Сны космонавта
1. Джо Бакстер, инженер-пилот
В кабине лифта, идущей к атлетическому залу, я появился в сопровождении двух девушек — сотрудниц департамента контроля психологического климата. Одну из них я знал — Урсула Ле Бон.
— Здравствуй, пилот! — воскликнула Урсула.
Короткая стрижка, темные волосы, нежный взгляд. Она была стройна и высока, и обладала теми качествами, которые я предпочитаю видеть в очаровательных девушках.
— Привет, Урсула! — кивнул я.
— Как настроение?
— Боевое. Готов к великим подвигам! Свернуть для тебя горы?
Урсула покачала головой, очевидно, принимая последние слова на веру. Мы вошли в кабину. Во время подъема Урсула познакомила меня со своей спутницей. Майя, похожая на подростка, с короткой стрижкой и маленькой грудью. Практикант в отделе. В космосе впервые.
Атлетический зал был освещен ярко. На пороге встретился Ахмед, этот простоватый, полный воспоминаний, как арбуз семечек, но очень толковый инженер. А насчет воспоминаний, так у кого своих тараканов в голове нет? Поздоровавшись с Ахмедом, я прошел дальше. В углу боксировал грушу Видас, кто-то из механиков, свободных от вахты, занимался со штангой. Я подошел к тренажеру-велосипеду, так как небольшой кросс сегодня мне просто необходим, особенно перед ночной вахтой.
Уже через час я вошел в душевую кабинку и закрыл дверь. Ион ударил струей по распаренному телу. Легкость и свежесть…
После ионизирующего душа следующим пунктиком моей программы должно было быть посещение столовой, но директива сверху в образе голографического фантома изменила мои планы. Голография дежурного оператора из централи управления нашего космонефа посмотрела на меня и попросила явиться в централь управления.
Когда я появился в централи, меня уже ждали. У пульта, рядом с сидящим в кресле дежурным оператором, стояла Анна Фалитар, а у обзорного экрана, слегка сутулясь расположился капитан собственной персоной.
— Проходи, Джо! — Сказала любимая фаворитка короля и кивнула в сторону пульта.
Я прошел к креслам, усевшись, нацепил свободный наушник канала информационного поля космонефа. Мне предстояло корректировать походную карту движения нашего суденышка в насыщенном астероидном потоке. Чувствую, что перекусить мне придется совсем еще не скоро!..
Анна, проходя мимо меня, потрепала по плечу, на мой взгляд, мягко улыбнулась и покинула централь управления. Ох уж эти дворцовые тайны!..
2. Ахмед Мастафара, оператор внешнего контроля
Меня подняли с постели звон видеоплейта (как не люблю эти современные штучки! — в мое время нас на космоходе «Заря» поднимал сигнал сирены).
Поднялся, накинул халат и включил плейт. Это был голографический двойник дежурного. Он был взволнован — мальчишка! — градинки пота на лбу. Случилось что?..
— Ахмед, срочно поднимитесь к нам, нештатная ситуация! — сказал мальчик.
А я начал быстро натягивать рабочий комби.
Когда я поднялся на централь, мне коротко объяснили ситуацию: наш космонеф под контролем инженера-пилота проходил зону астероидного потока и — что следовало ожидать — один из булыжников угодил в проем между наружными блоками А-131 и А-132, разбив последний вдребезги.
Свою задачу я знал: выйти в открытый космос, что мне не впервой, сменить блок, отцепить злосчастный булыжник и протестировать на случай мелких нарушений в связи электронные цепи измерителем функций.
— Сделаешь, Ахмед?! — спросил капитан. Под глазами мешки, на подлокотнике кресла дымится чашка кофе — довел себя!
— Сделаю как надо! — пообещал я, немного обидевшись.
Пластина служебного лифта вывезла меня к транспортному отсеку, где я на пультовом столбике выбил комбинацию пускового кода — из инкубатора по магнитному рельсу выползла рабочая капсула-автомат. На поверхности композитного шара, утопленного в рельс, возник люк. Я влез в капсулу, нажатием клавиши закрыл люк, набрал пароль и, удобно устроившись в кресле, принялся ждать, пока капсула-автомат готовится к выходу в пространство, чтобы совершить путешествие по магнитному рельсу вдоль корпуса космонефа «Атлант».
У внешнего люка зажегся зеленый плафон, двери разошлись в стороны, открыв вид на рыхлое беззвездное пространство. Капсула вздрогнула и заскользила по рельсу из транспортного отсека.
Внешний вид космонефа был грандиозен: гигантская погремушка в форме гантели. Бортовые огни придавали ощущение незавершенной фантазии, эскиза великого мастера.
— Я, капсула КА-3, время выхода — ноль двенадцать, цель: смена блока А-132, — сказал я для записи регистратора похода.
Звезды, далекие и холодные. Великий Космос, Внеземелье и Запределье — так Тебя называют многие, совершенно не представляя Твоего могущества и великодушия. Лишь горстка людей, кто Тебя чувствовал, их немного, но они Тебя понимают: Бруно, Галилей, Циолковский, Королев, Гагарин, Шеппард, Леонов, Амстронг, Брайт, Парки, Самаон, Буре, Гаряев? Кто они? Осколки звезд? Твои осколки!..
Звезды молчали на немой крик.
Капсула выскочила на магнитный рейс, пересекающий перешеек между шаром централи управления и резервного кольцевого коридора, именно за этим коридором располагался блок А-132 — я придвинулся к иллюминатору.
На фоне белого полушария двумя черточками обозначились поврежденные блоки, а между ними обломок, напоминающий (я внутренне улыбнулся!) фигуру человека.
Вот интересная будет ситуация, если бы это был человек?.. Ну и бред, аж стыдно!..
— Автомат-капсула КА-3, укажите свои координаты, — попросил регистратор похода.
— Я капсула КА-3, нахожусь…
Я замер и, не отрываясь, смотрел на приближающуюся глыбу метеоритной кучи, остаток погасших звезд. Мысли расплывались, во рту стало сухо, и очнулся лишь от громкого сиренного воя, включенного автоматикой регистратора похода, не получив от меня пакета координат. Вой прекратился, и взволнованный голос дежурного оператора позвал меня.
— Я… обнаружил… Человека!.. — прохрипел я.
3. Елена Шугай, корабельный врач
В круглом зеркале на меня смотрело лицо с покрытым слоем пенистого геля для разглаживания морщин. Эти новые парфюмерные штучки почти не давали того эффекта, который обещала реклама с обложки, но я держала их за способность снимать бледность кожи — все-таки хочется даже в походных условиях выглядеть дамой, пышущей здоровой энергией и отвергающей синтетические препараты.
Промурлыкал вызов, и голос оператора сказал:
— Елена Сергеевна, вас просят подойти в операционный отсек.
Я ответила, что подойду. И спросила, что случилось.
Дежурный не ответил, лишь кисло улыбнулся. Его растерянный вид говорил о многом. Впрочем, если зовут медика, то случилось что-то экстраординарное. Я взяла пульверизатор растворяющего средства и направилась в ванную.
В лифте я встретила инженера биозащиты космонефа Яна Ковача и инженер-аналитика Видаса Масюлиса. Вечно угрюмый Масюлис никак не отреагировал на мои расспросы, как и, чем-то подавленный, а может просто не выспавшийся биоинженер. На ярусе обзорного коридора лифт остановился, и я хотела выйти, но аналитик придержал меня за локоть, затем достал из нагрудного кармана золотистый жетон ключа с диагональной полосой и вставил его в щель скрытого дешифратора под щитком лифтового пульта. Освещение в лифте обрело мягкий сиреневый тон, и лифт скользнул в открывшуюся, ранее мне неизвестную мне, лифтовую шахту.
— Что происходит? — Спросила я и посмотрела на мужчин. Те молчали как партизаны. А по моей спине бежал холодок…
Мы вышли у неизвестного мне операционного отсека. В зале, освещенным неярким светом плафонов — черт возьми, что за таинственность такая!!! — в самом центре стояла автомат-капсула, закрепленная на тупиковой ветке магнитного рельса с открытым твиндеком. Рядом — капитан Говорухин, оператор Мустафара и инженер-пилот Бакстер, все в белых комбинезонах.
Увидев меня, Говорухин сказал:
— Рад видеть вас, Елена Сергеевна! Скажите, вы имеете навыки космоспасательных операций?
— Иван Алексеевич, уже полчаса я нахожусь в таком неведении, что могу об этом книгу написать. Может вы мне, наконец, объясните, что к чему?
И Говорухин кратко изложил мне обстановку: астероидный поток, выход специалиста на КА-3, тайна, так сказать, булыжника — человека в пленочном скафандре «Эко-16», которые уже лет двадцать как не выпускают. И главная сейчас задача: доставить космонавта на борт.
— Иван Алексеевич, вы хотите, чтобы за этим человеком вышла я?
Говорухин смутился, начал что-то бормотать о том, что космонеф не имеет в судовой роли статьи космоспасателей, а операторы контроля, работающие снаружи, не обучены этому.
Я покачала головой. Конечно, я училась в космической академии, на факультете космомедицины, но знания о космоспасении у меня самые что ни есть теоретические.
Капитан нервно закивал головой и с надеждой посмотрел на инженера-аналитика.
Видас, человек бывалый, кивнул и Говорухин облегченно вздохнул.
Когда автомат-капсула въехала в тамбурный отсек, Говорухин провел нас к огромному экрану, на который транслировалась передача с видеокамеры КА-3. Капсула вышла из тамбура, подъехала к перешейку и мы увидели человека в «Эко-16».
Говорухин придвинулся ко мне и шепотом о чем-то спросил. Я не расслышав, попросила повторить.
— Елена Сергеевна, мне необходима ваша помощь!
— В чем?
— Сегодняшняя суета и бессонная ночь вымотали меня окончательно. Выбили, так сказать, из колеи. Дайте, пожалуйста, какой-нибудь стимулятор.
Я вспыхнула:
— Уважаемый Иван Алексеевич, я не распространяю психотропные препараты. Их влияние на нейротектонику организма настолько велико, что они могут привести к блокировке нейромедиаторов — и все это не мелочи, прошу заметить, Иван Алексеевич! Поэтому я, как медик, не могу нести ответственность за причинение вреда вашему организму, и советую вам немедленно отправляться спать. Сон — лучшее лекарство для организма в состоянии стресса!..
Говорухин весь сжался в комок, словно мои слова возымели над ним какое-то физическое действие. Я впервые задумалась о том, как такой слабый духом человек стал капитаном большого судна?
4. Ян Ковач, инженер биологической защиты
Обожаю различного рода секреты, тайны, покрытые мраком загадок и пылью лет. Когда мне позвонил Глеб, дежурный в централи управления и поделился почти криминальной историей, у меня сильнее застучало сердце. А ведь думал, что этот полет проведу в тоске, заточив поглубже своего беса азарта!
Сейчас должна прибыть капсула КА-3 с трупом какого-то космонавта, и я с помощью Елены, вскрою пленку «Эко», чтобы разобраться с состоянием этого бедолаги.
Прогудел зуммер внимания, открылись шлюзовые двери, и из тамбура показалась КА-3 с сеточкой царапин от астероидной пыли. Джо Бакстер установил иммобилайзер как только капсула встала у самого маячка тупика магнитной ветки, затем вылезшие Масюлис и Ахмед при помощи автопогрузчика сняли контейнер автомат-капсулы и подвезли к куполу антисептика, похожего на огромный мыльный пузырь, внутри которого находились Елена и я.
При помощи все того же погрузчика мы извлекли нашего покойничка и переместили на ложе саркофага термобаростата. Я встал у изголовья и привел в действие пульт манипулятора-скальпеля.
— Какой скальпель? Тридцать четвертый? — спросил я.
Елена кивнула.
Я включил манипулятор и приблизил к пленочной ткани скафандра «Эмо-16» скальпель с горящим ярко зеленым огоньком на кончике. Несколько движений по швам скафандра и перед нами возникнет мертвый человек, неизвестно какой судьбой занесенный к нам. С другого времени, с другого пространства.
Елена, не теряя драгоценные секунды, при помощи другого манипулятора подбирала канал к порту компьютера скафандра, чтобы считать информацию с «карманчика».
Как узнал я позже, этого мертвого человека звали Антонин Станеки, носил лычки инженера аннигиляции космонефа «Экватор». Космонеф пропал лет тридцать назад. Откуда взялся этот космонавт? Может Ахмед с ним знаком? Надо будет при случае, расспросить.
Патанатомию я проходил сравнительно недавно, когда сразу после учебы был направлен на огромный космический терминал «Кольцо», где провел более десятка операций, поэтому со своей задачей справился как нельзя отлично.
Уже спустя два часа я лежал в собственной кровати в своей каюте, потому как знал, что самое интересное следует ждать утром, когда прибудет архивный материал из Информатория и документы открытого дела об исчезновении «Экватора», подготовленное экспертами архивной службы…
…Взрыв света и боль пучками игл рассыпалась по телу. Падение в бездонный колодец, на виски давит невидимый тугой обруч, в теле легкая слабость… Что-то цепляется за меня и разрывает на рыхлые ломти, боль и закручивающий спиралью спазм от боли… По темным пещерам проносятся тайфуны боли, стаккато обвалов сознания, свист страданий, ледяное дыхание окружающей вечности, мрак одиночества и тихий, еле слышный ручеек шепота о помощи…
…Пятеро из девятнадцати… лавой извергаются воспоминания, ударами молота выскакивают образы-картинки… Четырнадцать человек в плену у вечности: Жо, Камен, Моравец, Борисов, Ранкё, Эдита…
Почему на лице маска кислородного ингалятора? У двери, расположившись в кресле, дремлет Эон Крит. Губы шершавые, язык опухший: «Эон, подай воды!..».
Но голос хриплый, совсем чужой — получилось «Э-о-о, ы-ы…».
Крит вскочил, стянул с моего лица маску, засунул в рот трубочку, по которой пошла вода, несущая блаженство… и небытие…
…Фонтаны рая, брызги радости, блеск возбужденных эмоций…
Словно из глубины доносится чей-то голос. Сначала слова, эти безликие кубики, собирались в кучу, разбиваются друг о дружку, пытаясь уколоть своими острыми гранями, но вызывали лишь непонятные переживания… затем в их постоянных рокировках начинает проглядываться какой-то смысл, вырисовывается паутина логического построения, какофонические осколки обретают вид безумного, но, конечно же, гениального музыкального витража… буквы растягиваются, играют, дышат, поют, что ли, не слушаются…
ГИ-И-И… проносится мимо, не имея смысла… ГИ-И-И… П-П-Э… словно выстрел, словно щелчок хлыста… ГИ-И-И-ПП-НО-О… пробежала цепочка, тает дымка, застучало, словно камешки бегут с кручи… понятно, что это… ГИПНО… сон, сон, сон… и …смерть! Гипнос и Танатос были родными братьями… Сон и смерть…
Грохот, натяжка нервов как струны, звенящая тишина… и всплытие, туда, наверх, где солнце, где свет, где жизнь дает свои ростки… А над всем фигура… дрожащая фигура, словно пламя, язычок огня… Нет, это не бог, это Эон Крит…
— Три-и-и года-а-а, — говорит он.
Да, три года! Три года заточения, захоронения, запрещения… три года со дня катастрофы и прихода смерти… смерти четырнадцати из нас… но остались пятеро: Эон, Самсон Сиасиа, Пьери Бевилакуа, Боби Андраши и я…
Укол шприц-ампулы и чужеродная, но так нужная мне органика совершает свою интервенцию. Каскады запредельных переживаний пытаются сорвать с фарватера рассудка… всплески эмоций…
Потолок падает, стены раскачиваются, даже воздух подчиняется звукам тамтамов нервов…
В любом обществе, особенно на долгое время запертого в четырех стенах, в ситуации полной безнадежности на спасение, как это было в экипаже «Экватора», важно учитывать человеческий фактор…
…Андраши заперся в кают-компании для более детального знакомства с содержимым стенного бара…
…Самсон гонял бортовой компьютер для разработки в бесперебойном режиме замысловатых проектно-аналитических карт выхода из создавшегося критического положения…
…Бевилакуа загустил пространство вокруг космонефа бомбовыми маяками с одним и тем же содержанием: «SOS… „Экватор“ в беде… SOS…»
…А у Эона Крита посеребрились виски…
В дверях показался Самсон — как он стоит в проеме раскачивающихся дверей?!..
— Боб взломал арсенал, он дьявольски пьян!..
Эон убежал. Я попытался подняться, но откуда-то появился красный туман, стало труднее дышать… как глупо…
Черная обволакивающая пустота, какая-то легкость… плавать в фантазиях и мечтаниях очень легко… разрывы времени и завихрения пространства… строятся мостики между различными воспоминаниями… конфабуляции… какие-то люди, какие-то лица… все плывет куда-то… почему-то среди встречающих не видно Эдиты — опять, наверное, забыла обо всем со своим рисованием… черный всадник на белом коне… конь пьет воду из реки, человек спит… В реке мелькнул плавник дельфина — откуда он здесь? Дедушка психоанализа был бы крайне заинтересован… парение, взмах тугого крыла, мощный приток воздуха в лицо, звенящая влага вокруг, чувство свободы и блаженства… словно ходишь по траве босыми ногами, морозная роса на щиколотках, наполнение чистой слезой хрустального бокала, гармония… в клубке фантазий и реальности что обретет более весомую форму?…
…Наклонившееся лицо Эона. Крит облегченно вздохнул:
— Слава богу, ты выкарабкался, Антонин!.. Ну и денек, за час чуть двоих не потеряли…
— Кто?.. — спросил я. Что с голосом творится, совсем чужой?..
— Андраши! — сказал Эон, потом добавил:
— Я поражен — реаниматор вытянул тебя из клинической!..
Слова его начинают растягиваться в длиннющие цепочки, лицо расплывается… критический уровень!.. Смешно, тут есть каламбур…
Потолок бросился на меня, желая пронзить… на субатомном уровне… сознание швырнуло выстрелом вверх… как хочется покоя!.. Иглы боли стучат по нервам… опять падение… опять колодец… а сил уже нет… больно, очень больно…
5. Ян Ковач, инженер биологической защиты
Я открыл глаза. Кошмарный сон! Никогда не снилось ничего такого… даже слов подобрать трудно! На какой почве такие кошмары возникли?.. Ах, да, конечно! Тут и беллетристики не требуется — вчера сами в космосе мертвецов собирали…
Внезапно просигналил вызов видеоплейта.
Кого-то тоже кошмары мучают? Я включил только звук:
— Слушаю…
— Ян, это Глеб, — а голос взволнованный. Неужели еще один мертвый космонавт?!..
— Мне такой сон приснился. В нем столько боли!.. Какие-то пять человек на мертвом космонефе…
Я вздрогнул.
— Как ты сказал? Пять человек?..
— Да. Космонеф «Экватор» и пять членов экипажа.
Господи, что это такое? Массовый психоз? Гипотеза требовала подтверждения.
— Ложись спать, Глеб. Прими таблеточку и ложись спать!
Отключив, я набрал номер Лотара.
Видеоплейт прогудел семь раз, прежде сонный голос не спросил, кто его там беспокоит?
— Это я, Ковач, — сказал я, — Лотар, как у тебя со сном?
— Ты для этого меня разбудил?
— Как сон, Лотар?!
— Идиот! Завтра намылю тебе голову, оболтус! Так и знай! — и он выключил связь.
Я позвонил Ахмеду. Тот ответил сразу, будто караулил звонок и по своему простодушию сразу выложил свои секреты: сон в деталях совпадал с моим. Поэтому следующий звонок я сделал капитану — тот меня выслушал нетерпеливо, прервал и попросил подняться в операционный отсек.
6. Иван Говорухин, капитан космонефа
На вызов в централь управления ответила Анна Фалитар.
— Аннушка, пожалуйста, поищи пеленг постороннего космонефа.
— Какой радиус поиска?
Я задумался.
— Знаешь, я пришлю к тебе Видаса, он составит карту поиска, — сказал я и отключил.
Сейчас следовало бы собрать всех участников вчерашней операции и переговорить. И я набрал номер Елены.
Когда я прибыл в отсек (стимулятор уже делал свое дело, и я чувствовал себя чуть возбужденным), все были уже в сборе. Бледный Ковач, разгоряченные Шугай и Ахмед, как всегда внешне невозмутимый Масюлис. Казалось, атмосфера накалилась, а на нас всех легла тяжелая рука ответственности. От меня, как от капитана, ждали быстрых решений, но я знал одно — вызвать земной терминал, чтобы этим делом занимались специально подготовленные из подразделений быстрого реагирования.
— У нас своя задача: прибыть в порт назначения, доставить груз и людей, — сказал Видас, — И если же возникает ситуация, требующая спасательных мер, то первое, что мы должны сделать — это вызвать крейсер и не препятствовать проведению операции.
Елена Шугай кивнула головой в знак согласия:
— Разбирать нештатные ситуации должны люди, профессионально обученные этому делу.
— Но ведь есть вероятность того, что экипаж «Экватора» еще жив и ждет помощи! — воскликнул Ахмед, — в автономном походе космонеф может пробыть и двадцать, и тридцать лет.
— Мы сейчас говорим не об этом, Ахмед, — как можно мягче сказал я, — стоит учесть множество факторов, как то: безопасность космонефа, живучесть экипажа, параметры поиска…
Рядом со мной возник видеодвойник Анны Фалитар.
— Иван Алексеевич, на траверзе обнаружен бомбовый маяк, принадлежащий «Экватору». Сам космонеф не найден.
— Спасибо, Аннушка.
— Это ничего не говорит! — сказал Видас, — не имея специального поискового оборудования, мы можем искать космонеф там, где его может и не быть!
— Это демагогия! — воскликнул Джо Бакстер, — мы сейчас постоянно натыкаемся на следы «Экватора», нам даже сворачивать с пути не требуется!..
— Странный психоз уже мертвого космонавта с пропавшего космонефа, — произнесла вдруг Елена, ни к кому не обращаясь, — какой-то бред! Какие-то воспоминания, даже не воспоминания, а фантазии покалеченного сознания космонавта, которые были навеяны каким-то необъяснимым способом всем нам — а это шесть человек! — во сне от впечатлений встречи с погибшим тридцать лет назад человеком… Может нам стоит отдохнуть?..
Но я принял решение.
Анна, — обратился я к дежурному офицеру, — подготовьте связь с кабинетом начальника службы космической безопасности.
— Мы все — убийцы! — сказал Ахмед. Но мне казалось, что тиски, сдерживающие нас, по крайней мере, меня, чуть ослабли, и я шагнул к выходу, не оглядываясь на саркофаг термобаростата, внутренне настраиваясь на разговор и не обращая внимания на окружающих людей.
Снега Ганимеда
Этому спутнику Юпитера не повезло — комиссия терраформирования при Высшем Совете планеты допустила ряд тактических ошибок при превращении Ганимеда в землеподобный планетоид. Накачав его атмосферой и придав вращение спутнику вокруг своей оси, но, не сумев разогреть ядро, комиссия умыла руки. Поэтому планетоид превратился в малое подобие Земли с неповторимыми, но скучными условиями: низкие температуры, быстрая смена дня и ночи, и продолжающееся обледенение Ганимеда.
Поэтому штат сотрудников станции, открытой на Ганимеде, первоначально состоявший из двух десятков человек, был сокращен в пять раз. Сама станция была передана Космической академии в качестве полигона для стажировок будущих космонавтов.
…Николай Бондарь спускался в грузовой отсек — необходимо было активизировать грузового робота и проверить, как идет подготовка к походу.
Николай поддерживал культ физической формы, поэтому принципиально отказывался от услуг лифтов и транспортеров. Его откликнули, когда он спускался по лестнице.
Бондарь обернулся.
Хэнк Клеменс. Начальник базы, волевой человек. Чисто выбритый, благоухающий, и располагающий.
— Коля, выполни мою просьбу, — он никогда не приказывал, но его тихий вкрадчивый голос был прочнее стального каната, а просьбы отдавали железобетонной необходимостью. — Через десять минут начнет посадку транзитный с Фобоса. Командира надо разместить для отдыха в любом из жилых блоков…
Николай кивнул. Ничего не произойдет страшного, если он займется роботом чуть позже.
Посадочный квадрат находился вне базы, поэтому пришлось заглянуть в отсек скафандров. Когда облаченный во всю амуницию Николай появился у квадрата, космоход уже сел и спустил трап-лифт.
Корабль не имел названия, поэтому Николай не мог сказать с полной уверенностью, кто управлял этой красивой машиной, но, скорее всего, это был кто-то из старых знакомых. Хотя бы Глеб, старый дружище… Николай его давно не видел, но говорят, что он по-прежнему пилотирует в Системе.
В шлюзе показались две фигуры.
Командир и кто-то еще.
Значит, на Ганимед прибыл гость.
Командир не был Глебом. Это был молодой, энергичный человек, с цепким рукопожатием.
— Иван Старухин, — представился он.
— Здравствуй, Иван. Ты прибыл в хорошую погоду.
Командир недоверчиво покосился на низкие фиолетовые тучи.
— Солнца отсюда не увидишь круглый год, не говоря о старушке Земле, — добавил Николай.
Ему был интересен второй человек. Более худощавый и стройный, с плавными движениями. Но включенный шлем экранировал свет, и разглядеть лицо было затруднительно.
Поэтому Николай пошел на хитрость.
Протянув руку Ивану, он представился.
— Как? Вы Николай Бондарь? — ахнул второй человек.
Женский голос. С легким акцентом на первый слог.
— Да, — улыбнулся Николай.
— Вы бывали на Юпитере, когда там строили Городок Трех Лун! Я про вас в книжке читала, — (ну что вы на это скажете?!) — О боже, не думала, что встречу вас здесь, в этой дыре! Вы же человек — легенда!
Наверное, только задорный девичий восторг мог так соседствовать с невинной грубостью.
— По правде говоря, это было двадцать с лишним лет назад…, — только и мог сказать Николай.
Прибывшие на Ганимед были размещены на втором ярусе. Молодой командир Иван Старухин. И будущий навигатор Влада Новичка, то ли из Вроцлава, то ли из Праги.
Впрочем, даже наличие на базе гостей не отменяло планов по стажировке: автономный четырехдневный поход.
Николай никогда не был любителем совать нос в чужие дела, посему и прожил до солидных для космолетчика лет, однако, спускаясь в шлюзовую камеру, не мог не услышать разговор.
— Рон, я прилетела, чтобы сказать тебе, что мне предлагают место на «Старфлайте». — Голос Влады был печален. — Рон, я хочу сказать, что дальше так не могу, что сил моих больше нет…
— Как жаль, Влада, но возможно увидимся позже. Система — маленькая деревня. — Это был голос Рона Бакстера, одного из курсантов.
— А наша помолвка? Мы же планировали…
— Сейчас сложно что-то планировать. Это жизнь! И не всегда тропинки в лесу могу совпадать. Ты летчик, я — летчик. А брак, он нас только свяжет…
— Рон… — Влада заплакала.
— Влада, ты — космонавт, поменьше ненужных рефлексий! Космос не любит меланхоликов!
— Рон!..
— Прощай, мне надо собираться… И возвращайся на Землю. Так будет лучше. Для всех, для меня, для тебя.
Послышался легкий шелест пневматического лифта.
Когда Николай появился на лифтовой площадке, Влада стояла, закрыл лицо ладонями.
— Влада, девочка моя, — сказал Николай.
— Вы ничего не понимаете! — Вскричала она и бросилась вниз по лестнице.
В шлюзовой камере уже все собрались: Хэнк, оба Бакстера (Рон деловито поправлял лямку рюкзака, а Джо, его отец, вполголоса давал последние наставления), Елена, укутавшаяся в раздобытую откуда-то шаль, и Карел Свободка, второй подопечный Николая.
— Ну что, господа хорошие, присядем на дорожку, — сказал Николай.
Маршрутов для стажеров было несколько, выбран был не самый тяжелый: сутки в маршевом броске к горному массиву Панцирь Черепахи, разбивка лагеря чуть южнее восточного отрога, затем проход перевалом к горному озеру и возвращение на станцию.
— Не забудьте про маркеры, — сказал вдруг Бакстер-старший, хотя все и так помнили об этом.
Клеменс шел первым, за ним шел грузовой робот, следом Рон и Карел, обогнавшие второго робота, и замыкал Николай.
Было темно, сутки были короткие и пролетали очень быстро. Но идти было легко. Здесь, на возвышенности, снега и льда было мало.
Где-то далеко позади что-то бухало, и темное низкое небо озарялось зигзагами разрядов. Все это на короткий миг откладывало резкие длинные тени, и по частому оглядыванию Карела, Николай понял, что авторы программ ганимедских стажировок добились своего.
В условиях данной программы отряду пришлось отказаться от скафандров и облачиться в термостойкие комбинезоны, которые, как оказалось, не справлялись с наружным морозом. Авторы программ хотели, чтобы будущий космонавт был готов к тому, что возможны ситуации, когда откажет в работе скафандр. Николай слабо представлял себе такую ситуацию — современные пленочные скафандры были настолько прочны и легки в обращении, что способны выдержать абсолютно низкие температуры и последствия ядерного взрыва.
Когда Николаю предложили должность тренинг-мастера, то он согласился сразу, потому что понимал, что сорокапятилетний возраст — рубеж космолетной службы.
И только проработав здесь несколько лет, он понял, что зря согласился на эту должность. Будущих космонавтов должны учить такие как Клеменс, спокойные и уверенные в своей правоте, скупые на рефлексии, но способные вполне доходчиво объяснять необходимость жесткой логики в этом сумбурном мире.
Впрочем, и тогда, и сейчас земной куратор Николая по тренинговым программам продолжал убеждать, что такой уникальный опыт (как у Николая) должен служить человечеству. Убеждал, что рано себя жалеть, что жизнь на Земле без рабочих стрессов будет пресна. Что, в конце концов, стажер должен лишиться последних иллюзий, что Космос — место для приключений, а раз так, то кто ему, этому желторотому стажеру, об этом скажет? Человек, ни разу не покидавший Землю?
И Николай вновь и вновь соглашался с ним, понимая, что позже он будет корить себя за уступчивость.
Начало быстро светлеть (Юпитера отсюда не разглядеть, слишком густые тучи свисают почти до самой земли), но уже можно было оглядеться.
Николай обернулся назад: станция осталась где-то далеко позади. Серые проплешины снега и льда напоминали Землю. Сколько он там не был?
Остановку планировали недалеко от Панциря Черепахи, но при плутании между каменных обломков горной гряды, Карел оступился и подвернул ногу. Программой такое не было предусмотрено, но отдельные отступления должны лишь укрепить борцовский дух стажеров, поэтому Николай и Хэнк молча наблюдали, как Рон накладывал шину на ногу Карела.
Елена уже ложилась с книжкой в постель, когда заиграл зуммер внеочередного сеанса связи. Поэтому пришлось отложить томик детектива и, накинув халатик, пройти в централь связи. Обязанности радиста были возложены на Елену, после того, как станция перешла в категорию «курсантская ступень-2».
Заглянув по дороге в кают-компанию, Елена удивилась: Старухин и Бакстер-старший все еще продолжали поединок на название лучшего шахматиста Ганимеда.
В централи связи горел зеленый огонек планетарного вызова. Клеменс подтверждал ночевку вне станции. Ради этого, конечно, стоило подняться из постели.
Ганимедский снег не такой как снег на Земле. Он сероватый, сыпучий как порошок или манная крупа, возможно, потому что он никогда не видел солнечного света. Он похож на побитого подзаборного пса, который никогда не пробовал деликатесов, а лучшим лакомством считал мусорные объедки…
Обдумывая это, Николай продолжал подъем. Они поднялись рано, быстро позавтракали. Николай видел в глазах стажеров тоску и усталость. Но еще заметней было желание быстрее пройти маршрут, чтобы с отметкой в зачетке убраться отсюда.
Несмотря на ранний подъем, Николай чувствовал себя бодро, и в очередной раз пожалел об отсутствии живности. Какая-нибудь мелкая певучая птаха усладила бы слух непритязательного Николая.
Карел первым почувствовал дрожание земли, но, оцепенев от неожиданности, он остановился и молчал. Опомнился лишь, когда благим матом заорал Николай.
Карел попытался бежать в сторону, но почувствовал как на жиже из снега, льда и камня разъезжаются ноги. Не думая показаться кому-то нелепым, он опустился на четвереньки и, практически по-собачьи, помчался в сторону.
Николаю не было смешно, мелкий камень больно зацепил щеку, а взгляд пытался найти в каменном хаосе фигуры людей, идущих впереди.
Когда грохот стих, а пыль осела, Николай поднялся с колен. Щеку саднило, а рот полон песка.
Чуть выше стоял покореженный робот (второй, как оказалось, снесло каменным потоком), рядом отплевывался от пыли Карел. Заметив какое-то шевеление в каше снега и камней, Николай вскочил на ноги.
Это были Хэнк и Рон…
Они долго сидели у костра. Давно они не разжигали огонь. Клеменс осматривал побитое плечо, накладывая пластырь. Николай пил чай. И впервые пожалел, что не ведет дневник — душа требовала запечатлеть эмоции. Рон, не получивший ни единой царапинки (хорошее качество космонавта), тыкал пальцем по сенсорам маршрутора.
Карел уже лег, закутавшись в спальном мешке с головой.
Клеменс крякнул, и настороженно глянув на Николая, сказал:
— От роботов мы должны были избавиться у озера, а никак не раньше.
Николай улыбнулся — он представил физиономию Бакстера-старшего, когда тот узнает о поломках обоих роботов.
— Папа, наверняка, будет очень этому рад, — хмыкнул Рон, словно прочитал мысли Николая.
Роботов пришлось оставить. Рядом прилепили маячок.
— Заберем на обратной дороге, — сказал Клеменс.
Джо смотрел в небо, чью рыхлую мякоть протыкала тонкая серебряная игла космохода. Символ человеческого бахвальства и гордыни, а может и эгоизма, что лишь подчеркивалось наличием гнезд инертных излучателей, спрятанных под розетки украшений.
«Вся человеческая экспансия в Космос представляет собой скрытую войну, — думал Джо, — где также идет борьба за выживание, где гибнут люди, где клочок земли омыт кровью первооткрывателей…»
И на этом остове человеческой гордости, управляемом сильной рукой Ивана Старухина, улетала Влада. И Джо чувствовал горечь, что эта красивая и смелая девушка улетала в слезах. Влада, которая не стала ему невесткой, но не сумевшая понять, а значит, и полюбить Рона.
Джо вернулся под купол станции.
Панцирь Черепахи был великолепен. Он внушал величие природы и беспомощность человека. Пожалуй, это было единственное место, где человек чувствовал себя легко и свободно, при этом понимая свою ничтожность перед красотой этой горной гряды.
— Я прекрасно помню день, когда мы обнаружили Панцирь, — сказал Клеменс.
Они вчетвером стояли у самого подножия гряды, и Николай подумал, что состояние восторженности охватило всех без остатка.
— Запущенный зонд показал аномалию, поэтому я вместе с Симоновым выехал установить дополнительное оборудование… Симонов написал песню. Я помню слова…
Клеменс прикрыл глаза и начал произносить эти слова, словно заклинания:
— Шаг за шагом вперед
И ни шагу назад —
На востоке горела звезда!
Сколько шли мы вперед,
Пробиваясь сквозь снег,
Сколько ждали мы этого дня.
Сколько ждали ночей
И не спали ночей,
Но мы ждали этого дня.
— Эту песню нашли в блокноте Симонова, — сказал Николай. Он помнил Симонова: широкоплечий, высокий, словно сошедший со страниц о древнегреческих героях. Он часто таскал с собой блокнот и гитару. Его басовитый голос временами напоминал завывание ветра в трубе, но к себе и своих «виршах» относился с юмором, и стихи получались у него воздушные и, за редким исключением, веселые.
К сожалению, романтика во все времена была наполнена печалью об ушедших людей, и космос не минула сия чаша…
Палатку поставили у отвесной стены, поэтому шквальный ветер не был страшен. Николай предложил отказаться и от силового поля, однако Клеменс справедливо посчитал, что сверху со стены может начаться камнепад, и поле оставил.
Пока остальные разогревали пищевые брикеты, Хэнк связался со станцией и получил файл с погодными условиями на ближайшие сутки. Погода не радовала. С севера двигались шквальные ветры, температура понижалась. Елена предложила вернуться и была уже готова выслать вездеход, но Клеменс не согласился.
— Все у нас хорошо, помощи не требуется. А пара царапин заживет, — сказал он, невинно взирая на Елену на экране.
К озеру вышли неожиданно. Казалось, ждали его, вот-вот должно было появиться. Но задумались, погрузились в свои мысли, и совершенно случайно заметили, что уже рядом с ним. У берега вода была покрыта грязно-серым льдом. В центре была полынья, на поверхности лопались пузыри. Было очень хорошо и тихо.
Рон и Карел принялись собирать подводного робота. Он был похож на краба, у которого вместо головы громоздилась приставка видеокамеры.
Холод не чувствовался, хотелось сорвать маск-фильтр и вдохнуть воздух полной грудью.
— Можно было бы искупаться, обязательно нырнул бы, — сказал Николай.
— Надо будет в следующий раз захватить гидрокостюм, — согласился Хэнк.
Дорога домой была тяжела. К тому же сказывалось отсутствие роботов — тяжелые рюкзаки начинали давить на плечи. Движение по разбитой горной местности было сложным. Заметно уставал Карел. Он шел, прихрамывая — давала знать подвернутая нога. Стажеры молча пыхтели, но продолжали идти.
На ближайшем привале Хэнк сказал, что повредил ногу и идти дальше не может. Программа данного маршрута предполагала, что ногу сломает Николай, но рано утром еще у озера, Хэнк предложил Николаю изменить программу.
Стажеры устали. Это читалось по глазам. И новость о сломанной ноге их настолько обескуражила, что заставила излишне суетиться: они бросились на поиски подручного материала, из чего можно было бы сделать носилки. Карел уверял, что необходимо вернуться к озеру и попытаться восстановить поврежденных роботов. Рон убеждал срочно вызвать станцию, чтобы прислали вездеход.
А Хэнк совершенно будничным голосом уведомил спутников, что передатчик был поврежден при каменном оползне, что роботы не подлежат восстановлению и что необходимо принимать какие-нибудь решения иначе он, как человек повредивший ногу, может умереть от гангрены. При этом в глазах Хэнка сверкала искорка озорства.
— Наши стажеры выходят из графика, — сказала Елена, когда она и Джо завтракали. Джо молчал, он пытался не выпустить наружу неумолимое желание вырваться со станции и помчаться к сыну.
— Будешь чай? — спросила Елена.
Джо кивнул.
Чаепитие занимало все свободное время. Раньше он любил эти минуты. В общей комнате, которую Алик окрестил не иначе как «салон», собирался весь штат станции. Они были молоды и безумно счастливы. Симонов, до той нелепой смерти на вершине, пел им песни на гитаре, Романовы угощали настоящим желтым чаем, Алик показывал свои замысловатые рисунки, а Борька до хрипоты спорил о невероятной красоте ганимедских пейзажей.
Было радостно, а потом все переменилось. Симонов погиб, Борька и Романовы уехали с комиссией на другие планетоиды, Алик занялся выставочной деятельностью, а Эльза ушла. Ушла, оставив Джо одного.
Только появление Рона на Ганимеде заставило Джо переосмыслить свои жизненные ориентиры. Он вдруг с пугающей ясностью понял, как мало уделял времени сыну. Когда Рон спустился по трапу, Джо, словно толкаемый неизвестной силой, вдруг бросился к сыну, обнял его и молча заплакал, благо, что солнцезащитный козырек шлема скрывал его лицо.
Сани сделали из нескольких металлических прутьев и полотнища палатки. Сначала Хэнк восседал на санях с достоинством императора, но после обеда испортилась погода: засыпал снег, который был вездесущ и слепил глаза, поэтому Хэнк укутался в палатку, впрочем, ощущать себя полностью счастливым не удавалось — сани были загружены рюкзаками.
Но на стажеров смотреть было больно. Они шли вслепую, от усталости их бросало в сторону. Каждый шаг давался им с трудом. И если кто-то из них падал, то второй уже не бросался помочь подняться, а оставался стоять, безвольно опустив руки, надеясь, что напарник встанет самостоятельно.
Николай не смог терпеливо и безучастно наблюдать за действиями подопечных, поэтому, когда в очередной раз кто-то из стажеров упал на колени (в такой пурге было сложно рассмотреть лицо), Николай молча присоединился к ним, помогая сначала подняться упавшему, а затем — тащить сани.
Елена смотрела на главный экран: массивные стального цвета тучи почти сливались с серой же поверхностью земли. Найти черную движущуюся точку в такой пурге было невозможно. Погода ей не нравилась. Но больше всего ее раздражал Хэнк. Когда она набрала номер походного передатчика, то Хэнк отказался от помощи и сказал, что все идет по плану и он не свернет программу стажировки.
Все произошло, когда они начали спуск с каменной кручи. Ослепленный белой и всюду проникающей снежной пыльцой, Рон поскользнулся и кубарем скатился вниз. Карел и Николай, наблюдавшие этот быстрый спуск, только ахнуть успели. Увереннее действовал Хэнк: подскочив с саней, он бросился вниз, рискуя повторить спуск Бакстера-младшего.
Рон лежал на спине, широко раскинув руки и ноги. Казалось, что он лег отдохнуть. И сейчас засмеется довольной своей проделкой и встанет на ноги. Но он не вставал.
Хэнк содрал с лица Рона маску и прислушался к дыханию. Из происходящей вокруг снежной вакханалии, ему казалось, что он не услышит ничего и, что Рон уже мертв. Он начал трясти Рона и шептать, чтобы тот поднимался. Какое-то отупение овладело Хэнком, он подумал, что совершенно не знает что делать.
Николай и Карел спустились быстро. Еще на ходу Николай отыскал в наплечной сумке измеритель функций и, подбежав к лежащему Рону, начал энергично расстегивать комбинезон, чтобы приладить датчики.
Рон был жив.
Хэнк тяжело вздохнул.
— Все, — сказал вдруг он. — Хватит, сворачиваем программу. Я вызываю станцию.
Джо гнал вездеход с какой-то остервенелостью. Острая как лезвие мысль долбила его в течение всей поездки: «Рон, мой сын… Довели… Чуть не убили…».
Елена молча сидела рядом.
«Мы привыкли к удобствам цивилизации, и эти удобства мы тянем за собой, — думала она, — мы облачаемся в скафандры, прячемся за прочные стены космических кораблей, выстраиваем периметр станций и баз, отмечая свое присутствие и свою территорию. При этом сами себя убеждаем, что не являемся рабами этих удобств, что готовы снять скафандр, готовы выйти из корабля или станции, готовы даже своих детей обречь на отсутствие удобств. Но как только возникает внешняя угроза, тут же прячемся под этот панцирь…»
Мягкий женский голос произнес, что программа восстановления космонавтов «Снега Ганимеда» завершила свой цикл, и что можно покинуть комнату.
Николай открыл глаза. Белые стены, белый потолок. Ритмичный писк у головы.
Слева от кровати большое на всю стену окно. За окном яркое солнце, чистое небо и мерное дыхание океана. Далеко на горизонте черточками обозначены парусные яхты.
Николай чувствовал прилив сил.
— Программа восстановления космонавтов «Снега Ганимеда» завершена. Можете покинуть комнату, — повторил женский голос.
Николай скосил взгляд в сторону голоса. ГИП, прибор гипноиндукции.
Как там было написано в брошюрке: «… Программа была спроектирована терапевтической службой Медицинского Совета планеты и поддержана Комитетом Здоровья… проводится в целях адаптации вернувшихся космонавтов… Аналогов не имеет…».
Тревожная мысль мелькнула, даже не мысль, а какие-то отголоски мысли: Рон, Хэнк, Карел… Но отвлек видеозвонок. Звонил куратор тренинг-мастеров.
— Нет, сказал Николай, — мне не интересно ваше предложение.
— Хорошо, но если надумаете — всегда рады…
Николай подошел к окну и распахнул его. Мощный влажный ветер ворвался в комнату. «Мы еще полетаем, — сказал себе Николай, — еще полетаем!».
Священное Дерево
Около дома Зары висела гроздь машин. Две виноградины желтого цвета — машины охраны, третья — зеленая — принадлежала служителям культа. Мягкие прикосновения Нижнего ветра слегка раскачивали гроздь, создавая иллюзию нереальности происходящего.
Капитан Войтиц ждал Андрея в гостиной.
— Что случилось? — спросил Андрей. Тот не ответил, он повел Андрея на второй ярус.
— Инъекция в живот, летальный исход, — сказал Войтиц, пока они поднимались — убийство по первым признакам схоже с убийством Лизы двухнедельной давности. Ты помнишь, что священное Дерево указало на Вениса, он был казнен пять дней назад. Сейчас священное Дерево молчит. Поэтому нам нужна твоя помощь.
И тут Андрей почувствовал. Мощный поток энергии шел из спальни — именно там произошло что-то ужасное. Все кричало об этом!
— Что с тобой?
Андрея мутило, в висках глухо стучала кровь. Головокружение — это признак недавнего преступления. Сквозь светлые тона стен были заметны всполохи мощного выброса энергии.
К Войтицу подскочил незнакомый человек и что-то быстро (впрочем, Андрей и не вслушивался) протараторил. Войтиц отвлекся, а Андрей, воспользовавшись появившейся паузой, прислонился к стене.
«Милая-милая Зара, как ты могла оказаться втянутой во все это?! Не уж то статус служительницы не обязывает быть осторожной, особенно сейчас, в век глобального терроризма?..»
— Андрей? Ты как? — позвал голос. Андрей открыл глаза — хмурое лицо Войтица склонилось рядом.
Говорить было трудно, но Андрей видел, как ждал его ответа Войтиц.
— Я хорошо знаю Зару. Больше двенадцати лет…
Войтиц понимающе кивнул. И взяв под локоть Андрея, повел вниз. Они вышли на улицу. Ярко светило солнце. Они стали в тени под вязью дома.
— Я понимаю, — сказал он, не глядя на Андрея, — тебе сейчас очень тяжело!.. Езжай домой, с экспертизой мы разберемся сами!..
Капитан молча сжал плечо Андрея и отошел.
Как Андрей добрался до своего дома, он не помнил.
Года два назад, сразу после очередного солнечного затмения, группа друзей пустилась в опасную авантюру: они решили подняться на вершину Кроны и спуститься на крыльях на поля срединных миров. Их было восемь человек: Андрей, Венис, Зара, Лиза, Сакхай, Май, Максим и Армел.
Ребят вынесло в сильное течение Верхнего ветра, который, получив такой подарок, долго их не отпускал, а потом обессиленных и потерявших всякую надежду на спасение, выкинул на тихую гладь срединного озера. Но не всех — Максим и Армел так и остались в прислужниках Верхнего ветра.
Андрей как и все остальные был потрясен случайной гибелью своих друзей. Венис все рвался искать их, но Верхний ветер никому ничего не отдает без своего на то желания. Как говорится: ветер дал, ветер взял.
После гибели двоих остальные больше ни разу не собирались вместе. Сам же Андрей направился в храм священного Дерева. Он общался с настоятелем. Пытался заглушить боль потери друзей. Стоя на коленях, он просил, умолял, требовал от деревянного идола помощи. «Зачем, родив нас, ты обрекаешь на страдания?.. Почему вскормив нас своим материнским соком, ты отворачиваешься от нас…» Надеялся получить совет, но того момента, когда на священных листьях появится спасительная роса, он не дождался…
После этого он покинул срединные миры и добрался до Дальних Веток, где вопросы выживания вытеснили из памяти последние события, однако когда он вернулся в родной город, воспоминания нахлынули вновь. Помог Войтиц, который пригласил в экспертную комиссию охраны…
Красным огоньком горел автоответчик. Кто-то оставил видеозаписку, пока хозяина не было дома. На экране возникло красивое женское лицо с слегка раскосыми глазами и черным водопадом волос. Май, Майка.
— Энди, это Май. Прошу тебя позвони мне, мне очень страшно! Мне снятся сны, я боюсь! Сначала Максим и Армел, потом Лиза, а сейчас — Зара. Позвоню мне, пожалуйста!..
Андрей набрал номер Май — никто не отвечал. Он стоял, чувствуя, как его охватывает волнение.
Тогда Андрей поискал номер Сакхая.
Сакхай ответил сразу. Он был лаконичен и говорил отрывистыми фразами.
— Я в курсе, Энди, — сказал он, — Май у меня. С ней все в порядке. Она хочет тебя видеть.
— Я сейчас выезжаю, — ответил Андрей.
— Сначала тебе надо выспаться, — сказал Сакхай, — ты выглядишь очень уставшим.
— Ты слышал о Заре?
Сакхай кивнул, потом сказал на прощание:
— Я буду ждать тебя утром на вокзале…
В эту ночь Андрей и не смог надолго уснуть, а где-то за полночь вскочил с кровати, и, став коленями на ритуальный коврик, долго молился, прося у священного Дерева прощения…
…На промежуточной станции Андрей и Максим поспорили. Максим был не согласен с выбором священного Дерева, потому отказался от распределения в Южную Ветвь и пытался убедить Андрея, что все священные советы носят рекомендательный характер.
Андрей летел в паре с Максимом, но после ссоры он поменялся местами с Армелом.
Потом, он много раз укорял себя, чувствуя свою вину в том, что таким действием он спас себя, но потерял двоих товарищей. Быстрое и порывистое течение Верхнего ветра разбросало планеристов по отдельности. Андрея и Май унесло к западу от предполагаемого места приземления, и когда они на попутке, наконец, добрались до места назначения, оказалось, что Максим и Армел пропали.
Спасатели искали ребят две недели, но тщетно…
…Как Сакхай и обещал, он встретил Андрея на вокзале.
Левый бок Андрея приятно холодил пистолет, предусмотрительно взятый с собой — хотелось встретить неприятности во всеоружии.
Андрей всматривался в лицо Сакхая, черты того обострились, в глазах появился не замечаемый ранее осадок горечи. Последний раз они виделись в день того злосчастного полета. Они обнялись.
Потом Сакхай подвел к своей машине — сановник культа Дерева мог позволить себе иметь персональный воздушный транспорт. Когда они усаживались, Сакхай сказал:
— Теперь нас осталось четверо.
Андрей промолчал.
— Знаешь, — продолжил Сакхай, — я часто думаю о гибели Максима и Армела, об этом убийствах Лизы и Зары, и мне становиться страшно, словно злой рок выискивает нас и уничтожает. И никто из нас не избавлен от обычного страха!..
Когда машина опустилась на посадочный квадрат около дома Сакхая, у Андрея возникло чувство беды. Собачье предчувствие, что трагедии не миновать. Ему вдруг показалось, что Венис не был казнен, а ждет его тут, в доме Сакхая.
Когда они подошли к двери, Андрей глянул на лицо Сакхая — по лицу сановника культа пробежала волна тревоги.
— Тут был кто-то чужой, — сказал Сакхай, осматривая дверь.
— Совершенно верно, — сказал кто-то за их спиной.
Андрей и Сакхай резко обернулись. Чуть поодаль от дороги стоял Войтиц.
— Вы солгали, Сакхай! Вы мне сказали, что были знакомы с Зарой по школе наставничества. Но вы несколько раз покидали ее дом на рассвете, несмотря на то, что Зара была служительницей культа и должна была хранить обет чистоты.
— Не верю? — вскричал Андрей.
— Это так, Андрей. Но в этот раз господин сановник здорово наследил. И священное Дерево подтвердило это!
Андрей почувствовал, как напрягся Сакхай.
— Не может быть!!! — одними губами прошептал Сакхай.
А Войтиц продолжал:
— К тому же тела Максима и Армела не были найдены, а это значит…
— Ничего не значит! — Закричал Андрей, — ты не знаешь Сакхая! Иметь такого друга… это можно считать удачей!
Капитан охраны посмотрел на Андрея. Взгляд суровый, ледяной. Словно удар ножом.
— Так вот почему ты помогал ему, Энди! — Глухо сказал он.
— Что?..
— Я не совсем понимаю, что за бред вы несете, капитан! — Воскликнул Сакхай.
Но Войтиц смотрел только на Андрея. И тот почувствовал, как сталь взгляда гипнотизирует его.
— ЗАЧЕМ ТЫ ЭТО ДЕЛАЛ? — голос Войтица проникал глубоко в душу Андрея.
— Венис был неудачником, — сказал кто-то, — он уговаривал Зару уйти из служения культу, он не знал ее хорошо, как знал я. И он очень удачно подставился, а Лиза отлично справилась с ролью жертвы. Она восприняла это за игру.
Сакхай изменился в лице.
И Андрей понял, кто сказал эти слова. Это сказал он!
— Энди?! Это сделал ты?.. — спросил Сакхай.
— Ты проник к Заре, сделал укол и составил картину убийства, — сказал Войтиц. — Ты ведь — профессиональный блик-мастер, можешь подобрать все компоненты: и отпечатки, и запахи, и шорохи…
Андрей стоял, опустив голову.
— …А под удар следствия подставить Сакхая! — продолжил Войтиц, — Верно я говорю?
— Ты не прав лишь в одном, — ответил Андрей, — в том, что Сакхай не только убил Зару, но и одного очень беспокойного офицера охраны, а потом не вынеся позора, покончил с собой!
— Ах ты, сукин сын! — закричал Сакхай и бросился на Андрея.
Но тот оказался проворнее и встретил Сакхая ударом в лицо. Затем резким движением выхватил пистолет и выстрелил в капитана. Обхватив живот, Войтиц повалился назем.
Андрей обернулся на окна дома Сакхая — там мелькнул человек.
Конечно, это Май — она такая любопытная…
Большими шагами он прошел к двери. Дурочка-Май, даже двери не забаррикадировала.
Еще в поезде он изучил план дома Сакхая, поэтому найти спальню для гостей не составило труда. По винтовой лестнице он, окрыленный предстоящей схваткой, поднялся на второй ярус. Дверь перед ним распахнулась, и дикая боль в переносице пронзила все тело. От удара Андрей упал. Рука непроизвольно разжалась, и пистолет улетел по ступенькам вниз.
Кровь застилала глаза, Андрей вытер ее ладонью, размазывая по щеке.
Только после этого он заметил три фигуры. Самая дальняя от него — Май. А ближе стояли (о Дерево святое!) двое мужчин: Максим и Армел.
— Ты — мерзавец, Энди, ты перерезал ремни, чтобы мы погибли — сказал Армел, — Ты просто чудовище!..
Андрей не ответил, он лихорадочно искал выход из сложившегося положения, он просчитывал различные варианты, как спастись от мести бывших приятелей.
— Зачем ты это сделал, Андрей? — спросила Май.
— Тебе не понять, Майка, — ответил Андрей, — потому что вы все в грехе. Погрязли в нем, как свиньи. И не видите дальше своего носа. Погрязли в сиюминутной похоти, забыв о вере. Вы отказались от Дерева, от своих корней, от своей свободы. Хотя именно оно вас вскормило. И Зара, и Сакхай, и ты, Май…
Он продолжал говорить, справедливо полагая, что словом можно отсрочить последний акт трагедии, а может и, уловить момент для обезвреживания находящихся тут людей. Лишь бы была возможность вырваться из дома, дальше можно подняться на Верхние ветки и найти крылья. Пока служба охраны объявить всеобщий розыск, он успеет проникнуть далеко вглубь ненаселенных западных Веток. А там матушка-Дерево его спрячет. Но это после. После того, как он обезвредит Максима. У того подозрительно топорщился карман — очевидно, оружие. Если собрать все силы в кулак, сделать бросок к Максиму, завладеть пистолетом, то можно будет и со старыми друзьями-приятелями поквитаться, и с Май душевно поговорить.
— Ты ошибаешься, Андрей, — сказал Максим, он достал пистолет, — никто не собирается слушать твои покаяния…
— Думаешь, я буду плакать? Просить прощения? — воскликнул Андрей, — мне наплевать на твое прощение!..
Он солгал — внутри него все похолодело, он осознал свои предчувствия беды.
В наружную дверь забарабанили.
— Сакхай и правосудие стучатся в дверь, — весело произнес Андрей.
Май закрыла глаза своими тонкими изящными руками. Армел, стоящий рядом с девушкой, совсем поник головой. Андрей понял: они уже ждали, когда все закончится.
Лицо Максима было беспристрастным. Он был палачом. Он напомнил присутствующим имена Лизы, Венуса и Зары, поднял руку с пистолетом и свершил правосудие.
— Да будет так, как будет, — шепотом проговорили Май и Армел. — Да будет так, как скажет священное Дерево, — завершил Максим.
Закон Мерабяна
Солнце, еще багровое, пузырем выползало из черной кромки горизонта. Небо быстро светлело, но над землей все еще оставалась легкая, подернутая ночным холодком завеса дремы. Где-то вдали робко затянула утреннюю трель какая-то ранняя пичуга.
Мали лежал с открытыми глазами — окна веранды были распахнуты, и прозрачный тюль занавесок раскачивался в такт ветерка.
К далекой пичуге подключились еще одна, и вскоре птичий звон разлился над просыпающимся миром.
В доме, где еще сохранялась относительная тишина, тихо пропиликал будильник — это для Анны. Она собиралась рано утром съездить в город, а Мали пообещал ее подбросить — значит, следует подниматься.
Бросив взгляд на чистое небо с разливающейся лазурью, он вздохнул и скинул ноги с кровати.
Прохладный душ, легкое чистое белье и горячий завтрак — что еще надо, чтобы почувствовать себя хорошо.
От завтрака оторвал зуммер видеовызова. Промокнув губы салфеткой, Мали пультом включил экран. Возникло озабоченное лицо Мерабяна, бессменного директора Службы, под руководством которого Мали проработал около десяти лет.
— Здравствуй, Деан, — сказал Мерабян, пожевав губами.
Мали удивился — его никто, даже Анна, не называл по имени уже лет пятнадцать.
— Здравствуй, Артур, — вспомнил Мали имя Мерабяна.
— Деан, произошли события особой важности. Прошу тебя подъехать сегодня в офис, — с какой-то мольбой в голосе проговорил Мерабян.
— Артур, эту избитую тему мы поднимали неоднократно. Служба не смогла ничего сделать. Зачем вновь ворошит старое? — резко отметил Мали. Воспоминания, которые оказались разбуженными нежданным звонком, вскрыли старые рубцы.
— Мне осталось два года, и я постараюсь провести их с любимым человеком…
— Я знаю, Деан, — сказал Мерабян, — Но… твое присутствие сегодня просто необходимо!.. Я тебя очень прошу приехать!..
Изображение погасло, не ожидая ответа Мали.
Вот так! Вот так разрушается легкое равновесие, которое выстраиваешь своими руками, пока одним прекрасным утром щупальце из прошлого начинает свой танец, чтобы закрутить в водовороте и утащить на дно воспоминаний…
— Мали, милый, завтрак стынет! — окликнул голос Анны.
***
Машина свернула с проспекта на небольшую улочку, ведущую к блеклому зданию Службы, въехала на стоянку и встала рядом с красным фургончиком выездной бригады поиска.
Сколько на таком наколесил Мали? Надо обязательно заскочить к ребятам, поговорить.
Его никто не встретил.
Он вошел в вестибюль, посмотрел на выключенный глаз сканера охраны, и прошел к лифтам, благо хоть лифты работали — у Службы наступили не лучшие деньки.
Кабинет Мерабяна находился на четырнадцатом этаже, вид на город с этой высоты замечательный. В кабинете, вокруг подковообразного стола расположились Карл, Рудик Петров и сам господин директор.
Мали прошел к воздушным креслам и, усевшись, буркнул:
— Зачем позвали?
— Угощайся, — указал Мерабян на столик с напитками и фруктами.
Мали ничего не ответил и Артур понял:
— Деан, мы скорбим о тех, кто погиб. Поверь, для нас, для тех, кто может решить эту задачу смерти, гибель любого человека — действительно тяжелая утрата!.. Закон жесток для всех! Он не знает ни рангов, ни различий!
Мерабян пожевал губами, потом поднял глаза и добавил:
— Но надо действовать, Деан! Есть варианты! Математики во главе с Карлом рассчитали модель, способную противостоять Закону.
Мали продолжать молчать. Математики на то и математики, чтобы рассчитывать модели. У Карла целый отдел, чтобы считать. А что толку? Закон Мерабяна забрал всех, кто был на пути к его разгадке. Кто там следующий? Кто там возглавляет группы поиска? Или сам Карл? А может уважаемый директор? Служба исчерпала себя. А потому какой смысл искать в небе журавлей, может стоит ценить то, что имеешь?
— Деан, ты слушаешь? — вернул к действительности возглас директора Службы.
Мали внимательно смотрел на Мерабяна, тот кивнул в сторону Карла и сказал:
— Карл рассчитал временной пробой в зоне Индонезийского треугольника с выходом в мир Земля-3. Ты знаком с миром Земля-3?
Мали кивнул.
— Так вот, на Земле-3 родился человек — наши математики просчитали его модель, — он идеально подходит под условия задачи!
«Батюшки, да господин директор пребывает в приподнятом настроении — неужели действительно накопали что-то серьезное?!»
Карл уставился на Мали и сказал:
— В мире Земля-3 этого человека зовут Деан Мали!
Тут Мали стало душно.
— Сканер показал, что Деан Мали из Земли-3 — твой реальный двойник. После окончания школы Деан Мали, житель Земли-3, поступил не на факультет территориального контроля, а на архитектурный — у него выявились достаточно серьезные способности к многомерному проектированию.
Мали облизал губы.
— Вы спятили! — прошептал он. Картина вырисовывалась страшная: в Мир Земля-3 отправиться экспедиция, чтобы взять анализ ДНК у двойника Мали.
— Вы окончательно спятили! — повторил Мали.
— Деан, у нас нет выбора, — сказал Рудольф, — ты должен понять нас. Вспомни сколько погибло наших работников? А сколько людей по всей планете? Нам надо остановить эту страшную статистику!
Мали поднялся и прохрипел:
— Я пойду, пожалуй…
Машина Мали выскочила на проспект, пронеслась по скоростной полосе и остановилась напротив супермаркета, где уже ожидала Анна.
— Представляешь, милый, кого я встретила? — воскликнула она, усевшись рядом с Мали, — ни за что не поверишь!..
Но Мали не слушал, в ушах звенели последние слова Рудольфа. Рудика Петрова, начальника группы контроля. Ах, Рудик, Рудик, легко раскидываться словами о чужих смертях!..
Когда они уже подъезжали к дому, Мали сказал:
— Анна, я должен буду уехать на пару дней.
Анна не ответила.
Она плотно сжала губы, чуть прищурила глаза и молча смотрела вперед себя. Она всегда себя так ведет, когда обижается.
***
Мали шел за маленьким юрким человечком, который вызвался быть их проводником к пробою, естественно, за хорошее вознаграждение.
Узкие сколькие тропы сетью покрывали крутые горы, одна из них вела к сухонькому болотцу в местечке Бивар. Солнце палило нещадно, приходилось поминутно смахивать пот со лба и щек.
Служба действительно переживала не лучшие дни: кто погиб, кто ушел — осталось лишь несколько человек. Кто-то из математиков, кто-то из контролеров, а из группы поиска не осталось никого.
За Мали, тяжело дыша, двигался Рудик, решивший лично проводить Деана в мир Земля-3. С Рудиком Деан когда-то начинал работать, тогда все казалось правильным: и глобальные поиски решения, и бурные обсуждения после.
В другой раз Мали предпочел бы за честь идти в малоизведанный мир, но сейчас тяжелые предчувствия угнетали его.