Спасибо, полнолуние
Пролог
Как только разойдутся облака,
Являя взору полную луну,
Спешит народ, спокойно все пока,
Скорей укрыться в собственном дому.
Но мрак ночной взрывает грозный рык,
И студит в венах кровь звериный вой.
Разносится над лесом вопль-крик
Кого-то не успевшего домой.
И, голод утолив, свирепый зверь
Таится под отвесною скалой,
Подальше от озлобленных людей,
За вязкою и непроглядной мглой.
Он ждет, когда спасительный рассвет
Развеет беспощадный лунный лик.
И сменит облик волка человек,
Своим проклятьем загнанный в тупик.
Он одинок, несчастен, нелюдим.
Рассеять чары сможет лишь любовь.
Всегда в гонениях, всегда один
Двуликий — и мужчина, и вервольф…
Встреча
В безумстве море бьется о скалу,
И бледный диск венчает небосвод.
Вервольф покинул мрачную нору,
На запах нежный, свежий он идет.
Вдыхает жадно, ускоряет шаг.
Взрывают лапы влажную листву.
Вот лунный свет рассеивает мрак —
Крутой обрыв и платье на ветру.
Он видит хрупкий женский силуэт
В волнах атласа, в облаке волос.
Он замер, у него сомнений нет.
Убъется. Лишь во времени вопрос.
Она качнулась и, срываясь вниз,
Лишь шире свои руки развела.
Какой прекрасный волка ждет сюрприз —
Ох, лучше б она сразу умерла.
Паденье и хлопок. Сквозь ветра вой
Услышал чутким ухом тихий стон.
Склонился к ней мохнатой головой,
Невиданной красою поражен.
Он в очи ее ясные взглянул…
Утихли волны. Стала ночь светлей.
Ее глаза смотрели на луну,
Шептали губы страшное: «Добей…»
Спасение
Он пристально смотрел в ее глаза
И видел миллиард ночных светил.
Когда скатилась первая слеза,
Зверь сдался, дикий голод отступил.
Но как ее спасти, не знал вервольф,
Уткнулся носом в шею и завыл.
Вскрыл вену, и магическую кровь
На губы ее бледные пролил.
Он слушал, как крепчает сердца бой,
Как стих невыносимой боли стон.
Лицу вернулись краски и покой,
Ее сморил здоровый, крепкий сон.
А волк метался, воя на луну:
Ему еще полночи ждать рассвет.
В своем обличье заперт, как в плену,
И раньше выбраться надежды нет.
Зверь рядом лег, делясь своим теплом
И руки ей дыханьем согревал.
Она чудесно пахла молоком.
Он слушал ее жизнь, он ей дышал…
Пробуждение
Рассветные лучи ласкали кожу,
Касались алых губ, густых ресниц,
И холод камня пробирал до дрожи,
Будили разум трели местных птиц.
Как будто выплывая из тумана,
Не чувствуя ни боли, ни тоски,
Ни мук телесных, ни сердечной раны,
Прошедшей с чьей-то легкою руки,
Она приподнялась и огляделась,
Не зная, почему еще жива.
Куда ее печаль внезапно делась
И стала легкой, светлой голова?
Что вспомнилось ей о минувшей ночи?
Звериный вой и мягкий теплый мех,
Горящие шартрезовые очи
И свой почти произошедший грех.
Он спас ее! Конечно! Это точно!
Был рядом, согревая до зари.
Но растворился он с уходом ночи,
Как в море пропадают корабли.
Она его найдет! Его отыщет!
Иначе ей не мил весь белый свет.
И пусть он зверем по округе рыщет,
Ей все равно назад дороги нет…
Венчание
В лесу огромном нет такой тропы,
Которою она бы не прошла.
Уж месяц целый сгинул с той поры,
Но зверя она так и не нашла.
Ущелья скал, развалины, мосты
И мили полосы береговой.
Все хижины, что век уже пусты…
И хоть бы раз услышать волчий вой.
Надежду в своем сердце сохранив,
Решила испытать свою судьбу:
И снова полнолунье… и обрыв…
И море со скалой ведет борьбу.
Возможно, он появится здесь вновь?
Зачем-то ведь сюда он приходил?
Пусть явится опять ее вервольф!
И пусть поверит в то, что он ей мил!
И где-то рядом, словно ей в ответ,
Раздался приглушенный волчий рык.
Из тьмы ночной ступил на лунный свет
Косматый монстр, вызвав резкий вскрик.
Увидев на лице ее испуг,
На лапы опустился и поник.
Он искренне надеялся, что вдруг
Улыбкой озарится милый лик.
Он собирался скрыться меж теней,
Бежать и выть, свою глотая боль.
Но, видимо, она была смелей,
К нему шагнула, прошептав: «Постой…»
И если бы внезапно грянул гром,
И разошлась под ним земная твердь,
Он так бы и стоял на месте том,
Не в силах ни вдохнуть, ни умереть.
Она плыла к нему, смотря в глаза —
Шартрезовые омуты очей,
А лентою сплетенная коса
Покоилась на тоненьком плече.
Неспешно распустив копну волос,
Сжимала ленту цвета изумруд.
Из уст то ли мольба, то ли вопрос:
«Не уходи, прошу, останься тут…»
К ней шаг последний он проделал сам,
В бедро уткнулся, прохрипел: «Молю…
Скажи мне, что не сон ты, не обман..?»
Ему в ответ короткое: «Люблю.»
И, обвязав предплечие его
Атласной лентой цвета изумруд,
В объятьях сжала зверя своего.
И пусть его чудовищем зовут.
Внезапно взорвалась салютом ночь,
Серебряным дождем его омыв.
Прочь, зверь! Клыки и шкура, прочь!
Лишь он — мужчина — молод и красив.
Ушла печаль, и растворилась боль,
В его объятьях счастье и любовь.
Его спасла прекрасная Николь,
Он для нее навеки верный Вольф.
Эпилог
С той ночи пролетел десяток лет,
Со встречи и венчанья при луне.
Обласкан ветром, солнцем обогрет
Красивый замок их на той скале.
Стал мужем и отцом свирепый Вольф,
И для него счастлива эта роль.
Трех дочек и еще троих сынов
На радость родила ему Николь.
И только самый младший сын — седьмой —
В себе несет наследие волков:
Он, как его отец, любим луной
И так же обречен искать любовь.
* * *
Седьмой по счету, вечный дар луне
Вервольфова история любви.
Не станет прахом, не сгорит в огне
Проклятие магической крови.
Хрустальное сердце
Пролог
Многие годы назад (не припомнить мне точную дату)
в некогда дивной стране у подножия горных массивов в хвойных бескрайних лесах деревенька ютилась. Когда-то,
В ней жил мужчина-кузнец, и он был бесконечно красивым. В юности осиротев, коротал в одиночестве время. Кузница стала ему и любовью и преданным другом. Гордо на плечи свои он взвалил непосильное бремя. Лучше клинков, чем его, не сыскать было в целой округе.
Норов суровый, как сталь, цепкий взгляд и литая фигура. Тайною страстью всех местных девиц был кузнец неприступный. Только горячее сердце его и живую натуру сложно связать с романтичной и светлой душой не распутной. Грезил кузнец о любви, той единственной, пылкой и страстной. Вечный союз тел и душ, вечный танец любовь-почитанье. Грезил… но только не знал, как порою бывает опасно в ночь на Ивана Купала в порыве шептать о желанье…
Подарок
Как-то в полуденный час на опушку, хромая неспешно, вышел косматый старик, опираясь на хлипкую палку. Молот отбросил кузнец и на помощь помчался, конечно. Старца хромого ему прям до слез стало искренне жалко.
— Ну же, отец, не спеши. Палку брось, опирайся на руку. Как ты забрел в эту глушь? Посмотри, ты ведь свалишься скоро.
— Да вот, решил прогуляться, развеять постылую скуку. Только, гляжу, заплутал, хотя двигался в гору да гору. Ты мне скажи, молодец, не найдешь ли студеной водицы? Хлеба краюху и лавку, чтоб мог я прилечь на часочек.
— Что ты, отец, не обидь! Нам с тобой не придется ютиться. Вдоволь еды и питья, оставайся. Куда ты средь ночи?
Мудрый старик и кузнец за столом до заката сидели. Пили напиток хмельной, ели дичь и вели разговоры. Старцу поведал мужчина, что разум и сердце хотели. Тот лишь внимательно слушал, кивал, не завязывал спора.
Гостя на сон проводив и собрав ему пай на дорогу, лег на постель и мгновенно уснул, не успев и раздеться. А с петухами вскочив, не сумел опереться на ногу. Дом его пуст, на столе лишь кулончик — хрустальное сердце.
Рядом с подарком увидел клочок потемневшей бумаги. Несколько строк прочитал, и пред взглядом его потемнело. Двигаясь шагом хромым, набираясь побольше отваги, в зеркало глянул, и все в нем от ужаса в миг помертвело. Нет большой статной фигуры, нет сильного телом мужчины. Хилый увядший старик пыльным взглядом устало взирает.
— Что это? Ну как же так? Разве были у гостя причины так поглумиться? — хромая к столу он идет, причитает.
Дряхлые руки несмело коснулись хрустального сердца.
— Что натворил ты, проклятый колдун? Как же я теперь буду? С кузней теперь навсегда мне, хромому, придется проститься. Как ты прикажешь мне жить? Как смогу показаться я люду?
«Вскоре ты встретишь любовь, но и путь предстоит тебе дальний. Только ответное чувство развеет мое заклинанье, если она примет сердце твое — тот кулончик хрустальный»
Все, что оставил проклятый колдун кузнецу на прощанье…
Обман и Любовь
Годы сменяют друг друга, а он неприкаянный бродит. Многие версты прошел, и встречал сотни тысяч красавиц. Сколько любовь не искал, но она стороною проходит. Даром не нужен прелестницам нищий и немощный старец.
В полном отчаянье к Смерти взывал, только жив оставался. Часто из пищи лишь корка сухая, нет денег, нет дома. Если кому-то в хозяйстве он иногда пригождался, ужин горячий в оплату, ночлег и скитания снова. Силы его на исходе, надежда вот-вот и угаснет. Ноги нещадно болят, руки стали слабы и безвольны. Сел на привал у реки и вздохнул:
— Это было напрасно…
Стал дожидаться конца своих мук и шептать:
— Все… довольно…
Он не дошел пары сотен шагов до заветной избушки. Там жила дочь лесника, не юна, но собою прекрасна.
Утром она, как обычно, пошла трав набрать у опушки. Только ее потянуло к реке и, видать, не напрасно.
Смотрит, у кромки воды, весь в лохмотьях лежит бездыханный грязный убогий старик, что-то шепчет в бреду пограничном. Морок вокруг него дымкою вьется противной туманной (видеть проклятья людей ей с младенчества было привычно). Быстро вернувшись в избу, прихватила попить да циновку. Там, у реки, не спеша, осторожно его напоила. Чуть он очнулся, она уложила болящего ловко, и аккуратно целебное снадобье каплями влила.
Ночь провела у реки, а наутро уж старец очнулся. Девушка рядом была и очей ни на миг не смыкала. Смотрит она не страшась, а он бедный, стыдясь, отвернулся:
— Что с тобой, — молвит она, — я такого еще не встречала?
Старец устало взглянул на нее — до чего же красива… Это пустое все, вновь не судьба, только сердце кольнуло.
Он рассказал за спасенье свое все, что дева спросила. Но, как он думал, ее эти новости не отпугнули.
— Значит тебя расколдует лишь только взаимное чувство? С этим условием скверный колдун тебе сердце оставил?
— Да, но любви мне вовек не сыскать, и от этого грустно. Если б назад воротить, что бы мог — я бы все переправил.
Как мне тебе отплатить, что мне сделать, чтоб стали мы квиты? Хлеба очерствевший лишь есть, да кусок хрусталя бесполезный.
— Так подари мне хрусталь, и долги твои будут забыты. Я его буду хранить и беречь. Не отдам, честно-честно.
Пару минут сомневался старик — подарить ли ей сердце? Больно была хороша и добра, не встречал таких прежде. Пристальным взглядом пронзает — куда ему, бедному, деться? Он ей кулон протянул, отдавая без капли надежды.
Ловко хрусталик схватив, она встала, на шаг отступила:
— Верь мне, прошу, и прости, что лгала и беречь обещала.
Резко махнула рукой, и кулончик о камни разбила. Старца, кричащего в муках, покрепче в объятиях сжала. Сколько агония длилась, минуту? А может быть, вечность? Боль прошивала все тело его и туманила разум. Всполох в сознании яркий, немыслимый, видно, конечный. И все терзания плоти измученном схлынули разом.
Сбросил он руки ее, и на ноги вскочил, разъяренный:
— Что вытворяешь, проклятая?! Хочешь, чтоб сгинул в мученьях?!
Только опомнился, силой былою своей пораженный. Взгляд он ее отыскал, в нем смешались восторг, удивление.
Кинулся к глади речной, в отраженье глядит и не верит. Снова красавец-кузнец, будто с ним ничего не случалось.
— Как ты узнала, что именно так можно чары развеять?
Бесплатный фрагмент закончился.
Купите книгу, чтобы продолжить чтение.