* * *
Словно вброд через реку, в траве — по колено,
В заливные луга забрела тишина.
Пролетел ветерок, пали серые тени,
По мосткам прокатилась речная волна.
По колено в траве, словно вброд — через реку…
Ночь ложится под ноги и путает след,
И лесных горизонтов смыкаются веки,
В самой гуще берез укрывая рассвет.
Дрогнет болиголов, осыпая росою,
И камыш изогнётся дугой, словно лук.
И, чиста как хрусталь, ночь стоит над землею,
Отражая средь звёзд затерявшийся луг.
Маленький японский садик
Сыплет роза лепестки
В деревянную шкатулку…
Малый лоскуток реки —
Впечатленье от прогулки.
Где вода так глубока,
Зелена и полновесна,
К небу тянется рука
Вишни белой, как невеста.
Дремлет лотос на волне,
Подставляя солнцу щеки.
И окрест, как в полусне,
Смотрит ирис синеокий.
Ива белая молчит —
В тени замерли две цапли.
Лишь фонтан едва журчит,
Редкие роняя капли.
Камень, ветер и песок,
Дерево, трава и глина.
Тростниковый поясок
Вьётся лентой из корзины.
Старый осокорь
Уставшее от зноя,
Шагающее древо,
Остановилось в поле,
Раскинулось вполнеба.
И ждёт, когда скитальца,
Его охватят рьяно
Тоскующие пальцы
Вечернего тумана.
Август
Август — месяц исчерченной ветрами глади морской,
Месяц яростных бурь, иссушающих землю, взметающих тёплый песок
Выше розовых крыш, выше старых, иссеченных зноем олив,
Над рекой мелководной, что вьётся, свой путь меж камней проложив.
Рыжий август — пора спелых персиков и — небес, источающих жаркую нежность
В винно-сизую сень виноградной лозы, истомлённой от тяжести гроздий.
Пряный август просверлен насквозь колеями скрипучих колес,
Что, по горным дорогам кружа, задевают желтеющих трав неотцветшие грёзы.
Чуть от ветра звенит черепица в обезлюдевших к полдню селеньях,
И колышется тонко-зелёная тень поредевших истрёпанных крон
На отбеленных солнцем палящим, веками отглаженных стенах,
Что впадают у кромки дорог в густо-синий, хмельной полусон.
* * *
Черепок Херсонеса — лазури кусок
В зыби волн, и оливы седые.
Над обрывом — кермека лиловый дымок,
Крылья ласточек чертят кривые.
Эллинизма осколок — шесть белых колонн,
Голубиный полет на рассвете…
Как из моря на берег, был выброшен он
Из бездонной купели столетий.
Черепок Херсонеса — соломенный сноп
Бьющих в камни лучей небывалых.
Сквозь песок прорастают ковыль и иссоп,
Укрывая окрестные скалы.
Флейта ветра в разбитых усадьбах поёт
Ту же песню, что грекам и готам,
И корабль, как и прежде, на север плывёт,
Лунный свет отражается в гротах.
Черепок Херсонеса — смола, как слеза
На шершавом стволе кипариса.
Вечереет. Темнеет воды бирюза,
И минувшее кажется близким.
* * *
Стрекотанье кузнечиков.
Лето входит в зенит.
Обнимает за плечи — и —
Вдаль, где солнце палит.
Где качается колокол
Над степною травой,
Моря синие сполохи,
Да прибой грозовой.
Под оливами старыми,
Проходя по тропе,
Выйду к солнечной гавани,
Да навстречу Судьбе.
Там сверкает стеклярусом
Галька в зеркале вод.
Странник — маленький парусник —
Держит путь на восход.
Бахчисарайские луны
* * *
Над крышами домов
И частоколом трав
Луна между холмов
Повисла до утра.
Был медно-красноват
Её огромный лик.
Вдруг тёплый аромат
Из пустоты возник.
Так пахнет свежий хлеб,
Чуть вынут из печи,
Из теста на воде,
Взошедшего в ночи.
И минарет звенел
Натянутой струной,
Как от муки, белел
Под хлебною луной.
* * *
Первая луна была снежно-белой,
С лучами, словно овечья пряжа,
Дымно-кудрявыми и мягкими,
Переплетёнными, как нити канвы,
По которой ночь вышивает звёзды,
Чёрную речку и спящий город —
Кубики домов с золотом окошек,
По скалам рассыпанные в беспорядке.
* * *
Другая луна была цвета зелёного чая,
Когда его пьёшь в жаркий полдень
Из белой-белой маленькой чашки,
Сидя на вытертом узорном ковре,
В чайхане, у подножья гор невысоких.
Лёгкой дымкой подёрнуты дальние рощи.
Над скатертью кружат пёстрые осы
И, тревожно жужжа, садятся на сахар.
* * *
Третья луна была желтой и жирной,
Как топлёное молоко в коричневой крынке,
Принесённое из прохладного погреба.
Можно было тихонько потрогать пальцем
Загустевший верхний слой. А потом
Есть прямо из крынки, зачерпывая ложкой,
Поглядывая, как кошка облизывается у ног,
И, конечно, дать и ей свежего лунного молока.
* * *
Четвёртая луна была золотистой,
Словно мёд, собранный в Мариамполе,
Впитавший запах цветущих акаций
И тёплое дыхание южного ветра,
Спустившегося с Чуфут-кале
В плодородную тихую долину,
Покрытую садами и виноградниками,
Полями лаванды и чайной розы.
* * *
Пятая луна была рыхлой и ноздреватой,
Похожей на круглый кусок козьего сыра.
Который едят с ломтём горячего хлеба,
Запивая красным вином. Когда тень ложится
На пустые дороги, и в вечернем небе
Только орлов заметишь у горизонта,
Славно ужинать на краю поля,
Под старым тополем с нежной листвою.
* * *
Шестая луна манила, как море,
Глубокой сияющей синевою.
Она расплёскивалась волною,
И уносила упавшие звезды.
Она затопляла улицы светом,
Стучала в двери и билась в окна.
Она была дикой, томной и страстной,
Словно вакханка, в тунике рваной.
Кожа у ней пахла солью и солнцем,
В прядях волос запутались ветры.
Были глаза её полузакрыты,
И на губах запеклось желанье.
* * *
А у последней, седьмой луны,
Как у фарфорового блюдца,
Откололся кусочек малый
И покатился во тьму со звоном.
Долго я черепок искала
В тёмных полях, в можжевеловых рощах.
Да не нашла. И искать перестала.
Так и осталась луна щербатой.
Пейзаж со снегом
* * *
Всматриваясь в слепые сумерки,
Гадаю на лунных лепестках.
В чёрном зеркале стекла
Отражается свечное пламя.
Твой лик, словно лист осенний,
Освещает тропу моей судьбы.
Поэтому, чем дольше я иду по ней,
Тем более удивляюсь, тем более…
И, чем удивлённее гляжу я
В бездонные озёра ноябрьских ночей,
Тем обострённее мой слух вбирает
Ропот угасающих слов твоих,
Гул странных наречий —
Томленье травы под снегом,
Хруст ледяного ливня,
Примёрзшего к карнизу,
Шорохи осыпающихся звезд.
И, чем тише моя речь,
Тем яснее позывные твои —
Слышу! Можешь говорить
Чужими голосами, убегающими строчками,
Мгновенным росчерком снежных хлопьев,
Ветром в тёмных провалах дворов.
Слышу! — Только говори, или просто будь…
Тогда я буду с нежностью
Смотреть в глухую темень окна —
В око бездны в белой решётке рамы —
И вдыхать аромат бессмертной розы,
Распускающейся в твоих ладонях,
От тепла твоего дыхания —
В самой сердцевине полуночи,
Когда время летит к весне…
* * *
В чаще веток шевелится стая
Пёстрых листьев, и ветры гудят.
Там пахучий сентябрь отцветает
Жёлтой астрою после дождя.
По зелёному сумраку кружев
Солнце ткёт запоздалый узор —
И холодные капли жемчужин
Озаряют заплаканный бор.
Бродит осень, горючие слезы
Рукавом вытирая со щек.
И дрожат в лихорадке берёзы,
С октябрём не смирившись ещё.
Но, уже первым снегом чуть слышно
Пахнет утренних сумерек глубь.
И печально чернеет, и дышит
Сизой прелью безлиственный дуб.
И шаги замирают меж сосен,
Лишь в разрывах растрёпанных туч
Вдруг покажется чистая просинь,
Да сверкнёт заблудившийся луч.
Вкус любви
На губах моих тают снежинки — и это вкус любви.
Из-за кисеи метели на мгновение выныривает солнце — и весь двор погружается в лазурь.
Синие голуби, нахохлившись, сидят на скамейках, присыпанных первым снегом.
Осторожная кошка крадётся к жёлтому подвальному оконцу. Возле маленькой пекарни пахнет свежевыпеченным хлебом и пряностями.
В пустынном заснеженном мире нас двое — я и моя любовь.
В зеркале твоего взгляда отражаются ветки каштана с уцелевшей листвой цвета старого золота, отражается бег облаков — отражается ускользающая жизнь.
Обычно мои пальцы холодны, мои шаги стремительны.
Я пролетаю сквозь сквер, словно птица. Я спешу.
Но, сейчас я так медлительна, что в тишине могу ощутить стук сердца мира, услышать скрип небесных осей.
И ладони мои теплы, и шаги — спокойны и величавы.
Целую вечность мы идём по аллее, и снег засыпает нас.
Мы — два мира, бесконечно удалённых друг от друга в пространстве и времени, наше одиночество предрешено. И всё же мы — снег, мы — ветер, мы — птицы… Мы — этот мягкий рассеянный свет.
Вокруг нет ничего, кроме нашего молчания, наших шагов, нашей чудесно возникшей близости.
И это — любовь.
* * *
В окне — пейзаж со снегом
И побелевший клён.
И сумрачною негой
Весь мир заполонён.
А сосны, словно снасти
Огромных кораблей,
Бросают прочь со страстью
Вороний грай с ветвей.
Занесены дороги,
На белый свет гляжу —
И места от тревоги
Себе не нахожу.
Как будто где-то рядом
Тихонько бродишь ты,
Под ранним снегопадом
Ища мои следы.
Ты знаешь — на планете,
Летящей сквозь пургу,
Одна на целом свете
До утра свечи жгу.
Потрёскивают звезды,
И леденеет ночь.
И нам во тьме морозной
Друг другу не помочь.
Дыханием не тронуть,
Не обрести моста!
Вся жизнь, как на ладони,
Божественно проста.
Всё ж мы с тобой бесстрашны,
Стремясь сквозь толщу лет,
Туда, где встречи нашей
Ещё мерцает свет.
Испанская танцовщица
Я о грусти моей расскажу в песне,
Потому что петь — значит плакать.
Я о радости моей расскажу в танце,
Потому что танцевать — значит смеяться.
(Из народной испанской песни)
Тёплые ветры ходят по свету,
Шёлком играя, целуют кожу.
Каждый твой шаг на прицеле смерти,
Пламенем ритма мрак растревожен.
Пряно повеяв розовым перцем,
Красная юбка взметнётся легко.
Плачет гитара, плачь, моё сердце! —
Выстрелом грянет удар каблуком.
Замерли ветви старой маслины,
Воздух ночной светляками согрет.
Локон небрежно брошен на спину
Под нескончаемый стук кастаньет.
Крик торжества и зов без ответа
Спаяны накрепко вещей судьбой
В миг, пока льётся музыка ветра,
Звёзды, как птицы, летят над тобой.
* * *
Я — Древо Желанья,
В прохладе моей —
Лишь вечер настанет,
Под тенью ветвей,
О, странник пустыни,
Усни, отдохни.
Забудь ты отныне
Ненастные дни.
Я — Райское Древо,
Меж солнца и вод.
К корням моим, верь мне,
Кто избран — придет.
Дыханием пряным
Смолы напою.
И яблоком рдяным
Тебя одарю.
Здесь, в травах душистых —
Колодец без дна,
Где тайно искрится
Воды глубина.
Земные заботы,
О, путник, забудь,
К небесным широтам
Направив свой путь…
* * *
Возьми меня в свой сон
С чарующей прохладой,
Где радуга над садом,
И дом твой отворён
Навстречу голосам
Весенних птиц счастливых
И над лиловой сливой
Плывущим облакам.
Ты поведёшь меня
Тропой полузаросшей
Туда, где светят росы
До середины дня.
Туда, где никого —
Лишь старые деревья
Прошепчут нам поверья
Из детства своего.
Где ирисных полян
Что выплеснутых красок! —
А ветер тих и ласков,
И влажный воздух прян.
Там, по сырой траве,
Среди купальниц жёлтых
Ступая, как по шёлку,
Растаем в синеве…
Цыганская
Звёзды стучатся в окна, спрашивают о ночлеге:
«Можно ль становиться в доме твоем, скажи?
Долго плутали по небу на разбитой телеге,
Лошади утомились, стали у Млечной межи…»
Я отворю окошко, тихо скажу: «Входите,
Есть в кувшине водица, светел огонь в печи.
Что там, в высоком небе, поведайте-расскажите —
Текут ли быстрые реки, студёные бьют ключи?»
Черноокие звёзды пёстрые юбки раскинут,
Молвят мне: «В небе ясном реки текут без дна…
Не напьёшься…» И смолкнут, кутая гибкие спины
В длинные белые шали из ветхого полотна.
А поутру, как солнце выкрасит в киноварь небо,
Звёзды умоют лица после недолгого сна
И тронутся в путь. Только скрипнет прощально телега,
Да ветер тронет гриву рыжего скакуна.
* * *
Пунцовый свет касается стены
И ускользает.
Сегодня ночью снова снились сны,
Где я летаю.
Там тёплый ветер трогал мне плечо,
Струился шёлком,
Когда звенел полуночный сверчок
В дверной защёлке.
И сон, в котором я с тобой жила,
Был бесконечен.
И дом, в котором мирно так спала,
Казался вечным.
Шуршал и плакал тополь за окном
Сухой листвою.
Сна моего зеркальный водоём
Дышал покоем.
И только голубые мотыльки,
Кружа меж нами,
Едва касались крыльями руки,
Как будто пламя.
В каких ещё мирах с тобой проснусь
В рассветной рани?
Прольётся летний дождь — зерно к зерну —
И день настанет.
Колыбельные ветреной ночи
Я узнала Тебя
В эту ветреную ночь, Боже, я видела тебя совсем близко.
Ты был огромным деревом, и я смотрела на Тебя так, как смотрят маленькие дети, когда видят что-то в первый раз.
Дерево было старое, его ветви поднимались высоко к чёрному небу.
В серебряной сети, мятущейся от ветра, запутались две звезды.
Тончайшая игра теней и слабого света фонаря на мокром асфальте…
Боже, Ты был белым тополем — я узнала Тебя.
Я узнала бы Тебя, даже если бы Ты был малою каплей дождя на тёмной ткани моего весеннего пальто.
Я услышала бы Тебя, если бы Ты был тихим шёпотом ветра у моего изголовья.
Я ощутила бы Тебя в предрассветном молчании трав, в горьком дыхании умирающего костра…
Потому что я дитя Твое, Боже.
Древо жизни
Я стою под Деревом — Древом Жизни и глотаю ветер.
Я пью большими глотками свежесть упругого воздуха.
Две звезды, заблудившись в гуще ветвей, тихо плачут — не могут встретиться.
Ковш Большой Медведицы висит высоко, изогнутая ручка наклонилась к земле.
Ковш медленно переворачивается — и свет Луны, набирающей силу, выплёскивается на землю.
Древо Жизни — лестница в небо.
Рай
Райское Древо у источника воды живой.
Пейте, кто хочет — хватит на всех.
Рай распахнут в синь и золото.
Рай открыт всем — только протяни руку, тронь резные врата — и они откроются.
Там, в Раю, солнце не заходит, трава вечно зелена, вода чиста, прозрачна и сладка на вкус. Там шерсть у животных шелковиста и мягка.
Ляг в тени Древа — сны слетятся к тебе стайками мотыльков.
Дорога дальняя, путь неблизкий — прошлое твоё уплывает, словно корабль, отходящий от причала. Всё дальше и дальше…
Спи, твой сон будут охранять серафимы и херувимы, ангелы и архангелы.
И Он, Он поцелует тебя перед сном. Спи же.
И помни — Ты — Дома.
* * *
За час до полуночи, метельной мартовской ночью я встретила Тебя, Боже.
За час до полуночи.
За час до полуночи деревья пропели мне ветровые песни свои.
За час до полуночи.
За час до полуночи стремленье двух звёзд друг к другу стало невыносимым.
За час до полуночи.
За час до полуночи мой Кот несколько раз обошёл Древо Рая, звонко мурлыча.
За час до полуночи.
За час до полуночи тонко запахло фиалкой, и я ощутила ладонями мглу ледяного стекла.
За час до полуночи.
За час до полуночи ароматный пар от свежезаваренного чая поднялся к небу…
За час до полуночи.
Я пью этот чай с луной пополам, а ночь глубока чрезвычайно,
И неизъяснима её глубина.
За час до полуночи…
Сны белой яблони
Сон 1
Маленький городок, старый деревянный дом в саду. Помещичья усадьба?
Лунная майская ночь, яблони в цвету.
Яблоня
— ..Яблоня я…
В чаще белых моих лепестков,
Ветром зыблема, лунная лодка
Затерялась и тонет, сияя.
Ей вослед
В синий Мальстрем галактик
Простираю с отчаянным шёпотом
Руки ветвей.
На окраине ночи, на дне тишины
Светлячок путеводной звезды
Приютился под крышей.
И в колодце созвездья стоят высоко,
И луна замерла посредине,
И ветер всё тише, всё тише…
Скоро рассвет.
Девушка:
— Руки яблони белой
Всю ночь моё гладят лицо,
Белый снег лепестков заметает метелью мой дом,
И вода леденеет в колодце.
Наклоняясь так низко, что я
Ощущаю дыхание света,
Чей-то лик, словно облако
Над бушующим морем моих сновидений,
Проплывает сквозь ночь…
В тишине только ветер небесный
Шепчет у изголовья, свивает оконные шторы,
И сияние множества лун
Отражает во тьме
Старое зеркало…
— Ах, белая бабочка мне опустилась в ладонь!
— Нет,
Это яблонный цвет.
Сон 2
Большой город. Пыльно. Дорога. Шум авто.
Зелёный майский день, яркое солнце. На обочине дороги — яблоня в цвету.
Яблоня:
— Воздух зелен и светел, как травы,
Облитые полднем, в прозрачном и трепетно-синем лесу…
Подпирая ветвями небесную крышу,
Поднимаясь до солнца, до вышнего мира —
Знаете ль, как это тяжко!
Белые звезды моих лепестков
Ложатся на плечи прохожих —
Это благословенье мое
Мимо идущим, спешащим.
Зелен воздух, спаси мою душу и дух укрепи ослабевший…
При дороге стою, в пыльном мареве улиц,
Таких же, как люди, бегущих без цели и смысла.
Зелен воздух, спаси мою душу и дух укрепи ослабевший!
Зелен воздух!
Но, кто это рядом стоит?
Женщина в тёмном пальто смотрит вдаль и не видит,
Сквозь сплетенье ветвей и узор лепестковый — глядит и не видит.
Эта странная женщина, посреди суеты
Стоящая, словно в раздумье, а, может, в печали.
И морщинка прорезала лоб её тоненькой стрелкой.
Ах, её я видала — тонконогою девочкой юной
Пробегала она, задевая цветущие кисти
И тихонько шепча: «Это бабочка? Нет, лепесток»…
Женщина:
— Эта яблоня… Диво священного Сада,
Что возникло нежданно средь улицы пыльной.
Убелённая пенно-прохладным цветом,
Солнца шар огневой держит в кроне душистой.
Ах, я помню её — тонким деревцем в розовом дыме,
Поднимающей гибкие ветки в пространство —
До туч лиловатых, майскими ливнями полных…
И всё так же прекрасна и благоуханна!
Словно время её не коснулось,
Только ветки мощнее и кряжистей стали,
И пышнее цветы. Год от года красивее будет!
Эта улица детства, по которой иду одиноко,
Ещё помнит меня?..
— Но, что это?.. Бабочка?
— Нет, это яблонный цвет!
Сон 3
Райский сад. Бескрайние цветущие луга
Утренняя прохлада. Васильковое небо. Солнце в зените. Свет струится словно вода. Яблоня в цвету.
Яблоня:
— Мягок свет, что струится то ль свыше,
То ль из глуби безмерной и чистой.
Окунаясь в лазурный простор,
Стаи ласточек носятся с самого утра.
Пчёл рои золотые кружат над цветами.
Лепестками осыплю двоих,
Что уснули в траве,
Убаюканы песнею веток и шумом немолчным
Листвы.
Женщина, просыпаясь:
— Невозможное счастье…
Очнуться в саду, в этом свете,
Под сенью огромного древа в цвету…
С тобою, любимый!
В волосах твоих — белые искры цветов.
Только небо над нами и ветер
Дивной лаской — потоком прохладного света
Течёт, не встречая преграды.
Всё я вижу иначе, как будто
Омыло глаза мои чистой водою.
Слышу звуки огромного мира — дыхание бабочки белой
Я могла бы услышать сейчас…
Мужчина:
— Я смотрю на тебя — не могу наглядеться.
Ты другая, и всё ж это — ты.
Я и раньше любил тебя, только иначе —
Безнадёжней, отчаянней, может.
Сейчас же — счастливей,
Словно светом объята душа,
И парит огнекрылою птицей
В непостижных блистающих высях.
Ты невестой нисходишь ко мне неземною,
И на нежном плече будто бабочка…
Женщина:
— Нет,
Это яблонный цвет.
Сон 4
Выжженная солнцем равнина до самого горизонта. Поля.
На горизонте три растрёпанные ветром искривлённые оливы.
Селение на холме. Церковь. Вечер. Огромное красное солнце висит низко над землёй.
Тишина, нарушаемая только свистом ветра среди сухой травы и камней.
Крестьянский дом за белёной стеной. Сад. Раскидистая яблоня осыпана спелыми яблоками.
Яблоня:
— Отягчена сладчайшими плодами,
Впитавшими земли родимой соки,
И вод подземных тайное струенье,
И знойные прикосновенья ветра,
Стою средь сада, и округлой кроной
Как облако, нависла над селеньем,
И яблоки летят на мостовую,
Кропя извёстку стен прохладным соком.
А вот хозяйка — старая крестьянка,
В одежде чёрной, с шалью на плечах,
Как изваянье — на пороге дома
Сидит, негромко напевая песню
О том, который больше не вернётся…
В подоле платья — яблоки, как солнца,
И сожжено лицо палящим ветром,
И руки огрубевшие любовно
Упругие плоды перебирают.
И яблоки лежат в больших корзинах,
И источают ароматы лета,
Столь жаркого, как не было давно уж…
Старуха:
— Давно уже такого урожая
Не видела земля ветров и зноя.
И я уж позабыла, как бывает
Безумна в щедрости своей природа.
С тех пор, как босоногою девчонкой
Бесплатный фрагмент закончился.
Купите книгу, чтобы продолжить чтение.