Бесплатный фрагмент - Семь градусов от Гринвича

Ерофим Сысоев

СЕМЬ ГРА­ДУ­СОВ ОТ ГРИН­ВИ­ЧА

или БЕЙ­ЦЕН­СКИЕ БАЙ­КИ

Сильфиде Селезневой посвящается

Ам Зон­нен­шайн

— Ос­тавь! — кри­чит Ан­же­ла Сер­гу­не, за­ви­дев­ше­му на эк­ра­не те­ле­ви­зо­ра блед­ное вос­тро­но­сое су­ще­ст­во в тем­ных оч­ках. Сер­гу­ня тя­нет­ся за пуль­том. — Ос­тавь! Не тро­гай, дай по­смот­реть!

Ан­же­ла ры­жень­кая, глаз­ки слег­ка на­вы­ка­те, вся в куд­ряш­ках — в об­щем, не­мно­го на­по­ми­на­ет ко­го-то из пер­со­на­жей муль­ти­ков, то ли Мур­зил­ку, то ли да­же Не­по­се­ду Би­би­го­на. Она и есть не­по­се­да.

— Что ос­та­вить? — воз­му­щен­но воз­ра­жа­ет Сер­гу­ня. — Этот по­зор аф­ри­кан­ско­го на­ро­да? Миш­ку Яков­ле­ва? — И пе­ре­драз­ни­ва­ет Джек­со­на: — «Я кро­вать… я кро­вать!»

— Ка­кая еще кро­вать? — изум­ля­ет­ся Ан­же­ла.

— Анг­лий­ский на­до бы­ло в шко­ле учить… — сте­пен­но от­ве­ча­ет Сер­гу­ня. — Ты что, пес­ню эту не зна­ешь? «I´m bad, I´m bad…». Пе­до­фил им­план­ти­ро­ван­ный.

— Аа-а… — сно­ва изум­ля­ет­ся Ан­же­ла. — Я не зна­ла, что он им­план­тант.

Она под­ни­ма­ет­ся и идет в кух­ню — по­ка вы­клю­чать по­су­до­мой­ку.

Ут­ром Сер­гу­ня за­во­зит бла­го­вер­ную на ра­бо­ту. Ан­же­ла тру­дит­ся кас­сир­шей на за­прав­ке, а Сер­гу­ня сва­ри­ва­ет что-то же­лез­ное на ме­ха­ни­че­ском за­во­де. Ба­бок, ес­ли скла­ды­вать вме­сте, хва­та­ет на три от­пус­ка в год — не­де­лю на Май­ор­ке, две в Тур­ции, ну и еще что-ни­будь пи­кант­ное по ме­ло­чи. В про­шлый год ле­та­ли на Трои­цу в Эми­ра­ты.

Сер­гей ума­щи­ва­ет­ся на си­де­нье и за­ку­ри­ва­ет. Ан­же­ла при­слу­ши­ва­ет­ся к вор­ча­нию мо­то­ра, за­тем вся как-то под­би­ра­ет­ся и спра­ши­ва­ет оза­бо­чен­но, хо­тя и не очень уве­рен­но:

— Тро­ит?..

— Ты что, мар­тыш­ка! — тут же вски­ды­ва­ет­ся Сер­гу­ня. — Гу­ля­ешь от ме­ня?!

— Я?! — пу­чит гла­за Ан­же­ла. — С че­го ты взял?

— От­ку­да ты зна­ешь, что та­кое «тро­ит», ку­ри­ца? — стро­го на­ви­са­ет над ней Сер­гу­ня. — Кто те­бе это рас­ска­зал?

— Ре­гин­ка… — тя­нет Ан­же­ла. — …Она всё вре­мя при­слу­ши­ва­ет­ся к мо­то­ру.

— Дуу-уры! — по­бед­но ры­чит Сер­гу­ня. — Ду­ры на­би­тые! У Ре­ги­ны мо­тор в ее «Кор­се» во­об­ще трех­ци­лин­д­ро­вый. Ес­ли он за­тро­ит — зна­чит за­глох. Ха-ха-ха! — Сер­гу­ня от­ки­ды­ва­ет­ся на си­де­ние и со­тря­са­ет­ся от хо­хо­та. Ав­то­мо­биль за­мет­но рас­ка­чи­ва­ет­ся.

— Ну хва­тит, — оби­жен­но пре­ры­ва­ет его Ан­же­ла. — И нис­ко­леч­ки не смеш­но…

Оба — и Ан­же­ла и Сер­гей — при­бы­ли в Гер­ма­нию на «ев­рей­ском па­ро­во­зе», как здесь на­зы­ва­ют бра­ки с ев­рея­ми-им­ми­гран­та­ми, и оба слег­ка не­до­люб­ли­ва­ют сво­их «быв­ших», по­это­му на лю­дях вы­ска­зы­ва­ют­ся о них не без сар­каз­ма.

— Опять зво­ни­ла моя ман­да Ри­та Пад­лов­на, — кри­вит­ся Сер­гу­ня. — По­то­лок у нее, ви­дишь ли, про­тек в гос­ти­ной. Со­се­ди свер­ху что-то там на­му­ти­ли с ак­ва­риу­мом.

Зо­вут Сер­гу­ни­ну «быв­шую» Мар­га­ри­та Пав­лов­на, но он вез­де на­хо­дит зер­но юмо­ра. Ан­жел­ке нра­вит­ся. Сер­гу­ня во­об­ще юмо­рист. Как толь­ко элек­трон­ная поч­та ста­ла де­лом по­все­днев­ным, он бу­к­валь­но вце­пил­ся в мей­лов­ский пре­фикс «е» и те­перь при­став­ля­ет его к че­му ни по­па­дя, осо­бен­но пред­по­чи­тая сло­ва, на­чи­наю­щие­ся на «б». «Твой Ебо­ря», — ух­мы­ля­ет­ся он, ес­ли речь за­хо­дит о Бо­ри­се, быв­шем Ан­жел­ки­ном му­же, и по-хо­зяй­ски ла­па­ет Ан­жел­ку за ляж­ку. Ан­жел­ка ле­ни­во вы­ры­ва­ет­ся.

— По­еду на вой­ну! — вдруг за­яв­ля­ет Сер­гей. — Сколь­ко мож­но тер­петь! Слы­ша­ла, что вы­тво­ря­ют аме­ри­ко­сы в Си­рии?

— Ты что! — все­рь­ез пу­га­ет­ся Ан­же­ла. — У ме­ня се­го­дня зна­ешь ка­кая не­дос­та­ча? Я с Ре­гин­кой по­еду зав­тра на дис­ко­те­ку. На­до раз­ве­ять­ся. А то так и с ра­бо­ты мо­гут вы­пе­реть…

— По­пля­ши­те, по­пля­ши­те, ду­роч­ки! — крив­ля­ет­ся Сер­гей. — А я на вой­ну уе­ду.

— Пре­кра­щай, Се­ре­жа… — тя­нет Ан­же­ла, и гла­за у нее ста­но­вят­ся мок­ры­ми. — В на­ту­ре не смеш­но…

По­сле ра­бо­ты три ча­са на­ря­жа­лись у Ре­гин­ки, пе­ре­про­бо­ва­ли пе­ред зер­ка­лом по два­дцать на­ря­дов. Уло­жи­ли в су­моч­ки по три па­ры за­пас­ных кол­го­ток.

Дис­ко­те­ка гре­ме­ла. Убой­но­го ви­да ох­ран­ни­ки на вхо­де для ви­ду по­ры­лись в су­моч­ках, не без удо­воль­ст­вия ощу­па­ли свер­ху до­ни­зу.

— Уро­ды… — це­ди­ла Ре­гин­ка. — Ма­шин­ка кон­троль­ная у них сло­ма­лась, как же! Са­ми не­бось с ней и на­хи­ми­чи­ли, а те­перь ла­па­ют де­вок в свое удо­воль­ст­вие…

Ан­жел­ка бла­жен­но улы­ба­лась. Му­зы­ка гро­хо­та­ла как су­ма­сшед­шая, пло­скую бу­ты­лоч­ку конь­я­ку они на па­ру вы­со­са­ли еще в ре­гин­ки­ной ма­ши­не, на сто­ян­ке. Не­дос­та­ча, вой­на в Си­рии и Ира­ке — всё плав­но от­хо­ди­ло в сто­ро­ну и тая­ло, тая­ло.

Пол­чет­вер­то­го но­чи. Свер­ху с чер­ниль­но­го не­ба ска­лят­ся хо­лод­ные злые звез­ды. Над пар­ков­кой воз­ле дис­ко­те­ки под­ни­ма­ет­ся пар — на­род уса­жи­ва­ет­ся в ма­ши­ны, хо­хо­ча, пе­ре­ру­ги­ва­ясь, сквер­но­сло­вя.

— Ку­да ты? — воз­му­ща­ет­ся Ан­жел­ка, но пле­тет­ся, пья­но по­ка­чи­ва­ясь, сле­дом за Ре­гин­кой. — Ты же пи­ла… Да­вай возь­мем так­си…

— Ага-аа! — не сда­ет­ся за­ди­ри­стая Ре­гин­ка. — А по­том еще зав­тра так­си, что­бы ма­ши­ну за­брать. Щас! Раз­гу­ля­лась…

Что-то мельк­ну­ло впе­ре­ди, на зим­ней об­ле­де­не­лой до­ро­ге. Что-то ог­ром­ное, тем­ное ра­зом вы­рос­ло до не­бес, за­кры­ло не­бо и звез­ды, на­ва­ли­лись на хруп­кую, про­мерз­шую «Кор­су»…

Ре­гин­ка умер­ла сра­зу же, не­смот­ря на ми­гом на­дув­ший­ся за­щит­ный ме­шок. Да и не очень-то он по­мо­га­ет, ко­гда ско­рость за сто и на пу­ти де­ре­во.

Ан­жел­ку из­мо­ло­ти­ло в ка­шу. Ко­гда прие­ха­ли спа­са­те­ли, она вро­де бы еще ды­ша­ла. Но уже че­рез пять ми­нут в ма­ши­не ско­рой по­мо­щи са­ни­тар ме­лан­хо­лич­но за­кру­тил кран ки­сло­род­но­го бал­ло­на, а фельд­шер дос­тал пап­ку с блан­ка­ми и при­нял­ся, уст­ро­ив ее на от­кид­ном сто­ли­ке, за­пол­нять сви­де­тель­ст­во о смер­ти.

Де­вять дней Сер­гу­ня от­ме­тить не по­спел — на шес­той день по­сле по­хо­рон, в ды­ми­ну пья­ный, он вы­шел по­ку­рить на за­не­сен­ный сне­гом бал­кон и, не­лов­ко пе­ре­гнув­шись че­рез пе­ри­ла, что­бы по­пра­вить что-то в об­ле­де­нев­шем цве­точ­ном ящи­ке, по­скольз­нул­ся на льду в до­маш­них та­поч­ках. Вскрик­нул, не чуя где верх, а где низ. Взмет­ну­лись над пе­ри­ла­ми но­ги в ади­да­сов­ских тре­ни­ках, хру­ст­ну­ла, ло­ма­ясь, за­стряв­шая в бал­кон­ной ре­шет­ке ру­ка. Де­вя­тый этаж. Кро­ви бы­ло не­мно­го. Са­ни­та­ры каб­лу­ка­ми тя­же­лых ка­зен­ных бо­ти­нок слег­ка под­скреб­ли алый снег в сто­рон­ку и не ста­ли вы­зы­вать ком­му­наль­щи­ков с пес­ком. А к ут­ру сне­гу на­сы­па­ло сно­ва.

Не ста­рый еще муж­чи­на с се­дым кло­ком в ше­ве­лю­ре, чуть вскрях­ты­вая, раз­ги­ба­ет­ся над не­дав­ней, не по­кры­той кам­нем мо­гил­кой, ог­ля­ды­ва­ет­ся по сто­ро­нам. Ря­дом, в де­сят­ке ша­гов, хло­по­чет у све­же­вы­ры­той ямы оде­тая в чер­ное мод­ное паль­то жен­щи­на сред­них лет. Па­да­ет лег­кий сне­жок.

— Про­сти­те… — воз­вы­ша­ет го­лос муж­чи­на, вы­тя­ги­вая шею. — Мне ка­жет­ся, вы го­во­ри­те по-рус­ски…

— Вам пра­виль­но ка­жет­ся, — от­ве­ча­ет жен­щи­на, то­же раз­ги­ба­ясь.

— Мне нель­зя бу­дет взять ва­ши гра­бель­ки? — Муж­чи­на, от­ря­хи­вая ла­до­ни, на­прав­ля­ет­ся к со­сед­ней мо­ги­ле.

— Это не мои граб­ли. Возь­ми­те… — от­ве­ча­ет жен­щи­на туск­лым го­ло­сом.

— Муж? — ти­хо спра­ши­ва­ет муж­чи­на, ки­вая на ры­жую гли­ни­стую яму.

— Не знаю еще, — не­охот­но от­ве­ча­ет жен­щи­на. — Быв­ший…

— Как так, не знае­те?.. — на­чи­на­ет муж­чи­на и за­мол­ка­ет на по­лу­сло­ве. Но тут же, спо­хва­тив­шись, про­дол­жа­ет: — Из­ви­ни­те… Бо­рис.

— Мар­га­ри­та… — всё так же не­охот­но от­ве­ча­ет жен­щи­на, про­тя­ги­вая в от­вет ла­донь. — Мар­га­ри­та Пав­лов­на… Он в ко­ме тре­тью не­де­лю, шан­сов прак­ти­че­ски ни­ка­ких. А уча­сток этот на клад­би­ще ока­зал­ся по­след­ним. Сле­дую­щий сво­бод­ный бу­дет че­рез во­семь лет. При­шлось взять. Ведь ес­ли что… по­том не на­бе­га­ешь­ся. Или от­пра­вят на даль­нее, за до­б­рые два­дцать верст.

— Де­ла-а… — Бо­рис под­це­п­ля­ет граб­ля­ми за­стряв­ший в кус­тар­ни­ке су­хой лист, за­тем ла­дит что-то с зем­лей дет­ской са­до­вой ло­пат­кой, по­доб­ран­ной тут же не­по­да­ле­ку.

По­том они вме­сте едут с клад­би­ща в ав­то­бу­се. На ко­неч­ной ос­та­нов­ке про­ща­ют­ся как до­б­рые зна­ко­мые. Мар­га­ри­те Пав­лов­не еще де­сять ос­та­но­вок трам­ва­ем. Бо­рис га­лант­но под­са­жи­ва­ет ее на под­нож­ку, две­ри за­кры­ва­ют­ся. Бо­рис ма­шет ей вслед ру­кой.

Трам­вай по­сту­ки­ва­ет ко­ле­са­ми на стрел­ках. Мар­га­ри­та Пав­лов­на ус­та­ло смот­рит в ок­но. Она ду­ма­ет о Сер­гее. «Не­ксте халь­теш­тел­ле Ам Зон­нен­шайн», объ­яв­ля­ет в ди­на­ми­ках без­душ­ный ком­пь­ю­тер­ный го­лос. «Бо­рис… — мыс­лен­но про­го­ва­ри­ва­ет Мар­га­ри­та не­ожи­дан­но для са­мой се­бя. — Бо­ря… — И тут же, улыб­нув­шись, до­бав­ля­ет поч­ти вслух: — …Ебо­ря…»

Она лег­ко под­ни­ма­ет­ся и на­чи­на­ет про­би­рать­ся к вы­хо­ду.

Се­рё­га

Ис­пол­нен­ная тра­гиз­ма ис­то­рия Ан­жел­ки с Ре­ги­ной име­ла про­дол­же­ние — как, соб­ст­вен­но, и все про­чие ис­то­рии в этом луч­шем из ми­ров.

Се­ре­га, вы­ва­лив­шись с де­вя­то­го эта­жа, убил­ся не на­смерть. Это вы­яс­ни­лось вско­ре по при­ез­де «ско­рой по­мо­щи» в де­жур­ную кли­ни­ку, ог­ром­ное мрач­ное зда­ние на го­род­ской ок­раи­не. Се­ре­ге сде­ла­ли рент­ген. Че­реп, не­смот­ря на смяг­чив­ший па­де­ние суг­роб, раз­ле­тел­ся на та­кое ко­ли­че­ст­во час­тей и де­та­лей, что боль­нич­ные хи­рур­ги на кон­си­лиу­ме со­чли его сбор­ку не­рен­та­бель­ной. Тут же бы­ли сде­ла­ны не­об­хо­ди­мые из­ме­ре­ния и за­ка­зан про­тез, а по­ка же­лез­ный че­реп вы­плав­лял­ся в тиг­лях и под­го­нял­ся по фор­ме к ос­тав­шей­ся не­тро­ну­той час­ти Се­ре­ги­ной го­ло­вы, моз­ги Се­ре­ги, всё рав­но пре­бы­вав­ше­го в глу­бо­кой ко­ме, на­кры­ли спе­ци­аль­ной год­ной для та­ко­го слу­чая сте­риль­ной тря­поч­кой.

За­то те­перь пол­го­ло­вы у Се­ре­ги же­лез­ные, а сам че­реп-про­тез обо­шел­ся каз­не в три­дцать семь ты­сяч ев­ро. Об этом Се­ре­га с гор­до­стью со­об­ща­ет всем же­лаю­щим, до­бав­ляя, что спе­ци­аль­ный сплав про­те­за не бе­рет да­же пу­ля ле­ген­дар­но­го «ТТ», на­сквозь ды­ря­вя­щая бро­не­жи­ле­ты. Слу­ша­те­ли аха­ют и удив­ля­ют­ся, хо­тя Се­ре­га ко­неч­но врет, да и «ТТ» ско­рее все­го про­сто ме­та­фо­ра.

Моз­ги у Се­ре­ги в верх­ней час­ти го­ло­вы вы­пол­ня­ли, ве­ро­ят­но, ка­кие-то вто­рич­ные, вспо­мо­га­тель­ные функ­ции, во вся­ком слу­чае па­де­ние с вы­со­ты и ме­сяц боль­нич­ной ко­мы на их дея­тель­но­сти ни­как не ска­за­лись — Се­ре­га по-преж­не­му от­крыт, лю­бе­зен и де­ло­вит. А что еще тре­бу­ет­ся от на­чаль­ни­ка про­из­вод­ст­ва?

Все мы вме­сте вы­пус­ка­ем не­боль­шой эмиг­рант­ский жур­нал, на­пол­нен­ный раз­но­об­раз­ной ерун­дой и ме­ст­ны­ми сплет­ня­ми, а Се­ре­ги­но «про­из­вод­ст­во» — это душ­ная бу­доч­ка три на три мет­ра без окон, вся за­став­лен­ная тех­ни­кой и му­со­ром. У Се­ре­ги не­дав­но на­смерть раз­би­лась в ма­ши­не мо­ло­дая под­руж­ка, и он те­перь не про­тив вер­нуть­ся к же­не, но воз­ле нее уже во­всю ору­ду­ет Бо­ря, у ко­то­ро­го, как рас­ска­зы­ва­ют знаю­щие лю­ди, там всё со­всем не дет­ских раз­ме­ров — к ви­ди­мой до­са­де Се­ре­ги. Во­об­ще, как это ни стран­но, нас свя­зы­ва­ют во­еди­но не столь­ко ли­те­ра­ту­ра или из­да­ние жур­на­ла, сколь­ко секс: как уже сло­жив­шие­ся фак­ти­че­ские свя­зи, так и раз­но­го ро­да гре­зы в этой об­лас­ти, жду­щие сво­ей реа­ли­за­ции. Все и ка­ж­дый име­ют друг на дру­га оп­ре­де­лен­ные ви­ды, и это де­ла­ет со­вме­ст­ное вре­мя­пре­про­во­ж­де­ние по-на­стоя­ще­му ув­ле­ка­тель­ным. Ко­неч­но, как лю­ди вос­пи­тан­ные, мы мно­го­го не го­во­рим вслух, да и де­ла жур­на­ла тре­бу­ют по­рой со­сре­до­то­чен­но­сти.

— Юден мор­ген! — гром­ко воз­ве­ща­ет, вхо­дя, сек­ре­тарь прав­ле­ния Ци­ля Со­кра­тов­на, в про­шлой со­вет­ской жиз­ни Ли­лия Са­мой­лов­на. — Як по­чи­ва­лы?

Оби­деть она ни­ко­го не бо­ит­ся: все при­сут­ст­вую­щие в этот час в ре­дак­ции — ев­рей­ские эмиг­ран­ты с Ук­раи­ны, а на Се­ре­гу в его тех­ни­че­ской ком­нат­ке ни­кто не об­ра­ща­ет вни­ма­ния.

— Смач­не­го! — до­бав­ля­ет Ци­ля Со­кра­тов­на в сто­ро­ну со­су­ще­го да­ро­вой ре­дак­ци­он­ный ко­фе аль­би­но­са Ле­ви­на, со­труд­ни­ка чу­жо­го, не­на­ше­го. Ле­вин, под­ни­маю­щий­ся по-ста­ри­ков­ски спо­за­ран­ку, за­хо­дит в ре­дак­цию «про­сто по­си­деть» и до­ж­дать­ся ко­гда на­ко­нец от­кро­ет­ся кон­то­ра по со­сед­ст­ву, в ко­то­рой он по до­ку­мен­там чис­лит­ся ди­рек­то­ром. Ле­вин с ног до го­ло­вы бо­лен, и ес­ли ре­аль­ный ди­рек­тор ко­гда-ни­будь про­во­ру­ет­ся или за­сы­плет­ся, то всё сва­лят на Ле­ви­на, что ему при его бо­лез­нях и хво­рях по­про­сту по ба­ра­ба­ну.

— Ох, как я сно­ва при­ба­ви­ла… — ус­лы­шав про ап­пе­тит, жа­лоб­но тя­нет Са­ра Ефи­мов­на.

— Это га­зы, — без­апел­ля­ци­он­но воз­ра­жа­ет все­знаю­щая Ци­ля Со­кра­тов­на. — Ско­пи­лись га­зы, от это­го та­кой вес. Га­зы тя­же­лых ме­тал­лов. — И она де­ла­ет страш­ные гла­за. — Съешь ак­ти­ви­ро­ван­но­го уг­ля, он от все­го по­мо­га­ет…

Ци­ля мно­го чи­та­ет в ин­тер­не­те. От­ту­да и зна­ния. Ле­вин уны­ло мор­щит­ся.

Са­ра боль­шой сноб, по­это­му имен­но ей обыч­но по­ру­ча­ют об­щать­ся с ав­то­ра­ми, иду­щи­ми «са­мо­те­ком».

— Тэ­эк-с… — це­дит сквозь зу­бы Са­ра Ефи­мов­на и не­то­ро­п­ли­во ума­щи­ва­ет на пе­ре­но­си­це оч­ки. — И что же вы, ува­жае­мый, нам на­пи­са­ли?

— Это о судь­бе од­ной де­вуш­ки… — бле­ет ав­тор, — …ко­то­рая…

— О! — тут же под­хва­ты­ва­ет Са­ра. — Я знаю этот тип… ко­неч­но. Син­дром ку­ри­ной кос­точ­ки… По­жа­луй, это ак­ту­аль­но… да… Но… — Она стро­го смот­рит на сро­бев­ше­го ав­то­ра по­верх оч­ков: — …При­мем без го­но­ра­ра. Вы по­ни­мае­те.

Ав­тор со­всем ту­шу­ет­ся и по­ни­ма­ет. Ав­то­ры хо­тят сла­вы. Ка­кие уж там го­но­ра­ры.

Се­ре­жа со­брал наш пе­чат­ный ста­нок бу­к­валь­но из вин­ти­ков, а вы­де­лен­ные на тех­ни­ку день­ги, по­нят­ное де­ло, при­сво­ил. Се­ре­жа во­об­ще по­во­ро­вы­ва­ет — точ­нее, пе­ча­та­ет на ре­дак­ци­он­ной бу­ма­ге ле­вак: ка­кие-то лис­тов­ки для пра­во­ра­ди­ка­лов. Схва­тить его за ру­ку, од­на­ко, ни­кто не ре­ша­ет­ся, па­мя­туя о Се­ре­жи­ном же­лез­ном че­ре­пе и его уже до­ка­зан­ной на прак­ти­ке не­уяз­ви­мо­сти пе­ред фи­зи­че­ски­ми воз­дей­ст­вия­ми. Де­вять эта­жей — это ми­ни­мум два­дцать пять мет­ров, это не шу­точ­ки…

Са­ра Ефи­мов­на уже дав­но и стра­ст­но во­ж­де­ле­ет Се­ре­жу. Тут нет ни­че­го уди­ви­тель­но­го: Се­ре­жа ру­ка­стый, при долж­но­сти, да и ле­вый до­ход еще ни­ко­му ни­ко­гда не ме­шал. Что же до же­лез­но­го че­ре­па, то это пол­ные пус­тя­ки — Се­ре­га по­рой да­же по­пи­сы­ва­ет что-то и пе­ча­та­ет­ся у нас под псев­до­ни­мом, скром­но вы­да­вая свои по­дел­ки за твор­че­ст­во «од­но­го зна­ко­мо­го».

— О хлябь мо­их седь­мин! — раз­да­ет­ся вдруг из се­ре­жи­ной ком­нат­ки. — О среб­ро­лун­ный сте­о­пад!

Это зна­чит зав­про­из­вод­ст­вом сно­ва с Му­зой. Так что Са­ру Ефи­мов­ну мож­но по­нять…

— Гви­до­ни­ще! — тру­бит Се­ре­га из буд­ки. — Где твой по­ка­тый меч?!

Ле­вин кре­стит­ся и под­ни­ма­ет­ся со сту­ла. Де­сять ут­ра. Ле­ви­ну по­ра в кон­то­ру на­про­тив, в его ди­рек­тор­ское крес­ло. В от­кры­тую дверь «тех­ни­че­ской» ком­на­ты вид­но, как Се­ре­га жес­том фо­кус­ни­ка вклю­ча­ет ру­биль­ник на сво­ей ма­ши­не. Тут же под­ни­ма­ют­ся гро­хот и вонь.

— Шесть мил­ли­мет­ров ти­та­но­вой бро­ни… — гор­до со­об­ща­ет Се­ре­га, по­яв­ля­ясь в двер­ном про­еме и ука­зы­вая на свой стой­кий к внеш­ним воз­дей­ст­ви­ям лоб. И на­прав­ля­ет­ся к все­гда го­то­вой к ус­лу­гам ко­фе­вар­ке в даль­нем уг­лу.

Да­мы пе­ре­гля­ды­ва­ют­ся. Те­перь еще ча­сик — и ут­рен­ний при­ем окон­чен.

В кон­то­ре ос­та­ет­ся один Се­ре­га со сво­ей тех­ни­кой. Пе­чат­ная ма­ши­на ры­чит, щел­ка­ет — и ме­чет из се­бя бу­маж­ную про­дук­цию: то ли стра­ни­цы жур­на­ла, то ли ле­вые лис­тов­ки.

Раз­да­ет­ся те­ле­фон­ный зво­нок — едет кли­ент: хо­чет об­су­дить ру­ко­пись и «по­зна­ко­мит­ся».

— Вы где на­хо­ди­тесь? — спра­ши­ва­ет труб­ку Се­ре­га.

«На во­кза­ле, — от­ве­ча­ет труб­ка. — Как мне вас най­ти, как до­б­рать­ся?»

— Очень про­сто… — со­об­ща­ет Се­ре­га. — Семь гра­ду­сов от Грин­ви­ча. Ха-ха-ха!.. Ну-ну… я же по­шу­тил.

Все те­ле­фон­ные раз­го­во­ры у нас за­пи­сы­ва­ют­ся; осо­бен­но мы хо­хо­чем над се­ре­ги­ны­ми за­пи­ся­ми. Во­об­ще наш зав­про­из­вод­ст­вом очень не­прост. В зна­ком­цах у не­го да­же ле­ген­дар­ный Лов­ро Ман­дак, глав­ный шеф все­го «Ка­уф­хо­фа». По­го­ва­ри­ва­ют, что Се­ре­га вое­вал доб­ро­воль­цем в Хор­ва­тии, от­ту­да, на­вер­ное, и это зна­ком­ст­во. О та­ких ве­щах ум­ные лю­ди не рас­про­стра­ня­ют­ся, а Се­ре­га ум­ный, ес­ли ко­неч­но сле­дит за до­зой спирт­но­го.

Здесь, кста­ти, уме­ст­но упо­мя­нуть об ис­то­ках, вспом­нить, так ска­зать, пио­не­ров Мэйф­лау­эра, воз­дать долж­ное мо­ги­ка­нам, тем бо­лее что се­ре­ги­на шу­точ­ка про семь гра­ду­сов от Грин­ви­ча — ро­дом от­ту­да.

Пер­вым из на­ших в Бей­цен еще в на­ча­ле вось­ми­де­ся­тых прие­хал Ма­рик Цы­пер, ко­ри­фей биль­яр­да. Ма­рик при по­мо­щи пе­ре­во­дчи­ка тут же всту­пил в ме­ст­ный клуб и уже че­рез не­де­лю по­ехал с ко­ман­дой в Бель­гию, ибо шко­ла мо­с­ков­ских биль­ярд­ных силь­но раз­нит­ся ев­ро­пей­ской, и ма­ри­ко­вы ху­ки и ап­пер­ко­ты бу­к­валь­но ук­ла­ды­ва­ли на ло­пат­ки их­нюю биль­ярд­ную шан­тра­пу.

Вер­нув­шись из Бель­гии, Ма­рик вта­щил в оп­ла­чи­вае­мую каз­ной квар­ти­ру ме­бель с бли­жай­шей свал­ки, при­вез из ма­га­зи­на в те­леж­ке шесть ко­ро­бок де­ше­во­го конь­я­ку, по­ва­лил­ся в ли­ня­лое по­мо­еч­ное крес­ло с по­тре­скав­шей­ся ко­жа­ной обив­кой и воз­нес хва­лу Г-спо­ду: ис­то­рия, слу­чай­но на­чав­шая­ся воз­ле мо­с­ков­ско­го ОВИ­Ра, по­хо­же, за­кон­чи­лась, и во­все не без­ус­пеш­но — у Ма­ри­ка бы­ло от­дель­ное жи­льё, семь­сот ма­рок соц­по­со­бия еже­ме­сяч­но, па­ра ос­тав­ших­ся со­тен за уча­стие в бель­гий­ском тур­ни­ре и, что са­мое глав­ное, три­дцать пять бу­ты­лок бух­ла, не счи­тая на­ча­той, в ко­то­рой ос­та­ва­лось еще боль­ше по­ло­ви­ны.

Ма­рик тут же при­дви­нул к се­бе за­мыз­ган­ный жур­наль­ный сто­лик со свал­ки и уг­лу­бил­ся в рас­че­ты — уже не­сколь­ко ме­ся­цев его не ос­тав­ля­ла идея соз­да­ния но­вой на­столь­ной иг­ры, еще бо­лее азарт­ной, чем все ос­таль­ные — вро­де фут­бо­ла с без­ру­ки­ми че­ло­веч­ка­ми, на­ни­зан­ны­ми на шам­пу­ры, или мор­ско­го боя. Сто­кле­точ­ный биль­ярд дол­жен был из­ме­нить и рас­ши­рить го­ри­зон­ты азарт­ных раз­вле­че­ний и ес­те­ст­вен­ным по­ряд­ком обо­га­тить изо­бре­та­те­ля, как это про­изош­ло с ку­би­ком пре­сло­ву­то­го Ру­би­ка.

Бей­цен­ская жизнь Ма­ри­ка про­дол­жа­лась та­ким не­за­мы­сло­ва­тым ма­не­ром ров­но шесть лет, лишь из­ред­ка пре­ры­ва­ясь по­езд­ка­ми в Мо­ск­ву, да еще вы­зо­ва­ми на бир­жу тру­да, на­ско­кам ко­то­рой Ма­рик про­ти­во­пос­та­вил прин­ци­пи­аль­ное не­вла­де­ние ме­ст­ным язы­ком. «Нихт фер­штейн», гор­до от­ве­чал Ма­рик на лю­бую фра­зу бир­же­во­го чи­нов­ни­ка, за­ко­но­пос­луш­но гля­дя то­му в гла­за и слег­ка вы­пя­тив грудь. По­сте­пен­но бир­жа тру­да уяс­ни­ла се­бе рас­ста­нов­ку сил, а еще че­рез па­ру лет зяб­ким осен­ним ут­ром Ма­рик умер от сер­деч­но­го при­сту­па, ос­та­вив в за­му­со­рен­ной квар­ти­ре мно­же­ст­во пус­тых конь­яч­ных бу­ты­лок, лис­точ­ки с рас­че­та­ми по биль­яр­ду и клю­чи от ком­на­ты в мо­с­ков­ской ком­му­нал­ке.

Имен­но Ма­рик, шля­ясь по мо­с­ков­ским рас­пи­воч­ным, пус­тил в ход эту хох­му, от­ве­чая на во­про­сы при­яте­лей о мес­те сво­его ны­неш­не­го жи­тель­ст­ва ост­ро­ум­ным «семь гра­ду­сов от Грин­ви­ча». От­ку­да шут­ка по­па­ла к Се­ре­ге, прие­хав­ше­му в Бей­цен мно­го поз­же и чис­то фи­зи­че­ски не за­став­ше­му Ма­ри­ка в жи­вых, ме­ст­ные ле­то­пис­цы умал­чи­ва­ют. Воз­мож­но, тут сно­ва за­ме­шан зло­ве­щий хор­ват Лов­ро Ман­дак, ко­то­рый впол­не мог в те дав­ние вре­ме­на те­реть­ся в Мо­ск­ве в по­ис­ках на­вы­ков и под­держ­ки.

Та­ма­го­чи

Наш из­да­тель, или шеф, — муж­чи­на со стран­но­стя­ми. Ему силь­но за пять­де­сят, се­ди­на уже впол­не уда­ри­ла в бо­ро­ду (ко­то­рую он к зи­ме обыч­но от­пус­ка­ет), а бес — со­от­вет­ст­вен­но — в реб­ро. У ше­фа за­ост­рен­ные дон­ки­хот­ские уси­ки и умиль­ный вид; так он пы­та­ет­ся про­из­ве­сти впе­чат­ле­ние на свою дичь: мо­ло­дых го­лод­ных де­виц из со­ци­аль­но­го ни­за, рыс­каю­щих воз­ле дис­ка­ун­тов в на­де­ж­де по­жрать на ха­ля­ву или, на ху­дой слу­чай, по­доб­рать с ас­фаль­та в люд­ном мес­те па­ру-трой­ку быч­ков под­лин­нее.

Про­стуш­ки ве­дут­ся на усы из­да­те­ля, но бе­рут с не­го день­ги. Это нам дос­то­вер­но из­вест­но, так как вре­мя от вре­ме­ни они на­чи­на­ют ра­зы­ски­вать ше­фа у нас в ре­дак­ции и Са­ра Ефи­мов­на бы­ст­ро рас­кру­чи­ва­ет их на до­ве­ри­тель­ность, не стес­ня­ясь в кон­це раз­го­во­ра су­нуть дев­чон­ке мо­не­ту в два ев­ро или по­ча­тую пач­ку си­га­рет.

Обыч­но шеф учит сво­их юных вес­та­лок иг­рать на ги­та­ре и в шах­ма­ты, а вы­учив — да­ет от во­рот по­во­рот. У не­го в те­ле­фо­не име­ет­ся чер­ный спи­сок, там он мо­жет за­бло­ки­ро­вать лю­бой но­мер, и у дев­чон­ки в мо­биль­ни­ке по­сле это­го без кон­ца слы­шат­ся длин­ные гуд­ки.

У ме­ня же са­мо­го вид, на­обо­рот, очень скром­ный, по­ло­жи­тель­ный: свет­лые мяг­кие во­ло­сы, боль­шие за­лы­си­ны, нос кар­тош­кой и всё про­чее, по­это­му ше­фо­вы бро­шен­ки, не­дол­го ду­мая, при­ни­ма­ют­ся де­лать на­ме­ки мне, а моя вро­ж­ден­ная веж­ли­вость не по­зво­ля­ет мне стро­го рас­ста­вить ак­цен­ты: так и иду на по­во­ду у ма­ло­ле­ток, и вот уже но­вая ис­то­рия, та­кая же скуч­ная, как пре­ды­ду­щая, сме­ня­ет ее и втя­ги­ва­ет ме­ня в чу­жие судь­бы, в ди­ко­вин­ные об­стоя­тель­ст­ва. И день­ги! день­ги! Ку­да они их без кон­ца тра­тят, это но­вое по­ко­ле­ние?

Эту зва­ли по-мод­но­му — Лю­си. Лет два­дца­ти трех, не боль­ше. По­ка она бы­ла в ван­ной, я — ка­юсь! — пе­ре­рыл всю ее су­моч­ку. И ни­че­го по­доз­ри­тель­но­го не на­шел. Да­же с име­нем всё со­шлось без вра­нья — ее дей­ст­ви­тель­но зва­ли Лю­си Шуль­це.

— Ты орешь как ди­кая кош­ка, де­воч­ка, — не­зло уко­рил я ее, ко­гда она сно­ва поя­ви­лась в гос­ти­ной. — И по­том еще спра­ши­ва­ешь за это пла­ту. Это воз­му­ти­тель­но.

— Ну и что? У жен­щин жизнь слож­ная.

— Ка­кая ты жен­щи­на? Ты еще под­рос­ток.

— Тем бо­лее у жен­щин-под­ро­ст­ков. Мне ка­ж­дый ме­сяц ну­жен но­вый пу­ло­вер. Я не бе­гаю по се­конд-хэн­дам.

— Раз в ме­сяц… А встре­ча­ем­ся мы раз в не­де­лю, а то и два­ж­ды. Я вы­ле­чу с то­бой в тру­бу!

— А кре­мы?! А то­пи­ки? А слипс?! «Ис­под­нее»… как ты вы­ра­жа­ешь­ся. И слипс это толь­ко пол­де­ла, на­до еще и «что-на­верх».

— То­пик на­день на­верх! Про­сто по смыс­лу…

— Я что же, по-твое­му, долж­на хо­дить без лиф­чи­ка? Как чу­выр­ла? Мы жи­вем в ци­ви­ли­зо­ван­ной стра­не!

— Ты вся… бу­к­валь­но до­вер­ху на­би­та пред­рас­суд­ка­ми. Ну по­че­му ес­ли без лиф­чи­ка, то не­пре­мен­но чу­выр­ла?

— Бас­та-бас­та-бас­та! — на­чи­на­ет во­пить она. — Это не об­су­ж­да­ет­ся!

— Ты что, италь­ян­ка? — спра­ши­ваю я стро­го.

— Нет. С че­го ты взял?

— По­че­му то­гда «бас­та»? И Лю­си?

— По­то­му что бас­та! За­бас­тов­ка! Я бас­тую…

Ну что ты на это ска­жешь… Я раз­во­жу ру­ка­ми и даю ей де­нег. Она тут же скла­ды­ва­ет гу­бы ду­доч­кой и тя­нет­ся чмок­нуть. Ди­кость ка­кая-то!

А по­том од­на­ж­ды она вдруг к сло­ву вы­да­ла: «Ты дол­жен от­да­вать се­бе от­чет в би­ла­те­раль­ных по­след­ст­ви­ях…»

— Что-что? — пе­ре­спро­сил я. — Да­вай объ­яс­ним­ся!

— Тут не­че­го объ­яс­нять… — Она по­бро­са­ла в су­моч­ку кос­ме­ти­ку и, вски­нув ее на пле­чо, дви­ну­лась в сто­ро­ну две­ри.

Я ее не удер­жи­вал. Что-то в ее фра­зе и во всём ее ра­зом из­ме­нив­шем­ся об­ли­ке ме­ня на­сто­ро­жи­ло.

По­сле на­шей сле­дую­щей встре­чи я ми­гом вы­ско­чил на ули­цу по чер­ной ле­ст­ни­це, впрыг­нул в ма­ши­ну и, чер­ты­ха­ясь, про­ехал сле­дом за ее ав­то­бу­сом до са­мой по­след­ней ос­та­нов­ки, где она на­ко­нец вы­шла. Уже ве­че­ре­ло, так что я не­спе­ша про­сле­до­вал за ней па­ру квар­та­лов и вско­ре ока­зал­ся в доб­рот­ном и очень не­бед­ном «зид­лун­ге». На­ко­нец Лю­си в три­дца­ти ша­гах впе­ре­ди за­брен­ча­ла клю­ча­ми. Я ос­та­но­вил­ся. Скрип­ну­ла проч­ная ре­шет­ча­тая ка­лит­ка, и на­сту­пи­ла ти­ши­на. Я по­до­ж­дал еще ми­нут­ку, а за­тем по­до­шел по­бли­же. «Ча­ст­ное вла­де­ние. Про­ход за­пре­щен», стоя­ло на жел­той ка­зен­ной таб­лич­ке, при­це­п­лен­ной к за­бо­ру воз­ле ка­лит­ки.

«Вот так де­воч­ка…» — про­го­во­рил я. И от­пра­вил­ся во­своя­си.

До­ма я за­гру­зил в Гугл Лю­си­но фо­то и ввел ее имя с фа­ми­ли­ей. Па­ру се­кунд на эк­ра­не кру­ти­лась вер­туш­ка, оз­на­чаю­щая по­иск, а по­том… по­том я по­кру­тил го­ло­вой и про­тер гла­за, не же­лая ве­рить на­пи­сан­но­му. Лю­си Шуль­це чис­ли­лась док­то­рант­кой псих­фа­ка со­сед­не­го с Бей­це­ном уни­вер­си­те­та. Еще не­мно­го по­рыв­шись в се­ти, я на­шел и те­му ее ра­бо­ты. Вот она: «Го­тов­ность жен­щи­ны к стра­да­нию в сво­бод­ных от­но­ше­ни­ях» — как-то так, хо­тя по-не­мец­ки оно зву­чит су­ше и стро­же: по-учё­но­му.

— Ты что тво­ришь? — с по­ро­га за­орал я на нее, ко­гда она поя­ви­лась сно­ва. — Кто дал те­бе пра­во втрав­ли­вать ме­ня в твои пси­хо­экс­пе­ри­мен­ты? А глав­ное — брать за это день­ги.

На­до бы­ло ви­деть, как она из­ме­ни­лась в ли­це. От­ку­да что бе­рет­ся… И эта спесь, и не­при­ступ­ный вид, и… с та­ким ви­дом кон­тро­лер про­ве­ря­ет би­ле­ты в до­ро­гом ев­ро­пей­ском экс­прес­се.

— Ты от­лич­но зна­ешь, дру­жок… — про­це­ди­ла она. — …Что день­ги бра­лись не за это. В дру­гом мес­те те­бя бы то­же вве­ли в рас­ход, а так хоть поль­за бы­ла… от этих уны­лых дви­же­ний. И кста­ти, ес­ли те­бе всё так не­при­ят­но… — Она на се­кун­ду за­ду­ма­лась. — Ко­ро­че: я по­лу­чи­ла грант, год в Аме­ри­ке, я дав­но об этом меч­та­ла. Че­рез ме­сяц мне на­до быть в Шта­тах, в Ден­ве­ре. Я при­вез­ла те­бе та­ма­го­чи.

— Что-о-о?! — Я вы­пу­чил гла­за, не на­хо­дя слов.

— Та­ма­го­чи. Не ожи­да­ла, что ты так ско­ро ме­ня вы­чис­лишь. Ду­ма­ла: на­вру что-ни­будь и про­сто ис­чез­ну. А те­бе ос­та­нет­ся та­ма­го­чи. Это про­дви­ну­тая мо­дель, я с ним про­си­де­ла три пол­ных ве­че­ра. Те­перь он го­во­рит мо­им го­ло­сом и да­же с мои­ми ин­то­на­ция­ми… Мо­жешь по­том пе­ре­про­грам­ми­ро­вать, ес­ли не нра­вит­ся.

И тут… я за­ме­тил в гла­зах ее сле­зы. А еще че­рез се­кун­ду по­чув­ст­во­вал, что и сам…

Мы по­шмы­га­ли но­са­ми, об­ня­лись, она вски­ну­ла на пле­чо свою сум­ку, и дверь за нею за­кры­лась.

Вы­пив брен­ди и на­ско­ро дав ему впи­тать­ся, я дос­тал из кар­ма­на иг­руш­ку на ве­ре­воч­ке и на­жал сбо­ку кноп­ку.

— Пом­ни о би­ла­те­раль­ных по­след­ст­ви­ях… — слег­ка дре­без­жа­щим, но не­со­мнен­но Лю­си­ным го­ло­сом про­го­во­ри­ло элек­трон­ное чу­ди­ще.

И тут я за­шмы­гал сно­ва.

Рысь из Ме­ме­ля или звез­ды Каканá

Все Чур­ки­ны жен­ско­го по­ла по­хо­жи друг на дру­га, все Уве, на­про­тив, раз­нят­ся ра­зи­тель­но. Тут и Уве Кле­менс, и Уве Шен­кен­берг, и вот да­же в се­мей­ст­ве Турн-унд-Так­сис по слу­хам име­ет­ся не­сколь­ко Ув — прав­да, все вне­брач­но­го по­ряд­ка.

Ира Чур­ки­на под­ра­ба­ты­ва­ет у Се­ре­ги вя­заль­щи­цей. Вре­мя от вре­ме­ни кли­ент за­ка­зы­ва­ет вдруг ши­тый пе­ре­плет, а пе­ча­тать его оф­се­том и за­тем от­да­вать на фаб­ри­ку, на на­стоя­щую нит­кош­вей­ную ма­ши­ну нам хло­пот­но и не­вы­год­но, де­неж­ки уле­та­ют на ве­тер. Вот то­гда и при­хо­дит Чур­ки­на. Точ­нее ска­зать, спер­ва при­хо­дит ее Уве, мя­си­стый бош с тол­сты­ми ру­ка­ми, и, по­крях­ты­вая, уса­жи­ва­ет­ся за спе­ци­аль­но усо­вер­шен­ст­во­ван­ную Се­ре­гой швей­ную ма­шин­ку «Ве­ри­тас». Серд­це у Уве при этом за­мет­но за­ми­ра­ет — ведь он, как и ма­шин­ка, бош то­же не на­стоя­щий, а ге­дее­рош­ный, не­смот­ря на тол­стые ру­ки. Так они и си­дят вдво­ем — Уве и «Ве­ри­тас» — и да­же, ка­жет­ся, раз­го­ва­ри­ва­ют друг с дру­гом на сво­ем ди­ко­ва­том сак­сон­ском на­ре­чии. «Йут», го­во­рит Уве вме­сто «гут» ма­шин­ке «Ве­ри­тас» — и при­ни­ма­ет­ся стро­чить од­ну за дру­гой стоп­ки от­пе­ча­тан­ный книж­ных стра­ни­чек, сло­жен­ных пе­ред ним вы­со­ким шта­бе­лем. Вот тут-то и по­яв­ля­ет­ся Чур­ки­на. Она под­хва­ты­ва­ет вы­пол­заю­щие из «Ве­ри­та­са» про­ши­тые тет­ра­доч­ки и увя­зы­ва­ет их в па­ке­ты, со­от­вет­ст­вую­щие го­то­вым кни­гам. При этом она том­но взгля­ды­ва­ет на двой­ной тол­щи­ны Уви­ны ру­ки, на­прав­ляю­щие стоп­ки лис­тов в ве­ри­та­со­во ло­но, на мя­си­стые, пель­мен­но­го ви­да уши, под­ра­ги­ваю­щие в такт ра­бо­те, — и ре­аль­но от это­го прет­ся. Смот­реть на их мол­ча­ли­вые уте­хи не­при­ят­но, по­это­му все, кто мо­жет, при­ду­мы­ва­ют се­бе де­ла вне ре­дак­ции, лишь бы ос­та­вить влюб­лен­ных в по­кое.

Чур­ки­на без кон­ца на­пе­ва­ет. Лю­бит му­зы­ку… то есть ко­неч­но не му­зы­ку, а эс­т­ра­ду: Ме­лад­зе, Глю­ко­зу, Ёл­ку. «Но ес­ли ты обыч­ный па­рень, — гуг­нит она без слу­ха и го­ло­са, — те­бе не све­тят ни­ко­гда… ла-ла-ла… та­кие де­вуш­ки, как звёз­ды, та­кие звез­ды, как она». По­лу­ча­ет­ся «каканá», «та­кие звёз­ды, каканá» — ти­па это имя соб­ст­вен­ное, или об­ра­ще­ние, или ввод­ное сло­во. Во­об­ще не­за­тас­кан­ность и ау­тен­тич­ность рифм в пе­сен­ной ли­ри­ке рос­сий­ской по­псы бу­дит мыс­ли о глу­бин­ке, о вих­ра­стых под­ро­ст­ках с ги­та­ра­ми и буб­на­ми, бес­пре­стан­но и мас­со­во вли­ваю­щих­ся с пе­ри­фе­рии в тём­ное бо­ло­то мо­с­ков­ско­го шоу-биз­не­са. Од­ни пи­шут тек­сты, дру­гие на­хо­дят про­тек­цию — и вот оно, по­шло-по­еха­ло: «ни­ко­гда — каканá». Я не люб­лю Мо­ск­вы, и всё же мне труд­но пред­ста­вить се­бе мос­ко­ви­та, ко­то­ро­го бы от та­кой риф­мы не вы­тош­ни­ло. Нет-нет, тут кон­крет­но му­тит про­вин­ция…

Ро­дом Чур­ки­на из Ме­ме­ля, где она, в чис­ле про­чих за­ня­тий, год про­ра­бо­та­ла в варь­е­те ры­сью. В пе­ст­ром и пу­та­ном шоу, ко­гда ук­ра­шен­ный цвет­ны­ми сул­та­на­ми по­лу­го­лый кор­де­ба­лет ис­че­зал на­ко­нец за ку­ли­са­ми, Чур­ки­ной на­до бы­ло со­про­во­ж­дать вы­сту­п­ле­ние ка­ко­го-то чу­дом за­те­сав­ше­го­ся в про­грам­му юка­ги­ра, за­жи­мав­ше­го в зу­бах кон­чик тю­лень­ей жи­лы и вы­во­дя­ще­го гор­лом за­уныв­ные ру­ла­ды. Рысь за­пус­ка­ли что­бы пе­ре­клю­чить пуб­ли­ку на та­еж­но-си­бир­скую те­ма­ти­ку. Лю­би­тель­ские ви­део чур­кин­ских вы­хо­дов со­хра­ни­лись у нее в до­маш­нем аль­бо­ме, в тол­стой, оби­той тем­но-си­ним плю­шем ко­роб­ке с крыш­кой на брон­зо­вых пе­тель­ках: поч­ти не­уз­на­вае­мая, в плю­ше­вом же кос­тю­ме гряз­но-бу­ро­го цве­та, с тор­ча­щи­ми уша­ми-кис­точ­ка­ми и по­са­жен­ным на про­во­ло­ку хво­стом, Чур­ки­на дол­гие сце­ни­че­ские ми­ну­ты пе­ре­дви­га­ет­ся у рам­пы на чет­ве­рень­ках, вре­мя от вре­ме­ни злоб­но по­смат­ри­вая на пуб­ли­ку и ска­ля бу­та­фор­скую пасть. На круп­ных пла­нах вид­ны чур­кин­ские гла­за — жел­тые и же­ст­кие, как и по­до­ба­ет хищ­ни­ку.

А во­об­ще Чур­ки­на ми­лая и сим­па­тич­ная — да­же сей­час, а не то что на плен­ке де­ся­ти­лет­ней дав­но­сти. По ос­нов­ной спе­ци­аль­но­сти Чур­ки­на те­перь птич­ни­ца, за­да­ча ее чис­тить по­мет на ме­ст­ной пти­це­фаб­ри­ке. По вы­ход­ным она за­час­тую вы­хо­дит на ощип­ку, но мерт­вых кур и ин­де­ек Чур­ки­на не­до­люб­ли­ва­ет и по­это­му все­гда ра­да, ес­ли у Се­ре­ги на­хо­дит­ся для нее ра­бо­та. Жить на За­па­де труд­но, да­же ес­ли с рос­сий­ских про­сто­ров в это не очень ве­рит­ся.

Как-то, ко­гда па­роч­ка от­сут­ст­во­ва­ла, мы ре­ши­ли по­ис­кать Чур­ки­ну в «Од­но­класс­ни­ках». На­бра­ли «ира чур­ки­на», на­бра­ли «ме­мель» — и тут же вы­ско­чи­ло семь тё­ток раз­но­го воз­рас­та и ви­да, но с оди­на­ко­во жел­ты­ми и же­ст­ки­ми гла­за­ми. Вид­но, это ка­кая-то осо­бая ме­мель­ская ано­ма­лия — все Чур­ки­ны жен­ско­го по­ла там дей­ст­ви­тель­но по­хо­дят од­на на дру­гую. Ле­вин пы­тал­ся бы­ло что-то со­стрить, но в кон­це кон­цов сту­ше­вал­ся и да­же рас­стро­ил­ся.

О «рысь­ем» про­шлом Ири­ны мы уз­на­ли не сра­зу. Жур­нал су­ще­ст­ву­ет уже мно­го лет, и мы ко­неч­но празд­ну­ем вся­кие внут­рен­ние го­дов­щи­ны (ко­фе и плюш­ки вы­став­ля­ет шеф), а еще ча­ще — вне­зап­ные де­неж­ные по­сту­п­ле­ния, ка­кие-то по­дар­ки и по­жерт­во­ва­ния бла­го­душ­ных за­каз­чи­ков. Шеф спра­вед­ли­во счи­та­ет, что мы их дей­ст­ви­тель­но за­ра­бо­та­ли, и ни­ко­гда не ску­пит­ся на за­куп­ку уго­ще­ния. Обыч­но мы со­би­ра­ем­ся в пят­ни­цу, что­бы встре­тить в хмель­ном ут­рен­нем уга­ре имен­но вы­ход­ной, а не ды­шать вин­ны­ми па­ра­ми в ли­цо по­се­ти­те­лям. Ди­ван­чи­ков у нас в ре­дак­ции дос­та­точ­но, по­это­му мно­гие, за­си­дев­шись за не­трез­вой бол­тов­ней поч­ти до рас­све­та, так и за­но­че­вы­ва­ют тут же на мес­те, не под­вер­гая се­бя рис­ку пья­ных ноч­ных пе­ре­ме­ще­ний по го­ро­ду.

Вот на од­ном та­ком кор­по­ра­ти­ве и вскры­лась ры­сья сущ­ность Чур­ки­ной. На­мо­тав­шись до обе­да на пти­це­фаб­ри­ке, она до са­мо­го на­ча­ла празд­не­ст­ва, то есть до вось­ми ве­че­ра, еще па­ко­ва­ла и увя­зы­ва­ла про­ши­тые Уве тет­ра­доч­ки, а по­том под­тя­ну­лись ушед­шие до­мой пе­ре­одеть­ся уча­ст­ни­ки празд­ни­ка, и по­пой­ка на­ча­лась. Чур­ки­на, об­ла­даю­щая суб­тиль­ной струк­ту­рой, на­пи­лась бы­ст­ро и как-то тя­же­ло, но вско­ре вро­де бы спра­ви­лась с на­ва­лив­шей­ся ус­та­ло­стью и мрач­но­стью и при­ня­лась вклю­чать му­зы­ку по­гром­че и при­тан­цо­вы­вать. Тут сра­зу вы­яс­ни­лось, что ал­ко­голь у нас на празд­ни­ке слиш­ком доб­рот­ный и одо­леть его влия­ние хруп­ко­му ор­га­низ­му Чур­ки­ной не по си­лам. Чур­ки­на, уяс­нив се­бе кон­стел­ля­цию, вновь усе­лась на ди­ван­чик и при­ня­лась вы­прав­лять по­ло­же­ние «шам­пи­ком», что вско­ре ес­те­ст­вен­но при­ве­ло к из­вест­ным по­зы­вам, мо­то­ри­ке ко­то­рых Чур­ки­на уже не впол­не мог­ла со­от­вет­ст­во­вать. Не­дол­го ду­мая, она, глу­по­ва­то улы­ба­ясь, сполз­ла с ди­ва­на на пол… и от­пра­ви­лась в туа­лет на чет­ве­рень­ках. Хо­ро­шо, что шеф к это­му вре­ме­ни уже от­пра­вил­ся по­чи­вать — ина­че, воз­мож­но, Чур­ки­на бы окон­фу­зи­лась.

В по­не­дель­ник кто-то из на­ших по­лу­шу­тя спро­сил Ири­ну, где она нау­чи­лась так лов­ко дви­гать­ся по-зве­ри­но­му, на что Чур­ки­на, ни ми­ну­ты не за­ду­мы­ва­ясь, от­ве­ти­ла с лу­че­зар­ной улыб­кой:

— Так я же год про­ра­бо­та­ла ры­сью на сце­не!..

— А-а-а! — про­тя­нул Ле­вин, яко­бы по­ни­мая ска­зан­ное, но до­б­ряч­ка Ири­на не за­ста­ви­ла се­бя уп­ра­ши­вать и тут же вы­ло­жи­ла нам всю ис­то­рию про риж­ское варь­е­те, кор­де­ба­лет и эк­зо­та-юка­ги­ра.

Ле­вин, на­до за­ме­тить, дав­но и не впол­не без­ус­пеш­но ух­ле­сты­ва­ет за Чур­ки­ной, во вся­ком слу­чае на­ши уже не раз на­тал­ки­ва­лись на них ве­чер­ком в ка­ком-ни­будь цен­тро­вом рес­то­ран­чи­ке. Ле­вин с Ир­кой ва­жен и сте­пе­нен, она — рас­ко­ва­на, на­ряд­на, ми­ла и без кон­ца ще­бе­чет про пти­це­фаб­ри­ку. Так, по край­ней ме­ре, рас­ска­зы­ва­ют не­воль­ные оче­вид­цы-со­гля­да­таи. Уве, оче­вид­но, ли­бо слиш­ком за­нят ли­са­ми, ли­бо, ес­ли и зна­ет о шаш­нях Ле­ви­на, не счи­та­ет его сво­им кон­ку­рен­том — обыч­ное за­блу­ж­де­ние лю­дей кор­пу­лент­ных, с тя­же­лой го­ло­вой и кос­тя­ми. Сам же Уве ра­бо­та­ет на от­стре­ле лис. Бе­ше­ные ли­сы за что-то по­лю­би­ли Бей­цен, и по ут­рам их мож­но ви­деть шны­ряю­щи­ми по всем ок­ра­ин­ным ули­цам го­ро­да. Чур­ки­на да­же при­ви­та от бе­шен­ст­ва, а Уве при­ви­ва­ют уже по треть­ему ра­зу, как ему и по­ло­же­но по ста­ту­су ли­со­боя.

Так что за на­шу влюб­лен­ную па­роч­ку мы со­вер­шен­но спо­кой­ны — бе­шен­ст­во им в прин­ци­пе не гро­зит…

Ли­са

В ре­дак­ции я слу­жу про­сто кор­рек­то­ром — так по­лу­чи­лось. В юные го­ды так же вы­хо­ди­ло, что я иг­рал то на кла­ви­шах, то на бас-ги­та­ре, в за­ви­си­мо­сти от то­го, бы­ла ли сво­бод­на в груп­пе со­от­вет­ст­вую­щая по­зи­ция, — и ре­ти­ро­вал­ся в тыл, ко­гда вдруг на ре­пе­ти­цию слу­чай­но за­хо­дил иг­рок бо­лее ква­ли­фи­ци­ро­ван­ный. Звез­да вто­ро­го со­ста­ва — так, ка­жет­ся, это на­зы­ва­ет­ся. Все­гда го­тов за­ме­нить вы­быв­ше­го то­ва­ри­ща.

А вот в кор­рек­то­рах я под­за­дер­жал­ся. Свя­за­но это и с де­фи­ци­том спе­циа­ли­стов, и с мо­ей тер­пи­мо­стью в от­но­ше­нии ни­щен­ско­го воз­на­гра­ж­де­ния, ко­то­рое все мы, кро­ме раз­ве что Се­ре­ги, по­лу­ча­ем от ше­фа. Да и с язы­ком у ме­ня осо­бые сче­ты. Я, к при­ме­ру, уп­ря­мо став­лю вез­де, где на­до, «по­от­даль», ло­ги­че­ски про­из­во­дя это на­ре­чие от сло­ва «от­да­лен­ный», то­гда как сло­ва­ри и по­со­бия ре­ко­мен­ду­ют вер­сию без «т» — про­сто «по­одаль», что, на мой взгляд, яв­ля­ет­ся ди­ко­стью и ту­пиз­мом. Или еще гла­гол «за­кон­чить­ся» в от­но­ше­нии к счет­ным пред­ме­там… вот так бы и убил та­ких гра­мо­те­ев! Ну да лад­но — в мою епар­хию у нас всё рав­но ни­кто не ле­зет, так что тек­сты я мо­гу пра­вить как мне угод­но.

Шеф от­пра­вил ме­ня на де­ло: на­ла­дить кон­так­ты для ли­те­ра­тур­но­го сбо­ри­ща на при­ро­де. Есть тут та­кой пан­си­он­чик в глу­ши, где за ма­лые день­ги мож­но раз­мес­тить на ночь пол­сот­ни че­ло­век, а ве­че­ра­ми со­би­рать­ся в ка­мин­ной за­ле и чи­тать друг дру­гу сти­хи. Шеф во­об­ще ино­гда про­яв­ля­ет се­бя не­ожи­дан­но.

В со­про­во­ж­де­ние мне при­да­на смаз­ли­вая да­моч­ка из на­ших ав­то­ров, дав­но уже имею­щая на ме­ня ви­ды. Мы толь­ко что силь­но по­вздо­ри­ли — что-то не так я ска­зал в от­но­ше­нии Ах­ма­то­вой, ее бо­же­ст­ва и ку­ми­ра.

— И этот мрак бес­пре­рыв­ный! Эти гри­ма­сы ва­шей Ци­ли Со­кра­тов­ны! Эта по­за! По­лу­бо­ги! — она на­чи­на­ет брыз­гать слю­ной, как час­то слу­ча­ет­ся у нее в воз­бу­ж­ден­ном со­стоя­нии и с же­ва­тель­ной ре­зин­кой во рту. — Они ж все у вас не­до­но­ски, без­дар­ность, «тра­ва», «поч­вен­ни­ки». Ты и сво­их ав­то­ров не­на­ви­дишь, и ра­бо­ту то­же! Мож­но про­вес­ти с то­бой один-един­ст­вен­ный день так чтоб ты не сде­лал мне боль­но?!! — го­лос сры­ва­ет­ся на крик, яв­ст­вен­но под­сту­па­ют злые сле­зы.

— Чёр­та лы­со­го! — от­ве­чаю я без за­мин­ки и вы­став­ляю сво­бод­ной от ру­ля ру­кой сред­ний па­лец квер­ху. — Это на­до спер­ва за­слу­жить… И не­за­чем… не с че­го ры­дать! Ты — не тра­ва!

Она дер­га­ет ру­ко­ят­ку крес­ла и вме­сте со спин­кой за­ва­ли­ва­ет­ся да­ле­ко на­зад, не пе­ре­ста­вая всхли­пы­вать и же­вать ре­зин­ку.

«Ты ху­же!» — ду­маю я раз­дра­жен­но. Раз­го­вор на­чи­на­ет дей­ст­во­вать мне на нер­вы. Это что же та­кое? — вот вро­де и ум, и спо­соб­но­сти — а че­ло­век не­оте­сан­ный, дре­му­чий. Из та­ких как раз и вы­хо­дят са­мые ярые по­шля­ки-праг­ма­ти­ки. На­до от­дать ей долж­ное — в бы­ту она ро­дит по­рой не­три­ви­аль­ные ре­ше­ния, так же плю­ясь и жуя ре­зин­ку. Сто­ит взгля­нуть, как она на­би­ва­ет по­су­до­мой­ку, — втрое про­тив по­ло­жен­но­го! Пол­ча­са бу­дет пи­хать и рас­пи­хи­вать — но всё втис­нет… Да толь­ко быт — он и есть быт. И от­но­ше­ние к не­му не­серь­ез­ное. А серь­ез­но­го ни­че­го нет… От­сю­да аг­рес­сия…

— Сво­лочь! Под­лец! — вы­кри­ки­ва­ет она, по­ви­ну­ясь соб­ст­вен­но­му, ус­кольз­нув­ше­му от ме­ня хо­ду мыс­ли, и пи­на­ет ост­рым нос­ком туф­ли бар­да­чок. Сло­во не­при­ят­ное, в ав­тор­ских тек­стах я его при­выч­но вы­ма­ры­ваю, но «пер­ча­точ­ный ящик», как пред­ла­га­ет­ся за­во­дски­ми ин­ст­рук­ция­ми к ав­то­мо­би­лям, — еще ху­же.

— От сво­ло­чи слы­шу, — со­об­щаю я впол­не ми­ро­лю­би­во и про­во­жу ей ру­кой по бед­ру квер­ху.

Ага… Ни­ка­кой аг­рес­сии. Это она ана­ли­зи­ру­ет, нель­зя ли при­нять сколь­зя­щее дви­же­ние мо­ей ру­ки за из­ви­не­ние.

— А за по­вре­ж­ден­ный ко­пы­та­ми ав­то­мо­биль от­ве­тишь, — за­ме­чаю я иг­ри­во. — По за­ко­нам во­ен­но­го вре­ме­ни. Вплоть до ов­ла­де­ния пе­ред стро­ем…

— Ка­ко­го еще ов­ла­де­ния?.. — И тут же: — Это у те­бя ко­пы­та…

— То есть я ов­ла­дею то­бой пе­ред стро­ем…

За стек­лом — чер­ниль­ная тем­но­та. Она всё сгу­ща­ет­ся, раз­ре­зае­мая вре­мя от вре­ме­ни встреч­ны­ми фа­ра­ми. По­то­ки све­та уп­лот­ня­ют тем­но­ту.

— Я не хо­чу пе­ред стро­ем…

— Это бы­ла не­удач­ная шут­ка, — го­во­рю я при­ми­ри­тель­но. — Я не­удач­но по­шу­тил. Бы­ва­ет. И вы­три слю­ни со стек­ла. Всё стек­ло за­пле­ва­ла в ис­сту­п­ле­нии…

— Сам вы­три! — она уже сме­ет­ся.

— Я не мо­гу. Я — шо­фер, — го­во­рю я крив­ля­ясь. — Мне ма­ши­ну на­до вес­ти.

— Всё уже вы­со­хло.

— Ну, вы­со­хло так вы­со­хло…

Ра­дио мур­лы­ка­ет ме­ло­дию на са­мой ма­лой гром­ко­сти. Я по­вто­ряю ру­лем вне­зап­ные по­во­ро­ты до­ро­ги. Нас за­не­сло в ка­кую-то тьму­та­ра­кань.

На при­до­рож­ных стол­бах вре­мя от вре­ме­ни мель­ка­ет страш­но­ва­тая таб­лич­ка: сти­ли­зо­ван­ная ли­сья мор­да и ла­ко­нич­ное пре­ду­пре­ж­де­ние: «Ли­сы — бе­шен­ст­во!»

— Ты как к ли­сам от­но­сишь­ся? — спра­ши­ваю я ни­ка­ким го­ло­сом.

— Ни­как. А что те­бе ли­сы?

На до­ро­гу она не смот­рит и вы­ве­сок про ли­сье бе­шен­ст­во не за­ме­ти­ла.

— Мне — ни­че­го. Нам! Мы — в краю бе­ше­ных лис.

— Ты что, сы­ром от­ра­вил­ся? Что ты не­сешь?

К сча­стью, тут же про­ле­та­ет ми­мо ли­сья таб­лич­ка на при­до­рож­ном стол­бе, и не­до­ра­зу­ме­ние раз­ре­ша­ет­ся.

— Гад­ст­во… — вы­дав­ли­ва­ет она. — Всю пла­не­ту за­га­ди­ли. Да­же ли­сы бо­ле­ют.

— Это по­то­му, что вся­кая тра­ва сли­ва­ет про­мыш­лен­ные от­хо­ды ку­да ни по­па­дя.

— Тут ни­че­го не сли­ва­ют. Не сви­сти!

— Ка­кая бо­га­тая эв­фе­ми­ка! «Не пиз­ди», ты име­ешь в ви­ду? Это дво­ро­вое вы­ра­же­ние. Я це­ню твой стиль. Ты на­стоя­щая по­эт­ка. Как и твоя Ах­ма­то­ва.

— Я сей­час вый­ду. Это не­вы­но­си­мо. Ты опять на­чи­на­ешь?

— Что же я на­чи­наю? Я все­го лишь ос­ме­лил­ся ут­вер­ждать, что про­мыш­лен­ные от­хо­ды не впол­не по кай­фу дей­ст­ву­ют на им­мун­ную сис­те­му лис…

— Ка­кие от­хо­ды? Что ты не­сешь?

— Что ты не­сешь? — я за­ди­раю квер­ху бро­ви и пу­чу в тем­но­те гла­за. Де­ли­кат­но­сти мне в прин­ци­пе не­дос­та­ет, и я не­воль­но до­бав­ляю: — Дд-ду­ра!

Она рыв­ком вска­ки­ва­ет с от­ки­ну­той спин­ки си­де­ния и вце­п­ля­ет­ся в двер­ную руч­ку, на­це­ли­ва­ясь вый­ти из ма­ши­ны, де­лаю­щей со­рок мет­ров с се­кун­ду. Я, со сво­ей сто­ро­ны, вце­п­ля­юсь в ее ру­ку и бла­го­да­ря пре­иму­ще­ст­ву в ве­се на­чис­то бло­ки­рую по­пыт­ку ли­шить ме­ня ком­па­нии. Ос­тав­шая­ся на ру­ле вто­рая ру­ка ру­лит при этом, так ска­зать, не впол­не вдоль… раз­да­ет­ся хло­пок, и по ло­бо­во­му стек­лу мгно­вен­но вы­тя­ги­ва­ют­ся квер­ху тем­ные лен­точ­ки… Кровь.

— Ч-черт! — ши­п­лю я и вы­пол­няю экс­трен­ное тор­мо­же­ние.

Мы дос­та­ем из не­лю­би­мо­го мной бар­дач­ка фо­нарь, вы­би­ра­ем­ся на­ру­жу и в два ша­га рав­ня­ем­ся с фа­ра­ми, бью­щи­ми в чер­ную пус­то­ту злоб­ным, же­ст­ким све­том. С ре­шет­ки ра­диа­то­ра мед­лен­но, не­хо­тя, от­клеи­ва­ет­ся раз­моз­жен­ное, плос­кое тель­це ли­сы и с мяг­ким хло­пом плю­ха­ет­ся об ас­фальт.

— Од­ной бе­ше­ной мень­ше… — без­ли­ким го­ло­сом ком­мен­ти­рую я.

— Бес­со­ве­ст­ный… — шеп­чет она и пла­чет уже по-на­стоя­ще­му.

Ан­же­ла

Од­на­ж­ды ут­ром в ре­дак­цию по­зво­ни­ли и пред­ста­ви­лись про­ку­ра­ту­рой. Ле­вин, сни­мав­ший труб­ку, по­шел бу­ры­ми пят­на­ми.

— Ос­то­рож­но: ин­сульт! — бод­ро под­на­чил Се­ре­га Ле­ви­на.

— Это, соб­ст­вен­но, вас, — скорб­но от­ве­тил Ле­вин.

Труб­ка в ру­ках Се­ре­ги не­при­ят­но бряк­ну­ла о его ме­тал­ли­че­ский че­реп — но к этим зву­кам мы уже в об­щем при­вык­ли.

— Ja… Klar… — де­ло­ви­то про­го­во­рил Се­ре­га в мик­ро­фон. — Mach ich sofort.

Труб­ка лег­ла на ры­чаг, пе­ре­ко­сив­шее­ся Се­ре­ги­но ли­цо не обе­ща­ло ни­че­го хо­ро­ше­го.

— Ско­ро бу­ду… — бурк­нул он, сни­мая с ве­шал­ки курт­ку. — …Или не­ско­ро. В по­ли­цию вы­зы­ва­ют.

— При­хва­ти­ли Се­ре­жень­ку… — про­шеп­та­ла как мел по­блед­нев­шая Са­ра Ефи­мов­на, как толь­ко дверь за Се­ре­гой за­кры­лась. — Не­у­же­ли за лис­тов­ки эти ду­рац­кие… не­вин­ные… — Она об­ве­ла взо­ром при­сут­ст­вую­щих. — Нет, прав­да… я чи­та­ла не­ко­то­рые. Ни­че­го та­ко­го осо­бен­но­го… ну, слег­ка ес­ли толь­ко…

— Те­перь и ти­тан не по­мо­жет, — уве­рен­но про­го­во­рил Ле­вин. — Про­ку­ра­ту­ре ти­тан до сра­ки… то есть, про­сти­те, до лам­поч­ки.

— Иди­те, Ле­вин, к се­бе на служ­бу, — свар­ли­вым го­ло­сом от­ре­за­ла не­при­ступ­ная Ци­ля Со­кра­тов­на. — И без вас тош­но. У нас вы­пуск че­рез не­де­лю. Кто жур­нал на­пе­ча­та­ет? Вы?

По­блек­ший Ле­вин по­кор­но на­тя­нул доб­рот­ное, с рас­про­да­жи, паль­то из под­дель­но­го ка­ше­ми­ра и скрыл­ся за две­рью.

В про­ку­ра­ту­ре у Се­ре­ги пер­вым де­лом по­тре­бо­ва­ли аус­вайс, а за­тем его при­гла­сил к се­бе в ка­би­нет кри­ми­нал­ко­мис­сар Шуль­те.

— В про­шлом го­ду вы про­жи­ва­ли в бра­ко­по­доб­ных от­но­ше­ни­ях с гра­ж­дан­кой… Ан­же­ла… — Ко­мис­сар не­ле­по пе­ре­врал Ан­жел­ки­ну фа­ми­лию.

У Се­ре­ги по­те­п­ле­ло на серд­це: «зна­чит не лис­тов­ки».

— Че­тыр­на­дца­то­го де­каб­ря Управ­ле­ние Со­стоя­ний по пред­став­ле­нию де­жур­ной кли­ни­ки за­ре­ги­ст­ри­ро­ва­ло гос­по­жу… — Ко­мис­сар сно­ва пе­ре­врал фа­ми­лию, — по­гиб­шей в ав­то­до­рож­ном про­ис­ше­ст­вии, то есть мерт­вой. По­сле­до­ва­ло за­хо­ро­не­ние… Ска­жи­те, Вы смог­ли бы опо­знать гос­по­жу… Ан­же­ла? — Ко­мис­сар на­ко­нец ос­та­вил по­пыт­ки вы­го­во­рить слож­ное рус­ское сло­во.

— Как то есть опо­знать? — пе­ре­спро­сил Се­ре­га. — Вскры­вать мо­ги­лу? На ка­ком ос­но­ва­нии?

— Н-нет… — стран­ным го­ло­сом про­из­нес ко­мис­сар. — Nein… kein Grab. Sie ist… wie soll ich es sagen… sie ist wieder am Leben.

— При­зрак? — тут же на­шел­ся Се­ре­га. — Ре­ин­кар­на­ция?

— Не шу­ти­те, по­жа­луй­ста… — бес­цвет­ным го­ло­сом про­го­во­рил ко­мис­сар. — Ва­ша Ан­же­ла жи­ва. Здо­ро­ва. Поч­ти здо­ро­ва. Ве­дет­ся след­ст­вие. Ес­ли вы не про­тив, мы мо­жем по­ру­чить ее вам, по­сколь­ку фор­маль­но­сти зай­мут еще не­ко­то­рое вре­мя, а че­ло­ве­ку не­об­хо­ди­мо где-то жить. Она же по­ка… Вот я и по­ду­мал… Это моя соб­ст­вен­ная ини­циа­ти­ва. На­чаль­ст­ву я еще не док­ла­ды­вал, и со­дер­жа­ние это­го док­ла­да за­ви­сит от ва­ше­го ре­ше­ния.

— Ан­же­ла жи­ва?.. — про­тя­нул ото­ро­пев­ший Се­ре­га и сно­ва по­чув­ст­во­вал серд­це.

— Ес­ли вы не воз­ра­жае­те про­тив при­ня­тия фрау Ан­же­лы под ва­шу вре­мен­ную опе­ку, мы сей­час прой­дем в ком­на­ту, где она со­дер­жит­ся.

Се­ре­га тя­же­ло под­нял­ся, скри­пя, как ему по­ка­за­лось, все­ми сус­та­ва­ми.

По длин­но­му ко­ри­до­ру с вы­кра­шен­ны­ми не­мар­кой свет­ло-се­рень­кой крас­кой па­не­ля­ми они до­б­ра­лись до та­кой же без­ли­кой, как у са­мо­го ко­мис­са­ра, две­ри с не­при­мет­ной таб­лич­кой.

— Вхо­ди­те! — бод­ро рас­пах­нул дверь ко­мис­сар.

Се­ре­га, во­ло­ча но­ги, вдви­нул­ся в ка­би­нет.

На ка­зен­ном ди­ван­чи­ке, с ил­лю­ст­ри­ро­ван­ным жур­на­лом на об­тя­ну­тых ка­про­ном ко­лен­ках дей­ст­ви­тель­но си­де­ла Ан­же­ла. Взгляд ее бес­смыс­лен­но блу­ж­дал по сте­нам ка­зен­ной ком­на­ты, уве­шан­ным ка­лен­да­ря­ми, без­вкус­ны­ми офор­та­ми и фо­то­гра­фия­ми по­лу­об­на­жен­ных де­виц.

— Вот, — про­го­во­рил ко­мис­сар. — Бу­де­те за­би­рать по­стра­дав­шую?

Се­ре­гу Ан­же­ла оче­вид­но не уз­на­ва­ла.

В пол­ча­са офор­ми­ли у вах­тен­но­го по­ли­цей­ско­го не­об­хо­ди­мые до­ку­мен­ты, Се­ре­га вы­звал по те­ле­фо­ну так­си, и вско­ре они с Ан­же­лой уже под­ни­ма­лись по ле­ст­ни­це, при­бли­жа­ясь к Се­ре­ги­ным две­рям.

— Пе­ри-и-ила… — вдруг ра­до­ст­но про­мы­ча­ла дер­жав­шая­ся за ле­ст­нич­ные пе­ри­ла Ан­же­ла, и на гу­бах у нее вздул­ся пу­зырь слю­ны.

Се­ре­га, не обо­ра­чи­ва­ясь, на­щу­пал в кар­ма­не клю­чи и от­пер дверь в квар­ти­ру.

Ис­то­рия вос­кре­се­ния Ан­же­лы пе­чаль­на и по­учи­тель­на. Ес­ли Се­ре­ге, пе­ре­жив­ше­му под­руж­ку все­го на не­де­лю, по дос­тав­ке в боль­нич­ку сде­ла­ли рент­ген, то Ан­же­лу, как уже бы­ло из­ло­же­но, вы­гру­зи­ли из ка­ре­ты ско­рой по­мо­щи вме­сте со сви­де­тель­ст­вом о соб­ст­вен­ной смер­ти, под­пи­сан­ным то­ро­п­ли­вым и, ве­ро­ят­но, не слиш­ком вни­ма­тель­ным к де­вуш­кам фельд­ше­ром. Се­го­дня это не ред­кость: од­но­по­лые свя­зи ле­ги­ти­ми­ру­ют­ся бун­дес­та­гом и ка­ж­дый вы­ну­ж­ден кру­тить­ся как мо­жет в душ­ных рам­ках сво­его ген­де­ра.

В кли­ни­ке вы­гру­жен­ная из ма­ши­ны ка­тал­ка с Ан­же­лой сра­зу дви­ну­лась к гру­зо­во­му лиф­ту, а от­ту­да по­па­ла в цо­коль­ный этаж — там, в кон­це ко­ри­до­ра, рас­по­ла­гал­ся боль­нич­ный морг, в ко­то­ром в это мо­роз­ное ут­ро де­жу­рил нек­то То­мас Манн, сыг­рав­ший та­кую дра­ма­ти­че­скую роль в даль­ней­ших со­бы­ти­ях.

След­ст­вие еще не за­кон­че­но, То­мас си­дит в ме­ст­ном изо­ля­то­ре, но уже сей­час по об­ро­нен­ным сле­до­ва­те­лем за­ме­ча­ни­ям мож­но уве­рен­но счи­тать Ман­на мань­я­ком-фе­ти­ши­стом, вот раз­ве что мы не зна­ем на­вер­ное, чем имен­но при­влек­ло его ис­ко­ре­жен­ное ава­ри­ей те­ло — воз­мож­но, это бы­ли пи­кант­ные ан­же­ли­ны та­туи­ро­воч­ки, воз­мож­но пир­синг, ко­то­рый ви­сел у нее в иных мес­тах так час­то, что ук­ра­ше­ния при ходь­бе и дру­гих про­яв­ле­ни­ях мо­то­ри­ки сту­ка­лись друг о дру­га. Во вся­ком слу­чае, как толь­ко То­мас раз­дел по­стра­дав­шую, ее даль­ней­шая участь — да и его са­мо­го то­же — бы­ла, как го­во­рит­ся, пред­ре­ше­на.

На до­про­сах вы­яс­ни­лось, что герр Манн еще в юно­сти меч­тал сме­нить пол и, уже слу­жа сроч­ную в Бун­дес­ве­ре, без ус­та­ли чи­тал ли­те­ра­ту­ру по пла­сти­че­ской хи­рур­гии. Ди­плом фельд­ше­ра он по­лу­чил с от­ли­чи­ем и был тут же на­прав­лен на прак­ти­ку в про­зек­тор­скую круп­ной боль­ни­цы, где вско­ре сра­бо­тал­ся с ме­ст­ны­ми и че­рез пол­го­да по­пал в штат.

Ока­зы­ва­ет­ся, та­ких вот по­тен­ци­аль­ных транс­сек­суа­лов в Гер­ма­нии мно­же­ст­во, но часть их та­ит­ся го­да­ми, так как фор­маль­ный «хвост» из со­от­вет­ст­вую­щей кли­ни­ки пре­сле­ду­ет па­ци­ен­та по­жиз­нен­но. Спрос на под­поль­ные опе­ра­ции по­то­му ги­гант­ский, лю­ди по­рой го­то­вы пла­тить втрое, лишь бы из­бе­жать ог­ла­ски. На­вер­ное всё же гер­ром Ман­ном в его шту­ди­ях ру­ко­во­ди­ла не толь­ко бес­ко­ры­ст­ная пре­дан­ность тран­ве­стиз­му, но и ожи­да­ние на­жи­вы — не бу­дем смот­реть на это с пред­взя­то­стью. При чем тут Ан­же­ла, сле­до­ва­тель так и не вы­яс­нил; во вся­ком слу­чае То­мас, пол­го­да дер­жа ее в под­ва­ле сво­его до­ма и на­ка­чи­вая сно­твор­ным и се­да­ти­ва­ми, здо­ро­во под­ла­тал Ан­жел­ки­но те­ло. По при­чи­не рас­плыв­ча­той ори­ен­та­ции плот­ский ин­те­рес к да­ме у не­го от­сут­ст­во­вал; бо­лее то­го, по­сле ря­да опе­ра­тив­ных вме­ша­тельств Ан­жел­ке да­же от­час­ти бы­ла воз­ра­ще­на дев­ст­вен­ность, но то ли от трав­мы го­ло­вы, то ли от по­сто­ян­ных нар­ко­зов и обез­бо­ли­ваю­щих са­ма она слег­ка тро­ну­лась и те­перь по­вад­ка­ми по­хо­ди­ла на от­стаю­щую в раз­ви­тии три­на­дца­ти­лет­нюю де­воч­ку-под­ро­ст­ка. Мо­ги­лу Ан­же­лы в са­мом на­ча­ле след­ст­вия раз­ры­ли со­от­вет­ст­вую­щие ор­га­ны, в гро­бу вме­сто те­ла на­шли два бру­ска бор­дюр­но­го кам­ня, по­хи­щен­но­го То­ма­сом у строи­те­лей, в то вре­мя об­ла­го­ра­жи­вав­ших ги­гант­скую клум­бу пе­ред боль­нич­ным кор­пу­сом. Всё как-то са­мо со­бой про­яс­ни­лось. Ман­ну на­зна­чи­ли псих­экс­пер­ти­зу; ско­рей все­го лет пять ему при­дет­ся по­жить в за­кры­той дур­ке.

Сча­стью Се­ре­ги не бы­ло пре­де­ла. Ко­неч­но, у не­го при­ба­ви­лось хло­пот, но в це­лом он и рань­ше це­нил Ан­жел­ку по боль­шей час­ти за скром­ность ин­тел­лек­та и вы­пук­лые фор­мы; те­перь он всё сво­бод­ное от пе­ча­ти лис­то­вок вре­мя бу­к­валь­но не сво­дил с нее глаз.

Вра­чи — свет­лые го­ло­вы — оп­ре­де­ли­ли Ан­же­ле реа­би­ли­ти­рую­щую те­ра­пию, и че­рез пол­го­ди­ка она сде­ла­лась уже впол­не ни­че­го, раз­ве что ино­гда ос­та­нав­ли­ва­лась по­сре­ди на­ча­той фра­зы и за­ми­ра­ла или, на­обо­рот, на­чи­на­ла го­во­рить с се­ре­ди­ны сло­ва, как буд­то внут­рен­ние ее мыс­ли вне­зап­но, рыв­ком про­би­ва­ли до­ро­гу на­ру­жу.

А еще ме­ся­цем поз­же с бир­жи тру­да ей при­сла­ли бу­маж­ку-при­гла­ше­ние, и че­рез па­ру не­дель Ан­жел­ка уже си­де­ла за пар­той на кур­сах па­рик­махе­ров для кон­тин­ген­та с ког­ни­тив­ны­ми на­ру­ше­ния­ми — в рам­ках вест­фаль­ской зе­мель­ной про­грам­мы ин­те­гра­ции ус­лов­но-тру­до­спо­соб­ных.

Мы ра­бо­та­ем

Ино­гда мы, ко­неч­но, ра­бо­та­ем. Все ут­кну­ли но­сы в ком­пь­ю­те­ры, под­вы­су­ну­ли слег­ка от усер­дия язы­ки — хоть при­хо­ди с про­вер­кой на­счет тру­до­вой дис­ци­п­ли­ны. Из-за Се­ре­ги­ной две­ри до­но­сит­ся ро­кот ма­ши­ны, сам Се­ре­га уг­рюм и со­сре­до­то­чен: ви­ди­мо, на ти­раж не хва­та­ет бу­ма­ги, ко­то­рую он из­вел на свои ле­вые лис­тов­ки и сей­час он под бла­го­вид­ным пред­ло­гом от­пра­вит­ся ее до­ку­пать на свои кров­ные.

— А вот то­же ав­тор с ин­те­рес­ным ни­ком… Да-а… — про­из­но­сит в про­стран­ст­во Са­ра Ефи­мов­на. Она вни­ма­тель­но чи­та­ет текст мей­ла. — Лой Бы­ко­нах! Мол­да­ва­нин, на­вер­ное… Пи­шет, что это его псев­до­ним и что текст нам без­ус­лов­но по­нра­вит­ся… — На ли­це у Са­ры по­яв­ля­ет­ся брезг­ли­вая гри­ма­ска. — Я по­жа­луй не бу­ду от­кры­вать при­цеп у это­го Бы­ко­на­ха… А то ви­рус еще ка­кой-ни­будь по­та­щит­ся… Бы­чий це­пень.

— Фу, Са­роч­ка! — вски­ды­ва­ет­ся Ци­ля. — Фу и фу! На­стоя­щее фу! Как мож­но в ре­дак­ции про гли­сты?..

— А вот еще ма­те­ри­ал… Ба­тюш­ки! — вза­хи­ва­ет Са­ра Ефи­мов­на и ци­ти­ру­ет:

«Мы жи­вем, за­ды­ха­ясь обиль­ем слю­ны,

На­ши тон­кие паль­цы как чер­ви длин­ны,

А ко­гда за­кон­ча­ет­ся пи­ща,

Мы ли­за­ем его га­ли­фи­ща…»

— Это Ман­дель­штам! — уве­рен­но за­яв­ля­ет Ле­вин. — От­ку­да он здесь взял­ся? И опять про гли­сты, Ци­леч­ка. У Са­ры се­го­дня как по за­ка­зу…

— Нет, — воз­ра­жа­ет та. — Не Ман­дель­штам. Вот ав­тор­ская справ­ка: Ну­рет­дин Слуц­кер — из Слуц­ка, на­вер­ное, су­дя по про­зви­щу. Год ро­ж­де­ния 1937-й. Су­ма­сшед­ший ка­кой-то. Ве­ро­ят­но, по­стра­дал в свое вре­мя от вла­стей пре­дер­жа­щих. Ну, или род­ст­вен­ни­ки…

Все уг­рю­мо по­мал­ки­ва­ют, что­бы не спро­во­ци­ро­вать дис­кус­сию.

— Так по-рус­ски не го­во­рят, — на­ко­нец не удер­жи­ва­ет­ся Ле­вин.

— Пре­кра­ти­те, по­жа­луй­ста, — фыр­ка­ет Ци­ля Со­кра­тов­на. — Так ни по-ка­ков­ски не го­во­рят.

— А вот про вас, Се­ре­жень­ка, — по­вы­ша­ет го­лос Са­ра Ефи­мов­на, что­бы бы­ло слыш­но Се­ре­же в «тех­ни­че­ской»:

— «У Се­ре­ги да­ча в Лип­ках, / У Ви­тю­хи мер­се­дес»… Безд­на ост­ро­ум­ных на­хо­док.

— Я знаю сти­хи луч­ше… — от­зы­ва­ет­ся Се­ре­га и по­яв­ля­ет­ся в две­рях мас­тер­ской. Он при­ни­ма­ет по­зу Ле­ни­на на бро­не­ви­ке и ру­бит с пле­ча:

— «Ле­нин умер. Гу­дит над Рос­си­ей на­бат и ца­ра­па­ет шпи­ли по­сты­ло… — за­тем де­ла­ет ак­тер­скую пау­зу и до­бав­ля­ет без­раз­лич­ным то­ном:

«Это Люсь­ке в ию­ле уже пять­де­сят? —

Что нам Ле­нин? Ко­гда это бы­ло?..»

— Бра­во, Се­ре­жень­ка! — ро­зо­ве­ет Са­ра Ефи­мов­на. — Это ко­неч­но опус ва­ше­го зна­ко­мо­го, не так ли? Да­ди­те в но­мер? К юби­лею Иль­и­ча… — И она ко­кет­ли­во хи­хи­ка­ет.

Се­ре­га мол­ча ре­ти­ру­ет­ся в свою слу­жеб­ку.

Я по­мал­ки­ваю. От кор­рек­ту­ры они ме­ня сво­ей бол­тов­ней ре­аль­но от­вле­ка­ют, по­это­му при ка­ж­дом удоб­ном слу­чае я за­би­раю ра­бо­ту на дом. А что? — пла­тят мне по­стра­нич­но, по­это­му раз­ни­цы ни­ка­кой: до­ма ли я ра­бо­таю или в ре­дак­ции.

— А вот еще… — всё не мо­жет ото­рвать­ся от эк­ра­на Са­ра Ефи­мов­на:

«Слов­но семь бо­дяж­ных лун

За­тме­ва­ет Лан­се­лот,

Это гор­дый Сунь-Укун

Мне óшевни ве­дет…»

— Ка­кие ужа­сы… — кон­ста­ти­ру­ет Ле­вин. — И метр… вы чув­ст­вуе­те? Метр гу­ля­ет. Это про­сто ни­ку­да не го­дит­ся.

— Аа-а… те­перь яс­но… — до­бав­ля­ет Са­ра Ефи­мов­на. — Вон тут в чем де­ло… — И про­дол­жа­ет:

«Слов­но семь со­бачь­их рун

По­са­ди­ли в звез­до­лёт —

Это пти­ца Го­во­рун

На чай мне по­да­ёт…»

— Ав­тор об­чи­тал­ся Бу­лы­чо­вым… В ма­ку­ла­ту­ру! — за­клю­ча­ет она ре­ши­тель­но.

— Ошев­ни ка­кие-то… — бор­мо­чет Ле­вин и ти­хонь­ко под­ли­ва­ет се­бе в чаш­ку ко­фе. — Ка­кая нерв­ная у вас ра­бо­та, де­воч­ки…

— О бо­же, ка­кой бла­маж! — вдруг вскри­ки­ва­ет Са­ра. — Лин­дси Ло­хан це­лу­ет­ся в бас­сей­не с Дэн­ни Трэ­хо. Фи, га­дость! — И она от­пи­хи­ва­ет в сто­ро­ну мо­ни­тор.

— Ос­то­рож­нее, Са­роч­ка… — от­ве­ча­ет Ци­ля Со­кра­тов­на. — Не ла­зай­те же так от­кры­то по этим скан­даль­ным сай­там. Я ду­маю, что шеф кон­тро­ли­ру­ет ка­ж­дое под­клю­че­ние. Не всё вре­мя, ко­неч­но, — но он без со­мне­ния по­лу­ча­ет про­то­кол. С ны­неш­ней тех­ни­кой это чис­тые пус­тя­ки.

На­ше­го на­стоя­ще­го ше­фа, то есть то­го, кто фи­нан­си­ру­ет и нас, и жур­нал, и ре­дак­цию, и да­же на­ше­го пря­мо­го на­чаль­ни­ка с дон­ки­хот­ски­ми уси­ка­ми, — это­го на­стоя­ще­го ше­фа ни­кто ни­ко­гда не ви­дел. По­го­ва­ри­ва­ют, что он из ФСБ и жур­нал слу­жит ему толь­ко для при­кры­тия.

— А вот пря­мо как про нас… — с за­га­доч­ной по­лу­улыб­кой на ли­це со­об­ща­ет вдруг Са­ра. — Пье­са «Сие­ста»… в двух дей­ст­ви­ях. Дей­ст­вую­щие ли­ца: Илья Ев­сее­вич Коэ­ло, ка­та­ло­нец. Ев­сей Гир­ше­вич Коэ­ло, то­же ка­та­ло­нец. Гир­ша Морд­ко­вич Коэ­ло, опять же ка­та­ло­нец, Мор­де­хай Иль­ич Коэ­ло, ка­та­ло­нец… — Са­ра Ефи­мов­на по­прав­ля­ет спол­заю­щие оч­ки. — Пе­ся Лей­бов­на Коэ­ло… уга­дай­те кто?

— Ка­та­ло­нец… — с лег­ко­стью уга­ды­ва­ет Ле­вин и до­бав­ля­ет ти­хо: — Ка­та­лаж­ка…

— Яв­ле­ние пер­вое… — про­дол­жа­ет Са­ра. — Чи­тать?

Она вски­ды­ва­ет под­бо­ро­док и смот­рит в упор на Ле­ви­на.

— Да­вай­те уж… — ми­ло­сти­во раз­ре­ша­ет Ле­вин.

— Слу­шай­те… — тут же со­гла­ша­ет­ся Са­роч­ка. — Крас­ный уго­лок на обо­рон­ном пред­при­ятии. За боль­шим сто­лом, по­кры­тым крас­ной ска­тер­тью, си­дят, раз­ло­жив бу­ма­ги, Ев­сей Гир­ше­вич, Гир­ша Морд­ко­вич и Мор­де­хай Иль­ич. Вхо­дит Илья Ев­сее­вич с пап­кой под­мыш­кой.

Илья Ев­сее­вич. Са­лям алей­кум… (ог­ля­ды­ва­ет крас­ный уго­лок) … Шо­лом Алей­хем!

Все (не­строй­но). Ваа­лей­кум ас­са­лям… Са­лям, ге­нац­ва­ле… Шо­лом…

Мор­де­хай Иль­ич. Пре­кра­щай­те ва­ши штуч­ки, Илья Ев­сее­вич. Сей­час для них не вре­мя и не ме­сто.

Гир­ша Морд­ко­вич (за­дум­чи­во, рас­тя­ги­вая сло­ва). Не ев­ре-е-емя… не ев­ре…

Мор­де­хай Иль­ич. И вы ту­да же, Гир­ша Морд­ко­вич? Да­же сте­ны име­ют у…

Ев­сей Гир­ше­вич (по-пио­нер­ски тя­нет ру­ку). …У ме­ня анек­дот! При­ез­жа­ет Аб­рам из ко­ман­ди­ров­ки, а Са­ра в по­сте­ли с…

Мор­де­хай Иль­ич. Да что же это та­кое, то­ва­ри­щи! Что за дет­ский сад, в са­мом де­ле! Ведь мы же с ва­ми не в Па­ле­сти­не… по­ка еще…

Гир­ша Морд­ко­вич (на­пе­ва­ет). Йе­ру­ша­ла-а-айм…

Ев­сей Гир­ше­вич. Гриш­ка, кон­чай! Нам еще про­то­кол се­го­дня пи­сать…

— Чушь ка­кая-то хро­ни­че­ская! — фыр­ка­ет на­ко­нец Ле­вин.

— А вот еще ав­тор… — не уни­ма­ет­ся Са­ра. — Пи­шет: «Мои рас­ска­зы мо­гут по­ка­зать­ся по­шлы­ми, но я не хан­жа». Па­ра­док­саль­ная ло­ги­ка… Ну, вот на­при­мер: «Ни­ки­та об­хо­дил уча­сток ку­ма Ни­ко­лы ого­ро­да­ми, не­то­ро­п­ли­во… — Ли­цо Са­ры ро­зо­ве­ет. — …Тут не­раз­бор­чи­во… пе­ни­сом…». Как это, Ле­вин? Что име­ет­ся в ви­ду? Вы долж­ны знать…

— Он не­рус­ский ка­кой-то, этот ваш поч­вен­ник. Гла­голь­ное управ­ле­ние на­ру­ше­но… За­то вот ла­тин­ский пе­нис они все вы­учи­ли наи­зусть, как буд­то для это­го нет ис­кон­но­го рус­ско­го сло­ва. И по­че­му это, Са­ра, я дол­жен знать та­кую му­ру? Я, кста­ти, во­об­ще ни­ко­гда… да­же в дет­ст­ве…

— So genau wollte ich das gar nicht wissen, Levin… — тут же сму­щен­но спо­хва­ты­ва­ет­ся она. — Пи­шем от­каз ав­то­ру, вер­но? Или кто-то же­ла­ет по­чи­тать?

Кол­ле­ги мол­чат.

— Вы за­ме­ти­ли, что про­сто­на­ро­дье сплошь и ря­дом ис­поль­зу­ет сло­во «по­шлый» в смыс­ле скаб­рез­но­го? — вдруг вклю­ча­ет­ся в об­су­ж­де­ние Ци­ля Со­кра­тов­на, за­ня­тая те­перь сор­ти­ров­кой кар­то­на для об­ло­жек и со­став­ле­ни­ем со­от­вет­ст­вую­щей свод­ки для ше­фа. — В этом есть тро­га­тель­ное це­ло­муд­рие…

— И в чем же вы здесь ви­ди­те це­ло­муд­рие, Ци­леч­ка? — кри­вит­ся Ле­вин.

— А в том, что на­род не же­ла­ет во­пить о ген­дер­ном во все­гла­сье. В том, что он по­ла­га­ет это по­шло­стью, имея, оче­вид­но, в ви­ду ско­рее под­лость — ну про­сто по со­зву­чию.

— Да-да! И пре­да­ва­ясь при этом все­воз­мож­ней­шим по­ро­кам, уто­пая в пьян­ст­ве, — на­чи­на­ет го­ря­чить­ся Са­ра Ефи­мов­на.

— Вот имен­но, — не раз­ду­мы­вая ни се­кун­ды от­ве­ча­ет Ци­ля. — Уто­пать в по­ро­ке, в гре­хе — и не же­лать го­во­рить об этом гре­хе… вот это и есть це­ло­муд­рие.

— Вас на кри­вой не объ­е­дешь, — всту­па­ет Ле­вин. — Чув­ст­ву­ет­ся, что по дан­ной те­ме вы под­го­то­ви­лись на пять.

— Но это же оче­вид­но, Ле­вин! — го­ря­чо воз­ра­жа­ет Ци­ля. — И ни к че­му я не го­то­ви­лась… Это во­об­ще экс­промт.

Ле­вин не спе­ша скла­ды­ва­ет пе­ред со­бой ла­до­ни и де­ла­ет три ред­ких хлоп­ка. Дис­кус­сия ис­ся­ка­ет са­ма со­бой. Ра­бо­ты у всех по гор­ло, и в ре­дак­ции дав­но хо­дит слу­шок, что шеф с уси­ка­ми тай­ком ус­та­но­вил где-то под по­тол­ком ка­ме­ру на­блю­де­ния — уж слиш­ком мно­го он зна­ет о на­ших де­лах, не по­яв­ля­ясь в ре­дак­ции не­де­ля­ми.

Прин­цес­са Се­ле­доч­ка

Чур­ки­на в Ме­ме­ле по­сле вось­ми клас­сов по­шла ра­бо­тать на ма­шин­но-счет­ную стан­цию: спер­ва ко­неч­но под­соб­ни­цей, а по­том по­сте­пен­но вы­рос­ла до учет­чи­цы. На стан­ции кру­гом на сто­лах стоя­ли ма­ши­ны и сче­ты, и Ира чув­ст­во­ва­ла се­бя на ра­бо­те в сво­ем, как го­во­рят, эле­мен­те.

Ко­гда Ире ис­пол­ни­лось во­сем­на­дцать, шел пя­тый ме­сяц ее бе­ре­мен­но­сти. Та­кие шту­ки слу­ча­ют­ся, ес­ли слиш­ком по­ла­гать­ся на обе­ща­ния лю­би­мо­го и не сле­дить за тай­ным ка­лен­да­ри­ком в кос­ме­тич­ке, уп­ря­мо ука­зы­ваю­щим на се­ре­ди­ну цик­ла. И кто ду­ма­ет об этом, ко­гда пол­зи­мы на ис­хо­де, и не­ту де­нег, и нуж­но сно­ва ис­кать ра­бо­ту, по­сколь­ку стра­на раз­ва­ли­лась и ма­шин­но-счет­ную стан­цию про­сто за­кры­ли.

Мать от­во­ди­ла взгляд, из­бе­гая серь­ез­но­го раз­го­во­ра. Жо­рик сно­ва прие­хал в от­пуск, мол­ча вы­слу­шал «о ре­бен­ке», на­су­пил­ся, по­во­дил бро­вя­ми и на­ко­нец су­хо по­це­ло­вал в лоб. «Про­рвем­ся…» — оз­на­чал этот стро­гий по­це­луй. Как от­пу­ск­ни­ку, офи­це­ру и по­гра­нич­ни­ку Жо­ри­ку в за­гсе вы­шла льго­та, и вот че­рез не­де­лю они стоя­ли на на­бе­реж­ной — он в па­рад­ной фор­ме, она в свет­лом плать­и­це. Мо­ло­до­же­ны.

Ли­цо ма­те­ри све­ти­лось те­перь неж­но­стью и за­бо­той, она вя­за­ла уз­лы и ко­том­ки, до­ку­па­ла, под­за­няв де­нег, кон­сер­вы. Мо­ло­дые от­прав­ля­лись на­дол­го, на даль­нюю точ­ку, в глушь и без­лю­дье. Шел де­вя­но­стый год. Стра­ну кол­ба­си­ло от пе­ре­мен.

Транс­порт­ни­ки ба­зи­ро­ва­лись на За­ви­той. До Ха­ба­ры бы­ло око­ло ча­са лё­ту, до Бла­го­ве­щен­ска — ми­нут де­сять, хун­зу­зы на рын­ке стоя­ли, об­ве­сив­шись связ­ка­ми реп­ча­то­го лу­ка, ску­п­лен­но­го оп­том у ко­рей­цев, тор­го­ва­ли не­хит­рым охот­ничь­им ха­ба­ром — утя­ти­ной, мед­вежь­им са­лом, шкур­ка­ми, фи­лей­ны­ми ке­то­вы­ми бо­ка­ми. По­доз­ри­тель­но­го ви­да гра­ж­дан­ские под­хо­ди­ли, при­це­ни­ва­лись к пуш­ни­не, ря­ди­лись о це­не, бо­жась на не­мыс­ли­мой сме­си амур­ских сло­ве­чек, лу­ща се­меч­ки и час­то сплё­вы­вая в снег.

Жи­ли скуд­но. Об­ща­га, рас­трес­кав­ший­ся из­лу­чи­на­ми от кры­ши до по­ла двух­этаж­ный ба­рак в де­сять окон, за­дом вы­хо­дил к пи­ще­бло­ку, ря­дом тя­нул­ся пе­ре­ул­ком строй двух­квар­тир­ных из­бу­шек КЭЧ — пе­ре­на­се­лен­ных, за­га­жен­ных, по­ко­сив­ших­ся…

Стар­леи По­зин и То­ро­щин, оба борт­ин­же­не­ры, раз­дев­шись по по­яс, го­то­ви­ли к по­клей­ке обоя­ми сте­ны в на днях по­лу­чен­ной ими ком­нат­ке. Жо­рик и Ира по­мо­га­ли.

Так про­дол­жа­лось бы, на­вер­ное, мно­гие го­ды, ес­ли бы вдруг не при­шла от­крыт­ка с Ха­ба­ров­ской те­ле­сту­дии: Ир­ка вы­иг­ра­ла приз на кон­кур­се «Уга­дай бу­к­ву» — не­дель­ную по­езд­ку в Гер­ма­нию. Жо­рик взял от­пуск и в Ме­ме­ле ос­тал­ся с ре­бен­ком у Ир­ки­ной ма­те­ри, а са­ма Ир­ка, дро­жа и ро­бея, пус­ти­лась по­ко­рять Ев­ро­пу.

Жен­щи­на, ес­ли ей это нуж­но, го­то­ва в жиз­ни ре­ши­тель­но на всё. Муж­чи­ны тут не­на­мно­го кра­ше, но они хоть че­го-то по­баи­ва­ют­ся, ти­па «а что ска­жут па­ца­ны»? «а мо­жет это не по по­ня­ти­ям»? От­маз­ки сла­бые, но для жен­щин и этих пре­град, по­хо­же, не су­ще­ст­ву­ет. Му­жик-бес­пре­дель­щик ра­но или позд­но всё-та­ки на­ры­ва­ет­ся — его не­пре­мен­но уби­ва­ет еще бо­лее рез­кий и же­ст­кий по­до­нок. А вот жен­щи­ны за­час­тую про­ска­ки­ва­ют. Не ожи­да­ет от них ни­кто, на­вер­ное, ни ко­вар­ной под­ста­вы все­рь­ез, ни ре­аль­но­го ки­да­ло­ва. А зря, как ви­дит­ся, не ожи­да­ет…

В Ев­ро­пе Чур­ки­на в пер­вый же день по­те­ря­ла пас­порт. То есть не то что бы по­те­ря­ла — за­брав­шись в ка­кие-то тру­що­бы на ок­раи­не Кель­на, она раз­ве­ла из га­зет и тря­пок не­боль­шой кос­те­рок и, ко­гда дрянь как сле­ду­ет раз­го­ре­лась, су­ну­ла в са­мый ее жар свой крас­ный со­вет­ский до­ку­мент.

На­ут­ро Ири­на с од­ни­ми би­ле­та­ми и бу­маж­ка­ми с Ха­ба­ров­ской те­ле­сту­дии сда­лась по­ли­цей­ским, а уже че­рез два ча­са по­сле это­го, сфо­то­гра­фи­ро­вав­шись в улич­ном ав­то­ма­те, вы­шла из мен­тов­ки с кра­си­вой гер­бо­вой спра­воч­кой на ру­ках, под­твер­ждаю­щей, что гра­ж­дан­ка Чур­ки­на на­хо­дит­ся в пре­де­лах зо­ны Шен­ге­на на ос­но­ва­нии ле­ги­тим­но вы­дан­ной въезд­ной ви­зы. Пе­чать, под­пись.

Еще че­рез два дня ка­кой-то тух­лый не­мец­кий бош с не­яс­ным взгля­дом на по­роч­ном ли­це пред­ло­жил Чур­ки­ной, две но­чи под­ряд до­во­див­шей его до ис­те­ри­ки сво­ей не­при­ступ­но­стью, ру­ку и серд­це. Сле­дую­щие две но­чи они про­ве­ли уже в Да­нии, как это тре­бу­ет­ся для ре­ги­ст­ра­ции бра­ка та­мош­ни­ми вла­стя­ми, и к кон­цу не­де­ли Чур­ки­на, уют­но раз­ва­лясь на ди­ва­не в за­га­жен­ной квар­тир­ке Ман­фре­да, тор­же­ст­вен­но и де­мон­ст­ра­тив­но изо­рва­ла в кло­чья став­ший не­нуж­ным об­рат­ный би­лет в Ри­гу, а в по­не­дель­ник сно­ва по­да­лась в мен­тов­ку и сда­ла бу­ма­ги для по­лу­че­ния ви­да на жи­тель­ст­во.

Ман­фред на­ко­нец по­лу­чил же­лае­мое, Ир­ка от­да­лась ему пол­но­стью, ре­зон­но по­ла­гая, что вско­ре он, вви­ду весь­ма зре­ло­го воз­рас­та, не­пре­мен­но на­сы­тит­ся, и три го­да, не­об­хо­ди­мые ей для раз­во­да без по­след­ст­вий, то есть без вы­сыл­ки на ро­ди­ну, про­ле­тят как один миг — в те­п­ле и до­воль­ст­ве.

Жо­рик в труб­ке мы­чал и кря­кал. Че­рез не­де­лю, од­на­ко, он, ос­та­вив ре­бен­ка ба­буш­ке, от­был по мес­ту не­се­ния служ­бы, а связь с Ха­ба­ров­ским кра­ем… в об­щем, Жо­рик вско­ре поч­ти по­за­был­ся, его пись­ма Ир­ка по­дол­гу тас­ка­ла в сум­ке не­рас­пе­ча­тан­ны­ми, да и ка­кой смысл те­перь был во всех этих «бор­тах», «Ха­ба­рах», «за­крыл­ках» и фю­зе­ля­жах?

Ир­ке да­ли зе­ле­ную кар­ту, Ман­фред ку­пил ей ве­ло­си­пед, и как-то ра­нень­ко в по­не­дель­ник она при­бы­ла к ут­рен­ней сме­не на пти­це­фаб­ри­ку, где ра­бо­та­ет и по сей день, и тут ни­че­го нет смеш­но­го: тут судь­бы… Ре­бен­ка она ввез­ла в стра­ну по вос­со­еди­не­нию, а с Жо­ри­ком, ко­неч­но, вы­шла за­гвозд­ка: ар­мей­ских лет­чи­ков не очень-то от­пус­ка­ют со служ­бы, да и двое­жен­ст­во в Ев­ро­пе ни­кто не раз­ре­шал, а Чур­ки­на ведь ре­аль­но двое­жен­ка, и как раз­ру­лить это дель­це, ни­кто не зна­ет — Ле­вин да­же го­во­рил об Ир­ке со свои­ми бан­ди­та­ми, но и те толь­ко раз­ве­ли ру­ка­ми и ста­ли скре­сти за­тыл­ки.

Ман­фред с Ир­кой жи­вут уже дол­го и… сча­ст­ли­во. Поч­ти сча­ст­ли­во, по­сколь­ку Ман­фред по­сле сек­са от­прав­ля­ет­ся спать в «за­лу»: он опа­са­ет­ся за свое гор­ло и с ве­че­ра пря­чет под ван­ну дос­тав­шую­ся от от­ца опас­ную брит­ву. Но это всё со слов Ир­ки, дос­то­вер­ной ин­фор­ма­ци­ей мы тут не рас­по­ла­га­ем. Во вся­ком слу­чае Ман­фред во­всю нян­чит Ир­ки­но­го с Жо­ри­ком ре­бен­ка, во­зит его в шко­лу, за­тем на бокс и на жи­во­пись. Ну а что ему еще де­лать? Где он най­дет сре­ди ме­ст­ных в свои пять­де­сят три дев­ку на два­дцать лет млад­ше се­бя? Так что пус­кай жи­вет и ра­ду­ет­ся, тем бо­лее что уже два го­да си­дит на по­со­бии без­ра­бот­ным. Ир­ка же от ухо­да за пти­цей еще боль­ше по­ху­де­ла и как-то под­тя­ну­лась — ни­как не ска­жешь, что ее сы­ну уже че­тыр­на­дцать. «Prinzessin Heringlein», на­зы­ва­ет ее Ман­фред с су­кон­ным не­мец­ким юмо­ром, и тут не пой­мешь, на­до ли улы­бать­ся, или име­ет­ся в ви­ду что-то ин­тим­ное, или же за­пах и скольз­кость боч­ко­вой сель­ди. Это дру­гая куль­ту­ра, тев­то­ны, — что тут по­де­ла­ешь? Воз­мож­но, ме­ст­ный фольк­лор, или, ска­жем, ка­кой-то ко­микс из дет­ст­ва Ман­фре­да, о ко­то­ром мы ни­ко­гда не узнáем. В об­щем, Се­лё­доч­ка…

А с Уве во­об­ще вы­шла чуднáя ис­то­рия. Ли­сы, как уже го­во­ри­лось, бу­к­валь­но об­ло­жи­ли Бей­цен. Вла­сти, обес­по­ко­ен­ные на­ше­ст­ви­ем, вве­ли в та­риф­ную сет­ку став­ку ли­со­ло­ва, и тут им под­вер­нул­ся ува­лень Уве, ко­то­рый уже три го­да ма­ял­ся по на­стоя­ще­му де­лу. Ко­ре­на­сто­му сак­сон­цу вы­де­ли­ли фур­гон­чик, сто мет­ров ка­про­но­вой сет­ки и бы­ст­рень­ко про­ве­ли бу­ма­ги че­рез ору­жей­ное ве­дом­ст­во. Мо­гут еще ли­бе­ра­лы на­прячь­ся, ес­ли при­жмет по-на­стоя­ще­му, ой как мо­гут! Те­перь Уве с рас­све­том ук­ла­ды­вал­ся за бу­гор­ком воз­ле пти­це­фаб­ри­ки, дос­та­вал би­нокль и при­ни­мал­ся обо­зре­вать ок­ре­ст­ность. Глад­ко­ст­вол­ка-дро­бо­вик «Глок» на­ряд­но по­бле­ски­ва­ла ря­дом в лу­чах вос­хо­дя­ще­го сол­ныш­ка. Се­ти-ло­вуш­ки Уве рас­став­лял с ве­че­ра и те­перь не­жил­ся за сво­им бу­гор­ком, по­зе­вы­вая и по­иг­ры­вая на­ка­чан­ным в ар­мии мыш­ца­ми. Жизнь уда­лась.

Чур­ки­на за­ме­ти­ла Увин фур­гон­чик не сра­зу, но бо­лее опыт­ные птич­ни­цы на обе­ден­ной «пау­зе» не раз уже ка­са­лись те­мы сак­сон­ско­го ли­со­боя.

И на­ко­нец встре­ча со­стоя­лась. Чур­ки­на как раз вы­хо­ди­ла за во­ро­та с ут­рен­ней сме­ны, ко­гда Уве от­пер фур­гон­чик и за­ки­нул в ба­гаж­ное от­де­ле­ние зе­ле­ные ка­про­но­вые се­ти. За про­во­лоч­ной ре­шет­кой внут­ри фур­го­на мель­ка­ло, тяв­ка­ло и мель­те­ши­ло жи­вое.

Ир­ка всё по­ня­ла сра­зу и с ре­ше­ни­ем не раз­ду­мы­ва­ла. На сле­дую­щий день она под ка­ким-то пред­ло­гом от­про­си­лась со сме­ны по­рань­ше, вы­бра­лась за во­ро­та, под­кра­лась к фур­го­ну — а даль­ше всё бы­ло де­лом мгно­ве­ний: при­па­сен­ной же­лез­кой Чур­ки­на ми­гом обор­ва­ла за­мок на двер­це фур­го­на, вспрыг­ну­ла внутрь и та­ким же ма­не­ром раз­де­ла­лась с зам­ком лись­ей ре­шет­ки. Очу­мев­шие от не­ждан­ной уда­чи ли­сы гряз­но-ры­жей вол­ной хлы­ну­ли на­ру­жу, ца­ра­пая ког­тя­ми Ир­ки­ны но­ги, — и че­рез ми­ну­ту всё стих­ло…

Этот де­тек­тив­ный сю­жет удал­ся Чур­ки­ной еще че­ты­ре­ж­ды, а по­том ей при­шла по­ве­ст­ка из по­ли­ции: ох­ран­ник с пти­це­фаб­ри­ки был, как вид­но, не в на­строе­нии и не по­ле­нил­ся по­зво­нить ку­да сле­ду­ет, в оче­ред­ной раз на­блю­дая Ир­ки­ны эво­лю­ции у фур­го­на.

Бы­ли до­про­сы, был да­же суд. Су­дья при­па­ял Ир­ке че­ты­ре­ста ма­рок штра­фа и от­пус­тил на по­ру­ки. Ман­фред ры­чал и чер­ты­хал­ся, но бы­ст­ро уго­мо­нил­ся: по­со­бия его не хва­та­ло, и Ир­ки­на зар­пла­та иг­ра­ла в со­вме­ст­ном хо­зяй­ст­ве всё бо­лее важ­ную роль.

Вот так, на до­про­сах у сле­до­ва­те­ля, и про­изош­ло это ро­ко­вое зна­ком­ст­во: ме­мель­ская рысь по уши втре­ска­лась в ли­со­боя-сак­сон­ца Уве и те­перь они без кон­ца то­мят­ся, на­ру­шая раз­ме­рен­ный ритм ра­бо­ты ре­дак­ции — встре­чать­ся им фак­ти­че­ски не­где, а де­нег снять ха­ту не хва­та­ет. Так и тис­ка­ют­ся по кус­там да в ма­ши­не, и вот еще в ре­дак­ции мож­но по­быть па­ру ча­сов вме­сте без рис­ка по­пасть на гла­за Ман­фре­ду. Ир­ка дав­но уже мо­жет взять соб­ст­вен­ный вид на жи­тель­ст­во, но кто то­гда бу­дет с ре­бен­ком? А Ман­фред ре­аль­но при­вя­зал­ся к маль­чи­ку, так что Ир­ке и Уве при­хо­дит­ся пря­тать­ся и хо­ро­нить­ся. Кста­ти, и с Йо­сей Лан­дау у Ир­ки еще не всё кон­че­но, но это уже дру­гая ис­то­рия.

Лан­дау и пас­тух

Од­на­ж­ды в де­ре­вуш­ке под Ти­рас­по­лем, у се­бя воз­ле да­чи, Ио­сиф Лан­дау шел лу­гом и, ду­мая нуж­ные мыс­ли, не­воль­но при­ме­тил, как у ме­жи, в не­ка­зи­стых кус­точ­ках, при­мос­ти­лись под­не­вать пас­тух и сви­нар­ка. Пас­тух был ту­чен и чре­ват те­лом, то есть не по-здо­ро­во­му брю­хат, сви­нар­ка же хруп­ка и на пер­вый взгляд от­но­си­тель­но не­вин­на. Лан­дау дол­го на­блю­дал за ни­ми, ук­рыв­шись в раз­рос­ших­ся маль­вах, и уви­дел мно­го но­во­го — во вся­ком слу­чае субъ­ек­тив­но но­во­го, то есть но­во­го для се­бя са­мо­го, — ибо в то вре­мя Лан­дау и сам был не­ви­нен, а его обув­ной биз­нес по про­из­вод­ст­ву под­дель­но­го ади­да­са еще толь­ко на­би­рал обо­ро­ты.

Сви­нар­ка ре­аль­но за­па­ла Лан­дау в ду­шу, и ко­гда он уже поч­тен­ным це­хо­ви­ком с на­ко­п­ле­ния­ми при­был по бе­жен­ской ли­нии в Бун­дес, слу­чи­лось не­ве­ро­ят­ное — в оче­ре­ди на раз­да­чу бес­плат­ных про­дук­тов для бед­ных от чуть ли не нос к но­су столк­нул­ся с Чур­ки­ной, прин­цес­сой-се­лё­доч­кой. Вы­тес­нен­ное в под­соз­на­ние вос­по­ми­на­ние о ти­рас­поль­ской па­роч­ке в Йо­си­ной го­ло­ве так за­ше­ве­ли­лось, что у Лан­дау под­ко­си­лись ко­неч­но­сти. Чур­ки­на тут же за­ме­ти­ла про­из­ве­ден­ный ее хруп­ки­ми ста­тя­ми эф­фект и веж­ли­во под­дер­жа­ла Йо­сю за ло­коть.

— Вам пло­хо? — ра­душ­но спро­си­ла она, под­няв, сколь­ко мож­но, рес­ни­цы.

— Хо­ро­шо… — про­хри­пел Ио­сиф и по­креп­че опер­ся на Ир­ки­ну ру­ку.

Ис­то­рия эта длин­ная; Ир­ка мно­го поз­же да­ла на­ко­нец и Лан­дау — спер­ва, ко­неч­но, по тра­ди­ции по­му­чив его с не­дель­ку и пред­став­ля­ясь и не­при­ступ­ной, и не­дос­туп­ной, и со­вер­шен­но фри­гид­ной, и ин­ва­ли­дом с дет­ст­ва… че­го толь­ко не при­шлось ус­лы­шать бед­но­му Йо­се в эти ту­гие и пот­ные ми­ну­ты в его квар­ти­ре, ко­гда Ир­ка, про­ха­жи­ва­ясь из уг­ла в угол бо­си­ком и уже по­лу­го­лой, раз­во­ди­ла Лан­дау на раз­ные ме­ло­чи, ко­то­рые ей на тот мо­мент пред­став­ля­лись на­сущ­ны­ми.

Кста­ти к нам, к жур­на­лу, Лан­дау ни­ка­ко­го от­но­ше­ния не име­ет. Про­сто его ро­ди­те­ли жи­вут в Бе­эр-Ше­ве на од­ной ули­це с пре­ста­ре­лы­ми ро­ди­те­ля­ми Ле­ви­на. Вы­яс­ни­лось это ко­неч­но то­же не сра­зу, но мир те­сен — тут уж ни­че­го не по­де­ла­ешь…

Осо­бен­но тя­же­ло при­шлось Ио­си­фу с осоз­на­ни­ем на­ли­чия у Ир­ки Уве, то­же по-сво­ему «чре­ва­то­го», как и его бы­лой ти­рас­поль­ский кон­ку­рент. Чур­кин­ско­го Ман­фре­да Йо­ся как-то сра­зу вос­при­нял как род­ст­вен­ни­ка, а вот ли­со­бой-сак­со­нец бу­к­валь­но пил его кровь, сам об этом не по­доз­ре­вая. Лан­дау ху­дел, ма­ял­ся, рев­но­вал, да­рил Ир­ке до­ро­гие кре­мы из «Ду­гла­са», и Чур­ки­на за это бой­ко ли­за­ла ему ухо, ко­гда вы­да­ва­лась ин­тим­ная ми­нут­ка.

— Пред­ставь се­бе… — шеп­та­ла она, из­ред­ка пре­ры­ва­ясь, — …пред­ставь се­бе, что это твой… — и она ши­пе­ла ему в ухо скаб­рез­ность, от ко­то­рой вы­рос­ше­го в каш­ру­те Лан­дау пе­ре­ка­ши­ва­ло.

— Су­да­ры­ня, — сдер­жан­но от­ве­чал он, не­сколь­ко ко­ро­бясь так­же и чур­кин­ским ты­кань­ем, — ну что это за фан­та­зии? Вы, ви­ди­мо, эро­ти­ки об­чи­та­лись и вы­ду­ма­ли се­бе не­весть что…

— Нет-нет, — шеп­та­ла Чур­ки­на, — ты пред­ставь!.. А то щас ку­шу боль­но…

Так и про­ис­хо­ди­ло у них всё в рам­ках хруп­ко­го со­гла­сия, в то вре­мя как Уве ко­ле­сил до­ро­ги на сво­ем ме­тал­ли­че­ском дру­ге, объ­ез­жая рас­став­лен­ные по всей ок­ру­ге ли­сьи ло­вуш­ки.

В ста­рос­ти же­ла­ния ко­неч­но уга­са­ют, но под­соз­на­тель­ное про­дол­жа­ет дол­бить мозг. Ко­гда че­рез Бе­эр-Ше­ву, от пре­ста­ре­лых ро­ди­те­лей, до Ле­ви­на до­б­ра­лись слу­хи об Ир­ки­ной свя­зи с Лан­дау, он страш­но на­пряг­ся и ра­зом по­ста­вил на Чур­ки­ной крест, на­жа­ло­вав­шись на нее по сек­ре­ту Са­ре и Ци­ле.

И тут же, как это час­то бы­ва­ет в жиз­ни, вы­иг­рал в ло­те­рею че­ты­ре ты­ся­чи ев­ро.

Ре­аль­ный шеф ле­вин­ской кон­то­ры не­дол­го ду­мая пред­ло­жил Ле­ви­ну вне­сти вы­иг­ран­ные день­ги в об­щий ко­тел, яко­бы в це­лях уве­ли­че­ния обо­ро­та и все­об­ще­го, в том чис­ле Ле­ви­на, обо­га­ще­ния. Ле­вин по­че­му-то страш­но воз­му­тил­ся.

— Не на­до стро­ить из се­бя та­ко­го Дие­го Гар­сия! — аг­рес­сив­но и не­по­нят­но вы­крик­нул он, не­за­мет­но для са­мо­го се­бя ще­го­ляя на­хва­тан­ной у нас в ре­дак­ции эру­ди­ци­ей. — Я… не ка­кой-ни­будь там… ар­ти­шок. По­про­шу по­ак­ку­рат­нее…

Ре­аль­ный ди­рек­тор, зна­ко­мый с хро­ни­ком Ле­ви­ным не один год, тут же сту­ше­вал­ся и сник, от­да­вая долж­ное ле­вин­ской пря­мо­те, а глав­ное — опа­са­ясь по­те­рять его в ка­че­ст­ве зиц-пред­се­да­де­ля.

— По­че­му ар­ти­шок? — уны­ло спро­сил он и, не по­лу­чив от­ве­та от всё еще пе­ту­шив­ше­го­ся Ле­ви­на, хму­ро вер­нул­ся к сво­им ге­шеф­там.

— Жал­кие, ни­чтож­ные лю­ди, — зло­ве­ще про­бур­чал, стоя в две­рях, Ле­вин и ки­нул­ся че­рез до­ро­гу в ре­дак­цию.

По­след­нее это ле­вин­ское пе­ре­ме­ще­ние мы мог­ли на­блю­дать из окон са­мо­стоя­тель­но, а о пред­ше­ст­вую­щих пе­ри­пе­ти­ях Ле­вин тут же, не сни­мая шля­пы и по­ми­нут­но по­че­сы­ва­ясь, со­об­щил всем при­сут­ст­вую­щим.

Ан­же­ла тем вре­ме­нем окон­чи­ла па­рик­махер­ские кур­сы.

Сна­ча­ла Ле­вин до­го­во­рил­ся с Ан­же­лой, что та бу­дет его брить. Опас­ной брит­вы в ан­же­ли­ных руч­ках Ле­вин по­би­вал­ся, и она бри­ла его элек­три­че­ской, но за­то из са­мых до­ро­гих и мод­ных. Для бри­тья Ле­вин рас­по­ла­гал­ся по­лу­ле­жа в до­ро­гу­щем, спе­ци­аль­но ку­п­лен­ном для этой це­ли крес­ле — Ле­вин, как вид­но, знал толк в си­ба­рит­ст­ве и про­сто ждал вы­иг­ры­ша, что­бы про­явить се­бя в пол­ной ме­ре.

Од­на­ж­ды, в хо­де до­ве­ри­тель­ной бол­тов­ни, столь ха­рак­тер­ной для от­но­ше­ний кли­ен­тов с па­рик­махе­ра­ми, Ле­вин как бы шу­тя пред­ло­жил Ан­же­ле ос­тав­шую­ся по­сле по­куп­ки крес­ла и брит­вы сум­му.

— И что я долж­на бу­ду де­лать? — иг­ри­во по­ин­те­ре­со­ва­лась Ан­же­ла.

— Ни­че­го… — важ­но от­ве­тил Ле­вин. — Вы про­сто ста­не­те мо­ей…

Что там у них дво­их про­ис­хо­ди­ло, мож­но толь­ко до­га­ды­вать­ся. Ле­вин хо­дил те­перь вы­бри­тый, стри­же­ный, на­ду­шен­ный чем-то не­мыс­ли­мым, а на шее у не­го кра­со­вал­ся но­вый шарф снеж­ной бе­лиз­ны и с не­от­по­ро­той эти­кет­кой «Пу­ма».

— Я ста­рый, — с ка­кой-то не­ле­пой гор­до­стью со­об­щал Ле­вин, всё ре­же по­яв­ля­ясь в ре­дак­ции. — Обо мне еще Тол­стой на­пи­сал в «Ан­не Ка­ре­ни­ной». Чи­та­ли?

***

Иметь ору­жие у нас во­об­ще-то за­пре­ще­но — тут не Аме­ри­ка. Но для Се­ре­ги это ко­неч­но же не пре­гра­да. Про ан­жел­ки­ны шаш­ни с Ле­ви­ным он про­ню­хал уди­ви­тель­но бы­ст­ро и те­перь во­всю за­нял­ся по­ис­ком пис­то­ле­та.

Ма­ри­на стоя­ла в ларь­ке у во­кза­ла и тор­го­ва­ла вся­кой ме­лоч­ной дря­нью: нос­ка­ми, за­жи­гал­ка­ми и кре­мом для за­га­ра. Чей это был ла­рек, мы так ни­ко­гда и не вы­яс­ни­ли, по­сколь­ку Ха­сан про­яв­лял­ся толь­ко по те­ле­фо­ну — ви­деть его во­об­ще ни­ко­му не по­ла­га­лось. «Ха­сан при­ка­зал… ска­жу Ха­са­ну» — в об­щем, ма­ри­ни­ны пять­сот чер­ных ев­ро в ме­сяц да­ва­лись не­лег­ко, и я уже по­ду­мы­вал, на взять ли ее за те же день­ги к нам в сек­ре­тар­ши или в вя­заль­щи­цы, за­ме­нив та­ким об­ра­зом из­мо­тан­ную ра­бо­той на птич­ни­ке Чур­ки­ну. Ко­гда-то Ма­ри­на при­мер­но с ме­сяц под­ряд ока­зы­ва­ла мне пред­поч­те­ние, и с тех пор у нас с ней ус­та­но­ви­лись впол­не дру­же­ские от­но­ше­ния.

Этим при­ят­ным пла­нам — я имею в ви­ду пе­ре­ход Ма­ри­ны в ре­дак­цию — так и не су­ж­де­но бы­ло осу­ще­ст­вить­ся, но вот в ка­кой-то пол­день у ме­ня за­трень­кал зво­нок и Ма­ри­на сры­ваю­щим­ся от вол­не­ния го­ло­сом со­об­щи­ла, что в ла­рек толь­ко что за­гля­ды­вал рэ­ке­тир, во­дил пе­ред ее но­сом ство­лом и тре­бо­вал де­нег. «Он за­лет­ный, не бой­ся!», по­пы­тал­ся под­бод­рить я ее, но Ма­ри­на на­стаи­ва­ла на мо­ем при­ез­де. «Он че­рез час явит­ся сно­ва! — ут­вер­жда­ла она. — А у Ха­са­на труб­ка не от­ве­ча­ет…»

Я по­зво­нил Се­ре­ге. «Есть ствол, — ко­рот­ко со­об­щил я ему. — Но спер­ва на­до ней­тра­ли­зо­вать вла­дель­ца».

— Спа­си­бо, бра­ту­ха, — от­ве­тил Се­ре­га по-во­ен­но­му, за­су­нул за по­яс свой ог­ром­ный га­зо­вый пу­гач, спус­тил­ся во двор, и мы, усев­шись в ма­ши­ну, дви­ну­лись к Бей­цен­ско­му во­кза­лу.

К ма­ри­ни­но­му ларь­ку мы с бан­ди­том под­ру­ли­ли поч­ти од­но­вре­мен­но. Ма­ри­на с бе­лым, как про­сты­ня, ли­цом ука­за­ла мне кив­ком на на­лет­чи­ка. Не­боль­шой ко­ре­на­стый па­цан­чик сто­ял у от­кид­но­го ла­реш­но­го при­лав­ка, слег­ка опер­шись на не­го лок­тем ле­вой, а пра­вую не­при­ят­но пря­тал в кар­ма­не курт­ки. Со­об­ра­зив, что прие­хал хо­зя­ин, он по­вер­нул­ся ко мне всем кор­пу­сом, не вы­ни­мая ру­ки из кар­ма­на. Се­ре­га про­ха­жи­вал­ся по­одаль, кар­тин­но изо­бра­жая не­при­ча­ст­ность и без­раз­ли­чие.

— Сто в не­де­лю с этой точ­ки, ина­че по­бью всех, — спо­кой­но про­из­нес па­ре­нек, и в кар­ма­не сквозь ткань на­ме­тил­ся не­кий ство­ла­стый пред­мет.

— Ты обор­зел, зе­ме­ля! — воз­ра­зил я дру­же­люб­но. — Этот ла­рек и в ме­сяц столь­ко не да­ет… А что с ру­кой?

Рэ­ке­тир мол­ча вы­та­щил пуш­ку из кар­ма­на и по­во­дил ство­лом из сто­ро­ны в сто­ро­ну.

— Ко­го мо­чить пер­во­го?

— Ты что, глу­хой, ко­реш? — сно­ва воз­ра­зил я, улы­ба­ясь. — На­вер­ное, не ме­ст­ный?

— Жа­ло втя­ни… — на­хму­рил­ся бан­дит. — Счи­таю до трех…

И он по­че­му-то взгля­нул на ча­сы.

— Хо­ро­ший пес­тик… — за­ме­тил я. — Мо­жет про­дашь?

Блеф за­лет­но­го на­чи­нал ме­ня ве­се­лить. У нас тут во­об­ще так не при­ня­то. Па­рень как буд­то сва­лил­ся с ма­ши­ны вре­ме­ни, от­ку­да-то из де­вя­но­стых. Хо­тя ка­са­тель­но пис­то­ле­та я еще имел не­ко­то­рую тре­во­гу.

— А что дашь? — вдруг жа­лоб­но про­из­нес «бан­дит» и шмыг­нул но­сом.

— А он стре­ля­ет? — с де­ла­ным со­мне­ни­ем спро­сил я. Ма­ри­на тем вре­ме­нем в пол­гла­за по­смат­ри­ва­ла на нас из­нут­ри ларь­ка.

— Да ты чё, бра­тан!? — воз­му­тил­ся гро­ми­ла. — Бо­ёк от­лич­ный… и три па­тро­на год­ных…

Про па­тро­ны про­зву­ча­ло уже со­всем жал­ко. «Го­лод­ный, на­вер­ное… — по­ду­мал я. — Не­де­лю не жрал. И но­че­вал где-ни­будь на во­кза­ле».

— Сто, — бро­сил я не­бреж­но. — Толь­ко вхо­дя в твое по­ло­же­ние…

— Три­ста, бра­тан… Как сто?..

В ларь­ке у Ма­ри­ны ока­за­лось 130 ев­ро, еще пять­де­сят на­шлось у ме­ня в кар­ма­нах. Впол­не при­лич­ный «валь­тер» во­ен­ных вре­мен пе­ре­ко­че­вал из кар­ма­на па­рень­ка в ба­гаж­ник мо­ей ма­ши­ны. След в след за на­ми уп­ру­гой по­ход­кой кар­пат­ско­го ве­те­ра­на дви­гал­ся Се­ре­га, го­то­вый в лю­бой мо­мент на­пра­вить сдел­ку в сто­ро­ну тяж­ких те­лес­ных по­вре­ж­де­ний.

Ма­ри­на доз­во­ни­лась Ха­са­ну, рас­ска­за­ла по­лу­прав­ду о гра­би­те­ле и по­про­си­ла на ве­чер за­ме­ну. Вско­ре у ларь­ка поя­ви­лась вес­нуш­ча­тая улыб­чи­вая дев­чон­ка, при­ня­ла у Ма­ри­ны кас­су, под­пи­са­ла акт на не­дос­таю­щие день­ги и за­хлоп­ну­ла за Ма­ри­ной дверь.

Так у Се­ре­ги поя­вил­ся бое­вой пис­то­лет.

Ав­тор, или взгляд со сто­ро­ны

Из ав­то­ров про кол­лег по це­ху, про ре­дак­то­ров не пи­сал толь­ко ле­ни­вый. Оно ведь как — осед­ла­ешь му­зу и пи­шешь, пи­шешь, пи­шешь… По­том про­чтешь на­ут­ро, ви­дишь: вы­шла ка­кая-то дрянь. То ли му­за под­ка­ча­ла, то ли лу­на не в той фа­зе, а толь­ко чи­тать опус ни­как не­воз­мож­но, и не толь­ко пе­ред по­сто­рон­ни­ми, но да­же и род­ст­вен­ни­кам. И сно­ва пи­шешь — под­прав­ля­ешь то там то здесь, за­ме­ня­ешь что на­до и не на­до, и вот на­ко­нец про­из­ве­де­ние вы­хо­дит поч­ти год­ное. Те­перь рас­пе­ча­тать в трех эк­зем­п­ля­рах — и в ре­дак­цию.

А в ре­дак­ции, по­нят­ное де­ло, толь­ко те­бя и до­жи­да­ют­ся. Та­кое впе­чат­ле­ние, что им во­об­ще луч­ше как бы без ав­то­ров, ав­то­ры им толь­ко ме­ша­ют и вы­зы­ва­ют на ли­це осо­бое вы­ра­же­ние, как ес­ли по­ку­шал ис­пор­чен­но­го ли­мо­на или что-то еще.

Ре­дак­то­ра на мес­те не бы­ва­ет в прин­ци­пе. Ес­ли те­бя и при­мут, то всё ка­кие-то не­мыс­ли­мые за­мес­ти­те­ли — то кор­рек­тор, то, из­ви­ня­юсь, мет­ран­паж, а то и во­об­ще зам по сбы­ту. В от­ли­чие от ре­дак­ций, в ли­те­ра­ту­ре уже опи­сан­ных, на­ша ре­дак­ция осо­бая: день­ги на жур­нал да­ют фе­де­раль­ные, то есть… ну, от ФСБ, да го­род еще под­ки­ды­ва­ет чу­ток му­ни­ци­паль­ных за честь и сла­ву, что у них тут ти­па вы­хо­дит рус­скоя­зыч­ный жур­нал… это нам по­вез­ло, — а по­то­му за­ма по сбы­ту в ре­дак­ции не­ту во­об­ще, по­сколь­ку и сбы­та не­ту, да и ка­кой сбыт, ес­ли сот­ню жур­на­лов сда­ют в во­кзаль­ный ла­рёк, там где у них вы­став­ле­ны си­га­ре­ты со жвач­ка­ми, а еще штук два­дцать ле­жит в упра­ве на сто­ле при вхо­де, вме­сте с ку­чей бес­плат­ных бро­шю­рок и па­мя­ток.

Во­об­ще это ко­неч­но зо­ло­тое дно, ко­гда име­ет­ся та­кое вот ка­зен­ное фи­нан­си­ро­ва­ние. Бу­ма­жек и от­че­тов при этом, од­на­ко, тре­бу­ет­ся по­ря­доч­но, по­это­му са­мый глав­ный зам у ше­фа — Су­сан­на Сав­виш­на, по фа­ми­лии Ша­ро­медь­е­ва, из дво­рян, ко­то­рая в про­шлой жиз­ни ра­бо­та­ла в Ли­пец­ке бух­гал­те­ром в ба­не «Лас­точ­ка».

Вот к ней обыч­но ав­тор и по­па­да­ет, по­сколь­ку у за­ма от­дель­ный ка­би­нет с пап­ка­ми, это со­лид­но, в то вре­мя как все мы, ис­клю­чая толь­ко Се­ре­гу, си­дим в од­ной ком­на­те, да еще и Ле­вин от­све­чи­ва­ет тут же, и его уже, ка­жет­ся, мет­лой не вы­гнать.

Су­сан­на Сав­виш­на че­ло­век на­чи­тан­ный, са­ма по­пи­сы­ва­ет, и с ав­то­ра­ми по­на­ча­лу пы­та­ет­ся быть свет­ской — ска­зы­ва­ют­ся пра­баб­ки­ны бес­ту­жев­ские кур­сы.

— Ну что, лю­без­ней­ший, — мор­щит­ся Ша­ро­медь­е­ва. — Что вы нам нын­че при­нес­ли, чем по­ра­дуе­те?

Ав­тор, по­нят­ное де­ло, те­ря­ет­ся, по­сколь­ку по­ра­до­вать нис­коль­ко не вхо­ди­ло в его пла­ны, да­же на­обо­рот.

Ху­же все­го, ко­гда в ре­дак­ции пус­то и де­жур­ным на те­ле­фо­не ос­тав­лен курь­ер Ти­мо­ша, ми­ли­цио­нер из Кие­ва. Фа­ми­лия его Без­лун­ный, чис­то мен­тов­ская фа­ми­лия. Во­об­ще про то, кто с ка­ки­ми фа­ми­лия­ми где и кем ока­зы­ва­ет­ся в жиз­ни, — про это по­ра уже пи­сать уче­ный труд, по­сколь­ку тен­ден­ции тут на­ли­цо. Вот у ме­ня есть зна­ко­мый по фа­ми­лии Хро­мов. Он мань­як и са­та­нист, и тут нет ни­че­го уди­ви­тель­но­го… ну и так да­лее.

Ес­ли Ти­мо­ша на что-ни­будь злит­ся, то пря­мо так и ру­бит ав­то­ру с пле­ча: «Та­ких как ты, — го­во­рит, — я в про­шлом вя­зал на ма­ли­нах…». «Так то в про­шлом…» — не­зло­би­во от­ве­ча­ют ав­то­ры, улы­ба­ясь Ти­мо­ше за­ис­ки­ваю­ще. Курь­ер­скую долж­ность Ти­мо­ша ис­прав­ля­ет для при­кры­тия ди­лер­ско­го биз­не­са. Кто-то из мел­ких во­зит ему из Гол­лан­дии трав­ку, а Ти­мо­ша сну­ет по ули­цам на сво­ем мо­то­рол­ле­ре и снаб­жа­ет ду­рью торч­ков на рай­оне. Для ви­да у не­го на го­ло­ве зи­мой и ле­том бес­смен­ная ке­поч­ка-бейс­бол­ка в бу­к­ва­ми «Zustelldienst». Ну кто та­ко­го ста­нет бес­по­ко­ить-ос­та­нав­ли­вать? Кста­ти, Ти­мо­ша един­ст­вен­ный в ре­дак­ции по­сле Се­ре­ги, кто по­лу­ча­ет ка­кие-то день­ги. Нет, ко­неч­но он, как и все, си­дит на по­со­бии, но за про­ле­тар­скую долж­ность вла­сти до­п­ла­чи­ва­ют ему пол­то­ра ев­ро в час. За день вы­хо­дит 12 ев­ро, треть упра­ва от­ни­ма­ет на стра­хов­ки, и у Ти­мо­ши вы­хо­дит к по­со­бию поч­ти две­сти чис­ты­ми.

Но вот про Хро­мо­ва, раз уж о нем за­шла речь. Же­ну его зо­вут Сла­воч­ка, а сам Хро­мов по-ти­хо­му кру­тит с од­ной да­моч­кой из ус­пеш­ных, ко­то­рую со­дер­жит бо­га­тый пу­рец. Ко­неч­но, Хро­мо­ву впад­ло де­лить под­ру­гу с со­пер­ни­ком, тем бо­лее что шан­сов пе­ре­ши­бить биз­нес­ме­на у не­го нет ни­ка­ких, раз­ве что да­моч­ка эта пред­поч­тет Хро­мо­ва за ус­пе­хи в сфе­ре плот­ско­го, что она, оче­вид­но, и так де­ла­ет, су­дя по про­дол­жи­тель­но­сти их адюль­те­ра.

Не­дав­но, од­на­ко, эта ис­то­рия как-то са­ма со­бой раз­ре­ши­лась.

Спер­ва Хро­мов ме­сяц хо­дил мрач­ный. Сла­воч­ка му­жа ре­аль­но лю­би­ла. Не­яс­но, чем пи­та­лась ее лю­бовь, чем она — Сла­воч­ка — во­об­ще пи­та­лась, удер­жи­вая рас­плы­ваю­щую­ся по­сте­пен­но фи­гу­ру, не­яс­но о чем ду­ма­ла, о чем гре­зи­ла. «Жа­ле­ет», — от­ве­ча­ла она при­выч­но на во­прос о му­же двум или трем под­ру­гам, ко­гда они в ме­сяц раз со­би­ра­лись на де­вич­ник, — ес­ли во­об­ще до во­про­са это­го до­хо­ди­ло де­ло: под­ру­ги, та­кие же блед­ные и из­мо­тан­ные, охот­нее го­во­ри­ли о де­тях — ис­тин­но вер­ная ус­та­нов­ка, ес­ли смот­реть на жизнь оп­ти­ми­сти­че­ски, с пер­спек­ти­вой.

О свя­зи му­жа Сла­ва до­га­ды­ва­лась. Но что по­де­ла­ешь, ес­ли са­ма умо­ля­ла его то­гда не ухо­дить, не бро­сать, не рвать серд­це. А он по­жа­лел ее, ос­тал­ся. «Хо­ро­ший… — ду­ма­ла она по­рой. — А что не лю­бит, ну что ж… Жа­ле­ет за­то».

У Сла­вы дей­ст­ви­тель­но то­гда слу­чи­лась ис­то­рия, Хро­мов ро­га при­нял с дос­то­ин­ст­вом, же­ну не за­ре­зал, лю­бов­ни­ку же ее че­рез зна­ко­мых уст­ро­ил та­кую бя­ку по жиз­ни, что тот до сих пор от­пле­вы­ва­ет­ся и бу­дет, на­вер­ное, по­ми­нать Сла­ву и Хро­мо­ва до кон­ца жиз­ни — вме­сто то­го что­бы ви­нить в этом соб­ст­вен­ные ин­стинк­ты, что бы­ло бы бла­го­род­нее и как-то ум­нее.

Хро­мов, ко­ро­че, очень гор­дил­ся то­гда ши­ро­той взгля­дов, ро­га, как это на­зы­ва­ет­ся, иг­но­ри­ро­вал, а с ос­ту­пив­шей­ся спут­ни­цей был под­черк­ну­то пре­ду­пре­ди­те­лен — вот толь­ко, ко­гда в по­ле зре­ния под­вер­ну­лась по­мя­ну­тая да­моч­ка и сде­ла­ла Хро­мо­ву глаз­ка­ми, он, не за­ду­мы­ва­ясь, пус­тил­ся во все тяж­кие и вско­ре уже в пол­ной ме­ре ис­пы­ты­вал на­стоя­щие му­ки, хо­тя о ха­рак­те­ре свя­зи с бо­га­тым «па­пи­ком» да­ма его ни­ко­гда не рас­про­стра­ня­лась, ни­кто биз­нес­ме­на в гла­за не ви­ды­вал, и мо­жет, при­чи­ны для Хро­мов­ской рев­но­сти во­все и не бы­ло — ну, ска­жем, вви­ду пре­клон­но­го воз­рас­та биз­нес­ме­на или ка­ких-то его там вро­ж­ден­ных де­фек­тов.

Осо­бен­но дос­та­ва­ли Хро­мо­ва встре­чи по пла­ну — по гра­фи­ку пу­ре­ца, вы­ез­жав­ше­го по сре­дам и втор­ни­кам на объ­ек­ты. «Ска­жи мне… — на­чи­нал ино­гда Хро­мов. — А мы мог­ли бы — ну про­сто про­фор­мы ра­ди — встре­тить­ся в по­не­дель­ник или пят­ни­цу? Не го­во­ря уже про суб­бо­ту…»

«Ты же зна­ешь… — воз­ра­жа­ла его пас­сия. — …Я це­ли­ком от не­го за­ви­шу».

Ко­гда вы­яс­ни­лось, что они ле­тят в от­пуск вме­сте, Хро­мов со­всем скук­сил­ся. Не­де­лю он хо­дил бор­мо­ча, как по­ме­шан­ный, гру­бил на ра­бо­те и в транс­пор­те, су­ро­во от­сле­жи­вал взгля­дом дви­же­ния Сла­воч­ки. Жен­щи­на за­мер­ла. Спал те­перь Хро­мов в гос­ти­ной, от­дель­но, со­слав­шись на поч­ки, же­лу­док и нер­вы. Вре­ме­на­ми ему ста­но­ви­лось стыд­но, он от­прав­лял­ся в дис­ка­ун­тер и при­но­сил Сла­воч­ке че­го-ни­будь вкус­нень­ко­го. И тут же сно­ва при­ни­мал­ся тер­зать­ся.

На­ко­нец ему в го­ло­ву при­шла спа­си­тель­ная мысль. «Да чтоб вы оба уби­лись!.. — вне­зап­но по­ду­мал Хро­мов. — Ведь бьют­ся же са­мо­ле­ты? Хоть ка­кой-то бу­дет по­кой».

«Мань­як…», — объ­я­вил я Хро­мо­ву, вы­слу­шав его со­об­ра­же­ния, но он толь­ко хмык­нул пре­зри­тель­но и со всей яро­стью аль­фа-сам­ца при­нял­ся со­би­рать в ин­тер­не­те са­та­ни­ст­ские за­кли­на­ния.

Его пас­сия-со­дер­жан­ка тем вре­ме­нем со­би­ра­лась в об­рат­ный путь, про­ве­дя с биз­нес­ме­ном пол­ме­ся­ца на Ка­на­рах.

В день вы­ле­та Хро­мов при­нял­ся кол­до­вать. «Ува­жае­мые Си­лы Кос­мо­са… — бор­мо­тал он, нерв­но на­ма­ты­вая кру­ги по квар­ти­ре. — Бо­же пра­вый, силь­ный, все­слав­ный… — Он це­п­лял пле­чом двер­ные ко­ся­ки, ши­пел, уши­ба­ясь, по­хо­дя сма­хи­вал со сто­ла и ко­мо­да ка­кие-то ве­щи. — Свя­тые угод­ни­ки… Сде­лай­те, ми­лые… сде­лай­те чтоб рейс 6233 расхе­ра­чил­ся к грё­ба­ной фе­не! Расхе­рачь­ся! Расхе­рачь­ся!!!»

Ду­рац­кие за­кли­на­ния, как я счи­таю. Хо­ро­шо еще, что Сла­воч­ка бы­ла в тот день на сме­не, а то бы Хро­мо­ву ста­ло, ко­неч­но, стыд­но.

За­тем он за­жег су­ве­нир­ную свеч­ку, при­та­щил с кух­ни мо­ло­то­го пер­ца и при­нял­ся сы­пать его ще­пот­ка­ми в пла­мя, бор­мо­ча и рас­ка­чи­ва­ясь. Шеп­тал он со­всем ти­хонь­ко, ра­зо­брать за­кли­на­ния не бы­ло ни­ка­кой воз­мож­но­сти, но я, соб­ст­вен­но и не пы­тал­ся, по­ла­гая что всё это дрянь и опи­ум, пред­на­зна­чен­ный для то­го что­бы от­влечь на­род от ре­аль­ных про­блем.

Рейс 6233 ко­неч­но не раз­бил­ся. Вод­ки Хро­мов, за­кон­чив с кол­дов­ст­вом, вы­со­сал боль­ше пол-лит­ра, Сла­воч­ка в ту ночь де­жу­ри­ла, так что под­нял­ся он ут­ром в оди­но­че­ст­ве, по бу­диль­ни­ку, вя­ло вы­чис­тил зу­бы, по­брил­ся, на­чис­то вы­мыл под кра­ном об­сы­пан­ную пер­цем свеч­ку и за­су­нул на ан­тре­со­ли. «Не по­мог­ло… — мрач­но со­об­щил он мне по мо­биль­но­му. — Яви­лась не­бось уже. Не за­пы­ли­лась. Ско­ро про­клю­нет­ся…»

При­шла с ра­бо­ты Сла­воч­ка… и тут по ра­дио со­об­щи­ли, что мар­шрут­ка, со­вер­шав­шая рейс из аэ­ро­пор­та — есть тут о нас под гол­ланд­ской гра­ни­цей та­кой чу­до-аэ­ро­порт, быв­шая ба­за НА­ТО, до ко­то­ро­го ни на чем не дое­хать, — так вот мар­шрут­ка вы­ле­те­ла где-то на встреч­ную и столк­ну­лось там с гру­зо­вым ав­то­мо­би­лем. «Пас­са­жи­ры и во­ди­тель по­лу­чи­ли смер­тель­ные ра­не­ния», — так со­об­щил дик­тор.

«Ай да угод­ни­ки!.. — за­во­пил мне в труб­ку Хро­мов. — Не под­ве­ли!»

Всё вы­шло со­всем не по-хро­мов­ски, кто бы со­мне­вал­ся. Пас­сия его еха­ла с пу­ре­цом в так­си, а не в мар­шрут­ке, и вер­ну­лась жи­вё­хонь­ка. Что-то там, од­на­ко, слу­чи­лось у них на Ка­на­рах, и ля­ля да­ла сво­ему «па­пи­ку» от во­рот, как это на­зы­ва­ет­ся, по­во­рот, а за­тем, тут же по­сле «се­мей­ной сце­ны», яви­лась лич­но до­ло­жить об этом же­на­то­му Хро­мо­ву, дес­кать «мы ре­ши­ли рас­стать­ся, ве­щи пе­ре­вез­ла к ма­ме, ад­рес ты зна­ешь». И, мол, «не ста­ла зво­нить — хо­те­ла взгля­нуть те­бе в гла­за».

— Взгля­ну­ла? — очу­ме­ло спро­сил Хро­мов, вый­дя к гос­тье на ле­ст­нич­ную пло­щад­ку и при­крыв за со­бой дверь.

— Взгля­ну­ла. Жду… — И от­ны­не сво­бод­ная, как пти­ца, пас­сия лег­ко по­вер­ну­лась на каб­лу­ках и шаг­ну­ла к лиф­ту.

— Кто там, Хро­мов? — раз­дал­ся из-за две­ри роб­кий Сла­воч­кин го­лос.

Бед­ный Хро­мов, не­удав­ший­ся са­та­нист. Во­об­ще плот­ность со­бы­тий у нас в Бей­це­не вре­ме­на­ми за­шка­ли­ва­ет. То ко­го-то по­са­дят за связь с ру­мын­ской цы­ган­кой, инс­це­ни­ро­вав­шей из­на­си­ло­ва­ние в рас­че­те сру­бить не­мно­го баб­ла, то за­сту­ка­ют на­ших за сли­вом со­ляр­ки из но­чую­щих на от­кры­той пло­щад­ке в при­го­ро­де гру­зо­ви­ков, то про­во­ру­ет­ся со­ци­аль­ный ра­бот­ник, и му­ни­ци­па­ли­тет вы­пус­ка­ет по это­му по­во­ду стро­гий и веж­ли­вый ме­мо­ран­дум — в об­щем… суе­та и том­ле­ние ду­ха. Ибо че­ло­век, ро­ж­ден­ный же­ной, как ут­вер­жда­ет Екк­ле­зи­аст, крат­ко­вре­мен и ис­пол­нен пе­ча­ля­ми.

Греч­ка

В этих очер­ках я не­час­то вспо­ми­наю про се­бя. Веч­но у нас про­ис­хо­дит ку­ча ка­кой-то дря­ни: то од­но то дру­гое, и при­хо­дит­ся что-то раз­ру­ли­вать, по­мо­гать, под­дер­жи­вать. По­нят­но, что про се­бя при этом за­бы­ва­ешь, втрав­ли­ва­ешь­ся, так ска­зать, в чу­жие ор­би­ты — но мне это да­же от­час­ти при­ят­но, а то я ча­ще всё-та­ки до­ма, по при­чи­нам мо­их слу­жеб­ных за­ня­тий: кор­рек­то­ру не­за­чем мо­зо­лить гла­за кол­ле­гам, ра­бо­та у не­го сдель­ная: сде­лал — по­лу­чи! Вре­ме­на­ми ста­но­вит­ся скуч­но­ва­то.

И тут как раз моя зна­ко­мая сло­ма­ла клю­чи­цу. В кли­ни­ке ее об­ло­жи­ли ши­на­ми и так за­мо­та­ли бин­та­ми, что она боль­ше не вле­за­ла в ав­то­мо­биль и дос­тав­лять ее до­мой при­шлось на ав­то­бу­се.