Снежная девочка

Это четвёртая книга Авелины Абарели, поэта, философа, политолога, общественного деятеля, члена Союза писателей России, автора многих публикаций в литературных изданиях, руководителя литературных объединений и редактора сборников литературных объединений. Авелина Абарели награждена: Почётным Дипломом Союза писателей России «за высокопрофессиональное руководство литературным объединением», Почётным дипломом Культурного центра ДК МГУ им. М. В. Ломоносова, поэтической студии «Орфей» имени Д. В. Веневитинова, Московского общества греков «за творческий вклад в развитие поэтического искусства», Медалью и дипломом Московской городской организации Союза писателей России «За верное служение отечественной литературе».

В данный сборник включены как стихотворения из сборников «Любовь времён Апокалипсиса» (Польша, Gorzów Wlkp, «Alert», 1998), «Стихотворения» (Москва, Изд-во МО СП РФ, 1999), «Перед лицом Поэзии» (Москва, МАКС Пресс, 2013), так и новые, не публиковавшиеся ранее стихотворения, а также рассказы. («Пропасть», «Снежная девочка», «Курортная исповедь», «Настоящее имя»).

РАССКАЗЫ
Пропасть

В Тбилиси, столице Грузинской ССР, в живописном месте старой части города, рядом с горой Мтацминда была школа. Русская школа. Это значило, что обучение в ней шло на русском языке, а грузинский язык изучали по методике иностранного. Также это значило, что в этой школе учатся дети разных национальностей.

Училась в этой школе и Аня Ломсадзе. Однажды Аня слышала, как мамина сослуживица Медея за чашкой чая, десертной вилочкой расправляясь с испечённым Аниной мамой тортом «Наполеон», говорила тягучим капризным голосом:

— Мариночка, дорогая, ну зачем вы отдали дочь в русскую школу? Там она будет учиться с разным сбродом, и ты не представляешь, чем это может закончиться. Анечка наполовину грузинка, у неё грузинская фамилия. Переведите её в грузинскую школу, и пусть учится среди грузин. То, что у неё русская мать, там ей не очень будет мешать.

Мама плеснула Медее чая в чашку и стала говорить, как показалось Ане, довольно сердито:

— Амиран целыми днями на работе. Кто бы помогал Ане делать уроки? Я ведь не знаю грузинского. К тому же, пусть в русской школе ребёнок получит интернационалистское и демократическое воспитание. Ты же знаешь, у нас с Амираном есть убеждения.

Сильно накрашенное лицо Медеи изобразило вселенскую скорбь. Но потом она взяла ещё кусочек «Наполеона», стала рассказывать про какую-то Валю, которая продаёт джинсы, ботасы и ролинги (с тбилисского сленга, «кроссовки и водолазки») дешевле остальных спекулянток, и скорбь на лице её стала улетучиваться пропорционально исчезновению торта на тарелке.

Если бы можно было слетать на машине времени в 80-ый год и заглянуть в окно этой школы на третьем этаже со стороны окон, выходящих на Мтацминду, то можно было бы увидеть пятиклассников. Все они в школьной форме. Девочки с белыми воротничками и манжетами, многие с белыми бантиками. Мальчики в белых рубашках. Воротнички, манжеты, бантики, рубашки нужно было иметь в идеальном состоянии, всегда свежевыстиранными, накрахмаленными и отглаженными. Ничего, если придётся делать это каждый день. Как говорила Ия Фёдоровна (главная в школе по внешнему виду учеников): «Основное — это быть чистым и наглаженным». И пусть враги страны трепещут, видя несгибаемую волю народа, который по ночам стирает, отбеливает, кипятит, крахмалит и гладит. Да так гладит, чтобы ни одной малейшей складочки, да так стирает, чтобы от сияющей белизны резало глаза. У некоторых не было стиральных машин, да и отдельные квартиры, в которых можно было поставить стиральную машину, были далеко не у всех. Такие стирали в тазике на табуретке в коммунальной кухне, да и кипятили там же на общей плите в металлическом ведре, помешивая и вытаскивая бельё специальными деревянными щипцами. Не все справлялись, воротнички и рубашки некоторых учеников и учениц выдавали их неблагополучное социальное положение. Зато учителям легче работать, посмотрел на степень белизны и наглаженности рубашки или воротника и, сразу видно, чего можно ожидать от этого ученика.

У пятиклассников урок истории. Они изучают кастовую систему Древней Индии. Учительница рассказывает, что там существовала каста неприкасаемых, а вообще все касты держались друг от друга подальше, и в браки тоже можно было вступать только внутри своей касты.

Аня поднимает руку:

— А при коммунизме все будут совсем равны!

— Садись, Анечка, хорошо. Это потому, что при коммунизме будет бесклассовое общество.

Аня разочарована. Она хотела, чтобы в классе обсудили, почему сейчас всё ещё люди не очень равны, и почему некоторые дети дразнят других за национальность или за бедность. Но в школе не обсуждают такого. Мама сказала Ане, что такие вопросы изучают в университетах и институтах, и там же думают, как сделать, чтобы плохого в жизни было меньше. Если Аня будет очень хорошо учиться, то она поступит в университет и сможет помогать обществу решать проблемы. Родители Ани — коммунисты и часто говорят дома на разные социальные темы. Аня гордится ими. Папа очень долго боролся с одним большим начальником, который воровал стройматериалы и продавал их на чёрном рынке, а ещё этот начальник очень плохо обращался с рабочими. Папа выступал против него на партийных собраниях и добился, чтобы того начальника уволили, а также исключили из партии, потому что таких плохих людей в партии быть не должно.

Однажды зимой, мама с Аней шли по улице и увидели женщину. Её национальность легко можно было определить. Только курдянки ходили по улицам в национальной одежде. Женщина шла с девочкой, при виде которой мама Ани изменилась в лице и чуть не заплакала. Несмотря на то, что зимы в Грузии мягкие, все же нередко бывает достаточно холодно, и Аня всегда ходит зимой в меховой шубке и шапочке. А тут мама с Аней в шубках, а девочка в лёгком платье, летних сандалях, одетых на толстые носки и в какой-то куцой, потрёпанной шали.

— Отпусти со мной свою девочку! — обращается мама к женщине. — Я подарю ей шубку. Или обе идите вместе со мной.

Женщина кивнула, что-то сказала девочке на своём языке, и та пошла к Ане домой без всякой робости, а потом с большим интересом присматривалась и к Ане, и к её маме, и к их большой квартире. Пока Аня угощала девочку конфетами и печеньем, мама собрала большой тюк разной Аниной одежды прошлых лет, включая шубку, из которой Аня выросла. Ане на самом деле немного жалко своих платьев и особенно шубки, из которой мама собиралась раньше нашить шубок для Аниных кукол, но Аня знает, что жадиной быть нехорошо, и надо помогать бедным людям. А курды часто живут очень бедно и работают дворниками и мусорщиками.

В школьных журналах, кроме имени и фамилии указывается национальность. Причём, по неизвестной причине у всех указаны национальности, а у курдов религиозная принадлежность «езиды», хотя далеко не все курды имеют представление об этой зараострийской религии. Почему вместо национальной принадлежности указана религиозная, неизвестно, но по одной из версий из политкорректности, поскольку в грузинском языке слово «курди», означающее национальную принадлежность курдов, слишком созвучно слову «курти», означающему «вор». Хотя само понятие «политкорректность» тогда не было распространено.

В Анином классе есть курдский мальчик, белизна рубашки которого не соответствует его социальному положению. У его мамы как-то получалось пятерых сыновей отправлять в школу в образцовом виде. Этот мальчик никогда не отвечает на занятиях, всегда отказывается.

— Ахмед, если не будешь отвечать, то получишь двойку! — грозят ему учителя. Ахмед в ответ молчит, одной двойкой больше, одной меньше, какая ему разница, у него их и так полно. Контрольные он с классом пишет и сдаёт, даже время от времени получает за них вместо двоек какие-то тройки. Во всяком случае, как и всех остальных двоечников, которых в школе немало, его переводят из класса в класс с тройками.

Кудрявый, черноволосый и черноглазый Ахмед нравится Ане, и похоже, что и ему Аня нравится. Он часто смотрит на неё на уроках. Анина подруга Инна толкает иногда её в бок и шепчет:

— Он опять смотрит на тебя!

У Ахмеда выгодное положение. Он сидит на последней парте, а Аня на предпоследней через проход от него. Ему легко держать её в поле зрения. А Ане, чтобы посмотреть на него, нужно повернуться. Но Аня не поворачивается, во-первых, потому что на уроках вертеться нельзя, а во-вторых, чтобы он о себе не возомнил невесть чего.

Учителя смирились с тем, что Ахмед никогда не отвечает на уроках, и вроде бы даже совсем не слушает, что учителя объясняют. Сидит тихо, никому не мешает, и ладно. Но Кира Григоловна другая, она очень строгая. Однажды, как говорят в Тбилиси, она «пошла на принцип» и вдруг стала требовать от Ахмеда, чтобы он слушал её объяснения и смотрел на доску:

— Авларов, прекрати смотреть на Аню Ломсадзе и смотри на доску!

Аня вспыхивает и мгновенно становится пунцовой. Класс замер. Раньше никто из учителей не позволял себе такого грубого вмешательства в личную жизнь учеников. «Да какое ей дело, кто на кого смотрит», — думает Аня и низко наклоняется над тетрадью. Повисла зловещая тишина. Все, кто до этого смотрели на доску, теперь наблюдают за Ахмедом и Аней.

— Всё ещё смотрит, — шепчет Инна Ане. Аня старается взять себя в руки, делает вид, что не замечает происходящего, и что-то пишет в тетради.

— Авларов, ты слышишь меня? Ты что оглох? Повернись и смотри на доску! — почти истеричным голосом говорит Кира Григоловна.

По классу проносится шелест. Кира Григоловна кричит:

— Ахмед Авларов, встань и выйди из класса!

Нет, не от желания поябедничать, а лишь от восторга двоечник Юсуф не выдерживает и с сильным акцентом восклицает:

— Он всио рауно смотрит на Анико!

Класс разражается смехом. Кира Григоловна не очень охотно признала своё поражение:

— Ладно, сиди! Но я пожалуюсь на тебя директору! Ты у меня узнаешь!

Потом, много позднее, когда Аня вспоминала этот случай, то не могла себе простить, что не повернулась в сторону Ахмеда. Да, надо было тоже смотреть на него и даже улыбнуться. И пусть училка вызвала бы завуча, директора, милицию, КГБ, армию, да хоть легионы Страшного суда!

Отношение с некоторыми учителями у Ахмеда не очень, ну совсем так себе. Не только с Кирой Григоловной у него был большой конфликт, но с Ией Фёдоровной, той самой Ией Фёдоровной, которая ходила по школе и проверяла, все ли школьники выглядят как положено. У неё была мечта: расширить требования к внешнему виду на цвет обуви и цвет колготок школьниц, чтобы колготки были только белые, а туфельки только чёрные. Однако родители взбунтовались, и сие требование было сохранено только к парадной форме. Подумать только, многие ходили в школу в чёрных, серых и телесных колготках, и даже в цветных туфлях и полуботинках. А Ия Фёдоровна была вынуждена смотреть на это безобразие и молчать. Но тем жёстче она стала бороться с другими отклонениями от требований. Ни один нарушитель не мог укрыться от её недремлющего ока. Уже давно она вела борьбу с очередным нарушителем, школьником из Аниного класса по имени Тенго, причёска которого длиной волос нарушала все приличия, по авторитетному мнению Ии Фёдоровны. На самом деле Тенго просто хотел прикрывать свои оттопыренные уши, нередко являвшиеся объектом дразнилок. Тенго упорно игнорировал её замечания и не стригся, более того, она написала ему в дневник, и снова никакого результата. В конце концов, Ия Фёдоровна заявила, что прибегнет к крайней мере и подстрижёт его лично. Угроза была нешуточная, тем более, что она уже подстригла одного мальчика, причём подстригла так коротко, неровно и безобразно, что мальчик потом пару недель не ходил в школу. И вот пришла очередь принудительной стрижки и для Тенго. Приготовив большие садовые ножницы, Ия Фёдоровна двинулась по коридору и, конечно же, возле нужного класса обнаружила Тенго, стоявшего с группой одноклассников, среди которых был Ахмед.

— Не хотел сам стричься, так я тебя подстригу! — Ия Фёдоровна двинулась к Тенго, лязгая ножницами.

Что произошло в следующую секунду, никто не понял, но вдруг все, стоявшие в коридоре, увидели и услышали, что Тенго и Ахмед бегут по коридору, а Ия Фёдоровна изрыгает весь русско-грузинский набор ругательств, предназначенный для непослушных школьников. Она бранилась целый день, но Ахмед с Тенго её не слышали, так как в школу в этот день больше не вернулись. Что же именно случилось за эту пару секунд было потом предметом многих пересудов и разбирательств. Ия Фёдоровна твердила, что Ахмед её оттолкнул, схватил Тенго за руку и потащил его за собой прочь. Ахмед же на следующий день утверждал, что он никого не толкал, Тенго за руку не тащил и не мог тащить, потому что бежал впереди него. По версии Ахмеда, они с Тенго просто играли, он крикнул ему «догоняй», и они побежали. Если и при беге задели Ию Фёдоровну, то чисто случайно, так как вообще не обратили внимания на её появление в коридоре. Версия Тенго не была озвучена, так как тот простудился и неделю не ходил в школу. Потом с не очень дружественным визитом в школу явились родители Тенго, история затихла, и более того, Тенго так и остался нестриженым. Но Ия Фёдоровна с тех пор никогда не оставляла Ахмеда в покое и при каждом удобном и неудобном случае грозилась упечь его в колонию для несовершенолетних. Ко всем её угрозам Ахмед относился с показным равнодушием.

«Наверно Ахмед очень смелый», — думает Аня. Но почему он такой смелый, ей непонятно. Если бы он при этом был сильный, то было бы понятно, а так не очень. Ахмед, правда, ходит на бокс, но вроде особых успехов там у него не наблюдается. После очередных соревнований Аня как то решилась подойти к нему, чтобы нарочито насмешливо спросить:

— Ну как Ахмед? На соревнованиях побил всех?

Ахмед засмеялся и ответил:

— Нет, меня побили!

Аня очень удивилась. Она самолюбивая, гордая девочка и никогда бы не стала рассказывать никому о своих поражениях и неудачах.

— Бедненький Ахмед! — Аня старается говорить с издёвкой, чтобы группки одноклассников, столпившиеся послушать их разговор, никак не могли заподозрить её хоть в каком-то сочувствии, или, упаси Боже, в симпатии к нему.

Ахмед будто совсем не замечает её тона и рассудительно отвечает:

— Не очень бедненький, сейчас меня побили, может в следующий раз я побью. Эс бедиа. (с груз. «Это судьба»)

В общем, его фотопортет не красуется на стенде «Лучшие спортсмены школы». А если бы там всё же оказалась его фотография, то это было почти напротив Аниной фотки на школьной Доске Почёта. Тогда хоть с фотографий они могли бы всегда смотреть друг на друга.

Вообще этот разговор о спорте, был одним из немногих случаев, когда Аня разговаривала с Ахмедом в классе. В школе она делает вид, что совсем не обращает на него внимания. Слегка улыбается ему она только тогда, когда на улице он первый поздоровается с ней. Он ходит в школу по той же дороге, что и она. Вернее, может ходить, а может и не ходить, так как от улицы, на которой он живёт, есть другая, нижняя дорога к школе, дворами, более короткая. Поэтому все его появления на верхней дороге, что у подножия горы Мтацминда, Ане хочется расценивать как проявления внимания к ней. Хотя, конечно, он может ходить по верхней дороге, чтобы насладиться красивыми видами на Тбилиси, с одной стороны, и видом на гору Мтацминда, с другой.

Но всё же на этой дороге они встречаются чаще по пути из школы, так как в школу Аня выходит очень рано. Она или её подруга Инна приходят в школу первыми и ждут на улице, пока вахтёрша, похожая с виду на колобка, а по свирепости нрава на волка, откроет им дверь. Пока дверь заперта, Аня и Инна болтают и обсуждают свои дела. Ахмед приходит в школу гораздо позднее, он входит в класс прямо перед учителем. Аня не собирается опаздывать в школу, ради того, чтобы подкарауливать Ахмеда по дороге, потому что общественное должно быть выше личного, а общественное гласит, что в школу опаздывать нельзя. У Ахмеда тоже есть своё общественное, и нередко он после школы идёт куда-то вместе со своими дружками по нижней дороге или совсем вниз, в сторону центра города.

У Ани с Ахмедом есть свой секрет. Нередко днём, в выходные Ахмед прохаживается по улице, что через дорогу, напротив Аниного дома. И иногда даже останавливается и смотрит на окна Аниной квартиры. Поэтому в выходные Аня часто подходит к окнам и делает вид, что поливает цветы. Когда Ахмед занимает своё место через дорогу от её окна, Аня продолжает делать вид, что занимается цветами и совсем не видит его, но незаметно для него гладит оконное стекло. Иногда она поднимает глаза от цветов, показывает, что заметила его и кивает в знак приветствия. Иногда Аня даже улыбается ему, но слегка, и через пару секунд отходит от окон, потому что девочка должна вести себе прилично и не показывать, что ей так сильно нравится мальчик.

Как и миллионы людей на земле Аня любит Новый год и ждёт новогоднего чуда. Уже в доме стоит украшенная ёлка, которую Ане присылал дедушка из Москвы с проводником поезда «Москва-Тбилиси». Уже в доме пахнет мандаринами, мёдом и жареными орехами. Уже Ане купили новое платье, которое она примеряла несколько раз в день, чтобы повертеться в нём перед зеркалом. Во время зимних каникул у Ани на вечеринке всегда собираются её друзья, и теперь Аня хочет пригласить ещё и Ахмеда. Обычно она сообщала маме заранее, кто придёт и сколько будет приглашённых, чтобы папа закупил всё, что требуется, а мама приготовила на нужное количество людей. Нужное количество угощенья по грузинским понятиям — это количество приглашённых, умноженное на трёх едоков.

Аня снова примеряет платье, ещё примеряет новые туфли и делает пробную праздничную причёску. Ей очень хочется, чтобы на Новый год ей разрешили ходить с распущенными волосами, а не с хвостиком или с косичкой. В таком виде Аня идёт показаться родителями, а заодно обговорить вечеринку. Войдя в комнату, где родители пьют чай, она сразу же замечает, что у папы ужасное настроение. Такое ужасное, что он даже не обращает внимание на необычный вид Ани и её обращение:

— Я хочу пригласить к нам в гости мальчика!

— Представляешь, — возмущённо обращается он к маме, — дочь Резо Николадзе сбежала с армянином!

Потом папа замечает Аню и, сокрушённо качая головой, говорит ей:

— Бедный Резо в Новый год, в больнице, с инфарктом! Анико, ты же помнишь дядю Резо?

— Помню, — вздыхает Аня, — он часто говорит, что он настоящий коммунист. А ты тоже коммунист, тогда почему вы так про национальность?

Аня видит как папа встаёт и от волнения начинает быстро ходить по комнате:

— Я коммунист, и для меня лично национальность не имеет значения. Я сам женился на русской, хотя половина родни была против. Бедный Резо тоже коммунист, и ему лично тоже всё равно. Но у него есть ум, он думает не только о себе, и он понимает, как трудно будет их детям, как им будет плохо. И когда он стал думать, как сильно им будет плохо, то ему тоже стало плохо. Несчастная эта Тамрико, если Резо умрёт, то получится, что она убила своего отца!

Мама со звоном бросает чайную ложечку:

— Амиран, ну зачем же сразу так? Резо крепкий мужчина, и к тому же если его дочь с тем армянином уедут в Россию, то там им вовсе не обязательно будет плохо! В России почти не отличают армян от грузин!

Мама поворачивается к Ане:

— Анечка! Кого ты хотела пригласить?

Аня переминается с ноги на ногу:

— Ну…. я хотела пригласить Жоржика!

— Ну, конечно, пригласи! — ласково проговорила мама.

Аня смотрит на папу:

— Папа, а ничего, что Жоржик армянин?

Папа слегка успокаивается, садится и отпивает чай из чашки:

— Ну, во-первых, он армянин только наполовину. А во-вторых, у него грузинская фамилия.

И действительно, папа Жоржика родился от грузинско-русского брака. Далее с его папой произошло то, что вполне подтверждало теории грузинских националистов гласящие, что дети от грузинско-русских браков морально неустойчивы. Это проявлялась в том, что они продолжали портить породу, вступая в браки с представителями других национальностей. И вот папа Жоржика женился на армянке. Аня сама слышала, как мама Жоржика жаловалась Аниной маме, что мальчик плакал дома, узнав от «доброжелателей», что он вовсе не грузин, а «замаскировавшийся армяшка».

Папа внимательно посмотрел на Аню и прищурился:

— Ну-ка, Анико! Скажи, почему ты так странно спрашиваешь? Ты что тоже собираешься сбежать с армянином? — спросил папа и сам засмеялся от своей удачной шутки.

Он так долго и самозабвенно смеялся и даже вытирал слёзы, выступившие от смеха. Потом продолжая смеяться, спросил у Ани:

— Ну что, признавайся. Так ты всё-таки хочешь сбежать с армянином?

— Нет, папа, я не хочу сбежать с армянином! — честно ответила Аня.

Мама решила прервать дурацкий разговор и задала Ане вопрос:

— А ещё кого хочешь позвать?

— Ну, Мишу.

Папа вопросительно посмотрел на маму.

— Милый русский мальчик, — пояснила та и добавила, — с примесью азербайджанских кровей.

— Ну азербайджанец, это же не курд. Пусть придёт, — и папа погрузился в чтение газеты.

— А ещё трёх девочек из класса? — спросила Аня.

Национальная принадлежность девочек никого не интересовала, и, получив в ответ очередной кивок папы и молчаливое согласие мамы, Аня ушла с свою комнату. Приближающийся Новый год уже не радовал её. Чуда не будет.

Верхней дорогой у подножия горы Мтацминда, ходит не только Аня. Если Инна живёт у бабушки, то девочки вместе ходят этой дорогой из школы. Изредка Аня возвращается из школы с одноклассницей Ликой, если Лика идёт не домой, а к тёте. Лика очень подвижная, говорливая и всегда в курсе всех сплетен школы.

— Ты любишь смотреть фильмы про любовь? — вдруг спросила Лика.

— Нет, — ответила Аня.

Это было враньё. Конечно же, она любила, но ответила «нет» специально, чтобы не развивать эту тему. Для обсуждения таких тем у Ани были подруги Инна и Нази.

— Не может быть! — в голосе Лики слышится насмешливое недоверие. — И даже «Ромео и Джульетту» не смотрела? А может ты даже не знаешь, кто у нас кого в классе любит?

— Ну, что Тенго любит Инну, он ведь сам всем сказал, — скороговоркой заговорила Аня, глядя в сторону. — А как ты думаешь, завтра будет контрольная по математике?

— Пехебзе мкидиа эс кантрольная! (с груз. «Забиваю я на эту контрольную!») — Лика дунула на свою чёлку.

Потом она испытующе заглянула Ане в глаза:

— Ты неправильно отвечаешь про любовь. Тенго любит Инну, — Лика говорила медленно и чеканно, как будто вдалбливала бестолковой Ане в голову азбучные истины, — Инна любит Тенго, Лариса любит Котика, Котик любит Лену, Ахмед любит тебя…

Аня постаралась изобразить на лице недоумение. Но Лику это нисколько не убедило. Она подошла к Ане очень близко и стала говорить голосом, каким следователи говорят с преступниками в фильмах: «Ты убил! Я знаю, ты убил!» В глазах Лики было торжество правосудия:

— Ахмед любит тебя. А ты его! Весь класс это знает! И все так говорят!

Аня хотела закричать «Нет! Я не люблю его!», но не смогла, язык не повернулся. Тогда, придав своему лицу максимально презрительное выражение, процедила:

— Все так говорят? Если кто-то что-то говорит, то это не значит, что это правда.

Аня стала излагать параграф об истине из учебника философии для молодёжи. Лика слушала внимательно, блестя смышлёнными глазками, и иногда цокая языком. Когда Аня дошла до конвенциональной теории, Лика торжествующе подняла указательный палец:

— Ну вот, зачем было так много говорить, если всё равно пришли к тому, что истина это то, что все признают.

Лика была очень довольна, что какие-то там очень недалёкие учёные в очень далёких землях наконец-то тоже допёрли до тбилисской мудрости: «Что говорят люди, то и есть правда».

Разговор с Ликой что-то изменил в Ане. Она вслед за ней признала, что раз люди говорят, что у них с Ахмедом любовь, значит так оно и есть. «Вот она какая, оказывается, эта любовь», — думала Аня, и радовалась, что дар любви не обошёл её стороной на этой земле. Но к радости примешивались грусть и страх. Аня прочитала кучу книжек, но ни в одной из них не было сказано, что делать, если ты двенадцатилетняя девочка, нагрянула любовь, а твой мальчик курд. По косвенным подсказкам, собранным из высказываний положительных героев книг, Аня всё же наметила линию поведения: нужно быть стойким, верить в лучшее и бороться с предрассудками.

Мария Георгиевна была доброй учительницей, она никогда не обзывала учеников и всегда старалась помочь им, чем могла.

В один прекрасный день, Аня, прикрепляющая стенгазету возле учительской, услышала, как Мария Георгиевна говорит Кире Григоловне и Нине Вахтанговне:

— Надо что-то делать, нужно помочь этому мальчику. В нём есть хорошие черты.

Кира Григоловна со смешком ответила:

— С такой успеваемостью и Ахмед, и все его пять братьев станут бандитами, вот поверьте мне на слово! Как впрочем и большинство курдов.

— Позвольте, вам заметить, уважаемая Кира Григоловна, — в голосе добрейшей Марии Георгиевны Аня впервые услышала гнев, — что курдская девочка, ставшая доктором наук, училась именно в нашей школе.

— Ну во-первых, это всё-таки девочка, а они вообще вменяемее, а во-вторых, не доктором, а кандидатом, а, в в-третьих, когда это было, — не сдавалась Кира Григоловна.

— Я всё же считаю, что нужно дать мальчику шанс. Давайте поручим Ломсадзе заниматься с ним дополнительно, в качестве общественной работы, — настаивала Мария Георгиевна.

— Я поддерживаю, — отозвалась Нина Вахтанговна. — Дети нравятся друг другу, пусть их симпатия служит повышению успеваемости.

Кира Григоловна засмеялась:

— Какая глупость! Я вообще считаю, что раздельное обучение мальчиков и девочек было правильным, и напрасно его отменили. Ничего хорошего из вашей идеи не выйдет, уж вы мне поверьте.

На следующий день Мария Георгиевна остановила в гардеробной Аню, уже собравшуюся идти домой:

— Анечка, мы решили тебе дать общественное поручение, помогать в учёбе Авларову. А то сама знаешь, он из двоек не вылезает. Лучше, если начнёте сегодня, я предупредила его, он ждёт тебя в классе.

На ватных ногах, с сердцем, бьющимся так, что звон от его ударов стоял в ушах, Аня вернулась в свой класс, не глядя на Ахмеда, села рядом с ним, положила на парту учебник по математике и тетрадь.

— Вот смотри. Начнём с самого простого. Вот уравнение на сложение. Нужно решить. Двадцать семь плюс икс равняется тридцати четырём. В данном примере нужно найти второе слагаемое. Для этого мы должны вычесть из суммы первое слагаемое, которое нам известно. Икс равняется тридцать четыре минус двадцать семь. Ты понимаешь?

Аня наконец подняла глаза на Ахмеда. Тот смотрел на неё своими большими тёмными глазами так пристально, не мигая, и с таким странным выражением лица, что Аня почувствовала, как начинает краснеть.

— Таким образом, икс… икс равняется семи, — Аня услышала, как трепещет её голос, и покраснела ещё больше.

Аня ненавидела эту свою особенность — краснеть по всякому поводу. Она краснела, когда ей делали замечания и когда её хвалили, когда волновалась и когда злилась. «Хорошо, — решила Аня, — пусть думает, что я покраснела от злости».

— Ты слушаешь, меня? — сказала она более уверенно и добавила более жёстко и громко, — Слушай меня внимательно, не отвлекайся, иначе ничего не поймёшь.

Ахмед по-прежнему не сводил с неё глаз, нельзя было сказать, что он отвлекается от этого процесса.

Аня вздохнула:

— Всегда нужно проверять ответ, запомни, всегда нужно проверять ответ. В нашем случае… в нашем случае, — голос снова стал вести себя предательски, — прибавляем к двадцати семи семь, и получается тридцать четыре. Ты понимаешь?

Она снова подняла на него глаза от учебника. Ничего не изменилось.

Аня опустила голову и посмотрела на свои сцепленные ладони.

— Если ты не понимаешь меня, то так и скажи. Я принесу учебник третьего класса, и мы начнём с начала всё изучать. А это уравнение в любом случае перепиши в тетрадь, пусть хоть что-то будет видно, что ты занимался. У тебя тетрадь вообще есть?

Он ничего не ответил, а она, говорила, не глядя в его сторону:

— Ты должен слушаться меня, иначе останешься двоечником навсегда. Если ты не будешь слушаться меня, я не смогу тебе помочь.

Он резко встал из-за парты:

— Я не хочу, чтобы кто-то помогал мне в учёбе, а уже тем более ты.

— Ай дарди! (с груз. «Тоже мне печаль!») — сказала Аня, спокойно собрала свои вещи и вышла из класса, даже не хлопнув дверью, хотя очень хотелось.

Через день Мария Георгиевна спросила у Ани:

— Ну как успехи Ахмеда?

— Он не хочет, чтобы ему помогали, — объяснила Аня.

— Не может быть! — ахнула Мария Георгиевна. — Он хотел. Я спросила его, хочет ли он, чтобы ты помогала ему в учёбе, и он ответил «да».

Мария Георгиевна помолчала, а потом осторожно спросила:

— Анечка, тебе родители запретили с ним заниматься?

И Аня оболгала родителей.

— Да, запретили, — резко ответила она и поспешила прочь от Марии Георгиевны.

Ну не признаваться же, что эта она, Аня, провалила поручение.

После этой истории Аня хотела делать при встрече с Ахмедом «не вижу», но он как-то при встрече на верхней дороге сказал ей: «Гамарджоба, чемо маставлебело!» (с груз. «Здравствуй, моя учительница!») и Аня не выдержала и улыбнулась в ответ.

Недалеко от Ахмеда жил дедушка Малхаз. Звали его дедушкой только по возрасту, потому что никаких внуков у него не было. Да и вообще было похоже, что у него совсем не было родственников, так как его никто никогда не навещал кроме соседей. Тбилисцев без родственников не бывает, и одиночество дедушки Малхаза является предметов всяких домыслов. Все приходят к выводу, что наверно за этим стоит какая-то очень печальная история. Ахмед жалел его с времён своих первых прогулок по соседним дворам, и мама Ахмеда тоже жалела дедушку, но объясняла маленькому Ахмеду, что еду Малхазу носить не будет, так как тот не возьмёт, потому что он грузин, а они езиды. А если и возьмёт, то есть не будет.

Однажды, вроде бы это было, когда Ахмед был в первом классе, мама Ахмеда сварила пеламуши (грузинский десерт из винограда и кукурузной муки) и разлила по тарелкам, чтобы остыло. Ахмед незаметно выскользнул с тарелкой пеламуши из дома и побежал в сторону жилища дедушки Малхаза. Нужно было ещё подняться по скрипучей витой шатающейся лестнице и не уронить тарелку. Деревянная дверь, выходившая на ветхий балкончик из комнаты дедушки Малхаза была приоткрыта. Ахмед появился на пороге с тарелкой и выпалил:

— Мама сказала, что вы не будете есть наше пеламуши, потому что мы езиды. Но я принёс.

Дедушка Малхаз встал:

— Бичо! Эс ра митхари? Эс ратом ар минда шени пеламуши? Дзалиан минда! Аба, моди ак! (с груз. «Парень! Что это ты говоришь? Почему я не хочу пеламуши от тебя? Очень хочу! Ну-ка, иди сюда!»)

Дедушка Малхаз взял тарелку из рук мальчика, и удивляясь тому, как ребёнок донёс такое горячее блюдо, поставил остывать. А чтобы Ахмед не подумал, что он сейчас возьмёт, а потом есть не будет, рассказывал ему всякие смешные истории. Правда Ахмед половину не понял, потому что тогда ещё не знал грузинского в достаточной для этих историй степени. Остывший десерт они съели вдвоём. По неписанному тбилисскому обычаю возвращать пустую тарелку было нельзя. Малхаз попросил мальчика прийти за ней завтра. На следующий день Ахмеда ждала у дедушки Малхаза тарелка, полная конфет, и ещё куча разных историй.

В дальшейшем Ахмед часто захаживал к дедушке Малхазу и младшего братика приводил. Потом дедушка задумал научить их читать по-грузински. Чтобы дети не слишком ленились, за каждую маленькую прочитанную сказку, он рассказывал им две большие. Рассказы про героических юношей, расправляющихся с коварными дэвами (сверхъестественные сущности, злые духи, великаны, бесы), и спасающими волшебных красавиц, очень нравились братьям. Но младшенький, прежде чем начать читать, всегда интересовался, точно ли все злые дэвы будет побеждены в конце. А то выйдет, что читал-читал, а всё зря, раз сказка без счастливого окончания. Дедушка Малхаз горячо заверял его, что точно, все дэвы будут побеждены, и отправлены «джандабаши да джоджохетши» (с груз. «в тартарары и в ад»).

В результате встреч с дедушкой Малхазом да и вообще бурного дворового и уличного общения, курд Ахмед знал грузинский лучше Ани, которая была наполовину грузинкой и носила грузинскую фамилию.

Перед смертью дедушка Малхаз ничем вроде не болел, но был очен слаб и всё больше говорил с Ахмедом о смерти и Боге, о том что нужно быть чистым душой, просить у Бога добра и всё будет хорошо.

После смерти дедушки Малхаза городские власти провели преобразования в доме. Соседям, с которыми дедушка Малхаз делил балкончик и кухню, дали новую квартиру в Глдани (спальный район Тбилиси), балкончик и лестницу снесли и сделали новую пристройку. В эту обновлённую часть дома заселилась очень крикливая и скандальная семья, которая каждый день проклинала с нового балкона Горисполком за то, что так долго держал их в очереди на квартиру, а потом поселил рядом с курдами. Потом проклинали самих курдов, потом остальных соседей и так целыми днями.

Но однажды к этим крикливым зашёл, приехавший в гости к семье Ахмеда, дядя Агазар. О чём он там со скандалистами говорил целых полчаса неизвестно, но после этого они стали тише воды, ниже травы.

— Вот видишь, Ахмед, — говорил дядя Агазар, — нужно стремиться занять в жизни такое положение, чтобы всякие гнилые людишки не смели тебе мешать жить. А всякие гнилые людишки разводятся когда? Когда слабеет в мире воровской закон! Вот, например, среди Воров люди не делятся на нации и религии. Настоящий Вор чтит понятия, его невозможно ни подчинить, ни подкупить, ни запугать. Если ты стал Вором в законе, то считай стал настоящим человеком. Сколько эта власть с Ворами боролась, и ничего не добилась. А почему? А потому, что понятия воровские Богу близки. Вор всего одну заповедь нарушает, но крадёт не последнее и не у самых бедных. А эта власть все заповеди нарушает, да ещё и с самим Богом борется.

Аня любила свой класс и считала его дружным. Гулять с классом и без учителей весело, жаль, что почему-то редко это получается. Во-первых, при таких прогулках Аня занимает наконец-то более выгодное положение, чем Ахмед. Он идёт впереди с группой мальчишек, а Аня идёт сзади с девочками и может наблюдать за ним. Во-вторых, гулять ходят, как правило, на гору Мтацминда, а это близко к Аниному дому и много времени она не потеряет, уроки выучить успеет.

В тот день по какой-то причине были отменны последние уроки (что к большой радости школьников случалось не так уж и редко), погода была прекрасная, и неважно, кто предложил первым пойти гулять всем классом. Аня действительно не помнила, кто именно предложил. Несколько человек, и, увы, среди них была Инна, тут же отказались, сославшись на разные дела. Но остальные весёлой гурьбой двинулись той самой дорогой, по которой Аня всегда возвращалась из школы. На перекрёстке, там где поворот вниз к домам Ани и Ахмеда, все свернули наверх на дорогу к Храму Святого Давида. Возле Храма был расположен Пантеон грузинских писателей и общественных деятелей. Аня была здесь много раз, и с родителями, и с подругами, и одна. Несколько раз Аня даже провела экскурсию для русскоязычных туристов, которые пришли туда без экскурсовода и потерянно бродили среди надгробий с надписями на грузинском языке. Слово «волонтёр» тогда не использовалось. Аня бы удивилась, если бы узнала, что то, что она делает, когда-то будет называться волонтёрской деятельностью. Аня была сама по себе, увидела, что люди, пришедшие туда, хотели бы узнать чуть побольше чем ничего, и рассказала им кое-что из того, что сама знала. Туристам без экскурсовода там трудно, даже могилу Грибоедова и то могут сами не найти. Аня запомнила, что говорят возле этой могилы профессиональные экскурсоводы, и точно могла повторить их слова: «В каменном гроте над могильной плитой вы видите бронзовую фигуру женщины, в безутешном горе обхватившей руками крест надгробия. Это вдова Александра Грибоедова, грузинская княжна Нино, дочь поэта и просветителя Александра Чавчавадзе. Когда она вышла замуж ей было пятнадцать лет, а когда овдовела шестнадцать. В повторный брак после смерти мужа она уже не вступала. Поэт Яков Полонский написал об этом стихотворение:

«…Там, в тёмном гроте — мавзолей.

И — скромный дар вдовы —

Лампадка светит в полутьме.

Чтоб прочитали вы

Ту надпись, и чтоб вам она

Напомнила сама —

Два горя: горе от любви

И горе от ума»

Аня рассказывала туристам и про многих других, кто там похоронен, и про Бараташвили, и про Церетели, про Табидзе и стихи этих поэтов читала. Туристы потом так горячо благодарили Аню, а некоторые чуть ли не со слезами на глазах. Ане это было приятно, она любит, когда её хвалят. И вообще она любит декламировать стихи, а туристы такие благодарные слушатели.

Тем временем одноклассники Ани остановились у Храма. И тут произошло то, чего Аня никак не ожидала. Ахмед вдруг предложил зайти в Храм. От такого предложения, Аня, воспитанная в атеистической семье, отнюдь не пришла в восторг, а даже совсем наоборот. К тому же Аня была председателем Совета Дружины пионерской организации всей школы, несмотря на то, что была всего-навсего пятиклассницей. Но на Совете Дружины её кандидатуру выдвинули пионеры из старших классов, да и пионервожатая сказала, что Аня справится. И тут на глазах председателя Дружины школы такая идеологическая диверсия. Аня выступила вперёд и в самых идейно правильных формулировках выразила своё сомнение в уместности такого действия как вход пионеров в действующий Храм.

Слова её были восприняты со всей серьёзностью, но не в том направлении, в каком она ожидала. «Верно! Пионеры ведь — враги церкви. Надо сначала пионерские галстуки снять, а потом заходить». Кто это сказал, Аня не помнила, но Назико уверяла её потом, что так сказал именно Ахмед. Может он и не первый это сказал, но что убеждал потом всех снять и спрятать галстуки — это точно. И сам сделал это первый. А остальные последовали его примеру.

Аня не раз, в том числе и с самых высоких трибун, читала стихотворение «Как повяжешь галстук, береги его, он ведь с красным знаменем цвета одного», и читала это стихотворение совершенно искренне. Поэтому гордо и непримиримо выразив всем своё осуждение и порицание, Аня развернулась и пошла домой. С Аней вместе ушла Диана, и не только потому что была председателем совета отряда их класса, но и просто доброй девочкой, решившей поддержать Аню в таких обстоятельствах.