Бесплатный фрагмент - Сказка №3

Сказка №3
или Перекрёсток имени Бабы Яги

Часть первая

ЧТО–ТО ТАКОЕ

— Мама, расскажи сказку.

— Хорошо. Только обещай, что уснёшь и будешь спать крепко–крепко.

— Обещаю.

— Ну, слушай. Однажды, давным-давно, жили–были…

— Нет, расскажи мне Настоящую сказку.

— Но ведь Настоящая сказка живая и ещё длинная–предлинная, а спать, когда же?

— Ну, мам!

— Хорошо, сынок, — закрывай глазки и смотри…

АЛЬБЕРТ

Книга основана на реальных событиях, описанных в этой сказке

Бушмен Альберт подошел к раскидистому баобабу, между корней которого было круглое отверстие, похожее на вход в пещеру. Неизвестно почему, но Альберт был уверен, что это тот самый баобаб. И тогда он подумал, что не всегда нужно полагаться на случай, иногда не грех воспользоваться географической картой. Это была первая его мысль за последние три дня. Еще он подумал, что проблема клонирования заслуживает внимания. После этого Альберт лег у входа в пещеру и уснул, это была последняя мысль на сегодня. Такие рассуждения приходили к нему редко, неизвестно откуда и, пометавшись в пустоте его маленького черепа, уходили обратно в Космос. Альберт никогда не придавал этому большого значения и только однажды утром, после очередного озарения он спросил своего отца, почему его назвали Альбертом, а не То–Ки — в честь дедушки.

На что старый Ка–Чи ответил: — Ты так выглядишь. То есть, ты не выглядишь, как бушмен То–Ки, а выглядишь именно, как бушмен Альберт.

— Жаль, — ответил на это Альберт и ушел.

Старый Ка–Чи долго задумчиво смотрел вслед уходящему Альберту и пытался понять, чего же именно тому жаль. Ближе к полудню он догадался, что Альберту жаль рано ушедшего дедушку То–Ки. И тогда он подумал: «Какой добрый у меня вырос мальчик».

Альберт спал возле входа в пещеру у корней раскидистого баобаба. Сегодня вместо обычного его сна о трансформации эктоплазмы в нормальной среде, к нему пришел Альбатрос. Это была большая задумчивая белая птица. Он никогда не догадался бы, что это Альбатрос, но тот сам так представился и еще сказал, что он Альбатрос Бессмертный. Тогда Альберт еще удивился и спросил: — Разве птицы бывают Бессмертны? На что тот ответил: — А ты когда-нибудь видел мертвого Альбатроса? — и улыбнулся… После этого Альберт решил попробовать ничему не удивляться, даже тому, как можно улыбаться клювом. Время шло, Альбатрос молчал. Точнее он не молчал, а разговаривал с огромной живой водой, названия которой Альберт повторить пока не мог. Он слышал, как птица о чем–то, мысленно, даже спорит с водой. А их время всё шло. Когда Альберт понял, что скоро оно пройдет совсем и он проснется, — решился все–таки спросить: — Почему ты молчишь?

— Я слишком много говорил сегодня. Я один, всегда один и еще Океан. Так иногда о многом хочется помолчать, но этот Океан… и еще сегодня ты… Мне пора, а иначе я забуду, как молчать и замкнусь в себе окончательно…

— Один вопрос, — попросил Альберт, когда Альбатрос уже расправил свои немыслимые крылья, — ты ведь бессмертный, значит, знаешь Что–то такое…

— Я просто Бессмертный, а Что–то такое знает, пожалуй, только Верблюд да еще Виверра. Однако Верблюд очень надменный и вряд ли станет посвящать тебя в свою единственную стоящую тайну. Ну, посуди сам, кто он будет без нее — ноль, горбатый и безыскусный. А Виверра… ну, Виверра в общем–то нормальная, только ей некогда, она всегда убивает и пока не убьет всех… в общем шансов мало…

Взлетая, Альбатрос задел сухую ветку на верхушке баобаба. Бушмену Альберту ничего не оставалось, как проснуться, когда сухая ветка раскидистого баобаба, сбитая немыслимым крылом Альбатроса Бессмертного, с треском рассыпалась от удара о Землю рядом с тем местом, где он уснул.

LEVEL LENARIS

Он не ошибся, это была именно та пещера. В начале прошлого лета здесь спрятали свои сокровища великаны. Их было двое и приехали они сюда на «чем–то».

— Автомобиль, — подсказал кто–то в его голове.

«Автомобиль», — повторил мысленно Альберт и тут же забыл новое слово, он раньше всегда так делал, чтобы не стать случайно философом. Пришлые великаны очень долго ели и много пили, разложив костер возле самого дерева, громко разговаривали, перебивая друг друга и разные голоса из «чего–то».

— Радио, — опять подсказал Голос.

Да, радио. А потом поехали на запад убивать животных (Альберт знал, они всегда так делают). Но перед отъездом, один из них, тот, у кого были необычные рыжие волосы на голове, собрал и спрятал в пещере между корней баобаба часть своих сокровищ (Альберт всё это видел сам, он всё время лежал за кустом неподалеку. Подглядывать за чужой едой неприлично, но…). Альберт не умел брать чужое, да и вряд ли ему пригодились бы вещи великана. Теперь он посмотрит и положит всё на место и даже постарается ничего не испортить… Красиво! Такие белые, такие круглые, легкие, много и разные…

— Тарелки, — вежливо подсказал Голос.

— Спасибо, — мысленно поблагодарил Альберт, — да, тарелки. И тут к нему снова пришла мысль: «Нельзя игнорировать знаки судьбы, не случайно же он тогда оказался здесь за кустом, прошлым летом».

ВЕРБЛЮД

— Куда прешь?! — прокричал Верблюд, — здесь прямо ходить нельзя, это тебе не какая-нибудь вонючая Калахари, — это Пустыня песка.

— «Какой неприятный голос», — подумал Альберт. Он уже начинал скучать по своим обычным сновидениям, без подтекста.

— У тебя очень скромные способности, — продолжал хрипеть Верблюд, — умеешь ли ты слышать пески, Человек?

— Но Альбатрос говорил…

— Альбатрос, — презрительно скривил большие губы Верблюд, — что он знает об Океане?! Вот оно, настоящее море, живое и бескрайнее, — он гордо вскинул голову. — А у Альбатроса всего лишь бессмертие и много воды…, так много воды…, — мечтательно повторил Верблюд, — что ему никогда не понять Что–то такое и не расслышать за шумом волн голоса песков. Альбатрос неисправимый романтик, а мне некогда мечтать — я ученый. В состоянии ли ты уразуметь глубину моей мысли? Я даже почти знаю Что–то такое. И еще я выдающийся коллекционер. Я собираю мудрые высказывания про верблюда, готовлю к изданию эпохально–поучительный сборник под названием «Верблюд Прекрасный и его роль в формировании всемирного интеллектуального наследия».

«Похоже, любимое слово у него — я», — подумал Альберт, а вслух спросил: — И что же ты почти знаешь про Что–то такое?

Но Верблюд, похоже, не слышал его: — Вот ты, например, мог бы приобщиться к великому, рассказав мне какую–нибудь мудрость про верблюда. И я, возможно, внес бы ее в свой сборник, если бы посчитал достойной истории.

— Ну, — подумав, сказал Альберт, — например такая мудрость: «Собака лает, а караван идет».

— Старо, — презрительно сказал Верблюд.

— Или вот, — вспомнил Альберт, — «Когда караван поворачивает, хромые верблюды оказываются впереди».

— Слыхал такое, а что-нибудь из бушменского эпоса?

— Но в нашем эпосе не упоминаются верблюды.

— Ну, дела! Вы еще более отсталые, чем я думал. Надо же, — кипятился верблюд, — не упоминаются. Ну ладно бушмены не упоминаются в моем трактате, это и понятно, но верблюд, в вашем убогом эпосе…

— Я не хотел расстраивать тебя, — сказал Альберт. — Ну вот, например, такая мудрость: «Верблюд настолько мудрый, что все в шоке от того, что он знает то, чего не знает никто», — изобрел он на ходу, надеясь, что такая «мудрость» не может не понравиться этому животному.

— Да, в этом, пожалуй, что–то есть, — довольно пожевал губами верблюд. Это из какого эпоса?

— Точно не скажу, но по–моему…

— Это легенды и мифы древней Чехословакии, — пошутил Голос.

— Это легенды и мифы древней Чехословакии, — поверил Альберт.

— Ведь могут, когда захотят, — после этого Верблюд стал вдруг очень серьезным и сказал. — Меня уже зовут, пора.

— Кто зовет? — не понял Альберт

— Пески, один я слышу их голос. Итак — мне пора, — он повернул в сторону заходящего солнца, гордо поднял свою странную голову и стал плавно удаляться, вычерчивая копытами на песке причудливую змею. Альберт вдруг вспомнил еще одну мудрость пустыни: «Путь к истине извилист, как след верблюда на песке».

Верблюд остановился, обернулся и сказал: — Альбатрос, в сущности, плохо знаком с моим творчеством. Я ведь и вправду не знаю Что–то такое, но я почти уверен, что это знает красивая смелая женщина с белым цветком в руке.

ТО–КИ

Давно, еще в детстве, Альберт научился понимать язык людей. Он узнал об этом совсем случайно. Альберт, как обычно, играл на семейной поляне с другими детьми в «безжалостного охотника». Это была любимая его игра, в которой по очереди становишься то добрым охотником, то безжалостным охотником, то хорошей добычей, то случайной добычей. Но больше всего ему нравилась роль невкусного ненужного зверя. Тогда он мог спокойно наблюдать со стороны, как перед ним разыгрывается драма жизни. Ведь он был невкусным ненужным зверем и ему не надо было выслеживать добычу или убегать от охотничьих стрел. Бушменские дети всегда были плохими актерами, поэтому представление получалось очень правдоподобным. В тот день Альберту повезло с ролью. С высокомерным достоинством униженного зверя он следил за развитием охоты на вкусного нужного зверя и очень переживал. Он видел, что его младший брат, Ла–Пай, играющий доброго охотника, неверно выбрал позицию соответственно направлению ветра и его, вероятнее всего, учует добыча. «Безграмотный тактический просчет», — подумал Альберт и удивился. Раньше ему никогда не удавались такие точные формулировки. Еще чуть позже он вдруг стал понимать, что приятное бормотание, постоянно исходящее от дедушки То–Ки, разделяется на фонемы, слоги и даже целые слова, а если увидеть картину в целом, то выйдет полноценный монолог, наполненный определенным смыслом и житейской мудростью. Дедушка То–Ки давно, уже два сезона, не мог принимать активного участия в общественной жизни племени по старости. Но он имел звание заслуженного охотника племени и поэтому, выйдя на пенсию, без проблем устроился на престижную работу по присмотру за детьми в светлое время дня. Альберт подошел поближе к сидящему в тени большого дерева То–Ки и прислушался. «Странно, что раньше я слышал здесь только приятный шум и не пытался вникнуть в смысл звуков», — подумал он.

Дед как раз разговаривал с термитом, тащившим добычу к себе домой. То–Ки предлагал ему этого не делать, ведь термит бессовестно украл эту добычу у другого термита. Но тот отрицал факт кражи и даже спорил с ним. Тогда То–Ки пришлось повысить голос и даже изобразить презрение. Это подействовало, термит бросил добычу и, устыдившись своего низкого поступка, в смятении удалился. То есть Альберт не слышал, конечно, самого диалога, но дедушка очень качественно и понятно пересказал его вслух своими словами. То–Ки замолчал, посмотрел внимательно на внука и сказал: — Альберт, вы редкий неудачник.

— Почему? — удивился Альберт.

Но старый То–Ки удивился еще больше: — Раньше, когда я тебе это говорил, ты просто глупо улыбался. А сейчас ты не улыбаешься и даже спросил меня «Почему?». Дай–ка, сынок, я немного подумаю, с чего бы это. Пока дед немного думал к ним подбежал, заинтригованный необычной сценой, младший брат Альберта. То–Ки подозрительно посмотрел на него и сказал: — Ла–Пай, вы полный дебил. На что мальчик глупо улыбнулся и убежал обратно на игрушечную охоту.

— Понятно, — успокоился старик, — это не зараза, просто тебе кажется, что пора уже становиться взрослым.

Старый То–Ки собирался вскоре уйти насовсем и, пользуясь тем, что Альберт стал понимать человеческий язык, торопился отдать ему как можно больше слов из своей головы, чтобы самому было легче уходить навсегда. Альберт не обижался на него за это. Он знал, что путь «навсегда» очень длинный, а дедушка уже старый и ему будет тяжело в дороге с лишним грузом. «Хорошо, — думал Альберт, — пусть дед возьмет с собой только самое необходимое, а я молодой и сильный, мне груз знаний ни по чем».

— Люди бывают разные, — открыл секрет То–Ки. Одни верят в Бога живого, другие в неживого, третьи — в спящего, четвертые — буровят, что попало, еще одни не верят вовсе. Но только бушмены знают «Что–то такое». Точнее не сами бушмены, а их предки. Многим кажется, что мы увлекаемся тотемными животными — ну и пусть себе. На самом деле наши предки гораздо отзывчивей всяких животных.

— Бушмены не уходят насовсем, — открыл еще один секрет То–Ки. — Они становятся предками. Чем раньше ушел предок, тем он важнее и значимей. С каждым ушедшим после него он поднимает свой статус и чувство мудрости.

— Значит предкам выгодно, чтобы бушмены умирали, как можно чаще? — спросил Альберт.

— В какой–то степени. А вообще–то я рад, Альберт, что мысли стали приходить к тебе больше двух раз в неделю. Ну, так вот, предки всегда помогают нам. Чем серьезней проблема, тем более значимый предок приходит к тебе на помощь. Например, если ты не можешь определиться какую часть добычи съесть сразу, а какую оставить на завтра, — хватит с тебя помощи и недавно ушедшего предка. Но если твой вопрос требует по настоящему серьезного решения, тогда придет на помощь Большой предок с высоким уровнем мудрости. Ошибочно полагать, что все предки знают Что–то такое, — продолжал То–Ки, — только большие предки знакомы с этим понятием, и то в общих чертах.

— Дедушка, а ты станешь когда-нибудь Большим?

— Спасибо Альберт. Это хороший вопрос. Хрен его знает, — после этого старый То–Ки отвернулся от костра и уснул.

«Вероятно, это значит, что на сегодня хватит слов», — решил Альберт и уснул, отвернувшись от костра. Этой ночью к нему впервые пришел скучный общеобразовательный сон про эктоплазму.

ПРЕДОК

— Нам пора, — сказал Предок, — собирайся, путь не близкий.

— Ты — Большой предок, — догадался Альберт.

— Бери выше, я самый большой предок.

Альберт подумал, что, пожалуй, должен быть польщен, раз его проблема привлекла внимание Самого Большого Предка.

— Так. Хотя постой, — рассуждал тем временем предок, — то, что ты ищешь вообще на другом континенте, как же ты туда доберешься? Оно бы, конечно, всё ничего, но я же Предок, почти волшебник для тебя, а значит должен соответствовать. Ладно, попробуем медитативные практики, что ли?

Выражение лица Альберта при этих словах совершенно не изменилось.

— Понятно, — изрек догадливый предок. — Тогда, что–нибудь из деревенской магии… заклинание пути Ригдена… или может подойдет ритуал Белого ветра… Или, как там у классика, — можно еще щелкнуть каблуками серебряных башмачков.

Выражение лица Альберта изменилось незначительно. Предок посмотрел на плоские босые ступни бушмена:

— Понятно, тогда нужно помахать волшебной палочкой — верняк.

Альберт внимательно осмотрел ближайший к ним баобаб, но так и не понял, на какой именно ветке растет волшебная палочка.

— Ладно, забей. Какая–то засада, — констатировал Предок. — Так, щучье веление — халява для русских, джинн в лампе — для арабов, волшебный порошок на бушменах тоже не работает. Короче, у негров есть только Вуду, но зомби из тебя, в случае чего, получится так себе. Из волшебства для тебя остается только самолет.

— Да, — неожиданно согласился Альберт, — только давай не полетим бизнес–классом, недолюбливаю я его, почему–то.

Выражение лица Предка незначительно изменилось: — Ты знаешь, что такое самолет?

— Нет, конечно, откуда мне знать, я же бушмен из Калахари. За то у меня есть стрелы с парализующим ядом — смотри.

— Ну, это не пригодится, пошли родной.

— Куда?

— В аэропорт, конечно.

— Знаешь, — замялся Альберт, — как–то мне не по себе, новые знания сильно подавляют и вообще…

— Но ведь ты же хотел увидеть первый в мире МакДональдс, а это не в Африке и уж тем более не в твоей родной Калахари.

— Ну я, в общем, может и не так уж необходимо мне увидеть именно первый МакДональдс. Я не хочу сказать, что это был всего лишь каприз, но есть вещи и поважней. Например ты мог бы рассказать мне Что–то такое, ведь ты же Самый Большой Предок.

— Послушай, — нахмурился предок, — а ты случайно не тот хитрый бушмен, который попросил помощи предков по одному вопросу, а сам хотел совсем другого?

— Разве это хитрость, захотеть стать ближе к ответу, чем к вопросу? И разве это выгода — головная боль от новых знаний?

— Ладно, — сказал предок, — в конце концов ты всего лишь бушмен, хоть и хитрый. И я рад, что мысли стали приходить в твою голову чаще, чем три раза в неделю. Если так пойдет и дальше, возможно мы вернемся еще к этому разговору.

— Но…

— Нет. И запомни — почти всегда синица в руке лучше журавля в небе.

— Почему? — машинально спросил Альберт.

— Потому что синица, соответственно своему размеру, вот удача, выделяет мало экскрементов, а журавль с высоты может обгадить тебя с ног до головы, упиваясь свободой.

«Странный он какой–то», — подумал Альберт, а вслух сказал. — Но ведь человек всегда хочет выиграть и быть первым.

— Не обязательно. В игре под названием «Жизнь», кто первый пришел к финишу, тот и проиграл. Как тебе такой каламбур? И вообще — сам ты странный и думаешь громко. А теперь в компенсацию за ложный вызов напомни мне — как это, быть в игре.

— Наверное, надо просто жить, а не ждать финиша.

— Да, ты точно не эмо, — усмехнулся Большой предок.

— Я бушмен, — напомнил Альберт.

— Ну что ж, до свидания, бушмен, — не громко сказал предок и начал удаляться.

— Постой! Как тебя зовут!

— Адам! — крикнул предок издалека.

— Адам! — повторил ветер.

— Адам, — повторил, задумчиво, Альберт.

ГОЛОС

— Теперь пойдем, — сказал Голос. — Пожалуй ты готов идти и без волшебных костылей, своими ногами к своей мечте. Береги себя.

— Ты тоже.

— Постараюсь не охрипнуть, — пообещал Голос.

— А может мне лучше просто жениться? — спросил Альберт.

— Жениться дело, конечно, хорошее, — ответил Голос, — но лучше тебе пойти сейчас, пока ты не разучился удивляться.

— Да, пожалуй ты прав, тем более, что я еще не встретил женщину своей мечты, ну или кого там мне подыщет старейшина.

— Оставить потомство дело, конечно, благое, сомнений нет. Но раз тебе уж достались мозги, грех было бы этим не воспользоваться.

— М–м–м…, — промычал Альберт.

— Что, зубы? — участливо спросил Голос.

— Нет, я вот тут подумал, на кой мне всё это, ведь я всего лишь бушмен и охотник.

— Ну вот, — бодро сказал Голос, — ты уже начинаешь ими пользоваться. Главное мысли позитивно и, как говорил один персонаж: «Не своди глаз с горизонта».

— Какой персонаж?

— Потом расскажу…

Альберт прошагал уже немало, не близким был путь. Голос негромко напевал не знакомые песни на незнакомых языках. Выбрав паузу между песнями, Альберт попросил:

— Расскажи лучше об этом персонаже.

— Тебе разве не нравится, как я пою? О! В своем желании петь я никогда не щадил ни женщин, ни стариков, ни бушменов… Ну ладно, в общем есть такая киноэпопея про пиратов, хотя на самом деле она про разные ипостаси бессмертия, от ненавистного до желанного…

Рассказчиком Голос был хорошим и Альберт живо представлял всё в лицах и искренне сопереживал. Когда Голос закончил, он спросил: «Это то, что называется хеппи эндом?»

— Пожалуй, здесь есть, скорее, некая недосказанность для возможного продолжения, в котором они вынуждены будут назвать бессмертие просто бессмертием. Так часто делают в коммерчески успешных проектах. Иногда это даже себя оправдывает.

Для наглядности Голос пересказал содержание другого многосерийного фильма. Точнее он озвучил, слышанный им ранее диалог:

— Не рассказывай, — сказал женский голос, — а то мне не интересно смотреть будет… А хотя, рассказывай, всё равно уже не интересно.

— Так вот. Сериал сей тупее дня св. Валентина, — ответил ей голос мужской. — Главная героиня этого шедевра малохольная, как и все бабы. Выглядит, как близнец сфинктера ануса. Эмоции неясыти, как будто в детстве ботексом в мозг укололи и все «морщины» разгладились. Улыбнулась за фильм два раза. В первый раз, когда померла ее матушка и второй, когда упала с лошади и сломала себе копчик.

— А ничего, мне бы понравилось. И вообще, знаешь, Ленарис, бездуховная ты личность. Это же просто фильм про любовь. А тебе лишь бы хлеба без зрелищ, — пожрал и иди.

— Ты говоришь так, как будто я с тобой сегодня еще романтикой не занимался. Просто я вижу общую картину. Чего придираешься?

— «Романтикой»… Скорее — это было спортивно. Хорошо еще, что у меня только воля несгибаемая, а все остальные части тела легко гнутся… И, кстати, как общая картина?

— Удручающе. И вообще, у вас нет, случайно, прабабушки? Вы так похожи на одну мою знакомую прабабушку.

— Ну не выделывайся, что дальше было?

— После просмотра этого «шедевра» я пришел к выводу, что если Вселенные, существа живые и мыслящие, то наша, похоже, олигофрен. А может она вообще какая–нибудь росомаха и ее всё устраивает, даже блохи на собственном хвосте. Не веришь? Тогда слушай содержание следующей серии, хоть это и немного жестоко по отношению к тебе…

— Прикольные они, — сказал Голос. — Мне всегда нравилось их слушать. Ладно, про этот сериал дальше, я своими словами расскажу, а то в их диалоге слишком много выскакивает на отвлеченные темы. Их тогда занимал совсем другой предмет…

— Да, ты прав, — согласился Альберт, выслушав пересказ Голоса. — Пожалуй бывают случаи, когда лучше всё закончить хеппи эндом и как можно скорее.

— Даже не представляю, — продолжал Голос, — как бы они выкрутились в 221 серии, если бы его жена не впала в кому, оттого, что двух ее сестер съел крокодил, а третья попала в аварию, катаясь на роликах по лоджии.

— Да, — подхватил Альберт, — я помню, это произошло во время свадьбы его первой жены с банкиром у которого потом обнаружили рак, когда он сдавал кровь из пальца на анализ мочи.

— Ты путаешь, это было переливание.

— Мочи?

— Нет, в переливании мочи нет необходимости. Он как раз сдавал кровь для переливания своей второй жене, с которой столкнулась на лоджии третья сестра главного героя.

— Да, конечно. Вот тут, пожалуй, и был бы уместен хеппи энд. Как считаешь?

— Ну, для зрителя это, несомненно, было бы спасением.

ЛЮБОВЬ

Из кустов донесся треск и глухое ворчание, кривое высокое дерево содрогалось до самой макушки. «Ого, — подумал Альберт, — крупный зверь и сильный — совсем не прячется. На такую дичь не грех и поохотиться». И Альберт начал доставать стрелу. В это время над кустами поднялась круглая человеческая голова с бегающими глазами.

— Не стреляй, — сказала голова, — я свой.

— Но что ты там делаешь? — удивился Альберт.

— Видишь ли, — потупился незнакомец, мы любим друг друга.

Альберт оглянулся, никого не увидел поблизости и сказал: — Не помню, что–то, когда я успел тебя полюбить.

— Да нет же, я люблю дерево, я дендрофил, объяснил человек, появляясь из кустов и застегивая на ходу штаны.

Альберт внимательно выслушал, как Голос трактует понятие дендрофилии и удивился еще раз, почему этот человек утверждает, что он свой?

— Она такая красивая, — продолжал незнакомец, указывая на дерево.

Альберт посмотрел на корягу и уточнил: — Это он, это молодой баобаб.

— О боже, — пискнул человек, закрывая лицо ладошками, — только этого не хватало, как он мог! И он погрозил дереву кулаком.

— Но почему бы тебе не полюбить человека, тогда точно не ошибешься, — вошел в его положение Альберт.

— Понимаешь, это трагедия всей моей жизни. С самого детства меня учили любить природу, в школе, в семье, в летнем лагере. Я же не мог не послушаться старших, я был такой послушный. Я воспринимал всё буквально, а они, эти монстры от педагогики воспользовались моей доверчивостью! И вот теперь я люблю деревца даже больше, чем «Грин пис», хотя, конечно, у них любовь более платоническая, — слегка смутился он. — Не верьте, слышите, никогда и никому не верьте, что разлука лечит! — вдруг запричитал дендрофил. — Ах! Она была прекрасной березой, я случайно ее увидел и сразу потерял голову… я был так одинок, — дендрофил начал заламывать руки, — но я подозревал, о, я видел, как он ее вожделел, как он похотливо касался ее ветвей, нет — он ее просто–таки лапал, пользуясь каждым порывом ветра!

— Кто?

— Дуб! Ее сосед, эдакая самодовольная дубина, выросшая рядом! Однажды, в порыве ревности, я даже хотел разделаться с ним, но понял, что не способен убить дерево. Ведь пилить дерево — это всё равно, что пилить человека. Ну почему женщины всегда отдают предпочтение физической красоте… И вот тогда я решил уехать, уехать как можно дальше. Завести какую–нибудь случайную связь, мимолетную интрижку. А что! — снова закричал он, — совершают же уставшие от обыденности люди секс туры в Таиланд, например. А я вот в Африку…

Когда Альберт понял, что незнакомец сказал всё и добавить ему нечего, он вежливо попрощался и пошел. Вслед ему несся любовный романс с надрывом, в исполнении доверчивого дендрофила: «Во поле березка стояла, во поле кудрявая стояла…»

«Лучше бы я встретил крупного смелого зверя», — подумал Альберт и тут же забыл, потому что это была однозначно лишняя мысль на сегодня.

ИНТЕРМЕЦЦО

Альберт проснулся от странной мысли: «Далеко не каждый понимает разницу между зайцем и кроликом. Вот интересно, сами кролики ее осознают?» Неподалеку он увидел большого бабуина. Тот пытался разгрызть кокосовый орех и злился, ведь не так уж это просто сделать. Альберт посочувствовал бабуину и сказал: — Там есть проростковые отверстия, если хочешь пить — их можно легко проковырять когтем.

Но бабуин был мерзкого нрава. Вместо того, чтобы послушаться грамотного совета, он выбросил орех, схватил флягу с водой, принадлежащую Альберту и залез на дерево.

— Мне не жалко воды, — сказал Альберт, — можешь взять себе половину, но верни, пожалуйста, флягу. Это моя любимая фляга, памятный подарок. Моя сестра собственноручно выдолбила эту тыкву и вручила мне на совершеннолетие.

Но бабуин, видимо придерживался собственнических взглядов, он намеревался присвоить себе всю воду, считая имущество Альберта исключительно своим достоянием. К тому же он пытался прокусить тыкву, вместо того, чтобы аккуратно открыть крышку. Видя такое поведение обезьяны, Альберт начал выходить из себя: — Послушай, — сказал он, — я редко убиваю не на охоте, но ты легко можешь меня вынудить к этому, если не будешь слегка уважительней.

На это бабуин оскалился и демонстративно помочился прямо с ветки, явно стараясь попасть в собеседника.

— Мое терпенье заканчивается, — честно предупредил Альберт.

Бабуин захохотал, повернулся, свесил свой блестящий зад и погадил.

Поняв, что переговоры окончательно зашли в тупик, Альберт выстрелил, красный зад был отличной мишенью и он не промахнулся. Бабуин рухнул с ветки, как мешок с удобрениями.

— Забавно. Прямо, как в фильме про бушмена. Убил? — поинтересовался Голос.

— Нет, — ответил Альберт, подбирая фляжку. — Только временно парализовал, — доза кураре была на мелкую дичь.

— Хорошо, что мы в пустыне. Где–нибудь в «цивилизованных» странах могли бы возникнуть большие проблемы. Статья за жестокое обращение с животными, расходы на хапугу–адвоката, штрафы. А если эта скотина занесена в Красную книгу, вообще вплоть до отсидки. В общем, хорошо, что ты бушмен из Калахари.

«Хорошо быть бушменом», — подумал Альберт.

«Да, хорошо быть бушменом, — думал парализованный бабуин, — с таким–то оружием». Стрела в заднице сильно ему досаждала, но вытащить ее он смог только через два часа, когда Альберт был уже далеко.

ТАНГАЛУНГА

Альберт устал, очень устал и дышать ему было трудно. Вообще–то он был физически развитым бушменом, привыкшим к долгой охоте с длительными переходами через пустыню. Не раз ему доводилось приносить в одиночку целую козу, добытую в двух днях пути от лагеря. Но сейчас, пытаясь поспевать за Виверрой, он сильно устал.

— Я уважаю твой стиль охоты, — вежливо сказал он на бегу, — но не могла бы ты хотя бы не продираться сквозь колючий кустарник?

Виверра на секунду остановилась, повернула к нему оскаленную морду и произнесла скороговоркой: — Посмотрите только на этого негодяя, еще не было случая, чтобы я не убила с первого укуса, а он еще трепыхается. Старею, старею… — и Виверра понеслась дальше сквозь кусты, не разбирая дороги.

Альберт не сразу понял что она имела ввиду, потом увидел полузадушенного кролика, тяжело вздохнул и побежал в ту сторону, куда скрылась неподражаемая Тангалунга. К исходу ночи ему наконец–то повезло, Виверра наткнулась на гнездо большой степной птицы и это заставило ее приостановить свой сумасшедший бег. Яйца в гнезде были очень крупные и ей не удавалось разбить их сходу. Альберт застал ее за этим увлекательным занятием на краю густого кустарника.

— Послушай, — сказал он, тяжело переводя дух…

— Вот гаденыш, — перебила его Виверра, — ты видишь, не раскусывается.

— Да, конечно, — посочувствовал Альберт, — давай помогу.

Она в ужасе подняла на него налитые кровью глаза: — Ты с ума сошел, это же моя охота.

Альберт понял, что теряет последнюю надежду и в отчаянии закричал: — Послушай! Может, хватит уже убивать, ведь так скоро не останется никого меньше тебя размером!

Виверра удивилась: — А я и не убиваю, я охочусь.

— Но ведь ты даже не съедаешь всю свою добычу.

— В профессиональном спорте важен только результат.

— Так это спорт?!

— А то! Я лучшая. Знаешь, как меня называют в кулуарах — прекрасная Матадора. Надо соответствовать и всё такое.

Она расколола последнее яйцо, победно каркнула и побежала в кусты, задрав великолепный полосатый хвост.

«Бесполезно», — подумал Альберт удрученно и повернулся к кустам спиной, чтобы уйти. Но сзади вдруг послышался шорох. Он оглянулся и увидел улыбающуюся морду Тангалунги.

— И кстати, — произнесла прекрасная Матадора неожиданно мягким голосом. — Когда закончатся те, кто меньше меня размером, я стану охотиться на тех, кто больше. Так что не поворачивайся спиной к колючему кустарнику.

После этого Виверра скрылась бесшумно и окончательно, как могут только большие профессионалы. Альберт остался стоять в тупой задумчивости: «Неужели это я хотел и должен был услышать?…».

— Шутит, — успокоил его Голос. — Она вообще–то баба веселая, только уж больно спортивная…

БУШИДО

— Мы, бушмены, — говорил Альберт, — очень спортивный народ.

— Пожалуй, — соглашался Голос, — если пригласить хорошего тренера, то в твоей деревне, наверное, можно было бы собрать даже регбийную команду. Правда, — рассуждал он дальше, — не представляю, как бы он заставил вас всех надеть трусы.

Так, беседуя между собой, они вышли на поляну с большим деревом. Здесь Альберт увидел явные знаки давней охоты. Он остановился, чтобы внимательней посмотреть следы. Под этим деревом раньше жил прайд львов. В конце прошлого лета здесь появился человек. Он был один и пришел сюда издалека. Если бы он знал местные обычаи, то обошел бы это место, но человек шел прямо и никуда не собирался сворачивать. Львы в это время года были не голодны, но у них подрастали дети и львицы встали на защиту. Альберт присмотрелся: вот молодая львица предупредила человека рычанием, в это время две старшие и более опытные, под прикрытием высокой травы обошли его сзади. Попав в окружение, человек не потерял самообладание. У него не было с собой ни мощного оружия белых великанов, ни отравленных стрел, но у него был очень большой нож. Выхватив его, он с криком атаковал ближайшего к нему зверя. Вот здесь, — увидел Альберт, — он нанес смертельную рану старой львице. Звери на мгновение опешили от крика на незнакомом языке и блеска стали огромного ножа, но инстинкты хищника взяли свое.

— У него не было шансов, — заключил Альберт. — Вот здесь всё и закончилось.

Он подошел к месту, где лежали остатки незнакомой одежды, старая сумка из ткани и большой нож незнакомца. Альберта удивило, что оружие блестело в траве не тронутое временем.

— Японский меч, — сказал Голос, — специальная сталь.

Альберт осторожно достал из сумки книгу в кожаном переплете. Он вспомнил, что видел такой же предмет у миссионера, который однажды приблудился к их деревне. Тот часто раскрывал книгу и, поднимая указательный палец вверх, что–то лопотал на неизвестном языке. Тогда жители деревни из вежливости, останавливались и делали вид, что слушают, ведь обижать гостя невниманием последнее дело. Но этот человек, встретивший здесь смерть в неравном бою, не был похож на того миссионера и Альберту впервые по–настоящему стало интересно, что же такого в этом предмете важного, если его повсюду носят с собой такие разные люди.

— Это японская книга, — сказал голос. — Хочешь, я тебе почитаю?

— Ты знаешь японский язык? — удивился Альберт.

— Я знаю все языки, я ведь умею слышать. Это классическая японская поэзия, сборник сочинений средневековых авторов. Вот послушай:

«Смотрят глаза твои вдаль

за морем обещана встреча

отчего же сегодня ветер вернулся обратно в море…».

И вот еще:

«Он имеет на это право

слепив своими руками

он зовет тебя снежной бабой,

а я Снежной моей Королевой»

— Что это? — спросил Альберт

— Это хокку, такие стихи.

Альберт задумался: — Это про любовь, — наконец сделал он вывод. — Я бы тоже, пожалуй, так смог… Вот послушай:

«Когда б твои косые очи смогли бы разглядеть во тьме,

что я тебя всю ночь морочил,

храпя и пукая во сне»

— Ну как, хорошо получилось?

— Чудесно, — подтвердил Голос.

— Я подарю этот стих на свадьбе, отцу своей невесты, — с гордостью произнес Альберт.

— Старик будет тебе признателен.

— Конечно, — кивнул Альберт. — Не каждому так везет, чтобы зять оказался поэтом. Прочти еще что–нибудь.

— Слушай. Вот, называется «Душа»:

«Она прорастает весной между белых цветов и тихо напевает о сердце.

Летом она улетает на крыльях пчел, засыпая под звон солнца.

Осенью оказывается, что она красный лист клена,

и я роняю ее в отраженное черной лужей небо.

Там она и пролежит до весны, наверное,

Ведь никто не знает, что бывает с моею душою зимой».

— Пролистай еще, — попросил Голос. — Вот, другой автор:

«Сегодня хочется писать и петь только тебя.

И попытаться обмануть себя, что не соскучился, что ты рождаешь только вдохновение мое.

И что в тебя я безнадежно не влюблен — получится?»

— Выходит, что все стихи про любовь?

— Не обязательно, но в общем смысле, — пожалуй. Вот такое, например:

«Отрывок из бреда умирающего от старости учителя, прошедшего великую войну. Записанный торопливо, но старательно, его старшим учеником.

…Падай, падай и не вставай! Встанешь — попадешь в рай. Так кричал мне этот солдат слева, убитый секундой позже. И я падал. Я так не хотел в рай, что и сейчас падаю всё ниже и ниже, и рай теперь не ближе, а только дальше, чем тогда, когда кричал он мне — падай и не вставай! Лучше бы встал во весь рост тогда, может во весь рост только и видно рай. Теперь я знаю точно, лежа мордой в грязи, видно только грязь и не важно, хороший ты человек или мразь. И только стоя, с высоты своего небольшого роста, увидишь где–то вдали рай и звезды. И даже днем, на один миг, пока летит пуля и времени у тебя мало–ровно на один крик, обращенный к бегущему справа: «Падай! Падай и не вставай, встанешь — попадешь в рай!» А что за миг до смерти увидишь ты, стоя на коленях с закрытыми глазами или лежа во весь рост в грязи?…»

— Что это?

— Не знаю точно, — не сразу отозвался Голос. — В японской поэзии всё аллегорично. Думаю, это обозначает выбор воина. Подняться до небес, но умереть или жить, но пасть низко…

И тогда Альберт подумал: «Что же искал он здесь, что нужно было этому странному человеку, носившему с собой по жизни только свой острый меч и такую книгу…»

МИСТИК

— Люди всегда хотели знать, Что–то такое, — говорил очень сильный мистик. Ты спросишь — почему? Каждый находит себе причину. Я знаю несколько примеров:

1. Простая любознательность.

2. Тяга к непознанному.

3. В научных целях, чтобы изучить неизвестные виды энергии.

4. В научных целях, чтобы опровергнуть неизвестные силы природы.

5. Достигнуть бессмертия тела для себя.

6. Достигнуть бессмертия тела, чтобы продавать его за большие деньги.

7. Достигнуть спасения души для себя.

8. Достигнуть спасения души для продажи за большие деньги.

9. Научиться лечить неизлечимые болезни, чтобы помогать людям.

10. Научиться лечить неизлечимые болезни, чтобы заработать много денег.

11. Желание постичь смысл жизни.

12. Научиться повелевать стихиями для обретения могущества и славы.

13. Чтобы уйти от обыденности, так сказать, рутины.

14. Подчеркнуть свою значимость для возвышения над остальными.

15. Добиться материального благосостояния.

16. Обрести внутреннее равновесие для свободы от комплексов.

17. Дабы произвести впечатление на окружающих.

18. Бесятся с жиру.

19. Кидаются от безнадеги в связи с сильными материальными или душевными потрясениями.

20. Если услышал голоса и почувствовал призвание.

21. Если действительно пригласили по призванию.

22. Если передалось по наследству.

23. Спасаясь от одиночества.

24. Достиг всего на материальном плане и куда–то надо двигаться.

25. Тупо посвятить себя служению в рамках какой–нибудь религии.

26. Осознанно, но тупо посвятить себя служению кому или чему–либо.

27. Желание достичь просветления.

28. Излечить расшатавшиеся нервы.

29. Потому что модно и загадочно.

30. Из боязни смерти и того, что за ней.

31. Раскаяние.

32. Стать членом тайного общества, чтобы вершить судьбы мира.

33. Проверить свои скрытые способности.

34. Шизофреническая экзальтация.

35. Стать ближе к Богу.

36. Стать выше Бога.

37. Соблазнять противоположный пол.

38. Понять, за каким именно по счету «почему» будет ответ «не знаю».

39. Наркотики.

40. Традиции племени или воспитания…

Ну и так далее.

— Что же тебя привело на путь познания?

— Угощайтесь, — Альберт протянул очень сильному мистику корнеплод, потом достал еще один для себя.

— Спасибо, сами выращиваете?

— Нет, мы бушмены не умеем выращивать, мы занимаемся собирательством. Первобытно–общинный строй, пустыня, знаете ли.

— Да в пустыне есть своя прелесть.

— У вас тут тоже очень красиво, — оглядел Альберт, окружавшие их горы.

— Тибет, вершина сущего, Вечный Мир, — согласился мистик.

Они сели рядом у самого края и стали смотреть, как садится солнце. Закат солнца в горах поистине заслуживает внимания.

— Это верно, всегда живи здесь и сейчас, — ответил на мысли Альберта очень сильный мистик.

БАЗАР

— Интеллигент, купите обувку! — пригласил продавец Альберта.

— Зачем? — не понял бушмен.

— Как зачем, — подмигнул продавец, — кому что, а негру — валенки.

Альберт подошел ближе.

— Хорошая кожа.

— Конечно, фирма, другого не держим, — радостно поддержал разговор бухой дядька за рыночным прилавком, уставленным коробками с обувью.

— Но я не ношу обувь.

— Ой, я вас прошу. А я разве ношу, это же не носка, а одно мучение, с моей–то подагрой…

«Я в Южном городе, когда–то давно», — догадался Альберт. Голос языком аборигенов владел: — А шо, отец, и де бы мне найти–таки Шо–то такое?

— Шо–то типа такого? — продавец поднял в воздух, жуткого размера сандаль.

— Ну типа того, только позагадочней.

— Ясно. Позагадочней, это тебе надо к Леське–барыге. У ней такие загадки, что наш участковый, Кузьма Романович, дай Бог ему еврейскую жену, до сих пор разгадывает и уже устал разгадывать.

— И де ж та Леська?

— Иди у сторону пока не упрешься в дамскую уборную, там она и банчит своими рэбусами.

— А как же я ее узнаю?

— Ой, я не могу, кашлянешь для конспирации, когда она подойдет. Я не могу с них, — неслись в след Альберту вопли веселого дядьки. — Леську не знаеть! Такого смеха натерпелся…

Продавщицу тайнами Альберт узнал сразу. «Колоритная женщина», — подумал он, глядя на высокую крашеную блондинку с сигаретой в зубах.

— Вы Леська? — спросил он.

— Кому Леська, а кому и Лариса Валерьевна, — надменно ответила баба. — Чего мнешься, юноша, кажи тете свою беду, авось и полегчает.

— Лариса Валерьевна, вы знаете Что–то такое? — в лоб спросил Альберт.

— Типа — опа? — нисколько не удивилась вопросу матерая Леська, — тебе скока надо?

— Чего скока? — не понял Альберт.

— Скока, спрашиваю, барбарысок тебе отсыпать?

— Спасибо, я не люблю сладкого.

— Та ты шо! — заинтересовалась Леська, — ну так и подойди до меня завтра, будет и наиболее с пэрцэм.

«Мы говорим о разных вещах, — понял Альберт, — да и откуда ей знать, и белого цветка у нее в руках нет». Но уходить не хотелось. Интересно было понять разницу между «барбарысками» и «с пэрцэм».

— А можно посмотреть? — осторожно спросил Альберт.

— А чего ж не посмотреть, када масса свободного времени, — бодро откликнулась Леська. — Слухай сюда. От там мужчина такой видный, билеты в зоопарк торгует. Так ты возьми пойди один и поедь погляди, как там отая яшперица, а мне потом расскажешь, поделисся, так сказать, восторгом от увиденного.

— Нет, я ящериц видел много уже, — уверенно ответил Альберт, — мне не интересно.

— Вот умора, — заржала Леська, — ладно, это тебя не портит, гляди. Поди — впервой? — она достала невесть откуда, жменю разных таблеток в упаковке и без и сунула их под нос Альберту.

— А которые с пэрцэм?

— Вот интурист пошел, — нахмурилась Леся. — Сказано же — завтра подгребай. Ну, ладно, иди себе, сыночка, я на производстве, — добавила она, пряча таблетки невесть куда. — Усе, передай нашим, что мы пашем.

— Обязательно передам, — пообещал Альберт и стал уходить.

— Вот умора! — констатировала Леська.

«Жаль, что это не она, — думал Альберт, — белый цветок ей, пожалуй, пошел бы. А вот в том, что она сильная и смелая даже и сомнений нет, вспомнил он слова Верблюда. Красивая женщина, — вздохнул Альберт, — жаль, что барыга».

СТИЛИСТ

Посвящается стильным стилистам в стиле нуар…

Комиссар Жан–Жюль Жегре был в скверном расположении духа. Еще бы, кто же обрадуется, если его поднимут с постели в 3 часа ночи. Вечер не предвещал ничего неожиданного. Ровно в 18.30 комиссар запер свой кабинет в управлении полиции, в котором он служил вот уже 21 год. После этого он, как обычно, отправился в кафе на углу неподалеку. За много лет службы он привык заканчивать вечер двумя бурбонами, не нарушил он эту традицию и сегодня. После он решил пройтись пешком к своему дому на набережной Орфевр, хотя погода явно портилась. Зайдя в парадное, бросил дремлющему портье: « — Здравствуй Морис».

— Добрый вечер господин комиссар, — встрепенулся портье. Он хотел еще что–то добавить, но Жан–Жюль уже отвернулся… После развода с Женевьевой он жил один, так что никто не помешал ему спокойно уснуть. Нет, женщины в его жизни были частым явлением, но сегодня он не желал никого видеть. Если бы не этот ночной звонок…

— Комиссар Жегре слушает.

— Срочный вызов! Убийство! — возбужденно кричал в трубку молодой дежурный.

— Высылайте машину, — комиссар поморщился и подумал: — «Ох уж эти новички».

Итак, комиссар Жегре был в скверном расположении духа. Он стоял на мокрой мостовой, мелкий холодный дождь сыпал не переставая, так что пришлось поднять воротник длинного кожаного плаща и поглубже надвинуть шляпу. В таком виде высокий широкоплечий Жан–Жюль был еще больше похож на супермена, чем при свете дня. Картину дополняли его мужественный подбородок и классический орлиный нос. Комиссару было далеко за 40, но он был в отличной форме и до сих пор пользовался неизменным успехом у женщин и вызывал уважение у мужчин.

Дождь усиливался, с расположенного неподалеку причала доносились неясные голоса.

«Как в деле о пропавшем автомобиле на улице Сен–Клу», — подумал комиссар и криво усмехнулся. В свете фонаря блеснули его ровные белые зубы.

— Ну и погодка, месье! — подбежал к нему толстый маленький человечек в штатском. — Прямо, как в деле о высоком человеке на Елисейских полях, а шеф?

Это был помощник комиссара — Огюст, они работали вместе уже 4 года. От острых серых глаз Жан–Жюля не укрылось, что Огюст несколько не в себе.

— Ну, что там у нас еще стряслось, докладывай.

— Вы не поверите! Обнаружен труп известного наркоборона Жака Савиньи и его любовницы, оба застрелены.

— Отчего же, охотно верю. Я всегда говорил, что этот мерзавец плохо кончит. За то ребятам из отдела по борьбе с наркотиками будет меньше забот.

— Ошибаетесь, — произнес знакомый голос за его спиной.

Комиссар не спеша обернулся: — И вы здесь, Готтье. Опять подслушиваете? — Жан–Жюль смерил презрительным взглядом начальника отдела по борьбе с незаконным оборотом наркотиков. Они недолюбливали друг друга, комиссар никак не мог забыть капитану Готтье дела о подброшенном животном на бульваре Риголи.

— Ошибаетесь, — повторил Готтье с ехидной улыбкой. — Мой информатор сообщил, что как раз сегодня Жак Савиньи должен был получить большую партию героина. Но теперь, как видите, он убит, кто–то окончательно замел все следы. Теперь мы собьемся с ног, разыскивая этот треклятый героин.

— Не паникуйте, капитан, я же здесь, пойдемте посмотрим на место преступления.

На пристани царила обычная в таких случаях суета. Полицейские делали свое дело, неподалеку стояла машина коронера. Они подошли ближе. Между ящиками с рыбой и разбитыми бочками лежали два тела. Судя по одежде они приехали сюда прямо из оперы или дорогого ресторана. Поверх белой манишки убитого расплылось красное пятно, меховое боа женщины наполовину закрывало ее светлые волосы.

— По два выстрела в упор, чистая работа, — произнес Огюст мрачно.

Комиссар внимательно осмотрелся: «И всё же, что могло привести его сюда?» — подумал он. Машина наркобарона стояла здесь же.

— Шофера нашли? — спросил он помощника.

— Его увезли в больницу с ранением, до утра вряд ли дотянет.

— Где должна была состояться передача и почему он приехал без охраны, а Готтье?

— Вот и я не пойму, — неохотно отозвался капитан. — По нашим данным он должен был поехать прямо из ресторана в аэропорт. Мы следили за его машиной от самого дома, она действительно направлялась в Орли.

— Всё понятно, — нахмурился комиссар, — ваш информатор соврал, а в аэропорт для отвода глаз поехала охрана. Нет, наркотики должны были прийти сюда морем.

— Гениально, шеф! — воскликнул Огюст. — Что скажете, Готтье? С железной логикой не поспоришь.

Капитан в сердцах махнул рукой и пошел в сторону полицейской машины.

— Как мы ему утерли нос, комиссар! Прямо, как тогда, в деле о ржавчине на Эйфелевой башне!

— Я бы сейчас не отказался от двойного бурбона, — отозвался на это Жегре.

— Да я и сам с удовольствием выпил кофе с круассаном, — ответил Огюст.

Но комиссар уже не слушал его. «Где же могут быть наркотики? — думал он. — Ведь Готтье говорил, что партия очень большая, значит, унести ее просто в кармане никто не мог».

— Огюст, — перебил он помощника, рассуждающего о кофе, — вы опросили служащих? Не видел ли кто, случайно, постороннюю грузовую машину?

— Нет, месье, охранник утверждает, что с территории никто не выезжал и корабли тоже не отчаливали.

— Так, а что видеокамеры?

— Пусто, никаких следов. Одни загадки.

Но комиссар Жан–Жюль Жегре никогда так просто не отступал: — Огюст, ты помнишь дело об улетевшем вертолете в Булонском лесу?

— Я уже думал об этом, шеф, но погода не летная.

— Да, действительно, — комиссар пристально посмотрел в сторону маяка. А то громкое дело о желтой субмарине в Сан Тропе? После его успешного раскрытия тебе еще вручили орден почетного члена дайвинг клуба.

— Здесь у берега для подлодки слишком мелко…

— Так, ну, а ты помнишь, хотя бы, то знаменитое дело о надувном матраце в номере отеля «Риц» у проститутки.

— Но босс, здесь поблизости нет ни одной проститутки, мы всё осмотрели.

— Жаль, в смысле придется включить дедукцию, — вздохнул он и глубоко задумался.

Его помощник по опыту знал, что в эти моменты шефа лучше не беспокоить лишними вопросами, дабы не мешать неминуемому раскрытию преступления. Он терпеливо ждал, глядя на море. Внимание Огюста привлек какой–то предмет, качающийся на волнах. Вскоре этот предмет приблизился, увеличился в размерах, превратился в лодку и причалил к берегу. Из суденышка вышел невысокий странно одетый человек и, не обращая внимания на полицейских, направился к выходу из порта. Проходя мимо комиссара и его помощника, он произнес вслух, как бы продолжая начатый с кем–то разговор: — Да, ты прав. Море–это действительно красиво и даже величественно, почти, как Пустыня песка или Океан. Вот только на берегу не слишком уютно и чисто и эта рыба в ящиках так странно воняет, как будто в ней полно героина. А этот человек, в форме охранника, ведет себя так, будто убил недавно кого–то.

— Да, — ответил Голос, — к большому городу еще надо привыкнуть.

МУЗЫКА

— Перед вами «Манускрипт Войнича», — говорил неприятным голосом маленький седой человек за кафедрой. — Пресловутый камень преткновения нескольких поколений криптологов. Человечек небрежно ткнул указкой в изображение за своей спиной. — Вот уже много лет лучшие умы науки не в силах найти ключ к разгадке этого документа. Докладчик сделал многозначительную, как ему казалось паузу и драматическим, на его взгляд, голосом изрек: — Но сегодня, дорогие коллеги, завеса тайны будет приподнята. Я приглашаю за эту кафедру большого энтузиаста в деле изучения самой загадочной книги в истории человечества, уважаемого всеми нами, господина Жерома!…

— Уважаемые коллеги — начал новый докладчик, когда в зале стихли аплодисменты. — Как вы все знаете…

— Котик–котейко, киматика-киматейко… — задумчиво произнес Голос.

Альберт с интересом рассматривал меняющиеся изображения на экране за спиной лектора: — Действительно необычные иллюстрации. Скажи, Голос, ты это можешь прочитать?

— Конечно, я же умею слушать, помнишь?

— …Используя так называемую решетку Кардано…, — продолжал бубнить тем временем докладчик.

— И что, действительно интересная книга? — снова спросил Альберт.

— Как сказать, да это, по большому счету, и не книга, в общем–то. Это музыка, сборник партитур. В том смысле, что так выглядит запись звуковых волн в том месте, где это творили. Так, что тут у нас… Вот это, пожалуй, можно попробовать сыграть на двух альтах и скрипке, или вот — лучше это, — произведение для хора, — выбрал Голос, — хочешь послушать?

…И Альберт услышал…

Музыка закончилась. Альберт постоял немного, осмысливая то, что с ним сейчас произошло.

— Ну как, понравилось? — спросил Голос.

— Да, очень. Только вот они говорят, что она научная, даже математическая.

— В этой книге не зашифровано Что–то такое, просто музыка — это тоже математика, только ее слышно. Говорят, когда–то чистый человек умел сотворять звуком пространство. И что, молитвы, заклинания и прочие программы, созданные в то время, до сих пор не работают сами по себе. Их нужно активировать в определенной тональности, определенным голосом и под соответствующий аккомпанемент. А до этого они просто ноты в книжке на пыльной полке. Только теперь всё это зря, последних потомков певчих перебили на Собачьих островах много лет назад и круги на полях так и останутся просто рисунками…

— Жалко птичек. А еще они говорят, что там, модель Вселенной…

— Это были не птицы… Да и противоречий в их догадках нет. Каждому знаку Вселенной соответствует своя нота. Если собрать вместе несколько разных звуков, то получится либо правильный аккорд, либо какофония. Любой альянс, рожденных под разными знаками и в разное время, либо звучит в унисон, либо скрипит…

— И что же, так никто этого и не понял?

— Догадываются некоторые неотключенные. Например, Пала понял, что не все единицы могут записывать обертоны, а читать так и вовсе некому — разучились. А вот еще, отрывок, очень похож по стилю на Рахманинова, наверное, для рождения чего-то синего–синего, — послушай.

Альберт снова услышал: — Получается, Рахманинов знал?

— Ровно столько, сколько знают все великие, а именно одно общее для гениев правило: «Не пытайся подражать своей музыке. Ты можешь заставить ее кричать, но петь, как она у тебя не получится. Ты всего лишь великий, а она бессмертна. Ты уйдешь, а она станет молча ждать следующего великого».

— Кто это сказал?

— Ленарис.

«Шляются тут папуасы всякие», — подумал проходящий мимо Альберта прямо в уборную маленький человечек–профессор.

— Я не папуас, я — бушмен, — ни к кому, в общем–то, не обращаясь, сказал Альберт. — А давай им расскажем.

— Ну что ты, мы же не изверги. Не стоит отбирать у них игрушку–кормушку, цель в жизни — это здорово. Пойдем лучше в МакДональдс, помнишь, я тебе обещал разницу между чизбургером и бигмаком показать?

— Здорово, давно уже интересуюсь феноменом востребованности фаст фуда. А здесь есть МакДональдс?

— Ну конечно, мы же в большом городе.

— Вот ведь, никак не привыкну к большим городам.

ЛОГИКА

— Ну как БигМак?

— Очень качественная пища, даже несколько неожиданно. Скажи, а откуда ты знаешь, что она не замужем? — спросил Альберт.

— Что? А, это… Извини, заслушался о своем, — отозвался Голос. — Запей колой, так принято. Понимаешь, это цепь логических выводов, следующих один из другого. Писатель назвал это дедукцией. Ну вот, например, человеку скучно сидеть на одном месте 10 часов подряд. Сделать без усилия над собой, он это мог, только медитируя. Сейчас это может сделать любой, сидя перед телевизором или монитором компьютера. Следовательно, телевизор заменил медитацию — средство духовности, а значит, он и есть источник бездуховности. Ну как логика?

— Не знаю, очень уж спорный вывод. Вряд ли всё дело в телевизоре…

— Мне нравится, что ты стал думать чаще четырех раз в день. Конечно же я пошутил, причем тут телевизор, всё дело в тех козлах которые придумывают и выпускают в эфир всю эту срань. А отсюда еще один дедуктивный вывод, точнее сразу несколько: не будь козлом, не будь с козлами и не будь, как козлы.

— Но дедушка учил, что нет просто зла и добра, только черных и только белых.

— Ну что же, твой дед был прав, и в том, что я сказал, опять же, нет противоречий. Они не белые и не черные — они серые. И будучи серыми они считают, что постигли игру полутонов. Но на самом деле серый — это не полутон черного или белого, это отдельный самостоятельный цвет, практичный в быту, плохо отражающий и также средне поглощающий солнечный свет, не слишком раздражающий и никого не радующий…

— Вот этот? Альберт показал на экран выключенного телевизора.

— Да, он самый. И когда его включат — цвета изменятся, но серость останется.

Как бы в ответ на выше сказанное телевизор заработал. Под бешеный рев по экрану забегали люди. Голос сразу же включился в процесс и начал орать вместе со всеми.

— Что это?

— Это футбол, такая игра, напоминает охоту, — добавил голос для ясности и тут же снова переключился на матч. — Защита никакая! Бегают всей толпой за одним нападающим…

— Наверное, хотят живьем взять, — догадался Альберт.

Голос засмеялся: — Ты прямо, как тот ежик из мультфильма, только тот просто застегнутый какой–то был, а ты ищущий. Хотя нет, пожалуй, больше похож на романтика–путешественника из латиноамериканской книжки. Тот тоже искал сокровища, а они оказались дома. В общем, типа философская притча уровня сказки «Колобок».

— Тебе эта книга не нравится, — снова догадался Альберт.

— Деньги дружок, деньги. Так устроен этот мир. Раскрученный проект, не значит — лучший проект. Например, сказка про Гарика. Миллионы — да, но всё это несчастье с продолжением, по большому счету, не стоит и одной строчки из «Незнайки»… Кстати, на счет этой тетки. Я, пожалуй, ошибся. Вон ее счастливый супруг нервно чешет в паху возле кассы.

— А как же дедукция?

— Ну, кто ж мог знать, что она такая, мягко говоря, любвеобильная. Потому и ведет себя соответственно при живом еще муже, и одевается, и красится, и кольцо не носит, и телефон свой раздает налево и направо, даже, когда не спрашивают и вообще — это проблема, скорее из медицинской плоскости. На этих примерах логика не работает, только инстинкты.

— А я знал, что она замужем.

— Откуда, — инстинкты?

— Нет, она сама сказала, когда записывала мне свой номер телефона. Интересно, что ты слушал в это время?

— Шаляпина, Федю…

КОТ

— Присядь пока вон туда, блондин, — Кот указал глазами на кресло.

— Я бушмен.

— Вижу, что не исландец. Жди, мама сейчас выйдет.

— Какая мама? — удивился Альберт.

— А ты забавный, — усмехнулся Кот, — конечно же не биологическая, а мама Сана. Та, которую вы еще гадалкой называете.

— А–а, а я вот спросить хотел…

— Да знаю, знаю я все ваши вопросы — что было, что будет, чем сердце успокоится и вообще что–то такое.

— Откуда ты знаешь? — снова удивился Альберт.

— Вы, людишки, предсказуемые, почти прозрачные. Вот недавно толстопузый один приезжал, отвалил кучу бабок, что–то мямлил целый час, юлил. Ну, в общем, смысл такой, как я понял, — собирается он сыграть в ящик и интересуют его два вопроса. Первый — что там его ждет после жизни, и второй — не изменяет ли ему молодая жена. Вот умора, прикинь. Сидит, мычит о любви и Боге, а сам мучительно ищет способ схитрожопить и не помирать. Все вы жаждете бессмертия, затем и ходите. Мама добрая, денег брать не хочет, приходится заставлять… Для чего ж тогда лохи, если мы по миру пойдем, — философски добавил Кот.

— А ты не слишком высокого мнения о людях.

— Объективно, вы большего и не заслуживаете.

— Ну, а как же твоя хозяйка, семья?

— Не надо строить иллюзий, человек. Да, я уважаю свою семью, мы живем на одной территории и со мной честно делятся добычей. Но если здесь вдруг случится пожар, она станет спасать своих детей, а я своих.

— Но…

— Не нужно — «Но». Всегда, как бы ты не любил, нужно помнить о возможном пожаре.

ГАДАЛКА

— Пойду я, — сказал Кот вдруг, не то обидевшись, не то просто потеряв интерес к разговору.

В этот момент в коридоре послышался раздраженный женский голос: — Нет, зайчик, это я еще не нервничаю. Если я реально сердцем зайдусь — вы у меня там, псы слюнявые, все в окна наперегонки повыпрыгиваете! Вы с какой целью свою вонючую рекламу развешиваете? Типа сантехнические услуги ЧП «Вечный стояк», или как вас там. Я тут второй час, как какой–то долбаный святой по воде хожу. У меня всю кухню залило к херам, а вы там яйца чешете, свободной от стакана рукой?!… Вот и молодец, зайчик. Это уже отдаленно напоминает взаимопонимание, жду…

В дверях появилась гадалка. Проходя мимо нее, ни на кого не глядя, Кот добавил: — По–моему он из не отключенных.

Сана села за стол, не спеша закурила, взяла какую–то книгу и начала ее листать, совершенно не обращая ни на что внимание. Альберт с удивлением увидел, что это модный глянцевый журнал, а ни какая не книга. Потом он понял, по запаху, что курит она тоже не табак.

— Мне нужно собраться, — сказала гадалка, улыбнулась и добавила, — придется подождать. И не дав Альберту ответить, продолжила. — Ты ведь не нуждаешься в дебильной информации, типа, действительно ли будут в последние дни, живые ходить среди мертвых или где таки заныкали Святой Грааль? Это и так очевидно и уже не существенно. Тебе нравятся сказки? — вдруг спросила красавица Сана. — Сказка про старика и золотую рыбку?

— Я знаю эту сказку, мне Голос уже рассказывал.

— Вот и славно, значит нам будет легче понять друг друга, если ты правильно постиг мораль этой притчи и научился вовремя говорить себе стоп.

— Значит — три желания?…

— Не совсем так. Ты, похоже, не слишком внимательно слушал Голос. Рыбка не обещала исполнить именно три желания. Она сама решала, после которого перебор, так что вопросы будут, пока мне будет интересно отвечать.

— Не честно…

— Ничего не попишешь дружок, сейчас ты играешь на моем поле… Да, к тому же сын прав — ты из не отключенных. Сегодня же и проверим. Я жду тебя в 18.00, — сказала Сана, не допускающим возражения голосом.

Теперь Альберт, конечно, догадался о каком сыне идет речь. Еще он подумал, что если у Саны с Котом одинаковый образ мысли, что не редко встречается у близких родственников, то и спорить с ними бесполезно.

ТАНТРА

Дверь была не заперта.

— Ну наконец–то, сразу иди прими душ и переоденься, — сказал Кот и указал глазами на какой–то пакет. — У нас уже всё готово.

— Послушай, а почему всё–таки я?

— Не знаю, мама так решила. Она там чего–то подсчитала, в общем ты подходишь.

— Еще и не жрали целый день, — проворчал Голос.

Когда Альберт вошел в комнату, на нем была длинная черная хламида. Помещение, в котором он был только утром, стало совершенно неузнаваемо. На полу, посередине, вместо большого стола была нарисована мелом какая-то сложная фигура с вписанными в нее символами и непонятными буквами. Рядом стояли толстые витые свечи в канделябрах. Но больше всего его поразила Сана. Когда он взглянул на нее, нижняя челюсть его с чавкающим звуком непроизвольно отвисла. Сана была неузнаваемо прекрасна, то есть красива она была и раньше, но теперь в ней было что–то поистине неземное. На ней была такая же хламида как и на нем, только пурпурного цвета, волосы распущены. Глаза ее были подведены, как у кошки, так сильно, что углы грима наискось убегали от уголков глаз к вискам, в ушах были большие серьги в виде пентаграмм, на шее висело бесчисленное множество тоненьких цепочек со всевозможными амулетами. Она часто и глубоко дышала, зрачки глаз были заметно расширены, видимо она была под действием какого–то снадобья. Тут до Альберта дошло, что всё происходящее весьма серьезно. Тем временем Сана протянула ему длинную дымящуюся трубку.

— Кури, — четко произнесла она каким–то новым глубоким голосом.

— Что это?

— Кури, так надо. Альберт затянулся, перед глазами у него тут же поплыло, в затылок ударила мощная волна.

— Как быстро стало думать, — выговорил он с трудом.

— Кури молча.

— А ты?

Сана отрицательно покачала головой: — Я буду сопровождать тебя, ничего не бойся, я всё время буду рядом.

«Я и не боюсь», — подумал Альберт.

— Садись, — строго сказала Сана.

Он послушно сел в центр начерченной на полу фигуры. Сана зажгла свечи и села напротив, так близко, что колени их соприкасались. Альберт почувствовал исходящей от нее сладкий дурманящий аромат каких–то трав. Она взяла его руки, подняла их на уровень груди, пальцы их переплелись. В комнату бесшумными тенями заплыли два человека в таких же темных балахонах. Один из них сел спиной к пентаграмме слева от нее, другой — справа, в руках у обоих были какие–то небольшие барабаны.

— Смотри мне в глаза, — сказала Сана.

Она могла этого и не говорить, потому что Альберт и так не мог оторвать от нее взгляда. «Колдовство», — мелькнуло у него в голове.

Послышались негромкие звуки барабана. «Тени» играли в каком–то определенном ритме, как бы дополняя друг друга.

«Как это у них получается?», — опять подумал Альберт. Тут он начал различать, что бонги у каждого издают свой звук, в целом сливаясь в удивительную мелодию: «Тан–тан–тан–тра–тра–тра–тан–тра–тан–тра…»

Альберт понял, что растворяется в этих звуках, теперь ему уже казалось, что Сана сидит напротив него совершенно голая, а может так и было на самом деле, он не мог понять, потому что не мог опустить глаза, он только чувствовал жар ее рук, слышал музыку и бессильно, неумолимо тонул в ее глазах. Он вдруг сильно, безумно захотел секса с ней, любого, сразу, сейчас, его ладони взмокли от непреодолимого желания, но вдруг ее глаза стали черными и пустыми, желание прошло так же мгновенно, как и появилось.

«Колдовство», — снова подумал Альберт, и сразу глаза ее опять стали васильково–сиреневыми и такими яркими, что, казалось, светятся в полутьме. В комнате мелькали неясные тени.

«Тан–тра–тан–тан–тра…». По телу его снизу доверху пробежала горячая волна, он больше не хотел сопротивляться и стремительно полетел в эти сиреневые омуты, надеясь навсегда раствориться в них.

И вот он внутри. Музыки больше не было слышно, голова была удивительно ясной. Альберт огляделся. Он стоял посреди какой–то пустыни, земля, кое–где была разрезана широкими трещинами, вдалеке было видно несколько убогих растений. Саны с ним рядом не было, но он, почему–то знал, что он здесь не один. В ответ на его мысли Голос голосом Саны сказал: «Его нужно поймать, мы поможем тебе». Альберт не испугался и не удивился, поймать кого–то в пустыне было для него делом привычным. Он откуда–то наверняка знал, что двигается в правильном направлении. Пустыня была абсолютно безмолвна, хотя видно было, как ветер вдалеке метет пыль. Неожиданно он заметил перед собой какое–то существо, сидящее к нему спиной. Незнакомец оглянулся, как бы прислушиваясь к чему–то, но Альберта очевидно не замечал. Выглядел этот человек странно (теперь Альберт был уверен почему–то, что перед ним действительно человек). Первое сравнение, что пришло ему в голову — «Йети», существо, о котором ему рассказывал как–то Голос. По всему телу человека была длинная серая шерсть, одежды или оружия, похоже, не было вообще. Альберта не оставляло чувство что они знают друг друга. Тут Голос крикнул: «Кидай!». В руках его появилась сеть, он размахнулся и бросил, пытаясь накрыть «Снежного человека». Тот вскочил, как только сеть коснулась его, было видно, что он сильно напуган. Пустынник оказался очень ловким, без труда вырвавшись, он начал стремительно удаляться.

Теперь Альберт летел рядом с кем–то над землей, они быстро нагоняли беглеца. Сейчас уже пустынник их видел, он поднял на бегу голову и Альберт увидел затравленный взгляд, ему стало жалко этого человека. Всё происходящее напомнило ему виденную однажды охоту с вертолета больших белых людей. Но Альберта успокаивала мысль, что ничего плохого этому человеку они не сделают. Снова взметнулась сеть, на этот раз пустынник запутался и остановился, но только на несколько секунд, опять вырвавшись, он скрылся из виду. Альберт слегка запаниковал, в голове опять прозвучал голос Саны: «Спокойно, третья попытка — последняя, всё получится».

Альберт шел по какому–то неглубокому каньону, стены которого постепенно сужались. Впереди показалась каменная стена, второго выхода из ущелья не было. В тупике был тот самый человек, бежать ему было некуда. Альберт приблизился, страх пустынника, похоже, сменился любопытством. Он посмотрел на Альберта и спокойно сел на большой плоский камень.

— Теперь пора, — снова услышал Альберт, — времени мало.

Он и сам чувствовал, что нужно успеть спросить как можно больше. Но сказать он ничего не успел, к нему полился поток информации, видимо это были мысли серого человека. Рассказывал незнакомец как–то неохотно, но честно, Альберт был в этом уверен. Абориген отчетливо безошибочно ловил мысли бушмена и тут же мысленно ему отвечал. Человек, как выяснилось, не был ни избранным, ни оракулом. Он занимал обычное, не выдающееся место в иерархии своего общества. Оказалось, что они с Альбертом знают будущее друг друга, потому что их миры живут, как бы в противоположных направлениях. Наше будущее — он может видеть в своем прошлом. Еще в этом мире были люди с бурой шерстью, больше Альберт не успевал спросить. Самые большие трудности возникли с поиском общих единиц измерения. Когда Альберт подошел наконец–то к главному вопросу, оказалось, что человек не был к этому готов. Он надолго задумался. «Нам пора, — прозвучал в голове Альберта настойчивый голос». И тут серый человек неожиданно поднял руки и повернул к Альберту раскрытые ладони. На одной была цифра 15, на другой — 23. «Пошли», — сказала Сана и они стали плавно удаляться. Альберт в последний раз взглянул на человека, ему показалось, что тот улыбается…

В комнате пахло какими–то благовониями. Альберт раскрыл глаза. Он лежал на диване, обстановка в комнате была привычная, на полу уже не было пентаграммы. Напротив него в кресле сидела Сана и плавно выписывала в воздухе какие–то знаки дымящейся ароматической палочкой, на коленях у нее медитировал кот.

— Ну как ты? — спросила Сана. — Голова не болит?

— Немного.

— Скоро пройдет, главное, что у нас всё получилось.

— Получилось? Ну да, ведь ты была со мной там и всё видела.

— Кроме того, что тебе показали на руках. Не надо, — остановила она его, не говори. Это только для тебя, мне не нужно знать.

— Но я ничего не понял.

— Ничего, — успокоила его Сана, — так бывает, со временем разберешься. Тебе нужно отдохнуть, — она погладила его по голове и вышла из комнаты.

ЛЮБОВЬ — ЯД

«Красиво здесь», — думала Лита, лежа в высокой зеленой траве, на берегу тихой речки. Она скосила глаза вправо. Недалеко от ее головы росли два белых цветка на длинных стеблях. Лита улыбнулась им. Вчера на закате солнца, он впервые сказал, что любит ее и подарил ей такие же цветы. Протягивая букет он сказал, что по праву первооткрывателя назвал их в ее честь и они навсегда останутся символом их вечной любви. Лита не была счастлива, она просто умирала от счастья. Она и записалась–то в службу безопасности этой дальней экспедиции специально, чтобы быть рядом с ним. Эту уникальную планету на самой окраине зарегистрировали только в прошлом году и их миссия была всего лишь второй по счету. Хоть планета и находилась достаточно далеко от места назначения, решено было всё же начать комплексные исследования, учитывая неповторимость существования такой экосистемы в принципе. Еще утром группа из четырех человек, в состав которой вошел и Он, отправилась в разведку. «Они скоро вернуться», — думала Лита. Ей было хорошо от этих мыслей, она уснула незаметно, под легкий шелест местного ветра… Разбудил ее звук сигнальной ракеты. Лита подняла голову, потом резко вскочила. Со стороны лагеря страшно завыла сирена. Не совсем еще проснувшись, она посмотрела в небо над стоянкой. С высоты, быстро приближаясь, спускались три точки. «Наши, — подумала Лита. — Почему трое? Почему трое!» Она побежала, не отрывая взгляда от увеличивающихся летящих точек…

— Ты понимаешь, — тихо говорил Ури, — всё случилось так быстро, мы ничего не успели сделать. Я говорил ему, чтобы он не отключал защиту, нет — я приказывал, но он… Ты же знаешь, какой он… Короче, он сорвался… Он упал с трехсотметровой высоты… И мы ничего не успели сделать… — Ури замолчал.

Все обернулись на вбежавшую Литу. Ури поднял на нее глаза и сказал: — Понимаешь, произошел обвал, мы ничего не могли сделать… Это… И он вышел не закончив…

Они были в лаборатории одни.

— Ну и что, — Лита попыталась натянуто улыбнуться, — ведь ничего же страшного, Свет, а Свет, ну ведь есть же карты на всех членов экспедиции. Ты же начальник лаборатории, Ну Светик, просто сделай и всё, а?

— Так–то оно так, — протянул Свет, но…

— Какие «но», ты же самый талантливый, ты всё сможешь, — затараторила Лита, возьмешь и воссоздашь.

— Карты есть, но они устаревшие, предполетные, полугодичной давности. Я ему говорил, чтобы он сохранял данные, а он игнорил, — ты же его знаешь, упертый и безбашенный, как малолетка… И если…

— Я поняла, — перебила его Лита, — полгода назад мы с ним только–только познакомились. Это не подойдет. Сделай современный снимок с его… сознания, — видно было какого внутреннего напряжения ей стоило сказать это, но она справилась и сейчас в упор смотрела на Света.

Тот замялся: — Понимаешь…, не в давности дело, мы забрались очень далеко… это было ошибкой, я предупреждал о глубинном помешательстве… короче матрицы не подлежат восстановлению и… в общем тело отыскать так и не смогли… — Всё же нашел в себе силы сказать он.

Лита упала на стул.

— То есть, понимаешь, — продолжал мямлить Свет, — мы продолжаем искать, но прошло уже слишком много времени, и… даже если найдем… стволовые наверняка уже погибли. Да ты и сама всё понимаешь — шансов мало, к чему объяснять.

— Есть, — вдруг резко сказала Лита.

— Что есть? — не понял Свет.

— У нас есть его живые клетки, должны быть.

— Но как…

— Мы были с ним этой ночью…

— Как это? — Свет непонимающе заморгал глазами.

— Ты что, тупой?! Мы были с ним, как мужчина с женщиной, часть его должна быть во мне!

— А ты разве…

— Нет, я сама так захотела, я хотела, хочу, — поправилась Лита, — от него детей. Настоящих.

— Ты с ума сошла.

— Да, и рада этому обстоятельству. Ты всё сделаешь, как надо, я знаю.

— Но…

— Заткнись, зануда. Пойдем.

Через час Свет оторвался от экрана монитора и устало произнес: — Всё впустую, то есть оно конечно да, но нет. Этого не достаточно.

— Для чего не достаточно? — уточнила Лита.

— Ну, воссоздать носитель, конечно, можно, но некоторые функции под сомнением.

— Какие?

— Слушай, я не Творец, в конце концов. Да и вообще я сильно сомневаюсь, что кто–нибудь так делал, но скорее всего интеллектуальные способности, память уж во всяком случае.

— То есть ты хочешь сказать, что он будет дебилом?

— Нет, конечно, но некоторые функции…

Лита не слушала продолжение бессвязной речи Света, она о чем–то думала. Свет замолчал, он опасался моментов глубокой задумчивости Литы. Слишком дерзкие выводы это порой за собой влекло. Эта женщина вообще имела на него необъяснимо сильное влияние, хотя, почему необъяснимое, очень даже объяснимое. Он терпеливо ждал.

— Значит, ничего нельзя сделать? — спросила наконец Лита.

— Ну, есть средства, стимулирующие ускоренное развитие интеллекта.

— Так чего же мы ждем?

— Ты пойми! Я не готов к таким оборотам, оборудование экспедиции не приспособлено к таким экспериментам. Да и материала исходного нет.

— Возьми местный, ты сам его недавно хвалил. У змеемордых же получилось.

— Да, но с первого раза и у них тоже вышел облом. Сколько времени они уже здесь экспериментируют. И потом, они лепят своих Ха-Даму для карьерных работ, а не из инстинкта благородного созидания. Все равно потом зачистят… Ты пойми, есть же научный подход, а пока все только в стадии эксперимента. Последние особи вообще оказались нежизнеспособными. И с шефом надо согласовать…

— Светик, ну ты же гений, а босика я беру на себя. Ты же ученный, неужели… и ты был его другом… нашим другом…

— Удар ниже пояса, Лита.

— Чтобы было больно, ниже пояса надо что–то иметь, ты мужик вообще или нет?!

И Свет сдался.

Они смотрели через стекло камеры на неподвижно лежащего на столе кого-то.

— А че, похож, — нарушил молчание Свет, — только оттенок странный какой–то. Это из–за биоматериала, я предупреждал…

— Тише, — перебила его Лита, — он пошевелился.

Свет кинулся к приборам: — Мозговая активность в норме. Ну что, пойдем?

Лита медлила, она не могла разобраться в себе, радуется она или нет. Это действительно Он или только его тень?

Адам открыл глаза и сел. Он увидел двух человек в белом, это были женщина и мужчина — откуда–то он знал это.

— Скажи чего–нибудь, — произнес мужчина.

— Чего сказать? — не понял Адам.

Те двое переглянулись.

— Ты помнишь, как тебя зовут? — снова спросил мужчина.

Вопрос повис в воздухе. Пауза стала невыносима. Лита не выдержала, схватила Адама за руку и закричала: — Ну а меня, меня ты помнишь, ты помнишь о нас?!

— Какая ты грустная, не надо плакать, — Адам погладил ее по голове. — Кто вы?

Свет ждал от Литы чего угодно, но не этого. Она вдруг спокойно улыбнулась, похлопала клона по руке и сказала: — Мы твои друзья, ты просто немного приболел, и мы пришли о тебе позаботиться. Отдыхай, мы скоро вернемся.

— Ты говорил что–то о стимуляторах памяти, помнишь? — спросила Лита, когда они вышли.

— Да, но не знаю, насколько это будет эффективно, хотя не повредит уж во всяком случае.

— Попробуй, он должен вспомнить, — ни то попросила, ни то констатировала Лита.

И Свет попробовал: — На вот, индеец, съешь и запей.

— Что это?

— Смотря, что ты любишь.

— Яблоки люблю, — подумав немного, сказал человек.

— Ну, тогда, будем считать, что это яблоко. Глотай, не помрешь.

— Но Адам неожиданно заупрямился: — Это не яблоко, я знаю. Зачем это, я не хочу!

— Ну, как тебе такие яблочки, а? — обратился Свет к девушке.

Лита взяла из его рук таблетку, подошла к Адаму и ласково сказала: — Съешь, зайчик, я тоже такие ела, и ничего, видишь? Ты сразу начнешь выздоравливать. Адам улыбнулся в ответ и доверчиво взял лекарство из ее рук.

Лита осталась на ночь в лаборатории, наотрез отказавшись бросать Адама одного. Под утро, измученная переживаниями, она уснула прямо за столом. Разбудил ее вошедший Свет. Лита откинула со лба золотистую прядь волос, потянулась и спросила: — Ну как наши дела?

Свет невольно залюбовался ею, так она была прекрасна сейчас, и вдруг поймал себя на мысли, что завидует этому получеловеку Адаму, валяющемуся в соседней комнате. Ведь ради него, Света, Лита вряд ли пошла бы на такое… Но, устыдившись этих мыслей, он собрался и ответил: — Всё плохо, шеф в ярости. Мне, вероятнее всего, не избежать отставки за самоуправство по возвращении. В общем не долго я походил в любимчиках. Но это еще полбеды… — он запнулся. Лита терпеливо ждала не отрывая от него взгляда.

— Короче, шеф психанул и перенес дату отбытия с планеты на послезавтра, а курс реабилитации Адама еще месяца полтора.

— Вот и отлично, — обрадовалась Лита, — дома всё будет, как надо.

Свет понял, что тянуть нет смысла: — Понимаешь, согласно карантинным нормам мы не имеем права доставить его на нашу станцию…

— Вот как?! — глаза Литы сузились. — Тогда я остаюсь с ним.

— Я знал, что ты это скажешь. Видишь ли, он создан на базе местного биоматериала, ему не грозит ничего, кроме возможной деградации и постепенной мучительной смерти от бактерий и старения, а ты без жизнеобеспечения станции погибнешь. Радиация, гравитация, местная микрофауна…

— Я ведь могу взять с собой Наш микромир. Ты ведь мне поможешь?

— Нет! Ты не можешь! Тогда ты станешь биологической миной для этой планеты. Бактерии, потом вирус, грибы… Всего через два наших цикла они захватят здесь все, если неоцивилизация не найдет к тому времени способ борьбы с ними. Так нельзя…

Лита молчала, слегка склонив голову влево. Свет не мешал ей, он терпеливо ждал, когда она справится с ударом. Она не сдавалась никогда. Еще ни разу в своей недолгой жизни она не проигрывала, не проиграет Лита и сейчас.

— Плевать. Если не найдут, так и на хрен такая цивилизация нужна. Пусть сгинут. Но это потом, а ныне — я останусь с ним навсегда, мы будем вместе, я доведу курс до конца, у нас будет куча детей, и мы будем счастливы.

— Но как?! — опешил от ее напора Свет.

— Ты создашь моего клона из того же чертового биоматериала.

— Ты с ума сошла! Шеф нас уничтожит.

— Да, я сошла с ума! Я сошла с ума от любви к этому человеку, и я готова на всё, и пусть это буду не я, а только часть меня, пусть я умру от тоски и горя на нашей подыхающей треклятой Благодати, но я обману судьбу! Если нам не суждено быть вместе там, пусть же Адам и Ева будут счастливы здесь. И пусть твой самодур-шеф катится ко всем чертям со своим долголетием вместе! Все катитесь!!!

Адам и Ева стояли взявшись за руки и смотрели, как один за другим стартуют в небо корабли и превращаются в вышине в маленькие светящиеся точки, чтобы исчезнуть затем навсегда. Адам посмотрел на свою жену и улыбнулся. Он вспомнил ту первую свою женщину, в честь которой когда-то назвал белые цветы лилиями, но он никогда не расскажет об этом Еве, ведь всегда есть Что–то такое, о чем лучше умолчать… Глупый заботливый Адам, ведь секрет этот был известен Лилит лучше, чем кому бы то ни было, во всей Вселенной.

Часть вторая

LЕВЕЛ LЕНАРИС

«Пока человек смеется, он не может точно прицелиться.

Мир вам!»

Ленарис.

ЯВЛЕНИЕ ЛЕНАРИСА

Всё было очень грамотно. На поляне ярко горел костер, освещая алтарь и перевернутый крест за ним. К жертвенному камню был привязан кот. Драматизма и пикантности добавляла мизансцене полная луна на ночном небе. Вокруг алтаря столпились десятка два адептов романтического культа в черных рясах с балахонами. Руководил процессом тщедушный лысый человечек средних лет. Для важности он залез на пенек, раскрыл большую книгу и, выдержав эффектную паузу, изрек: — Братья и сестры, да свершится предначертанное!…

Сразу после этих слов привязанный кот смачно зевнул и стал меланхолично вылизывать лапу, потеряв к происходящему всякий интерес.

Лысый вожак продолжал нести какую-то тарабарщину. Хорошо поставленная дикция и правильная артикуляция выдавали в нем бывшего актера провинциального ТЮЗа, на ролях грибов и гномов. Внезапно, на одно мгновение, ночь разорвала яркая голубая вспышка, где–то, совсем поблизости от шабаша. Воодушевленный этим явным знамением, чтец еще больше завибрировал голосом и подпустил жестикуляцию. Он, несомненно, был в ударе.

Ленарис бесшумно подошел со спины раскачивающегося в экстазе «сатаниста» и громко высморкался, потом закашлялся, как туберкулезник в последней стадии заболевания и произнес в наступившей тишине: — Вежливое покашливание. — И уже более строгим голосом добавил, — костер в лесу — это плохо, привязывать котов — тоже плохо.

Угрюмая толпа закомплексованных дрищей, постепенно стала приходить в себя, после его эффектного появления. С поляны послышался хриплый голос: — Ты че мужик гонишь. Ты лесник, что–ли?

— Лесник? Ну да, — подтвердил Ленарис, — пожалуй, я неплохой лесник. У меня и табельное оружие есть. Он достал из кармана, завернутый в бархатную тряпочку блестящий кастет. Кастет он одел на руку, протер его тряпочкой и тряпочку спрятал в карман. После этого воздел в ночное небо указующий перст и произнес: — Согласно конкретному устному распоряжению широко известного профессора от психиатрии доктора Хихишмана, приказываю всем отправляться в сельский клуб на встречу, посвященную годовщине дня рождения выдающегося поэта А. С. Пушкина. И впредь, как и завещал профессор, не пропускайте прием таблеток.

С поляны зашипели и стали угрожающе приближаться.

— Братья мои!… — начал было вещать плюгавый гуру, но мысль свою закончить не успел. Ленарис подскочил к нему и нанес размашистый удар кастетом в район лысой головы. Над ночной поляной разнесся характерный звук отламывающегося от черепной коробки позвонка. Резким движением Ленарис задрал голову вожака. В мертвых, распахнутых до предела глазах сатаниста, заплясали отблески костра. Сборище шарахнулось, зашепталось, кто–то из женщин отрывисто вскрикнул.

— Срубил в легкую, — констатировал Ленарис. — Хотели жертву? Ну вот вам и здрасти. Поди сюда, сыночка, — обратился он к ближайшему от него размалеванному подростку, — он вам кто вообще?

— Это учитель, то есть наставник, ну, — заблеял, ошарашенный видом смерти адепт, — ну, в него сам Маннон вселился…

— Ты думаешь, Маммона?… — Ленарис скептически повертел в руках голову вновь преставившегося. — А по–моему, малыш, ты ошибаешься. В такое говно ни один уважающий себя демон не вселится, разве что совсем уж опущенный.

После этого он подошел к костру, демонстративно расстегнул штаны и, широко расставив ноги, долго, явно растягивая удовольствие от процесса, отливал в костер.

— Божья роса, — констатировал он, закончив свое важное дело. Развел руки в стороны, и даже не потрудившись застегнуться, изрек. — На этом торжественное собрание неудачников объявляется закрытым!… Кыш мыши!!!

С этими словами он подбежал к трупу и, подняв его одним рывком над головой, с нечеловеческой силой забросил прямо в центр толпы «сатанистов». Началась паника, беготня и шуршание потревоженных кустов. Через минуту на поляне остались только Ленарис, Кот и труп лунатика. Ленарис осмотрелся и удовлетворенно сказал: — Ну вот, сделали благое дело.

— Слушай, Ленарис, — сказал Кот, — я больше наводчиком не буду. Стремно это, — добавил он, выпутываясь из веревки.

— Да брось, где твое чувство прекрасного. Пойдем лучше выпьем, я угощаю. Ну, согласись же, ярко я этих клоунов рванул, а?

— «Ярко», — передразнил Кот. — Не вздумай маме проболтаться — кастрирует обоих без наркоза. И чего ты вообще на этих малохольных взъелся? Ну, чудят себе и чудят, не больше, чем остальные «верующие».

— Да плевать мне на них на всех, хоть сатанисты, хоть хрякуисты — один хрен. Без разницы, кто и как свое асоциальное поведение пытается мотивировать. Сами подставились. Хотели хоррора в ночном лесу, вот я и добавил пару ярких красок в их унылую постановку, — и, подумав, добавил. — А все–таки я неплохой режиссер…

О ночном происшествии, Сане, разумеется, все стало известно.

— Ну ладно у Ленариса нет инстинкта самосохранения, — на утро отчитывала она Кота, — но ты–то куда лезешь! Ты что, — бессмертный?!

— Ну, мам! — притворно захныкал Кот.

— Всё! Две недели домашнего ареста, будешь сидеть учить китайский язык.

— Да, — плаксиво отозвался Кот, — специально так сделала. Я спрошу зачем мне китайский язык, а ты, такая, скажешь: « — Вот видишь, по отсидке вопросов не возникло…».

— Ладно, — смягчилась Сана, — за сообразительность срок сокращается до одной недели, — и стукнула ладонью по столу, как судья молоточком по оглашению приговора.

Кот хмыкнул и вполголоса выругался по-китайски.

ДЕЖА ВЮ

Послушайте!

Ведь, если звезды зажигают, значит они когда–то потухли?

З–н Маяковского–Ленариса

Они сидели на самом краю обрыва и смотрели на проплывающие под ними облака.

— Вот здесь, пожалуй, всё и началось, — сказал М. Мир.

— Да, я помню, — отозвался Ленарис и кинул вниз камешек. — Я даже помогал тогда строить стену для защиты от одуревших лемурианцев.

— Да, веселые были времена. Мутные, но не подлые. Вообще–то началось всё несколько раньше. Когда я нашел тебя вооон на том уступе, — он, в свою очередь, тоже кинул камешек в сторону выступающего узкого карниза. — Ты там валялся в собственном соку в позе бегущего египтянина.

— А, ты об этом. Смутно припоминаю, если честно. Я тогда слегка потерялся во времени.

— Это точно. А помнишь, как северяне ни в какую не хотели с полюса расселяться? Вы тогда еще придумали у них солнечный генератор стащить, чтобы зашевелились?

— У Ярика–то? Конечно, помню! Его общинники тогда солнечный свет пытались на руках в дома занести, чтоб потеплело. Юмористы. Так он им принцип работы генератора объяснить и не смог.

— Да, было дело… Ну что ж, — сменил тему М. Мир, — твоя команда почти готова. Пора бы тебе с ней познакомиться.

— Где они сейчас?

— На тренировочной базе. Вот они, смотри, — он протянул Ленарису фотографии. — Думаю, правильно было бы сначала понаблюдать. Поедешь под видом проверяющего, что скажешь?

— Проверяющий — это хорошо, — Ленарис задумчиво разглядывал фото. — С виду обычные такие себе. Скажи, а с чего вы взяли, что они подойдут?

— Ошибаешься, они, как раз–таки, необычные. Вот эти двое, — он показал на фото, — взяты из нужной локации, но они не были людьми в прошлой своей жизни.

— То есть, как?!

— Кот и муравей.

— Отбери у ваших лабораторных ботанов гашиш и отдай лучше мне — больше пользы будет.

— Не горячись. Логика в этом есть. Если они уже были прописаны в программе, их должны распознать, как не представляющие угрозу объекты, — просто, как часть текстуры, ноды или что–то вроде того. Но в этой жизни «души» муравья и кота скрыты другой оболочкой, они в образе людей. Мы не безосновательно полагаем, что таким образом удастся обойти их защиту. Во всяком случае, шансы высоки.

— Ясно. Но гаш все–таки отбери… Ты только посмотри, какой взгляд, — сказал он, показывая на фото, — таким взглядом ноги брить можно.

— Это Влад. Поверь мне, если бы у муравьев были глаза, в нашем понимании, — они выглядели бы именно так.

— А этот рыжий, стало быть, кот?

— Да. Антон Пухов.

— Пушком, что–ли звали, в прошлой жизни? — хмыкнул Ленарис.

— Повелся… Специально так назвали, по приколу, чтобы спрашивали, — улыбнулся в ответ М. Мир.

— Какой же яд вы там у себя курите, — позавидовал Ленарис. — А с ней что не так? — показал он на фото блондинки.

— О, это наш джокер, — с гордостью произнес М. Мир. — У нее вообще есть админские права на вход.

— Да ладно! Она одна из них, что–ли?

— Ну, почти, — уклончиво ответил М. Мир. — Ты не представляешь, как долго я ее искал. Но зато теперь мы подошли так близко, как никогда. Погоди–ка, я не надолго…

— Не знаю… Всё–таки, странно всё это и даже слегка жутковато…

— Ничего не поделаешь, — сказал вернувшийся М. Мир. — Грядут войны читеров, — по–другому не вывезешь, только такими нестандартными ходами нужно пробовать самим прорываться. Творцу до старых игрушек дела нет, — у него еще столько новых не создано…

— Как–то слишком всё далеко зашло, ты не находишь?

— Да уж, заварили мы кашу…

— Жалеешь?

— Нет, — ты же знаешь, по–другому и не получилось бы. Да и какая разница. Если, даже, все мы лишь сказка, рассказанная ребенку на ночь, — разве это не повод быть? — он лег на спину и стал задумчиво насвистывать старую мелодию.

«Откуда я знаю эту песню?» — подумал Альберт.

— Это песня американских солдат времен второй мировой, — ответил Голос.

Очень сильный мистик перестал свистеть, сел и посмотрел на подошедшего к ним Альберта: — Вот и ты, странник. Далеко же завела тебя твоя мечта.

— Пожалуй, далековато, — согласился Альберт. — Очень надеюсь, достаточно далеко, чтобы понять Что–то такое…

— Люди всегда хотели знать, Что–то такое, — ответил очень сильный мистик. — Ты спросишь — почему? Каждый находит себе причину. Я знаю несколько примеров… Что же тебя привело на путь познания?

— Угощайтесь, — Альберт протянул очень сильному мистику корнеплод.

— Спасибо, сами выращиваете?

— Нет, мы бушмены не умеем выращивать, мы занимаемся собирательством. Первобытно–общинный строй, пустыня, знаете ли.

— Да, в пустыне есть своя прелесть.

— У вас тут тоже очень красиво, — оглядел Альберт, окружавшие их горы.

— Тибет, вершина сущего, вечный мир, — согласился мистик.

Они сели рядом у самого края и стали смотреть, как садится солнце. Закат солнца в горах поистине заслуживает внимания.

— Это верно, всегда живи здесь и сейчас, — ответил на мысли Альберта очень сильный мистик.

— Ты знал его раньше? — спросил Мистик, когда Альберт пошел своей дорогой и они остались одни.

— Да, знал, — сейчас Ленарис мог быть самим собой. В общении с М. Миром не было необходимости в иронии. — Мы воевали вместе во Вторую Мировую. Точнее вместе были в немецком плену.

В ГОСПИТАЛЕ

Альберт почувствовал на себе чей–то взгляд и открыл глаза. Сначала были пятна, потом пятна стали медленно распадаться на свет и тень, потом светотень стала приобретать контуры. Еще через несколько секунд контуры сделались четче и Альберт увидел прямо перед собой человека. Попытался вспомнить, знает ли он его. Еще немного подумал — нет, он не знал его. Незнакомец выглядел непривычно. На нем был белый медицинский халат и черный платок на шее. Волосы его, похоже, были седыми, хотя старым человек не выглядел. На лбу слегка заметен был давний шрам. И еще очень глубокие серые глаза. Сидел незнакомец на стуле возле кровати Альберта, заложив ногу за ногу и молча смотрел на него.

«От этого взгляда я наверно и очнулся», — подумал Альберт. — Где я? — удалось выговорить ему.

— В лагерном госпитале, — охотно отозвался незнакомец.

— А вы врач?

— Я? Да, пожалуй, я неплохой врач, но в данный момент я такой же военнопленный, как и ты.

Альберт подумал и представился: — Я Альберт Сан, морской пехотинец вооруженных сил США.

— А я Ленарис, в этот раз воевал на стороне союзников.

— Что со мной?

— Не знаю, может тебе оторвало ногу? — со странной надеждой в голосе спросил Ленарис.

Альберт судорожно пошарил руками, пошевелил ногами: — Вроде нет…

— Ладно, тогда посмотрим, — Ленарис отцепил от спинки койки какую–то картонку и стал ее читать. — Так, ну все ясно, у тебя поверхностное осколочное ранение и контузия средней тяжести.

— А это опасно?

— Не слишком, правда со временем можешь слегка потупеть, но этого могут и не заметить, — к старости многие тупеют и без всякой контузии.

— Понятно, а я давно здесь?

— Не знаю, я сам только сегодня поступил.

— Тоже ранен?

— Нет, удачно закосил. Я тут в лагере уже неделю, всё жду–жду, а вдохновения всё нет… Вот решил пока сменить обстановку. Мне нужно порой подумать, а в бараке слишком шумно.

В коридоре затопали сапоги.

— О, лекарь возник. Ладно, пойду к себе. Еще увидимся… — Ленарис встал и вышел.

После обхода врача, перевязки, бледного бочкового лагерного чая и долгого бесцельного разглядывания потолка, Альберт вдруг понял, что же его удивило на самом деле — Ленарис говорил с ним на его, Альберта, родном диалекте черных кварталов Нью Йорка, причем совершенно без акцента.

РАЗБОР ПОЛЕТОВ

— Курсант! — орал сержант прямо в лицо Влада. — Почему обосрался и сбежал с поля боя без команды?!

— А в уставе есть команда «обосраться»? — невозмутимо спросил Влад.

Сержант побагровел лицом и взвыл: — В ринг!

Они перелезли через канаты и оказались внутри ринга.

— Сейчас будем учиться воинской дисциплине! — проорал сержант, снимая китель. — Специально для тех, кто не понимает слов команды!

Противники стали сближаться…

В следующие четыре секунды сержант–инструктор пропустил одиннадцать ударов разными частями тела и прилег на канвас ринга с задумчивым выражением лица. Вообще–то первый удар он успешно блокировал, хотя, похоже, это было, всего лишь, предложенное рукопожатие.

— Приказ был захватить вымпел условного противника, — Влад склонился над тушей сержанта и положил рядом с ним треугольную тряпочку, — и если бы ты постоянно не волал, как хворая свыня, то услышал бы доклад.

После этого Влад вышел из ринга под одобрительные возгласы курсантов.

Наблюдавший за этим представлением Ленарис, с интересом для себя отметил, что та самая блондинка проявила абсолютное безучастие к происходящему. В это время она оживленно обсуждала что–то с еще одной девушкой курсантом, сидя на скамейке возле стены. И судя по жестам, разговор у них был чисто женский. Они время от времени перекладывали волосы на голове разными способами, явно обсуждая возможные прически.

— Странный у вас командир взвода какой–то, — сказал Ленарис дежурному офицеру, — похоже, американских боевиков пересмотрел в свободное от несения службы время. Кстати, долго он там будет слюнявить пол? Уберите уже этот спальный мешок из-под картошки. Что у нас там дальше по расписанию?

— Обед.

— Хорошо. Как раз понаблюдаем.

— Это зачем еще? — нахмурился дежурный. — У нас здесь всё нормально с питанием.

— Во время еды даже закрытый человек раскрывается. Психология, мышь ее так…

— Ну и работенка у вас, — посочувствовал офицер.

— И не говори, — тяжело вздохнул Ленарис.

— Замком взвода! — объявил дежурный по громкой связи, — командуйте!

— Взвод, становись! На право! В столовую шагом марш.

Влад, Сана и Антон, всегда обедали вместе за одним столом. Есть они сразу не стали. Сана выловила из супа три картошины, одну оставила себе, а остальные положила на тарелки Антона и Влада. Затем разделила свою котлету пополам и отдала каждому по половинке. Кашу всю отдали Владу, компот весь отдали Сане, а хлеб весь достался Антону. Весь этот ритуал занял у них всего лишь несколько секунд.

— Беда, — сказал, наблюдавший за происходящим, Ленарис, — слишком уж они команда.

— Это плохо? — поинтересовался дежурный.

— Это странно.

Между тем обед подходил к концу. Влад уминал третью порцию каши, Антон, быстро проглотив котлеты, завернул весь хлеб в салфетку, спрятал в карман и теперь задумчиво ковырял в зубах спичкой. Сана пила компот через трубочку и читала какую–то маленькую книжку в потертой пестрой обложке. За стол к ним подсел курсант с бычьей шеей, по виду, бывший спецназовец. Вновь прибывший сходу начал рассказывать всякие анекдоты, энергично при этом жестикулируя. Над смешными историями он сам же и ржал, время от времени хватая Сану за руку. Видно было, что девушка ему нравится. Сана, какое–то время, из вежливости улыбалась в ответ, но видимо ей всё это стало надоедать. Она выразительно посмотрела на Влада, Влад внимательно посмотрел на курсанта. Тот смешался и быстро удалился.

— Да уж, — опять произнес Ленарис, — что дальше?

— Личное время, лекции, потом тренировка.

— Хорошо. Я, пожалуй, приму участие, — будет забавно, — и задумчиво добавил. — А все–таки я неплохой проверяющий.

МЕТОДИЧКА САНЫ

Занятия группы по диверсионному делу и искусству убивать людей, вел бывший агент и заслуженный мокрушник на пенсии, которого пригласили прочитать курс лекций, специально по такому случаю. Похож он был, как и все диверсанты в запасе, на благообразного дедулю в старомодном костюме и при галстуке. В общем–то ничего не выдавало в его внешности матерого агента и только очки в толстой роговой оправе придавали ему отдаленное сходство с известным серийным убийцей. Сегодня на его занятиях присутствовал «проверяющий» и, в связи с этим, лектор старался произвести определенное впечатление.

— Рассмотрим такую задачу, — говорил инструктор. — В визуальном контакте с вами два потенциальных «языка». Ваша задача получить интересующие вас сведения, при этом главным условием является то, что ликвидировать их, на данном этапе операции, нельзя. Пожалуйста, курсант. — Он показал рукой в сторону Саны.

Время от времени Сана включала блондинку, когда того требовали обстоятельства или когда окружающие тупо ждали от нее поведенческого соответствия ее Барби–внешности.

— Ну, — наморщила Сана свое светлое чело, — наверное, одного надо убить, а другого, тогда, — нет.

— Так, — подбодрил ее инструктор и выпучил глаза. — Хорошо. Однако, мы же с вами помним, что убивать нельзя.

— Ну, тогда, если не убивать, — она еще больше наморщила лоб. — Надо поймать обоих, наверное…

— Так, — выпученные глаза старого мокрушника уже почти касались роговой оправы его очков. — Курсант, соберитесь. Мы же с вами уже все знаем из предыдущего материала, как надо действовать в подобной ситуации.

— Ну, если убивать нельзя вообще, тогда надо им что–то испортить, чтобы не могли сопротивляться вообще…

Ленарис оглянулся. Слева от него валялся на столе, пытаясь сдержать смех, тот самый рыжий курсант. Влад, который сидел рядом с Антоном, напротив, был сосредоточен и даже с интересом вникал в происходящее.

— Так, — продолжал, тем временем, инструктор. — А какие же спецсредства вы примените в данной ситуации?

— Спецсредства?

— Да, с помощью чего вы будете нейтрализовывать вашего противника? — перефразировал лектор, пытаясь максимально упростить изложение.

— Нейтрализовывать? С помощью ноги? — Сана с надеждой посмотрела на преподавателя.

В этом месте Антон не удержался и рассмеялся уже в голос.

— Так, — инструктор стал активно потирать руки, видимо представляя, как он душит эту тупую курицу. В попытке спасти безнадежное, с точки зрения педагогики, положение, он добавил. — Ну, что ж. Перейдем, пожалуй, к практическим занятиям. Пять минут на переодевание и подготовку.

В спортзале, как и положено, обстановка была рабочая. Курсанты разминались перед тренировкой. Сегодня были плановые спарринги. Ленарис в белом кимоно с черным поясом тянулся в углу зала, подальше от всех.

— Ну что, — к нему подошел инструктор. — Прикажете начинать?

— Да, пожалуйста, если все готовы. Подскажите, у кого в группе лучшие показатели по рукопашному бою, у него? — Ленарис кивнул в сторону Влада.

Инструктор проследил за взглядом Ленариса: — Нет. У нее. — Он показал на Сану, которая вместо разминки сидела на лавке и увлеченно читала свой бульварный роман.

— Серьезно? — Ленарис посмотрел на инструктора.

— Да вы не сомневайтесь. Очень одаренный курсант.

— Ну, хорошо. С нее, пожалуй, и начнем.

— Как прикажете, — и старый мокрушник как-то неопределенно улыбнулся. — Становись!

— Начнем с показательного боя, — продолжил он. Слегка тронул за плечо зачитавшуюся Сану. — Курсант, на ковер!

Она взглянула на инструктора, с явным неудовольствием отложила свое чтиво и не спеша вышла в центр татами, демонстрируя явное пренебрежение к воинской дисциплине.

Сана с Ленарисом стояли друг против друга.

— Итак, — произнес инструктор, обращаясь к ней. — Ставлю задачу. Это ваш враг и он подлежит уничтожению. Задача понятна?

— Да, — кивнула Сана.

— Выполняйте! Время!

И бой начался. Ленарис, как и положено, первым делом, попытался оценить своего соперника. К моменту завершения общего анализа происходящего, откуда-то из глубин подсознания, неожиданного для него самого, потихоньку, стало выползать основательно подзабытое липкое чувство опасности. Что с ней не так? Больше всего его поразило проявления мастерства на ее лице, то есть лицо ее вообще не выражало никаких эмоций, просто, как у спящего праведника. Это означало, что лишние группы мышц, не участвующие на данный момент в процессе, — не напрягались, для экономии ресурсов, — недобрый знак. И когда Ленарис взглянул ей в глаза, то понял, что все это по-настоящему и она совсем не притворяется. Сана, тем временем выполняла поставленную задачу, — она уничтожала врага.

«Вот поэтому, наверное, фильмы ужасов и снимают про всяких жутких насекомых, — у них на морде не отображаются вообще никакие эмоции, — подумал Ленарис. — Ты орешь от ужаса, а они просто пришли позавтракать и твои вопли совершенно не мешают их пищеварению».

Не тратя времени на ненужные блоки, Сана просто не давала в себя попасть и контратаковала сразу и довольно эффективно. В один из таких эпизодов, когда «врагу» стало совсем «душно», он разорвал дистанцию, сделав лишний шаг назад. Это и стало для Ленариса роковой ошибкой. Не сумев дотянуться до своего противника, Сана нанесла жуткий бесконтактный удар, не разбирая дороги. Это было настолько круто, что то, что слетело с ее рук, было почти видно. Зрители оценили ее действие, зааплодировали и одобрительно заорали. Простой человек, от такого «здрасти», пожалуй, скончался бы, но Ленарис умудрился выжить и даже смог подняться без посторонней помощи, правда только через полминуты. В голове его шумело, из уха закапала кровь.

«Так не бывает, — подумал он, — так никто не может… Хотя, пожалуй, где–то я такое уже видел…, но когда?». Он поднял тяжелую голову и совсем близко увидел Сану.

— А ты крепкий парень, — с уважением сказала она, — наверное от тебя в восторге немало теток, а?

— Да уж, — попробовал пошутить Ленарис, — только мне больше нравится, когда я сверху.

— Понимаю, — подмигнула весело Сана, — но небольшой разброс поз ведь никогда не повредит?

Ленариса качнуло. Она подхватила его, придержав за пояс.

— Ладно, хоть пообнимаюсь перед смертью, — веди меня к скамейке, я вон там желаю сыграть в ящик.

ИЗ ДУША

У каждого свои привычки. Сана, например, любила, чтобы было чисто и пусто и обязательно пахло полевыми цветами. Владу нравилось открывать новые неизведанные дороги. Каждый раз, во время утренней пробежки, он менял маршрут, забираясь в таинственные незнакомые закоулки большого города. Здесь он представлял себе, что попал в неведомую страну, где его ждут приключения и не раскрытые еще тайны, уходящие своими корнями в глубь веков. У Антона же было пристрастие к мелкой моторике, сохранившееся, видимо, со времен блохоискательства. Тогда нужно было найти вредное мелкое насекомое в густой шерсти, аккуратно удалить его при помощи зубов и потом тщательно продезинфицировать поле боя посредством языка. В этой жизни Пухов лепил разные фигурки из хлеба, со всякими мелкими подробностями и раскрашивал кисточкой живых насекомых. При этом терпенье его казалось безграничным. Ведь и вправду, чтобы красиво раскрасить под тигра рвущегося на свободу таракана, нужно иметь не слабую усидчивость. А еще Антон испытывал необъяснимую тягу к собирательству носков. Всю эту свою кучу нижнего белья он именовал не иначе, как «коллекцией». Носки же, которые со временем приходили в негодность, он нарекал «раритетом», складывал в пакетик, проставлял даты «жизни» от покупки до протирания и прятал в специальный ящик. Особо дорогие его сердцу носки, после окончания своей активной фазы жизни, удостаивались трогательной авторской эпитафии на упаковке.

Их казарма, хоть и была казармой, но представляла из себя вполне жилое помещение блочного типа, с несколькими отдельными комнатами, общим залом и кухней. В воскресенье с утра Сана со шваброй в руках применяла в их блоке принцип: «чисто и пусто», а Пухов в зале за столом лепил очередное нэцке.

— А ты чего с Владом на тренировку не пошел? — заметила его Сана.

— Сегодня ОФП. А мне не надо, я и так пацан здоровый. — Антон продемонстрировал свой бицепс.

— Рахит жизнерадостный, — оценила Сана качество его напряженной мышцы. — Опять хлеб переводишь?

— Чтоб ты там понимала. Я, как тот Бог, создаю новых тварей. День… какой–то там, не помню, — «И сотворил Он дряблонога геморроидального!». — Пухов поднял со стола и повертел в пальцах, чтобы Сане было лучше видно, фигурку ни на что не похожего жуткого существа. — Или вот, — прототип плавоперца глубоководного. А вот тут лежбище морских кошечек, три штуки. Нравится?

— Да.

— Че, правда?!

— Нет, конечно. Вообще–то, жуткий кошмар, — оценила плоды его творчества Сана. — Пока что ты создаешь только грязные носки, причем постоянно. — Она брезгливо отодвинула шваброй полосатые носки, валявшиеся под столом.

— Ай! Что ты делаешь?! Это же настоящие «Метрополис К», почти не юзаные. И вообще, ни фига, я сотворяю животных — грязноносцев сногсшибательных. Да! В брачный период они не просто воняют, — они распространяют сногсшибательный аромат роскошного тела. Отсюда и происходит их научное название. На латыни они называются — Nosokus Hrenovus из отряда…

— А ну брысь, я здесь мыть буду, — прервала Сана поток его неуемной фантазии.

— Ладно, так и быть. Всё равно в душ собирался.

В дверь постучали. Сана, как была, в перчатках и со шваброй в руках, пошла открывать. На пороге стоял Ленарис.

— Почему–то я знала, что мы еще увидимся, — сказала Сана, — да вы проходите.

— Благодарю, — Ленарис прошел в прихожую.

В этот момент из ванной послышался шум воды и вопли Пухова: « — Опять с душа на кран не переключила! Когда–нибудь прибью эту моль белобрысую!». Следующую его гневную тираду заглушил звук водопада, но по смыслу было ясно, что он изысканно матерится.

— Подумаешь, — Сана пожала плечами, похоже, она уже привыкла к взрывному характеру Антона и совсем не обиделась. — А сам таракана в коробочке держит. Да вы проходите, хотите кофе?

— Лучше чаю. А зачем ему таракан? — спросил Ленарис.

— Не знаю, говорит, что ему нравится слушать, как тот шуршит, — нервы успокаивает.

— Вот как? Интересно, надо будет попробовать…

Сана удивленно посмотрела на Ленариса, поняла, что он не шутит и спрашивать ничего не стала. Только подумала, что может быть, она действительно многого еще не понимает.

Она пошла на кухню, Ленарис последовал за ней.

— Да нет, вы не подумайте, — ответил на ее мысли Ленарис, — я не считаю, что держать таракана в коробочке — это обычное явление. Просто я люблю всякие инновации, исследования необычные.

— Тогда понятно, почему вы здесь.

— В каком смысле?

— С тех пор, как я «удочерила» это визжащее сокровище, — она кивнула в сторону ванной комнаты, где плескался Пухов, — я наблюдаю во всех нас сплошные странности и необычности. Разве нет? — улыбнулась она.

— Ну да, — подтвердил Ленарис, — я уверен, что мы поладим.

Сана налила воды в чашку, поставила чайник обратно на печку и вдруг, не оборачиваясь, сказала: — И почему же не спрашивать?

— Что? — удивился Ленарис.

— Почему не спрашивать, сколько вам лет?

— Я этого не говорил.

— Как это? Ну, я же слышала.

— Ах вот оно что, — задумчиво произнес Ленарис, — это моя ошибка. Отвык, знаешь ли от нормального общения и стал непростительно громко думать при всех.

— Это я твои мысли, что ли услышала? Со мной никогда такого не было, вот это ни фига себе!

— Ничего, это только начало. Скоро сумеешь настраиваться на индивидуальную волну.

— Да ладно! А ты меня научишь? — глаза Саны вспыхнули ярким фиолетовым пламенем.

«Ого, — осторожно подумал Ленарис, — прямо Нефертити. Кстати, меня без всякой настройки почему–то слышит…». А вслух сказал: — Да без проблем, с чего начнем?

— С него, — с уверенностью сказала Сана и показала пальцем на дверь ванной. — Будет знать, блохастый, как блАндинкой меня обзывать.

— Но ты ведь и есть блондинка.

— Издеваешься? — Сана подозрительно посмотрела на него.

— Нет, ну я в смысле цвета волос.

— А вот он издевается, а сам рыжий. И кстати, — вспомнила Сана, — ты почему свой возраст скрываешь, стесняешься, что ли?

— Просто не хочу никого шокировать своей антикварной ценностью.

Сана подошла к нему так близко, что Ленарис почувствовал себя неловко, чего с ним не случалось уже много–много лет.

«‒ Странно, — подумал он в замешательстве, — на меня, в принципе действовать так не должно… Или дело не в феромонах? Тут он спохватился и взглянул в ее хитрые глаза: — Неужели опять услышала?…».

— Держи, — Сана протянула ему чашку с чаем, сделала шаг назад и добавила, — когда–нибудь сам расскажешь, насколько ты древний, если захочешь. Да, кстати, я так и не спросила, зачем ты, собственно, пришел. Расскажешь?

— Теперь будем работать вместе. И я вас буду обучать, — ты не против?

— Смотря чему обучать…

— Ну, я могу рассказать очень много разных историй.

— А от твоих историй потом стыдно будет?

— Даже не сомневайся.

— Ну, тогда, договорились.

В это время из ванной снова донесся рев водопада и крик Пухова: — А вам слабо?! — Бог знает, чем он там занимался.

ЗАЧЕМ И ПОЧЕМУ

Альберта били четверо. И были это не вертухаи, а сборная таких же сидельцев, как и он, только белых. В состав этой сборной входили три американца и англичанин.

— А что это вы тут делаете? — поинтересовался Ленарис, подошедший на звук драки.

— Проходи земляк, не твоего здесь ума дело, — ответил мрачно один из заключенных, не переставая пинать ногой лежащего Альберта.

— Господа! — ответил Ленарис. — Я объявляю вас мудаками. — Он достал из кармана, запрещенный режимом, кастет, завернутый в бархатную тряпочку. Кастет он надел на руку, протер его тряпочкой и тряпочку спрятал в карман. После этого он провел ровно четыре удара, по количеству своих соперников. Три американца и англичанин упали и перестали шевелиться. Потом Ленарис проделал все манипуляции с кастетом и бархатной тряпочкой в обратном порядке.

— Живой? — спросил он Альберта.

— Еще живой, — он с трудом сел. — Расисты вонючие…

— И много тут таких?

— Хватает…

— Это хорошо, — сказал Ленарис и добавил не понятную фразу. — Расизм мне нравится, расистов презираю. Пойдем к умывальнику.

Пока Альберт отмывался и пытался прийти в себя, Ленарис лежал на спине и мечтательно разглядывал проплывающие в небе облака. При этом он вполголоса что–то пел. Альберт прислушался.

« — Увидишь этого клоуна — возьми и убей. Хватит ему своей рожей пугать детей, — напевал Ленарис на непонятном Альберту языке. — Если тебе нравится мужикам нравиться, — это еще не значит, что ты красавица…».

— Это на каком языке? — поинтересовался Альберт, дослушав странную песню до конца.

— На русском. Ты часто задумываешься о будущем? Я — нет…

— Бывает. И о чем эта песня?

Ленарис перевел.

— Что–то не очень дошло… Много слов похожих.

— Русский язык богаче красками, чем твой родной диалект. Те, кто не разбирается в тонкостях русского языка, в частности, частенько путают понятия «зачем» и «почему». Например, зачем ты жрешь живых тараканов, в принципе понятно, а вот почему ты такой идиот, сможет объяснить, пожалуй, только квалифицированный психиатр. Или вот еще хороший вопрос от щетинистого дядьки блондинистой шлюхе:» — Зачэм ты мэня болше нэ любыш?». И действительно — зачэм, когда отношения развиваются так гармонично, что уже почти договорились о цене… Но оставим лирику тестостероновому дядьке, попробуем оперировать только голыми фактами. О чем это я? А, да, — о будущем. Не нужно верить, что люди живут будущим. Максимум — настоящим. Не стоит путать несостоятельные надежды и память души. Знаешь, если бы широкой половозрелой публике представилась возможность путешествий во времени, — почти все первым делом, метнулись бы в прошлое, проверено, даже не сомневайся. Плевать, кто там будет президентом Земли через тысячу лет и как прекрасен вблизи закат на Марсе. Главное — это вернуться в тот момент, когда споткнулся и выронил из рук свою жизнь, чтобы посмотреть себе под ноги и больше уже… — Ленарис замолчал и задумчиво потер пальцами старый шрам на лбу. Что же еще делать в такие минуты, как не замолчать, вспоминая Тот Самый момент, особенно, когда твой мозг ставит изощренные блоки на пути к памяти.

— Вот смотрю я, — решился спросить Альберт, — и, что–то не могу понять, а кто ты, по национальности, бельгиец?

— Я? — отвлекся от своих мыслей Ленарис. — Да, пожалуй, я был бы неплохим бельгийцем. Вообще–то, вряд ли к моей расе применимо понятие национальность, но сейчас я гражданин Земли — это точно. Так что мы с тобой теперь земляки, братан, не сомневайся. И кстати, в виде исключения, в недалекое будущее, пожалуй, всё же стоит метнуться, например, чтобы узнать счет в завтрашнем матче. Как думаешь? А еще, в связи с возможным перемещением во времени, мне очень нравятся вопросы о конце света.

— Ну, и когда же конец света?

— Понятия не имею. Какая разница?

— Это и есть твой ответ?

— Ну да. И чем плох? По–моему, самый грамотный из всех возможных ответов, — сказал Ленарис и добавил. — Я не знаю, точно ли красота спасет мир, но попробует спасти — это точно. Да… А все–таки, я неплохой философ…

ТАКАЯ ИГРА

С утра опять было скучно. Ленарис, лежа на спине, меланхолично разглядывал рисунок толстой голой бабы, который он изобразил давеча углем на досках верхних нар. Альберт повернулся, подпер голову рукой и спросил: — Слушай, а «Ленарис» — это твое имя или фамилия?

— Творческий псевдоним. Да, пожалуй, сиськи слегка непропорциональны, — и он принялся поправлять рисунок, то вытирая рукавом, то добавляя какие–то штрихи куском угля. — Ну что ж, пожалуй, теперь почти шедеврально. А все–таки я неплохой художник… Ладно, хорош вялиться, — забыл? Сегодня играем в футбол с вертухаями. Взбодрись, будешь в моей команде.

— Но я не умею.

— Все «янки» не умеют, поэтому играть будем мы, а ты будешь в запасе. Я тут проверил нескольких англичан — годятся. Еще вратаря настоящего нарыл, он играл до войны в первой французской лиге. А я буду, так сказать, играющим тренером, так что «гансы» попали. Я их видел на тренировке, — ничего серьезного.

Вечером в бараке был праздник, пленные выиграли у немцев со счетом 2:1.

— Вы так радуетесь, как будто победили в войне, а ты ведь даже ни одного гола не забил.

— Глупый маленький янки, я и не должен был забивать. Я играл центрального полузащитника, плеймейкера, понимаешь?

— Типа квотербека? — вспомнил Альберт термин из американского футбола.

— Типа того.

Немцы хоть и были нацистами, но обещание свое выполнили, — принесли в барак пива, немного колбасы и еще патефон с пластинками на всю ночь. Пластинки, конечно, были на немецком языке, но в радость была и такая музыка. Нет, громкоговорители в лагере орали каждый день, но патефон — это свобода включить и выключить когда пожелаешь. На целый вечер в зону вернулась жизнь. Все, даже ничего не понимающие в европейском футболе американцы, обсуждали прошедшую игру. Военнопленные, попивая призовое пиво, вступали в споры со стоящими на вышках недавними участниками и зрителями, и те, отставив карабины и перегнувшись через ограждение яростно отстаивали свою точку зрения на немецком языке. Переводчиком выступал Ленарис, который, похоже, знал все языки мира.

Наступил отбой, возбуждение прошедшего дня сходило на нет. Многолюдный барак спал, покашливая и бормоча. Ближе к утру Альберт вдруг открыл глаза.

«Как будто кто–то звал… Нет, почудилось».

Спать больше не хотелось, он повернул голову, — соседние нары были пусты. Альберт приподнялся на локте и увидел странную картину. Ленарис сидел за столом, перед ним лежал разобранный патефон, а на вытянутых руках он держал две пластинки, которые вращались сами собой. Точнее даже не так, они крутились над его руками, прямо в воздухе.

«Сплю? Нет, рехнулся», — естественно подумал Альберт.

Тут до него донеслись странные звуки, как будто Ленарис что–то нашептывал или скорее тихо напевал на непонятном языке. Пока Альберт тупо хлопал глазами, всё видение уже закончилось. Ленарис закрутил крышку патефона, а пластинки аккуратно вложил в бумажные конверты. После он вернулся на свое место, плюхнулся на нары и смачно потянулся.

— Ты чего делал? — спросил Альберт.

— Психотронное оружие ограниченного радиуса действия.

— Чего?

— Слушай внимательно: «Людям маленького роста, рвать цветы довольно просто».

— Ты…

— Нет, я не сошел с ума, как услышишь — вставай и иди. А теперь отстань, я спать хочу.

ОТ ЛУКАВОГО