Бесплатный фрагмент - Синяя-синяя птица

***

Синяя, синяя птица

прилетит к тебе ночью,

сядет на подоконник,

весело постучится

в немытое с прошлого лета

ледяное окно.

А ты ей скажешь:

«Прочь! Улетай,

мне и так не спится.

Я лежу на своей

односпальной

точно покойник.

Убери свои крылья —

здесь без них ужасно темно».

***

Даже если грустишь:

Это просто души катакомбы,

Завихрения крыш,

Свитера китайские в ромбах -

Их носили наши родители,

Принося своим мелким гостинцы:

Вдохновенные зрители

Западной сказки о принце.

Даже если грустишь:

Это временно, это на память

Оставляет Париж,

Ещё не увиденный нами,

Оставляет Венеция

Гондолами и каналами.

Это кофе и специи,

Дорогие колье с опалами,

Это горы Тибета

И карри цвета шафрана.

Беззаботное лето,

Одетое в сарафаны.

Даже если грустишь:

Это всё тебе только снится.

Это просто ты спишь.

И к утру беспокойная птица

Постучит в оконную раму:

И развеется сон туманом.

Погрусти, раз такой упрямый,

Ночь вокруг — просыпаться рано.

***

Снова время застудило комнату,

Растянулось выжеванной жвачкой,

Выдулось бесцветным пузырем.

Время петь или молиться шепотом?

Подавать или просить подачки?

Греться или стыть под фонарем?

Выброси часы с глухими стрелками:

Ими не измерить одиночество.

Ими не измерить пустоту.

Наш сарай — не дача в Переделкино,

Где искусство вкалывает обществу

Злой старик на купленном посту.

Брось хоть пару дров в утробу пламени,

Кубики хрустальные в стаканы,

Где ячмень свой завершает путь.

Мы теперь от внешнего избавлены:

Можем быть счастливыми и пьяными

И неосторожными ничуть.

***

карамельный ветер:

цветные нити

липнут к пальцам,

делая их вкусными,

как конфеты.

проверьте!

мальчик Витя

мне дал покататься

свой велосипед, а я ему два билета

на страшный аттракцион.

пусть он испуганно

верещит,

глядя из верхней точки.

возможно, его рацион,

мамой с утра наструганный,

увидят все.

на деревьях созрели почки,

а значит, пришла весна,

та, что впивается в губы.

мы пойдем с Ним гулять допоздна,

как поменяются зубы.

***

Этот город другой

по субботам и воскресеньям:

нервным пьяницей

ищет сотню по всем карманам

между двух непланированных падений,

и ругается на прохожих смешно и пьяно.

Этот город

сверкает плотью коротких юбок,

пахнет дымом костров 

с ароматом «Бонда» и «Winston».

Лезет в душу с кривой заточкой - 

топорно, грубо-

в каждой реплике

засыпающего  таксиста.

В этом городе ночь

начинается в пять утра,

когда спать ложатся 

уставшие и не очень.

Этот город не вспомнит завтра,

где был вчера,

потому что не хочет.

***

в голубой комнате,

не освещенной вечерним светом,

на подушке переплетаются руки.

не раздаются вопросы,

для которых не придумать ответа.

молчание.

скука.

голубой потолок

чернеет от трудных мыслей,

превращаясь в бездонный омут.

в календаре красным пугают числа:

не бойтесь — здесь вас не тронут.

шагнем в темноту испуганной тени,

дрожащей между ресниц.

свидетели собственных преступлений,

строители личных гробниц.

***

За окном — ледяной сентябрь,

И вода в пустых батареях

Зло ворчит как живая тварь,

Остывая быстрей, чем греет.

Мир качается, словно в шторм

Судно, брошенное командой.

Слишком много хрустальных форм

Запылилось во тьме серванта.

Мы в плену у своих простуд

Дышим мелкой стеклянной крошкой.

Только ветер в ночи поет

Сиротливо губной гармошкой.

Мир расколот слюдой окна

И везде - темнота и слякоть.

Осень,лей до краев вина,

Чтобы меньше хотелось плакать.

***

будет залита рубашка кровью, 

и в крови столовые ножи.

о любви не сказано ни слова,

значит, можно дальше жить во лжи...

каждому - отдельный понедельник,

и подушки - каждому одна.

быстро мы друг другу надоели,

так, что виски залпом и до дна.

сомкнуты уже на горле пальцы:

проще убивать, чем целовать,

разлюбить - и нечего бояться.

каждому - отдельная кровать.

***

В доме нашем давно когда-то звучало счастье:

Просыпа́лось в кровати с первым лучом рассветным.

А теперь исчезло. И даже сам бог не властен

Возвратить его нам — все молитвы и просьбы тщетны.

В наши окна скребётся пальцем сухим осина,

В нашу дверь стучат промотавшие жизнь соседки.

Мы сидим на кухне — беспомощные пингвины

На плывущей льдине сломанной табуретки.

***

Мой плюшевый приятель

Рассыпался крупой.

Сидел он на кровати

Давно уже слепой.

То моль его терзала,

То прикорнувший гость.

Он пережил немало:

И грусть мою, и злость.

Он был моей опорой,

Подушкой и плечом.

Приятель мой распорот,

Рыдаю горячо.

Я зашиваю раны,

Противясь бытию.

Мой плюшевый и рваный,

Утешь печаль мою.

***

К сентябрю это всё закончится, уж поверь,

За одним закроется — а другим откроется дверь.

Голоса унылые обескровленно замолчат:

Всё сбылось плохое и покинуло общий чат.

Дальше будет лучше: ведь этого ты и ждёшь,

Осень сыплет золото — а ты его только жнёшь.

Станут ночи длинными — время прошлому уходить.

Дремлет лихо новое тоскою в твоей груди.

Харон

Истощенный старик в изодранном балахоне,

Возьми за проезд, в Аид отвези мою душу.

Сколько раз вцеплялись в тебя чужие ладони,

Умоляя не торопиться. Но знаешь, лучше

Зачерпнуть из воды за бортом рай амнезии,

Ведь неважно уже, что написано в некрологе.

Беспощадный старик, навалясь на весло, вези и

Ни о чём меня не спрашивай по дороге.

Что мне делать теперь с тобой?

Я стою над пропастью, рядом

Никогда не растили рожь.

Если ты окинешь пространство взглядом,

То, быть может, и сам поймёшь:

Убегая от мелочной боли,

От мигрени и от бессонницы,

Мы слишком много решили себе позволить:

Как мужу покойницы.

Ад на земле — прекрасное, знаешь, место,

Куда не беги — всегда в него попадёшь.

Мы стоим над пропастью.

А вдвоём над пропастью тесно.

Ждёт кого-то из нас впереди золотая рожь.

***

Во веки вечные ничего тебе не должна —

И клятвы и росписи вблизи меня не удержат.

Эта идея — документировать чувства — смешна,

И говорить о них тоже стоит реже.

Во веки без фамилии и кольца,

Не разделяя радости и разлуки.

Я ускользаю гадюкой из-под венца

В твои теплом приманивающие руки.

***

Мой разум не прочен, мой дом невысок,

Я выполз из штампом впечатанных строк,

Из рук не уснувшего ночью врача —

Он первый заставил меня закричать.

Я пахну землёй, куда тщетно стремлюсь,

Могилой сырой, где прохлада и грусть.

Я пахну как кожаный старый ремень —

Победой и смертью, бесплотной как тень.

Я пахну гадюкой, я выполз на пень,

Чтоб в солнечном свете дожить этот день.

Согреть свою плоть на закате времён,

Пусть разум потерян, и дом разорён.

***

Скрепы духовные давят хуже корсета.

Выкинуть их —

кому дело, во что одета?

Если слова твои не логичней бреда,

Слетают с губ цепью велосипеда.

Утренний брифинг пронизан привкусом хамства:

Можно перетерпеть на твоих лекарствах.

Ты ненакрашена, невыспанна и устала:

Поздно легла и как Лазарь из мертвых встала.

Утренний душ смоет тепло объятий:

Того, кто не любит, но честно за кофе платит.

Тебе никогда не понять этих правил тонких,

Лишь бы не выпасть из социальной гонки.

Люди тебе пишут в мессенджерах и чатах,

Ты отвечаешь к вечеру виновато.

Мир проплывает ковчегом, каменным фортом,

Лишь одиночки тонут в молчанье гордом.

***

Отложи свои косы — присядь на мою постель.

Так случилось, что я не ждала сегодня гостей:

Нестерпимо болит бессонная голова,

Так что будет, как любишь, — по-простому, без торжества.

Предрассветный час почему-то безумно тих:

Я почти готова, лишь дай мне закончить стих.

Мимолётна жизнь — на одном убралась листе.

Извини, что я не сегодня ждала гостей.

***

В тот вечер я был до безумия пьян,

И также до рвоты трезв.

Всплывали сквозь мутный и тошный дурман

Лица моих невест.

Шикарных красавиц, ласковых дев

И даже визгливых сук.

И все бросали меня в беде,

А вот — припомнились вдруг.

И как же тошно смотреть на них —

Бессовестных и пустых.

Я стал тревожен до седины,

За каждой спалив мосты.

Но вот мой вечер: я снова пьян,

Раскручен как хула-хуп.