Бесплатный фрагмент - Сокровище нумизмата

Сокровище нумизмата
Глава 1. Утро добрым не бывает

Как же хорошо! Что может быть лучше, чем лежать в удобном гамаке на берегу голубого, как небо, моря. Ветер ласкает волосы, высоко в небе кричат чайки, в руке экзотический коктейль и понимание того, что жизнь удалась. От удовольствия я прикрыл глаза и старался вдыхать этот дивный воздух полной грудью…

Мое блаженство нарушил омерзительный звук будильника. Да, увы, это опять оказалось всего лишь сном. Возвращаться в реальность мне совершенно не хотелось. Там, в моем сне, я был успешным и богатым, путешествовал по миру и отдыхал на лазурном берегу, а здесь я — всего лишь тридцатилетний и весьма посредственный, надо признать, журналист.

Вопрос с выбором профессии передо мной не стоял никогда. У нас журналистская династия, если позволите. Мои отец, дядя, старший брат — все посвятили себя этой сфере деятельности. Освещают жизнь нашей страны от глобальных новостей до вполне бытовых вопросов.

Большинство людей не воспринимают нас всерьез, считают, что журналисты занимаются ерундой и роются в чужих мусорных ведрах, но я с этим категорически не согласен. Считая, что профессия важна, при подготовке любой публикации я всегда выкладывался по полной, будь то забастовки мусорщиков, или кража соседкой кота тети Зины. Правда, в отличие от брата, добиться каких–то заметных успехов в профессии у меня не получилось. К своим тридцати пяти он успел сделать карьеру, несколько лет возглавляя отдел расследований одного из самых тиражных и популярных столичных изданий, а потом и вовсе стал главным редактором этой газеты.

Сразу после окончания мною факультета журналистики он подтянул меня к себе в редакцию, но пока что мои репортажи, мягко говоря, не зажигали. В какой-то момент это превратилось в клише: на разработку всех несуразных сюжетов, которые в газете обычно размещают перед сканвордами и анекдотами, отправляли именно меня. Добиться возможности написания серьезного материала, не говоря уже про журналистское расследование, я никак не мог.

В какой-то момент амбиции отступили, и я совершил главную ошибку — поплыл по течению, отпустив ситуацию. Небольшая зарплата вполне компенсировалась отсутствием семьи, хобби и небольшой съемной студией на окраине Москвы.

Сегодня вместо того, чтобы собираться на работу, я опять гонял мысли в голове, они, конечно, отступят сразу после того, как я перешагну порог студии, но вот утренний кофе я уже пропустил. Пока одевался, зазвонил телефон.

— Да, — ответил я сонным голосом.

— Сажин Дмитрий Григорьевич ваш брат? — раздался сухой незнакомый голос.

— Да.

Подумалось: может, мошенники? — сейчас будут разводить на деньги или еще что–то в том же духе. Но тут до меня дошло, что звонили с номера брата.

— Кто говорит? — спросил я.

— Фельдшер «скорой». Везем вашего брата в больницу, он очень просил позвонить вам, пока еще был в сознании.

— Что с ним?

— Ножевое ранение. Сразу скажу: повода для беспокойства нет, удар был по касательной, жизненно важные органы не пострадали. В больнице заштопают, посмотрят за ним неделю и отпустят домой. Он настойчиво просил вас к нему приехать. Записывайте адрес.

— Пишу, — ответил я, в панике разыскивая ручку и блокнот.

— Коломенский проспект, дом четыре.

Сразу после этого дали «отбой». Я не совсем понимал, что случилось, но слова о том, что ничего критичного нет, слегка успокоили меня. Одной рукой я завязывал шарф, другой гуглил самый быстрый маршрут до нужного адреса. Все прежние мысли моментально испарились из головы.

Пока добирался до метро, мне позвонили сразу несколько человек с работы, хотели узнать, где мой брат. Он, конечно, мог пропадать по несколько дней, но рано или поздно приносил в отдел очередную сенсацию, анонс о которой непременно попадал на первую полосу, однако на понедельничные планерки он никогда не опаздывал, в отличие от меня.

Говорить коллегам правду, не узнав подробности от первоисточника, я не стал. Десять минут под проливным дождем, полчаса на метро в окружении сонных и недовольных горожан — и я был на пороге больницы. Как забегал внутрь, искал пост и вместе с медицинской сестрой искал палату, помню плохо. Туман рассеялся только в тот момент, когда я оказался на стуле перед кроватью брата.

Он лежал с закрытыми глазами, живот перебинтован, а из вены на руке торчала капельница. Над головой стоял высокий штатив с пакетом, из которого медленно капала прозрачная жидкость. На пальце руки пульсоксиметр, подключенный к небольшому монитору на стене.

— Дима, — сказал я, слегка касаясь его плеча.

— Привет. Спасибо, что приехал.

— Что случилось? Как ты?

— Все в порядке, обо мне потом.

— Что значит потом? Ты можешь сказать, что случилось?

— Помнишь наркомана, кошмарившего подъезд в Химках, которого посадили после моей публикации? Вышел спустя три года по УДО. Накачался дурью и пытался отомстить. Только перестарался с дозой: когда мы встретились, он едва стоял на ногах. Пытался ударить ножом, но я оттолкнул его и, падая, зацепил бок. Это было на улице, куча людей, кто-то вызвал скорую, кто-то полицию. Думаю, сядет теперь уже надолго и без всяких УДО.

Он перевел дыхание.

— Но дело не в этом. Мне нужна твоя помощь. Доктор сказал, что я тут на месяц, они нашли что-то еще, не суть. У меня очень важное дело, нежелательно афишировать будущий репортаж. Я хочу попросить тебя начать его.

— Я? Может, лучше доверить это Яше или Марине с Игорем? Они крутые, а мой удел — сам знаешь: бабки и бытовые конфликты…

От сказанного мне самому стало как-то грустно, но, что делать, такова не очень-то сладкая правда. А вот сюжеты брата оказывались всегда сложными и крутыми. Имея связи в полиции и острый и незаурядный ум, он выдавал невероятные повороты и всегда доводил дело до конца.

— Я не совсем уверен, что не запорю все даже на самом начале, — продолжил я.

Лицо брата тронула легкая полуулыбка:

— Отчасти ты прав, к сожалению, однако тут есть два «но». Первое: я не могу доверить это никому, кроме тебя. Остальные, так или иначе, сольют информацию — друг другу, конкурентам, а ты — нет. В этом плане я уверен в тебе. Второе: ты явно себя недооцениваешь. Докажи это в первую очередь сам себе. Ну и потом, я всегда буду на связи, ты можешь проконсультироваться со мной по всем вопросам.

— Пффф… — выдохнул я. — Что ж, окей.

Желание попасть на первые страницы, пусть и как соавтору, перебороло страх все испортить.

— Отлично! План такой: для начала позвони по этому номеру, — он протянул мне бумажку.

— Филипп Самуилович? А кто это?

— Нумизмат. Довольно известный в своих кругах. Владелец антикварной лавки в Домодедово. Встреться с ним, у него умер друг, полиция ссылается на несчастный случай, но он уверен, что это убийство. Не тушуйся, он тебе все расскажет, главное — запиши весь разговор на диктофон и задавай побольше нужных вопросов. Как переговорите — приезжай ко мне. Не знаю, что в меня заливают, но я очень хочу спать. На работе ничего не говори ни про меня, ни про мое поручение. Сам наберу контору, дам указания и скажу, что ты поехал писать что-то в своем стиле, — он хлопнул меня по плечу слабой рукой и закрыл глаза.

Выйдя из больницы, я какое-то время простоял на крыльце. Осень выдалась особенно дождливой, серые пейзажи и постоянная слякоть не располагали к рабочему вдохновению. Бумажка в руке намокла, и чернила начали растекаться. Вспомнив про звонок, я быстро набрал записанный номер. После продолжительных гудков в трубке раздался очень приятный голос:

— У аппарата.

— Филипп Самуилович?

— Он самый. С кем имею честь?

— Добрый день! Меня зовут Олег, газета «МП», ваш номер дал мне Сажин Дмитрий Григорьевич и просил с вами встретиться.

— Дима? Да! Но договоренность была, что он приедет лично, — возмутился мой собеседник.

— К сожалению, он не может.

— Тогда извините, нам не о чем продолжать разговор, я буду общаться только лично с ним, — голос собеседника стал очень недовольным. — У меня планировался конфиденциальный разговор с ним.

— Погодите! Дмитрий неожиданно попал в больницу, я его брат, работаю с ним в отделе, он рассказал мне об этом деле, вы можете доверять мне так же, как ему.

— Брат?.. Ну, что ж, брат, давайте встретимся. Через два часа буду ждать вас в своей лавке в Домодедово. Адрес пришлю по смс.

— Договорились.

— Ну, вот и славно, — ответил мой собеседник и положил трубку.

Глава 2. Импровизация — наше все

Телефон пискнул, и на него пришло сообщение с адресом. Скопировав его, я тут же заказал такси. Уже через несколько минут подъехал желтый «Поло». Путь занял чуть больше часа. В машине я читал новости и слушал музыку, это несколько успокаивало меня, отвлекая от тревожных мыслей, и помогало настроиться на рабочий лад.

На подъезде к месту я проверил свой старенький, видавший виды диктофон. Его батарейный отсек был перемотан спасительной синей изолентой, с помощью которой, по преданиям древних, можно было починить практически все. Я убедился в работоспособности авторучки на смятом блокноте и, расплатившись с молчаливым водителем, вышел.

До встречи оставалось почти полчаса, а мой живот издавал отчаянные голодные звуки, требуя калорий. Заприметив рядом небольшое кафе под желтой вывеской: «Бизнес-ланч», я заглянул внутрь. Там царила атмосфера советской столовой. Длинный прилавок с разными салатами, от больших кастрюль с супом исходили невероятные ароматы, далее — горячее и выпечка. Набрав полный поднос еды и отдав за такую гору всего лишь триста рублей, я уселся у окна. Не теряя времени, начал просматривать в Интернете информационные сайты, посвященные нумизматике. Само слово и его значение я помнил, но, собственно, на этом мои познания и заканчивались, а я привык тщательно готовиться к работе, особенно когда дело касалось незнакомых тем. «Нумизматика — это изучение или коллекционирование валюты, включая монеты, жетоны, бумажные деньги, медали и связанные с ними предметы», — выдал мне первый попавшийся сайт.

— Звучит легче легкого, буду импровизировать, — пробормотал я себе под нос и заблокировал телефон.

Часы показывали, что мне пора, до назначенного времени оставалось чуть больше пяти минут. Магазин находился на цокольном этаже, о чем свидетельствовала небольшая вывеска около ведущей вниз лестницы: «Антикварная лавка Панина».

Я спустился вниз и, пройдя через тяжелую железную дверь, оказался в небольшом помещении, где по периметру стояли прозрачные стеллажи с подсветкой, а на них — в полуоткрытом виде альбомы с монетами и купюрами. В углу, за небольшим прилавком, вполоборота ко мне стояли двое мужчин. Один — очевидно, покупатель — вращал в руках монету и что-то показывал на ней второму. Тот в ответ отрицательно качал головой. Увидев меня, они перешли на шепот, и причина их спора осталась для меня неизвестной. Чтобы не смущать своим присутствием, я отошел в дальний угол и с умным видом принялся изучать содержимое стеллажей. Оттуда смотрели на меня серые монеты с изображением разных людей и пугающе дорогими ценниками. Дверь хлопнула, закрываясь, и одновременно с этим я услышал голос за спиной:

— Олег, полагаю?

— Верно, — ответил я, оборачиваясь. — А вы — Филипп Самуилович?

— Абсолютно точно.

Передо мной стоял невысокий мужичок, лет шестидесяти, с залысиной и вьющимися на висках темными волосами, на кончике его круглого, как картофелина, носа держались маленькие круглые же очки. Из-под мешковатых брюк выглядывали темные туфли с пряжкой, сверху на нем был растянутый серый свитер с высоким горлом и молнией на шее.

— Вы знаете, я хотел бы поговорить именно с Димой, — начал он. — Выйти на него оказалось не так легко, как я предполагал. Я наслышан про его журналистские расследования и хотел предложить ему написать статью или снять сюжет. А взамен — чтобы он помог мне, — его тон сменился с уверенного на взволнованный.

— На брата было покушение, он попал в больницу и в ближайший месяц сможет вести дела только дистанционно, — обрисовал я ситуацию. — Он попросил меня не передавать никому информацию, так что все, о чем мы здесь будем говорить, станет известно только мне, ему и вам.

— Хорошо. Давайте присядем, — он указал на стол с двумя стульями за прилавком и закрыл входную дверь на засов, повесив снаружи табличку: «Перерыв 15 минут».

— Внимательно вас слушаю, — я включил диктофон и положил его на стол между нами.

— Зачем это? — спросил Филипп Самуилович, настороженно глядя на диктофон.

— Не волнуйтесь, это Дмитрий просил записать наш разговор. Он прослушает запись и на случай, если я не задам какой-нибудь нужный вопрос, или в вашем рассказе будет что-то, что даст нам зацепку для продвижения в расследовании, брат подскажет, как быть.

Филипп Самуилович кивнул:

— Коль так, то ради Бога. Если это поможет, я только за.

Он помолчал, собираясь с мыслями.

— Так вот. Пару месяцев назад умер мой лучший и, по совместительству, единственный друг, да не кто-либо, а сам господин Шульц Михаил Остапович.

Здесь он сделал паузу и посмотрел мне в глаза, как будто ожидая какой-то реакции. Коей не последовало.

— Вы не знаете Шульца?! Может, хотя бы слышали о нем?

— К сожалению, нет, — я покачал головой.

— Да вы что! Шульц был гением нумизматики. Он лучший нумизмат если не в мире, то в Восточной Европе — точно, за последние лет двадцать не было никого, кто мог бы сравниться с ним. Он автор нескольких каталогов, член независимых экспертиз, владелец одной из самых шикарных коллекций, автор сотен статей и книги, которая в нумизматическом мире произвела настоящий фурор. Называется: «Исключительно MS». Поверьте, он был настоящей ходячей энциклопедией, такого специалиста не появится еще очень долго. Как вы могли про него не слышать?! — мне было адресовано явное осуждение.

— Что такое MS? — сделав вид, что не заметил этого, невинно спросил я.

— Uncirculated, — кратко ответил Филипп Самуилович. — Вы слышали про систему Шелдона?

— Увы… — вновь был вынужден я показать свою неосведомленность, жалея, что поленился окунуться в тему поглубже.

Собеседник несколько недовольно кивнул:

— Хорошо, я постараюсь объяснить простыми словами и, по возможности, максимально доходчиво.

Достав из какого-то ящичка под столом, он выложил передо мной две потемневшие от времени денежки.

— Скажите, чем отличаются эти монеты?

Я взял их в руки и начал внимательно рассматривать. Каждая номиналом в одну копейку, 1805-й год, СПБ.

— Как по мне, так ничем, — честно признался я, не найдя никаких различий.

— Да вы что?! А как же сохран?! — едва не перешел на крик Филипп Самуилович.

— Сохран?..

— Конечно! Две монеты, выпущенные на одном и том же монетном дворе, имеют абсолютно разное состояние! Одну носили в кошельках, расплачивались ею, роняли на землю, вторую практически сразу отложили и не использовали. Как следствие, за одну я прошу сто рублей, а за другую — три тысячи. Нумизматы разделяют монеты и банкноты по их состоянию. В зависимости от сохрана и количества отчеканенных монет будет выставлена цена.

— Простите, Филипп Самуилович, а вы уверены, что это как-то поможет нам в нашем вопросе? — несколько бесцеремонно перебил я его.

— Абсолютно уверен, что никак не поможет!

— Тогда зачем мы об этом говорим?

— Вы спросили — я ответил. Чаю? — спросил он и, не дожидаясь ответа, ушел в кладовку.

Глава 3. Господин Шульц

За чаем Филипп Самуилович продолжил свой рассказ о неведомом мне нумизматическом гении.

— Я познакомился с Шульцем в армии, в 77-м. Мы сдружились, и получилось так, что он привил мне любовь к нумизматике. В увольнениях мы ходили на блошиные рынки, выискивали там ценные для нас вещи и зачастую покупали их у людей, которые даже не понимали, что продают. После армии мы продолжили общение, я женился, у меня родились трое детей, я собирал свою скромную коллекцию и продолжал общение с Мишей. Он тоже обзавелся семьей, но личная жизнь у него не задалась, сын родился уже после развода. Со своей бывшей Миша практически не общался, а вот в сыне души не чаял, ничего для него не жалел. Все свободное время он посвятил своей коллекции и знаниям в этой сфере. Благодаря умелой перепродаже он буквально за десять лет сколотил не только состояние, но и шикарную уже к тому времени коллекцию. Потом случился развал Союза, голод… Период был тяжелым для всех, кроме Миши — для него настало золотое время, он как ураган скупал за бесценок безумно редкие и дорогие монеты. К нулевым годам его коллекция стала просто достоянием страны, к тому моменту его было уже не остановить.

Филипп Самуилович сделал паузу, прошёлся по тесной комнатушке.

— Сложности начались пару лет назад. У Миши появились проблемы с ногами, ему стало больно ходить, и он начал чахнуть — чахнуть не столько внешне, сколько духовно. Невозможность пополнения коллекции, посещения выставок, клуба коллекционеров — все это нагнало на него депрессию, он стал агрессивным, замкнутым, у него начались проблемы с сердцем. Я стал для него ниточкой, которая соединяла его с миром, где он был настоящим гроссмейстером. Он часто просил меня съездить на встречи к разным людям, посмотреть монеты и банкноты, сделать их фото. Монеты он покупал в последние годы только в слабах, чтобы быть уверенным в грейде* без возможности личного осмотра.

*Грейдинг (от англ. Grade — ставить оценку, оценивать) — зафиксированная экспертами оценка состояния монеты с целью определения степени сохранности исследуемого экземпляра. Слаб — прочная пластиковая капсула с собственным номером в реестре, в нее монету помещает компания, выдавшая сертификат.

Филипп Самуилович вернулся за стол и пристально посмотрел мне в глаза.

— А потом его просто убили. А его коллекция пропала, практически вся.

Повисла пауза.

— Знаете, мне хотелось бы уточнить сразу два вопроса, — нарушил я тишину. — Почему вы считаете, что его убили, хотя, по моей информации…

— Да, уверен! По официальной версии, он оступился и упал, ударившись головой об угол комода. Но вы поймите, вся ситуация до мельчайших подробностей вырисовывается у меня перед глазами: этот чертов комод стоит на третьем этаже, для Миши было просто физически нереально подняться туда. Я специально обустроил у него все таким образом, чтобы необходимые для жизни и нумизматики вещи были на первом этаже. Он даже на второй-то практически никогда не ходил.

— Вы же не думаете, что кто-то убил его, а потом затащил на третий этаж?

— Нет, это определенно было не так. Но коллекция — она пропала, это был самый настоящий разбой, я уверен в этом!

— Однако почему такую версию не рассматривает следствие? Вы говорили им об этом?

— Конечно, говорил. Но сказать точно, что именно украли и в каком количестве, я не могу. Миша никогда не хвастался своей коллекцией и никому особо ее не показывал. Однако я уверен: забрали самое дорогое. Убийца знал, что брать.

Он грустно вздохнул.

— Как вы думаете, какова примерная стоимость коллекции? — вывел я его из задумчивости.

— Трудно назвать точную сумму. Думаю, точно больше миллиарда рублей.

— Вы сказали, миллиард? — едва не ахнул я.

— Поверьте, это по самым скромным подсчетам. На самом деле, сумма может быть намного больше. Украли, как минимум: пятидесятикопеечную монету 1929 года, «пятак» 1916 года, двадцать пять рублей 1908 года, еще «пятачок» 1907 года, двенадцать рублей 1836 года, один «Константиновский рубль» 1825 года, двадцать рублей 1755 года, один рубль «Анна с цепью» 1730 года, шиллинг «Новая Англия», 1652 год, «Золотой Дублон Брашера»… И это только малая часть пропавшего — то, в исчезновении чего я уверен на сто процентов.

Признаться, в тот момент мне было весьма непросто собраться с мыслями.

— Простите, Филипп Самуилович, но вы перечислили только с десяток монет. Сколько они могут стоить?

— В этом-то и смысл: только перечисленное, по разным подсчетам, стоит от шестисот до семисот миллионов рублей! А ведь он собирал еще и банкноты, и медали. Я в них не особо разбираюсь, поэтому адекватную оценку дать не могу. Монеты, которые я перечислил, уникальны! К примеру, после денежной реформы 1755 года в сферу обращения была выпущена золотая монета с новым номиналом 20 рублей, который ранее в России никогда не использовался. В ходе реформы было выпущено всего два экземпляра таких монет. Сегодня один из них хранится в Эрмитаже, а второй принадлежит частному коллекционеру, купившему монету на аукционе Святого Джеймса в Лондоне в 2008 году. С учетом комиссионных, он заплатил за нее без малого два миллиона фунтов стерлингов.

Оказавшись в своей стихии, мой собеседник разволновался, даже щеки порозовели.

— Имейте в виду: двадцатирублевка 1755 года — это самая дорогая монета времен царской России! Кстати, она установила новый мировой рекорд стоимости, заплаченной за нее как за неамериканскую монету, и этот рекорд не побит до сих пор. Теперь вопрос: как вы думаете, кто этот частный коллекционер? Правильно — Миша! А тот экземпляр, что хранится в Эрмитаже — думаете, он принадлежит самому Эрмитажу? Или государству? Нет! Тоже Мише! Можете себе представить?! За всю историю России таких монет было всего две, и обе они принадлежат ему! Нет, теперь уже — принадлежали…

Мне показалось, что глаза Филиппа Самуиловича повлажнели.

— Редкие и дорогие монеты Миша предпочитал покупать инкогнито, по телефону. Если такой возможности не было — через подставных лиц. Великий человек!..

— Много людей знали про его коллекцию? — спросил я.

— Из клуба практически все знали, что у него есть редкие монеты. Экземпляры до миллиона он покупал открыто. Недоброжелателей особо не замечалось. Были, конечно, завистники, но чтобы убить!..

— Вы говорили, у него есть сын. Он тоже коллекционер?

— Да, но весьма посредственный. Миша принципиально не давал ему ни денег на пополнение коллекции, ни уж, тем более, экземпляры. Хотел, чтобы он всего добился сам.

— Скажите, а с ним можно поговорить?

— Официально — нет.

— Как это понимать?

— У него с отцом были весьма натянутые, как мне кажется, отношения. Если он и причастен к этому — а я молю всевышнего, что это не так, — то своими расспросами мы только спугнем его. Это можно сделать неофициально. Каждую субботу с восьми до трех часов работает нумизматический клуб, мы встречаемся там, чтобы пообщаться, узнать новости, обменять, купить или продать свои образцы. Мишин сын там, как правило, выступает в роли экспонента*. Я мог бы представить вас своим учеником, начинающим нумизматом. У меня, действительно, есть такая практика, и это никого не удивит и не привлечет лишнего внимания. Приезжайте в субботу на станцию метро «Динамо» к семи тридцати.

— Хорошо, — кивнул я.

— Только оденьтесь поприличнее, — добавил Филипп Самуилович, оглядывая мои затертые «конверсы», рваные джинсы и клетчатую рубаху, которая торчала из–под замызганного плаща.

Мы распрощались, и, выйдя на улицу, я стал ждать такси в больницу. У меня в голове сложился четкий план дальнейших действий, и я хотел получить одобрение брата. Сев в машину, я надел наушники и задремал.

*экспонент — участник выставки, выставляющий, демонстрирующий на ней что-либо.

Глава 4. Разбор полетов

Я проснулся от похлопывания по плечу. Поблагодарив таксиста, вышел из машины и уже через несколько минут сидел в палате Димы. Он выслушал мой рассказ и, включив диктофон, принялся вслушиваться в каждое слово Панина, периодически делая пометки на листке. После окончания записи протянул листок мне:

— Дом, соседи, сын.

— Что это? — не понял я.

— Из вашего разговора я не понял, где он живет Шульц. Тебе надо попасть в его дом, все осмотреть, пообщаться с соседями. В клуб обязательно сходи, переговори с сыном, ненавязчиво, как начинающий нумизмат. Узнай, кто вел дело — фамилию, отдел — и напиши мне. Это надо сделать до клуба. Позвони Филиппу Самуиловичу и уточни это — скажи, забыл спросить сразу. Держи меня в курсе.

— Хорошо, — сказал я, и уже собрался вставать, как почувствовал что-то холодное в своей руке — Дима вложил туда ключ от своего «Туарега».

— Пешком не находишься. Только езди аккуратно, — напутствовал он.

Я вышел из больницы и, добираясь за машиной к Диминому дому, переговорил по телефону с Филиппом Самуиловичем. Оказалось, господин Шульц жил в загородном поселке Заплескавино, точнее, недалеко от него, в лесу, до ближайшего жилья от его дома было почти полкилометра.

Разглядывая ключ от машины, предвидя незавидные три часа пути до Заплескавино и учитывая время на часах, я решил сначала поехать домой, хорошенько выспаться и отправиться в путь на рассвете. Прошедший день вымотал меня как эмоционально, так и физически. Как я дополз до кровати, сбросив с себя лишь плащ с кедами, и отрубился, уже не помню.

Глава 5. Гражданин начальник

Утро наступило раньше, чем планировалось: телефон начал разрываться от звонков. С огромным трудом я открыл глаза. На дисплее виднелись три пропущенных от брата, два от коллеги и еще два с разных незнакомых номеров.

— Чего им всем надо?! — сонно проговорил я. — Времени — часов семь, не больше. Что?! Одиннадцать?! Какого черта…

Придя домой поздно, я совершенно забыл поставить будильник, теперь результат был налицо. В первую очередь, я решил набрать Диму. Звонил он мне обычно крайне редко, а тут такая настойчивость.

— Ало, — проговорил я в трубку хрипящим и сонным голосом.

— Олег, какого хрена?! Ты еще спишь?

— Стою в пробке, — попытался я соврать.

— В очереди за мозгами? Ноги в руки — и в следственный комитет, адрес скину.

— Зачем? Я же в это… как его, Замуравино должен ехать.

— Заплескавино — это, во-первых, а, во-вторых, я выяснил имя следователя, который выезжал на место. Точнее, выезжала. Дуй сначала к ней, знаю ее лет пять, договорился о том, чтобы ты с ней пообщался. Имей в виду: по телефону они не особо любят такие вопросы обсуждать. Будет ждать тебя в кафе за углом комитета через час. Поплавская Ольга Валерьевна, фото пришлю в ватсап. После нее сразу дуй в его дом, только ей не говори, куда поедешь.

— Окей, — ответил я, но телефон уже дал отбой.

Почистив зубы и умывшись холодной водой, я накинул стоптанные кеды и пальто, уже на самом выходе из квартиры вспомнил про то, что я теперь автомобилист, и прихватил с комода ключи от машины.

На улице снова шел дождь. Мой внешний вид явно не вязался с образом владельца дорогого черного внедорожника, который терпеливо ждал меня под окнами. Мотор плавно и игриво зарычал, и автомобиль унес меня на встречу.

В кафе за углом следственного комитета было достаточно пусто, завтрак уже давно закончился, а обед еще не начался. Я сел в дальний угол лицом к входу и, заказав кофе с сэндвичем, принялся есть. До назначенной встречи оставалось около десяти минут. Однако ни через десять, ни через двадцать минут, ни через полчаса никто не пришел. Ожидание тянулось мучительно долго, я поел, выпил кофе, успел собрать домик из зубочисток и принялся за укладку крыши из кусочков салфетки. Уже начал подумывать о том, что приехал напрасно.

— Сажин? — послышался звонкий и при этом строгий женский голос.

— Да, — ответил я, чуть вздрогнув от неожиданности.

Передо мной стояла женщина лет тридцати в гражданской одежде.

— Диме скажи, чтобы не задавал мне больше никаких вопросов по телефону, только лично. Столько лет знакомы, а запомнить не может!

— Он в больнице.

— Да хоть в морге! Только лично!

— Но…

— Ближе к делу. Что вы хотите узнать про Шульца? На моей памяти одинокими сердечниками СМИ еще не интересовались.

— Он выдающийся…

— Да, нумизмат, я слышала это несколько раз от граждан Панина и Громова. Только суть дела это не меняет. Сердечный приступ, начал падать, ударился об угол комода затылком.

— Кто такой Громов?

— А ты, в отличие от Димы, вообще не готовишься?

— Не успел, — ответил я.

В глубине души мне было обидно слышать это второй раз подряд. Обычно бабки, кошки и соседи–алкаши не упрекают меня за незнание каких-то нюансов.

— Ну, так что помешало? Громовы — его ближайшие соседи.

Ольга Валерьевна Поплавская была сама деловитость, она не желала тратить на меня ни одной минуты из своего драгоценного рабочего времени.

— Шульц очень закрытый человек, как вы узнали про Панина? — спросил я.

— Он обнаружил покойного, он же вызвал полицию и скорую. Этот неадекват буквально кричал в трубку про убийство.

— Он был в доме, когда вы приехали?

— Да, натоптал там жутко, все заляпал руками.

— Почему вы не подумали, что это он? — спросил я, но тут же пожалев об этом, поймав на себе откровенно укоряющий взгляд.

— Потому что подъехать к дому Шульца незаметно невозможно. Соседи пенсионеры и всегда дома. Они видели, как такси с Паниным приехало в полдень, через час поступил звонок в службу «112», а смерть наступила, как выяснил криминалист, тремя днями ранее. Последний, кто был у него при жизни, опять же Панин, но это было примерно с неделю до того, соседи видели, как он приезжал и уезжал.

— А сам сосед? — спросил я.

— Что сосед?

— У него, получается, нет алиби?

— Я тебя умоляю! Он еще старше Шульца, скрюченный весь, передвигается с ходунками. Живет с сиделкой не сильно младше себя. Они там от одышки чуть не померли, пока мне свою дверь открывали.

— Как ситуацию видите вы?

— Старый сердечник с плохим зрением и больными ногами, отрезанный от мира, сидит в своем замке один, в депрессии из-за того, что отрезан от мира, а после ссоры с единственным другом зачем-то решает полезть на третий этаж, там ловит приступ и при падении разбивает голову о комод. Все! Других вариантов я не вижу. Все проверили, дело закрыто. Мне надо идти.

— Подождите, два вопроса! — торопливо сказал я, слегка придержав следователя за руку.

— Только быстро, — сказала она, усаживаясь обратно на стул.

— Вы сказали, из-за ссоры с другом. С чего вы взяли? Филипп Самуилович ничего не говорил мне про ссору.

— Раз вы общались, то можно было заметить: он очень странный человек. Они ссорились и даже кричали друг на друга в последнюю встречу. Это слышали сосед с сиделкой, которые в тот момент сидели в беседке на заднем дворе. Да и Панин этого не скрывал. Сказал — мол, да, действительно, поругались, с кем не бывает, потом остыл, приехал мириться. Вот только опоздал. Он же осмотрел дом и заключил, что ничего, кроме нескольких монет на двести-триста тысяч рублей, не пропало. Оставшуюся часть коллекции мы забрали для передачи сыну и жене.

— Двести тысяч?! Это он так сказал? Мне он назвал другую сумму.

— Какую?

— Триста пятьдесят тысяч рублей, — сказал я, вовремя опомнившись, чтобы не ляпнуть лишнего.

— Беда! — саркастично улыбнулась следователь.

— Спасибо за то, что выделили время.

— Пока! — ответила она, уже вставая из-за стола.

Глава 6. Замок нумизмата

Сразу после встречи я расплатился за бранч и поспешил к машине. До дома Шульца предстояло добираться несколько часов. Уже в дороге я набрал Диму и в деталях рассказал ему все новые подробности. Мы сошлись на том, что делать какие-то выводы пока рано. Несмотря на то, что ссора Панина с Шульцем была накануне предполагаемого убийства, в сторону невиновности Филиппа Самуиловича перевешивал тот факт, что он сам вышел на нас и попросил помощи. Если бы он, действительно, хотел убить друга, то, можно считать, это ему удалось: дело закрыли, причина смерти — несчастный случай, радуйся — не хочу. В общем, мы не стали останавливаться на нем, но и вычеркивать его окончательно тоже не стоит.

Отстояв положенные пробки на МКАДе, я, наконец, свернул в нужную сторону. Машин стало существенно меньше, однообразный бетонный забор сменился живописными пейзажами. Я добавил громкости на магнитоле, и ехать стало существенно веселее. Следующие полчаса пролетели незаметно. За очередным поворотом я увидел табличку: «Заплескавино». Территория была обнесена высоким бетонным забором, а проезд осуществлялся через пропускной пункт. Он был больше похож на домик какого-то зажиточного купца девятнадцатого века: большие окна, две колонны около входа украшены лепниной. Поселок явно был для очень обеспеченных людей. Когда я остановился у ворот, ко мне подошел невысокий мужичок в черной форме с надписью: «ЧОП Эксперт».

— Здравствуйте! Вы к кому? — спросил он хриплым голосом.

— День добрый! К Громову, — уверенно и кратко ответил я, понимая, что к Шульцу меня бы не пустили.

— Какой номер дома?

— Затрудняюсь сказать, я тут первый раз, — ответил я и попытался изобразить милую улыбку.

— Ожидайте, — сурово ответил охранник и ушел в свою будку–музей.

Через минуту вернулся.

— На вас заявки на пропуск не было, пустить не могу. Или звоните Василию Петровичу, или — не обессудьте, — отрезал ЧОПовец.

— Послушайте, Громов мой дядя, я видел его еще ребенком, сейчас вот приехал в гости, сюрприз хочу сделать, плох он совсем.

— Знаю я вас, наследнички повылазили… — буркнул он себе под нос.

— Что вы сказали?! — на рефлексе спросил я.

Мой тон получился достаточно агрессивным, что оказалось неожиданным даже для меня.

— Ничего. Улица архитектурная, дом 13, проезжайте, — угрюмо ответил он и пошел открывать ворота.

За воротами было две дороги, которые расходились направо и налево, я уже хотел идти к охраннику, но он, словно почувствовав немой вопрос, махнул рукой влево. Нужный мне дом оказался в самом конце поселка. Здесь уже не было высокого забора, его функцию выполнял высокий и густой лес. Дома со стороны дороги имели небольшие ограждения, а со стороны заднего двора, выходившего к лесу, были огорожены более основательным забором.

Дом Громова — белый, двухэтажный, с большой мансардой и беседкой вдоль дороги –выглядел достаточно скромным на общем фоне и стоял в отдалении от остальных. На участке женщина почтенного возраста подстригала кусты. Когда я подъехал к калитке, она прервалась, поправила шляпку и неуклюжей походкой, придерживая одной рукой спину, а в другой неся большой секатор, направилась мне навстречу.

— Добрый день! — кивнул я ей, выходя из машины.

— Здрасьте, — ответила она.

— Василий Иванович дома? Мне нужно с ним пообщаться.

— Дома. Как вас представить?

— Капитан Ларин, следственный комитет, — уверенно и сухо ответил я.

— Хорошо, подождите, пожалуйста, — сказала она и, тихонько охая на ходу, пошаркала в дом.

Чуть позже дверь распахнулась, и она жестом пригласила меня в дом. Я открыл калитку и вошел во двор. Он был аккуратным, было видно, что за территорией они следят.

— Василий Иванович в кабинете, ждет вас. Проходите, пожалуйста, прямо до конца и налево.

— Спасибо.

Я постучал в массивную, из натурального дерева, дверь, не дожидаясь ответа, толкнул ее и вошел. Небольшой кабинет был обставлен двумя деревянными шкафами до потолка. Один заполнен книгами, а второй — фотографиями в рамках и фарфоровыми статуэтками. В дальнем углу стоял стол из красного дерева с резными ножками, напротив которого горел камин. В комнате было очень накурено, а раритетный патефон крутил Розенбаума.

— Здравствуйте! Чем обязан? — спросил Громов хриплым голосом, одновременно поднимая иглу с пластинки.

— Добрый день! Я хотел бы переговорить с вами по поводу смерти вашего соседа.

— Михаила Остаповича? Так ведь приходили уже ваши, я все им рассказал, что еще вы хотите услышать?

— У меня есть еще несколько вопросов.

— Да ну! Новые подробности? — поинтересовался Василий Петрович.

— Можно и так сказать. Как давно вы знакомы с гражданином Шульцем?

— Лет десять, не меньше. Как переехал, так и познакомились. Вы знаете, очень интеллигентный человек. Ему пришлось купить большой участок, чтобы его дом не застроили со всех сторон.

— Почему?

— Ну, как же, Михаил Остапович потомственный дворянин, это было видно по всем его повадкам. Он часто рассказывал мне, что именно на месте его дома было их фамильное поместье, и для него было очень важно отстроиться именно здесь. А когда здесь началась застройка элитного поселка, на окончательной схеме его дом оказывался в самом центре, без леса и со смешными пятью сотками на заднем дворе. Он недолго возмущался, встретился с кем–то из руководителей строительной компании и купил у них всю оставшуюся землю, заплатив в несколько раз больше. Так я стал его единственным соседом. Вооон там крыша, это его дом, — сказал Громов, одной рукой отодвигая шторку за своей спиной, а другой указывая на дом, стоящий в сотне метров, слегка огороженный деревьями.

— Странно, мне говорили, что он намного дальше, — удивился я.

— Не знаю, кто и что вам говорил, я привык доверять своим глазам.

— Как вы можете охарактеризовать его?

— Спокойный, нелюдимый, интеллигентный и очень умный человек. Мы, в общем-то, довольно мало общались. Пару раз в год он заглядывал ко мне на партию, — он кивнул головой в сторону большой шахматной доски ручной работы в шкафу.

— О чем вы общались, что он рассказывал?

— Он в основном молчал, слушал мои байки про приключения. Я раньше любил путешествовать и объездил весь мир. Видите, фотографии и статуэтки? Это мой ритуал, я делал фотографию в месте, куда приезжал, и обязательно покупал там фигурку. Это я участвовал в сафари в самом сердце Африки, — сказал он, показывая на самую большую фотографию на верхней полке. — Там есть удивительное племя…

— Мы удаляемся от темы, — поправил я моего собеседника.

— Точно, простите. О чем это я? Ах да! Рассказывал он мало, в основном слушал меня и играл в шахматы. Делал он это блестяще, выиграть мне, увы, так и не удалось. Один-единственный раз мы сошлись на ничьей. Все, что я знаю — он увлекался консультациями и, судя по дому, делал это очень недурно.

— Какими консультациями?

— По подбору всяких редких ценностей, точно не знаю.

— Понятно, — раздосадовано ответил я, понимая, что на самом деле Громов даже не предполагает, кто жил с ним по соседству.

— А что касательно его посетителей: кто приезжал к нему?

— Я знаю, что он консультировал через посредника, такой невысокий мужичок, он часто к нему приезжал, по несколько раз в неделю. Ну, это уже после того, как Шульц перестал выбираться куда-то сам. Такая была депрессия, я пытался прийти к нему в гости, но он прогнал меня. А этот приезжал к нему часто.

— Это он? — я показал в телефоне фотографию Громова.

— Он самый.

— Следователю, с которой вы общались, вы сказали, что незадолго до смерти Шульц поругался с этим человеком. Можете рассказать подробнее?

— Да что рассказать? Ну, сидели мы с Татьяной Леонидовной в беседке, чаевничали. Этот приехал к нему в очередной раз. Минут через пятнадцать вышел на крыльцо и крикнул: «Ты подохнешь раньше!» А Шульц громко хлопнул дверью. Он был очень спокойный, даже слишком спокойный человек, но очень упертый. Что уже они там не поделили — не знаю. Обычно обнимались на прощание, а тут такое… Больше я ничего и не знаю. Если вы ждали чего-то нового или необычного, то подозреваю, что я вас разочаровал.

— И, тем не менее, спасибо за то, что уделили время, — ответил я, стараясь скрыть разочарование.

— Чем-нибудь еще могу помочь?

— Да, мне нужно осмотреть дом Шульца, как мне туда попасть?

— Мне ваши коллеги сказали, что никак: дом опечатан. Пройти можете через мой двор. Татьяна Леонидовна проводит вас, — сказал Громов, нажав кнопку на своем столе.

— Да, Василий Петрович, — тут же появилась служанка.

— Голубушка, проводите гражданина следователя к дому Михаила Остаповича.

— Хорошо. Следуйте за мной, — она кивнула головой в сторону выхода.

По пути я попытался поговорить с ней, но услышать что-то новое мне не удалось. Женщина показала тропинку, которая ведет к дому и, попрощавшись, закрыла калитку.

Красивый хвойный лес расступился и открыл передо мной настоящий дворец. Красивый высокий дом на несколько сотен квадратов с аркой, внутри которой было большое крыльцо. Дом был трехэтажный, п-образный. На полу около арки лежала красная лента с надписью: «Опечатано». Дом был настолько большой, что в нем без особых стеснений, наверное, могли разместиться до пятидесяти человек.

От созерцания дворца мое внимание отвлек чей-то мелькнувший силуэт внутри, на первом этаже. Я прижался к стене, стараясь не выдать себя. Рядом оказался выступ на уровне пояса, забравшись на который, я смог заглянуть в окно. Человек в спортивном костюме с надвинутым на голову капюшоном что-то искал в комоде. Он стоял спиной ко мне и не видел меня. Незнакомец аккуратно перебирал содержимое, периодически оглядываясь по сторонам. Мне было плохо видно, потому что, даже привставая на носочки, до окна я едва доставал.

В какой–то момент ноги соскользнули на мокром от дождя выступе, и я упал на спину, вскрикнув от неожиданности. Мягкая трава смягчила падение, удалось обойтись без серьезных травм. Когда я вернулся на свой наблюдательный пункт, человека в комнате уже не было. Я побежал к входу в надежде успеть рассмотреть незваного гостя, но когда я начал открывать дверь, изнутри ее резко дернули на себя и закрыли на засов. В коридоре послышался топот, через разноцветную мозаику в двери мне удалось разглядеть, что вор побежал налево. Я быстро перемещался снаружи, стараясь не упустить его из вида. В нескольких метрах перед собой я услышал громкий хлопок, мне под ноги вылетел тяжелый стул, разбивший стекло, а вслед за ним на землю выпрыгнул и вор с рюкзаком за спиной. Приземлившись через кувырок, он вскочил на ноги и помчался в сторону леса.

— Стой! Полиция! Стрелять буду! — закричал я, вжившись в роль.

Адреналин зашкаливал, в тот момент мне даже не пришло в голову, что мы находимся в глухом лесу, он может быть вооружен и опасен, а у меня только перцовый баллончик, да и тот в машине. Ветки хлестали меня по лицу, я начал отставать. Мы удалились от дома достаточно далеко, и когда лес сменился полем, я понял, что никого не вижу перед собой. И тут же услышал рычащий звук. В сотне метров правее от меня на поляну выехал квадроцикл. Вор в мотоциклетном шлеме с яркой фиолетовой молнией сделал небольшой круг почета, издевательски помахивая мне рукой.

Сказать, что я был зол — ничего не сказать. Всю обратную дорогу я матерился себе под нос. Я не запомнил, как он выглядел, даже примерно ничего не мог сказать о возрасте. Могу лишь предположить, что не больше, чем мне. Бежал он достаточно быстро.

На этот раз к дому я решил подъехать на машине и не торопясь оглядеться, но и этому плану не суждено было сбыться. Услышав звук разбитого стекла, служанка Громова вызвала полицию и сообщила, что жизнь следователя может оказаться под угрозой. При виде меня — живого и невредимого — она порадовала вестью о том, что на подмогу мне едут мои коллеги. Стало ясно, что отныне вход в поселок для меня закрыт.

Более глупого стечения обстоятельств даже в плохом детективе не придумаешь: приехал, соврал, что ты следователь, потом кто-то грабит дом покойного, тебя все видели все, а его — никто. Поблагодарив служанку за бдительность, я быстро замазал номер машины дорожной грязью и поспешил удалиться. Неприятный разговор с Димой я решил отложить до завтра. Сегодняшний день изрядно меня утомил. Дальше по классике — дорога, дом, кровать.

Глава 7. Клуб

До встречи в клубе коллекционеров оставалось несколько дней, и я решил основательно к ней подготовиться. В ближайшем книжном приобрел несколько тематических книг и, обложившись ими, начал погружаться в неизвестный для себя мир.

Что оказалось достаточно непросто, количество нюансов просто зашкаливало. Грейды, монетные дворы, годы, фальшивки, новоделы, слабы — все это просто не укладывалось в моей голове. Конечно, я и не рассчитывал за несколько дней постигнуть все то, что люди изучают годами, но освоить хотя бы азы был обязан.

Время тянулось однообразно. Я вставал, наливал кофе и жарил яичницу, после чего садился читать, передо мной был ноутбук, чтобы гуглить непонятные для себя термины, потом я прерывался на обед — и снова книги, ужин, книги, сон. Это было впервые, когда я буквально пропал и ни разу не появился за неделю в издательстве, но что еще более удивительно — мне никто и не позвонил.

Последнюю ночь перед клубом я спал плохо, несколько раз просыпался и чувствовал мандраж, как студент перед защитой диплома. Забегая вперед, скажу, что это было абсолютно напрасно. Никто так и не устроил мне никаких проверок.

Утро началось со звонка будильника, я встал, позавтракал, оделся и отправился в заранее оговоренное место. В сквере у станции метро «Динамо» я был ровно в семь утра. Панин уже ждал меня, нетерпеливо шагая взад-вперед, сложив руки за спину.

— Доброе утро! — окликнул я его.

— Наконец-то! Пойдемте, тут недалеко. Вот сюда, — сказал Филипп Самуилович и быстро свернул в арку.

Мы зашли в неприметную дверь, за которой стоял стол с восседавшей за ним женщиной угрюмого вида.

— Нам два, — обратился к ней Филипп Самуилович и протянул пятьсот рублей.

— Пожалуйста, — ответила она и без каких–либо эмоций на лице сунула ему две рукописных квитанции.

— Внутри держитесь меня, нужные вопросы задавайте, но сначала мне, лишнего не болтайте. Помните: никто не должен знать истинных причин вашего появления. Вы начинающий нумизмат, запомните! — прошептал он мне, после чего мы прошли внутрь.

Это было помещение в несколько сот квадратных метров, по периметру которого стояли накрытые красными скатертями столы с разными предметами на них. В основном это были монеты, медали, банкноты, статуэтки. Кроме того, изредка встречались иконы, холодное оружие и какие–то обломки неизвестного для меня происхождения.

За столами сидели экспоненты, а основная масса посетителей медленно передвигалась от одного к другому. Большинство присутствующих, судя по частым рукопожатиям, были знакомы между собой. Размера помещения было явно недостаточно для всех желающих: многие были вынуждены стоять в очереди к столу, чтобы посмотреть тот или иной предмет.

— Видишь самый дальний угол у колонны? — спросил Панин, направляя меня взглядом.

— Да.

— Мужчина за столом — сын Шульца, Виктор. Коллекционер весьма посредственный, занимается царской медью, марками и старинными кортиками. Я представлю вас друг другу, постарайся договориться о встрече в менее людном месте и там переговорить с ним, но помни, он не должен ничего знать.

Я кивнул, и мы начали медленно продвигаться вдоль столов. Панин то и дело замедлялся, подходил к столам, пожимал чьи–то руки и медленно листал альбомы, рассматривая монеты. Какие–то доставал и крутил в руке, после чего пренебрежительно засовывал обратно, грустно вздыхая, другие осматривал более внимательно с помощью лупы с подсветкой. Я внимательно наблюдал за его действиями, пытаясь понять суть манипуляций.

— Пять рублей Николаевские почем? — спросил Панин, не отрываясь от осмотра золотой монеты через лупу.

— Какой год? — спросил старичок с хитрым прищуром, доставая старую, потрепанную тетрадку.

— Одна тысяча восемьсот девяносто девятый

— Сто тысяч.

— Держи! — злобно ответил Панин, протянув деду монету с такой силой, что тот едва усидел на стуле.

— Ваша цена? — однако спросил он, не желая терять покупателя.

— Заберу за пятьдесят.

— Сколько?! Не смешите меня, грейд не ниже шестьдесят пятого, посмотрите каталоги, где вы видели такие цены?

— Шестьдесят один, не выше. А вы где видели такую цену за такой сохран? Покажите хоть один проход — и я куплю ее.

— Значит, не договорились, — раздосадовано ответил дед и сунул монету на место.

Мы продолжили продвигаться дальше.

— Жора! Добрался до нас! — радостно воскликнул Панин, обращаясь к мужчине лет пятидесяти в толстых очках и с козлиной бородкой.

— Филя! Рад видеть в добром здравии! — разулыбался тот в ответ. — Да, выбрался, наконец-то.

— Что нового, интересного?

— Все по-прежнему. Хотел с тобой посоветоваться: урвал тут в Питере пару монет, но есть сомнения по их подлинности, глянешь? — он потянулся к чемодану и выложил на стол две монеты.

— Вот тут рубль тысяча семьсот пятьдесят второго и пять копеек тысяча восемьсот шестьдесят первого, что скажешь?

После беглого осмотра Филипп Самуилович ответил:

— Рубль — подделка.

— Как понял?

— Ну, Жор, ты прямо как первый раз. Аверс — штемпель ММД, а реверс — СПБ. А вот пять копеек — тоже фальшь, но довольно любопытная. Так называемый «фальшак для обращения». Ты мне скажи, рубль как смотрел?

— Похоже, что не как, а каким, — попытался отшутиться бородач. — Внешне осмотрел, взвесил, не увидел подвоха, — попытался оправдаться он.

— Бывает. А на продажу что?

— Ты с кем? — перебил он, кивнув в мою сторону.

— А, это мой стажер, если можно, так сказать. Олег, я и забыл про тебя. Ты, кажется, интересовался медяками? Их много у Вити, он за тем столом в углу, — сказал Панин, явно забыв о моем присутствии.

Намек был мне понятен, и я начал продвигаться сквозь толпу к нужному мне столу. По пути мне попадались разные человеческие экземпляры. Пузатый мужик продавал старые самовары, женщина в темных очках сидела за столом, усыпанным нагрудными значками.

— Виктор? — спросил я, приблизившись к скучавшему от отсутствия посетителей парню.

— Да. Мы знакомы? — оживившись, встал он из-за стола.

— Лично — нет. Я интересуюсь медными монетами царской России, мне рекомендовали вас.

— Правильно рекомендовали. Что именно интересует? У меня большой выбор по годам и состоянию.

— Как давно вы этим занимаетесь? — попытался я перевести разговор в нужное мне русло.

— А вы? — ответил он вопросом на вопрос.

— Недавно, еще учусь.

— Что подвигло и почему именно медь?

— Случайно увидел ролик по ютубу — и затянуло.

— Поэтому вы решили обратиться к Панину? Я видел, как вы зашли вместе.

— Вы знакомы с Филиппом Самуиловичем? — спросил я.

— Все тут с кем-то знакомы, пусть и не лично. А вот новые лица встречаются нечасто.

— Дамы и господа, минуточку внимания! — послышался громкий голос из центра зала.

— Кто это? — спросил я у Виктора.

— Обухов. Сейчас будет опять деньги клянчить, — с пренебрежением ответил Шульц–младший.

— Почему? Кто этот Обухов?

— На талончик входной посмотри. Обухов Анатолий Константинович, председатель клуба нумизматов. Постоянно собирает деньги на «очень нужные» цели, которые, правда, ограничиваются исключительно его интересами.

— Здесь шумно, мы могли бы продолжить разговор в более тихом месте? — спросил я, переключившись на нужный лад.

— Да, через час все начнут расходиться, на цокольном этаже кафе, можно там посидеть. Какие подборки взять?

— Девятый век подойдет, — не задумываясь, ответил я.

— Ммм, Вещий Олег… У меня по нему все медяки есть, — с сарказмом ответил Виктор, но я был мысленно уже там, на цоколе, поэтому не обратил на это внимание.

— Может, девятнадцатый век? — переспросил он, не дождавшись реакции.

— Да, а я как сказал?

— Неважно.

Остававшееся время я бродил вдоль рядов и откровенно коротал время. Виктор показался мне адекватным и спокойным человеком. Через пару часов люди начали расходиться, а экспоненты — сворачивать свой скарб. Я пошел на цокольный этаж. В небольшом буфете было достаточно безлюдно. Виктор не заставил себя долго ждать:

— Присядем?

— Конечно.

Мы сели за первый попавшийся стол, и Виктор разложил передо мной два альбома. Я начал листать их, периодически вынимая монеты и рассматривая более тщательно. Копировал Панина.

— Можно полюбопытствовать? — постарался я аккуратно перевести разговор в нужное для меня русло, продолжая медленно перелистывать страницы альбома.

— Конечно.

— Почему вы решили заняться нумизматикой?

— Хмм.. Если скажу, что хотел превзойти отца, то безбожно совру. Наверно, сначала за компанию, а потом втянулся, и наши с ним пути в нумизматике разошлись. Он гений, собирал только исключительные монеты. Дорогие, подлинные. У меня нет ни знаний, ни финансов, чтобы приблизиться к этому уровню хоть на шаг. Я выбрал свой путь.

— Медяки?

— Можно и так сказать.

Он улыбнулся:

— Про отца не буду: если вы пришли с Паниным, то он вам уже все рассказал. Отец был для него примером для подражания и безоговорочным авторитетом. А сам Панин так… Мужик он хороший, опыта поднабрался, но поставить его в элиту у меня язык не поворачивается.

— Мне, конечно, говорили про то, что Михаил Остапович хорош, но не в таком ключе как вы, — попытался я войти в доверие и развязать Виктору язык.

Мне хотелось продолжения разговора про Шульца-старшего.

— Завидует, — скептически ответил Виктор. — Отец был, действительно, гениален, к нему обращался за советом сам Ричард Пэй — американец, один из главных консультантов грейдинговых фирм, таких как PCGS, NGC и ANACS. Им каталогизировано и проведено более полутора сотен аукционов. Ричард частенько звонил отцу, чтобы проконсультироваться, а иногда прилетал с подборкой монет для получения заключений. Еще, как минимум, два современных отечественных гения, авторы книг и владельцы по–настоящему серьезных коллекций и шагу не могли без него ступить. По договоренности с ними, их фамилий я не имею права называть. Еще несколько мировых миллиардеров нанимали отца для участия в аукционах от их имени для анализа и приобретения тех или иных банкнот и монет.

— Что случилось с господином Шульцем, по вашему мнению?

— Несчастный случай. Нелепая и глупая смерть, — с сожалением в голосе, но не теряя решительного настроя, сказал Виктор.

— А Панин, например, считает, что его убили.

— Да, он приезжал ко мне и пытался навешать лапши. Я его понимаю: умер единственный друг, в его возрасте заводить новых уже поздно, но надо смотреть фактам в глаза. Туда выезжала полиция, я лично читал заключение.

— Так категорично?

— А как еще? Даже если поверить в сумасшедшую версию Панина, то почему убийца ничего не взял?

— Откуда вы знаете?

— Во-первых, мне уже передали коллекцию, а, во-вторых, байку Самуиловича про несметные богатства, приобретенные тайно и через подставных лиц, я уже слышал. В коллекции, действительно, были дорогие монеты, за два, три миллиона каждая, но они все у меня. Я тщательно все проверил, это подлинники.

В словах Виктора сквозила уверенность.

— Еще хотел полюбопытствовать. Вы говорили, что Панин не входит в элиту нумизматического мира. Такую, как ваш отец, и Обухов?

Шульц-младший подавился чаем, когда услышал это.

— Кто? Обухов?! Я вас умоляю! Это он-то элита?

— Я думал, председатель должен быть экспертом в своем деле, — попытался оправдаться я.

— Согласен, должен. Но этот — исключение. Нет, он однозначно не профан, но и гуру его назвать никак нельзя. Наглый, язвительный, несколько лет назад появился здесь, словно черт из табакерки, и начал гнуть свои правила. Вошел в сообщество, открыв дверь ногой, и через несколько месяцев сместил старого председателя.

— Вашего отца?

— Нет, папа никогда не принимал участие в организационных вопросах. Не хотел тратить свое время на это. Он говорил: «Я лучше поучаствую в онлайн-аукционе или прочту умную книгу, чем буду ходить в залу, стучать ложкой по бокалу и просить милостыню на развитие сообщества, загребая деньги себе в карман». Он не любил Обухова.

— А Обухов?

— Он отца очень уважал, не говорил ему ни слова поперек.

— И все-таки, откуда он взялся?

— Переехал в Москву с Дальнего Востока. Там родился и прожил всю жизнь, а потом переехал сюда.

— Любопытно.

— Да, наверное. Но мы существенно отклонились от темы. Вы выбрали монеты? — спросил Виктор, ближе пододвигая ко мне альбом.

Я растерялся и схватил первые попавшиеся:

— Да, мне, пожалуйста, вот эти две.

— Так, что тут у нас? Копейки четырнадцатого и пятнадцатого годов? Возьмите еще шестнадцатый, отдам три за тысячу.

— Рублей?

— Ну, конечно, не долларов же, — он ухмыльнулся.

Я расплатился с мыслью абсолютного непонимания, что мне делать с этими монетами. Успокоил себя мыслью, что могу попасть на более дорогие монеты.

— Новые лица? Привет, Витя, представишь меня своему приятелю? — послышался бодрый голос за спиной.

— Конечно, Анатолий Константинович, какие вопросы! — Виктор встал и пожал руку подошедшему мужчине.

— Олег, — представился я.

— Обухов Анатолий Константинович, председатель на этом мероприятии.

— Знаю, мне про вас уже рассказали.

— Надеюсь, хорошее?

— Конечно, — ответил я, внимательно осматривая Обухова.

Поджарый, высокий, энергичный. Атлет с лицом старого деда. На вид ему было под восемьдесят, а на лбу виднелся след от большого шрама, идущего от левого виска до переносицы.

— Неместный или начинающий? — не ослабляя хватку, продолжал председатель.

— Начинающий он, с Паниным приехал, — вмешался Виктор, видя мое замешательство.

— Ах, с Паниным! — саркастически ответил Обухов.

Тут послышался голос и самого Филиппа Самуиловича:

— Олег, вот ты где!

— Вспомнишь про него — вот и он, — не останавливался Обухов.

— Я тебя потерял, ты чего тут трешься? — недовольным голосом обратился ко мне Панин, недовольно косясь на Обухова.

— Не трется, а набирается опыта у профессионалов, — поправил его председатель.

— Да, за это большое спасибо Вите, а вот что ты тут делаешь?

— Это мой клуб, ты не забыл? Я делаю тут все, что захочу.

— Пошли! — сказал Панин, буквально поднимая меня из-за стола.

Обухов рассмеялся:

— Филя, пожалей парня, чему ты его научишь? Своим псевдознаниям?

— Моих знаний на пятерых таких, как ты, хватит! — взвился Панин.

Однако председатель не остался в долгу:

— Ну, вот, только не надо снова косить под него, тебе не идет. У маэстро гонора и то было меньше чем у тебя, а знаний — вообще, молчу.

Я пожал руки присутствующим, после чего Панин утянул меня за собой, как родитель уводит с детской площадки ребенка, который еще не наигрался. До выхода мы шли быстро и молча. В какой–то момент мы резко остановились, Панин выдохнул и заговорил:

— Ты же должен был с Виктором все обговорить, как к тебе этот черт старый привязался?

— Он сам подошел. С Виктором мы переговорили, все, что мне нужно было, я услышал, — решительно ответил я.

— Есть новости? — с надеждой спросил он.

— Пока нет, переговорю с братом, на начальную статью уже набрали.

— Какую статью?! — удивленно переспросил Панин.

— Для газеты, какую еще-то? — ответил я с улыбкой, пытаясь успокоить его и наивно полагая, что он еще не отошел от разговора с Обуховым.

— Ты что, совсем охренел?! Я, мать вашу, плачу вам за анонимность! Чтобы ни одна живая душа не узнала про мой вопрос!

— Чтооо?! — теперь уже недовольным стал мой голос.

— Мне это надоело, я звоню Дмитрию! — он выхватил телефон и трясущимися пальцами начал тыкать кнопки на старой кнопочной говорилке.

— Ало, Дима, про какую, к херам собачьим, статью в газете мне говорит твой брат?

Я слышал в трубке голос брата, но слов разобрать не мог.

— Понял. Я старый человек, не доводите так, — сказал Панин и протянул мне трубку.

— Привет! — услышал я Димин голос. — Я просил тебя задавать только нужные вопросы, кто тебя тянул за язык про статью ляпнуть?!

Я понял, что Панин согласился говорить с братом начистоту только на условиях анонимности. Наверняка, у Димы был план, как опубликовать материал, но, похоже, я все испортил.

— Слушай, я…

— Нет, это ты слушай! Сейчас положишь трубку и скажешь Панину, что не так меня понял и никакого репортажа не будет, — перебил меня Дима.

— Хорошо, — сказал я и вернул трубку Филиппу Самуиловичу. — Слушайте, извините меня, пожалуйста, про репортаж я на автомате сказал — все, о чем мы говорим, остается только между нами.

— Ради бога, Олег, не пугай меня!

— Не буду, — выдавил я из себя улыбку.

Мы попрощались, и я поехал домой. Весь день я ходил от стены к стене, анализируя все, о чем мы поговорили с Виктором. У меня зародились определенные сомнения касательно масштабов коллекции Шульца. Не мог же Панин знать больше, чем сын гениального нумизмата. Причем дальше расспрашивать Панина, судя по всему, было бесполезно — свое мнение он едва ли поменяет.

Повесив на стену большой лист формата А2, я, подобно детективам из американских фильмов, начал наносить на него известные данные этого уравнения. Единственная зацепка и возможность проверить достоверность слов Панина — это золотая монета номиналом в двадцать рублей, хранящаяся в Эрмитаже.

Недолго думая, я вбил в навигатор адрес Эрмитажа и начал собирать вещи. Семь часов пути. В Питере буду глубокой ночью, переночую где-нибудь, потом в Эрмитаж — и домой, мысленно нарисовал я план действий.

Проверив квартиру, припустил вниз, чтобы успеть покинуть город до вечерних пробок.

Глава 8. А был ли клад?