле.

Вот также ужаснулись и жители Села Горюхина, что повисли их носы до самой Земли:

— Мы, что, разве за него были, за Мистера Икс — Хера?!

Напряжение таково, что вчера не решился дослушать эту передачу Ивана Толстого и Бориса Парамонова до конца, как будто идет трансляция о Конце Света, и неизвестно удастся ли найти вовремя ключ противостояния. Точнее, ключ-то давно найден, но при привете реципиент не откликается, как будто и не человек вовсе уже стоит с другой стороны приемника, а его инопланетная:

— Подмена.

Но, как и сказано:

— Я звал тебя и рад, что вижу!

Всё дело в том, что неясно до конца:

— То ли товарищ притворяется, и, значит, Человек в нем уже подменен на Другого, или всё-таки:

— Товарищ не понимает? — Нужно сделать выбор, как решил и Гамлет:

— Быть, или пока еще подождать можно?

Вот просмотрел три варианта фильма по книге Бориса Пастернака Доктор Живаго, помню и 4-й, но не нашел его в интернете почему-то. Признания во зле хватает во всех, но фильм Дэвида Лина с Омаром Шарифом отличается тем, что в нем зло настолько превышает человеческие возможности, что Человек, как Высоцкий в роли Каменного Гостя, только повторяет правду-матку:

— Я звал тебя, и рад, что вижу. — Как будто и Каменный Гость пострадает после встречи с ним. — А точнее, хотя Человеку и страшно, но после этой встречи пострадает именно Каменный Гость:

— Окаменение человека окажется сильнее, — вплоть до Воскресения.

Тем не менее, стена непонимания так крепка, что только Иисус Христос и Апостолы смогли пробить в ней дыры, ведущие к Богу. И вот теперь человек идет, у него отрыты вежды, а ему, хватая за край одежды:

— Скажи, зачем без цели бродишь?

Едва достиг ты высоты,

И вот уж долу взор низводишь

И снизойти стремишься ты.

Следовательно:

— Ничего и не было! — Не было Воскресения, человек так и остался на обочине, и нет ему места в Книге Жизни.

И вообще, это сказка тупой бессмысленной толпы, что Человек хоть когда-нибудь может пробиться на аудиенцию к Богу. И:

— Стихи-Я продолжает править бал, как истина. — А:

— Закон придуман только для осуществления рабства. — Ибо:

— Победа-то уже была за нами!

И никто не собирается оживить эту победу даже конями на Большом Сиэтэ, — ибо:

— Они и предназначены как раз для обратного, чтобы закрыть дыры, пробитые Иисусом Христом и Апостолами, — если не заделать, то хотя бы так замаскировать от человека, чтобы он даже забыл навсегда об их когда-то реальном существовании.

А двух других фильма с Меньшиковым Александра Прошкина 2005 года, где Меньшиков умирает в трамвае, а в другом 2002-го с Кирой Найтли режиссера Джакомо Кампиотти, где доктор Живаго — Ганс Мэтисон — падает на карачки в ресторане, и тоже умирает, а ее, Лару — в отличии от первого варианта, помещают, как проникновенно сказано в конце:

— В один общий или женский лагерь из их неисчислимого количества на Севере Диком.

Особенно поразило вот это:

— Неисчислимое количество лагерей, — а не один, два, три, — ибо:

— Скрыть от мировой общественности можно много чего, — но:

— Не бесчисленное же множество. — Без знака вопроса, ибо, — а вот ми:

— Не знали-и.

А вот сейчас Иван Толстой и Борис Парамонов и наматывают этот кабель связи с Богом на свою бобину очень сомнительного мировоззрения, доказывая:

— Ничего не было — это только Стихи-Я.

Они падали, падали с краешков стульев, а нам опять двадцать пять:

— Тижало, конечно, но не до такой же степени страшно, чтобы приравнивать человека, как в фильме Дэвида Лина на конечной гидроэлектростанции, — к:

— Деталям иво машин, вплоть до самой воды, направляющейся вниз, как из водопада Ниагара, да? — так естественно.

А теперь конкретно, есть ли там, в конце Передачи что-нибудь еще обоюдоостро обольстительное, кроме стихии, напрашивающейся и нарывающейся на неприятности по своей собственной неразборчивости, на чем лучше сегодня драться:

— На пистолетах, или надо было лучше А. С. Пушкину выбрать шпагу. — Ибо ее звон, как звон бокалов:

— Еще с самого детства ласкал нам слух борьбой Трех Мушкетеров против всего остального, зазнавшегося в своих неприятностях мироздания.

Идет боевик про немецкую подводную лодку, которую захватили англичане или американцы вместе с Энигмой по специальному заданию, называется:

— Ю-571 — Франция — США, 2000 г. — Готовятся запустить последнюю торпеду по немецкому миноносцу, бомбящему их на 25-ти метровой глубине глубинными бомбами. Сейчас глубина уже 200 метров.

Смысл? В том же, что сейчас я готовлюсь морально к последнему — авось — бою с концом передачи по РС под названием:

— Пушкин.

Пуск записи.

Борис Парамонов:

— Поэт не волен в своем творчестве.

Но! Да, поэт, может и не волен в своем творчестве, но он принимает Стихию не для того, чтобы слиться с ней, а именно:

— Как союз Моцарта и Сальери, — побеждающая поэта стихия Сальери превращается в бессмертный Реквием Моцарта.

Иван Толстой:

— Поэт приемлет власть Стихии со страстной благодарностью, даже с благоговением, чтобы — этеньшен:

— Её славить! — Но это Славить, такое же, как сейчас американские матросы, опустившиеся на 200 метров вместе с захваченной Энигмой хвалят самих немцев не только за то, что проиграли им Энигму, позволившую на два раньше выиграть Вторую Мировую Войну, но и, как сказал один из них, когда лодка трещала всеми своими швами, но даже на этих 200-х метрах не пропускала воду:

— Да, немцы умеют строить подлодки!

Теперь пошел текст про откуда-то взявшуюся Степь вместо:

— Подъемлет лист и пыль несет, про тоже несуществующего в конечном тексте:

— Угрюмого орла, — ибо написано черным по белому:

— Тяжел и страшен. — Но это, так сказать:

— Обидно мне, досадно — ну, хрен с ним. — Хотя тут же идет:

— Петь гнилой, — как будто специально подбирается не:

— Совсем то, — ибо есть:

— На чахлый пень.

Иван Толстой:

— Гордится стихией может только тот, кто ощущает в себе беззаконность стихийной воли. Морали пусть следует толпа.

Здесь вообще наводится тень на плетень, ибо толпа и не следует никогда морали. Даже если ей предлагают эту мораль в виде Долбицы:

— Нынешнее поколение советских людей будет жить при коммунизме! — Хотя предложено хитро, чтобы можно было гордиться:

— Победа за нами, — но будет только в Будущем, которого, в принципе, никогда вообще не бывает. — По крайней мере, в уроках Чистописания.

Вот честно, знал, что что-то будет хоть Прохиндиаду пиши! С такими мыслями Иван Толстой и Борис Парамонов никогда не смогут попасть в тот немецкий миноносец, который шел сейчас в фильме Ю-571 на всплывшую в последний раз подводную лодку с американскими лазутчиками за Энигмой.

И вот резюме, которое делают авторы передачи почти хором и как на заказ — для кого только:

— Человек не в силах совладать со стихией, действующей в нем, — следует добавить, как разбойник на большой дороге.

Это явная ошибка, ибо вот в этом кино немцы, скорее всего, и хотели разобрать на части весь мир, предполагая его безрукую ничтожность по сравнению с их Аненербе, ну, будут ложиться живыми под танки, ну пойдут с палками и скалками в атаку — не пойдут, так погонят — бесполезно, пред их стихией Наследия Предков — эта хренопасия никак не устроит, — но!

Нашелся и на Стихию Алан Тьюринг — и привет:

— Даже организованная немцами стихия рухнула.

Утверждается, что по Пушкину, человек должен отрицать эволюцию и нравственное совершенствование, ну, если он такой гений, что решился впустить в себя стихию. — А!

А к каком нравственному совершенствованию призывал Иисус Христос? Разве к этому, нужно следовать прогрессу, как-то:

— А давайте-ка, друзья мои хорошие, сдадим всех своих коров и лошадей в колхоз на благо равенства очень любящего себя общества, — и, некоторые у Шолохова, действительно, переживали, что все хотят съесть Кука, и что главное:

— Именно его собственного, — в виде пары быкофф. — Оказалось теперь опять и снова, что это была, да, мораль, но, к сожалению, опять:

— Липовая.

О каком нравственном совершенствовании говорил Иисус Христос? А за ним и Апостол Павел, — а именно, чтобы быть моральными и не грешить надо быть, почитать, точнее, себя:

— М-ё-р-т-в-ы-м-и. — И, вообще, говорится в Евангелии, всё, чего бы человек ни захотел достичь морального, будет иметь смысл только, если это дело высокой морали будет делаться:

— Вместе с Богом! — Иначе будет то, к чему и призывают сейчас — пусть не часто — в России:

— Наша мораль ничем не отличалась — в 17-м годе — от христианской, — но вот только без бога, ибо все церкви нарочно разрушили.

Вывод:

— Та мораль, о которой толкуют сейчас И. Толстой и Б. Парамонов — это или чистая умозрительная ошибка, или липа, и хорошо, если не заведомо продуманная.

Нелепо быть против враждебности к культуре, ибо:

— А кто сейчас за Культ-Ура в России? — И, как сказал в свою бытность живым Савелий Крамаров:

— Тишина, — только покойники с косами стоять уже рядом с нашими Ман-Гейзерами.

Или Жданов был за нее, когда запретил Зощенко даже:

— Просто смеяться.

О какой культуре речь? Может только о культуре речи? Так и ее нет, кого ни спросишь, у всех указ говорить только одно и тоже:

— Да, То Есть, Как Бы — это всё, больше ничего не бывает. Как правило.

Если говорить про культуру Михаила Булгакова или Пастернака, то это очевидное исключение из правил, про Булгакова одна культурная женщина — продавщица из книжного магазина — сказала, когда к ним в магазин его первый раз привели и она прочитала Мастера и Маргариту:

— Такая мура, что даже любопытному — непостижимо, как это можно читать.

Мир может и расколот на царство стихии и царство разума, — но! Что очень важно, как и распространил Гомер своей Илиадой и Одиссеей:

— Исправить его может только Искусство и Наука делать Троянских Коней, запускающих свои лапы из Настоящего в Будущее и из Прошлого в еще большее Прошлое. — Что значит:

— Картина Мира складывается — как это и объясняется в Евангелии — из возврата в Прошлое — вплоть до Адама — и исправление его ошибки — греха.

А вот просто так:

— Напишем сзади всех тетрадей Кодекс Строителя Коммунизма — и хрен с ним:

— Будем счастливы — никогда не получится.

О чем и написал стихийно Пушкин.

Также говорится, что стихию человек не может вызвать, — но!

Но вот это, похоже, уже двойная ошибка, ибо и в России в 17-м году ее вызвали, и немцы, начав Вторую Мировую — тоже. Одна стихия уже давно проиграла, а другая, правда, ждет своего:

— Конца Света.

Борис Парамонов:

— Человек бессилен против стихии в нем. — Б. П., видимо забыл тот вид поэта, про который Пушкин рассказал в Путешествии в Арзрум:

— Орет сильно, да, можно сказать даже:

— Воет, — но заметьте:

— С дубиной в другой лапе! — Ибо:

— Я вот тоже иногда думал:

— Зачем ему, поэту, дубина, вот спасибо Борису Парамонову, обозначил:

— Стихиных бесов гонять, — когда уж слишком надоедают, особенно, не по делу и когда нет огня.

Иван Толстой:

— Пушкин весьма слабо отличает моральное добро от зла, — и следует это из того, что…

Честно говоря, я так и не понял из чего это буквально следует.

Борис Парамонов:

— Пушкин, страшно сказать, ненавидит просвещение и науку. — И потому, — заключает Б. П. что — этеньшен — просвещение — это и есть укрощение стихии.

Это уже не на грани фантастики, а и есть чистая фантастика, но только чистая же антинаучная.

Далее, Б. П.:

— Просвещение дисциплинирует стихию в человеческом духе, ставя ее с помощью законов под контроль разума, тогда как в его глазах — Пушкина — именно свобода этой стихии, ничем не стесненная, есть высшее благо.

Во-первых, Борис Парамонов напополам с Иваном Толстым сами и придумали, и приписали Пушкину любовь к стихии, как к ее свободе, а не победе именно и только поэта над стихией — по текстам самого Пушкина.

Победе, как я сказал, с помощью:

— Театра.

Второе, дисциплина законов — это ошибка, заключающая в том, что был всего один закон, точнее, всего два таких дисциплинарных закона:

— Первый в 46 году запретил стихию духа Зощенко и Ахматовой, — второй, в 1948 году Воображаемый Разговор с Александром 1 — Пушкина и заодно искусство Науки в виде ее Генетики и Кибернетики.

Поэтому Пушкин и ненавидит искусство и науку — эти два врага, говорит он, всюду подстерегают божественную силу. Что являются они здесь — наука и искусство — Подделкой! Можно даже сказать:

— Сознательной Анти-наукой и сознательным Анти-искусством.

И что очень важно, получается, началось это Химичанье не в 17-м году, а намного раньше. Почему сейчас и справедливо говорится:

— У нас ЕСТЬ тысячелетняя история — можно продолжить: исправления разума, как его стихийного явления, желающего, однако, человеку:

— Добра, — как:

— Пушкин.

Иван Толстой и Борис Парамонов сделали, так сказать:

— Не тот сдвиг по фазе. — И почему? — спрашивается. Имеется в виду видимая причина, а именно:

— Соцреализм — это правила искусства сами по себе, — а надо было сделать, как Борис Парамонов сделал один раз в жизни, когда рассказал про Республику ШКИД — кино, имеется в виду, что там, в этой республике, одни трахали других, что значит — были и пресловутые:

— Пидарасы, — в его наличии. — Тогда как в самом кино никаких пидарасов нет и в помине, так только старшие ребята защищают младший от беспредела некоторых стервецов, которые дают этим голодным малолеткам хлеб в займы, а потом дерут, как капиталисты старого времени, втридорога долг.

Откуда Борис Парамонов тогда-могда, лет двадцать или больше назад, взял этих пидарасов, как только не из Жизни! Сравнив художественное произведение с жизнью. И именно так делают Пушкин и Шекспир. Не говоря уже о Иисусе Христе. Или как недавно выразился несколько раз Яков Кротов:

— Кажется это не вера, а только ее сознательная Подделка-а.

Также и мораль, и наука, и искусство — сознательная подделка! Почему они по Пушкину и:

— Противостоят божественной силе — повсеместно.

В этом и смысл Двух Скрижалей Завета, что сравнить надо то, что вы пишете с тем, как сказал Пушкин в Тексте:

— ПОЛЯ — я предан вам ДУШОЙ. — Ибо, как сказал Иисус Христос:

— Где душа ваша будет — там и царство ваше. — Что значит, всегда надо сравнивать Слова с Реальностью, а не просто так до сих пор, например, думать, что Петр наглухо испугался во дворе первосвященника и предал всё от испуга, чему учил его Иисус Христос. Повторю в 45-й раз:

— Петр во дворе первосвященника был уже не один, — а то бы так и вышло.

Но в это время была готова уже Картина Репина Приплыли, в которой рассказывалось, как рухнет старая вера. И Петр, отрекаясь на вид от Иисуса Христа, на самом деле взял на себя вину Иисуса Христа, как предателя, предателя, однако, старой веры во имя новой. И подставил свою грудь, таким образом, под летящие на землю три стрелы, предназначенные для предателя веры, а именно, они летели в Иисуса Христа, который отодвинул старую веру в сторону ради новой, но а тут как тут Петр подоспел со своей версией предательства, чтобы и повернуть эти стрелы на себя — хотя и не по своей воле, а по воле Бога, с Которым Уже вступил в неразрывную связь!

Вот это и есть Мораль Укрощения Строптивой, однако, Стихии, с которой Пушкин потому и был дружен, что это:

— Сила, которую можно повернуть не только к Возрождению, но и даже к:

— Спасению мира.

А такие рекомендации, какие раздают в этой передаче Иван Толстой и Борис Парамонов можно раздавать только в магазине школьно-письменных принадлежностей, что, мол:

— Учитесь, детки и не особенно при этом мучайтесь, вот вам перо, бумага, не ходите с ней сразу в туалетум, а сначала хотя бы подумайте:

— Не написать ли на ней пока что чё-нибудь, — да, это чинно и благородно, но как я уже говорил:

— Слишком, слишком мало, чтобы защищать добро в виде его Стихии, как:

— Моцарт, — а не плакать по испортившимся березовым веникам как назло пред самой баней, как Сальери, а потом проклинать Моцарта, как будто это он недосмотрел за Джеймсом Куком, когда тот первый раз неточно измерил время прохождения Венерой диска Солнца еще до того, как его съели ни за что аборигены.

А именно это и получается после таких моральных укрощений строптивых рабочих:

— Всё равно идут в баню с этими вениками и пьют там настолько много пива после этой освежающей процедуры, что утром очень рады:

— Забыли, что вчера опять укрощали строптивого в себе беса, а то грешным делом дошло бы опять до денатурата. — Поэтому:

— Мораль, которую проповедуют Иван Толстой и Борис Парамонов и есть не что иное, как мечта о:

— Недопитом вчерась денатурате.

31.01.18

Чуть раньше говорилось, что горькой иронией звучат известные слова Гоголя:

— Пушкин есть явление чрезвычайное и, может быть, единственное явление русского духа: это русский человек в его развитии, в каком он, может быть, явится через двести лет. В нем русская природа, русская душа, русский язык, русский характер отразились в такой же чистоте, в какой отражается ландшафт на выпуклой поверхности оптического стекла. — Это процитировано было для разъяснения посылки Мережковского:

— В общем, как оказалось, не основал русскую литературу, а если и основал, хронологически, то остался ей чужд. Русская культура создана не Пушкиным, он остался в ней одиноким явлением.

Но! Как оказалось, в августе 91-го — это культура чужда народу, а не народ Пушкину, против идеологии вот именно этой культуры начал даже ложиться под танки и кричать ура всему, что было против нее, даже если это было только на словах, а на деле продолжилась прошлая прохиндиада.

Пушкин отличается от литературы, как Реальность от надуманной логичности учебника.

Говорилось, что Лев Толстой — национальный гений. — Но!

Кто так думал? Вот только Ленин и думал, а больше-то никто, как и сейчас:

— Серость балагана. — Почему на зарубежную Войну и Мир — фильм — бросаются, как на Доктора Живаго Дэвида Лина 1965 года:

— Ниправда-а!

Развесистая Клюква!

Ибо вся местная литература — это заведомая лесопилка:

— Ходи, Ваня, ешь опилки, я начальник лесопилки, — ибо элементарный уровень вкусности эскимо не достигается априори, — т.к.:

— Нашим людям это и не нужно! — Сама реальность литературы, ее:

— Весь мир — театр — не нужен!

За Утро красит нежным светом, стены древнего Кремля, мужу Ольги Берггольц не то, что зарплату понизили, не перевели даже на более низко оплачиваемую работу, а просто:

— Расстреляли-и. — Ужас-с-с. — Какая тут может быть литература! И если вожжи ослабевают, то не качественно:

— Теперь всё будет наоборот, как думали в 91, что будет, — а только в виде учебных лекций, которые сейчас и читают Б. Парамонов и И. Толстой. — А простую, можно сказать, как черный даже хлеб, норму объявляют — мама мия! — СТИХИ-ей.

Правда, простота этой Стихи-и воспринимается с листа бумаги, как:

— Натуральная фантастика, — но в её полном смысле. — Поэтому люди предпочитали читать книги, которые книгами вообще и не были, а понимались буквально, как только их Содержание, в очередь за Лезвием Бритвы.

Считать, что литература пошла не пути, указанному Пушкиным — нелепо, ибо никакой литературы здесь нет — она полностью скомпрометирована своей же собственной дезинформацией. И главное, по Форме, которая во внимание не принимается априори, ибо запрещена уже тогда, когда ходили почти деревянные рубли и кожаные полтинники, как символизм, декадентство и всё остальное язычество. — Поэтому:

— Пушкин, страшно сказать, ненавидит просвещение и науку — липа! — Ибо:

— ВСЕ ТАК! — ибо:

— Какая такая интересная наука, кур на картофельные поля выпускать вместо буржуазной генетики? — Нэма.

Как можно любить просвещение, докатившееся — даже в самое последнее время — до того, что им объявляются записи на обратной стороне ученической тетради, что, мол, это тоже самое и не меньше, чем Розеттский Камень, на котором написаны все секреты человеческой премудрости, как в:

— Евангелии!

Про дисциплину в науке и литературе вместо них самих во имя укрощения стихии — уже сказано, что это белиберда или фантастика:

— Выбирайте сами. — Хотя, в принципе, сложность есть.

Непохоже, чтобы кто-то понял: Владимир и Бурмин в Метели Повестей Белкина — это один и тот же человек. Непонятно, как это может быть, потому априори рассматривают Не Ту реальность, которая есть на самом деле, а просто смотрят, так сказать, на Жизнь, и в ней, видят, таких метаморфоз не наблюдается. То, что весь мир театр — при этом рассуждении — забывается, как шутка юмора.

— Ну, потому, что его же ж не видно!

Дело в том, что утверждение: весь мир театр и люди в нем актеры, относится и к тому содержанию, к той пьесе, которая идет на сцене, — и именно в этом смысл утверждения:

— Весь мир!

Вот зачем Марья Гавриловна вышла на последнюю встречу с Бурминым, как сказано:

— С книгою в руках, настоящей героинею романа. — Именно за тем, чтобы всем, и главное Читателю было ясно:

— Это Пьеса! — Она пришла следить по Книге, что ей скажет Бурмин, совпадет ли его речь с правдой.

С какой, спрашивается, правдой? А в пьесе только одна правда:

— Ее Текст. — Ибо:

— Исполнители Роли могут быть разные, а:

— Ромео только один.

И вот он потрафился:

— Я!

— Дак, щас поглядим-посмотрим-м. — И смотрит не на него, как можно было предположить по элементарной логике жизни, а по Пушкину и Шекспиру:

— В книгу! Читай, мил херц, если знаешь свою роль.

И он читает письмо Владимира, ибо любовники, как сообщил Пушкин переписывались письмами из этого романа Жан-Жака Руссо Новая Элоиза.

Следовательно, он! — а:

— А это я! — и так сказать, здравствуй и больше никогда не прощаемся.

Вот смысл того, что написано в Евангелии, что в Эммаус идут ДВОЕ:

— Человек уже не просто профилирован, как египетская наклейка на стене, а идет в роли Гамлета. — В данном случае, в роли прапорщика Владимира выступает гусарский полковник Бурмин, — или наоборот.

Внутри все Повести Белкина разбиты на спектакли. Как и у Шекспира, иначе зачем ему заниматься тавтологией и объявлять в каждом спектакле:

— Весь мир театр, — мы это знаем, узнали уже, когда покупали сюда, в:

— Царство Божие, — билет.

И угадать зритель этот спектакль может только по:

— Своему впечатлению, — сам должен одну строку разбить на диалог Ромео и Джульетты, на Марью Гавриловну и Владимира с Бурминым напополам.

О чем и был Воображаемый Разговор с Александром 1 Пушкина, как краеугольный камень литературы художественной.

Сам подход к книге в литературе обыкновенной неверен, ибо хочет узнать всегда одно и тоже, как либерализировал себя Лев Толстой:

— Ну-ка, ну-ка, что там есмь?

Но вот именно, что есмь, что значит, книга рассказывает не о том, что в ней есть, а что есть в Читателе! Он же про себя думает по-советски:

— У нас никто не бывает. — В том смысле, что и я, грешный, вчерась после работы зашел в чапок, а о библиотике забыл и думать.

Читатель — главный герой любого художественного произведения. Как говорится:

— Вот в чем ответ на вопрос всех загадок Пушкина, Шекспира и Евангелия.

Он главный участник соревнований, про него написал и муж Ольги Берггольц Борис Корнилов, что ходит в лес за ёлками не один, а подумали:

— Организация-я. — Думали пишет на Кремле по утрам заклинания, как его, возможный сторож, а это было только его:

— Утро красит нежным светом стены древнего Кремля.

Сложность в том, что второй спектакль идет не так же — логически — как первый:

— Был Владимир, умер, а свято место пусто не бывает, появился похожий на него Бурмин, только уж в виде полковника.

Или в Дубровском, не одновременно Дубровский в роли князя Верейского стреляет в самого себя в конце книги, а его слуга, как Дубровский хватается за плечо раненый — тоже, можно сказать:

— Самим собой, — сначала все, как есть, и только потом, с милой, авось, и на сеновале уже, вспоминается, что жаль Дубровского, практически, как самого себя, и вообще:

— Абидно, паслушай, — за мрачность и бессмысленность жизни, — ясно:

— Герои Сами начинают показывать свои фокусы а ля Фигаро — то он здесь, а то и сам:

— Граф, — пожалуйста. — И:

— Если не разыгрывают, то может и авось потом разыграются. — Но вот так получается, что только в:

— Подсознании. — Что значит:

— Человек, Читатель, Зритель сам становится Театром, Сценой для оживших созданий Пушкина. — Как это и случилось с Адрияном Прохоровым в Гробовщике.

Поэтому ошибка говорить, что народ против Пушкина, ибо он уже самостоятельно живет и даже может устраивать сам спектакли в его пьесах:

— До сих пор, — и даже навсегда.

Настаивают, что Пушкин дикарь, негатив, тогда, как негатив и дикость есть противостояние ему, как и Иисусу Христу, вставшему с раскрытыми на кресте руками именно, как:

— Преобразователю Стихии, — но не так это показано в фильме про Бориса Пастернака Доктор Живаго 1965 года, когда люди стали деталями машин гидроэлектростанции, где если и живет мечта, то далеко не человеческая, а уж тем более, не народная, это даже не рабы — хуже:

— Это тени в загробном царстве.

Удивительным здесь является то, что Народ и Пушкин — едины, а вот остальные местные поэты, поэтессы и другие прозаики, почему-то нет.

Скорее всего, остальные не прошли отбор, отбор, однако, устроенный искусственно, как и написал Борис Пастернак — считавшийся здесь не поэтом, а свиньей, даже хуже свиньи — давайте, давайте, рвите и мечите икру, а в результате:

— Не только ничего нельзя, но и даже меньше, — как изобразил Владимир Сорокин:

— На уже готовый макет — не помню, чего уж там было, дом культуры, может, с давно прущейся к нему с печи на полати добродушной надписью:

— Физическая Культ-Ура, — это вам не кот наплакал, а тоже, нате вам:

— Искусство для народа, — и то лень сходить в соседний огород, где есть всеобщий туалет, а надо прямо здесь насрать персонально на все мечты народа:

— Жить вместе с Пушкиным. — Более того, не только, а вообще:

— На право жить, хотя бы более-менее, без сознательно направленных против него подножек, как в Покровских Воротах претендент на развод Хоботов падает на катке, так его же и обвиняют в душевной педантичности только к своему собственному здоровью, а о жене, которой:

— Всё мало, — не печалится вовсе. — И первые зрители, пришедшие на этот фильм Михаила Козакова были очень удивлены даже, что народу-то, оказывается, нужны только:

— Покой и воля, — как:

— Пушкину, — а не бежать позади Америки с палками:

— А вот догоню, тады табе будет Чарли Чаплин, как искусство издевательства одного человека надо другим.

Можно сказать, в данном случае, что Пушкина критикуют по тем же поводам, что и Чарли Чаплина:

— Вместо того, чтобы вместе со всем народом заниматься аутотренингом — бьет ногой по жопе полицейского, а у него семья, возможно, дети и так далее, тогда как ребята забывают:

— Никаких детей, ибо их съели еще раньше, когда они шли не по широкой дороге, как по тракту ли, а по самому тротуару и их сверху ловили веревкой, как хомутом за шею и: наверх, наверх быстрей, а там уж:

— Ели, — как и было расписано в одной из передач Радио Свобода про Таганрог, кажется, или что у них есть еще там времен недалеких от 17-го года, когда объявили, что:

— С этим делом — поедания одним человеком другого мы покончили — пусть и совсем недавно.

Приводятся слова Гершензона про:

— Черное варварство Пушкина.

Замена, бывших после этого варварства двух строк на более простые:

— Не буду здесь лишний раз посылать его на переподготовку к горе Синай, — в другой раз разберемся.

Не знаю, что еще там писал Гершензон, но ясно, что именно его Пушкин завернул в мацу, как в рваный треух возницу в Истории Села Горюхина, припершего такую-ю Стихию в это Горю-Хино, что носы повисли даже ниже:

— Нашего Пояса распоясанности. — Ибо привез этот NN такую цивилизацию, что многие — точнее, никто так и понять не может:

— Что это: наша тысячелетняя история, — или уже:

— Довольно далеко ушедшее пост-историческое проползание под Листом Мёбиуса в Аду:

— Однако.

Приводится абсолютно умозрительное утверждение:

— Такова природа гениального творчества: парение над безднами, — Б. Парамонов.

В принципе, так можно думать при условии, что Бездна — это лекции по литературе, которые слушал Борис Парамонов, а потом сам и читал в МГУ.

Иван Толстой до этого говорил — в одной из ближайших передач — об издании Блока — что в 90-е издавалось всё, что было похоже на литературу, — но!

Но в том-то и дело, что то, что издавалось — это не бездна Пустоты, как может показаться тому, кто реально для себя что-то хорошее ищет, а именно:

— Бездна Противостояния литературе, — продолжающаяся и продолжающаяся даже сразу после победы — в очередной раз — мирового пролетариата в виде его ведущего звена:

— Всегда отсутствующей литературы, не как истории литературы, а такой, чтобы ее можно было сравнить — как уже было сказано — хоть с эскимо, пригодной прямо сейчас к употреблению, как Фока рассказывал, бывало, у Михаила Булгакова про судачки а натюрель, переложенные икрой, грибочки кокот, графинчик холодный потный. Сардельки, и то бывают вкусные, если их подать еще пьяному горячими в томатном соусе — литература всегда, как минимум с плесенью, и главное, что возмущает:

— Даже не 17-го года, — а тянет, как чуть ли не каждый день утверждают некоторые агитаторы, аж:

— На всю иё тысячелетнюю историю-ю.

А утверждается, что это Пушкин летает, над облаками и безднами — не-ет-т — это местная литература в своей достопочтимой массе никуда не падает, и не тонет, даже в огне не горит и, получается, до такой степени, что люди, ею занимающиеся. Придумали:

— А не назвать ли нам эту вредную для здоровья народа хренопасию литературой, ась? — И:

— Делают, и делают именно Это.

Борис Парамонов:

— Пушкин, расшевелив хаос, вызвал к жизни стихийные силы…

Но в том-то и дело, что к жизни стихию вызывать не надо, поэту, имеется в виду, ее будят 17-е годы, и укротить — наконец Б. П. вспомнил, что гений не стихия, а ее укротитель — стихию может только поэт, указав на ее существование, и даже в этом случае ему не всегда удается уйти живым, ибо:

— Я гибну, донна Анна. — Как и сказано:

— Ценой жизни — укрощу — ночь твою.

Говорится тут же, что видят, видят поэты одноприродность этих стихий.

Нет! Ибо не похоже, Иисус Христос не мог послать против первосвященников — как Он говорил, легионы Ангелов — в том смысле, что мог бы, но смысла не будет в такой победе, как не будет называться победой победа человека над своим грехом — без Бога — только прочитав это сообщение на обратной стороне ученической тетради — ибо и написано:

— Сами вы не сможете преодолеть грех, — победить.

Кстати, было сказано слово:

— Одноприродность, — имеется в виду с Емельяном Пугачевым.

Б. П. скорее всего, имел в виду трафарет, что Пугачев — это умный и хитрый разбойник, как и выдавали эту информацию царские слуги.

По Пушкину — согласно моему анализу этого произведения Капитанская Дочка — Пугачев — это:

— А Царь-то Настоящий-й!

Да, по Пушкину фишки расставлены в обратную сторону, побеждают не те, кто поставлен богом на царство, а:

— Завладевшие троном слуги. — Что и видно сейчас:

— У нас тысячелетняя история. — Как и сказано:

— Всё не то, что есть, а это вам только кажется, что правда.

Почему умирают гении, почему им тяжек груз их гениальности? — задается вопросом ответ. Скорее всего, не им тяжело, не под силу груз, как говорится, гениальности, а:

— Враг уж очень силен и коварен. — Ибо Стихия — она же ж тоже:

— Направляема.

Микеланджело прожил долго.

Далее — опять двадцать пять — говорят, что Пушкин — это только русский поэт, ибо, да, орал хорошо, как дервиш при дороге, но только, извиняйте, всего лишь:

— На русском языке.

Стараются и стараются все, кому не лень, как, например, заповедному Марио Корти — блокировать Пушкина в его Сельском Доме джентльмена, — но:

— Друзья мои, знаете ли вы, что это тоже самое, что и дом Шекспира, зашифрованный под Эфирную Структуру Мастер, такой же, каким был:

— Хирам Абифф, — расписанный Пушкиным в Пиковой Даме Германн — Рыцарь Розы и Креста.

Жил на свете рыцарь бедный,

Молчаливый и простой,

С виду сумрачный и бледный,

Духом смелый и прямой.

Он имел одно виденье,

Непостижное уму,

И глубоко впечатленье

С сердце врезалось ему.

………………………………….

С той поры, сгорев душою,

Он на женщин не смотрел

И до гроба ни с одною

Молвить слова не хотел.

С той поры стальной решетки

Он с лица не подымал

И себе на шею четки

Вместо шарфа привязал.

Несть мольбы Отцу, ни Сыну,

Ни святому Духу ввек

Не случилось паладину,

Странный был он человек.

……………………………..

Полон верой и любовью,

Верен набожной мечте,

Ave, Mater Dei кровью

Написал он на щите.

……………………………

Возвратясь в свой замок дальный,

Жил он строго заключен,

Всё влюбленный, всё печальный,

Без причастья умер он;

Между тем как он кончался,

Дух лукавый подоспел,

Душу рыцаря сбирался

Бес тащить уж в свой предел:

Он-де богу не молился,

Он не ведал-де поста,

Не путем-де волочился

Он за матушкой Христа.

Но пречистая сердечно

Заступилась за него

И впустила в царство вечно

Паладина своего.

Дело не только в русском языке, ибо сам Пушкин говорил:

— Проза требует мысли и мысли, — а не только его интересуют рифмы на своем, так сказать:

— Конце.

Приводится простота пушкинского отрывка, который нашел Брюсов. Что, мол, в этом дело, прибавить к речи в конце рифму.

Тогда еще лучше другой пример, как вы его объясните, его привел Иосиф Бродский:

— Я купил итальянскую пишущую машинку Оливетти только для того, чтобы она сама писала мне стихи, и знаете почему? нет, не благодаря ея большому уму, а:

— Великолепному шрифту!

Говорится — приводится в пример Лотман — что в Евгении Онегине нет в конце хеппи-энда, и даже более того, Пушкин боролся с такими романными штампами.

Я в это не верю, придется еще раз поднапрячься и найти эту свадьбу-женитьбу в Евгении Онегине. Ибо, да:

— Боролся-то боролся, но делал свадьбу, как в Метели: фактически Воскресением, союзом с богом.

По крайней мере, как Крещение.

Хеппи-Энд этот продемонстрирован во всех Повестях Белкина, вопреки его формальности, банальности — Человек Живет.

Хорошо написано:

— Поэтому Онегин и воспринимается, как лишний: если нет свадьбы, то герой-любовник поистине лишний.

Недавно я хотел что-то найти, надо еще попробовать. Конечно, здесь вряд ли получится, что тот, кто:

Кто там в малиновом берете

С послом испанским говорит? — может быть каким-то образом Онегиным, точнее, это Татьяна в малиновом берете с ним говорит, а здесь вряд ли возможна и другая заморочка:

— Смеялся Лидин их сосед

Помещик двадцати трех лет, — в том смысле, что далее написано:

— Так ты женат! не знал я ране!

Давно ли? — Около двух лет. — На ком? — На Лариной. — Татьяне!

— Ты ей знаком? — Я им сосед.

Тут автоматически слушатель может подумать — задумавшись в сторону — что:

— Или-или: Онегин — это Лидин, сосед — из Графа Нулина — который смеется над всеми мужами — большими любителя охоты, ибо женам их тогда больше нечего делать, как лазить через забор к этим Лидиным, — или:

— Это Онегин и спрашивает:

— Ты с ней знаком?

— Я им сосед, — отвечает князь.

И, следовательно, Лидин — это князь, а разъезжий по полям за зайцами муж — получится:

— Евгений Онегин. — Значит, он уже на ней женат, Онегин на Татьяне Лариной.

Как Фигаро, сделав это вместо Графа. Ибо только это и может рассеять пустую думу, что счастье было так близко, — а:

— По глупости упустил его, — оказывается, я как будущий полковник Бурмин — в Метели:

— Уже когда-то обручился с ней в деревенской церкви!

Но в любом случае, это должен быть такой же Театр, как устойчивое — но не попадающее в прямую логику романа Капитанская Дочка чувство, что Пугачев — это и есть настоящий царь, чтобы ужас узнавания об этом катастрофическом известии в конце, или даже через время после чтения — был реальным.

Свадьба должна быть!

Будем искать. Ибо такими лишними, как Онегин, были все счастливые люди, как тот, кто уже истлел в могиле, или буквально по Пиковой Даме:

— По этой самой лестнице, думал он, может быть, лет шестьдесят назад, в эту самую спальню, с такой же час, в шитом кафтане, причесанный a l’oiseau royal, прижимая к сердцу треугольную свою шляпу, прокрадывался молодой счастливец, давно истлевший в могиле, а сердце престарелой его любовницы сегодня перестало биться…

Борис Парамонов и Иван Толстой докатились в этой передаче до уровня телепередачи Аншлаг в его сегодняшней интерпретации — осто-ло дальше некуда. Уж таких штампов поискать, а точнее, как раз наоборот.

Но к концу постепенно, кажется, раскаялись, но исправились ли окончательно — маловероятно.

Не только русским людям, но и даже самому Пушкину до сих пор запрещается:

— Дранк нах Вест, — и вообще, даже Хеппи-Энд, как можно делать всему Голливуду, не боясь формального штампа счастья.

Примерно, как в фильме Свадьба Павла Лунгина:

— Хочу в Москву, хочу в Москву-у! — но над ним иронизируют:

— Как Три Сестры Чехова? — но он отвечает, уже поняв, что счастья в жизни нет, так как и вообще не бывает:

— А что, Росуголь запрещает?! — здесь имеется в виду, что запрещает и запрещает Пушкину не только покорить Запад, но и даже:

— Царство Небесное, — как победителю, не как Потрясающему Копьем, а как Листу, сворачивающемуся в Трубу для пересечения границы у реки в место под названием:

— Поля, я предан вам душой

Всегда я рад заметить разность

Между Онегиным и мной.

Вот именно в этой Разности, а точнее, в Связи между Автором и Героем, Пушкиным и Онегиным надо искать Хеппи-Энд, он должен быть. Ибо трафарет не тот, как думал Лотман, что все и везде подряд женятся, как будто им делать больше нечего, а именно в имеющемся сейчас окончании Евгения Онегина:

— Эх, раз, еще раз — ничего не вышло. — Ну, в России, мол, всегда так:

— Лучше вообще ничего не делать, а то будет хуже.

Тем более, роман этот назван:

— Свободным, — что значит, переход Шекспира:

— Быть или не быть, — между Текстом и Полями установлен, как фундамент произведения.

Но пока этого Контакта у меня, к сожалению, не было. Как было в Капитанской Дочке, Пиковой Даме, Повестях Белкина.

Можно еще заметить, что читать, как сказал Борис Парамонов про Бориса Годунова, лучше, чем смотреть спектакль в театре, именно потому, что пьеса внутри Пьесы в любом случае играет потихоньку, даже если не заметны конкретные факты, объясняющие противоречия, как, например, непонимания, возникшие неожиданно для Ромео и Джульетты у Шекспира, которые — они, Джульетта и Ромео — думали, что предусмотрели, когда по очереди ложились в гроб.

Возможно, вот, бог потому и был против актеров, что они только затмевают задуманную Им двойную игру:

— Пьесу внутри пьесы.

Кстати о Птичках — Науке и Искусстве:

Но правдой он привлек сердца,

Но нравы укротил НАУКОЙ,

И был от буйного стрельца

Пред ним отличен Долгорукой.

Да и плотник — это не только работа, но и:

— ИСКУССТВО.

Не видно здесь, что Пушкин был против науки и искусства.

p.s. — Есть Маленькие Трагедии, Моцарт и Сальери, Скупой Рыцарь, Каменный Гость, Пир Во Время Чумы.

А вот то, о чём я говорю, что Марья Гавриловна нашла своего мужа в Метели — нет, не по списку Шиндлера — а по списку Жан-Жака Руссо, по роману в письмах Новая Элоиза.

И так происходит во всех Повестях Покойного Ивана Петровича Белкина, и остальной, так называемой Прозе Жизни.

Например, в Дубровском, где не только Дубровский в роли князя Верейского, а его слуга в роли него самого, Дубровского, в конце романа ранен Дубровским, но и Кирила Петрович Троекуров меняется иногда местами со своим другом Андреем Гавриловичем Дубровским, и бой они ведут именно за Кистеневку, как Эфирную Структуру дома небогатого джентльмена в сельской местности. — Но!

Эти Маленькие Трагедии, а точнее:

— Маленькие Хеппи-Энды происходят не на поверхности Повестей Белкина, Дубровского, Капитанской Дочки и других, а как в:

— Театре самого Читателя, — появляясь не логично, а наоборот, фрагментарно — как Видения Гермеса Трисмегиста — поэтому их и можно считать:

— Маленькими Хеппи-Эндами, — как, например, объяснение в любви Владимира — Бурмина Марье Гавриловне в Метели с помощью шифровальной книги Жан-Жака Руссо.

Реально же получается, что эти маленькие хеппи-энды — самая большая истина в произведениях Пушкина.

Именно вот эти маленькие хеппи-энды и можно считать тем, что называется:

— Эфирная структура дома небогатого джентльмена в сельской местности.

Сами догадайтесь, кто это.

Очевидно — если уже знать, о чем идет речь — что это не выдумки. Было бы:

— Желание! — А:

— Люди просто боятся поверить, что здесь, среди них, живет кто-то еще, как, например, в фильме Горец — бессмертные. — В это можно на полном серьезе не верить, но то, что:

— Маленькие Хеппи-Энды — суть произведений Пушкина и Шекспира — как и Евангелия — истина абсолютная.

p.s. — 2 — Тут вообще можно думать, что мы живем в:

— Затерянном Мире.

— — — — — — — — — — —

Часть вторая

Хеппи-Энд Евгения Онегина

Не долго играла легкая музыка размышлений — как обычно перед сном, но на этот раз без прогулки с собакой — как раньше было с тигровым немецким догом Каратом и котом Фантиком, который пробирался за мной не как дог по земле, а по всему пути следования по парку перелазил с дерева на дерево, и наблюдал оттуда, если я останавливался. Кажется, тогда билась в последних судорогах Великая теорема Ферма.

Сейчас я довольно быстро вспомнил, что уже давно расшифровал, что значит в Евгении Онегине Эмблема, Орден, а точнее Заветный Вензель О да Е.

Задумавшись, моя душа,

Прелестным пальчиком писала

На отуманенном стекле

Заветный вензель О да Е.

Этой Вензель расшифровывается стихами Пушкина из Моцарта и Сальери:

Как мысли черные к тебе придут,

Откупори шампанского бутылку

Иль перечти Женитьбу Фигаро.

И Марио Корти — когда еще руководил Радио Свобода в своих передачах о Сальери, что он был только большим любителем хороших конфет, а не убийцей всего хорошего на свете, в том числе и Моцарта, и по этой причине — и, возможно, еще по каким-то — старался найти у Пушкина везде ошибки, и не просто ошибки, а буквально:

— Ошибки нелепые, — как у человека малограмотного и писавшего от фонаря, только, как дервиш при дороге из Путешествия в Арзрум, видимо, сочинял свои Ора-тории, глядя на свою заветную дубину:

— Кого бы хрястнуть, не подумавши предварительно хорошенько.

И, значится, как говорил Владимир Высоцкий, поймал тут Пушкина на этом нелепом — по его мнению, имеется в виду Марио Корти, — сравнении Женитьбы Фигаро и:

— Откупоренной бутылки шампанского, — выразившись:

— А при чем тут это?! — Имеется в виду интеллектуальные упражнения ума о смысле жизни и смерти — и распивание гусарами и поэтами шампанского с отрубленной ему — не Марио Корти пока что, а шампанскому — головой, чтобы по сильнее:

— Вина кометы брызнул ток.

Но вот в том-то и дело, что Марио Корти почти сам лично и открыл секрет этого Вензеля, указывающего на открытую бутылку шампанского, как на своего будущего отражения в Новых Временах, а именно:

— Бутылка шампанского по своей форме похожа на Погремок Исиды — повелительницы Древнего Мира, в лице его Египта и особенно дающего людям жизнь Нила. — Несмотря на то, что некоторые даже в Египте мечтают о Волге:

— Напиши мне, мама, в Египет:

— Как там Волга моя живет? — имеется в виду, скорее всего, то, что не перестал ли в нее уже впадать Енисей где-то близ Нижнего Новгорода, чего так опасается князь Вяземский на своих передачах про ум и его хорошую память.

Память здесь при том, что нам понадобится — как говорят перед началом лабораторной работы или изготовлении кулинарного рецепта:

— Вспомнить всё! — как Шварценеггеру. — И:

— Даже немного больше.

Так вот эта Погремушка Исиды похожа не только на бутылку шампанского своей формой и шумом вырывающего из нее тока вина при отрубании ей головы саблей может напомнить звон ее струн, способных выгнать даже медведя из спячки, а человека из:

— Сна реальности, в котором всё, собственно и дело, — но в данном случае, вензель, сделанный из О и вписанной в него Е — это та же Исида — если считать Погремок ее отражением.

И.

И, как написал Галич:

— Протрубили трубачи тревогу.

Всем по форме к бою снаряжен,

Собирался в дальнюю дорогу

Комсомольский сводный батальон.

Прощай, края родные,

Звезда победы нам свети.

В данном случае, однако, это Вифлеемская Звезда.

Чтобы найти место, где Евгений Онегин совершил свой подвиг Хеппи-Энда — бесполезно рыскать даже по всей Земле — не только по пространству пушкинского романа в стихах — здесь его нет. Нет, именно по причине самого устройства мира, а не потому, что Пушкин так назло всем его далеко спрятал.

Поэтому надо зайти в первый класс начальной школы и послушать, авось, и на первом же уроке:

— Теперь мы живем в новом мире, т. к. Земля, наконец — после 17-го года — получила в дар от партии и правительства полную свободу и независимость от:

— Трех Китов или Трех Слонов — кому как больше нравится, кои и держали её в рабстве всё свободное от их основной работы время, впрочем, и основная их работа была та же самая:

— Держать Землю в ежовых рукавицах.

Так вот, неважно, что вам уже в первом классе сказали:

— Нет теперь больше ничего, кроме факта существования Евгения Онегина — в нашем случае — нет больше китов, которые его раньше держали, как любимое детище Александра Пушкина, — но:

— Были же когда-то! — Что значит, о факте пусть и — до 17-го года — существовавших когда-то Китов, — нам известно уже с первого класса.

И дальше осталось только усомниться, что их — этих Трех Китов — больше нет.

Для этого берем Повести — тоже Как Три Кита — Покойного Ивана Петровича Белкина, и видим в Станционном Смотрителе:

Они изображали историю блудного сына: в первой почтенный старик в колпаке и шлафорке отпускает беспокойного юношу, который поспешно принимает его благословение и мешок с деньгами. В другой яркими чертами изображено развратное поведение молодого человека: он сидит за столом, окруженный ложными друзьями и бесстыдными женщинами. Далее, промотавшийся юноша в рубище и треугольной шляпе, пасет свиней и разделяет с ними трапезу; в его лице изображены глубокая печаль и раскаяние. Наконец представлено возвращение его к отцу; добрый старик в том же колпаке и шлафорке выбегает к нему навстречу: блудный сын стоит на коленях; в перспективе повар убивает упитанного тельца, и старший брат вопрошает слуг о причине таковой радости.

Все это доныне сохранилось в моей памяти, — заканчивает Пушкин. — Но!

— Как ЧТО?! — вот в чем ключевой вопрос.

Ибо все думают, что Возвращение Блудного Сына — это уже Хеппи-Энд, так сказать:

— И мы докатились, наконец, до всего хорошего! — Но в том-то и дело, что наоборот — только теперь этот Хеппи-Энд и начинается.

Следовательно:

— Евгений Онегин — это и есть История Блудного Сына.

А мы, люди, Читатели, видим — обычно — в художественном произведении:

— Весь Мир, — что больше ничего нет, негде больше нам жить, как только здесь, в самом Тексте. — Есть Поля, которым, как сказал Пушкин:

— Я предан всей душой, — ибо в том Разность его с Евгением Онегиным, что это:

— Еще не конец! — Ибо есть еще Три Кита, или — что тоже самое:

— ПОСЫЛКА.

Поэтому младший сын приходит, может, и на праздник своего возвращения, но в конце этого праздника ему сообщают:

— Враг захватил нашу Землю, — и, так сказать:

— Только тебя нам и не хватало, — как царю Владимира Высоцкого героя для победы то ли над Быком, то ля Туром.

Вот только с невестой промашка вышла — вернувшемуся к отцу Евгению Онегину ее не предлагали. Промашка, так сказать, вышла: немного переборщили:

— Думали делу время — потехе час, — а, как не сказал Алек Болдуин в фильме Побег с Ким Бейсингер, а сказал их противник, Джеймс Вуд:

— Я привык совмещать работу и удовольствие. — Но!

Как в русской народной, авось, сказке ему сообщили:

— Найди ее хоть на дне морском среди множества других красавиц.

Так-то бы, да, мы знаем, как надо искать по примеру Марьи Гавриловны из Метели, но где эта книга знакомств Жан-Жака Руссо Новая Элоиза?

Две приметы я знаю сходу. Вот это:

Татьяна пред окном стояла,

На стекла хладные дыша,

Задумавшись, моя душа,

Прелестным пальчиком писала

На отуманенном стекле

Заветный вензель О да Е.

Это вензель не только герб Исиды, не только союз Моцарта и Сальери — двух сыновей Гармонии, но и то, что увидел Апостол Петр в гробу, где когда-то лежал Иисус Христос:

— Плат и Пелены лежали отдельно, — но это не значит обязательно, что в стороне, а именно:

— Пелены вокруг Плата, — изображая этот же Заветный Вензель О да Е.

Точно не могу пока сразу сказать, что означают эти Пелены, но, думаю, Материю, в внутри Слово:

— ЕВАНГЕЛИЕ.

И вот Татьяна и есть эта материя, материя Зеленого Платка Марии Магдалины, — как обозначил Федор Достоевский его цвет драдедамовый у Сонечки Мармеладовой:

— Ни словечка про то не вымолвила, хоть и взглянула, а взяла только наш большой драдедамовый зеленый платок.

Вторая примета возлюбленной Евгения Онегина имя Татьяна Ларина. Если написать первые буквы ее имени, как прописные — с загибами сверху — т и л — и соединить их тл — получим ММ — одна, средняя черта общая — Мария Магдалина.

И значит, когда Иисус Христос узнает ее, как приговоренную к смерти за проституцию, но наподобие Сони Мармеладовой — вынужденную — у Достоевского пусть — чтобы совсем не заморачиваться — из-за материальной заинтересованности, а здесь только, чтобы:

— Встретиться с Онегиным — как Написано: женщиной легкого поведения, чтобы:

— Как Лазарь — Мармеладов у Федора Достоевского — умереть, как пропедалировала его Катерина Ивановна:

— На работе, — на работе, однако у:

— Бога.

В данном случае, только для того, чтобы выйти замуж за Иисуса Христа по Его мечтам на кресте в фильме Мартина Скорсезе:

— Последнее Искушение Христа, — где он находится поочередно на двух Хеппи-Эндах:

— То кажется, что распят, а то, что женился наконец на ММ — здесь Татьяне Лариной — и то и другое:

— Хеппи-Энд — выбрать, какой лучше, сам Человек не в состоянии.

Тут можно подумать:

— Ну, как можно так перевернуть мир, что вместо генерала, который:

— С послом испанским говорит она бросит всё и пойдет за Блудным Сыном?!

Вот реально точно также, как случилось после 17-го года, когда генеральши торговали на рынке, чем осталось, как Доктор Живаго вырвал назад своего селезня, которого у него чуть не обменяли на приличный еще сюртук в одном из вариантов фильма Доктор Живаго Бориса Пастернака.

Именно к этой катастрофе, к 17-му году и возвращается Блудный Сын к своему отцу, т.к.:

— Праздновать Победу — рано, рано, рано.

Потому и пил, и гулял, как хотел и как получилось Блудный Сын, что впереди его ждал не Рай, а только еще:

— Смертельный бой за Него.

Поэтому.

Поэтому есть не только Хеппи-Энд у романа Пушкина Евгений Онегин, но и как решил Мартин Скорсезе в своем фильме Последнее Искушение Христа:

— Сразу два:

— И Татьяну взял в жены и в Царство Небесное прорвался. — Точнее:

— Сделал Его для людей.

Вот для чего ждал его Папа с распростертыми объятиями, вот для чего отправлял его в странствия по главам Евгения Онегина.

А то часто задается вопрос:

— Что делал Иисус Христос до появления в 30 лет в Вифлееме? — И предполагается, каждый сам решит по своей жизни, что и как:

— Это было.

Пушкин написал свой вариант этой:

— Предварительной Жизни. — Перед:

— Хеппи-Эндом.

Борис Парамонов — не знаю уж:

— Наугад или просто так назвал Пушкина галилеянином, что значит, пояснил:

— Иисусом Христом, — или что-то близко к этому, и вот, пожалуйста:

— В роли Евгения Онегина это совпало.

Победа, Хеппи-Энд — остался за нами. Но странно:

— Как Ковчег Завета, — его не удается найти почему-то в том виде, что:

— Вот она, вот она! — ибо и написано:

— В себе ищите. — А как, если нас почти каждый день обзывают, хрен знает на каком наречии и в какую даже сторону:

— Сукины дети, — как минимум.

А с другой стороны:

— Ай да Пушкин! ай да сукин сын!

— — — — — — — — — — — — —

05.02.18

p.s. — Едва успел закончить, нашлось одно противоречие этой великолепной идее:

— Цвет.

Мария Магдалина — это ее драдедамовый — Федора Достоевского — платок зеленого цвета, по которому мы узнаем Марию Магдалину в Сонечке Мармеладовой. Да и без него это известно. А здесь:

— Кто там в малиновом берете

С послом испанским говорит? — задает вопрос Евгений Онегин своему другу и родне, князю.

Красный цвет — это Роза. — И-и-и:

— Тогда здесь получается почти совсем другая песня! — А именно:

Жил на свете рыцарь бедный,

Молчаливый и простой,

С виду сумрачный и бледный,

Духом смелый и прямой.

Он имел одно виденье,

Непостижное уму,

И глубоко впечатленье

С сердце врезалось ему.

………………………………….

С той поры, сгорев душою,

Он на женщин не смотрел

И до гроба ни с одною

Молвить слова не хотел.

С той поры стальной решетки

Он с лица не подымал

И себе на шею четки

Вместо шарфа привязал.

Несть мольбы Отцу, ни Сыну,

Ни святому Духу ввек

Не случилось паладину,

Странный был он человек.

……………………………..

Полон верой и любовью,

Верен набожной мечте,

Ave, Mater Dei кровью

Написал он на щите.

……………………………

Возвратясь в свой замок дальный,

Жил он строго заключен,

Всё влюбленный, всё печальный,

Без причастья умер он;

Между тем как он кончался,

Дух лукавый подоспел,

Душу рыцаря сбирался

Бес тащить уж в свой предел:

Он-де богу не молился,

Он не ведал-де поста,

Не путем-де волочился

Он за матушкой Христа.

Но пречистая сердечно

Заступилась за него

И впустила в царство вечно

Паладина своего.

Что это был за рыцарь, который:

— Не ведал поста, волочился за матушкой Христа, за кого заступилась пречистая, он де-могу не молился,

Ave, Mater Dei кровью

Написал он на щите.

Получается:

Жил на свете рыцарь бедный,

Молчаливый и простой,

С виду сумрачный и бледный,

Духом смелый и прямой. — Это не никому неизвестный рыцарь, — а:

— Бог, — однако!

Именно он только мог не молиться богу, ибо зачем, если Сам и есть:

— Бог, — по этой же причине не ведал поста.

Почему Деве Марии надо было заступаться за своего Рыцаря?

Так многие говорят до сих пор, что не может этого быть, чтобы Зачатие было, и было именно:

— Невинным, — без прямого контакта.

Вот эта надпись кровью на щите означает красный цвет розы внутри Погремка Исиды, и выходит — в данном случае — что не Зеленый цвет Марии Магдалины окружает, как Пелены Красную букву Е, как Плат, а:

— Две буквы Е! — Ибо можно написать:

— т — татьяна и Е — Евгений. — Оличаются только ориентацией.

Что может составить внутри герба 6-ти лепестковую розу — макрокосм, 5-ти лепестковую — символ Возрождения и радости и:

— Это эмблема Розенкрейцеров.

При соединении двух концов двух букв Е — получится 4-х лепестковая роза, в чем тоже, видимо, есть смысл, т.к. есть герб, где изображены 4-е 5-ти лепестковые розы разделены крестом.

В это случае Евгений Онегин — это:

— Бог, — а его соперник, который:

— Что муж в сраженьях изувечен, — не способный к половому оплодотворению законный муж Татьяны, князь, — прошу прощенья:

— Иосиф.

Получается, бог опять уединился, как рыцарь, сделавший своё дело, как:

— Евгений Онегин, — и как:

— Странный был он человек, — ибо:

— Придумал Невинное Зачатие.

Да, в данном случае Хеппи-Энд — это Невинное Зачатие, как лучший способ контакта Человека с:

— Богом.

Может ли Бог быть таким, как в этом стихотворении А. С. Пушкина про бедного рыцаря, который скакал по Палестине в роли бедного рыцаря? — Но:

Как сказал сейчас Андрей Гаврилов:

— Не обязательно же останавливаться на одном варианте песни, — в их передаче с Иваном Толстым: непериодические разговоры с Андреем Гавриловым про Высоцкого и Окуджаву. — И, действительно, песня Владимира Высоцкого:

— Письмо, — была спета отлично.

Стоит заметить, что Погремок Исиды имел четыре струны, а не пять, — но:

— Изображались только три, — может и пятая где-то завалялась?

Чтобы соответствовать числу лепестков необходимой нам Розы. А может, это и не надо, ибо роза 5-ти лепестковая, а разделены эти 4-е розы на гербе тоже:

— 4-х конечным крестом.

Вообще, здесь может получиться поразительный факт, что:

— Роза внутри герба, Плат внутри Пелен — это не:

— Он, — а:

— Она!

В Начале, так сказать, была ОНА. — Ибо:

— Она, Татьяна, и напала на отуманенном стекле:

— Заветный вензель О да Е.

Как и в древности Исида постоянно спасает своего брата Осириса от — тоже своего брата — Тифона, который горазд на выдумки, как:

— Засмолить его в бочку, — как Гвидона в сказке Пушкина — к счастью, в новые времена это бочкование уже делали целиком, а Тифон при Исиде:

— Сначала разделил иво, Осириса на 14-ть частей, — для затруднения последующего возрождения:

— И растет ребенок там

Не по дням, а по часам, — без сбора, так сказать, подписей по всему Египту — нет, не местной Прохиндиадой, конечно — а это делал Геркулес, Isis, что, мол, да:

— И мы соглазны-ы.

Тоже интересный факт — эта бочка, имеется в виду, с царицей и царевичем, находящимся не в ней — для его последующего рождения — а в:

— Одном и том же пространстве — в этой бочке, возможно, такой же бутылке, брошенной в море Робинзоном Крузо, и так и непонятой Марио Корти — как форма будущей Вселенной.

Какой же тут Хеппи-Энд? Что бог вынужден был принять участие в дела мира, чтобы не только бросить его после шести дней творения на произвол судьбы — что значит:

— Его же самого, — а в роли паладина Девы Розы, — испить хотя бы часть дыхания этого мира:

— Быть может полного чумы-ы.

Хеппи Энд, естественно, в рождении Иисуса Христа, как вдыхание в Землю дополнительной жизни в виде Его, Иисуса Христа, рождения, вообще же, я думаю, Счастье в том, что бога удалось разбудить — как по частям собрать Осириса в Древнем Мире, — что значит:

— Явление Блудного Сына — это:

— Возрождение и Отца.

Онега — это, возможно, Омега — последний, так сказать, из могикан, кто еще способен, как:

— Евгеника, — улучшить скотообразную породу человека до уровня, способного к самопознанию. — Точнее, это слабовато, — а:

— Быть не только за кулисами театра, на котором расположились боги, — а, как завещал Борис Пастернак:

— Самому выйти на подмости, — чтобы затих гул богов, недовольных его поведением, как только им подражателя.

Ибо вряд ли наоборот, что боги недовольны вообще его, человека, здесь мельканием, но и в этом случае ответ Пастернака подходит:

— Больше не буду между вами богами мельтешить на посылках, — а вот, как:

— Приходил Бог и сказал:

— Теперь можешь и ты сыграть свою роль на переднем крае истории этого древнего мира.

Бог сделал свой последний выстрел, и теперь, что:

— Быть Жизни-то? — или всё еще пока, как настаивает Шекспир только:

— Быть или не быть? — Так сказать:

— Была — не была!

По Евангелию получается, что никаких — была — не была — быть не может, как это и демонстрирует случай с Петром во дворе первосвященника:

— Его природный страх Бог уже моделирует, как Победу.

Следовательно, Бог ушел, но:

— Остался уже на постоянной связи, оставив здесь маяк именно Самого Себя:

— В роли Иисуса Христа.

Следовательно, Хеппи-Энд это запущенная Богом для связи с Землей:

— Вифлеемская Звезда.

Думаю, здесь, в Евгении Онегине, можно видеть оба Контакта:

— Иисуса Христа с Марией Магдалиной, — как Евгения Онегина…

Татьяна:

— Знак Зодиака — Козерог, планета — Марс, цвет имени — багряный, камень-талисман — рубин.

Мария:

— Знак Зодиака — Дева, планета Прозерпина, цвет имени — сизый, камень-талисман — алмаз.

Здесь удивительно, что Мария — это Персефона — царица подземного мира, хотя и похищенная с Земли Гадесом. За что же ее туда утащили? Если из-за Иисуса Христа, то это событие было раньше, до Его прихода. Или Там:

— Там-там-там, — время уже не имеет значения?

По имени Мария — Мария Магдалина и Дева Мария — ничем не отличаются:

— Сизый голубочек.

Но вот таким словам, что:

— Здравствуй, или Да Здравствует Дева Мария! — как раз соответствует имя Татьяна:

— Цвет имени багряный, камень — рубин, сектор её знака зодиака — гранат — всё то, чем пишут кровью на щите, из чего состоит роза.

Поэтому соответствует:

— Деве Марии и ее Розенкрейцерам.

И так как планета Татьяны Марс — то и значит именно под ее именем надо идти завоевывать Гроб Господень. А:

— Бог, — как говорится, тоже:

— С нами, — в лице бедного рыцаря Евгения Онегина.

А также Татьяна Марс — это Пиковая Дама — точно, с тем только сомнением, что дама пик — черного цвета.

Цвет имени Евгения бледно-голубой — почти такой же, как Марии — сизый.

И, судя по Пиковой Даме — они оба образуют этот союз:

— Пиковая Дама, — а не одна только Графиня. — Но там и ясно сказано, что муж ее был род дворецкого:

— Жил на свете рыцарь бедный,

Молчаливый и простой,

С виду сумрачный и бледный,

Духом смелый и прямой, — почему и не дал Графине денег, чтобы отыгралась в карты, когда она проиграла — что-то очень много — герцогу Орлеанскому.

Пиковая Дама — это такой Союз, как был у святой Февроньи в князем:

— Часть каждого из них — в другом, как у мужа и жены, поэтому не так просто определить, кто них главный в каком случае, например, она не могла вылечить князя, пока он не женится на ней, так как могла лечить только саму себя.

Поэтому вполне можно сказать, что главная в этом союзе жена, указывая на своё место в ней — ибо и он, и она — это двое. Почему:

— И впустила в царство вечно

Паладина своего, — как будто сам бог был только из рода её дворецкого. Но поэтому и становится возможно невинное зачатие, что они оба:

— Это Одно.

Поэтому и больница, куда попадает Германн в Пиковой Даме — это, да, лечебница, но не такая, как многие думают, а:

— Лечат здесь от сна реальности, — что значит — это место, где происходит его:

— Инициация, — какой была и предварительная игра в карты с Чекалинским.

А тройка, семерка, туз — тройка, семерка, дама — это шекспировское:

— Быть или не быть, 21—22, — ибо дама — это 12-ть очков, а туз одиннадцать, колебание Жизни (Empress) — 21, 2+1=3 и Апокалипсиса — 22, и это 22 главы Откровения Иоанна Богослова, 2+2=4, как суммы 13 — смерти.

Думаю, что участвуют этом Хеппи-Энде обе дамы, и Дева Мария, как Татьяна, и Мария Магдалина — тоже, как Татьяна, но как Пелены — в данном случае получающиеся зеленого цвета, как окружение Плата — красной розы, состоящей из двух красных букв Е — Татьяны и Евгения, соединенных одним концом, чтобы этих концов было не шесть, а пять.

Поэтому зеленый драдедамовый плат — платок Марии Магдалины — это только Марди Грас — блеск божественных искр, разбросанных по одеянию артистов, — но:

— Под этой одеждой шута — дурака — находится, однако, божественная субстанция, шутовство — театр — для которой является просто тенью.

p.s. — 2 — Роза — это не только символ победы, но и:

— Символ смерти, — без ее ворот, видимо, нет прохода к счастью.

Хотя и сказано зачем-то, что не все её узнают.

— — — — — — — — — — — —

p.s. — 3

Вот сейчас прослушал концерт, посвященный Владимиру Высоцкому в 2015 году, и Галина Волчек говорит, в ответ на задуманный ей спектакль в театре Современник по пьесе эстонского драматурга Свой Остров с шестью песнями Высоцкого сказали:

— Всё, что угодно, только не Высоцкий! — И спрашивается:

— Почему с такой страстностью, — а:

— Всегда против даже простой правды:

— Не хотят даже передать привет Богу, — как спел за Высоцкого сейчас Сергей Безруков в песне л Балладе Об Уходе в Рай.

Удивительно.

— Что?

— Вот именно то, что мы здесь только:

— Пришельцы в Заколдованное царство.

Надо бы, как поет сейчас артист Дмитрий Певцов:

— Крикни только мне: лови блесну!

Рудники мои серебряные, золотые мои россыпи.

Чтобы не:

— Все мосты через преграды перебросили без нас.

— — — — — — — — — — — — —

В.Б.

руки-ноги на стол — Я Дубровский

Яков Кротов — Пушкин 200 лет — РС

К 200-летию Пушкина

22.05.19 — Радио Свобода на этой неделе 20 лет назад. С Христианской точки зрения. Развивать Пушкина и развивать Церковь — Яков Кротов

Передача за 2019.05.21

Половина церкви считала Пушкина святым — половина:

— Наоборот.

Пушкин — Одиссей, — Яков Кротов

Оказывается, сейчас уже нет указания развивать Пушкина — только:

— Церковь.

Михаил Ардов:

— В конце жизни у Пушкина был поворот к семейной жизни.

Едва заставили умереть христианином.

Православие привезено из-за моря, — Яков Кротов.

Пушкин баловался, так как был человеком своего времени. Так сказать:

— До 17-го года. — Это говорил поэт Наум Коржавин, — как грится:

— Да — так то есть!

Пушкин отрекся от Гавриилиады, — Александр Мень, далее:

— Каждое слово Евангелия изучено, проверено, и т.п., — это ошибка, т.к.:

— Изучено — значит понято, а понято — значит стало ясно, что слова Евангелия не застывшая лава прошлого, а именно то, что может быть оживлено человеком.

Что-то много ошибок у Александра Меня, — то говорил, что Евангелист ошибся, что и мир не вместит книг, написанных об Иисусе Христе, еще что-то, — и всё это ошибки:

— Принципиальные! — противоречащие устройству мира по Евангелию.

Похоже об этой разнице:

— Устройству мира после 17-го года и по Евангелию — А. Мень — не соответствовал.

Но, видимо, говорил какую-то другую правильную конкретику, касающуюся напрямую церковных дел сиюминутного дня.

Наум Коржавин:

— Поэт ходит на грани греха, — ха-ха-ха.

Поэт — это тот, кто живет просто так, просто по-простому, — но он связан с богом, — вопрос:

— Зачем сюда приходили немцы, если и без них — и так — всё ясно?

Наум Коржавин:

— Поэт мозет поиграть с сёртом, но бога не забывает, — оказывается, шепелявит.

Так сказать, Филарет прав только по грамматике.

Выдает трафарет, но может быть, решаемый:

— Погрешить можно, так как нельзя иначе, но нельзя грешить сознательно, забив окончательно на мораль.

Не Сенека.

Яков Кротов:

— Поэт — показал себя намного выше митрополита Филарета.

Ответ Пушкина:

— Неужели жизнь напрасна? — точнее:

Твоим огнем душа согрета

Отвергла мрак земных сует,

И внемлет арфе Серафима

В священном ужасе поэт.

Яков Кротов:

— Митрополит отвечает не по-христиански, а по ветхозаветному!

Первый человек нашелся, который за искомое время отличил принципиально Новый Завет от Ветхого.

И — как P.S. — принципиальную разницу можно заметить в замене цензором в этом четверостишии слова:

— Согрета, — душа согрета, — было заменено на:

— Палима, — что является не просто смягчением — так сказать — своеволия человека, а принципиальной ошибкой перевода События:

— Твоим огнем душа согрета, — на:

— Душа палима, — так как цензор фотографирует событие буквально, не замечая, что было совершено дополнительное действие — это:

— Фотографирование, — переворачивающие событие с ног на голову, — о чем пел свои победные песни Король Лир у Шекспира. — Или по-другому:

— За подлинник принимается первоисточник, как заведомая правда, — а не:

— ПЕРЕВОД, — вот это самое P.S., — который поставил во главу угла Екклесиаст, — как:

— Второй заход в Ту же самую реку. — Как и написал Пушкин, когда творил это стихотворение, а не записывал буквальный ужас, — который:

— Видел и я.

Разница в том, что в слове Палима — в отличии от слова Согрета:

— Не учитывается — как говорится одна простая вещь:

— Существование Человека, — который может этот перевод сделать.

— За что мне это?

— У Пушкина есть ответ на это, — Яков Кротов.

— В чужбине свято наблюдаю

Родной обычай старины:

На волю птичку выпускаю

При светлом празднике весны.

Я стал доступен утешенью;

За что на бога мне роптать,

Когда хоть одному творенью

Я мог свободу даровать!

Да, в этих трех строчках ясно обозначена Связь человека с Богом:

— Я — как бог — могу-у, — что значит, Человек находится внутри Бога.

Яков Кротов:

— Руки священника не могут быть обагрены кровью, — даже случайно.

Ольга Седакова:

— Истина для Пушкина низкая, а обман — возвышает.

Но!

Возвышение обмана — это не возвышение обмана, — а:

— По Новому Завету, у каждого утверждения существует посылка, — что значит, видимый на первый взгляд — по ветхому завету — обман, будет правдой при существовании Посылки, что значит:

— На Фоне Бога.

По Данте истина возвышает, но именно тем, что человек из маленького одиночки становится великим, всемогущим на:

— Сцене, — которой является Бог.

И Данте, и Пушкин имеют в виду одно и то же.

Повторяет слова КАК БЫ, КАК БЫ, — как:

— Молитву, — но, если только соцреализма.

Пушкин — говорит — никогда не скажет, как Данте, — но!

— Именно ТАКЖЕ и сказал, только с другой стороны начал:

— Один под обманом имеет в виду истину на Фоне Бога — другой истину на Фоне Бога называет доступной человеку именно потому, что Человек в ней:

— Участник! — ибо:

— Он один, но вышел на Подмостки, — как Земля на Ките.

Ольга Седакова говорит, не заглядывая в дом, как это сделал Иисус Христос:

— Вошел, когда все двери были заперты, — что значит:

— Артист — человек и сцена — Бог — находятся — очевидно — в разных измерениях.

И до такой степени, что при советской власти никто не догадывается даже, что они связаны и:

— И Содержанием, — ибо оно от этой связи меняется, как смерть Ромео и Джульетты превращается в Жизнь.

Вот такая на вид смиренная разлюли-малина Ольги Седаковой значит только одно:

— Прямое декларирование советской власти под видом ее противоположности.

Не зря применяет для объяснения своих мыслей госстандарт:

— ТО ЕСТЬ, — что принципиально ошибочно по устройству мира по Новому Завету.

Так как объяснение будущего идет из прошлого, а по Новому Завету наоборот, как и сказал Иисус Христос:

— Я был раньше.

Ибо Ветхий завет при Новом Завете — стал его:

— Рассказом.

Яков Кротов сейчас ошибается:

— Поэт может воспроизвести всё. — Но в том-то и дело, что Пушкин не воспроизводит ни Коран, ни что-либо еще — он пишет только — как Иисус Христос:

— ПОДЛИННИК.

Вот Яков Кротов сейчас:

— Личность Пушкина для на КАК БЫ закрыта, — это хау ду ю ду — и есть:

— Ветхий Завет.

Никаких Как Бы быть не может — ибо создается Новый Мир, — как Подлинник, ему не нужна похожесть на натуру, которая стала его — нового мира — составной частью. И именно поэтому идет противостояние Новому Завету, что:

— Прошлого рабства уже не вернуть. — Вот этих слов:

— Да, То Есть, Как Бы.

Приводится лекция Александра Меня 80-х годов, и, к сожалению, это сплошная липа. Ибо:

— Новый Завет — это не абстрактность, конкретно переустройство мира, состоящего уже из:

— Двух Частей.

Не в том — следовательно — дело главным образом, что человек переделан, а то, что он стал способен:

— Для вечного Контакта с Богом, — для чего — чтобы не забыть сию великую истину Король Лир Шекспира привязал себе на голову пучок травы:

— Там низ, — ибо мир перевернулся, как он переворачивается в фотоаппарате, — всё, как и было:

— Только теперь Бог и Человек — Вместе.

И удивляет уже далеко не в первый раз именно эту Посылку отметили в 17-м году, начав с отрицания этого Контакта: первый урок первого класса каждого года, каждой школы:

— У Земли уже — детки-котлетки — нет ее Кита.

Кто-то и не один — видимо — реципиент — знал точно, куда надо бить:

— Именно в эту связь Человека с Богом, в Новый Завет, где про человека, про людей уже сказано вы теперь:

— Боги, — а про Бога, что:

— Он есть.

— Это только неграмотные древние люди придумали, — выдали такую прохиндиаду, что можно подумать, кто-то здесь был:

— Далеко не глупее паровоза, — что вот даже сейчас Яков Кротов ненароком, а просто наугад:

— Делает фундаментальную ошибку, выводя Новый Завет из Ветхого, — наоборот!

Ветхих Завет стал частью Нового. Вся живопись, Микеланджело, Рафаэль, Леонардо да Винчи, Ван Гог, Рембрандт — писали только об и только буквально так:

— По Новому Завету.

Ольга Седакова опять начинает со своей прохиндиады:

— Вроде Того, — под видом:

— Да, я понимаю правильное устройство мира по Новому Завету, но не смею делать и говорить так сама, — как:

— Боги, — ведет — думает — себя скромно, — но!

В том-то и дело, что наоборот-т. Вместо того, чтобы — как все — войти в картину, например, Леонардо да Винчи Тайная Вечеря — выдает нам взгляд на эту картину со стороны, — что и значит:

— Ставит себя выше бога-а! — А это чистой воды 17-й год.

Под видом, что их бин просто-напросто не смею верить в бога. Это ошибка, и — думаю — что сознательная.

Вот сейчас Яков Кротов развел разлюли-малину, что плохо убить и плохо желать смерти себе, что значит то же самое:

— Убить человека, как себя. — Но!

Все — почти — Апостолы так сделали, а Апостол Павел, быв уже мертвым — или почти — пока точно не знаю:

— Встал и пошел опять в город — после того как его забросали камнями.

Пошел со словами:

— Хочу умереть за Господа!

Зачем? — вопрос, проповедуй Веру дальше!

Но в том-то и дело, что и все проповеди Апостолов, взявшихся идти по городам и весям с проповедью Нового Завета заключались в показательном примере самих себя, — как:

— Гонимых и избиваемых. — Рассказывая Этим, что Истина не снаружи, а внутри Человека.

Зачем евреям было придумано собирать Манну Небесную каждый день? Чтобы изменилось их сознание:

— Не снаружи, а внутри себя надо искать еду.

Сложность, конечно, приличная для реального выполнения, ибо она в самом этом Переходе на новую пищу.

Когда применяются слова примерности Как Бы, То Есть, Да, — то вывод будущего идет из прошлого, которое не может быть передано точно, поэтому и говорится примерно. Но потому Екклесиаст и сказал, что всё уже:

— Было, было, было, — что идет — следовательно — повтор и вывод — значит — делать надо из Будущего, а не из Прошлого.

Что Ветхий Завет, как царь Агриппа должен взойти на СЦЕНУ Нового Завета, — а не:

— Наоборот.

Логика Коржавина в этой передаче Якова Кротова, как ответ на вопрос:

— Почему?

— И знаете, почему? Потому что дважды два — это четыре, так как два надо умножить именно на два.

Не дослушал немного.

23.05.19 — продолжение

Начато с Михаила Ардова и его языка:

— Было КАК БЫ два языка.

Русский матерный и не он же книжный, — Я.

М. Ардов:

— Модернизм — это крушение Арабских Эмиратов, — про крушение чего-то точно было — про Арабские Эмираты — естественно, так как было такое кино. Михаил Ардов его сиськи-миськи продолжает.

Яков Кротов в комментарии к Михаилу Ардову:

— ТЕБЯ изнасиловали, — имея в виду, впрочем, Вольтера. Не зря, значит, с ним очень хотела познакомиться любительница Этого Дела — Фике.

Ибо:

— Чего только ни писал и тем более ни говорил Вольтер, — а он был философ, которые всегда покупают пальто с подкладкой:

— Посылкой, — что значит, из сказанного вполне может следовать и обратное.

Владимир Соловьев по Якову Кротову:

— Великий мыслитель, — ругал Пушкина за то, что он поднял пистолет. — Но!

Этого не может быть, так как не может быть никогда! Ибо в Новом Завете нельзя ругать ни за что, — не имея в виду Посылку. — Здесь:

— Не просматривается, — просто: ну, нельзя же так! — А:

— Яков Кротов забыл, зачем была Тайная Вечеря? — все, однако, договорились умереть.

Хотя и с непонятной многим Посылкой:

— Продолжить битву там, где находится ключ к сердцу мира, у Стены под Землей, отделяющей Бога и Человека друг от:

— Друга.

Поэтому: говорить банальности — дело не в пошлости, а именно в заведомой ошибке. Которую и совершают чаще, намного чаще, чем обычно думают.

Яков Кротов:

— Из-за каких-то Своих представлений о чести, Пушкин готов был пролить кровь другого человека. — Но!

— Почему своих, — что Я. Кротов может противопоставить представлениям о чести человека? — Ответ можно взять из Пушкина:

— Узоры надписи надгробной на непонятном языке.

Почему в Голливуде положительные герои убивают? Только в ответ. В ответ на то, что бандиты могут убить и детей, и всех остальных. Тем не менее считается:

— Нельзя, — надо обязательно Подставить Вторую Щеку. — Но, что это такое: подставить вторую щеку — не думаю, что и Яков Кротов понимает. Может быть, понимает, но и то только иногда, — как я, например, даже не только по четным или нечетным дням, — а:

— Редко, редко, редко.

Можно сказать, мне показали только то, что она — такая возможность — существует.

Вот Ольга Седакова сейчас повторяет опять про низкие для Пушкина истины и про высокие же:

— Истины, — для Данте, применяя при этом доказательство идеологии Соцреализма:

— ДА, — в конце своего же утверждения, — как, что?

Как то — получается — что это кем-то сказано, и она с этим согласна.

Но!

Нет контекста, именно Евангелия.

Нас Возвышающий Обман — это указание на то, что является единственным продуктом Литературы:

— ВЫМЫСЕЛ, — а не внешний вид, по которому Ольга Седакова судит.

Опять:

— Пушкин КАК БЫ идет, — принимая условия скептического века. — А:

— Это тоже самое, что назвать Песню Победы Екклесиаста в виде развевающегося на божественном ветру:

— Всё уже было, было, было, — скептицизмом.

Тогда как Это БЫЛО — значит:

— Всё остальное происходит на ФОНЕ этого Было. Что значит, по Шекспиру:

— На Сцене — в театре.

Поэтому, когда Сильвия ругает Протея, что он посмел объясняться ей в любви — это есть Песня Екклесиаста — только сознательно неверующими принимая за оскорбление ее и предательство своего друга Валентина в пьесе Вильяма Шекспира:

— Два Веронца.

Ибо на Сцене — как в фотоаппарате — изображение — в данном случае смысл сказанного — ПЕРЕВОРАЧИВАЕТСЯ с ног на голову и наоборот.

Ибо царь Агриппа потому не смог поверить в бога в На Пути в Дамаст — Апостола Павла, что не смог подняться на эту сцену, не смог связать Посылку, выданного Богом удостоверения, — на:

— Личность.

Следовательно, слова Протея о любви к Сильвии — не человек, а:

— Почти то же самое, что и Человек — ПИСЬМО к нему!

Ибо и сказано, что Протей принес письмо, или, пусть:

— С Протеем Сильвия ждала письма от Валентина, — то, да, Протей должен был отдать ей письмо, — но:

— Только Ветхом Завете! — которого уже нет вот только-только что, а был он — Ветхий Завет:

— Именно НЕ театром, не имел Сцены — этой решающей части Нового Завета:

— Второй Скрижали, подаренной Человеку Богом.

Именно до этого должен додуматься Зритель, что есть принципиальная разница между тем, что он сидит в Зрительном Зале, а артисты этого Сиэтэ куролесят на:

— Сцене.

Что такое СЦЕНА, — а это и есть искомое ПИСЬМО. Поэтому ожидание еще какого-то письма, кроме самого Протея — это уже:

— Тавтология.

Поэтому, и Сильвия, и Протей это понимают, как люди — специально для Якова Кротова:

— Именно ВЕРУЮЩИЕ в Новый Завет.

Протей для неверующих представляется нахалом и предателем своего сэра Валентина, а Сильвия праведной дурой. Но зрители поначалу этого не только не понимают, но и не должны понимать, чтобы увидеть потом главное — вот это самое открытие Екклесиаста:

— Вход в одну и ту же реку ДВАЖДЫ. — Увидеть не просто однородное пространство театра — мира — но его деление на две части — увидеть:

— Сцену, — которую увидел и царь Агриппа, но только, к сожалению, ужаснулся.

Поэтому у Шекспира в Двух Веронцах Сильвия поняла Протея, что он сам и есть письмо Валентина, его слова — это слова именно:

— Валентина, — а сама говорит не:

— Спасибо, спасибо, большое спасибо, — а как и должна по первоначальной посылке, что Протей говорит от себя, что любит ее:

— Ругаецца. — Что, как посмел ты, скотина соцреализма, посчитать, что у Земли и на-те вам:

— Есть огромный Кит, который ее держит!

Но ее ругань в душе Протея звучит именно:

— Песня Давида, — которую не поняла даже его жена, что:

— Нельзя так прыгать и сказать, даже славя Бога, и даже:

— Тем более.

Отсюда и главный вывод, который произнес Иисус Христос:

— Я был раньше, — что значит, Давид в Ветхом Завете спел как раз про Новый Завет, но еще пока стоящий, как царь Агриппа у Сцены, а скоро, скоро всё равно:

— Сдаст свой экзамен на инженера, так как на него давно уже и учится.

Но это так, для некоторого пояснения, а на самом деле, Новый Завет уже был, и только стал виден у горы Синай, как дарственная Моисею от крепостного права на людей.

В Ветхом Завете везде виден НОВЫЙ.

Зрители до сих пор идут и идут на Шекспира и Пушкина потому, что каждый раз из неверующих на их спектаклях, превращаются в:

— Верующих.

Вместе с царем Агриппой, как бывшим рабом, поднимаются на сцену, чтобы услышать слова Бога, которые услышал Моисей в битве с неверующими — не поверившими его кличу:

— Ко Господни? Ко мне!

— Вы — боги.

Поэтому высокий или низкий сравниваются не просто так, — а:

— В Сиэтэ, — которым стал мир — где есть не только ученическая тетрадь с Долбицей на ее обратной стороне, — но:

— Две Части.

Как — повторю в неизвестно уже какой раз — слова Иисуса Христа, обращенные к апостолам:

— Видели ли вы Отца Моего?

— Нет!

— Как же нет, ибо: видели Меня — видели и Отца Моего. — Из чего следует что Человек виден только на Фоне БОГА.

Как Земля на фоне Слона, который ее удерживает и удерживает от окончательного грехопадения.

Ольга Седакова:

— Искусство — природный дар человека.

Как говорится:

— Спасибо, хорошо. — Но в том-то и дело, что этого мало, ибо Искусство от:

— Бога.

Дар этот существует не сам по себе, как подарок, — а именно Контакт:

— Связь с Богом.

Пророк Пушкина — по Якову Кротову — написан в стиле Ветхого Завета, — но это именно и есть Новый Завет, который представил Шекспир в Ромео и Джульетте — доказав, что:

— Новый Завет всегда был! — и Ветхий только находится в нём, — как — вполне возможно — Иона в Ките.

Следовательно, Новый Завет не появился внезапно, а люди — в конце концов — просто вышли из дома — из Ветхого Завета — на улицу — как это произошло в Ромео и Джульетте — и увидели в его площадях и скверах:

— ЭТО — Новый Завет.

Почему и рассказал Ромео Джульетте — прежде, чем идти спасать ее — сказку:

— Я — правитель мира.

Оказавшуюся правдой.

Александр Мень сейчас — в 80-х — говорит, что человек должен измениться, — имеется в виду Пророк Пушкина, — но всё-таки:

— Рассечение груди человека — это рассечение мира на Сцену и Зрительный зал — и есть не что иное, как:

— Новый Завет.

Яков Кротов:

— Поэт может воспроизвести всё, — имея в виду Пушкина и его Подражание Корану.

Я повторю, что это Ветхий Завет, — имея в виду: Воспроизвести, — ибо Подлинник в Новом Завете — это:

— Создание.

И выдает дальше — можно сказать — ловя себя самого на слове — Яков Кротов, имеется в виду:

— Где личность Пушкина для нас КАК БЫ закрыта! — но в том-то и дело, что Пушкин пишет по Новому Завету, что который Бог сказал:

— Вот творю всё заново, — что и значит никаких Как Бы, никакой безличности, — ибо и нет того, о чем говорит Яков Кротов:

— Нет Повтора.

Новый Завет — это Личность, как раз.

Точно также можно сказать, что личность Пушкина для нас закрыта в стихах:

За что на бога мне роптать,

Когда хоть одному творенью

Я мог свободу даровать.

В этих стихах сказано именно про личность, что она может даровать свободу именно по причине связи с Богом. За что мне на Него роптать, если мы были:

— Вместе, — в этом даровании свободы.

Александр Мень:

— Пророк — это призыв к поэту! — но:

— С какой стати?! — ибо это описание — в том числе и:

— Физиологических изменений, происходящих в человеке, если к нему послан Ангел для его возможности объединения с Богом.

Следовательно, это не призыв, а факт. Ответ Бога на призыв человека:

— Мне страшно, Господи, в мире, который имеет конец, что и звезды падут с неба, и луна сделается красной, как кровь, что всё прейдет, лишь слова:

— Мои не прейдут.

Слово — подтверждается — Невидимое — стоит в фундаменте, как вечность, и в этой жизни. О чем Пушкин прямо написал в двух текстах:

— Воображаемый Разговор с Александром 1 и Когда Макферсон издал Стихотворения Оссиана.

Александр Мень говорит об очищении человека в стихотворении Пророк, но это слишком абстрактно. Происходит парадоксальная вещь, которая и так-то считается очевидной, — ибо:

— Что мы читаем? — воздух, невидимое, — а:

— Когда доходит до дела это Невидимое ставится на второе месте — на первое материя.

Так вот Пророку дается Ангелом, посланным от Бога возможность дать Человеку Веру, что действие Воображаемого Разговора с Александром 1 происходит на Сцене, как в реальном мире, а не наоборот:

— Реален мир, которым мы видим, и Пушкин — следовательно — никак не мог быть сам в роли Царя, — как это на самом деле написано в Воображаемом Разговоре с Александром 1:

— Когда б я был царь, — и:

— Им становится. — Пушкин в роли царя разговаривает с Царем в роли Пушкина — вот она:

— Реальная Картина Мира, — а не наоборот!

Поверить в это, как в реальность — хотя логически это и так видно — дает возможность Человеку Шестикрылый Серафим, на перепутье мне явившийся.

Все говорят — это выдумка только — реальностью быть никак не может, — имеется в виду, что Пушкин — это Царь, а царь — это Пушкин, — но!

Разговор идет не о том, как это вообще бывает или даже в частности, — а о:

— Художественном произведении, — отрицают.

Отрицают — имеется в виду, литературные редактора — что — собственно?

А то именно, что художественность — это не сказка про белого бычка, — а и есть искомая реальность Самого Мира! Ибо принцип художественности — это Связь Автора и Героя, как и Нового Завета — Связь — появляется вечная связь человека с:

— Богом, — поэтому и бьют по человеку, зная, куда на самом деле направлен этот удар, — по:

— Богу.

А. Мень говорит, что Серафим должен был всё заменить в человеке, — нет! В том-то и дело, что действие Бога — через Ангела — ничего не отменяет уже созданного Им!

Человек меняется, не меняясь, как Пушкин становится Царем в Воображаемом Разговоре с Александром 1, как Джонсон становится Макферсоном в Оссиане. Эти произведения Пушкина именно об этом, — как:

— Новый Завет отличается от Ветхого:

— Кроме АВТОРА в произведении появляется ГЕРОЙ — и всё. Тогда у Текста появляются Поля, которым можно быть преданным душой, как — однако — реальность, которую и использовал Дубровский, чтобы помочь Марье Кириловне, она же думала — поначалу — как Александр Мень:

— Помочь человек человеку может только в жизни, в тексте — следовательно — художественного произведения, — достать с Полей?

— Так не бывает.

Но было, и Джульетта помогла Ромео остаться живым, а потом он ей:

— Из Зрительного Зала! — почему и просил Апостол Павел царя Агриппу, постараться залезь из Зрительного Зала на Сцену, чтобы:

— Поверить в Бога. — С первого раза не получилось.

Что не получилось? Вот именно посчитать Мир Невидимый фундаментальней мира видимого, для чего мало логики и мало очевидности:

— Мир Видимый встает поперек и того, и другого.

Пророк уже — можно сказать — прямым текстом отдает приоритет Миру Невидимому.

А до сих я не читал и не слышал, чтобы хоть кто-то поверил, что Дубровский и сам остался жив и спас Марью Кириловну, — ибо есть сложность, заключающаяся в том, что нельзя прямо сказать, и сказать прямо ей, Марье Кириловне:

— А, слышь ты, я приду к тебе в роли князя Верейского, — мы всех обманем и будем счастливы. — Ибо тогда получится, что всё действие происходит на Земле — Небо не участвует.

Или, по-другому:

— Весь мир — это Сцена, или Текст Художественного произведения:

— Зрительный Зал, Поля, — где живет душа, — не участвуют в этом деле освобождения Маши из плена.

Проблема решается рукой, поданной Герою с Полей.

А:

— А это и есть никем почти непризнанная и непонятая Велика теорема Ферма, о Связи именно Полей и Текста.

И получается, если уж наука в лице Французской Академии до сих пор не признала эту теорему Ферма доказанной, — остальным грешникам, тем более нет смысла думать наоборот.

Как и можно сказать:

— Ну Ферма, ну Шекспир, ну Пушкин, ну Я, — а еще-то кто понимает, что мир Невидимый реальнее вира Видимого?

Яков Кротов, похоже, тоже иногда сомневается.

Поэтому, когда говорят, что только пять человек в мире понимают Теорию Относительности — не знаю, кто пятый — Эйнштейн, если только.

Однако, не только вся Библия, и Новый и Ветхий Заветы набиты святыми, знавшими и понимавшими ЭТО, — но и:

— Авторы и Герои достояний Литературы, — как-то:

— Чацкий, Онегин и не только, а даже герои Дюма, Сэлинджера, и не только Бальзака, но и Фенимора Купера и Джека Лондона, Стивенсона Остров этих самых сокровищ, Робинзон Крузо Даниэля Дефо, Эрнест Хемингуэй, и весьма-весьма еще приличное количество людей, живших на Земле, и не только таких, как Данте, но Стендаль, например, а уж художников, начиная с Ван Гога и до Леонардо да Винчи, и еще дальше и ближе, — и:

— Пересчитать трудно.

Все они сражались за Веру в Бога, — как:

— Кант и Гегель, — за своих Слон-офф и Кит-офф, удерживающих Землю от падения, несмотря на то, а как оказывается, даже наоборот, что они:

— НЕВИДИМЫЕ.

Стивен Кинг удивил свой книгой:

— Как писать Книги, — ничего более здравого не только не читал, но и не слышал даже от Хемингуэя.

Имея, разумеется, в виду здешних просветителей — какую только неправду ни говорят, что можно подумать, правды и вообще никогда не бывает.

И все эти Книги — есть не что иное, как Вера в Бога.

Не знаю, всем ли являлся Серафим, как А. С. Пушкину, — я:

— Так и не смог — кажется — вынести ужаса Его присутствия.

Много раз пытался, но ужас видения себя над собой оказался выше моих сил. Но сейчас думаю, что это и не нужно было:

— Отрываться от Земли полностью.

Если после Этого и можно что-то понимать, то только одно, — что:

— Вообще ничего понять невозможно! — Так, если, просто по-простому.

И так получается, что никто — или почти никто — не верит тому, что уже и даже:

— Логически очевидно, как правота написания Пушкиным Воображаемого Разговора с Александром 1 и то, что Дубровский спас Машу, но именно:

— Из другого мира! — как, например, кто-то подал руку со Сцены царю Агриппе и он смог подняться к Вере в Бога.

Не понимают на вид элементарную вещь, что Весь Мир — Театр — это значит, что и сама Сцена делится на:

— Сцену и Зрительный Зал — тоже!

Поэтому увидеть, что Пугачев в Капитанской Дочке — царь настоящий — трудно именно поэтому, что, да, но только на:

— Сцене, — как промельк маховой.

Как, возможно, увидел и Ромео живой Джульетту, и Владимир Набоков:

— Лолиту, — рядом, но из Зрительного Зала на Сцене.

И нет разочарования, что путь туда и сюда, и далек, и долог — протянуть руку можно, как они — Ромео и Джульетта и сделали это в конце концов.

Набоков добился ли от кого-то еще такого же взаимопонимания с реальностью — не знаю. Генис не забывает повторять:

— Так не бывает.

Но в том-то и сложность:

— Посчитать дробь тоже за число.

Обращение к себе на:

— ТЫ, — как иногда делает и Яков Кротов — означает, что человек очень хочет поверить в бога, но не получается, как это рассказано в На Пути В Дамаск про царя Агриппу.

Ибо высота этой Сцены — Крепости настолько велика, что и вообще непреодолима, — как это и понял Одиссей Многоумный в Илиаде, что и предложил продолжить владения Трои еще дальше — вплоть до того, что в ней оказались и греки, как невидимые:

— В Коне спрятанные.

Это и называется:

— Отдай и нижнее бельё — ибо:

— Вот теперь уж точно — подавятся.

Переход на ТЫ — к самому себе — Не в ту же строку делается! — вот в чем вопрос, ответ на который и дает, как раз:

— Новый Завет, — должен быть Посредник.

24.05.19

Опять включил Якова Кротова, немного вчера не дослушал. Ольга Седакова говорит:

— Пушкин был прост, поэтому побеждает простодушие, а не хитрость. — Но!

Был ли хитер Дубровский, придумавший Новозаветный способ спасти Марью Кириловну, был хитер Ромео, обещавший спасти Джульетту? Думать, что человек поступает просто, а дальше уж Бог всё устраивает, как надо — не получается! Если про Дубровского еще можно заблудиться, то Ромео прямо заявляет, что он сам создает нужную ему картину мира, — имея в виду, разумеется, что к тому времени, когда он вступит в решающую схватку со всеми Закавыками в виде графов и герцогов:

— Новый Завет уже успеет вступить в силу.

Тут настолько много ума, что в Шекспире и боятся даже разбираться, а про Пушкина не хотят даже верить, что он:

— Может, — и не хуже Шекспира расписывать Сказки мира, однако, реального.

Этот упор на простоту Пушкина — есть не что иное, как барьер его книгам, его творчеству во всех инстанциях, — пусть Шекспир, да, верил в Бога, но Пушкин, по крайней мере:

— Очень сомневался.

Вся эта липа — есть диктант в начальной школе.

Сейчас:

— В Капитанской Дочке простота Гринева побеждает иррационализм прохиндиады Пугачева.

Это не только ерунда, но и вообще полное отрицание не только Нового Завета, но и вообще всей Библии. Ибо:

— Если говорить в таком контексте, что делает Гринев, и что делает Пугачев, — то:

— Гринев обходит Пугачева на повороте точно также, как Ромео обходит своих противников — Герцога и Графа — в Ромео и Джульетте.

А именно Гринев — по замыслу был уже двойным человеком — еще и Швабриным, чтобы одолеть Пугачева с двух сторон, но потом Пушкин передумал этот ход выдавать На Гора, а:

— Как и Шекспир нашел Ромео Джульетту для битвы с Ветхим Заветом, так Пушкин Гриневу:

— Капитанскую Дочку — ту же Джульетту.

Оба произведения написаны, как битва Нового и Ветхого Заветов между собой, и в их понимании людей. Это такая простота, что Лев Толстой сразу сложил перед ней оружие, — как:

— Так вообще не бывает.

Понимание Нового Завета, как Двух Скрижалей Завета — вообще нигде незаметно, кроме философий Гегеля и Канта, и то не в прямом смысле, а силлогизмах своих категорий.

Про Теорию Относительности говорят, что ее понимают только пять человек в мира, про Великую теорему Ферма я знаю только двоих:

— Ферма — раз, и Я — два-с, — остальные:

— Только интересующиеся.

Это первая премия Ольге Седаковой за ее начальное образование, вторая:

— Она это начальное образование, специально одурманенной Начальной Школы, — что:

— Дорохгие дети-и, скажите спасибо пайтии и иё правительству, что Ник-Каких Кит-Тов больше не существует, держащих Землю на руках, — и знаете почему:

— Потому что их никогда и не было, а была только полная дремучесть на этом свете наших дуболомных предк-офф.

Именно эту сознательно дуболомную идеологию О. Седакова выдает за свои глубоко понятые личные размышления.

Умильно-с.

Яков Кротов не отстает:

— Пушкин противопоставил иезуитству Пугачева — трезвенность.

А что это, если не первый вступительный урок в первом классе начальной школе, когда учительница — одна по всем предметам — именно эту трезвенность советской жизни деткам-котлеткам:

— Разъясняет, — Кит-офф уж нет — они далече, — и знаете почему?

— Почему?

— Так вам легче идти домой.

Вовочка:

— Почему?

— Так, мил мальчик, Вовочка, головка-то у тя пустая — вот и хорошо, легко те шагается по просторам-то нашей деревушки.

Простота Пушкина — именно потому простота, что сложность мира не накручивается, как можно думать — хотя и это сомнительно — в Ветхом Завете, — а:

— Разделена на Две Части, — которые настолько сложны оказались для многих, что нашились евреи, которые пошли против отрядов Моисея:

— Кто Господни? Ко мне! — войной, идущей, однако, до сих пор.

Уразуметь — почувствовать — что мир, как театр состоит из двух частей, еще и из зрительного зала, настолько не удосуживаются, что не ставят Зрителей вообще ни во что на своих спектаклях.

Яков Кротов, как Ольга Седакова — увы — повторяет избитые истины школьного учебника.

Вот сейчас — правда — заметил, что Иная простота хуже воровства, но в том-то и дело:

— Думает:

— Так только, случайно и это бывает.

Сейчас:

— Глядеть на людей надо просто, — Я. Кротов. — Но!

Это также просто, как глядел Король Лир у Шекспира, — однако:

— С привязанным к голове пучком травы, — что люди от такой простоты:

— Шарахались!

А что этой травой на голове говорил Король Лир? Только одно:

— Я на Сцене — вы в Зрительном Зале.

Мир разделен На ДВЕ СКРИЖАЛИ ЗАВЕТА.

И Яков Кротов сейчас — ничтоже сумняшеся — отвечает Королю Лиру по песнопению Владимира Высоцкого:

— Ну, сумасшедший, что возьмешь!

Просто-таки советская власть и даже сомнительно, что уже с электрификацией.

Усомниться в правде простоты мало, ибо идет целая битва за право мира быть:

— НОВЫМ ЗАВЕТОМ.

Здесь Новый Завет — похоже — всегда проезжает по объездной дороге. Ибо просто так — как понял Ван Гог — найти ни правду, ни сложность простоты — не получится:

— Взялся писать свои Художественные произведения, ужаснувшие многих.

Здесь художественность — это детский лепет. Хотя и говорят иногда, что устами ребенка говорит истина. Но до конкретики никто не доходит.

Проста на вид каждая Скрижаль Нового Завета, как утверждение Диофанта, что можно разделить квадрат на два квадрата и пометка на Полях этого текста Диофанта Ферма:

— Я нашел этому удивительное доказательство. Никто!

— Никто не увидел между этими двумя фразами СВЯЗИ — а речь у Ферма шла именно о ней.

И даже было возражение:

— Это могла быть другая книга, не Диофант Арифметика, — и, что, тогда Ферма — значит — ничего не доказал, и даже не додумался?

Тогда как ответ сложный только в науке — в литературе понять можно, как Пушкин Изо-Бразил свой Воображаемый Разговор с Александром 1, — партия и правительство в России запретили это Просветление прямым постановлением 1948 года.

Тут неизвестно, что идет раньше, понимание или удастся почувствовать, как Марья Кириловна в Дубровском, что рядом в ней в свадьба-шной карете Дубровский, а не князь Верейский, — пусть и после того, как в слугу Дубровского, исполнявшего в этом нападении на карету роль самого Дубровского в маске — выстрелил, э-э:

— Настоящий Дубровский, — исполнявший при даме, его не узнавшей, так как и не видевшей никогда натурально в лицо жениха — уже мужа:

— Князя Верейского, — важно — значится — не заорать во весь голос:

— Ах! Так это ты мой любимый, — а поступить точно также, как сделала Сильвия перед изменчивым Протеем:

— Поняла, что он и есть Искомое Письмо ее любимого Валентина, — и:

— И продолжила ругать — от радости, что всё так счастливо разрешилось — Протея последним — как обычно — негодяем.

Что тоже самое сказала и Марья Кириловна Дубровскому в облике князя Верейского:

— Ах, оставьте, сударь, — или что-то в этом роде — не буду сейчас заглядывать в книгу, хотя она и находится от меня меньше, чем в метре. Как всегда.

Я — ужаснулся ошибке литературоведа С. М. Бонди — именно почувствовав, что Пушкин:

— Написал всё правильно в Воображаемом Разговоре с Александром 1, — но:

— Как объяснить это чудо, — ибо люди обычно не ходят, как в театре — один в роли другого?

В жизни, следовательно, ТАК не бывает!

В данном случае, не буду это в двадцать пятый раз рассматривать, ибо достаточно того, что это ОЧЕВИДНО в художественном произведении, где действие Всегда идет на:

— Сцене, — и, следовательно, Царь в роли Пушкина, и Пушкин в роли царя — это норма.

Как Смоктуновский или Высоцкий в роли Гамлета.

Ибо Гамлет — по сути — это и есть РОЛЬ.

Скорее всего и Ферма — именно почувствовал эту Связь, как за две тысячи лет до него Диофант, — и посчитал, что уже доказал эту Великую терему, — что:

— Не хватило только места привести его. — Ибо, как сказано Александром Башировым в фильме Край нынешнему директору театра имени Олега Табакова:

— Леса в тайге много, а железа мало, — так и здесь:

— На Полях места мало — зато в Тексте оно есть, — что и означает их связь между собой.

Вот это Почувствовать, еще не видя в лицо — как у Шекспира Сильвия Валентина в Двух Веронцах, а замечая только Протея, а здесь — в Дубровском — князя Верейского в роли — однако:

— Протея, — и значит поверить в Бога, как в Новый Завет.

Но без Знания всё равно не обойтись — просто непонятно будет, что — собственно — происходит.

Послушать еще конец из Ал-ра Меня.

Вот сейчас Александр Мень опять говорит, что Человек — проводник Божьей воли. Это явно не так — истина рождается во взаимодействии Человека и Бога. Душа Человека — не проводник — это ошибка. Яго — может быть — был проводником идей Отелло, доходящих до Дездемоны. Но его и грохнули, как ненужную вещь.

— Исполнись волею Моей, — это не значит, что человек принял идею и побежал дальше с Полей в Текст, чтобы распространить ее среди людей, ибо сама идея рождается — по Екклесиасту — при переходе границы у реки. Всё в этом в:

— Трубу Свивающемся Листе, — переводимом на русский язык, — как:

— Шекспир, — все почти до сих пор считают, что этого сделать нельзя. — А тут:

— Перенял игру теней у Бога, и побежал распространять ее среди людей.

Идея как раз в том, почему не пошли все евреи за Моисеем:

— Не поверили, что вообще можно перейти эту границу у реки, разделяющую Поля и Текст — Человека и Бога — Сцену и Зрительный Зал, — что понял царь Агриппа:

— Можно! — но всё равно сделать не смог — может быть, пока.

Следовательно, секрет, который надо передать людям от Бога, как Его подарок — это сама возможность Связи с:

— Ним!

Тут вполне можно считать, что упомянутый Александром Мень-ем Шестикрылый Серафим — это не отдельное от человека существо или дух, — а, как это всегда и бывает в Библии — происходит сдвиг по фазе:

— КОНТАКТ уже, который, думают, только еще будет Шестикрылого Серафима с Человеком, — а он уже:

— Есть, — как две пятиконечные звезды, поставленные одна на другую двумя остриями.

Места контакта — это и есть граница Полей и Текста, место деления одной скрижали на Две Скрижали Нового Завета.

Следовательно, из десяти крайних точек двух пятиконечных звезд — осталось у каждой три — вместе:

— Шесть, — четыре — от каждой звезды по две — граница, на штурм которой и пошли Апостолы, спустившись под Землю вместе с Иисусом Христом после Его распятия.

Выходит, Шестикрылый Серафим — это не Ангел с шестью крыльями, явившийся Пушкину, — а:

— Они уже вместе.

Можно считать это открытие моим вместе с Александром Мень-ем, сделанное в лаборатории Якова Кротова.

Сейчас Яков Кротов говорит — включил еще раз это место — что надо глядеть на мир просто, — но!

Это Просто — уже именно непростой взгляд, а взгляд ДВОИХ:

— И Автора, и Героя, — как и говорил Иисус Христос Апостолам:

— Видели Меня — видели и Отца Моего.

— Простыми глазами, — повторяет Яков Кротов, — нет, увы, нет:

— Именно сложными, такими сложными, что намного сложнее и мощнее любого микроскопа и телескопа, которые не зря изображаются в Книге Войнича 15-го века, как рассказ о:

— Точности.

Простой, но точный взгляд Пушкина обеспечивается именно тем, что он смотрит:

— Вместе с Богом, — как это делал Иисус Христос.

Как это делал Апостол Павел, почему и увидел на Пути в Дамаск не только Одно, но и Другое, не только свет, как все, но и:

— Голос. — Но в том-то дело, что идут они из разных мест:

— Одно из Зрительного Зала — другой со Сцены, — почему и сказал Гамлет у Шекспира:

— Весь мир театр, и люди в нем актеры.

Сейчас Яков Кротов задает ошибочный вопрос:

— Была ли Вера у Пушкина? — а до этого сообщил, что:

— Одной простоты мало!

Здесь — противоречие. Ибо:

— Если одной простоты мало, то простота — это взгляд одного человека, а то, что названо: