16+
След Бремера

Объем: 324 бумажных стр.

Формат: epub, fb2, pdfRead, mobi

Подробнее

Глава 1. В тени тополя

За окном серая и зябкая дымка рассвета таяла под солнечными лучами, несущими сонному городу тепло и краски. К пению утренних птиц постепенно примешивался многоголосый людской гул, монотонный, лишь изредка прорезаемый возгласами приветствий и окликов. По окну пронеслась тень сорвавшейся с крыши стайки голубей — пекарь высыпал с подноса крошки. Цокот копыт по брусчатке оповестил о проезжающей мимо почтовой карете, кучер протяжно зевнул и передернул плечами от еще прохладного воздуха.

Мало того что парадная рубашка пахла дальним углом платяного шкафа, так еще и рукава оказались не по размеру и упрямо не показывались из-под манжет пиджака. Предстать в таком виде перед уважаемыми людьми, конечно, неприлично. Кажется, последний раз он надевал эту сорочку на вступительные экзамены. Пять лет назад рубашка выглядела лучше, а он — хуже.

Теперь ее надевает не хлипкий школяр, а молодой мужчина, по прежнему худой, но складный и с прямой осанкой. Уложенные к затылку каштановые волосы вьются, словно корни бука. Вопреки моде, бакенбарды и усы сбриты, однако желанная борода пока не проявилась.

Сегодня предстоит доказать, что за университетские годы он прибавил не только в росте, но и в знаниях. На этот счет Ноланд не беспокоился — окажись на месте коротковатой рубашки его былое мировоззрение, оно вовсе треснуло бы по швам. Университет и книги отцовской библиотеки влили в него столько знаний, что экзамены он всегда воспринимал не иначе как удачную возможность выговориться, выплеснуть накопленную информацию и собственные размышления.

Однажды на одном из первых экзаменов преподаватель остановил его на середине ответа и поставил максимальный балл, а Ноланд попросил дать ему закончить — не зря же готовился! Кислая улыбка преподавателя и ропот студентов обескуражили. Только потом он осознал, насколько нелепа была просьба.

Лучше надеть на экзамен повседневную одежду, тогда ничто не станет отвлекать и вызывать дискомфорт. Ноланд облачился в коричневый твидовый костюм с простой белой рубашкой. Так он внешне ничем не отличался от сотен других горожан, собравшихся в то утро на службу или по делам. Что же касается внутреннего содержания — мыслей и, особенно, мечтаний, — то вряд ли во всем Хельдене можно было найти другого подобного юношу.

Наконец Ноланд взял бутылек из темного стекла и, пшикнув перед собой, вошел в ароматное облачко. Любимый одеколон отца — «Вечный странник»: с бодрыми нотами гвоздики, бергамота, мускуса и с чем-то более сладким, напоминающим цветущий луг летним полднем. «Добротный баргенский парфюм, — говорил отец, — хотя луарские снобы считают его банальным».

Поднимаясь к дяде в кабинет, Ноланд чуть не столкнулся с Вальтером. Тот спускался по лестнице необычно быстро, перебирая ногами ступеньки так резво, словно не разменял недавно седьмой десяток. Глаза напряженно смотрят в пол, между бровями собрались вертикальные морщины, будто Вальтер с утра пораньше решил подсчитать в уме годовой бюджет имения.

— Доброе утро, Вальтер, — сказал Ноланд. — Дядя у себя? Что на завтрак?

Вальтер остановился и посмотрел на него широко раскрытыми глазами. После паузы, уже ставшей неестественной, он поздоровался и сказал:

— Я думал ответить что-нибудь остроумное, но ничего на ум не приходит. Завтрак не приготовил, извини. Я здесь больше не работаю.

С этими словами он поспешно продолжил спуск. Ноланд проводил Вальтера взглядом, пока тот не скрылся в прихожей. Хлопнула входная дверь, и стало тихо.

Дядя Альфред сидел за письменным столом и покусывал губы. Обильно поседевшие волосы спутались, будто ком тополиного пуха. Перед ним лежала стопка деловых писем и несколько сломанных перьев. Пахло дешевым табаком. Когда скрипнула половица, дядя вскинул глаза и привстал в кресле, но, увидев Ноланда, рухнул на место и вздохнул.

— Вальтер рассчитался.

— Да, встретил его на лестнице. Я надеялся, что он останется с нами до последнего.

— Он и оставался до последнего… Из уважения к нашей фамилии старик полгода работал бесплатно. Но нельзя же и дальше так. Раньше я мог вычленить пару десятков талеров из оборота, но сейчас и этого нет. «Товары Бремера» безнадежно убыточны. Понятия не имею, как Теодор добивался прибыли.

— Ты ходил в банк?

— Кредитуюсь почти год. Это как раз одна из причин нашего разорения. Хитрые халиру умудряются взимать проценты даже с долгов, этот народец высасывает из людей деньги, как кровь. — Дядя открыл жестяную табакерку и покачал головой. — Уже трубку набить нечем. Я всерьез подумываю заложить свою долю особняка и тогда…

— Ни в коем случае! — воскликнул Ноланд. — Они устроят в холле букмекерскую контору, а комнаты сдадут луарским пижонам. Другие идеи есть?

— Пожалуй. Я сплю и вижу, как мы вскрываем сейф Теодора и находим там сотни, тысячи талеров! Там однозначно есть какие-то сбережения или ценности.

Ноланд замотал головой и отвел взгляд. Уставившись на темный провал камина в глубине кабинета, он медленно проговорил:

— Взломать отцовский сейф значит на деле подтвердить потерю надежды, что он жив. Но четыре года — не такой большой срок для экспедиции, он и раньше пропадал надолго. Давай повременим с сейфом. Я вот-вот получу диплом и смогу работать.

Затронув тему заработка, Ноланд чуть не поморщился от своей опрометчивости. Дядя Альфред не раз намекал на отсутствие серьезных денежных перспектив у выпускника исторического факультета. Общество причисляет ученых к героям Новой эпохи, однако славы и богатства удостаиваются немногие и далеко не сразу. Сейчас дядя не стал поднимать больную тему и воскликнул:

— Да! С этими разговорами забыл, что сегодня у тебя выпускной экзамен. Не опаздываешь?

— Есть время позавтракать, но раз Вальтер ушел…

— Не проблема! Я открыл новый мешок с походными галетами, срок годности вышел, но плесени нет. На кухне найдешь тоник. — Альфред улыбнулся. — Привыкай к жизни археолога.

Последняя фраза была сказана дружелюбно, однако от Ноланда не скрылась нотка иронии. Он не стал говорить вслух, что маленькая дядюшкина ирония теряется на фоне иронии самой жизни: именно галеты с тоником, которыми университет бесплатно и щедро снабжал студентов-археологов, спасали нынче семью Бремеров от жизни впроголодь.

Спустя три часа Ноланд сидел в университетском сквере и смотрел исподлобья на прогуливающихся горожан и группки радостных выпускников. Последние удостаивались особо ревнивых взглядов. Излюбленная лавочка в закутке сквера, откуда видно всех, но не видно тебя, помогла ему избежать случайных встреч и неудобных вопросов.

Солнце близилось к зениту, но тополь-великан за спиной Ноланда заботливо простер над ним зеленоватую тень. Ноланд любил это место именно из-за тополя. Листья, чуткие ко всем ветрам, в том числе к ветру невзгод, нашептывали слова утешения на тайном языке деревьев. Шершавый серый ствол с потрескавшейся корой создавал ощущение надежности. Ноланд представлял себя персонажем символической картины: худая фигурка на фоне могучей колонны, поддерживающей небо.

Тополь напоминал Ноланду отца: с одной стороны, незыблемая опора за плечами, с другой — неотлучная тень авторитета великого исследователя, из-под которой вряд ли удастся когда-нибудь выбраться. Люди всегда будут уточнять, кто имеется в виду — Теодор Бремер или Ноланд Бремер (если вообще станут уточнять!), и во втором случае последуют пожимания плечами и фразы вроде: «Он тоже исследователь?», «Он что-нибудь открыл или написал?», «Не слышал о таком».

— И вряд ли теперь услышите, — пробормотал Ноланд, обращаясь к пестрой клумбе напротив.

Сейчас источник переживаний был в другом. В конце концов, затмевающий авторитет — не столько бремя, сколько вызов превзойти достижения отца, давшего великолепное образование и воспитание. Но сегодня пошатнулась сама незыблемая опора, как если бы, придя в сквер, Ноланд обнаружил бы тополь спиленным.

Ноланд запрокинул голову, взгляд потерялся в трепещущих листьях и бесчисленных ярусах серо-зеленых ветвей. Прошедшие сквозь крону солнечные лучи ниспадали ласковым золотисто-зеленым шелком. В вышине мелькнуло узкое окно в безоблачное небо. Ноланд небрежно, едва не порвав, свернул выданную университетом справку и убрал ее в карман пиджака.

Он нашел дядю на кухне. Фартук на Альфреде смотрелся нелепо, после розжига плиты на руках остались мазки сажи. Разделочный стол покрывали ошметки овощей, под ногой Ноланда хрустнула луковая шелуха и тут же прилипла к туфле. Аппетитно пахло куриным бульоном и гренками. Увидев племянника, Альфред смущенно улыбнулся.

— Решил приготовить нормальной еды. Как-никак, сегодня у тебя великий день, да и без Вальтера надо привыкать кухарить.

Ноланд раскрыл рот, но дядя опередил его:

— Ты пришел вовремя — устраивайся в столовой, обед будет через пять минут. Тогда и расскажешь, как все прошло. А пока у меня тут все горит.

Ноланд поплелся в столовую. Стол был уже сервирован, в центре стоял шоколадный торт. От увиденного Ноланду стало так горько и обидно, что до прихода дяди он просидел на стуле, разглядывая паркет.

Дядя вернулся с широким подносом, и вместе они накрыли стол. Горячий куриный бульон вдохнул в Ноланда толику оптимизма. Опустошив тарелку наполовину, он сказал:

— Альфред, у меня две новости: плохая и хорошая.

— Если под плохой новостью ты подразумеваешь то, что стал историком, то не переживай. — Дядя улыбнулся. — Главное, чтобы тебе было интересно. Ученые, знаешь ли, двигают нашу эпоху вперед.

Ноланд выронил ложку.

— Не стал я историком — не допустили к экзамену. Это моя плохая новость.

— Как… — дядя поперхнулся, — как такое могло произойти? Ты же образцовый студент, гордость факультета.

— Отказали из-за неуплаты за обучение. Не был переведен последний взнос, а без него сдавать экзамены нельзя. В самый последний момент бухгалтерия известила деканат, и вот я в бессрочном академическом отпуске.

— Невозможно! Когда ты поступил в университет, Теодор открыл на тебя фонд для оплаты всего периода обучения. Средств должно хватить с запасом, включая учебные экспедиции и выписку литературы…

— Не хватило на банк.

— Что?

— Банк дотянулся до фонда и списал задолженность по кредитам. — Ноланд протянул Альфреду измятую справку.

Тот прочитал заверенные печатью строки и нахмурился. Перечитал еще раз.

— Это я виноват, — сказал он скороговоркой. — Не стоило брать ссуду.

— Не вини себя. Я сам, помнится, предлагал тебе обратиться к банкирам. Но они протягивают руку утопающему лишь затем, чтобы снять с его пальцев последние драгоценности.

— Да, метко сказано, да… Но три сотни талеров… — сказал дядя, разглядывая справку. — Ума не приложу, где добыть такие деньги. Хоть ссуду бери! — он невесело усмехнулся.

Ноланд не смог найти силы улыбнуться в ответ. Вздохнув, он сказал:

— Я считаю, пришло время открыть отцовский сейф. В таких обстоятельствах он не стал бы возражать.

— Уверен? — спросил дядя, — сам-то я очень хочу туда заглянуть, но только с твоего твердого согласия.

— Полностью согласен. Это как раз моя хорошая новость. Извини, что я не решался на взлом, когда фирма шла к банкротству.

— Уж тебе-то не за что извиняться! Не переживай, никакие деньги не помогли бы этой пропащей фирме, напротив, я бы и их потерял.

— Почему же?

— Не знаю, правда. Я неплохой управляющий, но «Товары Бремера» приносят только убыток.

— Все-таки отец разбогател наукой? Гранты, стипендии, книги… Музеи всегда приплачивают за новые экспонаты.

— Не сходится. Для его исследований выделялись крупные гранты, но он расходовал их честно, каждый талер и геллер под отчет. Более того, часто он организовывал собственные независимые экспедиции без финансирования, это может позволить себе только богатый человек. Все, да и я в том числе, думали, что деньги приносит фирма.

— И этот дом в центре Хельдена, — задумчиво сказал Ноланд. — Ты знаешь, откуда он?

— Нет, я никогда не спрашивал, неудобно вот так в лоб справляться о недвижимости.

— Определенно, нужно открыть сейф. Это шанс не только наладить дела, но и что-то узнать об отце.

С минуту каждый размышлял о своем. Что таит в себе сейф? Лежат ли там сбережения, или Теодор использовал сейф для документов и научных трудов? Может быть, в нем заперты от мира ценные артефакты прошлых эпох? А если там обнаружатся сугубо личные вещи, непредназначенные для чужих глаз, что тогда?

Наконец, дядя сказал:

— Как насчет восхитительного шоколадного торта?

— Пожалуй! — сказал Ноланд и принялся разливать чай.

Глава 2. Капкан

Теодор Бремер выбрал для сейфа странное место.

Подвальный этаж дома подразделялся на кухонную кладовую и техническое помещение с канализационными трубами. Поскольку особняк находился на бульваре Пайс — улице, берущей начало от дверей городской ратуши, — Бремеры относились к числу счастливых обладателей электрического освещения, и подвал был оборудован лампочкой накаливания. В пахнущей штукатуркой технической комнате было светло и сухо, вдоль стены проходило несколько медных труб с вентилями. В углу громоздился стальной шкаф сейфа.

«Не очень-то удобное место для хранения документов, — подумал Ноланд, — постоянно сюда спускаться, регулярно менять угольную лампочку… да и соседство с водой рискованное». Альфред подозвал его к сейфу.

— Вот четыре барабана с цифрами. Нам нужно четырехзначное число. Есть догадки? — сказал он.

Ноланд надавил на один из валиков и крутанул его. Раздался жесткий металлический щелчок, цифра ноль сменилась на единицу. На валиках не было ни царапин, ни потертостей, способных дать подсказку. Желтоватый металл блестел холодно и неприветливо. Прокрутив барабан до девятки, Ноланд не обнаружил в замке никаких особенностей: нужно лишь ввести код и повернуть ручку.

Они перепробовали все пришедшие на ум комбинации, начиная от года рождения Теодора, заканчивая количеством воинов в войске хранителя Дерека в последней битве при Дозорной башне. Поднаторевший в истории Ноланд перепробовал десятки знаменательных дат, в первую очередь — упомянутые в книге «Лик истории», которую отец опубликовал перед уходом в экспедицию. Но тщетно: какой бы код ни набирали, металлическая ручка не поддавалась.

— Может быть, ее заклинило? — предположил Ноланд, в очередной раз наседая на ручку.

— Заклинило или нет, в любом случае придется звать слесаря, комбинаций слишком много, — ответил дядя и промокнул платком лоб.

— Но кто возьмется официально взламывать замок? Ведь юридически сейф принадлежит не нам!

— А кто вздумает уточнять? — пожал плечами Альфред. — Сейф же находится в нашем подвале. Я даже думал обратиться к изготовителю, но на сейфе нет никакого цехового знака. Явно несерийный экземпляр.

— Тогда я пошел к кузнецу?

— Не торопись, Ноланд. Ты правильно сказал, что заказ на вскрытие может отпугнуть честного человека. Мне кажется, нужно поспрашивать на рынках предместий. Там могут найтись люди, так скажем, имеющие больше опыта в таких делах.

Ноланд прищелкнул языком.

— Рискованно приводить домой вора.

— У нас ему негде разгуляться, разве что сматывать ковры и отколупывать паркет, — сказал дядя. — Кроме того, надо быть чокнутым, чтобы промышлять на бульваре Пайс, рядом со штабом полиции.

— Может быть, городового пригласить? Для надежности, — сказал Ноланд.

— Маргиналы не переносят блюстителей порядка. Достаточно того, что в особняке есть система оповещения. В случае чего мы всегда можем вызвать наряд полиции, дернув за веревочку. От штаба — минута ходьбы.

— Такое ощущение, что ты уже все продумал! Может, и человек на примете есть?

Дядя покраснел.

Утром следующего дня они сидели в холле и ожидали гостя. Стук часового маятника утопал в пыльном ковре. Тяжелая мебель эбенового дерева, казалось, впитывает и растворяет любой случайный звук. На столике между кресел стояли чашки из-под чая и шахматная доска с оставленными в скуке фигурами.

— Как планируешь с ним расплачиваться? — спросил Ноланд.

— Предложу долю от найденного в сейфе, — сказал дядя.

— А если не согласится?

Дядя потер свежевыбритый подбородок.

— Честно говоря, не знаю, чего от него ожидать. Я с ним совсем незнаком.

Ноланд откинулся в кресле и закрыл глаза. Ожидание истончало терпение, стук часов убаюкивал. Чем заняться, кроме как ждать взломщика, он не знал: впервые за многие годы ему довелось находиться в подвешенном состоянии вне учебы и вне каникул. Дальнейшая судьба зависела только от вскрытия сейфа, и ни о чем другом он думать не мог. Даже любимые книги о похождениях легендарных героев не увлекали — древние предания затмевались насущными проблемами, столь банальными в сравнении с великими подвигами и в то же время такими же неодолимыми.

Зазвенел дверной колокольчик.

Дядя жестом показал Ноланду оставаться на месте, а сам бесшумно подошел к глазку. Раздался второй звонок, и Альфред так же тихо вернулся в кресло.

— Снова слащавый юнец из банка, мнящий себя юристом, — сказал он. Подождем, пока не уйдет, я всегда так делаю.

К окошку приблизился силуэт. В ромбиках полупрозрачного стекла Ноланд разглядел пятно желтого галстука, какие носят министранты Золотого баала. Несколько раз мелькнуло лицо — кредитор силился разглядеть обитателей дома. Наконец он гневно дернул звонок и удалился.

Дядя Альфред прерывисто вздохнул и пробормотал:

— Как же гнусно прятаться. Не думал, что докачусь до такого.

— Ничего, когда-нибудь мы выпроводим их всех до самой ограды, — сказал Ноланд, чувствуя всю неуклюжесть своей поддержки, когда дядю доканывают не долги и незваные гости, а собственная неспособность наладить дела — качество столь постыдное для человека в возрасте.

Дядя рассеянно покивал и ушел в кухню за чаем. Пару минут спустя в дверь постучали. Гость явно не жаловал дверных звонков.

Ноланд, соблюдая по дядиному примеру тишину, посмотрел в глазок. На пороге стоял крепко сбитый мужчина в буром брезентовом плаще. Широкое лицо с цепкими, как репей, глазами терялось в курчавой черной бороде, спутанной с длинными лохмами. Мужчина зыркнул в глазок и сказал:

— Я насчет сейфа.

Голос был грубый, хриплый, с неизвестным акцентом. Ноланд отворил дверь и поздоровался. Без искажающего эффекта дверного глазка незнакомец выглядел еще более коренастым, при этом не уступал Ноланду в росте. Напахнуло потом и техническим маслом.

— Я пришел к Альфреду Бремеру. Кто вы? — сказал он.

— Ноланд Бремер, племянник, я в курсе дел. А как ваше имя?

— Капкан.

Вернулся дядя и поспешно отставил поднос.

— Наконец-то! Рад вас видеть. Хотите чаю?

— Нет. Посмотрим на сейф, — сказал Капкан, постреливая глазами по сторонам. Взгляд задержался на сигнальном шнуре сбоку от каминной полки: дерни за него — и через пару минут явится городовой.

Втроем они спустились в подвал. Ноланд щелкнул рубильником, лампочка осветила кирпичную кладку стен, медные трубы и сейф, застывший в углу.

Капкан что-то заурчал и двинулся вперед, потирая ладони. Осмотрев сейф со всех сторон, он привстал на цыпочки, чтобы заглянуть наверх. Толстые пальцы с грязными ногтями ласково пробежались по холодному металлу. Он оглянулся через плечо и сказал:

— Шедевр!

— Весьма лестная оценка, — сказал Альфред, — но что насчет замка?

Капкан промолчал и продолжил изучение. Из-за пазухи плаща вынул стетоскоп, привычным движением надел дужки и приложил воронку рядом с кодовой панелью. В наступившей тишине раздавалось только его тяжелое сопение. Чуткие пальцы последовательно прокрутили все четыре валика. Подергав ручку, взломщик что-то пробурчал на иностранном языке. Ноланду послышался альтурус, что объясняло скупость фраз и редкий акцент. Наконец Капкан отстранился от сейфа и сказал:

— Открою. Двести талеров предоплатой.

Дядя ахнул:

— Немыслимо! С чего такая цена?

— Во всем Баргене никто не справится с этим замком. Только я.

— Послушайте, у меня таких денег нет. Я предлагаю вам десять процентов от ценностей, которые найдутся внутри. Сумма может оказаться даже больше двухсот талеров!

Капкан задумался, мясистые пальцы с минуту теребили бороду. Качая головой, он сказал:

— Нечестная сделка. Не все возможно поделить, не все возможно продать. А такой контейнер — не для монет.

— Что же вы хотите за взлом? — спросил Альфред. — Наличности у меня нет.

— Половину содержимого. Не меньше.

— Было ошибкой обратиться к вам. Это грабеж, — сказал дядя, побледнев.

— Ха! — рявкнул Капкан, — Бремер был известным ученым — внутри может лежать любой хлам. Даже на моих условиях я рискую. Вдруг там хаммадская мумия? Что мне достанется — голова или ноги?

Ноланд одернул лацканы пиджака и шагнул к сейфу. От Капкана шел жар, словно от парового котла, запах пота и машинного масла усилился. Посмотрев в черные глаза, по прежнему цепкие и без толики разыгранного негодования, Ноланд сказал:

— Теодор Бремер не был, а есть великий ученый! Мумий он в подвале не хранит. И будет вам известно, что хаммадских мумий не бывает. Бальзамирование практиковали только в южном Нааре, где люди поклонялись умершим Кха, тогда как в Хаммаде никогда не…

— Тогда что внутри? — отмахнулся Капкан. — Сейфом вообще пользовались?

Ноланд смутился.

— Это старинное изделие с секретом, — продолжил Капкан, — как знать, открывал ли его сам Бремер?

— Теперь вы заявляете, что даже владелец не мог открыть его! — воскликнул дядя Альфред, — откуда такая уверенность в собственных силах?

— Двести талеров предоплатой или половина содержимого, — сказал Капкан, — или я ухожу.

— В таком случае, всего доброго. Мы справимся сами — просто распилим его, — сказал дядя.

Капкан молча направился к выходу. Уже в холле он обернулся и сказал:

— Вы знаете, из какого сплава этот контейнер?

— Нет, — сказал Ноланд, — из какого?

— И я не знаю. А я работал со всякими металлами, — сказал Капкан. Повернувшись к Альфреду, он добавил: — Вам никогда не распилить его, никогда.

— Теперь это наше дело! — воскликнул дядя, но взломщик уже вышел за дверь.

Через два дня дядя засобирался в Эббу. План был прост: распродать остатки товаров по оптовой цене и закрыть компанию. Вырученных денег должно было хватить на покрытие части долгов и два-три месяца скромной жизни. Поездка обещала затянуться дней на десять.

Ноланд оставался в особняке за главного, правда, все обязанности сводились к созданию видимости, что дома никого нет, — так Бремеры предполагали избавиться от визитов кредиторов. Те приходили несмотря на подписанный Альфредом график выплат, коему он неукоснительно следовал.

Агентам банка не давало покоя наличие у должника элитной недвижимости в центре города. Не проходило и пары дней, чтобы банк не прислал очередное деловое предложение по использованию помещений. Особняк уподобился медленно тонущему кораблю, но Бремеры предпочитали тонуть, чем отдавать его на съедение морскому чудовищу в желтом галстуке.

Перед отъездом Альфред зашел к племяннику в комнату. Ноланд рисовал цветными карандашами легендарную башню Хаадина. Тысячелетний монумент вздымался посреди пустынного побережья и заслонял гряду Сальрадских гор, у шпиля вились птицы. Ни одного окна или бойницы, лишь затейливый узор на серо-зеленой поверхности и бронзовая дверь, закрытая навсегда с времен окончания Эпохи рока.

Увидев дядю, Ноланд смущенно отодвинул рисунок на край стола под нависающие книжные полки. Одно дело, когда предаешься грезам, читая сказания о героях древности, другое — когда берешься за детские карандаши и воплощаешь грезы на бумаге. Настоящие художники не признают даже акварель, что уж говорить о цветных карандашах — вздор и баловство!

— Я провожу тебя до вокзала, — сказал Ноланд, поднимаясь.

— Спасибо, нет нужды, меня ждет кеб. Я принес кое-что.

Дядя протянул конверт из плотного желтоватого пергамента, такой не увидишь на современном почтамте. На сургуче виднелась печать Теодора Бремера. Ноланд взял конверт и ощутил, что внутри не только бумага, но и какой-то твердый предмет. Он вопросительно посмотрел на дядю.

— Перед уходом в экспедицию Теодор велел передать тебе это, когда закончишь университет, — сказал Альфред. — Я собирался отдать сразу после экзамена, потом тянул время, надеясь, что вскроем этот злополучный сейф и оплатим долг за обучение… словом, я считаю, что ты университет закончил, а диплом — это формальность.

Ноланд прижал конверт к груди и сказал:

— Если отец написал о маршруте своей экспедиции, то я отправлюсь за ним.

Альфред открыл рот и в течение минуты не мог подобрать слов. Наконец совладал с собой и сказал:

— Если куда-то соберешься, дождись моего возвращения, хорошо? В крайнем случае отправь мне в Эббу телеграмму и дождись ответа.

— Не волнуйся дядя, я лишь высказал наболевшее. После неудачи с сейфом я только и думаю, куда податься. Образования у меня нет, в бизнесе я швах. Отправиться за отцом — лучшее, что я придумал.

— Ноланд, ты активный и грамотный юноша. Я рекомендую тебе присмотреться к карьере журналиста. Это тоже в некотором роде исследователь…

— Спасибо за совет, — пробормотал Ноланд, не отрывая глаз от конверта.

Дядя взглянул на часы и торопливо распрощался.

Ноланд остался в особняке один.

Глава 3. Сейф открыт

В конверте оказались часы с корпусом из меди (даже не серебряные, непроизвольно отметил Ноланд) и короткая записка.

Часовой механизм давно остановился, стрелки замерли на половине восьмого. Ноланд попробовал завести часы, но заводную головку заклинило. За годы хранения медь поблекла, пунцовый цвет сохранился только по краям корпуса. Узор на откидной крышке едва различался и требовал чистки. Тем не менее, от часов веяло духом благородной старины, и Ноланд решил, что в будущем, когда появятся деньги, сдаст их в ремонт.

Послание отец написал на оборотной стороне открытки с изображением проселочной дороги, уходящей вдаль между холмов и рощиц. Ноланд пристально вгляделся в чернильные закорючки — изяществом почерка Теодор Бремер не отличался.

Ноланд! Поздравляю с окончанием университета. Ты встал на прочный фундамент знаний, и теперь пора определиться с делом жизни. Искренне надеюсь, что ты поможешь в моих исследованиях, которые станут нашими, а когда-нибудь — твоими.

Когда ты получишь эту весточку, я буду еще в экспедиции. Решение Великой загадки Эпохи рока стало моей миссией, и я чувствую, что нащупал верный путь к разгадке. Это долгий поход, из которого я не намерен возвращаться, кроме как с мировым открытием. Если меня объявят погибшим, то так даже лучше (ниже ты узнаешь, почему).

Я не взял тебя с собой по нескольким причинам. Во-первых, прежде чем браться за научные открытия, тебе следует завершить образование. Археологов-любителей без соответствующих академических рекомендаций не допускают к серьезным раскопкам, а научное сообщество (в коем водится немало снобов и ханжей) игнорирует их труды. Во-вторых, я взял на себя роль разведчика: экспедиция предстоит рискованная, и если я погибну, то останешься ты, чтобы продолжить начатое.

Так что, если тебя не угораздило жениться, отправляйся сейчас же, ты очень мне пригодишься! Впрочем, извини мое нахальство. Я уверен, твоя пассия будет под стать бремерскому духу и в любом походе составит тебе компанию. В нашем деле поддержка и верный человек важны как нигде.

К сожалению, я не могу прямо сообщить свои координаты. В ходе исследований я затронул чужие интересы и приобрел врагов. И это не только алчущие древних знаний чернокнижники. В тени великой исторической тайны нечестивцы скрывают собственные секреты и отнюдь не желают разоблачения. Но вы с Альфредом не волнуйтесь. Помимо врагов я приобрел могущественных союзников, и над всем воля Господа.

Письмо может попасть в чужие руки, поэтому приходится полагаться на твою эрудицию и исследовательское чутье. Тебе предстоит узнать обо мне нечто новое, и я прошу тебя сохранить тайну в пределах нашей семьи. Как и любой нормальный человек, я храню свои тайны под замком. Запомни, хорошие загадки имеют простой ответ, а некоторые настолько хитры, что ответ заключается в отсутствии вопроса. На очередной стоянке я оставлю тебе более внятные указания. А пока — следуй за мной. Со временем ты все поймешь!

Теодор Бремер, 359 год Пятой эпохи, 16 марта.

Ноланд обнаружил, что ходит по комнате кругами. Волны жара окатывали тело, сердце стучало, словно поезд, мчащийся в неведомые земли навстречу судьбе. Первым желанием было скинуть пиджак, но тот уже валялся на стуле. Ноланд расстегнул ворот рубашки и глубоко вздохнул.

Отец жив, теперь в этом нет сомнений, и он зовет в экспедицию. Ноланд пробежал глазами последний абзац письма. Намеки явно по поводу сейфа — это не шкаф для документов, не пустышка, не бессмысленный антиквариат — там действительно нечто особенное, что отец просит сохранить в тайне. Но что подразумевается далее?

Уютная комната из умиротворяющей стала тревожной: шкаф с любимыми книгами, которые Ноланд перетаскал из отцовской библиотеки, широкий письменный стол, где он штудировал университетские учебники, а теперь рисует дилетантские, но дорогие сердцу картины, — все это придется оставить, чтобы отправиться в поход неведомо куда, неведомо зачем.

Впрочем, цель экспедиции Теодор не скрывал: вскрыть причины катастрофы, уничтожившей народ Кха и давшей начало Пятой эпохе. Благодаря катастрофе человечество сбросило рабское ярмо и обрело шанс построить новую цивилизацию. Сколько историков бралось разгадать так называемую Великую загадку Эпохи рока — никто не преуспел, и древние события стали почвой для паранаучных теорий и мистических толков. Неужели отцу вправду удалось нащупать истину?

Мысли путались. Ноланд хотел было открыть окошко, но вспомнил о необходимости делать вид, будто хозяев нет дома. Он налил из графина полстакана тоника и выпил. Горьковатый привкус хинина умерил пыл и отрезвил разум.

Ноланд скользнул взглядом по корешкам своих книг. Легенд, преданий и героических сказаний было больше, чем научных трудов. Исторические факты, как минералы — восхитительные, но неживые, а символы древних преданий живы и развиваются до сих пор, подобно тысячелетним деревьям. Человек творит историю, но человека творит культура. Так считал Ноланд и потому среди историков чувствовал себя порой чужаком.

С древнейших времен герои сражались за идеалы, являя человечеству образец доблести, воли и благочестия. Так они воплощали на земле учение о Пути. Путники считали этот мир лишь остановкой на пути к миру вечному. Жизнь со всеми радостями и печалями они воспринимали как испытание свыше — шанс проявить свои лучшие качества и снискать награду Властелина вселенной.

Теперь путники и герои остались в легендах. Ноланд читал о героях Четвертой и Третьей эпох и сожалел, что современность лишена подвигов и великих событий.

Одних лишь сказаний ему не хватало. Он оставался голодным, как если бы читал рецепты изысканных блюд, но не имел возможности их отведать. Наверное, поэтому он начал рисовать — чтобы воплотить свои грезы хоть как-то. В ящике стола лежали рисунки знаменитых монументов древности: Ксатранские врата, последний обелиск легендарного города Ашагал, три башни вечных хранителей… Ноланд верил в существование четвертой башни, мифической, о которой молчат официальные хроники, но так и не решился ее нарисовать, боясь своей фантазией осквернить сокрытую истину. Отдельный альбом он посвятил всевозможным дворцам, замкам и древним городам, как существующим, так и выдуманным.

С прочтением отцовского письма Ноланд ощутил веяние древнего героического духа в реальности. Как будто вместо очередной книги раскрыл дверь в сокровенный мир, полный тайн, чудес и подвигов, и ветер-чужеземец бросил в лицо запахи костра, грозы, крови и диких цветов.

Но кто он такой, чтобы вступать на тропу исследователя и вершить великие дела? Нет образования, нет профессии, нет настоящих друзей. Студент-недоучка, оставшийся наедине со своими фантазиями и волшебными сказками.

Ноланд сел за стол и обхватил голову руками, пальцы сжались в кулаки, норовя выдернуть волосы. Из-за этих вьющихся каштановых локонов его дразнили в школе красавчиком. Неужели он только оболочка без достойного содержания, пижон, чей удел служить баалу красоты?

Взгляд упал на подаренные отцом остановившиеся часы. Пунцовая медь хранила застывшее мгновение минувших лет. Половина восьмого — утра или вечера? Сверкнула догадка, яркая и горячая, словно магниевая фотовспышка. Девятнадцать тридцать: один, девять, три, ноль. Код от сейфа! Вот что имел в виду отец, написав «со временем ты все поймешь».

Ноланд побежал в подвал. Пусть он бездарный мечтатель, но еще он — Бремер, наследник великой миссии. То-то удивится дядя, когда вернется, а сейф открыт. Ноланд надеялся, что помимо прочего там окажутся сбережения для экспедиции: часть можно потратить на допуск к экзамену и выплату долгов, тогда дяде даже не придется закрывать фирму.

В подвале все было по-прежнему. Сейф ждал. Ноланд замер перед дверцей: мощной, незыблемой. Неизвестный металл загадочно блестел. Здесь они с дядей потеряли несколько дней… столько нервов потратили зря!

Ноланд сверился с отцовскими часами и набрал код. Сердце затрепетало, как флаг на ветру. Он нажал на ручку. Та не сдвинулась с места. Воображаемый ветер перемен прекратился. Душный подвал. Ноланд попробовал еще раз, затем еще. В животе возникла холодная пустота, ноги ослабели. Он присел на трубы и неверяще уставился на непреклонную дверцу сейфа. Неужели он все истолковал неправильно? Подвал показался Ноланду слишком маленьким, чтобы вместить разочарование и горечь от провала.

Ночью Ноланду приснился кошмар. Будто он решил еще раз попытаться открыть сейф и спустился в подвал. Когда он приблизился к дверце сейфа, она распахнулась и оказалась челюстью огромной пасти с острыми зубами. Из недр сейфа метнулся липкий раздвоенный язык и оплел Ноланда под ребрами. Пасть распахнулась на всю ширь, Ноланда обдало запахом лежалого мяса, и чудовище втянуло его в красную пульсирующую бездну. Челюсти сомкнулись, стало темно.

Ноланд проснулся в поту, словно в слюнях приснившегося монстра. Пижама липла к спине, горло саднило, невыносимо хотелось пить.

Надев тапочки, он пошел на первый этаж в кухню. Стояла глубокая ночь, но в окна попадали отсветы уличных фонарей и в доме было легко ориентироваться. После приснившегося полутемные коридоры нагнетали смутный страх.

Ничто не нарушало тишину, кроме щелканья маятника напольных часов в холле. Ноланд как раз спускался по лестнице и собирался пересечь холл, когда услышать что-то еще. Он замер. Звук повторился: от входной двери доносилось царапанье и шуршание. По спине пробежал тревожный холодок.

Ноланд отошел в тень и стал наблюдать за порогом. В окне маячили изломанные тени деревьев. Царапанье то затихало, то раздавалось вновь. Это не было похоже ни на сорванную ветром ветку, ни на любопытного кота… Щелкнул дверной замок, и дверь приоткрылась. С улицы послышался стрекот сверчков. Ноланд вжался в стену.

В образовавшуюся щель протиснулась крупная фигура. Ноланд заметил торчащую из-под капюшона бороду и узнал недавнего гостя. Капкан бесшумно закрыл дверь и направился к подвальной лестнице. Ни одна половица не скрипнула, словно он был облаком, громадным, но эфемерным.

Оставшись один, Ноланд на цыпочках подбежал к камину. Белеющий в полутьме сигнальный шнур обнадеживал. Он собрался вызвать наряд полиции, но остановился. Капкан пришел не иначе как вскрыть сейф — почему бы не воспользоваться трудами взломщика? Стоит только подождать, пока тот не взломает замок, и уже потом вызвать полицию. Главное рассчитать момент.

Ноланд склонился к дровняку и выбрал полено с ухватистым сучком. Всерьез он не думал, что дело дойдет до рукопашной, но с поленом в руке чувствовал себя увереннее. Стараясь быть бесшумным, он последовал за Капканом.

Перед входом в подвал он увидел тусклый свет. Капкан стоял напротив сейфа, на полу мерцал переносной фонарь. Ноланд наблюдал, как взломщик склонился над дверцей, заслонив ее широкой спиной в брезентовом плаще. Капкан провел рукой по замку и нажал на ручку — дверца отворилась. Ноланд чуть не вскрикнул.

Как сейчас вызывать полицию? Капкан не сломал замок, а просто открыл его, будто заранее знал код. В случае опасности он просто закроет сейф, и все станет как прежде. План провалился, но необходимо было действовать. Ноланд трезво оценил ничтожность своих шансов на победу в рукопашной. Он захлопнул подвальную дверь и заклинил ее поленом.

Капкан выругался. Ноланд приложил ухо к двери. Послышалась возня, Капкан включил свет, толкнул несколько раз дверь. После непродолжительного затишья дверь сотряс могучий, но тщетный удар. Капкан сказал:

— Ну ладно. Кто здесь?

— Хозяева, — ответил Ноланд.

— А, племянник. Оказывается, ты не уехал, — сказал Капкан. Голос был грубый, но беззлобный. — Открой дверь, и я уйду, не причиняя неудобств.

— А как же сейф?

— Здесь не за что бороться. Внутри пусто.

— Как?! — воскликнул Ноланд.

— Ничего нет. Заходи и убедись сам.

— Как можно доверять вору?

— Я не вор, я просто открываю замки.

— Как ты его открыл?

Капкан не отвечал целую минуту. Ноланд уже подумал бросить спор и вызвать полицию, когда Капкан сказал:

— Предлагаю сделку. Ты меня отпускаешь, а я рассказываю тебе о секрете замка. Без претензий друг к другу: я никогда не вернусь в этот дом, а ты не сообщишь полиции.

— Звучит неплохо, но ты можешь быть вооружен и пристрелишь меня, как только я открою дверь, а потом унесешь содержимое сейфа.

— Говорю же, там ничего нет. И я не убийца, я просто открываю замки.

Ноланд подумал, как глупо будет погибнуть, доверившись грабителю.

— Извини, но сделку нужно было заключать в свое время.

Он проверил, надежно ли зафиксировано полено, и поднялся наверх. Вдогонку раздалось несколько возмущенных окликов.

Ноланд включил в доме свет, вызвал полицию и предусмотрительно отворил входную дверь, чтобы городовой не вздумал ее выломать. Затем он поспешил сменить пижаму на костюм и вволю напился воды.

Глава 4. Григотропос

На пороге показался человек в черной кожаной каске с бронзовым шипом на макушке. Над козырьком блестела золоченая кокарда в виде сидящего лиса, государственного герба Баргена.

— Дежурный по бульвару Пайс прибыл, — сказал он. — Что у вас?

Городовой сдерживал зевоту, на глазах проступила сосудистая сетка. Серый мундир с двумя рядами начищенных пуговиц был помят.

— Здравствуйте, в дом проник грабитель, — сказал Ноланд. — Я запер его в подвале.

Полицейский встрепенулся:

— В самом деле? Интересно!

Он вытащил из кобуры револьвер и вошел в дом. Ноланд проводил его к подвалу. Полено по-прежнему блокировало дверь. Изнутри не доносилось ни звука.

Полицейский отопнул полено и распахнул дверь. В подвале было темно и пусто. Ноланд уловил исчезающий запах пота и технического масла. Он включил рубильник, лампочка осветила комнату: сейф, трубы, кирпичные стены.

Городовой убрал револьвер и уставился на Ноланда.

— Возможно, вам привиделся тревожный сон.

— Ничего подобного. Точнее да, мне приснился сон, потому я и спустился в кухню, но это никак не связано с грабителем, — сказал Ноланд и понял, что несет вздор.

Взгляд полицейского стал снисходительным.

— Я рекомендую вам принять успокоительное. Доброй ночи.

— Погодите, — сказал Ноланд. — Он действительно был здесь, я говорил с ним.

— Послушайте, никто не осмелится устраивать грабеж на бульваре Пайс, это нонсенс. Боюсь, что подсознание сыграло с вами шутку.

Ноланд огляделся по сторонам и догадался, что случилось.

— Он в сейфе, — сказал Ноланд шепотом, — он спрятался там.

Полицейский медленно выдохнул.

— Хорошо, давайте проверим. Открывайте сейф.

— Дело в том, — Ноланд замялся, — что я не знаю кода.

— Так, юноша! Это все больше похоже на розыгрыш. Послушайте себя: к вам вломился грабитель и запер себя в сейфе, который вы не можете открыть!

— Согласен, звучит глупо, но…

— Извините, я услышал достаточно. Спокойной вам ночи. Предупреждаю, за повторный ложный вызов я буду вынужден взять с вас штраф в размере десяти талеров.

— У меня таких денег нет, поэтому я прошу вас подождать некоторое время, пока…

— Я не могу посвятить вам всю смену, — сказал полицейский, — ложитесь спать. Если все так, как вы говорите, то преступник уже в тюрьме и там скончается.

Городовой рассмеялся своей шутке и ушел.

От сейфа не доносилось ни звука, но несомненно, Капкан был внутри. После случившегося Ноланд перестал его опасаться. Теперь взломщик не казался бессовестным маргиналом: была в нем какая-то принципиальность и угрюмая доброта.

Ноланд похлопал по дверце и сказал:

— Пора заканчивать цирк, Капкан. Предлагаю вернуться к сделке: ты говоришь код и безнаказанно уходишь.

Он справедливо полагал, что у Капкана нет выбора — тот должен сообщить код, чтобы Ноланд открыл дверь. Однако сейф в очередной раз преподнес сюрприз. Щелкнул замок, и дверца отворилась изнутри. Капкан вылез помятый, с раскрасневшимся лицом. Темные глаза свирепо зыркали по сторонам.

— Ну что? — пробасил он, — убедился в доблести блюстителей закона?

— У всех свои пороки. Некоторые, например, вламываются в чужие дома, — сказал Ноланд.

Капкан хмыкнул и промолчал.

— Сделка, — сказал Ноланд. — Как ты открыл сейф?

— Сделка, — согласился Капкан. — Это клеттский замок с секретом. Я удивился, увидев такой в Северном Сандаруме. Его называют «замком лишних мыслей» — он заставляет людей ломать голову над кодом. На самом же деле цифры никак не участвуют в механизме, нужно только нажать на четные валики как на кнопку и повернуть ручку. Дошло?

Ноланд подошел к сейфу и повторил махинацию. Действительно, замок открывался простым нажатием. Как и писал отец, ответ на некоторые загадки заключается в отсутствии вопроса. Ноланд заглянул в сейф. Капкан сказал правду — внутри ничего не было, вдоль стен виднелись пустые металлические держатели для полок.

Между тем Капкан пятясь вышел из подвала и притворил дверь. Ноланд не стал мешать: свою часть сделки взломщик выполнил.

В коридоре что-то заскрипело. Ноланд пошел посмотреть в чем дело, но подвальная дверь не поддалась. От ужасного осознания у Ноланда перехватило дыхание. В ту же секунд снаружи на дверь навалилось нечто тяжелое — Капкан забаррикадировал выход из подвала какой-то мебелью.

— Капкан, — позвал Ноланд, — а как же наша сделка?

— Сделку нужно заключать в свое время. Ты вызвал полицию и запер меня, загнал в железный ящик. Теперь я возвращаю долг. Все честно.

Ноланд подсчитал, что дядя вернется минимум через неделю, и крикнул:

— Но я могу здесь умереть! Ты говорил, что ты не убийца, а просто открываешь замки.

— Иногда я их закрываю, — сказал Капкан и больше не отзывался.

Дверь из дубовых досок не смог выломать даже Капкан, и попытки Ноланда тем более не увенчались успехом. На плече остался синяк.

Через несколько часов проснется голод, усиленный невозможностью его утолить, угольная лампочка прослужит от силы часов двадцать. Темнота скомкает счет времени, и бульканье водопровода сведет с ума, прежде чем наступит голодная смерть. Но все это случится потом и как будто с кем-то другим. А может, и вовсе не случится — дядя вернется раньше или городовой решит зайти утром.

Ноланд не умел предаваться панике, что порой раздражало окружающих. Зачем бояться грома, если тот лишь следствие уже ударившей молнии, и зачем бояться молнии, если она еще не ударила? Когда бушует гроза, то молния где-то в будущем, — мгновенная вспышка! — и молния уже в прошлом. Как правило, ты остаешься жив.

Теперь в его распоряжении был открытый сейф. Ноланд еще раз проверил металлические стенки. Холодная пустота и слой серой маслянистой пыли, словно здесь никогда ничего не хранили.

Один нюанс вызывал недоумение: каким образом Капкан вышел из сейфа самостоятельно? Ноланд осмотрел дверцу и увидел изнутри такую же ручку, как снаружи. Это казалось нелогичным. Он шагнул внутрь сейфа. Широкоплечий Капкан приобрел здесь, должно быть, немало ссадин, но худощавому Ноланду места хватило, чтобы осмотреться.

Вскоре удалось наткнуться на нечто Капканом незамеченное. Под левой стенкой из днища выпирала прямоугольная скоба толщиной с карандаш, похожая на ручку котелка. Ноланд подцепил ее пальцем, и скоба выдвинулась на длину ладони. Сердце застучало в предчувствии открытия.

Он вышел из сейфа и потянул за скобу. Металлическая плита, игравшая роль дна, поднялась и обнажила вертикальный лаз. Вниз уходили вмонтированные в стену металлические скобы, через равные промежутки располагались тусклые светильники. Ноланд передернул плечами — шахта казалась глубже дюжины метров.

Не оставалось ничего, кроме как спускаться. На случай, если вернется Капкан, Ноланд закрыл за собой дверь сейфа, а когда ступил на лестницу, то захлопнул люк и втянул скобу внутрь, скрывая все признаки потайного хода, — отцовский секрет и без того чуть не стал достоянием грабителя. Теперь любой зашедший в подвал увидел бы только закрытый сейф. Внутри же сейфа была пустота. И только под глухим металлическим дном пряталась тайная лестница.

Чем ниже Ноланд спускался, тем становилось холоднее, и он порадовался, что переоделся в костюм. Дотронувшись до одного из светильников, он ощутил гладкую поверхность неизвестного минерала. Излучаемый свет напоминал лунный: холодный, бледный, с едва уловимой желтизной.

Лаз вывел в квадратную комнату. Ноланд спрыгнул на расстеленный в центре ковер. Под потолком располагались более крупные каменные светильники, и в серебристом свете он различил расположенную вдоль стен мебель: слева стоял письменный стол с двумя книжными шкафами по бокам, справа виднелись смутные очертания стеллажей с какими-то предметами, в углу стояла пара сундуков. У дальней стены располагался непонятный кубический механизм величиной с кузов кареты.

Ноланд подошел к столу и включил лампу. В этом холодном и загадочном мире лампа с цветастым абажуром показалась родной и уютной. Электрический свет окрасил и оживил предметы.

Теодор Бремер не работал за этим столом. Зачем, когда есть удобный кабинет в особняке? В ящиках обнаружились черновики «Лика истории» и старые рукописи. В шкафах стояли довольно редкие издания книг по археологии, пылилось несколько антикварных томов прошлой эпохи, но в целом здесь было что-то вроде личного архива — ничего важного Ноланд не обнаружил.

Складывалось впечатление, что отец нарочно не вел записей по своему последнему исследованию и всю информацию держал в голове. Чем оправдана такая секретность? Отец упоминал о врагах, но неужели он опасался, что кто-то доберется даже до этого секретного подземелья? Ноланд обвел глазами комнату. Все это соорудил явно не отец и не архитекторы особняка. Странный механизм привлекал внимание, но в столе не нашлось никаких инструкций, и Ноланд решил осмотреть устройство в последнюю очередь — не чтобы «оставить вкусное на потом», а чтобы отсрочить неизбежное. Как многие гуманитарии он не особо разбирался в технике и не горел желанием попробовать себя в роли инженера.

На стеллажах нашли место разнообразные археологические находки: хорошо сохранившаяся керамическая утварь Третьей эпохи, подернутые патиной бронзовые кубки, глиняные таблички с рисунками и письменами. В продолговатом футляре со стеклянной крышкой лежали монеты стран Сандарума: геллер из Баргена, гроут из Иктонской унии, денье из Луарции, драхма из Наара, обол из Хаммада и Эпимахии клеттов. Ноланд обратил внимание, что в коллекции только медные монеты и ни одной золотой или даже серебряной — отец не любил, когда к исторической и культурной ценности предмета примешивалась стоимость материала.

Экспонаты не претендовали на музейную ценность, скорее всего, Теодор Бремер собрал здесь памятные подарки от коллег и приятелей. Внимание привлекал разве что череп с клыкастой пастью, похожий на собачий, но объемная черепная коробка однозначно указывала на псеглавца — жителя степей Ютерры. Ноланд потрогал желтоватую кость и продолжил осмотр комнаты.

Едва он открыл крышку сундука, как ощутил знакомый аромат: бодрые ноты гвоздики, бергамота, мускуса и что-то более сладкое, напоминающее цветущий луг летним полднем. «Добротный баргенский парфюм, — говорил отец, — хотя луарские снобы считают его банальным». Здесь оказался склад одежды и походного снаряжения: куртки, плащи, несколько пар сапог с металлическими набойками, охотничьи штаны из парусины, сумки с наплечным ремнем, рюкзаки, одеяла. Ноланд повертел в руках новенький пробковый шлем. За сундуком он заметил сборную палатку из брезента.

Второй сундук был поменьше, в нем нашлось несколько компасов, две подзорные трубы, полевой комплект археологических инструментов в кожаном свертке и упаковка спичек. На дне лежала стопка карт различных регионов Сандарума и Ютерры. Рядом с флаконом «Вечного странника» обнаружился револьвер с набором для чистки и двумя пачками патронов.

Ноланд взял револьвер и очарованно ахнул. Сегодня он уже видел пистолет в руках у полицейского, но каким убогим казался теперь тот казенный кусок металла в сравнении с этим произведением искусства. Отделанная костью рукоятка покрыта неведомыми символами, словно эфес зачарованного меча. Казалось, письмена торжественно напевают строки эпических песен, а падшие герои древности наблюдают за тем, кто удостоен взять легендарное оружие. Длинный ствол тускло мерцает в слабом свете каменных светильников, будто полированный клинок, — и вот в руке Ноланда настоящий меч Третьей эпохи, тех времен, когда рождались первые легенды. Вместе с тем устройство револьвера было современным, и выглядел он как новый. Ноланд покачал головой и бережно положил оружие на место.

При слабом свете настольной лампы Ноланд едва заметил еще один сундучок, втиснутый в самый угол комнаты. Он поднял крышку и раскрыл рот. Внутри теснились ровные столбики золотых монет — по меньшей мере полторы сотни гульденов. Таких денег не то что на выплату кредитов, на открытие собственного банка хватит! Ноланд дотронулся до рельефной чеканки. Быть может, подумал он, «Товары Бремера» с самого своего основания были убыточны и фирма существовала только для отвода глаз?

От увиденного кружилась голова. Недавние проблемы с долгами и университетом умалились до комариных размеров. Найденных денег хватило бы на роскошную жизнь до старости, но для отца величина капитала ничего не значила в сравнении с величием нового исследования. Судя по всему, деньги не могли решить поставленных задач, и он брал золото из сундучка только на необходимые расходы.

Наконец Ноланд перешел к таинственному механизму у дальней стены. Он представлял собой изготовленный из золотистой бронзы кубический ящик с человеческий рост. Решетчатые стенки просвечивали, но в скупом свете настольной лампы содержимое не угадывалось. Вместо одной из стенок было выгнутое наружу стекло, пересеченное металлическими полосами. Ноланд приблизился к механизму вплотную и увидел раздвижную дверь. Створки поддались с мягким шуршанием.

Внутри оказалось кожаное кресло и придвинутая к нему столешница, похожая из-за обилия кнопок на пианино. Сбоку виднелось несколько рычагов с круглыми набалдашниками. На приборной панели лежал пожелтевший листок бумаги, Ноланд с радостью увидел почерк отца:

Ноланд, ты добрался до первой стоянки! Бери здесь все необходимое для долгого путешествия налегке и отправляйся в путь. Перед тобой григотропос, он позволяет быстро покрывать колоссальные расстояния. Не пытайся разбираться самостоятельно, следуй инструкции.

Перед стартом необходимо задать направление, но имей в виду, что большинство дорог уничтожены и неверный выбор приведет к крушению, поэтому используй путь, который я тебе указал. Удачи!

П. С. Возьми револьвер и владей им с честью. Я бы назвал это подарком, но не имею права его дарить.

Далее отец нарисовал, какие кнопки в какой последовательности следует нажимать. В центре приборной панели был циферблат диаметром с тарелку. Ноланд различил буквы сторон света и градусные деления. Внешняя ось вращалась с шагом в сорок пять градусов, вместе с ней передвигалась красная треугольная отметка. Судя по инструкции, с помощью нее нужно задавать направление движения.

Ноланд обнаружил, что даже не пытается думать над загадкой. Он знал ответ, словно кусочки мозаики уже сложились в голове сами собой. Ноланд достал из кармана пиджака оставленные Теодором медные часы и настроил григотропос согласно часовой стрелке на юго-запад. Со временем ты все поймешь, писал отец. Конечно, остановившиеся на «семь тридцать» часы указывали направление.

После этого Ноланд сменил туфли на ботинки, выбрал походный плащ с непромокаемым капюшоном и снарядился в дорогу. Все уместилось в один нетяжелый рюкзак. Палатку решил не брать, рассудив, что дюжина гульденов сможет восполнить любые упущения. Револьверная портупея непривычно облегала торс, но придавала уверенности.

Устроившись на жестком кожаном сиденье, он едва дыша сдвинул пусковой рычаг. Кабина вздрогнула и стала опускаться под землю. Через секунду комната осталась вверху. Над лобовым стеклом включился тусклый фонарь. Ноланд очутился на перекрестке тоннелей, скрытых подземной тьмой. Осмотреться как следует освещение не позволяло.

Сверху что-то лязгнуло, кабина повернулась вокруг оси и двинулась вперед. Скорость нарастала. Вскоре свистящий гул дал Ноланду понять, что он движется быстрее поезда. О пункте назначения и длительности поездки оставалось лишь догадываться. Вспыхнула тревожная мысль — почему он задал направление именно по часовой стрелке, а не по минутной?

Кабина начала вибрировать. Ноланд надеялся, что причиной тому скорость, а не поломка путей. «Приключения начинаются», — прошептал он и зажмурился. Пальцы до судорог впились в подлокотники.

Глава 5. Последнее дело Ржавого

Месяцем ранее случилось событие, которое впоследствии сыграло в судьбе Ноланда и его друзей немаловажную роль, но еще больше оно отразилось на жизни человека, известного в узких кругах под кличкой Ржавый.

Некоторые кафе обладают особой темной атмосферой. Не мрачной и грязной, какая бывает в дешевых кабаках, экономящих не только на электрическом, но даже газовом освещении, и заставляющих клиентов дышать угарным газом и копотью сальных свечей, а именно темной, как тень под гобеленами на стенах старинного замка, как темнота закрытого сундука или дальней полки книжного шкафа, куда не попадает свет ламп. В такой темноте всегда что-то скрывается: хорошее или плохое, красивое или уродливое, но до поры до времени оно скрыто от солнечного света и любопытствующих взглядов обывателей. Только немногие знают о спрятанном в тени и отнюдь не собираются делиться своими тайнами. В такие заведения не заглядывают случайные прохожие, в проходах не толпятся праздные компании навеселе. Сюда приходят обсудить личные дела без свидетелей.

Кафе «Горгулья» именно такое. Лампы горят только у барной стойки над дверью на кухню, свечи на столах посетители зажигают по желанию и очень редко. Входная дверь с осмотрительно смазанными петлями никогда не скрипит, и тем более над ней нет колокольчика — приходящие и уходящие не жаждут внимания. Небольшие квадратные столики стоят друг от друга на почтительном расстоянии, чтобы не только шепот, но даже сказанные вполголоса слова не достигли чужого уха. Меланхоличный музыкант, сидящий поодаль от барной стойки, растворяет тихие разговоры спокойными аккордами гитары.

Ржавый пил кофе с хаммадским лукумом и поглядывал на дверь. Лысую голову скрывал капюшон, пришитый к коричневой кожаной куртке специально для подобных визитов. Персонал «Горгульи», конечно, знал его в лицо, но один шаг в полумрак, и Ржавый становился неотличим от прочих посетителей, а для обывателей и вовсе сливался с тенью. Походную сумку он держал на коленях, пропустив лямку через ногу так, чтобы никто не смог внезапно выхватить сумку и убежать. Слишком ценный груз, чтобы рисковать хоть капельку.

Сквозняк сидел рядом и грыз ногти. Бледный и астеничного телосложения, с длинными светлыми волосами, похожий на молодого юношу — никто не стал бы воспринимать его всерьез, тем более услышав его писклявый, похожий на звук скрипки, голос. И пусть. Ржавый знал цену непревзойденному форточнику, бывшему акробату знаменитого на всю Иктонскую унию цирка «Стрижи и ласточки». Кроме Сквозняка он доверял только Капкану, их угрюмому взломщику, но тот был сейчас далеко. С этим делом можно было бы справиться даже в одиночку, не обязательно собираться всей компанией.

Это Ржавого и настораживало. Задание оказалось простым, а вознаграждение чрезвычайно высоким: в пересчете на золото — сорок дукатов, причем половину им заплатили сразу же. Только и всего — проникнуть в дом профессора, найти и выкрасть обрывки старой книжки и перевод, которым занимался этот ученый. Хозяин уехал в отпуск или командировку, в кабинете царил порядок, книги и рукописи занесены в домашнюю картотеку, — приходи да бери средь бела дня все что нужно! Ржавый не разбирался в древностях и затруднялся оценить украденную книгу, однако подозревал, что стоит она куда больше их вознаграждения.

Любая другая банда прикарманила бы аванс, а книгу продала бы на черном рынке втридорога. Но только не компашка Ржавого. Заказчик не выглядел болваном, и явно обратился к профессионалам не случайно. Никогда Ржавый не подводил и не обманывал клиента. Завидная деловая репутация позволяла ему не только получать по-настоящему крупные заказы (в том числе от пресвитеров Культа баалов и государственных чиновников) но и оставаться в живых после их выполнения.

А еще Ржавый выживал благодаря чуйке, как он называл интуицию. И прямо сейчас, с последним глотком горячего кофе он ощутил в животе холод, как будто на него плюхнулась крупная жаба. Неприятный озноб пробежал по спине. Что-то пошло не так, жди беды. Ржавый посмотрел на грызущего ногти друга. А вдруг, увидев нервозность Сквозняка, барон Адалард Кай усомнится в их надежности и решит избавиться от сообщников? Кто нанял профессиональных воров, тот может нанять и профессиональных убийц.

— Тебе лучше уйти, — сказал Ржавый.

— С чего бы? — спросил Сквозняк тонким, как комариный писк, голосом.

— Чуйка.

— Думаешь, будут проблемы?

— Не уверен, но хочу перестраховаться.

— А может, просто стареешь? Говорят, пятьдесят лет — бздишь как дед.

Ржавый усмехнулся.

— Да, говорят, а потом зубы по полу собирают. Вали уже!

Сквозняк коротко кивнул и ушел, похлопав сообщника по плечу. Стало немного спокойнее. По правде, вряд ли кто из приличных наемников возьмется вредить их компашке. Во-первых, все-таки свои, во-вторых, себе дороже связываться. А мелкая сволочь и отмороженные мордовороты их даже найти-то не смогут. И все-таки предчувствие было неприятным.

Барон пришел в условленное время с точностью до минуты. В багровом сюртуке при цилиндре, в руке трость с обсидиановым набалдашником, поверх замшевых перчаток несколько золотых перстней. Выбритый подбородок, твердые, словно вырезанные из тиса губы, взгляд тяжелый, как будто на тебя смотрит свинцовый слиток. Адалард Кай сел напротив, на лице появилась уродливая улыбка, при которой уголки губ изгибаются не вверх, а вниз, и от носа к ним прочерчиваются резкие складки. Улыбка презрительного человека. Донесся аромат дорогих луарских духов. Ржавый подавил желание сплюнуть.

— Полагаю, трудностей не возникло?

— Никаких проблем, — Ржавый достал сверток с книгой и положил ее перед бароном.

Адалард чиркнул спичкой, зажег свечи в канделябре, чтобы рассмотреть реликвию. Десяток минут он рассматривал ветхие страницы, пальцы в замшевых перчатках бережно листали перевод. Погрузившись в чтение, он как будто забыл про Ржавого. Затем спросил:

— Вы читали?

— До тех пор, пока не понял, что нашел именно дневник Тидира.

— Это понятно. Потом вы прочли перевод? — обычно бесстрастный голос барона стал напряженным, как будто книга превзошла его ожидания.

— Нет.

— Почему же?

— Я не искушен в археологических, гм, полезных ископаемых. В переводе сплошные термины, сноски, циркумфлексы всякие, не по мне это.

Адалард Кай смерил Ржавого взглядом, словно взвешивая в уме, насколько старый вор глуп, а насколько хитер.

— Вы сделали копию записей?

— Зачем же?

— Отвечайте на вопрос: да или нет? — барон, казалось, ревновал, как будто поручил Ржавому не книгу принести, а сопроводить любимую женщину, и теперь допытывался, не случилось ли в дороге чего интимного. Это позабавило Ржавого и одновременно насторожило: как сказал поэт, искры ревности приводят к пожару.

— Не давите на меня.

Адалард пренебрежительно хмыкнул и промолчал.

— Никто не копировал текст. Мы работаем честно.

Барон некоторое время пристально смотрел на него, затем вернулся к чтению, снова надолго. Оранжевое пламя свечей освещало сосредоточенное лицо, черные брови хмурились. Наконец, барон убрал книгу к себе и взамен положил на стол мешочек с монетами. Попрощавшись и больше ничего не говоря, Адалард ушел. Величественная поступь не скрыла от Ржавого спешку и затаенный восторг.

Вечером того же дня, встретившись в одной из неприметных гостиниц около вокзала, они со Сквозняком разделили деньги. Ржавый — основатель и главарь их славной компашки, но любую прибыль он всегда делил на равные доли вне зависимости от заслуг каждого. Деньги нужны всем, проблемы не нужны никому. Таково одно из правил выработанного за годы совместной работы устава: все в одной лодке, деньги и проблемы делятся поровну.

Сквозняк как всегда после крупного дела собрался за Яблочный пролив на острова к родственникам. Хороший парень, заботливый, привезет им подарки и закатит пир. Правда, те до сих пор считают, что он акробат в цирке. Поезд до ближайшего портового города отходил сегодня же ночью, и, крепко пожав друг другу руки, они простились. До нового дела.

Хорошенько выбритый и в новом костюме, Ржавый прежде всего завернул в переулок, где члены гильдии садовников торговали цветами, и выбрал букет из семи лилий. На фоне навязчивого смога большого города аромат цветов приятно освежал и успокаивал. Миновав дворы, Ржавый вышел на тротуар центральной улицы.

Начинался теплый майский вечер. Муниципальные служащие в синих фуражках зажигали газовые фонари, в дренажных канавах вдоль дорог стрекотали сверчки, людей на улице стало меньше, теперь они не спешили по делам, а наслаждались окончанием буднего дня. Даже возницы перестали подгонять лошадей, и колеса кебов и карет перестали тарабанить по брусчатке. Вместо деловых костюмов и рабочих комбинезонов появились вечерние фраки и пышные платья, мужчины щеголяли дорогими тростями, дамы обмахивались веерами. Парочки и компании расходились по театрам, операм и балетам, кого-то предвкушал танцы на светском бале, кого-то ждала трубка и бокал бренди в джентльменском клубе.

Среди людей Ржавый безошибочно примечал баалистов, даже если при них не было инсигнии — галстука, ленты или кулона соответствующего цвета. Министранты и, особенно, фламины Золотого баала отличались наиболее изысканными одеждами из шелка и бархата, крупными золотыми украшениями, в большинстве то были мужчины, а среди женщин чаще встречались почитательницы Голубого баала, их изящные платья и чарующий макияж буквально сворачивали шею, вынуждая оглядываться и дивиться красоте. Веер в их руках становился не средством от жары, а опахалом, несущим ароматы нежных духов. Ржавому нравились баалисты. Богатых мужчин он обворовывал, а с красивыми женщинами спал. Правда, зачастую служительницы Голубого баала предпочитали единомышленников: золотых богатеев или сильных и мужественных последователей Красного баала. Но не сегодня!

Вечер стал бы совершенно прекрасным, если б холодная жаба слезла с живота, но дурное предчувствие так и не пропало. Именно поэтому Ржавый взял с собой нож. Барон настораживал тем, что не был понятен, как, например, баалисты. Он был богат, силен волей и телом, по-мужски красив, но явно не состоял в Культе баалов. И вместе с тем Адалард Кай не походил на провинциального барона, коротающего дни за охотой в своем лесу. Зачем ему древняя книга? Вряд ли для частного музея — с ворованными экспонатами добра не наживешь.

Ржавый поднялся к привилегированному кварталу. Квартирные дома и проезжие улицы остались позади, начались вымощенные плиткой тротуары и широкие парковые аллеи с липами, буками и дубами. Здесь дымный запах города почти не ощущался. По левую руку расположилась череда невысоких коттеджей с плоскими каминными трубами, будто прилипшими к внешним стенам. Справа, за фигурными заборами из кованого чугуна, отгородившись от простых людей газонами и лабиринтами зеленых изгородей, виднелись трехэтажные особняки. Ржавый шел вдоль просторного тротуара, пересекая круги теплого света от редких фонарей. На лавочках под деревьями проводили романтический вечер пары, в беседках галдели юношеские компании, от фонтана на маленькой площади раздавался смех. Мимо протрусил крупный поджарый пес, кажется, дирхаунд: шерсть серая и курчавая, на морде как будто белая бородка. Длинная зубастая пасть была приоткрыта, но глаза глядели дружелюбно, нос трепетал от вечерних запахов, и Ржавый удостоился внимания пса не более секунды.

Мора, столица Иктонской унии и, пожалуй, всего северного Сандарума, нравилась Ржавому. Для рыбы вода, для птицы небо, а для него — большой город, живой, многообразный, богатый. Здесь не останешься без работы и не заскучаешь. Он понюхал букет лилий и улыбнулся.

Что-то набросилось на него сзади и свалило с ног. Упав ничком, Ржавый ощутил на спине когтистые лапы и извернулся — рядом с шеей клацнули клыки, на щеку брызнула слюна. Запахло собачьей шерстью. Ржавый отпихнул серое тело и попытался встать, но пес тут же кинулся снова, не сводя красных глаз с горла. Оставалось только прикрыться левой рукой, а правая судорожно искала ножны на поясе, путаясь в шлицах пиджака. Пес вгрызся в запястье, шерсть, похожая на белую бородку покраснела от крови, он рвал плоть бесстрастно, с пугающим молчанием. И тогда зарычал Ржавый, выхватил нож и нанес несколько ударов в грудь и горло зверя. Хорошо заточенная сталь легко прошла сквозь шерсть и пронзила артерии, на Ржавого потекла горячая кровь, смешиваясь с его собственной. Кисло запахло железом. Пес не взвыл и не заскулил, лишь будто закашлялся, но руку выпустил. И тут же бросился снова, острые зубы мелькнули перед самым лицом, когда Ржавый всадил нож прямо в свирепую морду. Пес задергался, разбрызгивая слюну и кровь, когтистые лапы скребли брусчатку.

Шатаясь, Ржавый отполз от агонизирующего трупа и отдышался. Левое запястье пульсировало болью, костюм висел лохмотьями, лилии были размазаны по тротуару. Из мыслей не уходили красные глаза, ничуть не звериные, а чуждые и потусторонние. Ржавый глянул на морду пса и содрогнулся — остекленевшие глаза были карими, как у всех собак, красное мерцание пропало. Он не обсуждал барона со Сквозняком, боясь выставить себя параноиком, но самые худшие — и невероятные — предположения подтвердились: они нарвались на чернокнижника, умеющего заклинать духов. И с этого дня смерть от любого одержимого животного лишь вопрос времени.

В ушах постепенно утих пульс и шум крови, послышались возгласы и крики. Особенно ему не понравился надрывный женский крик: «Убил мою собаку! Убийца!» Совсем не хотелось объясняться с патрульными, когда сжимающие нож пальцы слиплись от крови. Перейдя на бег, петляя между кустарниками, он покинул парк. Ни один из очевидцев потом не смог бы даже указать направление, куда направился Ржавый. Так было всегда, когда он хотел скрыться. Но сейчас он и сам не знал, куда бежать от проклятья.

Ржавый добрался до гостиницы и обработал рану на запястье. Аптеки в поздний час уже не работали, но в походной аптечке нашелся йод и перевязочный материал. Ловкость рук — ключевой в воровской профессии инструмент, если не считать мозгов, и теперь он испорчен на долгий срок: левая кисть двигается с трудом, вся рука горит жгучей болью. Окровавленные обрывки костюма Ржавый выбросил в камин и надел любимую коричневую куртку. Будь он в ней при нападении, пес погрыз бы руку не так сильно — дубленая кожа спасала старого вора даже от удара кинжалом.

По пути сюда на него снова напал одержимый зверь, на этот раз всего лишь крыса, и расправиться с ней не составило труда. Он был настороже, а красные глаза выдали врага. Но окажись прыжок крысы быстрее хотя бы на секунду, тогда она вцепилась бы Ржавому в лицо. Пока что злой дух отстал, видимо, ищет подходящее животное. Или ему нужно время, чтобы отыскать и догнать Ржавого, или он после смерти одержимого тела нуждается в передышке — неопределенность и незнание своего врага выматывали сильней всего. Ржавый догадывался, что сейчас единственная мера предосторожности — это движение: чем быстрее и чаще менять местонахождение, тем сложней должно быть духу преследовать жертву. Ржавый надеялся, что недалек от истины, иначе шансов выжить просто нет.

Хотелось не только выжить, но и решить проблему. Катастрофически не хватало информации. Все, что он знал о духах, было почерпнуто из услышанных в детстве легенд и страшных сказок, которые теперь забылись. Ржавый помнил только, что в Четвертую эпоху Кха с помощью духов уничтожили Хадрамаут, тайное общество убийц, погубивших немало влиятельных вельмож Кха. В отместку заклинатели обуздали несколько духов и приказали расправиться с Хадрамаутом. Никто не спасся. Но были и другие стычки, люди впредь сражались с заклинателями. Как?!

Второй вопрос не был столь срочным, однако не менее важным. Почему барон Адалард после беглого прочтения книги решил его убить? В книге оказалась вскрыта чья-то тайна? Древние заклинания, которые барон испробовал на Ржавом? Местонахождение клада? Ржавый жалел, что пролистал старый дневник лишь мельком, выхватывая ключевые слова. Он не любил сидеть за книгами, да и чтение в доме, куда забрался как вор, само по себе чревато.

А теперь придется читать. Никто не поможет старому вору в таком деликатном вопросе, как проклятие барона-чернокнижника, только книги. Искать ответы придется там, где все началось — в доме лингвиста. Ржавый припомнил упорядоченную библиотеку профессора и хотел уже торжествующе потереть ладони, но резкая боль напомнила о ране.

В пригород Моры, где жил профессор Рональд Аткинс, кебы по ночам не отправлялись. Ржавый подумывал арендовать или даже купить коня, благо денег теперь достаточно, но тут же одумался, представив лошадь с красными глазами, которая вмиг расколет копытом его лысый череп, а при попытке убежать догонит и просто затопчет.

Добираться пришлось на своих двоих, путь занял две трети ночи, несмотря на то что Ржавый передвигался частично бегом, как пехотинцы на марш-броске. Выйдя за пределы города, Ржавый рисковал нарваться на лесных зверей, как одержимых, так и обыкновенных, но голодных. Между деревьев у обочины мерещились темные силуэты, пару раз там действительно кто-то был и шуршал прошлогодними шышками. Ни разу не мелькнули красные глаза, и Ржавый решил, что все-таки догадка верна: в движении дух теряет след. Также это означало, что поспать не удастся.

Показался двухэтажный кирпичный домик со скромной оградой, увитой плющом. Восток уже светлел, выпала холодная роса, проснулась какая-то пташка и пиликала в туманной тишине. Ржавый пришел промокший, дрожащий от усталости и кровопотери. Хозяев дома не было, но вор даже немного расстроился. Было бы проще честно постучать в дверь и обратиться к профессору за помощью, тот явно нашел бы нужные сведения быстрее.

Наплевав на безопасность, Ржавый растопил камин. Затрещали смолистые поленья, приятно повеяло дымком. Прокравшаяся в дом бледная утренняя заря окрасилась оранжевыми и красными отсветами пламени. Он обогрел замерзшие руки, пальцы покалеченной руки были совсем безжизненны. После пережитого хотелось глотнуть бренди, чего обычно Ржавый себе не позволял ни при каких обстоятельствах, оберегая профессиональные рефлексы и ясность ума. Увы, нарушить принцип не удалось — в доме он не нашел спиртного, даже бутылки вина. Наспех сварил сладкий кофе и принялся за картотеку.

Как он выяснил, искусство подчинения духов называется гоэтией и относится к наследию Кха, которое, понятное дело, запрещено во всех странах Сандарума. Конечно, он слышал о таинственных чернокнижниках — современных алхимиках и заклинателях, — собирающих наследие Кха и практикующих темные искусства, но не воспринимал газетные россказни всерьез. Государственный контроль за распространением запретных знаний казался ему очередным предлогом для отмывания казенных денег.

Литературы по гоэтии здесь, само собой, не оказалось, иначе профессор мог бы лишиться должности и отправиться в тюрьму обдумывать свои табуированные увлечения. Кстати, не поэтому ли его так долго нет дома? Ржавый ухмыльнулся. Нет, вряд ли. Этот лингвист не может быть чернокнижником — у дома слишком светлая атмосфера, противоположная тому гнетущему мраку, что исходил от Адаларда Кая. Чуйка подсказывала.

Ржавый пролистал «Сказки старого Сандарума» — увесистый и щедро иллюстрированный фолиант в деревянной обложке с выгравированным Всемирным древом — и на основе всех сюжетов про гоэтию выявил общий принцип. В сказках было все просто: злой заклинатель-чернокнижник подчинял духа, используя специальный предмет-ловушку, а добрый герой-путник находил этот предмет и уничтожал. Тогда дух выходил на свободу и возвращался в родные миры или, что Ржавому особенно понравилось, зверским образом убивал заклинателя.

Предмет-ловушка назывался эфирной петлей. В одной легенде говорилось, что в Третью эпоху, когда народ Кха восстал против Тири-Эж, заклинатели обуздали царя духов Хадхаоша эфирным ошейником, сотканным из первичного эфира, однако это единственный случай, когда эфирная петля действительно выглядела как ошейник. Заклинатель может сделать эфирную петлю из любого кувшина, шкатулки или даже из яичной скорлупки — из всего, что имеет некую целостность и полость. После удачной поимки духа такой предмет становится эфирной петлей, дающей власть над духом, пока предмет цел. Эфирная петля может находиться где угодно, и смерть чернокнижника не освобождает духа. Ржавый цокнул и покачал головой.

Выходит, придется стать сказочным героем и искать эфирную петлю. Если предположить, что для управления духом петля должна быть при заклинателе, то барон держит ее при себе. Если же для приказов петля не требуется, то может храниться где-то в родовом замке. Это простые варианты. Непростой вариант — петля может быть где угодно. Когда они со Сквозняком брались за этот заказ, то наводили справки об Адаларде Кайе: его поместье находится в северных лесах Баргена. Вероятно, барон сейчас на пути в родные края, поэтому проще всего пересечься с ним — отправиться к нему же домой. Желательно, прибыть первым и переломать в замке все полые предметы подозрительного вида…

Ржавый устало вздохнул и посмотрел на измазанные кровью часы. Времени прошло пугающе много, в любую минуту могут появиться красные глаза, быть может, какой-нибудь одержимый зверь уже затаился у входной двери и роняет слюну. Ржавый потер лицо. От длительного чтения при неверном свете керосиновой лампы и первых лучей солнца, глаза красные теперь у него самого. Пока непонятно, ради чего вообще вся заваруха случилась.

После ознакомления с древними преданиями Ржавый вспомнил, что Тидир Знающий, чей дневник он добыл для барона, был одним из Вечных хранителей Пути — легендарный герой Эпохи Рока. Естественно, он не был чернокнижником, но обладал множеством древних знаний, в том числе ныне запрещенных. Вряд ли у хранителя Пути в дневнике описаны темные ритуалы, скорее всего, записи являются ключом, подсказкой к нахождению какого-нибудь клада, который барон очень ценит и не хочет ни с кем делить. Что ж, похоже Ржавый с бароном относятся с счастливым обладатели секрета, так что после победы над чернокнижником можно рассчитывать и на клад. Не жизнь, а сказка, подумал Ржавый и провалился в сон.

Спал он ровно секунду, после чего отвесил себе здоровой рукой такую пощечину, что перехватило дыхание. Спать ни в коем случае нельзя. Нужно выдвигаться прямо сейчас. За окном начал моросить дождь. От мысли, что до ближайшей станции снова придется преодолеть долгий путь, да еще и по сырости, Ржавый чуть не взвыл, но утешил себя тем, что потом сможет спать хоть всю дорогу, поскольку поезд постоянно будет в движении — такой роскоши не могли себе позволить герои старинных сказок! В поисках зонта он открыл шкаф и хмыкнул, увидев на плечиках несколько жилеток розового цвета, довольно неожиданных в гардеробе серьезного ученого. Ржавый выбрал вместо зонтика брезентовый дождевик и поспешил на вокзал.

Глава 6. Эпос

…Солнце светило непривычно ярко, даже сквозь белые облачка, быстро плывущие по высокому небу. Сочная трава поднималась до колен и пестрела разноцветными ароматными цветами, будто начало июня сменилось серединой лета. Тонкие ветвистые деревья, обступившие выход из пещеры, были Ноланду незнакомы. Чужим казалось все. Даже камень, на котором он, отдыхая, разлегся во весь рост, не был похож на холодные в любое время года угловатые глыбы, какие он привык видеть в окрестностях Хельдена. Камень казался гигантской галькой из первозданного эфирного океана, забытой здесь с начала времен. Ощущение было таким, будто река жизни Ноланда, городская и мутная, вынесла его в море, неведомое и бездонное.

Но куда двигаться дальше?

Ноланд не мог сказать наверняка, терял ли он сознание в поездке и сколько времени находился в пути. Григотропос остановился в темной и тесной каменной пещере с грубо обтесанными стенами. Зажигая спички, Ноланд нащупал холодные влажные перила чугунной лестницы, которая вывела наверх, снова в пещеру, но более просторную и сухую.

Там находился не то верстак, не то стол длиной во всю стену. В столешнице торчал кинжал, а вокруг него, сохранив контур бывшего листа бумаги, лежала мелкая труха. Кто съел записку, муравьи или еще какие-нибудь жучки, было не важно. Возможно, то была плесень. Важнее, что вредитель оказался привередлив: малюсенький клочок под острием кинжала остался нетронутым из-за капли смазочного масла, стекшего по лезвию. Сохранилось лишь одно слово — «Вереск». Симпатичное вечнозеленое растение с сиренево-розовыми цветками. Никаких плодотворных ассоциаций.

Больше ничего не найдя в пещере, Ноланд выкарабкался наружу по длинному узкому лазу, выход из которого настолько зарос кустарником, что за секретности пещеры можно было не беспокоиться. Он не знал, почему отец скрывал такую сенсацию, как григотропос, но чувствовал, что допускать к нему общественность совершенно недопустимо, как будто это чужое достояние, на которое люди права не имеют.

Сейчас Ноланд уже полчаса отдыхал на камне, наслаждаясь солнцем, и размышлял над показаниями компаса. Стена гор, из-под которой он выполз, расположилась на севере. Если григотропос отправил его строго на юго-запад, то, следовательно, это горы Вестмонд. Поразительно большое расстояние от дома, но куда весомее вывод, что раз Вестмонд на севере, то находится Ноланд уже не в родном Баргене, а в Луарции, стране, которую отец сравнивал со сладким спелым яблоком, изъеденным червями. Страна контрастов, где процветание соседствует с нищетой, высокое искусство — с пошлостью, доблесть — с подлостью, верность — с предательством. Насколько знал Ноланд, вереск в Луарции не растет, потому идей насчет направления не было.

В любом случае нужно найти людей. Как минимум — деревню или трактир, чтобы переночевать и купить провиант, но лучше отыскать город, где можно оформить денежный перевод для дяди. Теперь деньги не проблема. Да и, раз нет дальнейших указаний, можно вернуться ненадолго домой… Последняя мысль заставила Ноланда вскочить с теплого камня. Так просто плюнуть на все и захлопнуть дверь, которая перед ним открылась? Из-за чего? Из-за крохотного муравья, который съел бумажку?!

Ноланд вскинул на спину рюкзак и обвел взглядом место стоянки. Красиво, ничего не скажешь, но цветные карандаши остались дома, в походном наборе инструментов они лишние. Неведомые земли, которые он рисовал в уютном кабинете, теперь вокруг, будто шагнул в картину. И не такое предстоит увидеть, и не такие трудности ждут. Настал новый этап жизни. Возвращаясь из великих путешествий, люди меняются, это он знал из эпических сказаний. Но перемены начинаются уже на первом шаге. Это он узнал сейчас.

Выйдя из рощи и изучив горизонт, Ноланд приметил далекий дымок столбом. С помощью подзорной трубы удалось разглядеть придорожную гостиницу. До тракта оказалось меньше пяти километров. После пропитанного смогом города, пыльного особняка и холодного душного подземелья прогулка на свежем воздухе показалась наслаждением. Вот только дико захотелось есть, да и ночные события напомнили о себе неподъемной усталостью.

Однако в большей мере устало не тело, а голова. Новые впечатления за последние сутки навалились друг на друга, образовав тяжкую многоцветную массу. Ноланд почувствовал, что уже не в состоянии осмысливать каждое новое событие, как делал это всегда. «Если посмотреть правде в глаза, — думал Ноланд, приближаясь к зданию гостиницы, — я не гожусь в путешественники. Я отшельник, а не странник. Это другим необходимы новые знакомства, встречи, поездки. Они довольствуются поверхностными впечатлениями так же, как несмышленые дети съедают с конфеты глазурь, выплевывают начинку и тянутся за следующей конфетой. Мне же подавай начинку. Сколь многое можно увидеть в малом, даже не выходя из дома. Глубокая книга, тонкость чаепития, многозначительный взгляд… — в этих вещах можно разглядеть целый мир, если смотреть вглубь. Теперь же события валятся на меня одно за другим, и смотреть вглубь я не успеваю. Продолжая метафору, я уже объелся глазури. Как хорошо было бы сесть в своем кабинете и хорошенько, без спешки все обдумать».

Гостиница, или трактир, если говорить словами старинными, радовала глаз веселыми красками. Внушительное двухэтажное здание из красноватых бревен сплошь покрывали окна с голубыми рамами. На втором этаже оконца теснились друг к другу, словно пассажиры бесплатного вагона. Каждая комната отличалась от другой цветом занавесок, и оттого казалось, что трактир усеян разноцветными бабочками.

Нижние окна поражали шириной и высотой — в обеденный зал мог бы забраться целый бык, если бы не диагональные рамы. От стекол хозяин предусмотрительно отказался, оставив только ставни, выкрашенные в тот же ярко-голубой цвет. В зале среди табачного дыма мелькали силуэты посетителей, наружу текли аппетитные запахи жареного мяса, словно пена из переполненной пивом кружки. В непрерывном людском гомоне изредка звучали аккорды неумелого или пьяного гитариста.

Двустворчатые двери трактира оказались закрыты и даже заперты изнутри. На дверях висела табличка, но каракули на ней прочтению не поддавались. Ноланд несколько раз поднимал и впечатывал в дверь тяжелое бронзовое кольцо, однако с таким же успехом мог бы стучать бродяга в ворота графского замка. Но кто откажется приютить путника с золотыми монетами в кармане? Ноланд уверенно постучал еще раз и вздрогнул, когда на втором этаже распахнулось окно и раздался окрик.

— Читать умеющий? А?

Ноланд посмотрел наверх и увидел, как через подоконник перегнулся долговязый человек. Он был смугл, на полуденном солнце блестела кирпичного цвета лысина. Человек театрально жестикулировал. Справедливо полагая, что в Северном Сандаруме все хоть немного понимают иктонский язык, тем более служащие гостиниц, Ноланд по-иктонски осведомился насчет ночлега.

— Нет! — крикнул человек. Даже в этом коротком слове слышался акцент.

— Но почему? Луарские гостиницы славятся гостеприимством!

Человек засмеялся и хлопнул в ладоши.

— В таком случае, парень, отправляйся в Луарцию и гости там сколько влезет!

— В таком случае, где я? — спросил Ноланд.

— Ты что, с Морозной Лапы приплыл?

— Нет, я гражданин Баргена.

— Это примерно одно и то же! В своих манерах все северяне одинаковы! Не важно, фрак на вас или медвежья шкура. — Человек посмотрел по сторонам, брови взметнулись вверх. — Но как ты тут очутился, парень? Ни кареты, ни коня. Ты как будто на прогулке, а до ближайшего вокзала сотни километров!

Ноланд вздохнул. Горло пересохло, ноги гудят, а этот старик, похоже, не отличается эмпатией. Нельзя позволить ему утолить свое любопытство раньше времени.

— Неудобное место для беседы, не находите? — сказал Ноланд.

Старик немного подумал и цокнул языком.

— Обойди-ка с торца — сейчас спущусь.

За гостиницей располагался обширный двор с хозяйственными постройками. Длинная конюшня была полна лошадьми, загорелые конюхи в соломенных шляпах сновали туда-сюда, в руках мелькали мешки с зерном, вилы, щетки, упряжь. Из хлева с ветхой крышей доносилось непрестанное кудахтанье и редкое, но весомое мычание, в загоне толпились похожие на тучки овцы. Правее виднелась кузница с редкими столбами вместо стен, горн сейчас был холодный, но у вдавленной в землю остроносой наковальни сидел кузнец и что-то мастерил. Рядом с гостиницей стояла широкая баня, из трубы шел дым, мелькнул обнаженный по пояс банщик с ведрами. Поодаль зеленел огород, вдоль которого уходила вдаль аллея каких-то фруктовых деревьев.

Скрипнула задняя дверь гостиницы, показался хозяин и жестом пригласил войти. Они миновали жаркую кухню, где угрюмый повар помешивал суп, и поднялись наверх. Человек, так и не назвавший своего имени, привел Ноланда в комнатушку, из которой недавно выглядывал, и предложил сесть. Со стены смотрела голова льва — охотничий трофей. Ноланд скинул рюкзак и с удовольствием погрузился в мягкое кресло. Хозяин налил ему высокий стакан тоника и уселся в кресло напротив.

— Комнату не дам и в зал не пущу. Написано же — арендовано, — сказал он.

Ноланд сделал большой глоток прохладного напитка и отметил, что в этих краях в тоник добавляют лимон, и нашел это дополнение прекрасным.

— Что значит арендовано? Это общественная гостиница, не так ли?

— В моем случае арендовано значит оккупировано! — сжал трактирщик кулаки. Крепкие и с выпирающими костяшками, они казались на фоне его худобы шипастыми палицами. — Ко мне пожаловал отряд рыцарей Ордена Совершенства. Их приор всучил мне мешок денег и решил, что теперь распоряжается моей гостиницей. Напыщенный, высокомерный… Они заняли все номера и гулеванят уже неделю. А что я скажу против сотни шпаг? Но давай-ка по порядку. Меня зовут Ферапонт. Теперь покажи мне свой паспорт, парень. Я с бродягами дел не имею.

Ноланд без вопросов протянул старику документы. Ферапонт хмыкнул и вернул паспорт.

— Бремер. Любопытно. Рыцари спрашивали о некоем Теодоре Бремере, ищут его.

— Он был здесь? — Ноланд чуть не пролил тоник и поставил стакан на стол. Оттого, что отца разыскивает вооруженный отряд, стало не по себе. Полуденные лучи солнца как будто померкли.

— Значит, не совпадение, — усмехнулся трактирщик. — Был. Но года три назад. Хороший клиент, но больше ничего о нем не знаю.

— Совсем ничего? Теодор Бремер великий ученый.

— Великий? Вот это да. И в чем же его величие? Что он совершил?

Встретив насмешливый взгляд трактирщика, Ноланд решил ответить на провокацию снисходительным разъяснением.

— Его исследования внесли огромный вклад в понимание исторической картины мира. Он археолог… один из тех людей, благодаря которым в учебниках истории появляются точные даты и достоверные факты. Понимаете?

Ферапонт пожал плечами.

— Тогда я — великий трактирщик и великий охотник. Почему нет?

— Вы читали его труд «Лик истории»?

— Наверное, полезная книга, но, скажи мне, разве она изменила мир? Теодор Бремер изменил мир, чтобы зваться великим?

Ноланд нахмурился и потер переносицу. Болтовня трактирщика оказалась не лишенной смысла.

— А что вы имеете в виду под изменением мира?

— Да уж точно не обновление учебников по истории! Мир — это люди. Исследования Бремера изменили жизнь людей? Эта его книга превратила хоть одного человека из плохого в хорошего?

— Извините, но в своих рассуждениях вы уподобились клеттскому философу.

— Через мою гостиницу прошли тысячи людей, станешь тут философом! И кстати, я действительно на четвертинку клетт — отсюда мой умище. — Ферапонт засмеялся и хлопнул Ноланда по плечу. — Я не хотел обидеть тебя, парень. Ни тебя, ни твоего родственника. Пойми… Здесь, на юге, мы больше привыкли смотреть на душу человека, а не на голову. По-настоящему великий тот, кто меняет дух людей.

— Спасибо, запомню. Но предлагаю поговорить о вещах приземленных. Где же я нахожусь?

— Гостиница «Эпос», северное пограничье Эпимахии клеттов.

Ноланд потрясенно выдохнул. Выходит, то, что он принял за горы Вестмонд, было хребтом Левьесаж. Григотропос пронес его сквозь всю Луарцию и выплюнул намного южнее, чем ожидалось: в землях, принадлежащих клеттам. Все их города-государства находились на другом краю страны, у побережья, а эти земли относились к бескрайним и полудиким заповедникам — так клетты называли свои территории, до которых им не было дела. Здесь могло произойти все что угодно.

— Да уж, — сказал Ноланд, — никогда так далеко не путешествовал. Господин Ферапонт, мне необходима комната и провизия. Оплата гульденами!

— Говорю же, все номера заняты. Что до золота — по твоему, рыцари мне мешок орехов отвесили? Зачем рисковать из-за одной лишней монеты? Не знаю, не устроят ли мне рыцари взбучку за то, что впустил тебя.

— Они на какому-то секретном задании? — спросил Ноланд.

— Явно не на прогулке. Рыцари не снимают нагрудники даже за столом… хотя, эти их расписные скорлупки больше похожи на парадный доспех, а не на броню. Но ответь, парень, как ты сюда попал?

В дверь постучали. Взгляд Ферапонта заметался от двери к Ноланду. Помедлив, трактирщик откликнулся на стук, но вошел всего лишь угрюмый повар с первого этажа.

— Господин Ферапонт, извините, что отвлекаю. Сэр Арчибальд снова дебоширит.

— Что на этот раз?

— Просит пирог с олениной, а она кончилась. Я ему так и сказал, а он говорит, мол, иди к хозяину, он знатный охотник, пусть добудет…

— Счас! — гаркнул Ферапонт, — уже бегу! Стреляю по оленям! Скажи сэру Арчибальду, что его благородная особа сама может отправиться в ближайший лес и настрелять себе хоть слонов.

Повар вздохнул и удалился. Хозяин не только не решил проблему, но и ответ для рыцарю придется придумывать самому.

— Видишь, как они наглеют? А пострелять я и правда люблю. Большой зал — весь в моих трофеях, а здесь мой первый лев. — Трактирщик широким жестом указал на чучело на стене. — Но патроны у нас в большом дефиците — Эпимахия нынче пресекает ввоз любых боеприпасов. Охота для меня теперь праздник, а не промысел…

— Этот Арчибальд и есть приор? — спросил Ноланд.

— О, нет. Арчибальд его заместитель. Он командует одним из взводов. Тот еще нахал. И обжора, что в другой ситуации меня бы порадовало. И все же проблем от него поменьше, чем от приора.

Снова зашел повар. На этот раз сэр Арчибальд требовал подать пирожные с миндалем. Ферапонт отправил повара с очередной отговоркой.

— Тут есть нюанс, — сказал он Ноланду, — к обеду Арчибальд порядком напивается и начинает выдумывать всякие капризы. Но скоро он угомонится: либо уснет, либо погонит взвод на тренировку. И так изо дня в день.

— Славный рыцарь, — поморщился Ноланд. — Но у меня к вам новое предложение, господин Ферапонт.

— Все, что угодно, кроме крова над головой.

Ноланд достал из рюкзака коробочку с патронами и выложил на стол.

— Не знаю, подойдут ли? — с сомнением сказал он.

Глаза трактирщика заблестели. Он схватил упаковку и нетерпеливо стал разглядывать этикетку. Разгладив морщины у рта, появилась довольная улыбка, отчего Ферапонт помолодел на десяток лет. Он стал покачивать картонную коробочку в руке и мечтательно прищурился, словно подсчитывая, сколько походов на охоту сможет устроить. В это время снова раздался стук в дверь, но на пороге появился не повар, а удивительнейшая персона, какую только видывал Ноланд за свою жизнь. Ферапонт выругался, но так невнятно, что ругательство можно было принять за пожелание доброго дня.

Глава 7. Рыцарь

Повар в коридоре переминался с ноги на ногу.

В комнату уверенно шагнул молодой мужчина, коренастый и с мощными, как у матроса, предплечьями. Русые волосы туго собраны в косу, отчего верхняя часть головы выглядит уже, чем есть, а нижняя челюсть и подбородок, наоборот, настолько массивные и мясистые, что форма лица напоминает грушу. Область от щек до шеи гладко выбрита и серая, как сырой бетон. Широкую грудь закрывает начищенная кавалерийская кираса, ниже нее выпирает оголенный круглый живот. Чуть не скребя об пол, на поясе висит шпага, на ладонь длиннее, чем ей положено быть. С плеч свисает короткий рыцарский плащ с узором из красных и зеленых ромбов. Когда Ноланд заметил на левой руке перстни с камнями разных цветов, сомнений не осталось: перед ним рыцарь Ордена Совершенства.

— Нет, я не понимаю, достопочтенный Ферапонт! Почему вы отвергаете мое приглашение поохотиться на зубров? — раздался громкий бас, раскрашенный эмоциями, как театральная тирада.

— Потому что они здесь не водятся, сэр Арчибальд, — вздохнул трактирщик.

— Как же? — Рыцарь надул губы. Непонятно было, серьезен он или кривляется. — Я слыхал, в этой благословенной земле водятся все звери мира! Прозой говорю: раз уж судьба забросила меня в сей край, я хотел бы вкусить все его блага. Да и сколько можно сидеть в трактире?

На последний вопрос Ферапонт явно собирался дать весьма короткий и экспрессивный ответ, но сдержался. Встреча Ноланда с рыцарем заставила трактирщика беспокоиться, и он пробормотал:

— Увы, зубров здесь нет. Напоминаю, здесь все-таки заповедные территории, а не охотничьи угодья.

— Полно вам, я имел удовольствие лицезреть ваши трофеи в зале. Они не дают мне покоя — кровь кипит во мне, как глинтвейн. Я хочу задавить льва голыми руками! — Арчибальд раскраснелся и утер нос шелковым платком. — И только стряпня вашего кулинара удерживает меня.

— Я передам комплимент. Возможно, он снова готов чем-нибудь вас порадовать… — Ферапонт выразительно глянул на повара, в нерешительности стоявшего в коридоре.

— Не сегодня. Во всем надо знать меру. Красота, знаете ли, требует жертв, — сказал Арчибальд и шагнул в сторону Ноланда. Напахнуло сладкими духами, вином и потом. — Что я вижу! Вы никак взяли постояльца? Это грубое нарушение договора, уважаемый. Мы опасаемся лазутчиков. Последствия…

— Это не постоялец и не гость, — сказал Ферапонт, вертя в руках упаковку патронов.

— А кто же? Сальрадский мираж?

— Это Олмстед, он здесь живет, — буднично сказал Ферапонт. — Помните ту комнату, которую я при всем желании не смог предоставить? Это его резиденция.

Арчибальд хмыкнул и протянул Ноланду руку.

— Сэр Арчибальд Монро, посвященный рыцарь Ордена Совершенства, обладатель четырех перстней, рад знакомству. Мир вам.

Ноланд привстал в кресле и ответил на рукопожатие. Ладонь рыцаря была сильной и горячей.

— И вам мир, сэр Арчибальд, — сказал Ноланд.

— Не желаете распить со мной бутылочку доброго луарского вина и рассказать о своих странствиях, уважаемый Олмстед?

— Вынужден отказаться. Я соблюдаю заповедь учения о Пути и не пью спиртное.

— Как любопытно! — воскликнул Арчибальд. — Я тоже иногда ее соблюдаю! Однако удовольствие — один из пяти баалов свободного человека, и отказываться от него неестественно. Но рыцарство, конечно, уважает веру путников: я готов взять на себя ваш бокал вина, покуда вы пьете родниковую воду.

— Сожалею. Дальняя дорога утомила меня, и мне нужен сон.

— Понимаю, — сказал Арчибальд, — завтра утром я жду вас в зале без всяких отговорок. Уверен, вы можете рассказать много интересного, а я очень люблю истории.

Ноланд замедленно кивнул. Арчибальд пафосно раскланялся и вышел, громко топая и позвякивая шпорами. Со спины было видно, что русая коса рыцаря украшена роскошным атласным бантом. Трактирщик шлепнул себя по лысине и сказал:

— Принес ты сюда проблем, парень! У тебя еще патроны есть?

— Есть, но я не могу отдать все — места здесь опасные, — сказал Ноланд, подумывая о том, что за всю жизнь стрелял из револьвера всего раза два или три.

— Тогда комната Олмстеда твоя только до утра. Лучше тебе здесь не задерживаться.

— Да уж, для беседы с сэром Арчибальдом у меня не хватит фантазии.

— Это совершенно исключено, — сказал трактирщик. — Он тебя раскусит, и мне несдобровать. Да и тебе. Потому завтра с утра пораньше тебе нужно отбыть.

— Хорошо. Но кто такой Олмстед?

— Запомни, что для рыцарей Олмстед — это ты. А насчет него я сказал как есть. У Олмстеда в гостинице постоянная комната, он путешественник. Бывает здесь не чаще раза в месяц. Надеюсь, сегодня он не заявится.

Как и большинство номеров гостиницы, комната Олмстеда представляла собой скромную каморку с единственным окном и простым убранством. Оштукатуренные стены, скрипучие половицы, кровать с матрасом, набитым душистым сеном — ничего особого.

Главным отличием был внушительный шкаф, забитый книгами, но абсолютно не похожий ни на библиотечный шкаф с бездушной классификацией, ни на стеллаж книжного магазина, где корешок к корешку стоят свеженапечатанные томики сходного размера и, что особенно безотрадно, сходного содержания. Здесь же царил хаос, и ни одна книга на полке не походила на другую. Как будто библиотеки разных стран и времен решили провести ревизию и исключить из своих каталогов все книги, которые выбиваются из общей массы габаритом, толщиной и обложкой, а затем выкинули их на задворки мира, чтобы забыть навсегда. Но кто-то искал их и нашел. Только в этом шкафу огромный том со слипшимися за сотни лет страницами мог соседствовать с современным карманным изданием. Здесь собрались изгои и бунтовщики книжного мира, о содержании которых можно было лишь догадываться.

Стол Олмстеда сплошь покрывали географические карты. На самой крупной раскинулся Южный Сандарум, весь исчерканный линиями маршрутов. На региональных картах контуры местности скрылись под многочисленными закорючками пометок с указанием широты и долготы, на полях не осталось свободного места от записей мелким почерком. Рядом громоздилась стопка атласов, придавленная тройным канделябром.

— Ничего здесь не испорти, — сказал Ферапонт, вручая Ноланду ключ от комнаты, — я распоряжусь, чтобы с кухни тебе принесли обед и провизию в дорогу. Постель не выдам — одну ночь поспишь и без белья. В бане всегда есть горячая вода. В зал попрошу не спускаться — чревато.

— Спасибо. Разбудите меня утром пораньше.

— Да, с рассветом будь готов отправиться. И еще одно, — сказал трактирщик, понизив голос, — справа от тебя через два номера находится комната приора. Не попадайся ему на глаза, даже близко туда не подходи — он параноик.

Хоть Ноланд ни разу не встречался с приором ордена, по спине пробежал холодок плохого предчувствия.

— Он сейчас там? — спросил Ноланд шепотом.

— Скорее всего. Приор не проводит время с младшими офицерами в зале. Он предпочитает приглашать их в свои апартаменты и орать, — сказал трактирщик и ссутулившись ушел, что-то бормоча под нос.

Превозмогая желание тут же повалиться на сенник, Ноланд решил освежить географические познания и отыскал на столе карту северной Эпимахии клеттов. Он с величайшей аккуратностью извлек ее из общего вороха и расстелил на поверхности стола. Гостиница «Эпос» нашлась без проблем — на ней пересекалось больше половины маршрутов.

Ноланд достал из рюкзака собственную карту и отметил координаты гостиницы. Четкое понимание своего местонахождения придало уверенности, несмотря на временность стоянки и опасное соседство с рыцарями. С начала Пятой эпохи орден стал орудием Культа баалов и подчинялся, помимо своего Великого магистра, понтифику Луарции. Все рыцари — убежденные баалисты, и ничего хорошего ожидать от них не следует. Зачем они разыскивают его отца?

Официант принес обед и корзину с дорожной провизией. Ферапонт не поскупился, и рюкзак Ноланда потяжелел вдвое, превратившись в мечту путешественника: полный еды и вещей на все случаи жизни. Ноланд с аппетитом съел густую похлебку с горячими булочками и продолжил разглядывать карту. Вокруг гостиницы в радиусе полусотни километров таинственный Олмстед отметил несколько десятков мест. Нужно было определиться, к какому из них отправиться утром.

Гостиница стояла на крупном тракте, соединяющим государства. Следуя по тракту на северо-запад, любой мог через горную дорогу попасть в Луарцию, а если отправишься на восток и пересечешь лес Ружфур, то ты уже на перепутье между Нааром на юго-востоке и Эббой на северо-востоке. Но казалось очевидным, что экспедиционную команду отца следует искать не на центральном тракте.

Местность вокруг гостиницы оказалась вовсе не такой безлюдной, как ожидалось от заповедных земель Эпимахии клеттов, — сказывалось наличие рядом торговых путей и близость к границам других стран — попадались хутора, крепости и маленькие деревушки. Ноланд стал водить пальцем от гостиницы по спирали, вчитываясь в названия мест: Колодец, Хутор Никанора, Овраг, Разрушенный дом, Лагерь геологов (отмечен карандашом), Залежи белой глины, Деревня Прасина, Оливы, Руины храма №11 (что бы это могло значить?), Кроличьи норы, Вереск, Мельница, Пшеничные поля, Хутор Леандра, Лесопилка… Ноланд почувствовал, как после всех событий и сытного обеда начали слипаться глаза. Но что-то из прочитанного засвербило в сознании, словно перчинка, попавшая в нос. Ноланд вернулся по карте назад и торжествующе хмыкнул. Вереск! Единственное сохранившееся слово из отцовской записки в пещере. Никаких комментариев к этому обозначению Олмстед не оставил, но большего и не требовалось.

Ноланд решил расспросить о вереске Ферапонта — старик не может не знать, что творится в паре десятков километров от гостиницы. Прежде чем он покинул комнату, на этаже хлопнула дверь и послышались тяжелые шаги, заставившие половицы взвизгивать. Некто быстрой походкой прошел по коридору и спустился вниз. Ноланд осторожно выглянул и увидел, что дверь в комнату приора — штаб отряда — приоткрыта.

В уборную ли пошел приор или навестить подчиненных, но несколько минут комната будет пуста. Второго шанса разузнать что-нибудь о миссии рыцарей могло не представиться, и Ноланд решился, хотя сердце застучало паровозом.

Он прошел по коридору на цыпочках и заглянул в апартаменты приора. Внутри никого не оказалось. Мебель здесь передвинули на манер кабинета, и стол располагался напротив окна. Рядом с роскошной пепельницей из обсидиана Ноланд обнаружил словно награду за риск походный журнал. Последняя запись сообщала, что отряд «Громада» встал на постой в гостинице «Эпос» до получения разведданных.

Ноланд пролистал первые страницы. Девятого октября прошлого года Орден Совершенства по распоряжению понтифика Луарции сформировал и отправил отряд «Громада» на поиски реликвии Четвертой эпохи под названием Сфера Тидира. Решено воспользоваться наработками баргенского ученого Теодора Бремера, занятого исследованием Великой загадки Эпохи рока. След его экспедиции должен привести к местонахождению сферы. Нельзя допустить, чтобы она стала достоянием общественности. Ради всеобщего блага и во имя человечества отряд «Громада» призван Сферу Тидира уничтожить.

Увлекшись чтением, Ноланд не расслышал шаги по лестнице. Лишь когда рыцари ступили на скрипучие коридорные половицы, он понял, что бежать поздно. Поспешно раскрыв журнал на последней записи, Ноланд, чувствуя себя последним олухом, залез в платяной шкаф.

В комнату вошли двое.

Глава 8. Охота

Застолье длилось третий час. Половина рыцарей уже покинула общий обеденный стол и разбилась на компании по несколько человек, которые убивали время за игрой в кости или карты. Табачный дым заволок зал и смешался с кухонным чадом. Четверо караульных, вынужденные стоять смирно, потели и с наслаждением ловили редкие дуновения ветерка со стороны окон. Отойти они не имели права, поскольку отвечали за сохранность расставленных вдоль стены кавалерийских карабинов отряда, начищенных и заряженных.

Арчибальд декламировал перед братьями-рыцарями свою новую поэму, посвященную великому охотнику и не менее великому зверю. В первом угадывался он сам, а второй воплощал в себе ужас всех мыслимых монстров и чудовищ, выведенных алхимиками Кха в Эпоху рока. Зверь сочетал в себе глупость, коварство и наивность, а великий охотник обладал дивным остроумием и находчивостью, отчего борьба превратилась в комедию. Пирующие рыцари взрывались хохотом и колотили кулаками по столу, умоляя Арчибальда дать им передохнуть и промочить горло без риска выплюнуть вино при очередной хохме.

Когда победа охотника была близка, а вместе с ней — охраняемые зверем сокровища и принцесса, в зал спустился приор Галад, как всегда хмурый и с поджатыми губами. Седые напомаженные усы, безукоризненно уложенные кончиками вверх, резко контрастировали с кроваво-красной кирасой. Рыцари перестали хохотать и поднялись с мест в знак приветствия старшего офицера обладателя пяти колец и члена капитула.

Не давая команды «вольно», сэр Галад неспешно прошелся вдоль стола и остановился перед Арчибальдом. Тот стоял залихватски выпятив грудь, подумывая ввернуть в поэму пару строк про испортившего охоту чвана в звании приора. Грушевидное лицо раскраснелось, губы лоснились от жира, на кирасе блестели капли вина.

Приор официальным тоном попросил Арчибальда принять участие в совещании, и вдвоем они отправились наверх. Поднимаясь по лестнице, Арчибальд обернулся и подмигнул продолжавшим стоять рыцарям. Те ответили улыбками и неприличными жестами.

— Развлекаешься, а? — спросил приор, когда они вошли в комнату.

— Приношу щедрую жертву Зеленому баалу, — сказал Арчибальд, поигрывая перстнями.

Сэр Галад уселся за стол, оставив Арчибальда стоять посреди комнаты и щуриться на солнечный свет.

— Я про твои стишки. Смех поощряется, но до тех пор, пока ты не посягаешь на честь командования. Мне показалось, в поэме ты упомянул своего приора?

«Мысли он мои прочитал что ли? — подумал Арчибальд, — или невысказанные слова переполнили рот и отпечатались на щеках?»

— Никак нет, сэр Галад. Вы мне как отец, могу в этом поклясться пятью баалами.

Арчибальд ненавидел отца и когда получил письмо о том, что тот скончался, устроил веселую попойку. Приор, будто забыв про собеседника, достал из ящика толстую сигару, гильотинку, шпон и спички. Ритуал раскуривания был выполнен в молчании и с максимальной тщательностью. Наконец сэр Галад удовлетворенно выдохнул дым, сигара застыла в унизанных перстнями пальцах, тлеющий кончик смотрел Арчибальду в глаза.

— Не полагается тебе сразу пятью клясться. Когда будет пять перстней, тогда и щегольнешь. А пока, матросик, клянись любым баалом, но не Красным — воин из тебя ущербный.

— Надеюсь, поход под вашим командованием даст мне шанс проявить себя и капитул рассмотрит мою кандидатуру на вручение перстня, сэр Галад.

Приор прищурился и сквозь сжатые зубы проговорил:

— Скажи проще: я вшивый матрос, возомнивший себя рыцарем, хочу пять колец и замок в придачу! Таких, как ты, Арчи, я вижу через кирасу и жировой слой насквозь.

Арчибальд засопел и уставился на усы приора, представляя, как подносит к напомаженными кончикам спичку, и те вспыхивают, словно сальные свечи. Приор не имел права так говорить. За плечами Арчибальда шесть лет обучения в орденском университете, с окончанием которого он из сквайра превратился в рыцаря, как до того из матроса превратился в сквайра. И каждый из четырех перстней он заработал без блата и уловок. Зеленый — за овладение искусством гедонии, голубой — за познание всех категорий эстетического, оранжевый — за остроумие и развитое чувство юмора, желтый перстень Арчибальд купил за сорок золотых марок, доказав ордену свою состоятельность. Кто ж знал, что для получения красного перстня капитул отдаст его под командование этой язвы?

— С нетерпением жду продолжения похода, — сказал Арчибальд. — В стремлении обрести красный перстень я готов сражаться насмерть, и это мой аргумент против обвинения в карьеризме.

— Тебя мне не жаль, а жаль твой взвод. Если ты ударишь в грязь лицом, ребята твои тоже замараются. Но скоро у тебя появится возможность проявить себя — мы снимаемся с постоя.

— Я могу трубить сбор? — оживился Арчибальд. Покинуть комнату приора хотелось немедля.

— Ты можешь заткнуться и слушать. Появилась новая информация о Сфере Тидира. Это позор, что нам помогают в поисках. Полгода, а мы так и не нашли старого баргенца. Вот уж точно, этот Бремер — сам баргенский лис! Но не он один ищет сферу. Из регии сообщают, что объявился третий игрок.

— Наше дело курируют сановники из регии? Как это объясняет капитул?

— Капитул не обязан объясняться перед такими, как ты. Великий магистр прислушивается к понтифику, а значит, орден прислушивается к регии. Адепты культа знают многое и помогают нам.

— И кто же этот третий? — спросил Арчибальд.

— Снова баргенец, зовут Адалард фон Кай. Какой-то барон из северных лесов. Из тех, кто получил в наследство крохотный замок прошлой эпохи, и теперь считает себя лордом! — Приор встал из-за стола и принялся кружить по комнате, попыхивая сигарой. — Барон, видишь ли, коллекционер. Захотел в свой музей нашу сферу. Докладывают, что он прибыл поездом в Наар и теперь в обществе пары слуг шарится на севере Корифейских гор. Туда-то мы и отправимся.

— Вас понял, сэр Галад, — Арчибальд звякнул шпорами и собрался было выйти.

— Постой, матросик. Шпагу наголо!

За полгода Арчибальд уже начал привыкать к спонтанным урокам фехтования от приора. Тот обожал застать кого-нибудь из подчиненных врасплох, кинувшись на него с обнаженной шпагой. Поначалу все считали это некой формой садизма, но позже выработали привычку всегда быть начеку и с удивлением обнаружили эффективность зверской методики. В самый первый раз Арчибальд настолько растерялся, что по старому опыту матросских потасовок перешел в рукопашную и поставил приору фингал. С тех пор сэр Галад его невзлюбил.

Сейчас Арчибальд выхватил шпагу из ножен, но тесная комната не позволила набрать дистанцию — он пропустил пинок в неприкрытый живот и отлетел к шкафу. Дверцы крякнули под стальной кирасой и сорвались с шарниров. Из шкафа рванулся юноша в коричневом костюме. «Лазутчик!» — заорал приор и взмахнул шпагой в бесплодной попытке ранить убегающего. Арчибальд увидел обрамленное вьющимися волосами лицо и с удивлением узнал Олмстеда.

***

Ноланд выскочил в коридор. Бежать в свою комнату значит загнать себя в тупик. Снаряжение придется бросить. К Ферапонту? Вряд ли трактирщик сможет как-то помочь… кроме того, Ноланд предал его доверие. Вереск, что бы это ни было, в двадцати километрах — слишком далеко. Все эти рассуждения пронеслись в голове Ноланда за мгновение в виде ярких образов, и он побежал вниз по лестнице, в общий зал. Под ногами мелькали ступени. За спиной стучал топот рыцарских ботфортов.

Как вырваться из лап разъяренных рыцарей? Переговоры не помогут точно — он зарекомендовал себя настоящим шпионом, и те явно хотят допросить его, а может, и убить. Они узнают, что он Бремер! И что потом? Возьмут в заложники, чтобы манипулировать отцом? Остается бежать как можно дальше, через поля, рощи и овраги. Может быть, скрыться в пещере григотропоса? Но разве есть шанс убежать на своих двоих от конного отряда?

Ноланд ворвался в обеденный зал. Дымно, шумно, десятки рыцарей в кирасах и цветастых плащах сидят за столами. Кто-то захохотал, показывая пальцем, послышалась ругань, разбилась тарелка.

Петляя между столов, Ноланд достиг окна и выпрыгнул наружу, к зеленой траве, солнцу и свежему воздуху. Позади приор резким голосом давал команды, поднимая обленившихся рыцарей с мест. Ноланд побежал через тракт.

***

Приор приказал первому и второму взводу седлать коней. Арчибальд как командир четвертого взвода молча ждал распоряжений, стараясь унять икоту, напавшую после пинка в живот. Выходит, этот Олмстед лазутчик. Но чей, откуда? Насколько смелым нужно быть человеком, чтобы собирать сведения, сидя в шкафу у самого приора! Беседа с ним предстоит действительно интересная… Приор, оттолкнув одного из караульных, схватил ближайший карабин и бросил его Арчибальду. Тот поймал на лету.

— Твой шанс, матросик! Стреляй по ногам.

Арчибальд подбежал к окну, упер приклад в плечо и… икнул.

— Да здравствует великий охотник! — крикнул один из недавних слушателей.

Арчибальд раздраженно сплюнул и снова прицелился, положив ствол карабина на перекрестье оконной рамы. Подступал очередной приступ икоты. Выстрелить или пару секунд подождать? Фигура Олмстеда стремительно уменьшалась. Арчибальд спустил курок и содрогнулся, но непонятно от чего именно: отдачи, икоты или от руки приора, который хлопнул его по плечу и заорал:

— Да! Он упал! Ай да сэр Арчибальд…

Когда десяток рыцарей во главе с приором и Арчибальдом подбежали к лежащему беглецу, тот не шевелился. Приор опустился на колени и внимательно осмотрел поверженного, затем обернулся к Арчибальду.

— Знаешь, что ты натворил, матросик? — спросил он сквозь сжатые до скрипа зубы.

Арчибальд и сам все видел. Он попал в затылок.

Глава 9. Железный посох

В библиотеке Яма всегда чувствовал себя уверенно, как зверек в обжитой норке, однако сейчас зверька как будто выкуривали. Стены из необработанных булыжников не внушали былой защиты, наоборот, воплощали собой непоколебимость судьбы.

— Я изгнан? В чем я виноват? — Яма нахмурился, вспоминая недавние события. Никаких проступков на ум не приходило, в последнее время все шло своим чередом: ремонт крыш после весны, заготовка дров, работа в библиотеке, занятия в обители путников.

Староста Ирвинг, глядя в лицо юноше, сказал:

— Нет. Но пришло время тебе выйти в мир.

— Другой жизни я не знаю и знать не хочу. Когда-то вы спасли меня и дали приют, а теперь отправляете обратно! Я не понимаю, какой в этом прок.

— Если что-то не понимаешь, то что нужно сделать?

— Понять, — Яма улыбнулся своей странной улыбкой, подвернув губы внутрь и прижав их зубами.

— Именно. Таков простой искренний подход к любому делу.

— Вы сказали, что так будет лучше для меня.

— Посмотри на стеллаж, — сказал Ирвинг, махнув рукой в сторону стены, — все книги ты уже прочел, в нашем скромном селении больше нет. Да и мне тебя учить нечему — основы учения ты знаешь, а мудрость придет только с опытом. У тебя выдающиеся способности, тут их тебе не развить… но вообще-то не обольщайся, — староста увидел, что Яма готов спорить, — все это не ради тебя.

Яма выдохнул и промолчал. Воспоминания о большом мире отзывались болью и страхом, но что-то в последней фразе старосты заставило юношу отвлечься от мрачных мыслей и прислушаться.

— Даже не ради деревни. Мы добровольные изгои, отказавшиеся от суеты городов, но это не значит, что нам плевать на мир и на других людей…

— Мне не плевать, я их ненавижу! — вырвалось у Ямы, и он тут же смутился недостойного путника поведения.

— Я знаю, — коротко кивнул Ирвинг, — в твоем задании это пригодится.

Яма захлопал глазами.

— Ты ненавидишь зло и подлость в людях так же сильно, как любишь учение о Пути. Это твой внутренний стержень, и он поможет тебе остаться самим собой там, куда я прошу тебя отправиться.

Этот день начинался хорошо, как и любой летний день в селении путников. Лето в горах Вестмонд всегда немного задерживается, и когда наконец-то наступают теплые ночи, на склонах в кедровых и сосновых рощах поспевает земляника и холодные реки перестают пить снег, тогда хочется безмятежно гулять по долине и жечь ночные костры. В такое время даже обучение в обители путников теряет свою притягательность, а любимая библиотечная комната кажется после яркого солнца темным склепом и навевает болезненные детские воспоминания о пересохшем колодце.

Потому Яма после всех дел по хозяйству и ремонту, отработав свой хлеб, предпочитал в летние дни бродить в одиночестве по склонам и полянам. Односельчане старались ему не мешать и не приглашали на совместные гуляния — он всегда отказывался, и они давно смирились. Проведя в деревне детство и юношество, Яма за десять лет так и не прижился здесь по-настоящему, как экзотическое растение не разрастается на овощной грядке.

Сегодня после дневных работ Яма отправился к заводи искупаться перед обедом. Холодная вода взбодрила утомленное на жаре тело и освежила рассудок. Яма плавал и нырял до самого дна, пока мышцы не заныли, грозя судорогой, только тогда он вышел на берег и приступил к энергичным упражнениям под теплым солнцем на прохладном ветре. Несмотря на постоянные практики, подорванное в детстве здоровье не вернулось полностью: тело стало сильным и жилистым, но сохранило пугающую худобу, при которой каждый сустав выделялся, как у скелета, а длинные черные волосы оставались редкими и тусклыми.

Отправленный за ним Дариан — просто Дарри до тех пор, пока не достигнет двенадцати лет, — застал Яму за растяжкой мышц и сказал, что староста Ирвинг ждет в библиотеке. Первая мысль была радостной — может быть, привезли новые книги? Но Дарри догадку опроверг, а на дальнейшие расспросы пожал плечами, мол, староста читал почту и запоздалые городские газеты, а потом стал хмурым и велел позвать Яму. Никогда не случалось такого, чтобы учитель звал в библиотеку посреди дня, когда не было назначено ни занятий, ни работ, и Яма уже тогда ощутил, что в мире что-то переменилось. Случилось как будто что-то незначительное, но многообещающее, как далекий гром за горизонтом.

Дело действительно оказалось в газетах. Раз в сезон в селение приезжал почтальон из Вертхайма — самого южного города Баргена, ближайшего к горам Вестмонд, в которых находилось селение путников. Староста выписывал всю доступную для их глухомани периодику, в том числе вертхаймский еженедельник «Граница» и государственную ежемесячную газету «Слово Хельдена», которая рассылалась по всему Баргену. Почтальон привозил сразу целую пачку газет, напечатанных за три месяца, и так односельчане, пусть с опозданием, знакомились со всеми событиями большого мира. Староста Ирвинг по обыкновению сначала пролистывал все газеты и потом растягивал чтение на пару месяцев. Сегодня он обнаружил, что в официальных газетах появилась новая постоянная рубрика, посвященная Культу баалов, причем вели ее внештатные журналисты — министранты и пресвитеры приходов культа. Естественно, статьи пропагандировали баализм и рекламировали принадлежащие культу заведения. Едва Яма пришел в библиотеку, староста ознакомил его с несколькими статьями и начал этот разговор.

Теперь староста Ирвинг отправлял его неведомо куда.

— Что я должен сделать? — напряженно спросил Яма, догадываясь, что все оборачивается хуже, чем он предполагал.

— В последнее время Культ баалов распространился по всему Сандаруму, разве что в Эпимахии клеттов он не прижился да севернее Думмтрола. Их учение притворяется развитием личности, но на деле потворствует низменной сути человека. Баализм меняет людей и все общество. Не смотри на меня так, я отвечаю на твой вопрос. Будем откровенны: учение о Пути предано забвению, знание истины рассыпалось на разрозненные по всему миру осколки, настоящих путников почти не осталось. И хоть наше селение насчитывает всего пару сотен людей, но я в нем — хранитель Пути, а не только староста, и это большая ответственность. — Ирвинг умолк, а потом громко спросил: — А кто ты?

— Я путник, — ответил Яма шепотом.

— Да. И у тебя тоже есть обязанности. Мы должны внести посильный вклад. — Голос хранителя стал серьезным, слова наполняли тишину каменной хижины, как строки летописи заполняют чистый свиток. — Я поручаю тебе покинуть горы Вестмонд и узнать о Культе баалов все. Кто ими в действительности руководит, как построена их идеология, какие у них цели, откуда они вообще появились. Отправишься на север в Барген или на юго-запад в Луарцию — решать тебе, однако лучший способ собрать сведения — сделать это изнутри. Тебе придется вступить в их культ.

Яма тяжело вздохнул и закрыл исхудалое лицо руками. Староста верно подметил, что Яма не людей ненавидит, а то, какими гадами они становятся. При таком раскладе большой мир не кажется таким уж гнусным. Проблема в том, что именно баалисты воплощали в себе то, что ненавидел и старался избегать Яма. Злобные, жадные, самодовольные, наглые, лживые твари — вот какими они становились в погоне за своими идеалами. Идолопоклонники, обожествившие свои страсти и назвавшие их баалами. На их общество придется променять процветающую деревню с трудолюбивыми образованными жителями. А пасторальные пейзажи каменных и бревенчатых хижин среди рощ и чистых речек в горной долине сменятся вонючими городами с промышленным смогом… ради чего? Что-то гулко ударилось о деревянную столешницу прямо перед ним. Он вздрогнул и открыл глаза, брови поползли вверх.

— Возьми мой посох, — сказал хранитель Ирвинг, — его называют железным, но он не ржавеет. Он тяжеловат, но сделает тебя сильнее, а в стычках, которых, боюсь, тебе не избежать, им можно остановить клинок или сломать кости. — Хранитель задумчиво покивал, будто припоминая что-то.

Яма поднялся со стула и взял посох, оказавшийся ему до плеча. Мышцы напряглись, но посох лежал в руке удобно. От него исходил острый металлический запах, бурый цвет уступал место радужным размывам побежалости, сочетающей голубой, желтый, зеленый и красный цвета, как будто посох был когда-то сильно нагрет. Теперь Яма понял, скорее даже почувствовал, ради чего стоит променять размеренную жизнь на отвратительный культ. Ради того, чтобы уничтожить баализм и остановить несомое им многоликое зло, ради утверждения добра и порядка, ради жизни таких людей, какие живут в этой деревне, во имя Создателя вселенной. Староста одобрительно посмотрел, как Яма делает попытки крутить посох, и продолжил:

— Постарайся сообщать о своих успехах хотя бы раз в месяц. Соблюдай максимальную секретность, чтобы тебя не разоблачили. Чем выше ты поднимешься, тем больше будет риск — как знать, быть может, ты дойдешь до самой наарской регии! Предполагаю и надеюсь, что на все потребуется не больше года. Как только решишь, что собрал достаточно сведений, узнал их настоящие мотивы и слабые места, тогда возвращайся. Я пошлю весточку в другие обители, и вместе мы соберемся на совет.

— Спасибо и простите, что был дерзок. Это миссия — большая честь для меня, — сказал Яма, сжимая посох.

Хранитель Ирвинг кивнул и сказал:

— Помни духовные практики. Факарам подскажет путь. Бустрат добавит сил.

— Мир вам, учитель. Я отправляюсь сегодня.

— И тебе мир… Яма, — староста не одобрял и не использовал имя, которым Яма сам себя нарек, но в этот раз сделал исключение, — ты не обязан торопиться, можешь отправиться завтра с утра.

— Мне не с кем прощаться — такое преимущество, когда у тебя нет друзей и родственников, — Яма второй раз за день улыбнулся своей завернутой внутрь улыбкой, — лишь вы мне как отец, но с вами я уже простился.

Но уходил он все равно с тяжелым сердцем. В голову лезли неприятные мысли: вдруг он сюда больше не вернется, или Ирвинг не доживет до его возвращения, или сам он допустит оплошность, из-за которой Культ баалов отомстит всей деревне.

Глава 10. Красный баал

Яма стоял в длинной очереди и переминался с ноги на ногу. Солнце поднялось высоко, тени от редких домов прижались к стенам, стало душно. Стоявшие в очереди мужчины воняли смесью пота и одеколона, от некоторых вдобавок несло перегаром и дешевым табаком. Можно было подумать, будто здесь собралась толпа бездомных чернорабочих, но большинство пришло в приличных костюмах при шляпах, некоторые носили красные шейные платки и галстуки. Все были как на подбор крепкие парни с нахальными взглядами, сегодня они пришли в храм Красного баала (баалисты называют эти заведения приходами, напомнил себе Яма), чтобы послушать разглагольствования приезжего красного фламина.

Расклеенные по всему городу афиши сообщали, что фламин Маркеллин, служивший раньше пресвитером в самом Нааре, сейчас дает открытые шоу-лекции, разъезжая по Луарции. Вот и до провинциального городка Ажен добрался. Местный красный пресвитер милостиво предоставил для Маркеллина лекторий своего прихода и объявил, что каждый, кто считает себя достойным мужчиной или желает таковым стать, обязан прийти на выступление мэтра.

Жара и неприятная компания нервировали Яму. Перед ним стояло всего трое, позади еще два десятка изнемогающих и озлобленных от жары людей. На самом деле Яма пришел в числе опоздавших, и основная масса зрителей уже давно расположилась в зале. Теперь очередь внезапно забуксовала, привратник закрыл двустворчатые двери и никого не пропускал без всякой на то причины, при этом уверял, что свободные места еще есть, нужно подождать. Сколько именно — неизвестно. Вопросы он игнорировал и в ответ лишь хмуро смотрел из-под крупного лба, напоминая безмолвного языческого истукана. Очередь роптала, но никто не расходился.

Яма пешком преодолел длинный путь на юг в Луарцию, рассудив, что если уж погружаться в зловонную жижу баализма, то делать это в стране, где культ наиболее популярен. Распространению баализма в Луарции способствовало соседство с Нааром, где, согласно официальным источникам, зародился баализм, кроме того, луарцы сами по себе слыли эмоциональными и страстными людьми, равно любящие вино и острую шпагу, так что религия без запретов и обязанностей пришлась им по душе. Луарция была родиной рыцарского Ордена Совершенства, и в Бовангре, столице, заседал орденский капитул. Орден с его героической историей войны с народом Кха в Четвертую эпоху всегда считался среди луарцев национальной гордостью, и когда около ста лет назад Великий магистр ордена предал Путь, провозгласив идеалы баализма новым кодексом, культ стал в Луарции особенно престижным.

Остановился Яма в небольшом городке Ажен и снял комнату без удобств. В провинции, подальше от промышленных городов и столицы, он чувствовал себя вполне привычно, да и денег хватило бы лишь на поезд до Бовангры — а что потом? К тому же в Ажене было четыре прихода: желтый, красный, голубой и зеленый. Не хватало только храма Оранжевого баала — любители смеха и юмора чаще встречались в крупных городах, где артисты, шуты, циркачи и комедианты содержат постоянные заведения. Все это он вычитал в бюллетене о состоянии приходов, который раздавался вместе с местной газетой за половинку медного денье.

Сначала он посетил приход Зеленого баала. Сегодня вместо наставлений от фламина там дегустировали вино и другие напитки, в том числе весьма сомнительного свойства. Когда пришел черед Ямы, он не смог себя пересилить и проглотить дурманящее пойло, вызвав насмешки и непонимание баалистов. Раздосадованный неудачным началом он покинул зеленый приход и спонтанно приткнулся к очереди на выступление Маркеллина. Но похоже и теперь его ждал провал, поскольку очередь остановилась, как вода в напрочь засоренной раковине. В общей сложности не меньше часа он провел в ожидании на жаре, железный посох нагрелся от солнечных лучей, держать его было невыносимо.

Сквозь закрытые двери доносились голоса, как будто фламин уже начал речь. С какой стати он, Яма, стоит вместе с этим сбродом людишек, алчущих стать самыми сильными и победоносными, возвыситься и добиться власти благодаря учению Красного баала? Каждый из них хочет идти по головам себе подобных и урвать у жизни лучший кусок. У Ямы же есть миссия, он здесь не ради себя…

Яма вышел из очереди и, обойдя стоявших впереди, поднялся на дощатую террасу, где стоял привратник. Сзади раздался гневный окрик, кажется, его как-то обозвали и пригрозили. Яма не стал вступать в перепалку и даже не повернулся. Никто не станет без предупреждения бить в спину, во всяком случае, не решится при толпе свидетелей — зазорно. Привратник буркнул: «Встань на место». Яма подошел к нему вплотную, оказавшись на голову выше, однако почти вдвое уже.

— Мне нужно внутрь прямо сейчас, — сказал он.

— Всем нужно. Чем ты отличаешься?

— Тем, что мне нужно и можно, — сказал Яма, приподнял посох и резко опустил на ногу привратнику. Тот ахнул и зашипел от боли.

С больной ногой никого не догонишь и без опоры сильный удар кулаком тоже не нанесешь. Яма надеялся, что не сломал ему кости. Он шагнул вперед, распахнул двери и опешил, встреченный аплодисментами и улюлюканьем. Собравшиеся в зале вставали со стульев и с энтузиазмом били в ладоши, кто-то хохотал. К нему подошел мужчина в черном мундире с эполетами, на груди ярко выделялся кулон с красным камнем — инсигния фламина Красного баала.

— Приветствуем победителя конкурса! — воскликнул он зычным голосом. — Господа, вот о чем я говорил. Пробивной характер. Если стоять в каждой очереди и стучаться в каждую дверь, то разве так добьешься хоть чего-нибудь? Запомните, дорогие друзья, добиваться — от слова бить! Как тебя зовут, юный победитель?

Бесплатный фрагмент закончился.

Купите книгу, чтобы продолжить чтение.