Бесплатный фрагмент - Сон об уходящей натуре

СОн… ОБ УХОДЯЩЕЙ… НАТУРЕ…

Поэма-аллюзия

ПОСВЯЩАЕТСЯ

Моим старшим товарищам-северянам:

М. Абдулину, В. Артееву, Ю. Арсентьеву,

Ю. Баскову, С. Волкову, А. Гольду, С. Житнову,

Е. Зашихину, В. Котову, А. Марласову,

А. Нестерову, А. Омельчуку, В. Самбурову,

А. Стожарову, Н. Усатенко, А. Хабарову,

И. Харламову, Н. Шамсутдинову, В. Юхневичу…

О временах и современниках

В этом мире бездомном

расставаний не счесть.

Но покуда нас помнят,

мы — не были, мы — есть…

Один и тот же сон мне повторяться стал:

Мне снится, будто я от поезда отстал.

Ю. Левитанский

Таков наш век: слепых ведут безумцы.

В. Шекспир

Из всех искусств для нас важнейшим является кино.

В. Ульянов-Ленин

ПРОЛОГ

Вас этот век,

как вор в законе —

на шухер ставил, брал на понт.

Не там ты был, Антониони,

когда забрёл в Забриски-Пойнт.

Да, в тех долинах смертью веет,

и воет алчности мираж…

Но край земли куда страшнее,

чем голливудский антураж.

Здесь, на куличках не у бога,

как спрятанный в шкафу скелет,

ржавела «мёртвая дорога» —

вождя безумного завет.

Корёжа время и пространство,

не в новый мир — Эдемский сад —

к свободе, равенству и братству

она вела, а прямо в ад.

Вела под лай овчарок лютых

во тьму — до светлого конца.

Век-волкодав рычал Малютой,

терзая ужасом сердца

и перемалывая души.

Он изгалялся — век-молох,

грозя насильем мир разрушить.

Век-Эйзенштейн и век-Хичкок,

надев личину режиссёра,

творил в натуре беспредел:

сам подбирал на роль актёров

и сам снимал — через прицел.

Заблудшая во мгле Россия,

отдавшись красному царю,

сменив на идола мессию,

тащила жертвы к алтарю.

И, как Сизиф, катила в гору

упорно, на пределе сил,

валун утопии фантомной,

за десять дней потрясшей мир.

Пик возвышался коммунизма,

как город солнца.

Грянул гром!

Пятой железной старой жизни

сломал великий перелом

хребет. Вампирам боем смертным

грозил «Интернационал»…

Дурак всегда испортит песню,

любую, кто б ни запевал.

В азарте революционном

выл Шариков, чеканя шаг,

чтобы не спал неугомонный,

народом недобитый, враг.

Напялив кожаные куртки,

пинками гнали в новый строй

шестую часть Земли манкурты —

вставай, кудрявая, и пой!

А коль не встретишь на рассвете

гудок весёлый у ворот,

шепнёт донос весёлый ветер

и до Лубянки донесёт.

Курс краткий пролагал маршруты

крутые — рот не разевай!

Троцкисты и ОБЭРИУты

запомнили Колымский край.

Ве-е-езде учили коммунизму —

по адресу «Тюрьма для мам»

в АЛЖИР писали дети письма

ЧеСИРам и другим врагам.

Ну а попутчиков незваных

ждал Соловецкий монастырь.

Страну, другой такой не зная,

стирали в лагерную пыль.

Ковались люди из железа,

вздувался горн, рождался миф.

«Вперёд!» — взывала «Марсельеза»…

Ушли они недолюбив —

в тоску прокуренных вагонов,

в строку «Баллады о гвоздях»,

легли бетоном под опоры

великих строек на костях.

Страдая по чужой Гренаде,

бравируя:

«Рабы не мы»,

не умоляя о пощаде

в застенках Редингской тюрьмы,

до основанья руша храмы,

уже у Тартара на дне

они зажгли из искры пламя

и сами канули в огне.

Оправдывая средства целью

и добиваясь своего,

они себя не пожалели.

И не жалели никого,

не разбирая левых, правых…

Впустую был сизифов труд

и в пыльных шлемах комиссаров,

и новоявленных иуд.

Досталась доля им плохая:

сменив Завет на партбилет,

они, эпоху подгоняя, забыли —

в Лете брода нет!

Как нет и срока искупленья

за кровь, пролитую рекой,

и не дадут им избавленья

ни бог, ни Сталин, ни герой.

«Вы жертвой пали…» марш не грянет

в литавры духовой оркестр…

Кто был ничем — ни чем не станет,

какой бы не случился квест.

Поскольку мальчики кровавы,

какой бы доброй ни была

благая вера в идеалы,

она ведёт в обитель зла.

Недолог пир у псов опричных,

их путь — в забвения траву.

Предавший капище язычник, —

не сторож брату своему.

Морозов Павлик был не сторож.

Но он ни в чём не виноват.

Заложники обетов ложных

не ведают, чего творят…

Когда слепых ведут слепые,

лютеет Андалузский пёс.

Рождённые в года глухие,

рабы немеют… На допрос

ИХ забирали конвоиры,

судили «тройки».

Но, как встарь,

ОНИ не подвели Россию.

Недаром закалялась сталь.

По зову Родины с плакатов,

клянясь: «Умрём же под Москвой!» —

как неизвестные солдаты,

по грудь зарывшись в шар земной,

они в окопах Сталинграда,

не отступая ни на пядь,

восстав из огненного ада,

планету развернули вспять.

Скользя по пахоте пехотой,

держа, как смертники, плацдарм,

пройдя «котлы», штрафные роты,

они не поимели срам;

презрев былинников речистых,

не сочиняли, как в кино:

«Убьют — считайте коммунистом», —

найдя своё Бородино.

Теперь они — в могилах братских,

под тяжестью гранитных плит.

А кто-то — без вести пропавший,

как будто проклятый, забыт.

Их души: бродят по болотам —

Синявинским, в Мясном бору;

и на Зееловских высотах

застыли камнем на ветру…

Да, были люди… в ту эпоху —

не знавшую, как бес, креста.

Они, пройдя через голгофы,

так и не встретили Христа.

Загадки не случалось круче,

чем мем «советский человек».

Не то ты делал, Бертолуччи,

когда снимал «Двадцатый век».

Век, полный разума и воли, лишённый сердца

и души, эпоха лиха, скорби, боли, братоубийства

и крамолы, зароков, выхарканных кровью —

не верь, не бойся, не проси!

НАШ ПАРОВОЗ

Кто припозднился на премьеру,

тот пропустил крутой пролог.

У стен Кремля темнели ели,

в ЦэКа кропали некролог.

Грядёт большая перемена —

гулял пугливый шепоток.

Но этот век слезам не верил

и, словно зэк, тянул свой срок.

И, как Кощей, не ждал исхода.

Казалась вечной мерзлота,

вам не хватало кислорода,

и ускользала красота.

Страна, разбитая на зоны

от леса в тундру и назад,

поправ ботаники резоны,

растить пыталась город-сад.

В коммунистических бригадах

всё шло по плану той порой.

Немного наспех, но, как надо.

Верстая сводки чередой,

Госплан командовал парадом.

Блудливый Воланд правил бал.

На скотный двор сгоняя стадо,

пастух прописку проверял,

чтобы не шмыгнула из строя,

срывая трудовой почин,

овца паршивая, святое

нарушив — визовый режим.

В большой семье — не без урода,

химичил кто-то кое-где…

Незримый бой, служа народу,

вёл МУР.

И бдели ДНД.

На «пёстрых» заводили дело

и на Румянцева — в момент.

Работа в органах кипела —

и ошибался резидент!

Серпом и молотом махая,

без устали пахал «Мосфильм»,

лубочной грёзой замещая

Отечества несладкий дым.

Махру смолили офицеры,

а председатель — «Беломор»…

В подобной душной атмосфере

стать Ихтиандром — не в укор.

Пророков не ищи в Отчизне,

где заправляет Агитпроп —

так объяснит, в чём правда жизни,

что морж во льдах и тот поймёт.

Зябь поднимали трактористы,

героем стать хотел любой,

а лесорубов-гармонистов

девчата звали за собой.

Деревня лебеду жевала,

на граммы вешались пайки,

но на экранах хлеб и сало

везли с Кубани казаки.

Как тут, пардон, не матюгнуться,

когда эмоций не сдержать?!

Бурчал народ:

«Киноиску-у-усство…

соцреализьм… туды их мать!

Оно, конечно, интересно —

под песни пашут, сеют, жнут…

И строить помогает песня.

Но врут же, сцуки! Ох, и врут!»

Смеясь, весёлые ребята

пасли под мухою быка.

Свинарки не ругались матом,

стремясь в ряды ВДНХа.

С косой богатые невесты

искали в поле женихов,

а ну-ка девушки все вместе

доили яловых коров.

Обильно колосились грядки.

Кино творило чудеса,

стыдясь отдельных недостатков.

Стояла вохра на часах,

блюдя порядок и стабильность.

Но быт кусался злее вшей

и рушил веру во всесильность

марксистско-ленинских затей,

до были опошляя сказку.

Презервативы, спички, чай,

то манка, то зубная паста —

всё исчезало невзначай.

Муку и сахар испаряло

сквозь щели плановых прорех.

И даже книг недоставало

в стране,

читавшей больше всех!

На туалетную бумагу

шли «Индустрия», «Труд» и «Спорт»,

а кое-кто, гордясь отвагой,

рвал агитатора блокнот.

О космонавтах и артистах

взапой читалось на толчке…

И лишь страницы «Коммуниста»

воспринимались, как ЧеПэ.

Страну сплошного дефицита,

идейно верных дураков,

дорог, в яичницу разбитых,

стальных — от бедности — зубов,

мешая обогнать буржуев,

квартирный тормозил вопрос…

И всё же, с помпой, не менжуясь,

летел вперёд наш паровоз.

И мчал он — с лязганьем и свистом

по тундре вдоль и поперёк

наш поезд в царство коммунизма.

Жаль — слишком долог и далёк

был путь. Мигали семафоры.

Мелькали, нагоняя сон,

скульптуры гипсовых шахтёров,

колхозниц, девушек с веслом…

Вагоны шли к привычной цели —

за отчужденья полосой.

В зелёных плакали и пели,

из синих — пахло колбасой.

Лучом указывала строго

маршрут кремлёвская звезда.

И, вроде, вдаль вела дорога.

Но мимо храма. В никуда.

В стране, где мумия в почёте,

морали учит Наркомпрос,

а бога посылают к чёрту —

не остановится Христос.

Какой там храм и покаянье,

когда равнение — на стяг,

и прерывается дыханье

от ветров яростных атак?

И где уж разглядеть в потёмках, плутая

в сумрачном лесу иллюзий, как болото,

топких, — в ИНОЕ царство лучик тонкий:

слезинку на лице ребёнка, гармонию и красоту?

ЗАСТОЙ

Когда, покорная догмату,

торит толпа пигмеев путь,

то сложно даже Голиафу

в иную сторону свернуть.

Хотя сомнения — терзали.

Тонул архипелаг ГУЛаг.

Мутил в Китае «кормчий» Мао —

не наш, но сукин сын. В умах

ходили по домам с опаской,

крамольные — за слухом слух:

кровь пролилась в Новочеркасске;

погром в Ташкенте грянул вдруг…

Но тронулся не лёд, а танки.

Холодной Пражскою весной

попала оттепель под траки.

Попёр бульдозером застой.

Ильин, паля по-македонски,

в Акелу не сумел попасть.

Консилиум вождей кремлёвских

на буйных отыгрался всласть:

тур на Канатчикову дачу —

с транзитом в «Белые столбы» —

ждал всех, кто думает ИНАЧЕ,

зарёкшись сдуру от тюрьмы.

Кому вождя не доставало,

тем доставался сульфозин.

И Гюльчатай не открывала

глаза.

И это правда, Зин!

Безумство храбрым не поможет,

коль не хватает вожака.

Достигнутый успех итожа,

вещали пленумы ЦэКа.

А тех, кто строй ломал и спорил,

хватала мёртвая рука,

дабы не плыли на просторе

на свет ИНОГО маяка.

Но даже мрамор точат капли —

от лицемерия устав,

на мостик поднимался Саблин,

прочтя по совести Устав.

Заворожённый миражами,

он верил, что рискнул не зря…

Свободу оградив флажками,

хлестали водку егеря.

Не знали места злые тени,

Главлит вредил, как Фантомас,

и мгла ложилась на ступени…

Лишь в пепле теплился алмаз.

В холодных кинозалах тесных

вас озаряло: есть древней

Завет, чем тезисы партсъездов,

а храм — не там, где Мавзолей;

пускай мы делаем ракеты

и перекрыли Енисей,

но в «Правде» не найти ответов

о сути бытия вещей.

Без бритвы Оккама до храма путь не проложишь,

в тупике блуждая, словно Фукуяма.

Сюжет закручивая в драме, по следу шла

судьба за вами, как зомби с бритвою в руке.

ИЩУ ЧЕЛОВЕКА

Не замечающим демарша

в удалом кличе: «Федя, дичь!»,

иронию советских граждан

без «новояза» не постичь.

А тем, кто не читал в застое

украдкой «Опустелый дом»,

подтекст записок из подполья,

как зайцам — Ньютона бином.

Листать газеты до обеда

голодный не желал народ,

передовицы и портреты

«ударников» не лезли в рот.

Цензуры обходя препоны,

свободы предлагал глоток

«Самтамиздат».

Его смышлёный

на ужин потреблял «совок»:

стихи в подшивках самопальных,

романы… Всё глотал взахлёб.

А девушек провинциальных

порой охватывал озноб,

когда на видео палёном

впадала в транс Эммануэль…

И становилась эталоном

не Мордюкова, а Кристель!

Охальников карали власти

за подрывание основ,

но плод запретный много слаще,

чем тухлых догм червивый плов.

Так, в сущности, не зная секса,

страна плодилась без проблем

во имя мира и прогресса.

Противоборство двух систем

ответные включало меры.

Вовсю дурил двадцатый век.

В кинотеатрах шли премьеры:

подранки обсуждали «Бег»,

калина красная пронзала,

срывался отпуск в сентябре,

и места встречи не меняло,

то, что плывёшь на корабле

не дураков, но с дураками.

Вдали шумел норвежский лес…

Никто не знал о Мураками

с его охотой на овец.

Не ведая дней окаянных,

зубрили «Целину» и «Мать»…

Не все умели непрестанно

от плевел зёрна отделять.

Не каждый голос одинокий

сквозь звуки маршей различал,

не каждый чуял пульс эпохи

и Асисяя ощущал.

Но вы — искали человека

в стране уродов и людей

в проулках, заметённых снегом,

среди разбитых фонарей,

где до зари, терзая души, поёт гитарная

струна тремя аккордами, а в уши — да так,

что не спасут беруши! — о том, что SOS звучит

всё глуше, орёт магнитофон «Весна».

МАЯТНИК ФУКО

Когда у края Ойкумены

сжимало сердце от тоски,

спасали: водка под пельмени,

Высоцкий, Кукин и стихи.

Из всех искусств для вас важнейшим

являлась баня, а в кино:

пьянил до дрожи запах женщин,

тревожил — принцип домино.

Полярный волк дубел от стужи,

но вы спешили на сеанс.

Что? Ася Клячина без мужа?

Так о влюблённых есть романс!

А кто в колдунью не влюбился,

тот ищет женщину в песках…

Квартал китайский проклял Гиттес,

бульвар Французский был в цветах.

По склону не ползла улитка,

попавший в клетку певчий дрозд

не пел без права на ошибку.

А был ли мальчик? — зрел вопрос.

Проспал утиную охоту

ездок беспечный, не живёт

Алиса больше с идиотом…

Но не безмолвствовал народ!

Что вам снега Килиманджаро?

Не раз через Полярный круг

шагал с бутылкою Стожаров

и нёс закуску Омельчук.

Консервы «Ряпушка в томате»,

хлеб, бочковые огурцы…

Займёшь «пятёрку» до зарплаты —

и наплевать на Лао-цзы!

Не докучал вам Папараццо —

не самый смертный в жизни грех

простое бытовое пьянство

в кругу испытанных коллег.

За дело с толком брался Волков,

и бились пробки в потолок,

а книги классиков на полках

вдруг обретали новый толк.

Духовной жаждою томимым,

не так уж важно, где нальют…

«Нам, татарчатам, всё едино», —

с усмешкой говорил Махмут.

Змеилась стружкой строганина.

Тая в глазах булгарский след,

Шамси потомок —

Шамсутдинов пил водку,

как простой поэт.

Дымилась на столе картошка,

в аортах разгорался спирт.

В заиндевелое оконце,

напоминавшее триптих,

закатное алело солнце.

«Папаша» Гольд шаманил стих,

алтарь Иеронима Босха,

возможно, вспомнив в этот миг.

Редактор — на таланты чуткий —

Зашихин открывал Урал.

«И всё же, люди, вы рассудком

малы», — Юхневич горевал.

Пирушки длились до рассвета,

вскипая от запретных тем…

На стенке — в рамочке портретной —

о чём-то думал «папа Хэм».

В торосы громоздились льдины.

Но дух не признаёт преград,

и мимо Мекки пилигримы

брели, глазами на закат.

Их иллюзорная дорога

звала в неидеальный мир…

В себя не веря, верить в бога

бесплодно, направляясь в Рим.

Под лозунг «Всё для человека!» жилось смешно,

но нелегко. Плела венок Эдита Пьеха…

Печати не снимал Эль Греко. Мешая спать

Умберто Эко, качался маятник Фуко.

ОКНО ВО ДВОР

Из тени в свет перелетая,

на мёртвый наплевав сезон,

вы, рубежей не замечая,

пересекали Рубикон.

Не зная брода, лезли в воду,

тонули, выбившись из сил…

И выходили из народа.

Он оставался там, где был:

там в Чевенгуре пас баранов

затерянный в пустыне джан,

и в Ювенильном котловане

река бурлила Потудань,

косноязычные калеки

покорно плыли по судьбе…

К чему бесплодно спорить с веком,

который явно не в себе?

Быть сокровенным человечком

естественно в таких краях,

где бодро бегают на месте

в чужих глубоких колеях.

Привыкшим от рожденья ползать,

стезя иная не дана —

ужей пугает до невроза

чудного Друда взмах крыла.

Как ни старались Ариэли

взлететь, паря над суетой,

но трели хитрых менестрелей

вели не в небо, а в застой,

подобно дудке крысолова.

Хиль троло-ляля напевал,

в краю магнолий пахло морем,

в эфире ландыш расцветал,

кумир девчонок Ободзинский

о вечной токовал весне…

Глушили голоса связисты

на вольной вражеской волне…

Ещё о музыкальном ринге

никто не ведал.

Термин «swing»

переводился по старинке.

Не доносился шелест wings.

В пустыне глас: «Камо грядеши?»,

когда, отгородив страну,

опущен занавес железный.

Но слушал Нестеров волну!

Поймав аккорды «Роллинг Стоунз»,

совковый он презрел «винил»,

и забугорные альбомы

за «Кругозорами» хранил.

Аккорды Хендрикса с битлами

взрывали хлеще, чем пластид,

мозги, закисшие в тумане

идейных догм и парадигм,

где угнетён надстройкой базис

и коммунизма ждёт ступень…

ТАМ — дивный мир Warner Brothers.

ЗДЕСЬ — дольше века длится день.

Куда опасней санкюлотов

свободомыслия соблазн.

Чуть приоткрытое в Европу

окно туда — пускало газ.

А в направлении обратном

иной струился аромат —

французских женщин лейтенанты

пьянили брютом — о, Монмартр!

Манила, словно «Камасутра», жизнь за хребтом

далёких гор… Но горы отделяла тундра.

Безумны мартовские утра — и хочется орать

«Полундра!», когда глядишь в окно на двор.

ЭПОХА ПЕРЕМЕН

Сквозь рамы холодом тянуло…

ТАМ — Хамфри Богарт пил «Мартель»,

летела золотая пуля

и точно попадала в цель.

ЗДЕСЬ — до 16-ти и старше

дарило шансы «Спортлото»,

в планшеты заправлялись карты,

в Свердловске строилось метро…

Сближало хоровое пенье —

в строю, на совесть, не за страх.

Зачем иметь свободу мненья,

когда разруха в головах?

Страна спокойно засыпала,

внимая заявленьям ТАСС…

Но — разбудила Мишу Рая.

Он — захотел признанья масс.

И, сдуру бросив лозунг дерзкий,

турусы начал разводить.

А те в России неуместны,

в ней лихо лучше не будить.

Когда, как адский гриб, над миром

звезда Чернобыля взошла —

пахнуло горечью полыни,

эпоха поползла по швам.

«Нахимов» погружался в бездну,

напрасно посылая SOS.

Повестки судьбоносных съездов

ласкали слух партийных бонз.

Их, словно отроков Вселенной,

манило планов громадьё,

хотелось бодро, с ускореньем

реформы начать…

Ё-моё!

«Расширить процесс и углубить», —

с трибун звучало, как псалмы.

Свобода сладким словом губит

не очень крепкие умы.

Недаром завещал Конфуций

не жить в эпоху перемен.

Заполучили вольнодумцы

секс, ложь и видео взамен.

Хотя и поначалу мирно

при понимании сторон

шёл процесс… Обломал малину

клинически «сухой закон»!

Ещё бежал за коммунизмом,

задрав штаны, народ. Но сник,

поняв, что трезвость — норму жизни

придумал явно полный псих.

А кто не псих?! Рубили рьяно

лозу. Но не изюма фунт

бессмысленный и беспощадный,

в России протрезвевшей, бунт…

Поправ покой кремлёвских мумий,

Руст прошмыгнул на рандеву.

Всё ПВО обгадил всуе

какой-то шваб!

Придурок!.. Тьфу!

Протухла с головы система.

В народах дружных зрел конфликт.

По мифам, как серпом по венам,

махнул погромом Сумгаит!

Страну трясло, как наркомана.

Спитак — шатался, Ош — зверел.

«Груз 200» прилетал с Афгана,

суля грядущий беспредел.

Лощиной сонной мчался «скорый»,

женой гордился машинист…

Но превратился в крематорий

рейс в Адлер. И в Новосибирск…

Облыжная программа «Время»

врала на голубом глазу.

Народ, кипя от возмущенья,

в очередях мутил бузу,

не избегая рукопашной…

Прозрела Ванга: «Дело — швах!»

Съезд депутатов рвал тельняшки:

«Кто виноват?! Что делать?! Вах!..»

А Новодворской суеверной,

как Вере Павловне — был сон

о том, что маленькая Вера

штурмует топлес «Белый дом».

Сон оказался вещим, в руку.

Жаль, не в чести у нас волхвы.

Дурной пример другим — наука.

А мы — опять пошли…

на «вы».

В реформах обманулись массы.

Поняв: на шару не нальют,

чтя диалектику по Марксу,

они решили — наших бьют!

Ученьем верным и всесильным

вооружившись до зубов,

народ — богатырём былинным —

сотряс державу до основ.

Недолго музыка играла

и Ростропович отжигал.

Страна по лезвию бежала,

зайчонком в свете ярких фар,

тащилась от лихих вестей

и непристойных предложений…

Тут и полезли из щелей,

как бесы, выскользнув из тени,

авантюристы всех мастей:

плуты, юристы-самозванцы,

целители прокисших щей,

провидцы, прочие за… сланцы.

Весь мусор подняла со дна

перебродившая эпоха…

Ох, трудно не сойти с ума,

узрев на троне скомороха.

Властитель слабый и лукавый,

плешивый щёголь, балабол —

такое учудил с державой,

что мы икаем до сих пор.

Харизма обернулась тризной…

разгромом, бойней номер пять.

Чтобы рассказывать о жизни,

не надо Ленина читать.

Всё началось издалека…

Однажды пешка, рвавшись в дамки,

толкнула речь с броневика

и свергла старые порядки.

Ничто не вечно под луной.

История на шутки падка —

и всем устроил геморрой

отступник, постояв на танке.

Спёр шапку Мономаха Хам —

на публику пахнуло жутью,

когда он обернулся к нам

своею евразийской сутью.

Прервался путь заре навстречу. Титанам

утерев носы, Гэкачепэ сменив на вече,

чужой Атлант расправил плечи. А следом,

хаоса предтечей, брели соломенные псы.

АЗ ВОЗДАМ

Не покоряется пространство,

не поворотишь реки вспять…

Улисс, устав от долгих странствий,

рискнул по-новой открывать

маршрут галопом по Европам.

Но там холодный ждал приём.

На смену верным Пенелопам

пришли блондинки за углом.

Мавроди, корифей обмана,

партнёров выдоил до дна.

Моргнула пиковая дама,

остался Герман без ума.

Заворожили краснобаи,

твердя, как в сказке: «Крекс, фекс, пекс».

И смылись. Поздравляю, Шарик!

Плохая новость, ты — балбес!

Что толку спрашивать у пыли

о том, что объяснить нельзя?

Нить Ариадны мы пропили

и протютюкали зазря.

Евросоюз мечтой остался,

забористой, как спирт «Рояль».

Из грязи князем сел на царство

Бориска, самозваный царь.

Народ ему почти поверил!

А он, пропивший стыд и Крым,

был Е. Б. Н. и пустомеля.

Не Пётр.

И не Дэн Сяопин.

Профессию сменив, солист,

так зажигал, что чуть не помер,

когда отплясывал на «бис»

в анналы угодивший номер.

Не прав он был, да и не дюж.

«Блицкриг» в Чечне — живи и помни!

Вот тут и появился Скрудж,

не настоящий, но полковник.

И накатило пробужденье,

тоскливое, как звуки «му-у»…

Найти утраченное время

не удавалось никому.

При деформации системы

порой полезен доктор Зло

с бригадой ушлых Оушенов.

Жаль, что Остапа понесло.

И закрутились сериалы

в республике кривых зеркал…

Не интересно это, право,

тому, кто Маркеса читал,

кому Камю не посторонний

и Сартр с бытием не Брут…

Когда субстанция не тонет,

ей имя розы не дадут.

Продавшие ум, честь и совесть,

удачный провели гешефт.

Печальная, однако, повесть —

повторный дежа вю эффект.

Краплёной оказалась карта,

хотя и — основной закон.

Блокбастер «Осень патриарха»

сменил осенний марафон.

Как салютуют космонавты

смотреть эстетам стрёмно. Но!

Давно известно: мир — театр.

У каждого — своё кино.

И то, что либералам плохо, для верноподданных —

бальзам. Всё зрит всевидящее око. Всем лжёт

прекрасное далёко. Не обнуляется эпоха.

Она и скажет: «Аз воздам».

О, СЧАСТЛИВЧИКИ!

Что наша жизнь? — кинематограф.

Соцреализм — соц-арт — поп-арт…

Напрасно рисковал фотограф,

пытаясь сделать «блоу-ап».

Следов не оставляют тени

забытых предков. И, увы,

никто не воскресит мгновений

бегущей по волнам судьбы.

О, тот счастливчик, кто уверен,

что сможет, заглянув за край

непостижимой Ойкумены,

потерянный увидеть рай.

О, yesterday! Мечты — прекрасны.

Но долог путь по морю лжи,

и дурака валять опасно

над пропастью, но не во ржи.

В стране марксизма-пофигизма,

где, как в таинственном лесу,

блуждает призрак коммунизма,

адептам делая козу,

где Каин, что ни срок, на троне,

и травит души мелкий бес,

будь хоть архангелом в законе —

не достучаться до небес!

Но вы, вождям не доверяя,

торили сами свой маршрут.

По эту сторону от рая

такие парни не живут.

Среди затерянных в Сибири,

где чахнул просвещенья дух,

а в мороке зелёной мили

таился повелитель мух,

у Лукоморья на куличках,

в краю неведомых дорог,

вы, задубев от зуботычин,

не заблудились —

видит бог!

В дни потрясений и затмений,

не отступаясь от лица,

его необщим выраженьем

вы отличались до конца.

В беде и в радости, и в горе,

не убегая с корабля,

вы верили — в далёком море

всплывёт, как Белый кит, земля.

Не обижаясь на державу,

бездушную, как Командор,

вы вместе добывали славу,

беду делили и позор.

Как современники.

Достойно.

Без экивоков детворе —

какое, милые, сегодня

тысячелетье на дворе?

О старом песни бесполезны. Неси свой крест

и не стенай, туда, где всем найдётся место.

Вы долго вглядывались в бездну. Она, всегда

играя честно, ответит тем же. Так и знай.

ЭПИЛОГ

Кто там, гнезда кукушки выше

летит в безумный этот мир?

В стране глухих слепых не слышат,

Зеро — не город, а пустырь.

Покрылся ржавчиной в отстое

трамвай желаний. Постарел

связной французский и уволен.

Степные волки — не у дел.

Актёр, мотаясь по халтурам,

погиб, рискнув сыграть всерьёз.

Ах, уходящая натура,

ты сердце ангела —

не трожь…

Ковбой полуночный, поддавши,

вдруг звёздный выронил билет.

Взглянул на дом свой ангел падший

и понял, что возврата нет.

Читая «Фауста» в вагоне,

он «Anno Domini» твердил,

когда состав на скользком склоне

в иную эру угодил.

Увы, совсем недолго длился

полёт во сне. А наяву —

застряв в пути, остановился

наш поезд. Прочь, по одному,

не попрощавшись, по-английски

друзья уходят, рвётся нить…

Вердикт «без права переписки»

кассацией не изменить.

Друзья «уходят за морошкой» —

туда, где вечность и покой,

не приседая на дорожку,

в ответе только пред собой.

Они — горели и не гасли,

платя долги — имели честь.

Марласов… Усатенко… Басков…

— Ауу-у…

Лишь тишина окрест.

Без слёз и боли слишком пресна

жизнь — уникален артефакт.

Уже не соберутся вместе

твои товарищи, Ремарк.

Когда у сердца нет терпенья,

дотла сжигаются мосты.

Пропал охотник на оленей…

Ах, были помыслы чисты…

Особое имея мнение,

умолкнул сталкер неспроста.

И не случится воскресения,

пока Голгофа без креста…

На вираже — не оглянуться,

а игры в бисер — не для всех.

Лишь остаётся, улыбнувшись,

принять провалы за успех.

Прощальную гастроль артиста

ИНОЙ оценит режиссёр.

Стрелять не надо в пианиста,

ведь он не снайпер, а тапёр.

Жизнь, словно клавиши рояля,

за белой — чёрная… Сыграть

судьбу не просто, нот не зная.

Но мы сумели подобрать

мелодию на слух,

экспромтом —

на лестнице, ведущей вниз,

исполнив на пределе, форте

свой, сердцем созданный, каприс;

играя на разрыв аорты;

хрипя, как Лола на бегу;

платя по гамбургскому счёту

у Чёрной речки на снегу…

Познав эпохи шум и ярость,

её горчащее вино,

подняв на реях алый парус,

мы вместе с ним уйдём на дно.

Непредсказуемы финалы

в обетованных небесах,

выходит публика из зала,

доносит эхо голоса:

«Ни от кого мы не сбегали,

не обходили стороной,

мы просто были облаками…»

И станем ими в день восьмой.

Мы залпом утоляли жажду.

Что жизнь? — души лишь краткий сон.

А Смерть всегда звонит однажды,

она — надёжный почтальон.

Дыхнёт огнём из Преисподней, —

а это вам не керогаз! —

и апокалипсис сегодня

коснётся каждого из нас.

Судьба уже включила счётчик,

седьмую удалив печать.

Цугцванг. А дальше мат…

И чёрт с ним!

Ведь матом нас не испугать.

Не всё элементарно, Ватсон.

Причалил к суше остров Крым.

Нам бы — субботу продержаться,

до воскресенья — простоим.

Пусть пересмешники убиты,

не плачь, паяц, последний дюйм

терпи. Кингстоны приоткрыты,

вода вот-вот заполнит трюм…

«Ты ни черта не видел, Дикки!

Запомни, как уходим мы!»…

Восток алеет огнеликий,

летят, курлыча, журавли…

Успеть бы — в мартовские иды суд короток —

без праздных слов, забыв нелепые обиды,

простив с усмешкою врагов, «Звонит сей колокол

над нами», — с дыханьем лёгким прошептать

почти замершими губами и, томик Бунина

сжимая, из света в тень перелетая,

в аллеях тёмных заплутать…

Комментарии и лирические отступления

Послесловие для читателей

Объясню, почему оно потребовалось.

Наверняка у некоторых читателей поэмы возник вопрос — а зачем в ней так много аллюзий? Нельзя ли было сочинить попроще, ближе к народу, не несущему с базара Белинского и Сартра? А то уж больно мудрёно, голову сломаешь.

То ли дело: партия — наш рулевой, Ленин — жив, а экономика должна быть экономной! И всё ясно вплоть до наступления светлого коммунистического будущего. А тут — сплошной оппортунизм.

Отвечаю ­– можно было и проще, избежав заодно «трудностей перевода». Но тогда получилась бы другая поэма в другом жанре — лирическая или хроникальная. А я хотел сохранить и передать дух эпохи, её атмосферу. У эпохи она бывает разной, тем более на протяжении длительного времени и в разных местах — но именно такой, какая есть, со всеми своими ароматами и, простите, миазмами. А люди в ней растут и умирают, подобно траве, кустам и деревьям — как у кого сложилось и на роду написалось. И в зависимости от индивидуального устройства организма, того, что и как он видит, слышит и воспринимает.

Я, естественно, исходил из собственных ощущений, потому что писал, прежде всего, для своих товарищей и о них. А они, предполагал я, — поймут. И не нуждаются в подробных комментариях, ибо разберутся в особо заковыристых случаях на опыте и интуиции. Да и остальные читатели нашего поколения как-нибудь осилят аллюзии и подтексты — чай, не бином Ньютона.

Так я рассуждал поначалу. Но потом задумался. Да, поэма посвящена моим старшим товарищам-современникам. И вряд ли есть необходимость растолковывать друг другу то, что каждый и так — без акынов и прочих сказителей — видел и помнит. Скучновато это, да и непродуктивно. В конце концов, и они, и я вместе с ними — уходящая натура наподобие старых разрушающихся зданий из категории «памятник семейного значения». Но что из этого следует?

А вот что. Уходящую натуру запечатлевают не для того, чтобы она любовалась на саму себя, а ради сохранения в памяти потомков. Дабы понимали они, например, что вот это — печатная машинка «Эрика», а не одноядерный процессор на чугунной материнской плате.

Зачем им понимать? А затем, чтобы помнить и хранить. Ведь без понимания прошлого его не хранят, а выбрасывают — как, например, в случае с книгой, которая кажется непонятной и, следовательно, лишней в доме. И мне лично не хочется, чтобы меня вместе с друзьями-товарищами и нашей эпохой выбросили, словно старую бестолковую вещь, в мусорное ведро.

Такова моя логика. Тот, кто её понимает, наверняка уловит и следующий ход мыслей. Завершив эпический процесс стихосложения, и перечитав свою, не побоюсь этого термина, сагу несколько раз, я убедился — большинство будущих «уважаемых читателей-потомков» почти наверняка заплутает в сумрачном лесу моих ассоциаций, иносказаний и реминисценций. Из чего вытекает вывод — поэтический текст нуждается в соответствующих прозаических указателях, путеводителях и комментариях. Ну вроде того, как на здание вешают табличку «Колизей», а затем экскурсовод поясняет, что здесь бывал Юлий Цезарь, считавший, что его жена и лучший друг Брут вне подозрений, но те рассуждали иначе, потому… И т. д. и т. п.

Короче говоря, на портрете Лизы дель Джокондо обязательно надо писать — «Мона Лиза», чтобы публика не путала с Тамарой Гвердцители или с Моникой Беллуччи. И в принципе понимала, что это именно портрет, а не монитор и тем более не стиральная доска. Ведь не зря же подмечено, что дьявол, как и бог, кроется в деталях. Аллюзии и ассоциации вещи сложные, тонкие, а иногда и чреватые непредсказуемыми умозаключениями, потому что каждый сверчок догадывается в меру своей испорченности. Ну и зачем нам множить сущее без необходимости, коли есть возможность уточнить понятия?

В конце концов, знания лишними не бывают. Разве что иногда умножают скорбь, если верить известной библейской личности, проповедовавшей в храме. Но по мне уж лучше горе от ума, чем радость от скудоумия.

Вот почему вполне себе поэтическую поэму дополнил прозаический расширенный глоссарий. То есть не просто словарь терминов, а, скорее, справочник произвольной формы с развёрнутыми определениями, комментариями и даже лирическими отступлениями.

Куда без них — лирических отступлений? Как-никак речь о поэзии идёт, а не об инструкции к сотовому телефону. Да и эпоха обязывает.

НАША ЭПОХА

Глоссарий

Эпиграфы

*

Один и тот же сон… — в эпиграфе приводятся первые строки стихотворения советского поэта Ю. Левитанского «Сон об уходящем поезде». Процитирую отрывок: «Один и тот же сон мне повторяться стал: мне снится, будто я от поезда отстал.// Один, в пути, зимой, на станцию ушёл, а скорый поезд мой пошёл, пошёл, пошёл.// И я хочу бежать за ним — и не могу, и чувствую сквозь сон, что всё-таки бегу…»

*

Таков наш век — слепых ведут безумцы — цитата из трагедии английского драматурга В. Шекспира «Король Лир». В варианте перевода, сделанном Б. Пастернаком, фраза выглядит немного иначе. Приведу отрывок диалога из «Короля Лира»:

«ГЛОСТЕР

…Я взять хочу его в поводыри.

СТАРИК

Он сумасшедший.

ГЛОСТЕР

В наш век слепцам безумцы вожаки».

Именно в таком варианте перевода (Б. Пастернака) многие граждане СССР (включая меня) впервые познакомились с поучительным содержанием «Короля Лира», посмотрев одноименный фильм режиссёра Г. Козинцева. Он же экранизировал «Гамлета», получив за эту работу Ленинскую премию — высшую форму поощрения в Советском Союзе, уступавшую по значимости лишь званию «Герой социалистического труда». Но всенародную известность и признательность советского зрителя Козинцев сыскал не за фильмы по Шекспиру (вызывающие, к слову, рискованные реминисценции у продвинутой публики), а за революционную кинотрилогию о Максиме («Юность Максима» и пр.), снятую вместе с режиссёром Л. Траубергом.

Большую популярность благодаря трилогии получил в народе романс 19-го века «Крутится, вертится шар голубой…», который любил напевать главный герой.

*

Из всех искусств для нас важнейшим является кино — выражение, ставшее крылатым ещё в 20-е годы прошлого столетия, со слов наркома (народного комиссара) просвещения РСФСР А. Луначарского приписывается председателю Совета народных комиссаров РСФСР В. Ульянову-Ленину. Но фактов, подтверждающих версию Луначарского, история не сохранила.

Пролог

*

Вас этот век — подразумевается 20-й век в отличие от 19-го, о котором русский поэт А. Блок написал в поэме «Возмездие»: «Тот век немало проклинали и не устанут проклинать. И как избыть его печали? Он мягко стлал — да жёстко спать…» Ну а отношение к начинающемуся 20-му веку Блок выразил следующими строками: «И отвращение от жизни, и к ней безумную любовь, и страсть и ненависть к отчизне… И чёрная, земная кровь сулит нам, раздувая вены, все разрушая рубежи, неслыханные перемены, невиданные мятежи…»

*

Как вор в законе — понятие «вор в законе» возникло в СССР в 30-х годах прошлого века и напрямую связано с политическими и социальными процессами, происходившими в государстве «победившего пролетариата». Основной причиной появления новой воровской элиты в лице «воров в законе» считается противостояние в уголовном мире Страны Советов «уркаганов» и «жиганов». К «уркаганам» относили бандитов старой формации из числа «простого народа» — крестьян, рабочих и разночинцев, занимавшихся криминальным промыслом с целью добычи материальных средств. Костяк «жиганов» составляли бывшие дворяне и представители зажиточных слоёв (среднего класса) Российской империи, в годы Гражданской войны воевавшие, как правило, на стороне «белых». Они грабили и разбойничали не только по меркантильным, но и по идеологическим причинам, не желая подчиняться законам нового государства.

В конце двадцатых — начале тридцатых годов между «жиганами» и «уркаганами» развязалась жестокая борьба за главенство в криминальном мире. Последних в этой борьбе не на живот, а на смерть поддерживали власти, считая их «классово близкими». В результате затяжного конфликта формальную победу одержали «уркаганы» (они же — «честные урки»), но в конечном итоге исчезли и они, и «жиганы». А на смену (социальные общности не терпят пустот) пришли новые криминальные «авторитеты» — «воры в законе» со своим особым кодексом поведения, предписывающим «жить по понятиям».

Краеугольными положениями этого «кодекса» стали отрицание общественных норм и строгий запрет на сотрудничество с властями в любой форме. В том числе — запрет на участие в общественно-политической деятельности, на службу в армии, работу и даже на создание семьи. Ведь согласно советской доктрине построения новой общественно-экономической формации семья считалась важной «ячейкой общества». А «воры в законе» становиться подобной ячейкой категорически не желали.

На всём протяжении существования советского государства тема криминальных авторитетов замалчивалась, так как считалось, что в СССР нет организованной преступности ­– ну разве «если только кто-то кое-где у нас порой честно жить не может». А раз нет оргпреступности, то нет и криминальной элиты, то есть «воров в законе». Цензурное табу сняли лишь во второй половине 80-х годов. Сначала тема стала обсуждаться в СМИ, а в 1988 г. появился фильм режиссёра Ю. Кары «Воры в законе» — хотя именно о ворах и криминальной деятельности там сообщалось не так уж много. И в целом фильм сильно отдавал развесистой клюквой, пусть и снятой по мотивам рассказов интересного и талантливого писателя Ф. Искандера. Но публика валила на «криминальный экшн» валом. А дальше пошло-поехало.

Нынче о том, кто такие «воры в законе», знают, наверное, даже воспитанники детских садов. Чай, не в Сомали живём, а в демократическом государстве, значит, всё должно быть как у приличных цивилизованных людей — включая организованную преступность и её «крёстных отцов».

*

Не там ты был, Антониони — речь идёт о М. Антониони, итальянском кинорежиссёре и сценаристе, классике неореализма и авторского кино, снявшем фильмы: «Ночь» (в 1961 г. награждён главным призом Международного Берлинского кинофестиваля); «Красная пустыня» (в 1964 г. получил главный приз Международного Венецианского кинофестиваля); «Фотоувеличение» (главный приз Международного Каннского кинофестиваля 1967 г.); а также: «Подруги», «Крик», «Приключение», «Затмение», «Профессия: репортёр» и др.

*

Когда забрёл в Забриски-Пойнт — название местности на востоке Долины Смерти — межгорной впадины, являющейся частью одноименного национального парка в штате Калифорния, США.

Долина Смерти считается одним из самых засушливых и жарких регионов на Земле. М. Антониони снимал здесь эпизоды фильма «Забриски-пойнт», главные герои которого — хиппи. Эта молодёжная субкультура, популярная в странах так называемого западного мира в шестидесятые годы прошлого столетия, совпала по времени с периодом «сексуальной революции» 60—70-х годов. Хиппи проповедовали пацифизм, свободную любовь, анархизм, активно употребляли наркотики.

Замечу, что в России тоже есть место, называемое Долиной смерти. Оно находится в Новгородской области к северо-западу от деревни Мясной Бор. Здесь во время Великой Отечественной войны на относительно небольшом участке Волховского фронта погибло и попало в плен более ста тысяч бойцов Красной армии, в том числе была почти полностью уничтожена Вторая ударная армия под командованием генерала А. Власова. Но это — особая тема.

*

Да, в тех долинах смертью веет и бродит алчности мираж — в Долине Смерти снимались эпизоды легендарного немого фильма «Алчность» американского режиссёра Э. фон Штрогейма.

*

Край (конец) земли — так переводится с ненецкого языка название полуострова Ямал.

*

Вождя безумного завет — иносказание на основе выражения из пьесы «Король Лир»: «Таков наш век: слепых ведут безумцы».

*

Ржавела «мёртвая дорога» — вождя безумного завет — речь идёт о железнодорожной трансполярной магистрали Чум-Салехард-Игарка, строительство которой было начато в 1947 г. силами заключённых ГУЛага и прекращено сразу после смерти И. Сталина. В народе недостроенная и заброшенная магистраль получила обиходное название «мёртвая дорога», ставшее известным почти всей стране в 1964 г. — после публикации участником строительства А. Побожием в журнале «Новый мир» очерка «Мёртвая дорога».

Но существовали и другие названия: «дорога в никуда», «дорога на костях» и «пятьсот весёлая» — по номеру стройки 501. Участник строительства, узник ГУЛага, поэт и переводчик Л. Шерешевский, написавший биографическую повесть «Пятьсот весёлая», расшифровывал название так: «пятьсот плачут — один смеётся».

*

Не в новый мир — аллюзия на строки из песни «Интернационал»: «Мы наш, мы новый мир построим: кто был ничем, тот станет всем», написанной французским музыкантом, социалистом П. Дегейтором на слова поэта-анархиста Э. Потье (перевод на русский язык выполнен российским социалистом А. Коцем). С начала 20-го века «Интернационал» считался международным пролетарским гимном, а в период с 1922 по 1944 гг. был официальным гимном СССР.

Замечу — но это, к слову — что с 1925 г. в Москве издаётся литературно-художественный журнал «Новый мир». Его первыми редакторами были нарком просвещения А. Луначарский и Ю. Стеклов (Нахамкис) — революционер и публицист, активный участник всех русских революций, первый редактор газеты «Известия», соавтор первой советской конституции.

Однако «заслуги перед партией» и факт близкого знакомства с Лениным не спасли Стеклова от репрессий. Он был арестован в феврале 1938 г., приговорён к восьми годам тюремного заключения и умер в Саратовской тюрьме в сентябре 1941 г.

*

Эдемский сад — согласно Библии, райский сад, это место, где первоначально (до грехопадения) обитали люди. Звучание слова «Эдем» или «Едем» (вариант — Эден) близко по значению к древнееврейскому слову е’den, означавшему «наслаждение».

Тема райского сада-Эдема широко отражена в различных произведениях искусства, в частности, в картине «Земной рай» нидерландского художника И. Босха и в его триптихе «Сад земных наслаждений».

*

К свободе, равенству и братству она вела — имеется в виду девиз Французской Республики «Свобода, равенство, братство», впервые озвученный в декабре 1790 г. известным деятелем Великой французской революции М. Робеспьером. Впрочем, спустя всего несколько лет этот господин вместе со своими единомышленниками пришёл к рациональной мысли о том, что свобода и братство хорошо, но террор, он как-то надёжнее. Даже в том случае, когда речь идёт всего лишь об идеологических разногласиях между соратниками.

Начав с массовых внесудебных казней «роялистов» и прочих несознательных граждан, отправив на гильотину Людовика XVI и Марию Антуанетту, вошедшие в раж борцы за всеобщее равенство начали рубить головы друг другу, руководствуясь принципом «кто не спрятался, тот и виноват». Ну а 28 июля 1794 г. нож гильотины «уравнял» в правах с другими жертвами и самого Робеспьера. Его голову продемонстрировали — под бурные аплодисменты — присутствующей публике и захоронили (вместе с телом) в братской могиле. Да ещё и известью присыпали, дабы следов не осталось.

Но лозунг о свободе, равенстве и братстве сохранился. И очень даже пригодился сто с лишним лет спустя в революционной России — примерно с тем же эффектом.

*

До светлого конца — обыгрывается название рассказа русского и советского писателя А. Куприна «Светлый конец».

*

Во тьму — до светлого конца — тема «светлых путей» в такое же «светлое коммунистическое будущее» активно использовалась в СССР в пропагандистских целях. Корни её можно обнаружить в дореволюционных стихах и песнях, в частности, в песне «Мы кузнецы» на стихи пролетарского поэта Ф. Шкулёва, где есть такие строки: «Мы светлый путь куём народу, свободный путь для всех куём».

В советские времена широкое распространение получила практика присвоения предприятиям и организациям духоподъёмных названий вроде «Путь к коммунизму», «Рассвет» и «Светлый путь». Даже кинокомедию на «Мосфильме» в 1940 г. сварганил режиссёр Г. Александров, которая так и называлась — «Светлый путь». Ну а спустя сорок с лишним лет — после долгого и бессмысленного блуждания на этом пути — название уже иронически обыгрывалось в советском мультипликационном сериале «Возвращение блудного попугая». Снимал его режиссёр В. Караваев по сценарию писателя А. Курляндского. В одной из серий звучал следующий диалог:

« — Всё, приехали.

— Ты куда меня завёз?!

— Совхоз «Светлый путь».

— Какой светлый??? Не видно ж ничего!»

*

Век-волкодав — выражение поэта О. Мандельштама из стихотворения «Мне на шею бросается век-волкодав». Мандельштам был репрессирован в 1938 г. — в ночь с первого на второе мая арестован, приговорён к пяти годам заключения в ИТЛ (исправительно-трудовом лагере), отправлен по этапу на Дальний Восток и в конце декабря 1938 г. скончался в пересыльном лагере под Владивостоком.

Основной причиной гонений на поэта, в том числе и поводом для его первого ареста в 1934 г., стало стихотворение «Мы живём, под собою не чуя страны», созданное в 1933 г. и направленное лично против Сталина, «душегубца и мужикоборца». Пастернак назвал это стихотворение «актом самоубийства» и, как вскоре стало понятно, не ошибся.

Я процитирую стихотворение Мандельштама полностью из уважения к человеку, который вовсе не являлся храбрецом. Но у него хватило храбрости высказывать собственное мнение во времена, когда за подобное «свободомыслие» сажали в тюрьмы и расстреливали.

«Мы живём, под собою не чуя страны, наши речи за десять шагов не слышны, а где хватит на полразговорца, там припомнят кремлёвского горца.// Его толстые пальцы, как черви, жирны, и слова, как пудовые гири, верны, тараканьи смеются усища и сияют его голенища.//

А вокруг него сброд тонкошеих вождей, он играет услугами полулюдей. Кто свистит, кто мяучит, кто хнычет, он один лишь бабачит и тычет.// Как подкову, куёт за указом указ: кому в пах, кому в лоб, кому в бровь, кому в глаз. Что ни казнь у него — то малина, и широкая грудь осетина».

Вот такой литературный факт эпохи, который, по мнению Пастернака, не имел отношения ни к литературе вообще, ни к поэзии, в частности. А по мне — очень даже имел и будет иметь.

Однако у каждого своё представление о литературе и гражданском мужестве. Можно следовать осторожной логике известного Ужа и жить в соответствии с установленными нормами «техники безопасности». А можно руководствоваться принципом, который актёр и бард В. Высоцкий сформулировал так:

«На слово „длинношеее“ в конце пришлось три „е“. Укоротить поэта! — вывод ясен. И нож в него! Но счастлив он висеть на острие, зарезанный за то, что был опасен».

Это я к тому, что от себя не убежишь. Да и от эпохи — тоже. Всё равно достанет. К Б. Пастернаку это тоже относится.

*

Век-волкодав рычал Малютой — подразумевается Малюта Скуратов (он же — Григорий Скуратов-Бельский), российский государственный и военный деятель, ближайший сподвижник царя Ивана IV, один из руководителей опричнины. Прославился собачьей преданностью Ивану Грозному и жестокостью, лично пытая и казня бояр и дворян — из числа заподозренных в крамоле или по каким-то другим причинам неугодных царю-параноику. Прозвище Скуратова «Малюта» стало в России нарицательным, олицетворяя такие понятия, как «палач» и «злодей».

*

Терзая ужасом сердца — аллюзия на строки А. Пушкина «Ужасный век, ужасные сердца!» из пьесы «Скупой рыцарь».

*

Век-молох — сложная составная аллюзия.

Молох (вариант — молех, означающий на иврите «царственный») в Библии упоминается, как божество, которому приносили в жертву детей. Выражение «служить Молоху» означало у древних евреев страшный грех, караемый смертью.

Российский режиссёр А. Сокуров, снявший тетралогию о власти, назвал «Молохом» её первый фильм, описывающий день из жизни А. Гитлера. Памятник жертвам политических репрессий в СССР, расположенный у входа на Левашовское мемориальное кладбище в Ленинградской области, носит название «Молох тоталитаризма».

Вот такие аллюзии…

*

Грозя насильем мир разрушить — перефразируются строчки «Интернационала»: «Весь мир насилья мы разрушим до основанья, а затем…»

*

Век-Эйзенштейн — имеется в виду советский режиссёр С. Эйзенштейн, создавший немой фильм «Броненосец Потёмкин» (признан одним из лучших произведений в истории мирового кинематографа), а также фильмы «Стачка», «Октябрь», «Александр Невский», «Иван Грозный» и др.

*

Век-Хичкок — речь идёт о британском и американском режиссёре А. Хичкоке, снявшем классические фильмы в жанре триллера, в частности: «Ребекку», «Окно во двор», «Головокружение», «Психо», «Птицы».

*

Творил в натуре беспредел — выражение из блатного жаргона, означающее крайнюю степень беззакония или беспорядка, а также грубое нарушение воровских понятий. Данной теме посвящён советский фильм режиссёра И. Гостева «Беспредел», вышедший на экраны в 1989 г.

*

Заблудшая во мгле Россия — аллюзия на публицистическую книгу английского писателя Г. Уэллса «Россия во мгле».

*

Россия, отдавшись красному царю — аллюзия на песню советского музыканта и поэта И. Талькова «Россия», где есть такие строки: «Разверзлись с треском небеса, и с визгом ринулись оттуда, срубая головы церквям и славя красного царя, новоявленные иуды».

*

И, как Сизиф, катила в гору — аллюзия на древнегреческий миф о Сизифе, согласно которому этот персонаж был приговорен к ужасному наказанию — после смерти в земном мире бесконечно катить в загробном мире на гору в Тартаре тяжёлый камень. Бесконечно, потому что едва Сизиф достигал вершины, камень скатывался вниз к подножью горы.

Впрочем, французский мыслитель А. Камю в эссе «Миф о Сизифе. Эссе об абсурде» рассматривал проблематику под другим углом зрения. Но это — отдельная и особая аллюзия.

*

Валун утопии фантомной — сложная аллюзия-каламбур, обыгрывающая значение слова утопия (в переводе с древнегреческого), как «места, которого нет», и коннотацию слова фантом в значении «призрак». Опирается аллюзия на первую фразу «Манифеста Коммунистической партии» (авторы К. Маркс и Ф. Энгельс): «Призрак бродит по Европе — призрак коммунизма».

*

За десять дней потрясшей мир ­­– подразумевается документальная книга американского журналиста Д. Рида «Десять дней, которые потрясли мир», посвящённая Октябрьской революции и впервые опубликованная в 1919 г.

*

Пик возвышался коммунизма — обыгрывается одно из названий самой высокой горы СССР, расположенной на Памире. Первоначально вершину назвали «Пик Сталина», затем, в 1962 г. переименовали в «Пик коммунизма». После распада СССР власти Таджикистана в 1998 г. переименовали гору в честь основателя первого государства таджиков Исмаила Самани. И «Пик коммунизма» навсегда исчез с географических карт — фантом, он и есть фантом. Призрак, в общем, и утопия.

*

Как город солнца — имеется в виду произведение (классическая утопия) итальянского философа, теолога и писателя Т. Кампанеллы «Город солнца», описывающее идеальное государство будущего. По мнению исследователей утопии в ней предвосхищены отдельные идеи и принципы коммунистического учения. Но сам Кампанелла тоже был неоригинален, многое заимствовав у своих предшественников, в частности, у англичанина Т. Мора, автора «Утопии».

*

Грянул гром — обыгрывается название рассказа американского писателя Р. Брэдбери «И грянул гром», посвященного «эффекту бабочки». Термин, придуманный американским учёным Э. Лоренцем, обозначает свойство некоторых хаотичных систем, когда незначительное влияние на систему может иметь большие и непредсказуемые последствия, в том числе и совершенно в другом месте. Лоренц описывал эффект так — бабочка, взмахивающая крылом в Айове, может вызвать лавину эффектов, которые достигнут высшей точки в дождливый сезон в Индонезии.

Но в случае с кардинальными реформами, проведёнными Сталиным и его подельниками на рубеже 30-х годов, надо, разумеется, говорить не об «эффекте бабочки», а о грандиозной катастрофе. Некоторые её последствия — например, уничтожение генофонда нации — неисправимы в принципе. Так что гром и на самом деле грянул.

*

Пятой железной — обыгрывается название романа-антиутопии американского писателя Д. Лондона «Железная пята». Книга слабая по художественному уровню, но в чём-то пророческая.

*

Старой жизни сломал великий перелом хребет — аллюзия на статью И. Сталина «Год великого перелома: к XII годовщине Октября», в которой он назвал 1929 г. «годом великого перелома на всех фронтах социалистического строительства».

В статье Сталин сформулировал основные задачи политики форсированной индустриализации и коллективизации сельского хозяйства. Эта политика, основанная на репрессиях против семей зажиточных крестьян, способствовала уничтожению в СССР частного сельхозпроизводства и стала одной из главных причин массового голода — так называемого «голодомора» — в 1932—1933 годах. В отдаленной перспективе поголовная коллективизация (сопоставимая с геноцидом) нанесла непоправимый ущерб сельскому хозяйству страны, в том числе привела — под лозунгами борьбы с кулаками — к истреблению нескольких миллионов самых трудоспособных крестьян. От демографических и генетических последствий «перелома» Россия не оправилась до настоящего времени и, вероятнее всего, уже не оправится никогда.

*

Вампирам боем смертным грозил «Интернационал» — аллюзия на текст «Интернационала», где имеются следующие строки: «Довольно кровь сосать, вампиры… Это будет последний и решительный бой…»

*

Дурак всегда испортит песню — перефразируются слова персонажа Сатина «Эх… испортил песню… дурак!» из пьесы русского и советского писателя и драматурга М. Горького «На дне» (первоначальный вариант названия — «Без солнца»).

*

В азарте революционном выл Шариков — речь идёт о персонаже русского и советского писателя М. Булгакова из фантастической повести «Собачье сердце» (экранизирована в 1988 г. режиссёром В. Бортко) — собаке, превратившейся в подобие человека (Полиграфа Шарикова) после пересадки гипофиза и семенников от люмпена Клима Чугункина. Повесть начинается следующими словами: «У-у-у-у-у-гу-гу-гуу! О, гляньте на меня, я погибаю. Вьюга в подворотне ревёт мне отходную, и я вою с ней».

*

Чеканя шаг, чтобы не спал неугомонный, народом недобитый, враг — составная аллюзия на строки «Революционный держите шаг! Неугомонный не дремлет враг!» из поэмы А. Блока «Двенадцать», а также на выражение «враг народа», активно употреблявшееся в период сталинских репрессий.

Само выражение «враг народа», в буквальном переводе с латыни означающее «враг общества», возникло в период существования Римской империи.

В новое время термин получил широкое распространение в ходе Великой французской революции для обозначения противников режима и обоснования массовых репрессий. В России идиома стала использоваться сразу после Февральской революции (в частности, министром-председателем Временного правительства А. Керенским), а в июне 1917 г. лидер РСДРП (большевиков) В. Ленин опубликовал статью «О врагах народа», после чего большевики начали применять этот термин постоянно.

Теоретическим обоснованием борьбы с врагами народа, начиная со второй половины 20-х годов, служила концепция Сталина об обострении классовой борьбы по мере продвижения страны к социализму. Необходимо отметить, что Сталин лично рекомендовал пытки (методы физического воздействия) в отношении «явных врагов народа, как совершенно правильный и целесообразный метод». Явность, ясен пень, определялась на глаз, исходя из революционной сознательности и целесообразности.

Юридическое понятие «враг народа» было включено в Конституцию СССР 1936 г. и просуществовало вплоть до 1977 г. То есть до времени принятия новой, так называемой «брежневской конституции».

*

Напялив кожаные куртки — мода на одежду из кожи (как правило — куртки чёрного цвета, но иногда и штаны) была распространена среди революционеров всех мастей и рангов вплоть до 30-х годов. Кожаные куртки являлись едва ли не обязательным атрибутом командиров и комиссаров РККА (рабоче-крестьянской красной армии) и сотрудников различных «карающих органов» (ВЧК, ГПУ, НКВД и пр.) в период Гражданской войны и позднее. Именно в кожанке, ставшей одним из материальных символов революции и «пролетарской культуры», изображён умирающий комиссар на знаменитой картине российского и советского художника К. Петрова-Водкина «Смерть комиссара».

Существует версия, что большая партия кожанок была пошита в годы Первой мировой войны для авиационного батальона, но их так и не успели пустить в ход. В революцию эти куртки обнаружили на каком-то складе и выдали чекистам в качестве униформы — после чего кожанки и вошли в моду.

*

Пинками гнали в новый строй — каламбур, построенный на разных значениях слова «строй» — от способа размещения в определенном порядке людей (военнослужащих, пионеров, заключенных и т. д.) до систем общественного и государственного устройства (строй капиталистический, советский, колхозный и т. д.).

*

Шестую часть Земли — обыгрывается популярное в советские времена утверждение о том, что Советский Союз занимает одну шестую часть Земли (что ошибочно, так как речь шла только о суше). Распространению этого мнения способствовал, в частности, советский кинорежиссёр Д. Вертов, снявший в 1926 г. документальный фильм «Шестая часть мира». Поэт С. Есенин в стихотворении «Русь советская» запечатлел данную «географическую новость» следующими возвышенными строками: «Я буду воспевать всем существом в поэте шестую часть земли с названьем кратким „Русь“».

*

Манкурты — аллюзия на персонажей романа советского писателя Ч. Айтматова «И дольше века длится день» (второе название — «Буранный полустанок»). По сюжету романа манкурты, это взятые в плен и превращённые в бездушные рабские создания люди, полностью подчинённые хозяину и забывшие предыдущую жизнь. В переносном значении под «манкуртом» понимают человека, потерявшего связь со своими историческими корнями, забывшем о родстве.

*

Вставай, кудрявая, и пой! А коль не встретишь на рассвете гудок весёлый у ворот — перефразируются строки из «Песни о встречном»: «Нас утро встречает прохладой, нас ветром встречает река. Кудрявая, что ж ты не рада весёлому пенью гудка?// Не спи, вставай, кудрявая, в цехах звеня, страна встаёт со славою на встречу дня!». Песня, созданная композитором Д. Шостаковичем на стихи поэта Б. Корнилова, впервые прозвучала в фильме «Встречный» режиссёров Л. Арнштама, Ф. Эрмлера и С. Юткевича, вышедшем на экраны в 1932 г.

Что касается Б. Корнилова, то он был репрессирован и расстрелян в 1938 г., как участник антисоветской троцкистской организации.

*

Шепнёт донос весёлый ветер — имеется в виду песня «Весёлый ветер» («А ну-ка песню нам пропой весёлый ветер!»), созданная композитором И. Дунаевским на стихи поэта В. Лебедева-Кумача в 1936 г.

*

И до Лубянки донесёт — речь идёт об улице Большая Лубянка (в период с 1926 по 1990 гг. называлась «улица Дзержинского»). В памяти советского народа эта улица и термин «Лубянка» неразрывно связаны с мутной и зловещей темой «чекистов» и органов государственной безопасности.

По адресу Большая Лубянка, 11 в бывшем доходном доме страхового общества «Якорь» первоначально (после переезда в марте 1918 г. из Петрограда) размещалась штаб-квартира Всероссийской чрезвычайной комиссии по борьбе с контрреволюцией и саботажем (сокращенно — ВЧК), в частности, располагался кабинет председателя ВЧК Ф. Дзержинского. Там же в полуподвале находились тюрьма и помещения (боксы) для расстрелов, которые по некоторым данным производились там вплоть до 1954 г.

В 1919 г. в ведение ВЧК было передано ещё одно здание — по адресу Большая Лубянка, 2, ранее принадлежавшее страховому обществу «Россия». После реорганизации ВЧК в этом здании размещались (последовательно) подразделения: ГПУ-НКВД, КГБ и ФСБ. В 1990 г. напротив здания на другой стороне Лубянской площади по инициативе общества «Мемориал» установили памятник-мемориал жертвам политических репрессий «Соловецкий камень».

*

Курс краткий — имеется в виду учебник «История ВКП (б). Краткий курс», созданный при участии И. Сталина (лично правил текст) и опубликованный в 1938 г.

*

Курс краткий пролагал маршруты крутые — аллюзия на автобиографический роман советской журналистки и писательницы Е. Гинзбург «Крутой маршрут». Она была репрессирована в 1937 г., приговорена за «участие в троцкистской террористической организации» к десяти годам тюремного заключения с поражением в правах на пять лет, провела восемь лет в тюрьмах и колымских лагерях системы Севвостлага, еще восемь — в «бессрочной» ссылке в Магадане.

Муж Е. Гинзбург, советский партийный и профсоюзный деятель П. Аксёнов был репрессирован в 1937 г., первоначально приговорён к смертной казни, заменённой впоследствии на пятнадцать лет заключения, около восемнадцати лет находился в лагерях Коми АССР и в ссылке в Красноярском крае.

*

Троцкисты ­ — троцкистами в СССР в период 20—50-х годов называли не только сторонников и последователей Л. Троцкого-Бронштейна (российского революционера, советского политического и государственного деятеля), но и едва ли не большинство инакомыслящих граждан. Обвинение в троцкизме превратилось в жупел после политических процессов тридцатых годов, в частности по делам «Антисоветского объединённого троцкистско-зиновьевского центра», «Параллельного антисоветского троцкистского центра», «Правотроцкистского блока» и по делу «Антисоветской троцкистской военной организации» в РККА.

*

ОБЭРИУты — имеются в виду литераторы (всего — семь человек), входившие в Объединение Реального Искусства (ОБЭРИУ). Двое из них — А. Введенский и Д. Хармс — в тридцатые годы были арестованы и скончались в тюрьме. Поэт и переводчик Н. Заболоцкий провёл в заключении пять лет (в том числе на Колыме). После освобождения из лагеря Заболоцкий завершил поэтическое переложение памятника литературы Древней Руси, поэмы «Слово о полку Игореве», начатое до ареста, а также выполнил перевод с грузинского языка поэмы Ш. Руставели «Витязь в тигровой шкуре». Я в детстве читал эту поэму именно в переводе Заболоцкого.

*

Колымский край — подразумевается историческая область — Колыма — на северо-востоке СССР, охватывающая бассейн реки Колымы (до побережья Восточно-Сибирского моря) и северное побережье Охотского моря. К территории условного Колымского края относят Магаданскую область и часть территорий Якутии и Чукотки. В период массовых репрессий 30—50-х годов Колыма была самым большим регионом, входившим в структуру ГУЛага (через трест «Дальстрой»), и самым жестоким по условиям содержания заключённых.

Как написал о Колыме в книге «Рабы свободы: Документальные повести» журналист и прозаик, председатель комиссии по творческому наследию репрессированных писателей России В. Шенталинский: «Она была в течение двадцати лет (1934–1954) невольничьим берегом, раскинувшимся от Охотского до Восточно-Сибирского моря, от Индигирки до Берингова пролива. Одна двадцатая территории Советского Союза, самый большой остров Архипелага ГУЛАГ, равный по величине нескольким Франциям. И прошли её, по приблизительным, неофициальным подсчетам (а где взять другие?), несколько миллионов человек! Кто прошёл, многие — остались там навечно».

Часть осужденных гибла ещё по дороге на Колыму: их перевозили пароходами от Находки и Ванино до бухты Нагаева тысячами в закрытых трюмах, совсем как африканских невольников, в течение 8—9 суток. Это был новый круг ада после тюрем НКВД и этапов на Дальний Восток. И всех прошедших эти круги ждали заключительные круги Колымского ада.

Лирическая иллюстрация темы из песни «Ванинский порт» (автор не установлен): «Я помню тот Ванинский порт и крик пароходов угрюмый, как шли мы по трапу на борт в холодные мрачные трюмы.// На море спускался туман, ревела стихия морская. Лежал впереди Магадан, столица Колымского края…// От качки стонали зэка, обнявшись, как родные братья, и только порой с языка срывались глухие проклятья.// Будь проклята ты, Колыма, что названа чудной планетой. Сойдёшь поневоле с ума, отсюда возврата уж нету».

Необходимо пояснить выражение «Колыма, что названа чудной планетой», которое большинство читателей наверняка не поймёт. Оно заимствовано из прибаутки «Колыма ты, Колыма, чудная планета. Двенадцать месяцев зима, остальное — лето», возникшей немного раньше песни в те же тридцатые годы. Примерно в это же время появилось залихватское выражение «Дальше Колымы не сошлют», ставшее производным от старой арестантской присказки «Дальше Сибири не угонят, там тоже солнышко светит».

Анекдот в тему:

«Плывут двое чукчей на утлой лодчонке по Северному Ледовитому океану. Один говорит:

— Хочешь, я тебе политический анекдот расскажу?

— Однако нет, а то ещё сошлют куда-нибудь».

В общем, как говорилось в одном известном кинодиалоге:

« — Будете у нас на Колыме — милости просим.

— Нет, уж лучше вы к нам…»

*

Ве-е-езде учили коммунизму — подразумевается один из самых знаменитых лозунгов советского периода «Учиться, учиться и ещё раз учиться!», приписываемый В. Ленину. Хотя буквально такую фразу основатель советского государства никогда не произносил. Но в речи на III съезде комсомола в октябре 1920 г. прозвучали другие слова, на основании которых советские пропагандисты и слепили позже вышеуказанный лозунг. Ленин же дословно изрёк следующее: «Союз молодёжи и вся молодёжь вообще, которая хочет перейти к коммунизму, должна учиться коммунизму».

*

По адресу «Тюрьма для мам» в АЛЖИР писали дети письма — имеется в виду Акмолинский лагерь жён изменников Родины (сокращённо — АЛЖИР), расположенный в Казахстане. Это был самый большой (и печально известный) из женских лагерей ГУЛага.

Первоначально свидания с родственниками и письма в АЛЖИРе запрещались. Пережившая ужасы лагеря Г. Степанова-Ключникова вспоминала, что у некоторых женщин имелись грудные дети, которых размещали в специальных бараках. Матерей туда приводили под конвоем и только лишь для кормления ребенка. Когда малышу исполнялось три года, его отправляли в детдом.

После того как лагерь перевели на обычный режим, заключённым разрешили получать письма и посылки. Первое письмо, адресованное одной из заключённых, пришло от восьмилетней девочки. На обороте значился адрес получателя: «Город Акмолинск. Тюрьма для мам».

*

ЧеСИРам и другим врагам — аббревиатура периода массовых репрессий ЧСИР расшифровывается как «член семьи изменника Родины». Так формулировалось в УК РСФСР 1926 г. и в Законе СССР «О членах семьи изменников Родины» от 30.03.1935.

Согласно советскому законодательству тех времён члены семьи изменника Родины лишались избирательных прав (так называемые «лишенцы») и, в зависимости от степени прегрешения, либо подлежали ссылке в отдалённые районы Сибири на пять лет, либо лишались свободы на срок от пяти до десяти лет с конфискацией имущества. Решение о мере наказания «чесирам» принималось внесудебными органами, так называемыми «двойками» и «тройками».

К примеру, моя бабушка А. А. Кривчикова (дочь раскулаченного А. Михеева) после приговора мужу Константину (моему дедушке) в 1938 г. вместе с малолетним сыном Юрием (моим отцом) была сослана из Алтайского края в Томскую область. Иными словами, отправилась по маршруту «из Сибири в Сибирь» (как пел В. Высоцкий). В справке, заменявшей бабушке паспорт вплоть до конца 50-х годов, значилось: «Дочь кулака, жена лишенца».

*

Ну а попутчиков незваных — подразумевается термин «попутчик» из советского политического жаргона, означающий человека, сочувствующего идеологии советской организации или партии (коммунистической, естественно, другие были запрещены), однако не имеющий в них формального членства.

Считается, что термин придумал А. Луначарский, и применялся тот первоначально к деятелям культуры, симпатизирующим большевикам. В частности, к «попутчикам» относили литераторов Б. Пильняка, М. Пришвина, И. Бабеля, К. Паустовского, Б. Пастернака и С. Есенина.

В 30-е годы слово приобрело в советской прессе негативный и уничижительный оттенок, подразумевающий неполноценность, а то и враждебность. Например — «попутчик капитализма».

*

Ждал Соловецкий монастырь — намёк на то, что на территории Соловецкого монастыря с 1920 по 1939 годы располагались (последовательно): лагерь принудительных работ, Соловецкий лагерь особого назначения (СЛОН) и Соловецкая тюрьма особого назначения (СТОН).

Лирическое отступление в тему ­– стихотворение советского поэта А. Жигулина (был арестован в 1949 г. по обвинению в антисоветском заговоре, провёл в тюрьмах и лагерях около шести лет) «Соловецкая чайка»:

«Соловецкая чайка всегда голодна. Замирает над пеною жалобный крик. И свинцовая горькая катит волна на далёкий туманный пустой материк.// А на белом песке — золотая лоза. Золотая густая лоза-шелюга. И солёные брызги бросает в глаза, и холодной водой обдаёт берега.// И обветренным мокрым куском янтаря над безбрежием чёрных дымящихся вод, над холодными стенами монастыря золотистое солнце в тумане встаёт…// Только зыбкие тени развеянных дум. Только горькая стылая, злая вода. Ничего не решил протопоп Аввакум. Всё осталось как было. И будет всегда.// Только серые камни лежат не дыша. Только мохом покрылся кирпичный карниз. Только белая чайка — больная душа — замирает, кружится и падает вниз».

*

Страну, другой такой не зная — аллюзия на строки «Я другой такой страны не знаю, где так вольно дышит человек!» из патриотической «Песни о Родине», созданной поэтом В. Лебедевым-Кумачом и композитором И. Дунаевским в 1936 г. для кинофильма «Цирк».

Песня сразу стала очень популярной, её первые аккорды много лет использовались в качестве позывных Всесоюзного радио. После принятия в 1936 г. новой Конституции СССР к песне был дописан куплет о «всенародном Сталинском законе», который звучал так: «За столом у нас никто не лишний, по заслугам каждый награждён, золотыми буквами мы пишем Всенародный Сталинский закон. Этих слов величие и славу никакие годы не сотрут: — человек всегда имеет право на ученье, отдых и на труд!»

*

Стирали в лагерную пыль — подразумевается выражение «стереть в лагерную пыль», получившее распространение в постсталинскую эпоху в 50—60 годы. Как, в частности, писал советский поэт Б. Слуцкий: «Но прах не заметается пургой, а лагерная пыль заносит плаху». Формулировку — в форме резолюции — о лагерной пыли часто приписывают наркому внутренних дел Л. Берии, но документального подтверждения эта версия не получила.

Уже в постсоветские времена в 1996 г. была опубликована книга с названием «Я, лагерная пыль, свидетельствую», написанная по воспоминаниям В. Б. Дьяконова. Он был репрессирован в конце 30-х годов, попал сначала в Кировскую пересыльную тюрьму, затем отбывал срок в лагерях на территории Коми АССР. Приведу цитату из этой книги:

«В ожидании парохода „Глеб Бокий“ они ещё поработают на кемской пересылке, и кого-то заставят бегать вокруг столба с постоянным криком: „Я филон, работать не хочу и другим мешаю!“; а инженера, упавшего с парашей и разлившего на себя, не пустят в барак, а оставят обледеневать в нечистотах. Потом крикнет конвой: „В партии отстающих нет! Конвой стреляет без предупреждения! Шагом марш!“ И потом, клацая затворами: „На нервах играете?“ — и зимой погонят по льду пешком, волоча за собой лодки, — переплывать через полыньи, а при подвижной воде погрузят в трюм парохода, и столько втиснут, что до Соловков несколько человек непременно задохнутся, так и не увидав белоснежного монастыря в бурых стенах…»

*

Ковались люди из железа, вздымался горн, рождался миф — сложная составная аллюзия: на строки «Вздувайся, горн, и куйте смело, пока железо горячо!» из песни «Мы кузнецы»; на советский фильм режиссёра Е. Дзигана «Железный поток», снятый по одноименному роману-эпопее писателя А. Серафимовича; на фильмы польского режиссёра А. Вайды «Человек из мрамора» и «Человек из железа». Последний в 1981 г. получил Золотую пальмовую ветвь на Каннском кинофестивале.

*

«Вперёд!» — взывала «Марсельеза» — подразумевается так называемая «Рабочая Марсельеза», текст которой был написан публицистом и революционером, идеологом народничества П. Лавровым на мелодию французского гимна. В «Рабочей Марсельезе», в частности, есть следующие строки: «Вставай, подымайся, рабочий народ! Вставай на врагов, брат голодный! Раздайся, крик мести народной! Вперёд!»

Этот вариант «Марсельезы», известный так же под названием «Отречёмся от старого мира…», получил в России широкое распространение после того как в марте 1917 г. был утверждён Временным правительство в качестве государственного гимна.

*

Рождался миф… Ушли они не долюбив — аллюзия на строки из стихотворения «Мы» советского поэта Н. Майорова: «Мы были высоки, русоволосы. Вы в книгах прочитаете, как миф, о людях, что ушли, недолюбив, не докурив последней папиросы».

Добавлю, что Николай Майоров погиб на фронте в Великую Отечественную войну в возрасте двадцати двух лет.

*

В тоску прокуренных вагонов — аллюзия на строки «Трясясь в прокуренном вагоне, он стал бездомным и смиренным…» из стихотворения советского поэта А. Кочеткова «Баллада о прокуренном вагоне».

*

В строку «Баллады о гвоздях» — речь идёт о стихотворении советского поэта Н. Тихонова «Баллада о гвоздях». Строки из этого стихотворения: «Гвозди б делать из этих людей: крепче б не было в мире гвоздей», — стали в советские времена крылатой цитатой.

*

Великих строек на костях — подразумеваются так называемые «Великие стройки коммунизма»: Днепрогэс, Беломорканал, Волгодон, «Магнитка», «Норникель», БАМ и другие «ударные стройки», вроде трансполярной магистрали Чум-Салехард-Игарка. На них в сталинские времена активно использовался труд заключённых, «добровольно-принудительный» труд обнищавших крестьян, а также военизированных строительных подразделений (трудовой армии, тылового ополчения, стройбата, желдорбата).

Постановление Совнаркома «Об использовании труда уголовно-заключённых», принятое 11.07.1929, прямо предписывало ОГПУ (особое государственное политическое управление) «организовать новые лагеря для приема заключённых в отдаленных районах страны в целях колонизации этих районов и эксплуатации их природных богатств путем применения труда лишённых свободы». На практике «политика партии» привела к тому, что с 1930 по 1953 годы в системе ГУЛага содержалось одновременно от 510 тыс. до 2,5 млн. человек ежегодно.

Над воротами лагерей вывешивался лозунг «Труд в СССР есть дело чести, славы, доблести и геройства», скомпилированный на основе цитаты Сталина из выступления на XVI съезде ВКП (б) в 1930 г. В изменённом виде лозунг присутствует в тексте песни «Марш энтузиастов» из кинофильма «Светлый путь» (автор музыки — И. Дунаевский, автор стихов А. Д’Актиль-Френкель): «Нам ли стоять на месте? В своих дерзаниях всегда мы правы. Труд наш есть дело чести, есть дело доблести и подвиг славы».

Бывший узник ГУЛага писатель В. Шаламов писал в рассказе «Сухим пайком» (из цикла «Колымские рассказы»): «…Мы будем возвращены в лагерную зону, опять войдём в ворота с обязательной, официальной, казённой надписью: „Труд есть дело чести, дело славы, дело доблести и геройства“. Говорят, что на воротах немецких лагерей выписывалась цитата из Ницше: „Каждому своё“. Подражая Гитлеру, Берия превзошёл его в циничности».

Циничное отношение вождей СССР к «человеческому материалу» требует дополнительного комментария. Сталин, выступая в 1938 году на заседании Президиума ВС СССР, заявил по поводу существовавшей тогда практики досрочного освобождения заключённых следующее: «Мы плохо делаем, мы нарушаем работу лагерей. Освобождение этим людям, конечно, нужно, но с точки зрения государственного хозяйства это плохо… В лагере атмосфера другая, там трудно испортиться».

Пренебрежение условиями быта рабочих и нормами безопасности на производстве, применение тяжелого ручного труда приводили к большим человеческим жертвам. Некоторые «стройки коммунизма» возводились на костях в прямом смысле. По воспоминаниям строителей ББК (Беломорско-Балтийского канала) умерших людей зачастую, во избежание дополнительных расходов и потерь времени, не хоронили, а укладывали прямо в бетонный раствор на дне канала.

Отдельного упоминания заслуживает тема «доблестного труда» в колхозах и совхозах. С самого начала коллективизации и образования коллективных хозяйств (то есть с начала 30-х годов) в них было фактически легализовано крепостное право. Членам колхозов не выдавали паспорта (только временные удостоверения личности и справки), а вместо зарплаты начисляли так называемые трудодни. Колхозники презрительно называли их «палочками» и могли получить на них лишь натуральную продукцию, производимую в колхозе (например, зерно или картофель). Деньгами выдавалась небольшая часть зарплаты в зависимости от наличия денежных средств в конкретном хозяйстве, поэтому в сельской местности процветал натуральный обмен.

Полностью система трудодней была отменена только в 1966 г. Тогда же колхозники стали без ограничений получать паспорта, как и остальные граждане СССР.

Как тут не вспомнить строки из духоподъёмного «Марша коммунистических бригад», хорошо знакомого всем гражданам Страны Советов: «Мы везде, где трудно, дорог каждый час. Трудовые будни — праздники для нас!»

Имеются желающие попасть «назад в СССР»? Если имеются, то добро пожаловать в колхоз им. Ленина «Сто лет без урожая» на гостеприимную Колыму.

*

Страдая по чужой Гренаде — аллюзия на строки: «Но песню иную о дальней земле возил мой приятель с собою в седле. Он пел, озирая родные края: „Гренада, Гренада, Гренада моя!“ […] Я хату покинул, пошёл воевать, чтоб землю в Гренаде крестьянам отдать…» из стихотворения советского поэта М. Светлова «Гренада».

*

Бравируя: «Рабы не мы» — речь идёт о фразе из первой советской азбуки «Долой неграмотность: Букварь для взрослых», изданной в 1919 г. Фраза, ставшая одним из самых распространённых идеологических мемов той эпохи, является словесным палиндромом, который можно записать в двух смысловых вариантах: «Мы не рабы, рабы не мы» и «Мы не рабы, рабы немы».

*

В застенках Редингской тюрьмы — обыгрывается название стихотворения английского прозаика и поэта О. Уайльда «Баллада Редингской тюрьмы».

Процитирую несколько строк. Сдаётся мне, что они актуальны и сегодня, не говоря уже о сталинских временах:

«Есть неизбывная вина и муки без вины, — и есть Закон, и есть — Загон, где мы заточены, где каждый день длинней, чем год из дней двойной длины.// […] Но с незапамятных времён — и это навсегда — возводят тюрьмы на земле из кирпичей стыда, и брата брат упрятать рад — с глаз Господа — туда.// […] Есть яма в Редингской тюрьме — и в ней схоронен стыд; там пламя извести горит, там человек лежит, в горючей извести зарыт, замучен и забыт…»

Подобная яма — преогромных размеров! — есть и в России. Но это, разумеется, иносказание и метафора.

*

До основанья руша храмы — намёк на строку «Интернационала»: «Весь мир насилья мы разрушим до основанья».

Как и во всех остальных случаях, когда речь шла о врагах, советская власть боролась с религией (опиумом для народа) тотально и безжалостно. Так, трижды объявлялись «пятилетки безбожия» — в 1927, 1932 и 1937 гг. Попутно с массовым внедрением атеизма уничтожались или «перепрофилировались» культовые учреждения. Если в 1917 г. в России насчитывалось около 80 тыс. подобных учреждений, то к 1941 г. оставалось по разным данным от 100 до 200 действующих соборов и храмов.

В общем, на войне как войне: если враг не сдаётся, — его уничтожают. Нет, это не маршал Жуков произнёс. Так называлась статья «буревестника революции» и «пролетарского писателя» М. Горького, опубликованная в ноябре 1930 г. в печатном органе ЦК КПСС газете «Правда». Но это — к слову. Буревестники, они ведь за базар обычно не отвечают.

Начиная примерно со средины сороковых годов, власти Страны Советов начали помаленьку менять отношение к религии, потому что поняли — её тоже можно использовать в своих интересах. Точнее, можно использовать иерархов и прочих священнослужителей, ибо слаб человек и падок на материальные блага. Процесс взаимного сближения сторон развивался медленно, но неуклонно, ну а с наступлением новых времён российские власти и иерархи вовсе зажили душа в душу, словно сиамские близнецы. Это называется — рука руку моет.

Приведу анекдот в тему, появившийся в годы правления Брежнева, но, как мне кажется, до сих пор сохраняющий актуальность.

«В церкви раздаётся телефонный звонок. Батюшка берёт трубку и слышит:

— Алло, это из горкома беспокоят. Просьба к вам есть. Стульев не хватает. Пришлите нам, пожалуйста, двенадцать штук.

— Хрен вам, а не стулья, — отвечает священник. — В прошлый раз дал вам скамейки, так вы их матерными словами исцарапали на своей отчётно-выборной конференции.

— Ах, так?! Тогда хрен вам пионеров в церковный хор!

— Что? Хрен нам пионеров?! Тогда хрен вам монахов на субботник!

— Тогда хрен вам комсомольцев на крестный ход!

— Ах, хрен нам комсомольцев?! Так хрен вам монашек в сауну!

— А за такие слова, батюшка, и партбилет на стол положить можно».

*

Уже у Тартара на дне — Тартаром в древнегреческой мифологии называли ну очень глубокую бездну (практически бездонную), находившуюся под Аидом (царством мёртвых). Именно там горбатился Сизиф, катая свой валун. В русской версии Тартар переиначили в тартарары, что можно считать синонимом преисподней.

*

Они зажгли из искры пламя — составная аллюзия на название революционной нелегальной газеты «Искра», созданной в 1900 г. по инициативе В. Ленина, и на эпиграф этой газеты «Из искры возгорится пламя», заимствованный из стихотворения декабриста А. Одоевского «Струн вещих пламенные звуки…» Там, в частности, имеются следующие строки: «Наш скорбный труд не пропадёт: из искры возгорится пламя, и просвещённый наш народ сберётся под святое знамя.// Мечи скуём мы из цепей и вновь зажжём огонь свободы, и с нею грянем на царей — и радостно вздохнут народы».

Пророчество во многом оправдалось — на голову потомкам Одоевского и прочих дворян-романтиков. Пламя и в самом деле разгорелось, и народ вокруг него собрался. Только вот не особо этот народ был просвещённым. Да и знамя на поверку оказалось далеко не святым. А по поводу «огня свободы» и «радостного вздоха народов» судите сами, метафоры — дело скользкое, кому-то ведь и в сталинские времена «вольно дышалось».

Ещё раз процитирую «Марш коммунистических бригад» (уж больно зажигательная песня): «Если дали слово, мы не подведём, Солнце новой жизни мы на земле зажжём!»

Ну разве не пироманы?

*

Оправдывая средства целью — перверсия крылатого выражения «цель оправдывает средства». Чаще всего авторство фразы приписывают основателю ордена иезуитов И. де Лойоле, а также итальянскому писателю и политику Н. Макиавелли, но дословно такого выражения в их работах не встречается.

*

И не жалели никого — аллюзия на стихотворение советского поэта-фронтовика С. Гудзенко «Моё поколение», в котором есть следующие строки: «…это наша судьба, это с ней мы ругались и пели, подымались в атаку и рвали над Бугом мосты.// …Нас не нужно жалеть, ведь и мы никого б не жалели, мы пред нашей Россией и в трудное время чисты».

*

Не разбирая левых, правых — подразумевается внутрипартийная межфракционная борьба за власть в рядах ВКП (б) в двадцатые годы с участием так называемых «левой», «новой», «объединённой» и «правой» оппозиций, они же (в другой формулировке) — левые и правые уклоны.

В речи на пленуме московского комитета ВКП (б) 19 октября 1928 г. Сталин, в частности, объяснял «колеблющимся» соратникам, что правый уклон происходит от переоценки сил социализма и недооценки сил капитализма, а левый или троцкистский уклон происходит от недооценки сил социализма и переоценки сил капитализма. Задав риторический вопрос: «Какая из этих опасностей хуже?», Сталин сам же ответил: «Я думаю, что обе хуже».

Фракционная борьба завершалась, как правило, тем, что «уклонисты» публично каялись в своих заблуждениях, что не освобождало их в дальнейшем от исключения из партийных рядов и репрессий. Именно тогда в широкий обиход вошли выражения «линия партии» и «колебаться вместе с линей партии».

На всякий случай поясню, что стихотворение В. Маяковского «Левый марш» — где есть строки: «Кто там шагает правой? Левой! Левой! Левой!» — к межфракционной борьбе в ВКП (б) отношения не имеет, так как было сочинено значительно раньше. Но аллюзия просматривается.

*

В пыльных шлемах комиссаров — перефразируются следующие слова из песни «Сентиментальный марш» советского поэта и барда Б. Окуджавы: «…и комиссары в пыльных шлемах склонятся молча надо мной». Для молодёжи уточню, что речь идёт о форменных головных уборах РККА (рабоче-крестьянской красной армии) — будёновках. Был такой «красный маршал» С. Будённый, я о нём ещё упомяну.

*

Новоявленных иуд — отсыл к обороту «ноявленные иуды» из песни И. Талькова «Россия».

*

Досталась доля им плохая — инверсия цитаты из стихотворения М. Лермонтова «Бородино», где есть такие строки: «Плохая им досталась доля: немногие вернулись с поля…»

*

Сменив Завет — подразумевается библейское понятие Завета (Ветхий Завет, Новый Завет), как свода правил, определяющего взаимоотношения между Богом и народом.

*

Завет на партбилет — аллюзия на советский фильм режиссёра И. Пырьева (автор сценария К. Виноградова) «Партийный билет», вышедший на экраны в 1936 г. (то есть в преддверии «Большого террора»).

Примечательно, что прототипом отрицательного персонажа Павла Куганова, врага народа и диверсанта, по замыслу авторов фильма стал поэт Павел Васильев. Во время съёмок фильма он как раз отбывал срок за хулиганство в Рязанской тюрьме. Весной 1936 г. Васильева освободили, но в феврале 1937 г. снова арестовали и уже в июле расстреляли (в возрасте двадцати семи лет) по сфальсифицированному обвинению в принадлежности к «террористической группе», якобы готовившей покушение на Сталина.

Не могу не заметить, что Васильев, как и многие его современники, был заложником идей и норм своей неоднозначной (деликатно выражаясь) эпохи, и, в каком-то смысле, к нему вернулось бумерангом то, к чему он призывал в собственном творчестве. Поясняя эту мысль, процитирую отрывок из поэмы Васильева «Песня о гибели казачьего войска»:

«Пусть он отец твой, и пусть он твой брат, не береги для другого заряд.// Если же вспомнишь его седину, если же вспомнишь большую луну,// Если припомнишь, как, горько любя, в зыбке старухи качали тебя,// Если припомнишь, что пел коростель, крепче бери стариков на прицел.// Голову напрочь — и брат, и отец. Песне о войске казачьем конец».

Нет, не зря в Библии говорится о том, что каждому воздастся и за дела, и за слова. Однако это уже компетенция Высшего суда, а не Басманного. Я — об аллюзиях.

*

Они — эпоху подгоняя — скрытая аллюзия на роман советского писателя В. Катаева «Время, вперёд!».

*

Забыли — в Лете брода нет — имеется в виду река забвения Лета, которая, согласно древнегреческой мифологии, протекала в подземном царстве мёртвых Аиде.

Римский поэт Вергилий в поэме «Энеида» утверждал, что души умерших пьют воду Леты, чтобы забыть свою былую жизнь перед новым воплощением. Итальянский поэт и мыслитель Данте Алигьери в поэме «Божественная комедия», развивая идею Вергилия, сообщает, что воды Леты в Чистилище смывают с души умершего память о совершенных им грехах и своим течением несут её в Ад.

Выражение «кануть в Лету» в русском языке означает быть забытым, исчезнуть бесследно.

*

И не дадут им избавленья ни бог, ни Сталин, ни герой — перефразируются следующие строки «Интернационала»: «Никто не даст нам избавленья: ни бог, ни царь и не герой».

*

«Вы жертвой пали…» марш не грянет в литавры духовой оркестр — подразумевается песня-марш «Вы жертвою пали в борьбе роковой» на стихи А. Архангельского (псевдоним поэта и публициста А. Амосова).

Амосов написал текст на уже известную мелодию композитора-любителя А. Варламова, сочинённую для стихотворения поэта и переводчика И. Козлова (автора слов популярного романса «Вечерний звон» на музыку А. Алябьева) «Не бил барабан перед смутным полком». Данное стихотворение, в свою очередь, является вольным переложением текста английского поэта Ч. Вулфа «Погребение Сэра Джона Мура в Корунье».

Но революционеры никогда не заморачивались проблемой авторских прав — это ведь пережиток капитализма. И в результате долгих творческих пертурбаций песня, посвящённая памяти участника колониальных войн, английского сира и генерала, превратилась в революционный траурный марш.

*

Кто был ничем — ни чем не станет — перефразируются хрестоматийные строки «Интернационала»: «Кто был ничем, тот станет всем!»

*

Поскольку мальчики кровавы — аллюзия на строки из трагедии А. Пушкина «Борис Годунов»: «И всё тошнит, и голова кружится, и мальчики кровавые в глазах… И рад бежать, да некуда… ужасно! Да, жалок тот, в ком совесть нечиста».

*

Какой бы доброй ни была благая вера в идеалы, она ведёт в обитель зла — составная аллюзия на крылатое выражение «Благими намерениями вымощена дорога в ад» и название серии остросюжетных фантастических фильмов «Обитель зла», снятых по сценариям британского режиссёра и сценариста П. Андерса.

*

Недолог пир у псов опричных — подразумеваются опричники, особые воины-телохранители, служившие в рядах опричного войска (так называемой «личной тысячи»), созданного царём Иваном Грозным в период проведения им политических реформ с 1565 по 1572 гг.

Специфическим признаком опричников, согласно свидетельствам современников, считалась собачья голова (возможно — муляж), висевшая на шее лошади. «Псы государевы» пытали и казнили по указке царя и его особо доверенных лиц вроде Малюты Скуратова всех подряд и поголовно, не щадя женщин и детей, отличаясь исключительной, поистине изуверской, жестокостью. А затем и сами — выполнив свою функцию — были так же безжалостно «зачищены» вместе с семьями в ходе очередных массовых репрессий.

Не правда ли, напоминает кое-что из советский истории? Но подобных аналогов-ассоциаций, когда неофитов-адептов используют для грязной работы, а затем уничтожают (чтобы не зарывались), на самом-то деле в истории человечества пруд пруди. Цитата в тему из творчества Б. Пастернака: «Напрасно в годы хаоса искать конца благого. Одним карать и каяться. Другим — кончать Голгофой…// Наверно, вы не дрогнете, сметая человека. Что ж, мученики догмата, вы тоже — жертвы века».

В отечественной культуре тема опричнины отражена, в частности, в опере П. Чайковского «Опричник», поставленной по мотивам одноименной трагедии И. Лажечникова, и в романе А. К. Толстого «Князь Серебряный».

*

Их путь — в забвения траву — аллюзия на мемуарную повесть В. Катаева «Трава забвения». Она заканчивается поэтическими строками О. Мандельштама: «Играй же, на разрыв аорты, с кошачьей головой во рту, — три чёрта было, — ты четвёртый: последний, чудный чёрт в цвету!» И это, несомненно, очередная аллюзия.

*

Предавший капище язычник, — не сторож брату своему — аллюзия на библейскую легенду о Каине и Авеле. Согласно ей, Бог, узнав о том, что Каин убил Авеля, спросил: «Где Авель, брат твой?»

Задавая этот вопрос, Всевышний надеялся на то, что Каин раскается. Однако тот дерзко ответил: «Не знаю, разве я сторож брату моему?»

В этой легенде имеется неоднозначный, на мой агностический взгляд, аспект. А именно. Каин убил Авеля из зависти, после того как оба брата принесли Богу жертвы. Однако тот принял лишь жертву Авеля (кровавую, замечу, жертву, убитую овцу), а вегетарианское (из плодов и злаков) жертвоприношение Каина по каким-то причинам отверг. Вот Каин и позавидовал тому, что Бог к нему относится хуже, чем к Авелю.

Иными словами, всю кашу заварил Всевышний, подстроив братьям испытание на вшивость в духе Макиавелли. Отсюда вопрос к возможным кандидатам в Каины и Авели — может, не стоит ни перед кем выслуживаться, принося жертвы? Да ещё и кровавые?

*

Морозов Павлик был не сторож — речь идёт о легендарной в советские времена личности, пионере-герое Павле Морозове, жившем в Тавдинском районе Свердловской области.

Согласно канонической версии, придуманной советскими пропагандистами, этот тринадцатилетний мальчик якобы разоблачил отца-вредителя Трофима Морозова, за что был зверски убит — вместе с младшим братом Фёдором — своим дедом и двоюродным братом. Образ павшего в героической борьбе за установление колхозного строя юного пионера-ленинца был фактически канонизирован советской пропагандой. Павлика прославляли (о Фёдоре особо не упоминали, видимо, из-за идеологической ничтожности), сочиняли о нём поэмы, песни, книги и пьесы, а выдающийся кинорежиссёр Эйзенштейн попытался снять фильм «Бежин луг», в основе сюжета которого лежала история П. Морозова и его семьи. Но кинопроект — почти завершённый — закрыли в 1937 г. по политическим мотивам.

Уже в 80-е годы в перестроечные времена история героического пионера подверглась ревизии, некоторые, либерально настроенные, исследователи даже зачислили Павлика в доносчики. На самом деле он, скорее всего, не доносил на отца (бросившего, к слову, на произвол судьбы семью с четырьмя детьми), как не был и героическим борцом за дело коллективизации, а стал несчастной жертвой обстоятельств «великого перелома» тридцатых годов — беспощадных и до отвращения жестоких. Классовая борьба, называется, за светлое будущее. Ну а когда лес рубят, то, ясен пень, много щепок летит.

*

Морозов Павлик был не сторож, но он ни в чём не виноват — обыгрывается следующая строка из ранней песни Б. Окуджавы «Ванька Морозов»: «За что ж вы Ваньку-то Морозова? Ведь он ни в чём не виноват».

*

Не ведают, чего творят — аллюзия на слова, якобы произнесённые (согласно Евангелию от Луки) распятым Христом на кресте: «Отче! Прости им, ибо не ведают, что творят».

*

Когда слепых ведут слепые — составная аллюзия на слова Христа в Евангелие от Матфея: «…оставьте их: они — слепые вожди слепых; а если слепой ведёт слепого, то оба упадут в яму», а также на картину нидерландского художника П. Брейгеля Старшего «Притча о слепых».

*

Лютеет Андалузский пёс — аллюзия на сюрреалистический немой фильм «Андалузский пёс», созданный в 1929 г. двумя неординарными испанцами — режиссёром Л. Бунюэлем и художником С. Дали. Название фильма является реминисценцией испанской поговорки «Андалузский пёс воет — кто-то умер».

*

Рождённые в года глухие рабы немеют — цитата (первые строки) из стихотворения А. Блока «Рожденные в года глухие». Приведу полностью первую строфу: «Рождённые в года глухие пути не помнят своего. Мы — дети страшных лет России — забыть не в силах ничего».

*

Рабы немеют — обыгрывается фраза из первой советской азбуки «Долой неграмотность: Букварь для взрослых»: «Мы не рабы, рабы немы».

*

Судили «тройки» — имеются в виду так называемые внесудебные органы, действовавшие в Советской России и в СССР в период с 1918 по 1938 гг.

На протяжении двух десятков лет «тройки» имели разный состав и выполняли разные функции, в той или иной степени заменяя следственные и судебные органы. Но особенную роль в репрессиях во времена «Большого террора» сыграли так называемые особые тройки НКВД, трудившиеся не покладая рук с августа 37-го по ноябрь 38-го.

В состав этих «троек» обычно входили руководители региональных структур: начальник НКВД, прокурор и первый секретарь комитета ВКП (б). Главной (и, по сути, единственной) их функцией являлось оперативное вынесение приговоров «врагам народа», создавая видимость законности. «Троечники» принимали решения заочно, по материалам дел (выпискам), предоставляемым органами НКВД, а иногда и без материалов, только по спискам обвиняемых. Решение «тройки» обжалованию не подлежало.

*

Недаром закалялась сталь — аллюзия на роман советского писателя Н. Островского «Как закалялась сталь», включавшийся во все тематические учебники советского периода. Роман считается самым издаваемым произведением художественной литературы за время существования СССР — общий тираж составил около 54 млн. экз.

*

По зову Родины с плакатов — подразумевается один из самых известных плакатов времён Великой Отечественной войны «Родина-мать зовёт!». Плакат был создан художником И. Тоидзе предположительно в конце июня 1941 г.

*

Клянясь: «Умрём же под Москвой!» — крылатая фраза из хрестоматийного стихотворения М. Лермонтова «Бородино».

Однако хрестоматия хрестоматией, но, учитывая уровень гуманитарных знаний современной молодёжи, на всякий случай процитирую полностью всю строфу: «И молвил он, сверкнув очами: „Ребята! не Москва ль за нами? Умрёмте ж под Москвой, как наши братья умирали!“ И умереть мы обещали, и клятву верности сдержали мы в Бородинский бой».

*

Как неизвестные солдаты — аллюзия на советский телевизионный фильм «Неизвестный солдат», созданный режиссёрами Г. Ароновым и В. Зобиным в 1984 г. по мотивам одноименной повести писателя А. Рыбакова.

Замечу, что значительно раньше, в 1965 г. режиссёр С. Цибульник сняла художественный фильм «Нет неизвестных солдат» — по мотивам документальной повести дважды Героя Советского Союза, генерал-полковника А. Родимцева «Машенька из Мышеловки» (литературная запись П. Северова). Прототипом героини повести и фильма стала санитарка Мария Боровиченко, погибшая (в возрасте 17 лет) в 1943 г. на Курской дуге. После публикации в 1963 г. повести Родимцева в журнале «Юность», при активном содействии генерала и ветеранов его дивизии (в которой служила Мария) в 1965 г. было принято решение о присвоении Боровиченко звания Героя Советского Союза. В советские времена в таких случаях говорили: «Награда нашла героя».

Дополню, что традиция увековечивать память неизвестных солдат в форме мемориальных захоронений возникла после Первой Мировой войны. Впервые подобное захоронение было проведено 11 ноября 1920 г. в Англии на территории Вестминстерского аббатства. В тот же день останки неизвестного солдата погребли в Париже под Триумфальной аркой.

*

По грудь зарывшись в шар земной — аллюзия на стихотворение поэта-фронтовика С. Орлова, которое начинается следующими строками: «Его зарыли в шар земной, а был он лишь солдат, всего, друзья, солдат простой, без званий и наград».

Орлов командовал взводом тяжёлых танков «КВ» и однажды едва не сгорел заживо в подбитом танке. Позже он описал свои ощущения в стихотворении, которое так и называется «В подбитом танке». О Великой Отечественной написано много разных стихов, в том числе и выдающихся, но это стихотворение я процитирую полностью. Может, кто-то из «зелёной» молодёжи прочитает? Компьютерные стрелялки, оно, конечно, интересно, но и взгляд изнутри тоже, возможно, пригодится для полноты впечатлений.

Я подразумевал — изнутри подбитого танка. Вот такой взгляд:

«Морозной ночью в тесной башне броня от холода горит. О чём-то мне ненастоящем товарищ тихо говорит.// Тепло товарищ вспоминает… Он врёт, нет на земле тепла! Одна пустыня снеговая вчера и завтра, снег и мгла.// И я кричу ему: — Отставить!.. — Но знаю — тыщу метров нам лишь до тепла, но танк оставить?.. Нет! Коченей назло врагам.// Сиди и бей из пулемёта, чтоб пальцы на крючке свело. А коль не подойдет пехота, зажгут нас, — будет нам тепло».

*

Они в окопах Сталинграда — аллюзия на повесть писателя-фронтовика В. Некрасова «В окопах Сталинграда».

*

Не отступая ни на пядь — сложная составная аллюзия.

Начать необходимо с приказа Наркома обороны СССР №227 от 28.07.1942 «О мерах по укреплению дисциплины и порядка в Красной Армии и запрещении самовольного отхода с боевых позиций». Получившая среди красноармейцев название «Ни шагу назад», эта драконовская директива Сталина запрещала отход войск без приказа (наказание — вплоть до расстрела), вводила формирование штрафных частей (батальонов и рот) и заградотрядов (имевших право расстреливать отступавших бойцов на месте без суда).

Директива появилась в разгар панического отступления войск РККА на юге, начавшегося после бездарной и провальной Харьковской операции. Проводилась та по прямому указанию Верховного Главнокомандующего, требовавшего (в духе «пятилетку — досрочно») «разгромить немецко-фашистские войска» в течение 1942 г. И закончилась катастрофой — окружением крупной группировки войск Юго-Западного фронта и гибелью почти двухсот тысяч бойцов Красной Армии. Еще около ста тысяч бойцов попали в плен.

Остальные — деморализованные и потерявшие управление — быстро отступали, продолжая нести огромные потери. В результате немецкие войска, прорвав фронт в нескольких местах, в короткий срок заняли Воронеж и Ростов-на-Дону и устремились к Волге и Кавказу. Вот почему появился приказ «Ни шагу назад» — «гениальный полководец» таким макаром исправлял собственные чудовищные ошибки.

Как написал в своей книге «Воспоминания о войне» фронтовик, искусствовед Н. Никулин: «Войска шли в атаку, движимые ужасом. Ужасна была встреча с немцами, с их пулемётами и танками, огненной мясорубкой бомбёжки и артиллерийского обстрела. Не меньший ужас вызывала неумолимая угроза расстрела. Чтобы держать в повиновении аморфную массу плохо обученных солдат, расстрелы проводились перед боем. Хватали каких-нибудь хилых доходяг или тех, кто что-нибудь сболтнул, или случайных дезертиров, которых всегда было достаточно. Выстраивали дивизию буквой „П“ и без разговоров приканчивали несчастных. Эта профилактическая политработа имела следствием страх перед НКВД и комиссарами — больший, чем перед немцами. А в наступлении, если повернёшь назад, получишь пулю от заградотряда. Страх заставлял солдат идти на смерть. На это и рассчитывала наша мудрая партия, руководитель и организатор наших побед».

Это — по поводу приказа №227. Что касается литературных и прочих художественных аллюзий на фразу «не отступая ни на пядь», то я назову повесть писателя-фронтовика Г. Бакланова «Пядь земли». В ней рассказывается о том, как небольшое подразделение советских войск обороняет крохотный плацдарм на берегу Днестра. Повесть была экранизирована режиссёром А. Смирновым, снявшем, в том числе, «Белорусский вокзал» — поистине культовый фильм эпохи застоя.

И коли я уже коснулся творчества Г. Бакланова, то упомяну ещё две его повести о Великой Отечественной, которые читал в детстве — это «Южнее главного удара» и «Мёртвые сраму не имут».

*

Планету развернули вспять — аллюзия на следующие строки из песни В. Высоцкого «Мы вращаем землю»: «От границы мы Землю вертели назад — было дело сначала. Но обратно её закрутил наш комбат, оттолкнувшись ногой от Урала.// Наконец-то нам дали приказ наступать, отбирать наши пяди и крохи, но мы помним, как солнце отправилось вспять и едва не зашло на востоке.// Мы не меряем Землю шагами, понапрасну цветы теребя, мы толкаем её сапогами — от себя, от себя!»

*

Скользя по пахоте пехотой — аллюзия на стихотворение поэта-фронтовика М. Кульчицкого (погиб в 1943 г. в возрасте двадцати четырех лет) «Мечтатель, фантазёр, лентяй-завистник!», где есть следующие строки: «Война — совсем не фейерверк, а просто — трудная работа, когда, черна от пота, вверх скользит по пахоте пехота».

*

Держа, как смертники, плацдарм — аллюзия на вторую книгу романа писателя-фронтовика В. Астафьева «Прокляты и убиты», под названием «Плацдарм».