Бесплатный фрагмент - Шкала низменности

До как низин может дойти грехопадение и деградация? Вопрос, конечно, риторический. И тематику эту хорошо обсуждать в компании за бутылочкой чего-нибудь горячительного. Однако морализаторство куда-то исчезает, когда реально сталкиваешься с этими проявлениями натуры человеческой. Или уже нечеловеческой? Не будем называть нижеопубликованное чем-нибудь банальным вроде «Записок следователя» или «Случаев из адвокатской практики». Оговорюсь только, что в данной ситуации прошлой жизни я принимал участие лично и непосредственно как участник земного правосудия. Полный объем информации, полученной непосредственно из уголовного дела, дает возможность реконструкции событий, участники которых уже большей своей частью не смогут их дополнить или раскритиковать за те или иные неточности…

Горячка

Когда я стал рабом этого напитка, который почему-то именуется исконно русским? Наверное, давно. По крайней мере, тогда я еще не спрашивал себя о том, что являюсь полностью от него зависимым. Еще недавно я выбирал сорта подороже и явно не разбодяженные гастарбайтерами в грязной емкости где-нибудь в подвале. Но шло время, водка становилась все дешевле, все непритязательнее. У нее и так немного вкусовых качеств. А сейчас они, эти качества, для меня значения не имеют вообще. Главное, чтобы жидкость была достаточно крепкой, чтобы побудить мой организм хоть к какой-то жизни, чтобы количества этой жидкости хватило на день и на вечернее возлияние перед сном. И очень важно, чтобы немного водки оставалось на утро. Утром ее нужно будет употребить в тот момент, когда меня еще не станет ломать от похмельных мук после ночного забытья. Я не то, чтобы опустился из-за этого порока по социальной лестнице. Я с нее просто упал в лестничный пролет, даже не успев опомниться, и оказался на самом дне. Так, наверное, можно обозначить кочегарку одной полузаброшенной воинской части в Ленинградской области, где я работаю в должности кочегара последнее время. Живу я здесь же в кочегарке вместе с моим сменщиком Митькой, который сейчас спит на топчане. Митька тоже, как и я, раб водки. Но он сейчас счастлив, потому что он спит и еще будет несколько часов спать под воздействием своей доли алкоголя, стакан которого выпил несколько часов назад перед уходом в царство Морфея. Я пил вместе с ним. Но мой «завод» от выпитого уже на исходе. Я вынужден бодрствовать и поддерживать огонь в этой чертовой котельной. Сейчас моя смена. И хоть конец ее наступит через два часа, толку от этого никакого… Сменит меня не Митька, а этот козел Борис Иванович, пенсионер, подрабатывающий в нашей котельной. Он говорит, что пенсии ему на жизнь не хватает. А кому в эти чертовы девяностые хватает и пенсии, и зарплаты?! Да и зарплата-то в котельной копеечная. Я и Митька торчим здесь из-за возможности как-то перезимовать в тепле до весны. Плюс еще подкорм в столовке солдатской. Весной уже можно искать заработок поприличнее и поближе к Санкт-Петербургу. Сейчас надо как-то перебиться. А зимы еще долгих полтора месяца. И хотя сдам я вскоре смену этому пенсионеру, радости от этого никакой. Зарплату вчера выдали смешную, просто слезы! Опять нет денег в военном министерстве. Страна полностью развалилась. На эти зарплатные копейки мы и взяли с Митькой вчера в ближайшем поселковом магазине пару бутылок водки сомнительного разлива, банку кильки и буханку черного хлеба. Сейчас от вчерашнего великолепия остались одни воспоминания. Допивая вторую бутылку, мы решили одолжить денег у Бориса Ивановича. Он перед заступлением на смену зайдет в финчасть и тоже получит свою зарплату, причем ему, как нам сказали, причитается еще и оплата отпуска. Ведь и с нами когда-нибудь рассчитается государство! По крайней мере, вчера в финчасти обещали выплатить все задолженности в какое-то «ближайшее» время. Может, и врут, конечно, но человеку свойственно верить.

Митька заворочался на своем топчане, застонал и поднял свою нечесаную голову:

— О-х-х! Что там утро, вечер?

— К вечеру уже, скоро Борька подойдет. Надо бы раскрутить его на бабки, да в магаз сгонять! Меня уже трусить начинает! — сквозь зубы отвечаю я.

— А что не осталось разве? — мычит он и трясет башкой, чтобы прийти в себя.

— Осталось, как же! Ты ж вчера уговорил и вторую добить! Клялся, что достанешь кровь из носу! Я в ауте был и поверил тебе!

Митька трагически затихает. Есть от чего впасть в отчаяние, как говорит известный киногерой. Без лекарства на утро мы в последнее время не оставались. Хоть четвертинка, по была в укромном месте. А сейчас… да еще и без денег! У сельских сшибать медяки около магазина? Не вариант! Да и сельские-то голь перекатная, тащат из дому барахло всякое Клавке — продавщице, та и меняет им на водку или винище. Да до магазина еще и дойти надо! Если идти, то сразу сейчас, пока алкогольная ломка не пригнула к тому же Митькиному топчану. Я раздраженно пнул пустые бутылки под столом. В ответ они, жалобно звякнув, покатились в сторону Митьки, который в отчаянии натянул фуфайку на голову в бесполезной попытке снова уснуть и обмануть надвигающееся похмелье.

Дверь открылась, и в котельную с улицы пахнуло морозной уличной стужей.

— Здорово, мазурики! — Борис Иванович как обычно лучился оптимизмом и каким-то не пенсионерским здоровьем.

Вон даже румянец на щеках! До выхода на пенсию он служил в этой же части прапорщиком, женился на местной и поселился в небольшом поселке, что неподалеку. А сейчас по старым связям и на подработку устроился. И вот чую я, что получает он гораздо больше нас с Митькой. Мы что? Пришли — ушли. А он кадр постоянный! Явно ему подбрасывают зарплату побольше, не в пример нам!

Митька вытащил из фуфайки помятое лицо и тоже поздоровался:

— Здравствуй, Борис Ваныч!

— Опять гуляли вчера?! — Борис Иванович укоризненно покачал головой, поднял раскатившиеся из-под стола бутылки, выкинул их в большое ведро, и, не переставая ворчать, снял полушубок и взялся за веник.

— Дык зарплата ж была…, — протянул примирительно Митька и стал мямлить, — Ты это, Ваныч, не сердись. Мы просто убраться не успели. Ты знаешь? Нам и дали то, суки, такую мелочь, только на пожрать и хватило…

— А что в столовой кормить вас перестали уж? — Борис Иванович распрямился и, ссыпав мусор с совка, подошел к топке, куда я, занятый мыслями о добыче каждодневного эликсира, давно уже не подбрасывал полагающейся порции угля.

— Ну вот! Драть тебя, Данька, некому! Когда-нибудь заморозишь систему! — он взял лопату и принялся энергично закидывать уголь в ненасытное жерло.

Данька это я. Когда-то был Даниилом Богдановичем. Теперь иначе меня не называют, иногда, правда, имя заменяют прилагательным, типа «синий»…

— Опять завелся… — мычу я в ответ, сегодня этот пенсионер раздражает меня больше обычного, — Дай лучше на опохмел, вернем в получку!

— Нет уж, дорогие мои пьяницы! — Борис Иванович выпрямился и насмешливо посмотрел на меня, — Мне есть куда тратить свои копейки. А вы попробовали ли б водяру не жрать, может, деньги и стали бы в карманах водиться! Ты, Данька, прошлый долг сначала верни, а потом уж внове проси!

Он снова энергично заработал лопатой. Как же я его ненавидел! Этого опрятного, крепкого, еще не старого мужика, который не знает, что такое быть рабом водки. Который сегодня будет всю смену вот так махать своей лопатой или гонять чаи с прихваченной из дома снедью. А мы будем с Митькой загибаться на этом вонючем топчане! И ведь не сходит он, не принесет даже капли! А будет также несносно гундеть о трезвой жизни! Сука!

Что-то во мне перевернулась. Вся ненависть этому жестокому миру сосредоточилась в этой обтянутой свитером спине, под которым ходили могучие лопатки. Меня просто вынесло из-за стола к нагнущемуся к жерлу топки Борису Ивановичу. В руках у меня оказалась чугунная чушка. Одна из тех, что во множестве складированы в котельной. Я опускаю ее на крепкий затылок своего врага…

Митька смотрел на меня, раззявя свой рот в беззвучном крике. Борис Иванович лежал на полу, неловко подвернув под себя руки, продолжающие сжимать лопату.

— Заткнись! — говорю я Митьке, нагибаюсь к лежащему телу.

Ощупываю брючные карманы Бориса. Ага, вот и бумажник. Ничего себе! Толи сегодня этот скупердяй принес свои накопления на работу, толи действительно мои подозрения о неравности наших зарплат верны! Отсчитываю на три бутылки водки и говорю Митьке:

— Морду приведи в порядок и дуй в лавку! Возьмешь три бутылки и на зуб!

Митька по-прежнему молча, трясясь, встает, берет деньги. Долго гремит умывальником и, наконец, уходит. Я пинаю лежащего в бок. Молчит. Даже не пошевельнулся! Может он уже того? Чушка-то увесистая! Но мне как-то это уже все равно. Я решил свою задачу. Через некоторое время мой организм снова вернется к жизни, а тогда и будем думать.