Бесплатный фрагмент - Смертная тоска по нелюбимой женщине

Последний пир

За окном — полумрак. Утро? Или еще ночь?

Рука! Где моя правая рука? Я совсем ее не чувствую. Ах, да… Она же парализованная и почти совсем утратила чувствительность. Хоть коли ее, хоть стучи по ней, хоть туши о нее окурки… Как тогда бывший зять Вадик… Напился, подлец, и, присев на краешек кровати, стал цепляться: «Ну, что, папаша, помирать, небось, собрался?». Сидит, пьяные глазенки таращит, растянул рот до ушей в гаденькой ухмылке, обнажив кривые, желтые клыки. Потом, склонившись, прогундосил прямо в лицо: «Ручонка у тебя, старый, вон, как плеть висит». И тык в нее горящей сигареткой: «Тебе, видать, и не больно-то, а?». Полчаса сидел, потешался, скалил свои поганые зубы. Пока дочка Танька с работы не пришла да не выгнала из отцовой комнаты.

И где она его, этого скалозуба и горького пьяницу, взяла? Где отыскала? Урод — уродом, бездельник, грубиян, да еще и на зоне срок отмотал за хулиганство. Хорошо хоть, дочка вовремя поняла, что с ним, с муженьком таким, ей ничего в этой жизни не светит. И с помощью участкового выставила из квартиры. А потом и на развод подала.

Ой, что же так кружится-то голова! Аж в глазах потемнело. Совсем ничего не видно.

Свет! Дневной свет! Выходит, уже день?

Аркадий Сергеевич Путинцев левой — действующей — рукой провел по своему влажному лицу и на мгновение задумался. Сколько же он проспал? Да и сон ли это был, может, просто полузабытье? Впрочем, разве это так важно?

Жена и дочка, наверно, давно отчалили на работу. Для верности Аркадий Сергеевич издал пару громких звуков, похожих на мычание — окликнул сначала супругу, потом — Таньку. Но никто не отозвался. Значит, их дома нет. Облегченно вздохнув, парализованный запустил руку под матрац, нащупал пачку сигарет и зажигалку. Затем, медленно, с большим усилием приподнялся и, спустив ноги, сел на кровати.

Закурил сигарету, с наслаждением глубоко затянулся. Потом — еще и еще. Стряхнул пепел прямо в стакан с водой, который стоял на тумбочке у изголовья кровати.

После того, как у Путинцева случился инсульт, супруга Вера Павловна и дочка строго-настрого запретили ему курить. Но он все-таки покуривал в их отсутствие. Сигаретами его снабжали или сосед Толик, или бывший сослуживец Игорь Кириллович, они частенько навещали больного.

Игорь Кириллович и Аркадий Сергеевич проработали вместе почти два десятилетия. В школе они занимали равнозначные должности: Игорь Кириллович был заместителем директора по воспитательной части, а Аркадий Сергеевич — по учебной. Жаль, что его скосил инсульт — сейчас был бы директором школы. В городском отделе образования ему как раз предложили эту должность… Сейчас ее занимает Игорь Кириллович.

Докурив сигарету, Путинцев ухватился за спинку кровати и встал на ноги. Очень медленно, хромая и опираясь о стену, двинулся по коридору в кухню. На столе увидел две тарелки, прикрытые салфетками. Одну — с омлетом, другую — с салатом из свежей капусты и морковки. Это супруга оставила для него, чтобы поел. Но кушать пока совсем не хотелось. Нужно сначала умыться.

Посидев в кухне, поднакопив сил, Аркадий Сергеевич поволок свою бездействующую ногу в ванную. Одной рукой кое-как увлажнил серое, худое лицо, промокнул махровым полотенцем. Потом, изнемогая от слабости, борясь с головокружением, направился в гостиную. Захотелось включить телевизор, узнать, что происходит в мире.

Но до гостиной Путинцев не дошел. В коридоре у него вдруг подкосились ноги, и он растянулся на полу.

Сколько лежал — трудно сказать. Может, пять минут, а может, два часа… Собравшись, наконец, с силами, добрался-таки до гостиной и плюхнулся в кресло. Позади себя нащупал пульт дистанционного управления, навел на телевизор, включил.

И опять у Аркадия Сергеевича закружилась голова. И сердце защемило, как будто кто-то сжал его в кулаке. Давнишняя знакомая семьи Путинцевых — врач Ольга Прокофьевна — как-то сказала, что если Аркадию Сергеевичу станет плохо, пусть отыщет на мобилке ее номер и просто нажмет кнопку вызова. Этого будет достаточно, чтобы Ольга Прокофьевна поняла: больному требуется срочная помощь.

Но он не стал звонить — головокружение и сердечная боль сейчас пройдут, такое случается часто.

Действительно, вскоре Путинцеву стало лучше. Он помаленьку поднялся и, еле ковыляя, прошел на кухню. Там снова закурил — одну, затем вторую сигарету.

Кушать не хотелось. Но Аркадий Сергеевич заставил себя проглотить пару кусочков омлета и ложку салата.

Добираясь в свою комнату, взглянул на часы, висевшие на стене в коридоре: почти половина двенадцатого. Ого! Где же он потерял столько времени?

Зимние сумерки уже полностью заполонили спальню, а Веры Павловны и Таньки все не было. Где же они? Ага, вот…

Щелкнул замок входной двери.

— Аркаша ты жив? — это голос жены.

Путинцев промычал что-то нечленораздельное.

— Ты ел? — было слышно, как супруга тяжело дышит, снимая сапоги.

Боже мой, откуда у нее такая одышка? Разве должна так дышать женщина, которой еще нет и пятидесяти? Может, лифт поломался, и Вере Павловне пришлось пешком подниматься на шестой этаж? Так нет, лифт работает, вот и сейчас слышно, как он скрипит и скрежещет. Значит, сердечко у супруги уже негодное. Оно, конечно, и понятно — все в ее роду сердечники. Отец умер от инфаркта в неполных шестьдесят лет. Родной брат Григорий — в пятьдесят три…

И работа у Веры Павловны, к тому же, довольно трудная и нервная. Говорил ей: бросай ты свой интернат! Там же и молодому-то работать непросто, а человеку в годах — совсем не по силам. Ведь в этом учебно-воспитательном заведении не дети, а настоящие изверги. Любого до инфаркта доведут. И сама обстановка в интернате напряженная, директор — самодур, его заместитель — вообще конченый дурак. Всех женщин перетаскал, ни одной проходу не дает, ко всем без разбору цепляется. Одно время ходил слушок, что заместитель этот даже двух воспитанниц из старших классов развратил. Но стараниями директора интерната, родной брат которого в городской прокуратуре занимает какую-то видную должность, дело быстренько замяли.

— Аркаша, что же ты почти ничего не ел? — послышался голос жены. А через мгновение на пороге комнаты появилась и она сама — с подносом в руках. На подносе — горсть таблеток, рюмка с мутной микстурой и стакан с водой.

— Ну-ка, выпей это! А потом бульончика похлебаешь. Я такую хорошую курочку купила. Домашнюю! Наша уборщица баба Зина из села привезла, от сестры. Я уже поставила кастрюлю на огонь, бульончик варится.

Аркадий Сергеевич спустил ноги с кровати. Проглотил, запивая водой, горькие таблетки — одну за другой. Потом — противную микстуру.

— Сейчас я тебе укольчик забацаю, — жена хорошо делала инъекции — когда-то, до пединститута, окончила медицинское училище. — Готовь свое мягкое место!

Танька появилась дома поздно. Пьяная и злая. Она что-то стала кричать у входной двери, затем вдруг зарыдала.

Начала кричать и Вера Павловна.

Утихомирились они только через час. Танька, так ничего и не поев, отправилась спать в свою большую спальню, которую занимала еще со времен своего неудачного замужества. А Вера Павловна зашла в комнату к мужу — с тарелкой супа и ломтем белого хлеба.

Рано утром Аркадий Сергеевич пришел в себя от истошного крика. Танька что-то горячо доказывала матери, ругалась.

— Почему, почему бы мне ни выпить с хорошими людьми? — орала дочка. — Что мне еще делать? Личной жизни у меня нет, работа дерьмовая, дома гнетущая обстановка, вечная вонь, отец — полуидиот, с которым и поговорить-то нельзя. В гости из-за него никого не позовешь!

— Заткнись! Сейчас же заткнись, мерзавка! — кричала ей в ответ Вера Павловна.

Такие скандалы в последнее время в доме были обычным явлением. С тех пор, как удалось избавиться от Вадима, Танька, словно с цепи сорвалась. Сколько же это будет продолжаться?

Господи, такой милый, такой послушный ребенок, каким росла Татьяна, теперь превратился в бесцеремонную, наглую, вульгарную и недалекую дамочку? Как же это могло произойти? Когда же они с Верой Павловной ее проглядели?

Аркадий Сергеевич вдруг с ясностью вспомнил тот день, когда стал отцом. Это был такой праздник! Целый день Путинцев угощал коллег шампанским и конфетами, носился по школе, как на крыльях…

Перед уходом на работу в комнату зашла Вера Павловна.

— Ну, Аркаша, ты тут крепись. Еда на столе в кухне. Обязательно поешь, слышишь?

А Танька не зашла… Хотя разве она раньше заходила? Да уж…

После обеда в квартире Путинцевых раздался звонок. Аркадий Сергеевич еле доковылял до входной двери, отпер, не спрашивая, кто там. Да и не мог спросить — его нечленораздельную речь понимали только супруга, Ольга Прокофьевна да еще Игорь Кириллович.

На пороге стоял сосед Толик. Он принес две пачки сигарет.

— Привет, Сергеич! — сосед был явно нетрезв. — Сегодня у меня отгул. Дай, думаю, зайду, навещу болящего.

В кухне Толик поставил на стол початую бутылку водки.

— Может, примешь, Сергеич? — предложил он. — Авось, полегчает.

Путинцев отрицательно покачал головой.

— Да ты че, боишься? Зря! Пей! Уверяю, тебе это не повредит. А вообще, как хочешь. Дай-ка стакан!

Толик сидел целый час. Вылакав всю водку, он без умолку болтал о политике, о погоде, о ценах на харчи и о кознях своей «безмозглой» супруги Ларисы. А потом, заглянув в глаза, Путинцеву, заявил:

— Все они, Сергеич, эти бабы — мрази! Вон хоть бы и твоя Верка. Ты тута парализованный, а она…

Аркадий Сергеевич вскинул вверх свою действующую руку. Этот жест, видимо, означал удивление или даже возмущение. Но сосед не обратил на него никакого внимания. Продолжил:

— Да ты, Сергеич, ничего не знаешь! А мне Лариска все рассказала, она же вместе с твоей в интернате работает. Верка-то с замом директора спуталась! Да, да, и не пучь глаза! Этого зама, Евгения Моисеевича, на днях жена из дому вышвырнула. И на развод подала. Ему теперь и жить-то негде — хата ведь у его бывшей супружницы того, по дарственной ей от покойной бабушки досталась. Так этот Моисеевич теперя себе бабу ищет с квартирой. Вот и решил, что самая подходящая — твоя Верка. Ты-то вроде уже как не в счет…

Тут Толик спохватился, понял, что брякнул лишнее. Но уже было поздно. Лицо Путинцева побледнело, как полотно, а скулы стали серо-желтыми.

— Так я это, Сергеич, пойду, — Толик, не смотря на свой хмель, проворно подхватился и рванул к входной двери. — Ты, смотри, того, не бери в голову, понял? Может, люди брешут насчет твоей Павловны…

Расстроил сосед Аркадия Сергеевича своей глупой болтовней. Ну, надо же такое наплести! Он, конечно, не поверил Толику. Ни одному его слову не поверил. Вера Павловна никак не могла на такое пойти. Да еще с кем — с этим бабником и прощелыгой Евгением Моисеевичем… Хотя с другой стороны ей-то всего сорок восемь годков и, наверно, еще хочется бабьего счастья. А какое ей счастье с ним, жалким паралитиком? Но нет, клевета все это, навет бессовестных людей! Или бред пьяного Толика. Вера Павловна — женщина серьезная. За ней в молодости ничего такого не водилось, а уж теперь о том и речи быть не может.

Аркадий Сергеевич попытался успокоиться. Вместо двух сигарет, выкурил подряд три. И это ему помогло — желтизна со скул сползла, лицо приобрело более жизненный цвет. Путинцев доковылял до гостиной и забылся там, растянувшись в кресле перед телевизором.

В этот раз вечером первой появилась дома Танька. И опять под хмельком.

— Что смотришь, батя? — промямлила она недовольно отцу, узрев в его глазах немой укор. — Ну, выпила, ну и что? Мне так легче на душе.

И пошла на кухню греметь кастрюлями — искала поесть. Искала долго, потому что, видимо, не там. Не в холодильнике и не в духовом шкафу была еда, а прямо на столе: суп — в кастрюле, курочка — в сковородке.

Часов в восемь пришла и Вера Павловна. Как всегда, с сумками.

— Ты как, Аркаша?

Он кивнул головой, дескать, все в порядке.

— Что, опять почти не прикасался к еде? — голос жены был тихим — устала. — Ну, ладно, сейчас выпьешь свои лекарства, а потом я тебя покормлю. Я такие хорошие сардельки купила…

Через полчаса Аркадий Сергеевич, слюнявясь и давясь, жевал толстую сардельку, а супруга крутилась рядом.

— Тут такое дело, Аркаша, — вдруг проронила она, опустив глаза. — Хочу с тобой посоветоваться… Наш Евгений Моисеевич, заместитель директора, остался без крыши над головой. Ну, какая-то размолвка у него случилась с женой, дело дошло до развода… И директор интерната попросил меня приютить Евгения Моисеевича… На время. Дескать, у вас места много, квартира трехкомнатная… Если я откажу, то, сам понимаешь, могу и работу потерять. А куда я пойду? Кто меня в таком возрасте возьмет? Тут молодые устроиться не могут… Так что, Аркаша, пусть Евгений Моисеевич поживет у нас немного?

Путинцев лишь согласно кивнул.

— Так он тогда завтра вечером к нам переберется, — затараторила Вера Павловна. — Я его в гостиной поселю. А сама в Танькину комнату переберусь. Там места много.

— Старая шлюха!

Вера Павловна и Аркадий Сергеевич разом подняли глаза: в дверях кухни стояла Танька и презрительно усмехалась.

Ночью Путинцеву так и не удалось уснуть. У него перед глазами почему-то все время стояла одна и та же картина: презрительно ухмыляющаяся Танька в дверном проеме кухни.

Утром, выкурив пару сигарет, Аркадий Сергеевич приковылял на кухню. Присев на табуретку, он уставился в окно и долго смотрел на заснеженную улицу.

Его мучил только один вопрос: писать или не писать записку жене и дочери? Если не напишет, то они, найдя его мертвым, подумают, что он отдал Богу душу от очередного удара. Да и врачи, скорее всего, так посчитают. Ольга Прокофьевна, как участковый врач, выпишет справку о смерти своего парализованного подопечного и вряд ли станет инициировать вскрытие его тела. Зачем? Смерть больного человека — дело естественное, не вызывающее никаких вопросов. А это значит, что секрет ухода Аркадия Сергеевича в мир иной никто не узнает. Но с другой стороны надо же как-то обезопасить своих близких от претензий полиции, если та вдруг заподозрит, что их муж и отец умер не своей смертью. Да и проститься бы надо… В общем, следует сделать так, чтобы и записка имелась, и не было уж совсем ясно, что человек сам наложил на себя руки.

Господи, а на какие шиши Вера Павловна и Танька похоронят его?! В доме же очень туго с наличностью.

Путинцев отыскал в ящичках трюмо, стоявшего в прихожей, свой мобильный телефон. И набрал номер Игоря Кирилловича.

— Иг… горь… За… зайди…

— Это ты, Аркадий? — в трубке зазвучал веселый баритон бывшего коллеги. — Я сейчас на больничном. Но приеду. Через полчасика.

Аркадий Сергеевич знал, что Игорь Кириллович давно мечтает приобрести легковой автомобиль. И, наверно, накопил уже определенную сумму. Еще Путинцев знал, что Игорю Кирилловичу нравится его «Опель Астра», хоть тот уже и далеко не новый.

И когда старый приятель появился, Аркадий Сергеевич, как мог, объяснил ему, что готов по дешевке уступить свою машину. Но только сделку надо провернуть немедленно.

— Ой, Аркадий, мне, конечно, сильно нравится твой «Опель», но, понимаешь, я в данный момент не располагаю достаточной суммой, чтобы его приобрести, — развел руками Игорь Кириллович. — У меня только полторы тысячи долларов. Ну, может, наскребу еще сотню-другую…

Путинцев махнул рукой:

— Хв… атит.

— Так тебе деньги нужны, Аркадий? — догадался Игорь Кириллович. — Давай я тебе просто займу. Сколько?

— Н… нет. К.. купи. Я уже отъез… дил…

— А как оформить? — Игорь Кириллович смотрел на своего недавнего коллегу с явным сочувствием. — Стоп! У меня есть знакомый нотариус. Он оформит все необходимые бумаги, и мы с ним потом приедем к тебе, подпишешь их.

Аркадий Сергеевич удовлетворенно закивал головой.

— Тогда давай паспорт! Сейчас отправлюсь к нотариусу, — Игорь Кириллович подхватился с табурета и направился в прихожую обувать ботинки. С прихожей спросил: — А жалеть потом не будешь, Аркадий?

Тот лишь слабо качнул головой.

Часа через два все было сделано.

— Машина на ходу? — спросил Игорь Кириллович, прощаясь с Путинцевым.

— Д… да. Б… была на х… ходу…

Старый приятель и нотариус ушли. На столе в кухне осталась стопка купюр — тысяча шестьсот пятьдесят долларов.

Путинцев закурил и стал вспоминать, где у них в квартире хранится аптечка. В ней должна находится упаковка снотворного. Ее принесла Ольга Прокофьевна, когда бывший зятек Вадик допился до белой горячки и метался по дому, не спал, нес какой-то бред.

— Дайте ему парочку таблеток, — посоветовала Ольга Прокофьевна. — Например, растворите в стакане водки. И заставьте выпить. Пусть поспит. А когда отоспится, я думаю, он будет вполне вменяемым.

Так и случилось. Выспавшись, Вадим оправился.

А почти целая упаковка таблеток осталась…

Картонную коробку с медикаментами Аркадий Сергеевич нашел на верхней полке кухонного пенала.

Не торопясь, Путинцев освободил маленькие пилюли от целлофана и бумаги и разложил их перед собой на кухонном столе. Поразмыслив, прибавил с десяток таблеток димедрола и целую пачку нитроглицерина, которые отыскал в той же коробке.

Так, теперь нужно взять водку. Початая бутылка, почти полная, стояла в холодильнике. Отлично! Уходить — так весело…

Путинцев налил стакан до краев. Нет! Сначала надо написать записку.

Найдя карандаш и листик бумаги, Аркадий Сергеевич стал старательно и неторопливо выводить левой рукой буквы.

«Верочка и Танечка! — писал он. — Мне стало очень плохо. Сердце шалит. Боюсь, помру. Наверно, сейчас выпью пару рюмок водки, чтобы приглушить боль… Машину я продал. Если что — будут деньги на мои похороны… На всякий случай, прощайте, дорогие…».

Затем Аркадий Сергеевич спустил в унитаз обрывки бумажных упаковок лекарств, положил на место коробку.

Подойдя к столу, не раздумывая, залпом опорожнил стакан. Сразу же бросил в него все таблетки, опять плеснул из бутылки и начал размешивать чайной ложкой.

Прежде, чем выпить, Путинцев закурил и немного посидел у окна. Потом, зачем-то смежив веки, будто боясь посмотреть в глаза смерти, опрокинул граненую тару. Тут же поковылял к умывальнику, открыл кран и ополоснул стакан.

И помаленьку двинулся в свою спаленку.

Аркадий Сергеевич был пьян. Но мозги у него на удивление работали четко. Дойти! Нужно обязательно дойти! А то Вера Павловна и Танька еще, чего доброго, испугаются, увидев его лежащим в коридоре.

Путинцев упал на постель, как подкошенный. Он еле нашел силы, чтобы взгромоздить на кровать свои ватные, бесчувственные ноги.

Меньше чем через час его сердце остановилось.

Где есть корысть, там нет любви…

Федор

Жена, кажется, что-то пронюхала. Вчера вечером спрашивает с эдакой ехидной ухмылочкой:

— А куда ты, котик, днем запропастился? Позвонила тебе на работу в одиннадцать, мне сказали, что ты куда-то умчался. Позвонила в половине первого — опять нет. Наверное, на один из объектов мотался?

— Да, да! — закивал я головой. — На Набережной строительные работы застопорились. Сломался кран.

— Ну, и как? Починили? — участливо поинтересовалась супруга.

— С трудом, — вздохнул я. — Пришлось искать электрика, который разбирается в электрооборудовании козловых кранов. У нас в фирме своего нет. Еле нашел…

— Бедненький! Наверное, весь город исколесил?

— Да уж…

Вроде бы ничего такого в этом разговоре не было. Да вот сегодня утром полусонная жена, пришлепав на кухню, где я пил чай, многозначительно заметила:

— Сегодня как, тоже будешь кого-нибудь искать?

Я сделал вид, что не понял:

— О чем ты, Юленька?

Она пожала плечами:

— Ну, вчера ты искал электрика, а сегодня, может, тебе понадобится крановщица, — голос супруги мне показался вкрадчивым.

— Какая крановщица? — удивленно вскинул брови я. — Зачем нам она? В фирме полно крановщиц.

— Ну, пусть не крановщица, — мило улыбнулась жена. — Возможно, секретарша… Или, допустим, бухгалтерша…

Я чуть не поперхнулся чаем. Что она знает о бухгалтерше?

— Какая еще бухгалтерша? — повысил голос я, метнув на супругу осуждающий взгляд. — И вообще, что ты ерунду болтаешь?

— Да шучу я, котик! — тихо засмеялась жена и, подойдя ко мне сзади, обвила мою шею руками. — Я просто подтруниваю над тобой.

— Шутки у тебя какие-то странные, — с облегчением вздохнул я. И, погладив ее руку, прибавил: — А то у меня уже возникло подозрение, что ты стала патологической ревнивицей.

— Ну что ты, Феденька, — извиняющимся тоном проговорила супруга, — ты ведь не даешь никаких поводов для ревности.

— Я верный муж, — засмеялся я.

— Скажем так, осторожный муж, — в тон мне ответила она.

Вроде как все в порядке, но на работу я ушел с неспокойным сердцем. И чего Юля вдруг упомянула бухгалтершу?

Юлия

Ай да Феденька, ай да муженек, ай да подлец! Чуть ли не в лоб ему сказала, что знаю о его шашнях с Еленой, а он и глазом не моргнул. Интересно, где это они были вчера? Федор повез ее на нашу дачу или Елена потащила его к себе домой? И он, и она отсутствовали на работе с половины одиннадцатого почти до четырнадцати часов. Но Федька-то понятно, его никто не кинется, он ни перед кем не обязан отчитываться, потому как заместитель генерального директора, один из хозяев строительной компании. А она, Елена, ведь всего-то старший бухгалтер. Над ней начальников да начальников! Значит, Федор постарался, как-то отмазал ее. Вот змей!

Ну да ладно, еще аукнутся тебе, Феденька, твои шуры-муры. Ох, как аукнутся! Мы с Ленчиком обязательно что-нибудь придумаем, чтобы оставить тебя у разбитого корыта. Оттяпаем часть фирмы, одну из машин, возможно, «Кайену», половину этого домика — комнат эдак пять-шесть, какие-то деньги, которые у тебе на счету. Ты еще попляшешь, милый муженек. Ленчик — человек, который знает толк в этих делах, как ни как юрист, адвокат. Он говорит, что отсудить половину имущества при разводе — не особо хлопотное дело. Ну, а не захочешь делиться своей частью фирмы — и не надо, «бабками» отдашь. Точно так же можно поступить и с домом. Зачем же обитать после развода под одной крышей? В общем, никуда ты не денешься, котик, придется тебе идти на компромисс, договариваться со мной. Вот удар для тебя будет, когда я подам на развод и на раздел совместно нажитого имущества! Любой суд будет на моей стороне, сколько ни доказывай, что все добро, все деньги — результат только твоего, лично твоего труда. Половину всего мне отдадут по любому.

Сегодня после посещения парикмахерской, ближе к обеду, зайду в адвокатскую контору, еще раз поговорю с Ленчиком обо всем этом. Пусть окончательно все серьезно взвесит, продумает. Чем больше отсудим у Федьки, тем нам будет лучше.

Леонид

Перспективы, кажется, вырисовываются радужные. Денежки потекут рекой. Можно будет долго жить — не тужить. А усилий, чтобы их заполучить, прилагать почти не придется. Как говорится, раз — и в дамках. Суд, конечно же, не оставит эту дурочку Юльку без ее половины. Тут, как ни крути, все по закону: жили вместе, причем столько лет — целых тринадцать, значит, все, что нажито, — общее. Вот только мне надо будет потом жениться на этой вздорной бабе. Но что поделаешь, иначе не получится.

Наташе, понятное дело, такой расклад не понравится. Но я ей все объясню. Женюсь ведь я на полгода, от силы на год, пока все приберу к рукам. А то, что останется, при разводе будем с Юлькой делить через суд. Такой срок можно и потерпеть, деньги-то «светят» немалые. С Наташей все это время будем встречаться тайком. Потом, после развода с этой крысой Юлькой, мы распишемся и станем жить, как люди. Думаю, Наташа согласится, что эта жертва с ее стороны — пусть даже год — совсем небольшая, если учесть грядущее вознаграждение.

Юлька звонила, предупредила, что перед обедом зайдет. Надо будет продолжать разыгрывать нетерпеливого и пылкого любовника, чтобы поторопить ее с разводом. Но, кажется, она и сама спешит. Влюбилась в меня, как желторотая малолетка, вот потеха! И думает, что и я без ума от нее. Представляю, Юленька, какие у тебя будут глаза через какой-нибудь годик, когда ты останешься с носом!

Елена

Федор сказал, что сегодня на дачу к нему не поедем. Слава Богу! Очень противно долго оставаться с ним наедине. Все время лезет со своими поцелуями, придурок! Губы липкие, толстые, сам жирный, вечно потный. Свинья свиньей! Но приходиться терпеть. А что делать? Где еще найдешь такого, который, что ни попроси, безо всяких разговоров тут же купит? Два месяца с ним встречаюсь, за это время он одел и обул меня во все фирменное, золотых украшений прикупил целую горсть. Да еще и деньги дает.

Вот только боюсь, что все это может закончится в один момент. Федор — мужик галантный, солидный, богатый и, главное, щедрый. С таким любая женщина не откажется поиграть в любовь, он ведь озолотит. Говорят же, что перед тем, как познакомиться со мной, Федор встречался с кучей дамочек. Среди них были и двадцатилетние, и даже восемнадцатилетние. Последней, вроде ее Людмилой зовут, он купил маленький магазинчик, где она теперь торгует женским бельем и купальниками. А расстался с ней из-за того, что закрутил роман со мной. О, сколько он сделал для меня в первые же дни нашей «любви»! Благодаря Федору я, наконец, заимела престижную и высокооплачиваемую работу — старшего бухгалтера в его строительной компании. Персональный оклад — как у замминистра. Разве могла я мечтать о подобном? Евроремонт в моей квартире — тоже заслуга любовника. Мы с мамой сейчас живем, как в раю: везде все сверкает, ничего не течет, нигде не дует. А раньше из кранов капало, штукатурка со стен отваливалась, форточки в окнах как следует не закрывались…

Нужно что-то делать, дабы привязать к себе этого буржуйчика покрепче. Родить бы ему ребеночка, но он, стервец, осторожничает, бдит, чтобы я не забеременела. Единственный выход — склонить его к разводу с этой напыщенной цаплей, его женой. Ходит, ведьма, задрав нос кверху. Разодетая, как павлин, и вся в золоте-брильянтах. А того не понимает, что все, что имеет, исключительно благодаря столь выгодному замужеству. Была бы она, эта Юлия, женой какого-нибудь слесаря или охранника супермаркета, то черта с два имела бы столько шмоток и побрякушек, как сейчас, не жила бы в таких хоромах, а ютилась бы в жалкой «хрущебе», не ездила бы в роскошных автомобилях, не отдыхала бы на заграничных курортах, не кушала бы икру и балыки… Какая ее заслуга во всем этом? Да никакой! Просто повезло с мужем. А почему ей, Юлии, повезло, а не мне, например? Чем я хуже нее? Я даже лучше: и лицо у меня красивее, и ноги длиннее, и грудь пышнее, и волосы гуще. К тому же я имею высшее образование, а у нее оно неоконченное. Как выскочила замуж за Федора, так и бросила свой университет. А для чего он ей? Работать она не собирается. Я бы тоже не работала за таким супругом. Вот только жена домохозяйка, как правило, быстро надоедает мужу, она ему становится неинтересной…

Так, сегодня выберу момент и поговорю с Федором о перспективах наших с ним дальнейших отношений. Нужно ковать железо, пока горячо. А то и опоздать недолго. Скажу, что схожу с ума от любви к нему, что не могу жить без него, что всей душой стремлюсь стать его второй половиной… Клюнет? Черт его знает. Попробую…

Наталья

Ай да Ленчик, ай да сукин сын! Вытащил таки моего братца из тюрьмы. И видишь, как повернул дело: Юрчик уже не преступник, а чуть ли не жертва. И как только Ленчику удалось убедить судью, что криминала в деяниях моего братца не было, что дубасил он ни в чем не повинного сторожа автостоянки исключительно с целью самозащиты? Как ни надрывался прокурор, как ни старался следователь, а судья взял и освободил из-под стражи Юрчика прямо в зале суда.

Да, Ленчик талантливый адвокат. Правда, старался-то он не бесплатно. Я ведь с ним рассчитываюсь. Чем могу, тем и рассчитываюсь. А чем не плата? Мне двадцать, Ленчику сорок два, разве захочет с ним — лысым и худющим, желтолицым и неряшливым — просто так иметь дело такая юная красотка, как я? Конечно, не захочет. А если и да, то опять же только из корыстных побуждений. Я в данном случае пошла на это из-за брата. Ну, и еще чуть-чуть из-за денег. От Ленчика мне, конечно, кое-что перепадает. То сто долларов даст, то тысячу гривен, то туфли или блузку купит. Да и вечерние посиделки в кафе денег стоят. К тому же Ленчик, как другие мужики, которые были у меня до него, водкой не поит и картошкой фри с сарделькой не угощает. Я уже привыкать стала к мартини, коньяку, ветчине и буженине.

Он все время заверяет меня в своей любви, клянется, что женится. Думает, что я от него без ума и только и жду, чтобы пойти с ним в загс. Вот наивный! Конечно, я не собираюсь рвать с Ленчиком отношения, я буду с ним встречаться. Но выходить за него замуж — это, как говориться, уж увольте! Не нужен мне такой муж. Мне хочется веселого, задорного, шебутного, такого, чтобы на одной пяте вертелся. А Ленчик серьезный дяденька, я с ним заскучаю. Вот только где найти такого супруга, чтобы и бедовый, и весельчак, и с образованием, и при деньгах? Это почти нереально. Но за Ленчика я все-таки не пойду — внешность у него не шибко привлекательная, да и по возрасту он мне в отцы годится. Хотя перед этим встречалась я с одним — водителем маршрутного такси Васей. Тот еще старше был, кажется, ему уже пятьдесят лет исполнилось. Но Вася ведь умора — не человек: говорун, приколист, на гитаре хорошо играл, песни блатные пел. Одна беда — уж очень выпить любил. А во хмелю совершенно не умел себя вести. Буянил и скандалил — просто жуть. После того, как в подпитии, придя в гости, обматерил мою бабушку и зашвырнул котика Тишку на шифоньер, пришлось послать этого Васю подальше.

Вчера у нас во дворе такой бар шикарный открылся! В первый же вечер пришло столько народу! До глубокой ночи люди пили-гуляли, ели шашлыки, танцевали под живую музыку. Сегодня попрошу Ленчика, чтобы сводил меня в этот бар. А еще скажу, чтобы выделил гривен тридцать — мне очень одна футболка на базаре понравилась, хочу купить. Она как раз под мои серые джинсы подойдет.

Федор

Все-таки очень красивая мне в этот раз попалась любовница! У нее такие шикарные формы, такие томные глазки… А как трепетно относится ко мне! Видно, что любит. Но стесняется. Я ее целую, а она глаза опускает и отворачивается. Малоопытная, видать, немного у нее было до меня мужчин. Именно этот факт меня и заводит. Так чего доброго, еще серьезно влюблюсь в Ленку. А сие совсем не желательно. Потому как, ежели прознает Юлька, мне не сдобровать. Еще сгоряча возьмет да подаст на развод. Развод же не сулит мне ничего хорошего. Ведь после него обычно грядет раздел имущества. И получится, я наживал, наживал — и все ушло в одночасье, так что ли? Полдома, полдачи, одну из наших легковых автомашин не жалко. И даже денег — тех, которые на сберегательном счету. А вот доля в фирме — это да. Если все хорошо посчитать — не одна, не две и даже не три сотни тысяч «зеленых» в год! Ни фига себя! Так дорого платить за любовницу, пусть даже такую прелестную, как Ленка, я решительно не желаю. Ведь дамочку для души я себе всегда могу найти. Если захочу, то и похлеще красотку, да и помоложе. Фирма же у меня одна. И то не вся — лишь третья ее часть. К тому же, полгода назад я сдуру записал на имя матери Юльки, моей дражайшей тещи, свой магазин сантехники, который открыл в районе центрального вещевого рынка. Если дело дойдет до развода, она может взбрыкнуть — и плакали мои денежки. А это — пол-лимона долларов!

Надо быть осторожным. Стараться не «светиться» с Ленкой, больше внимания уделять Юльке. Сделаю-ка я ей сегодня подарок. Те сережки с «брюликами», которые я позавчера купил для Ленки и которых я ей еще не показывал, подарю лучше своей супруге. У нее, конечно, подобных полшкатулки. Но, думаю, обрадуется — Юлька падкая на украшения.

А еще надо повести жену в ресторан. Может, сегодня? Нет, лучше, наверно, завтра. Или все-таки сегодня? Там и подарю ей сережки. В знак, так сказать, моей вечной любви…

Юлия

Итак, все решено: в понедельник иду в местный суд. Отнесу заявление на развод. Заявление Ленчик за выходные напишет.

Да, развод с Федором — это, конечно, очень решительный поступок, который сулит кардинальные перемены в личной жизни, да и вообще во всей моей судьбе. Кстати, в судьбе Федьки тоже. Интересно, он сразу же женится на этой своей долбанной бухгалтерше или повременит? Наверное, будет тянуть — я его знаю. Потаскаться, погулять Федор любит, а вот прикипеть к женщине сердцем по-настоящему не может. Разве что женится на Елене только потому, что останется один, а он не привык к одиночеству. Ему нужна нянька.

Ну, а мы с Ленчиком заживем счастливо. Купим себе пару магазинчиков, приличное жилье, обставим его как следует… Можно даже будет подумать о ребенке. А что, еще не поздно, мне ведь только тридцать четыре года, почему бы и не родить? С Федором мы о малыше тоже когда-то мечтали, но это так давно было… Потом как-то позабыли о своей мечте, закрутились в суете будней.

Ну, Феденька, готовься к неожиданному удару судьбы! Я тебе за все отплачу — за все свои бессонные ночи, за все свои переживания, за все твои гулянки, за всех твоих баб! Хотя, конечно, мне немного жалко тебя. Ведь и хорошего много у нас было. Я помню, все помню — и заботу твою, и ласку. И те далекие серые февральские дни, когда ты день и ночь напролет сидел у моей больничной койки. Пожалуй, только благодаря твоим усилиям я тогда и выжила после той страшной аварии… Но ты потом все перечеркнул своим равнодушием, своей ложью и неверностью. Я за все с тобой рассчитаюсь!

Встретив Ленчика, я как бы заново родилась. Страстная любовь к нему пробудила в моей душе нежность и жажду к жизни, вселила в сердце надежду на счастье, веру в собственные силы. Я безумно люблю его, этого невысокого, тщедушного, но такого прекрасного мужчину и человека! Я знаю, ты не способен понять меня, Феденька, ты — глыба льда, которая не имеет чувств, потому что не имеет сердца. Я накажу тебя за это. Жестоко накажу, как обычно наказывает женщина мужчину, не оправдавшего ее надежд. И это будет справедливо!

Леонид

Так, процесс запущен! Юлька решилась-таки на разрыв со своим мужем. Решение окончательное и бесповоротное. В понедельник отнесет заявление в суд.

Как-то только она окажется одна, мы, особо не мешкая, распишемся с ней. И тогда все, чем оно завладеет после раздела имущества с этим козлом Федором, окажется моим. Так или иначе. Хотя для этого, конечно, понадобится время. Куш ожидается весьма солидный. Нам с Наташкой хватит на всю жизнь. Особенно, если разумно распорядится деньгами, вложить их куда надо. Тут нужно будет подумать. А вообще-то можно ведь и не соглашаться брать «бабки» за долю в фирме, которые Федор станет совать Юльке после раздела имущества. Юльке можно просто стать четвертым совладельцем компании. Через полгода, максимум через год я уболтаю ее все права передать мне, дескать, я все-таки юрист и разбираюсь в делах лучше. Она не станет перечить. А став совладельцем, мне уже можно будет ни о чем не беспокоится. Пусть директор компании и его боевой заместитель Федька работают. Я же только стану наблюдать за их действиями и грести деньги лопатой. Вот это, пожалуй, самый подходящий вариант.

Сколько же денежек мне обломится после развода Юльки с Федором и моей последующей женитьбе на ней? Кажется, я вмиг стану миллионером! Боже, какая шикарная жизнь меня ждет, какие радужные у меня перспективы! Заживем с Натахой, как короли. Одену и обую ее по-царски, сам оденусь и обуюсь по последнему писку моды, сразу отправимся на какой-нибудь заморский курорт отдохнуть, так сказать, от дел праведных.

Эх, заграбастать бы все Федькины деньги, это был бы настоящий номер! Но как их заграбастаешь? Разве что «грохнуть» этого козла, чтобы Юлька стала вдовой и по праву унаследовала все его имущество, а я потом женился бы на ней? Опасно. Хотя, если хорошо пораскинуть мозгами, то не так уж и опасно. Нанять киллера, пусть он быстренько сделает свое дело, пока Юлька не отнесла заявление о разводе в суд, и проблема решена. Главное потом, чтобы киллер, если его вычислят, не указал на заказчика. Вообще-то есть такой человечек — Сергей, как его, Гурзенко. Полгода назад я его двух сыновей, считай, от пожизненного срока спас. Но я-то знаю все. Знаю, где зарыты трупы таксиста и его пассажирки, знаю, куда отпрыски Сергея орудие убийства заныкали, которое при желании найти будет совсем нетрудно. Так что, если я попрошу Гурзенко оказать мне услугу, он не сможет отказать. И если что, то мое имя не упомянет, потому как и я тогда развяжу язык — и его пацанам хана.

Идейка вроде бы ничего. Может, стоит ее как следует обдумать? Естественно, Юлька об этих моих мыслях ничего не должна знать. Ни в коем случае!

Елена

Боюсь, что все мои надежды напрасны. К моим словам Федор остался безучастным. Сказала, что люблю его так, как никого никогда не любила, что день и ночь мечтаю о том, чтобы соединить с ним свою судьбу, а он лишь улыбнулся, погладил меня по щеке и отчалил на какой-то объект. Я потом позвонила ему на «мобильный», спросила, увидимся ли мы еще сегодня? Федор сказал, что через пару часов вернется, и мы съездим пообедать в ресторан «Звездный» — тот, который мне так полюбился своим уютом и спокойной обстановкой.

Там поговорю с Федором опять, но боюсь, что этот разговор тоже ничего не даст. Вряд ли бросит он свою крысу. А зачем? Ему это совершенно не нужно. Его вполне устраивают такие вот отношения со мной — встретились, провели время и разбежались.

Но, может, Федор все-таки любит меня по-настоящему? Если любит, то бросит свою стервозную супругу. И ничего его не остановит — даже раздел имущества. Ведь влюбленных мужчин такие пустяки обычно не останавливают. Влюбленный мужчина готов на все, он готов уйти от опостылевшей женщины к любимой даже в одних трусах и комнатных тапочках.

А если Федор любит меня не так сильно и не захочет бросать Юльку, тогда что? Что ж, придется стерпеть. Не терять же мне такого выгодного мужчину. Будем и дальше встречаться. До тех пор, пока я ему не надоем. Значит, нужно будет поторопиться, успеть извлечь из Федора как можно больше пользы. Для этого я должна буду стать понаглее и понапористее. Попрошу, чтобы купил мне хотя бы торговый киоск на центральном железнодорожном вокзале. Согласится? Ну, купил же он магазин своей прежней пассии, а чем я хуже нее?

Если Федор окажется в этом вопросе уступчивым, то потом, немного позже, можно будет попросить, чтобы купил мне легковую машину. Хотя зачем мне машина? Лучше пусть купит квартиру, хотя бы маленькую, однокомнатную. Скажу, что мне с мамой неуютно, что мечтаю иметь собственное жилье. В общем, поживем — увидим.

Интересно, как же он все-таки поведет себя, как отреагирует на все это?

Главное, не потерять его.

Наталья

Интересную вещь рассказал мне Ленчик! Значит, он хочет жениться на богатенькой дамочке, а через год, прибрав к рукам ее денежки, развестись, чтобы сойтись со мной? Идейка, конечно, впечатляющая. Если сумма, о которой он говорит, действительно такая внушительная, то мне можно и замуж за него выйти. Не навсегда, конечно, лишь на время, чтобы часть этим денежек потратить на себя. Вот только это же так долго — целый год Ленчик будет жить с богатенькой. А мне что делать все это время?

Хотя почему бы и не подождать ради такого хорошего куша? Но что, если Ленчик вдруг разлюбит меня и передумает разводится с той теткой? Тогда получится, что я зря потеряла время! Мне нужны гарантии. Обязательно потребую их от Ленчика. Вот только какие гарантии? А вот какие! Пусть что-нибудь из своего имущества сейчас же перепишет на меня. Ну, например, квартиру или, в крайнем случае, свою легковую машину, ну, этот свой «Мерседес». И пусть каждый месяц, пока будет жить с другой женщиной, дает мне долларов по триста-четыреста. Захочет? Если начнет артачиться, скажу, что ждать не согласна. Зачем же мне ждать неизвестно чего? А еще припугну, что и встречаться с ним не стану. Совсем. Скажу: «Раз не хочешь дать мне никаких гарантий, тогда — прощай навсегда!» Я думаю, это подействует.

Если все пойдет так, как я задумала, то за этот год я и приоденусь неплохо, и питаться смогу по-человечески, и братцу хотя бы джинсы приличные куплю и кожаную куртку. А если еще и квартира перейдет в мое распоряжение, то… То тогда потом не очень-то и нужен мне будет Ленчик с его миллионами. Квартирка-то немалых денег стоит!

Вечером обязательно поговорю обо всем этом с Ленчиком. Чувствует сердце, не захочет он меня терять, все сделает так, как прошу. Кажется, заработаю я на его привязанности ко мне весьма неплохо. Слава Богу, и спасибо маме с папой, что родилась я такая красивенькая да пригоженькая, что мужики прилипают. Да еще какие мужики — при деньгах и с большими возможностями!

Стоп! А ведь есть еще один способ разжиться кругленькой суммой! Взять, например, и рассказать этой богатенькой тетке, которую Ленчик хочет облапошить, о его истинных намерениях. Все как есть рассказать! В обмен на приличное вознаграждение. А потом под шумок пойти к ее теперешнему муженьку, с которым она еще не развелась, да и тому поведать всю правду — и о планах жены, и о кознях ее любовника. И тоже скачать «бабки» за информацию. Вот только нехорошо получится по отношению к Ленчику, он ведь моего брата от верной тюрьмы спас. Да, да, нехорошо! Нельзя этого делать. Лучше потребовать от Ленчика гарантий его любви и верности на предстоящий год.

Все, заметано! Так и поступлю.

Лицо в зеркале

Вера Ивановна стоит у плиты. Дочка сладко спит. Василий Петрович — тоже. Он вчера задержался на работе. Пришел уставший. Пусть поспит.

Около шести утра Василий Петрович в шлепанцах на босу ногу заходит на кухню. Слегка одутловатое его лицо выражает беспокойство.

— Слушай, — говорит он Вере Ивановне, — что-то я вчера слишком устал. Много вопросов пришлось решать. Ох, устал!

— Стареешь, Вася!

— Ну, спасибо! Успокоила.

Жена обнимает его за шею. Нежно целует в подбородок. Жмется к груди.

— Золото мое, — произносит Василий Петрович, обнимая Веру Ивановну.

Сегодня у Василия Петровича опять будет много дел. А впрочем, когда их у него было мало? Ну что же, на то он и директор предприятия.

— Плохо работаем, — говорит он, улыбаясь жене.

— А что так?

— Проблемы. Сборочный цех подводит. Хлопцы, конечно, не виноваты. Не хватает деталей. Их производят только за рубежом, отечественных пока нет.

Вера Ивановна ставит на стол тарелку с яичницей.

— Поешь, Вася.

— Угу… И в механическом не все в порядке… Жалко людей. Получают копейки.

— Ты виноват?

— В принципе — нет. Но я директор. Хозяева предприятия — у них почти семьдесят процентов акций — мной недовольны…

— Могут выгнать тебя?

— Пошли они! Если что — через дорогу в АТП, к Федору Михайловичу пойду. Хоть слесарем. Я работы не боюсь.

Вера Ивановна режет хлеб, подает мужу румяную корочку — он любит.

— Вчера вызывали меня в школу, — говорит она. — Игорек стекло в классе разбил. Отдала пятьсот гривен.

— Я тоже в детстве частенько бил стекла. В основном, из рогатки…

Василий Петрович медленно жует, запивает водой. Он всегда, когда ест, много пьет воды.

— Вера! — вдруг зовет он.

— А?

— Иди сюда. Сядь мне на колени!

Вера Ивановна улыбается.

— Что это с тобой?

— Помнишь, семнадцать лет назад, наши посиделки у Днепра?

— Помню.

— Ты всегда сидела у меня на коленях.

— Вспомнил! — смеется Вера Ивановна, но идет, садится к мужу на колени. Он закрывает глаза.

— Я люблю тебя!

— Я тебя тоже!

Сидят. Обнимаются. И смеются.

Василий Петрович надевает белую рубашку. Завязывает галстук. Машина уже пятнадцать минут стоит под подъездом.

Он на работе.

— Здравствуйте, Василий Петрович! — секретарша Света сегодня особенно хороша. Серый свитер обтягивает ее ладную талию, грудь. Губы — бантик. Ох, эти губы!

— Здравствуй, девочка! — приветливо улыбается Василий Петрович. Он всегда так говорит. — Как дела?

— Хорошо!

— Еще бы! Если бы у меня были такие ноги, как у тебя, то я жил бы, поживал и горя не знал.

— Вы все шутите…

Пышные алые губы секретарши просто завораживают Василия Петровича. Ему трудно отвести от них взгляд.

Кабинет. Высокое удобное кресло вращается туда-сюда. Телефоны — один, второй, третий… Василий Петрович снимает трубку с оранжевого аппарата.

— Механический? Какого черта идет брак?

Начальник цеха, заикаясь, что-то мямлит.

— Втулки — совсем ни в дугу. В чем дело?

— Заготовки это… надо бы получше закаливать…

— Ну, так организуй, проконтролируй! Это ведь твоя прямая обязанность. Ладно! Налаживай процесс!

Василий Петрович бросает трубку на рычаг аппарата. Нет, сегодня совещание он не будет проводить. К чему? И что это дает? Нечего разводить болтологию.

Ну что? Может, поехать к Ирине? Да, надо ее навестить. Хочется.

— Светочка! — говорит Василий Петрович секретарше, зашедшей в кабинет на его вызов кнопкой, что на краешке стола. — Машину! Скажи Петьке, едем недалеко.

— Сейчас! — секретарша, одарив директора кокетливой улыбочкой, виляя красивым задом, удаляется.

— Вот ведьма! — Василий Петрович ухмыляется. — Нет, ее определенно нужно сделать своей любовницей. Ненадолго, конечно, только на некоторое время. Хотя… В общем, будет видно. Займемся этим завтра же. Удачный экземпляр, такой грех пропустить!

Василий Петрович чешет затылок: так, сейчас — к Ирине. Потом, часу в одиннадцатом, нужно решить вопрос о токарном станке с ЧПУ для сборочного. Затем поговорить с начальником цеха гальваники. Его пьянки уже достали. Правда, специалист и организатор он отменный. Что еще? В горисполком надо, на ферросплавный завод, позвонить в Павлоград матери… Потом? Опять к Ирине. Да! Вере можно сказать: очередная командировка. Она к ним привыкла.

Вечером у Василия Петровича начинается вторая жизнь.

Он сидит на кухне, подперев кулаком подбородок, читает газету.

Ирина готовит отбивные. Она в голубом халатике и белых носочках с красной вышивкой. Ей 26 лет. Молодая, наивная. Ни родителей у нее, ни детей. Вольна, как воробей. Василий Петрович знает: Ирина его любит. Не за деньги, а просто как мужика. Почему? Трудно сказать. Впервые два года назад он увидел ее в цехе гальваники с метлой. Директор поразился ее по-детски наивному взгляду, улыбке — доброй, преданной, лишенной всякого дамского лукавства, всякой игривости. И глазам — грустным, печальным, как у человека, полностью утратившего оптимизм, желание жить. В серых с поволокой глазах Ирины и сейчас многое можно увидеть — смятение, боль, тоску и даже безысходность. В душе у этой молодой женщины всего этого, конечно, нет. Просто такие глаза. Но Василий Петрович избегает ее взгляда. Он прожигает душу, заставляет трепетать сердце.

— Иришка! — зовет он, отрываясь от чтива. — Поцелуй меня.

Ирина подходит, обнимает его за шею. И целует в губы нежно, как мать дитя. Его это пьянит. И всегда пьянило. Только поэтому Василий Петрович так долго довольствуется Ириной, раньше он менял любовниц часто, через полгода, от силы — через год.

— Солнышко! Милая! — директор усаживает ее себе на колени. Гладит пышные волосы, затем целует в шею. — Как ты хорошо пахнешь! Какая ты вся пушистая, бархатная!

— Василий Петрович, ты так редко стал приезжать, — вздыхая, замечает Ирина, стыдливо наклонив голову.

— Ты же знаешь, дела. Закрутился совсем.

— Понимаю… Но мне так одиноко. Приезжай чаще, ладно?

— Хорошо, постараюсь.

Утро. Василий Петрович на работе. Первым делом звонит домой.

— Верочка, только что приехал, был в Днепропетровске. Как вы там?

Вера Ивановна рассказывает.

— А я тебе подарок привез. Золотые сережки. Случайно увидел в магазине — понравились. Вот и купил.

— Ой, какой ты у меня внимательный, какой замечательный! — воркует супруга. — Сейчас и я схожу в магазин и что-нибудь куплю тебе в подарок. Хочешь пару новых галстуков? Я недавно видела такие красивые и не очень яркие, как ты любишь.

— Купи! — соглашается Василий Петрович. — Они не помешают.

Совещание.

Утренний кофе.

Пухлые, призывные уста Светланы. Она стоит в кабинете и объясняет Василию Петровичу, что начальник гальванического цеха не вышел на работу, потому как заболел. Его жена звонила.

Василий Петрович не слушает. Он поднимается с кресла, не раздумывая, подходит к секретарше, обнимает за плечи, с улыбкой заглядывает в глаза.

Светлана оторопело смотрит на директора,

Он нежно целует ее в губы. Затем, оторвавшись от девушки, направляется к двери. Щелкает замок.

— Иди сюда, котенок! Секретарша в недоумении, Но покорно идет.

— Что вы хотите, Василий Петрович? — спрашивает она смиренно, не поднимая глаз. — Я ведь замужем…

— Я знаю.

Господи, какие у нее губы!

Ну вот. Кажется, у Василия Петровича теперь будет две любовницы. Нормально. У порядочных директоров их и по десятку бывает. Сдюжим! Еще есть порох в пороховницах.

После обеда Василий Петрович едет на квартиру, что на окраине. Он купил ее недавно тайно от жены и от всех остальных. Только Петька — водитель — знает об этом. Но он — могила.

Здесь Василий Петрович отдыхает душой. Здесь он может услышать себя. Здесь нет житейской суеты, нет проблем. Только покой.

Эта двухкомнатная квартира — третья жизнь Василия Петровича, и, пожалуй, — главная.

Он стоит посреди комнаты, курит и пытается ни о чем не думать. Тишина. Затем Василий Петрович садится в кресло, наливает себе рюмочку коньяку. Наверное, нужно сварить кофе. Сварим…

Вечер. Опять служебный кабинет. Василию Петровичу совсем не хочется домой. Сегодня его не тянет ни к родному очагу, ни к Ирине. Он звонит Вере Ивановне, врет, что опять приходится ехать в Днепропетровск. Говорит, что его вызывают утром к губернатору. Вера Ивановна тяжело вздыхает, интересуется, обедал ли он и поужинает ли.

Василий Петрович едет в свою квартиру. Выйдя из машины и махнув на прощанье Петьке, он замечает молодую женщину. Она вся в слезах, вид у нее крайне жалкий.

— Что с вами? Что стряслось? Женщина вытирает слезы.

— Понимаете, приехала из Мелитополя к тете. Не предупредила, а она, оказывается, поехала к сестре в Мариуполь. А у меня сперли сумочку — все деньги, паспорт…

Василий Петрович сочувственно кивает:

— Идемте!

— Куда?

— Ко мне. Не бойтесь, я не опасный. А завтра я отправлю вас домой.

У женщины нет выхода, помявшись, она идет. Да и вид у мужика приличный, на бандита он не похож, вроде как порядочный.

Они вместе готовят ужин — лепят пельмени. И разговаривают.

— Вы замужем?

— Была. Развелись.

— Понятно! А дети?

— Нет.

Потом они пьют коньяк, едят пельмени и весело беседуют. Женщине Василий Петрович определенно понравился. У него интуиция на этот счет работает безотказно. И ему нравится женщина. Стройная, сероглазая блондиночка.

— Простите, я даже не спросил, как вас зовут, — спохватившись, произносит директор.

Она смахивает прядь волос со лба, тихо отвечает:

— Надя. А как вас зовут?

— Василий.

— Вы добрый человек, Василий.

— Не знаю. Может быть…

Как-то само собой получилось — они легли в одну кровать.

Боже, какая она, эта Надя, прекрасная дама! Как пахнут ее волосы. А грудь! Ее хочется целовать и целовать, не отрываясь.

Утром Василий Петрович вызывает Петьку.

— Отвези эту красавицу в Мелитополь.

Порывшись в бумажнике, протягивает Наде три пятисотенные купюры.

— Возьми, ты же без гроша.

— Нет, нет, — смущается Надя. — Получается, что ты мне платишь. А я ведь не проститутка!

— Причем тут это? Возьми! И когда приедешь в следующий раз к тетке, обязательно позвони мне.

Он целует ее, нисколько не стесняясь Петьки. Сажает в машину, захлопывает дверцу.

— Счастливо!

— Спасибо, Васенька! Спасибо тебе!

— Не за что.

Через пару часов Василий Петрович едет домой. Сегодня воскресенье, и на предприятии делать нечего.

— Ну, как там у губернатора? Ругал?

Василий Петрович нежно обнимает жену.

— Нет. Все в порядке. Прости, очень хочу спать.

— Хоть перекуси!

— Я ел, спасибо.

Да, с женщинами Василию Петровичу очень повезло. Жена — красавица, заботливая, верная и надежная. Ирина — вообще чудо, за ее преданный взгляд любой мужик, не раздумывая, отдал бы дьяволу душу, Света — настоящий клад, другой такой не сыщешь… Да и Надя прелестна. Только она — лишь эпизод, маленькое приключение в его, Василия Петровича, жизни.

У него уже закрывались глаза, как вдруг в прихожей раздался телефонный звонок.

— Вася, тебя! — зовет Вера Ивановна. У нее виноватый вид, она смущенно улыбается. — Я не могла тебя не позвать, это твой приятель Алейник.

— Да, да, Алейнику нельзя отказывать, — вздыхает Василий Петрович. — Он нужный человек. — И уже в трубку: — Привет Толик! Что у тебя?

— Нужно встретиться! Есть разговор, — гундосит Алейник в трубку.

— Нужно, так встретимся! Когда?

— Желательно бы, Васек, прямо сейчас!

— Шутишь? Может, лучше завтра с утреца?

— Нет, нет, сейчас! У меня ведь сегодня праздник. Исполняется аккурат десять лет, как я основал свою фирму.

Что делать? Ради Алейника, человека, располагающего полезными связями, имеющего влиятельнейших знакомых, можно пожертвовать не только вечерним отдыхом.

— Коли так, то я готов, — вздыхает Василий Петрович.

— Тогда я высылаю за тобой машину, — удовлетворённо гундосит Анатолий. — Одевайся и спускайся вниз. К подъезду подкатит мой джип.

— Понял!

— Мне придется ехать, — говорит Василий Петрович супруге, которая стоит рядом и вопросительно смотрит на него. — Необходимо решить кое-какие неотложные дела.

Через пятнадцать минут Василий Петрович уже мчит в машине по улицам города.

Праздновать юбилейчик или попросту гужбанить, как называет Алейник пьяные оргии, они по обыкновению едут к нему на дачу.

В особняке, кроме трёх кряжистых амбалов, ещё никого нет.

— А где же девочки? — разочарованно спрашивает Игорь Кириллович, хозяин одного из городских таксопарков, — лепший приятель Анатолия.

— Их привезут через полчаса, — сообщает Алейник, взглянув на наручные часы, инкрустированные янтарём. — А мы давайте пока попарим косточки, а то потом будет не до этого.

Втроем они завалились в сауну, испив перед этим по бокалу пенистого пива.

— Мужиков, кроме нас с вами, не будет, — объясняет расклад Анатолий, распустив своё брюхо на полке. — А вот тёлок… Сейчас прикину, — он стал загибать толстые, короткие пальцы, унизанные перстнями. — Оля, Зоя, Маша, Тамара, Аня, Валя, вторая Валя… Как видите, семеро получается. Я их всех вот только на прошлой неделе принял на работу, необъезженные ещё. Сейчас они считаются чем-то вроде секретарш, но должности им я пока только придумываю. Нужно же как-то оформить, чтобы девчатам трудовой стаж набегал.

Выслушав тираду Алейника, Василий Петрович с Игорем Кирилловичем переглядываются: во даёт мужик!

— Слушай, да тебе нужно премию дать, как лучшему работодателю, — иронически замечает таксовладелец. — У тебя теперь секретарей больше, чем у дворового собаки блох!

Услыхав эти слова, Василий Петрович не выдерживает, начинает ржать, как конь, громко и от души. Его давно на это дело подмывало. Хлопая себя по коленям, смеется и Игорь Кириллович. А за ним разразился хохотом и сам Алейник.

— Секретарша у меня одна, — успокоившись, поясняет он. — Машка. А должности остальным я скоро определю. Дело, братцы, нехитрое, верно?

— Вася, ты молоток! — хвалит хозяина дачи таксовладелец и, потягиваясь, интересуется: — Так ты нам в натуре своих секретарш покажешь? Или будешь только рассказывать, какие они распрекрасные?

— Так они же и будут с нами, все семеро! Я ж говорю, — рапортует Алейник и, оторвав свою тушу от полки, командует: — Братаны, хватит париться! Нас там давно поджидают девочки, водка и шашлыки. Вперед и с песней!

Девочки и впрямь оказываются очаровашками. Нисколько не жеманясь и не ломаясь, они рассаживаются за накрытым столом, стоящим у самой кромки бассейна, наполненного голубой, искристой водой. Василий Петрович и Игорь Кириллович смотрят на них с одобрением.

— Что скажете о моих работницах? — в открытую интересуется Алейник, кивая в сторону своих барышень. — Есть у меня вкус?

— Есть, Анатолий Борисович! Ох, есть! — смеется Игорь Кириллович.

В обществе лучших производственниц Алейника вечер и полночи пролетают, будто один час. Водитель привозит Василия Петровича домой только под утро.

Кое-как добравшись до дивана в гостиной, он падает, как подкошенный.

А утром обнаруживает, что проспал, и Вера Ивановна уже ушла на работу. Первым делом бредет на кухню выпить рюмочку коньяку и чашку рассола — он всегда стоит наготове в холодильнике. Потом, приводя себя в порядок, с ужасом видит на себе множество засосов и пятен от губной помады.

Через час директор сидит за столом в своем кабинете, курит и пьет приготовленный Светланой кофе. Поводов для беспокойства у Василия Петровича сегодня как будто не должно быть. Дела на заводе пошли лучше. Сборочный подтянулся — комплектующие, наконец, пришли, механический работает без брака. В гальваническом, как всегда, порядок. В остальных цехах тоже все нормально.

Нужно бы наведаться к Ирине. Соскучился. Не был у нее уже три дня. Значит, вперед!

— Петя, подъезжай к подъезду! — говорит Василий Петрович в телефонную трубку и, не слушая ответа, бросает ее на рычаг аппарата.

В машине директор размышляет. О себе, о работе, о своих женщинах.

Да, в жизни нынче полный штиль. Все хорошо. Да, да, все хорошо, все просто отлично. Он несколько раз повторяет в уме эти слова, но они до него не доходят. Что-то мутит, бередит душу. Что? Василий Петрович этого не может понять. Пытается, но не может. Ему становится не по себе.

Он просит Петьку остановиться.

— Езжай назад. Дальше я пойду пешком.

Директор медленно шагает по мосту.

— Стоять!

Резкий окрик застал Василия Петровича врасплох. Его даже передернуло. Старший лейтенант полиции, явно хмельной, подходит к нему.

— Так, попался! Это ты украл вчера кусок феррохрома на заводе? Прыткий! Я гнался, гнался, не догнал. Но теперь не уйдешь, сволочь!

Старлей достает из кобуры пистолет.

— Пошли в отделение! И не вздумай бежать. Пристрелю!

— Ты что, дурак? Я же директор завода металлоизделий, разве не узнаешь?

— Молчать!

Василий Петрович больше не пытается что-то объяснить — что говорить с пьяным? Он поворачивается и, не проронив ни слова, бредет по пустынному мосту. Дуло пистолета упирается ему в затылок.

Василий Петрович молча идет. Потом останавливается.

— Так ты будешь стрелять, товарищ старший лейтенант?

Старлей пыхтит, ему муторно, его тошнит. Пистолет он уже давно спрятал в кобуру.

— Угостишь мента, — отвечает, — отпущу!

— Конечно! Чего ж не угостить?

За мостом — кафе. Василий Петрович берет бутылку на двоих, две дольки лимона.

Старлей пьет и тухнет на глазах. Василий Петрович звонит по мобильному телефону. Через несколько минут подъезжает Петька.

— У него в кармане удостоверение, — кивает директор на полицейского. — Посмотри, как фамилия. Позвони в райотдел, узнай адрес. Отвезешь домой. А я пошел к…

Василий Петрович вдруг замолкает. Ему явственно кажется, что он жалеет о… О чем? О том, что старлей его не пристрелил? Об этом? Ну да, что ему стоило нажать на спусковой крючок? Раз — и все кончено.

Опомнившись, директор трясет немного хмельной головой. Господи, что за бредовые мысли? Как они появились? Как могли возникнуть? И почему так тоскливо на душе? Почему так плохо, будто похоронил кого-то из самых близких, самых дорогих сердцу людей? С чего бы это?

Ирина встречает его у порога. Глаза у нее, как всегда, полны печали и скорби. Есть в них и еще что-то. Что именно? Отчаяние? Но откуда ему взяться? Василий Петрович ласково обнимает ее, целует.

— Малышка! Я так соскучился!

— И я… очень…

Ее голос звучит приглушенно немного не так, как обычно. Губы горячие и сухие. Как у тяжелобольной.

— Скажи, ты хоть немного любишь меня? Хоть немного дорожишь мной? — спрашивает Ирина тихо.

— А ты сомневаешься? — в свою очередь интересуется директор.

— Сомневаюсь… немного, — признается она, опустив свои прекрасные глаза.

— Что ты, глупенькая! — успокаивает Василий Петрович. — Разве ж я приезжал бы к тебе, если б ты мне была не нужна? Подумай?

— Подумаю…

Утром директор уходит, пообещав появиться в обед. «Не подведу на сей раз, — думает он. — Обязательно приеду к обеду, пусть хоть потоп! Нельзя так часто огорчать Ирину, она и так сама не своя».

Двенадцать двадцать. Василий Петрович у подъезда Ирининой девятиэтажки. Толпа народу. Полицейский «Ланос». Под стеной чье-то тело, прикрытое мешковиной.

— Что случилось?

— Девочка с крыши спрыгнула, — бабушка в льняном платке вытирает глаза.

Из-под мешковины выглядывают ноги самоубийцы. Белые носки с красной вышивкой.

Директор отворачивается и идет к подъезду.

Стоп! Белые носки с вышивкой! Василий Петрович почти подбегает к трупу, рывком отбрасывает мешковину… Он не ошибся.

— О Боже!

Пошатываясь, на ватных ногах, Василий Петрович поднимается в квартиру Ирины. Здесь, как всегда, чисто и уютно. Ощущение такое, вроде хозяйка только что вышла — на минутку — и сейчас возвратится.

— Господи! Господи! Ну почему?!

Директор, как подкошенный, падает в велюровое кресло и закрывает лицо руками. Как теперь жить — он не понимает.

— Что тебя толкнуло на это, девочка? Разве я тебя не любил?! Я же только и жил что тобой! Зачем ты со мной так жестоко поступила?

Василий Петрович долго сидит, вперив взгляд в никуда.

Улица. Труп все еще под стеной дома. Люди. Галдеж.

Василий Петрович бредет, сам не понимая куда. Ну почему, почему тогда старлей не выстрелил? Почему?! Вот сволочь!

На работе в тот день директор уже не появляется. И дома тоже. Он лежит на диване в своей двухкомнатной квартирке. Лежит, не шевелясь, словно мертвый. Выплакаться бы. Но слез нет.

На другой день Василий Петрович сидит в своем кабинете — осунувшийся, понурый, почерневший лицом. Смотрит в пол. Светлана что-то звонко тараторит. Директор ничего не слышит.

— Обними меня, прижми к груди, — вдруг приказывает он секретарше. — Крепко, крепко! Слышишь?

Светлана глупо ухмыляется. Что это с шефом? Но подходит, обнимает за шею.

— Дверь не закрыта…

— Плевать! — рявкает он надорванным голосом. — Ты нужна мне сейчас не как женщина. Ты нужна мне как мать.

Секретарша стискивает его шею крепче. И только теперь по небритым щекам директора начинают катиться слезы — крупные, как горошины, и мутные, словно болотная жижа.

Василий Петрович появляется дома намного раньше обычного. Только три пополудни. Он сидит за столом на кухне, молча склонившись над тарелкой гречневого супа со свининой, его любимого супа, и не ест. Он тупо смотрит в пространство. Через полчаса, отбросив ложку, поднимается.

— Ты куда, Васенька? — взгляд Веры Ивановны полон тревоги и жалости. С мужем явно что-то не так. Опять, наверное, ругали. Бедный, как он постарел, как увял буквально за сутки!

— Я — на крышу, — почему-то шепотом объясняет Василий Петрович. — Там у нас с тарелкой», с антенной что-то не так. Посмотрю.

Холодный ветер бьет в грудь, обжигает лицо. Стоит директор на краю крыши у хлипкой оградки. Он смотрит не вниз, он смотрит в небо. Вот так, видимо, стояла и Ирина. Бедное, несчастное создание, обделенное судьбой!

Василию Петровичу хочется, так хочется сделать шаг. Шаг в вечный покой, шаг в небытие, шаг к блаженству. Вечному блаженству. Василию Петровичу хочется убежать от своих мыслей, от своего невыносимого чувства вины, от самого себя. Но можно ли так поступить, разумно ли? Люди ведь не поймут. Осудят ведь. Скажут, рехнулся, дурак набитый, с жиру сбесился.

— Вася! Васенька! Что с тобой? Тебе плохо? — Вера Ивановна в одном халатике стоит подле него. Ей, конечно, холодно. На улице — осень.

— Ты зачем пришла? — спрашивает Василий Петрович, прикрывая полой пиджака плечи жены.

— Подумала, что тебе нужно помочь, — в ее глазах неподдельный страх, почти ужас.

— Идем домой…

— Идем, Васенька! Обнявшись, они медленно бредут по крыше.

Где-то гудят провода, свистит ветер. По небу плывут свинцово-серые облака.

Жизнь продолжается…

В прихожей своей квартиры директор останавливается перед большим зеркалом в деревянной оправе. И долго всматривается в свое изображение. Вот оно, его лицо — с крупными морщинами на лбу, мелкими — у потухших глаз. Губы скривлены то ли в презрительной, то ли в ироничной, то ли в горестной улыбке. Широкий нос подергивается. Губы плотно сжаты, так плотно, что даже посинели.

— Нет! — произносит Василий Петрович вслух. — Лицо хорошего человека не может быть таким. Не может! Это лицо негодяя… Мое лицо!

Вера Ивановна стоит рядом, вжавшись спиной в стену, и боится даже вздохнуть. Господи, что же происходит с мужем? Нет, ему нужно немедленно уходить с поста директора. Будь он проклят, этот пост, коль делает такое с человеком! И без директорства можно прекрасно жить. Живут же люди…

Из карих глаз женщины тонкими струйками текут слезы.

Из бесцветных узких глаз Василия Петровича — тоже. И эти слезы преображают его лицо. Оно становится уродливым и зловещим, как у палача, понюхавшего крепкого табака.

— Боже мой! Боже мой! Верочка, как мне жить? — стонет директор. И, всхлипнув, переходит на визг: — Скажи мне, скажи, как мне дальше жить?! Как жить, если совсем невмоготу?

Супруга бросается к нему, виснет на шее. И горячо шепчет:

— Все образуется, Васенька! Вот увидишь, все встанет на свои места. Все будет хорошо!

— Нет! — твердо говорит Василий Петрович. И тычет трясущимся пальцем себе в грудь: — Вот здесь уже никогда не будет покоя. Вот здесь!

— Будет, Васенька, будет, милый! — обещает Вера Ивановна.

Но он упрямо трясет лысеющей головой.

— Нет, не будет! Я знаю точно…

Весь остаток дня и вечер жена уговаривает Василия Петровича успокоиться и ничего не принимать близко к сердцу. Убаюканный ласковыми речами, он наконец засыпает в ее объятиях.

Вера Ивановна с любовью смотрит на спящего супруга. Какой он красивый, какой солидный, какой импозантный! Пусть поспит, касатик, пусть отдохнет от трудов праведных. Намаялся ведь. А завтра опять на работу, опять в этот проклятый бедлам, где все на нервах да на нервах. Тяжелая ноша у Василия Петровича на плечах, ох, тяжелая. Как бы его уговорить бросить ее? Зачем ее тянуть? Зачем портить здоровье, укорачивать себе жизнь? Ради чего?

Осторожно поцеловав мужа в посеревшую щеку, Вера Ивановна кладет свою маленькую, аккуратную головку рядом с его большой головой и закрывает глаза. Ей так уютно и комфортно подле Василия Петровича, такого прекрасного семьянина, надежного и заботливого мужчины, добрейшего, честнейшего из человеков…

Норовистая машинерия

Однажды угораздило учителя пения Костика Мороза втюриться по уши в одну молодую особу женского пола Люсечку Кукушкину. Девочка она была действительно красивая и фигуристая, известные части ее тела так и притягивали взоры парней, мужчин и дедушек. Люсечке очень нравилось такое внимание со стороны сильного пола, но, будучи девочкой умненькой и разборчивой в связях, она неохотно шла на контакт. Отбривала ухажеров резко, но, так сказать, не бесповоротно, то есть как бы давала шанс.

Дала Люсечка такой шанс и Костику Морозу. Когда он в очередной раз подошел к ней в кафе (Люсечка работала там администратором зала) и стал что-то лепетать о ее неземной красоте, она сказала ему так:

— Константин Иванович, вы хоть и холостой мужчина, однако не очень подходите мне в бойфренды, а, тем более, — в мужья. Потому как старше меня почти на двадцать лет. Но я, пожалуй, еще подумала бы, будь вы человеком зажиточным, при деньгах.

— А я зажиточный! — соврал Костик. — Весьма таки зажиточный.

— Ну, Константин Иванович, зачем вы пургу гоните? Разве я не вижу, какой вы богач, по вашему прикиду? — мягко улыбнулась Люсечка.

— Да я одеваюсь так для прикола! — пылко возразил Мороз. — Люблю ходить в старомодной и дешевой одежде. Чтобы не выделяться.

Люсечка смерила его критическим, оценивающим взглядом с головы до пят и хмуро заметила:

— Не хотите выделяться, говорите? Но вы как раз и выделяетесь своей убогостью и безвкусицей. Ну, что это за жених — в заеложенных штанах, стоптанных башмаках и дедовском картузе?! Так ходят только клоуны на арене цирка!

— Да я могу и переодеться! — бросил в сердцах оторопевший Костик. — У меня и костюмы, и кофта модная есть…

— Ладно! — остановила его Кукушкина. — Подъедете сюда на машине, тогда и поговорим. Да не та «Таврии» или «Москвиче», а, как минимум, на «Ланосе». А еще лучше — на «Опеле»!

Костик и рта не успел открыть, чтобы что-то сказать, как Люсечка, крутнувшись на высоченных шпильках, исчезла в подсобном помещении кафе.

В большой задумчивости, растерянности и печали вышел Костик из этой точки общественного питания. В его голове с быстротой молний проносились разные мысли.

Дома он брякнул старенькой пенсионерке-матушке:

— Мама, если вы хотите дождаться внуков, дайте совет!

— Какой совет, сыночек? — спросила старушка с надеждой в голосе — ей давно уже, очень давно хотелось подержать на руках внука или внучку.

— Как мне обзавестись «Опелем»? — выдал Костик, присаживаясь на покрытый пылью футляр аккордеона, стоявший в углу гостиной их двухкомнатной «хрущевки».

— Каким еще опером? — округлила подслеповатые глаза старушка.

— Да не опером, а «Опелем»! — раздосадовано поправил Костик и, нервно теребя пуговичку на своей пестрой кацавейке, пояснил: — «Опель», мама, это машина такая заграничная.

— Боже мой! Машина! — всплеснула руками матушка. — Да за какие шиши ее брать? У нас и на картошку-то не всегда денег хватает.

— Мама! — вскричал Костик. — «Опель» — это вопрос жизни и смерти!

— Как так, сынок? — ужаснулась старушка. — Что ты такое говоришь?

Мороз тяжко вздохнул, вскочил и забегал по комнате вокруг стола.

— Люсечка, ну та, о которой я тебе рассказывал, может вполне реально стать моей женой, — затараторил он. — Но для этого мне необходимо обзавестись иномаркой.

Долго говорили в тот вечер мать с сыном и, в конце концов, нашли решение: поменять свой заброшенный дачный участок на легковой автомобиль.

— В общем, сынок, давай в газету объявление, — подытожила беседу старушка. — Авось, повезет.

Прежде чем это сделать, Костик на следующее утро на перекладных отправился за город — на свою дачу. Они не были там с матерью года три, и нужно было посмотреть, на месте ли будка.

Все было в порядке. Ржавая металлическая коробчонка гордо возвышалась над бурьянами.

В тот же день Мороз отнес объявление в городскую рекламно-информационную газету.

Случилось чудо: вскоре в квартире раздался телефонный звонок.

— Это вы меняете дачный участок на автомобиль? — спросил хриплый мужской голос.

— Мы, мы! — радостно подтвердила мать Костика.

— А какой размер участка? — поинтересовался звонящий. — И где он точно находится?

— Двенадцать соток! — не без гордости ответила старушка. — А находится он, милок, в Марьиной Роще, почти на берегу Днепра.

— Пойдет! — крякнул мужчина на другом конце провода. — Где вы живете, я к вам сейчас подъеду.

Иномарка оказалась не «Опелем», а «Фордом», и лет ему было не намного меньше, чем матери Костика, но выбора, так сказать, не существовало, и обмен состоялся.

Мороз от радости и сладостных предчувствий почти что потерял рассудок. Целый день он драил свое драгоценное приобретение, натирал его пошарпанный и гнутый кузов до блеска. А когда с помощью соседа дяди Васи завел машину, то даже затянул во всю мощь легких арию Ратмира из оперы «Руслан и Людмила».

Водительских прав у Костика, конечно, не было, и быть не могло, но это его не смущало. Попрактиковавшись у дяди Васи трогаться с места и переключать передачи, Мороз проехал метров пятнадцать — от своего дома к углу соседнего.

— Водить машину — дело не хитрое! — с оптимизмом заявил он соседу и, вручив ему бутылку водки, отпустил восвояси.

Прежде чем предстать пред ясные очи Люсечки, млеющий от умиления учитель пения два часа приводил себя в порядок. Крутился перед зеркалом, примерял все свои три рубашки, до блеска натирал единственные туфли, купленные еще во времена его студенческой молодости, расчесывал свои седеющие и изрядно поредевшие кудри.

Наконец все приготовления были окончены. Костик еще раз критически оглядел себя в зеркале и, чмокнув счастливую мать, выскочил на улицу. Через мгновенье, как разъяренный бык, взревел мотор «Форда».

Мороз доехал только до первого перекрестка… Там незадачливый горе-водитель растерялся и, не справившись с управлением норовистой иномарки, зацепил «Газель», потом «Шкоду-Октавию», а затем наехал на опору светофора.

С долгами бедный учитель пения рассчитывался больше двух лет. За это время Люсечка Кукушкина выскочила замуж и уехала с супругом в другую местность.

Костик тоже потом с горя женился. На своей коллеге — учительнице младших классов Зое Христофоровне.

Вот такая невеселая история…

Ксюшечка, которой не везет

Ксюшечка женщина красивая и, можно сказать, неотразимая, но ей жутко не везет. Причем, не везет так сильно, хоть плачь. Мужчины подолгу не задерживаются возле нее: или отчего-то сбегают, или приходится самой от них уходить.

Ксюшечка, давно и страстно желает обзавестись супругом и устроить свою жизнь, как положено любой нормальной женщине. Сколько бессонных ночей провела Ксюшечка в обнимку с подушкой, мечтая о том, как она станет жить в браке с положительным во всех отношениях человеком, как организует их быт, как обустроит домашний очаг и окружит супруга любовью и достойным попечением…

Попадались, попадались Ксюшечке надежные, благополучные мужчинки, да вот беда — через неделю-другую они куда-то испарялись. Или их уводили завистливые и коварные подруги…

Почему же не везет этой неотразимой даме, коей безо всякого сомнения является Ксюшечка, да еще и не везет регулярно? Знамо дело: судьба такая — злая, жестокая и несправедливая. Она не благоволит достойным. А почему-то только тем, кто того не заслуживает. Например, подруге Ксюшечке Насте, которая отхватила себе муженька — будь здоров: при квартире, при мотоцикле, при должности, в меру упитанного и почти всегда трезвого. Можно сказать, что Настя увела его прямо из-под носа Ксюшечки. Он, парнишка этот по имени Николка, предназначался же именно ей. Она ведь первая с ним познакомилась. Дело, кстати, было в районной прокуратуре, куда ее вызвали: Ксюшечка должна была рассказать следователю, как ее пьяный сосед — Толик Бомба — избивал в подъезде отца участкового Димки Стояна — Сан Саныча, чему она стала случайной свидетельницей. Парнишка, которого увела бесстыжая Настя, тоже был вызван в прокуратуру и давал показания по какому-то уголовному делу. Ожидая приема у двери следователя, они и познакомились. Разговорились о житье-бытье. Ксюшечка сразу поняла, что Николка — человек умный, толковый и очень порядочный. Он так здраво рассуждал о семейной жизни, выказал такое тончайшее понимание женской души… Сначала к следователю вызвали Ксюшечку и, учинив небольшой допрос и записав показания, отпустили. Потом была очередь Николки. Он вышел из прокуратуры через пару часов — его отпустили, взяв подписку о невыезде. Ксюшечка ждала его на крылечке.

Они потом долго сидели в кафе. Пили пиво, «Лонгер», «Шейк» и другие слабоалкогольные напитки. И только уже в конце этих посиделок Николка позволил себе немного выпить водки — уж очень тревожно было у него на душе…

До поздней ночи гуляли они затем по улицам города и говорили, говорили… Ксюшечка узнала, что Николка работает мастером-наладчиком на швейной фабрике, что он был дважды неудачно женат, платит алименты на троих детей. А еще о том, что он очень душевный и ласковый человек, которого незаслуженно притесняет начальство и которого оговорили злые люди, дескать, он ворует на фабрике костюмную материю.

Вся в предчувствиях новой любви, преисполненная самых радужных надежд, возвратилась Ксюшечка ночью домой.

— Мамочка, кажется, я, наконец, встретила мужчину своей мечты! — выпалила она прямо с порога встревоженной матери.

— А кто он такой? — поинтересовалась та.

— Добрый человек! — сияя, пояснила дочь. — Характер имеет золотой. И мечтает о том же, что и я — о крепкой семье, о детишках, о верной любви.

— Он что же, сделал тебе предложение? — вздохнула мать, недовольно косясь на дочку.

— Ну что ты, маменька! — заулыбалась Ксюшечка. — Мы ведь только познакомились. Рано ему еще делать мне предложение. Нам надо хорошо узнать друг друга. Вот завтра, может, и попросит моей руки вместе с сердцем. А сегодня было еще некстати, сама понимаешь. Такие дела так быстро не делаются.

Мать только крякнула и ушла в свою комнату почивать.

А вскоре случилась эта беда… Ксюшечка сдуру взяла и познакомила Николку со своей подругой Настей. Та не растерялась, как-то сумела опутать парня, и уже через неделю повела его в загс подавать заявление о регистрации брака… А Ксюшечка осталось, как говорится, при бубновых интересах.

Плакала она да убивалась целую неделю…

Но Бог не обделил ее главным — красотой. Эту красоту вскоре заметил еще один мужчина — тоже положительный и толковый. Пожалуй, даже положительнее и толковее, чем Николка.

Мужчину звали Сигизмундом Несторовичем и был он весьма почтенным человеком. Работал таксистом, владел прекрасной «тачкой» — белой, как нетронутый снег, «Славутой», за которую, правда, еще предстояло выплатить бывшему хозяину добрую половину ее стоимости. И даже имел жилплощадь — времянку на тихой окраине города. Времянку, конечно, нельзя было назвать просторной — всего одна комната и пристройка (вроде, как веранда), зато здесь чувствовался уют. Сигизмунд Несторович прекрасно обставил свое жилье, в нем имелось все, начиная от утюга и заканчивая двухкомфорной электропечью «Сатурн». Зарабатывал новый Ксюшечкин кавалер довольно прилично. К тому же он не имел, как Николка, малых детей, которым надо было отстегивать «бабки» на содержание. Да и женат был всего один раз и то, как он объяснил, фиктивно.

Сигизмунд Несторович, которому, между прочим, исполнилось пятьдесят шесть лет, имел богатый жизненный опыт, что очень импонировало Ксюшечке, и тонкую поэтическую душу. Он целыми вечерами читал девушке стихи Сергея Есенина, потчевал морковным чаем с сухариками и вишневым вареньем и делился своим видением жизни. Ксюшечка просто млела от его внимания к своей персоне. Сигизмунд Несторович засыпал ее цветами и подарками. За две недели знакомства он преподнес ей флакон духов, губную помаду, шоколад «Аленушка» и книгу кулинарных рецептов, которая досталась ему в наследство от покойной тетки.

— Видишь, матушка, как он серьезно ко мне относится! — хвалилась дома довольная Ксюшечка. — Мы познакомились совсем недавно, а он уже так много сделал мне подарков. Значит, серьезно ко мне относится, значит, любит…

Мать только кивала головой в знак согласия да сокрушенно вздыхала.

Не смотря на двадцатидевятилетнюю разницу в возрасте, Сигизмунд Несторович вскоре сделал Ксюшечке предложение. Она с радостью его приняла и перебралась, так сказать, на постоянное место жительства к избраннику своего сердца.

Однако расписываться они пока не стали. Решили с полгодика пожить без регистрации брака, чтобы, значит, приглядеться друг к другу и попривыкнуть.

Поначалу Ксюшечка и Сигизмунд Несторович жили, как в сказке. Она ему готовила еду, стирала его носки и подштанники, а он подавал ей кофе в постель и всячески баловал — покупал разные вкусные продукты и модные носильные вещи. По настоянию сожителя девушка уволилась с автосервисной фирмы, где работала мойщицей легковых автомобилей, и перешла диспетчером в таксопарк. Денег у нее не прибавилось, зато появилось больше свободного времени, которое она с удовольствием проводила с Сигизмундом Несторовичем.

А потом… Потом появилась немолодая женщина — сварливая и недобрая — в зеленой косынке. Оказалось, что это и есть та фиктивная супруга Сигизмунда Несторовича.

— Ну-ка, мудак, выметайся из моей времянки, — гаркнула она и указала бывшему мужу на дверь. — И девку свою забирай. И чтобы духу здесь вашего больше не было!

— Как так?! — возмутилась Ксюшечка. — А кто вы тут такая, что нас выгоняете?

— Как это кто? — удивилась злая женщина в зеленой косынке. — Я хозяйка! А он — мудак ентот — мой квартирант.

— Квартирант? — удивилась в свою очередь Ксюшечка. И подскочила с вопросом к Сигизмунду Несторовичу: — Она правду говорит?

Тот лишь кивнул печально.

— И что мы будем делать дальше? — спросила девушка, когда за ними захлопнулась дверь времянки.

— Не знаю, — пожал плечами сожитель. — Может, к тебе жить пойдем?

Однако матушка Ксюшечки и на порог его не пустила.

— Стыдно, стыдно, человече, в таком возрасте своего угла не иметь! — кольнула она, как иголкой, укором Сигизмунда Несторовича, когда он предстал пред ее ясные очи с узелком в руках. А потом обратилась уже к дочери: — Зачем тебе этот старый хрыч, у которого даже жилплощади нет и пожитков никаких.

— У него, матушка, зато автомобиль легковой есть! — возразила Ксюшечка.

— Вот пусть в своем автомобиле и живет! — ответила мать и захлопнула перед носом Сигизмунда Несторовича дверь квартиры.

— Эх, матушка, испоганили вы мне жизнь! — всплакнула, было, дочь. Но потом опомнилась: — Вообще-то, вы правы, зачем мне муж такой?

Вскоре о своем неудавшемся замужестве Ксюшечка уж забывать стала, однако случилось осложнение — оказалось, что она беременна.

— Беги, ищи своего ухажера! — приказала мать. — Пусть он тебе денег на аборт даст.

Но Сигизмунд Несторович не дал. Из принципиальных соображений.

— Я противник детоубийства! — категорически заявил он.

Пришлось Ксюшечке самой выкручиваться.

Горевала она да убивалась. Но, слава Богу, судьба опять улыбнулась ей. Встретила девушка новую любовь. В образе магазинного грузчика Сереженьки — стройного да пригожего парня с голубыми, как вода в проруби, глазами.

О, это был очень сердечный человек! Он носил Ксюшечку на руках, пылинки с нее сдувал. Когда бывал трезвый. Но и хмельной не обижал — то бутылкой пива, случалось, угощал, то карамельками, а то однажды даже подарил флакон духов николаевской парфюмерной фабрики «Алые паруса». И вообще не скупой парень был. Часто приходил в гости и всегда не с пустыми руками — обязательно бутылка водки с ним, кусок колбасы и газированный напиток «Буратино».

Ксюшечке Сережка жутко нравился, но, конечно, соединить с ним свою судьбу она не могла, потому как у парня не было ни кола, ни двора, ни материальных сбережений. Он владел только парой штанов, клетчатой рубашкой да застиранной тельняшкой. А этого, понятное дело, для нормальной семейной жизни явно было недостаточно. Пришлось с ним, скрепя сердце, разрывать отношения.

После этого Ксюшечка длительное время оставалась одна — разочаровалась она в мужчинах, разуверилась в счастье и почти скатилась в депрессию. Но нашелся, нашелся таки человек, который вернул ее к жизни. Им оказался слесарь домоуправления Гоша Чижик — хлопец хоть и шебутной слегка, однако очень приятный в общении. Надо сказать, что он имел комнату в трехкомнатной квартире, где жил вместе со своим другом и коллегой Митькой Перевертнем, неплохую зарплату и приличный калым. Да еще и не пил много — только в меру и только по праздникам — не чаще двух-трех раз в неделю. В общем, подходил этот Гоша Ксюшечке по всем, так сказать, параметрам.

Они немного повстречались, а затем стали жить одним домом. И жили прекрасно. Правда, им несколько мешал Митька Перевертень, но только поначалу — вскоре его удалось спровадить. Он поселился в дежурке слесарей…

Ксюшечка уверена, что жили бы они и дальше благополучно и благопристойно, если бы не подруга-разлучница Ольга Лаптева. Как-то раз она, прознав, что Ксюшечкин сожитель квалифицированный слесарь-сантехник, попросила его починить кран у нее на кухне. Чижик подруге жены отказать не мог. Пошел чинить кран. Да так и остался у Лаптевой…

Ксюшечка от такого вероломства лучшей подруги чуть в постель не слегла. Но все-таки нашла в себе силы выстоять в этой житейской катастрофе и победить свою черную тоску. Опять перебралась к матери.

Сейчас Ксюшечка снова пребывает в поиске. Она уверена: ее счастье не за горами.

— Матушка, я обязательно обрету свою судьбу! — заявила она недавно. — Я заслужила награду небес. Я ведь столько пережила…

Мать поддерживает эту веру своей кровиночки.

— Бедное мое дитя, все у тебя в жизни образуется! — говорит она вдохновенно. — Встретишь ты на своем пути достойного себя человека и будешь жить с ним, как в раю. Иначе и быть не может! Господь каждому посылает шанс…

Ксюшечка с нетерпением ждет эту милость небес…

Полюби за любовь

Однажды я познакомился с женщиной, и она влюбилась в меня…

Случилось это в доме моего друга Николая. Эта женщина была родной сестрой его супруги. И звали ее Надеждой.

Я не знаю, влюбилась ли Надя в меня с первого взгляда или, может, влюблялась постепенно, как обычно влюбляются в мужчин женщины не первой молодости. Да это, собственно говоря, и не важно…

В тот день — день нашего знакомства — у моего друга был день рождения. Гостей на торжество пришло немного — семь человек, не считая самих хозяев. Из присутствующих женщин Надю я выделил сразу — было в ней что-то необычное. Что именно, я разобрался чуть позже: на ее бледном лице сияла улыбка, а ярко серые выразительные глаза, наоборот, источали грусть. Точнее, даже не грусть, а грустное смирение. Да, да, именно так — грустное смирение, более подходящего определения не найти.

Хозяйка дома Татьяна тут же и познакомила нас. Подвела меня к Наде и, указав на нее рукой, представила:

— Это Надежда, моя младшая сестра.

— Кстати, мужа у нее нет, — смеясь, прибавил Николай. — Давно уже нет, года три, кажется.

Надя смутилась, щечки ее немного порозовели. Привстала с дивана и протянула мне руку. Я, не зная, как поступить — пожать эти тоненькие пальчики или поцеловать, сделал и то, и другое.

— А это Иван! Дядька шебутной и легкомысленный, — представила уже меня Татьяна. И, сделав серьезное лицо, посоветовала сестре: — Будь с ним осторожна! А еще лучше — держись от него подальше!

Надежда улыбнулась.

За праздничным столом мы сидели рядом. И говорили в основном друг с другом. О чем, я точно не помню, просто болтали о разной ерунде.

После обильного застолья, песен и танцев, я проводил Надежду домой. Жила она совсем недалеко.

Дружески простившись у подъезда со своей новой знакомой, я отправился по своим делам.

Я не хочу сказать, что она мне не понравилась. Надежда была довольно красивой и имела все, что должна иметь, и не имела ничего из того, чего не должна иметь тридцатипятилетняя женщина. То есть она сохранила гибкость и стройность фигуры, ее кожа была чистой и свежей, волосы не потускнели и не потеряли шелковистости, плечи, талия и все остальное имело четкие контуры и не расплывалось, как студень на тарелке. Однако особого интереса Надежда у меня не вызвала — женщина как женщина, вполне обычная, ничего особенного, даже мало-мальски сексапильной ее не назовешь. Тем более, что и нрав у нее оказался спокойным, сдержанным, она не пыталась ни кокетничать, ни чем-то заинтриговать. Дамы, которые интенсивно ищут кавалера, так себя не ведут. Они крутятся на одной пяте, вешаются на шею, стараясь произвести впечатление, плетут о себе небылицы, щеголяют количеством бывших парней и мужей и всячески пытаются показать, что они — ценный материал для построения семьи. Но серьезные мужики таких дамочек замуж не зовут, справедливо считая их жалкими дешевками. Серьезные мужики предпочитают брать в жены простых, но при этом мудрых и хоть в чем-то состоявшихся в жизни женщин.

Но я-то жениться не собирался. Поэтому, видимо, и не обратил на Надю должного внимания. Думаю, если бы она была ветреной глупышкой, неудачницей, той дешевкой, о которой я говорил выше, то, скорее всего, наше знакомство с ней имело бы продолжение. Вряд ли упустил бы я случай затащить в свою постель еще одну смазливенькую женщину. И, возможно, наша связь даже продлилась бы какое-то время — до тех пор, пока Надежда не наскучила бы мне, и захотелось подыскать себе что-нибудь новенькое. Да, так и происходит в жизни: с красивыми куколками-дешевками мы спим, а женимся совсем на других. Правда, это правило распространяется только на серьезных мужчин. Несерьезные женятся на ком попало.

Прошло два дня, и мне позвонил Николай.

— Ты бы зашел к нам, — пригласил он. — Тут тебя одна красавица хочет увидеть.

— Если это твоя Танька, то передай ей, что меня замужние женщины не интересуют, — пошутил я.

— Даже обидно, что моя жена никому не нужна, — в тон мне проговорил приятель. И уже серьезно попросил: — Ваня, приходи сегодня вечером к нам. Посидим, поболтаем, вина выпьем. К нам как раз Надька придет…

— Вы там с Танькой часом не задумали нас с Надей того?.. — спросил я настороженно. — Предупреждаю сразу: ничего не получится!

— Да, я знаю: ты — птица вольная, — вздохнул Николай. В его голосе слышалась легкая зависть. — Ладно, мы тебя ждем. Не подведи!

Вечер прошел изумительно. Я давно так вкусно и сытно не ел. Это постарались Татьяна с Надеждой. Оказалось, они занимались стряпней целый день. Когда я узнал об этом, мне даже стало неловко.

— А по какому поводу ты закатил такой пир? — поинтересовался я у Николая, когда мы, оставив женщин в гостиной, вышли на кухню покурить. — У тебя на праздновании дня рождения стол был гораздо беднее.

— Да это что-то на Таньку и Надьку нашло, — отмахнулся он. — Сами с утра вкалывали на кухне и мне покоя не давали, гоняли, как посыльного — то одно им купи, то другое, то третье…

Наевшись и напившись, мы, как и в прошлый раз, пели и танцевали.

Потом я опять провожал Надежду домой.

Быстро проститься и уйти не получилось. Пришлось немного поговорить о погоде и последней игре киевского «Динамо». Оказалось, Надя прекрасно разбирается в футболе. И не только в футболе…

Сам не знаю, как это получилось, но, болтая о всякой всячине, я взял и брякнул, дескать, приглашаю на завтра в кафе поужинать. Надежда без промедления согласилась. Спохватившись, я тут же позвонил по мобильному Николаю и Татьяне и пригласил их тоже. Сказал, что долг платежом красен, что теперь моя очередь угощать. Понятное дело, они не отказались, напротив, восприняли мое приглашение с энтузиазмом.

После этого, я впопыхах пожал Наде пальчики, нелепо улыбнулся и отчалил восвояси.

Ужин прошел удачно. И был слегка омрачен лишь тем обстоятельством, что Николай хлебнул лишку. Дома распоясаться ему не давала жена, а в кафе он не очень-то ее слушался. Передозировка не привела ни к чему плохому, даже была мне на руку — я не горел желанием снова провожать сестру жены моего друга домой и подыскивать подходящую тему для нашей беседы. Я вызвал такси, и попросил водителя сначала подвезти Надю, а потом уже Николая с Татьяной.