Глава 1
1.
Я сидела за прямоугольным деревянным столом, потягивала какой-то странный солоноватый коктейль и задумчиво смотрела в окно. На улице уже начало темнеть, и серое небо приобретало всё более отчетливый графитовый оттенок. Ещё же только пять вечера, как же рано темнеет в этом городе. И только после этой мысли я вдруг осознала, что улицу не освещает ни один фонарь. Странно, они сгорели, или может разбиты? И почему руководство кафе не починит их, ведь на улице глаз коли или уже не так важен внешний комфорт его посетителей?
Из динамиков заиграла какая-то старенькая потрескивающая мелодия, словно из какого-нибудь древнего граммофона. Эта мелодия перенесла меня куда-то в… Хм, когда хоть какая-то вещь пытается воззвать к моим воспоминаниям о детстве, то всё срывается словно в бездну. А дальше темнота и бесконечный полёт. Когда ты падаешь, стараясь ухватиться, но там лишь гладкие стены пропасти и ни единого камня, ни единой зацепки. Один сплошной черный провал.
Тётя Джулия говорит, что это у меня после аварии, когда мне было четыре года. В этой аварии не стало мамы и папы. И каким только чудом хрупкий ребенок сумел выжить? Тётя Джулия говорит, что мне очень повезло, я оказалась совершенно не задета съежившимися вовнутрь дверцами автомобиля. Но вот голову разбила значительно. С тех пор, память начала новый отсчёт. Отсчёт с нуля…
Я уже не помнила их. У нас в доме почти нет их фотографий. Странно. А те, что есть, они очень мутные, ни на одной я не могу четче разглядеть их лица. Это всё очень странно. Или их фотографировал пьяный фотограф? Из раза в раз? Ладно, следовало бы расспросить об этом получше у тёти Джулии.
В этом тихом и уютном кафе, которое называется «5 to 2», на улице Бэчмен, я оказалась впервые. Не очень-то я любила такие места и, в студенческие годы, почему-то, чаще всего, обходила их стороной. Сюда меня притащила Саманта — моя новая знакомая, с которой я подружилась на новом месте моей работы. Работы в госпитале Брукхэвен, по случаю назначения меня на освободившуюся вакансию медсестры.
Саманта тоже работает там медсестрой, правда уже пять лет. Она бойкая и смелая девушка, я подумала, что благодаря ей, я смогла бы проще адаптироваться на новом месте. Поняв её характер, я очень обрадовалась, что именно она стала моей новой подругой. Я же не отличаюсь особой бойкостью, но чувства справедливости и аналитического типа мышления мне не занимать.
Из задумчивости меня вывел бодрый и выразительный голос Саманты:
— Эй, красотка, а вот и я, скучала?
Она поставила на стол ещё два коктейля, ещё более ужасных на вид: они были ядовитого, совершенно несъедобного лазурного цвета и даже подозрительно светились!
— Новый бармен просто придурок, где они его только взяли? Такой капуша! — Недовольно проговорила она, садясь напротив меня.
Её светлые волосы до плеч, были подкручены красивой крупной волной. «Совсем как море», — подумала я и невольно улыбнулась.
— Тебе весело? — тоже заулыбалась Саманта. — Прости, не хотела портить тебе настроение своим брюзжанием, да и к тому же, мы праздновать сюда пришли, а не ругать эту и без того проклятую жизнь с её яркими представителями!
— Ты права, Саманта, — отозвалась я. — Так что ты принесла? Этот бармен уже успел тебя возненавидеть и решил отравить нас этой странной фосфоресцирующей субстанцией? — Подшутила я над приятельницей.
Она захохотала, весело глядя на меня своими прекрасными ясными голубыми глазами.
— Пусть только попробует паршивец, я ему устрою сладкую жизнь!
Мы рассмеялись и помолчали, рассматривая стол и думая каждая о своём.
— Что ж, так можно это пить? — снова с улыбкой нарушила я недолгую паузу.
— О, да, не бойся, Анна, я уже однажды пробовала эту ядерную смесь, этот коктейль называется «НесмейпитьэтуфигнюхимикДжимвзорваллабораторию» и он взорвет и тебе мозг.
Я снова захохотала. Моя новая подруга определенно нравилась мне. У неё было потрясающее чувство юмора в некоторый противовес нашему вечно серому городу и мрачным людям. А я не знаю, видела ли вообще когда-то здесь солнце…
— Хорошо, я рискну это попробовать, только обещай, что ты найдешь в себе силы дотащить меня до дома, если мои ноги вдруг решат остаться на этом стуле?
— Окей, я донесу тебя на крыльях, ибо этот коктейль дарует мне их, уверяю тебя.
— За что пьём?
— Ну, так за твоё назначение, с боевым крещением тебя подруга! Я рада, что именно ты теперь с нами, нутром чувствую, что ты настоящая, мало таких, понимаешь? А обо всех ужасах нашей работы пока промолчу, не хочу пугать тебя раньше времени, в общем, я тебя пока просто поздравляю!
Я с ироничной улыбкой глянула на неё, и мы с легким звоном ударили бокалы друг о друга.
— Обо всех ужасах, говоришь? Т-а-а-к, я внимательно тебя слушаю…
— Не сейчас, милая, давай просто сегодня поговорим по душам. Ты ещё успеешь всё узнать и «насладиться» — она изобразила пальцами кавычки, — нашей расчудесной работенкой.
Я делала маленькие глотки этой странной жидкости и, с каждым из них, замирала в некотором подозрительном ожидании, готовая ко всему; ибо вещи подобного ядовитого цвета никоим образом не вязались у меня с чем-то съедобным, а уж тем более полезным. Мозг постоянно крутил эту мысль, которую я отгоняла хотя бы из вежливости. Я просто смирилась с этим коктейлем, как мы часто вынуждены мириться с мелкими и не особо приятными вещами, чтобы не обидеть своих родных или друзей. Но, несмотря на всё, вкус коктейля показался мне довольно неплохим. Он напоминал какую-то смесь из лесных ягод и, наверное, шампанского. Из вкуса алкоголя, я знала только его. Впрочем, с каждым новым глотком, я всё более смелела его пить, и теплая волна постепенно окутывала меня изнутри. Какое-то странное блаженство медленно, но верно растекалось по всему телу вместе с этой теплотой.
— Фокс идиот! — воскликнула вдруг Саманта.
— Фокс? — переспросила я.
— Да! Наш главврач. Не так давно, он, в угоду какому-то то ли муниципальному конкурсу, то ли по инициативе собственного больного воображения, ввел новую форму для персонала!
— И что же в ней такого ужасного?
— Да она сплошной секс, детка! Ты только себе представь — обязательный атрибут: лифчик пуш-ап, причем носить его нужно так, чтоб грудь была заметна, а для этого пару-тройку пуговок халатика ты должна держать расстегнутыми! Сам халатик, естественно, короткий, еле прикрывающий твой зад, прикинь? Но это ещё не всё — туфли! Туфли! Терпеть не могу каблуки, у меня от них ноги отваливаются, другое дело балетки, тапочки, да хоть босые ноги, но туфли! Целый день на каблуках, каково, а? Я чуть было не устроила скандал этой слащавой наглой морде, прямо в его роскошном кабинете! Хотелось придушить его на его милом кожаном диванчике! Меня остановила Людмила, наша главная сестра. Это ей он должен был быть благодарен, иначе я расцарапала бы его ухмылку до ушей, а потом ушла бы с гордым видом. У меня есть опыт, меня взяли бы в другой госпиталь — как раз плюнуть. Ты только вообрази — Людмила, статная, высокая женщина пятидесяти пяти лет и в таком виде по больнице, мыслимо? Не унизительно ли? Да у нас больница, в конце концов, или бордель несчастный?
Лицо Саманты раскраснелось, на глазах выступили слезы, она часто-часто захлопала ресницами и сделала большой глоток коктейля. Слегка переусердствовав, она закашлялась, но быстро пришла в себя.
— Э-э-э-м, дела! А чем он, этот ваш Фокс, объяснил вам подобную перемену формы? Привёл ли он хоть какие-нибудь разумные доводы?
— Доводы? — горячо переспросила Саманта. — Доводы ты упадешь, дорогая: он сказал, что подобный вид способствует лучшей реабилитации и выздоровлению пациентов, чтоб его! Он часто читает книги каких-нибудь чудиков — горе-новаторов и разрушителей старых устоев. Говорю же тебе — крыша едет! Сколько раз я порывалась высказать ему всё, глядя в его сальные хитрые глазки! Чертов извращенец! Спасибо Людмиле или… Однажды, я тебе обещаю, я больше не смогу его выносить и, возможно, именно ты станешь свидетельницей этого грандиозного скандала, что я ему устрою. Буря этого скандала давно закипает во мне. Однажды, он сорвёт мне крышу! Увидишь.
— Не надо, Саманта, я не хочу терять тебя, я уже начинаю к тебе привязываться, не говори чепухи, ты уже пять лет, как работаешь там, всё знаешь, всех знаешь, ты нужна мне, ты мне нравишься. Да и к тому же, ты напугала меня, теперь я боюсь, что не выживу там без твоего убойного позитива и огня!
Саманта посмотрела на меня с чувством глубокой нежности. В её глазах снова заблестели слёзы. Я списала это на чувство легкого опьянения, ибо, если эта смелая девушка была способна ещё и на искренние чувства, я была готова расплакаться в ту же минуту от восхищения ею.
— Дорогая, — начала она, — Анна, милая! Я не брошу тебя, обещаю, я не оставлю тебя одну в этом собачьем логове.
— Собачьем? — осторожно повторила я.
— Да, милая, именно собачьем, а не волчьем — лают много, но, пока ещё мало кого съели, в чём, по большей степени — именно моя заслуга. Я очень часто за всех заступаюсь и выгораживаю. Я не люблю ещё одного человека, по имени Эвелин Ройз. Очень не люблю, но давай о ней не сейчас.
— И ничего нельзя поделать с этой новой формой, совместный протест, никак?
— Я не сказала тебе, но почти все наши молодые глупышки-медсестрички и даже врачи отнеслись к нововведению с ажиотажем, конечно, лишний повод блеснуть своей сексуальностью непонятно перед кем. Глупые наивные женщины, да что с них взять…
Она ещё что-то говорила, но я вдруг со всё большим недоумением начала прислушиваться к какому-то странному шуму. Даже навострила уши, как будто если сама была бы собакой. Я никак не могла осознать источника этого шума, который нарастал в моей голове со всё большей силой. Голова вдруг закружилась, и от голоса Саманты остались лишь далекие отзвуки. Рассудок был готов покинуть меня. Я пошатнулась…
— Анна, дорогая, что с тобой? — Слабо послышался испуганный возглас Саманты.
Я уже стояла на ногах, перед глазами всё кружилось странными вензелями и узорами из всевозможных цветных пятен, черных теней и бликов света, я словно наблюдала за полетом палочки какого-то неведомого и таинственного дирижера.
Поток свежего воздуха немного привел меня в чувства. Я вдруг ощутила, что опираюсь на плечо Саманты. Она выглядела чем-то напуганной, я понимала, что с волнением она постоянно спрашивает, как я себя чувствую, но у меня не было сил ей отвечать. Её голос и всё, что происходило, казались мне событиями сна, я совершенно не чувствовала своего тела.
Мы медленно шли по темной улице, странно теплый для позднего вечера ветер раздувал мои каштановые волосы. Мне было чуть легче, но кажется, начало изрядно тошнить и голова ужасно кружилась. Внезапно, я услышала странный, тревожный, непонятно откуда раздавшийся звук сирены. Он нарастал всё сильнее. Саманта что-то испуганно заговорила. Я не понимала ни слова. Где-то протяжно и жутко завыла собака. По голосу явно не маленькая. И тут, я погрузилась в темноту…
2.
Я проснулась в своей небольшой кровати в нашем стареньком домике на улице Сэндерс южной части города и не могла понять, который же час. То ли это было раннее утро, то ли уже начало вечера — это всегда было непросто определить на глаз. За окном, как обычно, было пасмурно, и брезжил тусклый свет. Я, было, приподнялась на локте, чтобы посмотреть на механический будильник на тумбочке, но в тот же момент уронила голову обратно на подушку, пораженная нахлынувшей вдруг болью и головокружением. Что же со мной произошло? И… И как я здесь оказалась? Я совершенно не помнила, как это случилось.
С огромным усилием я напрягла свой мозг, пытаясь вспомнить события, предшествующие этому пробуждению, но поначалу мне это совершенно не удавалось. Взгляд упал на мой медицинский диплом, висящий в рамочке на стене. Да, да, кажется… Я нашла работу. Нашла работу в госпитале «Брукхэвен», удачно пройдя собеседование. Впрочем, вопросов было немного и меня довольно быстро взяли, словно у них резкая нехватка в медперсонале. Это несколько удивило меня, но насторожило не сильно, ведь я давно мечтала попасть именно в этот госпиталь.
На самом деле, меня с детства привлекали люди с психическими заболеваниями, мне всегда была интересна природа мысли таких людей, хотелось научиться понимать, как устроен их мир и, я часто думала, что причины их поведения не всегда только патологические. Возможно, именно поэтому я так и не решилась выучиться на психиатра. Тётя Джулия считает, что у меня есть к этому талант, и я умею хорошо разбираться в людях, но мне помешала моя жуткая неуверенность в себе довести мечту до конца. Отчасти, я согласна с ней — я часто, будучи раздираема сомнениями и страхами, не доводила задуманное до конца, бросая его и закрываясь в собственной раковине. Я могла находиться в ней достаточно долго, обдумывая, анализируя то, что произошло, почему оно произошло и что мне делать дальше. Чаще всего, после подобных самоанализов, я больше не возвращалась к тому, что однажды бросала. Так было и с намерением поступать на психиатрический факультет.
Тот объём информации, который я изучила, о методах исцеления психически больных, показался мне довольно варварским: такие приемы, как, к примеру, лоботомия или электрошок. Будучи человеком очень впечатлительным, узнав об этих методах, я зареклась принадлежать к числу тех людей, которые занимались, либо ещё где-то практикуют подобное.
Я всегда верила, что каждый человек — это скрытый микроскопический, но, в то же время, бесконечный внутренний космос. Каждый человек — это отдельный, собственный мир, галактика. Разве не имеют права галактики быть непохожими друг на друга? Почему мы все должны одинаково мыслить и вести себя? Видимо потому, что существуют моральные устои общества. Мы боимся хаоса и делаем всё, чтобы его не допустить.
Чтобы не расстраивать тётю Джулию, которая всегда мечтала видеть меня в белом медицинском халате, я решила стать, по крайней мере, медицинской сестрой. Я не хотела становиться «лишь бы каким» врачом. К другим отраслям медицины, помимо психиатрии, я не проявляла особого интереса, а вот делать уколы и измерять кровяное давление — такие вещи были мне не в тягость.
Помню, во времена школы, у меня было много мягких и резиновых игрушек. Я брала обычный циркуль и делала уколы своим бедным зверушкам и куклам. Этот процесс безумно нравился мне. Также, натерпелись от меня и помидоры с яблоками. Позднее, мои игры становились всё более разнообразными и серьезными; у меня появились шприцы, различные просроченные ампулы, вата, бинты, градусник, всевозможные мази и таблетки. Я любила ощущение некой власти над своими «пациентами», мне нравилось осознавать, что им придется подчиниться мне и терпеть любое моё лечение, если они хотят быть здоровыми.
Признаюсь, в этом присутствовал некоторый садизм, которого, пожалуй, не лишены кое-какие доктора, порой осознанно делающие нам больно. А разве вы никогда таких не встречали? Я — очень даже. Помню, как издевалась надо мной мой первый детский стоматолог. Возможно, то, что я проделывала на моих куклах, было обыкновенным желанием выместить эту боль и обиду. Даже теперь я часто задумывалась, а прошло ли это чувство, не способна ли я на жестокое обращение с пациентами? И каждый раз, я попросту боялась искать ответ, опасаясь, что всё-таки способна.
Тётя Джулия всегда любила говорить со мной на тему медицины, а мои игры в больничку очень умиляли её и вселяли надежду на моё светлое будущее. Даже свой первый серьезный укол она дозволила поставить именно ей. В то время она подхватила ангину, и мы решили не обращаться в больницу. Я самостоятельно поставила её на ноги. Это был мой первый серьёзный жизненный урок по медицине перед поступлением в медицинский университет. Конечно, тётя Джулия настаивала, чтобы я выбрала «что-то посерьезнее» и мы не раз подолгу спорили на эту тему. В итоге она сдалась и согласилась, что я стану медсестрой.
«Саманта» — это имя вдруг пронеслось у меня в голове, и я сразу вспомнила события вчерашнего вечера и наших посиделок в кафе «5 to 2» с новой подругой. Но как я попала домой, ведь она не знала моего адреса, а я в таком состоянии не могла бы ей сообщить его? Странно. Нужно расспросить об этом у тёти Джулии.
Я потянула носом воздух и ощутила аромат блинчиков, поднимающий настроение. Тётя Джулия любила побаловать меня чем-нибудь вкусным с утра. Я просто обожала эти блинчики с её фирменным инжирным вареньем или топленым сливочным маслом и сахаром.
Я подошла к старому трюмо — аристократическому исполину. Думаю, стань оно человеком, то непременно вело бы себя надменно и смотрело свысока, приставив к левому глазу монокль. Я частенько забывала протирать с него пыль, но тётя Джулия любила это зеркало, так как оно досталось ей от любимой бабушки и, тщательно заботилась о его благополучии.
Я взяла гребень и тщательно расчесала свои каштановые блестящие волосы, которые носила ниже плеч и всячески лелеяла. Я вдруг вспомнила рассказы Саманты о новаторской форме для медперсонала, представила себя с глубоким декольте и хихикнула. Тётя Джулия меня убьёт. Значит, назначение данной амуниции должно способствовать быстрому выздоровлению пациентов? Ну-ну, как бы их ещё большими озабоченными параноиками не сделать. А вот представить на мгновение, что я подхожу к больному вся такая ух! Он впадает в томный транс и тут я такая — хлоп, и поднимаю с подноса здоровенный шприц. Тут-то он и очнётся. Или же, хм, или же у меня в руках вдруг появляется скальпель! Вот-то глаза у него округлятся. Знаете, надо быть последним извращенцем, чтобы тебе продолжала очень нравиться женщина, которая собирается тебя больно уколоть или порезать, даже если она и в откровенном наряде. Хотя, если вспомнить, какого характера пациенты ждут меня в больнице, то, возможно особо искать маньяков и не придется.
Из-за некоторого мрака, царившего в комнате, я не сразу разглядела, что под моими зелеными глазами, которые так любила тётя Джулия, возникли два мешка из-под картошки. О, это определенно последствия вчерашних посиделок. Хорошо ещё, что меня не тянуло опохмелиться, благо я не страдала алкогольным синдромом. Однако внешний вид меня несколько разочаровал. На мгновение, я почувствовала неловкость за вчерашнее; наверняка тётя Джулия видела, какой меня привели в дом. От этой мысли мне стало не по себе.
Я надела легкое хлопковое белое платье с расклешенной юбкой. Я чувствовала себя в нём милой, романтичной и слегка легкомысленной. То, что нужно для настроения последнего выходного перед работой воскресенья. Забежав в ванную, я умылась холодной водой в надежде освежить лицо, почистила зубы, вытерлась махровым полотенцем и ещё раз взглянула в небольшое зеркало над раковиной. Мой вид был несколько лучше. Я чуть-чуть припудрила лицо и подкрасила ресницы, слегка подрумянила бледные щеки. Затем я сбежала вниз по лестнице и показалась на пороге кухни.
Тётя Джулия встретила меня добродушной искренней улыбкой.
— Проснулась, Анюта, садись скорее за стол, пока горяченькие!
Она засуетилась, сворачивая для меня блинчик, который густо намазала вкуснейшим инжирным вареньем.
— Да, сколько можно спать, и такой аромат в воздухе стоит, что тут и мертвый проснется! — звонко отозвалась я, в тайне радуясь, что тётя не начала с хмурого приветствия. Значит, не очень сильно расстроила я её накануне. — Тётя Джулия, ты видела Саманту вчера?
— Саманту? А-а-а, ту милую девушку, что провожала тебя? — ни один мускул не выказал расстройства или недовольства на лице тёти Джулии.
— Д-а-а, это моя приятельница с новой работы, я очень рада, что завела это удачное первое знакомство. Она замечательная, добрая, смелая и отзывчивая! У неё есть те качества, которых не достает мне, и думаю, в тандеме с ней, я бы не пропала.
— Судя по твоему восторженному отзыву об этой девушке, она и впрямь чудесная. Я всегда говорила — слушай свою интуицию. Интуиция, если она сильна или, если её развивать и не игнорировать — всегда поможет тебе почувствовать истину. Береги эту зарождающуюся дружбу, она поможет тебе в трудный момент. Особенно в этом заведении.
— Тётя…
— Анна, я с уважением отношусь к медицинским учреждениям и всегда хотела, чтобы ты работала в одном из них, но ты же и сама понимаешь, что некоторые пациенты подобных мест, они…
— Могут быть опасны?
— Вот ты сама и ответила.
— Да, я понимаю твои опасения и, поверь, я и сама не меньше волнуюсь, но тётя, это моя работа, я медицинская сестра и моя обязанность — иметь искреннее желание нести добро и помощь этим бедным людям. Чувство сострадания всегда было присуще мне. Я никогда не смогла бы заниматься чем-то без души, ты же знаешь. В своей работе я ценю не только знание профессиональной составляющей, но и чисто человеческое отношение к больным.
— Будь осторожна, Анна, как бы твоя излишняя сердобольность не навредила тебе. Помни, что ты — самое дорогое, что осталось у меня.
— После твоего любимого трюмо? — весело спросила я, желая разрядить обстановку, опасаясь, что тётино волнение может передаться и мне, заняв мои мысли. Однако, как мне было известно, о чем ты думаешь, то к себе и привлекаешь, а неприятностей с пациентами мне ой, как не хотелось.
— Шутница, ешь давай, остыли уже. — Рассмеялась она и разлила по кружкам горячий ароматный чай.
3.
Я проснулась в 8 утра. В 8 утра! Что случилось с будильником, ведь я прекрасно помнила, что заводила его на шесть. Господи, я же давно уже должна быть на работе! Мой первый день! В ужасе, я вскочила с кровати. За окном было совсем темно. Я не помню, чтобы я вообще когда-нибудь видела солнечные лучи в своей комнате. Наспех одевшись, я сбежала вниз.
— Тетя Джулия, — позвала я встревоженным голосом.
Но на кухне её не было. Я снова взбежала по лестнице и нервно приоткрыла дверь в ее спальню. Кровать была убрана. Обстановка в комнате вдруг показалась мне неживой, нарисованной, мертвенно неподвижной. Я протерла глаза. Черт! Я же даже не успела умыться. Меня трясло, ладони вспотели. Какой ужас, ведь я же всегда была так педантична и исполнительна. Меня уволят сегодня же, подумала я в страхе.
Наспех умывшись, я схватила сумку и побежала по лестнице. На мгновение я задержала взгляд на кухонном столе. Там стояло несколько тарелок и, к моему ужасу, они были все грязные и над ними летали мухи. Что произошло?! Ещё вчера этого не было. В мойке лежала гора немытой посуды. От всего этого исходило крайне неприятное «благоухание». В недоумении я остановилась, глядя на все это. Где же тетя Джулия и что всё это значило?! Я решила позже выяснить это, а пока, я схватила сумку и побежала к выходу, по пути напяливая свои новые белые туфли.
В моей голове мучительно скакали всевозможные варианты объяснения моего первого опоздания на новой работе. До работы мне было рукой подать, но складывалось ощущение, что мне нужно было переплыть через всю Толуку, и лодка заглохла на полпути! А дальше я отправилась вплавь. Нужно было бы вымочиться с ног до головы для правдоподобия. В надежде на то, что всё как-нибудь уладится само собой, я отгоняла болезненную тревогу.
В висках стучало. Я всегда была крайне сентиментальной и чувствительной натурой и завидовала тем, кто никогда не переживал из-за таких вещей. Эти люди вечно ловко выкручиваются из подобных ситуаций и остаются на коне. Вот какой я хотела бы стать, но я была другой. Я была той, кто я есть и с этим мне предстояло жить именно сейчас.
Распахнув дверь, я с удивлением «упала» в густой туман. Он был настолько густой, что складывалось ощущение, будто я зашла в парную и сейчас увижу обнаженных людей с вениками в руках. Но, к счастью, было не настолько жарко, однако густой влажный воздух создавал ощущение духоты и закрытости помещения. Я не чувствовала ни единого порыва ветра.
На мгновение, я потеряла ощущение ориентации в пространстве, но чем дальше я ступала в туман, тем лучше вырисовывались очертания знакомых домов. На дороге было пустынно. Что происходит? Где же все? Город словно вымер. Мне некогда было думать об этом, я с тревогой прокручивала в голове возможные монологи моих оправданий. Где-то вдалеке заунывно и протяжно заскулил пес. Внутри меня всё похолодело. Странный скрипучий звук донесся откуда-то со стороны. Что это такое, черт возьми? Я уже почти дошла до Хэррис стрит.
Вдруг, мое сердце поледенело: под ногами я увидела небольшие и редкие капли крови… С осторожностью ступая мимо них, в страхе запачкать свои белые туфли, я с тревогой начала всматриваться в молочную пелену тумана. Радиус видимости был неумолимо маленьким, и я смотрела себе под ноги.
К моему ужасу, капли крови постепенно становились все крупнее и чаще, собираясь в небольшие, но жуткие лужицы. И тут меня начало реально трясти. В голове прокручивались сцены жестоких убийств и страшных аварий, и я была готова уже наткнуться на тело. Но где же полиция? Где же сирены реанимаций? Почему я ничего не слышала, ведь живу не так далеко отсюда. Или здесь орудовал сумасшедший маньяк и, бросив тело здесь, сбежал, но никто ещё не обнаружил жертву из-за сильного тумана? Я буду первая, кто увидит ее, мне нужно бежать, торопиться, звонить в полицию!
О, Боже! Почему никого нет? Где же все, почему автомобили спокойно стоят на обочине? Может всех убили, и я осталась одна в городе?! Однако, не без стыда, я ощутила некоторое блаженство и успокоение, ведь это могло бы стать моим алиби по опозданию.
Кровавая дорожка явно заворачивала направо, на Хэррис стрит. Я с опаской заглянула за угол дома. В тумане, в глубине небольшой и узкой улицы что-то алело. Да, там явно что-то лежало. Тело, окровавленное тело! И теперь это было уже совершенно понятно. Но кто же это? Возможно, он ещё жив и ему потребуется моя помощь! Я собрала всю свою решительность в кулак и смелее двинулась к телу.
Огибая кровавые следы на асфальте, я приближалась к нему всё ближе. О, Господи, что это такое? В изумлении я разглядела хвост и задние лапы. Они принадлежали животному, которое было бездыханно. Но что с ним стряслось?!
Я подошла ближе и слегка наклонилась, всматриваясь в ужасную и жестокую картину: передо мной лежало огромное мускулистое тело, да это же собака! Большущая, мощная собака! С отвращением, я заметила, что на собаке нет кожи, с нее содрали всю кожу! Какой ужас, кто же сделал это с тобой дружок?! На теле собаки я рассмотрела несколько колото-резанных ран, возможно, это было проделано ножом. Видимо, измученное бедное животное было выброшено на дороге ещё живым и, страдая, проползло ещё несколько метров.
Исходя из всего этого, я подумала, что в городе у нас завелся кровожадный живодер. Я присела на корточки возле растерзанного трупа. Мой взгляд упал на морду животного; его челюсть была разорвана и из пасти виднелись огромные окровавленные клыки. «Надеюсь, ты хорошенько прокусил его на прощание, дружок», — подумала я. Успевшие навернуться на глаза слезы, затуманили мой взгляд, я поднесла руку к глазам, чтобы смахнуть слезы, но… Что это такое… На моем лице что-то было. Это… Бинты?! Я ощупала лицо, оно все было перебинтовано. Бинты были все мокрые! Я посмотрела на свои руки и увидела алую кровь. Кровь начала капать на мои колени, на светлое пальто. В ужасе я вздрогнула, не удержала равновесие и упала на асфальт; глаза застилали мне уже не слезы, а страшная кровавая пелена…
4.
Я очнулась и резко приподнялась на постели, сердце бешено колотилось. Что произошло? Что всё это, черт возьми, такое было? Неужели мне приснился кошмар? Но разве бывают кошмары такими реалистичными? Я бросила встревоженный взгляд на будильник: было только без пятнадцати шесть утра. Значит, я не проспала на работу. Ох уж эта моя вечная тревожность перед ответственными событиями.
С кухни доносился аромат поджаренных тостов. Тетя Джулия, моя милая тетя Джулия, она была дома и встала пораньше, чтобы приготовить мне завтрак. Уйти с утра пораньше в такой день и оставить меня без завтрака, она никогда бы не смогла, в этом была вся она. Теперь я окончательно убедилась в том, что мне привиделся кошмар, сущий ужас, порожденный переживаниями накануне вечером, когда я ложилась спать. Нужно меньше тревожиться, но в этом была вся я.
У меня еще было достаточно времени на сборы, и я облегченно потянулась, потрясла головой, сбрасывая с себя ночной кошмар. Его реалистичность не давала мне покоя, и все до сих пор стояло перед глазами, будто только что произошедшее. Тем не менее, я должна была взять себя в руки и собираться. Я умылась и спустилась вниз.
— А-а-а, уже встала, крошка? — спросила тетя Джулия, снимая чайник с плиты.
Я улыбнулась ей и села за стол перед тарелкой с ароматным дымящимся тостом.
— Тетя, почему все фотографии моих родителей такие нечеткие?
Она помолчала с мгновение.
— Не знаю, дитя. Время испортило. Время всегда все портит.
Я добралась до своего нового места работы госпиталя Брукхэвен абсолютно без происшествий. На улице не было густого тумана, автомобили и люди присутствовали. Лишь дойдя до угла Хэррис стрит, я невольно поежилась, и холодок все-таки предательски пробежал по моему телу, но там было спокойно и пустынно, однако я постаралась быстрее перескочить этот переулок, отгоняя неприятные воспоминания.
В ординаторской мне выдали обычный халат. Видимо решение главврача Фокса работало ещё не так исправно.
— Чуть позже измерим тебя и подгоним халатик. — Жеманным тонким голоском проговорила молоденькая сестричка. «Аманда», прочла я на бейдже.
— А кто будет шить? — спросила я.
— Я взяла этот вопрос на себя, Фокс обещал мне за это премию и особую благодарность! — хвастливо подчеркнула он.
— Ага, знаем мы такие «особые» благодарности» — Саманта изобразила пальцами кавычки, весело подмигнув мне.
— Кстати каблук у тебя низковат, нужен не менее десяти сантиметров, — заметила Аманда, оценивающе осматривая мои туфли и ноги. — А вот ноги у тебя красивые, — искорка зависти блеснула в ее глазах.
Аманда была невысокого роста, около ста пятидесяти шести сантиметров, по сравнению с моими ста семидесятью. Худенькая молодая девушка, лет двадцати, шатенка, с волнистыми до плеч волосами и с серыми глазами.
Однако через мгновение, она стала куда выше. Из шкафчика она достала халат и красивые лаковые белые туфли на высоченной тонкой шпильке, встала на них и, горделиво прошествовала к прямоугольному зеркалу, висящему на стене, выкрашенной зеленой краской.
Она сняла платье, и я заметила на ее небольшой груди первого или начала второго размера лифчик с эффектом пуш-ап, симпатично приподнимающий ее грудь. Аманда накинула халат. Я ахнула: халат едва закрывал ее аккуратные и симпатичные бедра. Чуть покачиваясь на каблуках, но, тем не менее, с довольной улыбкой на лице, она повернулась к нам.
— Ну, бомба! — нарочито ошарашенно произнесла Саманта.
— Получается, у вас здесь не больница, а модельное агентство? — пошутила я.
— Пожалуй ты прав-а-а, — весело протянула Саманта и тоже двинулась к шкафчику.
Грудь у нее была куда пышнее, чем у Аманды и я предвкушала зрелище. Саманта, строя мне недовольные всей этой ситуацией рожицы, все же надела такой же короткий халат, а затем и туфли. Я лицезрела потрясающий вид. Ноги у нее были очень стройные и фигуристые. Она выглядела невероятно аппетитной и красивой девушкой тридцати пяти лет.
— Как же я их ненавижу, — заметила она, показывая на туфли.
— Зато ты просто великолепна! — сказала я с нескрываемым восхищением.
Я была традиционной ориентации, но всегда могла оценить по достоинству красоту женской фигуры, как оценивает ее художник или же архитектор. А ведь я была медицинским художником, если можно так выразиться.
Вскоре вся ординаторская понемногу заполнилась медсестрами-моделями. Переодевшись, они важно выходили в коридор, покачивая бедрами, словно отправляясь на подиум. Я зачарованно смотрела на их дефиле. Это было великим раем и великим сумасшествием одновременно, словно биполярное расстройство действительности.
Внезапно переодевающийся женский персонал приумолк и все насторожились, поворачиваясь к двери. Я тоже, выходя из облака внезапных эйфорических размышлений, повернулась в ту сторону, куда смотрели все.
Она была высокая, статная, уже немолодая, но сохранившая остатки былой красоты женщина. Аристократическая гордость, с которой она держала себя, подошла бы, пожалуй, царице, нежели медицинскому работнику. Вспоминая рассказы Саманты, я догадалась — это была Людмила. Главная медсестра Брукхэвена.
Её темные крашеные под каштан волосы, были собраны в пучок на затылке, а на голове сияла белая медицинская шапочка. Лицо ее выглядело несколько вытянутым и создавало выражение некоторой надменности и важности. Нос у нее был орлиный и сообщал внимательному зрителю о породе и некоторой хищности облика владелицы. Однако глаза ее говорили об обратном, — они оказались спокойными и наполненными какой-то внутренней кротостью. Было совершенно очевидно, что Людмилу все уважали и даже побаивались. При ней старались случайно не проронить лишнего слова и придерживались дисциплины. На лице этой сильной женщины читалось, будто она хранит какую-то неведомую для остальных тайну и все, кто был вокруг, замирали в зачарованном благоговении перед ней.
Она обвела внимательным взглядом всех нас и остановилась на мне. Мое сердце вздрогнуло.
— Это ты новенькая медсестра? — спросила она хорошо поставленным, низковатым и негромким голосом.
— Да, я сегодня первый день, меня зовут Анна.
— Поступил вызов. У парня паранойя и он боится выходить из дома. Ты должна сделать ему успокоительный и убедить прийти на консультацию в госпиталь. Задача ясна?
— Предельно ясна. Называйте адрес. — Я решила показать себя уверенной и исполнительной, чтобы произвести хорошее впечатление в свой первый день работы.
5.
Дом пациента располагался на улице Мансон. Слегка моросило, видимо оседал утренний туман. Мне выдали чемоданчик со всем необходимым, и теперь я ощущала себя гораздо более значимой персоной, чем была всего несколько часов назад.
Я поднялась на четвертый этаж дома и остановилась возле нужной мне квартиры. Сердце предательски заколотилось и ладони вспотели. Моя нерешительность очень часто была не к месту именно тогда, когда мне нужна была максимальная собранность и уверенность.
Пару или даже тройку мгновений, я постояла перед дверью, глядя на пожелтевший пластмассовый звонок. За дверью, будто что-то послышалось, интуиция подсказала мне, что не только я сейчас испытывала взволнованность. Человек тревожно ждал появления медика и топтался по ту сторону двери.
Из страха, что, возможно, он уже давно наблюдает в глазок мою робость, в то время, когда он нуждается во мне, я быстро потянулась к звонку и нажала его. Раздался перезвон колокольчиков и, когда звуковые волны растворились в пространстве окончательно, наступила мертвенная тишина. Я ждала около пяти секунд. Затем, за дверью послышалось легкое шуршание, на мгновение оно затаилось и, я услышала голос.
— Кто вы? — нерешительно произнес голос, принадлежавший мужчине лет сорока-сорока пяти.
— Я медсестра из Брукхэвен, от вас поступил вызов.
Наступила пауза. Затем он заговорил снова и еще более нерешительно.
— Я, я, боюсь вам открывать, я совсем никому не открываю, совсем никому. Но, но мой холодильник опустел, и я боюсь, боюсь умереть! — мне послышалось, будто он вхлипнул.
— Вы Джеймс? Правильно? Джеймс, послушайте, вам нужно открыть мне дверь и только так я смогу вам помочь, понимаете? Меня вам нечего бояться. Меня зовут Анна, я пришла, чтобы оказать вам поддержку. Я друг.
— Анна, да, да, спасибо, простите меня, простите… Но я не могу!
На мгновение я растерялась, но только на мгновение.
— Откройте эту чертову дверь, Джеймс! — неожиданно для самой себя, я повелительно повысила голос.
Это было рискованно, потому что при давлении параноики запросто могут уйти в себя, закрыться и вовсе замолчать, однако, что-то подсказывало мне, что нужно проявить немного больше настойчивости. К счастью, это действительно сработало, и я услышала, как задребезжал замок. Он осторожно приоткрыл дверь и посмотрел на меня в узкий проем между дверью и стеной. Я взялась за край двери, во избежание того, что Джеймс мог запросто передумать, и, мягко подала дверь на себя. Он медленно отпрянул назад, как застигнутый врасплох зверек и затравленно уставился на меня.
Это был высокого роста, около метр ста восьмидесяти мужчина, действительно лет сорока пяти на вид. Худощавого телосложения, я бы даже сказала — излишне худощавого. Его бледные тощие руки были сплетены длинными костлявыми пальцами, и он постоянно заламывал их кверху. Глаза его оказались большими, светлыми, но в силу болезни, выглядели измученными и покрасневшими. На бледных впалых щеках красовалась многодневная темная щетина. Джеймс оказался шатеном с растрепанными и не очень коротко подстриженными волосами. На нем была какая-то старая потрепанная футболка с выцветшей надписью. Надпись звучала, как «Локест» и вещала о названии какой-то местной баскетбольной команды. Такие же потрепанные серые спортивные штаны, и завершали этот чудный образ черные носки и старые выцветшие синие тапочки.
— Вот, молодцы, Джеймс! Вы справились, вы сделали это! — я решила подбодрить его, интонируя мелодичным и позитивным голосом.
— Д-да, п-проходите. Анна, верно?
Было совершенно очевидно, что ему вдруг стало несколько стыдно за себя при виде веселой и уверенной девушки, и он старался продемонстрировать больше спокойствия, чем у него было на самом деле.
Я сняла туфли и последовала за скользнувшим в гостиную Джеймсом.
— Присаживайтесь, извините, я, я не могу предложить вам чай или кофе, я… Ничего нет, ничего не осталось больше.
Я присела на краешек небольшого кресла с темной бархатистой накидкой, поставив чемоданчик у ног перед собой.
— Ну что вы, Джеймс, я на работе, а не в гости пришла, не беспокойтесь так. Лучше поделитесь, что с вами стряслось?
Он вдруг замер, перестав суетиться и заламывать руки, и уставился на меня напряженным взглядом.
— Я не уверен, не знаю точно, — заговорил он. — Вы, должно быть, думаете, что я псих, а я не псих. Я, я не знаю, что со мной. Вы заберете меня да? Санитары внизу ждут вашей команды?
Видя, как нарастает его нервозность, я поспешила успокоить его, мало ли на что был способен человек в таком состоянии.
— Нет, нет, что вы, успокойтесь, я пришла одна. К тому же у нас нет принудительной госпитализации, вы же никого не убивали, в конце концов. — У меня вырвался предательски глупый смешок.
Он смотрел на меня еще мгновение, затем безвольно опустился на диван, положив руки на колени, и уставился невидящим взглядом в пол.
— Джеймс, давайте начнем от исходной точки, с чего все это началось?
— Две недели назад я узнал об обязательной вакцинации жителей Сайлент Хилла. А я, знаете, спортсменом всегда был, я был капитаном команды по баскетболу, и я привык следить за своим здоровьем.
— Ах да, действительно, я помню эти призывы к вакцинации. Её проводили в госпитале Алкемилла.
Я вспомнила, что в те дни активно шла пропаганда некой обязательной вакцинации населения с целью повышения иммунитета к целому ряду вирусных штаммов, якобы в связи с возросшим риском заболеваний в нашем городе. Была разработана инновационная формула, и это являлось чем-то вроде эксперимента. Однако я, как ответственный и исполнительный медик, явилась практически сразу же в числе самых первых «подопытных кроликов».
— И, с тех пор, я начал чувствовать себя странно. У меня появилась дрожь, жар, ночные кошмары. Они были настолько ужасные, а главное — через край реалистичными, что я не мог спать, я боялся. И даже днем иногда, совершенно разбитый, я невольно смыкал глаза, и кошмары продолжались. Они становились все ужаснее, я видел себя бродящим в темноте, я искал, искал кого-то, будто я должен был найти, но не находил.
— Кого вы искали, Джеймс?
— Я не знаю, не знаю кого, но во сне я будто ищу его по нюху, я будто животное, которое вышло на охоту. Я блуждаю в полумраке, мне страшно, но я никак не могу выбраться из этого омута. Силюсь проснуться, но все явственнее ощущаю реальность происходящего.
Он помолчал, видимо невольно погрузившись в свои отчетливые видения, и гримаса ужаса застыла на его лице.
— Доктор, я на грани суицида, дело в том, что мои кошмары, они будто выходят за пределы реальности, понимаете? Я не псих, я не псих, ведь я не псих?!
Было несколько лестно, что он назвал меня доктором, и я не стала его поправлять. Я вообще не должна была разглагольствовать с ним, моей задачей был только лишь успокоительный укол и приглашение к доктору. Однако что-то во мне пыталось забраться куда дальше, чем следовало.
— Нет, Джеймс, успокойтесь, что значит: «выходят за пределы реальности»? У вас галлюцинации?
Внезапно он одним рывком вскочил с места и забегал по комнате.
— Я так и знал, я знал, что вы примите меня за сумасшедшего!
— Нет, нет, вовсе нет, я просто пытаюсь понять, что с вами происходит, ничего подобного я не думаю!
— Вы специально так говорите, а сами потом вернетесь с санитарами. — Он внезапно заплакал.
Изумленная, я смотрела на него и мысли о его помешательстве невольно и вправду начали закрадываться в мою голову.
— Да, да, у меня галлюцинации и я даже за дверь боюсь выходить, довольны вы?
Он вдруг остановился, уставившись мне в глаза, и я не без испуга заметила в его взгляде искорку гнева. Мои руки сами медленно потянулись к стоящему возле ног чемоданчику и положили его на колени.
— Джеймс, я должна сделать вам инъекцию успокоительного, вам сразу станет легче. У вас нервный срыв.
Он бросил дикий взгляд на мой чемоданчик, глаза его были неадекватно расширены. Что-то в нем сообщало мне о том, что здесь что-то не так. Страх неумолимо поднимался во мне, и я начала по-настоящему опасаться за здравый рассудок этого человека. Хотя не совсем так, в первую очередь, я испугалась за себя. С детства меня сковывал ужас в обществе агрессивно настроенных людей, а Джеймс в этот момент источал именно такие флюиды. Здесь не нужно было быть обладателем невероятной интуиции, чтобы почувствовать, как накаляется воздух.
— Вы хотите обездвижить меня, парализовать? — мне вдруг почудилось, что голос его изменился, в нем появились агрессивные и повышенные тона.
— Н-е-е-т, нет, вы только успокоитесь и я вам дам дальнейшие инструкции по вашей ситуации.
— Мне не нужны ваши инструкции, или вы, вы вздумали управлять мной, управлять моей жизнью? Вы, вы хотите влезть в мою голову, сделать меня безвольным овощем?!
Его внешний вид становился все более угрожающим, внезапно я заметила его резкое преображение: лицо и глаза налились кровью, кулаки яростно сжимались. Он стоял на расстоянии вытянутой руки от меня, и холодный страх побежал по моей спине. Я медленно встала, заходя за кресло и не сводя с него глаз. Он сделал шаг в мою сторону, я отступила назад.
— Что с вами, Джеймс, успокойтесь!
Но он, казалось, уже не слышал меня. Этот псих, похоже, и вправду задумал учинить надо мной расправу, какой ужас и это в мой первый рабочий день!
Я начала пятиться назад, подсознательно отходя к входной двери. Я решила оставить попытку заговорить с ним снова, поняв, что не смогу успокоить его и нужно бежать. Бежать, а уже потом решать, что делать дальше.
Внезапно, я вздрогнула: вдруг, с улицы завопила сирена, тревожно и гулко разбивая воздух и мое дрожащее сердце на тысячи испуганных осколков. Она звучала раскатисто и, казалось, не собиралась умолкать. Джеймс остановился, будто тоже пораженный и застигнутый врасплох этой неожиданной звуковой атакой.
И тут, к моему ужасу, стало происходить что-то весьма странное: стены и пол вдруг медленно начали преображаться, — они буквально растекались, как расплавленный воск, картины на стенах тоже менялись; образы на них преобразовывались в жуткие и мрачные очертания. Вся квартира приобретала зловещие багровые оттенки.
Однако это еще было не самое странное и страшное, — внезапно, Джеймс опустил голову и весь затрясся, мелкая дрожь потрясала все его тело. С ужасом, я рванула к входной двери, наощупь стала искать, как она открывается, обнаружив задвижку, я нервно задергала ее, но она не поддавалась. Он что, закрылся еще и на ключ?!
Его громкий, пронзительный нечеловеческий крик заставил меня резко обернуться, и я просто обомлела, — я была настолько ошарашена увиденным, что впала в полнейший ступор: все его тело, начиная с головы до ног, резко преобразилось; челюсть была разорвана на две части и раскрывалась в обе стороны, в ней виднелись многочисленные острые клыки, глаза помутились, словно у мертвеца, нос пропал, шея удлинилась — она была вытянута и сморщена, вся его кожа приобрела неестественный бледный оттенок. Но более всего, меня поразили его руки — они удлинились и стали костлявыми, так же как и пальцы, а кончики пальцев переходили в нереально длинные и внушающие ледяной ужас когти…
Увиденное было настолько страшно, словно я внезапно попала в ужасный сон. Мне некогда было анализировать происходящее, и разум просто отключался, видимо мозг так спасал меня от неминуемого безумия. Единственное, что оставалось — инстинкт самосохранения.
Монстр, хрипло дышал и весь содрогался, словно от страшной ломки. Его белесые глаза были уставлены в мою сторону. Внезапно, он двинулся на меня, обходя кресло.
Я вдруг резко сорвалась с места и побежала влево по коридору, толкнула первую попавшуюся дверь, но она не поддалась, тогда я бросилась к двери направо. К счастью, она открылась, я вбежала в комнату, а затем дрожащими пальцами нащупала задвижку и закрыла ее изнутри.
Помещение оказалось ванной комнатой. Я поставила чемоданчик на пол. Внутри горел тусклый красноватый свет, он заливал все вокруг густым бардовым кровавым оттенком. Плитка на стенах была пошарпанной и грязной, я попятилась к ванне и заглянула в нее. Там была налита вода, но красный свет превратил ее в кровь, и эта картина выглядела крайне жутко.
Раздалось шарканье ног за дверью, а затем он настойчиво начал ломиться внутрь, я услышала, как душераздирающе он заскребся своими длинными когтями. При этом он издавал какие-то странные булькающие грудные вопли, несравнимые ни с одним известным мне животным.
Я должна была что-то предпринять, мне не хотелось погибнуть в таких условиях, тем более случившееся со мной могло бы стать сенсацией. Правда единственное, чего бы я хотела на этот момент — просто выжить! Я быстро обернулась по сторонам, и моя надежда на окно, к сожалению, сразу же рухнула. Я увидела лишь маленькую неработающую вентиляцию. Слева на стене я заметила шкафчик, подскочив к нему, резко его раскрыла. Он был пуст. Нет, не правда, мрак в моих глазах рассеялся, и я заметила на нижней полке какой-то металлический предмет. Я достала его, это был… Скальпель? Да, действительно, в моей руке зловеще блеснул скальпель. Он был достаточно остро заточен. Что он забыл здесь, в ванной этого чел… Существа? Я медленно поворачивала скальпель в руке, и он отражал кроваво красный свет потолочной лампы. Вдруг меня качнуло, слегка закружилась голова, и я списала это на сильный стресс и ужас, который творился сейчас в моей жизни. Я сжала скальпель в руке и посмотрела на дверь — он продолжал выть за ней и скрестись. Я планировала нанести ему резкие и точные удары в лицо или по шее, как только он ворвется сюда. Все во мне напряглось и превратилось в один собранный комок нервов. Жажда жизни превратила меня в отчаянного воина, готового сражаться до последнего.
Однако чем дольше шло время, тем все более странно я себя ощущала. Рассудок будто на самом деле покидал меня, при этом вырывались наружу инстинкты. В этот момент я заметила, что за дверью наступила тишина. Я замерла и стала прислушиваться несколько мгновений, но ничего не происходило.
Случайно я бросила взгляд на зеркало, что висело напротив меня на противоположной стене. Зеркало было грязным и местами мутным, лишь в некоторых местах сохраняя ясность стекла. Внезапно, мой образ показался мне очень непохожим на меня; лицо мелькнуло неестественной формой, отдавая странной бледностью, а вместо глаз носа и рта было что-то неясное, темное, искаженное. Медленно, продолжая сжимать скальпель в руке, я стала приближаться к зеркалу, неотрывно глядя на свое отражение и пытаясь понять, что происходит. С ужасом, я обнаружила, что мое лицо действительно отражалось весьма странным образом. Я решила, что зеркало слишком грязное и протерла его пальцами. Однако увиденное мной подтвердилось еще сильнее и повергло меня в самый настоящий шок: мое лицо под медицинской шапочкой было замотанно бинтами! Бинты были грязными, какие-то темные пятна проступали сквозь них. Кровь?! Я быстро схватилась за лицо — оно действительно было покрыто пористой материей… Что это всё значило? Я вдруг вспомнила свой сон о собаке. Руками я нащупала засохшие пятна в районе глаз носа и рта, что за ужас?! Я посмотрела на свои руки — они поразили меня своей мертвенной белизной, и какие-то странные голубоватые жилки пронизывали их по всей поверхности. Все это походило на какой-то безумный кошмарный сон или бред сумасшедшего. Однако реальность происходящего была невероятно отчетливой и это пугало меня больше всего. Внезапно резкий приступ головокружения заставил меня опуститься на колени. В глазах помутилось, кровавые стены и предметы заплясали сумасшедший танец перед глазами. Я словно падала куда-то, пытаясь ухватиться руками за воздух, а затем все погрузилось во мрак, и я отключилась.
Глава 2
1.
Яркий свет пробивался через мои закрытые веки. Кроваво-алая пелена закрывала взор тысячами моих же собственных капилляров. Кажется, я просыпалась, но веки были так тяжелы, что я не спешила открывать их. То ли, я не чувствовала в себе сил, чтобы поднять их, то ли, мне хотелось еще немного побыть в забытьи и невесомости, в которых я находилась, казалось, уже достаточно долго. О, это прекрасное состояние, когда ты только-только выходишь из сновидения и еще не помнишь, что беспокоило тебя накануне, когда заботы и тревоги реальности пока не успели охватить твой разум и бросить в пучину болезненной реальности.
Не без труда, я приоткрыла глаза; яркий свет колко ударил по ним, и я снова зажмурилась. Я потянулась правой рукой к лицу, намереваясь протереть веки. Какое-то препятствие заставило повиснуть мою руку в воздухе. Я с трудом приоткрыла глаза и бросила взгляд на сгиб локтя: пластырем там была закреплена игла, проводок тянулся к краю кровати и переходил… в капельницу. В ней сияло прозрачностью росы какое-то лекарство.
— Проснулась, лапочка!
Я вздрогнула от внезапного радостного возгласа, донесшегося до меня откуда-то со стороны окна. Конечно же, я узнала этот голос. Он принадлежал тете Джулии. Я посмотрела туда, но пока с трудом могла разглядеть силуэт: она сидела в кресле перед окном, и черты ее были затемнены.
— Тетя? Это ты. Как хорошо слышать тебя — я не узнала своей ослабленный голос. — Где я? Что произошло?
— Ты в больнице, милая. Вчера днем тебя нашли на улице, без сознания.
— На улице?
Я закрыла глаза и сдвинула брови, силясь припомнить хоть что-нибудь. Однако память все еще не хотела возвращаться ко мне.
— Я так перепугалась за тебя, ко мне пришла эта девушка, как же ее, Саманта. Сказала, что ты долго не возвращалась с вызова и за тобой послали санитаров. Они тебя и обнаружили.
— С вызова?
— Да, ты ходила на вызов. К пациенту.
На мгновение я снова обратилась к памяти и о, ужас, внезапное озарение охватило меня настолько болезненно, что практически парализовало всё моё существо. Наша память обладает поистине удивительными способностями: иногда она полностью отключается и подолгу мешает припомнить, казалось бы, самые простые вещи, а иногда обширное воспоминание всплывает в мозге в какую-то поразительно малую долю секунды. Так же произошло и со мной. В одно мгновение перед моими глазами пронеслось все, что я испытала накануне. Едва я удержалась от бури эмоций и желания рассказать все тете Джулии в этот же миг. Однако я решила слегка помедлить. Все произошедшее теперь казалось мне таким невероятным и неправдоподобным, что я впала в замешательство. Если бы меня обнаружили в ванной этого существа, тогда бы я как на духу рассказала всё, ибо имела бы больше доказательств. Если бы его увидел кто-то еще, помимо меня, меня не посмели бы счесть за сумасшедшую, но все-таки я была обнаружена на улице. Как я там оказалась, я совершенно не имела понятия. Почему он не убил меня? Может я вырвалась оттуда в беспамятстве? Я не могла ответить себе на эти вопросы, как не силилась напрячь память. Одно было для меня совершенно ясно: все случившееся со мной являлось самой настоящей реальностью, необыкновенно ясной, четкой и осознанной реальностью! И в этом не могло быть ни малейших сомнений. Единственной загвоздкой происходящего было то, что события и герои данной реальности весьма не соответствовали привычной действительности.
Со стороны эту историю можно было бы принять за сон или бред сумасшедшего, а вот последнего мне бы ох, как не хотелось. Представьте себе человека с высшим медицинским образованием, только что устроившегося на работу в престижный госпиталь, но с серьезными проблемами с головой. Это было бы верхом унижения и боли для меня, — человека всегда крайне ответственного и ранимого. Поэтому я решила пока помалкивать. Я лишь сказала:
— Тетя, я хочу домой.
— Нет, ты еще очень слабая. Девочка моя, ты очень мало ешь и много нервничаешь! Так нельзя!
— Сколько мне еще тут быть?
— Не знаю, ну может недельку.
— Недельку?! Ты что, я не могу столько лежать тут, мне надо на работу!
— Какая работа, ты не здорова, дитя!
— Тетя Джулия, мой первый день провален, меня же уволят!
— Не переживай ты так, я все уладила, я и твоя подруга Саманта, за тебя замолвлено слово. Твое начальство — замечательные и понимающие люди.
Я тяжело вздохнула. Перспектива пролежать здесь неделю вовсе не радовала меня. Однако я решила поискать в этом плюсы. У меня было достаточно времени проанализировать все, что произошло со мной накануне. Я абсолютно и бесповоротно отвергала мысль о том, что я медленно схожу с ума. Мой рассудок был абсолютно ясен и чист, как утренняя роса, несмотря на сильную слабость тела. Способность к анализу так же не была утрачена мной. Все это являлось достаточно значимыми признаками адекватности моего разума.
Оставалось выяснить, что же такое происходило. Я никогда не сталкивалась ранее с подобными мистическими происшествиями, однако слышала много раз невероятные рассказы людей. В моей голове был такой огромный ворох из воспоминаний настолько невероятных и поразительных, что мне недоставало ни слов, ни знаний, чтобы хоть как-то все это объяснить. Вероятно, мне нужно было найти кого-то, кто выслушал бы меня без желания покрутить пальцем у виска и помог бы понять природу дынных происшествий. В общем, я приняла решение заняться поиском такого человека по выходу отсюда — я уже по-настоящему опасалась, что повторись подобные видения вновь, и я смогу действительно не выдержать и обезуметь. Я убедилась в крепости моей психики, но я не знала, насколько надежны ее резервы.
К полудню едва слышно приоткрылась дверь, и я рефлекторно повернула голову в ее сторону. Кто-то робко заглядывал в щель, возможно проверяя, не сплю ли я. Дверь приоткрылась, и я увидела на пороге улыбающуюся Саманту. Ее улыбка прекрасно заменила бы солнце в этом вечно мрачном и туманном городе.
— Привет! Ну как ты? — задорным голосом вопросила она.
Она держала в руках какие-то пакеты, и я решила, что она принесла мне фрукты. И да, действительно, в одном из пакетов светились оранжевым светом какие-то круглые предметы, предположительно, апельсины. Другой пакет оставался для меня загадкой, в нем лежала какая-то коробка.
— Скучно, — отозвалась я. — Рада видеть тебя, Саманта.
— А уж я как рада.
Она осторожно приседа на краешек кровати у моих ног и внимательно посмотрела на меня своими красивыми голубыми глазами. Мне вдруг стало неловко за свой вид. С утра я глянула в зеркало; лицо мое было серым и уставшим, под глазами образовались синяки. Гемоглобин? Хм, возможно. Плюс сильный пережитый стресс, о котором я умолчала.
— Извини, я не в форме, — я стыдливо прикоснулась к лицу, провела пальцами по щеке и робко улыбнулась.
— Ну что ты, я все понимаю, — она вдруг стала серьезной и отвела взгляд в сторону. — Ты еще слаба, тебе нужно время на поправку.
— Не хочу оставаться здесь надолго, это место навевает на меня тоску.
— Я знаю, но, сама понимаешь, со здоровьем шутки плохи, так что, наберись терпения и, кстати, я принесла тебе журналы! А еще апельсины и яблоки, вот сюда поставлю. — Она положила пакет рядом с прикроватной тумбочкой.
— Спасибо тебе большое.
— Не за что. Слушай, так что с тобой произошло в тот день? Ты помнишь что-нибудь?
Я не знала, могу ли я доверить Саманте подобное. Она явно была славной девушкой и отличным товарищем, но я еще не достаточно хорошо знала ее. Я решила пока воздержаться от того, чтобы излить ей душу.
— Я помню только то, что я подошла к дому пациента, а затем я очнулась здесь.
— Ты потеряла сознание, крошка. Я говорила с твоим врачом.
— Возможно дело в гемоглобине?
— Твой гемоглобин в норме.
Я озадаченно взглянула на нее. Она некоторое время помолчала.
— Я настояла на томографии. — Заговорила она вновь.
— Ты прямо как моя мама, — попыталась пошутить я. — Я благодарна тебе за заботу обо мне. — Но что же они выявили?
— Понимаешь, все в порядке, но была замечена одна удивительная вещь.
— Какая же?!
— Эпифиз твоего головного мозга показал яркую активность, однако в крови оказался повышенным уровень адреналина.
— Это плохо?
— Это как минимум странно. Эпифиз вырабатывает мелатонин. То есть, по сути, тебе должно хотеться спать. Однако адреналин оказывает совершенно противоположное действие на организм. В результате чего не исключен так называемое хождение во сне или лунатизм. Ты можешь бродить физически, находясь во сне, а потом не помнить этого. Причем адреналин способен делать тебя агрессивной. Скажи, ты когда-нибудь ходила во сне?
— Ты пугаешь меня. Нет, не припомню подобных случаев. Я никогда не лунатила, иначе тетя Джулия сказала бы мне.
— Ну, будем верить, что все в порядке. Вспышка гормонов могла быть вызвана чем угодно. Вероятно, это был результат стресса от сильного волнения в первый день твоей работы. Скажи, ты действительно так сильно боялась идти на вызов?
— Да, признаюсь, мне было волнительно, но я справилась. Кстати, а что с пациентом?
— С ним все в порядке. К нему поднялась Аманда, и он попросил о госпитализации. Сейчас он находится в Брукхэвене.
С некоторым разочарованием я подумала о том, что как досадно, что Джеймс снова стал Джеймсом. Это добавляло мне вопросов. Значит, он был способен к обращению в свое нормальное тело. Однако если он превратится, находясь в больнице, я сразу же расскажу свою историю. Главное, чтобы он никому не навредил. Мне вдруг стало страшно и совестно, что я не могла никого предупредить об этом. Кроме того, мне предстояло работать там и самой. Перспектива встретиться с ним вновь, даже в облике человека, наводила на меня животный ужас.
— О, я же принесла тебе подарок! — вдруг оживленно воскликнула Саманта, и, белозубо улыбаясь, принялась вынимать коробку из белого пакета.
Она достала белую коробку с золотистыми буквами на ней. Я прочла название: «Louboutins». Саманта откинула крышку, и я увидела пару красивых белых лаковых туфель-лодочек внутри. Их подошва была алого цвета. Лабутены! Каблук выглядел достаточно устойчивым, но высоким, около десяти сантиметров. Я зачарованно смотрела на туфли.
— Это тебе мой подарок. Тетя Джулия участливо сообщила твой размер. Вытяни ногу, примерь.
— Вау, какая красота, Саманта! Это мне? Как мне тебя благодарить?
— Убьешь Фокса. Этим и расплатишься.
Я взглянула на нее, подняв брови, и мы раскатисто засмеялись. Затем я вынула правую ногу из-под одеяла, и Саманта помогла мне надеть туфлю. Какая красота! Моя нога сразу преобразилась и стала невероятно женственной. В таких туфлях и работать будет одно удовольствие. У меня никогда еще не было таких потрясающих туфель. Мои простые новые туфли не стояли и рядом с этой прелестью.
2.
Мои ноги утопали по щиколотки в чем-то невероятно мягком, теплом и обволакивающем. Зачарованная прекрасной лазурной далью, я не сразу взглянула по чему я ступаю. Однако приятные ощущения были настолько глубоки, что я с интересом посмотрела вниз. Это был песок, прекрасный розовый песок! Он переливисто играл на солнце красивыми матовыми бликами, но его основной цвет — нежно розовый оставался неизменным. Песок был раскинут на внушительное расстояние, но это не было пустыней. Пляж!
Немного в отдалении я заметила изредка растущие высокие пальмы, низкие тропические растения с раскидистыми папортниковыми листьями и огромные экзотические цветы. Цветы были красными и небесно-голубыми с длинными и липкими от нектара желтыми язычками. Их сладостный и дурманящий аромат доносился чувственными порывами ветра. Мои ноги какой-то магией влекли меня вперед, к таинственной бирюзовой линии горизонта. Океан?
Под ярким и радостным солнечным потоком, меня увлекало вперед, словно невидимыми мягкими, теплыми и дружелюбными волнами. Я никогда не видела такого солнца! Оно не было палящим, скорее нежным и согревающим. Я не помнила такого солнца, солнца без тумана! На мне не было обуви и от этого единение с природой было особенно чувственным. Я ощущала прогретый солнцем песок, каждой клеточкой своих стоп, испытывая неповторимое наслаждение.
На мне было какое-то легкое платье с высоким разрезом, красивого нежно-мятного оттенка. Линия декольте эротично подчеркивала мою упругую грудь второго размера. Полы платья то и дело взметались вверх, подхватываемые теплым свежим ветерком, словно крылья бабочки, затем снова опускались, лаская мои ноги.
Линия горизонта приближалась, и моему взору открывался живописный вид на нежный и спокойный пенный прибой. Я преисполнилась желания сейчас же побродить по влажному песку, погружаясь в его чарующую негу и почувствовать ласковый теплый прилив на своей коже. Звуки были необычайно тихими и благостными: ни один резкий птичий крик не нарушал сладостной зачарованной неги. Я ступила в обволакивающий теплый мокрый песок, и, с наслаждением утопая в нем, пошла ближе к воде.
Солнце радостно играло на прибрежной глади, растекаясь по ней расплавленным золотом и бриллиантовыми переливами. Мне сейчас же захотелось влиться в это драгоценное пространство, соединиться с ним в единое целое. Я вошла в воду по колено, и внезапная радость окутала меня; я начала радостно прыгать, кружиться и танцевать, подкидывая воду руками и разглядывая сотни мелких сверкающих бриллиантов в пронизанном ярким солнцем воздухе. Бриллианты падали на меня, украшая игривые волосы неповторимым сиянием. Я погрузилась в счастливое забвение, возможно, впервые в жизни.
— Удивительно!
Внезапный чужой мужской голос заставил меня обернуться и опешить от неожиданности.
На берегу спокойно стоял высокий мужчина. Приблизительно метр восемьдесят ростом. На вид ему было около двадцати восьми лет. Солнце и легкие порывы ветра ласково играли в его темных вьющихся волосах длиной до плеч. Глаза его были спокойны, но с интересом рассматривали меня, на губах замерла легкая искренняя улыбка.
— Простите? — настороженно спросила я и уставилась на него. Мое тело, такое гибкое и красивое мгновение назад, сразу же стало скованным и неуклюжим.
— Никогда не думал, что увижу здесь кого-то столь прекрасного. Как ваше имя?
Удивленная таким настойчивым желанием молодого человека узнать мое имя, я нахмурила брови.
— Кто вы?
— Ах да, простите, я Джон.
Я понимала, что этот человек мог оказаться кем угодно и я не знала его, а ведь мы были здесь одни, поэтому я насторожилась и не сводила с него глаз. Однако что-то было в нем такое, необъяснимо притягательное, что мой страх постепенно отступал. Кроме того, парень был невероятно спокоен, и это состояние невольно начало передаваться и мне. Влекомая каким-то странным магнетизмом этого человека, я медленно пошла на берег к нему на встречу. Он протянул мне руку, но я не подала своей, и он вдруг рассмеялся негромким приятным и раскатистым баритоном. Я подняла на него взгляд и, с изумлением заметила его прекрасные голубые глаза. Он смотрел на меня так проникновенно, что мое сердце екнуло.
— Так вас зовут…
— Анна.
— Вы прекрасны, Анна.
Он вдруг присел на песок и задумчиво взглянул на горизонт. Лицо его внезапно стало серьезным. — Присаживайтесь. Сделайте мне честь, я давно не общался ни с кем столь прекрасным.
— А вы льстец, Джон. — Проговорила я, присаживаясь на песок не особенно близко к нему и расправляя мокрое платье по бедрам и голеням, замыкая разрезы, чтобы не было видно моих обнаженных ног.
— О, вы запомнили мое имя, это крайне приятно.
Он взглянул на меня боком, чуть наклонив голову вниз и улыбнулся, отчего его лицо приобрело еще больше очарования. Я не ответила, продолжая оправлять платье и волосы.
— Это потрясающе, — проговорил он, снова повернув лицо к горизонту.
— Что именно?
— То, что вы здесь.
— А то, что вы здесь?
— Для меня это естественно, а вот что касается вас…
— А где мы?
Он спокойно и без улыбки взглянул на меня.
— А вы что скажете, Анна?
Я опустила руку в теплый чистый песок, набрала горсть и, подняв руку, медленно начала высыпать его обратно тонкой струйкой. Он переливисто засверкал на солнце. Легкий порыв океанического ветра игриво перекинул прядь моих волос на лицо. И вдруг, меня осенило: господи, а ведь действительно где я? Как я здесь оказалась? Я выходила из сладкого забвения, и разум начинал заводиться, как механические часы. Должно быть, что я попала в сон, ведь я уснула в больнице. Да, я хорошо это вспомнила. Вчера Саманта подарила мне туфли. Но, как, разве бывают такие реалистичные сны? Ощущения, запахи, картинки? Только сейчас я заметила, что чувства мои тоже будто обострены; зрение было идеальным, цвета и детали четкие и сочные, а мои ощущения невероятно яркие. Разве может сон быть таким, ведь даже реальность часто и та не является столь реалистичной. И этот молодой человек, такой живой и настоящий, разве мог он быть плодом моего воображения?
— Я что, сплю? — скептически вопросила я.
— Мы все спим, Анна. Всегда спим. Ты задумывалась, в какой момент ты действительно не спишь?
— Да, например, сейчас, скорее всего я во сне.
— Как ты можешь говорить, что ты спишь, если твой сон ярче, чем твоя реальность?
Я ошарашенно уставилась на него.
— Откуда ты знаешь, как я ощущаю этот сон?
— Знаю. Потому что я тоже здесь.
— Постой. Так получается, что мы видим один и тот же сон на двоих? — оживилась я.
— Возможно. Однако боюсь, ты всего лишь плод моего воображения.
Я возмущенно вскочила с места.
— Что значит плод твоего воображения?
Он испуганно посмотрел на меня.
— Ты случайно не прячешь под своим милым платьицем нож?
— С ума сошел? Какой к черту нож? — вспылила я.
— Мои сны в последнее время были только страшными, мне трудно поверить, что я вижу вот это всё, поэтому и спрашиваю.
— Да как ты смеешь говорить такое? Плод твоего воображения, нож. А может это ты плод моего воображения! Давай, показывай свой нож! Маньяк!
Джон повернулся ко мне полностью, ошарашенно глядя на меня, и неуместная улыбка растянула его губы, а затем он весело захохотал. Его очарование было настолько сильно, что я впала в замешательство.
— Чего ты смеешься, я что-то смешное сказала?
— Это поистине поразительно.
— Что тебя поражает, а ну-ка скажи!
— То, что мое подсознание способно творить таких прекрасных и своенравных монстров.
Мои щеки мгновенно вспыхнули от гнева и недоумения и я, неожиданно для самой себя, рванула к парню, желая отвесить ему гневную оплеуху по макушке.
— Как ты меня назвал? — вскричала я, одновременно замахиваясь на него.
Он ловким движением уклонился и поймал мою руку в запястье, достаточно сильно, но не больно сжав ее своей крепкой мужской рукой. Я замахнулась второй рукой, но он поймал и ее.
— Анна, ты самый прекрасный монстр, которого я когда-либо видел!
Он продолжал сдерживать мои руки и весело хохотал. Этот нахал так сильно меня рассердил, что я пустила в ход ноги и попыталась легко ударить его по бедру. Он поднялся на ноги, продолжая удерживать мои руки в своих, и усмешливо глядя на меня. Похоже, этот негодяй забавлялся.
— Отпустите меня! Вы, мерзкий, напыщенный дерзкий эгоцентрист!
Я пыталась освободиться всячески упираясь. Он подгибал колено, опасаясь, как бы я не ударила его куда-нибудь побольнее.
— А ты дикая кошка, Анна, мне нравится такая строптивость.
— Мне плевать, что тебе там нравится, отпускай меня, негодяй!
— Хорошо, я тебя отпущу, только при условии, что ты перестанешь на меня нападать.
— Если ты не начнешь снова меня провоцировать.
— Договорились.
Он вдруг резко сделал лицо серьезным, чуть выпятив обиженно губы, и я невольно усмехнулась. Отпустив мои руки, он выставил ладони вперед, как бы успокаивая меня. Не больно то и хотелось нападать на него вновь. Я скрестила руки на груди и, надувшись, повернулась к морю, не глядя на Джона. Какое-то мгновение я так и стояла.
Волны были по-прежнему тихими и ветер ничуть не усилился. Это было потрясающее место и мне вдруг стало горестно от мысли, что это действительно такой реалистичный сон, который в любой момент растает и больше не повторится. Что-то пока не совсем ясное добавлялось к этой мысли, какая-то необъяснимая тоска. О, Боже, неужели я буду скучать по этому наглецу?! Невольно я осознала, что думаю о нем. Неужели мое подсознание настолько изобретательно, что создало такого дерзкого и красивого человека? Однако в ту же секунду, я отмахнулась от этих мыслей, вспомнив, что обижена на него.
Внезапно перед моим взором возник какой-то ослепительно-белый предмет. Раковина! Морская раковина! Такая красивая, большая, с длинными бугорками! С глянцевой блестящей нежно-розовой внутренней стороной. Я с детства сходила с ума от этих восхитительных природных творений и даже коллекционировала их. Раковина переходила в руку, а рука… Естественно в Джона, улыбающегося и нежно смотрящего на меня своими удивительно красивыми голубыми глазами. Ну как тут устоять? Я приняла раковину из его рук и начала рассматривать ее. Каждый ее бугорок, каждая впадинка были потрясающе четкими, а контрасты грубой и гладкой стороны удивительно ярко ощущались пальцами. Чистое наслаждение.
— Спасибо. Она очень красива!
— Не благодари, ведь я провинился перед тобой. Я только лишь пошутил, не ожидал, что ты такая чувствительная.
— Монстр принимает твои извинения.
— Да ты еще и с юмором, само очарование. Нет, ты точно не монстр, ты богиня! И ты такая красивая!
Он вдруг на мгновение стал серьезным и его взгляд упал на мои губы. Я невольно ощутила приятное щекотание внизу живота от этого маневра. Он стоял слишком близко, и это было сладостно опасно. Он внезапно откинул прядь моих волос с лица. Мне показалось, что он хочет поцеловать меня, и я отпрянула. Нет, ну что же это такое, что за наглость, мы едва знакомы! Я подавила внезапно нахлынувшее желание в себе, никогда не была развязной девкой. Джон, казалось, прочитал мои мысли и робко отвел взгляд. Однако через мгновение я охнула — он схватил меня за руку и притянул к себе. Прямиком в свои объятия!
— Послушай, Анна, — тихо и серьезно начал он, — я не знаю, что это за реальность такая, но она реальнее реального. И она прекрасна, удивительна. Мне так хорошо, наконец-то, за долгое время. Я ещё не испытывал подобного, и я не встречал создания более прекрасного, чем ты. Нигде. Я не знаю, порождение ты моего внутреннего мира или я твоего, но… Дай мне насладиться этим мгновением, дай запечатлеть все это в памяти. Твое лицо. Я хочу запомнить его, хочу впечатать в подсознание каждую его деталь, чтобы ты приснилась мне снова. О, может я умер и попал в рай? Я был бы счастлив попасть в такой рай, но что-то мне подсказывает, что вскоре все это кончится и я проснусь в своей постели, в своем привычном мире, где я совсем несчастлив.
— Почему ты несчастлив, Джон?
Но он не ответил, а лишь теснее прижал меня к себе, снова глядя на мои губы. И я не сдержалась. Поцелуй был настолько сладок, что у меня подкосились ноги. Поцелуй с незнакомцем. Однако у меня было ощущение, будто я знаю его всю жизнь, так спокойно и хорошо было с ним. Внезапно картинка и ощущения начали размываться и тускнеть, и я провалилась в глубокий сон. Осознанность покинула меня.
Я открыла глаза. В палате был потрясающе свежий воздух. Пахло озоном. Внезапный раскат грома за окном заставил меня вздрогнуть. Я посмотрела в окно, там было темно. Лишь изредка яркие вспышки молний озаряли небо. По подоконнику барабанил ливень. Я всегда любила грозу. Однако яркие воспоминания сна, несмотря ни на что, волнующим облаком были со мной, и наполняли меня все тем же настроением. Какой невероятный контраст реальностей испытывала я на себе сейчас, вернувшись обратно, в свою палату. Неужели это был всего лишь сон? Настолько потрясающе-реалистичный осознанный сон? И этот парень… Воспоминание о поцелуе вызвало щекотку внизу живота. Мое сердце сжалось от сладкой боли. Ох, черт, похоже, что этот коварный искуситель успел запустить туда стрелу. Однако в ту же секунду радость сменилась отчаянием — не благодарное это дело влюбляться в персонажей своего сна, но этот парень выглядел личностью. Если человеческому подсознанию подвластно сотворять полноценных личностей, то чем тогда оно не бог? Хотя все же маленькая надежда на то, что Джон существует в реальности, неумолимо закралась в мои надежды. Увижусь ли я с ним вновь? Этот вопрос стал самой большой и волнующей интригой моего будущего.
Через пару дней меня выписали, прописав некоторые успокоительные препараты и дав совет поменьше подвергаться стрессам. Хоть я и не любила лежать в больнице, но моя палата мне полюбилась. Здесь я могла долгие часы находиться наедине с собой и размышлять. Здесь мне снились удивительные вещи. Здесь я впервые открыла для себя невероятный опыт моих скрытых способностей. Здесь я набралась сил, но и обрела новые вопросы и новые интриги. Я с грустной улыбкой в последний раз окидывала взглядом свою палату; из мира грез, мне предстояло снова вернуться в туманный омут Сайлент Хилла.
Глава 3
1.
— Анна, быстро! Третий этаж, палата S10 — донесся до меня из-за спины встревоженный голос приближающейся ускоренным шагом Людмилы. — Приступ агрессии у пациента.
Я тут же встала с табуретки, ловким движением взяла все необходимое — шприцы, инъекцию и, быстрым шагом вышла из ординаторской. Мои новые туфли, подарок Саманты, потрясающе сидели на ногах, и были достаточно удобными. Во всяком случае, я привыкала. На мне был новенький халат, сшитый Амандой по последним требованиям Дерила Фокса: укороченный подол почти приоткрывал край белых чулок, а декольте и лифчик пуш-ап делали линию груди весьма соблазнительной. Постепенно я свыкалась с этой непривычной экипировкой, во всяком случае, я не одна варилась в этом котле. Однако, как бы не были удобны мои новые туфли, но бегать на них все-таки оставалось проблематичным.
Я зашла в лифт и нажала кнопку третьего этажа. Сердце предательски колотилось — страх перед неизведанным, пожалуй, никогда не перестает волновать меня. Дверь лифта открылась, и я быстро направилась к палате. На весь коридор стояли неразборчивые, но довольно яростные выкрики и брань. Мгновение, замерев в нерешительности перед дверью, я все же толкнула ее и вошла. Два санитара удерживали на кровати мечущееся тело, к слову, довольно крепко сложенное и затягивали его руки и ноги фиксирующими ремнями. Человек истошно кричал. Я положила на тумбочку свои инструменты и начала откупоривать ампулу с успокоительным составом. В это мгновение, пациент повернул голову в мою сторону и начал нести что-то совершенное невероятное.
— Внемлите мне, внемлите мне! Вы! — громко восклицал он. — Вы, вы все тут умрете!
Я с ужасом посмотрела на него. Его взгляд был направлен прямо мне в глаза, и я даже на мгновение подумала, что лицо его выглядит вполне адекватно и спокойно для буйного пациента.
— Вы все умрете здесь, мы все умрем, я чувствую, как умираю, каждый день!
Я взглянула на его медицинскую карту и прочла имя: «Николас Адамус». «Хм, — подумала я. — Почти что Нострадамус, великий предсказатель».
— Николас, успокойтесь! — сказала я, — сейчас я дам вам успокоительное. Придержите его руку, — обратилась я к санитару, стоящему у его изголовья.
— Делайте что хотите, — внезапно воскликнул Николас.
Я слегка опешила от холодного тона, которым он это произнес. Сейчас этот пациент совершенно не выглядел агрессивным. Скорее это он напомнил мне вполне адекватного человека, но окруженного сумасшедшими и совершенно безнадежно пытающегося им что-то объяснить.
— Так вы в порядке? Мне не следует вас успокаивать?
— Успокаивать меня — ваша работа, сестра, но вы не сможете успокоить его.
— Кого это его?
— Вы узнаете, когда он придет. Он придет. Он придет за нами всеми. Мы все умрем!
Его глаза наполнились ужасом и расширились, но взгляд замер. Казалось, что он смотрел вглубь себя. Я отругала себя за наивность и все-таки сделала Николасу инъекцию в вену. В конце концов, психи довольно хитрые люди и нельзя было списывать со счетов тот факт, что они легко могут заговорить вам зубы и ввести в заблуждение. Пока я складывала все на место, Николас совершенно успокоился и закрыл глаза. Беспокоиться о нем пока больше не стоило. Вместе с санитарами мы покинули палату S10.
2.
Сидя в столовой в обеденный перерыв и уминая свой сэндвич с компотом, я задумчиво смотрела впереди себя. Вернее я, как Николас, смотрела вглубь себя. Наверное, вам известны такие моменты, когда ты смотришь невидящим взором перед собой и твой взгляд будто заморожен. В такие минуты мозг словно отключается и перезагружается — ты реально можешь осознать отсутствие мыслей в голове. Люди в таких случаях, глядя на тебя, часто любят спросить: «о чем задумался?» но ты реально не задумался ни о чем. Кроме того, бывают моменты, когда ты действительно думаешь о чем-то, но очень глубинно, с невероятной скоростью мыслей! Замечали ли вы, что вы умеете думать с огромной быстротой?! Всего лишь в долю секунды, в вашей голове может пронестись глобальная мысль, описание которой словами, заняло бы у вас куда больше времени. Иногда, когда вы думаете, вы, будто проговариваете мысль словами внутри своей головы, это медленное думание, но попробуйте думать без слов! Ваши мысленные способности обретут практически скорость света.
Так вот, я сидела за столом и была погружена в перезагрузку мозга. В этот момент мыслей в моей голове не было. Обычно так происходит при утомленном сознании. Мою внутреннюю тишину нарушила Саманта; она внезапно опустилась напротив меня, положив на столик поднос, с похожим на мой обедом. Затем подняла на меня веселый взгляд своих бодрых глаз.
— Скучаешь? — поинтересовалась она.
— Нет, все хорошо, но в твоей компании намного веселее.
— Анна, сколько тебе лет?
— Двадцать семь.
— Ты будешь постарше Линды Стоун, — задумчиво сказала она.
— А кто такая эта Линда Стоун?
— Оу, прости, — одернулась она, — я не должна была сразу рассказывать, но, ты все равно в итоге бы узнала.
— Так-так, что за интриги? Ты пугаешь меня.
— Анна, это действительно не слишком веселая история, так что, пожалуйста, подготовься.
Неприятная тревога кольнула меня изнутри.
— С ней что-то случилось, Саманта?
— Да. Она умерла.
— Какой ужас! Как же это произошло?
— Она была обнаружена в Старом Сайлент Хилле, на улице Мидвич, два месяца назад.
— Что с ней произошло?
— Ей было только двадцать. Она пропала. Не пришла на работу. Вышла на вызов и исчезла. К вечеру была обнаружена. Её тело нашли на обочине дороги. На ней была одежда медсестры, вся залитая кровью. Лицо и руки так же порезаны. На теле насчитали около двадцати ножевых ранений. В ее руке лежал шприц, наполненный кровью, возможно, она пыталась защищаться.
— Кровь убийцы? Анализ провели?
— Провели. Кровь не была идентифицирована ни с одним жителем Сайлент Хилла.
— Очень странно.
— Да.
— Может это был приезжий?