Бесплатный фрагмент - Сказки полнолуния

ПОРТРЕТ ЖЕНЫ ХУДОЖНИКА

Старый форд медленно ехал по приморскому шоссе. Двигатель работал неровно, то и дело чихая. Я знал, что он барахлит, но ничего не мог с этим поделать. Кажется, мне очень повезет, если я доеду до места без вынужденной остановки.

В наступивших сумерках я увидел поселок. Несколько десятков домов богатых англичан и ирландцев, приезжающих сюда летом, чтобы отдохнуть от городской жизни. Вилла Норвилла была самой последней. Я медленно подкатил к ограде и тут мой автомобиль заглох.

Что ж, во всяком случае, он честно отработал сегодня.

Накрапывал неприятный октябрьский дождь. С Ирландского моря дул промозглый ветер. Я хорошо знал его. Особенно он досаждал мне, когда я плавал из Белфаста в Ливерпуль. Иногда мне приходилось уходить во внутренние помещения корабля только потому, что на корме невозможно было стоять из-за этого ветра.

Я оставил свой автомобиль там, где он сам решил это сделать и подошел к невысокой ограде. На золотистой табличке было написано: «Джулиан Норвилл».

Решетчатая калитка мешала мне войти, но оказалось, что тут не заперто. Кажется, меня здесь действительно ждали.

Сад был неплох, но даже в полумраке я сразу заметил, что садовник здесь не появлялся, по крайней мере, месяц. Я прошел по каменной дорожке к дому и позвонил в электрический звонок. Ждать пришлось несколько минут, прежде чем дверь открылась и появился какой-то человек в белом фартуке, испачканном красками.

— Я частный детектив. Вы мистер Норвилл?

— Да. Прошу вас, входите.

Я прошел внутрь дома. Мы долго шли по мрачному коридору, затем поднялись по лестнице на второй этаж и только потом очутились в просторной мансардной комнате с горящим камином. Это была мастерская художника. Пахло масляными красками, на мольберте я заметил холст, краешек которого был едва виден с моей стороны.

Мне предложили сесть в кресло, что я и сделал. Рядом находился невысокий столик, где стояла бутылка английского джина. Странно, но хозяина дома не предложил мне выпить, как это обычно бывало в таких случаях.

Джулиан Норвилл присел в кресло напротив. Заляпанный красками фартук так и остался на нем, что можно было объяснить либо рассеянностью, либо важностью момента.

Теперь я мог его хорошо рассмотреть. Ему уже перевалило за пятьдесят, как мне и говорили. Голова была пепельно седой, а виски уже совсем белые. Он был высок ростом, худ и время от времени передергивал шеей. Вероятно, он был не очень здоров. На левой руке я заметил обручальное кольцо.

— Как вас зовут? — спросил мистер Норвилл.

— Вы не знаете моего имени?

— Нет. Мистер Морсби не назвал вашего имени. Он сказал, что вы не любите афишировать свою персону.

— Он безусловно прав. Я не люблю называть своего имени. Пусть это будет единственной тайной, не раскрытой в этих стенах.

— Именно поэтому вы пользуетесь услугами посредника, когда людям нужен детектив-волшебник?

— Совершенно верно. Так мне гораздо удобнее. Итак, приступим к делу. Что вы хотели бы мне поручить?

Мистер Норвилл приподнялся. Сразу было видно, как он волнуется. Он подошел к мольберту, который скрывал от меня картину на нем стоящую. Посмотрел на свое творение, потом вернулся и снова сел. Когда он заговорил, его голос дрожал от волнения.

— Я хотел, чтобы вы нашли убийцу моей жены.

Мне сразу захотелось выпить стакан неразбавленного джина и поскорее уйти отсюда. Как частный детектив я никогда не занимался убийствами и по вполне понятным причинам.

— Я не занимаюсь убийствами, мистер Норвилл, — сказал я усталым голосом. — Это дело полиции. Вы должны были это знать. Странно, что Джон Морсби не предупредил меня об этом.

— Это я попросил его. Сейчас я все объясню. Полиция действительно занималась этим делом, но не добилась никаких результатов. Убийцу так и не нашли.

— Вот как? Когда произошло убийство?

— Ровно год назад. Девятого октября.

Я задумался. За последние две недели у меня не было серьезной работы. Дважды ко мне обращались через Джона Морсби, чтобы я последил за чьей-то загулявшей женой и однажды, чтобы я нашел украденную статуэтку. Я взялся только за последнее дело из перечисленных и выполнил эту работу за один день. И вот теперь скучал в ожидании новых расследований. Конечно, убийство — это совсем другое дело, нежели вести розыск потерянных вещей или пропавшего человека. В решении обычных для детектива вопросов у меня была репутация волшебника. Я с легкостью выполнял любые задания, но убийство…

— Я знаю, о чем вы думаете, господин детектив.

Я поднял голову.

— О чем же?

— Вы размышляете, стоит ли браться за это дело. Уверяю вас, стоит. Я хорошо заплачу и не потребую гарантий. Если вы ничего не найдете, то все равно уйдете отсюда с деньгами. Я достаточно обеспечен, чтобы оплатить ваши поиски. Вы получите двести фунтов в случае неудачи и пять тысяч, если добьетесь результата. Расходы я оплачу отдельно.

Предложение мистера Норвилла было просто сногсшибательным. Я не любил торговаться и быстро согласился.

— Хорошо, мистер Норвилл, расскажите мне о деле.

— Сначала взгляните на портрет моей жены.

Я встал и прошел к мольберту. Норвилл зажег дополнительный электрический свет, чтобы мне было хорошо видно изображение на картине.

Я ожидал увидеть портрет первой красавицы, на которых обычно женятся состоятельные люди вроде Джулиана Норвилла, известного художника, но увидел обычный портрет, обычной женщины. Ей было лет тридцать пять-тридцать восемь, не больше. Брюнетка, с закрученной челкой, большие черные глаза, тонкие губы, нос правильной формы. Ее нельзя было назвать очень привлекательной, но, чем дольше я смотрел на нее, тем больше понимал, что в ней была какая-то притягательная сила и загадочность.

— Это ваша жена?

— Да.

— Как она умерла?

— В тот день я уехал в соседний город на своем автомобиле. У меня закончились некоторые краски и еще я хотел купить две большие рамы для своих холстов. Были и еще кое-какие дела, о которых я не в силах сейчас вспомнить. Когда я вернулся домой, мне никто не открыл, хотя я звонил много раз.

— В этом доме нет прислуги?

— Постоянной прислуги у нас нет. Моя жена предпочитала затворничество и ей не нравилось, когда в доме чужие люди. Она прекрасно готовила и очень любила это делать. Два раза в неделю к нам приходила горничная, а если мне нужен был механик или садовник, я приглашал на какие-то работы людей из соседней деревни или через агентство Парсонса.

— Кто же занимается отоплением? Уголь или дрова… здесь немало хлопот для такого большого дома.

Он, казалось, смутился.

— Мы жили здесь только в теплое время года. Обычно в начале октября возвращались в Лондон. В холодные дни я сам топлю камин в спальне, гостиной и там, где это нужно. Дрова заготавливаются заранее и этим я тоже обязан агентству Парсонса.

Я в который раз убедился, что у каждого богача свои причуды. Норвиллу было вполне по карману нанять целую армию истопников вместо того, чтобы самому таскать дрова из сарая в дом, чтобы растопить там камин. Вероятно, они с женой так ценили уединение, что были готовы на такую жертву. Муж — истопник и носильщик, жена — кухарка. И это в семье, которая по словам Джона Морсби, каждый год продавала картины на десятки тысяч фунтов.

— Почему вы задержались до девятого октября?

— Моя жена любит тепло. Ей не хотелось возвращаться в сырой и дождливый Лондон и она уговорила меня побыть здесь лишние две недели. Тем более, что в прошлом году здесь стояла на удивление хорошая погода.

— Вы звонили в дверь, потому что у вас не было ключа?

— Разумеется, был, но в нашей семье существовал своего рода ритуал. Если кто-то отсутствовал, то при возвращении звонил в дверь и тот из нас, кто был дома, открывал и встречал.

— Сколько раз вы звонили?

— Не менее десяти.

— Вы терпеливый человек.

— Я просто подумал, что возможно, моя жена принимает ванну и потому не может открыть мне дверь достаточно быстро. Я так и не дождался ее прихода и отворил дверь своим ключом.

— Что было потом? Вы стали искать ее?

— Да, я сразу же заподозрил неладное, когда увидел, что в ванной никого нет. Это можно заметить еще из холла. Если в ванной комнате горит свет, то от места перед зеркалом в холле, под дверью видно полоску света. На всякий случай я сходил туда и проверил. Там никого не было и я стал искать дальше. В нашей гостиной я и обнаружил свою жену. Она сидела на диване, откинувшись на спину. В ее руке был бокал.

— Она умерла от отравления?

— Да, как показали результаты вскрытия. Кто-то подмешал цианистый калий в ее бокал с вином.

— Вы уверены, что это было не самоубийство?

Мистер Норвилл даже привстал. Его брови выгнулись дугой. Будь перед ним полицейский, задавший подобный вопрос, он, вероятно, зарычал бы на него. Здесь реакция была иной. Я увидел целую череду эмоций на его лице. Гнев, потом внутреннюю борьбу, следом некое отрезвление и в самом конце пантомимы усталость и безразличие. Я не был полицейским грубияном, задавшим такой оскорбительный вопрос. Я был частным детективом, который должен был расследовать это дело по приглашению самого мистера Норвилла. Он вовремя это вспомнил и потому не сорвался на меня в гневном припадке.

Мистер Норвилл снова присел и, подумав, ответил:

— Нет. Категорически нет. Она была неспособна на самоубийство и никогда не поступила бы так со мной. Кроме этого, она бы обязательно оставила мне записку. Нет, этого просто не могло быть. У нее не было причин так делать.

— Может быть, вы просто не знали о них?

— Нет, ее ничто не тяготило в то время.

— Возможно ли допустить, что кто-то довел ее до самоубийства?

— Я не могу себе представить такого. И даже если вдруг это окажется правдой, я хочу, чтобы вы нашли его и я смог бы привлечь этого типа к ответу. Может быть, своими способами. Сам я не верю в эту теорию.

Он, наконец, предложил мне выпить. Стакан чистого джина пришелся мне очень кстати и к тому же это говорило о том, что Норвилл уже отошел от своей вспышки гнева.

— Прежде чем подробно расспросить вас о вашей жене, ее прошлом и всех ее знакомствах, а также родственниках, я хотел бы узнать у вас кое-что, мистер Норвилл.

— Что именно?

— Есть ли у вас какие-нибудь собственные подозрения по поводу убийства вашей жены?

Это был весьма ловкий ход и я часто применял его. По крайней мере, в двух случаях из десяти, когда я расследовал какое-либо дело, мой наниматель помогал мне своими соображениями лучше, чем все остальные факты вместе взятые.

— Подозрения? О нет, никаких подозрений нет. Разве что…

— Что же?

— После смерти моей жены я на некоторое время перестал писать картины. Меня мучили кошмары, какие-то видения. Потом я отошел от этого ужаса и создал несколько полотен в совсем несвойственной мне манере. Сейчас я и сам удивляюсь, как такие сюжеты могли прийти мне в голову. И только этот портрет моей жены я выполнил в полном соответствии со своим стилем. Он почти готов, и вы уже видели его. Портрет удался.

Я так сильно сжал свой пустой стакан, что он едва не лопнул. Я услышал именно то, что хотел. Сила моей таланта сыщика держалась на потрясающей интуиции. И сейчас я уже знал, что найду того, кто убил миссис Норвилл. И поможет мне в этом именно ее муж и его картины.

***

Формальный договор на услуги частного детектива составленный на имя Джона Морсби со свежей подписью мистера Норвилла уже лежал у меня в кармане, вместе с сотней фунтов аванса. Это милое сочетание чужих обязательств и моих денег поистине грело мне душу. Я выпил еще один стакан джина и методично заносил в свой блокнот полученные сведения.

Аделина Норвилл, тридцати шести лет, англичанка из Хемпстеда, замужем двенадцать лет, первый брак, детей нет, есть неблизкие родственники в Бристоле и Норидже. Познакомились на выставке в Лондоне, где Джулиан Норвилл показывал свои работы.

Кое-что, о чем мистер Норвилл рассказал мне из хода полицейского расследования, я тоже занес в свои записи. Полиция не слишком преуспела, хотя мистер Норвилл был человеком известным и влиятельным. Было установлено, что в гостиной побывало некое лицо, оставившее нечеткий отпечаток ботинка. На бокале с ядовитым напитком не было других следов, кроме как отпечатков миссис Норвилл.

И последнее, что сказал мне мистер Норвилл от самого себя. Когда он вошел в гостиную, его нюх уловил едва различимый запах какого-то необычного табака, возможно даже смеси нескольких сортов.

— А теперь покажите мне ваши картины, которые вы написали после смерти вашей жены.

Он очень удивился.

— Неужели это имеет значение?

— Не удивлюсь, если самое главное.

— Почему вы так думаете?

— Метод, который я практикую, основан на интуиции, моем сверхъестественном чутье. Это мой фирменный почерк. Там, где другой будет копаться и собирать факты несколько недель, я раскрою все в считанные часы.

— Это правда?

— В вашем случае, так будет почти наверняка. После того, как я посмотрю ваши картины, я скажу точнее.

Норвилл был просто потрясен. Похоже, что мой друг Джон Морсби не слишком подробно рассказал ему о моих способностях. Меня это всегда раздражало в Джоне. Я уже упоминал о заказах на слежку за чужими женами. С подобными просьбами обращаться ко мне мог только не вполне нормальный клиент. Отчасти это можно было объяснить и тем, что меня в этих краях знали совсем мало. Я редко где задерживаюсь надолго и переехал на побережье всего три месяца назад.

— Пойдемте со мной, я покажу вам те картины.

Мы перешли в другое крыло дома на этом же этаже. Там было нечто вроде галереи. Норвилл включил электрическое освещение. Я увидел два ряда картин на каждой из стен. В основном были пейзажи. Кое-что было сделано с натуры, а некоторые картины художник сотворил исключительно благодаря своему воображению. Я сделал такой вывод, уже зная, что Норвилл не любил путешествовать, а значит, просто не мог видеть те южные страны, которые сам изобразил.

Вопреки моим представлениям, картины, что были написаны после смерти жены Норвилла, он не повесил на стены, а сложил в небольшом чулане, сделав так, чтобы они друг друга не касались.

Пришлось повозиться, перенося полотна в галерею, но я сам настоял на этом.

— Это очень важно, мистер Норвилл.

Он был крайне удивлен. Я уже чувствовал, что еще одна моя выходка и он зарычит на меня как озлобленный голодный пес.

В моей практике клиенты очень часто не понимают разных мелочей и тех тонкостей, что присущи моей работе. Сначала они просто удивляются, потом начинают сомневаться, нормален ли я, и в отдельных случаях, брезгливо морщатся, пытаясь выставить меня за дверь, невзирая на уплаченный мне аванс. Я не всегда поступаю одинаково. Бывали случаи, когда я уходил, не собираясь спорить, но обычно я проявляю терпение и уговариваю не мешать мне.

Сейчас я попросил своего нанимателя выставить все четыре картины в один ряд у стены и непременно в той последовательности, какой они были написаны.

Норвилл сделал так, как я сказал, но я обратил внимание, что в его действиях сквозила раздражительность. Он делал все нехотя, как будто уже совсем разочаровался во мне и жалел, что позвонил Джону Морсби.

Первая картина представляла собой абстракцию. Я довольно посредственно разбираюсь в живописи, но здесь все было ясно сразу. Красивый дом был нарисован в правильных пропорциях, а из-за него торчало какое-то немыслимое нагромождение, как будто это был другой дом, только полностью перекрученный и кривобокий. Грациозность и красота в соседстве с уродством и бессмыслицей. Странное творение рук человеческих. Я испытал нечто вроде отторжения от этой картины, но когда я перешел ко второму полотну, мне почему-то снова захотелось еще раз взглянуть на первое, что я и сделал. Те же ощущения.

Норвилл с удивлением наблюдал за мной, очевидно, укрепляясь во мнении, что я ненормальный. Меня это мало трогало в эту минуту. Я просто выполнял свою работу и делал то, что делаю всегда. Смотрю и думаю.

Вторая картина была немного проще и не такая отталкивающая. Ветер разносил в клочья могучие деревья в лесу и, если бы сюжет ограничивался только этим, картину можно было считать вполне обычной. Все дело в том, что с правой стороны от леса из-за горизонта торчала огромная человеческая голова и ветер рождался из ее ноздрей. Сумасшествие чистой воды! По-моему, самому Норвиллу пора было обращаться за консультациями в соответствующее лечебное заведение. Вместо этого он все так же таращился на меня, стараясь понять, что в моей голове.

Следующий пейзаж представлял собой поле, где юноша, воздев к небу руки, пытался ловить летящие из облаков дары. Это было золото, серебро, бриллианты и другие драгоценности. Картина мне понравилась, не вызвав отрицательных эмоций, но, к моему удивлению, я не испытывал ни малейшего желания смотреть на нее еще раз, по крайней мере, прямо сейчас.

И, наконец, последний труд знаменитого художника Джулиана Норвилла был снова странен и причудлив по своему замыслу. Подвешенный на дерево вверх ногами человек, изо всех сил пытался увернуться от нескольких злодеев, метавших в него ножи. Несколько штук уже валялись на земле, очевидно не достигнув цели, но и у жертвы, лицо было рассечено большим уродливым шрамом.

Я отстранился от созерцания творений художника и Норвилл заметил это.

— Что скажете, господин детектив? — спросил он, едва сдерживая нетерпение.

Это был непростой вопрос и всякий на моем месте начал бы что-нибудь говорить в том духе, что постарается найти улики и что-то разнюхать. Да, как-то так. Но я, как вы уже знаете, не был из такой породы людей.

— Я склоняюсь к тому, что сообщу вам имя убийцы уже завтра утром. Во всяком случае, я почти уверен, что сделаю это.

Выразился я несколько витиевато и не слишком точно, но что делать, я не силен в дипломатии и говорю то, о чем думаю в данную минуту.

Он, конечно, не поверил мне. Сколько бы Джон Морсби не внушал своим клиентам, что я блестящий аналитик и волшебник, никто не хотел верить в это по-настоящему.

— Что вам для этого нужно? — все-таки спросил он, видимо не желая спорить и соглашаясь подождать до утра без ненужных расспросов.

— Я бы хотел переночевать у вас в гостиной, но при этом, чтобы кроме портрета вашей жены, туда были перенесены и эти картины.

Он чуть не спросил, зачем это нужно, но потом, одумавшись, просто кивнул мне. Я видел, что теперь он точно жалеет, что связался со мной.

***

Пока мы перетаскивали картины в гостиную, я успел еще раз посмотреть другие полотна Норвилла, висевшие в коридоре и даже отметил про себя, насколько роскошными они были. Три картины из жизни Римской империи, включая извержение вулкана и несколько работ на библейские темы. Картины были яркими, красочными, как будто он закончил их писать только вчера и вывесил в свою галерею, не дав просохнуть.

Теперь в гостиной было пять картин. Они стояли в ряд возле той стены, где совсем не было мебели. Теперь я мог видеть их все разом.

Норвилл сказал, что уже поздно и, пожелав мне спокойной ночи, ушел.

Я прикрыл за ним дверь и зажег самый яркий свет, какой было возможно зажечь в этом помещении. И подошел сначала к портрету миссис Норвилл. Я чувствовал, что ключ к загадке именно в нем. Что здесь можно было увидеть? Портрет симпатичной женщины средних лет. Норвиллу было пятьдесят три года, как он сам сказал, его жене тридцать шесть, стало быть, учитывая, что со дня ее смерти прошел целый год, разница в возрасте между ними была шестнадцать лет. Это немало, но в подобных случаях, когда более старый супруг очень богат, такое встречается довольно часто.

Почему она вышла за него замуж? Может быть, она польстилась на его деньги? Возможно, хотя на портрете она не выглядела подобного рода особой. Тут было что-то другое. Я чувствовал, что их союз не строился на одном лишь восхищении почитателя своим кумиром.

Я снова и снова смотрел на этот портрет, вглядываясь в глаза Аделины Норвилл. Разумеется, портрет был написан с натуры. Миссис Норвилл смотрела в глаза своему мужу, когда позировала ему. И это не был взгляд любящей жены. В нем чувствовалась какая-то холодность и даже усталость. Похоже на то. Она, вероятно, устала от этих отношений. Неравный брак с человеком из общества, богатым и своенравным, безусловно, угнетал ее.

Неужели это все-таки самоубийство?

Нет! И я наверняка узнаю об этом из остальных картин. Я чувствую это всем своим нутром. На меня опять находило вдохновение и моя интуиция начинала работать в полную силу. Я просто обожаю такие моменты. В подобные минуты я чувствую себя всемогущим провидцем. Впрочем, довольно самолюбований, пора заняться серьезным делом.

Итак, что может означать картина, где изображены два дома? Один красивый, другой — полная противоположность.

Я задумался и мысли сами собой навеяли воспоминание, как несколько часов назад я ехал вдоль вереницы домов к особняку Норвилла. Что, если один из этих домов — это дом самого Норвилла? И конечно тот, который был изображен красивым. Свое жилище изображать в уродливом виде Норвилл не стал бы, и как художник, и как хозяин. У него просто не было к этому видимых оснований. Значит, красивый дом, это почти наверняка его собственный дом. Тогда выходило, что второе строение, прекрасное лишь своей кривизной и выглядывающее из-за дома Норвилла, это конечно соседний дом. Других не было видно. И обычно у дома бывают два соседних и мне пришлось бы гадать, какой именно тут был изображен, но в данном случае мне повезло. Дом Норвилла был последним, а значит, уродливым домом мог быть только тот, что стоял справа, ибо слева вообще ничего не было. Пока все вырисовывается именно так, если конечно моя теория верна.

— Ладно, отставим на время эту картину и посмотрим следующую более внимательно, — сказал я вслух.

Я долго, очень долго всматривался в нанесенную красками на холст бурю. Она рождалась из ноздрей гигантской головы. Ветер шел именно из головы. Как только я мысленно произнес эту фразу, я сразу же уловил ассоциацию с известным выражением «ветер в голове». Норвилл ясно показывал на это явление и мне оставалось понять, кого он имел в виду. Неужели свою собственную жену? Ведь он говорил о ней исключительно в восторженных тонах.

Я оставил в покое и эту картину, узнав из нее уже достаточно много. У меня еще будет время вернуться к ней, когда я пойму основную мысль, заложенную в двух остальных. Кстати, само по себе, то обстоятельство, что Норвилл зашифровал в своих картинах определенную информацию, было очень интересным явлением, хотя в моей практике и было нечто подобное. Только в предыдущем случае, молодой писатель написал рассказ, где сам того не ведая, указал мне на похитителя своей сестры.

Юноша, молящий о чем-то и получающий дары с неба, мог означать только то, что кто-то, например, миссис Норвилл, что-то просила у некоего лица и получала это. Золото и деньги могли быть просто аллегорией, но вполне возможно, что это происходило буквально. Больше на этот счет у меня не было никаких мыслей. Я понял, что эта картина не является основной и только дополняет остальные, хотя, если подумать, то и предыдущая работа Норвилла, по сути, была такой же.

Картина с подвешенным за ноги юношей навела меня на мысль, что некто понес наказание за свои деяния в виде рассеченной щеки. Это была своего рода казнь, однако из изображения на холсте не становилось понятным, как закончилась эта экзекуция для провинившегося.

Я еще раз просмотрел все картины, включая портрет и развалившись на диване, стал думать. Если у миссис Норвилл был тайный друг, о котором не знал ее муж, то вполне возможно, что именно он по какой-то причине убил ее при помощи яда или заставил его выпить. Я был почти уверен, что Аделина Норвилл была неверна своему супругу. Ее взгляд при позировании был недвусмысленным, а те картины, что написал сам Норвилл уже после смерти жены, были лишь выплеском его подсознания. Он просто перенес на холсты то, о чем боялся догадываться сам и что никогда не сказал бы мне или кому-то еще.

В моей голове выстраивалась определенная картина. Уставшая от спесивого мужа жена, молодой любовник, живущий где-то рядом и что-то обещавший ей и человек, которому было уготовано наказание за какие-то грехи.

Я еще долго думал обо всем этом, пока не захотел спать. Сон наступил так внезапно, что я едва успел лечь горизонтально. Так иногда бывает со мной в полнолуние. Что ж, отдых мне сейчас не помешает.

Мне снились какие-то кошмары, кто-то преследовал меня, злобно грозил чем-то, мне совали банкноты прямо в лицо, злорадно смеясь, вокруг суетились полицейские от обычных констеблей до высших чинов Скотланд-Ярда. Это было невообразимое месиво фантазий и мыслей.

***

Меня разбудил сам Норвилл. Он энергично тряс мое плечо, как будто я обещал ему подняться на ноги точно в определенное время и не выполнил своего обещания.

— Вы спали одетым? — спросил он меня, когда я перешел из горизонтального положения в вертикальное.

— Да, некоторым образом.

— Вы обещали сказать мне, кто убил мою жену.

— Я помню об этом. И хотел бы сначала задать вам несколько вопросов, если вы не возражаете.

Он улыбнулся как-то не по-доброму, но согласился.

— Вы можете спрашивать. Что вас интересует?

— Кто живет в соседнем доме?

Норвилл очень удивился. Возникла пауза. Он думал.

— Там проживает мистер Ричардс, Дэвид Ричардс.

— Сколько ему лет?

— Тридцать два года.

— Он живет там один?

— Да.

— Как давно?

— Около шести лет.

— Нет ли у него на лице каких-нибудь шрамов?

Джулиан Норвилл был просто потрясен этим вопросом.

— Откуда вы знаете?

— Я не знаю, а всего лишь спрашиваю.

Мой наниматель молчал, тяжело вдыхая и выдыхая, как будто я только что заставил его выполнять тяжелую работу. Сейчас он напоминал кита, собравшегося выпустить струю воды.

— У него есть шрам на щеке, небольшой, но очень заметный.

— Как он его получил?

— Ричардс рассказывал, как десять лет назад служил в Ирландии, ему крепко досталось во время беспорядков при разделении острова. Он был ранен, на лице остался шрам. Через несколько лет он получил хорошее наследство, вышел в отставку и поселился здесь, купив дом по соседству с нами. Но почему вы спрашиваете меня о нем?

— Только потому, что этот Ричардс и есть тот человек, который повинен в смерти вашей жены.

Джулиана Норвилла едва не хватил удар. Он даже присел рядом со мной, чтобы не упасть в обморок.

— Как вы это узнали? — спросил он, наконец, когда дар речи вернулся к нему, а голова, вероятно, перестала кружиться.

Сейчас наступил самый трудный момент. Мне нужно объяснить то, что разумно объяснить почти невозможно. В случае, когда я возвращаю своим клиентам похищенные у них вещи, все гораздо проще. Я отдаю находку и объясняю, где я ее нашел. В данной ситуации, все было по-другому.

— Я просто прочитал имя убийцы в ваших картинах, мистер Норвилл. Не требуйте от меня большего. Я сделал все, что мог.

Мой клиент долго переваривал в уме то, что услышал от меня, а потом произнес целую тираду.

— Я не знаю, как вам это удалось, но, все же, у меня есть большие сомнения в том, что Ричардс имеет хоть какое-то отношение к смерти Аделины, ведь он хороший сосед и я еще ни разу не пожалел, что он живет рядом со мной, и поэтому я хочу знать, есть ли у вас какие-нибудь доказательства его вины?

— Нет, сэр.

Я впервые обратился к нему так официально.

— Нет?

— Вы нанимали меня, чтобы я нашел вам убийцу вашей жены. Я назвал вам его имя, а его адрес вы знаете и так. Что же вам еще нужно?

— Да, но я не могу привлечь его к ответственности тем или иным способом, пока не имею в руках хоть какие-то факты. Неужели вы рассчитываете получить пять тысяч фунтов только за слова?

Я улыбнулся. Старый скряга проявил себя в полной мере. Вот почему жена разлюбила его.

— Конечно нет, мистер Норвилл. Я только нашел убийцу и с меня будет достаточно еще сотни фунтов за эту услугу. Если же вы хотите убедительных доказательств вины мистера Ричардса, я знаю, как поступить. У меня есть приятель, бывший инспектор Скотланд-Ярда, а ныне частный детектив, Фредди Слоун. Я вызову его и он поработает по части доказательств. Думаю, ему хватит и недели, чтобы собрать нужный вам материал. Если я оказался прав и Дэвид Ричардс виновен, тогда обещанные вами пять тысяч мы разделим со Слоуном пополам. Вас устраивает такое предложение?

На этот раз он думал недолго.

— Да, это хорошее предложение. Я согласен.

Дальше все было как в сказке. Он принес мне еще сто фунтов и, поблагодарив меня за работу, проводил до дверей. Я обещал ему, что дам знать, когда ждать мистера Слоуна. В этом доме мне больше делать нечего.

***

Мой скромный автомобиль был весьма снисходителен ко мне, и я бы даже сказал, вполне дружески настроен. Вероятно, он догадывался, что я заработал хорошую сумму и теперь потрачу кое-какие деньги на то, чтобы привести его в порядок. Он отлично завелся, и я покинул поселок, где жил Норвилл. Перед отъездом я мельком посмотрел на дом Ричардса. Он и правда был уродлив.

***

В конторе Джона Морсби я застал своего друга в состоянии крайнего нетерпения. Без лишних слов я выплатил ему его комиссионные с тех двухсот фунтов, что получил от Новилла.

— Неужели ты нашел его? — спросил Джон, очень довольный, что все получилось.

— Да и это был тот редкий случай, когда сам клиент сделал большую часть работы, а мне оставалось всего лишь расшифровать несколько его картин.

И я рассказал Джону все, что случилось со мной с той минуты, как я постучался в дом на приморском шоссе. В самом конце своего рассказа я открыл все карты. По моему мнению миссис Норвилл завела себе любовника, более щедрого, чем ее муж. Именно так я растолковал подарки с неба и ветер в голове. Рана на щеке у Ричардса совпадала с раной на лице висельника на картине. Дом, нарисованный Норвиллом, также указывал на Ричардса. Оставалось лишь найти доказательства.

— Ты действительно вызовешь детектива Слоуна? — спросил Джон.

— Я уже был на телеграфе и послал ему телеграмму в Лондон. Думаю, если он свободен и не побрезгует суммой в две с половиной тысячи фунтов, то конечно приедет, возможно, даже завтра утром.

Джон оценил мою шутку про деньги, рассмеявшись. Две с половиной тысячи фунтов огромные деньги. Любой детектив с радостью согласится вести частное расследование хоть целый год, чтобы получить такой гонорар.

— Уверен, он приедет.

***

Фредерик Слоун действительно приехал на следующий день, правда, не утром, а в середине дня. Я посвятил его во все детали и он с великим рвением принялся за работу.

Слоун тайно поселился у Норвилла и следил за Ричардсом день и ночь. У Фредди были свои методы и, надо сказать, они были на грани законности, хотя он никогда не переступал эту незримую черту.

Моему другу удалось выяснить, что среди вещей Аделины Норвилл оказалось несколько красивых украшений, происхождение которых ее муж не смог объяснить. Фредди быстро придумал, как это использовать. Он стал слать Ричардсу анонимные посылки с таинственными записками, намекающими, что отправитель хорошо знает, кому и за что это было подарено. После второй посылки, Ричардс запаниковал и собрался бежать с побережья. Он купил билет до Ливерпуля на завтрашнее число и быстро паковал вещи. Фредди был не промах и без промедления посетил дом Ричардса. У них состоялся серьезный разговор, в ходе которого Ричардс выхватил пистолет и стал угрожать Слоуну оружием. Здесь в дело вступила полиция, которая благоразумно ждала за дверями. Хозяин дома сдался и полицейские провели обыск. Были найдены письма Аделины Норвилл, адресованные Ричардсу. Кроме того, полиция нашла пузырек с ядом и те самые ботинки, оставившие след в гостиной в доме художника Джулиана Норвилла. Этих доказательств оказалось более чем достаточно для стороны обвинения.

Вскоре состоялся суд. Дэвид Ричардс признал свою вину, сообщив, что был любовником Аделины Норвилл и нарочно подсыпал быстродействующий яд в ее бокал после того, как она решила разорвать с ним все отношения и рассказать обо всем своему мужу.

Дэвид Монтегю Ричардс тридцати двух лет был признан виновным в убийстве Аделины Норвилл и приговорен судом к повешению. Приговор был приведен в исполнение через две недели.

***

Как-то раз, мы с Фредди встретились в Лондоне, в баре на Кавендиш-стрит. Я уже получил от него свою половину гонорара, чем был очень доволен. Мы немного поговорили об этом деле. Фредди сказал мне:

— Попробуй угадать, что попросил Дэвид Ричардс в качестве последнего желания, незадолго до казни?

— Пари?

— Да! Ставлю бутылку французского коньяка «Мартель», что ты не угадаешь.

— По рукам!

Фредди очень хитро улыбался, показывая мне свое превосходство. Я не спешил с ответом, изображая из себя простачка, хотя мы прекрасно знали друг друга.

— Ну же, старина, попробуй угадать!

— Он попросил принести к нему в камеру портрет миссис Норвилл, — просто ответил я.

Видели бы вы, какое кислое лицо стало у Фредерика Слоуна.

НОЧНОЙ ПОЕЗД

Люк Лэнг выбежал на улицу, выходившую к железнодорожной станции и остановился, чтобы хотя бы немного восстановить дыхание. Впереди виднелся тусклый фонарь, лениво раскачивавшийся на слабом ветру. Люк торопливо подошел к нему и вытащил карманные часы. Заиграла музыка, молодой человек увидел, что было без пяти минут полночь.

«Ни один поезд не поедет с этой станции после полуночи».

Это было так очевидно. Конечно, ведь пригородные поезда не ходят по ночам, а ночные поезда дальнего следования не останавливаются на таких маленьких станциях. И Люк, собравшись с силами, побежал, рассчитывая выскочить на перрон еще до наступления следующего дня.

Примерно три минуты он потратил, чтобы оказаться на одиноком полустанке. Поезда не было. Он присел на корточки, с шумом вдыхая свежий ночной воздух.

— Мне не уехать из этого города, — прошептал он.

Среди пения птиц и монотонного стрекота насекомых, он услышал музыку своих часов. Если не открывать крышку, она играет только два раза в сутки, в полдень и в полночь.

Каким далеким ему показался полдень минувшего дня! Как будто это было не в этой жизни, а в одной из предыдущих, согласно представлениям некоторых восточных народов.

Едва только музыка стихла, как зазвучала новая, но на этот раз такая, которая привела Люка в неописуемый восторг. Это была музыка стука колес приближающегося поезда. Большой черный паровоз тянул с десяток длинных спальных вагонов. Когда он поравнялся с платформой, не снижая при этом скорость, Люк подумал, что остановки здесь не будет. Его охватило отчаяние, но оно длилось всего мгновенье. Поезд неожиданно притормозил и остановился. Это невероятно, но из всего состава открылась только одна дверь и именно та, что была напротив Люка Лэнга. Из полумрака тамбура выглянуло сердитое лицо проводника. Он махнул рукой, приглашая войти в вагон. Люк шагнул в темный проход, дверь сзади захлопнулась и поезд тут же стал быстро набирать скорость, будто стараясь наверстать упущенное.

Удивительно, но проводник даже не попросил показать билет. Он молча отвел Люка в купе, где было одно свободное место на нижней полке и сразу же ушел.

Это была самая настоящая удача. В это невозможно было поверить, но Люк Лэнг, к своим двадцати четырем годам, иногда испытывал на себе благосклонность фортуны и был к этому готов.

***

Поезд, мерно постукивая колесами, двигался по ночной долине. За окном, при полной луне медленно вырастали и проваливались в бездну ночи холмы и косогоры.

Глаза быстро привыкли к полумраку ночного купе. Напротив, лежал какой-то тучный господин. Его брюхо свисало с полки вниз, угрожая в один прекрасный момент перевесить. Он не спал, а всего лишь лежал с закрытыми глазами. Словно почувствовав на себе чужой взгляд, он открыл глаза и довольно бесцеремонно спросил у Люка:

— Как вас зовут?

Люк опешил.

— Это вы мне? — удивленно спросил он.

— Да, черт побери, именно вам! Остальные здесь спят…

С верхней полки, что была над толстяком, послышался недовольный каркающий голос:

— Ошибаетесь, милейший. Я и не думаю спать. Говорите только за самого себя.

С другой полки тоже раздалось какое-то раздраженное ворчание.

— Так как вас зовут? — настойчиво повторил вопрос толстый пассажир.

— Люк Лэнг, если вам угодно.

— Я так и думал, — сказал он насмешливо.

Люк снова удивился.

— Вы так и думали? Вы знали, что я поеду на этом поезде? Но это попросту невозможно! Еще четверть часа я и сам этого не знал, уверяю вас.

— Я и не знал, что вы поедете на этом проклятом поезде, черт побери! Но я знал, что ваша фамилия начинается с той же буквы, что и имя.

— Почему же?

— Очень просто. В нашем вагоне едут только такие. В противном случае, вас не пустили бы, ни в наше купе, ни в какое-либо другое в этом гнусном вагоне.

— Что за странные порядки в этом поезде?

С верхней полки послышался все тот же каркающий голос:

— Да, этот поезд необычный. Вы и сами должны были это знать. Посмотрите на свой билет, он в один конец. В один, черт возьми, да еще какой!

Люк чуть было не ответил, что у него нет билета, но сдержался, опасаясь быть изгнанным из этого странного поезда. Он попал сюда по счастливой случайности и теперь очень дорожил этим. И все же, любопытство имело над ним какую-то необъяснимую силу.

— А что же там написано на билете?

— Ваше имя, фамилия, когда и от чего вы умерли, — ответил толстяк.

— Умер? Как так?

Со всех сторон раздался злорадный смех. И громче всех смеялся тот, кто еще не проронил ни слова, если не считать злобного ворчания. Тот самый пассажир, что лежал на верхней полке прямо над Люком Лэнгом.

— Умер самой настоящей смертью, — важно заявил толстый джентльмен. — И удостоился чести перед попаданием на суд божий немного прокатиться на поезде мертвецов.

Люк не верил своим ушам.

— Что вы такое рассказываете? — чуть слышно пролепетал он.

Над головой у Люка Лэнга появились две свесившиеся ноги в стоптанных башмаках. Его сосед сверху лежал на своей полке в обуви!

Поезд немного подскочил на рельсах и незнакомец, воспользовавшись этим, ловко спрыгнул на пол. Он уселся рядом с Люком. Это был неприятный старик, плешивый, с плохими зубами и мерзким запахом изо рта.

— Что, приятель, все еще играете с нами в кошки-мышки? Где ваш билет, черт побери?

Люк не нашелся что ответить. Кажется, здесь подобралась скверная компания. Они разыгрывают его и насмехаются над ним.

— Действительно, где ваш билет, любезный? — спросил толстяк, приподнимаясь. Он с большим трудом повернулся и сел. Каждое движение ему давалось нелегко.

— У меня нет билета. Я просто запрыгнул в этот поезд и проводник привел меня на свободное место. Я, разумеется, заплачу, сколько потребуется. Наверное, нужно позвать проводника и, поскорее, рассчитаться с ним?

— Не торопитесь, малыш, — сказал старик. — Проводник едва ли придет сюда скоро. Он всего один на весь этот паршивый поезд. Вы действительно не знаете, почему здесь оказались? — спросил он гадким язвительным голосом.

Люк подумал и тихо ответил:

— Я всего лишь увидел поезд и вскочил на подножку…

— Куда вы собирались ехать?

— В Лондон.

— Неужели в Лондон?

— Именно так.

— На кладбище Кенсал Грин или на Бромптонское? — насмешливо спросил толстяк, рассматривая Люка в полумраке ночного купе. Здесь светила всего одна слабая лампочка, что позволяло видеть всего лишь очертания людей и только того, кто сидел рядом с ним, Люк мог видеть лучше.

— Какое кладбище? — все еще ничего не понимая, спросил Люк Лэнг.

Толстяк, похоже, терял последние терпение, общаясь с Люком.

— Повторяю для тех, кто не понимает английского языка, в особенности с легким шотландским акцентом. Наш поезд мчится в бездну небытия. Все, кто здесь едут — мертвецы. Умерли за последние двадцать четыре часа. Свежая смерть…

— Вы… вы мертвы?

— Разумеется. Меня хватил удар, сегодня пополудни, на веранде собственного дома. Врач всего лишь смог констатировать мою смерть. Мне, как и всем здесь, дана последняя отсрочка, проехать на поезде мертвецов до конечной станции — Божьего суда.

— А вы? — спросил Люк у старика.

— Какой нелепый вопрос. Вы же видите, что на моей шее зияет огромная рана. Пьяный матрос в питейном заведении, приревновал меня, дряхлого старика, к одной местной красотке, и я получил удар ножом в шею. Убийца тут же был схвачен, но мне от этого не легче. Я собирался поутру ехать в Дерби на два дня, посмотреть на скачки. Теперь этот план не осуществится, и я еду в совсем другом направлении.

Обладатель каркающего голоса не стал дожидаться вопроса и сам рассказал про себя.

— А я, повесился сегодня утром в парке. Кредиторы просто доконали меня, и я сделал это, чтобы не попасть в долговую тюрьму. Взял веревку у своего соседа Боба Райта, выбрал местечко, где не было людей, закинул ее на старый дуб и вздернул самого себя. Видите, моя шея тоже не в порядке. Веревка так сильно впилась в горло, что я умер даже раньше, чем рассчитывал.

Он засмеялся своим вороньим голосом, от души веселясь над собственным остроумием. Этот человек был единственным из всех, кто не сидел сейчас внизу. Впрочем, он сообразил, что ему неудобно все время кричать сверху и тоже спустился на нижнюю полку, немного подвинув толстяка. На вид ему было лет сорок, и выглядел он неважно. Впалые щеки, длинный нос, искривленные в нелепой улыбке губы. Похоже, что он не брился несколько дней и это тоже не добавило ему обаяния.

Люк почувствовал, что настало время рассказать о себе больше.

— Как я уже сказал, меня зовут Люк Лэнг. Я из Ньюкасла. Работаю в порту, на таможне.

— Я Донован Данн, художник, — представился каркающий джентльмен.

— Гарри Гаррисон, пьяница и сумасброд, — сообщил о себе ценные сведения старик.

— Френсис Фергюсон, шотландец, — сказал толстяк. И тут же спросил:

— Итак, вы работали в порту?

— Почему же «работал»? Я и сейчас там работаю, меня никто не увольнял. Я на хорошем счету. Скажу даже больше, меня ожидает повышение…

Вмешался старик. Он был недоволен тем, что Люк такой непонятливый.

— Вы забыли, что вы умерли, черт побери.

— Нет, я жив. Ведь я дышу и разговариваю.

— В этом поезде все дышат и разговаривают как Цицерон или лучше. Вы видите мою рану? Она смертельна. Или вы считаете, что можно запросто жить с таким увечьем на шее?

Люк осторожно придвинулся к старику и осмотрел рану. Даже в полумраке было понятно, что она ужасна. Казалось, что этого беднягу ударили ножом не один раз, а сразу трижды, при этом без промаха попадая в одно и то же место. Кровь не текла, но рана, без всякого сомнения, выглядела смертельной.

— Может вам лучше взглянуть на мою шею? След от веревки никуда не делся. Вот, посмотрите, мистер Лэнг, какая синюшная полоса обвивает мое горло. Красота!

— Да, действительно, у вас на шее какая-то полоса, — проговорил Лэнг, осмотрев каркающего пассажира. — Ума не приложу, как можно было это сделать.

— Я же говорю, посредством веревки. Какой же вы непонятливый человек!

— А меня осматривать нет смысла. Вы попросту не сможете увидеть мою смертельную болезнь. Она внутри моей головы, — важно сообщил толстяк и неожиданно расхохотался.

Люк на минуту поверил, что мистер Фергюсон и вправду мертвец и с ужасом представил, как этот мертвец изрыгает из себя дьявольский смех. Выглядело это ужасно.

Толстяк закончил свое веселье и глумливо сказал всем присутствующим:

— Теперь, когда мы так хорошо узнали друг друга, нас осталось понять, отчего умер наш новый пассажир.

Ему гадливо закивали в ответ.

Он посмотрел на Люка и ехидно спросил:

— Вы что-нибудь чувствуете, сэр?

— Нет, совсем нет, — испуганно ответил Люк, глядя на других пассажиров как на инквизиторов.

— Нет ли у вас заметных следов на шее или каких-либо ран еще где-нибудь?

— Не было и нет.

Длинноносый мистер Данн вплотную приблизился к Люку Лэнгу и стал довольно бесцеремонно принюхиваться, словно старался угадать, что молодой человек ел на ужин накануне вечером. Долго ждать не пришлось. Мистер Данн отвел свой нос в сторону и торжествующе произнес:

— Я так и думал, джентльмены!

— В чем же дело? Яд? — спросил шотландец.

— Разумеется. Цианистый калий. У этого юнца прямо разит изо рта этим прекрасным ядом. Да… сколько проблем можно решить при помощи обыкновенного с виду пузырька…

Люк Лэнг был не на шутку напуган. Ему приписывали смерть от яда и сейчас, он почему-то начинал верить, что все это правда. Истинная правда, а не розыгрыш или просто дурной сон, который снится после позднего ужина, когда, как говорят, желудок отягощен излишней работой, что вызывает кошмары.

— Меня отравили?

— Никаких сомнений, — весело ответил толстый шотландец.

— Повезло, как я считаю. Никакой боли. Быстро заснул и больше не проснулся. Прекрасная смерть!

Эти слова произнес старик. Его тон был завистливым, а лицо расплылось в улыбке.

— Но кто мог отравить меня и зачем?

— А это, любезный друг, вам лучше знать самому. С кем и когда вы пили в последний раз?

Люк немного подумал. Удивительно, но он не сразу вспомнил, когда утолял жажду в чьем-то присутствии. И все же, память выдала нужные сведения.

— Мэри! Ну конечно Мэри Робертсон! Работает в конторе порта. Это она поила меня кофе у себя дома.

— Прелестно, молодой человек. Как должно быть приятно выпить кофе в обществе знакомой девушки, особенно если она еще и работает вместе с вами и уважает вас настолько, что кладет вам в чашку вполне достойный яд.

Шотландец язвил, как только мог, но его старания прервал мистер Гаррисон.

— Однако, джентльмены, мы забываем, что мистера Лэнга отравили быстродействующим ядом, а значит, тело нужно было куда-то спрятать, дабы не навести на себя подозрение полиции.

— Верно, — сказал мистер Данн, художник, — его труп, вероятно, спрятали или закопали. Он повернулся к Люку. — Что вы помните из того, что произошло после кофе?

— Ничего… мне стало вдруг дурно, и я сразу заснул, как после сильного снотворного…

— А потом?

— Я помню только, что проснулся на скамейке в каком-то пригороде, где никогда прежде не бывал и увидел указатель в сторону станции. Было очень поздно и я поспешил куда было указано в надежде попасть на последний поезд.

— Да, черт побери, — проговорил шотландец, — все сходится одно к одному. Выпил кофе, провалился в пучину небытия и попал на поезд, едущий в преисподнюю. Странно только одно. Почему у вас нет билета?

— Я не знаю сам. Откуда бы ему взяться? — пролепетал Люк, все еще не веря, что его отравили и вся эта страшная история чистая правда.

— Я, к примеру, обнаружил его у себя в кармане. Кто-то весьма ловко подсунул мне этот хрустящий корешок.

Шотландец показал свой билет. Люк осторожно взял его в руки с разрешения хозяина. Ему подсветили маленькой зажигалкой. Он долго всматривался в буквы, плохо пропечатанные на жестком куске бумаги. Все было так, как толстяк сказал ранее. Там было написано: «Френсис Фергюсон, умер двадцать первого сентября от апоплексического удара.»

— Я тоже нашел у себя в кармане.

— И я.

Люк похолодел. А что, если у него в кармане лежит точно такой же билет с его именем, фамилией и указанием, что он умер от отравления ядом?

Рука онемела от страха, но, невероятным усилием воли он заставил ее ощупать сначала внешние карманы пиджака, затем оба кармана в брюках. Билета не было. Люк уже успел выдохнуть с облегчением, как вдруг вспомнил об еще одном кармане, внутреннем. Он зажмурил глаза и наугад пробрался пальцами в узкую щель из плотной материи. Там внутри что-то было!

Не помня себя от страха, все еще с закрытыми глазами, Люк Лэнг вытащил этот кусок бумаги наружу. Вокруг раздался смех. Люк открыл глаза и увидел в руке пятифунтовую банкноту. Он снова полез в карман. Больше там ничего не было.

— У меня нет билета, — произнес он, не зная, радоваться или огорчаться. Ему казалось, что отсутствие билета еще не спасает его от смерти, которую ему приписывали попутчики. И в самом деле, из его рта пахло ядом, а это о чем-то говорило. Если, конечно, этот длинноносый джентльмен не пошутил над ним.

— Странно ехать в этом поезде и без билета. Я, как и другие, еду тут впервые и не знаю, бывало ли такое прежде, но, мне думается, это необычно для поезда мертвецов, — сказал мистер Данн.

Люк, все еще думая о своем, спросил у него:

— Вы уверены, что от меня пахнет ядом?

— Еще бы, милейший мистер Лэнг. Пахнет ядом так убедительно, как от пьяного матроса разит ромом. Вы, что же, не верите мне?

— Я просто сомневаюсь.

— Тогда как вы объясните, что с вами случилась эта метаморфоза во время питья кофе? Я ведь не знал об этом… Что же это, если не действие яда?

— Но зачем ей травить меня ядом?

— Такие вещи, любезный мистер Лэнг, следовало бы знать самому. Может быть, она претендовала на то место, которое вы собираетесь занять?

— Нет, безусловно, нет.

— Есть ли у нее друг.

— О да, Джек Слейтер, он работает вместе с нами.

— Мог ли он рассчитывать на это место?

— Пожалуй, да. Мы почти одинаково претендовали на повышение, но начальство склонялось больше к моей скромной персоне.

— Теперь понятно. Вас отравили, чтобы этот Джек занял вакантное место.

— Но зачем это нужно Мэри?

— Вероятно, она сделала это небескорыстно или возможно влюблена в этого Слейтера.

— Но как они собирались скрыть свое преступление? Если бы я умер у Мэри дома, куда бы они дели мое тело?

— А это мы сейчас посмотрим.

Мистер Данн снова зажег зажигалку для лучшего освещения и довольно бесцеремонно стал рассматривать одежду Люка. Для этого ему понадобилось некоторое время. Осмотр был закончен, и новоиспеченный судья вынес свой вердикт:

— На вашей одежде, добрый мистер Лэнг, есть следы пыли и грязи. Я как заправский сыщик могу сказать вам, что ваше тело долго волочили по какому-то пыльному покрытию. Должно быть, хотели спрятать или закопать. Как вы сами можете объяснить следы земли на ваших рукавах и пыль на вашей спине?

— В самом деле?

— Да.

— А что, если меня просто усыпили и оттащили куда-нибудь заснувшего?

— Глупости. Зачем так развлекаться? Вы проснетесь и припомните этим шутникам такую насмешку над собой. И запах яда…

— Ах да, запах яда. Вы уверены, что это яд?

На этот раз Люка обнюхивали поочередно все трое джентльменов. Три носа шмыгали как у голодных собак. Согласие было полным. Это яд и ничто другое.

— Похоже, все это правда, — упавшим голосом сказал Люк. — Я действительно отравлен и умер. И теперь вместе со всеми мчусь в преисподнюю.

Люк посмотрел в окно. Там мелькал обычный пейзаж, равнина и редкие деревья.

— Когда же будет остановка?

— Этого никто не знает, — задумчиво произнес мистер Данн.

— Как же вы сами узнали, что умерли?

— Вот забавный малый, — засмеялся шотландец. — Я же прекрасно помню, как меня хватил удар, и я свалился у себя на кухне. Не было никаких сомнений, что я умер. Очнулся я уже здесь. Билет был в кармане, и я прочел надписи на нем. Все стало ясно. Другие джентльмены тоже запомнили свою смерть и тоже очутились здесь с билетами. Про имена и фамилии я уже говорил. На весь поезд здесь только один безбилетный пассажир и именно вы.

В дверь их купе постучали. Не дожидаясь ответа, вошел проводник.

— Через десять минут мы прибываем, джентльмены.

— Куда? Как называется эта станция? — почти закричал Люк Лэнг, насмерть перепуганный.

— У этой станции нет другого названия кроме как «Конец». Конечная остановка. Никто из вас дальше не поедет.

Он ушел, закрыв за собой дверь.

Люк пробрался к окну и увидел там, впереди, какое-то зарево. Казалось, будто они приехали к краю Земли и оказались совсем близко к восходящему солнцу.

— Боже мой! Что же теперь будет? — крикнул он в ужасе.

— Ничего особенного, просто Высший Суд, — спокойно ответил старик Гаррисон.

— Может быть, можно еще сбежать с этого поезда? Может быть, возможно, как-то вырваться отсюда?

— И не пытайтесь, милый друг. Вы не сможете покинуть даже своего купе. Исключено. До полной остановки поезда мы не сможем выйти из этого проклятого купе.

— Почему? Ведь здесь не заперто!

На этот раз ответил шотландец. Его голос звучал тихо и очень уверенно.

— Мы уже не раз пробовали выйти отсюда, но какая-то непреодолимая сила удерживает нас внутри этого купе, — сказал он. — Отсюда нет выхода, пока поезд не придет к самому концу. Нас всех ожидает один и тот же Конец.

— И все же я попробую, — срывающимся голосом сказал Люк. — Ведь у меня нет билета…

Его пытались удержать, но он успел открыть дверь и попробовал переступить порог. Это далось нелегко, но Люк смог перешагнуть незримый барьер. Он закрыл за собой дверь, успев увидеть объятые ужасом лица своих попутчиков. Они даже стучали в дверь, но никто так и не смог открыть ее снова.

В темном коридоре не было ни одной христианской души. Только розовые отблески приближающегося пекла иногда освещали сумрачное помещение. Люк быстро пошел в обратную сторону. Возле тамбура ему попался проводник. Тот не мог скрыть своего изумления.

— Что ты тут делаешь, черт побери?

Люк набрался смелости и оттолкнул его. Еще мгновение и он был в тамбуре. Потом был следующий вагон, с таким же пустым коридором, как и предыдущий. Там никто не побеспокоил Люка. Он быстро прошел еще три вагона и добрался до задней двери. Она была заперта. Молодой человек еще никогда не был так взволнован. Ему еще не приходилось ломать дверь, но здесь не было другого выхода. Он навалился всем телом, затем несколько раз пытался протаранить дверь плечом, пока она наконец не открылась. Люк едва не вывалился наружу.

Зрелище было фантастическое. Темная ночь и розовый рассвет, с другой стороны. Поезд как бы въезжал на территорию, залитую розовым светом. Нельзя было терять ни секунды. Люк видел, как поезд осторожно притормаживает и решительно прыгнул в сторону от рельсов.

Он завертелся как волчок, ударяясь всеми частями своего тела о насыпь, пока не остановился в своем безумном движении. Он замер в ожидании чего-то страшного и увидел яркий свет полной луны.

И лишился чувств.

***

Он открыл глаза и только для того, чтобы увидеть перед собой Мэри Робертсон.

— Ты зайдешь ко мне после работы, Люк? Я угощу тебя кофе.

— Конечно, как ты пожелаешь.

— Я уйду раньше и буду ждать тебя.

— Хорошо, Мэри.

Через два часа он действительно зашел к Мэри. Она ждала его, как казалось с большим волнением. Девушка долго возилась на кухне и принесла уже разлитый в чашки кофе.

— Угощайся, Люк.

— Спасибо, Мэри, но я не буду пить этот кофе, извини меня.

— Отчего же? — испуганно спросила она.

— Потому что он отравлен ядом.

— Отравлен ядом?

— Да, отравлен ядом, и я постараюсь это доказать, — сказал полицейский инспектор Уилкинс, выходя из-за занавески. В комнату вошло еще несколько человек.

Люк Лэнг с благодарностью посмотрел на полицейского инспектора. Еще бы, ведь тот откликнулся на его телефонный звонок и ловко устроил для Мэри ловушку, поверив Люку на слово.

В присутствии свидетелей кофе взяли для химического анализа, а мисс Робертсон сопроводили в полицейское отделение. Во время допроса, она призналась, что хотела отравить мистера Лэнга, чтобы ее приятель Джек Слейтер занял вместо него вакантное место. Сам Слейтер вскоре был арестован. Дело было раскрыто.

***

Люк Лэнг получил повышение, хотя эта история и попала в газеты, вызвав ненужную шумиху. Молодой человек пока еще только осваивается на новом месте, но уже заслужил похвалу своего начальства за старание.

Да, он больше не пьет кофе. С недавних пор этот напиток вызывает у него отвращение. И всем понятно почему.

Однако никто не может понять, почему Люк Лэнг панически боится поездов? В чем же причина его страхов?

ОБЫКНОВЕННАЯ КОМНАТА

Гарри Коул вышел из вестибюля станции подземки на Риджент-стрит, остановился на мгновение, вытащил сигарету и, закурив, продолжил путь.

В это утреннее время было уже не так людно, как пару часов назад. Кое-кто теперь сидел за столом в своей конторе, разбирал бумаги в кабинете или выставлял товар на витрину. Тем не менее, Гарри, сохраняя свое инкогнито, поднял воротник плаща, когда шел к заветной двери. Он так ловко, то замедлял, то ускорял свой ход перед домом, что вошел в подъезд никем не замеченный.

Квартира была на втором этаже и едва Гарри поднялся по лестнице на нужную площадку, как в ближайшей квартире раздался шум открываемого замка. Кто-то желал выйти и этот человек жил как раз напротив той квартиры, куда стремился Гарри.

Молодой человек быстро сообразил, что сейчас его могут увидеть и спешно проскользнул по лестнице выше. Он едва успел исчезнуть из виду, как дверь открылась и какой-то человек вышел из квартиры. Гарри услышал неприятный старушечий голос:

— Банни, ну где же ты, моя дорогая?

Вместо ответа раздался лай.

Гарри осторожно выглянул из-за лестницы. На площадке стояла отвратительного вида старуха, в давно вышедшей из моды шляпе. Вскоре появилась и собачка. Небольшая, темно-коричневого цвета с постоянно крутящимся хвостиком. Гарри не разбирался в собаках и не стал гадать, что это за порода.

Старуха заперла дверь на ключ и стала степенно спускаться вниз, уделяя большое внимание каждой ступеньке. Собачка никак не хотела следовать за ней. Вероятно, она почуяла присутствие постороннего рядом и стала лаять, глядя вверх по лестнице.

Гарри в душе выругался.

Несколько минут было потеряно зря, но с этим ничего нельзя было поделать. Таковы издержки профессии детектива.

Наконец старуха и ее питомица вышли из подъезда и стало совсем тихо. Ключ с легкостью открыл дверь. Гарри сразу понял, что она скрипит при малейшем движении, не стал распахивать ее полностью и протиснулся в образовавшийся узкий проход. Дверь захлопнулась, замок автоматически щелкнул и молодой человек оказался в квартире никем не замеченный.

Она была невелика. Кухня, совсем маленькая и потому тесная, и просторная комната, выполнявшая роль одновременно гостиной и спальни.

Гарри прошел к окну и отдернул одну из занавесок. Любопытно, но снаружи окно было загорожено крепкой решеткой.

Здесь боялись грабителей?

Теперь, когда света в комнате стало больше, Гарри осмотрелся. С первого взгляда было понятно, что здесь кто-то жил и, очевидно, уже долгое время. Этот человек был средних лет, холостяк, курящий дешевый табак и не любящий убирать свое жилище. Квартира была съемная и едва ли стоила большой арендной платы. Мебель в комнате стояла старая, видавшая виды. Письменный стол, обеденный, старый сундук в углу, с висевшим на петлях ржавым замком, два шкафа, диван и кровать. Занавески давно стоило отдать в прачечную. Обыкновенная комната, по-другому и не скажешь. За шесть лет, что Гарри Коул работал детективом, ему не раз приходилось бывать в таких квартирах. Он давно перестал брезгливо морщить нос от неубранного пыльного помещения, запаха кислых огурцов на кухне и рассыпного табака на кровати. Ему платили не за брезгливость.

Он прошел на кухню и сразу заметил, что и там была решетка на окне. Весьма предусмотрительно со стороны хозяина квартиры. Теперь воры не страшны.

Гарри неожиданно чихнул.

Тут было не лучше, чем в комнате. В стакане засохли остатки молока. Гарри посмотрел повнимательнее. Из этой стеклянной емкости пили два дня назад, не позже. Хлебные крошки на столе, следы красного соуса, просыпанный молотый перец… это он был причиной неожиданного чихания. В целом, тут не было ничего интересного.

Гарри вернулся в комнату и присел на диван. С этого места помещение казалось немного другим. Он увидел, наконец, висевший на стене телефон, выглядывавший из-за шкафа. На ковре виднелись следы табака и грязной обуви. Гарри удивился. Он медленно прилег на диван и опять увидел все вокруг в совершенно другом свете. На самом углу ковра, за брошенным небрежно носком лежала стрелянная гильза.

— Так… что за дела тут творятся? — пробормотал Гарри, уже не чувствуя себя в безопасности в этой с виду обычной комнате.

Он встал с дивана и подошел к тому месту, где лежала гильза. Она выглядела свежей. Гарри вытащил из кармана носовой платок и взял им гильзу. Характерный запах, исходивший от нее, говорил, что она была отстреляна совсем недавно, быть может, сегодня утром.

Гарри положил гильзу на письменный стол и вытащил свой револьвер. В любую минуту могла произойти неожиданность…

Шкафы были еще не осмотрены. Гарри подошел к первому и медленно открыл одну обшарпанную дверцу. Там висели вещи, в основном верхняя одежда и несколько светлых рубашек. Детектив отодвинул один длинный плащ в сторону, чтобы заглянуть поглубже и тут случилось ужасное. На молодого человека упал какой-то тип в костюме и шляпе.

Гарри едва не выстрелил. Он успел отшатнуться и тело безжизненно рухнуло на ковер.

— Черт побери! — крикнул Гарри.

Это был мертвец.

***

Детектив Гарри Коул не раз бывал в переделках. Дважды его пытались застрелить, один раз утопить и однажды, отравить мышьяком. И сегодня, похоже, был такой же день, от которого не стоило ждать ничего хорошего.

Мертвец продолжал лежать на полу, сообщая всем своим видом, что воскресать он не намерен.

Гарри наклонился к нему и на всякий случай проверил пульс. Случаются ведь и чудеса. Нет, этот джентльмен из шкафа первый кандидат отправиться в последний путь на Хайгейтское кладбище или в Бромптон. Гарри перевернул его. У мертвеца было перерезано горло. Кровь уже успела засохнуть уродливой полосой.

Труп был тщательно обыскан и внимательно исследован. В его кармане Гарри нашел револьвер. Из него явно недавно стреляли и, вероятнее всего, гильза, обнаруженная на ковре, была как раз из этого револьвера.

— Кто же тебя так хорошо порезал, приятель? — спросил вслух Гарри, конечно, не рассчитывая на ответ.

Детектив Коул присел в кресло и задумался. Вчера вечером ему позвонил его шеф, хозяин детективного агентства мистер Брукс. Он предупредил, что на следующий день утром, Гарри ожидает какое-то особенное задание. И вот сегодня, он был послан сюда, на Риджент-стрит, с целью проверить одну укромную квартирку. По словам мистера Брукса, в агентство обратился один весьма солидный джентльмен, который некоторое время назад был вынужден скрываться в этой квартире от убийц, идущих по его следу. Преследователи давно уже были пойманы, а опасавшийся их джентльмен очень хотел знать, добрались ли эти люди до его квартиры и нет ли в ней следов их пребывания. Да, именно так. Гарри Коул должен был проверить это укромное жилище и выяснить, не побывал ли там кто-либо и если да, то какие отметины оставил после себя.

А следов здесь было предостаточно. Чем дальше Гарри осматривал эту обыкновенную комнату, тем больше убеждался в обратном. За занавеской, там, где виднелся телефонный аппарат, прикрепленный к стене, детектив обнаружил нечто ужасное. Это был труп повешенного. Тонкий прочный шнур стянул нежную шею молодого парня. Закреплен он был на крепкий металлический крюк, торчавший из стены.

Гарри выругался. Еще один труп. Похоже, придется воспользоваться телефоном и вызвать полицию. Когда речь шла об убийстве, других вариантов не оставалось. И интересы клиента отходили на второй план сами собой. Гарри уже подумал об этом, когда нашел первого мертвеца, но решил не торопиться. Теперь выбора просто не было.

Он достал из кармана перчатку, надел ее на руку и снял с телефонного аппарата трубку. Сигнала не было. Телефон не работал и идею с вызовом полиции пришлось на время отложить.

— Интересно, почему не работает телефон? — пробормотал Гарри, осматривая провод. Тот был в порядке, во всяком случае, внешне не имел повреждений.

Детектив намеривался покинуть квартиру и вызвать полицию, но, все же, полагая, что клиенту нужно будет хотя бы рассказать, что он здесь нашел, решил закончить обыск.

Еще один шкаф, тот, что пока не был осмотрен, содержал в себе всякую всячину, большей частью ставшую ненужной. Это были старые гнилые нитки на больших катушках, потертые носки и гольфы, несколько жилеток, скомканных и брошенных на одну из полок и еще бог весть что. Гарри всегда серьезно относился к процедуре обыска. Он вывернул все карманы у жилеток и нашел в одном из них смятое письмо, на которое кто-то по неосторожности пролил дешевый джин.

Это письмо было коротким.

«Ридли, немедленно исчезай из дома!»

Почерк был явно женский. Какая-то дама, предупреждала своего знакомого Ридли, что ему лучше не засиживаться дома. И лаконичность письма говорила о том, что времени было совсем мало. И, надо полагать, что получивший письмо и сам бы понял, кто и почему ему угрожает. Интересно, кто этот Ридли? Мистер Брукс не назвал имени клиента и вполне возможно, что письмо было адресовано именно ему, а домом могла быть эта самая квартира, где, как выяснил Гарри, убито два человека.

Под кроватью было темно, а фонарик Гарри забыл с собой прихватить. Пришлось действовать на ощупь. Кроме пыли, возможно скопившейся там за несколько лет, удалось найти еще и пистолет.

Это была находка под стать двум трупам, обнаруженным ранее. Старый револьвер, из которого последний раз стреляли разве что где-нибудь под Верденом.

Из всего, пока еще скрытого от взора частного детектива, необследованным оставался лишь большой старый сундук. Гарри подошел к нему поближе. Ржавый замок, казался таким умиротворенным, так органично сочетался с погнутыми дужками, на которых он висел, что можно было предположить, что его закрывал еще сам старина Генри Морган.

Гарри тронул замок рукой и он тотчас же упал на пол, хотя еще мгновение назад казался совершенно неприступным, как стены замка Иф. И самое удивительное, что к замку был подсоединена крепкая нить, по виду шпагат.

Крышка сундука не слишком обрадовалась, что ее хотят поднять. Гарри ощутил какое-то странное сопротивление, долго старался, предпринимая все новые попытки и заметил, что иногда ему удавалось потянуть крышку так, что появлялась узкая щель, через которую, впрочем, ничего не было видно.

Детектив бросил это занятие и решил поискать хоть какой-нибудь инструмент, чтобы открыть сундук, но как только он отступил от него в сторону, крышка приподнялась и изнутри выскочил какой-то человек. Боковым зрением Гарри увидел пистолет в руках у незнакомца.

Инстинкт самосохранения сработал быстро, Гарри резко дернул руку к кобуре с пистолетом, висевшую под мышкой, но его маневр предупредили.

— Не нужно делать резких движений, любезный, — сказал хриплым голосом человек из сундука. — Вы меня поняли?

— Да, понял, — пересохшими губами ответил Гарри и убрал руку с кобуры.

Незнакомец знаком показал Гарри, чтобы тот сел, а сам устроился на сундуке, предварительно закрыв крышку. Пистолет в его руке был все время направлен в сторону детектива. Этот тип не был похож на злодея. Обычный молодой человек лет двадцати пяти. Светлые волосы, правильные черты, пронзительный взгляд. Разве что выражение лица у него было недоброе. Одет он был в темную рубашку и брюки черного цвета. Весь его вид говорил о том, что в сундуке ему было пыльно и тесно.

— Как вы сюда попали? — спросил он, когда диспозиция противников приобрела законченный вид.

— Вошел через дверь.

— Я догадался, что не через окно. Там крепкие решетки.

— Вот видите, ваш вопрос был лишним, — сострил Гарри, немного успокоившись. Если бы его хотели убить, то это произошло бы сразу.

— Кто вас прислал?

— Мистер Брукс.

— Кто это?

— Вы не слышали про него? — удивился Гарри.

— Нет.

— Значит, вы не читаете «Таймс».

— И что там пишут?

— Хотя бы о том, что детективное агентство мистера Брукса, в очередной раз блестяще раскрыло зловещее преступление.

— Так вы детектив?

— Конечно.

— И какое у вас здесь задание?

— Всего лишь проверить, хорошо ли здесь делают уборку. Должен вас предупредить, что в отчете я добросовестно укажу на каждую пылинку. Ваш вид, например, говорит о том, что и в сундуке тоже неважно протирали стенки.

Лицо незнакомца изобразило недовольство. Вероятно, его раздражали шутки Гарри. Он знаком показал детективу встать.

— Идите-ка вот сюда! — махнул он рукой.

— Куда?

— Вон в тот угол.

Был указан угол, где стоял сундук.

— Зачем?

— Откройте его!

Гарри открыл, ведь ему угрожали пистолетом. Теперь он уже жалел, что взялся шутить с человеком, у которого было оружие.

— Вы довольны? — спросил он, как можно спокойнее, чтобы не злить своего противника.

— Вполне. Теперь отдайте мне свой пистолет. Ну, живо!

Гарри расстегнул кобуру и медленно вытащил оружие. Он с сожалением отдал свой револьвер, понимая, что шутки закончились.

— Я могу идти? — спросил Гарри, оставшись без оружия. Он не слишком рассчитывал на положительный ответ.

— Да, сэр, вы можете идти. Я уже намекнул вам, куда именно. Полезайте в сундук!

Гарри не поверил своим ушам, но, когда приказ повторили, угрожая пистолетом, пришлось лезть в сундук. Там было невероятно пыльно.

— Что вы собираетесь делать? — спросил Гарри, когда уже улегся на дно сундука. У него было плохое предчувствие.

— Я хотел бы попросить вас, переждать в сундуке некоторое время, пока я буду наводить тут порядок, — ехидно сказал молодой человек.

— Кто были эти двое убитых? — на всякий случай спросил Гарри.

— Предыдущие уборщики. Они тоже задавали много вопросов и плохо убирали здесь, — ответил блондин насмешливо.

Крышка захлопнулась. Заскрипел замок, что-то громко щелкнуло. Некоторое время незнакомец ходил по комнате, часто проходя мимо сундука. Так продолжалось какое-то время, пока Гарри не услышал раздраженный шепот:

— Черт побери, где же это проклятое кольцо?

И это были последние слова незнакомца.

Послышались удаляющиеся шаги, шум закрывавшейся двери и, наконец, все затихло. Больше детектив ничего не услышал.

Внутри сундука Гарри было очень неуютно и тесно. Он был покрупнее того малого, что грозил ему пистолетом. Гарри пробовал открыть крышку или вытолкнуть ее коленями, но ничего не выходило. Он потратил много сил на это бесполезное дело и теперь тяжело дышал. Руки опустились на дно сундука и неожиданно Гарри нащупал левой рукой какой-то небольшой предмет. Это было кольцо. Неужели то самое, которое искал тот светловолосый тип?

Детектив надел его. Оно не было волшебным. Небеса не разверзлись, земля не задрожала, сундук, как по мановению волшебной палочки не открылся.

Гарри Коул решил подождать немного, накопить сил и снова постараться выломать крышку или стенку этого проклятого сундука. Сыщик закрыл глаза, расслабился и стал считать до ста, набираясь сил.

И тут вдруг позвонил телефон. Тот самый, который не работал с самого начала. Гарри вздрогнул и открыл глаза. Он лежал в своей собственной постели и в полумраке утра, слабо проникавшего своим светом через занавески, видел, как раздраженно звонил телефонный аппарат.

Так это был сон?

Он сделал над собой усилие, встряхнул головой и потянулся к телефону.

— Алло, Гарри Коул слушает, — сказал он, изо всех сил стараясь говорить ровным голосом.

— Это я, мистер Брукс.

— Я слушаю, шеф.

— Вчера я предупреждал тебя, что задание предстоит необычное. Сын Энтони Майерса, Джим, приезжает сегодня на каникулы. Его отец просит присмотреть за ним, чтобы он не наделал глупостей. Две недели придется походить за этим парнем. Дело непростое, поэтому я поручаю его тебе.

— Хорошо, шеф. Через час я буду в конторе.

Гарри повесил трубку и рассмеялся. Вся эта история не была правдой. Он видел кошмар, который, к счастью, оказался просто кошмаром. Детектив сразу вспомнил, как вчера был предупрежден мистером Бруксом относительно необычного задания, как засиделся в баре на Генри-стрит, как поздно брел домой при сиянии полной луны, терзаемый предстоящим сложным заданием. Как винил себя, что перебрал лишнего вместо того, чтобы лечь спать пораньше и к утру быть свежим и во всеоружии. Все, что он увидел на Риджент-стрит, было всего лишь воплощением его опасений, предчувствий и дурного настроения.

— О, нет, больше никаких баров перед заданием. Во всяком случае, в полнолуние.

Но откуда на его левой руке оказалось кольцо? Кто скажет?

ЗЕЛЕНЫЙ БОКАЛ

Значит, вот какая история, джентльмены. Дело было в апреле 1923-го года. В зале суда шла процедура дознания.

— Обвиняемый Чарльз Смит.

— Да, ваша честь.

— Что вы можете сказать по существу дела?

— Мне нечего сказать. Я невиновен, ваша честь.

Судья Шрамм, тот, что родом из Шрусбери, сурово поднял брови. Он был грозен в эту минуту.

— Разве не вы послали некоего Джона Партона в дом Адама Коллинза, чтобы он выкрал у хозяина зеленый бокал?

— Нет, ваша честь, я признаю только то, что послал Джона в дом Коллинза, но совсем с другими целями. Моя вина состоит лишь в том, что я хотел завладеть этим бокалом. Этот Коллинз купил зеленый бокал у одного антиквара с Монтегю-стрит, заплатив за него сущие гроши. Я был готов заплатить вдесятеро больше, но вещь уже была продана.

— Что же вы сделали? Почему вы не попытались договориться с новым хозяином бокала?

— Я, конечно, сделал это, ваша честь. Я догнал его и предложил хорошую сумму. Он отказался наотрез. Мне еще никогда не приходилось встречать человека, столь непреклонного. Он только что приобрел красивую вещь за ничтожную сумму и не хотел уступать ее по фантастической цене. Всего за несколько минут он мог бы обратить свое вложение в невероятный доход, но он отказал мне грубо и злобно и я был вынужден отступить.

— Не совсем так, обвиняемый Смит. Вы тайно последовали за Адамом Коллинзом, чтобы узнать, где он живет. Зачем?

— Я всего лишь хотел еще раз попытаться уговорить его, ваша честь.

— Вы совершили такую попытку?

— Нет, я вдруг понял, что он не поддастся ни на какие уговоры и решил, что найму подходящего человека, как посредника, чтобы он забрал бокал из дома Коллинза.

— Вы хотите сказать, что вы наняли вора для совершения кражи?

— Нет, ваша честь, никоим образом. Я послал Джона Партона в дом Коллинза, чтобы он незаметно от хозяина забрал бокал и положил вместо него предложенные мной деньги. Услуги посредника, не более того.

— Какова была сумма?

— Двенадцать фунтов, ваша честь. Мое последнее предложение было в размере десяти фунтов, но я решил, что добавлю еще два, чтобы мистер Коллинз не был так сердит.

— Что вы сделали дальше?

— Я стал дожидаться Партона, чтобы получить свой зеленый бокал, ваша честь.

— Сколько вы ему обещали заплатить за принесенный зеленый бокал?

— Пять фунтов, ваша честь.

— Обвиняемый Чарльз Смит, вам не кажется, что гонорар за так называемую работу посредника был существенно ниже, чем сумма, которую предполагалось отдать за бокал и это могло навести Джона Партона на мысль, завладеть двенадцатью фунтами, и не выполнять ваше поручение?

— Я не думал об этом, ваша честь. Я надеялся на порядочность этого человека.

— Вы посылали его в чужой дом, чтобы совершить обмен незаметно. Забраться в чужой дом незаметно, как это обычно делают воры. Взять вещь без разрешения хозяина, как это делают воры. И вы надеялись, что человек, согласившийся действовать подобным образом, будет честен с вами?

— Да, ваша честь.

Судья Шрамм с сомнением покачал головой.

— Что вы сделали, когда не дождались Партона?

— Я пошел к дому Коллинза, чтобы посмотреть, в чем дело. Я увидел возле дома полицию и решил, что случилось что-то неприятное. И поспешил вернуться восвояси. На следующий день утром, я узнал, что произошло убийство. Джон Партон был убит в доме Коллинза, а хозяин дома арестован по подозрению в убийстве. Вечером того же дня, ко мне пришли полицейские с ордером на мой арест.

— Суд прекрасно осведомлен о том, что за вами пришла полиция. Говорите только то, что неизвестно правосудию, но известно вам.

— Я постараюсь, ваша честь… но сейчас мне больше нечего сказать…

Судья разрешил Смиту сесть на место. Следующим на дознание был вызван Адам Коллинз. Он был почти вдвое старше молодого еще Смита.

— Обвиняемый Адам Коллинз.

— Да, сэр.

— Не сэр, а ваша честь.

— Да, ваша честь.

— У вас есть, что сказать по существу дела?

— Да, ваша честь. Три дня назад я приобрел старинный бокал зеленого цвета у антиквара Левинсона с Монтегю-стрит. Я нес его домой, очень довольный покупкой. Меня остановил присутствующий здесь Чарльз Смит и весьма настойчиво стал уговаривать продать зеленый бокал.

— Вы отказали ему?

— Да, но он был очень настойчив, если не сказать назойлив. Я едва смог отвязаться от него.

— Он не старался преследовать вас дальше?

— Я не знаю. Во всяком случае, я его больше не видел.

— Что случилось далее?

— Я сидел у себя дома и заносил в каталог свою новую покупку зеленый бокал. В какой-то момент мне показалось, что в доме кто-то ходит. Я прошел в соседнюю комнату. Там никого не было. На всякий случай, я взял с собой револьвер. Когда я вернулся в свой кабинет, я застал там вора. Он пытался унести зеленый бокал.

— Что же вы сделали?

— О, ваша честь, я потребовал, чтобы он поставил бокал на место и немедленно покинул мой дом.

— Вы грозили ему револьвером?

— Только для острастки, ваша честь. Он был моложе меня и явно сильнее.

— Что произошло дальше?

— Он попытался ударить меня и я выстрелил. Вор упал. Когда я подошел к нему, чтобы посмотреть, что с ним, он был уже мертв.

— Обвиняемый Адам Коллинз, вы утверждаете, что стреляли только ради самообороны?

— Это так, ваша честь. Я не знал этого человека прежде и не имел никаких обид против него. Я только защищал свою жизнь.

— Вы уверены, что у вас не было никакого другого выхода кроме выстрела в этого человека?

— Именно так, ваша честь.

Судья Шрамм вызвал судебного исполнителя.

— Принесите зеленый бокал.

Через несколько минут в зал, где проходило дознание принесли зеленый бокал. Служащий поставил его на стол перед судьей. С первого взгляда было понятно, что это настоящее произведение искусства. Поразительно, как судья Шрамм смотрел на этот бокал. Все, кто присутствовал в зале и был достаточно внимателен в эту минуту, были в изумлении, какое впечатление произвел этот предмет на старого судью из Шрусбери. Он едва совладал со своими эмоциями и осторожно взял в руки антикварную вещь, из-за которой уже погиб один человек. Рука судьи затряслась и он был вынужден поставил бокал на место. Чуть позже, он объявил, что процедура дознания закончена. Его голос звучал не так уверенно, как обычно.

***

Через неделю состоялся суд. Старый Шрамм имел репутацию сурового и безжалостного судьи, а на этот раз оказался и совсем немилосердным. Адам Коллинз получил девять лет каторжных работ в Дартмуре за непреднамеренное убийство. Прокурор был кровожаден. Адвокату не удалось доказать, что это была необходимая самооборона. Чарльз Смит был приговорен к трем годам заключения в Ньюгейтской тюрьме. Его преступный сговор с погибшим Джоном Партоном и корыстные побуждения с целью завладеть зеленым бокалом сыграли решающую роль в приговоре.

Зеленый бокал вскоре был выставлен с молотка и продан за девять фунтов и десять шиллингов лицу, пожелавшему остаться неизвестным.

***

Кухарка старая миссис Кроули была очень удивлена, когда ее хозяин мистер Шрамм, весьма решительно изменил свое меню. Теперь он требовал, чтобы она готовила ему исключительно вегетарианские блюда. Из капусты, зеленых помидоров, редьки того же цвета, сельдерея, всевозможной зелени, кабачков и всего того, что имело зеленый цвет. На десерт судья ел зеленые яблоки, пил зеленый чай и давил в него недозрелые зеленые лимоны. Или плоды лайма. По воскресеньям, он пил кальвадос или сидр, закусывая его мармеладом зеленого цвета. По дому он ходил в зеленом халате, а под мантией носил красивый зеленый жилет, купленный на Оксфорд-стрит в модном магазине.

Кстати говоря, кальвадос он наливал в тот самый зеленый бокал, купленный на аукционе через подставное лицо. Да, именно судья из Шрусбери были истинным покупателем пресловутого зеленого бокала.

Такая диета не могла не отразиться на внешнем виде судьи Шрама. Он осунулся, выглядел уставшим, но вместе с тем, счастливым.

***

Странное дело, но в Дартмуре, на земляных работах, один из тамошних заключенных работает весьма необычной лопатой. Ее черенок старательно выкрашен в зеленый цвет и также тщательно покрыт прозрачным лаком. Охране строго приказано следить, чтобы этой лопатой копал только Адам Коллинз и никто другой из заключенных. Это необычное распоряжение отдал сам господин начальник. Говорят, что об этом его попросили из Лондона. Никто не знает, кто и почему.

***

Удивительно, но в Ньюгейтской тюрьме, один из недавно прибывших заключенных носит не серую робу, как все остальные, а зеленую. Кажется, этого беднягу зовут Чарльз Смит и у него не слишком большой срок. Он теряется в догадках, отчего ему была оказана такая честь, выделяться на фоне других столь странным образом.

Кто-то говорил, что здесь не обошлось без просителя, который что-то шепнул на ухо директору этой лондонской тюрьмы.

Правда ли это?

***

Нет, история не кончилась на этом. Она не могла закончиться так просто. Старый английский судья фанатично полюбил зеленый цвет и просто сошел с ума при виде странного зеленого бокала, про который ничего не было известно.

Кто изготовил эту вещь?

В чем ее магическая сила?

Неужели в этом виновно недавнее полнолуние?

Почему бокал околдовал только судью Шрамма? Ведь бокал видели и другие, например, тот же аукционист или некоторые полицейские.

Как бокал попал в антикварную лавку Левинсона на Монтегю-стрит?

***

Примерно через месяц после означенных событий, на Кларк-стрит, в доме напротив того, в котором жил судья Шрамм из Шрусбери, поселился новый жилец. Это был молодой человек лет двадцати двух. Он заплатил квартирной хозяйке за свою небольшую комнату за два месяца вперед и сказал, что поживет в городе некоторое время. Его звали Стэн Йорк.

Спустя неделю после появления на Кларк-стрит, молодой человек уже достаточно хорошо изучил привычки жившего напротив судьи. Он подкараулил, когда кухарка миссис Кроули пошла в овощную лавку за свежей зеленью и довольно ловко и дерзко выкрал у нее ключи от квартиры судьи Шрамма. Дальше все оказалось просто. Прикинувшись посыльным, мистер Йорк с белым пакетом в руке, вошел в дом, где жил судья, добрался до второго этажа, где была нужная квартира и, пользуясь ключами, проник внутрь. Через минуту он вошел в кабинет судьи и взял в руки зеленый бокал.

Дело было сделано. Оставалось лишь поскорее покинуть чужую квартиру, пока миссис Кроули не обнаружила пропажу ключей и не подняла шум на всю Кларк-стрит.

Мистер Йорк уже шел к входной двери, когда она неожиданно открылась и на пороге показался сам судья Шрамм. Его появление нельзя было объяснить ничем другим, как простой случайностью. Будь Стэнфорд Йорк постарше, он бы непременно имел опыт подобных случайностей, но молодой человек был еще достаточно юн для этого. Он немного растерялся и упустил момент, когда можно было спрятаться в комнате или попытаться прорваться напролом к двери, оттолкнув судью в сторону. Теперь и Шрамм заметил Йорка.

— Вы кто? Что вы, черт побери, делаете в моей квартире? — гневно спросил судья, но увидел в руке непрошенного гостя зеленый бокал и сразу все понял.

Стэн не нашелся, что ответить и немного отступил назад, видно раздумывая, как поступить. Он быстро вспомнил те инструкции, которые он получил от своего нанимателя. В его руке появился остро отточенный нож. За это время судья продвинулся совсем немного вглубь своей квартиры. Увидев нож, он пришел в ужас. Этот жестокий человек был смелым только под защитой суровой государственной машины. Сейчас он отдавал себе отчет в том, что его могут запросто убить. Он благоразумно отстранился от входной двери, дабы пропустить грабителя.

Молодой мистер Йорк, увидев, что проход свободен, быстро направился к двери. Возле выхода, он еще раз посмотрел на зеленый бокал. Тот был в полном порядке.

Судья Шрамм, увидев, что грабитель рассматривает его бокал, сам потерял голову при виде этого предмета. Он бросился на Стэна Йорка и тотчас же получил удар ножом в горло. Через мгновение он был уже мертв.

Убийца без раздумий ударился в бега и через полчаса уже сидел в пригородном поезде. Его бил такой озноб, что некоторые пассажиры, сидевшие рядом, спрашивали, здоров ли он. В ответ он только мотал головой, что-то старательно пряча во внутреннем кармане.

Ближе к вечеру юный мистер Йорк оказался в Лондоне на Брук-стрит. Хозяин квартиры на втором этаже сам открыл ему дверь. Теперь настало время все узнать.

— Вот ваш зеленый бокал, сэр.

— Все в порядке? За вами не следили?

— Нет, я проверял это несколько раз.

Хозяин квартиры, высокий человек в сером сюртуке, взял бокал в руки.

— Да, это он, тот самый бокал. Вы отлично справились со своим заданием, мистер Йорк. Вот ваш гонорар.

Он положил на стол несколько крупных купюр. Это были французские франки.

Йорк удивился.

— А нет ли у вас фунтов?

— Нет. Вы можете поменять эти деньги в любом крупном банке, мистер Йорк.

— Хорошо.

— Теперь, выпьем французского шампанского и разойдемся до следующего раза. Такой ценный работник еще пригодится мне.

— Вы серьезно, сэр?

— О да, мой мальчик.

Наниматель быстро достал два фужера и наполнил оба шампанским. Они выпили игристого напитка и мистер Йорк упал, как нумибийский воин, подкошенный египетской колесницей.

Человек в сером сюртуке позвонил в звонок и подождал, пока появится его подручный. Вошел крепыш, лет тридцати. Он чувствовал себя здесь более свободно, чем мистер Йорк и не стеснялся задавать хозяину вопросы.

— Вы звали меня, хозяин?

— Безусловно, звал. Нужно убрать этого дохляка отсюда. Позаботься об этом, Рич.

— Он принес вам зеленый бокал?

— Конечно.

— Он справился со своим заданием?

— Да.

— Почему же зеленый блеск бокала не действовал на этого Стэна Йорка?

— Потому что он был дальтоником.

— Зачем вы все это затеяли?

— Я просто хотел избавиться от нескольких плохо поступивших со мной людей, а главное убрать с дороги проклятого судью Шрамма. Все получилось очень удачно.

— И всему виной этот бокал?

— Нет, Рич. Всему виной моя буйная фантазия. Этот бокал не стоит и ломаного гроша. Мне всего лишь нужно было убедить в этом старого проходимца Левинсона и я смог это сделать. Весь остальной ажиотаж был разыгран самим антикваром. Сначала он убедил двух простофиль, что бокал старинной работы и имеет большую ценность. Они чуть не передрались из-за него. Один не хотел продавать дешево, чтобы заработать мало, другой надеялся купить его и перепродать по совсем уже заоблачной стоимости. Все, что случилось дальше, результат этого безумия.

— Но почему судья Шрамм сошел с ума при виде бокала, если он не имеет никакой силы?

— Для этого, мне нужно было посадить на суде в первый ряд опытного гипнотизера и он внушил судье, что зеленый бокал и вообще зеленый цвет это то, без чего он не сможет больше существовать.

— Но зачем вы послали именно Стэнфорда Йорка за зеленым бокалом?

— Потому что он дальтоник и он искренне поверил, что только для него этот бокал не имеет большой силы. Оставалось лишь подстроить так, чтобы судья вернулся именно в ту минуту, когда Йорк похищал этот пресловутый зеленый бокал. Удар ножом и кровавый судья Шрамм из Шрусбери больше никогда не будет выносить смертные приговоры, как он вынес его мне. А Стэн Йорк… он просто надоел мне. Вынеси его труп, когда стемнеет.

— Хорошо, хозяин.

***

Поздним вечером, крепыш Рич незаметно для посторонних вынес на своих плечах труп молодого мистера Йорка и бросил его на заднее сиденье своего маленького автомобиля. Через два часа, на пустыре близ Баркинга, что к востоку от Лондона, он вырыл могилу и надежно спрятал там тело убитого.

***

В это же время в Лондоне на Брук-стрит, незнакомец в сером сюртуке пил шампанское из своего фужера. Когда вторая бутылка была выпита полностью, он встал, взял в руки стоявший на столе зеленый бокал и убрал его в коробку, где было еще пятнадцать таких бокалов. На коробке было написано: «Стекольная мастерская Вернье, Париж, Франция, октябрь 1922 года».

***

Кто он?

Кто этот загадочный человек?

Никто не знает. Я тоже не знаю его имени. Возможно, это какой-то преступник, осужденный ранее на смертную казнь самим судьей Шраммом. Очевидно, что ему удалось избежать наказания и он остался жив.

Он умен и талантлив.

Именно он придумал историю с зеленым бокалом, проявив поистине дьявольскую фантазию. И кажется, отомстил всем тем, кто причинил ему зло ранее.

В результате его действий:

Джон Партон убит.

Судья Шрамм убит.

Стэнфорд Йорк убит.

Адам Коллинз осужден на каторжные работы.

Чарльз Смит сидит в тюрьме.

Откуда он взялся?

Французские деньги и коробка с бокалами дают основание предполагать, что он приехал из Франции.

Больше мне нечего сказать, джентльмены.

ВОЗВРАЩЕНИЕ

Патрик сошел с парохода последним, чтобы его никто не увидел и не узнал. Матрос уже собирался убрать трап, когда молодой человек появился на нижней палубе с небольшим чемоданом в руке. Он оттолкнул этого увальня и промчался по дощатому помосту так быстро, что тот не успел даже охнуть.

«Его счастье, что я только слегка побеспокоил его. Обычно после прикосновения моей тяжелой руки незадачливые прохожие падают с ног».

Пасмурное небо хмурилось тучами, когда Патрик шел по пирсу. Кажется, здесь ему были не рады…

Итак, он в порту! Теперь осталось найти подходящего кучера и его отвезут домой. Молодой человек надвинул дешевую шляпу себе на глаза и стал расхаживать по площади, в ожидании какого-нибудь подходящего экипажа.

Надо сказать, что Патрик путешествовал третьим классом не случайно. Никто не должен был заподозрить в нем набоба, этакого быстро разбогатевшего буржуа. Патрик специально купил одежду подешевле и облачился в нее только для того, чтобы просто затеряться в толпе простолюдинов, у которых не было денег даже на билет второго класса.

Он нанял кебмена и для отвода глаз немного поторговался с ним. Патрика забавляло играть роль мелкого клерка, ищущего способ подешевле добраться до нужного адреса. Уезжая из порта, он с усмешкой посмотрел вокруг. Эти бездельники и не догадываются, что он может купить все эти жалкие портовые сооружения, всего лишь открыв заветный чемодан. Его сердце пело. Он богат! Он бесконечно богат!

Пока молодой человек ехал, солнце выглянуло из-за туч и поприветствовало его. Он был уверен, что это просветление связано именно с его появлением. Город заискрился в солнечных лучах, когда Патрик проезжал в экипаже по его улицам. Нет, это не случайно! Никак не случайно!

Брэдфорд-стрит все также уныло выглядела, как и пять лет назад. Неужели он когда-то жил на этой скучной улице?

Кебмен остановился возле родного дома Патрика и сердце защемило от неожиданной боли. Каким невзрачным и негостеприимным показался ему собственный дом. Впрочем, он утешал себя мыслью, что скоро построит в родном городе настоящий особняк, где и будет жить с милой его сердцу Патрицией Флаэрти.

***

Кебмен давно уже уехал, ворча под нос что-то относительно скупости своего клиента, а Патрик все еще стоял перед двухэтажным серым домом, с которым у него было связано немало воспоминаний. Это был дом его отца, где Патрик провел первые семнадцать лет своей жизни.

Дождь и восточный ветер со стороны Северного моря, крепко досаждали дому в последние годы. Он с грустью смотрел, как ветшает некогда крепкое строение. Некому было присмотреть за его родным жилищем.

Замок никак не хотел открываться. Патрик не был удивлен этому. Чему удивляться, если несколько лет в эту замочную скважину не вставляли ключа.

Немного помучившись, молодой человек все же отворил тяжелую дубовую дверь и сразу же ощутил такой знакомый запах дома. Здесь все было по-старому.

***

Когда вокруг много пыли, это всегда неприятно. Хочется чихать и иногда это занятие затягивается. Патрик пытался даже зажать нос, но ничего не получалось. Он подумал, что надо бы позвать сюда людей, чтобы навели порядок. Конечно, он хорошо заплатит за работу и слух о том, что молодой господин Фогерти вернулся домой богатым и щедрым, быстро распространится по городу. Наверное, к вечеру здесь будет уже целая толпа зевак и любопытных. Каждому захочется взглянуть на вернувшуюся в город знаменитость.

Внезапно снаружи постучали.

— Кто там?

За дверью послышался нервный голос соседки, миссис Гаррисон:

— Откройте, Патрик.

Он отворил дверь и впустил взволнованную женщину. Она почти не изменилась за все это время. Разве что в волосах добавилось немного серебряных нитей. Наверное, она увидела его в окно и сразу же пришла сюда по делу.

Миссис Гаррисон положила на стол в гостиной пачку писем и еще какие-то бумаги.

— Это все, что принес почтальон за пять лет, Патрик. Простите, мне нужно идти.

Он посмотрел на кипу, возвышавшуюся на столе и ему стало интересно. Хлопнула дверь вслед за миссис Гаррисон, а Патрик сел на пыльный диван, чтобы просмотреть корреспонденцию. Здесь, среди груды бесполезных почтовых рассылок, телеграмм, открыток и прочих посланий от родственников, он искал хоть одно сообщение от Патриции. И нашел его. Руки его дрожали, а дыхание участилось, когда он вынимал плотный лист бумаги из конверта. Сейчас он прочтет это драгоценное письмо…

***

Может ли быть что-то ужаснее предательства любимого человека? Вполне возможно, что нет.

Лист бумаги упал на стол, Патрик медленно опустился в кресло, оглушенный тем, что только что прочитал. Патриция не дождалась его триумфального возвращения. Она вышла замуж за Эдварда Мартинсона и переехала жить в Лондон. Это случилось семь месяцев назад.

***

— Клянусь тебе, я вернусь ровно через пять лет обеспеченным человеком и мы сможем пожениться. Пат, я обещаю, что сделаю тебя счастливой и богатой. Ты не будешь ни в чем нуждаться. Клянусь тебе в этом!

— Я верю тебе, Патрик. Отец не даст за меня ни пенни приданого и нам будет не на что жить.

— Вот увидишь, я вернусь богатым. Я добьюсь своего, стану кем угодно, лишь бы ты была счастлива со мной.

Такие разговоры они вели в то самое время, когда он собирался отправиться в Лондон, чтобы покорить этот неприступный и мрачный город.

***

Веревка нашлась на чердаке. Она была достаточно длинной и подходила для того, что он затеял. Неловко действуя руками, Патрик изготовил удавку и дрожа как осиновый лист, вернулся в гостиную. Теперь его ничто не остановит. Сейчас он умрет от неразделенной любви гордо, как настоящий джентльмен. Ах, если бы у него был пистолет, как красиво и эффектно он выстрелил бы в себя!

***

Дверь удалось выставить очень быстро. Она плохо держалась на ржавых петлях. Полиция нашла хозяина дома висящим в петле. Все, как и утверждала соседка миссис Гаррисон. Это она вызвала полицейских, когда увидела в окне подвешенное к потолку тело.

***

Чемодан вскрыли. Там не оказалось денег. Несколько сильно поношенных вещей и личный дневник Патрика Фогерти. Инспектор полиции Джон Дж. Уильямс не пожалел времени и прочитал его. Там было немного записей. Патрик Фогерти рассказывал, как обручился со своей невестой Патрицией Флаэрти. У них были похожие имена и фамилии и молодой человек считал это добрым знаком. Он клятвенно обещал разбогатеть, чтобы жениться на Патриции и для этого уехал в Лондон на пять лет. Он работал мелким клерком в ссудной конторе, вел учет ставок на бегах у букмекеров и трудился во многих других местах, всякий раз занимая одну из самых низших ступеней на своей работе. Если можно было верить его записям, то за несколько лет ему удалось скопить не более тридцати фунтов, которые он благополучно просадил на бегах, воспользовавшись рекомендациями недобросовестного советчика. Это случилось за неделю до его возвращения домой. Инспектор Уильямс поразился тому, как изменился почерк Патрика, когда тот делал последние записи перед приездом в родной город. Ровные и четкие прежде буквы, превратились в безумное, едва читаемое нагромождение. Казалось, что автор куда-то спешит и пишет наугад, в кромешной темноте.

«Сегодня я выиграл десять тысяч фунтов! Я поставил по тысяче фунтов в каждом заезде на темную лошадку, самый невыигрышный вариант. И победил! Мне осталось только забрать свои деньги и вернуться в свой город, чтобы исполнить обещание, данное несколько лет назад».

Все стало ясно. Молодой человек помутился разумом и придумал себе огромный выигрыш, которого не было на самом деле. Он вернулся в свой город без гроша в кармане, а когда узнал, что его невеста вышла замуж за другого, повесился в собственном доме. Это случилось в день полнолуния. Нечему удивляться.

В ПОЛНОЧЬ, НА СТАРОЙ МЕЛЬНИЦЕ

Джеймс Энтони Нолти, молодой человек из Бересфорда, держал в руках записку, которую ему анонимно подбросили под дверь его дома сегодня вечером. Текст послания был краток и не объяснял ровным счетом ничего.

«В полночь, на старой мельнице»

Было понятно только, что именно Джиму сегодня надлежит появиться на этой самой старой мельнице и никак не позже наступления полуночи.

— Черт побери, как странно… хотя… — пробормотал молодой человек и взволнованный присел за стол, где собирался ужинать. Ему было не по себе. Клочок бумаги Джим вертел в руках, словно пытаясь поймать определенный угол, под которым будет видно что-то еще. Но никаких тайных знаков не появлялось, и Джим положил записку на стол. Обратная сторона, как он уже убедился ранее, была абсолютно чистой.

Кто был тот человек, что назначал Джиму свидание в такой недобрый час, да к тому же в самом начале пятницы тринадцатого?

***

Ярко горел свет в окне гостиной дома, где жила Бетти Батлер. Этот дом был соседним с домом Джима, и молодой человек идущий домой, всякий раз обращал свой взор на резные окна дома Бетти. Эта совсем еще юная девушка была ему по душе.

Вот и сегодня, возвращаясь домой всего лишь полчаса назад, Джим бросил взгляд на освещенные окна в надежде увидеть там силуэт Бетти. Ничего не вышло. Вероятно, семейство Батлеров ужинало за столом и потому было недостижимо для глаз своего соседа.

Вместо этого, Джим встретил возле своей калитки местного пьяницу Даррена Далтона, который по обыкновению попросил у него взаймы на выпивку. Джим по привычке отказал едва державшемуся на ногах пропойце. При этом молодой человек совершенно точно видел, что возле его двери никого нет, а странное послание уже лежало на пороге. Бедняга Далтон, конечно, не имел к нему никакого отношения.

Джим призадумался. Полночь при полной луне сама по себе не сулила ничего хорошего, особенно если вспомнить, что нужно идти на старую мельницу. Кроме того, было и еще одно обстоятельство…

Тут Джим понял, что не знает в точности, какую именно мельницу имел в виду автор записки. В округе, по меньшей мере, три мельницы и ни одну из них нельзя назвать совсем новой. Одна была построена десять лет назад в Редфилде и ее хозяин Джон Баркли, был хорошо знаком Джиму. Десять лет приличный возраст для строения, и все же эту мельницу трудно считать старой. Другая, в пяти милях от дома возле речушки Тисл на ее высоком берегу и вовсе была построена лет тридцать назад. Ее вполне можно было окрестить «старой», если бы не пожар, случившийся несколько лет назад, который заставил ее хозяина полностью перестроить поврежденное огнем сооружение. Нет, эта мельница была серьезно обновлена и не могла считаться старой. Оставалась лишь действительно старая и давно заброшенная мельница в деревне Чедвик. Она находилась в полном запустении с тех пор, как там убили ее хозяина, какого-то мерзкого неразговорчивого старика. Наверняка в записке говорилось именно про эту мельницу.

Придя к такому очевидному выводу, Джим решил, что поедет на эту мельницу на своей лошади. От дома Джима до деревни Чедвик самым кратчайшим путем было почти три мили и преодолеть такое расстояние удобнее было верхом.

***

Около половины двенадцатого, в полумраке ночи, на дороге между Бересфордом и деревней Чедвик, появился всадник. Это был Джим Нолти. Он не слишком спешил, поскольку имел небольшой запас времени до полуночи. Джим рассчитывал прибыть на старую мельницу самое позднее за четверть часа до указанного в записке времени. Выезжая из Бересфорда, он встретил плетущегося по дороге Даррена, от которого за десять ярдов несло самым гнусным пойлом.

Теперь стоило рассказать, почему Джим был не слишком уж удивлен этой странной записке.

Дело в том, что два года назад в Бересфорде произошло несколько подробных случаев. Жителям подкладывали какие-то странные записки и назначали свидания в самых зловещих местах, что были в окрестностях. Будь то Вудстоунское кладбище или Фрилльские болота, а иногда и развалины безымянного английского замка в двенадцати милях к северу от Бересфорда. И всякий раз именно в полночь. Никто из получивших странные приглашения не пошел на назначенную в полночь встречу. Некоторые сочли это шуткой, кто-то посчитал за оскорбительную выходку. Вскоре, однако, записки перестали подкладывать на порог, но люди, не пришедшие на полуночное свидание, стали внезапно умирать.

Джон Бриггс был обнаружен повешенным у себя в сарае, через три дня после того, как он получил письмо.

Чарльз Б. Смит отравился джином и умер прямо за праздничным столом, когда отмечал помолвку своей дочери. За две недели до этого он прилюдно разорвал короткую записку с приглашением прийти в Чедвикский лес ровно в двенадцать часов ночи.

Маргарет Доннер утонула, упав с моста. Ей тоже пришло подобное послание примерно за месяц до этого.

Джим припомнил и еще пару случаев со странными записками, но вспомнить имена получивших их людей и подробности их гибели не смог, хотя точно знал, что они тоже умерли. Было ясно только одно, если не идти на тайное свидание с неизвестностью, то Джеймс, как получатель письма непременно умрет в самом скором времени.

Тут было от чего огорчиться. Джим уже успел об этом подумать. Самым удивительным было то, что никто из тех, кто получил эти странные послания, не поверил в их серьезность и не пришел туда, куда его позвали. Только после третьей смерти, когда в доме недавно утонувшей Маргарет Доннер была найдена зловещая записка, в окрестностях Бересфорда наконец заговорили о странных совпадениях. Полиция несколько дней обходила дома внезапно умерших жителей города, но кроме того факта, что все записки были написаны одной рукой, ничего установить не удалось. В одной уважаемой газете Ноттингема вышла статья «Кто губит горожан Бересфорда?»

Джим не верил в силу полиции расследовать эти странные смерти и потому решил поехать туда, куда его звали в записке. Ему хотелось дознаться правды. Это был очень смелый и решительный молодой человек. Кроме того, тяжелый револьвер за поясом придавал ему уверенности.

***

При свете полной луны, в ясную погоду, Джим добрался до деревни Чедвик. До полуночи оставалось двадцать минут. Тускло горели редкие огни в домах деревенских жителей. На улице было совсем тихо и безлюдно. Джим проехал по мосту через узкий и извилистый приток реке Трент. Топот копыт барабанной дробью отозвался в ночи. Неподалеку показался холм, на вершине которого, в трехстах ярдах от деревни стояла старая, продуваемая всеми ветрами мельница. Джим подъехал к строению с восточной стороны, самой пологой. Возле мельницы никого не было. Тот, кто назначил ему свидание в полночь, либо прятался внутри, либо еще не приехал. Джим обратил внимание, что на воротах ветхого сооружения висел огромный кованый замок на ржавой цепи.

«Если здесь кто-то есть, то пришел он пешком. Тут просто невозможно спрятать лошадь».

Джим привязал свою лошадь прямо к цепи на воротах. Револьвер уже был в его руке. Это оружие он смазывал совсем недавно и неделю назад проверял, чтобы все шесть патронов были на месте. Холодная тяжесть револьвера придавала ему уверенности. Джим для начала обошел вокруг мельницы, дабы убедиться, что за тем или иным углом не прячется неизвестный недоброжелатель. Поскольку снаружи постороннего присутствия выявить не удалось, Джим решил наконец войти внутрь. Дверь в отличие от ворот была открыта и ничто не препятствовало входу, но взглянув на часы, он решил дождаться полуночи.

В сумраке ночи, возле старого, поскрипывающего на ветру сооружения, Джим терпеливо отсчитывал минуты до наступление новых суток. Ветер все усиливался и мешал прислушиваться. Джим боялся пропустить шаги незнакомца или какой-то шорох внутри мельницы и поэтому очень злился на неугомонный ветер.

Английские часы в руках Джима показали ровно полночь и он, не дождавшись появления автора записки снаружи, решил искать его внутри мельницы.

Холодная сталь револьвера, как и прежде была союзником в этой ветреной ночи. Джим осторожно прошел внутрь и сделав несколько шагов, остановился, прислушиваясь. Кроме скрипа и протяжного воя ветра не было слышно ничего стоящего. И все же, сердце бешено колотилось, предвидя страшную беду. Кроме того, Джим понял, что чем дальше он отдаляется от двери и тусклого лунного света, тем хуже он видит вокруг. Еще несколько шагов вперед, и он не сможет рассмотреть очертания собственного носа. Хорошо, что молодой человек догадался прихватить с собой фонарь. Он был привязан к седлу и вернуться за ним было делом одной минуты. Джим осторожно прошел обратно и выглянул из дверного проема.

Тут его ждал неожиданный удар.

Его лошади не было на месте!

Еще минуту назад она стояла привязанная за ржавую цепь и вот теперь животное исчезло, будто бы его и вовсе не было и Джим пришел сюда пешком. И еще одно поразительное обстоятельство озадачило и испугало Джима.

Его фонарь, за которым он вернулся назад, зажженный стоял на земле!

Джим заворожено смотрел, как пламя бесновалось внутри фонаря, будто стараясь вырваться наружу и сбежать, как его лошадь.

Рука Джима невольно сжала рукоятку револьвера так, что его пальцы побелели.

— Что за черт? Где моя лошадь? — пробормотал он, не особенно рассчитывая, что кто-то ответит.

Джим решил, что нужно немедленно осмотреть мельницу снаружи. Его лошадь наверняка где-то рядом. О том, кто зажег его фонарь и поставил его на землю, он сейчас не думал.

Мельница все так же скрипела под протяжный вой рассерженного ветра, когда Джим обходил ее вокруг уже во второй раз за непродолжительное время. Ветер так усилился, что казалось, будто еще немного и очередной порыв вырвет ветхое сооружение из земли как сорняк и оно устремится ввысь, чтобы еще выше подняться над деревней Чедвик. Удивительно было, что лопасти мельницы не поддавались стихии и оставались все так же неподвижны.

Не прошло и минуты, как Джим Нолти сделал полный круг вокруг ветхого сооружения, но безрезультатно. Его лошади нигде не было видно и тот, кто похитил ее, ловко скрыл и свое присутствие. Лунного света было недостаточно, чтобы видеть на большом расстоянии, и Джим прекратил поиски, осознав, что не найдет в этом сумраке ничего. Оставалось лишь выяснить с помощью фонаря, есть ли кто-то на мельнице и, если там никого нет, возвратиться домой пешком.

Джим вернулся к двери и увидел, что фонарь, все еще стоявший на земле, уже не горит. Пришлось снова зажечь его и войти внутрь мельницы. Сейчас Джиму казалось, что он проникает в жерло вулкана. Чувство тревоги не покидало его с той минуты, как пропала его лошадь. Только заряженный и взведенный револьвер придавал немного храбрости. Выпущенная пуля наверняка сможет спасти от любого злодея, а в какие-либо сверхъестественные силы Джеймс Нолти не верил.

Низ помещения был хорошо освещен фонарем Джима. Здесь, в этом месте, мельница выглядела полностью разграбленной. Ни мельничного постава, ни жерновов, ни всего того, что служит мельнику для помола зерна. Только разбитые доски, несколько рваных мешков из-под муки и прочие предметы, создающие обстановку полного разгрома. Только лестница наверх, идущая вдоль стены по кругу, была на удивление в хорошем состоянии.

Джим решил, что не стоит покидать это жуткое место, не убедившись, что здесь действительно никого нет. Там, на самом верху, где, по его мнению, располагался вал, на котором держались лопасти, мог прятаться незнакомец, приславший ему приглашение.

Первая же ступенька издала такой скрип, что чуть не заглушила вой ветра. Джим несколько раз надавливал на доску, прежде чем убедился, что она не проломится под его весом. Лестница не имела перил, и приходилось облокачиваться на стену, дабы иметь хоть какую-то дополнительную опору. Вторая ступенька не стала выделяться и сообщила окружающему пространству точно такой же неприятный скрип. Джим уже не так опасался упасть и стал двигаться смелее. Словно музыкальный инструмент ожил под его ногами, когда молодой человек взбирался все выше и выше. Раздалась разноголосая трель потревоженных ступеней и вот уже Джим поднялся на высоту второго этажа. Лестница все так же уходила вверх, а сквозь разбитое окно, Нолти увидел небольшой квадрат тьмы, в котором горели редкие огоньки в окнах деревни Чедвик. Следующий лестничный перелет оказался поврежден. Не хватало нескольких ступеней, но, к счастью, пустоты были не слишком большими, и Джим преодолел и это препятствие. Теперь он был на самом верху, под деревянными сводами куполообразной крыши. Здесь не было окон, в дощатый пол скрипел так, будто собирался напугать Джима. Сквозь крышу гудел все тот же заунывный ветер. И наверху никого не было.

Что могло прийти на ум Джеймсу Нолти, когда он убедился, что на мельнице никого нет, а назначенный час свидания с неизвестностью уже наступил? Его всего лишь разыграли. Кто-то, возможно недобрый насмешник, попросту воспользовался давней «забавой» с записками и решил напугать скромного помощника адвоката по фамилии Нолти. И наверняка этот шутник не имеет никакого отношения к тем запискам, что получили жители города. И уж совсем невероятно представить себе, что этот остряк мог быть причастен к странным смертям в Бересфорде два года назад.

Совершенно успокоившись подобными мыслями, Джим немного побродил по самому верхнему этажу мельницы, и убедившись, что здесь действительно никого нет, стал спускаться вниз. Теперь он был почти уверен, что ночное рандеву не состоялось, а его лошадь мирно пасется где-то на берегу реки, куда ее привел тот, что шутки ради зажег его фонарь.

Джим уже спустился до конца, как вдруг в самом низу, хлопнула дверь.

Ветер? Ну нет, это было делом рук человеческих. Лязг резко опускавшегося засова и громкое запирание замка, выдало присутствие незнакомца снаружи.

Джеймс Нолти оказался взаперти и на мгновение почувствовал себя узником Тауэра. Но кто был его пленителем?

— Эй, кто там? — крикнул Джим, и с револьвером наперевес подошел к двери.

Снаружи раздался злорадный смех. Это было первым признанием того, что незнакомец не дьявол или призрак, а живой человек.

— Кто там потешается? Отоприте дверь немедленно!

Снова смех, но на этот раз более злобный.

— Попробуй выбраться отсюда! — послышалось с той стороны двери.

Джим вздрогнул. Голос показался ему знакомым. Кто бы это мог быть? Кто-то из жителей деревни Чедвик? Джим знал некоторых, но не мог припомнить никого у кого был бы такой неприятный голос. Кажется, он принадлежит человеку еще молодому, быть может, такого же возраста, как и сам Джим.

Джим решил напугать незнакомца и показать, что он вооружен.

— У меня револьвер! Если дверь не будет открыта тотчас же, я буду стрелять!

Никто не ответил ему. Дверь по-прежнему была заперта и не нужно было толкать ее, чтобы в этом убедиться. Джим решил, что ему не поверили касательно револьвера и решительно направил дуло вверх и выстрелил. Откуда-то сверху посыпались обломки досок, стружка и пыль, давно взятая на хранение этой мельницей.

— Следующая пуля будет в дверь! Немедленно откройте ее!

Снаружи молчали, и Джим ждал, что тот, кто так потешается над ним, либо отворит дверь, либо сбежит.

— Что ж, попробуй выстрелить в дверь, если у тебя на это найдется подходящая пуля! — крикнул незнакомец и Джим похолодел.

При свете фонаря он осмотрел свой револьвер и с ужасом обнаружил, что он полностью разряжен. Кто-то тайно вытащил из барабана все патроны, оставив только один и тот патрон, что он только что бездумно растратил, был единственным в его пистолете. Он попал в ловушку, поверив записке и приехав сюда. Совсем как Уот Тайлер, который доверился королю Ричарду II.

Но кто и когда вытащил к него пять патронов из револьвера? Ах, почему он не проверил оружие перед самым отъездом на мельницу!

— Что же ты не стреляешь, Нолти? Почему молчит твой револьвер? — закричал незнакомец сквозь щели в стене, находясь очень близко к Джиму.

Последние сомнения исчезли у Джима Нолти относительно этого голоса. Это житель Бересфорда, с которым ему совершенно точно не раз приходилось беседовать. Ему был знаком этот чуть хрипловатый голос. Но кому он принадлежит? К своему удивлению, Джим никак не мог припомнить, у кого именно был такой голос.

— Ты не узнаешь меня, Джим Нолти? — надрывался таинственный ночной гость. Этот любитель ловушек и западней злобно потешался над Джимом. Его смех перекрывал завывания ветра.

И тут Джим вспомнил. Поразительно, но он совсем недавно разговаривал с человеком, который сейчас угрожал ему. Это был Даррен Далтон. Как он мог не узнать его голоса сразу? Должно быть потому, что никогда не обращал на него внимания и не считал полноценным членом общества как любого другого жителя Бересфорда и его окрестностей.

— Даррен, это ты? Ты заманил меня сюда? — спросил Джим в большом волнении, стоя возле стены, недалеко от запертой двери.

Снаружи снова раздался громкий смех, с которым не мог соперничать даже сегодняшний сильный ветер.

— Да, черт возьми, ты наконец узнал меня. Какого дьявола ты так долго не мог понять, кто позвал тебя сюда?

Джим был совершенно потрясен. Он воображал, что сюда его заманил какой-то удивительный насмешник и любитель каверз, решивший, что напугает его странной запиской. Либо настоящий злодей, имевший прямое отношение к тем странным смертям два года назад. Теперь же выходило, что это был вечно пьяный бродяга Даррен, который давно уже стал достопримечательностью в Бересфорде. Как этот глупый и давно спившийся человек мог так тонко заманить Джеймса Нолти в западню, лишив его оружия и возможности легко выйти из ловушки?

— Зачем ты заманил меня сюда? Неужели, чтобы отомстить за то, что я несколько раз отказал тебе в деньгах на выпивку?

Снова за стеной раздался смех, более походивший на смех душевнобольного. И на этот раз, Джим уловил в нем свежие ноты. Эта новая тональность выдавала обиду и разочарование. И действительно, Даррен тут же подтвердил это предположение.

— Ты обманул мои надежды, Нолти. Я никак не думал, что ты так глуп и недогадлив. Мне наплевать на выпивку и твои паршивые пенсы. Неужели ты думаешь, что Джон Бриггс или миссис Доннер умерли только за то, что тоже не одолжили мне денег? Неужели ты и серьезно полагаешь, что ты умрешь сейчас только по этой ничтожной причине?

Джим похолодел. Ему угрожают смертью, пусть и на словах…

К своим двадцати трем годам, Джеймс Энтони Нолти еще ни разу не был в такой переделке, которая могла угрожать его жизни. Он рос в обеспеченной семье судьи, никогда не испытывал недостатка в деньгах, а сейчас, был помощником у лучшего в Бересфорде адвоката. И никаких угроз его жизни никогда не было. Разве что в детстве, соседский мальчишка Крейг, не любивший Джима, несколько раз грозился его убить, да и то в шутку. И вот теперь местный пария, по какой-то неизвестной Джиму причине, заманил его в ловушку и собирается погубить.

Молчание затянулось. Джим, потрясенный, все еще осмысливал услышанное, а его противник больше не высказывался, очевидно наслаждаясь испугом своей жертвы. Наконец, первым отозвался Джим.

— Что ты имеешь против меня, Далтон? Если дело не в деньгах, почему ты точишь на меня зуб? — спросил Нолти, не решившись спросить про Бриггса и миссис Доннер.

Этот вопрос отчего-то разозлил Даррена Далтона. Он несколько раз ударил ногой по двери, и даже не видя его, Джим понял, что тот взбешен.

— Черт побери! Разве не ты, негодяй, всюду, где только можно, преследуешь Бетти Батлер, мою нареченную невесту? — кричал Далтон, срывающимся голосом.

Если бы сейчас в старую мельницу ударила молния и рассекла ее пополам, вероятно и тогда бы Джим бы не так поражен, как после того, что только что услышал.

— Да, да, мою невесту! — продолжал кричать Даррен. — Всякий, кто окажет ей свое внимание, будет убит. Даже если просто посмотрит в ее сторону заинтересованным взглядом, все равно будет убит. Своей жизнью уже поплатились шесть человек из нашего города. Я составил целый список из тех, кто мешает мне и моей невесте Бетти Батлер быть вместе. И ты первый в этом списке.

Далтон перевел дыхание и, прежде чем продолжил свою тираду, снова стал методично бить в дверь ногой, озлобляясь с каждой минутой.

— Да, ты первый в моем списке, потому что живешь по соседству с Бетти и не можешь пройти мимо ее дома, чтобы не посмотреть на ее окна. Ты строишь планы на нее, грязный соблазнитель и именно по этой причине примешь смерть этой ночью.

Удары все продолжали сыпаться на дверь, когда Джим, не веря своим ушам, слушал эти безумные речи. Его рука все яростнее сжимала револьвер, но он все еще пребывал в нерешительности, не понимая, что сейчас следует предпринять. И все-таки, он решил выслушать помешанного Даррена до конца и постараться выведать у него некоторые подробности его злодеяний. Вероятно, потом ему удастся придумать как выбраться отсюда.

— Знаешь ли ты, что миссис Доннер была недостаточно вежлива с моей Бетти? А старик Уильямс? Его исчезновение никто не смог объяснить, но теперь ты узнаешь все. Этот мерзкий старик утонул в болоте, здесь, совсем недалеко от деревни Чедвик. Это я прислал ему записку с приглашением прийти в полночь на эту мельницу. Старый негодяй даже не прочитал ее! Пришлось заманить его на рыбалку в верховьях этой реки, напоить даровым виски и упрятать в мешок. Чедвикские болота приняли его в свое лоно прямо в сером мешочном саване.

Джим Нолти не верил своим ушам. Неужели Далтон причастен к странному исчезновению старого Уильямса?

— За что ты убил его?..

— За совсем небольшую провинность по вашим меркам и невероятную дерзость по моим. Он больно толкнул Бетти три года назад, на ярмарке в нашем Бересфорде. Бедняжка едва не упала, зато я, наблюдавший за ней со стороны, остался на ногах и в трезвом уме.

«Вот это как раз и сомнительно», — подумал Джим, понимая, что сейчас он разговаривает с самым настоящим сумасшедшим, если не сказать, маньяком.

— Я не буду тебе рассказывать, как я расправился с остальными своими жертвами и за что я с ними так поступил. Достаточно того, что я тебе уже сказал. Я добавлю лишь напоследок, что всегда назначал своим противникам свидание в полночь, чтобы на честной дуэли решить, кому жить, а кому умирать. Но никто, ты слышишь, проклятый Нолти, никто не соизволил прийти в указанное место! Поэтому я был вынужден поступать уже по своему усмотрению. Я убивал свои жертвы ловко, тайно и безупречно, чтобы полицейские, мэр нашего города, церковный староста и прочие слизняки, не остановили меня и не упрятали за решетку. И еще, Нолти, еще одна забавная деталь. Все жители Бересфорда принимают меня за пьяницу и бродягу, даже не интересуясь, как я живу. Но я всего лишь изображаю такового. Что стоит прополоскать рот самым дешевым виски, смешанным с дрянным джином, выплюнуть эту гадость, а потом, облившись самым гнусным вином, шататься по улицам, переодевших в рваную одежду? Мне оставалось только бормотать невпопад в разговорах с прохожими и просить денег на выпивку. И все! Никто не мешает мне наблюдать за Бетти и готовиться к свадьбе с ней. Только лишь несколько отбросов из нашего города, кто был непочтителен или неуклюж при встрече с Бетти, заслуженно получили свое. Но все они, ничто по сравнению с тобой, Нолти. Ты мой единственный враг, который достоин смерти уже за то, что просто живешь рядом с Бетти, все остальное, эти твои бессмысленные ухаживания за моей невестой, лишь усугубляет твою вину.

Даррен опять замолчал, переводя дух. Сквозь продуваемую ветрами стену было различимо его тяжелое дыхание. Должно быть, он стоял совсем рядом.

Джим решил, что нужно постараться выиграть время. Если дело действительно обстоит так, как его живописал распоясавшийся Далтон, то нужно продержаться до рассвета, чтобы позвать на помощь проснувшихся жителей деревни Чедвик. Далтон наверняка хорошо вооружен и будет загонять Джима в самый темный угол. Нужно его отвлечь.

— Ты повторяешься, Даррен, — сказал Джим, собираясь с мыслями. — Я уже слышал о том, как я, миссис Доннер, старик Уильямс, Джон Бриггс и другие жители города, помешали твоему сватовству. Но почему ты решил, что Бетти согласиться выйти за тебя замуж и для чего тебе было нужно притворяться бродягой, пьяницей и невежей?

Снаружи раздался громкий смех, переходящий в рычание. Вероятно, эти вопросы крепко рассердили Даррена Далтона.

— Да, ты прав! Ты наконец понял, что я не только не пьяница, но и очень умный человек. Не зря я учился в Оксфорде. Меня очень забавляло притворяться местным оборванцем и дураком, которого все считают лишь пьяницей-попрошайкой. Если бы я был вежлив и учтив, разве бы я смог объяснить свое бесконечное пребывание на улицах города? А ведь я должен был неотступно следовать за Бетти, куда бы она ни шла. Охранять ее покой, когда она дома, беспрестанно кружа по улице, где она живет. Именно поэтому, ты так часто видел меня, а я так часто видел тебя и твою гнусную физиономию. И я видел твои жалкие попытки ухаживать за Бетти. И давно решил тебя убить, но всякий раз оставлял до следующего раза. Теперь, когда про старые смерти или точнее убийства, случившиеся два года назад все позабыли, я понял, что пришел и твой черед. И, прежде чем убить тебя, я объясню тебе, ничтожный Нолти, почему Бетти должна выбрать именно меня…

Тут Далтон прервался, сделал глубокий вдох и, собравшись с силами, закричал еще громче, чем раньше.

…она выберет меня, потому что я самый богатый человек Бересфорда и всего графства!

В который уже раз за эту сумасшедшую ночь Джим испытал потрясение. И хотя слова явно обезумевшего Даррена Далтона могли быть лишь плодом его собственной фантазии, Джим почему-то сразу поверил в эту новость. И это был прекрасный повод потянуть время еще. До рассвета было еще очень далеко, но находясь в запертой мельнице, с разряженным револьвером, и разговаривая через стену со своим пленителем, трудно было придумать что-то другое. Нечто такое, что каким-то образом отдалило бы схватку с окончательно обезумевшим маньяком.

— Ты очень богат? Но откуда? Ты всегда был бедняком, а твой домик на окраине города, больше похож на лачугу…

По ту сторону стены отозвались не сразу. Даррен будто раздумывал, раскрывать ли ему все карты или будет достаточно того, что он уже сказал Джиму. Все же, после некоторого молчания, которое конечно было пленнику на руку, коварный убийца и новоявленный богатей, решил продолжить упиваться своим величием.

— Да, я безумно богат, Нолти. Что-то около семисот тысяч фунтов. Еще два с половиной года назад, я был обыкновенным бедняком, которому, отучившись в университете, не хватало денег, чтобы построить свою карьеру по своему желанию. Но тогда же, мой двоюродный дядя Лейтон Моррис, погиб на охоте. Его завещание сделало именно меня его наследником, но я поклялся, что ни одна живая душа не узнает о моем богатстве. Я буду добиваться руки Бетти, изображая из себя парию, пьяницу и глупца. Если мне это удастся, я раскрою ей тайну своего богатства. Ей, только ей и больше никому!

— Зачем же ты говоришь это мне? Ведь ты нарушаешь свою же клятву…

— Я делаю это по двум причинам, Нолти. Первая… перед смертью, ты должен осознать, как ты низок и ничтожен по сравнению со мной, как мой соперник за руку Бетти. Вторая причина проста и понятна, ты все равно сейчас умрешь и у тебя не будет и малейшей возможности рассказать кому-то мою тайну. И довольно заговаривать мне зубы, пора начать охоту за тобой. Ты умрешь как загнанный зверь, и это будет тоже смерть на охоте, какую принял мой богатый дядюшка Лейтон.

Джим посмотрел на часы, чтобы узнать точное время. Было только два часа ночи, и до рассвета, оставалось больше двух часов. Сейчас его станут загонять наверх, и не будет никакой надежды продержаться до утренней зари. Далтон наверняка хорошо вооружен и этот поединок совсем не будет напоминать дуэль. Дуэлянт с разряженным револьвером, точно заяц, бегущий от своры борзых, слаб и беспомощен.

Раздался грохот резко открывающейся двери, и Джим поспешил на лестницу, чтобы иметь возможность быстро подняться наверх. В ночном сумраке не было видно, кто вошел в дверь, но Джим чувствовал приближение опасности. Внезапно раздался выстрел. Пуля просвистела совсем рядом и вышибла позади Джима кусок деревянной стены. Кажется, это был ружейный выстрел.

«Черт побери, он же метит в фонарь», — с ужасом понял Джим Нолти и быстро открыв фонарь, загасил плясавшее в нем пламя. В это мгновение раздался еще один выстрел. На этот раз пуля задела руку, которая держала уже потушенный фонарь. Джим инстинктивно передернулся и торопливо поднялся еще выше по лестнице. Теперь, чтобы попасть в него, нужно было тоже встать на лестницу. Свободной рукой Джим ощупал рану, и с удовлетворением обнаружил, что пуля лишь надорвала рукав его рубашки, да и то совсем немного.

В это время внизу, Даррен Далтон перезаряжал свое оружие. Джиму стало понятно, что в руках у его преследователя двуствольное ружье. Джим сразу сообразил. Ему нужно постараться увернуться от очередных двух выстрелов, прежде чем, он попробует напасть на Далтона и отнять оружие.

Джим поднялся по лестнице до окна, в которое уже успел посмотреть раньше, когда искал автора записки. Молодой человек не удержался и посмотрел в ночную тьму. В отличие от прошлого раза, со стороны деревни Чедвик он увидел только один маленький огонек в окне. Все остальные вероятно давно погасли. Жители деревни спали и видели сны. Теперь горожанину Бересфорда придется надеяться только на самого себя, или, если повезет, на того, кто не спит и сжигает ценный керосин там, у себя в домике. Но как привлечь его внимание? У Джима были спички, и он мог снова зажечь свой фонарь. Увы, Далтон внизу уже перезарядил свое ружье и наверняка опять будет стрелять. Только тьма поможет скрыть свое присутствие.

— Что же ты не зажжешь свой фонарь, Нолти? Как ты не боишься свернуть себе шею на этой проклятой и забытой богом и дьяволом старой мельнице? Впрочем, я, наверное, утешу тебя тем, что скажу сейчас. Чтобы уравнять наши шансы, я буду с ружьем, но без фонаря, а ты наоборот, с пустым револьвером, зато с фонарем.

Снова безумный смех и такой громкий, что мельница едва не затряслась он его раскатов.

Джим подумал, что это должно быть своеобразное равновесие. Заряженное ружье, против только что погашенного фонаря, который, к тому же, совсем нежелательно было зажигать снова. Впрочем, долго думать у него не было времени, и он стал медленно, стараясь не шуметь, подниматься по лестнице. Это было трудно. Теперь фонарь уже не помогал ему, а здесь, на уровне выше окна, не хватало нескольких ступеней.

В это время, там, в самом низу, Далтон тоже начал свое восхождение. Он не прятался и не скрывал своего присутствия на лестнице, ибо знал, что у Джеймса нет патронов в его револьвере. Ветер снаружи решил взять передышку и на время притих, и потому, грубые и тяжелые шаги Далтона отзывались во тьме, как удары молота.

Джим уже достиг самого верхнего этажа старой мельницы и теперь спешил найти себе убежище. Помещение представляло собой полукруг, поскольку вал, на котором держались лопасти, занимал место от стены до центра чердака. И даже сквозь эту преграду был проход. В самом низу можно было пролезть, если тот, кто намеревался это сделать, не жалел свои брюки. Огромный слой пыли терпеливо ждал, когда его наконец потревожат.

Даррен Далтон не спеша продолжал подниматься наверх, вынужденный идти в полной темноте. Джим все еще сновал по чердаку, пытаясь найти какое-то спасение. Неожиданно он зацепил что-то мягкое, в испуге дернул ногой и, не удержавшись, упал на пол, едва не разбив фонарь.

— Что такое, Нолти? Ты танцуешь там на самом верху, в ожидании, когда придет настоящий ценитель твоих талантов? Что ж, подожди, я приду к тебе, и быть может, мое ружье поможет тебе танцевать особенно изящно.

Джим, в который уже раз удивился, как ловко и складно разговаривает Даррен. Вероятно, он действительно был умным и образованным человеком, долгое время искусно притворявшимся совершенно опустившимся типом.

Настало время определить, что было причиной падения на пол самого Джима, а он все еще думал о разных странностях в характере Далтона. Наконец, Джим понял, что мешалось у него под ногами. Этим предметом оказался кусок веревки, не более трех ярдов длиной. Джим отставил фонарь в сторону и взял в руки находку. Тут ему в голову пришла неожиданная и очень удачная мысль. Возможно, удастся перехитрить Далтона и его двуствольное ружье.

«Веревка и фонарь, какое отличное сочетание для отвлечения маньяка от своей жертвы».

Времени оставалось мало и нужно было очень торопиться, чтобы успеть приготовить сюрприз для Даррена Далтона.

Шаги все приближались. Далтон уже добрался до выломанных в лестнице ступеней, как вдруг, на самом верху, где прятался Джим Нолти, блеснул фонарь. Он горел очень тускло, очевидно это был потайной фонарь, по меньшей мере наполовину скрывавший свой свет. Даррен видел, как тихо фонарь проплывал по помещению, приблизительно на высоте человеческого роста. И Даррен выстрелил в сторону фонаря, туда, где должен был находиться Джим. Раздался страшный крик раненого человека, фонарь затрясся как будто рука, его державшая была сведена судорогой. Тогда Даррен выстрелил еще раз и одновременно с этим, что-то тяжелое, должно быть, человеческое тело упало на пол, вместе с фонарем. Свет тотчас же погас, ибо фонарь был разбит. Даррену пришлось подниматься дальше совсем медленно. Он перешагнул через сломанные ступени и держа наперевес уже разряженное ружье выбрался наконец на чердак. Вокруг все было тихо.

«Наверняка Нолти убит. Он не мог выжить, получив сразу две пули», — подумал Даррен. Он довольно улыбался в темноте, ожидая наткнуться на простреленный труп Джима.

В кромешной тьме, с разряженным уже ружьем, Даррен Далтон стал красться по самому верхнему этажу мельницы, в душе все еще сомневаясь, что Джим Нолти испустил дух. В смерти соперника нужно было убедиться. Шаг, еще шаг, и вот он наткнулся на разбитый фонарь. Теперь нужно было найти мертвеца.

Даррен взял ружье за приклад обеими руками и стал тыкать дулом в пол вокруг фонаря. Странное дело, если не сказать больше! Трупа убитого помощника адвоката из Бересфорда нигде рядом не было. Даррен прошелся еще раз, и снова ничего не обнаружил. Он насторожился… и в эту же минуту, вкрадчивый шепот побеспокоился его где-то совсем рядом:

— Ты не меня ищешь, Даррен?

Тотчас же чьи-то руки крепко схватили ружье и вырвали его одним резким движением из рук охотника на людей. И сразу же, грозное оружие полетело куда-то вниз, сообщая своим падением, что теперь оно приземлилось куда-то в груду обломков из досок, на первом этаже мельницы. Теперь соперники были равны в своем вооружении. Первый удар Джим нанес Даррену кулаком прямо в лоб. Должно быть, Далтон был не совсем готов к такому приветствию в сумраке, поскольку вскрикнул от боли, упал на колени и отчаянно схватился за голову. Джим приблизился к нему, наугад схватил за плечо, потом за ворот и стал трясти, будто намереваясь выбить дух из своего врага. Далтон уже обмяк, когда трепка подошла к концу. Джиму показалось достаточным то, что он сделал. Он отпустил Даррена, но тот неожиданно нашел в себе силы и боднул головой Джима в грудь так, что у того перехватило дыхание. Джим зашатался, стараясь прийти в себя, а в это время на него посыпались удары вдохновленного успехом противника. Удар, еще удар. Потом крепкая пощечина наотмашь, почти наугад. Хлесткие удары продолжали испытывать Джима на прочность, и ему стоило немалых усилий, чтобы собраться с духом и попытаться отвечать Далтону. Сначала он дважды увернулся от ударов Даррена, потом треснул незримого врага по плечу и попал очень удачно. Затем, отбивая очередную серию болезненных тумаков, он ловко отклонился в сторону, и нанес правой ногой удар по ноге Даррена. Тот зашатался так, что Джим даже во тьме уловил его хаотичные взмахи руками в попытке удержать равновесие. Все же, Даррен рухнул со стоном на пол, давая Джиму возможность хоть немного перевести дух. Схватка еще только начиналась.

Вообразите себе двух крепких молодых людей, катающихся по полу, стиснувших зубы и вкладывающих в удары по врагу всю свою ненависть и отчаяние. Шум стоял такой, что перебивал порывы стихающего ветра и вполне возможно, мог разбудить кого-то из деревни Чедвик, если бы ее жители не были так равнодушны и глухи, к чужим делам.

— Ты не выйдешь из этой мельницы живым, Нолти, — прошипел Даррен, навалившись всем телом на своего противника и пытаясь сдавить ему шею. Ему почти удалось это сделать, и Джиму пришлось нелегко. Дыхание его затруднилось, и, чувствуя, что он теряет силы, Джим резким движение оторвал от себя Далтона и сбросил его в сторону. Для верности, Джим нанес сильный удар в бок Даррена и совсем обессиленный уронил голову на пол. Сейчас он ощущал такой невероятный упадок сил, будто всю эту ночь, перетаскивал мешки с этой самой мельницы, и никто не помогал ему в этом. Где-то совсем рядом, отброшенный ударом Джима лежал Даррен Далтон. Его тяжелое дыхание выдавало крайнюю степень усталости и, если бы не поразительная ненависть, питаемая ревностью, вероятно, он оставил бы своего соперника в покое. Но Даррен не был таким. Его одержимость била ключом и заставляла драться даже тогда, когда он был не сильнее своего злейшего врага и мог проиграть. Еще не оправившись от мощного удара в бок, Далтон предпринял попытку задушить Джима. Он навалился на своего соперника сверху и схватил за горло. Ему удалось сдавить шею Джима так, что у того в глазах появились фиолетовые круги. Еще немного и Джим совсем бы потерял возможность сопротивляться, но у него хватило сил оттолкнуть Далтона и несколько раз перекатившись по полу, оказаться рядом с лестницей. Тут было спасение. Ружье больше не угрожало ему, а Даррен Далтон все еще корчился от боли где-то во тьме, на пыльном полу. Нужно было только лишь осторожно приподняться, и бережно ступая в сумраке ночи, преодолеть несколько десятком ступеней. Не забывая, конечно, что там кое-где отсутствовали доски. Джим долго пытался встать и даже уже почти смог это сделать, но, должно быть, эта ночь не была, да и не могла быть простой. Откуда-то сзади вынырнул Далтон и подло толкнув Джима в спину, стал виновником страшного падения помощника адвоката вниз. Джим упал с лестницы, пролетел совсем немного, но каким-то удивительным образом успел схватиться за перила среднего пролета и какое-то время висел в воздухе, пока деревянные опоры окончательно не развалились. Джим Нолти приземлился на большую кучу мусора, состоявшую из рваных мешков для муки, обломков досок и прочего.

На некоторое время на мельнице воцарилась зловещая тишина. Джим не издавал ни звука, ни единого стона, а его победитель, пока еще не успел насладиться своим триумфом. Сначала Даррен поднялся на ноги, затем подобрался к лестнице, и только убедившись, что дыхания Джима нигде не слышно, разразился громогласным хохотом. В этом смехе было и злорадство палача, одолевшего праведника, и ехидство и осознание собственного величия. Хохот торжествующего злодея.

— Эй, Джимми, как ты себя чувствуешь, дружище? — раздался сверху прерывистый голос Даррена Далтона.

Внизу была полная тишина.

— Нужно ли мне бежать за патронами в деревню Чедвик, чтобы добить тебя или ты уже умер?

Снова вниз тихо и ничто не указывало, что проигравший все еще жив. Тогда Даррен стал медленно спускаться по лестнице, стараясь не провалиться туда, где уже лежал Джим Энтони Нолти. Полуночному убийце очень хотелось увидеть изуродованный труп Джима, но это не означало, что он должен это сделать, ценой своего падения через пропущенную ступеньку.

Наконец, Даррен оказался внизу и пробираясь во мраке сквозь полуразрушенные внутренние перегородки мельницы, пригнувшись, стал искал обезображенное падением тело своего недавнего соперника. Едва Даррен привык к темноте, как внезапно он услышал тихий стон. Этот звук обрадовал и одновременно огорчил его. С одной стороны, Джим остался жив, и это означало, что его необходимо добить. С другой стороны, Джим действительно тяжело ранен и уже не опасен. Даррена переполняло чувство превосходства по отношению к своему недавнему сопернику за сердце Бетти. Он победил его и теперь никто не будет стоять у него на пути, или даже всего лишь бросать влюбленные взгляды на окна дома молодой девушки.

Стоны раздавались все громче, когда Даррен Далтон разыскал наконец, лежавшего на огромной куче мешков своего недруга. Было очень темно и пришлось ощупывать раненое тело руками, чтобы понять, что случилось. Джим лежал на боку и стонал. Кажется, он избежал серьезных переломов, и попросту отделался ушибами, но сейчас, он был без сознания.

Далтон отошел от него и стал искать ружье. Его нигде не было. Впрочем, ружье было разряжено, а других патронов у Даррена не было. Как следовало поступить с Джимом, если он, Даррен, твердо решил его убить?

Он несколько минут бродил в раздумьях, изредка отвлекаясь на не слишком частые стоны Джима. Наконец, Даррен остановился и злобно улыбнулся в кромешной тьме. Он решил, если не удалось сразу ловко и незаметно убить Джима, значит стоит сделать это эффектно и не слишком скрывая свои намерения. Джима следует запереть на мельнице, сбегать за спичками в деревню Чедвик к своему приятелю и, вернувшись, устроить потрясающее зарево. Дабы не быть обнаруженным посторонними, можно будет понаблюдать за горящей мельницей откуда-нибудь издали, например, с соседнего холма.

— Что ж, милый Джим, пылающая мельница будет тебе могилой. Дай только время сбегать за огнем…

Эти слова были произнесены вполголоса. Даррен не смог удержаться, чтобы не посвятить своего соперника в тайну его ближайшего будущего, но сделал это так тихо, будто опасался, что Джим как-то спасется.

Через минуту засов снаружи лязгнул, сообщая о своем твердом намерении быть сообщником Даррена Далтона из Бересфорда. Теперь оставалось лишь подождать приблизительно четверть часа или чуть больше, чтобы мельница начала полыхать, как подожженный стог сена.

А что же Джим? Он все еще стонал в темном закутке, медленно возвращая свое сознание обратно из небытия и ужаса этой ночи. Сначала Джим перевернулся на другой бок, затем открыл глаза, после постарался пошевелить одной рукой, потом другой. Затем дошла очередь и до ног. Все они, хоть и неохотно, но подчинялись своему повелителю. Открытые глаза видели только мрак, поэтому, Джим испугался, что лишился зрения. Только спустя немного времени, когда его глаза привыкли к темноте, он стал с трудом различать очертания нижнего этажа старой мельницы близ деревни Чедвик. Память, на короткое время пропавшая, быстро вернулась к нему. Он даже припомнил, как слышал сквозь небытие шум задвигаемого засова и понял, что Даррен Далтон намерен убить его. Еще одно усилие над собственным разумом и Джим еще раз явственно услышал то, что сказал Даррен относительно будущего пожара на этой мельнице.

И Джим поднялся на ноги. Невероятно, но он сделал это, хотя со времени его жуткого падения прошло не более четверти часа. Вероятно, ему повезло дважды. В первый раз, когда он ухватился за перила лестницы на полпути в бездну и второй, когда упал на кучу пыльных мешков. А его боль и стоны, принятые Далтоном за следствие переломов и травм и были всего лишь последствием шока от падения.

Джим несколько минут разминал свои ноги и руки, стараясь прийти в подходящее для дальнейшей борьбы состояние. Когда это удалось, он немедленно направился к дверям и понял, что здесь не вырваться на свободу.

Что же было делать?

Джим стал перебирать в памяти все, что при нем было. Фонарь… спички… веревка… оброненное Далтоном ружье…

Ружье? Но ведь он, вероятно, нашел его внизу и забрал с собой. А если нет? Что стоило потратить немного времени на поиски далтоновского ружья?

Несколько минут Джим блуждал среди куч мусора стиснув зубы. Боль от падения все еще напоминала о себе, но он решил мужественно терпеть ее ради высокой цели. Он должен спасти Бересфорд от безжалостного маньяка и, самое главное, уберечь Бетти от кошмарного будущего, которое ей уготовано Далтоном.

Джим нашел ружье, и получилось это случайно. Он уже отчаялся разыскать оружие, которое совсем недавно стреляло в него самого, когда, проходя мимо одного из столбов, служащих внутренней опорой для мельницы, он задел ногой что-то твердое и тяжелое. Это и было ружье Далтона. Джим нащупал в кармане брюк спички и поджег одну, чтобы осмотреть ружье. Это было отличное ружье фирмы «Westley Richards». Джим знал толк в таких ружьях. Его отец был охотником и научил своего сына разбираться в оружии. Обладание такой прекрасной двустволкой говорило о том, что Далтон действительно был богат, но тщательно скрывал свое богатство.

Оба ствола, конечно, были пусты и ружье годилось только для того, чтобы отбиваться им как дубиной. Джим оставил его при себе и снова зажег спичку, чтобы посмотреть на часы. Была почти половина четвертого. Поразительно, как быстро пролетело время! Скоро рассвет и кто-то и жителей деревни Чедвик, наверняка выйдет из дома, собираясь по своим делам. Нужно как-то подать знак, чтобы его спасли. Но как? У Джима при себе были только часы, разряженное ружье и спички… Спички! А что, если поджечь мельницу раньше, чем это сделает Далтон? Пылающая мельница заставит жителей деревни прийти Джиму на помощь. Но как не сгореть самому?

И тут Джим вспомнил про веревку, которая осталась на самом верху, где он боролся с Далтоном. И еще, есть окно, в которое удобно пролезть с лестницы.

Через пять минут Джим уже примерял веревку к окну и обнаружил, что ее не к чему привязать. Джим немного подумал и понял, что лучше всего будет привязать конец веревки к середине ружья Далтона и приставить его к окну так, чтобы оно не могло выпасть наружу, а самому спуститься по веревке. Правда ее длина была невелика, всего три ярда, а высота окна не менее восьми ярдов от земли. Однако если спустить веревку вниз, опуститься до самого ее конца и повиснуть, то ноги висевшего будут всего лишь в трех ярдах от мягкой травы, растущей возле мельницы.

Джим подготовил все очень быстро, затем спустился по лестнице к мешкам, на которые недавно упал и взял несколько штук, чтобы поджечь на самом верху. Он очень торопился, чтобы успеть до возвращения Далтона. Конечно, Джим мог уже сейчас сбежать через окно, но что, если его падение будет неудачным? Тогда, с поврежденной ногой он не сможет убежать далеко и Далтон, конечно, убьет его, а потом спрячет внутри мельницы и спалит ее, сам успев скрыться. План Джима был лучше. Он зажжет несколько мешков на самом верху, и дым, проникающий через крышу, будет виден отовсюду. Тогда, он сможет надеяться на чью-либо помощь.

Несколько мешков, разбросанных по всему верхнему этажу, загорелись сначала неохотно, но затем, огонь стал так быстро распространяться по сухому полу мельницы, что Джим поспешил поскорее вернуться к окну, пока огонь не достал до него. Дым уже повалил сквозь дырявую крышу, а Джим в это время медленно и крайне осторожно протискивался через окно. Он ухватился за веревку и стал опускаться вниз, высматривая на траве подходящее место для приземления. Он совсем забыл про Далтона, который мог увидеть его, но. к счастью, бересфордский убийца еще не вернулся из деревни. Джим благополучно спустился до самого конца веревки и, приготовившись, прыгнул на траву. Приземление, как он и опасался, получилось не слишком удачным. Все дело было в том, что Джим не совсем еще оправился от предыдущего падения и был не очень ловок. Все же, ему удалось обойтись без переломов и серьезных травм и только лишь растяжении мышцы стало неприятным следствием прыжка. Джим с трудом поднялся на ноги и при первых лучах зари как можно скорее спустился с холма. Он устроился в ближайших кустах, так как хотел отдохнуть и понаблюдать за дальнейшими действиями Даррена Далтона. Далеко уйти Джим все равно не мог.

Густой белый дым уже построил высокий столб до самого неба, когда на дороге со стороны деревни показался Далтон. Джим очень удачно выбрал место наблюдения и из кустов, при утреннем свете видел все как на ладони. Далтон очень спешил, но к удивлению Джима, не обращал внимания на пожар на мельнице. Огонь пробивался уже через крышу, а Далтон торопливо шел к мельнице, старательно глядя себе под ноги, будто боялся споткнуться. Наконец, он уже был у подножия холма, когда он посмотрел на мельницу и, к своему удивлению, увидел, что она уже горит. Далтон был просто сражен наповал этой новостью. Он пошатнулся, едва не потеряв равновесие, а затем стал взбираться на холм так проворно, что Джиму стало не по себе. Если Даррен Далтон каким-то образом обнаружит его, сбежать он него с поврежденной ногой наверняка не удастся.

Надо сказать, что Джим располагался в кустах правее мельницы, и потому ему хорошо был виден не только вход в ветхое здание, но и окно, через которое он вылез. Пока Далтон бесновался возле дверей, Джим успел посмотреть на окно и убедиться, что веревка, по которой он спустился вниз, не видна. Очевидно, когда он выпустил конец троса из рук, ружье благополучно упало внутрь мельницы, прихватив с собой и веревку. И теперь Далтон, ни за что не догадается, что Джима нет внутри мельницы. Как только безумный Даррен удостоверится, что дверь по-прежнему закрыта, он будет думать, что Джим еще там, в своей темнице.

Так и получилось. Даррен Далтон долго терзал дверь, стараясь проверить, прочно ли ее держит засов. Время от времени бросая беспокойные взгляды на крышу мельницы и беспрестанно ругаясь. Пожар и в самом деле разросся до таких размеров, что это не могло не вызывать серьезных опасений того, кто стоял рядом с ветхим строением. Но, похоже, Далтон думал совсем о другом.

— Нолти! Ты слышишь меня, Нолти? Кто поджег мельницу, Нолти? У тебя был фонарь, значит, были и спички. Зачем ты поджег мельницу? Ты хитришь со мной Нолти? Ты хочешь умереть не от моей руки? Так не пойдет, Нолти!

Этот монолог был произнесен так громко, что Джим не удивился бы, что этот срывающийся от гнева голос был слышен даже в деревне Чедвик. И, странное дело, никто из жителей не спешил сюда, ради тушения пожара или просто из любопытства.

Все, что происходило далее, никак не укладывалось в голове нормального человека. Даррен Далтон, пария из Бересфорда, самый богатый человек окрестностей (по его словам), убийца и маньяк, на счету которого было несколько жизней, вошел внутрь горящей мельницы. Пожар к этому времени распространился по мельнице так стремительно, что она пылала уже вся. Очевидно доски, прогоревшие насквозь там, на самом верху, стали падать вниз и подожгли все, что так хорошо горит. Только лопасти мельницы, все еще не были охвачены огнем.

Итак, Далтон снял засов и решительно вошел в помещение. Джим понял, что этот маньяк страстно желал своими собственными руками убить его и не хотел, чтобы смерть Джима была вызвана другой причиной. В какой-то момент, Джим даже хотел выйти из своего укрытия и попытаться спасти безумца, но не знал, имелось ли при себе у Далтона еще оружие, например, пистолет. Было бы очень глупо и безрассудно, вызволить убийцу из горящего ада, чтобы получить пулю в лоб в благодарность за свое спасение. К тому же, Джим сильно хромал, и те почти сто ярдов, что ему пришлось бы преодолеть до мельницы, отняли бы у него очень много времени. Далтон уже был внутри и не собирался выходить.

Поднявшийся внезапно ветер, еще больше распалил пламя пожара. Мельница полностью покрылась огнем, а горящие лопасти бешено закружились в своем последнем танце. Вся эта круговерть еще больше напомнила ад, и Джим невольно сжался от страха, представляя, что происходит с Дарреном.

Безумный вопль изнутри, очень скоро вернул Джима из оцепенения. Казалось, что голос был многократно усилен эхом, неизвестно откуда взявшимся. Далтон горел заживо, но все еще находил в себе силы звать Джима.

— Нолти, проклятый Нолти! Выходи, негодяй! Я всажу в тебя пулю! Ты не можешь умереть сам! Только я могу убить тебя!

Это безумие продолжалось еще некоторое время, достаточное, чтобы заподозрить, что Далтон обладает какой-то сверхъестественной силой, чтобы не гореть в огне, но, в конце концов, все прекратилось. Вопли стихли, а через несколько минут, мельница, превратившаяся в черный обугленный дом, облизываемый гигантскими языками пламени, начала быстро рушиться.

Джим не стал ждать, пока горящие угли полетят с холма вниз, и быть может даже, достанут до него. Он прошептал слова короткой молитвы и медленно, прихрамывая на ходу, пошел в сторону моста через реку. Ему нечего было опасаться случайных свидетелей, которые могли спросить его, что он делает возле горящей мельницы. Вокруг никого не было. Ни один житель деревни Чедвик здесь не появился.

***

Эту историю рассказал мне сам Джим, мой старый приятель. Недавно я приехал из Лондона, где у меня частная практика по части медицины. Здесь в Бересфорде у меня живет бабушка.

Пожар на мельнице не вызвал никакого переполоха в округе. Что же касается исчезновения Далтона, то его хватились только через шесть дней, когда один из жителей города, обратил внимание на то, что несчастный пьянчужка больше не попрошайничает на улицах. Полиция обыскала его лачугу и не нашла в ней ничего, что могло бы подсказать, где искать Далтона. Только спустя две недели после этих событий, когда чедвикские мальчишки играли среди развалин старой мельницы, был найден обгоревший труп какого-то человека. Его не удалось сразу опознать, поскольку никаких особых примет эти обуглившиеся останки не имели. Ни кольца на руке, ни нательного креста или золотых зубов. Однако, доктор Филдинг, местный врачеватель, сопоставил рост и вес исчезнувшего Далтона и примерные антропометрические данные сгоревшего и объявил, что вероятнее всего труп принадлежит именно Даррену Далтону. Мельницу на всякий случай еще раз обыскали и нашли обгоревшее ружье, с выгравированной на металлической части надписью: «Чарльз Г. Далтон». А поскольку было известно, что это имя носил отец Далтона, смерть Даррена была точно установлена.

Его останки похоронили на городском кладбище, в той его части, где обычно хоронят бедняков и бездомных. Я был на этих похоронах и могу засвидетельствовать, что ни Джим, ни Бетти Батлер на церемонии прощания с Далтоном не появились.

***

Гром грянул среди ясного неба, и это был гром невероятной силы. Через полтора месяца после пожара, на имя Бетти Батлер пришло письмо из Лондона. Один из крупнейших в Англии банкирских домой извещал молодую девушку, что согласно завещанию Даррена Мориса Далтона, через месяц с момента установления его смерти, все его состояние в три четверти миллиона фунтов стерлингов, переходит в ее собственность.

Внезапное богатство Бетти Батлер стало главной темой в нашем графстве. Несколько газет наперебой обсуждали удивительное превращение небогатой девушки в едва ли не миллионершу. Толпы любителей легкой наживы, альфонсы и искатели приключений, стали осаждать домик родителей Бетти. Дошло до того, что Уильям Батлер, отец Бетти, нанял охрану, чтобы их оставили в покое. Несколько частных сыщиков теперь беспрестанно дежурят возле их дома, невольно досаждая соседу Батлеров, Джиму Нолти.

А что же Джим, спросите вы? В свободное от работы время, мой друг садится за письменный стол и пишет роман, описывая свои злоключения на старой мельнице. И всякий раз в душе заново переживает все волнительные моменты схватки с убийцей и кошмаром Бересфорда, который еще недавно звался Дарреном Далтоном.

Джим ни за что не соглашается показать мне свои записи. Он считает, что довольно и того, что я единственный знаю о его приключениях.

Первой, кому Джим покажет свою рукопись, будет Бетти Батлер. Она прочтет его роман и конечно восхитится его мужеством и отвагой. И поймет без всяких признаний то, что он любит ее.

Джим уверен в этом.

А пока, он работает над своей книгой, и все так же, как и прежде, проходя мимо, бросает грустные взгляды на окна домика Бетти.

СТРАХ ПОД ЛУНОЙ

Сумерки, как всегда наступили для Бернарда Ройса неожиданно. Казалось бы, еще четверть часа на дороге между деревней и городом было достаточно светло, чтобы, например, прочитать, что написал дядюшка Льюис в записке к своей приятельнице Анне. Бернард наверняка сделал бы это, не страшись он гнева своего дядюшки. Молодой человек носил послания очень часто, иногда несколько дней подряд и давно уже хотел сунуть свой любопытный нос в амурные дела дражайшего родственника, но не решался.

Бернард Ройс был невероятно труслив от природы.

***

Темнота пугала его не на шутку. На одинокой дороге, где в пятнадцати ярдах от обочины уже начинались густые кусты, Бернард ощущал дикий приступ ужаса. Ему без конца казалось, что кто-то притаился за одним из тех кустов, что росли чуть ближе к дороге, чем другие. И этот заговорщик, конечно, желает напасть на молодого человека, чтобы ограбить и убить.

Когда на пути появлялось поле и вдоль дороги не было ни единого куста, один страх сменялся другим. Бернарду мерещилось, что сейчас сзади к нему подскачет страшный черный всадник и разрубит его острой саблей из дамасской стали.

Полная луна так же, как и все остальное вокруг, таило в себе свою собственную неповторимую опасность. Она хорошо подсвечивала дорогу и Бернард с ужасом понимал, что является прекрасной мишенью для чужих притязаний. Его было видно издали и всякий злоумышленник, заблаговременно мог устроить засаду в каком-нибудь подходящем месте. Он с содроганием сердца вспоминал рассказы своей бабушки Мардж о кровожадных разбойниках, убивающих своих жертв на дороге. Конечно, это были всего лишь детские страхи маленького мальчика, но Бернард отчетливо помнил, как в прошлом году, в этих краях, неизвестные грабители напали на несчастного церковного старосту и крепко поколотили его, отобрав несколько книг и четыре шиллинга с мелочью. Как было не связать воедино все эти напасти?

Бернард углубился в поле, дорога пошла под уклон. Он немного прибавил ходу, в душе проклиная дядюшку Льюиса Ройса за дурацкие причуды, посылать записки своей пассии поздним вечером. Кстати, эту даму звали Анна Болейн. Известное имя, не правда ли? Конечно, это была лишь полная тезка той знаменитой Анны, что была женой короля Генриха VIII. Местная дама не имела никакого отношения к королевской семье, но ее имя льстило старому дядюшке Льюису. Он увлекся это старой девой и в свои пятьдесят лет намеревался жениться на ней. Сам Бернард был сиротой и жил в доме дядюшки, выполняя разные его поручения. К двадцати двум годам он вырос уже порядочным лоботрясом, способным, разве что, носить любовные записки или ездить в Лондон за табаком для своего богатого родственника. Поручить ему что-то более серьезное, старый Льюис не решался или просто жалел свои деньги. Он был скуп и именно поэтому, молодой Бернард ходил пешком в соседнюю деревню вместо того, чтобы, управляя двуколкой, доставлять послания. Такое тоже бывало, но только в том случае, если дело было спешное.

— Если я буду баловать его, — говорил дядюшка Льюис не раз своей кухарке, — он станет таким же никчемным человеком, как его покойный отец. Пьяницей и шалопаем, без гроша в кармане.

Бернард получал жалование два раза в месяц и единственное, что мог себе позволить, это раз в месяц поехать в Лондон, чтобы погулять в столице. Дядюшка был строг к нему, но на подобного рода расточительство смотрел сквозь пальцы.

— В самом деле, почему бы ему не побродить по Лондону. Может быть, его приметит какой-нибудь богатый чудак и возьмет себе в услужение?

Конечно, это была шутка, но старый Льюис был человеком оригинальным, с бурной фантазией и склонный к разного рода причудам. Чего стоило его собственное сватовство к Анне Болейн.

***

Поле закончилось и вместе с ним закончились и те страхи, которые одолевали Бернарда, когда он шел по нему. Теперь начинались стройные ряды домов деревни Харринг, где жила мисс Болейн. В этом краю тоже находилось место для испуга. Для начала во тьме раздавался традиционный злобный лай огромного пса мистера Квентина Дорна. Это старик, живший на окраине деревни, некоторое время назад, завел такого страшного пса, что пугал не только Бернарда, но и всех своих ближайших соседей. Пес лаял так сердито, что молодой человек был уверен, что любой храбрец на его месте непременно испугался бы встречи с этим животным. По счастью, эта собака была на крепкой цепи и кроме рычания больше ничем не угрожала обычным прохожим.

Пройдя два дома, Бернард успокоился. К тому же собачий лай тоже прекратился. Оставалось сделать еще шагов сто пятьдесят и дом Анны Болейн угрюмо вырос бы в ночи перед взором вечно испуганного Бернарда. Здесь оставалась еще одна опасность, которая, впрочем, угрожала далеко не каждый день, а только после дождя. Это была глубокая лужа, забыв про которую, в темноте можно было утопить свои ботинки, вместе с нижней частью брюк. На этот раз, погода была хорошей уже четыре дня и Бернард смело прошел там, где иногда появлялось маленько озеро, вплотную подходившее к ограде соседей Анны.

Однажды Ройс уже имел неосторожность наступить в лужу. Он поскользнулся, упал в грязную воду и вернулся в дядюшкин дом мокрый с головы до пят. К тому же, записка Анны превратилась в размякший клочок бумаги, на котором кроме нескольких размытых строк, больше ничего не было. Дядюшка Льюис пытался прочесть содержимое послания, зажигал самую яркую лампу у себя в кабинете, водил огромной лупой над запиской, но ничего не смог углядеть и был очень сердит на Бернарда.

Молодой человек благополучно дошел до калитки, открыл ее и тут же столкнулся с каким-то типом. От страха Бернард едва не закричал на всю улицу. Все же, что-то остановило его и на этот раз удачно, ведь это был старый Джек, дворецкий в доме мисс Болейн. Ночной крик едва ли позабавил бы старика и он непременно нажаловался бы своей хозяйке на незадачливого посыльного.

— Что, опять принес письмо от хозяина? — ворчливо спросил Джек. Он почему-то недолюбливал Бернарда.

— Да и надеюсь отнести ответ тотчас же, пока не стало совсем темно.

— Темнее уже не будет, посмотри на небо.

И действительно, солнце безвозвратно покинуло небосвод, а вместе с ним ушли и его последние розовые лучи.

Старик проводил письмоносца в дом и отнес записку хозяйке. Бернард в это время зашел на кухню, где юная кухарка Лора готовила ужин.

— Ты голоден? — спросила она у Бернарда и он опять удивился этому вопросу. Еще не было случая, чтобы он сказал «нет», но Лора всякий раз спрашивала его об этом.

Сама собой на небольшом столике появилась тарелка с жареной фасолью в соусе и грубо отрезанный ломоть черного хлеба. Потом, рядом был поставлен стакан пива. Бернард был рад и этому, тем более что времени у него было немного. Анна Болейн обычно очень быстро писала ответ и у посыльного редко бывало больше четверть часа на ужин.

Так вышло и на этот раз. Едва Бернард доел фасоль и успел только наполовину опорожнить стакан, как появился вечно недовольный старый Джек. Он потребовал, чтобы молодой человек сначала вымыл руки, а потом только передал ему сложенный вчетверо лист бумаги.

Наступила пора идти обратно.

***

Пиво, пусть и немного, но взбодрило его. Он шел теперь чуть смелее и когда выбрался за пределы деревни, заметно прибавил ходу, поскольку особенно не любил идти в темноте. Во мраке можно было наткнуться на любую опасность, любую неприятную неожиданность. Бернард проклинал полную луну только за то, что ее свет был всего лишь отражением солнечного и не мог полноценно освещать дорогу.

Идя по полю, Бернард услышал, как яростно лают собаки в соседней деревне. Наверное, их что-то испугало и это тоже был плохой признак. Однажды он уже недостаточно серьезно отнесся к такого рода сигналу и поплатился за это. Какая-то озлобленная на весь мир псина, успевшая поучаствовать в большой драке в той самой деревне, погналась за Бернардом и сердито атаковала его. Обошлось без укусов, грозивших здоровью, но одна из брючин была порвана. Дядюшка Льюис не оценил такой вид и был очень недоволен, что в доме Анны Болейн его официальный посыльный был представлен в таком потрепанном виде.

Бернард прибавил шаг, ему не хотелось никаких неприятностей. Завтра он поедет в Лондон и будет бродить по столице до самого позднего вечера и уедет обратно самым последним поездом.

Когда до конца поля оставалось не более сотни шагов и Бернард уже радовался, что со стороны деревни Харринг его никто не преследует, он неожиданно наткнулся на какого-то человека, шедшего по дороге в его сторону. Незнакомец буквально налетел на молодого мистера Ройса и больно толкнул плечом. Послышалось гнусное ругательство.

Бернард упал, а когда поднялся, почувствовал сильнейший запах виски. Это наверняка был кто-то из местных пьяниц.

— Что за черт? — послышалось во мраке. — Для бродячей лошади ты слишком мал, приятель. И на пса мистера Дорна тоже непохож.

Пропойца снова больно ткнул Бернарда в грудь, на этот раз большим кулаком, видно не зная, что предпринять. Бернард не стал дожидаться, пока ему зададут хорошую трепку и пустился наутек. Целую минуту он бежал наугад, потеряв дорогу, но вскоре вернулся на нее, увидев впереди огни своего города. Он снова побежал, хотя и понимая, что тот нетрезвый джентльмен явно не станет преследовать его. Бернард просто не хотел больше никаких приключений.

Уже было половина двенадцатого, когда он зашел на территорию дядюшкиной усадьбы и очутился на лужайке перед большим одноэтажным домом. Невероятно, но там стоял черный автомобиль. Бернард хорошо рассмотрел его при свете двух больших фонарей, возвышавшихся перед фасадом.

Автомобиль! В провинциальном городке, где только очень немногие могли позволить себе подобное. Даже дядюшка Льюис, которому было вполне по средствам приобретение новомодного железного экипажа, не желал тратиться на такую роскошь. Он уже успел подсчитать, во сколько ему обойдутся содержание шофера, механика и прочие расходы на автомобиль.

Бернард вошел в дом и после небольшого замешательства, оказался в просторной гостиной, где, как он и предполагал, находился сам дядюшка и тот, кто приехал к нему на автомобиле.

Гостей было трое. Хорошо одетый джентльмен и двое молодых людей в форме констеблей полиции.

Немного смущаясь, Бернард сообщил, что принес послание из деревни Харринг.

Дядюшка редко оборвал его.

— Сейчас это не важно. У нас полиция, как ты видишь и они приехали из Лондона именно к тебе.

— Ко мне? — удивился Бернард.

Человек в штатском поднялся с дивана.

— Скажите, мистер Ройс, это наш перочинный ножик? — спросил он, вынимая из кармана небольшой складной ножик, завернутый в платок. Только сейчас Бернард заметил, что у незнакомца на руках были тонкие белые перчатки.

Нож был показан поближе и Бернард узнал его. Это действительно был его ножик, который он год назад получил в подарок от дядюшки Льюиса.

— Да, это мой ножик. Где вы его нашли?

— На севере Лондона в Риджентс-парке. Ведь вы потеряли его именно там, не так ли, мистер Ройс?

— Вероятно, да. Я часто бываю в этом парке. Вернее сказать, бываю там каждый раз, когда приезжаю в Лондон.

— И часто вы наведываетесь в столицу?

— Не чаще одного раза в месяц.

— И когда были в прошлый раз?

— Месяц назад. Я собираюсь поехать в Лондон завтра.

Джентльмен почему-то убрал нож в карман пиджака, а не вернул находку Бернарду. Вместо этого в его руках появился платок. Кажется, он хотел спросить, не принадлежит ли этот предмет Бернарду, но молодой человек опередил его.

— Боже мой, ведь это мой платок. Где вы нашли его?

— Я инспектор Скотланд-Ярда Грег Уильямс. Прошу это запомнить. Этот платок я нашел там же, где и ножик, в Риджентс-парке.

В разговор вмешался дядюшка Льюис.

— Неужели Скотланд-Ярд занимается такими пустяками? Вы приехали сюда из Лондона, чтобы вернуть эти потерянные вещи?

Инспектор Уильямс усмехнулся. Его позабавила наивность дядюшки Льюиса.

— Разумеется, нет. Скотланд-Ярд никогда не занимается такими мелочами. Все дело в том, что все эти вещи находили возле убитых женщин. Их убивали в Риджентс-парке на протяжении нескольких месяцев. Кто-то перерезал им горло перочинным ножом. В прошлый раз, преступник забыл свой нож на месте убийства. Нам понадобился почти месяц, чтобы найти хозяина ножа. На нем есть дарственная надпись: «От дядюшки Льюиса». Именно благодаря этим словам и удалось найти вас, мистер Ройс.

— Но кто же убивал этих женщин? Вы нашли убийцу? — взволнованно спросил дядюшка.

— Да, нашел. Еще несколько минут назад я сомневался, но теперь я просто уверен.

— И кто же он?

— Ваш племянник Бернард Ройс.

Молодой Бернард при этих словах упал в обморок и дядюшке пришлось приводить его в чувство. Старый Льюис хлопал по щекам своего юного родственника, но тот никак не приходил в себя. Один из констеблей занялся Бернардом.

— Почему вы считаете убийцей этого неоперившегося юнца? — возмущенно спросил хозяин дома.

— Бернард только что признался, что ездит в Лондон раз в месяц. И все убийства в Риджентс-парке случались тоже раз в месяц и именно в полнолуние. Он ездил в город только в дни накануне полнолуния. И всякий раз убивал кого-то из женщин или девушек в парке. Всего было четыре убийства. Мы нашли его платок возле второй жертвы, а перочинный ножик возле четвертой. Именно нож и был орудием всех убийств. В этом нет никаких сомнений. И преступник никогда не грабил свои жертвы. Это говорит о том, что мотивом убийства была не корысть. Убийства без видимых причин… так обычно поступают лишь маньяки.

— Но мой племянник не маньяк! — возразил дядюшка Льюис.

— Не буду утверждать этого наверняка, но все улики указывают именно на него. Сначала мы нашли этот платок и нож, затем выяснили, что убийца уезжал из Лондона с вокзала Сент-Панкрас. Все остальное было вопросом времени. Ваш племянник арестован и будет помещен в Ньюгейтскую тюрьму на время следствия. Мы обязательно установим истину.

***

Беднягу Бернарда увезли в Лондон, а дядюшка Льюис был так расстроен, что даже не прочитал то письмо, которое ему принесли этой ночью.

Через неделю в Лондоне в адвокатской конторе на Олбани-стрит дядюшка Льюис встретился с нанятым для Бернарда юристом мистером Перкинсом.

— Вы виделись с ним?

— Да, сэр, два раза. Последний раз вчера.

— Что он говорит по поводу этих убийств?

— Он полностью признался.

— Этого не может быть, вы, наверное, шутите?

— Мистер Ройс, — сказал мистер Перкинс таким мягким и вместе с тем убедительным тоном, какой обычно применяется в разговоре с влиятельным клиентом, — мы серьезная контора с хорошей репутацией. Такие шутки у нас не практикуются, сэр.

Дядюшка Льюис был потрясен до глубины души, если не сказать больше. В этот момент он даже забыл об Анне Болейн и о том, каким это будет ударом для его авторитета в их городе.

— Почему он это делал?

— Он сказал, что это временное помешательство. На него странным образом влияла луна и именно полная. Он хотел побороть свой страх. Сам находил своих жертв. Обычно эта была задержавшаяся до позднего вечера в парке девушка или подгулявшая женщина, оставшаяся на скамейке дольше положенного. Бернард выбирал самых слабых, считая, что рано или поздно преодолеет свою боязнь и сможет справиться с кем-то посерьезнее. Им не двигала корысть. У каждой из жертв можно было что-то взять из личных вещей, но он к ним не притронулся.

— Какой ужас! Видел ли его доктор?

— Безусловно, сэр. Его осмотрели и не нашли ничего необычного в его поведении.

Тут дядюшка Льюис кое-что сообразил и задал еще один вопрос.

— Когда был осмотр?

— Два дня назад, сэр.

— Ах, я так и думал! На небе уже нет полной луны и он, вероятно, ничем другим не выделялся. Ну почему его не осмотрели и не проверили сразу?

— Не могу знать, сэр. Об этом никто не подумал. Если честно, подобный случай в нашей практике встречается впервые. И еще, одна странность, сэр. Он напрочь забывал о своих преступлениях. Совершая очередное убийство, бедняга не помнил предыдущее.

— Как же он признался во всех четырех убийствах? Вы ведь сами мне только что сказали об этом.

— Да, я помню это, сэр. Бернард не помнил ничего из совершенного в Риджентс-парке, но когда ему напомнили каждый кровавый случай, память вернулась к нему.

— Как такое возможно?

— Вероятно, это особенность его памяти, сэр.

— Что-то раньше я не замечал за ним такой забывчивости.

— Возможно, это случилось впервые и потому, что такое хотелось поскорее забыть, а когда его заставили вспомнить, он послушно сделал это.

— Есть ли хоть один шанс, что эти убийства совершал кто-то другой, а не бедняга Бернард? Что, если кто-то подставил его вместо себя?

— Увы, сэр, никаких шансов. Все его поездки в Лондон полностью совпадают с убийствами в Риджентс-парке. Многие видели, как он гулял в парке и опознали его. Если бы у полиции были только эти данные, этого оказалось бы слишком мало для суда Олд Бейли. Но на ноже его отпечатки, на рукаве одной из жертв есть кровавый отпечаток большого пальца Бернарда. А самое главное, когда он признался во всем, он во всех подробностях рассказал, как это сделал и все в точности совпало с той картиной преступлений, которую составили в своих отчетах лондонские полицейские.

Старый Льюис, человек умудренный богатым жизненным опытом, повидавший всякое, понял, что теперь спасти Бернарда он виселицы может только чудо. Он, как единственный родственник молодого человека, должен настоять на том, чтобы его еще раз проверили доктора. И непременно в то время, когда на небе будет полная луна.

***

Увы, судебные власти не вняли просьбам почтенного мистера Ройса. Никто не поверил, что молодой маньяк, убивший нескольких женщин в те дни, когда на небе светит полная луна, теряет голову под ее влиянием. Все, чего смог добиться старый мистер Льюис, это еще одной врачебной проверки подсудимого в один из ближайших дней. Никто не стал ждать, когда пройдет еще месяц и круглое небесное тело озарит Лондон и его окрестности, включая и пресловутый Риджентс-парк. Тюремный доктор не нашел никаких отклонений и Бернард Ройс двадцати двух лет был признан психически здоровым.

Через неделю состоялся суд. Судья Шрамм из Шрусбери не счел сколько-нибудь серьезными доводы Льюиса Ройса относительно влияния полной луны на его несчастного племянника. Даже неожиданное выступление инспектора Грега Уильямса с рассуждениями о совпадении времени убийств с полнолуниями не были приняты во внимание. Бернард был приговорен к смертной казни через повешение.

Дядюшка Льюис, при оглашении приговора не смог сдержать слез. Он нанял еще одного юриста, из другой адвокатской конторы и была подана апелляция. Дело затянулось почти на полтора месяца, но в результате всех стараний, она была отклонении.

Казнь «Риджентского убийцы» должна была состояться как раз в полнолуние. Одна из лондонских газет, кажется «Дейли Телеграф», обратила на это внимание. Другое издание, «Таймс» выпустило целый ряд статей о поисках маньяка из парка на севере Лондона, уделяя особое внимание тому, как долго Скотланд-Ярд не мог поймать этого новоявленного Джека-Потрошителя из предместья.

«Неужели после второго подряд убийства в одном и том же месте, полиция не предприняла решительных мер, чтобы устроить засаду на маньяка? Почему понадобились еще две жертвы в Риджентс-парке, чтобы убийца, наконец, был схвачен?»

Автор статей, известный столичный репортер Питер Варлей, немало потерзал своими уколами управление полиции.

В ответ, в том же «Таймсе» появилась небольшая статья от одного из полицейских чинов, пожелавшего остаться неизвестным, который твердо и решительно возражал на все эти досужие вымыслы, относительно нерасторопности Скотланд-Ярда.

«Трудность поимки маньяка состояла в том, что никто и подумать не мог, что кровавый убийца — это не злобный тип с богатой преступной биографией, а молодой человек, из приличной семьи, ничем не выделявшийся из толпы своим видом. Кроме того, преступник постоянно менял места своих нападений и делал это всегда в сумерках, что также затрудняло его поимку».

В заключении, анонимный автор предложил уважаемому мистеру Варлею взглянуть на карту Лондона, в особенности в той ее части, где находился Риджентс-парк.

«Именно тогда вы, наконец, поймете, что для того, чтобы проконтролировать такую территорию, нужно много свободных полицейских на протяжении нескольких месяцев и это в то время, когда уличная преступность растет с каждым днем и каждый констебль на вес золота».

***

Сквозь тюремную решетку своей камеры Бернард видел висевшую на небе полную луну во всем ее печальном обличии. И в этом было что-то символическое. Невероятно, но именно в этой камере было окно, куда светила луна. Знаменитый душитель Толбот, сидевший в камере напротив, был лишен такой возможности, ведь его окно смотрело в другую сторону, а грабитель из Бирмингема Патрик Милтон, не видел ночное светило, поскольку спал сном младенца.

Тюремный священник уже посетил Бернарда. Он старался утешить беднягу, но, кажется, без особого успеха. В полночь за молодым убийцей должны были прийти, чтобы сопроводить в помещение для казни. Бернард смотрел на луну и его бил мелкий озноб. Страх просто пожирал его. У него не было при себе ни записки от дядюшки Льюиса или Анны Болейн, ни перочинного ножика или носового платка. Все это осталось в прошлом. С ним рядом, а вернее, внутри него, сохранился только страх.

***

Казнь молодого убийцы все же не состоялась. Нет, его не помиловали в последний момент, как это часто бывает в авантюрных романах. Когда в полночь к нему в камеру зашли два надзирателя, он был уже мертв. Бернард сидел, привалившись к стене, над зарешеченным окном, где по-прежнему светила полная луна.

Его сердце не выдержало страшного волнения.

Тюремный священник, узнавший про смерть осужденного Бернарда Ройса одним из первых, лишь тихо прошептал:

— Он так и не смог победить свой страх.

***

Дядюшка Ройс очень переживал эту историю. Он сильно поменялся с тех пор, как потерял единственного племянника. Стал резок и категоричен в своих высказываниях. Грубо обрывал своего собеседника, когда ему что-то не нравилось. Он стал невыносим и будто опережая события, изгнал из своего дома почти всю прислугу. Вероятно, они ушли бы и сами, но немного позже.

И мистер Ройс разорвал свои отношения с Анной Болейн. Ее фамилия теперь напоминала ему о королевской власти, Скотланд-Ярде, суде Олд Бейли и Ньюгейтской тюрьме, где, по его мнению, английское правосудие погубило его единственного родственника.

СВЕЧА НА ВЕТРУ

Вы думаете это просто, идти по земле со свечой в руке, да еще при сильном ветре? Конечно просто. Свеча весит совсем мало и вам нужно всего лишь смотреть под ноги, чтобы не упасть. Вся штука в том, что огонь свечи не должен погаснуть. Только и всего.

Ветер был такой, что я едва мог удержаться на ногах. Старая ведьма Улла Гринш очень ловко выбрала подходящую погоду. Будь ветер поспокойнее, я бы без хлопот пронес зажженную свечу от домика тетушки Шнайдер до дома, в котором мерзкая колдунья поджидала меня.

Сейчас я расскажу, все по порядку.

Дело в том, что я давно уже сватался к симпатичной и кроткой Катарине Шнайдер. Нет в наших краях девушки прекраснее и благороднее скромной Катарины. И хотя мой приятель Ганс Визе и возражал мне, что красота Катарины спорна, а поклонников у нее кроме меня и вовсе нет, я был неколебим и однажды мы едва не сцепились с ним. Для меня Катарина Шнайдер идеал и заветная мечта. Вся беда была в том, что родители девушки давно умерли, а тетушка Шнайдер была больна и целиком зависела от своей дальней родственницы Уллы Гринш. Как все знали, старая ведьма Улла давала фрау Шнайдер деньги и однажды потребовала, чтобы Катарину выдали замуж только с ее разрешения. Бедная тетушка в слезах согласилась. И вот теперь, когда я пришел в этот дом, меня очень вежливо, но при этом, стыдливо пряча глаза, направили в логово старой фрау Гринш.

Я прошел двести шагов и оказался перед домом, где некогда жил торговец скотом Бернд Гринш, а теперь там проживала только его вдова. Я зашел к ней. Выглядела она неважно. Впрочем, мне в жизни попадались такие мерзкие старухи, которые по своему виду должны были вот-вот умереть от старости, но при этом и через десять лет продолжали топтать эту землю, как ни в чем не бывало.

— Ты хочешь жениться на Катарине, Вальтер? — спросила она меня, гнуснейшим голосом, шепелявя кривыми зубами. — Нет ничего проще. Ты должен пройти одно легкое испытание и тогда твоя мечта сбудется.

— Что за испытание, фрау Гринш? Выхватить каштан из огня? Убить в лесу волка?

Тон мой был насмешливым. Я почему-то думал, что ничего страшного мне не грозит. Что может придумать старая карга, которая давно выжила из ума и едва ли умеет читать по складам. Удивительно, как я не сообразил в эту минуту, что имею дело прежде всего с настоящей ведьмой.

Да, я забыл вам сказать, что фрау Гринш, а точнее вдова Гринш, занималась ворожбой и имела немалый успех в округе. К ней приезжали из других городов, Веймара, Эрфурта и даже Йены. Именно поэтому у нее водились деньги и она могла ставить условия. Я был вынужден выслушивать ее требования.

— Оставь в покое огонь, Вальтер, а волк пусть и дальше бродит по лесу. Тебе всего лишь нужно пронести зажженную свечу от дома фрау Шнайдер, до моего жилища.

— И только? — почти закричал я, радостный оттого, что свадьба с Катариной теперь близка как никогда. Я и подумать не мог, как нелепо и странно все это будет выглядеть на деле.

— Конечно. Самое главное, чтобы огонь не погас на ветру, пока ты несешь в руке свечу.

— Я могу хоть сейчас это сделать, фрау Гринш. Дайте только свечу и зажгите ее.

Она посмотрела на меня, злобно улыбаясь. Потом о чем-то задумалась и сказала:

— Ты глуп и самонадеян, юнец. Свечу тебе даст фрау Шнайдер, ведь ты пойдешь сюда от ее дома. И конечно не сегодня. В этот день дует слишком слабый ветер, чтобы я смогла испытать твою ловкость. Я скажу тебе, когда прийти. И притом это будет ночью, чтобы можно было издали увидеть, погас ли уже огонь или еще нет.

Я согласился с ее испытанием и дал честное слово, что не буду использовать спички, дабы поджечь потухнувшую свечу и вообще пытаться обмануть фрау Гринш.

Со своей стороны, старуха пообещала дать мне еще две попытки, если я не смогу пройти испытание с первого раза.

***

Ровно через три дня, в наших краях прошла буря. Ветер и дождь терзали постройки и деревья так, что многие местные жители всерьез опасались за свое добро. К счастью, дождь прошел, а ветер немного присмирел. К вечеру меня навестила Катарина и сообщила, что ее тетушка зовет меня на испытание. Она ждет меня со свечой, после захода солнца.

Я пришел к дому старухи Шнайдер и в волнении обернулся в сторону жилища фрау Гринш. В темноте дом был почти не виден, разве что свет от лампы в среднем окне говорил, что ведьма не спит и возможно следит за мной.

Ветер был достаточно сильным, чтобы испытывать беспокойство и переживать за успех моего дела.

— Вот, возьми свечу, Вальтер Шмидт. Да поможет тебе бог! — сказала старая фрау Шнайдер, протягивая мне источник света.

Я с первой минуты понял, что выполнить условие будет труднее, чем я думал. Огонь так яростно задергался под порывами ветра, что я едва не проиграл в самом начале. Конечно, у меня хватило ума прикрыть огонь ладонью. Это помогло, но, к сожалению, ненадолго. Пройдя около тридцати пяти шагов, я увидел, как мой огонь внезапно погас…

С упавшим сердцем я добрел до дома ведьмы Гринш и увидел ее в окне. Ее глаза горели как у гончей собаки, которая настигла загнанного зверя.

— Ты проиграл, Вальтер. Ступай домой и жди следующего раза.

Жестокие слова, жестокого человека! Что ж, я заслужил их, ибо отнесся к испытанию не слишком серьезно. Впредь я буду умнее.

***

Катарину огорчила моя неудача. Если, сказать по правде, то я был единственной ее надеждой. Ганс Визе был прав. Кроме меня к этой девушке никто больше не сватался и если я потерплю неудачу, то жениться на родственнице известной гадалки больше никто не осмелится.

Я утешал свою невесту, как мог, и уверил ее, что буду учиться носить зажженную свечу на ветру.

***

День был довольно ветреный, по крайней мере, мельница господина Бауэра крутилась как колесо у мчавшейся с горы кареты. Я целый день ходил по своему двору с зажженной свечой, закрывая ее ладонью. Я обжигался, кривил рот от боли, стискивал зубы, как мог, но мои потуги были не слишком удачны. Иногда я проносил свечу на расстоянии пятидесяти шагов, но всякий раз она тухла под порывами сильного ветра. Я ничего не мог придумать и теперь надеялся только на удачу.

В подходящий для испытания вечер, я снова пошел со свечой в руках и на этот раз едва ли не зажимал его ладонью, чтобы ветер не мог загасить маленький язычок пламени. Я едва не сжег свою руку, но успех был немногим лучше предыдущего раза. На полпути до дома фрау Гринш, я остался в полной темноте и даже не пошел в этот раз до конца. Было и без этого ясно, что я провалил испытание.

У меня оставалась еще одна попытка и я не собирался снова терпеть неудачу. Конечно, я мог попытаться уговорить Катарину бежать со мной просто так. Но я опасался мести ее дальней родственницы, я говорю о фрау Гринш. Теперь, когда я узнал эту ведьму немного лучше, мне стало понятно, что с ней нужно быть крайне осторожным.

И у меня осталась последняя попытка!

***

В тот день дул очень сильный северо-восточный ветер и я был уверен, что фрау Гринш назначит испытание именно в эту ночь. Я знал, что сегодня будет полная луна и посчитал это хорошим знаком. Кроме того, я придумал, как обмануть старую ведьму и выполнить ее условие.

— Ровно в полночь ты придешь к дверям моей кузины Шнайдер и возьмешь из ее рук зажженную свечу. И тогда иди ко мне, Вальтер. Если бог поможет тебе, ты победишь.

Эти слова я услышал еще вечером, когда сумерки только намеревались снизойти на нашу деревушку. С трепетом в сердце я с достоинством поклонился старухе и направился домой ждать полуночи. Волнение было так сильно, что я едва шел. Порывы ветра шатали меня, будто пытались вырвать с корнем из земли. Если бы я был маленьким деревцем, вероятно, я уже летел бы по ветру как беззаботный весенний жук.

***

Полночь! Переход от одного дня к другому, в полном соответствии с часовым циферблатом. Время мистическое и заставляющее трепетать даже отчаянно смелых людей. То, что вы способны сделать днем, в полночь иногда выглядит несоизмеримо труднее и конечно гораздо опаснее. Я знал это с раннего детства, когда с большим азартом бродил по деревенскому кладбищу, ловя птиц. И я наотрез отказывался идти ночью в сторону погоста, когда старшие товарищи звали меня с собой.

Я пришел, как было велено.

Тетушка Шнайдер с тревогой встретила меня. Ей наверняка хотелось, чтобы я выдержал испытание, но она не верила в успех. Вероятно, ей было лучше известно коварство ее дальней родственницы.

— Нет ли у тебя спичек? — спросила она, отдавая мне зажженную свечу.

Я ответил отрицательно, добавив, что уговор есть уговор, никаких спичек.

И я двинулся в сторону дома фрау Гринш, чувствуя, как за окном за мной наблюдает Катарина.

Ветер был такой, как и несколькими часами ранее. Все шло к тому, чтобы свеча погасла, но как только я повернулся спиной к дому тетушки Шнайдер, я вытащил из кармана тонкий стакан с отбитым дном и надел его на свечу. Получилось нечто вроде подсвечника. Теперь ветер перестал колебать пламя с прежней силой и лишь слабые дуновения через открытый верх сообщали свече, что на улице непогода. Я не видел, но чувствовал, как и прошлые свои попытки, что две зловещих ока следят за огоньком с той стороны улицы. Стоит свече погаснуть и мои дела плохи.

Я быстро пошел в сторону дома Гринш и через две минуты был на месте. Перед тем, как подойти совсем близко, я незаметно отбросил стекло в сторону и побежал к дверям, закрывая огонь ладонью. Мне удалось войти в дом, не погасив пламени.

Я победил! Пусть это и было хитростью с моей стороны, но победа, есть победа. Другой возможности преодолеть силу ветра и его коварство я не нашел.

Фрау Гринш сдержанно хвалила меня, отчего-то оставаясь мрачной. Я подумал, что ей просто не хочется отдавать за меня свою дальнюю родственницу, но уговор был закреплен честным словом. В эту колдовскую ночь я упивался своей находчивостью, ловкостью и непреодолимым желанием победить козни старой ведьмы. Я был очень горд собой.

***

Мы поженились с Катариной и поселились в моем домике на окраине нашей тихой деревни. Через год мы переехали в далекий от наших мест Мангейм, где я получил выгодную должность по торговой части, благодаря хлопотам своего кузена Людвига. Все было просто прекрасно, но иногда по ночам, терзаемый странными сновидениями, я вспоминал свою маленькую хитрость со стаканом без дна, с помощью которого мне удалось одурачить старую ведьму Уллу Гринш. Даже во сне я искренне удивлялся, как эта старуха не раскусила мой обман.

***

Еще через два года, я совершенно случайно оказался на оружейном складе, куда меня привели торговые дела. Я бродил по огромному помещению, выискивая нужный ящик. Я нашел его, возле бочек с порохом. Ах, лучше бы я не приходил сюда вовсе! Какой-то болван оставил возле пороховой бочки непотушенную свечу. Боже, какой случился взрыв! Весь арсенал взлетел на воздух и я вместе с ним.

Я бы непременно отругал растяпу за такую непозволительную небрежность, если бы сам остался жив. Увы, в результате сильнейшего взрыва, я, как и многие другие отправился к праотцам на горе безутешной Катарины.

***

Странное дело, но хозяин нашей конторы господин Кнупс уверял всех присутствовавших на моих похоронах, что не посылал меня на этот злосчастный склад. Записка, которую мне передали от его имени, оказалась фальшивкой, написанной чьей-то неуверенной рукой. Как я мог поверить ей?

Странное дело, но когда мой прах, закладывали в урну на городском кладбище в Мангейме, поблизости от погребальной церемонии бродила какая-то старуха, не желавшая уходить, но так и не подошедшая, чтобы проститься со мной.

Странное дело, но в том арсенале, что рассыпался в прах, уже многие годы никто не пользовался свечами. В ходу были лампы особого устройства, дабы не произошел пожар.

Очень странное дело, что все это случилось ровно через три года после того, как я перехитрил старуху Гринш со свечой на ветру.

***

Теперь, когда я смотрю вниз, сидя на облаке, мне кажется, что вдова Гринш все-таки догадалась о моем обмане…

НОЧЬ В ОБЪЯТИЯХ УЖАСА

Страх — вот сильнейшая страсть человека.

Играйте страхом, если вы хотите испытать

острейшее наслаждение в жизни.

Стивенсон

Вот уже почти две недели я разыскивал одну молодую девушку по имени Розмари Леклер. Это совсем юное создание сбежало от меня ровно одиннадцать дней назад, после нашего короткого знакомства на ярмарке в Страсбурге.

Небольшое театрализованное представление бродячего цирка было встречено толпой с восторгом. Розмари пела и танцевала на дощатых подмостках рыночной площади и я был просто очарован этой девушкой.

Меня зовут Анри, я сын страсбургского прокурора. Я приехал на летние каникулы из Парижа, где изучал юриспруденцию в Сорбонне. Кажется, эта ярмарка теперь надолго запомнится мне. Я искал развлечений среди толпы зевак и сотен торговцев, и увидел выступление прекрасной Розмари. Это было для меня сродни удару молнии. Любовь впервые поселилась в моем сердце и, похоже, я был очень рад этому.

Конечно, хотя я и действовал как самый настоящий обольститель, все же мне думается, Розмари увлеклась мной отнюдь не из-за денег моего отца и того шикарного вида, который я приобрел, стараясь понравиться никому не известной юной циркачке.

Мне не составило труда уговорить ее бежать со мной в Париж, однако в назначенный день, она не появилась. Старая мерзкая старуха, что вечно попрошайничает возле городского собора, в обмен на два су отдала мне коротенькую записку от Розмари. Я был поражен словно громом. Моя возлюбленная была вынуждена бежать, преследуемая своим жестоким дядей, убийцей и растлителем. В записке Розмари просила у меня прощения и уверяла, что будет с нетерпением ожидать меня в маленькой деревушке близ Вормса. Я с трудом смог правильно прочитать название этого захудалого места.

На следующий день я направился в сторону вод Рейна…

***

Мой отец был очень недоволен моим неожиданным отъездом в Германию. Ему, вероятно, было тяжело понять меня, и простить за пренебрежение к его радушию и гостеприимству. Я спешно покинул свой дом и захватил с собой некоторую сумму денег, что мне удалось стянуть у моей матери.

Через два дня я оказался в маленькой деревушке с непроизносимым названием близ старинного немецкого городка Вормса.

Я спрашивал всех и каждого, кто попадался мне на глаза, не встречалась ли им на пути юная танцовщица и циркачка по имени Розмари. Увы, никто ничего не знал об этой молодой девушке с пышными волосами и большими живыми глазами, хотя я был уверен, что искал ее там, где было нужно.

Наконец, одна ужасная старая ведьма, сообщила мне, что видела Розмари несколько дней назад и даже разговаривала с ней.

Сердце мое забилось с новой силой, я назвал ей свое имя, объяснил, зачем разыскиваю Розмари, и стал нетерпеливо расспрашивать эту старушку, совершенно переменившись во мнении относительно ее мерзкого вида.

— Добрая фрау, — говорил я ей на хорошем немецком, — мне крайне важно знать, где находится фрейлейн Розмари, и когда я, наконец, смогу увидеть ее своими глазами.

— Мой добрый господин Генрих, — сказал она, называя меня на немецкий лад, — я думаю, ты не откажешься переночевать в домике моей покойной сестры фрау Зауберн. Эта почтенная матрона долгое время жила в Голландии и только незадолго до смерти поселилась в нашей деревне. Ее домик сейчас пустует, и ты чудесно проведешь там ночь. Наутро, фрейлейн Розмари будет уже с тобой.

Вероятно, я никогда не смогу докопаться до истины, как этой полупомешанной старой женщине удалось внушить мне то, что я хотел услышать больше всего на свете. Новость о встрече с Розмари уже завтра утром полностью успокоила меня и, честно признаться, я совсем не задумывался в эту минуту, как эта ведьма сможет соединить нас. Возможно, я был под действием гипноза или колдовских чар, но я согласился с ее предложением и даже пообещал выполнить довольно странное условие: в течение ночи до самого утра я, ни должен покидать пределов этого домика, ни при каких обстоятельствах.

— Это очень важное условие, господин Генрих. Я настаиваю на нем и надеюсь на твое благоразумие. Эта молодая фрейлейн будет в домике моей сестры не раньше шести часов утра. Ты не должен выходить из домика, не должен пролезать через дымовую трубу или карабкаться в окно…

Вслед за этим старуха стала нести невообразимую чушь, смешивая немецкие слова с голландскими, и еще бог весть какими оборотами. Я едва смог дослушать ее до конца, так и не поняв смысла этих россказней.

Я поторопил старую ведьму, когда заметил скорое приближение сумерек.

Мы добрались до окраины деревни, прошли небольшую кирху и старое кладбище и оказались возле маленького деревянного домика, словно вросшего в землю. Я припомнил некоторые книги, что читал в детстве и улыбнулся при виде сказочного жилища. Впрочем, я не забыл про кладбище и обернулся через плечо, дабы еще раз увидеть его. Оно словно притаилось в небольшой сумеречной полосе, обозначенное лишь острым шпилем церкви.

Я смело вошел в домик, получил из рук старухи сверток с ужином и наказ не выбираться из домика до утра и уже через мгновение оказался в одиночестве. Шум закрываемого снаружи замка, указал, что старуха не доверяла мне и предпочла запереть дверь. Теперь я лишился не только соблазна, но и возможности выбраться из домика, во всяком случае, через дверь.

***

Хотя я и не принадлежу к числу аристократов, но мой отец довольно богат и влиятелен и потому, я привык к хорошему столу и приятной обстановке. Увы, в этой деревне, в этом маленьком домике мне было очень неуютно. Я воспользовался тем свертком с ужином, что дала мне старуха, и с отвращением обнаружил, что он состоит из большого куска копченой рыбы, двух луковиц, хлеба и бутылочки холодного пива. С негодованием я отставил всю эту дешевую мерзость в сторону, но уже через четверть часа смертельно захотел есть и вернулся к свертку. Пиво оказалось не таким уж плохим, а рыба не слишком соленой.

Я проглотил ужин и осмотрел единственную комнату еще раз. Длинная свеча хорошо освещала помещение. Я приподнял ее и направился к входной двери. Там был небольшой чулан, заваленный ненужной рухлядью, и крохотное помещение кухни, с единственным слуховым окном, довольно широким и лишенным стекла и печкой, одной стеной, выходившей в комнату. Что же касается самой комнаты, то там был маленький столик, услугами которого я уже воспользовался и небольшой платяной шкаф, больше походивший на деревянный ящик, поставленный на бок. Дощатый пол был едва прикрыт какой-то тканью, а занавески на окнах были черными и прозрачными, словно это нужно было для устрашения того, кто волею судьбы должен был провести здесь хотя бы одну жуткую ночь.

Я позабыл упомянуть о небольшом лежаке, который вероятно заменял той самой фрау Зауберн кровать. Я расположился на этом ужасном ложе, даже не раздеваясь, и постарался поскорее заснуть.

Сон мой был не слишком расторопен и виной тому было тиканье часов, которое я услышал, едва закрыв глаза. Я удивился этому неожиданному звуку, ибо на протяжении всего моего пребывания в домике, я не слышал этого тиканья.

«Колдовство или того хуже, черная магия», — подумал я и снова постарался погрузиться в сон. Кажется, мне это удалось на некоторое время, но не прошло и нескольких минут, как меня разбудил бой этих проклятых часов. Меня изумило и испугало это неожиданное потрясение всего домика. Часы, которых не было прежде, появились сначала в виде безобидных маленьких ходиков, теперь же они сотрясали стены как настоящие куранты. Я отчетливо увидел их на стене и удивился тому, как не заметил их раньше.

Итак, часы пробили двенадцать и сразу успокоились. Я перестал чему-либо удивляться, однако вовсе расхотел спать, и только закрыв глаза, стал терпеливо ожидать наступления утра.

Лежанка, на которой я устроился, располагалась совсем близко от одного из двух окон, что были в этом колдовском домике, и лунный свет, проникая сквозь прозрачные занавески, падал на тонкое одеяло, которым я не побрезговал укрыться.

Я открыл глаза и стал рассматривать причудливые узоры, которые расписала полная луна на моем одеяле, как вдруг… какая-то тень быстро пронеслась в окне, отразившись на моей постели.

Мне потребовалось всего мгновение, чтобы приподняться с лежанки и, затаив дыхание устремить свой взор на занавешенное окно.

Снаружи была полная тишина, и мне показалось, что это странное видение было миражом в глазах усталого человека. Я снова устроился на своем ложе и укрылся одеялом с ног до головы. Теперь мне было довольно трудно увидеть в окне любую, даже самую заметную тень.

Прошло не менее четверти часа, когда я окончательно успокоился и перестал ожидать чего-то неприятного для себя. В ту же минуту, я услышал тихие шаги где-то со стороны другого окна этого домика и едва не вскрикнул от ужаса. Мне показалось, что кто-то крадется вдоль стены домика и старается заглянуть внутрь. Я едва нашел в себе силы приспустить одеяло так, чтобы два моих глаза были способны видеть в темноте. Я снова увидел мимолетную тень, скользнувшую возле другого окна. Теперь я был уверен, что и в первый раз подобное видение было настоящим, а не иллюзорным.

Кто-то ходил возле моего домика и могу поклясться, что это была не старуха, чьими стараниями я здесь оказался. Я был уверен, что эта старая ведьма не смогла бы так быстро передвигаться, как это делал неизвестный мне espion.

Мои рассуждения были прерваны каким-то странным звуком, который едва доносился до меня. Где-то в дальнем углу, рядом с чуланом, где была входная дверь, кто-то неизвестный мне, осторожно тянул на себя дверь.

Я вспомнил, что когда входил в этот домик вместе со старухой, мне пришлось изрядно побеспокоить старое дверное кольцо, ржавое и грязное, чтобы отворить входную дверь.

«Doit être, c’est le cauchemar».

Мое сердце, будто само собой забилось вдвое чаще. Я слышал его удары в тишине, пока железное кольцо на время оставили в покое. Кто-то хотел войти в дом, но запертый замок, мешал осуществить эту затею. Удивительно, как в таком маленьком и убогом домике мог быть настоящий замок, замочная скважина и даже необходимый в таких случаях ключ, который гнусная старуха благоразумно унесла с собой.

Стенные часы громко пробили один час после полуночи, и я снова увидел тень, промелькнувшую сначала в одном окне, ближнем ко мне, затем в другом. Неизвестный ночной гость, несколько раз обошел домик вокруг. Я имел возможность наблюдать, как тени раз за разом скользят по занавесям, словно исполняя какой-то одним им известный ритуальный танец.

Я собрался с духом и осторожно, чтобы не привлекать внимания извне, оттянул немного край занавески, дабы рассмотреть при лунном свете того негодяя, что вздумал пугать меня посреди ночи.

Напрасен труд.

Тень перестала совершать свои скользящие движения и испарилась. Это немного успокоило меня. Я понял, что возможно мой неизвестный враг не только стремился сохранить свое инкогнито, но и сам побаивался меня. Я с сожалением вспомнил, что не захватил с собой любимую трость, которая на худой конец могла стать мне защитой и пожалел, что не взял с собой пистолета.

Едва я немного пришел в себя, как где-то на кухне, возле слухового окна раздался какой-то громкий звук, который заставил меня вздрогнуть. Это был грохот разбиваемого стекла, и я понял, что он относился к слуховому окну, хотя я отчетливо помнил, что там не было никакого стекла.

— Mon Dieu! — воскликнул я, не сдержавшись, и тотчас ударил себя по губам. Мне показалось неблагоразумным обнаруживать свое присутствие в доме, ибо странный ночной гость, мог и не знать, что здесь кто-то есть. У меня теплилась надежда, что этот странный охотник за ночными тенями желает просто позабавиться и не преследует своей целью добраться именно до перепуганного насмерть студента по имени Анри.

«Возможно, старая ведьма не была слишком уж говорлива и не растрезвонила на весь свет про мое пребывание в этой ужасной западне».

У меня едва хватило смелости осторожно встать со своего убогого ложа и медленно прокрасться в сторону кухни. Я выглянул из-за угла и увидел, как лунный луч освещает небольшой участок пола посреди крохотной кухни. Ветер легко проникал сквозь окно в самом верху… я увидел несколько десятков осколков стекла на полу и был немало удивлен их появлением.

«Это означает лишь, что этот проклятый домик не что иное, как колдовская обитель, где прежде жила мерзкая фрау Зауберн, а теперь здесь заправляет эта ужасная старуха».

Эти осколки сильно испугали меня, ибо я отчетливо помнил, что никакого стекла в этом небольшом окне не было.

Я поспешно вернулся в комнату и зарылся с головой под одеяло, надеясь заснуть и переждать эту кошмарную ночь.

Некоторое время все было спокойно, и я наивно уверился, что теперь должно быть меня оставят в одиночестве, не прибегая к изощренным уловкам. Все оказалось тщетно.

После очередной дерзкой выходки настенных часов, вздумавших оповестить меня о наступлении двух часов ночи, я услышал, как в окно, находившееся рядом со мной, кто-то отчаянно стал стучать, стараясь привлечь мое внимание.

Это было похоже на жест отчаяния, я сбросил с себя одеяло и тотчас же увидел овальную тень, отразившуюся на моем одеяле. Это была чья-то голова, очевидно, кто-то смотрел в окно, отчаянно стуча по стеклу.

Приободрившись, я отдернул занавеску и успел заметить, как чья-то голова быстро исчезла из виду. Это был какой-то человек с черными волосами и небольшой бородкой того же цвета. Я не заметил больше ничего, но немало удивился такому проворству. Через несколько мгновений мое удивление возросло.

В дверь, которую старуха благоразумно заперла снаружи, кто-то нанес несколько сокрушительных ударов. Я был уверен, что это были удары топора, огромного топора, которым отчаянный лесоруб обычно атакует очередное неуступчивое дерево.

Я содрогнулся. Мне стоило огромных усилий не закричать от ужаса; я подобрался поближе к двери и стал свидетелем новых еще более сильных ударов. Кто-то столь жестоко обходился с дверью, что мне показалось удивительным, как это деревянное препятствие еще держится на петлях.

В эту самую минуту я снова крепко пожалел, что не прихватил с собой хороший надежный пистолет или большую дубину, чтобы немного поприветствовать назойливого ночного гостя. Мне оставалось лишь ждать, когда ему наскучит испытывать дверь на прочность или он добьется своего и войдет в домик как победитель.

Мне повезло, ибо дверь выдержала непродолжительный штурм и неожиданно была оставлена в покое. Неизвестный мне бородач снова стал ходить вокруг домика и заглядывать в окна. Я осмелился отдернуть занавески на всех окнах и стал следить за своим врагом. Теперь он уже не таился как раньше и только старался побыстрее пройти мимо окна, в которое в эту минуту я наблюдал за ним.

Это был человек на первый взгляд самый обычный, в самой обыкновенной одежде, его очень черные и густые волосы и острая бородка, пожалуй, были самыми примечательными из всего, что я успел заметить. Кроме того, на лице этого господина постоянно играла невообразимая улыбка, будто он получал истинное удовольствие, пугая меня.

Луна между тем, на некоторое время скрылась за единственной тучей, и я понял, как хорошо она освещала все вокруг до этого мгновения. Полная луна была отличным фонарем, будто бы нарочно подвешенным где-то неподалеку от домика.

Мне показалось, что это недолгое наступление полной темноты наверняка заставит моего неприятеля снова попытаться пробраться в дом, и я не ошибся в этом предположении.

Бородач подкрался к другому окну и бросил в него большой камень. Стекло разлетелось вдребезги и в комнате стало очень ветрено. Теперь только старая рама могла немного задержать этого безумца.

Я бросился вон из комнаты и забился в угол маленькой кухни. Мне показалось, что здесь я буду в меньшей опасности.

Только теперь я задумался над тем, что здесь происходило.

Старая мерзкая ведьма умышленно завлекла меня в западню и взяла с меня слово не покидать это чистилище, по крайней мере, до шести часов утра, когда, по ее словам, здесь будет Розмари. Теперь я не сомневался, что никакой Розмари я не увижу, и, кроме того, вероятно подвергнусь нападению со стороны сумасшедшего, который по странной причине не давал мне покоя в этом домике. Я был уверен, что этот черный бородач как-то связан с сестрой фрау Зауберн.

Эти размышления были прерваны ударами часов. Наступило три часа ночи, и вместе с последним ударом часового механизма снаружи кто-то крепко приложился к дверям. Это был удар топора и к моему ужасу он оказался не единственным. Страшная череда ударов стала расшатывать на удивление крепкую еще дверь, а в моей голове снова стали стремительно проноситься мысли.

Я искал выхода из этого кошмара и никак не мог придумать, как мне поступить. Нарушить свое слово, слово настоящего джентльмена, даже подвергаясь такой опасности, я был пока не в силах. Покинуть этот домик, не встретившись с черным бородачом, как я его окрестил, я мог только лишь при очень удачном стечении обстоятельств. Кроме того, мое обещание, данное старухе, сдерживало меня. Продержаться же здесь еще три часа, в этой невообразимой клоаке мне представлялось куда более сложной задачей. Я не был вооружен, даже самой простой дубинкой, что делало мои шансы остаться не искалеченным почти призрачными.

В это время дверь снова оставили в покое, и мой преследователь подобрался поближе к другому окну, которому посчастливилось остаться целым. Недолго думая он нанес по нему несколько жесточайших ударов топором, разнеся стекло и раму в клочья. Если моя жизнь еще минуту назад оценивалась не больше чем в сантим, я полагаю теперь, она не стоила и этих денег.

В комнате началась настоящая буря. Ветер самозабвенно крушил все на своем пути и даже в кухне, посредством слухового окна, я ощущал его незримое присутствие. Красавица-луна уже выбралась из своего укрытия, и я отчего-то не слишком обрадовался этому обстоятельству. Угол, в котором я сейчас прятался, оказался слишком хорошо освещенным, чтобы я мог быть незаметным как ночной мотылек.

К моему удивлению, мой противник не стал пользоваться образовавшимся проходом в домик и на некоторое время затих, словно ожидая удобного случая напасть на меня. Я просидел не менее получаса, содрогаясь от ужаса и готовясь к смерти.

Ничего не происходило…

***

Мой страх надолго парализовал меня, но, как известно всему на свете приходит конец. Я осмелился выбраться из кухни и осторожно осмотрел комнату. Здесь теперь было полное безветрие. Я увидел, что даже занавески не испытывают на себе влияние воздушных потоков.

Все, что произошло здесь еще совсем недавно, стало казаться мне кошмаром и фантазией моего нездорового ума.

Я решил выбраться через окно и нарушить, таким образом, свое джентльменское обещание. Занавеска была осторожно отодвинута в сторону, и я, прислушиваясь к каждому шороху и шелесту листьев, взгромоздился на окно и медленно выглянул наружу.

Вокруг не было никого, и я счел свою задачу почти выполненной, однако, в последнее мгновение я заметил край топора, нервно вздрагивающий где-то сбоку. Это была ловушка и я едва успел довольно неловко упасть обратно в окно, больно ударившись при этом головой. Тотчас же снаружи раздался громкий смех, будто надо мной решил посмеяться какой-то помешанный.

Разумеется, это был черный бородач.

***

Часы пробили уже четыре, когда я, забившись как кролик обратно в маленькую кухоньку, судорожно глотал воздух, ожидая пришествия маньяка, вздумавшего взять меня измором.

Я увидел, что в разбитом слуховом окне блеснул огонь фонаря. Кто-то, вероятно тот, о ком я все время думал, просунул зажженный фонарь в маленькое отверстие слухового окна и стал водить им, словно охотник высматривает свою добычу. Я осмелился на дерзкую вылазку в комнату и тихо вернулся назад с большим камнем, что протаранил прежде одно из окон домика. Мне стоило огромного мужества запустить этот камень в фонарь…

В кухне стало гораздо темнее, ибо лунный свет теперь один освещал маленькое помещение. Фонарь был разбит, а его хозяин, будто бы ожидая такого поступка с моей стороны, бешено хохотал снаружи, время от времени ударяя топором по деревянной стене.

На протяжении еще четверти часа домик и я, подверглись самым ужасным испытаниям…

Я покинул кухню, ибо был уже не в силах слышать этот безумный смех…

Вторая рама была подвергнута жесточайшей экзекуции, превратившись в месиво изрубленных досок и раскрошенного стекла…

На крышу взобрался кто-то очень массивный, и, сотрясая весь домик, похоже стал танцевать странный ритуальный танец…

В дверь беспрестанно молотил железный кулак, и я не узнавал в нем звук удара топора…

Тени мелькали сквозь занавески, чудесным образом задернутые чьей-то рукой…

Мне казалось, что ад, в котором я очутился теперь состоит из множества участников, что место черного бородача заменил целое скопление чудовищ и вампиров.

Я терпеливо ждал наступления утра, спрятавшись в самый потайной уголок домика. Это был маленький чулан без двери возле самого входа в домик, про который я забыл, пользуясь такой ненадежной кухней.

Неожиданно началась гроза и это событие немного скрасило тот ужас, что я испытал за последние минуты. Гром гремел не переставая, и домику изрядно доставалось с неба…

Я немного пришел в себя, когда заметил, что маленькая западня перестала быть похожей на чистилище и больше напоминала крохотную повозку бродячего цирка, сотрясаемую сильным дождем и ветром.

Мысль о бродячем цирке напомнила мне о Розмари, и я поклялся сам себе, что непременно продержусь еще час до наступления утра. Я дал священный обет в то самое время, когда настенные часы громко отбивали пять часов.

В это мгновение дверь снова была побеспокоена, и на этот раз ее коснулся отнюдь не массивный топор. Я услышал железный лязг и шум отпираемого замка и еще больше сжался от страха. Ночной кошмар, безумный ужас приближался ко мне…

Мое убежище было весьма удачным на этот раз. Я затаился в чулане за большим ящиком, половина которого была завалена старым тряпьем и бог весть какой рухлядью. Меня совсем не было видно, и, кроме того, если бы вошедший прошел в комнату, так и не увидев меня, я, возможно смог бы проскользнуть за его спиной к открытой двери и навсегда покинуть этот адский домик.

Сердце мое забилось от близости свободы, и я согнулся в три погибели, дабы еще уменьшиться в размерах и стать невидимкой. В этом было и одно существенное неудобство. Я больше не видел происходящего у двери, и полагался теперь только на свой слух.

В дверь вошел какой-то человек, прерывисто дыша и ступая очень неуверенно. Я позволил себе неслыханную дерзость вытянуть шею и посмотреть на него. Это был черный бородач.

Мой жестокий преследователь стоял совсем близко от меня с огромным топором в руках и напряженно прислушивался к малейшему шороху. Я не позволил себе попасться на его уловку и притаился как маленький мышонок. Бородач сжал в руке топор и осторожно прошел в комнату. В полумраке я едва рассмотрел, как он зажигает свечу.

Теперь наступил момент, когда я мог вырваться на свободу. Я тихо выбрался из чулана и едва ли не выпрыгнул на порог. Увы, путь мне загородила черная тень, которая оттолкнула меня с такой силой, что я упал на пол словно подкошенный.

На пороге стояла та самая мерзкая старуха, которая заманила меня в эту ловушку.

— Встаньте, Генрих! — сказала она и помогла мне приподняться.

Я был словно ослеплен увиденным и едва добрался до лежанки. Устроившись на ней, я поднял голову и осмотрелся. Старуха стояла рядом с черным бородачом. Они обменялись настороженными взглядами…

Часы пробили шесть утра и я был до крайности удивлен этим. Мне казалось, что со времени прошлого боя часов не прошло и четверти часа.

— Вы выполнили мое условие, Генрих, этот человек не причинит вам никакого вреда… это дядя Розмари преподобный отец Корнелиус, аббат. Если вам угодно, он обвенчает вас с Розмари тотчас же…

После перенесенных тягот этой ночи я был готов поверить в любую чушь, только бы это было не опасно и не смертельно для меня. Услышав про дядю, который, по словам Розмари, преследовал ее, я окончательно запутался. Впрочем, если он действительно собирается обвенчать нас, вероятно теперь для Розмари этот опасный маньяк не представляет прежней угрозы.

Старуха протянула мне флягу с холодным пивом, я отхлебнул совсем немного и тотчас же, совершенно не думая, произнес:

— Я согласен обвенчаться с моей возлюбленной Розмари Леклер немедленно.

Старуха как будто обрадовалась этому известию и предложила мне выпить еще немного пива.

— Это хорошо взбодрит вас, дорогой Генрих…

Я выпил еще несколько глотков пива и заметил, что он стало еще более холодным. Этот напиток вновь произвел на меня неожиданное действие — я совсем потерял волю и был готов повторять любую глупость, которую бы мне сказали.

Старая ведьма между тем, помогла мне приподняться и встала рядом со мной. Черный бородач довольно ловко облачился в сутану, которая была у него в руках. Я мог бы поклясться на Библии, что прежде в этих самых руках он держал отточенный топор.

— Сын божий Анри, согласен ли ты взять в жены девицу Розмари Леклер, присутствующую здесь?..

Я выдавил из себя согласие и даже не стал смотреть, где стояла Розмари, ибо мозг мой был парализован дьявольским напитком.

Черный аббат между тем не терял времени даром и снова заговорил:

— Розмари Леклер, урожденная Зауберн, согласна ли ты взять в мужья Анри Ла Фонтена, присутствующего здесь?..

— О да, святой отец, — послышался голос ужасной старухи, и я нашел в себе силы медленно повернуть голову в сторону своей пока еще невесты.

Теперь у меня не было сомнений, если мерзкий дьявол, облаченный в черную сутану, сейчас произнесет слова, которые всегда говорят священники, услышав согласие обоих брачующихся, то я стану законным мужем проклятой старухи Зауберн, в доме сестры которой я сейчас нахожусь.

Сатана, наряженный в сутану под видом аббата Корнелиуса не заставил себя долго ждать и произнес необходимую фразу, покончив с церемонией венчания.

Разум мой, все еще затуманенный, и вероятно под действием колдовского напитка, едва смог осознать всю чудовищность моего положения. Я едва нашел в себе силы спросить эту старую страшную ведьму:

— Где… где же Розмари?..

Старуха властно повернула своей рукой мою голову к себе, а таинственный священник-оборотень поднес к нашим лицам зажженную свечу.

Теперь я имел возможность рассмотреть эту мерзкую гадину, только что ставшую моей женой.

Я долго всматривался в морщинистое лицо, теперь уже до самой смерти обезображенное старостью и с ужасом понимал, что пакостная старуха возможно не врет. Передо мной стояла Розмари, я все-таки узнал некоторые черты ее лица, но это была лишь жалкая копия моей возлюбленной. Старость и дряхлость изрядно изуродовали прежнюю молодость, свежесть и очарование. Это была как будто бы не сама Розмари, а ее столетняя бабушка, странным образом еще не угодившая в могилу…

***

— Меня зовут Розмари Леклер, или вернее сказать, теперь Розмари Ла Фонтен. Мне девяносто девять лет. В юности я жила в Страсбурге и выступала на ярмарках и вечеринках в составе бродячей труппы артистов. Наши выступления имели большой успех.

Однажды на ярмарке, меня приметил один очень важного вида господин и прислал вместе с луидором коротенькую записку, в которой назначал мне тайную встречу неподалеку от городского парка. Я долго колебалась, стоит ли идти на rendez-vous, но моя тетушка Жанетт, обрадовалась таким деньгам, и сказала мне, что от подобных предложений молодым девушкам неприлично отказываться, тем более, если свидание будет с почтенным господином.

Я пришла на свидание. Этот господин, оказался королевским прокурором по фамилии Ла Фонтен. Он был очень влиятелен в городе и имел много денег. Этот человек не стал слишком долго расточать мне свои комплименты и сразу предложил мне стать его любовницей. В панике я сбежала от этого дерзкого соблазнителя и едва добралась до нашего бродячего цирка. Всю обратную дорогу меня преследовали какие-то люди, очевидно посланные господином Ла Фонтеном, чтобы догнать меня. Как я уже сказала, мне повезло добраться до своих друзей целой и невредимой, хотя и до смерти напуганной.

Наш цирк очень скоро покинул Страсбург. Мы путешествовали по Франции и Германии и только через два года мы снова оказались в этом городе, который бурлил во время очередной ярмарки.

Труппа артистов неплохо заработала в эти дни, но одно событие перечеркнуло все… в один из дней к нам ворвались полицейские и устроили обыск. Кажется, они нашли какую-то вещь, украденную накануне у местного богача. Это было невероятно, но эту ценность разыскали именно среди моих вещей, и потому я была схвачена и отдана под суд как воровка.

Королевский суд был немилосерден ко мне и остался равнодушен к моим мольбам. Сколько бы я не твердила, что не брала ничего чужого в этом городе, мне никто не поверил. Прокурор Франсуа Ла Фонтен был кровожаден и безжалостен. Он убедил суд в моей виновности, и я угодила в тюрьму по ложному обвинению на целых три года.

С тех пор я больше не выступала с цирком. Даже, когда ворота адской тюрьмы распахнулись и я вышла на свет божий, мое сердце было так переполнено болью, что при слове «цирк», меня бросало в дрожь. Я была поденщицей, судомойкой, служанкой, прядильщицей и еще бог весть кем, но никогда больше не выступала на подмостках и рыночных площадях.

Когда мне исполнилось шестьдесят девять лет, меня не стало.

Прошло тридцать лет. Благодаря черной магии и страшному правилу «двух недель», я снова восстала из царства мертвых и оказалась среди живых ровно на этот срок. Этот аббат, который стал свидетелем и вершителем нашего венчания, магистр черной магии и слуга Люцифера. Я заключила с ним договор, который собираюсь выполнить. Моя месть свершилась, я заберу с собой в небытие правнука человека, который растоптал мою жизнь. Анри Ла Фонтен, вы не станете отрицать, что этот негодяй Франсуа Ла Фонтен был вашим прадедом?..

Этот долгий монолог прервался, ибо я должен был ответить на вопрос. Действие этого проклятого пива наконец закончилось, и я мог отвечать, как мне угодно. Я больше не был безвольным бараном, ведомым к живодеру.

— Да, мой прадед был королевским прокурором, но это было едва ли не сто лет назад. Я не считаю своим долгом отвечать за поступки своих предков…

Старуха по имени Розмари покачала своей дряхлой головой и продолжила свой рассказ.

— Заключив соглашение с отцом Корнелиусом, я на время обрела молодость и прежнюю грацию. Мне не составило труда добраться до Страсбурга и присоединиться к труппе бродячих артистов. Я знала, что некий Анри Ла Фонтен, правнук королевского прокурора будет на этой ярмарке и наверняка увидит меня. Я была уверена, что пороки, которым предавался покойный Франсуа, перешли и к юному отпрыску его рода. Он заметил меня и вожделел. Я разыграла наивную дурочку и очаровала юного повесу. Мы уговорились бежать вместе, но мне хотелось не просто забрать его с собой в преисподнюю, но, прежде, как следует напугать, как это сделали со мной подручные его прадеда Франсуа. Кроме того, я подумала, что наше кладбище будет отличным пристанищем этому юному развратнику. Я написала ему записку, где объяснила свое бегство преследованием жестким дядей. О нет, аббат Корнелиус мне не дядя и никогда не преследовал меня.

Целую ночь, мой добрый помощник и любезный друг чудовищным образом глумился над неокрепшим умом повесы и праздношатайки по имени Анри. Он искал любви для остроты ощущений, я же дала ему возможность познать и быть может насладиться совсем другим чувством — страхом.

Старая ведьма на минуту замолчала, в наступившей тишине я отчетливо слышал ее прерывистое дыхание. В этот миг мне хотелось умереть и больше никогда не видеть этого ужаса. Кошмар не развеялся с первыми утренними лучами, он лишь приобрел какое-то новое естество, которое я был не в силах осознать. Ночной ужас, вопреки предположениям новоиспеченной мадам Ла Фонтен, не принес мне наслаждения страхом, но, во всяком случае, эти ужасы были мне теперь понятны. Я принял эту месть как должное, и хотя не был согласен с такими методами, все же простил ту, которая некогда звалась Розмари.

— Аббат Корнелиус, — продолжала старуха, — с должным усердием исполнил мою просьбу превратить отпрыска рода Ла Фонтенов в дрожащий осиновый лист на целую ночь, но я сочла бы это слишком мягким наказанием. Это венчание развязывает мне руки… срок в четырнадцать дней истекает сегодня в полдень, я собираюсь забрать своего драгоценного мужа в нашу родовую могилу. Я думаю, нам хватит места на двоих. Сегодня, ровно в полдень, мы должны покинуть этот домик и посетить местное кладбище, которое находится всего в двух минутах ходьбы отсюда за оградой дома фрау Цербер… Мой благородный муж, я выведу вас из этого дома, ибо без меня вы умрете на пороге… до полудня осталось еще несколько часов, вы можете начинать молиться и прощаться с этим светом.

С этими словами старуха и аббат Корнелиус покинули этот домик.

***

Все это могло показаться бредом или дурным сном, но я знал, что это действительно произошло со мной и не питал никаких иллюзий по поводу своего освобождения. Я припомнил одну занятную книгу, которую читал когда-то в юности, кажется, ее написал один немец… я не смог точно назвать его имя. В этой книге все происходило очень похоже на мой случай. Старая ведьма, восставшая из ада посредством черной магии и вмешательства слуги Люцифера на срок в две недели, вознамерилась прихватить с собой одного изрядного негодяя, который некогда приложил руку к ее смерти. Он оказался в одном доме со старой ведьмой и должен был умереть, как только переступит порог, чтобы выбраться наружу.

Это все, что мне удалось вспомнить из этой книги, но и этого оказалось достаточно, чтобы у меня созрел план моего спасения.

***

Я запер двери изнутри и забаррикадировал окна, чем только было возможно. Теперь я был словно в осажденной крепости, но пока меня никто не атаковал. Я знал, что почти до самого наступления двенадцати часов меня никто не побеспокоит.

Часы показывали уже без четверти двенадцать, когда я услышал беспокойный стук в двери.

— Эй, мышь, затаившаяся в доме, выходи на свет! Есть еще несколько минут, чтобы спокойно переступить порог этого дома.

Это без сомнения был голос аббата Корнелиуса. Он, вероятно, был удивлен моим поведением, хотя я подозревал, что он достаточно хитер и знаком с такого рода уловками.

— Что он задумал? Неужто этот юный повеса собирается остаться здесь, дабы умереть с голоду? Он не сможет переступить порог этого дома после наступления двенадцати часов!

В ответ я только засмеялся. Мой план, вероятно, имел некоторые изъяны, но я никогда не променял бы такое заточение на свободу быть погребенным заживо на местном кладбище в компании с мерзкой старухой, вздумавшей мстить совсем не тому человеку, что полагалось.