Бесплатный фрагмент - Шутить изволите?

Список авторов

Алёна Аворус

Алина Бестужева

Андрей Кудряшов

Борис Журавский

Вадим Тимошин

Владимир Серов

Владислав Александрович Диаров

Джон Ник

Дмитрий Коробков

Илона Соболева

Катя Иванова

Марта Матвеева

Нина Атучина

Ольга Колтунова

Ольга Черниенко

Светлана Казаринова

Светлана Лобова

Татьяна Лаин

Тиана Каракада́

Предисловие
от составителя сборника

Как охарактеризовать юмористический рассказ?

На мой взгляд, юмор нельзя препарировать, извлечь его составляющие, разложить на молекулы и атомы.

Это или смешно, или нет.

Но… здесь есть небольшой нюанс: наличие у читающего чувства юмора. А как вы хотели? Без этого чувства даже «Камеди Клаб» смотреть бесполезно! А КВН и подавно. Ну, может быть, «Ералаш» будет вам по вкусу.

Думаете, стоит рискнуть? И всё прекрасно получится? И вы рассмеётесь: сначала потихоньку, чтобы не травмировать окружающих; потом чуть громче, сопровождая свой смех комментариями типа: «Ну, даёт!».

А потом рассмеётесь в голос, уже ни на кого не обращая внимания.

«Это реально смешно!» — воскликните вы. Затем, прихватив книгу, побежите в комнату, где жена смотрит триста сорок восьмую серию, с трудом оторвёте её от телевизора и зачитаете особо понравившиеся места.

И вот уже вы вдвоём хохочете наперегонки, отыскивая в тексте всё новые приколы и шутки, совершенно позабыв про сериал и барахлящий мотор любимой иномарки…

Эх, как же мне нравится эта картинка!

А вам?

Значит, полдела сделано, осталось только прочитать этот сборник. Ведь рассказы в нём реально смешные!

Алёна Аворус

Нога

Мы с друзьями после зачёта планировали славно провести время. Так что я была заранее при полном параде: высоченные каблуки, короткая юбка, обтягивающая кофточка…

Вдруг в перерыве подходит ко мне преподавательница:

— Ты же отличница, зачет автоматом, выручи. Не в службу в дружбу, отвезти документы, очень срочно нужно их передать.

Раз зачет автоматом, я взяла папку и поехала. Отвезла документы, захожу в метро. Иду, каблуками цок-цок. Краем глаза вижу, что дежурный милиционер так на меня уставился, просто глаз не сводит. Симпатичный, между прочим, молодой совсем.

И тут у меня каблук сам собой подворачивается, и я на ступеньках:

— Хлоп!

А дальше все закрутилось как во сне… Женщина рядом со мной вдруг истошно так закричала:

— Помогите, помогите, девушка упала, ногу повредила!

Я даже сама не успела понять, что у меня с ногой, как тут же метнулся ко мне этот симпатичный дежурный, на руки подхватил и в медпункт понес.

На стул посадил, а сам с левой ноги босоножку снял, осторожно так ощупывает щиколотку и спрашивает:

— Больно, здесь больно?

Медсестра меня за руку держит и приговаривает:

— Потерпи, девонька, потерпи.

Ничего не понимаю, причем тут левая нога, я же подвернула-то правую:

— Нет, не больно!

Медсестра опрометью бросается к телефону:

— Скорая, срочно! Медпункт станции такой-то. Девушка лет двадцати. Падение с лестницы, подозрение на перелом. В шоке, боли не чувствует.

А я смотрю на свои колени и вижу, что мои новые, дорогие, первый раз надетые колготки порваны в пух и прах… И так мне их жалко стало, что аж слезы на глазах выступили… Дежурный это заметил, бросился за водой. Принес мне стакан и таблетки какие-то. Пока я от этих таблеток отбивалась, скорая подлетела, пяти минут не прошло…

И дальше страшный сон продолжается. Я спрашиваю:

— Может я уже пойду, вроде все прошло?

И встаю. Совершенно забыв, что левую босоножку-то мой «спаситель» снял… Каблуки у меня были сантиметров десять, не меньше.

Конечно же, я падаю. Прямо на руки санитара и врача «скорой». Они переглядываются:

— Всё ясно, шок!

И санитар бежит за носилками. А в вестибюле уже толпа собралась. Женщина та, что кричала, в который раз в подробностях пересказывает:

— Шла она такая нарядная, да как с лестницы бах, и нога как хрясть, а он её на руки и в медпункт…

Меня уже никто не слушает. Колют укол, кладут на носилки и выносят. Народ удовлетворенно расходится:

— Все хорошо, скорая подоспела, пострадавшая в надежных руках!

Я понимаю, что дело плохо. Снова прошу меня отпустить:

— Это все недоразумение.

— Наше дело доставить, сами там разбирайтесь!

И больница оказалась рядом как назло — раз, и приехали.

Кошмар продолжается. После укола у меня пред глазами туман, губы не слушаются, язык онемел. Ни чего сказать я не могу, лепечу что-то бессвязное. Тем временем меня везут в приемный покой. Осматривают ногу, видят, что перелома нет. Но отпускать не хотят, скорая же привезла:

— Смещения какие-то подозрительные в колене, нужно наложить фиксирующий гипс на всю ногу.

Вот так я вместо дискотеки оказалась в больнице с гипсом на здоровой ноге…

Кожа у меня нежная, очень чувствительная. К ночи гипс высох и стал ужасно колоться, и чем дальше, тем хуже… Совсем нестерпимо стало. Нога под гипсом чешется, хоть волком вой. Чувствую, если я от этого гипса не избавлюсь, то к утру с ума сойду…

Фиксирующий — это такой неполный гипс. Спереди вроде бы гипс, а сзади — только бинты. И вот я стала потихоньку эти бинты растягивать и расслаблять. Тянула, тянула и к середине ночи этот гипс стащила. Какое было облегчение! Спрятала я слепок своей ноги под одеялом у стены, и счастливая уснула.

Дальше все было как в заправском водевиле. Утром меня разбудил обход. Зашел новый врач, не тот, что меня принимал. Не отрываясь от своего журнала, протянул руку:

— Ногу!

Я высунула из-под одеяла ногу. Он, не глядя, потрогал ее, и уже раздражаясь:

— Да не эту, другую!

Я подала другую. Тут он оторвался, наконец, от своего журнала и посмотрел на меня:

— А где же?

— А вот же!

Я откинула одеяло. Его взорам предстало три ноги — две мои и третья, у стенки — гипсовая.

— Симулянтка! Вон! Немедленно выписать!

Давно я не видела, чтобы люди так багровели. Выдали мои вещички и за дверь выставили… Так и пришлось мне ехать через весь город в рваных колготках.

Вот как строить глазки симпатичным парням при исполнении! Не успеешь оглянуться, как с гипсом на здоровой ноге окажешься…

Стог

Магнитофон у меня был очень удобный. Тонкий и плоский. Мой друг Колька так к нему привязался, что не расставался с ним вообще. Носил магнитофон на плече и слушал целый день, прислонив ухо к динамику.

По вечерам мы ходили жечь костер на берег Волги. У нас было несколько любимых мест, и одно из них: на берегу ручья, под орешником. Всем оно было хорошо, кроме одного: днём как раз по этому лугу гоняли на водопой деревенское стадо.

Гуляли мы обычно долго, чуть ли не до утра. А Колька был соня. То ли он всегда не высыпался, то ли просто был «жаворонок», но только часов в десять он уже начинал «клевать носом». Но домой идти не хотел, пока все гуляют. Поэтому Колька обычно ложился на свой ватник где-нибудь возле костра, клал под ухо магнитофон вместо подушки и дремал так под музыку… Когда же начинало холодать, он, не открывая глаз, просто подползал поближе к костру.

Сидели мы как-то под орешником. Колька как всегда поболтал со всеми немного, и спать улёгся с магнитофоном. Уже был август, ночи стали холодные. Прошло совсем немного времени, Колька замёрз и стал переползать к огню. И вдруг как вскочит, как начнет что-то стряхивать. И запах такой пошёл… Сразу стало ясно, что Колька заполз в коровью «лепешку».

Несколько дней я отмывала лосьоном «Розовая вода» свой любимый магнитофон. Затачивала спички и прочищала все щели и отверстия. После такого я решила:

— Всё, вечером магнитофон оставляю дома!

Колька был в печали, но я была непреклонна.

А потом неожиданно приехали Колькина двоюродная сестра с подругой. И с магнитофоном. Магнитофон у неё был старый, без ручки. Вместо ручки сестра сплела красивый ремешок из ленты. Получился магнитофон с длинной ручкой, как сумка через плечо.

Колька, конечно, стал его выпрашивать, долго они торговались, но магнитофон сестра так и не давала. Наконец, в последний день перед их отъездом, уговорил Колька сестру:

— Ну, хоть на один на вечер разрешить взять магнитофон!!!

Разрешить-то она разрешила, только с «нагрузкой»:

— Ладно, бери уж. Но только с условием! С вами пойдёт вечером гулять моя подруга.

Сестриной подруге посиделки наши сразу не понравились.

— Что вы тут сидите у костра, как пионеры. Пойдёмте, заберёмся на сено!

Как раз за деревней на поле стоял огромный стог. Его только что колхозники сметали из маленьких стожков и накрыли сверху соломой.

Долго все отнекивались, но всё-таки она уговорила забраться на этот стог.

— Мы всегда так делаем, когда гуляем в нашей деревне!

— А, так ты тоже летом в деревню ездишь. А твоя деревня где?

— Под Питером.

Стог оказался огромным. Пока мы туда лезли, столько было смеха! Каждый по нескольку раз упал, пока все на стог не вскарабкались. На сене, конечно, было хорошо. Тепло и высоко, небо деревья не загораживали. Можно было улечься на спину и разглядывать звезды. В августе бывают такие звёзды, все небо усыпано — глаз не оторвать.

Я ходила в школе в кружок астрономии, знала много созвездий. Пока мы их рассматривали и выискивали на небе, у Кольки с подругой началась какая-то возня. Они переругивались, и вдруг съехали со стога на огромном пласте сена и скрылись из виду.

Со стога их стало не видно, а до нас снизу доносился такой диалог:

— Да осторожней ты, колготки порвешь.

— Тут темно, не видно ничего.

— Да что ты все мимо и мимо, ты крепче держи.

— Что я виноват, что не лезет.

— Ну что ты за олух такой, то мимо, то не лезет.

— Сама ногой дрыгаешь, а я олух.

— Ну, наконец-то! Осторожней, осторожней, а то выскочит.

— Всё. Уф, наконец-то!

— Первый и последний раз с тобой я связалась…

Забираются на стог Колька с этой подругой и удивляются:

— А что это вы все ржёте-то?

— Что вы там делали?

— Да мы отнимали друг у друга магнитофон и оторвали от него ручку! Пока дрались за магнитофон и со стога грохнулись! Хотели обратно её привязать, а под стогом темно. Ещё и кусок ленты оторвался, закрепить никак не могли…

На следующее утро выспаться нам не дали. Прибежала бригадир и давай бегать по дворам:

— Берите быстро грабли, вилы! Идите сено сгребать! Ночью весь стог развалили, хулиганы!

Полдня мы этот стог собирали. А подруге этой хоть бы хны — она уже тем временем на поезде домой ехала.

Укус

Наверное, многие в своей жизни, так или иначе, встречали сумасшедших. Но было время, когда мне они попадались с поразительной частотой…

Летом я ехала с экзамена. В вагоне метро было свободно, в проходах никто не стоял. На мне была довольно скромная юбка до колена, я сидела и читала книжку. Сижу спокойно, читаю, и вдруг передо мной останавливается какой-то тип. На вид нормальный мужчина, лет сорока, ничего особо выдающегося. Смотрит он на меня и вдруг говорит:

— Какие ножки! Так и хочется съесть!

Молниеносно падает на колени, хватает мою левую ногу и впивается зубами в икру. Я визжу во весь голос от неожиданности, боли и ужаса. А все как начнут хохотать! Наверно и правда, было смешно. Но мне было не до смеха: я его отталкивала, лупила по голове книжкой, второй ногой отпихивала, а он только зубы сжимал. Тут народ опомнился, несколько мужчин подскочили, стали этого сумасшедшего оттаскивать. А он зубы не разжимает:

— Прямо питбуль какой-то!

Хорошо, кто-то догадался:

— Нос, нос ему зажмите, сразу отпустит!

Только так его и оторвали. А то бы до крови ногу прокусил!

Вытолкали его на следующей остановке из вагона, повели милиции сдавать. Что там дальше было, осталось мне неведомо. Надеюсь, в конце концов, безумца передали санитарам. На ноге у меня образовался огромный синяк, ещё несколько месяцев его было видно. Даже когда синева основная прошла, след от укуса бросался в глаза. Так на всю жизнь и остались у меня на ноге отметки зубов. С самого детства у меня душа к юбкам не лежала, и видимо не зря. В брюках оно как-то надёжнее будет…

Шапка

Мама очень переживала, что я хожу в вязанной осенней шапочке:

— Простудишь уши!

Почему-то чаще всего мама ездила в командировки именно зимой. Вот и тогда она летала в Якутию. Вернулась оттуда с обмороженным носом, но загадочно-счастливая. Мама начала разбирать вещи и достала из сумки шкурку голубого песца. Мы все так и ахнули.

— Это подарок. Сошьём тебе меховую шапку!

И рассказала нам такую историю:

— В последний день перед отъездом пошла я на рынок, хотела купить кедровых орешков тебе. Я же знаю, ты их с детства очень любишь. Искала, искала — нет орешков. И вдруг как из-под земли появился предо мной человек, по всему видно: охотник. Как с картинки: унты, меховые рукавицы, шапка. И шкурку мне показывает: я знаю, тебе надо; бери, не пожалеешь; настоящая дикая полярная лиса, не песец со зверофермы! И цену называет как раз, сколько у меня с собой денег было. По московским ценам, так просто даром… Я взяла шкурку, а охотник исчез, как будто его и не было. Через знакомых мама узнала адрес шляпной мастерицы. Боялась, что в ателье могут мех испортить. Приехали мы к ней домой со шкуркой. Она как увидела нашего песца, только и повторяла:

— Роскошный мех, роскошный!

И сшила мне очень модную в то время шапку «шарик». Как только я новую шапку примерила, они обе с мамой заахали:

— Ах, как идет! Ах, как хорошо!

Моя бабушка всё время волновалась за сохранность шапки. Боялась, что её на улице кто-то сорвёт. Уж очень шапка была красивая и дорого выглядела. Думала бабушка, думала и сварганила защиту от воров. У бабушки была целая коробочка всяких приспособлений дореволюционных. Ей ещё от её мамы досталась. Пуговицы, крючочки, замочки, цепочки для вешалок.

И вот она пришила мне к пальто вешалку: цепочку с хитрым замком, а на шапку петельку. Когда пальто снимаешь, цепочку как вешалку используешь. А на улице можно было к ней шапку пристегнуть. Сзади мех воротника и шапки соприкасался, под ним цепочку не видно. Я всегда шарфом горло укутывала, она и не мешала. Гуляли мы как-то вечером с Оксаной вдоль высоковольтной линии. Зима, уже темно совсем. И вдруг Оксана вспомнила, что ей в магазин нужно. А к остановке как раз через высоковольтную линию тропинка наискосок шла. На улицах фонари, а под линией сумрак, только снег белеет.

Идем мы по тропинке быстрым шагом:

— Скорее, скорее бы темноту проскочить, и к остановке выйти!

А за нами мужик какой-то. Тоже почти бежит. Оксана говорит:

— А вдруг он за нами? Бежим!

Мы как помчались! Мужик тоже на бег трусцой перешел. Торопливо так бежит, нас догоняет. И вдруг Оксана как поскользнётся! Кто-то раскатал по всей тропинке огромную полосу льда. Снегом лёд занесло, было не видно. Я на неё налетела и тоже упала. И мы ещё с размаху немного по льду проехались вперед. Спереди лёд, под нами лёд, сзади лёд. Мы карабкаемся — и ни с места.

— Как коровы на льду!!!

Как назло, еще и смех пробрал. Хохочем, ногами и руками сучим, встать не можем. Про мужика совсем забыли. А он из темноты выскочил и на нас сверху с разбегу грохнулся.

Мы еще по льду все проехались, и Оксана руками твердую тропинку нащупала. Подтянулась, встала, меня за руку тащит:

— Вставай быстрее!

А мужик сам поднялся, но не удержался и снова стал падать. За мой воротник сзади схватился. Тут я услышала, как что-то хрустнуло. Сразу почувствовала: шапки нет.

Я руку назад закинула, схватила шапку. Оксана как раз меня на тропинку вытащила. Мы увидели, что автобус подъезжает к остановке:

— Бежим, ещё успеем!

Мы побежали на всей скорости. Шапку некогда было надевать, я бежала стремглав.

А мужик выкарабкался и за нами погнался. На бегу матерился, кричал что-то. Я подумала:

— Вот гад! Мне сам воротник чуть не оторвал, ещё нас же и материт!

Вскочили мы в автобус, а мужик не успел. Побежал за автобусом, кулаками размахивая. Видимо торопился куда-то сильно.

Оксана на меня посмотрела, вдруг пополам согнулась, и икать от смеха начала.

— Ты что? Что за припадок?

Она даже сказать ничего не могла, только на шапку показывала. Посмотрела я на шапку, и тоже пополам согнулась…

Еле-еле от смеха мы отдышались, побежали к водителю, чтобы притормозил. Хорошо не далеко уехали. Мужик быстро автобус догнал.

Мы в заднюю дверь его шапку выбросили. Водитель двери захлопнул и поехал. Мы водителю прокричали:

— Спасибо!!!

А то уж больно мужик на меня злой был…

С тех пор я петельку от шапки отпорола и цепочку больше не пристегивала. Бабушке же объяснила:

— Сейчас не те времена. Шапки с головы на улице не срывают.

Оксане не утерпела, всей школе раззвонила, как я мужика в темноте грабила. И пошла гулять эта история по району…

Когда я читаю в интернете похожие анекдоты про шапку, мне всегда интересно:

— Это моя история в анекдот превратилась или в те времена много таких случалось?

Яблоки

В нашей деревне яблони всегда росли плохо, слишком для них северная местность. Вымерзали в холодные зимы. Мало кто из местных их брался выращивать.

Таких смелых садоводов было двое на всю деревню. У остальных же в огородах рос дичок, выкопанный в лесу. Плоды у него были мелкие и кислые, но зато мороза не боялись. А настоящие сортовые яблоки, сладкие и вкусные, вызревали только у Павкиного деда.

Дед этот был крайне таинственный и загадочный, овеянный легендами. Говорили, что он раньше занимал какой-то высокий пост, потом сидел в лагерях, и ему запретили селиться к Москве ближе, чем на сто километров. Вот он и осел в Ярославской области, в деревне развел хозяйство. Яблони, вишни, груши, целый невиданный сад, и даже пчёл держал для опыления.

Среди местных парней было много желающих поесть сладких яблок. Против таких грабителей у Павкиного деда была целая система. На чердаке был организован сторожевой пост. Как только в огороде раздавался подозрительный шум, из чердачного окна мощный прожектор заливал весь огород светом. А вслед за прожектором высовывался и хозяин огорода с ружьём, и палил солью в незваных гостей.

Метил всегда в мягкое место. Истории эти повторялись из года в год. Парни лезли за яблоками, кто-то из них получал заряд соли в зад. Потом товарищи отмачивали пострадавшего в бочке, он орал на всю деревню.

В нашей компании Павкиного деда уважали и побаивались, никому даже мысли не приходило к нему за яблоками лезть. Тем более что Пашка и сам часто гулял с нами, хотя и был старше.

Все знали, что у них была в прошлом году любовь с Олей. Да такая любовь, что он её на руках из кино носил в прямом смысле этого слова.

А в этом году приехали — как будто они и не знакомы. Поссорились зимой, друг на друга обиделись. Пашка с нами гуляет, Оля со своей сестрой младшей вечером у дома сидит. Сходит в кино — и домой, гулять не выходит.

Вечером мы были в кино. А там Паша подсел в темноте к Оле, заговорил с ней. Она ему что-то такое резкое ответила. Паша бегом из кино выбежал, только дверь хлопнула.

Пошли мы костёр жечь, а Оля с сестрой тоже с нами направились. Сели мы, костёр развели. Оля вдруг сказала:

— Очень я хочу Пашке отомстить. Помогите мне. Давайте залезем к ним в огород, и яблоки оборвём. Я этот огород весь как пять пальцев знаю, сколько раз меня Павка водил. Всё вам покажу, все тропинки, все яблони, дед не проснется. Только нужно маленькими группками ходить, не всем табуном.

Первым в мстители Андрюшка вызвался. Ушли они с Олей. Мы сидим, прислушиваемся: тихо. Никто не стреляет, прожектор не зажигается…

Через некоторое время появляются они, такие радостные. Полные руки и карманы яблок! Яблоки огромные, сочные, аромат от них такой, что голова кружится. Быстро все яблоки исчезли.

Тут и другие мстители нашлись. Водила, водила Оля всех по очереди в Павкин огород, видимо надоело ей это:

— Всё, я устала. Посижу у костра. Если ещё яблок захотите, идите сами.

А сама доела яблоко, и нос морщит:

— Что-то яблоки у нас закончились, сходите кто-нибудь!

Колька вскочил:

— Кто со мной за яблоками?

Все друг на друга смотрят, а без Оли идти не решаются.

Оля ехидно так:

— А ты Колька возьми подругу твою, Алёну. Все уже ходили за яблоками, она одна тут сидит как кисейная барышня!

Я даже от злости подпрыгнула, заслышав про «кисейную барышню». Вскочила, и пошли мы с Колькой Пашкин огород грабить.

Колька открыл калитку, мы прокрались и сели под яблоней. Яблони ещё не высокие, мы сидим на корточках, руками с нижних веток яблоки рвём. Тихо так руку просунем, нащупаем яблоко и дёрнем. Павкиному деду на чердаке совершенно ничего не слышно, как будто ветер шумит.

Набили мы полные карманы яблок. Колька маленький пакет с собой взял, в него тоже яблок нарвали.

Стали осторожно пробираться к выходу в темноте. И тут я сшибла какое-то ведро, оно как загремело! Такой шум поднялся, тут же на чердаке свет зажёгся.

Колька помчался по огороду, крикнул мне:

— Виляй, виляй!

Бегу за ним, виляю. Колька первый в тень за забор выскочил. Оглянулся на меня, схватился за живот и в траву упал. Лежит и от смеха стонет. Даже пакет с яблоками выронил.

Я тоже выбежала, ничего не понимаю:

— Что ты ржёшь? Меня чуть не подстрелили солью, а тебе смешно. Тоже мне друг!

Колька отдышался и спрашивает:

— Я что тебе кричал?

— Виляй, виляй! Что же ещё.

— Правильно! Но только я тебе кричал, между грядками виляй, по огороду, а не задом!

Долго потом ещё Колька у костра показывал, как я бегала по Павкиному огороду, виляя задом, чтобы дед его в меня солью не попал…

Алина Бестужева

Машина времени для «писак», или «Да Винчи» сия Руси

Мне кажется, я так и не понял, чем было «происшествие», так поразившее меня в прошлый четверг, — научным экспериментом или иллюзией. Дело в том, что друг, к которому я направлялся сегодня, был уж очень умен, в сравнении со всеми нами. Вот коли бы этот «фокус» с исчезновением пепельницы устроил какой-нибудь студентишка из Академии, я и не усомнился бы в истинности произошедшего. А тут… Вдруг он пошутил надо мной?…

Я поднялся в знакомые комнаты и не успел оглянуться, как на шею мне кинулся «непредвиденный» в данном доме Райзер.

— О, Димитрий Виноградов! Я так скучал по тебе и Петербургу! Ну и по всем остальным тоже. Что случилось? Месяц назад я получил письмо от нашего «да Винчи» с просьбой срочно приехать именно сегодня — 16 декабря 1749 года! А ведь я должен был закончить этот чертов Уткинский завод в этом чертовом Висимо-Уткинске!

— Густав, как же рад тебя видеть! — воскликнул я в ответ, пытаясь отодрать от своей груди не в меру приветливого покорителя уральских сел.

— Без меня Висимо-Уткинск встанет! Никто не хочет брать руководство строительством на себя!

— Не беспокойтесь, мой друг. На Урале и не такое бывало, — вальяжной походкой к нам подошел Якоб Штелин. На самом деле, я знал «царского библиотекаря» только по рассказам «да Винчи» — все-таки между нами с десяток годков разницы, да и положением теперь разнимся.

Но где же человек, ради которого мы собрались? Заметив на полу никому не нужный номер «Санкт-Петербургских ведомостей» я с интересом поднял его. Поверх статьи была надпись.

— Друзья, кажется, мы пропустили записку! Здесь значится: «Садитесь за стол, жена принесет хорошего вина!»

В тот же момент, как я произнес это, дверь в глубине гостиной приоткрылось.

— Садитесь, пожалуйста! Муж скоро прибудет, — Елизавета подошла к столу и поставила большую бутыль красного. Нимало не смутившись наших прилипших к ее платью взглядов, обрусевшая немка достала стаканы и удалилась. В дверь постучали.

— Неужели он! — воскликнул переволновавшийся Густав Ульрих Райзер. Наверное, ему не терпелось вернуться к своим заводам.

Это был не он. Вернее он, но не тот он, которого мы ждали.

— Граф Разумовский, — представился мужчина, — Я пришел повидаться с…

— Знаем-знаем. Мы тоже к нему-с, — перебил графа «царский библиотекарь».

Делать было нечего, мы сели за стол. С вином как-то лучше ждалось. Не успели мы выпить и по стакану, как из дверей буквально вывалился хозяин крепкого напитка. Нет, он не был пьян, с ним было что-то другое. Все разом вскочили.

— Все нормально. Я просто долго бежал, — успокоил нас «да Винчи», пытаясь отдышаться.

— Простите, мой друг, но это не объясняет наличие белого… хм… мешка на вас и отсутствия обуви, — заинтересовался обликом прибежавшего Якоб Штелин.

— Это не мешок, это медицинский халат. Подождите минутку, мои друзья, и я все вам объясню!

Обеспокоив нас загадочной фразой, он убежал переодеваться. Вернувшись, сел на стул, плеснул себе красного и, попросив не перебивать, начал свой рассказ. Это был наш студенческий друг и «да Винчи» сия Руси — Михайло Ломоносов.

***

Все началось очень давно, еще до знакомства с моей замечательной супругой… Тогда я, вы, Дмитрий, и вы, Густав, учились в Марбурге. Да-да, я не только вместе с вами, мои дорогие друзья, безбожно пропивал выделенные Академией 300 рублей, влезал в долги и предавался плотским усладам. О, нет! Я жаждал знаний больше, чем нежных лобзаний! Именно тогда я начал разработку своего величайшего изобретения!

Помните, Дмитрий, в прошлый четверг я продемонстрировал исчезновение пепельницы? Я обманул вас. О, она не исчезла! Пепельница переместилась во времени. Вы можете усмехаться, Якоб, но это так, и я вам докажу!

Эксперимент с пепельницей был испытанием моей разработки. Сегодня, за час до вашего прихода, я сам переместился. Не стоит вскакивать, Густав. Переместился я весь, а не умом. Достаньте ваше письмо. Я отправил вам его из прошлого, посмотрите печати! Прошлое было моей первой точкой назначения. Тогда я не умел настраивать машину точно. Так что оказался в этот же час, день и месяц и, почему-то, в Москве. На дворе был 1702 год…

***

16 декабря 1702 года я очутился в тогдашней столице. Правил, к слову, Петр I. Я был поражен тому, что моя задумка осуществилась! Я так удивился, что стоял на месте и не мог двинуться. Но хозяйка лавочки, в которую меня занесло изобретение, громко закричала, увидев мое восторженное лицо. Не знаю, что ее больше напугало: то, что я оказался на втором этаже в жилой комнате, или то, что она оказалась в панталонах перед моим восхищенным взглядом. В любом случае, бежать пришлось быстро.

На улицах я обнаружил старую Москву! О, как возбуждающе было ходить по этим одинаково знакомым и незнакомым местам! Я гулял до следующего утра. Нет-нет, не спрашивайте, где я ночевал, Дмитрий. Так вот, я гулял, пока не понял: что-то меня смущает. Смущало меня отсутствие газет. Тогда я вспомнил, что не было журналистики в России в те дни! Я не удержался, я не смог! Я не только изобретатель, я — журналист!

Пришлось выкрасть перо и бумаги. Не смотрите так осуждающе, Густав, другого выхода не было. Я не мог лишить людей информации! Я стал писать стихи на листовках и прибивать их к столбам! Почему стихи? У меня не было времени на посещение балов и разговоров о событиях в стране! Я прибивал и прибивал листовки, пока меня не схватили…

Через пару часов я предстал перед царем сея Руси. Да нет же, Дмитрий, императором он стал намного позже, не перебивайте. Итак, я был немного побит и испачкан, но гордость изобретателя и журналиста заставляла мои глаза сиять. Меня буквально втолкнули в покои государя, но сначала он даже внимания не обратил…

— Европа! Как бы мне так сделать, чтобы Русь моя родная с тобой сравнялась, — задумчиво произнес Петр I и, скатав карту в рулон, засунул ее за пазуху, — Сравнялась, а потом — и превзошла!

Царь в задумчивости мерил комнату шагами, не обращая на меня и стражников внимания.

— Бороды я им отрубил, длинные рукава срезал. Новый год перенес, а что толку! Как были неучами ленивыми, так и остались! — с этими словами он уперся взглядом в стражников. На минуту мне показалось, что он им карту эту скатанную… ну показалось, слава Господу.

— Чего вам?!

— Вот. Глупости всякие на листках писал и по столбам прибивал, — ответил один из стражников и потащил меня за шиворот вверх, — Называет себя как-то странно.

Я не позволил им самоуправствовать и гордо вскочил на ноги.

— И ничего странного, великий царь! Журналист я! Жур-на-лист.

— Журналист, говоришь? Точно! Журналистов мне только не хватало!

— Что, казнить его? — странные у них тогда порядки были, у стражников.

— Зачем же казнить?! Пускай на благо родины трудится! — Петр I говорит, а у меня как от сердца отлегло, — Будем с тобой, журналист, народ просвещать. Газету сделаем для всех!

— Для всех? А как же назовем, газету? — растерялся я.

— А так назовем, чтобы даже глупому понятно было, про что газета. И запоминалось чтоб. Пиши, давай.

Я сбивчиво достал из кармана листок и карандаш: волновался.

— Ведомости… — медленно, с расстановкой продиктовал царь, — Ведомости о военных и иных делах, достойных знания и памяти, случившихся в Московском государстве и в иных окрестных странах!

Я записал и понял, что если бы не моя машина времени, не бывать журналистики на нашей земле!

Не хмыкай, Якоб, радовался я не долго. Заставили меня работать день и ночь. Пришлось срочно сбегать. Вот только еще плохо управлял машиной времени. Хотел в сегодня попасть, да перекрутил чуток…

***

29 мая 1769 года я оказался в Санкт-Петербурге. Вот только осознал свою промашку я не сразу. Думал, только месяц перепутал — оказался в зеленых кустах, ободрав себе все что можно. А в декабре, как известно, кусты не зеленеют.

Не успел я выбраться из кустов, как услышал недовольное мяуканье в три кошачьих голоса. «Откуда здесь столько кошек?», удивился я, оглядываясь вокруг. То, что я увидел, отвлекло мое внимание от всех представителей рода «крысоловителей». Передо мной был Зимний Дворец! Бросьте свои усмешки, Дмитрий. Он был совершенно другим: огромный, высоченный дворец в желтоватых тонах, на месте той, извиняюсь, развалюхи, которую мы можем наблюдать сейчас. Вы не представляете, как этот факт взбудоражил меня! Энтузиазм заставил мои ноги бежать вперед, к прекрасному зданию, а точнее — к прекрасному отрытому окну, манящему своей открытостью.

Нет, дорогие друзья, я не мог думать ни о чем, кроме чистоты эксперимента, влезая в императорские палаты! Да и кусты, в которых я оказался, были зелеными, а дворец — Зимним. Эта мысль подталкивала меня по пути в юго-восточную часть здания. Но как же я был удивлен, внезапно столкнувшись со статной пышнотелой дамой, при входе в чью-то спальню. Как оказалась, спальня принадлежала Самой императрице. Хуже было то, что дама, на которую я налетел в порыве исследовательской экзальтации, была хозяйкой комнаты — Самодержицей Всероссийской.

О, как же я был напуган и восхищен! Переводя взгляд от сияющего белизной декольте, затянутого тугим серебристым корсетом, к сверкающим яростью глазам, я ждал, что она закричит. Но нет, это вам не владелица лавочки в панталонах, но владычица империи целой!

— Как вы посмели нарушить покой моей опочивальни, сумасшедший стервец! Словно вор подкрались к самой Екатерине Великой! — дама опустилась в кресло со всей грацией, свойственной только ей одной.

Я замер, не зная, что ответить. Внезапно Екатерина предложила мне зайти в комнату и прикрыть дверь. Присев в кресло напротив, я сделал попытку представиться, но императрица перебила меня.

— Я знаю, кто вы. Сын Михаила Ломоносова, не так ли? Ах, смерть великого ученого поразит кого угодно… Пришли поблагодарить за ту честь, которой я удостоила вашего батюшку перед кончиной?

От таких признаний я растерялся еще больше. Но научный интерес поборол страх узнать свое будущее.

— Простите покорно, — извинился я, — Василий Ломоносов, в честь дедушки. Я хотел бы узнать о бумагах отца, о судьбе его работ.

— Ох, ну зачем вам это, — внезапно раскраснелась Екатерина, — Мы с вами почти ровесники, а вы безрассудны, словно юноша! Влезли во дворец через окно, нашли мою опочивальню… Да-да, я видела вас и ждала. Неужели все из-за бумаг отца?

— Я не видел его годами, не смог встретиться и на смертном одре… Хотелось хоть как-то прикоснуться к его деятельности. Помню, он писал оду…

Внезапно Екатерина встала. Ее орлиный взор пронзил мое сердце, заставив вжаться глубже в кресло.

— Помню-помню. Ода Елизавете. Еще через ее любовника передавал, через Ивана Шувалова! — кажется, Екатерине ода не понравилась.

Не стоит вскакивать, граф Разумовский! Кстати, откуда вы здесь вообще? Ах, благодарность за оду? Ну, да — ну, да. Не беспокойтесь, я так и сказал императрице, что она Шувалова с вами перепутала. Ой, простите за резкость…

Но не будем об этом! В тот момент меня подстерегала величайшая опасность, о которой я и не подозревал. Императрица вдруг решила, что раз отец любил Елизавету, то сын обязан полюбить Екатерину. Я отбивался, как мог, но эта властная женщина заставила меня…

Да что вы улыбаетесь, Дмитрий! Екатерина Великая заставила писать ей чертову оду! Глядя на ее точеный образ, я понял — одой дело не кончится. Пришлось срочно бежать через окно, пока владычица удалилась в будуар. Ну и что, пусть третий этаж! Честь журналиста и ученого дороже! Вот только кто меня тащил крутить шестеренки машины времени дальше, в будущее…

***

Внезапно в комнату вошла Елизавета, прервав этот будоражащий своей неправдоподобностью рассказ.

— Скажи ка мне, Михайло, какую-такую Екатерину ты там вместо меня полюбил, а? — взгляд жены Ломоносова казался страшнее того, который он описывал минуту назад.

— Лизонька, так не о тебе речь шла — об императрице!

— Что, как профессором стал, решил себе у императриц фавору заполучить? — Лизаньку аж перекосило слегка, — Значит так. Я вижу, все уже изрядно пьяны. Маменька учила меня, что мужчина после бутыли красного может превратиться в животное. Как вижу ты, Миша, из ученого-журналиста превращаешься в писаку-фантазера! Так что прошу завершить сегодняшний вечер и отложить вашу прекраснейшую беседу о Великих мира сего до более благоприятного дня.

Елизавета вышла, а мы все как-то потупились и собрались расходиться. Не удержавшись, я подошел к другу.

— Михаил, вот скажи. Это все — правда? Или жена твоя права насчет писак?

— Эх, Дмитрий. Правда. И жена права. В XXI веке все в Интернет перешли, а там — полно писак. Каждый второй — журналист. Да и несогласных не в Сибирь ссылают, а в больницу… Хотя это в 1921 было…

Я не понял ни слова. Собрался уходить и уже надел пальто, как Михаил Ломоносов что-то сунул мне в карман.

— Дома разберешься, — прошептал «да Винчи» сия Руси.

***

Прогуливаясь по Невскому, я задумался, что же все это значило, и услышу ли я когда-нибудь вторую часть истории. В кармане лежал странный квадратный прибор, с кнопками и длинными резиновыми шнурками. Может он раскроет мне тайну Машины Времени…

Андрей Кудряшов

Слесарь и Гинеколог

или История о том, как я познакомился со своей женой

Встреча произошла случайно, благодаря моему коллеге: в тот день он не вышел на работу, и мне пришлось обслуживать его участок. Вот тогда в мало мне знакомом переулке и столкнулись мы — два добрых, школьных приятеля. Стоим, и молча разглядываем друг друга, лет пятнадцать не виделись, развела нас жизнь после армии в разные стороны. Сколько было исхожено дорог, истоптано ботинок. И вот, по велению судьбы, перехлестнулись наши тропинки.

— Оська!

— Санька!

Обнялись, как полагается, похлопали по крепким плечам, заглянули в глаза. У обоих рот до ушей от радости.

— Сколько лет!

— Сколько зим!

Каждому хотелось узнать как можно больше о старом товарище. Интересно, как прошла его жизнь, сбылись ли юности мечты, о коих грезили под звёздным покрывалом. Сразу возникло множество вопросов, на которые так сразу двумя словами и не ответишь, да и как тут стоя на улице, мешая прохожим, можно нормально поговорить.

Оська сегодня отдыхал и направлялся в это время к своей знакомой, но ради встречи готов был пожертвовать свиданием. Я же забыл про работу, о том что меня ждут, а когда вспомнил, было уже поздно. Денёк, — думал я, — потерпят, не впервой.

Уголок нашли подходящий для воспоминаний и мыслей философских, без этого нам мужикам ну никак нельзя. Заказали всё, что полагается в данной ситуации, разместились с комфортом. Выпили. Закусили. Закурили.

— Это ж надо, столько лет, не виделись? Ты институт-то кончил? Мне помниться в медицинский метил, по стопам предков. — Стал расспрашивать его и по ходу рассказал свою историю: о том, как я имея высшее образование, по прихоти судьбы работаю слесарем — сантехником в нашем ЖЕКе. По молодости и житейской неопытности, волею молодой супруги возжелавшей ходить в «русских соболях», оказался на Севере, где окромя «рогов» ничего не приобрёл. В погоне за длинным рублём истоптал пол Сибири, на строительстве газо-нефтепроводов, и как в песне поётся — «а молодая жена честь недолго берегла» — от этого и холостую который уж год. На женщин — ноль внимания! Даже как-то бояться их стал. Все они для меня на одно лицо. Все на мою бывшую жену похожи.

— Ничего с собой поделать не могу. Ну, хоть убей! Вроде мужик я здоровый, сам видишь. Никаких отклонений за собой не чувствую. Иной раз едешь в автобусе, а тебя так припрёт, на красотку глядючи, с сидения встать не могу. Лишние остановки проезжаю, чтоб остыть. Потом возвращаться приходиться, тоже на автобусе, — по сторонам уж и не гляжу, боюсь.

— Ну, а ты то, — как?

Товарищ мой с юных лет слыл сердцеедом, от того я и не удивился узнав, что он гинеколог в поликлинике. Было бы куда более странно услыхать, что он стоматолог. Естественно, как и всякого мужика меня заинтересовала его профессия. Как не сторонись ты женщин, всё одно тебя к ним влечет, хоть каким-то боком, но хочется прижаться. Что тут странного — естественный здоровый интерес! Женщины — они такие, всегда найдётся в них то, чем могут привлечь.

Стал я расспрашивать, любопытства ради. Старые друзья, тут всё без утайки.

За интересным разговором не заметили, как и вторую откупорили, селёдочку заказали с лучком и зелёным горошком. Всё чин — чином.

— У меня, — говорит — есть одна на примете. Райский цветок. Хризантема в теплице, от одного общения заново цвести хочется. — Он провёл ладонью по своей лысой голове.

— Одним словом, — Персик! На свет посмотришь, косточку видишь, откусишь, во рту тает. — Разволновавшись облизал селёдочные пальцы.

— Пришла ко мне на приём неделю назад, так, на проф-осмотр. … Что мы в женщине в первую очередь ценим?

— Красоту! — ответил я, заглядывая товарищу в его зеркальную лысину.

— А что надо для её красоты?

— Природа, что ли? — я пожал плечами, не улавливая хода его мысли.

— Ну, природа само собой. — Улыбаясь во всю ширину своего загорелого лица, ответствовал Оська. — Хотя эта самая природа может и обделить, такое не редко случается, но и не это столь важно! — Товарищ загадочно подмигнул мне и проводил хитрым взглядом прошедшую официантку.

— Женщина должна быть счастливой, только это красит её ещё более. А полного счастья не бывает без здоровья! И вот на страже их здоровья стоим мы — Врачи гинекологи! И какая бы она не была — красивая или страшная, мы обязаны позаботиться о ней, сохранить на долгие годы здоровье и красоту и тем самым мы — тебя и других мужиков осчастливим. А там уже вам решать, кого из неё делать — певчую птицу или мокрую курицу.

— Что-то я тебя не пойму, мужики тут причем? — я сидел озадаченный с вилкой в руке.

— Эээ, какой ты не догадливый. В здоровом теле — здоровый секс! Понял. Репродуктивный орган работает — дети будут! Тут тебе и счастье и красота! Вот поэтому и работаю я на своём месте. Считаю, что гинекология должна быть не какой-то сложностью для женщин, а приятной необходимостью, так как является гармонией жизни и любви …. Это тебе не в горшках ковыряться.

— ЭЭЭ эээ э …. Что-то меня понесло не в ту степь. … О чём это я?

— Ну конечно, легче ковыряться в том месте, которым на горшки садятся!

С обидой буркнул я. — Начал хорошо, про персики, а закончил, — как обычно.

— Ты меня с мысли сбил, … женщина говорю, на осмотр пришла, здоровая, без отклонений, но запала мне, встречаются такие иногда, что жаль расстаться. С виду серенький воробей, на улице встретишь — мимо пройдёшь не оглянешься. Но глаза, какие глаза! — товарищ покачал головой, показывая свои белки. — Полны томленья и печали! С этого все болезни и начинаются. Составил полный анамнез, с чего про себя заключил — пациентка нуждается в мужской ласке. Нашел у неё не большую причину для дальнейших посещений и по результатам осмотра назначил ряд анализов, необходимых для подтверждения диагноза. Завтра и должна она ко мне прийти. Вот мы и подошли к главной сути. Она женщина одинокая, общительная, мужики её давно не посещали. Как врач заверяю — здоровая.

Мой школьный друг замолчал, разливая по рюмкам из запотевшей бутылки.

— Проедемся ещё по одной? Помнишь Ленку Карасёву? Как мы за ней ухлёстывали… все с фингалами ходили. Даа а а…. За узбека замуж вышла. Теперь урюк в Ташкенте сушит. Кто-бы мог тогда подумать? В прошлом году у меня на приёме была, пятеро детей и все в тюбетейках.

— Я тебя не понимаю, то она как персик, то вдруг серый воробей? — Недоумевал я, пропуская мимо ушей воспоминания о моей первой любви.

— Женщину раскрыть надобно, скинуть с неё внешние покрывала, закрывающие её суть, в прямом и переносном смысле. … Как в сказке — полюбил Иван царевич жабу, а на деле оказалась царевна, не оттащишь. Так и здесь. Всё относительно того, что ты хочешь иметь — рога или корону. И вообще, я на женщин по-другому смотрю, заглядываю в самую сущность природы, в самую глубь, и поэтому сексуальная оценка у меня не на первом плане. … Какие там у неё ноги, — короткие или длинные, всё сводится к одному и в одном месте. Вот с этой точки я и выстраиваю свои отношения с женщинами. Я имею в виду медицину, пойми меня правильно. В общем, так — приходишь завтра ко мне в поликлинику. Нет, … у входа подождёшь, я выйду и всё тебе объясню, а сейчас отдыхать будем.

Утром следующего дня обошел по разнарядке несколько квартир в своём районе, где прокладки в кранах заменил, где засор прочистил; обычная моя работа, но все норовят отблагодарить — кто рублём, а кто чем покрепче. Третий год здесь работаю, с того времени как с командировками завязал, и всё одно и тоже, хотя многие хорошо знают, что не беру ни того, ни другого. Клеймо на нас наложили, раз сантехник то должен и рубли сшибать и водку пить, только из-за этого и отказываюсь, чтобы не мерили всех одной меркой. Обидно бывает! Хотя иной раз и в деньгах нуждаюсь, да и выпить порой хочется, вот как сегодня после вчерашней встречи. Хорошо посидели, славно отметили, до сих пор нутро никак не устаканится.

Ну и профессию он себе выбрал, хотя если посмотреть… с другой стороны, то, как говорил поэт — Все работы хороши, выбирай на вкус! Сегодня к себе звал, только бы вспомнить зачем?

Закончив по раньше с делами, я заскочил домой переодеться и, перекусив отправился к нему в поликлинику.

Оська стоял на каменных ступенях у входа и курил.

— Наконец-то! Я уж думал ты не придёшь. На, держи. — И сунул мне белый халат. — Что смотришь, надевай. У нас сегодня практиканты из института, сойдёшь за студента. Хотя рожа у тебя после вчерашнего, мама не горюй. Да ладно, жизнь студенческая и не до того доводит. Хорошо, что побрился. Ну, готов? Ничему не удивляйся, рот держи закрытым. Лучшее место для рук — карманы. Марлевую повязку лучше надень. Усвоил? Основная масса студентов уже рассеялась, никто тебя не узнает. Пошли.

И мы пошли. Оська обладал какой-то гипнотической харизмой, и подавил во мне все мои я, поэтому ничего не оставалось, как покориться его воле. Недаром в школе его звали Акела, он был настоящий вожак. Оттого, наверное, его все бабы и любят; и как я узнал в последствии, он один из тех врачей, к которому женщины записываются на приём по знакомству: после рук его уже не признают никаких других.

— У меня остались две пациентки, одна из них — та, про которую вчера вели разговор. Ты главное не дрейфь. Простые осмотры. Медсестра в курсе.

Пройдя по коридору, мы вошли к нему в кабинет, на дверях которого висела табличка — Осип Борисович Перельман.

За столом сидела симпатичная брюнетка в накрахмаленном белом колпаке. Она разбирала амбулаторные карты длинными розовыми пальчиками. Покосившись на меня ехидными глазками, спросила.

— Нашатыря не потребуется?

Доктор посмотрел на меня.

— Я думаю, парень крепкий, выдержит. Садись пока на кушетку, маску не снимай. А вот и пациенты. — Он утвердился за своим столом напротив медсестры.

Дверь распахнулась. На пороге стояла, повернувшись к нам в пол оборота, перезревшая блондинка, кокетливо пряча личико за приподнятым левым плечом. Расчетливо помедлив мгновение и насладившись произведённым эффектом, она переступила порог.

Она не вошла — она вплыла на двух длинно мачтовых фрегатах, мерно покачиваясь на волнах половых досок, которые скрипом и стонами проводили её к причалу у докторского стола. Пришвартовавшаяся корма заняла всю акваторию предоставленного стула. Та часть, которой не досталось места, аппетитно напряглась, стянутая рамками приличия. Плотно сжатые колени потребовали у моего воображения, каких либо действий. Она достала зеркальце и, взглянув на своё отражение, поправила свою зализанную причёску. Высокая грудь поднялась, надувая шаловливые паруса, сексопил номер шесть приоткрылся, и в кабинет ворвалось сладостное пение велеречивых сирен. Голосок мягким воском затопил уши и не позволял вникнуть в содержание, заставляя восхищаться увиденным. Но вскоре этот шквал бессмысленных слов выкорчевал из меня первые впечатления и отшвырнул его куда-то далеко.

Она трещала без умолку даже когда возлегла на предоставленное ей кресло. Рассказала о своём белье, диете и мужиках, о том, как на работе начальник заставляет её работать, разносить документы по отделам: и это на таких каблуках лазить по этажам, — скряга, нет бы заплатить за ремонт лифта. А вчера заставил вымыть чашки из-под кофе, это когда уже три дня нет горячей воды, — с её-то маникюром лезть под холодную воду.

— БРрррр …. Куда мир катиться! Стоило ради этого родиться женщиной! Муж вместо того что бы ужинать в кафе идёт домой, требует каких-то щей. Возвращаешься к себе как на каторгу. Кругом пыль, посуда не мыта, холодильник пустой, а вечером этот изверг — жрать просит. Нет бы в ресторан сводил, обласкал: сюси — пуси, трах — тибидах. За день так умотаешься, — маникюр, падикюр, солярий-малярий, бассейн, не говорю уже о работе. Зайти хлеба купить некогда! Еле ноги домой волочу, а он элементарных вещей достать не может. Обожаю пить чай с бергамотом, люблю этот запах, вот и прошу его достать презервативы с ароматом бергамота. Он говорит, — таких нет. Не может такого быть! Скажите, доктор, вы не знаете, бывают такие или нет? А это кто у вас? Студент? Что же вы ничему его не учите? Я всегда завидовала натурщицам. Они такие раскрепощенные, открытые со всех сторон и всегда в кругу передовых творческих людей, которые умеют ценить прекрасные творения природы. Линии, формы вот что их интересует, и ни каких пошлых мыслей. И они правы — нельзя укрывать красоту в футляр. Позовите студента, он такой милашка, я хочу на мгновение почувствовать себя подопытной мышкой, что бы этот молодой врач ознакомился с азами своей профессии на моем теле. Позовите его, я хочу посмотреть!

— Коллега, пациент просит вашей помощи, взгляните.

Брюнетка в белом колпаке хихикнула и уткнулась в бумаги. Ветерок вчерашней вакханалии вскружил мою голову. Я глубоко вздохнул и, перебарывая природное смущение, вступил в зону недоступности для простых граждан.

В голове от увиденного произошло смещение, всё перевернулось. Пенье сирен превратилось в коровье мычание, персики вместе с косточками закрутились, и из всего этого компота вынырнула хитроумная рожа Шурале и состроила мне петуха. Вчерашняя вечеринка прошлась волной по телу, встала в горле, требуя выхода наружу. Я поспешил на своё место, борясь с желудочными позывами. Вспомнил, как сегодня утром на работе прочищал по наряду дупло унитаза у какой-то старушки и мне полегчало. Моя работа мне показалась Раем. Сняв марлевую повязку, протёр выступивший пот со лба. Только когда дверь закрылась за этой мечтательной нимфоманкой, я полностью пришел в себя.

В кабинет впорхнул ожидаемый воробей. Не большой такой воробьишка, серенький, с виду неказистый, как и все самочки. Я заторопился вновь нацепить повязку, чтобы скрыть румянец своих ощущений.

Женщина тридцати лет, по данным амбулаторной карты, смущенно поздоровалась, и как бы с опаской покосилась в мою сторону. Доктор успокоил её.

— Это студент — практикант. Сегодня целый день от них отбоя нет. Была целая капелла с доцентом, всех моих посетительниц напугали. Вот, последний остался, — самый прилежный. Вам повезло, будущий врач-акушер, где как не на практике наберёшься опыта, а знания в институте наши профессора сумеют внушить. Ну, так что у нас с вами, анализы готовы?

Хорошо! Замечательно! Я так и предполагал.

Она молча сидела и только кивала головой, аккуратно подстриженной под мальчика. Её тонкий, резко очерченный нос с горбинкой виделся в профиль клювом хищной птицы какого-то египетского божества. Но стоило ей чуть повернуть голову, как видение исчезало, превращая её в женщину наших дней с довольно заурядной внешностью.

Слышались слова доктора.

— Снимите верх, — низ оставьте. Левую руку за голову. Опустите. Теперь правую.

Доктор поочерёдно ощупал молочные железы, которые тут же покрылись гусиной кожей от его прикосновений. Коричневые соски сжались и огрубели.

Я стоял рядом не зная куда девать глаза. Они то скользили по обнажённому женскому торсу, цепляясь за отвердевшие соски, то отупело смотрели в оконный переплёт.

— Все в порядке, верх можно одевать, пройдите за ширму и снимите низ. Следом за ней проследовал и доктор, обращаясь ко мне.

— Коллега посмотрите, как можно ошибиться в диагнозе при первичном осмотре без необходимой подготовки. Только анализы могут подтвердить или опровергнуть ваше предположение. В данном случае без пальпации не обойтись. Вы сами проверьте, чтобы в дальнейшей практике не ошибаться.

На ватных ногах стоял я за ширмой.

Сама природа раскрыла предо мной свои таинства зарождения жизни. Только божественная Киприда могла родиться из этой более чем прекрасной раковины, которая притягивала и манила. Лучезарная Афродита достойная самого совершенства и та не обладала столь безукоризненными формами. Эти секунды встречи с сокровенным началом пленили мой взор и не отпускали, заставляя меня проникать в самую суть рождения. Моя душа возликовала, сознавая, что и я пришел на свет из нечто подобного. Дух мой воспарил и витал над лоном райского сада в желании соприкоснуться с началом всех начал. Кучерявый Амур вонзил в меня свои стрелы. Телесная кровь, под всё нарастающими ударами сердца, покрыла моё лицо румянцем вместе с марлевой повязкой.

Прослушав не большую лекцию по акушерству, пред раскрытыми вратами зарождения биологической жизни, я не чувствуя под собой ног присел за стол. Начал перебирать бумаги, что бы отвлечься и остыть, пытаясь вновь думать о свой работе. Но это не помогло. Я уже стал задыхаться в своей марлевой повязке, когда Оська хлопнул меня по плечу.

— Всё. Отбой!

Этим вечером мы долго с ним не засиживались и распрощались ещё засветло. Ночь одарила меня жуткими сновидениями. Будто я в лесной чаще, среди очаровательных нимф. Они в танце окружают меня. Гибкие станы обнажаются в мелодии движений, подчеркивая их красоту. Круг танцующих дев сужается, извиваясь, они тянут ко мне руки, приглашая к себе, нагие тела мелькают пред моими глазами, зазывая оголёнными прелестями. Но стоит мне прикоснуться к ним, как вдруг превращаются в ужасных химер хохочущих мне в лицо, брызгая ядовитой слюной, которая обволакивает меня, парализует сознание и растворяет моё тело. Я растекаюсь перед ними по земле, превращаясь в ручей, и в виде прохладной воды подкрадываюсь к их ногам. Они входят в меня и обретают формы юных купальщиц, которые плещутся, поднимая мириады брызг. И я потоками хрустальных вод стекаю с их девственных станов.

В ужасе от этой вакханалии я просыпаюсь.

Совершенно разбитый пришел утром на работу. Бригадир, глянув на мое хмурое не выспавшееся лицо, расценил всё по-своему и отчитал меня за явку на работу в нетрезвом виде, за халатность в исполнении обязанностей: так как ремонт унитаза по заявке — не выполнен. Жильцы уже жалуются, звонят по телефону, — почему слесаря третий день нет! Приказал: оставить все остальные наряды и тут же отправиться по данному адресу.

— И чтобы не возвращался, пока не будет — всё 0кей!

Добираясь до объекта, под воздействием свежего ветерка пришел в себя.

Старый дом. Стою перед обитой дерматином дверью и ищу звонок. Жму несколько раз. Звонок не работает. Оказывается здесь не только слесарь нужен, но и электрик. Постучал. Дверь вдруг дрогнула и бесшумно отворилась, как бы приглашая войти. В полумраке рассмотрел не большую прихожую с вешалкой на стене и длинный коридор, в конце которого виднелось светлое пятно. Секунду помедлив, я постучал еще раз, но громче.

Послышался голос хозяйки.

— Входите, там открыто!

В светлом ареоле на другом конце коридора появилась женщина в фартуке, держа руки словно хирург в операционной.

— Я собственно уже вошел, дверь была открыта. Я слесарь из ЖеКа.

— Наконец-то дождалась вас. Выключатель слева, напротив дверь в туалетную комнату. Разберётесь? Я пироги затеяла. Вы уж сами здесь как не то. Извините! — Закончила она и скрылась на кухне.

Войдя в маленькое помещение, я быстро разобрался и устранил неполадки с бачком. Собрав инструменты вышел на кухню подписать квитанцию и вымыть руки.

Хозяйка стояла ко мне спиной, колдуя над каким-то блюдом.

Я положил наряд на стол, а сам сунул руки в умывальник под струю воды.

— Всё хозяйка, проверяйте. Работает ваш бачок. Распишитесь в квитанции. Пополоскавшись в холодной воде, стал закручивать кран, но тщетно. Вода продолжала тонкой струйкой сочиться из медного носика. Я повернулся лицом к хозяйке. Она протягивала мне полотенце и, улыбаясь, всматривалась в моё лицо.

ОНА!!! Вчерашний Воробей!

Я почувствовал, как от волнения и стыда начинает загораться моё лицо. Первым желанием было — всё бросить и бежать, всё равно куда. Проклял Оську с его вечными приколами и фантазиями. Обматерил бригадира с его нарядами. Возненавидел весь свет.

А может, не узнала? Промелькнула слабая надежда.

— У вас тут ещё кран течёт … — Выдавил из себя тоненьким голоском. Поперхнулся и закашлялся, взяв в руки полотенце. Глаза мои забегали по сторонам, руки скрывая дрожь, теребили вафельную ткань.

— Разрешите, посмотрю? — Пробубнил отворачиваясь.

«Ну какой же ты идиот!» Ругал я себя, выворачивая буксу. От волнения весь взмок и пот каплей повис на носу. Кран был стар и не поддавался. Вдруг вовремя вспомнил, что не перекрыл воду на стояке. Вот болван! Полез под раковину. Боже, здесь ещё хлеще, всё проржавело и не с места. Кляня всё на свете всякими словами, побежал в подвал и отключил воду во всём доме. Несколько минут посидел в прохладном полумраке. Отдышался, выпустил пар и рассудил трезво — отступать не куда! Даже если и узнает — своё дело надо довести до конца. Ничего не видел, ничего не знаю. Вы ошиблись, гражданочка! Я слесарь сантехник! Морду ящиком и вперёд! Да и кто во мне заподозрит врача гинеколога, только человек с извращённой фантазией. А она женщина не такая, она …. Нет хватит об этом, ишь, что удумал! Да такая женщина на тебя и не взглянет, на черта ей нужна эта харя не мытая. Пришёл краны чинить вот и не рыпайся, занимайся своим делом, сверчок пятиклассный.

А с другой стороны, чем я хуже других? Тем, что не при галстуке? Тем, что руки мои покрыты мозолями, а не пятнами чернильными? Не стою, не торгую носками и майками женскими? Успокоив себя таким образом и проанализировав дальнейшие действия, я с радостью отметил, что в моей сумке есть все необходимые запчасти (приготовленные по другим вызовам) для замены водопроводных кранов.

За работой быстро время пролетело. Заменил всё необходимое и спустился вновь в подвал открывать воду. Ну, вот и всё.

На душе от работы полегчало, и улетучились все неприятные мысли и страхи, но на их место пришли другие — противоположные. Уходить-то не хотелось. Даже грустно стало, как подумаешь. В сердце заныло, затосковало.

Эх, жизнь жестянка! Решительно бросил сигарету и вернулся в дом за инструментом.

Для кого может она и серенький воробей, но для меня в ту минуту она предстала белой лебедью.

Есть у женщин различные ухищрения для того чтобы очаровать мужчин — косметики, парфюмерии там всякие, но это только внешнюю красоту создают, которая быстро облетает оставляя всего лишь пшик. Ценность и достоинство женщины заключены в её сердце, здесь и храниться её душа и честь.

— Не хотите чаю выпить? У меня и плюшки уже подоспели, скоро и пироги будут готовы. Целый день вы тут со мной возитесь. Устали?

— Да нет, не устал, но чай — выпил бы. … У вас ещё звонок у двери не работает, я посмотрю — можно?

Она хитро взглянула на меня, в её глазах промелькнула игривая искорка доброжелательности.

— Вы оказывается МАСТЕР на все руки.

На следующий день я стоял с букетом цветов перед её дверью и счастливый от мысли, что сейчас её увижу, давил на звонок.

Прошло несколько месяцев и я пригласил Оську быть шафером на нашей свадьбе. А по истечении положенного срока его руки приняли нашего первенца.

Борис Журавский

В СССР секса нет

Времена были перестроечные, ширились свобода и гласность. Почуяв свободу, поползли вверх цены и, хотя нестойкий консенсус между ценами и заработками уже исчез, на зарплату можно было жить. Чтобы жизнь стала лучше и веселее, по стране победным ураганом пошли латиноамериканские сериалы. Миллионы женщин намертво припали к телевизорам, стараясь хоть на часок (а иные счастливицы и на два — утром и вечером) вырваться из скучноватых будней в бурную и красивую заграничную жизнь и вволю попереживать.

Даша, жена Анатолия, чуть ли не сразу стала фанаткой сериалов. Большинство соседок по подъезду от нее не отставали.

Жизнь Анатолия с появлением сериалов изменилась, но не сильно. Вместо совместных ужинов его встречала на кухне подогретая кастрюлька, а хлеб, салат и все остальное были приготовлены на столике у окна. Под шум сериала из зала он неторопливо ужинал, по окончании серии еще минут двадцать на пересказ, охи и вздохи, и жена становилась нормальным человеком.

Так было и сегодня. Поужинав, Анатолий собрался перекурить, и неожиданный звонок в дверь его несколько удивил. Бывало, соседки забегали к жене по разным мелким домашним поводам, но не сейчас же — сериал! Еще раз удивившись, Анатолий открыл дверь. На площадке стоял Сергей, сосед по подъезду Хоть они и были ровесниками и даже учились в одной школе, близко не сошлись, но при встрече дружески здоровались. Сергей — крупный, веселый, разбитной парень — к учебе особо не тянулся, после восьми классов ушел на завод, оттуда в армию, а вернувшись, устроился таксистом. Работа была как раз по нему, ведь мямли и скромники в таксистах не выживают, но сейчас он был непривычно скован и тих.

— Ты к Дашке? Так у нее сейчас сериал.

— Да, нет, я к тебе.

Анатолий опять удивился. Общих дел с Сергеем не было, так, пару раз вместе пили пиво во дворе. Откуда бы интерес?

— Заходи.

— Перекурить бы… — непривычно тихо сказал Сергей.

— Ну, пошли на балкон.

— А?…

— Не видит и не слышит, вся в сериале.

Выйдя на балкон, Сергей плотно прикрыл стеклянную дверь и загородил ее своей широкой спиной. Закурили.

— Ты в институте иностранный язык учил?

В отличие от Сергея, Анатолий закончил десятилетку, институт, а теперь работал мастером цеха. Образование свое он уважал, даже пару лет после окончания носил институтский значок. Потом значок куда-то затерялся, но образование-то осталось — вот и приходилось иногда напоминать об этом некоторым…

— Конечно.

— Переведи, будь другом.

Анатолий про себя усмехнулся: «Точно, перестройка на марше! Когда бы еще простому таксисту перевод с иностранного понадобился. Он же всю жизнь только родным и армейско-командным пользовался».

Нервно оглянувшись на закрытую дверь, Сергей достал из-под рубахи пластиковую папку. В папке лежал тощий журнальчик в невзрачной серой обложке. На фотографиях в журнале две молодые пары обнимались, целовались и прижимались по всякому друг к другу в полуодетом и почти раздетом виде. Под фотографиями шло по три-четыре строчки иностранного текста.

— Мне по большому блату достали. Тут про это, про секс — почти неслышно шептал Сергей. — Все ребята в гараже заинтересовались, так, по виду, в общем, понятно, но что на самом деле — никак. Языка не знаем. Ты уж постарайся, пожалуйста.

Четвертак, обещанный за перевод, большой суммой не был, но немного разнообразить жизнь позволял. Да. и текста было не так уж много.

— Ладно, дня через три подходи.

Сергей еще раз поблагодарил и быстро ушел, а Анатолий с папкой вернулся на кухню. Положенные тысячи и экзамен по английскому он с грехом пополам сдал, с тех пор язык больше не понадобился, но словари в доме остались. Открыв журнал, поискал знакомые слова, не нашел, пришлось идти в комнату за англо-русским словарем. Словарь был большой, на сто с лишним тысяч слов — купил с перепугу еще на первом курсе, но за время учебы использовал всего несколько раз. Большой объем словаря убеждал, что любое слово переводимого текста должно было там найтись. Но ни одно из пяти наугад выбранных слов найти в словаре не удалось.

Это был какой-то другой английский, или, как уже смутно подозревал Анатолий, совершенно другой язык. Его это разозлило, давать впустую обещания очень не любил. На мимолетную мысль: «Хоть что за язык бы выяснить…» — так же мысленно огрызнулся: «Сейчас, по всем посольствам побегу выяснять, не их ли язык в порнушке использовали!» — но появился шанс выяснить. Достав гарантию от недавно купленного магнитофона, написанную на разных языках — с магнитофоном повезло, на завод пришли шесть штук для начальства по госцене, то ли у всех уже были, то ли кто-то не успел, но один достался ему — Анатолий начал искать наиболее похожий язык. Им, к его удивлению, оказался голландский, и настроение окончательно испортилось.

В душе зрела злоба на Сергея, подсунувшего журнал, и на себя самого, за легкомысленное обещание перевода. «Троечник, восьмиклассник, а зарабатывает вдвое больше меня, да еще калымит. Замечал я его взгляды в мою сторону, как на убогого смотрел. А теперь я, человек с высшим образованием, должен идти к этому недоучке, извиняться и объяснять, что язык не тот и помочь ничем не могу. Теперь, как на тлю смотреть будет. А я не такой! У нас на заводе… Стоп! Я на заводе такие проблемы раскручивал, что этот перевод манной кашкой покажется. Секса хочешь — будет тебе секс, штаны заполыхают!»

Сидя за кухонным столом, Анатолий разгорячился, уже готов был сделать соседу что-то умопомрачительное. Что — он еще не знал, но уже хотел.

Что такое секс Анатолий примерно знал — все-таки, образование, и женат он был не первый день, а несколько лет назад, еще студентом, видел фотоколоду игральных карт с голыми девицами в разных позах, которыми торгуют цыгане и глухонемые в электричках. Немного по другому раздеть, чуть иначе обнять и целовать всюду, куда дотянешься– всех-то дел.

Фотографии в журнале грандиозные и горячие замыслы остудили, писать «перевод» надо было в соответствии с изображенным. «Да как же об этом писать без текста!» мелькнула мысль. «Как, как! — ответил он сам себе — как в шестом классе — изложение по картинке. Изложение по картинке!!!» — и на душе стало спокойно.

Анатолий начал работу на следующий вечер, после ужина. Начало продвигалось трудно, мешало все вокруг. Раздражала испанская скороговорка актеров сериала и гнусный голос переводчика, проникавшие в кухню через плотно закрытую дверь, отвлекали шумы во дворе, а фото в журнале он уже успел возненавидеть. Только упорное желание доказать Сереге (да и себе самому), что он не убогий и не тля, двигало работу вперед.

На второй вечер Анатолий, наконец-то, расписался. Звуки и шумы вокруг почти не отвлекали, на фотографии смотрел отвлеченно, как на привычные чертежи и писал, писал, писал.

На следующий вечер он остановил себя на середине третьего листа — написал слишком много по сравнению с текстом под фотографиями. Внимательно всмотрелся в последние фотографии и парой фраз закончил работу. Перечитывать написанное не стал, он и так помнил все.

Сергей появился минут через пятнадцать после окончания работы, радостно сгреб журнал и исписанные листки, тут же расплатился и торопливо ушел.

Анатолий расслабился, заработанный четвертак радостно грел бумажник, жизнь вернулась в привычное русло.

На следующий день, вернувшись с работы, Анатолий обнаружил у своей двери переполненное мусорное ведро. Возвращаясь к дому с пустым ведром, увидел у подъезда на скамейке хмурого Сергея.

— Плохо дело, Толян, беда. Шурка нашла журнал.

— Какой?

— Тот самый, с твоим переводом.

Анатолию стало зябко.

Жену Сергей выбрал по себе, что статью, что характером. Шура была смешливой крупнотелой блондинкой, но в серьезные моменты становилась суровой и решительной — наверное влияла профессия, она работала продавщицей в овощном магазине. Их скандалы в начале семейной жизни слышал и помнил весь подъезд, поэтому ее старались не задевать, а сама она на ссоры не нарывалась.

— Порвала?

— Нет.

— Скандал устроила?

— Нет.

— Так что?

— Ничего, забрала и молчит.

Обоим стало сразу неуютно, а настроение испортилось совсем.

Пятница выдалась у Анатолия суматошным днем, и домой он возвращался намного позже обычного. У подъезда он встретился с Шурой, плотно набитые сумки в двух руках говорили о том, что она возвращается с работы.

«Этого еще не хватало!» — подумал Анатолий, готовясь к неприятностям.

— Здравствуй, Толя, добрый вечер, — приветливо сказала Шура. Поставив сумки на землю, она явно готовилась к беседе.

«Черт бы побрал этот перевод, и Серегу заодно», — занервничал Анатолий.

— Скажи, Толя, а как у них дальше было, поженились они или как? — заинтересованно спросила Шура.

«Она что, совсем с ума сошла? Приняла голландскую порнушку с моей писаниной за женский роман с картинками? Нет-нет, надо выкручиваться».

А Шура между тем продолжала

— Очень жизненно описано. У нас на работе девки иногда про себя рассказывают, так почти точь в точь. А иногда так жалостно, прямо как у тебя, даже в плач тянет. Так что у них там дальше было, интересно ведь?

«Не было ничего такого, не было», — бухнуло в голове и, внезапно охрипнув, он сказал

— Журнал тонкий, может не все вошло, может продолжение есть.

— Продолжение… — задумалась Шура — Я Серегу напрягу, пусть поищет. А как найдет, переведи нам, пожалуйста. Лады?

И подхватив неподъемные сумки вошла в подъезд.

«Не было…» — опять начала память, но перед глазами вдруг всплыл текст, и Анатолий с ужасом понял, что, сочиняя «перевод», невольно вставлял куски текста из популярного сериала, которые слышал через закрытую дверь кухни.

При мысли о «продолжении» болезненно сжало сердце, а из распахнутых окон, со всех этажей лилась прощальная мелодия очередной серии.

Халтура

(Творения и размышления)

Вадим, злой, мотался по комнате. Пару дней назад он добыл в одном издательстве заказ на частушки и даже выклянчил аванс. Но мыслей о частушках не было ни одной, как отбило, а сроки уже поджимали.

Сигареты не помогали, кофе, который пил литрами, уже выплескивался из ушей — мыслей не было.

Открыл было какую-то книгу и тут же бросил:

— Уроды, моральные уроды, клепают книги по пятьсот листов, и издаются, и хоть бы хны, а тут затор в голове, как ДТП на автотрассе!

Мелькнула мысль:

— Может прогуляться, отвлечься… Природа, она помогает, вон, у Пушкина целая болдинская осень была, чем я хуже.

Но далеко уйти не удалось. На выходе из подъезда что-то легко шлепнулось на плечо. Скосив глаза, увидел белый, уже впитывающийся в куртку, птичий помет.

— Голубок, птичка мирная! Нет бы с веточкой летать, мир нести, все в душу нагадить норовит!

Пришлось возвращаться и чистить куртку от почти несмываемой дряни. Думать о голубях не переставал, но исключительно матерно. Хорошо, хоть на голову не попало, ввек не отмоешься, хоть стригись.

В матерном потоке вдруг мелькнула стихотворная строка, и он несколько приободрился — похоже, сильное огорчение разбудило мысль.

Голубь гадил мне на темя — радость быстро погасла.

— Это что, я в дерьме, все вокруг смеются. Это уже не частушка, а какое-то самобичевание.

Бичевать себя он абсолютно не хотел, да и не за что.

— Ну нет, равноправие так равноправие — все под голубями ходим.

Голубь гадил всем на темя.

— Стоп! Значит одинокий голубь гоняется за каждым человеком и снайперски гадит каждому на темя — чушь! Так даже Дрекольев не пишет.

Дрекольев был поэтом-деревенщиком, постоянно отирался в различных редакциях и издательствах и частенько перехватывал у Вадима заказы. Конкуренты друг друга на дух не переносили. Каждый считал другого халтурщиком, рвачом и литературной бездарью, но при встречах скалились вежливыми улыбками.

— Нет, надо это иначе развернуть, голуби у нас не одноразовые, гадят постоянно. И глагол помягче подобрать, какой нибудь совсем детский.

Голубь какает на темя.

Вторая строка подобралась неожиданно быстро.

Видно их настало время.

— Пошло! Покатило! Вот тебе, голубь! Птица мира, а везде гадит! Как миротворцы по всему миру пакостят… Так это иносказание получается…, совсем другое дело!

— И другая цена — шепнуло сознание.

Воодушевленный политическим подтекстом, Вадим принялся за работу.

Гадят птички на мозги

Видно впереди ни зги.

Что такое зга он не знал, но в рифму ложилось точно, для частушки сойдет.

— Это я по СМИ прошелся, — радовался Вадим.

Что писать дальше он не знал, но тема уже определилась — животные, с политическим подтекстом.

Домашних животных у Вадима не было, он их не любил и даже побаивался. Тут же вспомнилась дорога от дома к метро, которая вела через собачью площадку.

Разномастная стая собак, с лаем носившаяся по площадке, радости не вызывала, а словам собачников, о том, что «собачки добрые и не кусаются» он не верил. Идти через площадку надо было осторожно, чтобы не вступить в следы выгула «друзей человека».

— Голуби кончились, теперь пойдут собаки, тоже в тему, тоже звери.

А соседский пес Трезор

Поднял лапу на забор.

— Отлично! Еще пол частушки, а что с подтекстом? Соседский пес и забор… Не первая собака, не последний забор. Забор… ограда… граница! СОСЕДСКИЙ и граница… провокации и нарушения границы! Наркотрафик, Афган! Ой, как круто я намекаю!

Но граница у нас на замке, хотя и не все в порядке.

Наш забор — краса и радость

А на нем собачья гадость.

— Частушка есть, меняю зверя. Но на какого?

Истошный мяв и визг под окном моментально решили проблему выбора.

— Ох уж эти кошки, и расплодилось же их! Все подъезды загадили и вонь — не продохнуть.

Кошек море — впору съездам,

Их следы по всем подъездам.

— Третья частушка и все об одном — пора обобщать, и без подтекста помянуть о стране.

Гадят все, что есть то есть.

Как державе тут расцвесть?

Написанное вдохновляло и радовало, особенно подтекст. Сунув очередную сигарету в угол рта, Вадим подошел к зеркалу. Изображение в пыльном зеркале выглядело кривоватенько, но виделся-то Маяковский.

Частушки в издательстве, поворчав, приняли, но до публикации не дошло — возмутился Гринпис.

Вадим Тимошин

Банкомат

Наконец-то нам его поставили! Долго мурыжили народ с этой кассой, заставляя тратить рабочее время на почти стометровую очередь, да еще и выдавая зарплату в мешочках. Почему в мешочках? Да потому что «железячки» номиналом в 10, 20 и 50 денег никто не отменял, и почти половина месячного фонда оплаты труда перекочевывала в руки трудяг в таком вот рассыпчатом виде. С одной стороны, это конечно плюс. Если есть кредит — а он сейчас, наверное, закабалил каждого второго — то можно с таким вот мешочком прийти в банк и высыпать пару килограмм монет в кассу, тем самым показав, до какой жизни довела тебя алчность капиталистов. Предварительно желательно не мыться недельку-другую и одеть то, в чем стыдно даже по дому ходить. На понижение процента рассчитывать не придется, но предостеречь других потенциальных жертв финансовых воротил получится. Да и тупо поржать тоже полезно.

Ну, так вот, теперь такой фокус не прокатит — у нас появился цельный один банкомат! На шестьсот человек. Карточки раздали, как белые люди прям. Я с одной стороны обрадовался — дергаться не надо в рабочее время, задержусь на полчасика, народ мало-мало рассосется, можно будет спокойно снять. Не тут-то было. Подкинули мне немножко срочной работенки, так что я еще часок посидел с чертежами и, закончив изобретать педальный мотоцикл, пошел к проходной, где, собственно, и поставили денежную машину. Вернее бы сказать, намерился пойти. От самого цеха до шайтан-коробки выстроилась очередь, едва ли короче той, что вырастала перед кассой, только двигалась она намного медленней. Парадокс? А вот и нет. Представьте себе дядю Васю лет шестидесяти, который всю свою сознательную жизнь крутил гайки на заводе и ручку переключения каналов на телевизоре «Юность». Раньше, подходя к кассе, он совершал всего два действия: называл табельный и протягивал руку. А теперь? Какие-то кнопки, какие-то коды, цифры, без глобуса банкомата совсем не разберешься. Ну, или хотя бы без поллитра. А такие на заводах почти все, кто руками работает. Молодежь-то вся мечтает о портфелях да о «майбахах». Самое крайнее — в конструкторы да в инженеры. Хотя не скажу, что работа особенно престижная. Престижнее, конечно, чем при Союзе, но не настолько, чтобы о ней мечтать. Потому что если что-то не срослось в цеху, виноват инженер, конструктор, а уже в последнюю очередь тот, кто не срастил. Это у меня нервы железные, хотя периодически приходится спиртом протирать, чтоб не окислялись от ядовитой слюны мастеров и бригадиров. А посади за чертежи какого-нибудь мальчика только что из института — через неделю сбежит ко всем чертям.

Ладно, мы об очереди. Не знаю, что двигалось медленнее — очередь или солнце по небу, но человеке на двадцатом начало смеркаться. На тридцатом на небе начали загораться звезды. На сорок первом кончились деньги. Да, вот так! Оказывается, это не шляпа фокусника, из которой можно доставать и доставать кроликов! По очереди прокатился тяжелый вздох. Потом от головы к ж… хвосту пошла бумажка, на которой каждый что-то писал. Я только потом понял, что это народ записывал, кто за кем стоит, чтобы завтра продолжить увлекательный аттракцион. Я со своей хитрой тактикой оказался четыреста седьмым в списке.

Наступило завтра. Я никогда не встречал новый день вот так, с надеждой. Надеялся я конечно на то, что кто-нибудь, ну хотя бы человек двести, пойдут искать банкомат этого банка в город. Притом, что в нашем городишке в десять улиц таких чудес техники не было вообще, ага. Но я надеялся, что дураков у нас хватает, и весь день трудился в каком-то дико приподнятом настроении. Как только прозвенел звонок «конец смены», оставшийся еще со времен товарища Брежнева, я вышел из цеха… И снова оказался в гирлянде из сотен человеко-людей, правда уже не в конце. В конце были те, кто вчера решил схитрить и прийти сегодня, когда народ рассосется. Народ рассасывался со скоростью ремонта наших городских дорог, поэтому в этот день мне также не посчастливилось дойти до банкомата прежде, чем запас наличности в нем иссякнет. На девяностом, если считать со вчерашнего дня, человеке. Ну правильно, с математикой не поспоришь. В четырехстах четыре с лишним раза по девяносто. Однако, как писали поэты, душа и чувства математике не подчиняются, вот и мое чувство острой нехватки деньжат в кошельке заставляло меня преданными собачьими глазами смотреть на мудреный аппарат, в надежде, что где-нибудь в потайном отделении у него припрятана для меня получка. Но реальность была беспощадна. Третий день пододвинул меня к банкомату еще на сорок человек. Кто-то вытащит из актового зала длинные скамейки, и половина очереди сидела. Не та половина, которой принадлежал я, но все же. Четвертый день уменьшил очередь еще на сорок пять человек. На улицу вытащили автомат газводы, стоявший в цеху с незапамятных времен. У меня уже тряслись руки и текли вонючие слюни. Супруга начала подумывать подать на развод. На пятый день я просто отметился в списке и, не задерживаясь ни секунды, пошел домой. Супруга нашла мою последнюю заначку. Свет начал понемногу меркнуть. Наступали выходные. Сухие и безжизненные… На десятый день я целовал экран агрегата, потому как наконец-то к нему пробился, нежно поглаживал раздавленные могучими ручищами рабочего класса кнопки… Зарпла-а-ата-а-а… Жена забрала заявление из ЗАГСа, как только увидела меня трезвым и с деньгами. Руки больше не тряслись, изо рта не пахло. Я был доволен жизнью, как никогда, и в этот вечер совершенно не понимал смысл «поисков счастья», которыми как всегда изобиловали телепередачи. Вот же оно счастье, ребята! Я достоял! Я дожил! А на следующий день календарь показал первое число. Вот так. Пока карточки, пока то да се… Пока в очереди стояли… Короче, через неделю зарплата. Так что, вы как хотите, а я буду агитировать ребят уже сейчас начинать писать список на очередь в банкомат. По алфавиту. Потому что моя фамилия Ааронов.

Без согласных

Недавно приключилась со мной беда — что-то в голове щелкнуло, и перестал я слышать согласные звуки. Совсем. Даже те, что сам говорю. Главное, ни с того ни с сего. Просыпаюсь утром, как положено, в трамвай, а там кондукторша ходит, полненькая такая, на советских еще дрожжах поднялась, Ходит и кричит:

— Ааааа-а-е! Е-е-а-ааа-е ааа-у а а-ееее!

Сначала истерика, конечно, хихикаю сижу. А она ко мне подходит и обвиняюще так:

— Ы е-ооо о, а у-аааа?

Тут я начинаю понимать, что действительно как дурак, и весь трамвай на меня смотрит. Стыдно, аж уши покраснели. Помахал у кондукторши перед носом проездным, выскочил на остановке как пробка. Пришлось еще пешком полчаса идти до работы.

Пришел — а начальник тут как тут, подхватил под белы рученьки и тащит, приговаривая.

— А а-ааа-и и-ооо, ы-ее-е!

Вроде начинаю понимать, что заказчик пришел, сейчас буду вырисовывать, чего он там хочет. А сам думаю, как же я его сейчас выслушаю? Но делать нечего, Михалыч меня втащил в комнату, представил товарищам.

— У-ууу-о! — жмет мне руку заказчик. Крепкий такой парнище, бритый наголо. Достает бумажку с рисунком — и мне сует. А на рисунке — натурально, туалет дачный. А мы вообще-то будки трансформаторные делаем. Ладно, думаю, пусть объяснит чего хочет. Кивнул. А он и обрадовался.

— Уююиюююууаууу! — говорит. — Аеоауююиуиаооооыыыы!

Сижу, киваю, сам ничего, ясно, не могу понять. Как бы выкрутиться? Беру каталог, открываю на случайной странице, тыкаю пальцем:

— О-оо?

— Аааа! Ии-е-о! — радостно кивает У-ууу-о, ставит подпись в заказном бланке и убегает.

— Ы еее-и! — улыбается Михалыч. Ну а как? Хочешь жить, умей повыть, как говорится.

В общем, день более-менее прошел. Даже пообедал, сделал вид, что уши заложило, попросил буфетчицу на бумажке сумму написать.

А потом домой пришел. Телевизор включил. А там новости. Министра какого-то спрашивают:

— А о ы ууу-а-е-е о е-и-ыыы ю-ээ-а? — дескать, что он думает по поводу дефицита бюджета.

— Уеюеиыыыы, ауэээ, оюяуеееее… — и так наверное с полчаса. Не выдержал, переключил.

А там Помахалов передачу ведет. Человек десять сидят на диване и вопят:

— Ыыыы, уууу, аааа!

И Помахалов их успокаивает:

— Иииии… Иаааа…

Переключил на комедию старую. А ее и без слов понимаешь. Да и наизусть уже все выучил, что нужно. Сидел, блаженствовал.

А перед сном подумал — а что я потерял без этих согласных? По-моему, жизнь совсем не изменилась. вы не считаете?

Владимир Серов

История одного замужества

Нет! Как хотите, а тяга у наших женщин к культурности непреодолима.

Не верите?!

Судите сами!

***

Лето. Вечер. Суббота. Вся деревня Малые лепёшки готовилась идти в Клуб, кино же привезли!

Две подруги, Лушка и Глашка, уже нарядно одетые, сидели на лавочке возле дома Глашки, грызли семечки, сплёвывая себе в ладонь, и судачили обо всех, проходящих мимо них.

— Во, глянь, пошла!… Валька-то! Платок новый, губы подмазала, брови подвела, завлекалочки себе соорудила… Для кого старается?! А, Луш?!

— А мы щас спросим!… Эй, Валь! Подь сюда!

Валька не была коренной «лепёшкой», год тому назад её отца перевели на работу в Малолепёшинское МТС, а до этого семья жила в райцентре пгт Недалекое. Именно поэтому она считала местную молодёжь тупой, глупой и недоразвитой в культурном плане.

Шедшая по ту сторону улицы, гордячка остановилась на зов, перешла дорогу и, подойдя к подругам, сурово спросила.

— Всем кости перемыли или как?! Чё надо, козы не доенные?!

— Фу, какая ты грубая! — Ответила Лушка, она была бойчее на язычок. — Мы вот сидим-гадаем, для кого ты так вырядилась, а?!

— А вам не всё одно?!

— Ну, всё ж таки, интересно! — поддержала подругу Глашка.

— Не боись! Ваше деревенское хамло мне без надобности! Можете оставить себе!

— Ой! Ой! Ой! Уж, не киномеханику хочешь свою девичью честь подарить!?

— И то — дело! Зато кино бесплатно! — поддакнула Глашка.

— Не за так, же! — хохотали обе.

— Чё вы ржёте, кобылы стоялые! Нужен мне этот механик… Хоть и неженатый, да, что с того?!… Тоже мне занятие — коробки с пленкой таскать, кассеты менять да в дырку смотреть!

— В твою дырку-то, чё ли, или в чью? — зашлись смехом девчонки.

— Вот дуры бесстыжие! Да, не про то я! Мне, чтоб культурный был, грамотный, чтоб поэтичный взгляд на жизнь имел и приятное обхождение. А с этих балбесов, что взять?! «Чиво», «мобудь» да «кабудь», что ли, слушать?!

***

Подруги, настроенные на весёлый лад, не ожидали такого поворота перепалки и, чувствуя какой-то скрытый подтекст в словах Вальки, мигом успокоились. Затем Лушка осторожно спросила.

— И где ж такое водиться?!

— А вы не знали?! Да, к дяди Васи племянник из города приехал в отпуск, наверное, отдохнуть! Одет круто, образование высокое и жену ищет! И поэт, к тому же!

— Да, ну?! Так-таки и поэт?! Чё-то не помню таких племянников-поЕтов у дяди Васи…. Они недоумки!

— Ну, мало ли! У него их целая куча! Ты, Валь, продолжай, продолжай! — остановила подругу Глашка.

— Он сам сказал! И стихи ещё читал!

— Тебе! … Стихи!?… Не заливай! Больно надо ему с таким чучелом разговаривать! Да, ещё и стихами! — нарочито грубо сказала Лушка, вызывая наивную Вальку на откровенность.

— Я к ним за солью пришла, маманя послала! А он сидит! Я ему — здравствуйте! А он мне — Адью! А я ему — Валентина! А он мне — Жорж! Я соль у тетки Аллы взяла и бегом из дому!

— А говоришь, сам сказал, стихи читал! «Жорж» какой-то!? Ну, ты и трепло! — встряла в разговор Глашка.

— Говорю ж тебе — сам! Я картошку полю на огороде, а он идёт, и мне опять — Адью! Я ему — гуляете? А он — прогуливаюсь! Нам, говорит, ПОЭТАМ, нужно чаще на природу выезжать! Чтоб, говорит, вдохновение, чтоб не загасло! Пар-нас (кажется, так?!) обязывает энергию стиха держать! А я ему — так пару и у нас завались! Да, Вы в баньку-то сходили, у нас пар отменный, да с веничком, враз энергия прибудет.

— А стихи?! — разом спросили удивлённые подружки.

— Да, точно не помню! …Что-то про газ, что ли?!… Щас! … Пе… Пи..

— Пидарас, чё ли?! — засмеялась Лушка.

— Да, нет! У тебя одно похабство на уме! О! Вспомнила!

«Словно крыльям Пегас, пар вдохновение гонит в нас!» Во, как! А ты говоришь, трепло!

Лушка и Глашка удрученно молчали, думая одновременно: «Везёт же, дуре!», а Валюха, глядя на них, думала: «Хрен вам всем! Себе заберу!» И она, видя полное расстройство на их лицах, решила добить обеих, дабы неповадно было надсмехаться над её удачей.

— А ещё он меня в баню пригласил и сказал: «Будьте моей Музой!»

И доконала напрочь насмешников последней фразой, мстя за «чучело» и «трепло».

— Мы сговорились после кино вместе попариться!

Победа была полной. Недруги-подруги позорно бежали с поля сражения, побросав своё оружие — колкие шутки, идиотские приколы, пошлые намёки и тупые издёвки, и спрятались в кустах недоумения и уныния.

***

И тут появился ОН.

Валька с гордостью глядела на НЕГО.

Поэт, светлая личность, светоч надежды за замужество и просто обаяшка, шёл на улице, раскланиваясь с редкими прохожими.

Те же оглядывались ему вослед, и, как-то смущенно, улыбались.

Он был одет в толстовку, подпоясанную красным кушаком, широкие галифе были заправлены в кирзовые сапоги, довершала сей прикид, который можно смело назвать «поход в а-ля народ», фуражка «восьмиклинка». А из под её козырька лихо кучерявился чуб, цвета прошлогодней соломы.

Под чубом виднелся узкий лоб, а ниже лба горели два глаза, пылая неугасимым огнем лихорадки вдохновения. Видимо, это огнь и иссушил обе щеки поэта. Прыщавые, впалые щеки, подернутые розовым, разделял огромный нос, нависая утёсом над пухлыми, безвольными губами, имевшими форму бантика. Ямочку на подбородке прикрывала черная кисточка эспаньолки.

Он подошёл к девушкам, галантно поклонился и произнёс.

— Не соизвольте ли предложить мамзелям променад до синима!

Валька, прям, вся обомлела от этой фразы:

— Прям, ващеееее!

Лушка и Глашка сначала взирали на них оторопело-изумлённо.

А когда первая волна обалдения схлынула, у Глашки в глазах что-то мелькнуло…

Она прыснула в кулак и попыталась, было, открыть рот, но Лушка тихо прошипела: «Молчи, дура?!» и, обращаясь к Вальке, спросила.

— Это и есть твой поЕт?!

Лучше бы она этого не произносила!

За Вальку ответил ОН сам.

— Разрешите представиться! Жорж Недалече-Ушедший! Поэт по призванию в душе! Но кто это оценит?! Только она! Моя Муза!

Жорж указал на Вальку и продолжил.

— Только она, играя веником на струнах моей души, может возбудить во мне творческий пар моего вдохновения, оценить изящество и простоту и, не побоюсь этого слова, гениальности моих скромных строчек!

— Почитай им что-нибудь… своё! — проникновенно произнесла Ва..

(Ой! Муза, конечно!)

Недалече-Ушедший отошёл немного, устремил голову ввысь, послал к небесам горящий взгляд, прикинул ко лбу правую ладонь, тыльной стороной, и начал декламировать.

Голос его зазвучал трагически-заунывно-напыщенно.

«Я взял и предвкусил то банное мгновенье —

И меня Муза накрыла, прям, многовенно.

Когда представлю Музы моей омовение —

В душе я чувствую сладкое томленье.

Тогда в моё сердце хлынуло вдохновение —

Беру перо и пишу стихотворение!»

Поэт замолчал, молчали и слушатели. Лушка и Глашка — озадаченно, Валька — от восторга, у неё не только отнялся язык, но и руки то же.

Первой очухалась, всё-таки, Муза и вяло захлопала в ладоши. Жорж начал кланяться. Когда поэт согнулся в поклоне, Глашка повертела пальцем у виска, а Лушка, ответив ей кивком головы, приложила палец к губам, то бишь, молчи! Затем просила Жоржа.

— И много у Вас ТАКИХ стихов!

— Да, навалом! А их на ходу придумываю и в уме держу! Мало ли что! Завистников у меня много, каждый норовить украсть!

— Как интересно! — всплеснула руками Муза.

— Мой стиль называется «эскорт»! — пояснил Жорж.

— Как это?! — удивилась Лушка.

— Фи! Деревня! — вдруг, сказала Муза и свысока поглядела на Лушку. — Ну, что ты, Валентина! Не всем дано! Не всем! Хотя это очень просто! Вот, увидел что-то и сходу придумал! Хотите, прямо, сейчас сочиню!

— Нет! Ради бога, не надо! Нам пора идти! Нас ждут! Мы опаздываем! Надо привести себя в порядок!…

Произнося эту тираду, Лушка, одновременно, тянула подружку за рукав, пока обе не скрылись в подворотне глашкиного дома.

— Адью! — Жорж снял фуражку, поклонился вдогонку, взял под локоток сомелевшую от восторга Вальку и, вместе с нею, направился «до синима».

У здания Клуба толпился народ, ожидая киносеанса, отдельной кучкой стояли парни.

Проходя мимо них, Валька специально прожалась к поэту. Ребята, увидев Жоржа, тут же зашушукались, а когда пара проследовала внутрь помещения, весело загоготали.

***

В щёлку забора было хорошо видно, как удаляется пара.

— Фууу! Ушли, наконец! — сказала Лушка, и подруги облегчённо вздохнули.

— Ты его узнала!? — спросила Глашка.

— Ещё бы! Только я не поняла, он в позапрошлый год Серегой Сидоровым был! — изумилась Лушка.

— Ага! А теперь Недалече-Ушедший! Жорж! Вишь, как далеко ушёл! И музыкантом ещё звался!

— Вот, умора! Музыкант! В трубу дудел!

— Не в трубу, а в горн! — уточнила Глашка.

— А мне без разницы! Он же ноне поЕтом заделался! На природу его потянуло! Есенин недоделанный, блин! Ой, не могу!

— Ага! Чё вижу, то и пою! Акын, твою мать!

— Ладно! Пойдём! А то в кино опоздаем! Но ты Вальке ничё не говори пока, посмотрим, чё и этого выйдет!

— А мне её жалко! Упредить бы надо! — ответила сердобольная Глашка.

— Ага! Щас! Она нас с дерьмом смешала, мол, мы и такие, и сякие! Она одна культурная! Нет, подруга! Пусть узнает, какой он поЕт!

Так переговариваясь, подруги дошли до Клуба. Сеанс уже начался. Они сели с краю, на последний ряд.

Уже прошло полкартины, когда, где-то в центре зрительного зала, началось движение, какая-то фигура пробиралась к боковому проходу. А когда мимо подруг проскочила Валька, Лушка и Глашка, естественно, бросились за ней.

Лушка догнала Музу уже на улице.

— Что случилось?! — Схватив Вальку за руку, она тревожно спросила.

— Да, остановись ты, оглашенная! Стой, наконец! Трууу!

Девушка остановилась и заплакала.

— Да, что с тобой?! — сказала, подбежавшая следом, Глашка.

— Сначала мы сидели чинно, он вел себя смирно! А когда пошла картина, стал приставать. Полез целоваться, я его оттолкнула, а он опять! Всю меня обслюнявил, гад! И начал в трусы лезть, за задницу щипать, хамло! Ну, я вскочила и ходу! То же мне — поэт! Идиот! — всхлипывала пострадавшая девка.

— Так он идиот и есть! И был всегда! — Объяснила ситуацию Лушка. — Ты ж его не знала! А мы знали!

— И не сказали?! Не предупредили?! Эх, вы! А ещё в подруги набиваетесь! — зло сказала бывшая Муза.

— Мы?! К тебе?! Больно надо! — Парировала Лушка. — Если хочешь знать, мы мстили!

— Да, за что?! — удивилась Валька.

— Задавака ты, вот за что! Гордячка! Себя считаешь шибко культурной, а мы, мол де, деревня дремучая. А сама «эскорт» от «экспромта» отличить не смогла. Проучить тебя хотели! Скажи спасибо, что с ним в баню не пошла, а то бы было дело!

— Эт точно! Сексуальный маньяк он, а никакой не Жорж! Испортил бы тебя напрочь, и гуляй потом, на здоровье! А замуж после, как идти?! Срамота одна!

Валька испуганно глядела на Глашку, а та продолжила.

— Тебе ещё повезло! Хоть с «поЕтом» до кино сходила! А по за тот год он, вообще, пионером был!

— Пионером?! — девушка пребывала в трансе.

— Настоящим! Ходил в белой рубашке и красным галстуком и коротких штанишках с одной помочью через плечо! Вот интересно, пошла бы ты с таким с кино или нет!

— Он ещё на барабане барабанил и в горн дудел! Причём громко! Прикинь! Ты идёшь в Клуб, а он сзади идёт и барабанит, проговаривая: «Раз! Два! Три! Шире шаг! Левой! Левой!» Во, была бы картина! А, правда! Пошла бы?! — съязвило Лушка.

— Отстаньте вы от меня, ради бога! И без вас тошно! — взмолилась Валька.

Тем временем, они дошли Глашкиной скамейки. Порушенная Муза уже успокоилась и начала задавать вопросы.

— Мне вот любопытно, как этот «Жоржик» из «пионера» и «секспоЕта» превратился?! Или вы всё врете про пионера-то?

— Вот те крест, не вру! — Перекрестилась Глашка. — У кого хошь спроси! Все знают! Когда у него дядя Вася барабан-то отобрал, он всю деревню на уши поставил — ходил по улицам и дудел в свой горн! А дудеть не может! Всех достал своими воплями!

— А «поЕт» откуда взялся?!

— А я знаю?! Видимо, гормоны разыгрались! Его в башку-то и впёрло!

— Кому в башку, а кому и пониже! Их в дурдоме током лечат! Напряжение с мозгов снимают! — авторитетно заявила Лушка. — Кааак ударит по кумполу, был идиот, очухался — поЕт! А-то бывает, вроде «пионер» (бац!) и сексманьяк образовался!

— Так он из дурдома сбежал! — с ужасом воскликнула Валька.

— Зачем, сразу, «сбежал»! Их подлечат зимой, а на лето отпускают. Они ж неопасные. Смирные! Так!… Ну, за жопу щипанет, иль в трусы залезет… А чтоб серьезное что, это нет! Короче, одно вдохновенье в башке, а штанах-то тю-тю! — Лушка хохотнула.

— Вас не поймёшь! Вы ж сами говорили, что он… ну, что он меня испортит!

— Это для того, чтобы по тебя дошло, что он никакой не жених и не поэт, а просто слабоумный идиот!

***

Этим бы и закончилась эпопея с поэтоженихом!

— А как же замужество?! — резонно спросит читатель.

А что замужество?!

После этого случая Валька стала замечать, что местные парни не то чтобы её не замечают (честно говоря, они и раньше-то не особо с ней общались!), а полностью игнорируют. Более того, вот, пройдет мимо. Так обязательно кто-то из парней покрутит у виска, мол, видите, «дура» пошла!