Бесплатный фрагмент - Спор о карачаевской лошади

От автора

Карачаевская лошадь — самобытная верхово-упряжная порода Северного Кавказа, выведенная в горах и предгорьях Карачая. Ее богатая событиями история представляет собой большой практический интерес для изучения. В отечественной историографии эта тема не получила должного освещения, а корпус исторических источников находится еще в состоянии обновления и формирования.

Предлагаемая вниманию читателя книга не является кратким пересказом предыдущей работы «История карачаевской лошади», а имеет своей целью дальнейшее изучение темы и публикацию новых источников и изображений по истории породы. Кроме того, в книге разбираются некоторые основные мифы вокруг карачаевской породы.

По мере развития коневодства в Карачаево-Черкесии, актуальность исследования прошлого карачаевской породы с течением времени давно вышла за пределы сугубо исторической проблематики и стала поводом для разнообразных спекуляций, мифов и фальсификаций на эту тему. Говоря о карачаевской лошади, нельзя оставить без внимания и спор вокруг ее породного статуса, который, несмотря на официальную регистрацию породы, имеет место в определенных кругах.

Конфликтология данного вопроса не нова, для прояснения этого обратимся к недавнему прошлому. Как известно, в 1943—1957 годах карачаевский народ находился в республиках Средней Азии, куда был депортирован во время сталинских репрессий, когда в ходе масштабных операций «возмездия» целые народы отправлялись в Среднюю Азию, Сибирь, на Дальний Восток. После депортации населения в 1943 году Карачаевская область была упразднена, а известная до войны карачаевская лошадь формально причислена к кабардинской породе, в основном разводившейся в соседней Кабардино-Балкарии.

Тем не менее, коневодство на территории бывшей Карачаевской области продолжалось, и в послевоенное время были достигнуты значительные успехи как в количественном, так и в качественном отношении. В первую очередь это касалось конного завода №168, где был выведен и апробирован новый заводской тип карачаевских лошадей, отличающийся бо́льшим ростом и производительностью. Видоизмененные и улучшенные карачаевские лошади стали поставляться в другие хозяйства.

Карачаевские лошади записывались в племенные книги кабардинской породы и эффективно работали на репутацию последней. Также стало считаться и соответствующе закрепляться в профильной литературе, что единственной значительной горской породой на Северном Кавказе является только кабардинская.

Однако начавшаяся еще в 60-х годах постепенная деятельность карачаевских коневодов по возвращению породного статуса карачаевской лошади ожидаемо завершилась в конце 80-х годов официальным восстановлением породы.

Это вызвало и продолжает вызывать резкое неприятие в определенных кругах, поскольку отделенная от «карачаевских» достижений кабардинская порода оказалась в то время фактически ни с чем. Конные заводы в КБАССР, №110 и №34, были закрыты еще в середине 50-х годов, и восстановлены в 1958 году в виде одного Малкинского конезавода №34, но для пополнения конского состава которого были переданы лошади Малокарачаевского конезавода №168. Исследовав материалы 4–5 томов племенных книг, вышедших в 1964 и 1993 годах, легко убедиться, что основной разводимой чистопородной племенной лошадью в этом заводе была карачаевская. Та же ситуация наблюдалась и в отделе полукровных лошадей.

Собственно кабардинское поголовье, сосредоточенное в колхозах и совхозах, было в значительной степени утеряно в ходе «лихих 90-х», и последние десятилетия кабардинское коневодство шло под девизами «возрождения» и «сохранения».

После восстановления карачаевской породы две северокавказские породы окончательно разделились и в 1993 году были внесены отдельно друг от друга в племенную книгу «кабардинской и карачаевской пород». Племенные книги в дальнейшем издавались уже раздельно, с сохранением нумерации предыдущих томов. В 1993 году эти породы были зарегистрированы в ежегодно обновляемом Государственном реестре «селекционных достижений».

Племенное коневодство в настоящее время параллельно культивируется как в Карачаево-Черкесии, так и в Кабардино-Балкарии. Несмотря на создание условий независимого развития коневодства в обеих республиках, спор о «принадлежности» карачаевской лошади не прекратился. Как правило, основной «доказательной базой» оппонентов карачаевской породы являются источники, появившиеся уже в период после 1943 года, поскольку коневодство не стояло на месте и в профильной литературе часто возникала необходимость увязать действительность с «линией партии», в которой зоотехническому термину «карачаевская порода» не было места. Кроме того, после возвращения карачаевцев в 1957 году подобные тенденции в теории коневодства длительное время шли по инерции. Народу, который в то время не планировали реабилитировать, конскую породу возвращать не собирались.

Для обоснования своей позиции противники карачаевской породы создали и распространили миф, в котором карачаевские лошади старого типа изображены очень маленькими лошадками с длинной шерстью, а кабардинские — высокими и статными боевыми конями. Это описание максимально утрировалось, и сложившееся в итоге представление уже не имело к правде никакого отношения. Основой мифа являлось утверждение, что «раньше у карачаевцев были маленькие вьючные лошадки, как и у других горцев, но карачаевцы постепенно подменили их уже готовыми высокими кабардинскими лошадьми», выдав их за свою национальную породу. В настоящей книге автор на основании исторических источников покажет реальное соотношение роста карачаевских и кабардинских лошадей, и где действительно создавался образ современного статного горского скакуна.

Таким образом, конфронтация в этой области вызвана неприятием нового положения вещей определенными силами, желающими вернуть то время, когда можно было быть славным чужими достижениями и иметь прославленную породу, даже не имея заводов в своей республике.

И пока «теоретики» спорили, коневоды показывали делом реальное положение вещей в области коневодства, и в особенности карачаевского.

Автор выражает благодарность Казиеву И. Х. за предоставление новых источников для этой книги, и Дотдаевой А. А. за помощь в проверке орфографии и пунктуации текста. При цитировании пунктуация источников сохранена.

Дотдаев Руслан Азретович, с. Учкекен, ноябрь 2021 года.

КРАТКАЯ ИСТОРИЯ ТЕРМИНА «КАРАЧАЕВСКАЯ ПОРОДА ЛОШАДЕЙ»

Глава первая. Термин «карачаевская порода» в царской России

Карачаевская порода лошадей на протяжении столетий разводилась и культивировалась карачаевцами — народом, издавна живущим на территории, прилегающей к Эльбрусу. Разведение велось народными методами, и специфика условий выведения предопределила карачаевскую лошадь как невысокую, но крепкую и выносливую породу.

Термин «порода» в отношении карачаевской лошади применялся еще в то время, когда с горскими лошадьми не велась научная племенная работа, а их разведение осуществлялось методами народной селекции. Надо полагать, что и в те времена термин «порода» означал популяцию лошадей, выведенных определенными народами на определенной территории.

Автор не берется однозначно утверждать, когда именно по отношению к карачаевской лошади был впервые применен термин «порода», но уверен, что этому термину не менее двухсот лет. Обратимся к вышедшему в 1823 году труду известного исследователя Кавказа С. М. Броневского, который пишет: «У них есть мелкая, но крепкая порода горских лошадей, известная под именем Карачаевских».

О рабочих показателях карачаевских лошадей в этот исторический период сложно сказать что-то определенное, но известно, что в 1820-х годах карачаевцы, как и другие горцы, часто занимались набегами. Набег же подразумевал стремительные конные переходы на немалые расстояния. Разбор всех известных свидетельств набегов не входит в рамки данной работы, однако возможности карачаевских лошадей можно показать на следующем примере высокогорного перехода. В июне 1827 года «карачаевцы образовали партию из 300 человек, которая и угнала казачий скот с реки Баксана и других мест».

Гостивший в Карачае в 1829 году венгерский ученый и путешественник Жан Шарль де Бесс, характеризуя карачаевских лошадей, писал: «Карачаевцы разводят лошадей прекрасной породы, среди них есть такие, которые в Европе стоили бы до двух тысяч франков (Г-н Клапрот утверждал со слов наемных переводчиков, что в этих краях лошади низкорослые; в действительности же лошади здесь обычно того роста, который пригоден для использования в легкой кавалерии. Кстати, они легки на ходу, и я не знаю другой породы лошадей, которая была бы более подходящей для езды по крутым скалистым склонам и более неутомимой)».

После присоединения Карачая к Российской Империи (1828) жизнь и быт карачаевцев стали предметом более подробного изучения, и практически во всех описаниях Карачая стали встречаться упоминания о карачаевской лошади. Можно привести некоторые из них. В этнографическом труде, принадлежащем перу русского военного историка П. П. Зубова (1835), говорилось: «Карачаевцы обитают у северных предгорий Эльборуского кряжа и по трем отрогам оного, простирающимся в виде ветви. Горный хребет, из коего истекает река Баксан, отделяет Карачаевцев от большой Кабарды; на Полдень сопредельны им Суаны (сваны. — Р. Д.), а на Север Алтыкезеки (абазины. — Р. Д.). Главнейшие их аулы расположены по правому берегу Кубани, которую окружает плодоносная равнина. Они большею частию занимаются скотоводством; имеют значительные табуны превосходной породы лошадей. Хлебопашество у них хотя неважно, но достаточно для их нужд».

Пастбища исторического Старого Карачая (аулы Карт-Джурт, Хурзук и Учкулан) не могли прокормить весь имеющийся к тому времени скот, и поэтому карачаевцы устанавливали мирные отношения с новыми соседями.

В следующем источнике, «Военно-статистическом обозрении Ставропольской губернии» (1851), составленном капитаном Забудским, сообщалось, что «недостаток пастбищных мест и нужда выгонять скот для подножного корма ежегодно на Кисловодскую линию» заставляют карачаевцев «избегать вражды».

Карачай славился не только своими лошадьми: «Известны всем на Кавказе их знаменитые Карачаевские бараны, которых насчитывают до 100 000 голов, т. е. по 50 на каждый двор. Рогатого скота считается около 12 000 голов; лошади мелкой породы, но чрезвычайно крепки и известны под названием Карачаевских; их считают до 6500 штук».

Тут мы видим опровержение известного мифа о том, что «в трех аулах у карачаевцев не было возможности заниматься коневодством». Дело в том, что развитие коневодства определяется не только количеством и качеством земли, но и желанием и необходимостью этим заниматься. Скотоводство в те времена всегда было основным занятием карачаевцев. Можно приводить данные из разных периодов царского времени в истории Карачая, и легко можно убедиться, что в Карачае всегда было много лошадей (Р. Д.).

Далее, в ежемесячном московском журнале «Москвитянин» карачаевским породам лошадей и овец В. Швецовым (1855) были даны достаточно высокие оценки: «Лошади их считаются из лучших Кавказских пород, — подчеркивает он, — они более ценны смелостию своею в езде по скалистым и крутым тропам; шаг их верен и спокоен: вы, давши свободу своему коню, можете безбоязненно проехать по такому неприступному пути, где только может уместиться копыто лошади вашей и где ни одна из других пород не может сделать ни одного шага, да и вы, сколько бы ни желали, не можете принудить это животное идти по такой почти отвесной крутизне, где инстинкт самохранения удерживает ее со всем упрямством, свойственным животному. Овцы их также особой породы, шерсть необыкновенно длинная, тонкая и мягкая, как кашемир».

Как можно убедиться, карачаевская лошадь характеризуется как крепкая, выносливая в горах, и очевидно, она обладала отличной координацией и чувством равновесия. Эти качества не остались незамеченными, и вскоре карачаевские лошади подверглись настоящему испытанию.

В 1877 году началась Русско-турецкая война 1877—1878 годов. Летом того же года российские войска во главе с генерал-лейтенантом П. Д. Бабичем начали готовиться к переходу через Марухский перевал, чтобы открыть военные действия в районе Сухума. Одним из участников похода был Евгений Дмитриевич Фелицын, известный впоследствии как историк и кавказовед. Его подробный рассказ об этом тяжелом походе вышел в газете «Кавказ» в 1878 году (№44–46), а также и в других периодических изданиях.

Для обеспечения движения отряда через перевал требовались специально подготовленные вьючные лошади, и такие лошади, «которые могли бы преодолеть трудности предстоящего движения чрез главный хребет по местности, покрытой высокими, скалистыми и трудно доступными горами, с глубочайшими теснинами, где с бешеною быстротою несутся холодные воды снежных потоков, опрокидывающие все, что преграждает их путь. Подобным условиям могли удовлетворить исключительно только лошади, рожденные и выросшие в горах, т. е. Карачаевские и принадлежащие горцам, живущим по рекам Большому и Малому Зеленчуку», — писал Е. Фелицын в своей статье (№44 газеты).

В газете «Кубанские областные ведомости» (№9 от 1878 г.) со ссылкой на Е. Д. Фелицына также подчеркивалось: «…подобным условиям могли удовлетворять лошади исключительно только карачаевской породы и принадлежащие зеленчукским горцам».

Вьючный транспорт насчитывал 1000 лошадей, и автор статьи указывал: «...транспорт формировался преимущественно из лошадей Карачаевской породы, выросших и воспитанных в горах, следовательно, привычных карабкаться по скалам, на вершинах самых высоких хребтов, где, прибавлю, они пасутся почти круглый год…».

О примерном количестве вьючных карачаевских лошадей в этой экспедиции судить трудно. По данным же председателя Горского суда и помощника начальника Баталпашинского уезда Г. С. Петрова карачаевцы «выставили для этого отряда около 400 вьючных лошадей с необходимыми для этой цели принадлежностями и чарводарами (погонщиками. — Р. Д.)».

Данный вопрос требует отдельного исследования, поскольку по некоторым данным уже видно, что «карачаевский транспорт» был главным двигателем этого предприятия, несмотря на то, что сам вьючный транспорт был собран не только из карачаевских лошадей. В журнале боевых действий генерала Бабича, в статье Е. Фелицына, в отношении горского транспорта, как правило, говорится «карачаевский» (Р. Д.).

«Но смело можно сказать, что без горского транспорта отряд не мог двинуться в столь трудный поход. Предполагавшаяся присылка из-за Кавказа черводаров не заменила бы карачаевских лошадей, — подчеркивает Е. Фелицын, — и к тому же потребовала бы огромной затраты денег».

В этом походе карачаевские лошади участвовали не только под вьюком, но и под седлом.

При формировании Горско-Кубанского конно-иррегулярного полка из горцев Кубанской области были набраны две конные сотни. Е. Фелицын так охарактеризовал получившуюся из них кавалерию: «Нужно было видеть этих джигитов, когда сотни собрались на смотр. Щегольски одетые, увешанные богатым оружием, на прекрасных карачаевских и кабардинских лошадях, они олицетворяли собою образцовую и лихую кавалерию, не оставляющую желать ничего лучшего. Выросшие на коне, каждый из них был прекрасным наездником и искал случая щегольнуть ловкостью и достоинствами хорошо выезженного скакуна своего».

Цитировавшийся ранее Г. Петров сделал следующее описание внешности карачаевской лошади: «Коневодство также не чуждо карачаевцам, и у них имеется своя особая порода лошадей, представители которой имеют небольшой рост, некрасивую короткую голову, длинную шерсть, толстые ноги с низкими копытами». По его данным, численность скота у карачаевцев в то время составляла: 18 500 лошадей, 32 200 голов рогатого скота, 231 800 овец и коз, 2500 ослов. Было отмечено, что хозяева, имеющие от 5 до 30 лошадей, в Карачае не редкость.

Цитата Г. Петрова использовалась современными противниками карачаевской породы для создания «базового» мифа, который гласит, что карачаевские лошади были «низкорослые, с длинной шерстью и толстыми ногами». Сторонники мифа максимально утрируют эти признаки, и в результате получается образ карачаевской лошади, сходный почти что с монгольской. Между тем в цитате не сказано, в сравнении с какими именно породами таким образом характеризуются карачаевские лошади. Подробнее этот миф будет разобран далее, на примере тех же карачаевских лошадей старого типа, которым ни один из указанных признаков не был свойственен в той мере, в какой бы это хотелось мифотворцам.

Кроме того, в этом сфальсифицированном образе карачаевской лошади было отказано даже в верховом типе, она наделялась только сугубо вьючными достоинствами. У читателя может возникнуть резонный вопрос, а с какой целью вообще был создан миф об очень низкорослых косматых карачаевских лошадках, не годившихся для кавалерийских дальних переходов и пригодных только для домашней работы и передвижения по горам вместе со стадами скота. Дело в том, что в настоящее время современные карачаевские и кабардинские лошади не особо отличаются друг от друга, и поэтому фальсификаторы начали искусственно создавать такой образ карачаевских лошадей старого типа, от которых не могли бы произойти современные карачаевские лошади (Р. Д.).

Марухская экспедиция наглядно показала, что карачаевские лошади обладают яркими приспособительными и рабочими качествами, необходимыми для длительных высокогорных переходов.

О навыках и возможностях этих лошадей в горах можно узнать и из фельетона «Карачай» Люсина, напечатанного в нескольких номерах газеты «Северный Кавказ» в 1888 году. Восхищенно и в поэтических тонах автор писал: «Лошади не красивы на вид, но сильны, крепки и для путешествия по горам незаменимы. Карачаевские лошади… Тут, однако, я должен сделать лирическое отступление. Для того, чтобы дать вам некоторое понятие об этом благородном животном, я должен, волей-неволей, — углубиться в заманчивую область поэзии… Деловым языком ничего не расскажешь, и если бы даже я целый день надсаживался, описывая вам караковую масть, тавро, крепкие бабки и разные другие приметы карачаевской лошади, то ничего бы из этого не вышло, и никакого представления об этой лошади у вас не получилось бы. Нужно удариться в поэзию…».

И далее автор фельетона рассказывает о трех эпизодах в горах с участием карачаевских лошадей, очевидцем которых ему довелось быть.

Дело было в 1881 году. Люсин сопровождал профессора Линдемана в его поездке «на озеро Хурлар-Кель», что в десяти верстах от аула Карт-Джурт. С ними вместе отправились в горы и местные карачаевцы — аульный старшина с помощником, некоторые из почетных карачаевских старейшин и целая «свита» молодых людей, «джашей». Конное путешествие осуществлялось «верхом на карачаевских лошадях».

От самого аула повела тропинка их «по направлению к облакам». С одной стороны зияла пропасть, с другой высились гранитные скалы… Тропинка вилась и петляла между камнями, по верхушкам и карнизам утесов, падала в расщелины, терялась в чаще соснового старого леса, бежала по полянам и цветочным лугам. Наконец, она вовсе пропала.

На высоте шести тысяч футов путешественники дали отдых лошадям. Предстояло преодолеть самый крупный и опасный подъем. К Люсину и профессору Линдеману обратился Ислам Крымшамхалов: «Видите ли вы вон ту гранитную массу, что почти отвесно поднимается к небу?.. Видите ли вы в этой колоссальной стене темную щель… вот там, где зацепилось это серое облачко?.. Не правда ли, грандиозная вещица? Какова стена?! Вот на эту-то самую стену мы сейчас, милостивые государи мои, и полезем!».

Люсин писал, что они «с отчаянием» смотрели на эту грандиозную кручу «и безнадежно» спрашивали себя: «Неужели?!». На вопрос о том, чтобы оставить лошадей, был получен такой ответ: «…Как можно! Мы, именно, будем взбираться на эту кручу, сидя спокойно на лошадиных хребтах…». На опасение, что лошадь может сорваться, потому что «не кошка», последовало ободрительное: «Не бойтесь, — не сорвется…».

Подъем, несмотря на уклон в 75 градусов, действительно прошел благополучно. Он был так сложен и опасен, что спешились даже карачаевцы и пошли друг за другом, а лошадей пустили перед собой. Здесь и произошел первый эпизод:

«Вдруг лошадь Дудова сорвалась… Камень, на который она ступила ногой, обвалился, с треском, стремглав полетел вниз; и конь, сорвавшись с тропинки, чуть было не полетел вслед за камнем, но, зацепившись копытами передних ног за выступ скалы, повис над пропастью. От испуга и мышечного напряжения, лошадь дрожала всем телом. Наконец, она оправилась. С невероятной ловкостью, цепляясь копытами за выступы и морщины скалы, она вылезла опять на тропу и, фыркая и тяжело дыша, продолжала путь уже в приятном обществе своих как бы вдруг оживившихся, повеселевших товарищей…».

На обратном пути от озера произошло еще два эпизода, и снова карачаевская лошадь с честью вышла из них…

«Вдруг лошадь одного из наших чичероне (гид. — Р. Д.) стала погружаться в трясину!.. сначала — по колено, затем — выше и, наконец, ушла в топкое болото по самое брюхо. Всадник оставался в седле… Нужно было видеть эту свободную грацию конвульсивных движений, посредством которых животное освобождалось от засасывающей ее трясины! Момент борьбы — это была целая поэтическая картина. Наконец, животное победоносно вышло из своего критического положения с такой ловкостью, что не только не сбросило своего седока, но даже и не потревожило его в седле».

Путешественники продолжали спускаться вниз, и предпоследний спуск был особенно крут. Лошади шли осторожно, ощупывая склон ногами, «удостоверяясь в прочности каждого камушка, на который приходилось ступать; они, словно, сознавали опасность, хотя и привыкли к ней».

Князь Ачахмат Дудов, обратившись к одному из «джашей», велел ему ехать вперед в аул, и распорядиться там насчет самовара. «Джаш, к которому относилось приказание, ожег своего коня плетью; лошадь вся сжалась в клубок — и прыгнула!.. Всякая другая, не карачаевская, лошадь кувырком полетела бы вниз, а эта — нет: как только ноги ее коснулись снова земли, она напрягла все мышцы, присела несколько назад и стремительно покатилась под гору, скользя и не переменяя положения ног. Когда это стремительное падение задерживалось выступом скалы или кустарником, всадник вновь ожигал коня своего плетью, конь снова делал убийственный скачок, и снова начиналось стремительное падение вниз… и так до тех пор, пока и лошадь и всадник совсем не исчезли из глаз… Такова карачаевская лошадь в горах».

О чем нам говорит это небольшое путешествие Люсина по горам Карачая? Выделим основные моменты, связанные с карачаевскими лошадьми: там, где лошадей полагалось бы оставить и идти без них, их взяли и они не подвели; на наиболее опасном участке подъема лошади были пущены вперед, то есть они сами ориентировались в горах; сорвавшись со скалы, лошадь сама сумела выбраться; другая лошадь так же справилась с испытанием в виде топкой трясины; третья лошадь преодолела скоростной спуск с горы. Очевидно, что подобные способности и качества лошадей вырабатываются не на равнинах, и это лишний раз говорит о самобытности местного карачаевского коневодства (Р. Д.).

Скотоводство в том виде, в каком его вели карачаевцы, подразумевало и реализацию излишков продукции. В следующем номере газеты «Северный Кавказ» (№50, 1888) Люсин писал: «Карачаевский скот и лошадей можно встретить, обыкновенно, на каждой ярмарке Северного Кавказа; но, кроме того, карачаевцы ведут торговлю скотом и лошадьми с Закавказьем и ежегодно прогоняют часть рогатого скота и лошадей в Сухум, где цены стоят всегда значительно выше кавказских».

Летом 1890 года Карачай посетил российский этнограф А. Н. Дьячков-Тарасов. Характеризуя бытовавшие в то время условия коневодства, он пишет: «Некогда знаменитые карачаевские лошади в настоящее время утрачивают свои высокие качества — выносливость, быстроту и осторожность. Хозяева заботятся о количестве голов в табуне, а не об улучшении породы посредством скрещивания с лучшими экземплярами некарачаевской породы… Кое-как вырастив лошадь, он спешит ее продать; однако цена на этих лошадей стоит невысокая: на конских ярмарках Кубанской и Терской областей лучшая идет редко за 150 рублей. На мой вопрос, обращенный к десятку стариков, почему они не скрещивают свой скот с заводскими экземплярами, я получил следующий ответ: „Пробовали заводить — не выживают. Вот если бы нам дали земли на плоскости, тогда можно было бы и овец завести породистых, и лошадей; а теперь нам приходится арендовать землю на плоскости у осетин, у казаков; у нас есть некоторые, что арендуют землю и в Терской области, в Майкопском, Лабинском отделах. Дали нам земли близ Джегуты, а мало — недостает“».

Из этой цитаты можно сделать следующие выводы: карачаевские лошади считались знаменитыми; карачаевцы не скрещивали свой скот со скотом «некарачаевской породы»; другие породы скота не выживали в условиях Карачая, что говорит о том, что карачаевские породы достаточно самобытны; для животноводства арендовались территории вне Карачая, что опровергает миф о том, что «в дореволюционном Карачае у коневодов не было пастбищных пространств для полноценного коневодства» (Р. Д.).

В 1895 году в «Алфавитном списке народов, обитающих в Российской империи» говорилось: «Карачаевцы — народ тюркского племени; главное занятие их — коневодство и овцеводство».

Карачаевцы были не только коневодами, но и отличными наездниками. Посетивший Карачай в 1896 году исследователь В. Ф. Новицкий писал: «Для горца не составляет никакого затруднения, даже ночью, вскочить на неоседланную лошадь, проехать на ней несколько верст по горам, переправиться через 5–6 холодных горных ручьев и все это часто только для того, чтобы удовлетворить свое любопытство. Карачаевцы — смелые и неутомимые наездники; в искусстве езды по крутым склонам гор и скалистым ущельям своей родины они превосходят даже соседних кабардинцев, считающихся лучшими наездниками Кавказа. Карачаевец, отправляясь в дальнюю поездку, совершает ее, обыкновенно, на одной и той же лошади, но, вернувшись домой, пускает эту лошадь в табун, а взамен ее берет из табуна свежую. Сравнительное обилие лошадей, имеющихся здесь у горцев, дает возможность свободно применять этот способ пользования лошадьми для усиленной работы. Лошадь, пущенная в табун, в течении 2–3 недель пребывания на привольи роскошных пастбищ Карачая, совершенно оправляется, набирается сил и становится опять пригодной для больших переходов».

Побывавший в 1898 году в Карачае с группой гимназистов этнограф А. Н. Дьячков-Тарасов подчеркивал: «Карачаевские лошади отличаются небольшим ростом, но замечательно сильны и осторожны: когда карачаевцу приходится ехать по узкой тропинке над пропастью, он лошадью не управляет, а только сам твердо держится на седле, упираясь кончиками носков о стремена, — и лошадь сама выбирает себе дорогу».

Скотоводство в Карачае продолжало развиваться. Г. Рукавишников писал в начале 20-го столетия: «На горных пастбищах до самого подножия Мингитау (Эльбруса) пасутся табуны карачаевских лошадей и многочисленные стада овец».

Учитель П. Никитин рассказывал об отправке весной 1904 года карачаевских добровольцев на Русско-японскую войну: «Сел. Учкулан. 31 марта. Сегодня с утра в ауле большое движение, а спустя некоторое время, на площади около сельского правления образовалась большая толпа людей — собрались знакомые и родственники посмотреть и проводить добровольцев-карачаевцев, отправляющихся на Дальний Восток.

Мужчины стояли ближе к «идущим», а женщины составили отдельную группу и были на некотором расстоянии от них, так как магометанский обычай не позволяет женщинам запросто смешиваться в толпе с мужчинами, а тем более открыто заявлять какие-либо благопожелания, — все это дело мужского населения, а потому они казались простыми зрительницами и по лицам их трудно было угадать, что мыслит в такой момент женщина-карачаевка; только, когда виновники этого сбора проходили мимо, то некоторые из старух, вероятно, матери, не выдерживали и порывисто бросались обнимать и целовать будущих героев и утирали передниками свои слезы.

Всего отправляется из нашего селения 16 горцев-карачаевцев, из них два имеют по 21 году, а остальные от 25 до 35 лет. Общество сделало им на свой счет новые полушубки, черкески, сапоги; каждый вооружен кинжалом и шашкой; из карачаевских табунов выбрали для них лучших лошадей. Добровольцы имеют средний рост, бодрый вид и выстроенные в шеренгу на обращения к ним по сему случаю сельского начальства отвечали громким «ура!».

Среди них все время можно было видеть живущего в этом же ауле казака Т-ко, действия которого показывали, что он со всем усердием старается дать новичкам сколько-нибудь военную выправку; он же взялся и доставить их на сборный пункт в Баталпашинск. Из всех остальных карачаевских аулов тоже идут добровольцы…

Карачаевцы с малых лет имеют дело с лошадью, привыкают ловко сидеть на ней; порода лошадей очень выносливая, — они легко приучаются к быстрой и с препятствиями езде в горах. С кинжалом и шашкой карачаевцы обращаются мастерски, часто встречаются у них и ружья для охоты в лесах».

Н. В. Фон-Дервиз, говоря о коневодстве у абхазцев, отмечал, что они в основном покупают лошадей в Мингрелии. «Реже приобретают кабардинских и карачаевских. Последние очень похожи строением головы и корпуса на кабардинских, но ноги короче и туловище массивнее, грудь и шея развиты лучше. В горах они очень хороши вследствие верности шага, силы и нетребовательности».

В трудах «Абрамовской комиссии», исследовавшей в 1906—1907 годах землевладение и землепользование в Карачае, сообщалось: «Природа гор указывает им быть скотоводами и горцы с особой заботливостью относятся к главному фактору своего благосостояния; в этом отношении скотоводство и коневодство в Карачае, по сравнению с соседними горцами, развито в больших размерах и за последнее время замечается забота Карачаевцев об улучшении пород скота; в настоящее время вместо низкорослого и мелкого рогатого скота, встречаются стада крупной черноморской породы и улучшенный тип горской лошади, годной для строевой службы…

Скотоводство и коневодство в Карачае имеет огромное значение не только в смысле сбыта живого скота и его продуктов на местные рынки в Кубанской области, но также имеет широкое распространение в пределах Терской области, Тифлисской и Кутаисской губерний, куда сбывают Карачаевцы свой скот и знаменитых карачаевских барашек целыми стадами, а большинство казачьих полков Кубанского войска снабжается прекрасными строевыми лошадьми. В этом отношении местные исследования указывают, что Карачаевское население ежегодно продает 9595 лошадей, 30 787 рогатого скота и 107 552 овцы, на сумму 2 940 660 руб. От продуктов скотоводческого хозяйства население продает: 25 000 пудов овечьей шерсти на 250 000 руб., 6600 пуд. масла на 66 000 руб., кож и овчин на 50 709 руб., а всего на сумму 3 307 369 руб.».

Количество лошадей по дворам варьировало от 1 до 350, а 20% дворов не имели вообще лошадей. По данным той же «Абрамовской комиссии», количество скота в Карачае выражалось следующими цифрами: 33 758 лошадей, 125 027 голов рогатого скота, 497 471 овец и коз, 1460 ослов.

В то время уже предполагалось, что в формировании карачаевской породы принимали участие и лошади Востока. Б. А. Витмер в 1907 году отмечал: «Дальше к югу ощущается все растущее влияние восточной крови; таковая в большей или меньшей степени проявляется в донской лошади и в северокавказских породах — ногайской, кабардинской, карачаевской и проч.».

Кроме разведения лошадей для собственных нужд, карачаевцы выращивали и массово поставляли лошадей в казачьи войска. Большой специалист по животноводству А. А. Атманских, говоря о коневодстве у горских жителей Лабинского, Екатеринодарского и Баталпашинского отделов, подчеркивал роль Карачая: «Карачай в данном случае играет очень значительную роль, снабжая строевыми лошадьми большинство казачьих полков Кубанского войска и сбывая, вообще, до 10 000 лошадей ежегодно».

Вероятно, именно поэтому в «Справочной книге по животноводству (Календарь сельского хозяина на 1908 год)» среди «Пород сельскохозяйственных животных», в числе кавказских верховых лошадей, отнесенных в книге к легким кавалерийским лошадям, указана и карачаевская лошадь.