18+
Сквозь призму права

Бесплатный фрагмент - Сквозь призму права

Судебные очерки, статьи, эссе

Печатная книга - 1 372₽

Объем: 786 бумажных стр.

Формат: A5 (145×205 мм)

Подробнее
Геннадий Иванович Мурзин, известный в России публицист и литератор. Он — автор двадцати книг. Его перу принадлежит более тысячи романов, повестей, рассказов, очерков, статей, корреспонденций, новелл, зарисовок и эссе. Несмотря на солидные лета, с творческого пути не сходит.

В журналистике, которой автор посвятил без малого шестьдесят лет (первая сатирическая заметка была опубликована в небольшой уральской газете весной 1959 года), значительное место отведено проблемам права и правосознания. Во все времена — как советские, так и постсоветские — Геннадий Мурзин много внимания уделял принципу справедливости, её торжеству, поэтому в его текстах всегда противостояли антиподы: лжи и обману — правда, беззаконию — законность, бесправию — право, субъективности — объективность, бесчестию — честность, безнравственности — нравственность.

На этом довольно-таки скользком пути встречались и весьма часто неудачи. Следовали глубокие разочарования, но, спустя какое-то время, автор вновь лез в драку со злом, брался за перо и писал очередную статью, обличая пороки, поднимая на щит униженных и оскорбленных. Из этих драк чаще всего выходил победителем, однако не без серьезных нравственных травм, а иногда и не без увечий.

Особенно острой реакция была на несправедливость, которой было ничуть не меньше в советскую пору, чем сейчас. Странно, но это факт. Во времена диктатуры компартии, а всякая диктатура непременно порождает чудовищного диктатора, демократия существовала в обязательном порядке в тесной связке с прилагательным «социалистическая», как, впрочем, и законность.

Советские философы утверждали: справедливость — категория морально-правового и социально-политического сознания, понятие о должном… Например, между преступлением и наказанием: чем чудовищнее преступление, тем строже и неотвратимее должно следовать возмездие.

Так ли было на самом деле? Нет, не так. Практически, вне законности находилась партийно-советская номенклатура. Правда, иногда и представителям ее доставалось. Если диктатор тыкал заскорузлым пальцем в чью-либо сторону, даже в сторону своего ближайшего соратника и говорил с акцентом «взять», то жертву, привыкшую считать себя непогрешимым, брали и за несколько дней стряпали приговор, а дальше — либо Колыма, либо, что еще хуже, десять лет без права переписки.

Все это, то есть социалистическая законность, подавалось на стол под вкусным соусом: право — есть возведенная в закон воля советского народа. Получалось, что по воле народа половина его сидела в лагерях, а другая половина смиренно ждала, когда и ее упекут туда же.

Коммунистическая власть рухнула, а вместе с нею и ушло в историю советское государство. Но мало что изменилось в подходах к оценке справедливости и законности. По-прежнему у сильного всегда бессильный виноват. Например, деятельница Минобороны РФ Василькова, запустившая жадные лапы в казну и вытащившая оттуда несколько миллиардов, на воле, ибо условно осужденная, а другая женщина, укравшая фартук стоимостью в несколько десятков рублей, загремела под фанфары. Или, допустим, любимая дочурка высокопоставленного чиновника, сев за руль в нетрезвом состоянии, убивает ребенка и отделывается легким испугом, а другой простенький мужичок, а потому бесправный, которого хозяин заставляет работать без сна и отдыха, совершает дорожно-транспортное происшествие и его награждают несколькими годами колонии. Где тут справедливость? Даже и не пахнет. Избирательное право — это не что иное, как бесправие, произвол, царящий под сенью законности.

Законодатель не понимает, что нельзя давать возможность правоприменителям трактовать норму права расширительно? Все понимает, очень даже прекрасно понимает. Но продолжает стряпать законы по образу и подобию. По этой причине одни уходят от возмездия, а другие получают на полную катушку.

Собственно говоря, этому, то есть вчерашним и сегодняшним праву при бесправии, справедливости при произволе посвящены судебные очерки, статьи, эссе, вошедшие в книгу «Сквозь призму права» и ранее опубликованные в открытой печати.

В книге множество красноречивых фактов, многие из преступлений чудовищны по исполнению, однако не менее циничны и приговоры по ним.

Автор не только прекрасно ориентируется в проблемах права, но он и прекрасный публицист. Его тексты полемичны, проникнуты откровенным сарказмом, за которым видна грустная правда; написаны сочным и понятным языком, поэтому читаются легко. И будут полезны как будущим юристам, которые хотят заниматься своим делом на принципах подлинной законности и реальной справедливости, так и широкому кругу читателей, которым проблемы реального функционирования правовой системы в России не безразличны.

Шпионами не рождаются

Б. Н. Ельцин в своей «Исповеди», в частности, написал, что за десять лет пребывания на посту первого секретаря Свердловского обкома КПСС не знает ни одного случая, когда бы местные чекисты обезвредили шпионскую сеть на Урале.

Автор этих строк также не знает ничего подобного, поэтому не может ни подтвердить, ни опровергнуть слова Бориса Николаевича. Думаю, что надо подождать, не пришло еще время для знакомства с секретами КГБ СССР восьмидесятых годов двадцатого века. Причины? А они, думаю, вполне понятны.

Однако что-то мне подсказывает, что Ельцин ценил деятельность органов госбезопасности. И потому, наверное, в книге почетных посетителей музея УКГБ, на самой первой странице собственноручно сделал похвальную запись.

Когда я был в этом музее, то на выставочных стендах увидел документы и фотографии, свидетельствующие об удачно проведенных чекистами операциях на территории Среднего Урала. Понимаю, что в музее нет и быть не может о провальных делах, но все же…

Ниже я рассказываю об одной из реально успешных операциях чекистов нашей области.

Из воспоминаний полковника милиции В. М. Плотника:

«1951 год. Свердловск, как и тринадцать других стратегически важных городов Союза ССР, принадлежал к, так называемым, городам особого списка. И потому наша милиция входила не в систему МВД, а в состав МГБ. Следовательно, мы отличались не только по сути, а и носили другую форму. Мы знали несколько больше, чем другие. Это, кстати, для ясности».

…Хотя первый июльский день уже клонился к закату, в воздухе по-прежнему чувствовалось дыхание середины короткого уральского лета — жара за тридцать градусов.

Начальник УМГБ по Свердловской области Степан Васильевич Чернышев грузно поднялся из-за массивного, сохранившегося еще с царских времен, стола и подошел к настежь открытому окну, выходящему на проспект Ленина. Он, глядя на лениво шелестящую и поблекшую от недостатка влаги листву, не оборачиваясь, сказал, адресуясь к вошедшему в кабинет Некрасову:

— Ну, что, капитан, по домам пора, а?.. Дышать нечем. Скорее бы — под прохладный душ… Как думаешь?

— Товарищ комиссар, я — не против, но…

Чернышев, почувствовав в словах помощника что-то недоброе, резко повернулся.

— В чем дело? Какая-то неприятность?

— И да, и нет… Как ведь поглядеть, — ни слова больше не говоря, подошел и положил на стол лоскуток неказистой бумаги. Только сейчас уточнил. — Срочная шифровка из Москвы.

Степан Васильевич без всякой охоты вернулся за стол, опиравшийся на массивные ножки, похожие на лапы льва, быстро пробежал текст.

— Да, капитан, — в голосе явственно зазвучали нотки разочарования, — тут не до душа.

Из воспоминаний полковника милиции В. М. Плотника:

«Меня, как и, наверное, многих других, в тот июльский вечер нашли дома, приказав срочно прибыть в известный свердловчанам дом на Вайнера, 4.

Прибыл, не мешкая. Кроме меня, присутствовало человек сорок. В основном, люди с большим опытом. Из сосунков, как я, больше никого не было. Нам сообщили, что на Украине выброшены два парашютиста. Один из них после приземления, решив сразу же обзавестись транспортным средством, украл велосипед, на чем и погорел. Задержали. Другой — благополучно скрылся».

Выдержка из шифровки, поступившей в УМГБ:

«Парашютисты — бывшие граждане СССР. В годы войны попали в плен. Находились в концлагере. Освобождены американскими войсками. Завербованы спецслужбой Гелена. Несколько лет обучались в разведшколе».

…Село Светлояр Тамбовской области. В маленький домик на три окна наведался гость. Для хозяев — Прасковьи Николаевны и Митрофана Денисовича — совершенно не знаком. С его приходом в души стариков почему-то поселилась тревога, хотя тот не успел произнести ни слова. Странно вел, загадочно.

«Глаз у гостя нехороший, смурной», — подумала Прасковья Николаевна и недовольно поджала сухонькие губы.

Томилины отнеслись все-таки по-русски, уважительно, ни о чем не спрашивая, усадили в красный угол, за стол, под образа. Сами сели на толстенную и широкую боковую лавку. Они полагали, что гость, если будет надобность, первым заговорит.

И гость действительно заговорил. И обратился почему-то не к хозяину, а к хозяйке:

— Я — из госбезопасности, — представился он и уточнил. — Лейтенант Свинцов… Мне поручено выяснить кое-какие детали… — сделал паузу, цепко всматриваясь в испещренное морщинами лицо Прасковьи Николаевны. — В отношении вашего сына.

— Какого такого сына? — недоуменно спросила Томилина. — У нас было три сына, а сейчас вот… одни-одинёшеньки. Помирать станем — некому упокоить, — старуха приложила к глазам уголок передника.

— Будет, старая, мокроту-то разводить, — прервал Митрофан Денисович. — Горе наше уже трижды выплакано. Чего нет, того нет и не возвернешь. А вам, гражданин хороший, скажу: все сыновья в земле упокоены. Старший, Михаил, у озера Хасан сгинул, погиб, значит. Средний, Сергей, в тридцать девятом на току, в молотилку угодил, всего искромсало, помер. Несчастный случай, сказали врачи, с летательным исходом.

— Летательный или еще какой там случай, — не знаю. — Хозяйка, кажется, пришла в себя. — В несчастный случай — не верю. Чую, сердце материнское подсказывает: подтолкнула нашего Сережку чья-то злая рука. Ходила я в НКВД, да что толку-то?

Гость вдруг стал проявлять нетерпение.

— А что с младшим?

Ответила Прасковья Николаевна:

— В сорок первом мобилизовали, срок пришел, а в сорок четвертом погиб, на белорусской земле.

Лейтенант Свинцов спросил:

— А точно, что погиб?

Старуха хмыкнула, встала, подошла к огромному кованому сундуку, открыла, достала пакет, перевязанный лентой, развязала, достала документ и подала начавшую уже желтеть бумажку.

— Коли не верите, сами смотрите похоронку… С полгода назад ездила в Белоруссию, помогли мне сыскать братскую могилу, молитву сотворила по младшенькому, Васятке. Большой памятник. На нем нашла надпись: «В. М. Томилин». А еще написано желтыми буквами: «Вечная слава героям, отдавшим жизнь при освобождении Советской Родины!»

Как бы из простого любопытства лейтенант Свинцов спросил:

— Позвольте взглянуть на фотографию младшего сына?

Старушка развела руками:

— Нет ни одной. Перед войной как-то фотограф не попался на глаза. Потом, когда писала на фронт, просила Васятку выслать фотку. Ответил так: не артист я, а боец Красной Армии; некогда фоткаться, надо бить фашистскую сволочь.

Хозяин, почти все время молчавший, вдруг встревожился.

— Товарищ лейтенант, а почему вы интересуетесь Васяткой? Вы что-то знаете? Уж не жив ли он?

Свинцов встал и заспешил к выходу. Уже у порога сказал:

— Думаю, что ваш сын действительно погиб…. Кстати, если вдруг весточку получите от «воскресшего из мертвых», то сразу же сообщите в госбезопасность.

Из воспоминаний полковника милиции В. М. Плотника:

«И милиционеры, и чекисты были поставлены, как говорится, на уши. Почему? Дело в том, что из показаний того, который попался на краже велосипеда, стало ясно: задание, с которым прибыли в Союз шпионы, непосредственно касалось Свердловской области. Москва сообщила: второй парашютист направляется к нам, в сфере его особого внимания лагерь „100“. Я, будучи зеленым опером, не знал, что скрывается за этими тремя цифрами, но догадывался: если американская разведка интересуется, то, значит, что-то очень и очень серьезное. Гораздо позднее только узнаю — это не что иное, как секретнейшее оборонное предприятие».

Выдержка из шифровки, поступившей в УМГБ:

«Приметы, направляющегося в Свердловск разведчика: выше среднего роста, плечист, нос горбинкой, сухощав, глаза серые, волосы темные, от природы слегка вьющиеся, стрижётся коротко, лицо круглое, чистое, без каких-либо внешних изъянов, походка — твердая, уверенная, возраст — 35 лет».

Из воспоминаний полковника милиции В. М. Плотника:

«В одно из отделений связи Свердловска (по словам задержанного на Украине) разведчики должны были обратиться, где на их имя предполагались переводы на приличную сумму. Проверили: точно, переводы уже ждут получателей, но пока что никто не обращался. Начальника предупредили: как только кто-либо обратится, немедленно известить органы».

Село Светлояр Тамбовской области. Томилины только что вернулись с сенокосных угодий, где стоговали сено. Умаялись. Присели на завалинку, чтобы передохнуть.

Издалека заприметили знакомую фигуру письмоносицы Дуси. Старики ей не были рады, потому что им некому письма слать. Последний раз Дуся старикам услужила в 1944 году, когда доставила похоронку на серой шершавой оберточной бумаге.

— Здравствуйте! — Поравнявшись с домом Томилиных, радостно воскликнула письмоносица и полезла в тощую кожаную наплечную сумку. — Прасковья Николаевна, тебе телеграмма-молния.

Старушка, поправив ситцевый платок на голове, грустно усмехнулась.

— Насмехаешься всё…

— Никаких шуток, Прасковья Николаевна. Распишись в тетрадке о получении.

Томилина попыталась нацарапать свою фамилию, но трясущаяся рука никак не повиновалась ей, поэтому попросила мужа:

— Распишись, старый… Руки, что крюки… Ни на что уже не годятся. — Потом спросила письмоносицу. — От кого, скажи, телеграмма?

Дуся только рассмеялась.

— Не знаю… Телеграмма заклеена. Не имею права заглядывать.

Махнув рукой старикам, Дуся побежала дальше.

Долго Прасковья Николаевна, вертя в руках телеграмму, не решалась оторвать узкую склейку. Она по-прежнему не верила, что телеграмма именно ей, а не кому-то другому. Она знала: некому ей слать телеграммы, совсем некому, а тут… Нет, на почте не могли ошибиться…

Старик подтолкнул под локоть.

— Не шеперься, старая, скорее читай!

Вот что было в телеграмме:

«Мама зпт здравствуй тчк Я жив и здоров тчк Извини зпт что не писал тчк Подробности потом тчк Я в трудном материальном положении тчк Прошу телеграфом выслать 200 рублей Свердловск жд вокзал почта тчк Твой сын Василий тчк».

Несколько раз перечитала, а все равно не верила. Попросила мужа вслух прочитать. Тот, натянув на переносицу очки на веревочках (душки давно сломаны), раздельно, дрожащим голосом прочитал.

— Что думаешь, старый, а?

— Слышала же, что сказал лейтенант… Злой человек с нами шутит.

— Какой ты после этого отец. — Укорила старуха. — Ничто в тебе не ёкнуло. Дитя родимое в беде, помощи просит, а ты…

— Складно написана телеграмма… Заворчал старик. — Запятые и точки на месте… Не Васятка это… Вспомни письма с фронта…

— Много лет прошло… Образовался… Чует материнское сердце…

— А, — махнул старик рукой, — делай, как знаешь… Тоже сердце имею. Мне Васятка не чужой, сын, худого, если это он, или зла не желаю.

— Соседка сказывала намедни, будто и после похоронки возвращаются живёхонькими. А вдруг писарь насчет Васятки описку сделал?

— Нашла, — забурчал старик, — кого слушать — первую на деревне болтушку.

Прасковья Николаевна не унималась.

— Одна беда: где такие большие деньги взять?

— Сходи к председательше, — посоветовал старик. — У нее есть деньги… К осени телок подрастет, продадим, отдадим долг.

Раздобыла-таки мать деньги. Отпросилась у председателя и на другой день, с утра уже была в райцентре, на почте. Отправила, как и просил сын, телеграфом. Как сказала телеграфистка, через два часа адресат сможет получить деньги.

Выполнила старуха материнский долг, но в душе по-прежнему тревожилась: а что, если деньги отослала в руки прохиндею какому-нибудь? Долго бродила по райцентру и возвращаться в село не торопилась: что-то ее здесь удерживало.

Седьмой час вечера пошел. Прасковья Николаевна в очередной раз остановилась возле районной милиции. Вновь в голове всплыло предупреждение лейтенанта. Госбезопасность, сказывают люди, шутить не любит. Неровен час какому-нибудь бандюге подмогла. А что? В газетах разное пишут.

…Нерешительно, озираясь по сторонам, вошла-таки Томилина в райотдел милиции. Вошла остановилась. Не знает, кого спросить. Тут остановился какой-то парень в форме. Старушка с неприязнью на него посмотрела: молоденький больно, не серьезный. Улыбается.

— Вы к кому, бабуля? — спросил он.

Старушка, поджав губы, недовольно проворчала:

— Да уж не к тебе — точно.

— Тогда — к кому? Если старик пообидел, так это…

— Мой старик — не тебе чета, — отрезала, обидевшись, Томилина. — Сорок лет без малого живем, душа в душу живем, худого слова от него не слыхала… К вам же пришла по сурьезному делу.

— Это по какому же?

— Мне, голубок, нужен сурьезный человек… Строгий… Лейтенант Синцов.

Милиционер тотчас же посерьезнел, веселость с лица как ветром сдуло. Томилина изменение заметила.

— То-то же, — самодовольно сказала она.

— Может, все-таки фамилия не Синцов, а Свинцов?

Старушка быстро-быстро закивала.

— Он самый… Значит, Свинцов. Был у нас и приказал: если что, то сразу к нему.

— Понятно… Так это не к нам… Уполномоченный госбезопасности Свинцов — в соседнем доме.

Из воспоминаний полковника милиции В. М. Плотника:

«Мы получили четкие инструкции, как действовать, если встретим в городе разыскиваемого разведчика. Предупредили: вооружен до зубов, а поэтому будет оказывать сопротивление до конца, при любых обстоятельствах. Имелась в виду и самоликвидация. По другим случаям знали, что шпионам в воротник вшивают стеклянную ампулу с ядом мгновенного действия. Значит, необходимо было не только задержать иностранного гостя, но и не допустить его смерти».

…В кабинет начальника шестого отдела милиции (тогда располагался на улице Свердлова, поблизости от железнодорожного вокзала) вошли двое мужчин.

— По какому делу? — Спросил капитан Шестаков, внимательно оглядывая вошедших.

Вперед выступил мужчина лет тридцати или больше. Шестаков не мог не отметить: «Крепкий парень… Спортивный… И лицом приятен, и улыбкой располагает».

— Сергей Федорович, простите, что от дел неотложных отрываем. Но выхода у нас другого нет. Мы тут вот с приятелем в командировку поехали. В вагоне — выпили и перебрали. Короче говоря, утром у себя денег не обнаружил. В портмоне были. Вместе с паспортом. Видимо, жулье очистило. Пришлось прервать поездку, выйти на станции Свердловск-Пассажирский.

— Я в этом вам не помощник. Казенным деньгам — не хозяин, а своих…

— Что вы, что вы, Сергей Федорович! Не за тем к вам пришли… Не нищие какие-нибудь…

— А зачем?

— На вокзальной почте на мое имя поступил перевод…

— Идите и получайте… Какие проблемы?

— Есть проблема и серьезная. Вместе с деньгами был похищен и паспорт, а без него… Сами понимаете…

— Ну и…

— У дружка-то паспорт сохранился. Чтобы он смог получить перевод на мое имя, я ему написал доверенность, но ее кто-то должен заверить. Не смогли бы вы… А?

Шестаков рассмеялся.

— Какая чепуха… А я-то подумал… Давайте заверю.

Капитан внизу доверенности четко написал свою должность, и даже лихо поставил печать.

Выдержка из шифровки, поступившей в УМГБ:

«Установлено, что объект, избежавший ареста на Украине, уже находится на территории Свердловска. В ближайшие дни должен будет обратиться в отделение связи, что на железнодорожном вокзале, где на его имя, то есть на имя Томилина Василия Митрофановича находится перевод на 200 рублей. Примите меры к задержанию любого лица, которое попытается получить указанный перевод».

Из воспоминаний полковника милиции В. М. Плотника:

«Сразу же кинулись в указанное отделение связи. А там огорошили: перевод уже получен. Кем? Оказывается, неким Глазковым. Но почему им, а не тем, на чье имя перевод? Объяснили: у некого Глазкова имелась на руках доверенность, оформленная честь честью. И есть печать? Ответили: разумеется. Более того, сказал главный почтовик, на доверенности стоит подпись самого начальника райотдела милиции Шестакова. Не может быть! Оператор, выдавшая деньги, хмыкнула: смотрите сами. Тут же Шестакова — к начальнику УМГБ. Комиссар только и спросил: как ты мог, капитан?!»

А тем временем Глазкова нашли и задержали. Оказался обычным вокзальным бродягой.

«А чего? — Удивился тот. — Подошел культурный такой мужик, из интеллигентных. Сказал, что паспорт выкрали с деньгами. Дальше ехать не на что. Пришел на почту перевод. Получишь, сказал, — червонец твой. Не дурак, чтобы от такой лафы отказаться. Четыре пузыря — это вам не фунт изюма. Спросили бродягу: видел ли он мужика до того или после получения перевода? Ответил, что не видел».

Выдержка из шифровки, поступившей в УМГБ:

«По имеющимся сведениям разведчик, потерявший партнера и оказавшийся в затруднительном положении, может пойти на контакт с агентурой, находяйщейся на длительной консервации. Возьмите под наблюдение:

а) Черемисов Макар Семенович, завербован Абвером в 1942 году, когда находился в плену у немцев, и заброшен на Урал без определенного задания, с целью вживания в окружающую обстановку, в настоящее время работает на механическом заводе и живет в Невьянске;

б) Серегина Наталья Алексеевна, бывшая фронтовая подруга майора Серегина Бориса Алексеевича, впоследствии ставшая его законной женой, в сорок пятом году была завербована американской разведкой, муж, будучи комендантом одного небольшого немецкого городка Зальцбург, демобилизовался и вместе с женой вернулся на свою историческую родину, на Урал, в настоящее время Серегин работает редактором газеты, а его жена дежурной по станции Свердловск-Сортировочный, заданий пока не получала, о том, что его жена была завербована, муж не знает».

Из воспоминаний полковника милиции В. М. Плотника:

«Прошла еще одна тревожная неделя. Обнаружить разведчика не удавалось. И однажды возле кинотеатра „Октябрь“ капитан Шестаков (оказалось, он по собственной инициативе вел свой поиск) нос к носу столкнулся со старым знакомым. Мер к задержанию принимать не стал, а сообщил по назначению: объект обнаружен. Комиссар Чернышев приказал всем своим подчиненным: не брать, но пасти неусыпно — и днем, и ночью. Чтобы не имел ни минуты покоя. Зашел в столовую, чтобы перекусить, напротив за тот же столик должен сесть милиционер в форме; прилег ночью на садовую скамейку, чтобы вздремнуть, — тут же должен появиться опять же милиционер. Разведчик понял, что с ним органы просто-напросто играют, как играет кот с мышкой. Долго подобную неопределенность он выдержать не мог. И однажды пришел и сдался, предоставив всю шпионскую амуницию».

Странным мне показалось, что не воспользовался ампулой с ядом. Этот вопрос перед ним поставят. Он ответит:

— Собирался, но духа не хватило. Жить очень хотелось.

Интересно, а какова судьба Черемисова и Серегиной? Мне ответил полковник милиции В. М. Плотник:

— Несколько лет оба по-прежнему находились на консервации, не подозревая, что находятся под наблюдением чекистов. Наконец, Серегину пригласили в УМГБ, где она дала признательные показания, но поскольку заданий не выполняла и ущерба безопасности страны не нанесла, а также, учитывая то, что прошло достаточно много времени, к уголовной ответственности привлекать не стали. Однако коммунисту Серегину, мужу ее (за утерю бдительности) пришлось оставить пост редактора.

Я спросил:

— А что с Черемисовым?

В. М. Плотник усмехнулся.

— У него судьба иная. Черемисов продолжал ударно трудиться на заводе, но однажды к нему пожаловали гости, потребовавшие выяснить, что за объект строится ударными темпами в районе Верх-Нейвинска. Задание выполнил. Возможно, получил сведения не без помощи чекистов. Во время передачи секретной информации американскому дипломату был задержан, осужден.

— Вячеслав Михайлович, неужели шпион — это сын Томилиных?

— Нет, конечно. Данные о погибшем их сыне каким-то образом стали известны американской разведке. Воспользовались, одним словом.

От себя добавлю. Интерес ЦРУ продолжало проявлять к лагерю «100», но, насколько мне известно, все последующие попытки закончились также провалом.

В этом номере (1990 год) впервые был опубликован очерк «ШПИОНАМИ НЕ РОЖДАЮТСЯ», который впоследствии был положен в основу документальной повести «ВОСКРЕСШИЙ ИЗ МЕРТВЫХ».

Первый номер областной газеты, увидевший свет в ноябре 1989 года. Геннадий Мурзин работал вплоть до закрытия в должности редактора отдела социально-политических проблем. Главным редактором бессменно был Вячеслав Михайлович Каменщик, полковник милиции.

Профессор психологии

1

Не успел начальник Свердловского областного управления внутренних дел снять шинель и повесить в шкаф, как на приставной тумбе, что справа от огромного старинного письменного стола, опиравшегося на разлапистые ноги, зазвонил один из многочисленных телефонов.

Он, недовольно хмыкнув, подошел и нехотя снял трубку.

— Генерал Семенов… Слушаю!

— Сергей Александрович, здравствуйте, — услышал в трубке чуть приглушенный и взволнованный женский голос. — Как я рада, что все-таки ответили. Я уж и не надеялась…

— Доброе утро… Кажется… М-м-м… Эльза Ивановна?

— Да-да-да!

— Что-то случилось? С супругом? Не заболел ли?

— Слава Богу, жив и, кажется, пока здоров.

— Эльза Ивановна, что значит «пока»? И, чувствую, вы взволнованы…

— Еще бы! — и без какой-либо паузы выпалила. — Мужа избили и ограбили!

— Этого, по определению, не может быть, — спокойно сказал генерал, понимая, что женщина что-то не то сгородила, нечто совершенно психопатическое.

На другом конце провода послышались всхлипывания.

— В наше время, — сказала она, — и не такое возможно. Вам ли не знать…

— И все же, Эльза Ивановна, верится с трудом…

— А вы поверьте…

— Ну, знаете ли… Если бы… То мне бы доложили первому.

— Не доложили, потому что никто не знает.

— Не понял!

— Но, Сергей Александрович, вы отлично знаете характер Сашеньки… Его причуды… Комплексы… Щепетилен, стеснителен, скромен… Не хочет, чтобы на него обращали внимание, поэтому не обратился в милицию… Да и мне строго-настрого запретил… А я… вот… все же отважилась…

— М-да… Когда и где всё произошло, если все-таки произошло?

— Не верите?!

— Да, не верю… Потому что из области фантастического.

— Придется вам поверить.

— Допустим… Что рассказывает Александр Максимович?

— В прошлую пятницу, с утра я уехала на дачу. Вернулась поздно, в половине двенадцатого…

— Дня?

— Нет, ночи. Гляжу, а мужа дома нет. Волноваться не стала, потому что Сашенька предупредил, что на периферии проводит совещание, поэтому может задержаться. Не первый раз… Чего было волноваться?

— Эльза Ивановна, — прервал генерал собеседницу, понимая, что та может говорить до бесконечности долго, — как-то бы покороче, ближе к сути, а?

— Понимаю, что заняты… Простите меня, ради Бога… Волнуюсь… Так вот… Минут через десять слышу, чувствую, что Сашенька входную дверь открывает. Я — в прихожку. И что вижу? Входит в одном костюме, даже без шапки, а на дворе, сами знаете… Тем более в ночи. Обомлела сначала, а потом спрашиваю: где дубленка и шапка? На муже лица нет. Говорит: подъехал к дому, машину отпустил, только взялся за ручку подъездной двери, как кто-то сзади сильно толкнул в спину. Он стал падать и ударился о косяк, потерял сознание, очнулся быстро, на нем — ни дубленки, ни шапки.

Генерал по-прежнему недоверчиво спросил:

— Во дворе не заметил посторонних лиц?

— Увы, Сергей Александрович… Какие лица в эту пору? Говорит, что не было ни души.

Генерал на секунду задумался.

— М-да… Ситуация… С супруга придется снять показания… И он должен будет написать заявление… Так сказать, чтобы по всей форме.

— Умоляю, Сергей Александрович, не делайте этого!

— Рад бы, но порядок есть порядок. Чтобы начать проводить оперативные мероприятия, должен быть потерпевший.

На том конце провода вновь послышались всхлипывания.

— Если моя просьба обременительна, если по-приятельски никак нельзя, — и не надо. Пусть грабитель гуляет на свободе. А мы, в конце концов, тут Сашенька прав, не обеднеем.

— Ну, хорошо-хорошо, Эльза Ивановна… Я тут покумекаю… Ничего не обещаю, однако…

Генерал крепенько задумался. С одной стороны, если потерпевший отказывается обращаться официально, если по каким-то причинам для него официальный путь неприемлем, то зачем ему-то встревать в эту историю? С другой стороны, потерпевший — не рядовой гражданин, а высокопоставленный работник обкома КПСС, с которым он, Сергей Александрович, приятельствует; более того, Александр Максимович, когда до этого работал в аппарате ЦК ВЛКСМ, был на короткой ноге с министром внутренних дел Щелоковым, к которому, в свою очередь, нежно относился Генсек. Он помнил: как однажды среди ночи его разбудил телефонный звонок, сняв трубку, услышал грозный бас Николая Анисимовича. Министр приказал тотчас же генералу лично выехать в аэропорт «Кольцово», куда вот-вот прибудет борт и откуда он должен забрать презент, а утром поехать, передать от его имени поздравления с днем ангела Эльзе Ивановне и вручить презент. Это оказался огромнейший букет свежих алых роз.

Трудно забыть и другой случай.

Министр лично позвонил и приказал закрепить за Эльзой Ивановной черную «Волгу», оборудованную спецсигналами. Правда, Эльза Ивановна, поскромничав, отказалась и ни разу не воспользовалась привилегией. Наверное, повлиял супруг.

Так что с товарищем, которому покровительствует сам министр, стряслась беда. И тут уж не до формалистики. Придется помочь… Надо помочь, а иначе придется объясняться перед всесильным министром.

2

В тот же день, пополудни генерал Семенов проводил оперативное совещание, по окончании которого попросил задержаться полковника Муратова, начальника уголовного розыска.

Хозяин кабинета, хмуро глядя в окно, выходящее на проспект Ленина, молчал минут, наверное, пять. Потом, все-таки решившись, сказал:

— Глеб Васильевич, мы друг друга знаем давно… Лет десять, не так ли?

— Так точно, товарищ генерал-майор!

— Вот… Буду с тобой откровенен… Есть личная к тебе просьба… Просьба на грани фола, но ты меня, я думаю, поймешь.

— Слушаю!

— Понимаешь, какая штука… До чрезвычайности деликатная… В известной на всю область семье, с которой я дружен, случилась крупная неприятность.

— Кажется, товарищ генерал, догадываюсь, о ком вы.

— Вот и хорошо…

— А что за неприятность, товарищ генерал? Если, конечно, не секрет.

— Секрет, но только не для тебя.

— Внимательно слушаю.

— Позорно, но факт: глава семьи был во дворе своего дома избит и ограблен.

— Нечто чудовищное! — Воскликнул полковник Муратов. Он, наверное, готов был и загнуть крепкое словечко, но сдержался. В присутствии шефа — нельзя.

— Увы, полковник, увы… Нанесены легкие телесные повреждения, похищены дорогая импортная дубленка и шапка.

— Задачу понял, товарищ генерал… А заявление от пострадавшего?..

Семенов прервал.

— Нет, заявления, полковник, и не будет. Бумажка — не главное.

— Не понимаю, товарищ генерал.

— Черт! Что тут непонятного? Есть просьба — по известным тебе причинам я вынужден реагировать, чтобы… Не дай Бог, если дойдет до самого… Кстати, полковник, разве всегда, имея на руках заявление пострадавшего, ты землю роешь?

— Так точно, не всегда, товарищ генерал.

— Ну, вот… Короче говоря, ты должен будешь отыскать похищенное оперативным путем…

— Но потом…

— Про «потом», полковник, поговорим потом. Действуй! Есть еще вопросы?

— Никак нет, товарищ генерал.

— Разрешите идти?

— Иди… И держи меня в курсе. — Муратов встал и направился к двери. — Минуту. С ребятами не очень… Им не следует знать детали, ну, там фамилию пострадавшего и прочее. Пусть ищут похищенное, а все остальное — не их ума дело.

— Понял, товарищ генерал.

3

Прошел один день, потом второй, наступил третий. Генерал Семенов, хотя и встречался неоднократно с полковником Муратовым, однако разговор о «личной просьбе» не затевал, полагая, что тот сам придет и доложит, если что-то на горизонте замаячит. Так и случилось.

Поздним вечером, приняв ванну, Сергей Александрович в домашнем халате и тапочках устроился в глубоком кресле, чтобы заняться просмотром телевизионных новостей. И тут затрещал, как показалось хозяину, настойчиво и требовательно телефон.

— А, дьяволы! — В сердцах произнес он. — Не дадут спокойно посидеть. Кому еще там понадобился?

Дотянувшись до аппарата, снял трубку.

— У телефона! — Рыкнул он.

— Товарищ генерал! — Голос позвонившего он сразу же узнал. — Ваша личная просьба мною, кажется, выполнена.

Генерал растерянно произнес:

— Не понял. Какая просьба?

— Похищенные дубленка и шапка лежат в моем кабинете.

Генерал пришел в себя.

— Полковник, высылай машину. До моего приезда ничего не предпринимай, понял?

— Слушаюсь, товарищ генерал. Не буду предпринимать никаких дальнейших действий.

Ответ Муратова показался шефу довольно легкомысленным. Уже в прихожке совсем не зло пробурчал:

— Приеду — вздрючу.

4

И вот генерал Семенов уже в кабинете своего начальника уголовного розыска.

— Ну, валяй, полковник, докладывай!

— А докладывать, собственно говоря, и нечего.

— Как это?

— Чистейшей воды случайность.

Генерал пробурчал:

— Не морочь мне на ночь глядя голову.

— Слушаюсь. — Покорно ответил полковник Муратов. — По-моему, докладывал, что «пасу» старинного дружка. Жулик отменный. Интеллектуал. По человеческой психологии мог бы докторскую защитить. До этого трижды был в моих руках, отправлял на скамью подсудимых, а ему хоть бы хны. Работал без отягчающих обстоятельств, то есть культурно, поэтому получал сроки от двух до пяти лет лишения свободы. — Семенов, слушая, нетерпеливо ёрзал на месте, однако доклад не прерывал. — Его плюс: когда видел, что отпираться не имеет смысла, чистосердечно начинал раскаиваться и выкладывать все, что знал. Новатор: никогда не повторялся в кражах; отсидев срок, выйдя на волю, всякий раз придумывал новый способ жульничества. И заранее никогда не скажешь, на какой человеческой струнке он вновь заиграет. А посему «выход» на него каждый раз сопряжен с проблемами.

Терпение генерала все-таки лопнуло.

— Короче, Муратов! Все, что ты тут мне рассказываешь про профессора психологи, к моей просьбе не имеет никакого отношения.

Муратов осмелился возразить:

— Имеет отношение и самое непосредственное, товарищ генерал.

— Что ты имеешь в виду?

— На его счет возникли подозрения. Показалось, что дружок что-то давно не был в моих руках. Запросил у прокурора санкцию на обыск в квартире предполагаемой сожительницы. Риск мой оказался оправданным. В кладовке обнаружили баул, в котором находились одиннадцать комплектов дорогих мужских дубленок, пальто и шапок. Среди них оказались и те, которые вы, товарищ генерал, поручили разыскать.

— Все то хорошо, что хорошо заканчивается. — Сказал генерал и потянулся к телефону. — Звоню Эльзе Ивановне и пусть получает похищенное.

— Согласен, товарищ генерал, но есть одна неувязочка.

— То есть?

— Доставив задержанного «приятеля» в управление, произвел лично предварительный допрос.

— И что?

— Обстоятельства дела совершенно иные.

— Ерунда, полковник. Приглашай Эльзу Ивановну, пусть опознает вещи своего мужа; составь протокол возвращения и делу конец.

— Не так просто, как кажется на первый взгляд.

— Не преувеличивай, полковник.

— Товарищ генерал, показания задержанного Минкина противоречат тому, что рассказала вам Эльза Ивановна.

— Что это значит? Как можешь ставить на одну доску показания жены секретаря обкома с каким-то прожженным жуликом?

Полковник упрямо повторил:

— Я Минкину верю.

— Кражу совершил или нет?

— Совершил, товарищ генерал.

— В чем проблема?

— В обстоятельствах.

— Ну, хватит, полковник. Звони Эльзе Ивановне, пусть скорее забирает найденное. И мы с тобой об этом забудем.

— Как я понял, надо провести опознание пострадавшим?

— А ты хотел что-то другое?

— Нет, но… Как проводить опознание, если официально нет пострадавшей стороны, то есть человека, которому могут принадлежать дубленка и шапка?

Генерал, поморщившись, махнул рукой.

— Не упрямься… Пока обойдемся без формальностей.

5

Через полчаса дежурный по управлению внутренних дел встретил молодую даму в роскошной шубке и проводил в кабинет полковника Муратова. Буквально через пять минут дама покинула управление, неся под мышкой объемный пакет.

Генерал от удовольствия потер руки.

— Отличная работа, полковник.

— Не столько я, товарищ генерал, сколько мои ребята.

— Будет скромничать-то… Впрочем, давай сюда своего Минкина. Хочу побеседовать с ним лично. Без протокола.

Вот и задержанный Минкин, так сказать, собственной персоной.

Генерал Семенов грубо спросил:

— Кто такой?

Минкин лишь грустно усмехнулся:

— Простите, гражданин начальник, зачем грубить? Воспитанные люди начинают знакомство с того, что друг другу представляются, не находите?

Генерал еле слышно буркнул:

— Начальник управления Семенов.

— Очень приятно, рад познакомиться с вами лично.

— А я совсем не рад, — вновь пробурчал генерал.

— Простите, но я на встрече не настаивал. Впрочем, я — Минкин, задержанный гражданином полковником, только, убей Бог, не понимаю, за что?

— Не валяй дурака, Минкин. Рассказывай, как и что было?

— Не понимаю, о чем вам рассказывать? Жизнь моя богата на события…

— И еще как богата.

— Время позднее. Если все рассказывать, то много ночей не хватит. Что конкретно вас интересует?

— Как у тебя оказались известные тебе английская дубленка и пыжиковая шапка.

Минкин усмехнулся.

— Точно также, как и все другие изъятые у меня вещи.

— Другие — не интересуют.

— Ах, как я вас понимаю!

— Прекрати иронизировать! — Рявкнул генерал. — Перед тобой не кто-нибудь, а…

— А мне без разницы. Впрочем, слушайте внимательно. Была пятница, семь вечера. Поднялся на третий этаж дома сорок девять дробь три, что на улице Антона Валека, открыл дверь квартиры девяносто, снял с вешалки дубленку и шапку. Вот и все.

— Нет, не все, Минкин.

— Вы так считаете, гражданин начальник?

— Да, считаю. Где взяли ключи от входных дверей?

— Не понадобились.

— Новость… — Генерал спросил. — Что за хозяева проживают в указанной квартире?

— Простите, но позвольте уточнить: не хозяева, а хозяйка, молодая симпатичная и одинокая женщина. Ей, скучающей по мужчине, было не до того. Увидев, сразу кинулась на шею, позабыв даже закрыть дверь на задвижку

— Хочешь сказать, что собственник украденных вещей не является хозяином этой квартиры?

— Именно так, гражданин начальник.

— Откуда известно?

— Результат глубоко анализа. Несколько недель потратил. Понял, что мой «контингент», самый для меня безопасный. Такие важные люди не пойдут жаловаться в милицию. Им это не с руки. Себе дороже, точнее, общественному положению.

— Хочешь сказать, что знаешь, где и кем работает пострадавший от твоих рук?

— Догадываюсь: большая шишка. Персональная-то машина с тремя нулями. Представляете?

Генерал лишь что-то буркнул в ответ и приказал увести задержанного.

6

После того, как закрылась дверь за Минкиным, в кабинете повисла тягостная тишина. Генерал Семенов, мрачно насупившись, молчал, а полковник Муратов посчитал, что лезть в душу шефа неуместным.

Через несколько минут начальник областного управления внутренних дел встал, подошел к окну и стал глядеть на пустынную в этот поздний час улицу. Он заговорил, но как бы сам с собой:

— Интересная получается ситуация.

Муратов заметил:

— Я о том и говорил.

Семенов пропустил мимо ушей реплику подчиненного.

— Налицо — вещественные доказательства преступлений, но нет потерпевшей стороны.

— Есть, товарищ генерал, но…

Семенов вновь проигнорировал слова Муратова, однако, повернувшись в его сторону, спросил о другом:

— Кстати, не запросить ли через ЭВМ сведения о других потерпевших?

— Я это уже сделал.

— И как?

— Увы! Двоих даже приглашал на опознание, но они в изъятых вещах своих не обнаружили.

— Чепуха какая-то получается.

— Судя по показаниям подозреваемого, его жертвы никогда не обратятся в милицию. Поэтому…

Генерал прервал Муратова:

— И… что же нам делать, полковник?

— Остается одно: отпустить задержанного, так как предъявить ему ничего не можем, точнее выражаясь, вы не хотите.

Генерал встал, тяжело вздохнул.

— Что ж, ничего не остается, как выбрать из двух зол — наименьшее… Пусть Эльза Ивановна остается по-прежнему в неведении о случившемся с ее мужем на самом деле. Разве мне нужны еще враги?

— Не нужны, товарищ генерал, — подтвердил, улыбаясь, Муратов.

— А Минкин?

— Пока — ничего. Но, уверяю вас, от меня не уйдет, и в другой раз так легко уже не выскользнет из моих рук.

Копия газетной публикации.

Уральский «Джек-Потрошитель»

Каким нам представлялся образ преступника некоторое время назад? Этаким чудовищем-громилой, один вид которого должен был приводить обывателя в ужас. У такого, говорили нам специалисты, на лице написаны все самые отвратительные человеческие пороки. Одним словом, лютый зверюга.

Увы, это все в прошлом. Нынче, судя по всему, по внешности не определить, кто есть кто: может быть и добропорядочный гражданин, и чудовище преступного мира. Потому что в обычном общении отпетый уголовник может показаться вполне симпатичным человеком: хотите — сбацает этюд Баха; хотите — начнет диспут о современных литературных тенденциях; а уж по части знания статей Уголовного кодекса даст фору любому правоведу. И нам останется одно — сказать восхищенно: «Какой, право, интеллигент и эрудит!» Скажите, пожалуйста, кому в голову придет характеризовать милейшего человека дома, на учебе или на работе отрицательно? Да язык не повернется! С одним из типичных представителей меня познакомили в Нижнем Тагиле полтора года назад и в результате был написан и опубликован криминальный очерк «Насильник с прекрасной характеристикой». Исключение, скажете? Совсем нет. Только что познакомился с уголовным делом, при чтении материалов которого приходил в неподдельный ужас.

Это случилось 22 января 1990 года на территории базы Железнодорожного райпищеторга.

Сторожа, дежурившие в ту ночь, вдруг услышали душераздирающие женские вопли, доносившиеся из помещения одного из складов. Испугались, а потому сами не стали ничего предпринимать, но, не медля ни минуты, вызвали наряд вневедомственной охраны. Те прибыли быстро и отцепили территорию базы. Старший наряда, приблизившись к складским воротам, предложил добровольно покинуть помещение, на что услышал в свой адрес отборнейшую брань неизвестного мужчины. Подтверждая угрозы, разбил оконное стекло и показал увесистый ломик.

— Изувечу! Всем хребты переломаю!

На последующие предложения выйти со склада не игнорировал. А потом, пытаясь скрыться, завел автопогрузчик, находившийся внутри складского помещения, разогнавшись, протаранил дверь. Но тут удача от него отвернулась. Техника, зацепившись одним колесом за массивный косяк, заглохла. Нескольких секунд наряду хватило, чтобы мужика задержать и передать в руки прибывшей на место происшествия милиции.

Когда оперативники вошли внутрь склада, то обнаружили мертвое тело кладовщицы. Увиденное — даже их потрясло.

Кто такой задержанный? Им оказался рабочий склада, считавшийся у начальства на хорошем счету, И. П. Иванов. Возраст — около тридцати, холост.

Из обвинительного заключения по уголовному делу:

«Иванов, после распития спиртных напитков с Вампиловой, с целью изнасилования совершил нападение на Вампилову. Та оказала сопротивление. Тогда стал бить потерпевшую кулаками по лицу и туловищу. Затем, применяя силу, снял с Вампиловой одежду и изнасиловал.

Чтобы скрыть совершенное им преступление и с целью убийства с особой жестокостью стал бить потерпевшую черенком от лопаты в область головы и других частей тела, кусал. Потом взял нож и нанес им множественные колото-резанные раны…

Вследствие нанесенных повреждений, а также большой потери крови Вампилова скончалась».

Рассказывает старший следователь по особо важным делам прокуратуры Свердловска С. В. Терновский:

— Утром была сформирована оперативно-следственная группа и я выехал на место преступления. Вообще, взявшись за это уголовное дело, полагал, что на его расследование понадобится не так уж много времени и сил.

— Почему?

— Во-первых, Иванов был задержан на месте совершения преступления, налицо был и труп потерпевшей. Во-вторых, имелось большое количество вещественных доказательств. В-третьих, имелись свидетели. В-четвертых, в выводах судебно-медицинской экспертизы не приходилось сомневаться.

И вот состоялась первая встреча следователя с пока что подозреваемым.

— Иван, — начал Терновский, — дело сделано и назад, к сожалению, хода нет, поэтому предлагаю рассказать всё и по порядку, с самого начала.

— Гражданин следователь, разрешите сигарету? Курить очень хочется.

Терновский протянул в его сторону пачку сигарет и спички. Подозреваемый закурил.

— Пишите, гражданин следователь, все расскажу… Это случилось в середине июля 1989 года… — Это насторожило следователя. И удивило, но прерывать не стал. — Я находился неподалеку от конечной автобусной остановки «Контрольная». Лес. Тропинка. По ней шла старушка лет около семидесяти. Схватил ее, потащил в лес, где предложил совершить половой акт. Она отказалась. Чтобы сломить ее сопротивление, стал избивать. Сорвал с нее одежду, повалил на землю, но совершить изнасилование не смог. Делать было нечего. Оттого решил убить старушку. Чтобы не оставить свидетеля. Стал бить руками, пинать ногами, даже откусил один из грудных сосков. Когда понял, что старушка отдала Богу душу, а также, когда увидел, что по одной из тропинок идут две женщины, скрылся, оставив труп на месте.

Следователь слушал, а в памяти пытался восстановить, проходило ли по оперативным сводкам подобное преступление? Увы! Хотя на слабую память никогда не жаловался. Мелькнула мысль: уж не пытается ли Иванов увести следствие в сторону и тем самым выиграть время?

Семен Васильевич Терновский рассказывает:

— Засомневавшись, напомнил подозреваемому, что на выслушивание сказок у него нет времени, что он должен говорить по существу конкретного дела. Однако Иванов продолжал настаивать на своем, заявив, что, начав говорить правду, на полпути останавливаться не намерен. Мне ничего другого не оставалось, как прервать допрос и углубиться в криминальный архив.

М-да… Что это все-таки было — выдумки подозреваемого или скрытое от учета преступление? Ни то, ни другое. Впоследствии С. В. Терновский несколько раз проштудировал криминальные сводки за весь 1988 год, но подобного убийства не нашел. И не мог найти, поскольку как такового убийства не было. Это подозреваемый думал, что убил, а на самом деле… Следователь нашел похожее преступление, но это были попытка изнасилования и нанесение пожилой женщине тяжких телесных повреждений. Это преступление считалось нераскрытым. Эпизоды того уголовного дела почти совпадали с тем, что рассказал следователю подозреваемый Иванов. Следователь, основываясь на опыте, мог предполагать, что его подопечный по каким-то причинам пытается взять на себя чужие преступления. Поэтому Терновскому пришлось провести дополнительные следственные действия, чтобы найти ответ, где правда, а где вымыслы. В частности, выехал с понятыми на место, где Иванов рассказал и показал, где он убивал старушку и где, по какой тропинке шли женщины, вспугнувшие его. Терновский дает поручение сыщикам: произвести поквартирный обход всех многоквартирных домов, находящихся неподалеку от места преступления и где могли проживать возможные свидетельницы. Затраты сил и средств дали результат: ребята нашли все-таки женщин, которые рассказали и показали все, что они видели год назад в этом самом лесу.

Потом был допрос потерпевшей, которую врачи вернули к жизни, хотя здоровье полностью восстановить так и не удалось. Была и очная ставка и старушка опознала в Иванове того самого, который попытался изнасиловать и избивал ее.

Всё это окончательно убедило Терновского в том, что Иванов дал правдивые признательные показания по ранее совершенному уголовному делу.

Итак, Иванов получает новый статус, становится не подозреваемым, а обвиняемым.

Следователь возобновляет допрос. И чем дальше, тем ужаснее возникали эпизоды жизни Иванова.

Привожу фрагмент его рассказа:

— В начале июля 1989 года я увидел отдыхавшую в лесопарке женщину преклонных лет. Решил ее убить. Нанес несколько ударов ножом, а труп оттащил в кусты и там оставил.

Вновь последовали следственные действия и вновь эти показания оказались реальными.

Из обвинительного заключения по делу:

«13.07.1989 года… Иванов в огороде одного из домов по улице Баррикадной напал на Настину… с целью ее изнасилования. Угрожая убийством, наносил удары кулаками и ногами в различные части тела, повалил на землю, но по физиологическим причинам совершить половой акт не смог. С целью скрыть преступление решил убить потерпевшую, проявлял особую жестокость: бил руками, пинал, кусал, использовав в качестве орудия преступления битые стекла, наносил резаные раны, причиняя особые мучения. Насильственные действия, носившие характер истязаний, Иванов продолжал до тех пор, пока не посчитал, что Настина умерла».

Рассказывает следователь:

— Обвиняемый и на этот раз ошибся. Жизнь Настиной действительно висела на волоске, но врачам удалось спасти.

От себя добавлю. И по этому преступлению было возбуждено уголовное дело, но также оставалось нераскрытым. Откровенно говоря, все свидетельствует о том, что правоохранительная система скверно работает. В городе с полуторамиллионным населением одно за другим совершаются тяжкие и особо тяжкие преступления против личности, имеющие очень много сходных черт, однако ни следователи, ни сотрудники уголовного розыска даже близко не приблизились к тому, кто их совершает. К чему это привело? А к тому, что Иванов, почувствовав себя крутым мужиком, которому море по колено, стал готовить очередное преступление, хладнокровно выбирать новую жертву.

Этому можно найти объяснение. Например, Иванов каждый раз тщательно готовился к нападению. Он даже во всех случаях имел сменную одежду, а ту, которую пачкал кровью, сжигал.

Но это не радует нас и не оправдывает тех, кто обязан противостоять преступнику. Факт есть факт: если бы не оплошность Иванова в помещении склада, то неизвестно, сколько бы еще лет искали уральского «Джека-Потрошителя» и сколько бы еще погибло невинных людей от его рук. Да и сам Иванов считает, что попался по чистой случайности, а не в результате кропотливого розыска сыщиками Екатеринбурга. Такова правда.

Из обвинительного заключения:

«17.08.1989 года, вооружившись ножом, ранее использованным при убийстве Исаевой, зашел в помещение одного из учреждений, где находилась гражданка Орлова. Она не видела вошедшего, потому что находилась спиной к нему. С целью убийства одной рукой схватил женщину за туловище, а другой, в которой находился нож, нанес удар в шею. Орлова успела ухватиться рукой за лезвие ножа, чем не позволила довести замысел убийства до конца. Орлова подняла крик. К ней прибежали сотрудники. Иванов с места преступления скрылся».

До кровавого финала, о котором рассказал в начале криминального очерка, оставалось еще пять месяцев.

Со следователем у меня был долгий и трудный разговор. Были у меня вопросы, были.

— Когда завершали расследование, — спросил, в частности, я, — не было ли ощущения, что обвиняемый рассказал вам не всё? Смотрите: в июле-августе преступления следовали один за другим, а потом вдруг пятимесячная пауза.

— Не имел правовых оснований подвергать сомнению искренность обвиняемого, — тяжело вздохнув, ответил Терновский. — Его же никто за язык не тянул. Он делал все, чтобы картина его преступлений была полной. Хотя не могу исключить, что по каким-то причинам о некоторых эпизодах своей преступной деятельности умолчал. Но я — юрист. И руководствоваться предположениями не имею права.

— Вы много раз встречались с Ивановым. Какое впечатление произвел на вас?

— Как ни странно, положительное, — ответил Терновский и уточнил. — Впрочем, он столь же положительно выглядел перед всеми, кто его знал в обычной жизни. Например, мать или сестра. Ни одного грубого слова от него не слышали — примерный сынок и столь же примерный братец. Обычный «тихушник». Кстати, именно это обстоятельство позволяло долгое время уходить от возмездия. Милиция на кого обращает внимание? На, так называемый, криминогенный контингент, а люди, внешне благополучные, остаются вне поля зрения.

— Когда знакомился с материалами уголовного дела, то невольно возникал вопрос: в своем ли уме совершал преступления?

— Мне, как следователю, так не казалось. Наоборот, все приготовления к убийствам говорили о том, что он был в здравом уме и отлично осознавал последствия. Был к тому же твердо убежден, что его не возьмут никогда. Потому что, как он говорил, всегда действовал наверняка, работал чисто.

— Скажите, а как смотрели адвокаты?

— Один из них поставил вопрос о необходимости обследования в институте Сербского, поставил под сомнение заключения местных экспертов-психиатров.

— И что? Добились своего?

— Нет.

— И почему?

— Наверное, вас удивлю: когда Иванов узнал об инициативе адвоката, то возмутился. Обиделся, заявив, что не надо из него делать психа, что он здоровее многих других.

— Какова была реакция адвоката?

— Отказался от дальнейшей защиты. И далее участвовал уже другой защитник.

— Значит, расчетливый и хладнокровный убийца?

— Именно. И для того, чтобы полностью себя контролировать, почти все преступления совершал в трезвом виде.

— На что же рассчитывал?

— На безнаказанность. И его расчеты долгое время подтверждались.

— Вы, а в вашем лице прокуратура города, предъявили обвинения по нескольким статьям Уголовного кодекса, в том числе по двум из них предусмотрена высшая мера наказания. Во время следствия вы говорили Иванову о том, что его ждет?

— Не скрывал.

— Как реагировал?

— Оптимистично.

— В ходе следствия, наверняка, интересовались побудительными мотивами.

— Разумеется.

— У Иванова всегда были две цели — изнасиловать и убить. Причем объектами нападений выбирал престарелых женщин. Почему?

— Трудно сказать. Возможно, потому, что молодые могли оказать более решительное сопротивление и этого, наверняка, боялся.

— А сам он как объяснил?

— Сказал, что в детстве, якобы, какая-то старушка его сильно обидела. Возненавидел старушек на всю жизнь. И мстил жестоко.

— И вы поверили?

— Нет, но это не имело существенного значения для следствия.

— На момент совершения Ивановым последнего преступления ему было почти тридцать. Не спрашивали, почему не женился?

— Объяснил, что во взаимоотношениях с девушками у него были проблемы, имел в виду сексуального характера. Сделав пару попыток, отказался навсегда.

Старший следователь по особо важным делам городской прокуратуры С. В. Терновский, полковник юстиции, дело закончил. И сделал его хорошо.

Но считаю необходимым объяснить читателям, по какой причине публикую в газете криминальный очерк лишь два года спустя. Прежде не считал нужным предавать гласности эти жуткие истории. Потому что сначала дело очень долго рассматривалось в Свердловском областном суде, где в конце концов был постановлен суровый приговор: исключительная мера наказания, то есть расстрел. Иванов, когда приговор вступил в законную силу, обратился с просьбой о помиловании. Москва, не найдя убедительных оснований, отказала.

Вот и все!..

Стрельбище в вагоне

Конечно, люди любят пострелять, но на сей раз в качестве живой мишени для одного милиционера стал… другой милиционер, причем из одной и той же конторы.

В газетах, замечу, нет недостатка в материалах на криминальную тему. Однако, читая их, чувствуешь, что получены они горяченькими и готовенькими прямо из рук многочисленных клерков из правоохранительных органов, в задачу которых входит лишь одно: показать общественности, что служба в милиции и опасна, и трудна; что человек в погонах — это человек без страха и упрека. Рыцарь, одним словом, у которого горячее сердце, чистые руки и холодная голова.

Но это не вся правда, а лишь часть ее. Вторую часть правды журналисты обходят стороной. Потому что добыть ее трудно: сами милицейские служащие не принесут на блюдечке с голубой каемочкой. Наоборот, постараются упрятать подальше, скрыть от глаз людских.

Мало приятных эмоций вызывает любой, нарушающий закон. Но во сто крат отвратительнее видеть, как человек, выступающий от лица государства Российского, облеченный большими правами, оказывается самым обычным уголовником, приносящим огромный вред как в целом государству, так и отдельно взятой личности.

Вот она — мерзопакостная история, в которой действовали милиционеры. Мой читатель должен знать, какой реальной опасности он подвергается при встрече с человеком в милицейском мундире и с пистолетом Макарова в руке. Даже, если вы и не сделали ничего противоправного.

«…Рассматривается уголовное дело №12483 по обвинению…»

Эту привычную фразу произнес судья Верх-Исетского районного народного суда Иван Егорович Губарев.

Фраза обычная, но дело, по которому суд должен был вынести свой вердикт, далеко до заурядности.

Для начала давайте восстановим события, которые предшествовали судебному заседанию. Расскажем о них языком журналиста, а потом дополним и уточним языком профессиональных юристов, сухим языком документов, сухим, но достаточно красноречивым.

Был месяц май.

От перрона вокзала станции Свердловск-Пассажирский отошел пассажирский поезд. Он отправился в свой далекий бег — до станции Приобье.

Был еще вечер. Пассажиры занимались своими делами: одни читали газеты или книги, другие играли в карты или в шахматы, третьи рассказывали попутчикам дорожные байки, четвертые подремывали, благо путь предстоял и далек, и долог.

В вагонах этого обычно неспокойного поезда царил пока покой и умиротворение. Ничто не предвещало беды. Мир царил и в вагоне-ресторане: кто пил, кто ел — каждый свое.

Вот и наступили новые сутки — шестое мая. Ночь. За окном — темень, с трудом различимы лишь мелькающие деревья да маленькие полустанки. Проехали Серов, Ивдель. Поезд все дальше удалялся от станции Свердловск-Пассажирский.

Вагон-ресторан закрыли. Но в нем остались двое. Эти клиенты железнодорожного общепита не стали покидать насиженные места. Почему? В чем их отличие от других пассажиров поезда, которые тоже без всякой охоты покидали закрывающийся вагон-ресторан?

Это были люди, с которыми работники ресторана не склонны конфликтовать. Торгаши хорошо знают: хочешь жить в достатке — живи в мире и дружбе с теми, кто тебя «пасет» изо дня в день и может, при случае, крепенько прижать, лишить части доходов.

Это были старые знакомые — Александр Кротков, оперуполномоченный уголовного розыска отдела внутренних дел, и Юрий Павлов, оперуполномоченный отделения по борьбе с экономическими преступлениями того же ведомства.

Несмотря на поздний час, оперативники ели и пили, они уже приканчивали вторую бутылку водки. Плавно протекал хмельной разговор. Обо всем. Был, среди прочего, и такой…

Кротков:

— Знаешь, на севере можно очень дешево грузовую машину купить.

— А зачем она тебе? — удивился Павлов.

— Ее можно переправить в Серов, там обменять на «Жигули», а затем выгодно продать.

— Слишком мудреную операцию предлагаешь, — возразил Павлов.

— Зато надежно. Если, конечно, будем действовать в паре, — ответил Кротков. — А деньги поделим.

— Ты как хочешь, но мне что-то не хочется впутываться.

— Тебе, что, деньги лишние?

— Да нет, деньги нужны. Но… Я тебе не верю.

— Почему? — удивился Кротков.

— Провоцируешь ты меня, проверяешь. Потом «настучишь» начальству.

— Ерунда! Верь мне…

— Нет-нет, не впутывай меня. Не буду, не хочу. И отстань! Извини, я пойду отдыхать, поздно уже.

Павлов встал, и пошел было к выходу из вагона-ресторана. И вдруг…

— Павлов, стоять!

Тот удивленно повернулся. Из-за столика, за которым только что текла полупьяная беседа, с перекошенным лицом вставал Кротков.

— Ты чего кричишь? С ума сошел?

…0 дальнейшем развитии событий лучше всего проследить по документам.

Из обвинительного заключения, подписанного следователем Серовской транспортной прокуратуры:

«Кротков, имея при себе табельное оружие с полным боекомплектом, вытащил пистолет из оперативной кобуры, снял с предохранителя, передернул затвор. Убедившись, что патрон в патроннике, направил пистолет в область головы Павлова и с расстояния одного метра умышленно произвел выстрел».

Из показания потерпевшего в ходе предварительного следствия:

«Кротков, прицелившись в меня, сказал: „Получай!“ Раздался выстрел. Я упал. Боли не почувствовал. Был в сознании. Кротков подошел ко мне и спросил: „Что, хватит тебе?“ Потом ушел от меня. Я стал звать на помощь, но никто не подходил».

Из показаний обвиняемого:

«В тот момент я был утомлен и пьян. Перед тем, как пойти отдыхать, по привычке решил убрать пистолет в сумку. Поэтому я вынул его из оперативной кобуры. Забыв вынуть магазин, передернул затвор, дослав патрон в патронник, произвел контрольный спуск. Произошел выстрел. Павлов, стоявший рядом, взмахнув руками, упал на пол. Выстрел произошел случайно. Моя вина лишь в том, что я неосторожно обращался с оружием».

Поясню. Кроткову было предъявлено обвинение по статье 108 ч.1 еще советского Уголовного кодекса. Эта статья гласит:

«Умышленное телесное повреждение, опасное для жизни или повлекшее за собой потерю зрения, слуха, или какого-либо органа либо утрату органом его функций, душевную болезнь или иное расстройство здоровья, соединенное со стойкой утратой трудоспособности не менее чем на одну треть… наказывается лишением свободы на срок до восьми лет».

Сам же Кротков считал себя виновным лишь в пределах статьи 114 УК:

«Неосторожное тяжкое телесное повреждение наказывается лишением свободы на срок до двух лет или исправительными работами на тот же срок».

Разница? Еще какая!

Удобно все-таки быть обвиняемым, если до того Уголовный кодекс был твоей настольной книгой.

Знал Кротков: на его стороне некоторые обстоятельства. Во-первых, история происходила ночью, следовательно, свидетелей, как говорится, кот наплакал. Во-вторых, допущенные некоторые процедурные ошибки в ходе предварительного следствия позволили ему, Кроткову, чувствовать себя совершенно свободным. Сначала задержали, а потом отпустили, взяв подписку о невыезде.

Часто ли слышал ты, читатель, о таком гуманизме к человеку, который подозревается в совершении тяжкого преступления? Известно другое, следователи предпочитают держать в СИЗО до самого суда даже тех, кто, к примеру, вышел на улицу с лозунгом протеста.

В данном же случае Кроткову явно предоставили шанс попытаться с наименьшими потерями выпутаться из скверной истории. И он использовал тот самый шанс на все сто процентов. Кротков считал для себя вполне возможным являться на допрос к следователю после второго, третьего вызова.

Автор этих строк за гуманизацию права. Но только с одной оговоркой — чтобы это прекрасное качество относилось ко всем, а не только к тем, кто еще вчера носил милицейские погоны и, якобы, ловил преступников.

И все же…

Из показаний ночного сторожа вагона-ресторана:

«В момент инцидента я находился в буфете. После выстрела ко мне пришел Кротков и предложил мне выбросить с поезда Павлова. Я отказался. Тогда Кротков вновь вытащил пистолет из кобуры и направил на меня, приговаривая: „Сейчас и тебя прихлопну“. Я слышал, что Павлов зовет на помощь, но подойти боялся. Видел: Кротков готов на все. Он советовал, чтобы я, если не хочу неприятностей, дал показания, будто стрелял в Павлова какой-то неизвестный мужчина».

Из справки о результатах судебно-медицинской экспертизы:

«Павлову нанесено проникающее ранение в область шеи с повреждением трахеи, тела седьмого шейного и первого грудного позвонков, ушибом спинного мозга, сопровождавшемся травматическим шоком…»

Из заключения баллистической экспертизы:

«Представленные гильза и пуля выстреляны из пистолета ПМ-1036. Пистолет исправен. Выстрелы без нажатия на спусковой крючок произойти не могут».

Из справки начальника службы безопасности отдела внутренних дел:

«Кротков с матчастью ПМ знаком, право применения оружия знает».

В зале судебного заседания прозвучал и примерно такой диалог:

— Подсудимый, вы утверждаете, что выстрел произошел по неосторожности. Но тогда почему не оказали помощь пострадавшему?

— Я растерялся.

— Но вы не растерялись, чтобы предпринять шаги к склонению очевидцев и пострадавшего к лжесвидетельству?

— Этого не было.

— Вы полагаете, что у них есть причины оговаривать вас?

— Не знаю, почему они так говорят.

— Подсудимый, в деле есть показания сотрудников милиции, прибывших к месту происшествия, что вы уже тогда во всеуслышание спрашивали у пострадавшего, кто в него стрелял.

— Не помню такого.

— Но в данном случае ваши нарочито громкие вопросы слышали многие.

— Не знаю.

— Вы, что, в самом деле не верили, что выстрел произведен вашей рукой и из вашего табельного оружия?

— Не верил.

…Суд давным-давно закончился. Уголовное дело №12483 пылится в архиве. Приговор не только вступил в силу, а и срок наказания, скорее всего, преступник отбыл. Возможно, Кротков уже на свободе гуляет. Почему бы и нет? Срок наказания, определенный судом как чисто символический, мог закончиться и досрочно. Например, с учетом примерного поведения. Это ведь качество очень даже присуще Кроткову. Вспомним, как «добросовестно» он являлся на каждый зов следователя в ходе предварительного следствия.

Народный суд, проявляя милосердие, определил смешную меру наказания, ну никак не соответствующую степени вины. Представитель обвинения просил определить меру наказания в виде пяти пет лишения свободы (заметьте: по ст. 108 ч.1 — до восьми лет). Суд же и это весьма мягкое требование прокурора не счел возможным удовлетворить.

Были учтены смягчающие вину обстоятельства? Но какие? Кротков сразу же после выстрела бросился оказывать первую помощь пострадавшему, лежащему на полу и истекающему кровью? Нет! Может, суд взял во внимание то, что Кротков находился тогда в служебной командировке и при оружии, надравшись до посинения? Или суд сжалился над несчастным из-за того, что по службе Кротков неоднократно поощрялся и признавался лучшим сыщиком, и одновременно с этим, постоянно терявший самоконтроль?

Эти и другие вопросы хотелось задать судье. Но не удалось. Судей нынче можно увидеть живьем лишь очутившись на скамье подсудимых.

Что ж, Бог ему судья. Ведь вполне возможно, что судья и заседатели руководствовались некими высшими интересами. Возможно, что и материалы предварительного следствия оказались недостаточно убедительными. Все может быть.

Однако это не прибавляет оптимизма и душевного спокойствия. Потому что в сознании занозой засела мысль: «А что будет, если завтра кто-то из нас встретится с таким вот милиционером, для которого вытащить пистолет и пустить его в ход — проще пареной репы?»

В управлении внутренних дел Кротков не одинок. Потому вероятность встречи достаточно велика. Её итог может оказаться еще плачевнее.

Впрочем, что еще может быть плачевнее, чем положение, в котором оказался Павлов? Еще совсем молодой мужчина навсегда прикован к постели. Фактически, Павлов уничтожен. Он уничтожен дважды. Один раз — от пули, выпущенной проходимцем в милицейской форме. А другой раз — от предательства жены, с которой, по словам пострадавшего, жизнь протекала нормально.

Потерял Павлов навсегда здоровье. Также навсегда утратил жену и детей. Забыли они о нем. Кому нужен калека?

…Преступление совершено. Преступник, вроде бы, понес наказание. Однако страшная человеческая драма продолжается.

Не иначе, как бес попутал

Молодой, симпатичный паренек двадцати трех лет от роду нравился многим. Как свидетельствуют характеристики, был и тактичен, и услужлив, и требователен, и обязателен, и дисциплинирован. Лицам, не уважающим закон, спуску не давал. Ух, как он этих ненавидел! Считал своим священным долгом отчаянно сражаться с теми, кого именуют преступниками, то есть преступившими закон.

Начальство, видя этакое рвение, всячески поощряло. И хотя успел прослужить в милиции менее трех лет, похвал заимел превеликое множество.

Понятно, были редкие и робкие голосишки:

— Может, рано, а? Не испортить бы парнишку…

В ответ звучало решительное:

— Доброе слово и кошке приятно.

Скептики умолкали. А парня подстерегала беда.

Из рапорта начальнику ОБЭП главного управления внутренних дел области:

«Докладываю, что в ночь с 19 на 20 марта… проводились оперативно-розыскные мероприятия по выявлению фактов мошенничества среди работников линейного отдела внутренних дел аэропорта Кольцово. Было обращено внимание на то, что ряд пассажиров, имеющих большой багаж, нервничают, достают деньги, пересчитывают… Это вызвало подозрения. Примерно в 3. 30 визуальным наблюдением был выявлен факт передачи денег работнику милиции лицами кавказской национальности.

После того как эти лица были задержаны у трапа самолета, они признались, что дали взятку работнику милиции за то, что он дал им возможность пронести вещи в самолет. В ходе дальнейшей работы был установлен и работник ЛОВД а/э Кольцово, получивший деньги. Им оказался младший сержант Исаков О. Б.»

Ах, Олежек, Олежек! Ну, как же так опростоволосился, а? Ведь ты же служил инспектором по досмотру, а не досмотрел главного — того, что ты и сам под досмотром. Понадеялся на ноченьку? Хоть и была она темна и глуха, но, оказалось, не все дремлют, иные — очень даже бдят. Взяли, вот, и провели «оперативно-розыскные мероприятия». И ведь именно в твою смену. Могли же избрать для досмотра другого, с большим стажем и опытом, а также сноровкой, ан нет. Перст судьбы указал на тебя.

А, может, судьба и ни при чем, а? Ты не думал, что перст указующий принадлежал одному из твоих сослуживцев? Обиделся — и указал. За что обиделся? Ну, мало ли… К примеру, ты с ним не поделился левыми доходами.

Бывают, не спорю, и случайные совпадения. Но… Когда берут почти все, а попадается один (да и он, пожалуй, не самый главный поживитель), то в везение либо в невезение как-то верится с трудом.

Хотя… Что сейчас говорить и кулаками после драки размахивать? Попался? Значит, Олежек, придется тебе отвечать. Хотя ты знаешь подельников, кои явно покруче твоего будут. Однако ты знаешь мудрость тебе подобных: судят не за то, что украл или ту же взятку взял, а за то, что попался и не смог отвертеться. Это, знаешь ли, великое искусство! Им твои старшие товарищи овладевали не один год. Ты же поспешил, ну, и насмешил народ.

Из показаний Исакова:

«Тут грузчики сказали, что вещи уже в самолете. Они побежали, оттолкнув меня и сунув мне в руку деньги».

Вопрос следователя:

«Куда вы девали деньги?»

Ответ подозреваемого:

«Отдал Наровчатову, сказав, что потом заберу».

От автора. Наровчатов — это еще один из сотрудников милиции, находившийся бок о бок в ту ночь с Исаковым. А допрос вел следователь по особо важным делам Уральской транспортной прокуратуры В. И. Курдюмов.

Ах, до чего ж ты, Олежек, неосторожен! Тебя, гражданина в форме и при исполнении какие-то лица кавказской национальности бесцеремонно отталкивают, убегают, при этом суют какие-то деньги, а ты, хлопая глазками, на все смотришь безучастно.

Понимаю: все сильны задним-то умом. Однако позволь напомнить: тебе, Олежек, следовало, несмотря на спешку пассажиров поскорее сесть в самолет и улететь в свой солнечный Баку, рвануть из кобуры пистолет Макарова, угрожая применением оружия, принудить граждан иного государства вернуться на исходные позиции. А как иначе-то, Олежек?

Не помешало бы также, собрав свидетелей, зафиксировать факт попытки подкупа должностного лица, находящегося, так сказать, при исполнении, и горячих кавказцев, вместе с их мерзкими купюрами, препроводить куда следует. Потому как УК карает и дающих, а не токмо берущих.

Ты, Олежек, ничего из этого не сделал. Почему? Постеснялся? Растерялся? Ну, вот, а они, мерзавцы этакие, воспользовались моментом. Обидно, конечно, за тебя. Но тут уж ничего не попишешь…

Из обвинительно заключения:

«Младший инспектор отделения службы досмотра Исаков, с использованием своего служебного положения, из корыстных побуждений, с целью получения взятки заявил Джалиеву и Гырлхарову, что перевозимые ими вещи запрещены к вывозу из Российской Федерации и потребовал дать взятку. Джалиев и Гырлхаров, для предотвращения вредных последствий и удовлетворения своих законных прав, вынуждены были дать взятку.

Джалиев достал купюру достоинством в 5000 рублей и отдал её Исакову. Исаков покачал головой, показывая своим видом, что сумма недостаточна, продолжая при этом не пропускать их к выходу. Тогда Гырлхаров достал две купюры по 500 рублей каждая и передал Исакову.

Получив взятку в 6000 рублей, Исаков О. Б. пропустил Джалиева и Гырлхарова с вещами в самолет».

Не стоит, читатель, удивляться столь ничтожной сумме взятки. Ведь взятка-то была дана неизвестно за что, поскольку все вещи, находившиеся в багаже потерпевших, не являлись на самом деле запрещенными к вывозу из России, ну, хотя бы потому, что были, так сказать, б/у. Если ни за что платятся такие деньги, то можно лишь гадать, каков размер взяток за провоз на Кавказ оружия или наркотиков.

Ах, Олежек, Олежек! Ну, что ты наделал? Зачем на службе качаешь в разные стороны головой? Ты можешь сказать: мало ли по какому поводу в те минуты стала болтаться голова, например, от переутомления. Это так. И тем не менее на службе и при исполнении качать головой — не след. Особенно, если общаешься с лицами кавказской национальности. Видишь, как всё обернулось? В голове не имея ни единой черной мысли, попадаешь в историю: южане тебя не так поняли и полезли в карманы за дополнительными денежными знаками.

У следователей, особенно, если они по особо важным делам, имеется такая манера — всякое лыко вписывать в строку. И ты, Олежек, фактическая жертва стечения обстоятельств, превращаешься из страдальца в подозреваемого, а после и того хуже — в обвиняемого. Те же, которые чуть ли не насильно всучили тебе те проклятущие деньги, обращены следователем в милых ягнят, попавших в лапы злейшего вымогателя, то есть в твои грязные лапы.

Из приговора Октябрьского районного суда Екатеринбурга:

«Признать Исакова Олега Борисовича виновным в совершении преступления… и назначить ему наказание в виде трех лет лишения свободы с конфискацией имущества и содержанием в колонии усиленного режима».

Ну, ничего, Олежек. В нашей жизни всякое бывает… Налетает даже с тучами гроза. Но ветер утихает, тучи уплывают и опять синеют небеса. И над тобой, даст Бог, скоро небо из клетчатого превратится в сияющее голубизной. Все будет, Олежек, путём.

Меня тревожит лишь одно: уж больно ты попривык к похвалам и ласкам. Возможно, по этой причине не нашел в себе сил, чтоб приговор воспринять, как ныне модно говорить, адекватно. Нет слов, как тебе не везет: почему бы той же судебной коллегии по уголовным делам областного суда не пойти навстречу твоей слезной просьбе и малость не скостить срок. Ну, куда там — ни-ни!

Ты, Олежек, находясь на службе, должен был держать ухо востро, а хвост — пистолетом. Какие поблажки лицам кавказской национальности, а? Тут ведь как: или ты их, или они тебя — закон гор.

Из письма следователя по особо важным делам Уральской транспортной прокуратуры В. И. Курдюмова:

«Данное преступление стало возможным в результате недостаточной работы по подбору и расстановке кадров, бесконтрольности при исполнении младшими инспекторами их обязанностей по досмотру багажа и ручной клади».

Смотри, Олежек, как далеко потянулась твоя история? Мало, оказывается, тебя воспитывали. И контролировали слабо. Иначе, по мнению следователя по особо важным делам, не стал бы на службе мух ловить в ту для тебя роковую ночь, а с присущей тебе отвагой и с пистолетом Макарова наголо обезвредил бы тех двух наглых кавказцев. Пусть лучше они давят наши российские нары, чем ты, такой замечательный российский парнишка.

Из ответного письма полковника милиции Ю. Я. Шабалкина:

«Сообщаем, что представление следователя по особо важным делам руководством управления рассмотрено и доведено до сведения личного состава. Кадровому аппарату предложено более глубоко изучать кандидатов при приеме на службу, а также разработать систему мер воспитательного воздействия на личный состав подразделений на местах».

Глянь, Олежек, какое крутое было у тебя начальство?

Ты скоро вернешься. Я имею в виду: оттуда, откуда небо видится в клетку. И сам сможешь убедиться, как лихо сейчас действует новая «система мер воспитательного воздействия». Теперь худо, как худо придется всем оставшимся взяткополучателям. Кое-кто от подобного тотального нажима со стороны полковников может струхнуть и насовсем завязать с отъемом денег у граждан. Почему бы и нет? Хотя, Олежек, ты лучше меня знаешь истинную цену таким с виду грозным бумажкам.

Нет, не ты, Олежек, первый. Не тебе быть и последним. В недрах некогда тебе родного ведомства такое творится, что… Твое баловство с шестью тысячами — семечки. А грозное письмо, процитированное выше, всего лишь отмазка.

…Дела идут. Милицейская контора пишет. Бухгалтер деньги выдает. Пока, Олежек, к несчастью, — не тебе, а господам полковникам. Но не унывай особо. Будет и на твоей улице праздник.

Сказ о том, как хохол москаля дурил

Железнодорожный районный суд Екатеринбурга рассмотрел уголовное дело в отношении В. С. Федоренко. Приговор вступил в законную силу и есть смысл об истории рассказать. История типична. Когда все чем-нибудь торгуют, когда рисковые люди ходят по узкой грани между законом и беззаконием, чаще всего срываются и оказываются…

…Вадиму Сергеевичу Федоренко жить бы да жить на плодородной родной украинской земле, выращивать наливные яблочки и продавать своим российским братьям-славянам, благо у последних из-за климатических условий не очень-то сады цветут.

Ан нет! Он избрал иной путь — путь купли-продажи, то есть перепродажи того, что произведено совсем другими. Решил так: пусть москали распроклятые горбатятся, им спину гнуть привычно, а он станет российскую валюту загребать чистыми и не натруженными руками. Посидел так денек, другой. Посоображал. Почесал в затылке. И надумал. В голове созрел гениальный план. Надо было только его осуществить.

Август. Федоренко узнает, что его землячка по Запорожью мечтает сбыть с рук «Таврию». Федоренко тут как тут, явился пред светлые очи владелицы сего транспортного средства. Поторговались, погуторили про жизнь и ударили по рукам. Карбованцы — панночке Кочерженко, а документы на авто — пану Федоренко.

Правда, некоторые документы были какими-то странными: по ним получалось, что никакой купли-продажи и в помине не было. А что же тогда было?

Теоретически, всего лишь передача во временное пользование машиной по доверенности в целях свершения турпоездки своим ходом до Екатеринбурга.

На таможне, пересекая границу России (за рулем сидел некий Белан, якобы, автотурист, нанятый тем же Федоренко) проблем не было: очередной любитель путешествий, решивший своими глазами поглядеть на далекий и загадочный седой Урал, не мог вызвать подозрений.

В режиме «временный ввоз» «Таврия» через четыре дня благополучно прибыла в Екатеринбург, где остановилась на отдых на автостоянке по улице Пехотинцев.

Пока все шло гладко, то есть законно. Если, конечно, судить с формальной точки зрения. Потом же…

Тот же самый автомобиль, то есть «Таврия», в одночасье становится собственностью Федоренко. Если отправляясь из Запорожья Федоренко и Белан были вроде как временные пользователи, то в Екатеринбурге, как по мановению волшебной палочки, всё становилось наоборот.

Значит, Федоренко становится собственником машины. Следовательно, Федоренко с такой машиной может совершать любые операции. И вскоре сделал все, что хотел. Нашел И. Ф. Быкова и «загнал» ему машину.

Автолюбитель, сталкивавшийся с куплей-продажей транспортных средств, удивится: зачем Быков делал эту покупку, неужели он не знал, что его приобретение никто не зарегистрирует?

У Быкова «Таврию» зарегистрировали в ГИБДД на полном законном основании, поскольку были представлены все необходимые документы. И никаких сучков или задоринок!

Мистика? Нет. Взятка? Нет. Тогда что же? А то, что Федоренко — тертый калач и не бросается в воду, не зная броду. Он предусмотрел все, чтобы придать своему мелкому бизнесу видимость законности.

Украина — это государство, где все продается и все покупается. Поэтому Федоренко не составляло особого труда за небольшую мзду в своем родном Запорожье заполучить незаполненные, но с печатями и подписями, бланки-счета одной коммерческой фирмы, специализирующейся на торговле автотранспортом. Так что в Екатеринбурге Федоренко оставалось лишь внести нужные реквизиты, и сделка приобретала законную форму.

Ну, хорошо, скажут знатоки, воспользовался документами не очень порядочной фирмы — это вполне возможно, в том числе и в России. Однако этого мало. Ведь «Таврия» прибыла в Россию не как товар, а как туристическое транспортное средство, следовательно, не подлежит продаже. Необходимы таможенные документы, подтверждающие законность ввоза в Россию этого товара.

Россия — это пока то государство, в котором можно все продать и купить. В этом смысле между двумя славянскими народами много общего (и напрасно они обзывают нас москалями) и было бы грешно не видеть родства.

Федоренко отлично это знал. Так что среди документов на автомобиль, купленный Быковым, имелись те, что выданы таможней. Правда, не той, через которую проходила машина в турпоездке на Урал, а другой, Белгородской. Видимо, с ней было легче договориться: штабс-капитана Верещагина на месте не было, а другим таможенникам за державу Российскую обидно не было.

Короче говоря, у Федоренко имелись в наличии и пустые, незаполненные таможенные документы, также с печатями и подписями.

Федоренко сбыл не одну машину «Таврия», а несколько. Тем же способом. Фирма действовала без сбоев. И только чистая случайность на время приостановила предпринимательскую деятельность.

Прибыльным бизнесом занимался Федоренко. Было у него два реальных источника доходов.

Во-первых, за счет разницы цен в Запорожье и в Екатеринбурге. Там сбыть по хорошей цене «Таврию» невозможно. У нас берут за милую душу и дают хорошие деньги.

Во-вторых, за счет неуплаты таможенных сборов: с каждого автомобиля он клал по десять с половиной тысяч — не карбованцев, а весомых российских рублей.

Стоп, теперь скажем, за что же судили Федоренко, гражданина соседнего, не совсем дружественного к москалям государства: за уклонение от уплаты таможенных сборов, которые в общей сложности вылились в кругленькую сумму.

Лопнула еще одна фирма, специализирующаяся на мошенничестве. Федоренко осужден и, наверное, на какое-то время приостановит свою бурную предпринимательскую деятельность.

Однако остаются при исполнении наши славные стражи экономических интересов России — таможенники Белгородской таможни. Это же они снабдили украинского «бизнесмена» чистыми подлинными таможенными документами. Впрочем, они как бы ни при чем. Пока, во всяком случае.

Светлой души паренек

Зал заседаний Октябрьского районного суда. Людей — единицы. Да и те, судя по всему, заявились сюда не по доброй воле, а по крайней необходимости, — свидетели и потерпевшие, представители защиты и обвинения.

Но вот в зал входят конвойные: они доставили своего подопечного, героя сегодняшнего дня.

Идет неспешное водворение в клетку из толстых металлических прутьев, где «героя» ожидает скамья подсудимых — это его законное место по крайней мере на несколько дней. В полупустом зале особенно неприятен звук бряцающих наручников. Адвокат, пользуясь минутной паузой, общается с подзащитным. Прокурор углубленно изучает какие-то записи.

— Встать! Суд идет! — Звучит женский голос.

Председательствующий на этом процессе и народные заседатели занимают свои судейские кресла.

Решаются рутинные вопросы. Посовещавшись на месте суд решает начать слушание дела. Оглашается обвинительное заключение.

Лирическое отступление: взгляд в недалекое прошлое.

В середине июня 1994 года главный врач горбольницы (город Троицк Челябинской области) Юрлов пребывал в сильном напряжении, чуть ли не в шоковом состоянии. Сидел он в служебном кабинете, горестно вздыхая и охая. И было отчего! Его подопечные — контингент сильно болезненный и очень нервный. Требуют уколы ставить — и все тут. У Юрлова же — шприцы на исходе. Отчаянные попытки отыскать те самые шприцы оказались тщетными.

Одним словом, появился острейший спрос. В рыночных условиях уже, кажется, всем известно: коли налицо спрос — жди непременно и предложение.

…У Жени Кострикова возникли проблемы материального свойства. Ну, просто до зарезу понадобились деньги. Много денег. Но деньги, тем более приличные такие, на дороге не валяются. Их надо было добыть. Возможности же родного провинциального городка (Тобольск Тюменской области) Женя уже полностью использовал.

Посовещавшись на семейном совете, бизнесмен провинциального значения решает расширить диапазон. Для этого он уезжает в Екатеринбург, в город, где по глубокому его убеждению (и он не ошибся), для делового человека возможности гигантские.

Столица Среднего Урала встретила сибиряка душевно, заключив его в крепкие объятья.

Здесь все для него складывалось наилучшим образом. Обратился в фирму «Гермес-сервис» на предмет нехлопотной, то есть быстрой, регистрации собственной фирмы. Женьке не пришлось ломать голову даже над выдумыванием названия. Все сделали за него. Заплатил — получил все учредительные документы.

Вот так появилась на нашем рынке еще одна коммерческая фирма «Уралмаркет-94»…

Но вернемся-таки в зал судебных заседаний.

— Свидетель Юрлов, — обращается председательствующий, — расскажите суду, как все было?

— Плохо было, — вздохнув тяжело, отвечает свидетель. — Сидел я наедине со своими проблемами. И тут — телефонный звонок из Екатеринбурга. Позвонивший представился: он — глава посреднической фирмы, оказывающей услуги медучреждениям в приобретении лекарств, оборудования. Меня заинтересовали шприцы. Спросил о цене. Обрадовался; примерно на пятнадцать процентов цена ниже рыночной. Договорились о встрече.

— И вы встретились? — Вновь интересуется председательствующий.

— Да. Я приехал в Екатеринбург, нашел по указанному адресу дом, поднялся на шестой этаж. В однокомнатной квартире встретил меня любезный и очень обаятельный молодой человек. Он извинился, что в офисе беспорядок: недавно переехали и еще не успели по-настоящему обустроиться. На одном столе стоял факс, на других — многочисленные медицинские проспекты на оборудование.

Председательствующий:

— Кем он представился?

— Сергеевым Денисом Николаевичем.

Председательствующий:

— Это тот самый человек, что находится на скамье подсудимых? Вы его узнаете?

— О, да! Именно с ним я общался.

Председательствующий:

— О чем вы договорились, в конце концов?

— О поставке партии шприцев на большую сумму. Вскоре больница получила счет на указанную сумму по факсу. Мы перечислили деньги на указанный расчетный счет в «Юта-банке». Через две недели я стал интересоваться судьбой денег и возможностями получения шприцев: мои разговоры по телефону с диспетчером ничего не дали. Тогда я послал экспедитора в Екатеринбург. Тот съездил, но никакой фирмы не нашел.

Представитель обвинения:

— Он у вас вызвал доверие?

— Конечно. Все выглядело натурально.

Еще бы! Налицо же были не только факс-аппарат, а и рекламные буклеты.

Председательствующий:

— Неужто не возникло сомнений?

— Никаких!

В самом деле, откуда взяться сомнениям?

Адвокат:

— Сроки поставки обговаривались?

— Конкретно? Нет.

Ироническое отступление: взгляд на технологию деятельности молодого бизнесмена.

Оказывается, глава фирмы «Уралмаркет-94» вовсе и не Женя Костриков, а какой-то Сергеев. Точнее — Сергеев и Костриков — это одно и тоже лицо. Возможно ли?

У нас по-прежнему властвует мудрость: без бумажки — ты букашка, а с бумажкой — человек. Особенно, если эта бумажка именуется паспортом. А поскольку паспорт, как и всякая иная бумажка, может быть подделан, то становится понятным, до чего же абсурдна наша всеобщая вера в непогрешимость паспорта.

Дело же было до банальности просто. Женя Костриков (был у него боевой компаньон, но тот во время еще предварительного следствия ударился в бега, до сих пор при загадочных обстоятельствах не разыскали, поэтому о нем речи вести не буду, так как его вина судом не доказана, а потому он считается невиновным) достал где-то паспорт на имя Сергеева, вклеил туда свою фотографию и по такому вот «серьезному» документу была зарегистрирована фирма. Был Костриков — стал Сергеев. С той же физиономией: Подделку не обнаружили нигде.

Обязанности в «Уралмаркет-94» были распределены следующим образом: господин Сергеев, то есть Костриков, — генеральный директор, поэтому с клиентурой он общается мало, переговоры от его имени ведут другие, хотя допускались и исключения из общего правила. Главное — господин Сергеев должен был немедленно снимать со счета поступающие деньги, то есть обналичивать. Что он и делал с успехом.

Фирма действовала продуктивно. Заказы на поставки медтехники сыпались один за другим, десятки и сотни тысяч бюджетных средств текли на счет, откуда без промедления перетекали в карманы господина Сергеева, то есть Кострикова.

Хотя сделки заключались не только с медучреждениями. Например, глава фирмы лично договорился с редакцией газеты «Маяк» (город Сысерть Свердловской области) на предмет поставки газетной бумаги. Высокие договаривающиеся стороны быстро нашли общий язык (по телефону) и редакция быстренько перечислила достаточно приличную сумму, а взамен получила не бумагу, а кукиш с маком.

Ну, что ж, каждому свое, по заслугам: одним — бублик, другим же — дырку от оного. И то хорошо!

Вернемся вновь в зал судебных заседаний. Здесь продолжается допрос свидетелей.

Р. Г. Шибаева из Кизела Пермской области:

— Я работаю главным бухгалтером в центральной городской больнице. Дело было перед моим отпуском. Мне позвонила заведующая горздравотделом и сказала, что уважаемая в Екатеринбурге фирма предлагает свои услуги по поставке, в частности, шприцев. Единственное ставят условие — предоплата. Сто тысяч рублей были перечислены сразу же. После выхода из отпуска поинтересовалась, получены ли шприцы. Сообщили: ездили в Екатеринбург, но такой фирмы нигде не нашли.

А. П. Салимова из Качканара Свердловской области:

— Мне позвонил мужчина из Екатеринбурга, представился — Сергеев Денис Николаевич, глава фирмы, занимающейся поставками медоборудования. Меня заинтересовало предложение по шприцам. Они показались мне дешевле, чем обычно. Я сказала, что позвоню на следующий день. Однако на следующий день тот же мужчина (по голосу} сам позвонил, спросил: когда приедем?

Председательствующий:

— Ездили?

— Да. Наш представитель ездил. Больше часа проискал, но фирму не нашел. Вернулся назад. Я стала звонить диспетчеру в Екатеринбург. Там ничего не могли сказать. Через пару дней мне снова позвонили. Я спросила: в чем дело? Объяснили: шеф находился в командировке, а без него никто подобные вопросы не решает.

Председательствующий:

— Уточните: деньги уже были перечислены?

— Нет еще.

Председательствующий:

— Значит, вы убедились, что фирмы нет, не смогли найти, а деньги все-таки оказались на счете «Уралмаркет-94»?

— Через несколько дней перечислили.

Лирическое отступление: по следу великого современного комбинатора.

Сидит за решеткой невольник молодой, слушает детский лепет вполне взрослых и достаточно опытных людей. И думает. О чем? Трудно сказать.

Возможно, огорчается, что пребывать на скамье подсудимых ему приходится в гордом одиночестве. Все-таки вдвоем повеселее было бы.

Возможно, Костриков-Сергеев радуется этому обстоятельству, поскольку такая планида сразу замысливалась: был прецедент. Вспомним, контору «Рога и копыта». Парадом командовал, конечно, Остап Бендер, но вот главой фирмы был другой, этакий безобидный старикашечка, в функцию которого входило сидеть и получать соответствующее вознаграждение — за все время тюремной отсидки.

Вполне вероятно, что тобольский комбинатор, глядя на все происходящее в суде, сожалеет, что его контору столь неожиданно прихлопнули: горизонты открывались невероятно обширные и он не смог по-настоящему самореализоваться.

Вполне вероятно, что про себя смеется над своими жертвами. Смеется и приговаривает: «Много видел ротозеев вроде вас, но таких я встретил в первый раз».

Не исключено, что последователь учения незабвенного Остапа Бендера замысливает еще более грандиозные планы легального отъема денег: поле чудес в стране дураков всегда отыщется.

Это всего лишь досужие мысли досужего автора — не более того. Хотя…

Известно одно: тот; кто сегодня на скамье подсудимых, отлично знал, что творил.

Вернемся опять-таки в зал судебных заседаний. Там сейчас происходит диалог между судьей и подсудимым.

— Зачем вы приехали в Екатеринбург?

— Решил провести коммерческую операцию по продаже медикаментов и оборудования.

— Зачем?

— Испытывал материальные затруднения.

— Каким образом решили заняться подобной «коммерцией»?

— Решил создать фирму.

— У вас имелись договоренности с промышленностью на поставки?

— Нет.

— Было в наличии или предполагалось иметь медоборудование?

— Нет.

— Тогда какую же фирму намеревались открыть?

— Фиктивную. Так как без местной прописки невозможно зарегистрироваться и открыть счет в банке, воспользовался паспортом другого человека.

— На какое время открывали фирму?

— На полтора или два месяца.

— Значит, заведомо знали, что своим клиентам поставлять оборудование не будете?

— Да. Задача была одна: за максимально короткий срок добиться максимально большого поступления денег, быстро снимать их со счета и самоликвидироваться.

— Но ведь получение наличными в банках ограничено. Как вам это удавалось?

— В «Юта-банк» я представил фиктивные договора на, якобы, закуп сельхозпродукции от фермеров, а тут ограничений не существует.

Вот прохиндей, а?

— Что вы делали с деньгами, которые получали в банке?

— Передавал приятелю.

— Но вы же сами говорили, что испытывали материальные затруднения?

— Да. Но приятелю в тот момент деньги были нужнее. И потом: ожидались еще более крупные поступления денег. Из них какая-то часть досталась бы и мне.

…Суд идет своим чередом. Заслушали показания свидетелей, подсудимого, состоялись прения защиты и обвинения, было последнее слово подсудимого. Никаких неожиданностей.

Костриков, как примерный пай-мальчик, вину свою на суде признает полностью, раскаивается и, конечно, обещает впредь вести себя столь же примерно. Суду ничего другого не остается, как применить мягкое наказание. Но и оно вряд ли будет исполнено. Скорее всего, Костриков подпадает под амнистию. И мошеннику будет предоставлено вновь необъятное российское поле деятельности на ниве бизнеса.

Что ж, в добрый и счастливый путь!

Вот только одно смущает — жалость. Но жалость не по отношению к ротозеям, посеявшим огромные бюджетные средства. Жаль, искренне жаль тех, кто пользуется бесплатной медициной. Почему их?

Да потому, что преимущественно этим видом услуг сегодня пользуются те, у кого в кармане вошь на аркане да блоха на цепи. Кто пожалеет обездоленных, которым (из-за подлости одних и ротозейства других) все равно ведь пришлось раскошеливаться, но уже за свой личный счет приобретать те же шприцы, например, которые так и не поступили и не могли поступить от славной фирмы «Ураммаркет-94».

Кто по ним прольет слезу? Может, тот самый, еще один «великий комбинатор», который в эту самую минуту в очередной раз залазит в скудную бюджетную кассу?

Этот вопрос уже не к суду, а к нашей с вами совести. Если она еще у нас осталась.

А мы еще удивляемся, как могли наши сопливые олигархи за столь короткий исторический промежуток времени (каких-то десять лет) стать богатейшими людьми мира. Вот откуда «ноги растут» у наших молодых да ранних!

После грома грозы не случилось

В материалах этого уголовного дела нет ни погонь, ни перестрелок, ни кровавых разборок, однако немало любопытного: во-первых, дело возбуждено и доведено до суда молоденькой еще российской структурой — налоговой полицией; во-вторых, подобного рода преступления в России становятся до ужаса обыденными и потому особого интереса со стороны общественности не вызывают; в-третьих, на сей раз в качестве потерпевшей стороны выступало само государство и поэтому действовало решительно, направив всю свою мощь на изобличение «злодеев», на их беспощадное наказание.

Следует признать сразу: желаемое еще не есть действительное. Как говаривал один известный киногерой, есть возможность купить козу, но нет желания, есть желание купить автомобиль, но нет возможности.

Короче говоря, было желание у государства примерно наказать своих незаконопослушных граждан, а что получилось? Об этом — ниже.

Мною замечено: чем загадочнее название фирмы, тем сомнительнее ее репутация. И еще замечено: одна сомнительная структура находит другую столь же темную структуру и легко вступает в деловые отношения, затрачивая на переговоры не больше часа. Видимо, понимают друг друга с полуслова, с одного мимолетного взгляда.

Была в Свердловской области (возможно, существует и по сей день) коммерческая фирма «Интерфайф» (согласись, читатель, — звучит), которая остро нуждалась в слитках — не в золотых, а в медных. И тем не менее…

Была также в области другая фирма (возможно, живет и здравствует и сегодня) также с загадочным названием «Уралбизнес», которая не менее остро нуждалась в доходах и прибылях, которая имела возможность выгодно продать некоторое количество медных слитков, произведенных, кстати, на Кировоградском медеплавильном комбинате.

Главы этих фирм Бачанов и Фролычев, встретившись, ударили по рукам, иначе говоря, договорились. Однако и по сию пору не ясно, как и в какой форме происходило оформление сделки. Доподлинно известен лишь конечный результат, а именно: Фролычев создает возможность Бачанову приобрести 37 тонн медных слитков, а последний вручает первому 15 миллионов рублей наличными.

Сказано — сделано. Через неделю начальник транспортного цеха фирмы «Интерфайф» Солдатенко получает оговоренное количество слитков и доставляет в нужное время и в нужное место. Ну, а Бачанов вручает (по его словам) Фролычеву оговоренную сумму.

Всё бы, наверное, обошлось, однако (на беду двух бизнесменов) сделка каким-то образом привлекла внимание налоговой полиции. Нашелся, видать, в узком кругу деятелей этих фирм человек, посчитавший себя обойденным, а потому взял и… «настучал». Конечно, полиции повезло, а вот Фролычеву — нет. Полиция начала «копать» и накопала-таки на увесистое уголовное дело.

Из постановления Кировского районного суда Екатеринбурга:

«Судья, проверив материалы уголовного дела, установил: Дедова обвиняется в том, что, работая главным бухгалтером АОЗТ „Уралбизнес“, по сговору с президентом этого предприятия Фролычевым, укрыла от государственных налоговых органов 15 миллионов прибыли, полученную от продажи 37 тонн меди предприятию „Интерфайф“. Предъявленное обвинение подтверждается материалами уголовного дела».

Предвижу недоумение читателя: причем тут главный бухгалтер, если никакой сделки ни с кем не заключала и при этом не присутствовала? Не будем спешить с вопросами.

Сначале для ясности давайте заглянем в действующий Уголовный кодекс, найдем статью 162 со значком «2», по которой было предъявлено обвинение Дедовой, а там говорится следующее:

«Сокрытие полученных доходов (прибыли) или иных объектов налогообложения в особо крупных размерах, — наказывается лишением свободы на срок до пяти лет с конфискацией имущества или без таковой, либо штрафом в сумме от трехсот до пятисот минимальных размеров оплаты труда».

Дедова, понятно, в этой истории всего лишь «стрелочница», далеко не главное действующее лицо, однако и от нее кое-что зависит — и собственная жизнь, и благополучие семьи. Если бы Валентина Владимировна, как главный бухгалтер, повела себя должным образом, то избежала бы скамьи подсудимых, но… Не избежала бы увольнения. Какой, скажите, директор будет мириться со своеволием подчиненного?

Дедова избрала вариант соглашательства и абсолютной дисциплинированности в выполнении указаний директора

Каждый выбирает свой путь, тот путь, который ближе и понятнее. Но ведь в этом случае должен быть готов ко всяким неожиданностям и нести ответственность в полном объеме. Дедова, очевидно, думала: авось, пронесет. А вот и не пронесло. Должна была знать: всё тайное когда-нибудь становится явным.

Из обвинительного заключения:

«Привлеченная к уголовной ответственности и допрошенная в качестве обвиняемой Дедова свою вину не признала…»

Признавать вину или не признавать и отрицать всё начисто — это уж кому как нравится. Однако есть вещи бесспорные, очевидные каждому, тем более главному бухгалтеру Дедовой.

Попробую восстановить, как зарождалась криминальная история (речь идет лишь о той части, которая касается непосредственно главбуха), для чего воспользуюсь материалами уголовного дела, в том числе и собственными показаниями обвиняемой.

Итак, Дедова (это был, напомню, февраль) составляла годовой финансовый отчет и была по уши занята сведением дебета с кредитом. В это самое неподходящее время к ней в кабинет зашел президент ее фирмы Фролычев и чужак-директор Бачанов. Фролычев попросил Дедову выписать квитанцию на пятнадцать миллионов рублей. Дедова выписала документ и передала в руки Бачанову. Вот как все просто в нынешних коммерческих фирмах — один сказал, а другая тотчас же исполняет. И никаких проблем. Неужто Дедова не знала, что не может выдавать какую-либо квитанцию, если нет сопутствующих документов и, главное, в глаза не видела никаких миллионов?

Вот ее объяснение:

— Я всегда беспрекословно выполняла распоряжения своего президента. Выполнила и в этом случае.

Завидная исполнительность.

Однако почему выписала квитанцию, а не сам приходный кассовый ордер? И тут у нее есть свое объяснение.

— Бачанов торопился, поэтому сам приходный кассовый ордер решила выписать позднее… В этот же день подошла к Фролычеву, попросила документы на эту сделку. Он пообещал отдать. Позднее еще не раз спрашивала, но никаких документов так и не увидела, поэтому и не включила в годовой финансовый отчет.

Из обвинительного заключения:

«По кассе предприятия деньги оприходованы не были. Дедова ни в одном отчете не отразила ни в одном бухгалтерском документе поступление товара и поступление выручки. Налог с прибыли, составивший 6,5 миллиона рублей, не был перечислен государству».

Так что у Дедовой не было причин отрицать свою вину. Она пошла по самому легкому пути, пути непротивления злу, то есть злоупотреблениям президента фирмы; она осознавала, что рано или поздно, но обязательно окажется в суде. И оказалась. Что тут неожиданного? И если впоследствии Дедовой вновь придется делать выбор, по какому пути пойти — по уголовному или по законному — то, не сделав верного выбора, вновь может оказаться на скамье подсудимых. Рассчитывать на доброго и честного руководителя, всецело доверяясь ему, являя собой образец дисциплинированности, просто смешно и наивно, а для опытного и ответственного финансиста — даже глупо.

Начальник-то он какой? Все больше практичный. Можно даже сказать, ушлый, любящий деньгу в особо крупных размерах. И ежели оные оказалась в его руках или кармане, то он вряд ли охотно расстанется с ними. Чаще всего будет блюсти личные интересы, но никак не главбуха, выдавшего с легкостью документ о пятнадцати миллионах.

Из показаний Дедовой:

«Деньги я в глаза не видела. И куда, на что исрасходовал президент — не знаю».

Разумеется, у следователя (да и у суда, наверное, тоже) были вопросы к Фролычеву, но задать их не было никакой возможности. Как только стали собираться первые небольшие тучки на его горизонте, президент навсегда покинул свою фирму и отбыл в неизвестном направлении. Так и пребывает в бегах по сию пору. Затерялся человек на бескрайних просторах России. Будто иголка в стоге сена. Если отыщут, тогда и поговорим предметно и о президенте Фролычеве.

А что с главбухом? Неужели отбыла в места не столь отдаленные и хлебает там тюремную баланду? Как бы не так!

Гроза, собравшаяся было над ее головой, пролилась «сухим дождем». Погромыхало над ней, побухало грозно, но и только. Суд признал виновной, но применил к Дедовой амнистию. Актов об амнистиях накопилось столько, что вскякий осужденный уверен — карающий мечь правосудия не опустится на его голову.

Может, и Фролычев напрасно порол горячку и ударился в бега? Глядишь — амнистировали бы и его. Впрочем, эта надежда остается. Пока бегает бедолага — время идет, а там и истечет срок давности по данному виду преступления. На самый крайний случай, воспользуется одной из амнистий.

Так что нам за судьбу Фролычева не стоит опасаться. Такие люди не пропадают: они выходили, выходят и будут выходить сухими из воды. Пессимизм одолевает? А для оптимизма нет причин.

Разгулялась тройка борзых

За уголовным делом автор этих строк начал наблюдать давно. Интересуясь, получал разные ответы: то дело в Уральской транспортной прокуратуре, на доследовании, то в областном суде, на рассмотрении, то вновь в прокуратуре. Но вот оно надолго упокоилось в Нижних Сергах. Районный народный суд многократно искал и находил причины, чтобы не ставить последнюю точку в уголовном деле. Наконец-таки суд вынужден был приступить к окончательному рассмотрению дела и постановить приговор.

Приговор есть. Однако недоумение, вызванное странной медлительностью и, кажется, удивительной нерешительностью правосудия, остается.

Листаю пухлое обвинительное заключение на 31 машинописной странице и не нахожу в нем ничего такого, что бы могло усложнить рассмотрение дела.

При расследовании не наблюдалось погонь за подозреваемыми, отсутствовал долгий и утомительный розыск подозреваемых по городам и весям России. Не было также какого-либо особенного сокрытия следов преступления. Налицо свидетели. Их было достаточно. Может, не все из них были во всех случаях правдивы, не всегда способствовали проведению следствия, но это же у нас так естественно.

История криминалистики знает множество примеров, когда по одной-единственной спичке или сигарете, оставленными на месте преступления, находили преступника.

В случае, о котором хочу рассказать сейчас, все (вроде 6ы!) так элементарно просто. И тем не менее… Что-то мешало свершиться правосудию еще много лет назад. Что? Кто? Где? Когда? Зачем? Почему? Пусть читатель сам попробует ответить хотя бы на один из этих вопросов. Заранее, чтобы не шли по ложному следу, хочу предостеречь: не стоит искать причину в недостатках следствия — да, они были. Однако это не главное.

А теперь давайте все же вернемся на несколько лет назад. Вернемся в ту пору, когда и происходили события, ставшие основой моего судебного очерка.

Кланифов очнулся. От холода. Недоуменно огляделся. Темень. Кругом — снег. Кружится голова — на ней нет шапки. Пошарил вокруг — не нашел. С трудом поднялся на ноги. Проваливаясь в снег, выбрался на дорогу. Где он, куда идти — не знал. Пошел наугад.

Вдалеке слышен был глухой лай собак.

Значит, жилье. Его била дрожь. Сколько пролежал в сугробе — не знал. Мороз хоть и не сильный, однако достаточный, чтобы переохладить организм.

Еле доплелся до населенного пункта. Потом он узнает, что это был поселок Атиг Нижнесергинского района Свердловской области.

Встретил людей. Те завели в дом, немного обогрели. Стали расспрашивать, но он ничего вразумительного сказать не может. Пошли в местную пожарку. Там телефон. Можно позвонить.

Позвонил участковому. Говорил Кланифов путано. Участковый ничего не понял и вскоре пришел сам. Спросил, в чем дело. Кланифов не слишком вразумительно пытался объяснить. Главное, что уяснил участковый, — перед ним сотрудник транспортной милиции, у которого похитили табельное оружие, документы и личные вещи. При каких обстоятельствах — не знает. Кто ограбил — тоже не знает.

Впоследствии свидетели, видевшие Кланифова 29 января, скажут, что он производил впечатление не столько пьяного, сколько ненормального.

Так было возбуждено уголовное дело по факту хищения пистолета Макарова, документов, личных вещей.

Это было в половине одиннадцатого вечера. А тем же днем…

Кабинет начальника линейного пункта милиции на станции Дружинино. Всякий знает, что не всякому сюда можно запросто зайти: служебное помещение все-таки. Период суток самый горячий и, видимо, самый напряженный в деятельности правоохранительного органа. Сколько слов произнесено о величайшей загруженности милиции, о том, насколько опасна и трудна там служба: каждая минута — на вес золота. Ни сна, ни отдыха у стражей правопорядка. А зарплата? Ну, просто-таки нищенская: детишкам на молочишко, но не более того. Жалость-то какая!

Где хозяин? Уголовник на этот вопрос ответил бы так: «Хорь в норе». В переводе на наш язык это означает, что начальник у себя, в кабинете. Чем занят? Разрабатывает оперативные мероприятия по розыску преступных элементов? Или, может, проводит профилактическую беседу с подчиненным, сидящим напротив, за тем же самым начальствующим столом? Как говорится, выкроил минутку, чтобы поработать с личным составом. Известно: воспитанный и морально устойчивый милиционер — это гарантия того, что именуется успешной правоохранительной деятельностью.

Однако… Что это? Обстановка явно не служебная, а прямо-таки домашняя. Слышен звон стаканов. На столе (представьте себе: на том самом столе, на котором пишутся государственно важные бумаги) стоят бутылки с водочкой и пивком, закусочка. Изредка прикладываются и к первому, и ко второму. Паузы заполняют задушевной беседой.

Короче, настоящий кайф. Хорошо устроились мужики. Чем не работа — балдеж в сочетании со службой «дни и ночи».

Разрешите представить действующих лиц.

Начальник — Водянов Сергей, 1961 года рождения, образование высшее, женат, двое детей. Суров, но иначе нельзя — не в богоугодном же заведении служит.

Его подчиненный — Зайнуллин Раиль, 19б5 года рождения, образование хоть и среднее, но вполне для него достаточное, женат, двое детей, командир отделения (должность это у него такая).

Штрих: оба, как говорится, при исполнении.

Решительно открылась дверь, и в кабинет вошел третий, тоже подчиненный, инспектор по делам несовершеннолетних, лейтенант милиции Кланифов Шамиль.

Его явление вызвало восторг, особенно у начальника. Водянов, как радушный и гостеприимный хозяин, пригласил вновь прибывшего за стол. Тот согласился. А как же: начальство удостаивает такой чести.

Выпили раз, выпили два. Кланифов расслабился от необычной доброты и ласки начальника. И потому не заметил, что теперь пьет он один, а двое других его сослуживцев лишь прикладываются.

Тут заскочил на минутку еще один (судя по всему, не из чужаков) Городовиков Михаил. Его статус я бы определил, как старший общественный помощник начальника линейного пункта милиции по снабжению… спиртными напитками.

— Ага, гуляем, — сказал он, — а по какому поводу?

— Да, вот… есть причина, — и Водянов кивнул в сторону Кланифова.

— Ну, хорошо, гуляйте, а я пошел деньгу делать.

Пока скажу о Мише Городовикове лишь одно: он знал несколько способов делания денег. Один из них — бойкая торговля спиртным на перроне станции Дружинино.

Во время пиршества заскакивали и другие. Из приближенных, естественно.

К четырем часам пополудни Кланифов был готов: не стоял на ногах, нес какой-то бред, а потом и совсем отключился. Мужик он довольно крепкий и споить его совсем не просто. Однако в данном случае оказался слабаком. В чем дело? Кстати: сия загадка так и останется неразрешимой ни для прокуроров, ни для судей.

Итак, он отключился примерно в 16.00 и в кабинете шефа, а в 22. 00 пришел в сознание и в сугробе. Временной промежуток в шесть часов. Как и с чьей помощью Кланифов очутился далеко от станции Дружинино?

Нашлась самая простая и удобная во всех отношениях версия: надрался до посинения, а потом пошел блудить и зашел так далеко, что застрял в сугробе; документы, личные вещи и пистолет потерял — ищи теперь ветра в поле.

Подобная версия и была бы осуществлена, если бы сразу сия история стала объектом рассмотрения лишь по подчиненности, то есть Среднеуральским управлением внутренних дел на транспорте. Однако по воле случая за дело поначалу взялась территориальная милиция, и она, естественно, сразу же поставила в известность о «ЧП» прокуратуры — территориальную и транспортную.

Да и сам Кланифов (надо отдать ему должное) не искал злодеев где-то на стороне, а всю вину за случившееся брал на себя — откажись от попойки, и ничего бы не случилось. И, как говорят свидетели, он готов был даже выкупить пистолет.

Следствие, прокуратура (конечно, территориальная) повели по другому пути. И совершенно справедливо: надо искать пистолет, иначе он может попасть в руки человека, опасного во всех отношениях. Интуитивно, но следствие было не далеко от истины.

Я не знал подводных течений, мешающих следствию: оно то замирало, то возобновлялось, то шло в одну сторону, то круто разворачивалось в другую. Попытки мои выяснить, вызвать на откровенность не увенчались успехом.

Все уверяли меня: никто и ничто не мешало. Но… Верилось с трудом. Не идиот же, чтобы поверить.

Конечно, бывают такие преступления, для расследования которых необходимы годы и годы. А тут? Есть потерпевший, который уже на следующий день мог давать вполне ясные показания. С точностью до минуты восстановили события. Был, понятно, шестичасовой пробел, но когда следователь знает до мелочей начало истории и ее конец, то вряд ли затруднительно соединить разорванную цепочку. Свидетели? Их, повторю, немало. Хоть и путано, постоянно меняя показания, но не в молчанку играли, а говорили. Это же благодаря им уже на второй или третий день на столе у следователя были остатки личных вещей, документов Кланифова, которые пытались сжечь. Сжечь в ведре, предварительно облив бензином. Тогда же явился на свет и пистолет, исчезнувший было 29 января. Именно тогда стали известны и первые подозреваемые. Их без особых хлопот задержали и препроводили в СИЗО.

Оставалась единственная, пожалуй, проблема — правильно квалифицировать преступление, четко аргументировать мотивы, выбрать те статьи Уголовного кодекса, по которым есть реальная возможность предъявить обвинение и, главное, доказать, отстоять в суде. Тут уж необходим профессионализм — всего-то! Проблема единственная, но, кажется, именно она осталась так и неразрешенной до конца. Во всяком случае, не нашли умысла или попытки покушения на жизнь и здоровье потерпевшего.

На последней стадии следствия и затем в судах — областном и районном — обвиняемые уверяли (горячо и настойчиво), что они не хотели лишать жизни Кланифова, отсутствовал у них умысел по-настоящему похищать пистолет. Тогда что же присутствовало?

Вернемся к событиям 29 января, к той стадии, когда при весьма странных обстоятельствах Кланифов вдруг сильно занемог. Напомню: история происходила в служебном помещении (прошу прощения, что некоторые аспекты я повторяю по несколько раз: они, на мой взгляд, крайне существенны) пункта милиции на станции Дружинино.

Кланифов находился в беспомощном состоянии. И с ним делали все, что хотели.

Водянов забрал у лежащего на диване Кланифова табельное оружие, сначала заткнул за пояс пистолет, а потом отдал Городовикову (да-да, тому самому, главному снабженцу спиртным), который отнес пистолет (вместе с боезапасом) домой.

Потом Водянов предложил Зайнуллину обрезать страхующий поводок от кобуры вместе с карабином. Тот беспрекословно осуществил предложение своего начальника.

Далее Водянов, Зайнуллин и Городовиков погрузили Кланифова в автомобиль, отвезли за поселок Атиг и выбросили в сугроб.

Забрали шапку, шарф, перчатки, документы, облили бензином и зажгли. Затем спокойно сели в машину и разъехались по домам.

Тут непонятно: кто-то из нас дурак конченый — либо я, как автор очерка, либо следователь, который вел предварительное следствие. В обвинительном заключении, подписанном следователем прокуратуры, черным по белому начертано: Водянов не имел умысла на лишение жизни потерпевшего. Пусть так, но тогда зачем оставляли умышленно на морозе бесчувственное тело, забрав с собой теплые вещи, то есть шарф, шапку и перчатки? Для какой цели потом эти вещи облили бензином и подожгли? Забавы ради, что ли? Явно же легенда об отсутствии умысла шита белыми нитками и этого обстоятельства суд не мог не заметить.

По мне так: всё сделали без суеты, организованно, предусмотрительно, умно.

Впоследствии Водянов скажет:

— Если бы мы хотели его лишить жизни, то сделали бы это проще: убили, вывезли в карьер и выбросили бы.

Аргумент, судя по всему, имел неотразимое действие на суд и на следствие.

Автор этих строк не юрист. Но даже мне понятно, насколько смехотворный аргумент.

Водянов же юрист с высшим образованием и прекрасно знал разницу между убийством (102-я статья прежнего УК РФ) и оставление без помощи лица, находящегося в опасном для жизни состоянии и лишенного возможности принять меры к самосохранению (127-я статья также прежнего УК РФ). Если в первом случае возможна и высшая мера наказания, то во втором — до двух лет лишения свободы. Да и то при условии, что будет доказано, что сделано было умышленно.

Результат же одинаков.

И нет заслуги Водянова, Зайнуллина, Городовикова в том, что Кланифов остался жив. Простая случайность. Шанс же на выживание (благодаря тройке борзых) у Кланифова был самый минимальный. Это представить себе не сложно: потерпевший был недвижим, а мороз минус пять, без шарфа, шапки, перчаток.

Если все это не имело цели лишить жизни человека, то что же? Остается одно: сослуживцы организовали процедуру закаливания организма Кланифова с целью его оздоровления, продления жизни. Значит, потерпевшему надо благодарить своих благодетелей. Глупость-то какая!

Однако именно эта глупость и имела огромное значение при вынесении приговора.

Представь, читатель, двое из трех осужденных — Водянов и Зайнуллин — оказались на свободе сразу же после вынесения приговора, а третий, Городовиков, скоро вернется на свободу. Всем им пошел в зачет срок пребывания в СИЗО.

Городовиков получил срок чуть-чуть больше своих товарищей. Но по причине, о которой расскажу в другой раз и в другом судебном очерке. Потому что это будет уже совсем другая история, никак не связанная с нынешней. Так мне кажется. Хотя… Как ведь посмотреть и с какой стороны зайти…

«Гора» родила мышь…

«Разгулялась тройка борзых» — так называется один из моих судебных очерков. Речь в том очерке идет (помните, я обещал вернуться к некоторым героям?) о том, как начальник линейного пункта милиции на станции Дружинино Водянов, его подчиненный, командир отделения Зайнуллин, а также их ближайший дружок коммерсант Городовиков опоили (в пиво вкатили лошадиную дозу демидрола) офицера милиции Кланифова, завладели его табельным оружием и боеприпасами. Полураздетого и невменяемого Кланифова на грузовике увезли за поселок Атиг и сбросили в сугроб (дело происходило в конце января).

Кланифов родился, очевидно, под счастливой звездой, поэтому ему крупно повезло, — не замерз, а остался жив. Но в этом заслуги «тройки борзых» не было никакой.

В том судебном очерке я обронил фразу о том, что Городовиков знал несколько способов заколачивания денег. Один из них явный или легальный — это торговля спиртными напитками на перроне станции Дружинино. Для успешного занятия этим видом бизнеса крайне необходимой была теснейшая связь с транспортной милицией. Эта связь, судя по всему, в конце концов переросла в дружбу, которая приносила «коммерсанту» неплохие дивиденды.

Другой способ (не столь явный и не совсем легальный) выпал на свет по воле случая.

Автор этих строк намеренно делает акцент на случайностях. Увы, но факт: большинство преступлений раскрываются не благодаря кропотливой оперативной деятельности милиции, а вопреки их полному бездействию. А иногда (как ни звучит парадоксально) вопреки милицейскому прикрытию. Тут-то, видимо, и зарыта собака низкой раскрываемости преступлений.

В самом деле, ну возможно ли было предъявить обвинение Городовикову по статье 93—1 Уголовного кодекса (прежнего, так как история эта, повторяю, на самом деле имела место очень давно, еще до вступления в законную силу ныне действующего УК РФ) до того, как Водянов оказался в СИЗО? Нет, никак!

Очень важно познакомить читателя с содержанием статьи 93—1: «Хищение государственного или общественного имущества в особо крупных размерах, независимо от способа хищения, — наказывается лишением свободы на срок от восьми до пятнадцати лет с конфискацией имущества, со ссылкой или без таковой или смертной казнью с конфискацией имущества».

Но даже тогда, когда Водянов («крыша») и Городовиков пребывали в «казенном доме» и уже ничто, кажется, не мешало правоохранительным органам развернуться вовсю, и дело довести до логического конца…

Давайте попробуем разобраться, что же такое нагородил Городовиков, что пред ним замаячила «вышка».

В самом деле, «гора» родила мышь. Да и не мышь вовсе, а хилого такого мышонка. Почему?

Середина сентября. Миша Городовиков и Костя Светин (два сапога — пара) вышли на «охоту». В качестве охотничьего хозяйства они избрали по обоюдному согласию территорию станции Солдатка, являющейся пограничной между Свердловской и Горьковской железными дорогами.

Сумерки сгустились быстро. Редкие и не очень яркие фонари засветились над путями.

Охотники сначала затаились, выслеживая добычу, а затем, почуяв поживу, кинулись на взятие одного из крытых вагонов стоявшего на путях грузового состава. Их здесь было много, но они выбрали именно этот.

Видимо, по случаю. Опять же случайно железнодорожники не заметили, что возле вагона появились две суетящиеся тени.

Охотнички же, без излишней нервозности, сорвали пломбу на одной из дверей, отодвинули ее, забрались в вагон и выгрузили на междупутье не одну, не две, а два с лишним десятка коробок со швейными машинами «Чайка-143» Подольского завода.

Охота оказалась удачной.

Трофеи добыты. Оставался пустяк — доставить домой. Решили воспользоваться услугами все того же железнодорожного транспорта.

Отыскали в одном из составов, который должен был следовать в сторону станции Дружинино, пустой полувагон, погрузили все добытые коробки, уселись сами и покатили. Перед станцией Дружинино грузовой поезд с нашими «пассажирами» остановился. Здесь обычно все поезда тормозят. И даже эту специфическую особенность Миша и Костя знали отлично. Они быстренько выгрузили свои трофеи. А оттуда без особых хлопот доставили в гараж Светина — на временное хранение.

Хранились там швейные машины действительно очень короткое время. Помните, читатели, как обстояли тогда дела на товарном рынке? Это сейчас — приходи в любой магазин и бери любую швейную машину — от импортной до отечественной. Тогда же, хотя переход на рыночные рельсы уже начался, однако на прилавках магазинов все еще хоть шаром покати. Значит, добытчикам не составляло никакого труда реализовать все швейные машины. Покупателей не смущало даже отсутствие документов на товар.

Городовиков и Светин полюбовно разделили выручку. Все складывалось замечательно. Еще бы! Где еще можно так много и столь быстро заработать? На водке? Тоже, конечно, бизнес ничего, но все равно не то, нет, не то.

Оставлю на время приятелей, празднующих отлично осуществленную охоту за тем, что плохо лежит, и вернусь к вагону, который малость попотрошили.

Он, то есть вагон, в составе поезда благополучно прибыл на станцию Дружинино. Здесь приемщики поездов обнаружили у одного из вагонов открытую дверь. Составили акт. Закрыли дверь, опломбировав ее. И отправился вагон дальше, к месту назначения — до станции Первоуральск.

Здесь получатель (местная торговая фирма) при вскрытии вагона и в присутствии представителя транспортной милиции установила факт отсутствия в вагоне 25 коробок. Составили коммерческий акт по всей форме.

По факту столь масштабного по тем временам хищения, как водится, возбудили уголовное дело. Но вскоре производство по нему приостановили. По словам следователя Ф. Габдрахманова, «установить лиц, совершивших хищение швейных машин и принадлежностей к ним, не представилось возможным».

Все так просто — похищено имущество в особо крупном размере (Статья 93—1 УК РФ), а приостанавливается так, будто у соседа украли курицу.

Следователь Габдрахманов предполагал, что хищение совершено на участке оперативного обслуживания Горьковской железной дороги (правильно предполагал!), но доказать этого не мог, так как в материалах дела, поступивших к нему из линейного пункта милиции станции Первоуральск, отсутствовали пломбы станции Дружинино.

Куда могли закатиться эти злополучные пломбы? Кто «закатил», тот пусть и вернет: Это же крайне важные вещественные доказательства и они никак не могли бесследно исчезнуть. Если, конечно, в милиции есть хоть какой-то порядок.

Ну и дела! Одни милиционеры запросто теряют улики, другие столь же легко на этом основании на преступлении ставят крест.

Удивляетесь, читатели? Не надо! Рано! Тут есть вещи похлестче.

Итак, факт проникновения в вагон и хищения из него ценных вещей, как говорят в таких случаях, налицо. Впервые это обнаружено на станции Дружинино, то есть там, где действует линейный пункт милиции.

Должны были о случившемся официально известить начальника этого пункта Водянова? Ну, наверное, должны были. Обязан был знать Водянов, что где-то поблизости от него совершено преступление и что по сему факту ведут следствие? Ну, наверное, обязан был знать. Если, конечно, в транспортной милиции есть хоть какой-то порядок.

Рискну предположить: начальник линейного пункта милиции на станции Дружинино был официально (подчеркну — официально, а не по слухам) извещен о случившемся. А коли так, то по должности своей должен был предпринять оперативные меры по розыску преступников, их задержанию и препровождению туда, куда надо, — к следователю, а уж тот решит, что с ними дальше делать.

В уголовном деле я не нашел документов, подтверждающих факт деятельности Водянова в этом направлении. Зато обнаружил нечто любопытное.

Некий А. Сухой приехал к Светину и приобрел у него пять швейных машин в сборе и две головки к швейным машинам. Он их перепродал своим знакомым, а одну оставил себе.

Цитата из обвинительного заключения, которое, конечно же, появится, но гораздо позднее:

«Через некоторое время к нему пришел Городовиков и сказал, чтобы он спрятал швейную машину, — она похищена из подвижного состава. Затем Сухого вызвал Водянов и расспрашивал о швейных машинах. Сухой рассказал все обстоятельства, при которых он приобрел швейные машины и головки у Светина. Водянов беседу никак не оформил письменно: ни в форме протокола допроса, ни в форме объяснения… Сухой пошел к Светину и тот подтвердил, что швейные машины и головки к ним действительно похищены из подвижного состава».

Далее события развивались так: Сухой позвонил Городовикову по поводу краденых машин. Тот успокоил: все будет нормально, никакой реакции со стороны Водянова не будет. Так и случилось.

Если верить показаниям свидетелей, то получается совсем уж непотребное: Водянов задолго до того, как следователь Габдрахманов на деле о хищении швейных машин поставил жирный крест, не только знал все о краже, но и о том, чьих рук это. Знал, но промолчал. Зачем?

Замечу для ясности: знал и молчал тогда, когда еще до совершения им самим преступления — краже табельного оружия у сослуживца — оставалось несколько месяцев.

Надо думать, насколько крепка дружба между Городовиковым (кстати, до того уже дважды судимым) и Водяновым, если последний решился на то, чтобы скрыть преступников; увести от ответственности тех, с кем он призван бороться — и по долгу, и по совести.

Теперь вернемся опять к тем, кто удачно сходил «на охоту», добыл немалые трофеи, удачно их реализовал.

Получив хорошие деньги, Городовиков и Светин пребывали в преотличном настроении. И так продолжалось почти год.

А там начались события, о которых я рассказал в предыдущем судебном очерке, — поиск похищенного пистолета у лейтенанта милиции Кланифова. Отыскался пистолет, напомню, не где-нибудь, а у «коммерсанта» Городовикова, который давно уже мечтал о такой игрушке.

«Игрушку» изъяли. Возникли вопросы: что да как, да почему. Нельзя было обойти вниманием колоритную фигуру Городовикова. Также невозможно было не столкнуться и со способами его предпринимательской деятельности: тогда и на горизонте замаячили швейные машины.

Явился на свет божий и Светин. Я читал первые, самые первые показания Городовикова и Светина по факту хищения швейных машин из вагона. Они поначалу находились в некоторой растерянности и потому избрали путь чистосердечного раскаяния, то есть рассказали все, привели такие детали, которые могли быть известны лишь тем, кто на самом деле украл машины.

Например, тот и другой (допрос велся раздельно) точно указали путь, на котором стоял грузовой поезд на станции Солдатка, в составе которого находился вагон со швейными машинами.

Они, например, назвали всех, кому реализовали свой товар и даже по какой цене.

Находясь на нарах в СИЗО, на них снизошло озарение (видимо, из-за избытка свободного времени). Они поменяли тактику: стали начисто отрицать все, жалуясь, что вынуждены были дать признательные показания под психологическим воздействием следователя.

Мудрые, ах, до чего мудрые оказались подследственные! Ну, прямо-таки кандидаты юридических наук.

Обдумав, взвесив, проанализировав ситуацию, Городовиков и Светин пришли к следующему.

Первое. Совсем отвертеться от наказания не получится, а вот путем отрицания можно затормозить следствие (сроки жесткие), затянуть время, следователь окажется в цейтноте, станет спешить, будет допускать ошибки, а это все только на руку им.

Второе. Если они станут помогать следствию, то тогда за хищение в особо крупном размере (статья 93—1 прежнего УК РФ) им светит минимум — восемь лет лишения свободы. Если станут отрицать вину, то есть явится шанс, что следствию надоест с ними возиться и переквалифицируют обвинение на более мягкую статью, а самый гуманный суд в мире не решится на суровый приговор и изберет наказание ниже низшего предела.

Третье. Городовиков и Светин сообразили: идти в связке с «ментами» — это удобно и выгодно. Тех в беде не бросят, правоохранительные органы будут стараться всеми способами вытащить себе подобных. А вытаскивая Водянова и Зайнуллина, они невольно вытащат и их. Или, по крайней мере, избавят от сурового приговора.

Как в воду глядели мужики. Светин уже на свободе, хотя суд состоялся лишь недавно. Вот вам и «страшная» статья 93—1 УК РФ!

Через несколько месяцев будет на свободе и Городовиков, теперь уже трижды судимый. Это тот самый Городовиков, который одновременно и по одному и тому же делу обвинялся в хищении в особо крупном размере (статья 93—1 УК РФ), в хищении пистолета Макарова и боеприпасов к нему (статья 218—1 УК РФ), в умышленном оставлении без помощи лица, находящегося в опасном для жизни состоянии (статья 127 ч. 2 УК РФ).

И находятся еще люди, которые утверждают, — наше законодательство самое бесчеловечное в мире. Где, в какой еще стране, скажите на милость, могут приговорить к трем годам лишения (прежде уже дважды судимого) свободы за столь богатый набор преступлений? Демократы и гуманисты в США, к примеру, отправили бы за все это на пожизненное — не меньше. С учетом, конечно, что это не первая судимость.

Если бы я на этом поставил точку, то допустил бы несправедливость и неточность. Дело все в том, что Городовиков по тому же самому уголовному делу и в то же самое время обвинялся еще в одном. Не верите?

Обратимся к тексту обвинительного заключения:

«В декабре… Городовиков предварительно незаконно приобрел скорострельный карабин Симонова, будучи в нетрезвом состоянии… пошел домой к главе администрации поселка… для решения личных вопросов. Тот отказался с ним беседовать и посоветовал прийти на следующий день в рабочий кабинет. Городовиков отказался выйти из квартиры. Когда глава администрации по телефону хотел вызвать сотрудников милиции, то Городовиков направил на него карабин, показывая своими действиями, что он произведет выстрел… Представитель местной власти, опасаясь за свою жизнь и членов своей семьи, вынужден был… беседовать с Городовиковым.

Таким образом, Городовиков совершил умышленные действия, отличающиеся особой дерзостью, т. е. преступление, предусмотренное статьей 206 ч. 3…»

Говоря по-журналистски, Городовиков к тому же еще и злостный хулиган! Вот теперь «букет» деяний этого крутого мужика можно считать полным и оформленным до конца.

…Скоро, очень скоро мы вновь будем иметь удовольствие лицезреть художества Миши Городовикова. Будет у него еще не один яркий и красочный букет, оформленный по всем правилам уголовщины. Будет скрипеть, как несмазанная колымага, правоохранительная система. Будут следователи, прокуроры, суд и даже славная наша милиция рождать в муках еще одно уголовное дело.

И «гора» снова родит мышь… Да и не мышь вовсе, а всего лишь хилого мышонка. Как всегда!

В истории с уголовником Городиловым остается одна существенная загадка, почему к нему все были столь снисходительны? Я знаю ответ. Возможно, догадываются и отпетые уголовники, совершившие на «зону» не одну ходку. Отпетые уголовники знают, что правоохранительные органы не балуют их особым почтением. Но если начинают баловать, то… Тут явно не все чисто. Хочу, чтоб читатель сам догадался, в чем тут секрет и где «собака зарыта».

Все-таки подмывает намекнуть. Появление этого судебного очерка в открытой печати (имеется в виду независимая правовая газета «Криминальное обозрение») вызвало необычайный переполох в определенных структурах. В частности, в органах внутренних дел и в органах исполнения наказаний. Они обрушили на редакцию шквал возмущенных телефонных звонков: кто позволил, кто предоставил информацию и кто разрешил познакомиться журналисту с документами этого уголовного дела, если оные для разглашения не предназначались? Пришлось объяснить: раскрыть источник информации редакция сможет лишь после соответствующего решения суда, если истцы сумеют доказать, что факты. изложенные в очерке, не соответствуют действительности. В суд обращаться не стали. Значит? В очерке — чистейшая правда. А то, что газета раскрыла ужасную тайну органов и тем самым подвергла опасности жизнь и здоровье неких лиц, то на это можно лишь сказать: была нужда заботиться о лицах, по которым тюрьма тоскует и которые сами представляют серьезнейшую опасность обществу, вполне, между прочим, добропорядочным гражданам, чьи жизни для автора куда важнее.

Святость старшего оперуполномоченного

Пролог

Все время смотрю в его сторону. И все время ловлю себя на мысли, что в душе его жалею…

Ему тридцать пять лет — вполне зрелый мужчина. Он высок, красив лицом, подтянут (идеальная офицерская выправка), говорит спокойно (не истерит, как все другие прочие), с лица не сходит лучезарная улыбка. Чувствуется, что образован: не формально, а по существу. Мало ли сколько людей имеют высшее юридическое образование, но не все подходят под определение «образован».

Судьба к нему была благосклонна. Потому что любимец женщин был в чести и у начальства. Жизнь складывалась наилучшим образом. Стало быть, и с карьерным ростом не предвиделось никаких затруднений. И отцом для единственного ребенка, как мне кажется, был неплохим, хотя… Впрочем, детали личной жизни не моего ума дело.

А тут же? Судя по всему, все идет псу под хвост. На карьере офицера, судя по всему, может быть поставлен жирнющий крест. Очень сомневаюсь, что от этого «пятна» можно когда-нибудь избавиться. Впрочем, чем черт не шутит?.. Мало того, что дитя может долго не увидеть родимого отца, а и государство похоронило иллюзию выковать из него достойного слугу закона, слугу честного и справедливого, в которых сегодня наиострейшая нужда в демократической России.

Вся жизнь, короче, насмарку. Обидно, хотя мне он ни сват, ни брат, и вижу его впервые, вижу в зале заседаний Свердловского областного суда. Умница, а польстился… В результате? Ни миллионов, ни чести, а вместо этого маячит перспектива отбыть туда, откуда небо видится в клеточку.

Впрочем, каждый сам строит свою судьбу. И такую, которая ему больше по душе. Как и герой сегодняшнего судебного очерка. И все равно жаль, что сам не остановился перед опасной чертой, и товарищи по службе, уважавшие его бесконечно, не подсуетились, не помогли вовремя опомниться.

Эти злосчастные «Жигули»…

— Именем Российской Федерации… Свердловский областной суд в составе судьи Шарапова и народных заседателей Овчаровой и Донзеевой, при секретаре Рычковой, при участии прокурора Давлетова и адвоката Иванишина рассмотрел в открытом судебном заседании дело по обвинению Багдосарова, работающего старшим оперуполномоченным ОБЭП УВД Свердловской области, установил: Багдосаров, работая старшим оперуполномоченным четвертого межрайонного отдела ОБЭП, то есть являясь должностным лицом, получил взятку в особо крупном размере. Преступление им совершено в городе Екатеринбург при следующих обстоятельствах…

Оглашается приговор. Мы слушаем стоя.

Прозвучали последние аккорды судебного вердикта. В зал входят люди в камуфляже, в масках и с автоматами наперевес. Они направляются к осужденному. И в напряженной тишине слышатся характерные металлические щелчки: на запястьях осужденного замкнулись наручники. Человека все еще в форме старшего лейтенанта милиции под дулами автоматов выводят из зала судебных заседаний.

Всё! Кажется мне, что еще на одного человека в армии осужденных стало больше, а стражи правопорядка потеряли еще одного активного борца.

История, начало которой было положено без малого три года назад, завершена. У меня появилось вполне законное право поразмышлять о случившемся, не опасаясь помешать следствию или оказать некое давление на правосудие.

А всё было до банальности обыденным…

В Екатеринбурге находится малое государственное предприятие (подчеркиваю: государственное!), руководил которым в то время некто Масленников.

В Москве же вполне легально функционировало другое государственное предприятие, у руководства которого стоял некто Светловидов.

Эти руководители заключили договор, по которому первый выступал в качестве покупателя, а второй в качестве продавца. Предмет торговой сделки — редкоземельный скандий металлический. Обязательным условием договора был следующий пункт: покупатель производит предоплату и лишь после этого продавец отправляет товар, то есть 950 граммов скандия. Зачем предприятию, возглавляемому Масленниковым, этот редкоземельный металл? Не знаю, ибо в материалах уголовного дела на сей счет нет ни слова. Смею предположить, что следствию не удалось выяснить.

И вот полномочный представитель Среднего Урала едет в Москву, получает скандий и везет в Екатеринбург. А в качестве доказательства, что платеж произведен, предъявил ксерокопию банковского документа. Проходит какое-то время. Москвичи удивлены: хотя товар давно в Екатеринбурге, но деньги в сумме два миллиона триста десять тысяч рублей на расчетный счет не поступили. Встревожившись, москвичи с помощью телефона пытаются выяснить у покупателя, где деньги. Екатеринбуржцы им морочат головы, ссылаясь на неповоротливость банковской системы.

А время идет, денег же как не было, так и нет. Только сейчас москвичи поняли, что их дурачат, поэтому обратились с официальным письмом в главное управление внутренних дел Свердловской области, где оперативно отреагировали.

Из приговора областного суда:

«Багдосаров, по поручению руководства отдела, приступил к проверке заявления директора малого предприятия Светловидова с просьбой о привлечении к уголовной ответственности директора малого предприятия Масленникова».

Поручение это для Багдосарова было совершенно обычным, поэтому тот с присущей только ему энергичностью и ответственностью принялся за исполнение поручения начальства. Старшему оперуполномоченному не составило труда установить: в Москве было предъявлено фиктивное платежное поручение, подписанное Масленниковым и заверенное печатью предприятия. Фиктивное в том смысле, что отметка банка о том, что платеж осуществлен, была подделана, то есть налицо обычное мошенничество.

Понимая, что возможны крупные неприятности, Масленников срочно перечисляет долг москвичам.

Из приговора областного суда:

«Проверка завершилась 29 декабря 1992 года списанием её материалов в наряд секретаря за подписью заместителя начальника ОБЭП Рогожина без принятия какого-либо решения в порядке, предусмотренном Уголовно-процессуальным Кодексом. заявителю был дан ответ о произведенной оплате за товар».

На первый взгляд, все в полном порядке, поступило заявление, по нему проведена проверка, в результате которой проблема была разрешена.

Но… Что мы видим? А то, что налицо не приготовление к преступлению, а его явное совершение, ибо мошенничество очевидно и, как любят выражаться юристы, является преступление оконченным. Следовательно, были все основания для возбуждения уголовного дела (хотя бы по факту подделки банковского документа), однако руководство отдела по борьбе с экономическими преступлениями (ОБЭП) Главного управления внутренних дел области поступило иначе: не приняв никакого решения, списало материалы проверки в архив. И это, оказывается, не является нарушением, ибо решение, так сказать, оставляется «на усмотрение». Иначе говоря, своя рука — владыка: могу возбудить дело, а могу и не возбуждать и за это никому и ничего не будет. А раз так, то всякое должностное лицо может, воспользовавшись моментом, поспекулировать этим.

Не знаю, что имело место в случае с предприятием, возглавляемым Масленниковым, но факт, к сожалению, есть факт: дело не возбуждено, а вскоре (случайность?) ОБЭП области в порядке спонсорской помощи получает от Масленникова в дар, то есть безвозмездно, компьютеры.

Масленников настолько щедр, что готов дарить дорогостоящие пустячки? Сомневаюсь! Если бы Масленников точно знал, что уголовное дело все равно будет возбуждено, что закон не позволяет иной трактовки, то милиционерам «спонсорской помощи не видать бы как своих ушей».

Много у нас таких вот лазеек. И лазейки эти законодатель оставляет не случайно. В итоге за одно и то же деяние можно угодить на скамью подсудимых и загреметь, так сказать, под фанфары, а можно и отделаться легким испугом, ибо окончательное решение отдано «на усмотрение» того или иного должностного лица. Когда же такое «лицо» с серьезными изъянами, то…

С Багдосаровым случилось то, что и должно было случиться — соблазнился.

Из приговора областного суда:

«Факт завершения проверки был скрыт и Багдосаров продолжил посещения офиса этой организации».

Мой вопрос: от кого скрыли факт завершения проверки? Разумеется, от директора предприятия Масленникова. Зачем? Чтобы он по-прежнему не расслаблялся и чувствовал себя «под колпаком» правоохранительного органа. Когда жертва на крючке — это же так прекрасно! Прекрасно для Багдосарова, старшего оперуполномоченного по особо важным делам (последнюю прибавку к должности он сделал, представляясь Масленникову, для пущей важности).

Думаю, что каждому понятно: если бы предприятие осуществляло свою хозяйственную деятельность исключительно в рамках закона, правил и инструкций, то опасаться нечего и некого. Багдосаров тем более знал: люди, которым оказалось по плечу изготовить и предъявить фиктивную платежку, могут позволить себе и большее. И как в воду глядел!

Его походы в офис фирмы Масленникова дали свои плоды. Старший лейтенант нащупал-таки другой уже криминал.

Дело в том, что каким-то непонятным образом на предприятии, у которого совсем иной профиль хозяйственной деятельности, оказался фруктовый джем, поступивший из Германии в порядке гуманитарной помощи и предназначался для обездоленных детей-сирот, но на самом деле шла реализация «гуманитарной помощи» через торговую сеть Екатеринбурга. Куда уплывала выручка? Ну, козе понятно. Багдосарову показалось, что на этот раз зацепил основательно и с крючка на этот раз «рыбеха» не сойдет.

Из приговора областного суда:

«Полагая, что в действиях руководителей предприятия по приобретению скандия и по реализации гуманитарной помощи содержится состав преступления, Багдосаров потребовал от них взятку в виде легковой машины, обещая за это скрыть совершенные ими преступления».

Умен Багдосаров, невероятно умен. Он все продумал. Значит, понимал, что делал. Форму получения взятки продумал до мелочей. Масленников передает «Жигули» не Багдосарову непосредственно, а его подружке. Дарственная и другие документы на машину были оформлены у нотариуса. За что дар? За то, что, якобы, подружка (проще говоря, любовница замечательного семьянина) Багдосарова когда-то помогала Масленникову разрабатывать учредительные документы.

Вот так: была совсем новенькая машина ВАЗ-21099 в личной собственности директора предприятия Масленникова, а тут в одночасье стала собственностью некой Агошкиной, между прочим, юрисконсульта одной из фирм Екатеринбурга. Во двор дома, где жила любовница Агошкина, доставил подаренную машину сам Багдосаров и загнал в гараж.

Умен Багдосаров, да, на его беду, и Масленников оказался не лыком шит: учуял, что одной машиной ему не отделаться от Багдосарова. Что он сделал? Обратился взяткодатель (еще на стадии переговоров с взяткополучателем) с заявлением. И не куда-нибудь, а в областное управление Федеральной службы безопасности. Там заявление приняли. очевидно, проверили по своим каналам достоверность сообщаемых сведений и начали для начала проводить доследственные оперативные мероприятия.

Не учел Багдосаров, что загнанный в угол зверь очень опасен для загонщика. И итог: с этой поры они поменялись ролями; теперь на хорошем крючке завис сам старший лейтенант милиции, правда, до определенного времени об этом даже не подозревал.

Ну, а чекисты умеют делать свою работу чистенько и аккуратненько. Так что Багдосарову даже в голову не приходило, что все переговоры по даче и получению взятки происходят под контролем ФСБ, ими фиксируются на аудиопленку. И как ни осторожничал офицер милиции (переговоры вел то в салоне движущегося по шумным городским улицам автомобиля, то у проезжей части главного проспекта, то в ресторане «Океан»), но полученные аудиозаписи стали неопровержимым доказательством его виновности в вымогательстве взятки.

Далее было долгое следствие по делу. Багдосаров умело защищался. Не мудрено! Он же профессиональный юрист и законы знал. Главный упор сделал на аудиозаписях, поставив под сомнение их подлинность. И верно: это именно то, против чего, так сказать, не попрешь.

Сначала заявил, что его не в полной мере ознакомили с аудиозаписями, приобщенными к уголовному делу. Председательствующий нашел в деле документ, из которого явствовало, что он был ознакомлен полностью и своевременно, о чем под документом стояла его подтверждающая подпись.

Потом заявил, что аудиозаписи незаконны, так как проведены без санкции прокурора. И тут его ждало разочарование. У чекистов была санкция прокурора.

Наконец, заявил, что аудиозаписи, представленные следствию, а потом и суду, не полны, оттуда, якобы, изъяты некоторые фрагменты, оправдывающие его, то есть имел место монтаж пленок.

Из приговора областного суда:

«Этот довод подсудимого опровергается проведенными фоноскопическими экспертизами».

Выразил сомнение также и в компетенции экспертов.

Из приговора областного суда:

«Нет оснований сомневаться и в компетенции экспертов, имеющих высшее образование и значительный стаж экспертной работы».

Багдосаров своей вины не признал по всем эпизодам уголовного дела.

Минут за пятнадцать до оглашения приговора, выступая перед телекамерой, заявил:

— Я полностью невиновен. И если суд поддержит обвинение и признает меня виновным, то будет совершена огромная правовая ошибка — будет лишен свободы человек, который не совершал ничего противозаконного.

Избранная им тактика оправдала себя. Во-первых, Багдосаров затянул следствие и судебный процесс до неприличия — более чем на два года. Во-вторых, областной суд не счел возможным признать его вину еще по ряду статей Уголовного кодекса.

Из приговора областного суда:

«Исключение из обвинения значительной части эпизодов, не может свидетельствовать о попытках органов следствия сфальсифицировать против Багдосарова уголовное дело, так как в каждом описанном случае имелись основания считать действия Багдосарова противоправными, но либо не было собрано достаточных доказательств его вины, либо эти доказательства были неверно оценены».

Итак, областной суд поставил точку, признав Багдосарова виновным в совершении преступления, предусмотренного частью 3 статьи 173 УК РФ. Однако счел возможным, учитывая положительные характеристики по службе, воспользоваться статьей 43 УК.

Из приговора областного суда:

«…Назначить наказание… в виде лишения свободы на шесть лет с конфискацией имущества и с отбыванием наказания в исправительно-трудовой колонии общего режима».

Чтобы читателю было понятным, насколько суд оказался гуманен по отношению к человеку, приведу содержание статьи 173 полностью:

«Получение должностным лицом лично или через посредников в каком бы то ни было виде взятки за выполнение или невыполнение в интересах дающего взятку какого-либо действия, которое должностное лицо должно было или могло совершить с использованием служебного положения, — наказывается лишением свободы сроком до десяти лет с конфискацией имущества.

Те же действия. совершенные по предварительному сговору группой лиц, или неоднократно, или сопряженные с вымогательством взятки, либо получение взятки в крупном размере, — наказывается лишением свободы на срок от пяти до до пятнадцати лет с конфискацией имущества.

Действия, предусмотренные частями первой и второй настоящей статьи, совершенные должностным лицом, занимающим ответственное положение, либо ранее судившийся за взяточничество, либо получившее взятку в особо крупном размере, — наказывается лишением свободы на срок от восьми до пятнадцати лет с конфискацией имущества и со ссылкой на срок от двух до пяти лет или без ссылки, а при особо отягчающих обстоятельствах — смертной казнью с конфискацией имущества».

Шесть лет для Багдосарова — это не смертная казнь и даже не пятнадцать лет несвободы.

В правовом отношении история завершена. А в нравственном? Увы, нет! Умолчать об этом не считаю возможным.

Некоторые уроки безнравственности

Урок первый…

Багдосаров, кривя душой, все время утверждал, что он жертва чекистского произвола, что именно региональная служба безопасности, подтасовав, сфабриковала уголовное дело. Утверждал — и ладно. В конце концов, имеет право на самозащиту, тем более, что в его положении ничего иного, как выдавать желаемое за действительное, не оставалось.

Однако совершенно в ином свете предстает ситуация, когда, потеряв всякий стыд, вопреки здравому смыслу и логике событий, несмотря на очевидные факты, подобное утверждает непосредственный начальник Багдосарова, а именно: подполковник милиции Рогожин, заместитель начальника ОБЭП области. Причем эту мысль распространял не только в ходе многочисленных судебных заседаний, а и перед телекамерами. Активность и настойчивость этого старшего офицера милиции достойна, скажу прямо, иного применения, например, в области борьбы с разного рода мошенниками и коррупционерами в сфере российской экономики, где поле деятельности необъятное, можно сказать, непаханое.

Я тоже допускаю такую возможность, но только теоретически, с позиции темного обывателя, правосознание которого еще даже и не коснулось. Но Рогожин — юрист, сделавший неплохую карьеру на ниве охраны правопорядка и ему как-то не совсем к лицу выдвигать, по сути, обвинение в адрес чекистов, которые, якобы, действовали, ведя дело в отношении его подчиненного, вне пределов правового поля, то есть вел речь о нарушении соответствующей статьи Уголовного кодекса, то есть о совершении преступления.

Из приговора областного суда:

«Утверждение Рогожина, заместителя начальника ОБЭП УВД, о том, что дело сфальсифицировано органами госбезопасности и прокуратурой и у него есть доказательства этого, оказалось голословным: представленные им материалы не содержат каких-либо конкретных данных, подтверждающих это заявление».

Что это значит? А лишь то, что один высокопоставленный офицер публично оболгал других офицеров, унизив их честь и достоинство. Легко представить, как бы в подобном случае развивались события в дореволюционной России. Как минимум, была бы брошена к ногам лгуна перчатка, что бы означало: «К барьеру, сударь, к барьеру!» Кровью бы пришлось заплатить за чудовищную ложь. Нынче? Слишком милосердны чекисты, хотя должны были, поскольку дуэли ушли в прошлое, за лжесвидетельство привлечь Рогожина к уголовной ответственности, для чего были все правовые основания.

Милосердие в данном случае ничем не оправдано, ибо всякое попустительство лишь порождает ощущение безнаказанности, должностное лицо и дальше будет столь же беззастенчиво врать. Это кому-то надо?..

Второй урок всё той же безнравственности…

Опекуны Багдосарова, с пеной у рта выгораживая подчиненного, явно переусердствовали. И оказали ему в результате медвежью услугу. Что я имею в виду? А все то же.

Конечно, господа Рогожин, Рогулькин и другие, под чьим руководством славно (сужу по представленным в суд характеристикам, которые больше походили на представления, как минимум, к награждению орденом) служил Багдосаров, да, права не имели считать его преступником, ибо лишь суд может таковым признать. Но, извините, признать злостным нарушителем хотя бы служебной дисциплины и должностных инструкций, а это было видно даже слепому, должны были, точнее, обязаны, и на этом основании уволить из органов.

Как можно было выдавать прекрасные характеристики на человека, который проявил непорядочность, когда в тайне от руководителей, за их спинами и от их имени продолжил копаться в документах предприятия, материалы по проверке которого ушли в архив? Возникли у Багдосарова подозрения насчет новых махинаций. А кто ему мешал поступить согласно правилам, то есть обратиться с рапортом к руководству и получить их «добро»? Никто. Значит? У него были иные планы, за которые по головке в любом случае не гладят, а гонят в три шеи, но только, увы, не в России.

Что люди увидели? Этакое особое мнение со стороны руководства УВД на случившееся, посчитав, очевидно, неким досадным недоразумением. Вызов? Зачем и во имя чего?

Допускаю: руководители областного УВД очень не хотели расставаться со столь ценным оперативным работником и в душе надеялись, что тот как-нибудь сумеет отвертеться от колонии, а, значит, удастся сохранить ценный кадр. Но тогда следовало позаботиться, как минимум, о том, чтобы поменьше мельтешила перед глазами милицейская форма в ходе следствия, а затем и в зале суда. И без того у российской милиции репутация не ахти какая, а тут еще изо дня в день по всем каналам местного телевидения зрители видят человека в форме, который пытается объяснить, для чего нарушал инструкции и с какой целью обманывал собственное руководство. Если бы все того же Рогожина по-настоящему заботил престиж органа, где он много лет имеет честь служить, то он сумел бы убедить опекаемого, что его появление в суде при полном параде — не совсем уместно. Ан нет!

И вот завершающая спектакль сцена: суд лишает Багдосарова специального звания старшего лейтенанта милиции, а люди в камуфляже защелкивают на запястьях наручники и торжественно под дулами автоматов уводят замечательного во всех отношениях офицера.

Прелестная, согласись читатель, картинка? Как говорится, нарочно не придумаешь. Со злорадством глядя на финал, то-то определенная часть российского общества возрадовалась и, зааплодировав, вскрикнула: «Замели-таки мента поганого!»

Третий урок безнравственности…

Что ни услуга Багдосарову со стороны руководства, то непременно, повторяю, медвежья. О чем речь на этот раз? Проиллюстрирую следующей чрезвычайно красноречивой картинкой с натуры.

…У регионального управления Сбербанка России возникли вдруг затруднения по части взаиморасчетов с одним из москвичей-кредиторов. Руководство банка обращается к руководству ОБЭП области. Обращается не за тем, чтобы в отношении должника возбудить уголовное дело. А, в таком случае, зачем? Банкиры деликатно «попросили»: помогите, дескать, нам без лишнего шума «вытрясти» долг.

Стражи правопорядка, взяв под козырек форменной милицейской фуражки, охотно пошли навстречу банкирам.

И вот в Москву едут полномочные представители Сбербанка, а вместе с ними тот, который (по их мнению) упростит процедуру «вытряхивания» долга, — офицер Главного управления внутренних дел области. И кто же, как думаете, этот офицер? Не гадайте даже: это не кто иной, как… Багдосаров. Да-да, именно ему доверили это ответственное задание. С ним, я думаю, тот блестяще справился. Потому что вскоре те самые банкиры осчастливили областной ОБЭП… компьютером.

Отсюда мой совет, а уж насколько он нравственен или безнравственен, судите сами: если хотите, чтобы ваш бизнес процветал, то не скупитесь на подарки милиции, спешите со всех ног оказывать ей «спонсорскую помощь». В противном случае… Будут серьезные проблемы.

И последний, то есть четвертый, урок безнравственности. Оговорюсь: таковым видится мне, а не руководству УВД области.

Наблюдая из зала суда за происходящим, невольно сверлила одна мысль: откуда у милиции твердая уверенность, что в их системе без круговой поруки никак не обойтись? Осмелюсь сказать: оттуда, сверху, то есть из Москвы. Примеры? Да, пожалуйста, для наглядности и убедительности приведу один, но потрясающе колоритный.

Когда история со взяткой докатилась до Москвы, то есть до руководства МВД России, то сюда, в Екатеринбург пожаловала авторитетная комиссия. Возможно, кто-то и подумал, что теперь-то уж многим не сносить головы: комиссия изучит, оценит и сильно даст всем — генералам, полковникам и подполковникам — по мозгам. Как бы не так. Руководство областного УВД как-то уж слишком скоро смекнуло: Москва с ними заодно и в обиду не даст. И вот доказательство, что руководство не ошиблось…

Как-то раз офицер главного управления внутренних дел области Елохин позволил себе открыто выразить возмущение по адресу поведения коллеги, то есть Багдосарова. Подобная выходка товарища по службе не понравилась всем, в том числе руководству, и его подвергли остракизму.

Вот что, в частности, говорил в суде Н. А. Елохин:

— Когда приехала комиссия, меня прямо из дома доставили в УВД. Сначала я ждал, когда вызовут, в окружении высокопоставленных сотрудников ОБЭП, которые, показывая в мою сторону, вслух говорили: вот тот, кто льет грязь на наших товарищей. Потом была беседа с членами комиссии…

Прокурор прервал.

— Какое у вас впечатление осталось от этой беседы?

— Сразу понял, что они не заинтересованы в объективном разбирательстве случившегося.

Прокурор спросил:

— Что их интересовало больше всего?

Свидетель:

— Они все время допытывались, почему я так плохо говорю о сотруднике милиции. Давали понять, что я пытаюсь свести какие-то личные счеты.

Прокурор вновь поинтересовался:

— А еще о чем говорили члены комиссии?

— Женщина, возглавлявшая комиссию, так и сказала, почему-то имея в виду меня: такие, как вы, сначала предлагаете взятку, а потом «стучите»…

Вот такие уроки…

И как после этого верить руководству МВД России, которое прямо-таки било и бьет себя в грудь, убеждая россиян, что оно, то есть министерство, всегда боролось и будет бороться с коррупцией в своих рядах. Россияне не верят. И правильно делают. Потому что имеет место быть обычная имитация борьбы за чистоту своих рядов.

У русских людей принято судить так: если хозяйка чистоплотная, то сор из избы — как мелкий, так и крупный — беспощадно выметает да и во дворе не оставляет; если хозяйка ленива и неряшлива, то она сор по углам разметает, тем самым полагая, что в избе ее наведен порядок.

К какой категории относятся руководители УВД и МВД, догадаться не трудно.

Эпилог

Когда этот судебный очерк был подготовлен к печати в одной из региональных газет, стало известно, что осужденный Багдосаров и его защитник подали апелляцию на приговор в Верховный Суд России. Судебная коллегия по уголовным делам, рассмотрев жалобы осужденного и адвоката, признала приговор Свердловского областного суда законным и обоснованным, а поэтому жалобы оставила без удовлетворения.

Впоследствии, правда, возник правовой казус, но это уже совсем другая история.

И последнее.

Н. А. Елохин вскоре был вынужден покинуть ряды славной российской милиции. И неудивительно: честные офицеры нашим органам не нужны, потому что своей правдой доставляют слишком много хлопот. А вот такие, как Багдосаров… Они легки на подъем. Им поручи любое «деликатное дельце» и выполнят его наилучшим образом. Причем, не будут заморачиваться, насколько оно законно или нравственно. Подобные стражи правопорядка долго служат, достигают высоких чинов и усердно воспитывают подчиненных в своем духе. Скажем, тот же Рогожин.

Извините, но такие мы, россияне, потрясающие своей самобытностью весь цивилизованный мир.

P. S. Судебный очерк впервые опубликован в независимой правовой газете «Криминальное обозрение» за декабрь 1995 года. Актуальность, между прочим, и по сию пору не потерял. Скорее, наоборот.

Кровь для них, что водица

А эта человеческая драма, обильно политая кровью людской, завершилась в канун нового года, когда Свердловский областной суд поставил последнюю точку. Начало же было положено за несколько лет до этого.

Попков и Коробков — парни двадцати пяти лет, здоровые, сильные и наглые — стоили один другого. Оба учились в школе из-под палки. Оба имели лишь одно хобби — днями болтаться на улице. Оба любили развлечения, но на дух не принимали любой труд. Оба не гнушались поизмываться над слабым, но трепетно относились к более сильным, чем они. Одним словом, два сапога — пара.

Асбест — их родной город — явно не устраивал парней. Не по Сеньке, как говорится, шапка. Ограниченные возможности провинциального города их тяготили. Они хотели вести свой «бизнес» на широкую ногу. А в городе, насчитывающем полтораста тысяч жителей, шибко не разбежишься, зато быстро засветишься.

По всем данным им больше всего подходил Екатеринбург. А коли так, то и отправились они на дело именно в областной центр. Какое-то время им явно не фартило, но…

…Новоселов, недавно схоронивший жену, был в дурном расположении духа и потому, скучая, почти все свободное время проводил возле винных лавок, в окружении таких же, как он, неприкаянных и одиноких.

И однажды к нему подвалили два парня — это были те самые Попков и Коробков.

— Чего, мужик, грустный такой, а?

С подходцем, то есть деликатно, обратился к нему Попков, личность несколько более грамотная и с большим тактом умеющая влезть в душу, нежели Коробков. Не дождавшись ответа, Попков ухмыльнулся и добавил лирики.

— Все пройдет, как с белых яблонь дым.

У Новоселова даже на глаз слеза навернулась: надо же, подумал он, такие молодые и красивые, а к нему с пониманием, сочувствием. Потеплело у него на душе.

Попков же, догадавшись, что его «базар» понравился старичку, увереннее прежнего предложил:

— У нас тут кое-что есть. — Он показал несколько бутылок с водкой. — Хряпнем, чё ли, по махонькой? Не против?

Коробков кивком поддержал:

— Ага… В натуре…

Трудно устоять перед таким предложением, поэтому Новоселов ответил:

— Да, я что… Я, конечно…

— Вот и ладненько. — Попков полез в сумку за стаканом.

Новоселов его остановил.

— Да ты чего, парень?

— А что? — удивился Попков.

— Не дело так-то. Не по-людски.

— А как надо?

— Мы же не бомжи какие-нибудь, чтобы на улице пить…

— Какое будет предложение? — деловито осведомился Коробков.

— Пошли, парни, ко мне. Я недалеко живу, можно сказать, рядом.

— А баба? Попрет, поди, нас?

— Нету ее, — горестно вздохнув, ответил Новоселов. — Схоронил я ее. Теперь вот один живу.

— Да? — Обрадовался чему-то Коробков. — Да ты, мужик, я вижу, что надо. Тогда — почапали.

Посидели они в тот день хорошо.

Выпили много. Разговоры разные вели, все больше, правда, про трудную жизнь и бедственное положение трудящегося. Напоследок Попков поинтересовался:

— А квартира-то чья?

— Моя — чья же еще, — заплетающимся языком ответил Новоселов. — На работе дали. Заработал.

— Да? — Вновь удивился Коробков. — Это ты молодец. Своим горбом, значит?

— Да, уж… Пришлось.

— Приватизировать не собираешься? — Деловито поинтересовался Коробков.

— Я уже… это… значит, приватизировал.

— Брешешь, мужик, — высказал сомнение Попков.

Новоселов не на шутку обиделся:

— Не привык брехней заниматься. Вот, — он с трудом встал (совсем опьянел мужик), подошел к шкафу, вынул оттуда все документы, порылся в них, найдя нужную бумагу, протянул Попкову. — Смотри сам, если не веришь.

Парни долго рассматривали документ — и на ощупь, и на свет.

— И, правда, — счастливо хохотнув, наконец сказал Попков, — ты, можно сказать, теперь не просто хозяин, а собственник.

Парни засобирались. Уже в прихожей Коробков решил показать свое остроумие:

— Отличный ты мужик, только долго живешь, — и загоготал, вполне довольный собой, но, заметив в глазах Новоселова некую тревогу, добавил. — Шутка! — И вновь загоготал.

Попков, чтобы несколько затушевать сказанное Коробковым, хлопнул Новоселова по плечу, сказав:

— Ты, мужик, тот, что надо. Не против, если мы еще как-нибудь заглянем?

— Заходите. Хорошо ведь посидели, — откликнулся хозяин, опираясь о стенку прихожей.

Вскоре парни действительно пришли снова. Хозяин был по-прежнему гостеприимен. Гости его усиленно угощали. И Новоселов вскоре опьянел да пуще прошлого раза.

Дальше события развивались, как в самом дурном американском кинобоевике, но с российской изюминкой.

Парни сходили в ванну, наполнили ее до краев водой. Приволокли упиравшегося Новоселова, погрузили его голову в воду и держали до тех пор, пока он не перестал подавать признаков жизни.

После этого вытащили труп на улицу и сбросили в канализационный колодец. Вернувшись в квартиру, они забрали нужные им документы — паспорт хозяина квартиры, свидетельство о смерти его жены, договор на право собственности на однокомнатную квартиру и, закрыв ее, удалились.

Первый этап своего бизнес-плана они осуществили блестяще. Впрочем, они не суетились. Они хорошо знали, что будут делать дальше.

На другой день парни поехали на железнодорожный вокзал, присмотрели там понравившийся им «объект». Переговоры были недолгими. «Объекту», то есть бомжу, пообещали небольшое вознаграждение, если тот согласится оказать маленькую услугу.

Услуга, которую требовали от бомжа, и на самом деле, была чисто представительская. Ему надо было лишь дважды поприсутствовать в нужное время и в нужном месте, представляясь хозяином однокомнатной приватизированной квартиры.

Оставалось еще поработать с паспортом Новоселова. Но это было дело техники. Парни вклеили в паспорт фотографию бомжа.

С имеющимися на руках документами отправились к главе фирмы, специализирующейся на купле-продаже недвижимости, Сорокину и предложили однокомнатную квартиру. Тот предложение охотно принял, но посоветовал дополнительно получить в налоговой инспекции справку о том, что хозяин не должен ничего государству.

Справку получили, поэтому в офисе была оформлена доверенность от имени Новоселова на имя Сорокина на право распоряжения квартирой.

Сорокин взял от них документы, выдал Попкову два с половиной миллиона рублей и все поехали к частному нотариусу Андриановой. Бомж от имени Новоселова поставил свою подпись. Ее, эту замечательную подпись, и заверила служащая нотариальной конторы.

Вскоре Сорокин продал квартиру за четыре миллиона некому Рамазанову. Не знал, конечно, покупатель, что через несколько лет он будет фигурировать в суде и как потерпевший, и как важный свидетель.

Но это будет потом. Пока же Рамазанов, уплатив деньги, ничего не подозревая, вселился в квартиру. И был вполне доволен.

Но все когда-то кончается.

Однажды в дверь квартиры позвонили. Рамазанов открыл. Там стояли незнакомые ему люди. Увидев его, люди несказанно удивились.

— Вы кто? И что тут делаете?

— Я здесь живу.

— Как живете?!

— Очень просто: я хозяин квартиры. Купил ее.

Никто ничего не понимал, поэтому пришедшие продолжали допрос.

— Это невозможно. Новоселов, хозяин квартиры, не собирался продавать.

— Вам-то откуда известно? — Насторожившись, поинтересовался Рамазанов.

— Мы — родственники Новоселова, хозяина квартиры.

— Был он хозяин, теперь — я. — Уверенно внешне ответил Рамазанов, но внутри все больше заволновался и забеспокоился.

Один из родственников спросил:

— Ну, допустим. Но где теперь прежний хозяин?

— Не знаю.

— Вы его видели?

— Конечно. Я приходил смотреть квартиру. Здесь, кроме хозяина, были еще родственники, которые помогали ему собирать вещи.

— Какие родственники! — Вскричали пришедшие. — Кроме нас, у него никого нет.

— Я не знаю… Два симпатичных парня… Наверное, племянники или внучата.

Ушли родственники Новоселова. Но не оставили это дело. Сначала самостоятельно попытались поискать — результата никакого. Исчез бесследно. Тогда-то и пришли они в милицию, чтобы объявить розыск без вести пропавшего И. Я. Новоселова.

Два уже хорошо известных нам «бизнесмена», тем временем, не сидели сложа руки. Они продолжали успешную деятельность на прибыльной ниве купли-продажи жилья.

Они познакомились, как и раньше, на улице с В. И. Абдуллаевым. Он намного моложе Новоселова, но тоже одинок и тоже является владельцем квартиры. Действовали аналогично.

Пригласили Абдуллаева в столовую, хорошо «угостили» его. Узнали, что тот собирается обменить свою квартиру. Это известие несколько озадачило парней. Чтобы воспрепятствовать обмену, они заранее похитили у него паспорт.

Однажды, напоив Абдуллаева, они привезли его на улицу Стрелочников, где стали душить шнуром, зверски избивать, потому что тот был помоложе и сопротивлялся сильнее. Наконец, убили и также труп сбросили в канализационный колодец. Прежде, естественно, взяли у убитого ключи от квартиры. Пошли туда. Взяли все необходимые документы. Затем попытались вновь (по прежней технологии) продать обретенную квартиру.

Однако на сей раз произошла неувязочка. По ряду объективных причин, от них независящих, продажа квартиры не состоялась.

Почуяв неладное, они, как говорится, ноги в руки — и айда. Куда? Туда, где еще их не знают, и где климат помягче, где люди посговорчивее, — на юга.

Жили они там, говорят, привольно.

В Екатеринбурге же началась серьезная работа. Возглавил следственную бригаду один из самых грамотных и опытных следователей городской прокуратуры. Надобно заметить, что еще до заявления родственников об исчезновении Новоселова на следователе висели два неопознанных трупа со следами насильственной смерти. Оба эти трупа были найдены в канализационных колодцах почти полностью разложившимися.

Дохлое это было дело. И всем казалось, что так и останется нераскрытым. Причин много. Объективных, надо сказать, причин.

Во-первых, прошло достаточно много времени, когда были обнаружены трупы убитых. Извлеченные из канализационных колодцев, начавшие разлагаться трупы мало что могли сказать следствию. Пожалуй, единственное: их убили.

Во-вторых, на месте убийства уже нельзя было рассчитывать найти какие-либо улики.

В-третьих, со свидетелями было не густо. Один самый важный свидетель, тот самый бомж, выступавший от имени Новоселова, исчез бесследно. И разыскать его — ни живым, ни мертвым — так и не удалось.

В-четвертых, на след подозреваемых было чрезвычайно трудно выйти.

В темном лесу блуждал следователь и его помощники. Время шло. Результата не было. И впору было дело сдавать в архив.

Но Семен Васильевич продолжал бороться, продолжал упираться в поисках.

Объявленный розыск на двух парней, которые могли быть предполагаемыми убийцами, долго ничего не давал.

Первая удача — в Адлере задержали Попкова. Вскоре он прибыл в Екатеринбург. В арестантском вагоне. Спустя долгое время в Сочи был взят и Коробков.

Это обстоятельство, естественно, приоткрыло завесу таинственности над убийством двух людей, однако всего этого было очень мало для суда.

Тем более, что подследственные вели себя не лучшим образом. До тех пор, пока Коробков находился на воле, Попков охотно давал показания. Но как только Коробков оказался в том же следственном изоляторе, Попкова будто подменили. Он начал менять показания, путать следствие, пытаясь всю ответственность за содеянное взять исключительно на себя.

Следователь понимал: если все это будет продолжаться, то суд не сможет лишь на основе косвенных показаний и противоречивых свидетельств подследственных вынести обвинительный приговор.

Я видел следователя в те дни, когда ему раз за разом суд возвращал материалы уголовного дела на доследование. От него требовали найти бомжа. Но разве (с его-то опытом!) сам не понимал, насколько это важный свидетель? И разве он и его многочисленные помощники не предпринимали отчаянные попытки найти?

Сколько народных рублей было израсходовано на многочисленные и зачастую бесплодные командировки по всей России и странам СНГ! А нервов? А здоровья?

Как бы то ни было, но дело следователь довел-таки до логического конца. И те, кто совершили гнуснейшие преступления — убийство двух человек, вынуждены были выслушать приговор. Им не удалось отвертеться. Они понесли наказание.

Свердловский областной суд признал виновными и Попкова, и Коробкова. Первый приговорен к четырнадцати годам лишения свободы, а второй — к пятнадцати. Оба первые пять лет будут пребывать в тюрьме, остальной срок — в исправительной колонии строгого режима.

Теперь посчитаем: парни вернутся на свободу, когда им будет под сорок — это, конечно, не молодость, но и не старость. Значит, потенциально, убившие когда-то, смогут совершить подобные злодеяния еще не раз. Подобное обстоятельство удручает.

Я за то, чтобы им отмерили пожизненное заключение. Но… Подобная мера уголовного наказания российскими судами применяется крайне редко по причине их исключительной гуманизации.

Сколько ни воруй, а тюрьмы не миновать

Этих парней в Камышлове (в ста километрах восточнее Екатеринбурга) наверняка знали многие. И далеко не с лучшей стороны. Потому что натерпелись от них.

Кто они? Старшему — 27 лет, младшему — 20. У всех очень много общего. Например, каждый из них, несмотря на обилие жизненных сил, не спешил устроиться на работу. И грызть «гранит наук» их тоже не тянуло. У всех — богатое криминальное прошлое. Хотя правосудие Камышлова буквально из кожи вон лезло, чтобы их сурово не карать, то есть дать возможность одуматься, исправиться, взяться за ум, вступить на тропу праведной жизни. Что из этого получилось? Судите сами.

Шалагин Евгений Вадимович (средний по возрасту) уже был судим по статье (вымогательство). Несмотря на максимальный срок (согласно статье) в восемь лет, он получил лишь два года.

Беркутов Андрей Михайлович (старший по возрасту) впервые оказался на скамье подсудимых за хулиганство, исполнение приговора было отсрочено. Но не прошло и года, как отсрочка по приговору была отменена и юношу отправили в места лишения свободы. Вернулся из колонии в Камышлов, на родину любимую свою, а, спустя полтора года, снова на скамье подсудимых, но теперь уже за грабеж, но был приговорен лишь к трем годам лишения свободы.

Ломов Александр Васильевич (младший по возрасту), когда ему стукнуло восемнадцать, был судим за уклонение от службы в армии. Его приговорили к двум годам пиления свободы, но условно, с двухгодичным испытательным сроком. Был освобожден от наказания досрочно, по амнистии. Через несколько месяцев за хулиганство приговорили к двум годам лишения свободы. Наказание не успел отбыть, потому что…

Ни один из трех парней не может жаловаться на суровость правосудия. Однако каждый из потерпевших, проходивших по их многочисленным делам, имеет полное основание говорить о неоправданном гуманизме к правонарушителям. Хотя государство было щедро на милость «к падшим», но, как говорится, не в коня корм.

Итог такой: к большому числу прежних жертв их бурной жизни прибавились другие, причем, немалым числом.

Росли, мужали, совершенствовали свое мастерство от преступления к преступлению: если поначалу они выглядели желторотыми птенцами, а их делишки всего лишь забавами юнцов, то потом, спустя буквально несколько лет, они превратились в профессионалов. Прежние шалунишки стали разбойниками. И доказать их участие в последующих преступлениях было очень даже не просто следователям Камышлова. Да и правосудию, так мне кажется, было на сей раз совсем нелегко.

Считаю все-таки необходимым рассказать, чем же занимались эти парни на сей раз.

27 апреля. Ломов заглянул к О. О. Николаевой. Как бы по-свойски. Потому что его в этой семье знали. Поговорил парень о том, о сем. И, как бы ненароком, узнал от хозяйки, что ее супруга предстоящей ночью дома не будет. И ушел.

А 28 апреля, ночью…

К дому подошли Шалагин и Ломов (были, как говорили очевидцы, еще двое, но их следствие не установило, потому здесь и далее, в других эпизодах о таинственных личностях вести речь не буду}.

Действовали они спокойно, не таясь. Сами понимаете, кому не спится в ночь глухую?

Они первым делом приперли двери соседних подъездов досками: на тот случай, если кому-то из жильцов все-таки захочется на улицу.

К своему огорчению, они неожиданно и совсем некстати обнаружили во дворе в столь поздний час А. Ю. Зонова, одного и жильцов именно того подъезда, где находилась и квартира Николаевой.

Шалагин наглядно продемонстрировал, что с Зоновым может случиться, если тот подобру-поздорову не уберется тотчас же к себе домой.

Теперь представьте: глухая ночь, люди в тканевых масках на лицах, плюс в руках у одного обрез, изготовленный из охотничьего ружья Так что Зонов благоразумно не стал спорить и отправился восвояси.

Но… Он оказался не лыком шит. Хоть и напуган был до смерти, удумал-таки предпринять некоторые меры предосторожности: он зашел в подъезд и за собой закрыл дверь. И не просто закрыл, а, взяв попавшую под руки крепкую палку, приспособил в качестве запора-задвижки.

Неподозревающие ничего ночные пришельцы, попытались открыть дверь — не получилось. Стали барабанить, требуя открыть. В ответ — ни звука. Попытались взломать — дверь не поддалась.

А что же Зонов? Он вместе другими жильцами первого этажа, поднялся на второй этаж, из окна одной из квартир стал наблюдать за происходящим на улице.

Невозможность открыть дверь подъезда не остановила нападавших. Они взломали окно квартиры О. Ю. Николаевой, забрались внутрь и вытащили оттуда ковер, палас, хрусталь, сапоги, туфли, шапку, куртку.

Этого им показалось мало. Долго не раздумывая, они взломали окно другой квартиры (это оказалась квартира матери О. Ю. Николаевой), забрались туда и вынесли норковый воротник, оторвав его от женского пальто, две колонки от проигрывателя и… даже — набор расчесок.

Кстати. Свое участие по этому эпизоду, как — и по всем другим, Шалагии отрицал категорически. Ломов же, наоборот, свою вину полностью признал.

Беркутов, Ломов, экипировавшись прежним образом, напали на квартиру И. А. Паршиной. Даже трудно себе представить, что пережила той глухой ночью хозяйка квартиры и ее малолетние дети.

Ломов через форточку на кухне (замечу, что события происходили в четвертом часу ночи) проник в квартиру, затем открыл входную дверь и впустил своих подельников.

От стука открываемой двери проснулась хозяйка. Нападавшие ее накрыли с головой одеялом, а Шалагин (обрезом владел, как доказало судебное следствие, всегда он), ткнув в живот стволом, потребовал сказать, где лежат деньги.

Что оставалось делать Паршиной? Сказала, конечно. Из шкафа они забрали наличность. Ну и заодно прибрали все, что, по их мнению, представляло ценность: телевизор, обручальное золотое кольцо, электронную детскую игру и… все женские украшения.

С украшениями получился полный конфуз. Они-то думали, что серьги, броши и прочее — настоящие, сделанные из золота и драгоценных металлов.

Через несколько дней после разбойного нападения на квартиру Паршиной группа (в прежнем составе) проникла в частный магазин, располагавшийся в здании местного автовокзала. И унесла благополучно оттуда шубу, пуховик, сапоги, ветровку, сумку, пену для бритья (?!), калькуляторы, спортивный костюм, зимние ботинки, две видеокассеты, столовый набор, баллончики для зажигалок, бритвенные станки, женский пиджак и еще много чего по мелочи.

Пожива неплохая. И все же группа осталась недовольна. Поэтому следующий свой визит решила нанести в другой частный магазин той же фирмы, находящийся на другой улице.

Предполагая, что добычу на этот раз на себе не унести, накануне вечером Шалагин и Беркутов возле железнодорожного вокзала присмотрели одну машину, понятно, частную. С водителем Парфентьевым (он же и владелец) сговорились, что тот нынешней ночью их повозит по городу. Разумеется, за приличное вознаграждение.

Парфентьев согласился, но спросил: куда подъехать. Был назван адрес, который впоследствии оказался местом обитания Шалагина.

В два часа ночи Парфентьев прибыл по указанному адресу Там к нему сели Шалагин, Беркутов, Ломов (опять же с обрезом, опять же все в масках).

Парфентьев привез их туда, куда ему указали. Перед уходом на дело попросили подождать. Но…

Дальше у них началась сплошная невезуха. Им, конечно, удалось проникнуть внутрь магазина, но сторож оказался не робкого десятка и стал, несмотря на численное превосходство в живой силе и вооружении, оказывать активное сопротивление. Бочаров, сторож, когда стали его бить ворвавшиеся разбойники, отмахивался оказавшейся в руках дубинкой, чем, понятно, причинял определенные неудобства грабителям.

Тогда Шалагин применил оружие, то есть обрез. Он выстрелил, но не попал. Однако эффекта достиг: сторож понял, что дальнейшее сопротивление бесполезно, и он сдался на милость победителей. Один из них «милостиво» стал молотить сторожа, а остальные в это время благополучно выносили вещи.

На этот раз они поживились хорошо. Потому что стоимость похищенного была позднее определена в очень солидную сумму.

Возрадовалась группа. Еще бы! Такого богатого «улова» у них, кажется, еще не было.

Но, помимо отчаянного сопротивления сторожа, их, как оказалось, поджидал еще один неприятный сюрприз.

Дело в том, что водитель постоял какое-то время, подождал своих нанимателей, поразмыслил хорошенько и пришел неожиданно к выводу, что он вляпался в весьма нехорошую историю. Поэтому, не включая фар, тихонько смылся. Так что разбойники были несказанно ошарашены, когда обнаружили, что их машины и след простыл. Постояли, покумекали, но ничего лучшего не придумали, как взять часть награбленного и отнести домой. За остальным, так они решили, придут сразу же.

Вот, собственно, и все. О дальнейшем, мне кажется, и говорить не стоит.

Жадность фраеров сгубила — в самом буквальном смысле слова. А уж жадны они были необычайно. Ну, хорошо, понятно, что взяли, скажем, приличную дубленку. А зачем, спрашивается, им понадобились женские шортики или ту же копеечную пенку для бритья?

В Камышлове состоялось событие. Такое не каждый день случается. Депо в том, что в городе заседал Свердловский областной суд, на котором председательствовал известный уже нашим читателям по прежним очеркам А. А. Бадьин.

Суд внимательно, кропотливо изучил материалы уголовного дела по обвинению Шалагина, Беркутова и Ломова в совершении преступлений по целому «букету» статей Уголовного кодекса России и…

Конечно, суд не нашел достаточных оснований, чтобы признать виновными троицу в бандитизме, как этого хотело обвинение, но все же определил по остальным оставшимся статьям УК РФ серьезные наказания.

Шалагин приговорен к десяти годам лишения свободы с отбыванием наказания в исправительной колонии строгого режима, Беркутов — к девяти годам и тоже строгого режима, а вот Ломов к восьми годам, но с отбыванием наказания в колонии общего режима. Естественно, всем троим с конфискацией имущества и возмещением материального и морального ущерба, нанесенного потерпевшим.

Да, материальный ущерб довольно просто оценить в рублях. Но как, какой суммой можно возместить тот моральный урон, тот ужас, который пережили потерпевшие? Особенно Паршина и ее малолетние дети.

Сейчас не бандиты, но разбойники в местах не столь отдаленных тянут лямку. Там им придется и трудиться. Придется почти заново обретать трудовые навыки. Что ж, там, куда они отправились, иного выбора нет. Там цацкаться не будут. Там многие даже начинают проявлять трудовой энтузиазм. Может, от скуки. Может, еще от чего. Но…

Рано или поздно, но они опять вернутся в Камышлов. Если кто-то и тешит себя надеждами, что разбойники «перекуются», то я лично — нет. Для них все же больше подходит русская пословица: горбатого — могила исправит.

Будет просто-таки замечательно, если я окажусь не прав. Подождем. Увидим.

Насильник, который кается

Итак, кто же мой сегодняшний герой? Нормальный мужик. Он родился и вырос в Екатеринбурге. Ему сорок пять лет. Образование среднее. Службу нес в качестве милиционера-конвоира. Служил, если верить характеристикам, хорошо. Имелась семья — жена и дети. Жил, служил, воспитывал детей и, видимо, никто не предвидел, что однажды… Впрочем, лично автор этих строк не верит в случайность: из ничего чего-то не бывает.

Из приговора Кировского районного суда Екатеринбурга:

«Рассмотрев в закрытом судебном заседании уголовное дело по обвинению Вахрушева Владимира Анатольевича в совершении преступления, предусмотренного УК РФ, установил…»

Заглянем для ясности сначала в Уголовный кодекс и почитаем, о чем же идет речь в части 3 соответствующей статьи:

«Изнасилование, совершенное группой лиц, или изнасилование несовершеннолетней —

наказывается лишением свободы на срок от пяти до пятнадцати лет».

Была ночь. И не простая, а новогодняя. Вахрушев в своей квартире принимал гостей, в основном, это были друзья или знакомые его детей. Хозяин, говорят, был радушен необычайно. И вполне выглядело естественно, поскольку этот праздник любим всеми, предполагающий теплоту и сердечность.

Противоестественно (по субъективному мнению журналиста) было в новогоднюю ночь другое — изобилие спиртного на праздничном столе. Родитель, будучи хозяином, обязан был все-таки оградить подростков от столь обильного употребления горячительных напитков. Да и самому ему в данном случае воздержание не помешало бы.

Гуляли подростки и взрослые на широкую ногу, не отказывая себе ни в чем. Веселились от души — как умели и как могли. А умели они очень мало, главным образом лишь пить вино и водку. Вскоре, напившись, начались ссоры, переходящие в драки, чего и следовало ожидать.

А что радушный и столь гостеприимный хозяин? По его же признанию, нагрузился он в ту ночь изрядно. Вахрушев объяснил свои дальнейшие действия примерно так: он пошел в одну из комнат квартиры, где находились некоторые подростки, чтобы вздремнуть. Там (то ли запнулся, то ли от потери сил) упал на кровать, где «по роковому стечению обстоятельств» оказалась лежащей обнаженная Ольга Лахова, несовершеннолетняя его гостья. Когда он попытался встать и сменить место отдыха, в комнату вбежала его дочь и поняла все, что увидела, совсем не так, как было на самом деле.

Дочь, замечу, пожалуй, была единственным трезвым человеком из всех, праздновавших Новый год, по причине наличия у нее маленького ребенка, к которому она часто отлучалась и не могла видеть все, чем занимались гости.

Из приговора Кировского районного суда:

«Затем она (дочь хозяина квартиры) услышала смех в маленькой комнате, ворвалась туда и увидела своего отца, который стоял со спущенными брюками… с Лаховой О. Она (то есть дочь) закричала на него, и он прекратил свои действия».

М-да, интересная получается ситуация.

Конечно, Вахрушев мог случайно зайти в комнату, где находилась потерпевшая, случайно запнуться и упасть на голенькую девочку, лежащую в это время на кровати, но как мог столь же случайно совершить все остальное — непонятно.

Суд на то и существует, чтобы, опираясь, понятно, на материалы предварительного следствия, провести судебное разбирательство так, чтобы ответить на все вопросы. Если же не находит ответа на вопрос, то в этом случае эпизод просто исключается из обвинения. Так и случилось: следователь посчитал, что Вахрушев насиловал потерпевшую не только в извращенной форме, но и естественным путем, а суд не согласился, посчитав аргументы не слишком убедительными. Как известно, всякое сомнение суд всегда трактует в пользу обвиняемого. Это естественно и законно.

3амечу: обвиняемый так увлекся получением сексуальных удовольствий, что позабыл, что за ним наблюдают находившиеся в этой же комнате почти все подростки, надо думать, что и его младшие дети.

Из приговора Кировского районного суда:

«Аналогичные показания в части того, что Жуков нанес несколько ударов Лаховой в ходе ссоры, а также то, что когда они вошли в маленькую комнату, то Вахрушев со спущенными до колен брюками совершал половой акт в извращенной форме с Лаховой, а Полева (это еще одна любопытная свидетельница), угрожая словесно Лаховой, требовала от нее совершать определенные действия, и даже держала ее за голову, дали суду показания и свидетели…»

Далее названы фамилии очевидцев происходившего.

Вахрушев вину свою не признал в начале судебного следствия. Хотя у суда были не только показания многочисленных свидетелей, но и результаты осмотра места преступления, где были найдены трусики и блузка потерпевшей.

Из приговора Кировского районного суда:

«Таким образом, с учетом собранных судом доказательств, в их совокупности, суд считает, что вина Вахрушева в совершении им полового сношения с несовершеннолетней, в группе лиц, с применением угроз и с использованием беспомощного состояния потерпевшей, нашла свое полное подтверждение в судебном заседании, и действия Вахрушева правильно квалифицированы предварительным следствием…»

Не забудем, правда, что все это произошло в результате злоупотребления спиртным подростками. Возможно, новогодняя ночь и в самом деле могла бы стать веселой и радостной, если бы стол праздничный не ломился от бутылок. А пьянка редко когда заканчивается хорошо.

Да, суд учел, что Вахрушев ранее не судим, характеризуется положительно, раскаялся в случившемся. Однако автор этих строк мало верит в это раскаяние. Слишком быстро снизошло на него прозрение. Ведь отец семейства не признавал себя виновным в ходе предварительного следствия, заявив, что первоначально дал признательные показания под давлением милиции (не ясно, что он имел в виду под словом «давление»); не признал свою вину он и в самом начале судебного процесса. И вдруг перед вынесением приговора, когда стало ясно, что дальнейшее отрицание не имеет смысла, начал каяться.

Конечно, покаяться в грехе никогда не поздно, но все же…

Из приговора Кировского районного суда:

«Вахрушева Владимира Анатольевича признать виновным… и назначить ему наказание в виде пяти лет лишения свободы с отбыванием наказания в исправительной колонии общего режима».

Вообще-то, потерпевшей следует считать не одну лишь Лахову, а всех, кто стал свидетелем мерзостей. Они не только очевидцы грязного действа сорокапятилетнего дяди, захотевшего необычных удовольствий и острых ощущений, но и вынуждены были много раз являться к следователю и раз за разом во всех подробностях описывать все происходившее в новогоднюю ночь. Все это не укрепляет нравственность.

Впрочем, это уже не юридическая сторона дела, а чисто нравственная. Хотя как сказать. Потому что история, рассказанная сегодня, неожиданно обрела новое «дыхание». Но это уже другое уголовное дело и о нем расскажу как-нибудь в другой раз.

Сидит за решеткой судья молодой

Свердловский областной суд…

Судьи занимают свои места. Председательствующий не успевает произнести первую фразу, как из-за решетки, где находится подсудимый, звучит:

— Заявляю протест! Я не доверяю вам! Заявляю ходатайство!

Председательствующий пытается не обращать внимания на истерику и пробует все-таки начать судебное заседание, а для этого…

— Подсудимый, назовите ваши фамилию, имя, отчество.

В ответ — примерно те же самые выкрики. Председательствующий остается, кажется, невозмутим.

— Вы можете ответить и назвать свою фамилию?

И вновь…

— Заявляю ходатайство!

Тот, кто сейчас за решеткой, отлично знает, что в суде не подобает себя вести подобным образом; он также знает, что на данном этапе он не вправе заявлять какие-либо ходатайства. Однако шумит. Зачем? Он так воздействует на психику судей.

— Подсудимый, за некорректное поведение объявляю замечание. Разъясняю: протесты, ходатайства, в соответствии с Уголовно-процессуальным кодексом, рассматриваются после начала судебного заседания.

Не помогло. Выкрики продолжаются. С большим трудом все-таки начинается заседание суда…

Не первый раз пишу о подобного рода преступлениях. Иногда (не скрываю этого) подсудимые вызывают во мне сочувствие. Иногда появляется полное отвращение, поскольку из подсудимого так и прет наглость, направленная на то, чтобы помотать нервы судьям, рассчитывают на эмоциональный срыв, что и даст в дальнейшем основание для принесения жалобы на вполне законный и обоснованный приговор.

Вот и на этот раз…

Для начала познакомлю с героем судебного очерка.

Владимир Васильевич Ненашев — судья Артемовского городского суда. «Судьей» его назвал не напрасно: он сам на протяжении судебного процесса на этом настаивал. Хотя от должности был освобожден задолго до ареста.

Ему тридцать пять — мужчина, как говорится, в самом расцвете сил. Окончил юридический институт. Женат был. Теперь разведен. Оставил на стороне двоих детей. Работал в городе Касли Челябинской области судьей. Потом перебрался к нам, в область, конкретнее — в город Артемовский (в шестидесяти километрах северо-восточнее Екатеринбурга), где активно включился в отправление правосудия. Привез с собой подружку. Будто в Артемовском своих женщин мало. Впрочем, это дело его вкуса.

Встретили его на Среднем Урале, можно так сказать, с распростертыми руками: потому что глава администрации города сразу же выделил очень большие деньги, чтобы приобрести судье трехкомнатную благоустроенную квартиру. Телефон установили. Зарплату приличную определили. Работой загрузили: дел-то уголовных и гражданских — о-го-го!

Заметили: новый судья удивительно работоспособный и рассматривает многие дела без всяких проволочек. Будто орешки щелкает. Проявляя инициативу, сам шел в канцелярию и забирал кипу документов по вновь поступившим делам

Строг был к тем, кто не слишком «добросовестно» готовил материалы уголовных дел. Однажды сурово отчитал следователя горотдела внутренних дел, женщину старше его по возрасту, не пригласив при этом ее даже присесть.

Решил, видимо, раз и навсегда покончить с расхлябанностью в Артемовском. Нарадоваться не могли на новенького. От удовольствия руки потирали — повезло, мол, страшно! Конечно: хорошие люди на улице не валяются.

Это все заметили. Но, что странно, не обратили внимание на другое, хотя город не ахти какой большой и вновь прибывший был на виду у всех. Да он и не таился, жил открыто.

Не заметили: новый судья умолчал, что с законной женой разведен, а потому даже его коллеги полагали, что прибыл он к ним не с подружкой, а с супругой. Глядя на гуляющую пару, горожане даже чуть-чуть завидовали их счастью. Нет ничего дурного в том, что мужчина полюбил другую женщину, если даже он и судья. Плохо (еще раз повторю), что умолчал. Странновато должны были бы выглядеть его многочисленные знакомства: в глаза бросалась неразборчивость и не Бог весть какая щепетильность. Допустим, частые появления — днем и ночью — в одном из гаражей города, участие там в пирушках с рабочим людом, а потом ночные поездки по городу в нетрезвом состоянии. Дружи ты хоть с самим чертом, однако же не к лицу юристу пренебрегать некими правовыми нормами, если даже не страшат тебя стражи правил дорожного движения.

Этот портрет моего героя не претендует на полную объективность, но кое-какие представления дает.

…Я сижу в зале судебных заседаний областного суда. Председательствующий, достойно отразив нападки подсудимого, начинает-таки судебный процесс.

— Рассматривается уголовное дело по обвинению Ненашева Владимира Васильевича в совершении преступления, предусмотренного статьей 173 часть 3 Уголовного кодекса…

Зачитывается прокурором обвинительное заключение. Оно длинное, изобилует многочисленными свидетельскими показаниями, добытыми в ходе предварительного следствия. А следствие, как я понял, шло трудно и потому долго.

Обвинить судью нынче не так просто, а точнее — почти невозможно. Достаточно сказать, что ход делу был дан лишь после того, как была получена санкция заместителя генерального прокурора России — вот на каком уровне решался вопрос о привлечении к уголовной ответственности все-таки вполне обычного и рядового судьи.

В первых числах января областной суд уже пытался рассмотреть это дело, но потом пришлось отправить в Москву. Зачем? Полагали, что Верховному Суду России как-то сподручнее будет или, на худой конец, передадут дело для рассмотрения в какой-то иной областной суд. Но…

Изучив материалы дела, Верховный Суд России посчитал необходимым и возможным рассмотреть данное дело в Свердловском областном суде. Материалы вернулись назад.

И вот теперь, спустя несколько месяцев, материалы уголовного дела вновь лежат перед судьей.

Прежде всего, для непосвященного читателя скажу, что статья 173 ч. З УК РФ (получение взятки должностным лицом, сопряженное с вымогательством) предусматривает срок наказания от восьми до пятнадцати лет лишения свободы.

Так что сами понимаете…

Суть истории в следующем.

Некий Ахметов привлекался к уголовной ответственности по статье 193 УК РФ (нанесение менее тяжких телесных повреждений должностному лицу). Приговор, подписанный Ненашевым, оказался более чем гуманен — штраф в сумме минимального размера оплаты труда. Потом оказалось, что гуманизм судьи вовсе не бескорыстен — было вознаграждение от осужденного.

Никогда бы этот эпизод не стал объектом внимания прокуратуры, если бы не другой случай, когда Ненашев, кажется, потерял над собой контроль и запросил больше, чем мог дать «клиент». Жадность фраера сгубила.

Некий Додин управлял транспортным средством и совершил наезд на старушку, которая с легким расстройством здоровья угодила в больницу. Замечу: пострадавшая не имела серьезных претензий к Додину, так как тот возместил ей материальный урон, навещал в больнице. Тем не менее было возбуждено уголовное дело по статье 211 УК РФ, предусматривающей уголовную ответственность, связанную и с лишением свободы.

Дело это, по странному стечению обстоятельств, опять-таки оказалось в руках Ненашева. Судья стал вести с Додиным долгие разговоры, объясняя последнему, что его судьба — в руках Фемиды: либо — минимальный штраф, либо — срок.

Додин был напуган. И, придя к себе на работу, поделился бедой с коллегами. Ненашева здесь знали хорошо, а потому ситуацию обсуждали горячо и коллегиально. Им стало известно, что судья (их собутыльник) требует огромные деньги. У Додина таких денег не было. Предлагали даже скинуться, кто сколько сможет, и отдать.

Словом, Додин согласился с условиями Ненашева, поэтому последний еще до рассмотрения дела вернул водительское удостоверение. А потом был снова гуманный приговор — чисто символический штраф.

Прошло несколько дней. Додин с деньгами не появлялся. Тогда судья начал его поиски. Заходил несколько раз в гараж, просил, чтобы Додин срочно зашел к нему. Он, мол, в отпуск уходит и ему деньги крайне нужны.

В конце концов, Додин у судьи в кабинете появился. Но принес не все деньги, а лишь половину. Ненашев с великим неудовольствием принял деньги и тут же положил в свой сейф. В эту самую минуту в кабинете появились работники прокуратуры. Оказалось, что каждый момент передачи взятки фиксировался. Деньги же, переданные Ненашеву, оказались мечеными.

Однако судья вину свою не признал: ни тогда, когда из его сейфа изымали меченые деньги; ни тогда, когда сидел уже на скамье подсудимых. Он твердил одно: деньги просил у Додина в долг, обещая после отпуска вернуть.

Тут сразу в памяти всплывает «Ревизор», где Хлестаков говорит: «Вот со мной престранный случай: в дороге совсем издержался. Не можете ли вы мне дать триста рублей взаймы?»

Точь-в-точь по Гоголю, не правда ли? Смешно и грустно было смотреть на сидящего за решеткой судью.

Смешно, поскольку он построил свою защиту в расчете на идиотизм следователей и судей. Ему, конечно, лучше знать тех, с кем он бок о бок работал несколько лет. Но все же… Далеко не все такие. В чем и убедился на своем опыте.

Грустно, поскольку в игру краплеными картами втянул других людей, иногда не имеющих к этому делу никакого отношения, посеяв в их душах ядовитые семена того, что имеется возможность уйти от ответственности, если лгать в суде самым бессовестным образом. Хотя ведь каждый, дающий свидетельские показания в суде предупреждается об уголовной ответственности. Неймется.

И в деле Ненашева также. Хотя сам Владимир Васильевич был под стражей и проводил досуг в следственном изоляторе, однако на свободе кто-то активно работал со свидетелями, обрабатывая их. Некоторых удалось убедить говорить неправду на суде ради спасения взяточника. Этот «кто-то» отлично знал: для признания виновным судьи одних аудиозаписей, которые были сделаны, явно недостаточно и потому свидетель тут — ключевая фигура. Затея не удалась. Но это уже не благодаря, а вопреки позиции свидетелей.

Свердловский областной суд сумел отделить ложь от правды.

Приведу лишь некоторые фрагменты показаний свидетелей.

Григорий Дронов, заместитель директора комбината коммунальных предприятий.

— О том, что судья Ненашев просит у Додина денег, я узнал, когда пришел в гараж.

Председательствующий:

— Вы знали подсудимого?

— Да. Мы часто встречались в гараже.

Председательствующий:

— Зачем вы приходили?

— Машину посмотреть. Покурить. Поговорить.

Председательствующий:

— Постарайтесь вспомнить: разговор о деньгах шел до или после суда над Додиным?

— После суда.

Председательствующий:

— Уточните, о каких деньгах шла речь?

— Просто: Ненашев просит денег.

Председательствующий:

— За что деньги?

— Просто так… в долг.

Председательствующий:

— Тогда обратимся к материалам уголовного дела, — он называет том, лист дела, зачитывает собственноручные показания, данные на предварительном следствии.

Приведу лишь две фразы.

Первая: «У Додина не было таких денег, поэтому я даже предложил: давайте сбросимся и отдадим судье».

Вторая: «После суда я даже настаивал, чтобы Додин денег не давал вообще».

Председательствующий:

— Свидетель, это ваши показания?

— Да.

— Вы их подтверждаете?

— Да.

— Но никакой речи о том, что Додин дает деньги в долг не было. Ваши показания сегодня противоречат показаниям, данным ранее.

— А я не вижу расхождений.

Додин не увидел разницы. Глупо, если он рассчитывал ввести в заблуждение опытнейших юристов, сидевших в судейских креслах.

Куда более странно звучали свидетельские показания Владимира Малькова, водителя узла связи. Выслушав его, председательствующий вновь вынужден был обратиться к материалам предварительного следствия. Зачитав фрагменты, спрашивает:

— Это ваши показания?

— Мои.

— Но в них нет ни слова о том, что Ненашев просит у Додина денег в долг.

Мальков начинает мямлить нечто невразумительное. Судья не отступает. В конце концов звучит:

— Я советовал Ненашеву не брать у Додина деньги.

— Почему?

— Он скряга.

— Хорошо, — председательствующий находит нужный лист дела. — Здесь идет речь о том, что вы брали у Додина деньги в долг. Скажите, свидетель, какую сумму вы тогда одолжили? — Тот называет. Председательствующий замечает. — Сумма очень крупная. Вы отдали долг?

Мальков снова мнется. Ему не хочется отвечать. Председательствующий настаивает. Свидетель с трудом выдавливает из себя:

— Не… не совсем.

— Уточните, вы отдали или нет долг Додину?

— Нет.

Председательствующий:

— Несколько лет назад вы одолжили у Додина большую сумму и не отдаете? Почему?

— Отношения наши не сложились.

Председательствующий уточняет:

— Причем тут «отношения»? Не он вам должен, а вы ему. Почему не отдаете долг?

— Я не хочу его видеть.

— Объясните, почему?

— Он заварил кашу. И невинный человек сидит за решеткой.

Наконец-то! Мальков сказал то, что думал.

Председательствующий продолжает.

— Вы были судимы?

— Да.

— За что судили?

— Двести восьмая статья.

Читателям объясню: статья 208 УК РФ — это приобретение или сбыт имущества, приобретенного преступным путем.

Видя, что свидетель окончательно запутался и несет околесицу, на помощь приходит подсудимый.

Из-за решетки Ненашев спрашивает друга:

— Расскажи суду, в каких условиях ты вынужден был давать показания на предварительном следствии.

— Не понял: чего-чего? — переспрашивает Мальков, не врубившись.

Друг помогает.

— Ну-ну… насчет чайника.

Дошло-таки до Малькова, чего от него хочет Ненашев.

— А, да… Следователь давил на меня.

Председательствующий:

— Каким образом? Он угрожал?

— Следователь чуть не бросил в меня чайник с водой.

— Почему вы так решили?

— Он вдруг взял в руки чайник, встал и…

— И что же?

— То ли чая хотел налить в стакан, то ли бросить в меня.

Похохотать бы над этой человеческой комедией. Однако события-то происходят нешуточные. И не на сцене театра, а в зале заседаний областного суда, где никак нельзя ошибиться.

Свидетели же (это уже мое личное мнение) делали все, чтобы суд ошибся и вынес оправдательный приговор.

Зачем? Им что, больше по душе, когда в Артемовском вершит правосудие взяточник?

Не устаю повторять: нет права у свидетеля на ложь. Нет и нужды ни в выгораживании кого-либо, ни в потоплении. Как то, так и другое бесчеловечно. Пришел в суд — говори правду, только правду и ничего, кроме правды.

Кто-кто, а жители Артемовского, постоянно общавшиеся с Ненашевым в неформальной обстановке, отлично понимали, что быть судьей ему нельзя, морального права не имеет, если бы даже он и не занимался вымогательством. Кроме того, Ненашев, как установил суд, не зря покинул Касли и переехал в Артемовский.

Цитирую обвинительное заключение:

«Работая в городе Касли Челябинской области, неоднократно задерживался милицией в нетрезвом состоянии».

Вернемся в зал судебных заседаний. Председательствующий спрашивает свидетеля Алевтину Мальгину (председатель Артемовского городского суда, то есть, своего рода, начальница подсудимого):

— Вы интересовались работой подсудимого в Каслях?

— Поскольку это была кандидатура управления юстиции, то у меня и мысли не появилось позвонить в Касли.

Мальгину, председателя Артемовского городского суда, понять можно: начальство есть начальство. Однако ни с какого боку невозможно понять и объяснить позицию управления юстиции Свердловской области: какая такая уж надобность была тащить от соседей их «дерьмо»? Не знали? Тогда, простите, за что деньги получают, зачем взяли на себя столь ответственную функцию, как подбор кандидатур на должность судей? Тем более сейчас, когда назначить судью, оказывается, проще простого, а вот исправить ошибку, убрать его — почти невозможно.

Заслуга в том, что произошло в Артемовском, управления юстиции велика, но не вознаграждена по достоинству. Более того, весь позор, связанный с делом Ненашева, обратился на Артемовский суд, а управление юстиции как бы в стороне, в тени.

Не одну неделю и даже не один месяц длился этот судебный процесс. Сейчас он завершен. Вынесен приговор. Ненашев признан виновным в вымогательстве взяток и осужден к пяти годам лишения свободы с отбыванием наказания в колонии общего режима.

Приговор не столь суров, как предполагалось, однако достаточный, чтобы у Ненашева было время на размышления. Беря во внимание просто-таки наглое (другого определения трудно подобрать) поведение в зале суда, не верю, что выводы для себя сделает правильные.

Свердловский областной суд также возбудил уголовное дело в отношении одного из свидетелей, дававших заведомо ложные показания.

Что ж, другим наука.

Интим: спрос и предложение

Пролог

На столбах и на рекламных щитах Екатеринбурга то и дело можно встретить объявления, главное достоинство которых — невероятная лаконичность (всего-то семь крупно отпечатанных цифр), но именно они-то и становятся объектами самого пристального внимания особей мужского пола. Почему? Что в тех рекламных плакатах особенного? Очевидно, есть нечто, коли равнодушный взгляд мужчины, завидев, сразу светлеет. С подобной «несанкционированной» рекламой иногда пробуют бороться. Например, активистки женских движений, коих почему-то такие объявления сильно оскорбляют. Например, особенно рьяные православные христианки, помолившись в церкви и испросив благословения у батюшки, идут на улицы и сдирают плакаты. Сдирают с остервенением.

Дались им эти плакаты! Допустим, на плакате всего лишь одно-единственное слово (но крупно) — СТИЛЬ и также крупно номер телефона. А сбоку, демонстрируя грациозность, — очаровательный женский силуэт. Ну, и что?

К тому же энергичность активисток не приносит никаких результатов. Потому что уже через час или два вместо одного содранного появляется два объявления: ИМПЕРИЯ ЧУВСТВ или БЛЮЗ.

Выходит, другие активисты, настойчиво распространяющие лаконичность и грациозность, не менее настойчивы и энергичны в своих действия.

Так как же быть, а? Такие мощные силы задействованы со всех сторон, однако всякое противодействие ведет лишь к двойному действию. Боюсь, все это будет продолжаться бесконечно долго. Будет продолжаться до тех пор, пока российский законодатель не решится на подвиг и не скажет свое веское слово.

Ну, а пока этого не случилось, я спешу со своим словом, то есть предлагаю читателям две миленькие криминальные истории.

1. «Маркиза», приоткрой личико, а?

Зал судебных заседаний. На этот раз дело рассматривает Октябрьский районный суд Екатеринбурга.

Еще до начала заседания суда, сидя в коридоре, я пытался определить на взгляд, кто же на этот раз будет подсудимым. Никто из тех, кто окружал меня, никак не подходил под категории нарушителя закона. Все казались вполне добропорядочными гражданами России. И тем не менее…

Когда же вошли в зал судебных заседаний, то уже не составляло труда распознать, кто есть кто. Потому что, кроме автора этих строк, там оказались трое: двое подсудимых (из числа как раз тех самых добропорядочных) и один адвокат. А больше — никого.

Пока судья решает обязательные процедурные вопросы, а сторона обвинения зачитывает обвинительное заключение, я познакомлю читателей с теми, кого сегодня судят.

Первый подсудимый — Андрей Бухтин. Ему всего двадцать три года — высокий и стройный молодой человек. Совсем еще недавно он числился студентом инженерно-педагогического института, а затем из-за, как он потом выразится, неважной успеваемости, был отчислен и устроился работать газоэлектросварщиком в одно из товариществ с ограниченной ответственностью.

Вторая подсудимая — Мария Бородина. Ей — пятьдесят. Образование средне специальное. Социальное положение — домохозяйка. Хотя дети взрослые и в уходе давно не нуждаются. Говорит, что не может найти подходящую работу. Можно поверить. Потому что в ее возрасте найти «подходящую», то есть непыльную и высоко оплачиваемую работу не так-то просто. Не замужем, если судить по формальным признакам, однако муж все-таки, как выяснилось, имеется. Неформальных мужей у нас почему-то именуют сожителями.

…Процедурная часть судебного заседания прошла, как говорится, без сучка и задоринки: никто и никого не провоцировал, никто и никаких непредвиденных ходатайств не заявлял.

И председательствующий просит подсудимых дать показания.

Встает Бухтин.

Вопрос: «Признаете ли вину?»

Ответ: «Признаю полностью».

Такой ответ меня умиляет, потому что его слышать в зале суда не часто приходится.

Вопрос: «Как вышли на фирму?»

Ответ: «Я увидел объявление о том, что приглашаются для работы юноши и девушки. Я позвонил по указанному телефону. Мне назначили встречу. Встретился я с молодым человеком, который назвался Димой. Он объяснил, что я должен делать».

Этот самый «Дима» так и останется для суда личностью загадочной. Отчего же? Ну, сию риторику надобно адресовать прославленным российским сыскарям и дознавателям.

Вопрос: «В чем же заключались ваши обязанности?»

Ответ: «Я был охранником».

Вопрос: «Кого вы должны были охранять?»

Ответ: «Девушек».

Вопрос: «Каких таких девушек?»

Ответ: «Тех девушек, которые оказывали сексуальные услуги».

Вопрос: «Расскажите подробнее, в чем, практически, заключались ваши обязанности?»

Ответ: «Я обычно дежурил в машине. К ней подходили девушки, садились, и я их вез по известному мне адресу, откуда поступил заказ на девушек. Я поднимался в квартиру, объяснял заказчику условия, размер оплаты за час; определял, нет ли чего-нибудь подозрительного, несоответствующего заказу. Получал деньги. И уходил. Потом, по истечении оплаченного времени, приезжал и забирал девушек».

Вопрос: «Каков размер платы был установлен?»

Ответ: «Тысячу рублей в час за каждую девушку и плюс за доставку».

Вопрос: «Расскажите, при каких обстоятельствах вас задержали?»

Ответ: «Это было в апреле. Вечером, как обычно, повез по заказу двух девушек. Привез. Убедился, что все в порядке. Взял деньги и вышел. Когда спускался по лестнице подъезда — меня взяли. Впоследствии узнал, что на этот раз в качестве заказчиков девушек выступали сотрудники Октябрьского райотдела милиции».

Вопрос: «Что подвигло вас на все это?»

Ответ: «Студентом был. Помощи ждать было неоткуда. Эта работа меня устраивала».

Вопрос: «Чем же?»

Ответ: «Во-первых, тем, что работать нужно было только по вечерам и через день»; во-вторых, заработок неплохой».

Далее стала давать показания Бородина. Ее, естественно, судья тоже попросил рассказать, как ее судьба соединилась с судьбой «Маркизы».

— Прочитала в газете объявление, что требуется диспетчер у телефона. Позвонила по указанному в объявлении телефону. Подъехала ко мне невысокая, такая симпатичная девушка. Я спросила, в чем будет содержаться моя работа? Она ответила: по вечерам я буду принимать заказы от позвонивших, записывать и передавать в офис, либо оттуда сами позвонят. Я сначала отказалась, потом согласилась. Позвонившему клиенту я должна была рассказать об условиях выполнения заказа, его стоимости. Стоимость, сказали мне, составляет тысяча триста, включая доставку. Моя зарплата зависела от числа заказов: десять процентов от суммы принятого и обслуженного заказа.

В показаниях Бородиной для меня было много неясного. Например, она всячески пыталась убедить суд, что она не ведала, с кем имеет дело.

Кто такая та самая «симпатичная девушка»? Бородина, якобы, не знает ни имени ее, ни фамилии. Загадочным персонажем так и осталась.

— Когда, — рассказывает далее Бородина, — мужчины стали звонить, то я удивилась, что это еще за фирма такая?

Трудно поверить в искренность. Потому что предварительное следствие доказало, что диспетчер должна была не только принять заказ, но и выяснить, какие пожелания у мужчин имеются в отношении обслуживающего персонала, исходя из вкусов и привязанностей. А тут и без названия фирмы легко догадаться, в чем суть дела.

Она на суде сказала:

— Я сначала не знала, но потом поняла, что девушек возят для интимных сношений.

Итак, пусть поздно, но все же до нее дошло, что ее деятельность, мягко говоря, весьма специфична. Что она предприняла? Ничего. Как работала, так и продолжала работать. И только милиция приостановила активную деятельность «диспетчера».

Во время перерыва, до вынесения приговора, я разговаривал с подсудимой Бородиной. Она уверяла меня, что если бы она знала, что ее деятельность противозаконна, она бы ни за что не согласилась, ни за какие деньги. Готов поверить. Но незнание закона не освобождает гражданина от ответственности. Если даже эта ответственность чисто символическая.

Мне бы не хотелось, чтобы и Бухтин, и Бородина, признанные судом виновными в совершении преступления, предавались самообольщению, будто отделались лишь легким испугом. Условная мера наказания — это все равно наказание, и судимость-то остается. И в будущем, если нынешние условно осужденные будут столь же легкомысленны в своих поступках, то они легко могут угодить вновь на скамью подсудимых. И тогда им зачтется эта самая судимость, причем, зачтется в смысле отягчающего вину обстоятельства, но не смягчающего.

В этом уголовном деле, как всегда, осталось очень много белых пятен. Суд не мог и не обязан был отвечать на вопросы, на которые нет ответов в обвинительном заключении. Суд исследовал лишь степень вины тех подсудимых, о которых шла речь в предъявленном обвинительном заключении.

Материалы этого уголовного дела вновь со всей остротой ставят вопрос компетенции, профессионализма следственных работников органов внутренних дел в целом, и в частности, Октябрьского района.

Милиция заслуживает, конечно, похвалы, что пытается остановить деятельность подпольных коммерческих фирм типа «Маркизы». Но, сказав «а», полагается идти дальше и говорить «б»; повязав охранника и диспетчера фирмы, стоило взять и других, то есть организаторов. В этом деле именно организаторы остались в стороне, будто бы их следствию не удалось установить.

Получается, как всегда в России: со «стрелочниками» разобрались и даже решительно, а как дело дошло до настоящих и ключевых фигур фирмы — ушли в кусты. В материалах дела все время фигурируют какие-то мифические «Димы», «Марины» и другие не установленные следствием личности.

Не соображают, что ли, в милиции, что этим самым (хотят они этого или нет) бросают тень, создают предпосылки для домыслов? Я не сторонник распространения слухов, но как быть, если я, находясь в суде, во время одного из перерывов слышу своими собственными ушами весьма многозначительную фразу той же Бородиной: «Тех, кто при деньгах и смог откупиться во время следствия, здесь нет. А те, кто не имел ни шиша, — стали подсудимыми».

Согласись, читатель, что это слишком близко к истине. У меня нет документального подтверждения, поэтому ничего не утверждаю, но, простите, как понимать следующее: милиция знала, где находится офис фирмы (по ул. Малышева в Екатеринбурге); знала приметы тех, с кем встречались и Бухтин, и Бородина, но, в таком, случае, где тут «жуткие» трудности установить всё остальное?

Почему не нашли ключевые фигуры фирмы? Не знаю я, но знает, наверняка, милиция!

Не захотели добраться до того места, откуда «ноги» растут у подобного рода преступлений? Воля ваша: не хотите — и не надо имитировать кипучую деятельность.

Борьба же со «стрелочниками» — пустая и совершенно бесполезная. И даже, в каком-то смысле вредная затея.

2. Эта бесстыжая «Лолита»

В тот памятный вечер все происходило, как обычно. Ничто не предвещало неприятностей. Фирма работала. Фирма принимала заказы, оказывала услуги, брала плату. И все были довольны.

Но вот примерно в десять вечера раздался очередной звонок. Взяла трубку Елена Жлобова, диспетчер фирмы. В трубке звучал бархатистый мужской голос. Мужчина сделал заказ на двух девочек — приятных во всех отношениях. Жлобова проинформировала о стоимости девочки на час. На том конце провода были согласны с условиями.

Вскоре водитель Александр Цветов повез девочек по указанному в заказе адресу. В машине также находилась временно исполняющая обязанности охранницы Юлия Малышева.

Прибыв на улицу Минометчиков в Екатеринбурге, Юленька поднялась в квартиру, встретилась с заказчиками, убедилась, что ничего тревожного не имеется.

Получив плату, она спустилась вниз, к машине, где ее ожидали девочки. Малышева провела девочек в квартиру, сдала их на руки мужчинам. И уехала.

Вскоре диспетчеру еще раз позвонили и сказали, что у них еще один мужчина появился, поэтому срочно надо доставить на Минометчиков еще одну девочку.

Клиент в условиях рыночных отношений, как известно, всегда прав и его желание — закон для любой фирмы. Поэтому та же самая Малышева повезла по известному уже ей адресу третью девочку.

Далее (совсем некстати) начались неприятности. Заказчики на этот раз оказались совсем и не заказчиками, а сотрудниками милиции Железнодорожного отдела внутренних дел.

Милиционеры, после повторного прибытия Юленьки Малышевой, пригласили всех для дальнейшего (уже не интимного, а делового) общения проследовать в служебные кабинеты.

Растерянность была неописуемая: девочки готовили себя к одному, а произошло совсем другое. Однако деваться было некуда.

Майор юстиции В. Семенов возбудил уголовное дело по соответствующей статье. А она в ныне действующем Уголовном кодексе звучит так:

«Организация или содержание притонов для занятия проституцией, — наказывается штрафом в размере от семисот до одной тысячи минимальных размеров оплаты труда или в размере заработной платы или иного дохода осужденного за период от семи месяцев до одного года либо лишением свободы на срок до пяти лет».

Тут надо пояснить читателю: по этой статье наказание может последовать не за занятие проституцией, хотя она и не разрешена официально, а за сводничество, то есть за организацию притонов. Поэтому уголовное дело было возбуждено в отношении только четырех человек: против Ольги Хорошавиной, признавшей себя руководительницей фирмы; против Юлии Малышевой, которая во время задержания исполняла обязанности сутенера, а в обычное время была девочкой для удовольствий; против Александра Цветова, водителя транспортного средства, доставлявшего по адресам девочек; против Елены Жлобовой, принимавшей заказы на девочек, разъяснявшей клиентам правила и порядки, передававшей затем принятые заказы по назначению.

Затем началась рутинная деятельность правоохранительных органов — многочисленные допросы.

Давайте познакомимся с некоторыми показаниями, содержащимися в этом уголовном деле.

Будущий педагог, а пока студентка второго курса педагогического института двадцатилетняя Юленька Малышева:

«Я занимаюсь проституцией примерно полгода. Работаю в фирме „Блюз“. В свободное от оказания интимных услуг время работаю еще и сутенером».

Тридцатипятилетний Александр Цветов (он сначала от испуга назвался именем своего брата):

«Меня остановили девушки, попросили подвести. Потом предложили за плату их повозить по городу. Около десяти часов вечера повез их на Сортировку (так народ называет один из жилых микрорайонов Железнодорожного района Екатеринбурга), где меня и задержали».

Диспетчер Елена Жлобова:

«За час работы получала десять процентов от суммы, вырученной проституткой. Мне поступал только звонок. Я должна была выяснить, сколько требуется девочек, каких (блондинок или брюнеток, помоложе или постарше), на сколько по времени и куда доставить девочек. Получив все сведения, звонила в фирму или они сами звонили и интересовались, нет ли заказчика».

Свидетельница Светлана Лебедкина:

«Кто директор фирмы? Я слышала, что какой-то парень. Я его ни разу не видела, и как звать — не знаю».

Она же:

«Раньше я работала в фирме „Стиль“. Потом ее закрыли. Телефон фирмы „Блюз“ из объявлений узнала. Позвонила. Предложила свои услуги. После этого я периодически звонила в офис. За мной приезжали. Я ездила, оказывала интимные услуги. Мне причиталась треть общей стоимости заказа».

Свидетельница Ольга Симонова.

«В сентябре, работая в коммерческом киоске, попала в затруднительное материальное положение, задолжала. С меня стали требовать срочно вернуть долг, а денег у меня не было. Поэтому я вынуждена была пойти в фирму «Империя чувств», впоследствии переименованную в «Монику», которая впоследствии закрылась из-за окончания срока аренды помещения под офис. В «Монике» получала сначала треть стоимости заказа, потом чуть-чуть побольше. Ездила и выполняла заказы других фирм — «Фантазия чувств» и «Блюз».

Студентка энерготехникума Дилара Габозова (и девочки с Кавказа, оказывается, также не брезгуют):

«В ночь на 24 апреля отработала в «Трансагентстве».

Подсудимая Ольга Хорошавина:

«Я ранее работала в фирмах „Ночной визит“, „Империя чувств“, „Моника“ в течение двух лет. На данный момент работаю в фирме „Лолита“, где оказываю услуги клиентам в виде орального секса и других. Я работаю без сутенера, на себя».

В последующих показаниях Ольга Хорошавина была еще более правдива:

«Я занималась проституцией с пятнадцати лет. Если быть болев откровенной, то фирму „Лолита“ организовала лично я. Кроме меня, в фирме еще работало двенадцать проституток».

И вот Железнодорожный районный суд Екатеринбурга рассмотрел это уголовное дело и признал виновными четверых, то есть Ольгу Хорошавину, Елену Жлобову, Юлию Малышеву, Александра Цветова и приговорил…

Сроки определены небольшие. Но и их они не отбывают, так как наказания суд признал условными с испытательным сроком в два года.

Боюсь, что для девочек, будущих педагогов, два года — срок невероятно длинный и вряд ли они устоят от соблазна заработать денег на эксплуатации своих девичьих прелестей. Возможно, выстоят. Посмотрим.

3. А фирмочкам, похоже, сам черт не страшен

Да, полгода смотрел и утверждаю: секс-фирмам никто не страшен — ни милиция, ни прокуратура, ни суд. Не верите на слово? Тогда…

Итак, прошло, повторяю полгода. На столбах и заборах, вижу, все новые и новые появляются номера телефонов. Разница лишь в том, что теперь объявления стали еще лаконичнее: нет ни названия фирм, ни эротических силуэтов, а всего лишь крупно и жирно отпечатанные семь цифр. Кому непонятно, что это значит? Ну, разве что дебилу конченному.

Я, вроде, не из их числа, однако проверить не мешает. Набираю на телефоне те самые семь манящих цифр. Ответили лишь с третьего захода. Соблюдаю осторожность и ничем не выказываю свою принадлежность к журналистике. Слышу в трубке мужской голос.

— Да. Кто нужен?

Меня смутил мужской голос и странноватый тон общения с клиентом. Растерянно промямлил в ответ:

— Хотел бы сделать заказ…

— Заказ на бабу, что ли, или?..

— Извините, кажется, ошибся… Вы оказываете услуги женщинам или голубым, а я…

Послышался громкий ржачь.

— Ты чё? Всё — нормалёк… Диспетчер вышла… Я замещаю. Говори — запишу.

— Я бы хотел сначала кое-что узнать…

— Ты чё, в натуре, крутишь? Нужна тебе баба или нет?

— Не баба нужна…

Мужик прервал:

— Гомик? Тогда — не к нам.

— Сказал: не голубой я… Мне не баба нужна, а девушка.

— А-а-а… Усёк. Возраст?

— Восемнадцать-двадцать лет. Невысокая, Худенькая блондинка. А… Сколько будет стоить? — Мужик назвал сумму. — Дороговато.

— Не жмись, куркуль: что деньги, если очень хочется.

Юмор оценил. Но мне нужны были другие подробности, поэтому спросил:

— Скажите, а это не опасно?

— О чем ты?

— Ну… там…

— Кончай пудрить мозги!

Разговор прервался: мужик положил трубку.

Звоню по другому телефону, списанному с забора. На этот раз ответил миленький женский голосочек. И вопрос:

— Вам девушку?

— Ну… как бы так…

— На час или два?

— Достаточно и часа.

— Ваши предпочтения?

— Шатенку, — говорю, — с длинными волосами, выше среднего роста и средней полноты, с приятными формами… Я, знаете, худышек не люблю.

— Обычный секс или?..

— Обычный… А… во что мне выльется? — Девушка назвала сумму. — Ого! Цена-то подскочила. — Решил себя показать знатоком в этом деле.

— Бешеная инфляция, знаете ли… Говорите, куда доставить девушку?

— А фирма, простите, гарантирует безопасность?

— О чем вы?

— Об опасности заразиться венерической болезнью.

Последовал неопределенный ответ:

— Все будет в порядке.

— Все-таки есть ли какой-либо медицинский контроль? Побаиваюсь я.

— Вы, как поняла, не новичок.

— Да, но… Если что не так, куда могу обратиться с претензией?

— По этому телефону.

— А адрес фирмы?..

— Не могу. Я всего лишь диспетчер. Мое дело — принять заказ… Однако вы слишком любопытны.

— Естественно. Рискую…

— А когда с женой спите, риска нет?

— Уверен, что нет.

— Позвольте вас разочаровать. Среди нашего обслуживающего персонала есть и замужние женщины.

— Все равно опасаюсь… Фирма слишком ненадежная.

Девушка раздраженно парировала:

— Как хотите, — и в трубке послышались частые гудки.

Как-никак, но получил кое-какую информацию.

Во-первых, фирмы действуют инкогнито. Кроме телефона и стоимости заказа, клиент не может узнать ничего. Даже покупая на уличном лотке банан, я могу убедиться в качестве товара, продавца вижу в лицо и знаю фирму, которую он представляет. Здесь же…

Во-вторых, диспетчер ушла от ответа на главный вопрос, на вопрос о безопасности оказываемой услуги. Значит, подцепить заразу вполне реально. А куда, простите, жаловаться? И кому?!

Нехорошая во всех отношениях получается ситуация.

Эпилог

Как свидетельствуют материалы этих и других уголовных дел, проституцией занимаются в Екатеринбурге многие сотни девушек. Занимаются, надо особо отметить, незаконно, так как никто и никогда не зарегистрирует официально фирму по оказанию интимных услуг. Когда же легально нельзя, то люди ищут и находят нелегальные способы заработать своим телом. Тем более, что предлагаемый «товар» относится к категории скоропортящегося, к товару, который слишком быстро теряет привлекательность. Поскольку есть спрос и, надо думать, немалый на девочек свободных и древнейших профессий, то появляется и предложение. Деньги не пахнут.

Известно: в человеке потребность в регулярном сексе заложена природой. И избавиться от него не удалось пока ни одному нормальному человеку. Даже самый законопослушный и добропорядочный иногда оказывается в положении, понуждающем рисковать.

Недавно был случай.

Подданный Великобритании приехал по делам на длительный срок в Россию, а семья осталась дома. Крепился, сколько мог, однако…

Пришлось знакомиться с уличной девушкой, а другой возможности решить проблему нет. Пригласил к себе. Выпили. И британец задремал. Когда проснулся, то в квартире — хоть шаром покати. Такая соблазнительная уличная леди обобрала иностранца до нитки.

Конечно, ловят «ночных бабочек», пытаются привлекать к ответственности, организаторов — даже к уголовной, однако ситуация от этого не становится лучше. Фирмы типа бесстыжей «Лолиты» растут, будто грибы после обильного июльского дождя.

Не думаю, что с помощью санкций можно решить вечную проблему проституции. Россия не первая и не последняя страна, которая пытается бороться, но результат везде нулевой.

Если это так, то, может, в нашей области (в порядке российского эксперимента) пойти по другому пути и разрешить открытие публичных домов? Ведь налицо масса преимуществ.

Во-первых, легализация этого весьма прибыльного бизнеса принесет в областную казну дополнительные налоги.

Во-вторых, тем же правоохранительным органам легче будет контролировать порядок деятельности фирм по оказанию интимных услуг.

В-третьих, будет налажен медицинский контроль за работающими в этих фирмах и секс станет менее рискованным, значит, более здоровым.

Если кто-то считает, что легализация приведет к еще большему всплеску проституции, то, могу смело сказать, — это полная чепуха. Потому что больше, чем сейчас, уже некуда. Сегодня никто реально не может даже представить себе, насколько этот подпольный бизнес стал распространенным.

А пока…

Хотелось бы все-таки предостеречь мужчин, потребителей подпольных услуг.

Конечно, природа требует своего. И если мужчина развивался и развивается нормально, то в его желании иметь женщину нет ничего противоестественного. Но как вы можете так рисковать, господа!? Ведь в этих фирмах и фирмочках нет и не было никаких условий для гигиены. Разве не противно, когда вы знаете, что девушка десять минут назад была с другим мужчиной и, конечно, принять ванную и привести себя в порядок на было у нее ни желания, ни времени…

А если заразитесь? Ладно, если гонореей или сифилисом — еще есть шанс излечиться Но вас же могут «одарить» кое-чем и более страшным. Например, СПИДом.

Девочки, понятно, тоже рискуют. Но они хотя бы за это деньги получают. Притом немалые. У некоторых девушек за ночь зарплата составляет доход авиадиспетчера или шахтера за месяц.

Ваш же риск, мужчины, не оправдан ничем. Будьте осторожны. Не рискуйте. Помните: за ваши кровные — и вы же можете крупно пострадать. Зачем?

Предупреждаю: сегодняшние проститутки работают в антисанитарных условиях и медицинского или иного контроля за ними нет.

Предвижу брюзжание ханжей. На это хочу сказать одно: молчание о том, что есть на самом деле, — не благо.

Раз мы движемся к цивилизованному обществу, то и проблемы, затрагивающие общество, должны обсуждать публично.

Вот в нашей стране часто ссылаются на шведскую модель социализма, которая, мол, больше всего подходит для России. С этим даже коммунисты соглашаются.

Что ж, не стану спорить. А возьму из этой модели лишь один маленький элемент.

Обосновалась на постоянное жительство в Швеции одна российская семья. В семье есть девочка четырнадцати лет. Она стала дружить с шведским мальчиком. Чем крепче становились их отношения, тем больше появлялось у подростков желание интимной близости.

Девочка привела мальчика к себе домой. Высоконравственные российские родители дружка своей дочери выставили за порог. Тогда их дочка стала пропадать ночами. Родители взволновались, кинулись в поиски и обнаружили… Знаете, где? Оказалось, что все ночи, когда девочка отсутствовала дома, она была в семье у мальчика.

Русские родители потрясены. Они возмущены. Стали высказывать претензии родителям мальчика: как, мол, те могли позволить (в таком-то возрасте!) детям спать вместе?

Шведы невозмутимо отвечают: а что случилось? Детям хорошо? Да, хорошо. Они хотят узнать друг о друге нечто интимное, больше того, что они знают? И отлично!

А еще шведские родители добавили: «В нашей стране секс не запрещен и в нем никто и ничего постыдного не видит».

Наше же общество по-прежнему болеет ханжеством. Особенно на самом верху общественной пирамиды. Именно там самые яростные противники легализации проституции. Хотя именно там эта самая проституция особенно востребована. Вспомним министра юстиции Ковалькова и его банные утехи. Вспомним Генерального прокурора Скуридова и его чудные развлечения в обществе двух красавиц весьма-таки легкого поведения. Эти «засветились». А сколько тех, о ком мы еще не знаем?..

Умолотил-таки отца

Листаю уж в который раз материалы этого уголовного дела, вчитываюсь в документы и меня не покидает ощущение, будто происходили события на необитаемом острове и в доисторические времена. Потому что ни единого признака цивилизованности, а сплошная дикость. Хотя на самом деле трагедия произошла, можно сказать, в центре Екатеринбурга, в большом и густо заселенном доме. Да и квартира, ставшая местом кровопролития, недостатка в обитателях не ощущала.

Накануне был красный день календаря — женский праздник. Мужская половина большого семейства славила слабый пол, и желала, видимо, здоровья, любви и ласки. Потом все вместе, очень дружно сдвигали бокалы, произносили разные приятные тосты.

Я бы погрешил против истины, если бы сказал, что веселящаяся компания родных людей не знала, чем может закончиться сие веселье. Потенциал каждого был известен заранее. И все-таки пели. И плясали. И пили.

Через несколько дней Е. Н. Григорьева скажет следователю:

«Саша с похмелья всегда был агрессивен».

От себя же добавлю: а с похмелья он был почти всегда.

Представляю главного «героя» судебного очерка. И, как всегда, мой герой обладает богатейшей на события биографией.

Григорьеву Александру Сергеевичу был тогда всего 21 год. Любил он жить привольно, не тяготея ни к труду, ни к учебе. Четыре года назад он впервые устроился на скамье подсудимых в качестве обвиняемого в совершении преступления — мелкое хищение чужого имущества. Срок определили — полтора года исправительных работ.

Правосудие учло, что подросток еще не бывал в суде, искренне раскаивается в содеянном, обещает вести себя примерно.

Парень повел себя необычайно «примерно». Не прошло и восьми месяцев после оглашения первого в его жизни приговора, как он выслушивал новый приговор, по которому суд признал виновным в совершении нового преступления — нанесение побоев должностному лицу.

Опять-таки самый гуманный суд в мире отнесся к Григорьеву снисходительно и наказание определил чисто символическое. Видимо, судьи не утратили еще по отношению к нему иллюзий сделать из парня достойного члена общества.

Один раз погладили по головка, второй раз пожурили, погладив по головке, и парень уверился: он может делать все, что ему заблагорассудится. Особенно пришлось по нраву причинять боль, не получая сколько-нибудь серьезного отпора ни со стороны правоохранительных органов, ни со стороны родных и близких.

Приведу характерный пример.

Григорьев сталкивается лицом к лицу с неким Благовым и всаживает в него нож. Благова доставляют в больницу, где ставят диагноз: проникающее ранение брюшной полости с повреждением печени. Как повел себя потерпевший в такой непростой для него ситуации?

Во-первых, дал показания, что ранил лицо совершенно неизвестное ему. А потом оказалось они прекрасно друг другу известны.

Во-вторых, следователь предлагает написать заявление в качестве потерпевшего, однако Благов отказывается.

— Мне этот процесс ни к чему, — заявил он.

Что ж, органы не стали настаивать: на нет, как говорится, и суда тоже нет.

…10 марта. Утро Мой «герой» почивает и потому пока в семье все в порядке. Но вот он просыпается с похмельной головой (как-никак, но праздновал два дня подряд). Желудок требует еды. Зовет жену.

— Жрать хочу, — говорит ей, — пожарь мяса.

Жена уходит на кухню. Там у плиты хозяйничает сестра. Узнав о повелении проснувшегося братца, говорит:

— Ничего, подождет. Для всех приготовлю, вместе и поедим.

— Это и возмутило любимого Сашеньку, — впоследствии скажет на суде жена.

Реагируя болезненно на непослушание, тот, видимо, решил по привычке поучить семью. Он встал с постели, лениво потянулся и устроил разборку. Досталось сестре. Потом принялся за жену. Та, увидев, что ее муж готов пустить в дело топор и убить ее, — убежала из квартиры.

Но вот ее малютка (ей на день трагедии было всего полтора годика) не способна была так быстро бегать, и потому «папаша» принялся за кроху, став немилосердно избивать дочку. Повторяю: жертве было всего-навсего полтора годика.

Дальше лучше всего обратиться к тексту документа, который читать без содрогания невозможно:

«Прокурор Октябрьского района г. Екатеринбурга старший советник юстиции… рассмотрев материалы по факту причинения телесных повреждений малолетней Григорьевой Ольге, УСТАНОВИЛ:

10 марта… в дневное время Григорьев А. С., находясь в состоянии алкогольного опьянения в своей квартире, избил свою малолетнюю дочь, при этом пытался душить ее, бросил несколько раз о пол, причинив своими действиями телесные повреждения в виде множественных ушибов, ссадин, черепно-мозговой травмы с сотрясением головного мозга.

Учитывая, что преступление имеет особое общественное значение, потерпевшая Григорьева Ольга, в силу своего малолетнего возраста не а состоянии защитить свои законные интересы…

ПОСТАНОВИЛ:

Возбудить уголовное дело по факту причинения Григорьевым А. С. телесных повреждений своей малолетней дочери Григорьевой О. А. по признакам статьи…»

Это постановление прокурора появится на свет позднее.

События же в квартире тогда, десятого марта, развивались следующим образом.

Забил бы до смерти папаша свое крохотное дитя, не успевшее никому и ничего сделать плохого, если бы все-таки не заступились.

Услышав безумные и нечленораздельные вопли внучки, вмешался Григорьев С. А. Он попытался урезонить агрессора, являющегося ему родным сыном.

Сынуля действительно отступился от малышки, но зато принялся молотить своего отца. Для начала об его голову обломал попавшую под руку гитару, потом в ход пошли другие домашние вещи, вплоть до увесистой деревянной кадки, в которой росли домашние растения.

Молотил он отца методично, молотил так, чтобы нанести как можно больше травм, молотил по голове как наиболее уязвимому месту для пожилого человека, молотил до тех пор, пока отец мог шевелиться.

Вырастил, как говорится, на свою голову.

Когда пострадавшего доставили в больницу, то врачи сразу определили: не жилец на белом свете. Хотя еще три с лишним недели предпринимали отчаянные усилия по спасению жизни, но тот, не приходя в сознание, все-таки скончался.

Так вот и родилось второе уголовное дело по обвинению одного и того же лица: первое дело — по факту нанесения побоев полуторагодовалой девочке-дочери; второе — по факту нанесения тяжких телесных повреждений, повлекших смерть потерпевшего-отца.

Начались длительные допросы. Показательны первые признания отцеубийцы. Вот одно.

«Утром у себя дома пил с женой и сестрой. Потом жена убежала. Я поссорился с сестрой Еленой. Потом лег спать. Больше ничего не помню. Очнулся уже в милиции».

Короткая выдержка из другого протокола допроса:

«С отцом у нас ранее происходили ссоры. Доходило дело до рукоприкладства. Ссоры происходили из-за пустяков».

Теперь цитата из одного свидетельского показания

«В семье часто злоупотребляют спиртным, часто слышна ругань, случаются драки».

Итак, суд, исследовав материалы уголовного дела, пришел к выводу, что обвинение Григорьева А. С. квалифицировано правильно, а именно…

«Умышленное нанесение телесных повреждений, повлекших за собой смерть потерпевшего, наказывается лишением свободы на срок от восьми до двенадцати лет…»

Как у председательствовавшего на суде, так и у народных заседателей не объявилось желания искать смягчающие вину обстоятельства (это делает им честь) и суд определил наказание по максимуму, то есть Октябрьский районный суд приговорил Григорьева–сына к двенадцати годам лишения свободы с отбыванием наказания в исправительной колонии строгого режима.

Суд поступил в соответствии с законом. Однако остается чувство неудовлетворенности, поскольку зло в полной мере все-таки не наказано. Осужденный заслуживает более сурового наказания за одно то, что он совершил по отношению к крошечной малютке. Плюс фактическое отцеубийство, за что в самой гуманной и самой демократической стране мира (не устаю раз за разом повторять эту мысль) он бы получил пожизненное заключение. Как минимум.

Кто-то из читателей может возразить: в нашем законодательстве тоже есть более суровые наказания. Да, есть, но по другим статьям Уголовного кодекса.

Данный случай закон обязывает судить — не за убийство, а за нанесение тяжких телесных повреждений, поскольку потерпевший не успел скончаться на месте преступления и еще живым был доставлен в больницу, то есть с некоторыми признаками жизни.

Политики считают, что наше уголовное право просто-таки жестокое и нуждается в либерализации.

Аналогичного мнения придерживается отцеубийца Григорьев, истязатель своего крошечного дитя и фактический убийца своего родного отца: он считает, что к нему суд отнесся слишком сурово, поэтому не преминул воспользоваться своим законным правом на апелляцию.

В определении судебной коллегии по уголовным делам Свердловского областного суда, в частности, говорится:

«Приговор Октябрьского районного суда г. Екатеринбурга… в отношении Григорьева Александра Сергеевича оставить без изменения и кассационную жалобу — без удовлетворения».

Поставлена точка.

Но остается тревога за дитя, которое в свои полтора года жизни на белом свете перенесло такое, что и взрослому человеку порой не по силам. Ведь и без докторов понятно, что сотрясение головного мозга вряд ли останется без последствий для будущего взрослого человека.

Погребен заживо

То утро Надежда Владимировна хорошо помнит. На дворе конец октября, и все еще не наступил рассвет. Ее сын Сережа встал неохотно: не любил он ранние побудки. Но вскоре его настроение поднялось.

Быстренько и легко позавтракав, взяв учебники и тетради, отправился в школу, в его родную, как ему казалось, школу №30 Нижнего Тагила, в его родной, как он себе представлял, восьмой класс.

Когда захлопнулась за сыном дверь, сердце матери почему-то крепко-крепко защемило. Понять этого она не могла. Потому что видимых причин для тревоги не было никаких.

Сын ее учился неплохо. Хулиганистым тоже не был. Это же впоследствии скажут и его учителя. Конечно, не был он пай- мальчиком, этаким ангелочком с крылышками, однако на фоне других сверстников выглядел вполне прилично.

Из школы он обычно приходил вовремя, нигде не задерживался. Но в этот раз вот и сумерки поздней осени окутали улицы города, а его все не было. Дома забеспокоились, заволновались. Стали названивать одноклассникам, сбегали даже в школу. Сергея там не было. Мальчишки, знавшие его и учившиеся с ним вместе, в один голос твердили, что он ушел из школы после третьего урока; куда ушел — не знают, с кем ушел — тоже им неизвестно.

Несколько часов томительного ожидания. Родные продолжали верить, что вот откроется дверь, и на пороге появится он, их Сереженька. Мало ли где он мог задержаться. К подружке зашел и засиделся. В кино ушел на вечерний сеанс, а домашних предупредить забыл. Хоть и не водилось за ним такое, а все же…

Часы пробили уже полночь, а сына все не было. Обзвонила все райотделы внутренних дел города. Но везде слышала один и тот же ответ: «В числе задержанных Чухлов Сергей не значится». Стала звонить по больницам (вдруг под автобус попал?), однако и там ждало разочарование.

На следующий день пошла в милицию с заявлением о розыске ее сына. Там обнадежили: будем, мол, искать, но не сразу, так как парень может еще сам объявиться.

— Не волнуйся, мамаша, — похохатывая, сказали ей там. — Молодежь-то нынче вона какая.

— Мой сын не такой, — возразила мать.

— Дома-то они все не такие, а как только за порог…

Шли дни, недели. Мать не находила себе места. Чуть ли не каждый день ходила в милицию, а там ответ был один: «Ищем!»

Наступил январь. Мать все еще продолжала ждать своего сына. Пропал он. Как сквозь землю провалился.

Все это время, когда мать проливала безутешные слезы, когда вся семья Чухловых жила в этой жуткой атмосфере ожидания чуда, восьмой класс школы №30 Нижнего Тагила, где учился провалившийся сквозь землю Сергей, жил своей обычной жизнью. Одноклассники исчезнувшего, как ни в чем ни бывало, продолжали ходить в школу, отвечать на уроках, шалить и драться на переменах, ходить в кино и влюбляться, на уроках мужества получать отличные оценки, участвовать в дискуссиях о героике и патриотизме нашего времени, спорить о чести и бесчестии.

Восьмой класс, в отличие от матери, чуда никакого не ждал. Восьмой класс отлично знал, что их одноклассник Сергей Чухлов больше никогда не сможет переступить порог школы.

Да-да, дорогой читатель: в то время, когда шел всероссийский розыск исчезнувшего, восьмой класс весь или почти весь живо и с большим интересом обсуждал в своем кругу то, что произошло с Сергеем на их глазах в октябре предыдущего года. Парни и девчонки, сбившись в кружок на переменках, чуть ли не каждый день возвращались к истории, связанной с без вести пропавшим. И их больше всего интересовало не то, что случилось с Сергеем, а то, как все произошло, детали, подробности, всякие там мелочи.

Если судить по материалам уголовного дела, с которым я внимательно познакомился, нельзя сказать, что тагильские сыщики носом рыли землю, чтобы найти пропавшего. Трудно поверить в это: без малого тридцать подростков-одноклассников знали, где находится Сергей и не шибко молчали об этом, а вот милиция никак не могла выйти на них, с ног сбилась, а до мальчишек дойти так и не смогла.

Вернемся в то время, когда еще не исчез Сергей, и когда его мать еще и не предполагала всего того, что позднее произойдет.

Между восьмиклассниками Сазоновым и Чухловым, видимо, отношения были не из лучших. Сазонов потом скажет, что Чухлов его оскорбил. Именно оскорбление послужило поводом. Сам он, судя по всему, был из разряда трусливых и на самостоятельные действия был не готов и не приспособлен. Однако уже знал, что многое можно сделать чужими руками — проще и безопаснее.

В начале ноября Сазонов подошел к своему однокласснику Кочергину, вокруг которого кружила слава парня, готового буквально на все. И между ними произошел примерно такой диалог.

Сазонов:

— Слушай, надоел мне «Серый».

Кочергин:

— Ну и что? Врежь ему, как следует

Сазонов:

— Нет, я не могу.

Кочергин:

— Трусишь? Тогда — терпи.

Сазонов:

— А что, если ты это сделаешь?

Кочергин:

— Я? С какой стати? Он мне не мешает.

Сазонов:

— Будь другом, сделай, а?

Кочергин:

— Что сделать-то? Побить, что ли?

Сазонов:

— Да, нет.

Кочергин:

— Чего же ты хочешь?

Сазонов:

— Я хочу, чтобы ты убил его.

Кочергин:

— Я? Убить? Нет, это уж ты сам…

Сазонов:

— Убей, а я заплачу.

Кочергин:

— Сколько?

Сазонов:

— Пять тысяч.

Кочергин:

— Ну, это другое дело. Но ты смотри, — предупредил он, — если обманешь…

Сазонов:

— Что ты, что ты! Как сделаешь, так и получишь.

Так две договаривающиеся стороны пришли к соглашению — один делает дело, а другой оплачивает. Оставалось лишь разработать план убийства.

Кочергин, надо думать, большим умом, широкими познаниями и эрудицией не блистал. Я видел одну бумагу, написанную им. Свою бумагу он назвал: «Евко спавеной». Что, перевод нужен? Но это же написано русским мальчишкой, который уже учился в восьмом классе. Едва ли читатель догадается, что означает сие словосочетание. Я и сам поначалу засомневался: уж он ли, Кочергин, эту бумагу писал? Ведь самая малограмотная старушка, за плечами которой ни одного класса школы, напишет яснее и каракули-буквы будут поаккуратнее. Но нет, сомнения рассеялись, когда внизу с большим трудом прочитал: «Писане састбрученно — Качегин». Что означает: написано собственноручно — Кочергин. А сама бумага была озаглавлена, если перевести с русского на русский, — явка с повинной.

Так что этот неуч, современный Митрофанушка, не мог и двух слов грамотно написать, чтобы не сделать кучу ошибок (странно, как он мог дотянуть до восьмого класса?), однако план исполнения задуманного Сазоновым Кочергин разработал до мелочей, с необыкновенной изощренностью, психологизмом и хитростью.

…Только что закончился третий урок в школе. Восьмиклассники высыпали в коридор. И тут Кочергин предложил:

— Давайте сбежим с уроков.

Кто-то из подростков спросил:

— А куда пойдем?

— Съездим на карьер. Там интересно.

Многие мальчишки согласились сразу, Чухлов же сперва не хотел с ними ехать, но его уговорили.

И вот шумная и веселая компания подростков отправилась в путешествие. Сначала ехали трамваем до окраины Нижнего Тагила, остаток пути прошли пешком. Примерно в тринадцать часов они были на месте

Место же это жуткое. Странно, что доступ туда открыт всем, кому не лень.

Цитата из постановления следователя:

«Вступив в преступный сговор с Сазоновым, Кочергин согласился совершить убийство Чухлова. Путем обмана привел Чухлова в зону обрушения блока №21 шахты «Магнетитовая», которую выбрал заранее…

Кочергин воспользовался тем, что Чухлов стоял к нему спиной на самом краю обрыва, умышленно, в присутствии подростков, с силой толкнул Чухлова в спину обеими руками… Чухлов упал в пропасть глубиной 110 метров».

…Душераздирающий крик Сергея, шум падающего тела, увлекающего за собой каменный поток. И тишина.

Те, у кого на глазах произошло все это, в ужасе бросились наутек. Только один из них, Янченко, все же имеющий хоть какой-то здравый рассудок, предложил вызвать «скорую помощь». Но он тут же получил многообещающее от Кочергина:

— Заткнись! Ты ничего не видел, понял? Если кому-либо скажешь, с тобой будет то же самое.

Янченко, действительно, надолго «заткнулся». Буквально до того дня, когда уже его вызвал следователь на допрос.

Опытные альпинисты, с которыми я разговаривал, в один голос утверждают: падение в пропасть, даже на такую глубину, на какую упал Сергей Чухлов, не всегда заканчивается немедленной смертью. Несмотря на полученные увечья и травмы, человек может прожить еще не одни сутки и если будет оказана своевременная помощь, то он останется жив.

Зачем я об этом завел речь? Для того, чтобы сегодня сказать: жить или умереть Сергею Чухлову — это было в руках не только Кочергина, а и тех, кто все это видел и ничего не сделал, чтобы помочь. Они хранили молчание не день или два. И заговорили лишь тогда, когда за них принялась милиция.

Они молчали тогда, когда мать Сергея умывалась слезами; тогда, когда, возможно, медленно и мучительно умирал на дне пропасти их сверстник.

Жутко, необъяснимо, непонятно. Если это нормальные люди, с нормальной психикой, то как они могли спать спокойно все время. Да, они несовершеннолетние. Да, они испугались. Но все же…

Учащийся той же школы А. Новинов на следующий день, когда стало ясно, что Чухлов исчез, в коридоре в одну из перемен подошел к Кочергину и спросил:

— Правда ли, что ты сбросил в карьер «Серого»?

— Да, — ответил Кочергин, — но ты никому не рассказывай об этом.

И тот не рассказывал. А как же? Человек просит. А заговорил лишь тогда, когда милиция его задержала по подозрению, что тот причастен к исчезновению Чухлова.

Его задержание было случайным и ошибочным, так как он не был даже на краю обрыва, где совершилось злодеяние. Но он заговорил о том, что ему было известно давно. И это уже было кое-что для тех, кто занимался поиском провалившегося сквозь землю Чухлова.

Тогда-то (после показаний Новинова) и явилось на свет то самое собственноручно написанное абсолютно безграмотное заявление Кочергина, именуемое в уголовном деле явкой с повинной.

Наконец-таки, оперативно-следственная группа оказалась там, на пока предполагаемом месте преступления. Проводится следственный эксперимент: с той точки, где столкнули Сергея Чухлова, сбрасывают изготовленный манекен, чтобы определить тот последний путь, который совершил подросток.

Далее за дело принимаются вызванные специально опытнейшие альпинисты. Они спускаются на дно глубочайшей пропасти, обследуют каждый метр. Во время спуска примерно на полпути вниз обнаружили сапог, который и был опознан как сапог, принадлежащий Чухлову. На дне же не нашли ничего, абсолютно. Кроме изрядно потрепанного манекена.

И специалисты горного дела дадут этому объяснение: движение горных пород на такой глубине поглотило тело потерпевшего. Поглотило навсегда, став последним пристанищем юноши.

Защита на этом обстоятельстве сделала попытку сыграть, заявив: поскольку тело потерпевшего не найдено, а манекен благополучно обнаружен, то это доказывает, что факт убийства не доказан и обвинение основывается на зыбкой почве.

Дело защиты — защищать обвиняемого. Но все же аргументы для этого надо бы поискать поубедительнее. Можно ли сравнивать два этих факта — отсутствие тела потерпевшего и наличие манекена? Ведь в первом случае с момента падения прошло несколько месяцев, а во втором — считанные часы. Это, кстати, если что-то и доказывает, то лишь то, что своевременное сообщение свидетелей о случившемся позволило бы, по крайней мере, поднять со дна пропасти тело погибшего и похоронить по-людски, а при благоприятном стечении обстоятельств — и спасти жизнь подростку (через полтора года после описываемой здесь трагедии там же, то есть в зоне обрушения шахты «Магнетитовая», сорвалась и упала вниз девочка. Свидетели несчастья тут же позвонили в милицию и вызвали «скорую помощь». Девочку, хотя и с серьезными травмами, подняли наверх живой).

Здесь же случилось то, что случилось: свидетели Новинов, Янченко, Бруцкий, Новоженов, Некрасов, Сазонов и еще многие другие молчали там, где надо было говорить и говорили там, где кощунственно было и упоминать даже имя убитого.

Остается, кажется, всего лишь один вопрос: расплатился ли Сазонов с юным киллером? Да, конечно. Через два дня после злодеяния Сазонов отдал Кочергину обговоренную сумму в пять тысяч рублей. Уговор, как говорится, дороже денег.

Свердловский областной суд рассмотрел это уголовное дело и признал Кочергина виновным в совершении преступления, то есть в умышленном убийстве, но, учитывая несовершеннолетие и первую судимость, срок определила небольшой. Сазонов же, наемник и заказчик убийства, вообще не понес никакого наказания и все время проходил в качестве свидетеля. Говорят, что родители этого подростка хорошо поработали.

Время лечит, время заживляет любые раны. Но не верю, что измученное сердце Надежды Владимировны Чухловой, материи Сергея, невинно убиенного юным мерзавцем, когда-то успокоится. Я, например, хотел встретиться с ней. Перед написанием этого очерка. Признаюсь: не смог. Потому что не смог бы вынести ее взгляда; не смог бы у нее на глазах еще раз, вынуждая вспоминать, бередить незаживающую рану. Это, посчитал, бесчеловечно. Она и без того пережила достаточно за период следствия и судебного разбирательства. Ужас положения этой несчастной матери заключается еще и в том, что она не имеет возможности прийти к сыну в день его рождения или в скорбную дату убийства. У других хоть могилка есть. Она и этого, последнего, на что имеет право мать, лишена. Лишена навсегда. Потому что могилой ее Сергея стал гигантский карьер глубиной в сто десять метров, поглотивший заживо ее кровинушку.

Кстати, о карьере. Кто скажет, почему зоны обрушения шахты «Магнетитовая», находящиеся почти в черте крупного промышленного города, пребывают в таком виде, когда туда может проникнуть всякий, кому только не лень? Не хочу слышать никаких оправданий. Погиб человек. И за это руководители предприятия тоже должны нести ответственность. И не только нравственную, а и судебную, материальную. Пока же об этом даже речи не идет. А это необходимо. Крайне необходимо. Чтобы еще раз их зоны обрушения, образующиеся в результате шахтных выработок, не становились поглотителями любых жизней — как юных, так и взрослых. Трудно разве закрыть доступ в опасную зону? Нет. Обычная разболтанность, безответственность хозяйственников советского образца, для которых чужая жизнь — ничто.

Похождения бравого парнишки

Понятно: любое преступление вряд ли у кого-то может вызвать восторг. Но есть одна категория, которая вызывает особое отвращение, — преступления на сексуальной почве, особенно в отношении детей. Когда насилие совершается в отношении взрослого, то тут порой можно встретить и провоцирующий фактор. Скажем, девушка слишком вольна в общении с мужчиной и тот, как говорится, не смог устоять — соблазн оказался слишком велик. А какой провоцирующий фактор может быть, если изнасиловали шестилетнюю девочку? Как, например, в случае, о котором я хочу рассказать.

Андрею нет и шестнадцати, но он успел уже повидать всякое. Детские годы, надо думать, были у парнишки далеки от счастливого пребывания в кругу родных. Родители у него, можно и так сказать, — оторви да брось. Не случайно суд в свое время вынужден был принять решение о лишении родительских прав. И Андрея (вместе с другими братишками и сестренками) отправили в интернат. А интернат, как свидетельствуют многочисленные факты, есть не что иное, как рассадник, в котором хорошо удобренная почва для взращивания именно уголовников.

Вероятнее всего, у суда для такого решения, как лишение родительских прав, были чрезвычайно серьезные основания. Но… Если уж государство пошло на такой крайний шаг, как лишение родительских прав, если государство осознает, что в такой семье дети до крайности запущены с точки зрения воспитания, то надлежало предпринять какие-то дополнительные меры, чтобы не допустить возможности им выбрать в жизни тот же путь, что и их родители. На этот раз дети нуждались не в обычном, а особом, повышенном внимании. Этого не случилось. Как всегда. Воспитателям было совершенно безразлично, какой путь изберут их новые подопечные. Сыты? Обуты? Одеты? Чего еще им!

Считаю своим долгом назвать родителей, лишенных в свое время своих прав на детей, — Анатолий Степанович и Тамара Андреевна, а фамилия у них Сирота (ударение на втором слоге).

Из характеристики:

«Сирота Андрей был направлен в спецшколу Тавды за кражи, бродяжничество, нежелание учиться».

Спецшкола, кстати говоря, — это почти детская колония.

Далее он продолжал свои странствия.

Из Тавды Андрея перевели в специнтернат Екатеринбурга. Надо полагать, за то же самое. Здесь он задержался ненадолго. Сбежал. Очутился в Ростовской области, где на краже попался, был осужден к двум годам лишения свободы с отсрочкой исполнения приговора на один год. Пожалели парня. Как увидим впоследствии, совсем напрасно. Почему так написал? Потому что не встретил еще ни одного случая, когда бы проявленная жалость к уголовнику пошла на пользу, он бы раскаялся и встал на путь исправления. К сожалению, такие примеры можно было встретить лишь в советской литературе.

Андрей вернулся в Тавду. Здесь встретился со своим однокашником по спецшколе Сергеем Савёловым, проживавшим с родителями в райцентре Таборы. Напросился в гости. Сергей не смог отказать. И вернулся домой, в Таборы с дружком.

Свой дом семья Савёловых в это время ремонтировала и поэтому временно жили у соседки.

Однажды А. М. Савёлова, придя с работы, поинтересовалась, где ее дочь Шура. Хозяйка дома сказала, что видела во дворе. Мать вышла во двор и стала звать шестилетнюю девчушку. Она сначала не откликалась, но потом отозвалась с сеновала. Мать помогла дочери спуститься оттуда.

В это время хозяйка соседнего дома подошла и сказала, что она видела, как с сеновала в огород спрыгнул Андрей Сирота.

Мать, естественно, почуяла неладное. Но девочка молчала, а Андрей говорил, что ничего не было. Однако на всякий случай мать девочки потребовала, чтобы новоявленный гость уехал. Дала даже денег на дорогу.

Проснулось материнское чувство, но, кажется, слишком поздно.

Прошло два дня.

Из показаний матери:

«Дочь стала жаловаться на боли в области влагалища. Сразу повела в больницу. Диагноз: венерическое заболевание — гонорея».

Только тут мать по-настоящему встревожилась. И стала выяснять осторожно у девочки, что же произошло два дня назад. Девочка сначала боялась, но потом рассказала следующее.

Шура гуляла во дворе. Андрей залез на сеновал. И стал усиленно заманивать туда ребенка. Девочка сначала отказывалась, ссылаясь на то, что мать будет ругаться. Потом все же согласилась, и парень помог ей забраться туда.

На сеновале Андрей сделал с девочкой все, что хотел, то есть изнасиловал. После этого он также пытался еще совершить половой акт в извращенной форме. Но это ему не удалось по независящим, как после определят специалисты, от него причинам.

Тогда-то шестилетняя девочка и услышала, что ее зовет мать.

Из постановления о возбуждении уголовного дела:

«Сирота А. А., будучи болен венерической болезнью — гонореей, достоверно зная, что Савельева Шура является малолетней, использовал беспомощное состояние последней, которая в силу своего возраста не могла объективно оценивать ситуацию и понимать характер предлагаемых ей действий; совершил с последней половой акт, заразив ее венерической болезнью».

Далее, как это у нас водится, заскрипела правовая система, медленно заработало следствие. И не только медленно, без спешки, но и неквалифицированно. Настолько неквалифицированно, что это было видно даже автору этих строк, не имеющему специальных юридических знаний. Не буду касаться грубых нарушений процедурных норм. Потому что их преподают в школах милиции и юридических институтах, но не все способны усвоить преподаваемые им знания — на то надобны кое-какие способности. Но что нужно, чтобы надлежащим образом проверить сведения, приводимые обвиняемым? Что тут-то сложного?

Например, Андрей сказал следователю, что он был судим, назвал время, место суда над ним, статью Уголовного кодекса назвал, по которой судили. Следователь, формы ради, обращается в информационный центр, находящийся в Екатеринбурге, откуда получает ответ, что Сирота А. в числе осужденных не значится. Этого для капитана милиции Е. В. Вагнер оказалось вполне достаточно, чтобы в обвинительном заключении написать: не судим.

Всего лишь два слова, однако они весьма существенны для суда при определении меры наказания. И вполне естественно, что среди прочих рекомендаций, содержавшихся в определении Свердловского областного суда, отправляя уголовное дело на доследование, была и такая:

«В связи с тем, что подсудимый утверждает, что он был судим, необходимо обратиться в судебные органы Ростовской области и получить оттуда копию приговора, приобщив его к настоящему делу».

Как просто, не правда ли? Не глупо ли следователю выслушивать столь банальную рекомендацию?

Следствие, понятно, устранило замечания. Но надо учитывать, что уголовное дело слишком деликатное и всякое продление с его рассмотрением усугубляет человеческую трагедию, связанную с будущим шестилетнего ребенка, который уже в таком возрасте понял, что существуют венерические болезни, что половые сношения бывают обычные и извращенные, что есть следователи и преступники.

Свердловский областной суд вернулся к рассмотрению данного уголовного дела. Заседание, кстати, проходило не в Екатеринбурге, а в далеких Таборах, куда лишь самолетом можно долететь.

Судьям, как я догадываюсь, было сложновато. С одной стороны, жертва преступления. С другой стороны, подсудимый, которому нет еще и шестнадцати и который уже во второй раз очутился на скамье подсудимых, причем, по таким статьям Уголовного кодекса, которые не обещают ничего хорошего.

Внимательно исследовав материалы уголовного дела в судебном следствии, выслушав доводы сторон, аргументы адвокатов и прокурора, Свердловский областной суд признал виновным Сироту А. А. виновным в совершении преступлений (изнасилование малолетней и заражение венерической болезнью несовершеннолетней), и приговорил к пяти годам лишения свободы с содержанием на первых порах в колонии для несовершеннолетних.

Срок не совсем тот, который предусматривают соответствующие статьи УК РФ. Все-таки минимум — восемь лет, а максимум — двадцать лет или даже пожизненное лишение свободы.

Суд определил срок ниже низшего предела, полагая и на этот раз, что несовершеннолетний Андрей должен иметь еще один шанс встать на путь исправления.

Я бы этого тоже хотел. Однако меня больше всего волнует судьба Савёловой Шуры. Насколько мне известно, реабилитация даже изнасилованной женщины проходит исключительно мучительно и зачастую нравственные последствия сказываются до конца жизни. А каково ребенку? Хватит ли сил у девочки забыть всю грязь, с которой она столкнулась уже в свои шесть лет? Не знаю, не знаю…

Портрет убийцы в интерьере

Еще каких-то пятнадцать лет назад отбор на руководящие должности (пусть и низового звена) в государственном предприятии, каковым по сию пору является Свердловское отделение железной дороги, проводился довольно-таки щепетильно. И образование требовалось, и навыки практической работы, и умение ладить с людьми (то есть, коммуникабельность), и моральный облик должен был быть на уровне советских стандартов, и национальность имела значение, и, конечно, партийная принадлежность.

Без всего этого и еще многого другого, составляющего анкету, никак невозможно было и шагу ступить. И все это при том, что оклад того же, допустим, мастера дистанции пути был смехотворен — 150 рэ, что в два раза ниже, чем у помощника машиниста электровоза, вчерашнего пэтэушника.

Так было. А сегодня? Наверное, многое изменилось, думал я, поскольку сейчас железнодорожники-монополисты живут вольготно, и у них самый рядовой монтер пути, забивающий в день по полтора костыля, зарабатывает не в пример иным и прочим, так сказать. А уж в смысле заработка мастера дистанции пути, то ему завидуют профессора.

Расчет мой был прост: отталкивался от известного марксистского постулата, что бытие, то есть зарплата, — определяет, сознание. Следовательно, поиск кандидатов на руководящую должность ныне организован еще щепетильнее, требования к ним еще выше. Прием же — исключительно на конкурсной основе.

Всяк, кто непосредственно не связан с кухней железнодорожной братии, так и подумает. Автор этих строк тоже так думал. До совсем недавних пор. Ах, какая же была для меня трагедия, когда миф о чудо-мастере вмиг рассеялся. Почему? Да всё потому!..

Как-то раз в отдел кадров Баженовской дистанции пути (контора находится на одноименной станции в каких-то нескольких десятках километров южнее Екатеринбурга) заявился красавец-мужчина тридцати шести лет от роду. Мужчина, как бы сказал Карлсон, в самом расцвете сил. Он предложил свои услуги, отрекомендовавшись крупным специалистом в области железнодорожного транспорта.

Правда, оговорился, что он не теоретик, а практик, что академиев кончать не довелось, так как «все детские и юношеские годы пришлось вкалывать, зарабатывая на хлеб насущный».

Начальник дистанции пути, на погонах которого три звезды и два просвета, охотно взял в штат новичка, поручив ему возглавить трудовой коллектив одного из околотков (околоток — это нечто, смахивающее на производственный участок или отделение в цехе). Предупредил, что кадры там — оторви да брось и мастеру надлежит крепко потрудиться, чтобы из разношерстной компании в желтых жилетах сделать сплоченный коллектив, нацеленный на обеспечение безопасности движения поездов. Намекнул начальник, что если повезет и он сильно постарается, то его околоток может статься завоюет почетное звание «Образцовый».

Все складывалось как нельзя лучше: Александр Борисович Новичков приступил к исполнению своих почетных и трудных должностных обязанностей.

…В поселке Верхнее Дуброво (поселок еще ближе к Екатеринбургу, чем сама станция Баженово) о нем вскоре же узнали многое. Преимущественно из-за его, как оказалось, богато насыщенного прошлого. На биографии, как говорили местные, пробы ставить негде.

Ему едва исполнилось четырнадцать, когда впервые столкнулся лоб в лоб с правоохранительной системой: в 1972 году Ленинский районный суд Екатеринбурга признал виновным в совершении преступления, предусмотренного статьей 144 ч. 2 (кража), и приговорил к трем годам лишения свободы. Там, за колючей проволокой, в колонии для несовершеннолетних, пробыл совсем недолго — пожалели пацана.

Поэтому уже в следующем, 1973 году, он вновь сел на скамью подсудимых. Опять же по своей коронной 144-й статье УК РФ Белоярский суд приговорил к трем с половиной годам лишения свободы.

Наступил январь 1978 года. Вновь тот же Белоярский суд судит парня за кражи (ст. 144 ч. 2) и за умышленное нанесение менее тяжких телесных повреждений потерпевшим (ст. 109 ч. 1) и приговаривает к четырем годам лишения свободы.

Спустя месяц, его, уже осужденного, вновь садят на скамью подсудимых, но уже по другому уголовному делу, — за кражи, совершенные в Екатеринбурге еще до ареста по предыдущему преступлению. Верх-Исетский районный суд приговаривает к трем годам лишения свободы.

Прошу обратить внимание: в четвертый раз осужден. Осужден, по сути, за одно и то же, то есть за кражи, сопряженные с мордобоем. Налицо явный рецидив. Однако его не только не признают особо опасным рецидивистом, но и всякий раз, страшно жалеючи, дают сроки минимальные.

Вышел в очередной раз на свободу в 1982 году.

Тюрьма становится для него, что мать родна. Поэтому вскоре в пятый раз выступил в качестве подсудимого, но теперь уже по другим статьям Уголовного кодекса (очевидно, надоело одно и то же) — 146 ч.2 (разбойное нападение) и 206 ч. З (злостное хулиганство). Получил тогда по приговору Верх-Исетского суда семь лет лишения свободы. И снова почти по минимуму наказали. Потому что только за разбой полагалось, максимум, пятнадцать лет лишения свободы.

В шестой раз его судил за хулиганство и за разбойное нападение Серовский городской суд и приговорил к девяти годам лишения свободы. И снова, обратите внимание, совсем не максимум.

Правда, на этот раз суд все-таки решился на то, чтобы признать осужденного особо опасным рецидивистом.

Судьи явно прогрессируют и после того, как окажется в двадцатый раз на скамье подсудимых, ему таки отмерят по полной программе, предусмотренной Уголовным кодексом. Что ж, поживем — увидим.

И так в его послужном списке (в общей сложности) имелось уже почти тридцать лет лишения свободы, десятки потерпевших и плюс гордое наименование — рецидивист.

Кто же он? В поселке Верхнее Дуброво вам сразу скажут — Александр Борисович Новичков. Что, недоумеваешь, читатель? Полагаешь, что я что-то напутал? Ничуть!

Да-да, это именно тот самый Новичков, который академиев не заканчивал, у которого было трудное детство и безрадостная юность, который с ранних лет вкалывал, зарабатывая в поте лица на хлеб насущный, и который после шестой отсидки занялся формированием новых демократических трудовых отношений в одном из железнодорожных коллективов.

Предчувствую осуждающие реплики тех, кто ратует за дальнейшую гуманизацию законодательства; тех, кто грудью стоит на страже прав осужденных: ну и что из того, что за ним числится шесть судимостей? Разве эго не дает права на труд в любой должности? Нет! А раз так, то о чем речь и стоит ли ворошить печальное прошлое человека, исстрадавшегося вконец из-за своей роковой судьбинушки?

О, судари вы мои, я тоже гуманист и готов денно и нощно призывать к милости по отношению к падшим. Однако же меня смущает один документ, лежащий передо мной.

Вот цитата из него:

«Расследованием установлено: Новичков А. Б., ранее судимый, в том числе и за разбой (судимости не сняты), Серовским судом в 1985 году был признан особо опасным рецидивистом, выводов для себя не сделал, на путь исправления (вот бедолага, а?) не встал и вновь совершил тяжкие преступления».

Что же еще-то мог натворить мастер Баженовской дистанции пути?..

…Июльский вечер выдался на славу. И он располагал к расслаблению. Супруги Стафеевы отправились в коммерческий ларек, находившийся невдалеке от их жилища. Купив там изрядное количество горячительных напитков, направились домой. И тут повстречали Новичкова.

— Что празднуем? — Полюбопытствовал тот, заметив в сумках супругов напитки.

Стафеев А. П. охотно откликнулся:

— В отпуск ухожу. Отпускные получил, — секунду подумав, предложил. — Пойдем, посидим, а?

Добродетельны русские люди, необыкновенно щедры, готовы с первым встречным поделиться последним.

Новичков — не гордый, не стал заставлять гостеприимных людей долго упрашивать.

И хорошо посидели; все закупленное к полуночи опустошили. Обнаружив, что пить больше нечего, Новичков, по примеру Винни Пуха, засобирался домой. Тем более, что принятая доза его вполне устраивала — на данный момент.

Супруги сердечно распрощались с гостем и улеглись спать.

Утром, когда на часах не было и девяти, к ним нагрянул вчерашний гость — Новичков. Его не ждали. Не приглашали. Но он и не нуждался в том. Какие церемонии в кругу своих?

— Слушай, — обратился он к хозяину, — опохмелиться надо.

— Так в чем же дело? — удивился А. П. Стафеев. — Иди и купи.

Новичкову тональность хозяина не понравилась и он предупредил:

— Мне не надо грубить, мужик.

— Разве это грубость? Всего лишь посоветовал.

— Ладно… Хватит базарить… Ну, как?.. Сам-то я рад бы, но в карманах пусто. И на бутылку пива не наскребу. Дай денег!

— Много, — мужик развел руками, — не могу, но если чуть-чуть…

Новичкова такая скаредность жутко обидела.

— За кого ты меня принимаешь? Не крохобор какой-нибудь. Выкладывай на стол всю наличность!

— Что ты, что ты! На что же мы-то жить будем? — возразил Стафеев. — Ты уж извини, но не могу…

— Да? Ты меня разочаровал!

И гостеприимный хозяин получил от гостя удар ногой в лицо.

Стафеев продолжал упрямиться. Новичков продолжал настаивать. Для чего, вооружившись кухонным ножом, приставил его к горлу хозяина.

— Жить хочешь?

— Хочу, — откровенно ответил хозяин.

— Тогда — деньги на стол! И побыстрее!

Стафеев отрицательно покачал головой. Новичкова подобное упрямство совсем вывело из себя. Связав руки Стафееву, увел его в ванную комнату. А сам решил продолжить разборку с другими членами семьи. Он появился в комнате, где в то утро находились хозяйка и ее малолетняя дочь.

Играя перед ними ножичком, Новичков поставил то же самое условие:

— Жизнь в обмен на деньги!

И от жизни, и от денег хозяйка тоже не желала отказываться. Тогда он связал Стафееву и отвел в туалет, где привязал к водопроводной трубе. Вернулся в большую комнату, стал рыться и нашел-таки спрятанные там деньги.

Казалось, что еще-то Новичкову надо? Деньги? Но они уже в руках. Новичков, видите ли, вошел в раж и не хотел останавливаться. Он вернулся в туалет, где находилась привязанная хозяйка.

Цитата из документа:

«Угрожая физической расправой, с целью удовлетворения половой страсти, потребовал от Стафеевой взять половой член в рот. На отказ выполнить его требование, преодолевая сопротивление, удерживая голову, стал пинать женщину по ногам. Далее прошел в детскую комнату и, угрожая убийством, потребовал от малолетней девочки, чтобы она раздевалась. Продолжая преступные действия, вернулся в туалет и вновь стал требовать, чтобы Стафеева взяла половой член в рот»…

Неизвестно, чем бы все закончилось, если бы хозяин, оставленный на какое-то время без опеки Новичкова, не воспользовался паузой, не выскользнул из квартиры на улицу, где с помощью людей вызвал милицию.

Мастер Баженовской дистанции пути посчитал для себя неуместным, чтобы его повязали на месте преступления, поэтому через балкон перебрался на соседний балкон, спустился вниз, спрыгнул и сбежал.

Потом было следствие, которое, кстати, вел следователь Белоярской межрайонной прокуратуры П. В. Беретин.

Потом был суд. Судил в седьмой раз особо опасного рецидивиста и командира железнодорожного транспорта (по совместительству) Свердловский областной суд.

Исследовав материалы уголовного дела, суд признал Новичкова Александра Борисовича виновным в совершении преступлений, предусмотренных несколькими статьями Уголовного кодекса — разбой (дело для него привычное), изнасилование при отягчающих обстоятельствах (это что-то для него новенькое), злостное хулиганство (ну, а это уж точно не в новинку ему).

Новичкова приговорили к тринадцати годам лишения свободы; первые пять лет он будет находиться в тюрьме, а последующий срок придется отбывать в колонии особого режима.

И снова обращаю внимание: осужденный не получил максимума. Что же еще-то надо сделать, чтобы карающий меч правосудия действительно опустился на голову этого человека?!

Да, обидно за железнодорожное начальство, что оно потеряло и, кажется навсегда, такой кадр. Впрочем, свято место пусто не бывает. На свободе гуляет еще немало особо опасных рецидивистов и потому вакансию, образовавшуюся в результате судебного решения в отношении Новичкова, они легко заполнят. Ведь на железнодорожном транспорте кадры решают все, в том числе и обеспечивают безопасность движения поездов. Не просто обеспечивают, а гарантируют.

А что Новичков? Как он себя чувствует после оглашения приговора Свердловского областного суда? Не отчаивается. Понимает, что надежда умирает последней. Поэтому не преминул воспользоваться своим законным правом на подачу кассационной жалобы, в которой выставил себя этаким страдальцем от произвола системы, не обладающей ни состраданием, ни гуманизмом, утверждая, что по отношению к нему совершена чудовищная правовая ошибка.

Цитата из документа, с которым Новичков был ознакомлен:

«Судебная коллегия по уголовным делам Верховного Суда Российской Федерации, рассмотрев в судебном заседании… дело по кассационной жалобе осужденного Новичкова А. Б. на приговор Свердловского областного суда… определила: приговор Свердловского областного суда в отношении Новичкова Александра Борисовича оставить без изменения, кассационную жалобу — без удовлетворения».

Еще в одном уголовном деле поставлена точка.

Но никак не могу удержаться, чтобы не сказать еще об одном — о поведении потерпевших.

Понимаю, что Стафеевы хотели как лучше, а у них получилось, как всегда. Да, они заслуживают сострадания (об этом пишу совершенно искренне), но, ради справедливости, не вправе умолчать об обстоятельствах, которые способствовали совершению преступления.

Во-первых, удивительная неразборчивость в знакомствах. Что, Стафеевы не знали, кто такой Новичков? Знали! В другое не поверю. И все же зазвали в гости, пировали с ним. Что за надобность такая была? Обязаны были понимать: человек, шесть раз осужденный, не в состоянии оценить их хлебосольство. Новичкову с такой-то богатой биографией, все человеческое чуждо. Банальное напоминание, но как быть, если мы даже об этом зачастую забываем?

Во-вторых, снова о том же — о пьянстве. Если бы супруги Стафеевы в своей жизни не злоупотребляли спиртными напитками, то и, возможно, с ними ничего бы подобного не случилось. Потому что они и раньше часто устраивали коллективные попойки, о чем в уголовном деле были веские показания. А это значит, что с ними случилось то, что обязательно должно было случиться — рано или поздно.

Вот и получается: мы вовсю ругаем власти за то, что общество захлестывает волна преступности (и правильно ругаем), но молчим о том, что часто питательную среду для совершения правонарушений создаем мы же сами.

Морализаторство? Ну, да, а как в этой истории обойтись без оного?

И дочь сгодится для утех

Преступлений на сексуальной почве все-таки остается достаточно много. Потому и не стоит молчать о том, о чем следует кричать, кричать во весь голос. Это нужно для профилактики. Это нужно, чтобы у людей, потенциально склонных к такого рода преступлениям, не возникало и мысли о безнаказанности. Тем более, когда происходит вообще чудовищное.

Расскажу о событиях, которые происходили в небольшом провинциальном городе Богданович.

Эта семья до недавнего времени состояла из пяти человек: он, она и трое детей: две девочки и мальчик. Самой старшей дочери тогда только что перевалило за четырнадцать лет. Назовем ее Леной. Младших детей оставим в стороне, так как в истории их роль минимальна. Супруги Сергеевы — Никита Семенович и Виктория Валентиновна — жили вроде бы и не так уж плохо. Если судить по материальному положению. О том же свидетельствует и то, что семья имела сад и домик, где все работали и выращивали ягоды, овощи, фрукты.

Могло насторожить лишь одно: глава семьи, как потом окажется, склонен был к употреблению спиртных напитков сверх меры. А, напившись, позволял себе буйство. То, что он распускал руки, не в новинку в наших семьях. С кем, как говорится, не бывает. Да и пьянство в быту довольно-таки распространено.

Необычно было лишь одно: родной папенька положил глаз на родную доченьку Елену. А раз он отличался крутым нравом, то, естественно, начавшиеся притязания испугали девочку. Она противостояла, как могла. Однако Никита Семенович решил сломить сопротивление. Как? Очень просто: начались мелочные придирки.

Скажем, однажды (это было в начале марта) девочка пошла выгуливать собаку. И задержалась, как показалось отцу, во дворе дольше обычного. Вооружившись резиновой скакалкой, избил дочь, избил до синяков. А, спустя примерно полмесяца, случилось то, что и случилось.

В прокуратуру Богдановича пришла В. В. Сергеева с заявлением, в котором писала: прошу привлечь к уголовной ответственности моего мужа за изнасилование несовершеннолетней дочери…

По факту совершения полового акта с лицом, не достигшим совершеннолетия, прокуратура возбудила уголовное дело. Впоследствии статья будет несколько раз меняться.

Обратимся к протоколу допроса потерпевшей Сергеевой Елены. Цитирую:

«Мой отец часто употребляет спиртные напитки. Бывает, что бьет. 25 марта, примерно в два часа дня, когда я осталась в квартире с ним одна, отец предложил мне раздеться. Я отказалась. Он сам тогда снял с меня все… и совершил половой акт. После этого я ушла в ванну. В это время пришли сестра и брат. Я им ничего не сказала. Они послушали музыку и стали собираться на улицу. Я тоже решила идти с ними. Но отец меня не отпустил, сказав, что у меня дома много работы».

Что это за работа? А вот…

Когда младшие дети ушли, то Лена убедилась, о какой работе отец вел речь. Он вновь раздел дочь, вновь на постели совершил с ней половой акт.

Очень важное свидетельство будет в конце протокола:

«Отец и раньше совершал со мной половые акты. Я ничего не рассказывала. Потому что боялась, что убьет».

И это было, видимо, не столь уж далеко от истины. Потому что Сергеев Н. С. постоянно вертел в руках некие стреляющие устройства. Стреляющие непонарошку, а самыми настоящими пулями. Это, кстати, станет основанием возбудить уголовное дело и по статье, касающейся незаконного приобретение и хранения огнестрельного оружия.

Что же сам-то Сергеев говорил? Самое разное говорил. На первом допросе, ничуть не смущаясь, заявил: к дочери не приставал, не предлагал совершить половой акт. Мать и дочь с ума сошли, что ли, выдвинув тяжкое обвинение? Они, мол, пытаются избавиться от него, поскольку он им мешает, строг с ними, и многого не разрешает. Стал намекать, что дочь у него далека от невинности, что она постоянно куда-то исчезала, водилась с сомнительными дружками. Он, естественно, против ее такого поведения, держит в узде.

А мать? Знала ли раньше о том, что творит отец с родной дочерью?

«Дочь и раньше говорила, что отец совершал с ней половые акты», — заявила мать на одном из допросов.

Знала, но молчала. Почему? Потому что сволочь, а не мать. Впоследствии скажет:

«Я скрывала, потому что боялась, что убьет».

Позднее Сергеев станет несколько менять свои первоначальные показания. Под давлением неопровержимых улик (в частности, судебно-медицинских и биологических экспертиз) не возражал против того, что он спал с дочерью. Но… Прозрачно намекал, что дочь спала с ним почти что добровольно, без принуждения. Эти его утверждения активно поддержали его родственники, в частности, родная мать его, которая в заявлении, направленном в прокуратуру, защищала сыночка и поливала помоями родную внучку. Как же надо опуститься, чтобы позволить себе подобное. Пусть это ее любимый сыночек оказался под следствием, но за что же внучку грязнить? Она же ей тоже не чужая.

Мамаша обвиняемого пошла дальше. В поддержку сына и замазывания грязью внучки и снохи, организовала коллективное письмо от соседей по дому Сергеева. У них-то как рука поднялась подписывать подобное? Я же не возражаю и не утверждаю, что Лена идеального воспитания (откуда ему взяться в такой-то семье?), но разве отрицательные качества дочери дают основания спать отцу с ней? Даже, если это происходило «добровольно».

Все знали, в том числе и соседи по дому, что отец по-особому относился к старшей дочери и особенно часто пускал в ход кулаки перед тем, как совершить с ней половой акт. Совпадение? Полноте!

Следствие, надо заметить, тоже, видимо, подпадало под влияние разных сторон и склонно было на определенных этапах видеть в этом преступлении не изнасилование, а всего лишь половой акт отца с дочерью, не достигшей поповой зрелости. Однако в конце концов вынуждено было остановиться на одном — на имевшем место изнасиловании.

В таком виде и поступило уголовное дело в Свердловский областной суд. Судебная коллегия по уголовным делам согласилась с обвинением и в судебном заседании доказала вину подсудимого, признала виновным Сергеева Н. С. в совершении преступлений и назначила наказание в виде восьми лет лишения свободы с отбыванием в колонии общего режима.

Итак, отец, постоянно насиловавший свою несовершеннолетнюю дочь, отправился туда, где ему и место. Не думаю, что его в колонии встретят с энтузиазмом. Там, в колонии, как и на свободе, мало кто уважает насильников. Особенно, если это отец, совращавший родное дитя.

«Петушком» сделают, но громко кукарекать и размахивать кулаками не позволят.

Что ж, пусть несет свой крест.

Охота пуще неволи

Многие из нас частенько пользуются услугами железнодорожного транспорта. Все мы, занимая места в электричке или скором пассажирском поезде, и не подозреваем, что ждет нас впереди. А там может быть всякое, вплоть до трагедии. И в ней частенько сами железнодорожники ни при чем.

Недалеко от Екатеринбурга есть поселок Горный Щит. Живут там разные люди. Есть, конечно, те, которые зарабатывают на пропитание трудом, в поте лица своего мантуля в поле или на ферме местного сельскохозяйственного предприятия, однако имеются иные лица, которые раньше советской власти побаивались и по крайней мере делали вид, что потеют на благо общества, а нынче первыми воспользовались благами демократии, от труда праведно стали убегать как черт от ладана.

И живут ведь! За счет чего? У них свои пути выживания. Одни, скажем, бомбят садоводов и огородников, опустошают погреба, вынося заготовленные впрок соленья и варенья, овощи и фрукты. Грабят тех, кто с ранней весны и до глубокой осени горбатятся на участках, не зная ни сна, ни отдыха, ни праздников, ни выходных. Другие же…

Например, два единоутробных братца — Александр и Владимир Кошелевы. Первому тридцать девять лет, другому — тридцать два. Оба, как ни странно, получили даже среднее образование, но оба нигде не работают. Оба холостые. Оба имеют богатое криминальное прошлое. Александр первый раз сел на скамью подсудимых в июле 1981 года. осудили к четырем годам лишения свободы по статье УК 89 часть 2 (кража государственного имущества). Погуляв чуть-чуть на свободе, вновь оказался на скамье подсудимых, получив пять лет колонии. Осужден по статьям 89 часть 3 (опять кража государственного имущества) и по статье 218 часть 1 (ношение огнестрельного оружия). Владимир, младший брат, также знаком не понаслышке с уголовным законом: в ноябре 1995 года его судили по статьям 15 (покушение на преступление) и 144 часть 2 (тайное хищение имущества граждан). Самый гуманный суд в мире тогда приговорил к двум годам лишения свободы, но с отсрочкой исполнения приговора. Как всегда, пожалели «блудного сына Отечества», дали шанс исправиться.

Кстати. Защитники прав человека буквально требуют гуманизации уголовного права. Наверное, это необходимо, если правозащитники так бузят, — не спорю. Однако… Во-первых, нельзя гуманизировать до бесконечности, ибо мы и без того идем впереди планеты всей: если за разбойное нападение в России преступник получает, максимум, десять лет, то в США за аналогичное американец схлопочет либо двадцать лет, либо пожизненное. Во-вторых, почему я пока не встретил ни одного случая, когда (простите, что раз за разом об этом пишу) те же отсрочки исполнения приговора дали бы те результаты, на которое рассчитывает российское правосудие? Наоборот, вижу, как сплошь и рядом та же отсрочка позволяет преступнику более тщательно подготовиться к новому злостному деянию.

Именно это имело место быть в истории с Владимиром. Ему, видимо, надоело обкрадывать граждан. И потому решил покуситься теперь на государственную собственность. Вот дуралей, а? Надо было узнать сначала одну особенность: если на кражи личного имущества правоохранительные органы смотрят зачастую сквозь пальцы и расследуют подобные дела спустя рукава, то на хищение государственной собственность — совсем иначе, то есть эти дела приоритетны и за них спуску не жди. Найдут обязательно и привлекут.

Июнь 1995 года. Владимир Кошелев, вооружившись кусачками и ножовочным полотном по металлу, вышел на полотно железной дороги (перегон Макарцево — Седельниково). Зачем? Что он там забыл? Чтобы поработать. Ударно «поработал»: вырезал восемь медных дроссель-трансформаторных перемычек, тем самым вывел из строя систему сигнализации, создав реальную угрозу безопасности движения поездов.

Это был первый эпизод. Так ли? Во всяком случае, к такому выводу пришло впоследствии следствие. Но интуиция подсказывает, что не так. Ибо прошла неделя и Владимир вновь оказался на железнодорожных путях, но в этот раз унес с собой уже двенадцать тех же самых перемычек. Известно: аппетит приходит во время еды. И на этом не остановился.

18+

Книга предназначена
для читателей старше 18 лет

Бесплатный фрагмент закончился.

Купите книгу, чтобы продолжить чтение.