Бесплатный фрагмент - Сонеты Шекспира 116-126, 147-154. Под прицелом разных интересов (8)

Введение

Это — восьмая (завершающая) книга научно-популярной серии о сонетах Шекспира. Но это — не сборник ранее известных трактовок и не анализы поэтических приёмов или богатства и выразительности языка, которых громадное количество в шекспироведении.

Эта книга — своего рода, исторический детектив, так как логический и исторический анализ текста сонетов идёт в двух направлениях: на определение адресности каждого сонета, выводимой из указаний Шекспира (в начальных главах книги), и на соответствие сюжета, также выведенного из указаний Шекспира, фактам биографий предполагаемых реальных персон — персонажей сонетов (в конечных главах).

Все трактовки сонетов, как в анализе на адресность, так и в анализе на соответствие фактам биографий являются полностью оригинальными, не повторяющими ни одной логики ранее известных трактовок, хотя, иногда, совпадающими в промежуточных выводах, например, об адресности или значении отдельных фактов. Это является очевидным следствием того обстоятельства, что ни одна из ранее известных трактовок не образует логических связей, дающих множественные соответствия на всём поле сонетов.

Такой ракурс анализа не является предметом литературоведения, так как, в данном случае, неизвестно не только количество лирических героев — адресатов сонетов, но и их пол, а также то, что легло в основу сюжета — свободная фантазия Шекспира или его жизнь, т.е. реальные факты истории и биографии.

Таким образом, перед нами, обратная задача литературоведения, т. е. нам нужно: не найти грани натуры известного лирического героя, а сделать всё ровно наоборот: по известным чертам характера вывести образ неизвестного одного или нескольких лирических героев. В классическом литературоведении такая задача не имеет практического смысла, и поэтому эта наука не имеет методов её решения.

Популярное представление, что сонеты Шекспира разделены по адресности на две большие группы: сонеты 1—126 адресованы Другу, а сонеты 127—154 адресованы Возлюбленной, является всего лишь версией, хотя и выведенной из редких, отдельных указаний Шекспира на пол адресата, но не находящей подтверждения в фактах истории и биографии на всём поле сонетов. Кроме того, при такой адресности не удаётся даже связать в единый сюжет все сонеты, вследствие чего он до сих пор не был найден.

Однако, в поиске решения этой загадки сонетов Шекспира нам не поможет и криминалистика, так как, в нашем случае известно, кто написал текст, т. е. «преступник» известен, а неизвестны не только его «жертвы» — адресаты сонетов, но и время и место «преступления», т. е. — датировки сонетов.. Таким образом, перед нами не только обратная задача литературоведения, но и обратная задача криминалистики. Но и для этой науки её обратная задача не имеет практического смысла, и потому также не имеет методов решения.

Но если Вы видите эту книгу, то загадка как-то разгадана. Как же?

Основой решения стала простая логика в связке с фактами истории и биографии. Однако путь к пониманию решения не так прост, хотя основные принципы можно изложить в нескольких главах, но объём общего анализа, ведущего к цели, громаден.

Для облегчения понимания книга, как и все книги этой серии, разделена на две части.

В первой части вниманию читателя предлагается анализ на адресность всех сонетов в порядке возрастания нумерации.

В этом анализе приводятся только оригинальные тексты сонетов Шекспира на староанглийском языке, так как существенные моменты адресности являются малой частью сонета (одна-две строки) и чаще видны только в оригинале, как в моей версии новой адресности, так и в альтернативных версиях, которые я тоже рассматриваю.

Также разбираются обоснования переводов некоторых сонетов.

Во второй части представлен анализ на соответствие сюжета сонетов фактам биографий, который ведётся в порядке написания сонетов с использованием ранее найденной новой адресности.

Для этого последовательно выдвигаются и обосновываются версии о новом сюжете, о новом порядке написания и о новой хронологии (датировке) сонетов Шекспира.

В этом анализе представлены и используются мои поэтические переводы сонетов, так как здесь существенным моментом является содержание сонета полностью, которое должно быть понятно русскоязычному читателю.

Все даты событий и дни недели той эпохи, а также датировки сонетов приведены в юлианском календаре, отстающем в 16 веке от григорианского на 10 дней. В связи с началом нового года в Англии в эпоху Шекспира с 25 марта, обозначение года с 25 марта по 31 декабря соответствует григорианскому календарю с началом года с 1 января, а обозначение года с 1 января по 24 марта указывает предыдущий и через косую черту следующий, но пока до 25 марта не наступивший по юлианскому, но наступивший с 1 января по григорианскому календарю, год. Например, обозначение дат полного года григорианского календаря в первом случае: 25 марта — 31 декабря 1597 года, во втором случае: 1 января — 24 марта 1597/8 года. Это позволяет избежать путаницы в годах, возникающей при ссылке на документы, датированные с 1 января по 24 марта по юлианскому календарю.

Завершающая книга серии также, как и все предыдущие семь книг, не содержит тех теоретических глав, которые были ранее последовательно представлены в других книгах серии. Поэтому рассуждения и выводы, как в анализе на адресность, так и в анализе на соответствие фактам, ведутся и даются так, как будто читатель уже знаком со всеми теоретическими предпосылками такого анализа.

Часть 1. Адресность сонетов 116—126, 147—154

Глава 1. Сонеты 116—121. За право быть таким

Анализ на адресность сонетов 116—121 выделен в отдельную главу по тем же причинам, что и предыдущих сонетов 107—112, 113—115.

Нас продолжает интересовать не только смена адресата, хотя её и нет в этих сонетах, и адресат по-прежнему — друг поэта, но и смена настроений, которые в этих сонетах определяют период конфликта.

Необходимо выделить эти периоды, именно, в анализе на адресность, так как они непосредственно связаны с предыдущим чередованием адресатов после сонета 88.

Нам потребуется в дальнейшем, при анализе на соответствие с фактами биографий, решить задачу «неустранимого» противоречия в последовательном написании сонетов, т.е. признать написание параллельным после сонета 88, ещё до того, как мы дойдём до анализа сонетов 107—121 на соответствие с фактами биографий.

Поэтому все исходные предпосылки, в данном случае — периоды настроений, должны быть уже известны.

Сонет 116

После трёх благодушных сонетов 113—115, настроение опять сменилось в сонете 116.

Тревогу поэта за «союз верных душ», который может быть «расторгнут», благодушием никак не назовёшь.

Намёки на «вкус измены» и «изогнутый путь» в отношениях также указывают на некие неприятные обстоятельства.

Однако, противоречий в этом нет, поэтому, вспомнив также сонеты 20 и 42, ничто не мешает признать в сонете 116 того же адресата, что и в сонете 115 — друга поэта.

Кроме того, первая строка сонета 116 («союз верных душ») указывает на первооснову «любви» — душевные отношения, что избыточно подтверждает адресата сонета 116 — друга поэта.

Ещё один сонет о любви посвящён другу, а не возлюбленной.

Мы не видим даже намёка на плотские желания в тексте сонета.

Мы знаем из сонета 42, что такая «душевная любовь» между мужчинами, т.е. мужская дружба, гораздо ценнее и выше для Шекспира, чем «плотская любовь» к женщине.

Сонет 116. Оригинальный текст

Let me not to the marriage of true minds

Admit impediments; love is not love

Which alters when it alteration finds,

Or bends with the remover to remove.

О no, it is an ever-fixed mark

That looks on tempests and is never shaken;

It is the star to every wand’ring bark,

Whose worth’s unknown, although his heighth be taken.

Love’s not Time’s fool, though rosy lips and cheeks

Within his bending sickle’s compass come;

Love alters not with his brief hours and weeks,

But bears it out even to the edge of doom.

If this be error and upon me proved,

I never writ, nor no man ever loved.

Но нигде, ни в одном сонете Шекспир не исключает для женщины возможность «душевной любви», нет категорического указания нигде, что такая любовь для женщины невозможна.

Более того, иногда поэт называет возлюбленную другом (в сонетах 30 и 50), а свои сонеты к ней «светом души» (сонет 74).

Правда, происходит это на фоне неблагополучия в отношениях (размолвка, тяжёлая болезнь), ведь сразу, как только это проходит, поэт прибегает к каскаду «плотских» намёков.

В сонете 116 ситуация в отношениях с адресатом, очевидно, неблагополучна и можно было бы посчитать, что нельзя исключать возлюбленную из возможных адресатов.

Однако, в сопоставлениях с другими сонетами мы не находим подтверждения этому — все сопоставления нейтральны (например, смысл сонетов 30, 50 и 74 никак не пересекается (не противоречит) со смыслом сонета 116), тогда как подтверждение адресата — друга поэта следует из трёх сонетов (20, 42 и 115).

Признать указания сонетов 30, 50 и 74 можно было бы, если сонет 116 противоречил бы предыдущему сонету 115, чего нет, и, значит, эти указания не более, чем обыгрывание поэтом одной темы в сонетах к разным адресатам.

Начиная с этого сонета и до сонета 120, мы будем наблюдать отголоски «переговоров» поэта с другом о неких событиях и о силе своих чувств.

Это говорит о том, что отношения снова вошли в фазу неопределённости и взаимного подозрения. Другу что-то сильно не нравится.

Но и поэту, как будто, что-то известно о друге или он только догадывается о том, что может разрушить их с другом «верных душ союз».

Намёки на «измену» и «новь» в отношении Любви, поэт, очевидно, не относит к себе, ведь он пытается наладить отношения.

Но так он надеется обойтись без неподтверждённых обвинений другу.

Сонет 117

Поэт опять вернулся к намёкам, упомянутым в сонетах 109—112, на обстоятельства своей виновности в разрыве с другом.

Сонет 117. Оригинальный текст

Accuse me thus: that I have scanted all

Wherein I should your great deserts repay,

Forgot upon your dearest love to call,

Whereto all bonds do tie me day by day;

That I have frequent been with unknown minds

And given to time your own dear-purchased right;

That I have hoisted sail to all the winds

Which should transport me farthest from your sight.

Book both my wilfulness and errors down,

And on just proof surmise accumulate;

Bring me within the level of your frown,

But shoot riot at me in your wakened hate;

Since my appeal says I did strive to prove

The constancy and virtue of your love.

Опять упомянуты чужие умы: «что часто я внимал чужим умам — That I have frequent been with unknown minds», и любые ветра: «что парус мой был рад любым ветрам — That I have hoisted sail to all the winds», как вариация уже известного из сонета 110 «в грех старый новой встречей увлечён».

Также упомянуто: «раздал Ваш клад бесценных прав — And given to time your own dear-purchased right», как вариация сонета 109: «напрасно бросить всё твоё добро».

Однако, поначалу, в сонете 109, поэт призывал друга этому не верить, но потом занял позиции сонетов 110—112 («да, правда») и прямо признавал, что так оно и было.

В сонете 117 покаяние продолжилось. А раз так, то очевидно, что претензии друга к поэту не прекратились, даже несмотря на перерыв в общении после сонета 112.

Поэтому есть все основания считать, что у поэта с другом в это время состоялся некий разговор, и друг, как и раньше, не стал обсуждать своё поведение, а выдвинул очередные обвинения поэту, снова заставил его каяться.

Но поэт сменил ракурс своего покаяния, ведь теперь это не «оправдания» и не «просьбы о жалости», а представление своего поведения благом для дружбы.

Для нас же важно понимать, что на самом деле это, всего лишь, уловка перед упрямством друга. Ведь мы не видели в сонетах никаких других адресатов, кроме возлюбленной поэта, хотя бы приблизительно равных по значению для поэта как друг. И даже, если какие-то «встречи» и были, то не оставили в душе поэта никакого следа. В этом поэт и пытался поначалу убедить друга, но не получилось, и он сменил тактику.

Сонет 118

Здесь мы видим подтверждение линии сонета 117.

И только зная эту линию, возможно понять намёки сонета 118.

Отдельно, сам по себе, сонет 118 представляется то ли философским, то ли медицинским, а если и любовным, то сильно надуманным или даже чудаковатым.

Зачем, например, «добро» любви «лечить» «злым обманом» — Which, rank of goodness, would by ill be cured? Кто и когда так делал?

Сонет 118. Оригинальный текст

Like as to make our appetites more keen

With eager compounds we our palate urge,

As to prevent our maladies unseen

We sicken to shun sickness when we purge:

Even so, being full of your ne’er-cloying sweetness,

To bitter sauces did I frame my feeding,

And, sick of welfare, found a kind of meetness

To be diseased ere that there was true needing.

Thus policy in love, t’anticipate

The ills that were not, grew to faults assured,

And brought to medicine a healthful state

Which, rank of goodness, would by ill be cured.

But thence I learn, and find the lesson true,

Drugs poison him that so fell sick of you.

В медицине того времени, действительно, существовал такой способ «специальной» предварительной болезни, чтобы потом настоящую болезнь перенести легче.

Но в любви такое «предварительное» поведение никогда не было общепринятым. Поэтому сонет оставляет впечатление недосказанности: сделан намёк на некие конкретные обстоятельства из истории взаимоотношений с адресатом, но эти обстоятельства никак не объяснены, ведь нелепость ситуации очевидна.

Мы видим несколько «непонятных» образов. Что за «горький соус», «яд», «слабость», «болезнь»? Уж не о борьбе ли с «французской болезнью» тут речь?

Эти вопросы вполне допустимы без сонета 117. Но зная его, всё становится ясным.

Поэт продолжает покаяние в душевной измене другу. Все образы есть характеристики этой измены. И опять это представлено как благо для дружбы, как «верный урок» поэта.

Сонет 119

«Медицинские» намёки предыдущего сонета 118 продолжаются, но теперь на фоне отсутствия обращения к адресату.

И опять невозможно ни понять эти намёки, ни определить адресата отдельно по тексту сонета 119.

И опять в этом нас выручает знание предыстории взаимоотношений с другом и сонетов 117 и 118. Назвав в замке сонета 118 свою душевную неверность другу «ядом» и высказав мысль о невозможности помочь этим «ядом» в дружбе, поэт начинает сонет 119 с обыгрывания этой же мысли другими поэтическими сравнениями.

Но теперь поэт указывает на наступление обстоятельства потери: «всё ж потерял, что, думал, покорил — Still losing when I saw myself to win», которое случилось в результате его неразумного поведения: «в смятенье той горячки без ума — In the distraction of this madding fever».

Но поэт пытается убедить не друга, а себя самого, что в этом нет ничего неисправимого. Подтверждением служит замок сонета 119, где сказано о «возвращении к истоку». Значит речь была, действительно, не о болезни, а о размолвке.

Всем этим подтверждается тот же условный адресат — «поэт», а персонаж, о котором идёт речь, вероятно, — друг.

Сонет 119. Оригинальный текст

What potions have I drank of Siren tears,

Distilled from limbecks foul as hell within,

Applying fears to hopes, and hopes to fears,

Still losing when I saw myself to win!

What wretched errors hath my heart committed,

Whilst it hath thought itself so blessed never!

How have mine eyes out of their spheres been fitted

In the distraction of this madding fever!

О benefit of ill! now I find true

That better is by evil still made better,

And ruined love when it is built anew

Grows fairer than at first, more strong, far greater.

So I return rebuked to my content,

And gain by ill thrice more than I have spent.

И также видно, что примирения, пока, не произошло несмотря на то, что поэт продолжал покаяние, а, наоборот, поэт говорит о «разрушенной» любви.

Напоминаю, что ракурс анализа на адресность предполагает трактовку намёков только в плане последовательности и правдивости Шекспира, т.е. выделения в этих намёках только указаний на адресатов, но не предполагает полного объяснения значения этих намёков для сюжета. Описания последовательности обстоятельств должны быть только непротиворечивы предыдущим описаниям, чтобы дать основания для отнесения их к одному адресату. Значения этих же намёков для сюжета, т.е. сам сюжет, будут даны в анализе на соответствие фактам.

Поэтому, то, что можно видеть из текста сонета 119 в плане его адресности, не полностью отражает его место и значение в сюжете сонетов, также, как трактовки намёков других сонетов.

Но как только мы дойдём до сопоставления с фактами биографий, те же самые намёки Шекспира обретут удивительную стройность в своём полном объяснении.

Сонет 120

«Медицинские намёки» кончились.

Но понятнее не стало. Перед нами новый набор намёков на прежние известные нам обстоятельства. И без знания этих обстоятельств, объяснить намёки только по тексту сонета 120 невозможно.

В первом же катрене выясняется, что адресат когда-то совершил «давний грех», который сейчас поможет поэту, которого «согнёт его в дугу» от своей вины. О чём это? О чём угодно, если не знать предыстории. Но мы то её знаем.

Под «давним грехом» поэт понимает аналогичный своему грех адресата, т.е. его измену.

Размолвки по причине измены были с другом и отражены в сонетах 40—42, когда друг соблазнил возлюбленную поэта, и в сонетах 76—88, когда друг предпочёл чужие стихи.

Вряд ли теперь друг сам начал писать стихи, а поэт над ними посмеялся.

Поэтому остаётся только один аналогичный грех поэта — теперь, вероятно, поэт соблазнил возлюбленную друга?

Сонет 120. Оригинальный текст

That you were once unkind befriends me now,

And for that sorrow which I then did feel

Needs must I under my transgression bow,

Unless my nerves were brass or hammered steel.

For if you were by my unkindness shaken

As I by yours, y’have passed a hell of time,

And I, a tyrant, have no leisure taken

To weigh how once I suffered in your crime.

О that our night of woe might have rememb’red

My deepest sense, how hard true sorrow hits,

And soon to you, as you to me then, tend’red

The humble salve, which wounded bosoms fits!

But that your trespass now becomes a fee;

Mine ransoms yours, and yours must ransom me.

Но сейчас мы можем только констатировать факт того, что теперь друг высказал прямую претензию поэту в, аналогичном своему, поступке, чего он ранее не делал, ограничиваясь общими обвинениями поэта в измене.

Но интересна реакция поэта на эту прямую претензию. Пока обвинения были не конкретными, поэт каялся в «содеянном» (сонеты 117—119). Но теперь переживания друга по поводу поступка поэта представлены как плата друга за его измену поэту, равная тому «выкупу», что раньше заплатил поэт своими переживаниями за «грех» друга — But that your trespass now becomes a fee; Mine ransoms yours, and yours must ransom me.

Как видим, сюжет делает поворот — поэт перестал каяться в своих грехах. Ему теперь лишь больно смотреть, как переживает друг — «нервы не кремень и не металл».

Но причиной переживаний друга он называет теперь не только себя и свои измены, а, и самого друга, и его измены. Поэт, фактически, обвиняет друга и оправдывает себя, т.е. не принимает претензию друга, не отрицая при этом своего поступка.

Важно также отметить, что нет никаких сомнений (это прямо указано в сонете) в том, что события взаимной измены разнесены во времени. Сначала друг когда-то давно (в пределах времени знакомства), а теперь поэт совершили одинаковые поступки. Почему это важно, станет понятно при анализе на соответствие с фактами биографий, а пока нужно это просто запомнить.

Также очевидно, что самого примирения пока не произошло, т.е. фаза конфликтного настроения продолжается.

Сонет 121

Продолжает и развивает мысль предыдущего сонета 120 о том, что судить о чужих грехах можно только в мере своих собственных.

Это ещё один аргумент самооправдания перед другом и встречного обвинения ему в не безгрешности.

Сонет 121. Оригинальный текст

«Tis better to be vile than vile esteemed,

When not to be receives reproach of being,

And the just pleasure lost, which is so deemed

Not by our feeling but by others’ seeing.

For why should others’ false adulterate eyes

Give salutation to my sportive blood?

Or on my frailties why are frailer spies,

Which in their wills count bad what I think good?

No, I am that I am, and they that level

At my abuses reckon up their own;

I may be straight though they themselves be bevel;

By their rank thoughts my deeds must not be shown,

Unless this general evil they maintain:

All men are bad and in their badness reign.

Кроме того, поэт здесь отвергает все огульные обвинения в свой адрес — «как за дела не наши нас хулят».

В сонете присутствует намёк на «чужие фальшивые глаза», что ещё раз подтверждает информацию сонета 109 о неких сплетнях или подмётных письмах другу, которыми теперь поэт возмущается, как в сонете 109 просил не верить сплетням.

Это также подтверждает, что покаяние в своих грехах в сонетах 117—119 было только уловкой поэта перед не конкретными, огульными обвинениями друга.

Как только в сонете 120 обвинение стало конкретным, поэт тут же прекратил всякое покаяние и продолжает эту линию в сонете 121.

Но отношения с другом не восстановлены и настроение сонета отнюдь не благодушно.

Подводя итог, запомним, что череда сонетов 113—121 имеет два периода разных настроений: благодушный (сонеты 113—115) и конфликтный (сонеты 116—121).

Глава 2. Сонеты 122—126. Откровения разрыва

Череда сонетов 122—126 выделена в отдельную главу по причине разделяющего признака — смены тем в каждом сонете.

Пять сонетов — пять разных тем.

В отличие от череды сонетов 107—121, где единственная тема была характерна только сменой настроения, теперь каждый сонет отражает кардинальную смену обстоятельств его написания, как по отношению к предыдущим обстоятельствам сонетов 107—121, так и между собой.

Нас продолжают интересовать не только адресность сонетов, хотя смены адресата — друга поэта здесь не будет, но и признаки, разделяющие сонеты на периоды.

В череде сонетов 107—121 этим признаком было настроение единственной темы, что дало возможность выделить четыре периода.

В череде сонетов 122—126 нет необходимости исследовать настроение, так как смена темы, сама по себе, указывает на смену обстоятельств, т.е. — ещё на пять разных периодов в отношениях с другом.

Мы выделяем эти периоды, именно, в анализе на адресность, так как в дальнейшем, при анализе на соответствие с фактами биографий, нам необходимо будет решить задачу «неустранимого» противоречия в последовательном написании сонетов, т.е. признать написание параллельным после сонета 88, ещё задолго до того, как дойдём до анализа сонетов 107—126 на соответствие с фактами биографий.

Поэтому вся исходная информация, которая потребуется для решения, должна быть уже известна.

Сонет 122

Тема «выяснения отношений» сонетов 107—121 закончилась.

Разговоры о грехах и изменах в дружбе прекратились.

На смену им пришла тема «отданного дневника». Адресат вспомнил о своём дневнике, который он подарил поэту, и оказалось, что поэт не может этот дневник показать, т.к. он его отдал: «и потому я смел дневник отдать — Therefore to give them from me was I bold».

Сонет 122. Оригинальный текст

Thy gift, thy tables, are within my brain

Full charactered with lasting memory,

Which shall above that idle rank remain

Beyond all date, even to eternity;

Or, at the least, so long as brain and heart

Have faculty by nature to subsist,

Till each to razed oblivion yield his part

Of thee, thy record never can be missed.

That poor retention could not so much hold,

Nor need I tallies thy dear love to score;

Therefore to give them from me was I bold,

To trust those tables that receive thee more:

To keep an adjunct to remember thee

Were to import forgetfulness in me.

С одной стороны, противоречия смысла сонета 122 с предыдущим сонетом 121 нет, ведь «выяснение отношений» может быть продолжено по разным поводам, не только из-за измены, но и из-за «отданного дневника».

С другой стороны, ничто не заставляет ставить «измену» и «дневник» в один ряд, ведь, как известно, «после того» не означает «вследствие того».

Поэтому сейчас мы констатируем только изменение обстоятельств написания сонета, которые могут оказаться, отнюдь, не новыми.

Другими словами, для подтверждения адресата необходимо провести стандартный набор сопоставлений с другими сонетами.

Только одно сопоставление даёт основания для дополнительных выводов об адресате.

Как мы помним из сонета 77, поэт передал другу чистую тетрадь, чтобы тот вёл дневник.

Факт обратной передачи заполненного дневника поэту следует из сонета 122 и объясняет весь смысл этого процесса.

Нам известно из сонета 83, что в отношениях между поэтом и его другом были периоды, когда поэт вообще не писал сонетов другу («слог славы замер мой»).

Однако, друг был этим недоволен («Но Вы молчанье мне вменили в грех» (83)) и, весьма вероятно, что одним из оправданий поэта своему «молчанию» было то, что у него не было под рукой фактов жизни друга, которые он мог бы воспеть в сонетах.

Значит, друг должен записывать эти факты и отдавать эти записи поэту.

Поэт подарил другу тетрадь (сонет 77) и друг, прилежно её заполнив, отдал тетрадь поэту, которую поэт, на свою беду, потерял (сонет 122). — дополнительная неприятность для поэта на фоне и так не слишком радужных отношений с другом.

Но для нас важно, что это сопоставление указывает на адресата сонета 122 — друга поэта.

Сонет 123

Отсутствует обращение к известным адресатам, зато есть обращение ко Времени.

Сонет 123. Оригинальный текст

No! Time, thou shalt not boast that I do change:

Thy pyramids built up with newer might

To me are nothing novel, nothing strange;

They are but dressings of a former sight.

Our dates are brief, and therefore we admire

What thou dost foist upon us that is old,

And rather make them born to our desire

Than think that we before have heard them told.

Thy registers and thee I both defy,

Not wondering at the present, nor the past,

For thy records, and what we see, doth lie,

Made more or less by thy continual haste.

This I do vow and this shall ever be:

I will be true, despite thy scythe and thee.

Понятно, что Время не является намёком на некую новую личность в этой истории, поэтому сонет следует признать философским, написанным поэтом для собственного осмысления произошедшего взаимного с другом обмана.

Другими словами, сонет, хоть и не обращён, но посвящён другу.

Смысл сонета находится в русле только что закончившейся любовной истории. Как мы помним, эта история закончилась в сонетах 120—121 взаимными обвинениями друзей в обмане и, следовательно, в измене дружбе.

На примере сонета 123 можно видеть, что ограничение сюжета только последовательным написанием сонетов не даёт ответов на вопросы в процессе попыток его логичного трактования. Иллюстрацией этого служат следующие рассуждения.

Время помешало многим, и здесь, вероятно, намёк в том числе и на друга, понять, что они «восхищаются — therefore we admire» «старьём — What thou dost foist upon us that is old» и этим обманывают и себя, и других.

Но кем «восхищались» друг и поэт в этой истории, пока поэт не понял в сонете 123, что перед ним «старьё»? За ответом не надо далеко ходить — это была возлюбленная поэта (см. комментарий к сонету 120).

Эта оценка, казалось бы, решает вопрос о возможности появления личности новой возлюбленной у поэта и друга.

Другими словами, в этой истории задействована та же самая возлюбленная, из-за которой друзья поссорились в сонетах 40—42.

Но это не та же самая история, как мы помним из сонета 120.

Оценка возлюбленной, которой поначалу поэт «восхищался», выраженная намёками, дана достаточно жёсткая — «старьё».

Поэтому из сонета 123 можно сделать вывод, что поэт кардинально поменял отношение к возлюбленной.

Но может ли такое быть в рамках нашей логики?

Ведь мы считаем Шекспира последовательным в отношениях к адресатам. Противоречие этому основополагающему принципу очевидно в такой трактовке сонета.

Но тогда, если такая трактовка неверна, и поэт намекает вовсе не на возлюбленную, то возникает вопрос: на кого или на что он, тогда, намекает?

Ведь предмет для первоначального «восхищения», перешедшего потом в свою противоположность — презрение, становится неясным.

Ни один из других, ранее известных, адресатов также не подходит под эту характеристику, если рассматривать его с позиций последовательности Шекспира. Следовательно, получается, что мы имеем дело с чем-то или кем-то новым? Что же перед нами, либо отвлечённое фантазирование на новую тему, никак не связанное с предыдущими событиями, либо новый персонаж, которого мы до этого не встречали в сонетах?

Признать здесь отвлечённое фантазирование, что означало бы возврат в то место, где решения не существует, не позволяет выбранное направление исследования, — сонеты являются описанием жизни.

В сонете 123 мы также видим прямое подтверждение, изложенным в главе, основаниям, именно, для этого направления, хотя таких подтверждений для этих оснований и не требуется.

Шекспир утверждает, что он «не поддастся хроникам», которые ведёт само Время.

Значит, Шекспир считает, что его записи, не просто смогут заменить «хроники», не просто будут им равноценны, но будут лучше и правдивее.

Другими словами, его «вызов» Времени заключается в том, что он сам создаст свою «хронику» событий своей жизни.

И хотя не сказано, в каком виде Шекспир собирается вести эти «хроники», но по факту того, что он делает это заявление в сонетах, можно с большой вероятностью считать, что сонеты и являются этими «хрониками».

Кроме того, второй основополагающий принцип — правдивость Шекспира, не позволяет ему выдумывать то, чего не было, другими словами, фантазировать невесть о чём вперемешку с правдивыми сонетами.

Примечательно, в свете этого, что, именно, в сонете 123 Шекспир «клянётся» «быть правдивым», что также подтверждает основания для применения в анализе этого принципа, хотя он выведен совсем не из этого.

Признать нового персонажа было бы возможно, если бы поэт прямо не указывал в сонете, что этот персонаж нам уже был известен ранее («старьё») и им восхищались, как новым, а теперь оказалось, что он был, всего лишь, «одет в бывшее» Временем.

Но из «прошлых» персонажей только к возлюбленной был обращён один сонет, где, именно, Время «вновь открыло гордости предмет», т. е. возлюбленную для поэта, «сохранив ревниво» её перед этим, как сокровище — это сонет 52. Весьма вероятно, раз других указаний в других сонетах просто нет, что претензия ко Времени в «подсовывании» «старья» в сонете 123 связана с тем же, сначала «сохранённым» Временем, а затем «вновь открытым» им же в сонете 52, персонажем, т.е. с возлюбленной поэта.

Тогда сонетом 52 ещё раз подтверждается, что возлюбленная была одной и той же женщиной в обеих любовных историях.

Но не кажется ли вам, что мы вернулись туда, откуда начали свои рассуждения? Как теперь снова быть с последовательностью Шекспира, вопреки нашей логике, поменявшего отношение к адресату? Как потом опять быть с правдивостью Шекспира, вопреки нашей логике, «правдиво» указывающего на адресата, который им быть не может?

Пока неясно, ведь круг замкнулся и выход из него не найден.

Попробуем исследовать не персонажей сонета, а его обстоятельства.

Другими словами, попробуем считать «старьё» намёком не на персонажа, а на обстоятельства. Зададим те же вопросы в той же последовательности, заменяя персонажа на обстоятельства. Какими обстоятельствами «восхищались» поэт и его друг в этой истории?

О том, что друг чем-то восхищался нигде нет никаких указаний.

Но зато есть множественные указания на недовольство друга отношениями с поэтом, например, сонеты 109—112, 116—121.

«Восхищёнными» можно было бы назвать некоторые сонеты из череды 107,108, 113—115, где поэт повествует о своём отношении к другу, но большинство сонетов этой истории 107—121 посвящено выяснению отношений, а, значит, «восхищения» поэта в отношении друга прекратились задолго до сонета 123.

Считать, что отношения с другом к сонету 123 ухудшились настолько, что поэт, именно, их презрительно назвал «старьём», не позволяет предыдущий сонет 122, где поэт заверил друга в своём расположении «на долгий срок, до окончанья дней», т.е. уже после разрешения конфликта в сонетах 120—121.

Кроме того, только в сонете 120 выяснилось, что поэт и его друг совершили одинаковый «грех» — каждый из них втайне от другого, имел любовные отношения с одной и той же женщиной.

Этого достаточно для того, чтобы считать, что и поэту, и его другу эта женщина нравилась, т.е. они оба «восхищались» ей, как мы и сделали, когда ранее исследовали персонажей сонета.

Но этого совершенно недостаточно для того, чтобы сделать вывод о восторженных отношениях с возлюбленной, как поэта, так и его друга, ведь сама возлюбленная тоже имела право на любые чувства в отношении «восторгов» друзей. Понятно, что отношения с двумя мужчинами, не могли быть для неё абсолютно одинаковыми — кому-то из них в чём-то она, наверняка, отказывала, отдавая предпочтение другому.

Но о характере отношений с возлюбленной в этой истории нет вообще никаких указаний в череде сонетов 107—121.

Другими словами, перед нами ещё одна загадка: в сонете 120 взаимный «грех» уже вскрылся, т.е. обстоятельства отношений с возлюбленной приближаются к завершению, в сонете 123 поэт намекает на некие недавние обстоятельства, как на «старьё», а сонетов, где все эти обстоятельства были бы показаны и объяснены, не существует.

Отношения с возлюбленной вполне могли восприниматься поэтом с «восхищением».

«Только что рождённый», новый виток отношений с ней, после первой её измены в сонетах 40—42 с другом поэта, начался в сонете 52. Логична в сонете 52 благодарность поэта Времени, что именно оно, просто своим течением, уладило тот конфликт, «сохранив» для поэта возлюбленную.

Но последующие сонеты 56—60 к возлюбленной показали, что она отнюдь не «восхищённо» воспринимала ухаживания, относилась к поэту снисходительно.

Потом была разлука и сонеты отразили переживания поэта.

Потом, при встрече с возлюбленной, к ней были обращены сонеты 89—93, где поэт выступал в роли обиженного просителя, никакого «восхищения» от этого также не испытывая.

Только сонеты 99 и 106 можно было бы отнести к «восхищённым», хотя их настроение скорее похоже на благодушие, т.е. по крайней мере, в них нет указаний на проблемы в отношениях. И всё, больше сонетов о «новом» витке отношений с возлюбленной нет.

И вдруг, сразу, без перехода и объяснений, этому «новому» в сонете 123 даётся презрительная характеристика «старьё».

Конечно, отношения поэта с возлюбленной могли испортиться после того, как вскрылись её отношения с другом поэта.

Ведь, хотя в сонете 120 есть указание, что отношения возлюбленной и друга стали известны поэту, но в нём нет указаний на то, что такое известие задело чувства поэта к возлюбленной.

Наоборот, сонет 120 отразил готовность поэта признать виновным себя, т.е. пожертвовать ради друга отношениями с возлюбленной, отказаться от неё, так, как будто, эти отношения для него ничего не значили.

Но, если поэт так спокойно готов отказаться от любви, то была ли любовь?

А если любви не было, то зачем так унижать возлюбленную? Зачем так переживать в сонете 123 об отношениях, которыми в сонете 120 не дорожил?

Тем более это странно на фоне благодушных последних сонетов 99 и 106 к возлюбленной, ведь всё указывало на то, что отношения налаживаются. Ответов на эти вопросы нет, так, как будто, перед нами отсутствует существенная часть обстоятельств.

Вопрос о последовательности Шекспира в этих обстоятельствах не имеет ответа, но, исключительно, потому, что отсутствует предмет для сопоставления.

Вопрос об отвлечённом фантазировании имеет тот же ответ, что и при исследовании персонажей — такое фантазирование находится за пределами возможности получить решение.

Примечательно, в свете несущественности отвлечённого фантазирования, видеть, как это положение влияет на анализ сонетов.

Ведь признание существенности отвлечённого фантазирования или, другими словами, фантазии поэта в сонетах, закрывает сразу и, главное, корректно, все предыдущие и последующие вопросы.

Их, просто, не существует в ситуации, когда возможно «фантазирование» Шекспира в сонетах, так как все нестыковки как раз и объясняются свободным отвлечением фантазии поэта.

Но если существует корректное объяснение всему, то зачем искать что-то другое?

И не ищут, ведь кажется, что проблемы нет!

Другими словами, признав фантазию существенным признаком, увидеть проблему невозможно.

Только отказ от возможности фантазирования Шекспира в сонетах позволяет увидеть и поставить проблему, ведь только тогда возникают вопросы, на которые необходимо найти другие корректные ответы.

Забегая вперёд, скажу, что вопросы, которые мы рассматриваем в анализе сонета 123, являются предпосылками в решении проблемы последовательного написания сонетов после сонета 88.

Решению проблемы, т.е. признанию написания параллельным, будет посвящена отдельная глава, когда все предпосылки, а это — не только вопросы сонета 123, будут известны.

На этом же этапе я могу сказать, зная решение, что найти его без этих предпосылок, которые становятся видны только в случае отказа от признания существенной фантазии Шекспира в сонетах, представляется мне нереальным. Анализ движется по выбранному направлению — сонеты есть описание жизни, и только на этом направлении находит и других адресатов, и сопутствующие проблемы, которых, естественно, не может быть чётко видно с другого направления — сонеты есть фантазия, а на самом этом другом направлении их, просто, нет.

На вопрос о новых обстоятельствах, оказавшихся «старьём», можно ответить только в рамках доступной информации сонетов 120 и 123, в которых прямо указано на схожие обстоятельства ранее и теперь, нанёсшие друзьям одинаковые «раны сердца» (сонет 120).

Такие обстоятельства отражены в сонетах 40—42, откуда следует считать «раной сердца» поэта измену возлюбленной с другом.

Тогда в сонете 120 слова «потрясены моим Вы злом, как Вашим я» указывают на «рану сердца» друга — измену возлюбленной с поэтом.

Попутно понятно, что «раны сердца» друзей не могли быть чем-то другим, например, просто приятным времяпрепровождением одного без другого, ведь разлука никогда не мешала их дружбе (сонет 39).

Но «рана» одного вызвана «злом» другого (сонет 120) и, значит, она нанесена не посторонними субъектами новых одинаковых развлечений друзей.

К тому же в сонетах нет вообще таких историй их развлечений.

Тогда получается, что ситуация в сонетах 40—42 и ситуация в сонете 120 не точно одинаковы, а зеркальны.

Друзья поменялись местами в этих двух историях так, как будто, реальность поменялась со своим отражением в зеркале.

Намёк сонета 123 на «старьё» не противоречит этому, выше реконструированному, сюжету, к сожалению, никак не подтверждённому ничем, кроме сонета 120.

Но объяснение, хоть и слабое, найдено, а, значит, найден и выход из замкнутого круга.

Если «старьё» не является намёком на персонажа, т.е. возлюбленную, а только — на обстоятельства, то получается, что друг имел свою возлюбленную — другую женщину, не бывшую возлюбленную поэта, а поэт её соблазнил.

Готовность поэта принять вину на себя в сонете 120, только подтверждает такой расклад.

Однако, в этом раскладе смущают несколько обстоятельств.

Во-первых, претензия в сонете 123 ко Времени, которое поставило поэта в «старые» обстоятельства, в которых поэт повёл себя не лучшим образом по отношению к другу, становится самооправданием поэта перед самим собой, что странно смотрится в свете вины поэта перед другом — не перед тем оправдывается, не того (Время) виноватого обвиняет, собирается исправить ситуацию от причинения собственного «зла» другу, «не поддаваясь хроникам», т.е. всё правдиво записав.

А другу то, что, с этого? Сонет, который в раскладе, когда поэту не за что было оправдываться, т.е. считалось, что возлюбленная его и друга — одна и та же женщина, был вполне адекватен ситуации, теперь стал порождением вопросов, на которые нет ответа.

Во-вторых, приобретают новый смысл слова сонета 121 «как за дела не наши нас хулят».

Если в раскладе с одной и той же возлюбленной, незнание поэта касалось отношений его возлюбленной с его другом, то теперь, в раскладе с разными возлюбленными, получается, что поэт, соблазняя и в итоге соблазнив возлюбленную друга, также не знал, кем она является для друга.

Но если в соперничестве из-за одной женщины друг был заинтересован в том, чтобы сохранить в тайне от поэта свои отношения с его возлюбленной, то в раскладе с двумя возлюбленными скрытность друга более, чем странна, когда поэт у него на глазах ухаживает за его возлюбленной, а потом её ещё и соблазняет. И только после этого друг сообщает, что эта женщина является его возлюбленной.

Сонет 121, вполне адекватный раскладу с одной возлюбленной, становится ещё одним источником вопросов в раскладе с разными возлюбленными.

В-третьих, вся «новая» предыстория сонету 123 отношения поэта со своей возлюбленной, в период от сонета 52 до сонета 106, становится не относящейся к делу. Но тогда перед нами только факт нанесения поэтом «зла» своему другу в сонете 120 и всё, а взамен предыстории нет ничего.

Ухаживания поэта за возлюбленной друга никак в сонетах не отражены, как будто, их и не было, хотя сюжет сонета 120 предполагает, что были.

Популярная версия, что в этой истории задействована женщина по профессии одной из портовых таверн Лондона, хотя и объясняет отсутствие стадии ухаживаний в отношениях поэта с возлюбленной друга, но противоречит зеркальности обстоятельств с любовной историей сонетов 40—42, ведь возлюбленная поэта не была доступной женщиной лёгкого поведения (была часто недоступна поэту и не только поэтому).

К тому же, вряд ли, друг так переживал бы из-за того, что доступная женщина поменяла любовного партнёра, если она делала это постоянно.

Но факт переживаний друга установлен в сонете 120 и назван там же «адскими муками».

В-четвёртых, правдивые записи уже производятся (сонет 123), но где они?

Будут сделаны потом, когда все события, образующие единый сюжет, завершаться? Значит, из последующих сонетов мы узнаем, как развивался этот сюжет и какое участие принимали в нём друг и возлюбленная?

Другими словами, в сонете 123 Шекспир ставит нас в известность, что его сонеты это — пусть и правдивая, но литературная обработка событий, произошедших гораздо раньше, чем были написаны соответствующие сонеты по их мотивам?

Пока ответов нет, но не на долго. Очевидно, что последующие сонеты либо подтвердят, либо опровергнут эти предположения.

Как видим, пока мы не можем безоговорочно принять ни один из реконструированных сюжетов, т.е. не можем считать возлюбленную поэта и друга ни одной той же женщиной, ни разными, не можем считать, что «старьё» является намёком ни на персонажа, ни на обстоятельства.

Одно корректное объяснение этому — перед нами фантазия поэта — нас не устраивает, мы ищем другое, но также корректное объяснение.

Сонет 124

Сонет опять является философским, ведь обращения к адресату нет.

Поэт находится в ситуации осмысления, только что закончившейся, любовной истории, его размышления о роли Любви в отношениях людей разного статуса являются указанием на то, что участники этой истории занимали разное общественное положение.

Сонет 124. Оригинальный текст

If my dear love were but the child of state,

It might for Fortune’s bastard be unfathered,

As subject to Time’s love, or to Time’s hate,

Weeds among weeds, or flowers with flowers gathered.

No, it was builded far from accident;

It suffers not in smiling pomp, nor falls

Under the blow of thralled discontent,

Whereto th’inviting time our fashion calls;

It fears not Policy, that heretic,

Which works on leases of short-numb’red hours,

But all alone stands hugely politic,

That it nor grows with heat, nor drowns with show’rs.

To this I witness call the fools of time,

Which die for goodness, who have lived for crime.

Верный перевод «the child of state» — «ребёнок статуса», т.е. если положение в обществе определяло бы возможность рождения Любви.

Тогда «трава» и «цветы» как раз и являются разными «статусами», среди которых и предполагалось рождение Любви.

Но тогда было бы невозможно для Любви родиться цветком среди травы, т.е. каждому «статусу» уготована была бы своя «любовь».

Но Любовь — не ребёнок Статуса и Фортуны, т. е. Случайности, а потому перед ней равны все «статусы», и она не случайна.

Любви даны ценности, которые невозможно уничтожить ничем, и она — не раболепие и помпезность.

Всё это доказывает, по мнению поэта, не случайность Любви, протекцию и защиту Любви в этом мире высшими силами.

Это видно в том, что даже самые злостные грешники — «шуты Времени» — умирают во имя Любви, ведь своей смертью они уменьшают пространство Греха и Злобы, т.к. отдают Любви это пространство.

Конечно, ссора друзей не исключена, и могла бы быть причиной отсутствия обращения к другу, но тон и смысл сонета 122, который был написан уже после того, как всё прояснилось с возлюбленной, указывает на то, что поэт не желает разрыва с другом.

В свете вопросов сонета 123, ответов пока не видно.

Хотя сонет 124 и мог бы быть прологом к той «правдивой» истории, которую поэт ранее «клялся» нам поведать.

К сожалению, самой этой истории мы в анализе на адресность так и не увидим.

Сонет 125

Тема опять сменилась, что указывает на очередную смену обстоятельств написания сонета. Обращение к адресату снова присутствует, что также говорит об изменении обстоятельств.

Судя по тексту сонета, друг предложил поэту быть в своей свите и нести балдахин: «что мне б дало, носи я балдахин — Were’t aught to me I bore the canopy».

Также в сонете 125, наконец то, видим подтверждение и статуса друга.

Привилегией появляться под балдахином в местах, где невозможно встретить короля, обладали герцоги, маркизы и графы. При этом только герцог обязан был всегда следовать этой привилегии, дабы не уронить своего достоинства.

Остальные могли позволить себе появляться под балдахином и рядом с герцогом или маркизом, но обычно не делали этого, соблюдая негласный «кодекс уважения». Так, например, графы вели себя, находясь в Лондоне. Но в своих владениях графы не отказывались от этой привилегии.

Поэтому предложение поэту «нести балдахин» могло означать одновременно и предложение переехать в графские владения, бросить все свои занятия в Лондоне, доказав, что все «факты» неверности были ложью.

Но бросить всё, ради друга, поэт не желает, не понимая, почему он должен, вообще, что-то доказывать.

Сонет 125. Оригинальный текст

Were’t aught to me I bore the canopy,

With my extern the outward honouring,

Or laid great bases for eternity,

Which proves more short than waste or ruining?

Have I not seen dwellers on form and favour

Lose all, and more, by paying too much rent,

For compound sweet forgoing simple savour,

Pitiful thrivers, in their gazing spent?

No, let me be obsequious in thy heart,

And take thou my oblation, poor but free,

Which is not mixed with seconds, knows no art,

But mutual render, only me for thee.

Hence, thou suborned informer! a true soul

When most impeached stands least in thy control.

Кстати, отказ поэта от предложения войти в свиту графа также указывает только на дружеский характер отношений — ещё одно подтверждение выводов, сделанных на основе других сонетов.

Поэт хочет остаться «хоть бедным, но свободным» и прямо об этом говорит. Между друзьями опять возникло недопонимание.

В свете вопросов сонета 123 в «правдивой» истории, обещанной там, происходит либо начало повествования (после пролога в сонете 124), что говорит о том, что она началась после того, как друг получил графский титул, либо, пока необъяснимый, уход в сторону.

Частичный ответ мы получим уже в следующем сонете 126, где сюжет, сделает ещё один поворот, после чего сонеты другу в этой истории закончатся, оставив нас с ещё одним набором вопросов.

Сонет 126

Ещё одна смена темы, а значит, ещё одна смена обстоятельств.

«Правдивая» история, «обещанная» сонетом 123, становится либо не «правдивой», либо не этой историей и с другим персонажем.

Продолжения этой линии сюжета мы не найдём в последующих сонетах, что указывает на то, что она, как было до этого во многих сонетах, является только отражением тех обстоятельств, в которых был написан сонет.

Сонет 126 отражает обиду поэта, которая выражена в том, что он предсказывает другу то, в чём во многих сонетах разубеждал — а именно, что другу всё-таки не избежать расчёта по счетам Времени.

Молодость друга — не вечна, а стихи как средство для её сохранения в веках даже не упоминаются.

Сонет 126. Оригинальный текст

О thou my lovely boy, who in thy power

Dost hold Time’s fickle glass, his sickle, hour;

Who hast by waning grown, and therein show’st

Thy lovers withering as thy sweet self grow’st;

If Nature (sovereign mistress over wrack),

As thou goest onwards still will pluck thee back,

She keeps thee to this purpose, that her skill

May time disgrace, and wretched minutes kill.

Yet fear her, О thou minion of her pleasure,

She may detain, but not still keep, her treasure!

Her audit (though delayed) answered must be,

And her quietus is to render thee.

Но чем вызвана обида? Как всегда, очередной размолвкой.

Новая встреча друзей началась с недопонимания — поэт отказался войти в свиту друга и «нести балдахин» (сонет 125).

Кроме того, друг опять вспомнил о «купленном осведомителе» (сонет 125), т.е. о неких надуманных обстоятельствах неверности поэта дружбе (сонеты 109, 117—119).

Как видим, объяснение находится не в том, что началась какая-то новая «правдивая» история, у которой нет продолжения, а в том, что продолжается и, возможно, заканчивается прежняя.

Если бы это не был последний сонет, после которого были бы ещё сонеты этому адресату, то можно было бы говорить о знаке смены адресата, ввиду «разворота» утверждения на противоречии. Но сонет 126 — последний «мужской» сонет и этот «разворот» кажется необъяснимым.

Друг не захотел больше быть «прекрасным мальчиком» после того, как получил графский титул? А поэт не видел для себя другой роли в их отношениях, кроме учителя — «нести балдахин» было не для него — чем не повод, чтобы прекратить сонеты другу?

Также, в свете нашей логики, нарушение принципа «последовательности» Шекспира, изменившего отношение к адресату, может быть логичным к этому адресату только в последнем сонете, в котором отразились обстоятельства окончательного разрыва прежних отношений.

Подводя итог, необходимо запомнить, что череда сонетов 122—126, помимо пяти периодов разных обстоятельств, отразила, на данном этапе, вопросы к основополагающим принципам нашего анализа на адресность — к «последовательности» и к «правдивости» Шекспира.

К сожалению, ответов мы не узнаем, пока не закончим анализ на адресность всех сонетов и не начнём анализ на соответствие фактам биографий.

Глава 3. Сонеты 147—154. Отречение от клятв

Сонеты 147—154 выделены в отдельную главу не только потому, что нас продолжает интересовать адресность, хотя смены адресата — возлюбленной поэта здесь не будет, но и потому, что они содержат последний признак, позволяющий обосновать параллельное написание сонетов — периоды аналогичных обстоятельств. Самого обоснования здесь не будет, так как для этого потребуется отдельная глава и все признаки, отмеченные в других чередах сонетов, собранные воедино.

Сонет 147

Возобновилось обращение к адресату, что указывает на новый период аналогичных обстоятельств.

Сонет 147. Оригинальный текст

My love is as a fever, longing still

For that which longer nurseth the disease,

Feeding on that which doth preserve the ill,

Th’uncertain sickly appetite to please.

My reason, the physician to my love,

Angry that his prescriptions are not kept,

Hath left me, and I desperate now approve

Desire is death, which physic did except.

Past cure I am, now reason is past care,

And frantic mad with evermore unrest,

My thoughts and my discourse as madmen’s are,

At random from the truth vainly expressed:

For I have sworn thee fair, and thought thee bright,

Who art as black as hell, as dark as night.

Адресата легко узнать по признаку внешности «черна — Who art as black», что связывает его с адресатом предыдущих сонетов 127, 131, 132 — возлюбленной поэта.

Сонет 148

Сразу обращает на себя внимание перекличка сонета 148: «О cunning love, with tears thou keep’st me blind — о, хитрая любовь, слепишь слезами», с сонетом 34, посвящённом возлюбленной, и сонетом 113, посвящённом другу поэта.