Бесплатный фрагмент - Сон осеннего леса

Приход наш и уход загадочны — их цели

Все мудрецы земли осмыслить не сумели.

Где круга этого начало, где конец,

Откуда мы пришли, куда уйдем отселе?

Омар Хайям

Откуда я пришел, не знаю,

Не знаю я, куда уйду,

Когда победно отблистаю

В моем сверкающем саду.

«Credo», Николай Гумилев

Глава первая

Ризван остановил машину на обочине горной дороги, ведущей в Пиркули, чтобы насладиться свежим лесным воздухом. Деревья были одеты в свои наилучшие золотисто-багряные наряды осеннего сезона. Местами зеленое покрывало травы и кустов только подчеркивало роскошное красно-желтое убранство природы. Убранство, впрочем, знаменующее увядание и скорый конец, необходимый для возрождения в новом году.

Ризван не переставал поражаться природе и ее законам. «Отыскать бы вот только художника, нарисовавшего эту картину, — думал он. — Но, очевидно, в этой жизни не суждено сделать это».

Он любил наслаждаться красотой осени. Это был его любимый сезон. Правда, раньше он любил лето. В детстве все было по-другому. Он приезжал к дедушке и бабушке в Пиркули летом, на школьные каникулы. Тогда радость лета была связана с длительными трехмесячными школьными каникулами. Теперь оставалось только прокручивать воспоминания в памяти, словно киноленту хроники какого-то поистине сказочного прошлого. А ведь все оставалось тем же: горы, река, пруд недалеко от дома, деревья. Но давно покинули этот мир и родители, и дедушка с бабушкой. Ризван прикинул — последние школьные каникулы он провел здесь двадцать четыре года назад. В этом году ему стукнуло сорок.

Воспоминания… Опять они стали душить его… Никак не может избавиться от их тяжести. Вот живут же люди, не задумываясь о прошлом, легко, весело, предвкушая только радости сегодняшнего дня, подумал Ризван. Конечно, у него в сегодняшней жизни не все гладко. Но, наверно, это не причина для столь длительных погружений в прошлое.

В Пиркули он не был уже три года. Он приезжал в Баку в год смерти матери и на один день махнул в Пиркули, чтобы договориться с соседом по даче и поручить ему присматривать за домом. Младший брат Ризвана ввиду финансовых затруднений тоже собирался покинуть Баку и уехать с Ризваном во Владивосток, где тот жил уже почти пятнадцать лет. Некому было присматривать за дачей, а продавать Ризван ее тогда не решился, и времени не хватило.

У нас отношение к недвижимости другое, подумал Ризван. Мы с трудом расстаемся с домами, где выросли. Всегда возникает мысль: «Это отцовский дом».

Нет, современная жизнь с ее рыночными отношениями диктует практицизм и целесообразность. Может, это и к лучшему. Ведь этот дом для Ризвана превратился в такой груз воспоминаний, одновременно святых и грустных. Теперь ему трудно от дома избавиться, но он почти решился его продать. Он бы оставил дом подрастающему поколению, но, увы, единственный сын Ризвана остался с матерью во Владивостоке. Для него этот дом был чужой и ничего не значил.

Ризван завел «Ниву» и поехал мимо знакомой красоты. Рядом с его дачей жили их старые приятели — друзья его дедушки с бабушкой. Хозяина соседней дачи звали Махмуд. Он был доктором физико-математических наук и долгие годы работал в одном из научно-исследовательских институтов Академии наук.

Ризван позвонил к ним домой в Баку и выяснил, что почти вся семья здесь. Для осеннего сезона это было необычно. Сам Махмуд любил часто проводить время здесь, но всей семьей это было делать трудно — все работали, а именно его дочь и сын.

Дочь Ульвия и сын Гасан — друзья его детства, с которыми Ризван скакал по лесам и полям…

Все повторяется каждый раз, когда он приезжает сюда. И время будто замедляется здесь — есть какая-то неторопливость в сельской жизни.

Ризван остановил машину и вышел. Ему надо было вначале взять ключи от дома у соседа, с которым он договорился, чтобы тот присматривал за его дачей. Ворота отворил внук.

— Дедушка болен, уже два месяца почти не встает с постели, — ответил тот на вопрос Ризвана, как здоровье Гамид-аги.

— Я хотел бы его видеть.

Они прошли в дом. Гамид-ага лежал в небольшой комнате, на тахте. Одна из его невест прибирала комнату. У него была большая семья, двое из семи детей жили здесь с семьями. Одна на первом этаже, другая на втором.

«Большая семья — это много проблем и разговоров, но это и много заботы о тебе, когда ты состаришься. Это и есть ценность традиционной семейной жизни», — подумал Ризван.

Гамид-ага узнал Ризвана.

— Приехал, — пролепетал он слабым голосом. — За твоим домом мои внуки присматривают… Все в порядке.

Он замолчал и посмотрел в потолок. Какие мысли пришли ему в голову, подумал Ризван. Как плохо быть старым и немощным. Лежать вот так… Остается только вспоминать о прошедших днях… Ризван подумал, что как хорошо, что он …пока… молод. Правду сказал один из писателей: «Пока ты молод, ты бессмертен». Гениально.

Ризван начал рассказывать Гамид-аге о своей жизни во Владивостоке. Он говорил, говорил и в конце сообщил:

— Вот приехал сюда… Думаю… может, продать дом. Я стал редко сюда приезжать. Мне тут ловить нечего, вы же знаете.

— Твой брат?..

— Мой брат собирается со мной уехать. Жить ему сложно в Баку.

— В Баку тоже сложно?

— Хорошую работу сейчас сложно найти всем. Заработать, я имею в виду бизнес, еще сложнее. Правда, в России тоже нелегко. Нас, черных, как они нас — кавказцев — называют, там не любят. Но у меня есть немало знакомых. Меня оттуда не погонят. Жена у меня русская… Ее родственник работает в мэрии Владивостока на большой должности. В общем…

— Сжигаешь мосты…

Ризван замолчал на минуту. Стал обдумывать ответ.

— Зачем? В Баку мы квартиру продавать еще не собираемся… А что мне тут делать? Мой сын обычно ездит в Японию, Сингапур или Малайзию. Здешние места его не интересуют. Он же вырос в других условиях, вы же знаете… У меня почти нет времени. Дом стоит. Тоже нехорошо, когда в нем нет жизни.

— А какая в нем жизнь была!

— Да-а! — вздохнул Ризван. — Ладно, загляну еще.

— В кухне у тебя была плита… Мы ее взяли… наша совсем испортилась… Я сейчас скажу… вернут.

— Держите у себя. У нас в доме должен быть примус.

Ризван бросил взгляд на более чем скромное убранство дома Гамид-аги.

— Мне точно сейчас плита не нужна…

Ризван вышел во двор и глубоко вдохнул воздух. Хорошо быть здоровым. Не так много нужно для счастья.

Вновь осмотрев более чем скромный дом Гамида и подумав о крепости его большой семьи, Ризван неожиданно заключил, что они, может, и живут счастливо. Счастье именно в этой тихой неторопливости сельской жизни, где ты можешь вдыхать каждый день свежий горный воздух. Впрочем, Ризван был далек от ежедневных трудностей сельской жизни с постоянными отключеньями электричества, недостатком заработка и прочего.

Он вошел во двор своего дома и на несколько минут замер. Смотрел на окна, крышу… Виднелись признаки распада. Когда в доме никто не живет, он начинает медленно умирать — перестает питаться энергией, исходящей от живых людей.

Совсем ветхим стало маленькое укрытие в углу двора, где находился тендир — традиционная печка для хлеба. Он всегда с интересом смотрел в детстве, как бабушка кладет лепешки на стены тендира. Здесь же недалеко было приспособление для выжимания виноградного сока. Его дед делал вино.

Ризван подошел поближе к дому. Оконные рамы гнили. Темно-серая древесина местами была сильно изъедена насекомыми. «В таких местах необходимо своевременно красить деревянные покрытия», — подумал Ризван. В нем заиграл строитель.

Дом состоял из двух этажей. На первом этаже находилась кухня, большая гостиная и подсобное помещение. На втором этаже были три спальные комнаты. Первый этаж на четыре кубика возвышался над землей, и к входу вели небольшие ступеньки, сделанные из бетона. Ризван помнил, как много лет назад дед решил снять сгнившие деревянные ступеньки и заменить бетонной кладкой. Теперь две большие трещины располагались на этой кладке, сквозь которые прорастала трава.

Ризван открыл дверь и несмело вошел.

Первое впечатление было удручающим — дом без жизни. Нет, не мертвый, но без жизни. Очевидно, что Гамид поручал регулярно проветривать помещения — не было затхлого запаха. Все было аккуратно сложено — никакого беспорядка, заброшенности.

Перед глазами Ризвана замелькали кадры детства. Завтраки за столом с дедушкой и бабушкой — сладкий чай, традиционный сыр мотал, масло и тендир. Жизнь здесь кипела пятнадцать лет назад, двадцать и даже сто лет назад. Дом был построен еще в прошлом веке.

«Когда-то здесь жили мои предки, — подумал Ризван. — А триста лет назад на месте этого дома был другой. И там тоже люди жили… Все кануло в вечность. От нее не осталось следа. Бесследно исчезли люди, тысячи и миллионы людей».

Ризван вспомнил, что он где-то прочел, что на Земле до сих пор жило в общей сложности приблизительно восемьдесят миллиардов людей. Из них в памяти человечества осталась пара сотен известных политиков и деятелей искусства и науки. А все остальные, которые так же двигали машину жизни, исчезли бесследно. «Кто помнит моего дедушку? Может, сотня людей. Через сто лет, когда все они умрут, так же как и я, его некому будет вспомнить», — думал Ризван, и на душе стало невыносимо тоскливо. Он даже стал жалеть, что приехал сюда.

Ризван поднялся на второй этаж и вошел в одну из спален. В комнате стоял платяной шкаф и большая железная кровать. Это была его комната.

Он сел на кровать, пружины тотчас заскрипели.

Посреди этой печали ему пришла озорная мысль, что интересно на такой кровати заниматься любовью. «А ведь занимались же мои предки этим делом. Какое счастье испытывали они при этом! Думали о предстоящей жизни. И наступил тот день, когда они исчезли вместе со своими мыслями и надеждами…»

Он подошел к шкафу. Зеркало совсем поблекло, и местами виднелись только очертания светотеней сквозь матовую поверхность, словно через запотевшее стекло.

Все блекнет…

В шкафу он обнаружил шесть старых журналов «Иностранной литературы». Он вспомнил, с каким интересом он в школьные годы читал этот драгоценный для него журнал — частичку информации о заграничной жизни, такой возбуждающей, интригующей, желанной и почти недоступной в советское время.

В первом журнале он увидел произведение аргентинского писателя Кортасара. Оно ему не понравилось, несмотря на интригующую критику. Это был роман о путешествии на лайнере — очень скучный… Он его тогда не понял. И вообще, он любил динамичные произведения. В этом же номере были также помещены работы бразильца Жоржи Амаду и британца Джеймса Олдриджа. Оба писателя были членами коммунистических партий в своих странах, и Советы их часто печатали. Джеймс Олдридж, кажется, только и жил на гонорары от Советского Союза. Ризвану все равно он нравился.

Во втором номере он, к своему удовольствию, увидел «Сто лет одиночества» Габриеля Маркеса. Вообще, в этом журнале печаталось много произведений латиноамериканских писателей. Ризван обожал Маркеса и прочел все его произведения.

Далее он нашел несколько книг. «Дочь Монтесумы» — эта увлекательная и грустная книжка о жизни англичанина, попавшего вместе с конквистадорами в Америку, — была одной из его любимых книг детства. А вот и «Принц Флоризель» Стивенсона. Он воображал себя Флоризелем и в своих бурных фантазиях пытался перенести Флоризеля-себя в современную жизнь.

Он поднял пожелтевший номер журнала «Вокруг света». Это был номер с очерками о Бразилии. Живо в голове ожили картинки Рио-де-Жанейро, Пеле, Амазония. В журнале была фотография полуобнаженной танцовщицы самбо. Ризван улыбнулся: сколько страсти он испытывал, глядя на этот смуглокожий объект юношеского термоядерного желания.

Последним он достал роман Мопассана «Милый друг». Помнится, бабушка как-то отняла эту книгу у него. Хоть и читать по-русски она не умела, но у нее была интуиция на «аморалку». «Еще не время», — сказала она. Потом эту книгу ему дала Ульвия. Он прочел и обсуждал с ней этот роман, как и много других.

В шкафу лежало также несколько книг на азербайджанском языке — стихи Сабира, сборник рассказов Джалила Маммедкулизаде. Благодаря дедушке Ризван был знаком с азербайджанской литературой. Особенно дедушка любил произведения Сабира за их искреннюю любовь к справедливости и ненависть к мракобесию. В то время как дедушка пил вино и был вполне светским человеком, к тому же ненавидел религиозных деятелей, бабушка исправно делала намаз и ходила в единственную функционирующую в советское время мечеть за три километра от дома.

Ризван услышал скрип ступенек. На пороге появилась жена сына Гамида.

— Вот вам еда. Гамид-киши интересовался, нужно ли вам что-нибудь еще.

— Большое спасибо. Скажешь ему, что все в порядке. У тебя прекрасный свекор, не так ли?

— Да уж… Жить нам правда нелегко…

Девушка запнулась. Она что-то хотела сказать и наконец решилась:

— Мой муж два года назад уехал на заработки. Сперва на Украину, а потом в Россию. Остался там… У него есть другая женщина… там. Деньги он, правда, присылает… Если бы кто-то с ним там встретился и поговорил…

Ризван понял, что от него хотят.

— Россия — огромная страна. Где он живет?

— В Свердловске.

— Я постараюсь помочь… — для виду сказал Ризван. — Но от города, где я живу, это очень далеко. Очень далеко.

Она кивнула и ушла. Ризвану стало жаль ее. Ну что он мог сделать? Главное — сказать что-нибудь успокоительное. Пускай надеется хотя бы…

Он положил книги и журналы обратно в шкаф и прошел в другую комнату. В этой комнате лежал большой сундук. Ризван колебался — открывать его или нет. И решил, что пока достаточно прошлого. Надо выйти на улицу.

У соседей было шумно. Ризван с какой-то белой завистью посмотрел на их дом. Вот так должно быть: все собираются вместе и шумят… Он вошел во двор. Первым его увидела жена Махмуда Сария-ханум.

— О Аллах! Кто пришел! Ризван, откуда ты?!

На веранде появились Ульвия со своим восьмилетним сыном и ее брат Гасан.

— Дорогой! — вскричал Гасан. — Как я рад! Заходи быстрее в дом. Папа! Ризван приехал!

Ризван поднялся на веранду. Они с Гасаном крепко обнялись. Потом он подошел к Ульвии и осторожно поцеловал ее.

— Отец в комнате, — сообщил Гасан. — Мы собрались пить чай.

Ризван обнял Махмуда.

— Вот приятный сюрприз! — выпалил тот. — А ты с годами все больше похож на отца.

Легкая грусть мелькнула в глазах Махмуда.

Ульвия сразу принесла Ризвану чаю. На столе стояло три вида варенья — из черешни, абрикоса и его любимое из айвы. Он с удовольствием глубоко втянул приятный запах айвового варенья.

На душе стало уютно — именно уютно.

— Какими судьбами? — спросил Махмуд. — Ты один приехал?

Ризван замялся. Дело опять дойдет до разговора о продаже дома.

— Давно не был тут. Решил проведать, как дом. Потом в Баку у меня были дела. Мой брат со мной собирается ехать во Владивосток. Я перед приездом сюда говорил с твоей женой, Гасан. Она мне сказала, что вы все здесь.

— Она скоро тоже приедет… Ей отпуск только на следующей неделе дадут. Я сам на выходные дни приезжаю.

— Чего же вы решили в это время все приехать? Хотя время прекрасное. Здесь осень восхитительна. Но осень время не отпускное.

Все члены семьи взглянули на Махмуда, ожидая ответа от него.

— Я настоял, — ответил тот. — Время сейчас действительно чудесное. Почему бы не приехать? Хотя не все так думают…

— Мы работаем, — сказала Ульвия. — Отцу трудно объяснить, что отпрашиваться с работы сложно, тем более мне. Я работаю с иностранцами. У нас у всех к тому же дети. Они учатся… Приходится разрываться между Баку и Пиркулями…

— Мне вы не нужны, — выпалил Махмуд. — Я со своей женой тут тихо живу… Правильно, Сара? — Он красноречиво взглянул на свою тихо сидящую жену.

— Мама уже не та мама, — говорила Ульвия. — За ней нужен присмотр, впрочем, как и за тобой. Ты это прекрасно знаешь…

— Я думал в свое время, что в старости за мной будут смотреть дети.

— А что мы делаем?! Кто сейчас за тобой смотрит, папа? Ну… не знаю, что тебе ответить…

— Ладно спорить, — тихо произнесла Сария-ханум. — Ризван, пей, пожалуйста, чай.

— Как там во Владивостоке? — спросил Махмуд.

— Ничего, нормально.

— Ворота на Восток, так сказать…

— Жить можно. Свободы, так сказать, экономической все же там побольше, чем у нас. Хотя тяжело. Иногда сталкиваешься с отношением к тебе как к человеку второго сорта. Но… У меня там дела идут хорошо. И вообще, там больше возможностей развернуться.

— Я так понимаю, что у тебя нет планов по возвращении в Азербайджан.

Ризван вздохнул:

— Пока таких планов нет. Хотя меня все больше тянет сюда. Правда, как приеду, мое желание уменьшается, особенно при встрече с нашими правоохранительными органами, таможенниками, дорожной инспекцией и так далее.

— Ну, там у тебя во Владивостоке с этим тоже не лучше, как мне говорили.

— Да, конечно, но я там наладил каналы, так сказать…

— Здесь тоже можно наладить. Для брата нашел там какое-нибудь дело?

— Найду. Во всяком случае, пускай он прокантуется определенное время со мной… Дальше видно будет. Ему сейчас тяжело здесь жить. Денег не хватает.

— Денег никогда не хватает. Это, я сказал бы, не только материально-финансовая, но и философская проблема. И чем же ты конкретно занят?

— У меня свой бизнес. Я торгую стройматериалами.

— Все же твое высшее образование тебе понадобилось. Ты, кажется, работал на стройке во Владивостоке.

— Десять лет. Через год после окончания строительного института я переехал жить во Владивосток.

— Я помню… Я думал, что ты уйдешь в область гуманитарных наук. Помню, как ты зачитывался книгами.

— Я люблю, пускай извинят меня «гуманитарники», заниматься конкретными вещами. Пожалуй, из гуманитарных наук только юриспруденция мне по духу… Но у нас всегда была высокая ставка взятки для того, чтобы поступить на юрфак… Так вот. После стройки я ушел в кооператив — во время перестройки. Сделал хорошие деньги. Думал возвращаться снова в строительство. Но подвернулось хорошее дельце. Я с товарищем-бакинцем открыл магазин. Дело пошло, и я в нем уже почти десять лет.

— Говорят, там надо крышу иметь, чтоб самостоятельно бизнес вести.

— Везде нужна крыша. Да, конечно, мы платим. Но все равно нам остается неплохая сумма.

— Кому платишь, нашим или местным?

— Нет, местным. С нашими я наладил определенный… как сказать… модус операнди. Наоборот, стараемся помочь друг другу, хотя все знаем, что со взаимопомощью у нас не все в порядке. Но в любом случае определенная спайка помогает. С местными у нас тоже все заметано, особенно не пристают. Наших зажимают государственные органы, полиция.

— Но наши сами иногда повод дают. Наркоторговлей занимаются, например…

— Верно. Есть такое… Ладно, а как вы живете?

— Живем, слава богу. Ульвия хорошо устроилась. Гасан работает в налоговой полиции…

— Бр-р-р-р…

— Вот-вот. Я тоже бр-р-р-р… Но время свои правила диктует. В налоговой полиции сейчас хорошо зарабатывают. Вернее, хорошо дерут…

— Только, папа, не надо морализаторствовать, — вставил Гасан.

— Нет. Мораль сейчас никому не нужна. Она всем мешает… Я недавно издал книгу на философскую тему. Почти никто не покупает… Так вот, что касается меня… Меня снимали с работы, потом восстановили. Я одно время преподавал… Сейчас ничем не занят, хотя формально числюсь на должности. Здоровье подводит, и желания нет. Ученые вынуждены находить вторую работу, торговать или заниматься черт знает чем еще. Но в этом никто не виновен. Такой маленькой стране, наверное, такая большая орава ученых не нужна. Необходимо сокращение… Но не будем касаться глобальных вопросов. За последнее десятилетие столько разговоров о политике, что меня уже тошнит. Поэтому я убегаю сюда. И телевизор не разрешаю включать. Радио достаточно для коротких новостей. Меньше этой идиотской информации…

— Папа, ты можешь так говорить, — сказала Ульвия. — Тебе не надо зарабатывать на жизнь. Ты можешь жить прекрасно отшельником…

— Ты хочешь сказать — на твои деньги?! В свое время вы все жили на мои!

— Успокойся, папа. Я не обвиняю тебя… Я просто хочу сказать, что другие не могут так жить. Вот и все.

Ульвия покачала головой и выразительно посмотрела на Ризвана:

— Папа стал очень нервный в последнее время.

— Нервы… Они же не железные, — попытался найти оправдание для ее отца Ризван.

— Да ну все это… Давай махнем утром на рыбалку, Ризван, — предложил Махмуд.

— Вот это здорово! С удовольствием!

Они еще полчаса поговорили о жизни, и Ризван покинул соседей. Ульвия проводила его до ворот. Они остановились у калитки.

Он внимательно глядел на Ульвию. Та смутилась, улыбнулась…

— Разглядываешь… Много прошло времени. Мы постарели, — сказала она.

— Ты все так же хороша, — ответил Ризван и подумал: «И желанна». Он мысленно провел параллели со своей женой. Куда делось его дикое влечение к жене, когда той было двадцать? От одной мысли, что он будет касаться ее белокурых локонов, Ризван резко возбуждался. Теперь он коротает с ней дни по инерции.

А Ульвия все так же хороша и желанна. Да, желанна и духовно, и физически, подумал Ризван и остановился на этой мысли. Должен признаться, что в свое время именно физическое влечение предрешило колебания Ризвана. Он любил Ульвию, но после того как уехал во Владивосток, его желание достичь близости со своей будущей женой затмило платоническое общение с Ульвией. О других отношениях не могло быть и речи. Ульвия была девушкой, воспитанной по национальным традициям, как говорится…

— Я слышал, что ты развелась? — спросил Ризван.

— Да. Все меня осуждали за этот шаг, особенно отец. Но я не могла этого терпеть. Жить-то мне один раз все же… Хотя, конечно, детям всегда тяжело, когда родители разводятся.

— Он не навещает детей?

— Да он через день видит их. Я сама поощряю это. Но все же одно дело, когда семья живет… цельно.

— А как материально — не тяжело?

— В нашем обществе женщине заработать на жизнь сложно. Но я хорошо зарабатываю. Я знаю хорошо английский и работаю сейчас на западную нефтяную компанию. Я на хорошей должности. И, вообще-то, бывший муж помогает детям.

— А почему развелась? Извини, конечно, я вторгаюсь в твою личную жизнь…

— Пустяки, ты же не чужой… Мы были все так близки…

Она сделала пауза и продолжила:

— Давно не виделись, не болтали… Короче, о муже. Он мне изменял на каждом шагу… и вел по-хамски.

— Изменял? Может, во мне говорит мужская солидарность, но я измену не считаю серьезным основанием для развода. Погулял муженек и вернулся. Понять можно. Ты же наша ведь…

Ризван усмехнулся громко, но тут же запнулся, как только Ульвия заговорила серьезным тоном:

— Не хочу понимать, как все. Раньше терпела. Простила первый раз, второй раз. Но постоянно. У меня же ведь есть самолюбие. Но тебе, наверно, это тяжело понять. А ты-то изменяешь жене? — спросила Ульвия, немного усмехнувшись.

Ризван вместо ответа спросил:

— Как насчет планов на дальнейшую жизнь?

— Не знаю… Мои дети — мои планы.

Ризван удовлетворенно покачал головой, будто это касалась его собственных детей.

— Что же, вы решили провести тут осень?

При этом вопросе Ульвия сникла:

— Отец настаивал… У него… он болен раком.

— Что ты говоришь?!

— Да, и, кажется, все уже очень серьезно. Так сказали врачи… Впрочем, уровень нашей медицины оставляет желать лучшего. Я хочу забрать его в Турцию на проверку и лечение… Не знаю…

— Слушай! В Москве сейчас уровень тоже не ахти, но у меня есть знакомые врачи. Я организую, что надо для лечения…

— Да он упрямится. Говорит, что никуда не собирается ехать. И вообще, ты же видишь, что характер у него стал совсем невыносимым.

— Мне так не показалось…

— Потому что ты с ним не живешь.

— Вот как. — Ризван не знал, что говорить.

Он взглянул на двор, деревья, бросил взгляд на свой дом.

— Увидимся, — бросил он. — Я тут еще несколько дней побуду.

— А зачем ты приехал?

Ризван после недолгого колебания сказал:

— Хочу продать дом.

Теперь Ульвия сказала:

— Вот как. Не жалко?

— А что мне с ним делать. У меня нет возможности приезжать сюда, даже раз в году.

— Я бы не решилась продать дом. Слушай, там жили твои предки, бабушка, дедушка, отец…

— Да-да! — несколько нервно выпалил Ризван. — Ты знаешь, где твои предки жили двести лет назад? Может, тот дом в чужих руках. Наверное, так оно и есть. А может, этого дома вообще не существует. То есть… я хочу сказать, что мы не можем коллекционировать недвижимость наших предков. Таков закон жизни — все течет и движется. Я живу далеко за пределами Азербайджана. И…

— Тебе не хочется возвратиться? — перебила его Ульвия.

— Зачем? Что я буду тут делать?

— Все проблемы материальные…

— Вот-вот… Что делать? Так и проблема с продажей дома тоже материальная… Ладно, я пойду. Рано утром нагряну к вам… Пойду с твоим отцом на рыбалку.

Ульвия улыбнулась: