Бесплатный фрагмент - Секс, любовь и фонтаны

Секс, любовь и фонтаны

Лика Альтнер

Глава 1

Любви не нужно слов

Солнечный зайчик запрыгал по стене, опустился на кровать, пощекотал спящие веки и вновь убежал за шторы. Дарья потянулась, приоткрыла один глаз, поискала будильник, взглянула, прищурившись: полседьмого. Пора вставать! Перевернулась на другой бок, понежилась еще две минуты, потом резко выдохнула воздух, потянула носки на себя, открыла глаза и подскочила с кровати. Добежала до ванной, плеснула холодной водой в лицо — бррр! — тщательно почистила зубы — кажется, запаха нет! Посмотрела на себя в зеркало: губы вывернуты, словно надувные лодки. Охо-хо-хо, вчера было весело! Банкет удался! Добежала до кухни, вскипятила в кофеварке кофе, выпила, проглотила два кусочка сыра с зеленью — хм, свежий, — наскоро причесалась-накрасилась, схватила сумочку и выскочила за дверь, поглядывая на часы. Как всегда, опаздываю!

Автобус ждал у гостиницы «Октябрьская». Пунктуальные немцы давно уже сидели на местах и с удивлением поглядывали на часы: уже пять минут девятого, а до сих пор не поехали! Кого ждем? — вопрошали их круглые голубые глаза.

— Сейчас телевизионщики подъедут и тронемся! –объяснил им куратор, и они вынужденно согласились.

Оператор и корреспондент опоздали на двадцать минут, заскочили в автобус, не извинились и важно махнули рукой: «Поехали!» Автобус рванул, словно застоявшаяся лошадь.

В деревне Перловка с утра необычайное оживление. Между библиотекой и домом Фалалея Никодимыча мечутся женщины с авоськами, набитыми продуктами. Кудахча, разбегаются из-под ног курицы, взвизгивают поросята, их пинают ногами мальчишки, бегущие с полными руками тарелок. Ждут гостей из города. Как ни привыкли к ним перловцы, все же каждый такой приезд — событие для деревни. Жители принаряжались, бабки надевали чистые белые платки в розовые розочки и высаживались возле светлиц как турнепс на грядке.

Перловская библиотека сияла чистотой, двор подмели, прогнали куропаток и индюшек, жердочкой заколотили дыру в заборе, выкопали сорняки на клумбе с бархатцами, — одним словом, приготовились к приезду гостей.

Главный виновник торжества только недавно встал. Фалалей Никодимыч совершал утренний моцион по двору. Набрал ведро воды из колодца, опрокинул на голое тело, струи потекли вниз, холодя мускулы, беспрепятственно стекая с плеч до пальцев ног. Старик любил ходить по двору в широких ситцевых трусах в мелкий цветочек. Плотный высокий забор окружал его скромный, из серых булыжников, тщательно выбеленный и заново выкрашенный дом. Зеленая жестяная крыша с резными украшениями издали привлекала внимание приезжих. На нее указывали экскурсоводы — дом писателя Застарьева. Приезжие удивленно распахивали глаза: вот он где живет, а мы думали — в Завонялове. Гений, оказывается, предпочитал жизнь вдали от города, в бывшем колхозе, среди своих героев.

Фалалей Никодимыч, обтершись широким полотенцем, небрежно бросил его на лавочку и направился в хлев. Насыпал просо, поросята с визгом кинулись к нему, похрюкивая от удовольствия. «Деточки мои!» — старик ласково погладил пушистые черные спинки. –Хорошие! Красавицы!» — Хозяин добродушно трепал по загривкам, а свинки не обращали внимания, и, чавкая, уплетали пойло.

Как некоторым творцам для вдохновения необходимы розы, так для Застарьева нужна была порция воздуха из поросятника. Кормить ранним утром кабанчиков вошло в привычку, без этого не писалось. — Сегодня, вероятно, сочинять не придется! — с досадой подумал писатель. -Проклятые немцы! Звали их!

Фалалей воевал на фронтах Великой Отечественной, подростком ушел на войну, прослужил несколько месяцев, попал в санбат, оттудова его отправили в отпуск по состоянию здоровья, а там и война кончилась. Но тем не менее всю жизнь фронтовик писал о войне. В свое время его книги пользовались успехом, одна повесть даже вошла в учебник по литературе для девятого класса. Он попал в струю, его любили власти. Бывший герой войны возглавил местную писательскую организацию.

Произошло это из-за чистой случайности. Председатель крайкома лежал в том же госпитале и любили они одну и ту же сестричку. Это их сблизило, и Застарьева после смерти местного поэта назначили на освободившуюся должность. Председателем писательской организации он был послушным, исполнительным: кого скажут — выгонял из Союза, кого скажут — принимал. Так текло время.

Наступила перестройка, но в провинциальной организации атмосфера не менялась, и Фалалей Никодимыч по-прежнему разделял и властвовал.

Зарубежных гостей в Перловке встречали торжественно, с красными флагами на воротах. Автобус остановился перед библиотекой. Вышли деревенские бабы, держа белые рушники с подгоревшим караваем, на котором красовалась круглая солонка. Вперед выступил писатель Витек Парасюк. Он отщипнул хлебушка, быстрым жестом ноги поправил скомканную красную дорожку с зелеными полосками по краям и сказал на ломанном языке: «Битте, херрен!» Немцы поняли и потянули руки к желтому пахучему хлебу, макая его в солонку и рассыпая соль на рушник, извиняясь, охали и ахали. Витек Парасюк повторял: «Бите, бите, данке щон!» Показывал пальцем вверх: «Гут, гут!»

— «Гут!» — соглашались гости и оглядывались, надеясь приметить знаменитого старика. Но Фалалея нигде не было. На почетном месте стоял его заместитель, Хариус Солнцевич Леденцов. Подвижное смуглое лицо с крупными веснушками беспрестанно улыбалось, крупные черные глаза возбужденно сияли. Поэт уже побывал на втором этаже, где накрыли пышные столы, и глаза блестели от предвкушения удовольствия. Он уже унюхал запах водки на меду и его немного потряхивало. Откидывая широкой кистью седые кудри со лба, писатель поддакивал: «Кушайте, господа, на здоровье! Это наш хлеб-соль — русская традиция». Леденцов нисколько не заботился о переводе. Добродушные немцы кивали в ответ.

— Ну и ладненько! — пропел кудрявый писатель и подмигнул коллеге — толстяку, добряку Семену Обломову.

Дарья стояла возле группы немцев и не сводила глаз с кудрявого длинноного молодца. Его черные глаза сверкали, устремляясь на русских девушек, держащих в пухлых ручках хлеб-соль, а изогнутые губы что-то шептали. Гость немного косил левым глазом, но Дарья, кажется, этого не замечала. Она давно мечтала выйти замуж за иностранца и уехать из надоевшего Завонялова. Многочисленные попытки претерпевали крах. В последний раз девушка обманулась в своих надеждах с итальянцем.

С роскошным длинноволосым стариком Дарья познакомилась в романтической Венеции на набережной, где она с завистью рассматривала катающихся по вечернему Тибру. Рядом стоял моложавый благообразный мужчина. Поймав ее взгляд, итальянец галантно пригласил девушку в гондолу. Они всю ночь любовались отражением огней в воде. Гондолист пел серенады, ухажер подтягивал. Русскую туристку венецианец совершенно покорил. Дарья отдалась ему в ту же ночь в гостинице. Пыл ее не прошел и в последующие два дня. У седовласого итальянца тоже глаза горели. Расставались со слезами, ухажер обещал писать.

Разлука только распалила старца, а от нежных посланий русская принцесса таяла. Через полгода нетерпеливый итальянец прилетел к любимой, чтобы предложить руку и сердце и явился в редакцию газеты «Завоняловец». В это время репортеры обмывали очередной день танкиста, бормотали длинные бессвязные речи, перемешивая их глупыми анекдотами. Дарья, уже порядочно нализавшаяся, пела сорванным голосом «Санта Лючия». Гость, неожиданно возникший на пороге, воззрился с ужасом на представшую перед ним картину, на второй фальшивой ноте своей возлюбленной сорвался с места и исчез навсегда.

Дарья проплакала целую ночь, а потом утешилась с рыжим редактором.

Тот прибрал к своим рукам ризограф и владел всей коммерческой частью ООО «Завоняловец». Неплохо пожив с полгода, Мурмухаметшина снова впала в депрессию: рыжий беспробудно пил, а вырученными доходами не желал делиться. Дарья бросила его и уже год скучала, перебиваясь мелкими интрижками. Она ждала принца.

«Лучше ведь строить планы с домовитыми консервативными немцами, нежели с экспрессивными итальянцами. Легкомысленные французы тоже не подходят, а янок я совершенно не уважаю, они высокомерные» — размышляла Дарья, стоя рядом с писателями. Из всего предлагаемого в Завонялове материала германцы наиболее подходили. А тут такая удача — русско-германская писательская конференция. В полном боевом снаряжении Даша явилась в Перловку и высматривала новую жертву своего неуемного темперамента.

Этот длинноногий черноглазый редактор больше похож на еврея, но какая разница? Она интернационалистка. В ее возрасте уже не принимают во внимание всякие мелочи. Еще год-два, стукнет сорок, а дальше шансы резко уменьшаются. Хотя страстна и миловидна, но кто знает? Когда об этом думала, становилось страшно. Нужно кардинально менять жизнь. Дарья устремила пристальный взгляд на Нормана, редактора провинциального издания. Пододвинулась ближе. Лохматые непослушные волосы скрывали глаза. Длинными тонкими пальцами редактор отбросил пядь с лица и взглянул долгим взглядом на девушку. Дарью обжег черный блеск его очей. Дрожь прошла по всему телу. Нечаянно немец задел ее бедро длинными руками, у Дарьи подкосились ноги, она без сил прислонилась к дереву рядом. Норман взглянул проницательными глазами на девушку, и что-то дьявольское мелькнуло в его взоре.

Между тем редактор рассказывал о своем журнале авангардного направления: печатает все новинки, непризнанную молодежь, то, что ни у кого не встретишь. Полная свобода, неповторимость, такое и в буржуазном обществе редко случается. Дарья слушала беседу и только вставляла короткие междометия: «О! Гут! Зер щон! Зер гут!» Норман в ответ обжигал ее цыганскими очами, и девица млела. Хорошо понимала немецкую речь, но сказать толком ничего не могла, только томно вздыхала и поддакивала: «Я, я вооль!» Этого оказалось достаточно. Взаимопонимание было достигнуто удивительно быстро, без слов, на одних жестах, кивках и междометиях. Дима, переводчик управления культуры, где-то затерялся, видно угощался бражкой у перловских колхозников, и журналисты вынуждены были обходиться без него. Дарья чувствовала себя лучше всех, так как имела кое-какой словарный запас. Услышав ее произношение и спряжение, немцы улыбались, но смысл фраз все же до них доходил.

После приветствий и небольших презентаций гости уселись за стол. В доме у Застарьева встретились писатели военного времени — два бывших противника. «А не подерутся?» — с сомнением спросил деятель управления культуры. Но ничего ужасного не произошло. Застарьев щедро раздавал книги со своими автографоми, все гости остались довольны. После дискуссии устроили небольшой фуршет. За столом всем желающим не хватило места. Тогда находчивый администратор пригласил журналюг на ужин на правительственные дачи. Дарья с радостью согласилась, это как нельзя более соответствовало ее планам.

Приехали на дачу в красивом сосновом бору, выгрузились. Но тут оказалось, что рыба еще не готова, и до обеда далеко. Тогда гости решили прогуляться на Енисей. Иностранцы любовались красотами Дивных гор и серой водой реки, с которой только недавно сошел снег.

— Вода холодная! — вслух подумала Даша. — Хотя… мальчишки в детстве в это время уже купались.

Вдруг Норман резво скинул брюки и рубашку, остался в одних плавках и с разбегу бросился в воду. Женщины ахнули.

— Вот это да! — вырвалось у Дарьи.

Услужливый переводчик тут как тут.

— Дама сказала, что она любит таких мужчин!

— Дима, ты неправильно перевел… не так, — щеки девушки покрылись румянцем.

Норман, поигрывая мускулами на атлетически сложенном теле, медленно вышел из воды, красуясь перед зрительницами, и, бросив загадочный взгляд на девушку, стал медленно надевать брюки.

— Ах, это выше моих сил! –воскликнула в душе корреспондентка и бросилась прочь от берега.

Уха уже поспела и писатели, рассевшись вокруг деревянных столов, дружно стучали ложками, выскребали вкусную мякоть. Когда выпили и закусили, русских потянуло на песни. Затянули наши, красивые, протяжные, поглядывая на германцев. Гостям требовалось ответить на вызов, а зарубежные писатели растерялись и не знали, что петь.

— Пойте, так надо! — скомандовала Дарья. Немцы запели баварские, маршевые.

Среди поваров номенклатурной дачи оказался бывший солист оперетты. Он, встряхнув пышной шевелюрой, выступил вперед и запел: «Много женщин есть на свете, но к одной несет нас ветер! …Дарья восторженно подтягивала: «Вы — божество, вы мой кумир!» — глядя прямо в глаза Норману. Хотя тот по-русски вряд ли понимал, но нежная мелодия, взгляд влюбленной девушки, сама атмосфера раскованности и доверительности, установившаяся среди братьев и сестер-писателей, подталкивала к доверчивости. Редактор восхищенно смотрел на девушку, и Дарья была счастлива. Никогда до этого она не знала, что любовь может обходиться без слов: достаточно долгих искренних взглядов, прикосновения жарких пальцев, довольно небольших подвигов — и ты понимаешь, что любишь и любима.

Потом они целовались у реки, и таких жарких губ, таких томных объятий Дашка давно не испытывала. Казалось, земля уходит из-под ног.

На следующий день писатели уезжали. Дарья пришла провожать. В глазах Нормана стояли слезы.

— До свидания! — сказал он по-русски. — Я вам пришлю номер своего журнала. Где вы живете?

Дарья протянула визитку с адресом.

— Жаль, — сказала она по-немецки.

— Жаль, — как эхо, откликнулся немец и крепко ее поцеловал, в последний раз. Закончилась писательская конференция, а с ней маленькое приключение.

Эх, не получилось с иностранцем, мало времени. Может, он еще приедет? Это навряд ли! Ох, не будь такой наивной, он скоро забудет сибирской эпизод с какой-то девицей, пусть даже и красивой, — уныло думала Дашенька, и на глаза наворачивались слезинки.

Глава 2

Город Завонялов

Город Завонялов — один из многих российских городов, затерянных на бескрайних лесных просторах, что так поражают иностранцев. У вас — масштаб! — восхищаются они и громко цокают языком. Чего-чего, а масштабов у нас хватает! С юга Завонялов подпирают бескрайние степи, с севера наступает тундра, с запада и востока стискивает мрачная тайга. В холодные зимы на окраинах, в селах и малых городах края выходят голодные медведи и задирают то корову, то собаку, то человека, но это — скорее исключение из правил. В общем и целом Завонялов — центр современной цивилизации, если не европейской — до Европы четверо суток поездом, — то хотя бы азиатской — до Маньчжурии 300 км, и весь город заселен китайцами. Есть китайский рынок, на котором преобладают киргизы, а все горожане ходят в блестящих футболках и кроссовках китайского производства.

Еще одна городская достопримечательность — могучая река, самая полноводная за Уралом. Над рекой возвышаются базальтовые скалы — утешение российских альпинистов. По их очертаниях на открытках узнают город. Не будь скал — может быть, не знали бы и названия краевого центра, затерянного на необъятных зауральских просторах.

Гордость завоняловцев — крупнейшая в мире ГЭС. Когда спускают воду из шлюзов, водопад напоминает Ниагару, а туристы спешат сфотографироваться на фоне радуги.

Окрестности Завонялова прекрасны — это признавали Чехов, Салтыков-Щедрин и Коба, проезжавший это место. Коба не мечтал, что в одном из северных городов края, где он отбывал ссылку, через сто лет организуют музей и будут бережно хранить вещи, никогда ему не принадлежавшие.

Из застойных времен в Завонялове сохранились: мозаика вождя мирового пролетариата на фронтоне ГЭС и бюст Феликса Эдмундовича напротив здания Краевого ФСБ. Рядом находится современный памятник, примета прогрессивного мышления властей — фонтан Адама с фиговым листом.

Ночью город красив, как все города, расположенные у реки. Цепь фонарей вдоль набережной отражается в воде. Летом из реки бьют фонтаны, которые хорошо видны из окна мэра. Мэр этого города когда-то побывал в Рио-де Жанейро и решил превратить родные пенаты в нечто столь же прекрасное: поставил пальмы в кадках, разбил фонтаны и устраивал каждый год карнавал. Правда, не зимой, а летом. В тридцатипятиградусные морозы затруднительно щеголять в страусиных перьях. Для достоверности мэр выписал настоящих бразильских танцовщиц. Чиновник смог удивить президента, за что получил александровский крест. Теперь на встречи с членами правительства местный босс являлся с огромным крестом на золотой ленте.

Днем Завонялов выглядит гораздо хуже, чем ночью: в фонтанах купаются мелкий грязноватый люд и дети. Вода в бассейнчиках окрашена в нежно-салатовый цвет, на улицах летают обрывки бумаг, а раскидистые пальмы поникли или их сожгли варвары. За неимением урн пластиковые бутылки валяются в траве. Дворников в городе не заводят по принципиальным соображениям. Ранним утром, в четыре часа, проедет германская мусороуборочная машина, разбудит горожан, разметет мусор в разные стороны, поднимет пыль и затеряется в бескрайних переулках.

Каждое время года город поджидает беда: летом — пыль, весной — горы мусора и собачьих отходов, ярко белеющие на стаявшем снегу, осенью — ворох сухих листьев, а зимой — неизменный гололед.

Завонялов вполне соответствует названию: над городом вечно стоит фиолетовый смог из соединений фтора, фенола и бензопирена. От смога жители летом задыхаются, зимой в горле застревают льдинки. А несмышленые дети рисуют красивый фиолетовый туман над рекой.

Все же завоняловцы любят свои пенаты, поют им песни и выпивают не одну бутылку пива на бразильском карнавале.

Несмотря на абсолютную непригодность к жизни, город рос, расширялся, строил предприятия и дома. В него приезжали русские и переселенцы из азиатских республик бывшего Союза. Последние заполонили город и размножались, как тараканы.

В этом местечке работала журналисткой Дарья Мурмухаметшина. Она очень хорошо была знакома с представителями властей, с проблемами обычных завоняловцев и всегда при случае критиковала власти за бесхозяйственность и коррупцию. Журналистка по-граждански и по-женски сочувствовала обычным горожанам. Дарья многое знала о бедах и проблемах Завонялова. Ей было с чем сравнивать. Она не любила этот глухой город и хотела вырваться. К тому же личная жизнь не складывалась. Всю ее она посвятила поискам любви.

Глава 3

Зайкина любовь

Завоняловских журналюг Дарья не уважала. Она давно потеряла к ним интерес. Мимолетные интрижки ее не удовлетворяли. Три месяца — и вспыхнувшая страсть угасала. Местные журналисты были, по ее мнению, неграмотные хамы. С лучшими из них она давно уже пофлиртовала, и осталось… да почти ничего не осталось.

Как-то случай свел ее с известным местным писателем Зайкиным, прозванным Зайкой. Зайке уже было за шестьдесят, ему не везло в жизни. В молодости он познал славу. После первых повестей, рассказывающих о пациентах психиатрической больницы, где работал врачом, Зайкин обрел почти всероссийскую известность. Но слава вскоре показала хвост. После московских изданий ныне приходилось перебиваться завоняловскими издательствами, выпускавшими не то, что он хотел и мог писать, а то, что нравилось председателю Застарьеву Да и книжки выходили не тридцати-, а пятитысячными тиражами.

Фалалею Никодимычу были чужды психологические изыски молодого коллеги. Он весьма далек от этих тонкостей, ему ближе военная или деревенская тематика.

Сначала Алик Зайкин в угоду суровому Никодимычу строчил романы о русских бабах и мужиках, оказавшихся в городе и растерявшихся в урбанистическом хаосе. Это было интересно, своеобразно… но …Фалалею не понравилось. Тогда Зайка переквалифицировался на другую тему. Описал с щемящей нежностью свое послевоенное детство. Нарисовал картину столь трогательно и возвышенно, что вызвал зависть старика. Застарьев втихомолку организовал серию статей в местных печатных средства (которых всего-то было два: «Засранский рабочий» и «Засранский комсомолец»), да пару передач на радио, где он вел собственную передачу «Встречи с Застарьевым». Маститый писатель обвинил молодежь в искажении исторической правды, в буржуазном индивидуализме, отходе от классического соцреализма. В 80-е годы это было равносильно политическому убийству. Началась травля молодого писателя. А результате вскоре о Зайкине забыли. Он прочно выпал из обоймы. На банкеты, партсобрания не приглашали, тонких книг не печатали. Как жить?

Ничего другого, кроме словотворчества, избалованный писатель уже не хотел делать, психиатрическую клинику ненавидел. Пришлось стать репортером. В редакции бывший психиатр писал на любые темы: социальные, экономические, культурные, о трудовых достижениях заводчан.

Тогда Дарья познакомилась с ним в редакции «Засранского рабочего», «Засрабе», как сокращенно называли издание. Александр Фетисович вначале не обращал на коллегу внимания. Он в принципе был равнодушен к женщинам, а Дарье очень нравился этот моложавый кудрявчик с глазами ангелочка, и она безудержно кокетничала, но не добилась никакого результата. И вдруг, через восемь лет их знакомства, когда она совсем потеряла надежду соблазнить писателя, у того открылись глаза.

Как-то Дарья столкнулась с Зайкиным в театре. На ней вместо обычных синих джинсов и серого пиджака в полоску было надето вечернее платье. Алый чрезвычайно шел к черным волосам и смуглой коже, декольте снизу и сверху обнажало все прелести, и немолодой писатель Зайкин вдруг увидел перед собой необыкновенно свежую и красивую женщину. С тех пор старец начал оказывать Дарье знаки внимания, — но, увы! — у журналистки уже перегорели все чувства к кудрявыми седовласому ангелочку. Видимо, слишком долго ждала. Внезапно вспыхнувшая страсть теперь ее только раздражала. Она всячески отделывалась от навязчивого поклонника, а Алик сходил с ума. Вот уж правда: седина в голову — бес в ребро. Влюбленный старец всюду сопровождал Дарью, где бы она ни появлялась, оказывался рядом, за одним столом. Такое преследование отнюдь не льстило журналистке. Девушка была достаточно известна в своих кругах — на них обращали внимание, могли пойти сплетни. Надо было как-то развязаться с настойчивым ухажером. Ей хотелось чего-то свежего. Зайкина нужно было обогнать если не более известным, то более молодым конкурентом. И Дарья начала лихорадочно выискивать жертву. Первым попавшимся стал американец.

Глава 4

Интимный дневник шпиона

Этот дневник Эдглер подарил своей возлюбленной Дарье. Его прислала журналистке из Америки сестра иностранца.

1 апреля

Чтобы лучше понимать язык, нужно думать на нем. Мне посоветовали свои мысли записывать по-русски в дневник. Это помогает освоить тонкости языка. Попробую… Начинал давно, как только приехал, потом прервал, теперь хочу снова возобновить это занятие. Слишком много произошло за последний месяц. Попытаюсь восстановить ход событий.

1 апреля прибыл в Завонялов. Good moning! Город большой и грязный. Много нищих. Чисто Гарлем. В центре сохранились бюсты Дзержинского, Ленина и Кирова. В городе висят старые лозунги: «Начни перестройку с себя».

Центральный парк вырубили, на его месте возник вещевой китайский рынок. На улицах растут в кадках африканские пальмы, возле пыльных дорог туи и красная герань в нелепых вазонах.

Кругом — фонтаны, сплошь и рядом фонтаны, большие и маленькие, на улицах и во дворах. И все же нет, это не Рио-де Жанейро, как говорил их национальный герой Остап Бендер.

В миссии встретили приветливо. В большинстве все мои ровесники — 20—25 лет. Поселили меня с Кристофером Брауном в доме возле кинотеатра «Родина». М-да, здесь, в провинции, до сих пор остались старые коммунистические названия кинотеатров: «Октябрь», «Родина, «Патриот». В столицах этого почти нет. Зато, точно так, как в Москве, открыли стриптиз-клубы. С другой стороны, повсеместно возводят храмы и мечети.

Наша миссия находится на 12-ом этаже высотного здания, которое окнами выходит на реку. Река большая, дикая и грязная, в ней плавают крупные мазутные пятна. Купаться запрещено, об этом гласят щиты на берегу. Отходы металлургического производства сливают в Онесси. Рассказывают, что недавно в реке нашли дифтерийную палочку.

2 апреля

Миссионеры раздавали приглашения в центре города на мосту, который называется «Поцелуев мостик». Смешное название Здесь назначают свидание влюбленные. Парочки обнимаются, не стесняясь потока людей, на глазах у прохожих. Cool!

Народ дикий, от приглашений отказывается, а тинейджеры соглашаются. Нам этого и надо!

9 апреля

Провели первое занятие по английскому языку. Пришли на 80% молодежь до 22 лет! All rightl! Герл очень красивые, с распущенными волосами, в суперкоротких юбках, ноги… как это по-русски? — от ушей растут! Очень клево! Миссионеры вручили всем присутствующим предупреждение: не материться, не носить декольте и короткую, обтягивающую одежду. Но мой опыт подсказывает, что русские не читают инструкции, и, тем более им не следуют.

Хорошенькие коленки у той глазастой girl в цветном шарфе. Она явно не читала инструкцию! С такими живыми глазками! Crazy! И следовать ей, конечно, не собирается.

12 апреля

В город прибыл в ходе предвыборной кампании агитпоезд из-за Урала. Претендент на пост президента Василий Залихватский выступал в центре

на Театральной площади и стал разбрасывать деньги. Люди бросились подбирать и передавились, как в 1905 году в Кровавое воскресенье. Но тогда раздавали вино.

Несколько человек увезли на скорой помощи!

До чего дикий народ! Им нужен новый диктатор. Мы внушаем новый образ мышления, впихиваем книгу Мармона, а им, наверное, все …как это по-русски… до лампочки.

Странные эти русские, и обычаи у них странные. Хотя мне очень нравится в России. Два года я уже здесь, месяц в одном городе, два в другом. Преподаем английский, и под этим видом распространяем мармонистскую религию. Так наши руководители надеются покорить непокорных русских. Мне кажется, это сделать трудно, или ва-а-ще невозможно. Загадочная русская душа: сажают пальмы на улицах в Сибири, а им бы надо укреплять набережную. Каждый год потоп повторяется, у жителей пропадают запасы в подвалах, а они вместо того, чтобы строить запор для воды, надеются на что-то, на авось. Все у них абы как да как-нибудь — русская поговорка такая.

Непонятные россияне: убухивают деньги на пальмы, туи и фонтаны. Беспредел. Фонтанов в этом захолустном городке больше, чем в городах Средней Азии. Непонятно, загадочно, фантастично!

Мэр города — очень тщеславный человек, между прочим, его признали лучшем мэром в России. Здесь работать сложнее, чем в Мексике. Хотя индейцы- тоже загадочные люди.

13 апреля

Провели второе занятие. Посетителей убавилось. После первого фильма о нашем обществе часть старшего поколения слиняла. Исчезла мама с дочкой, у которой длинные русые волосы. Жалко. Я хотел с ней побеседовать о Мармоне.

Time is money

У той милой женщины глаза под цвет шарфа или наоборот… как это будет по-русски? Она смотрит очень серьезно. По-английски — ни бэ ни мэ. Браун спросил ее:

— Как будет «здравствуйте»?

— Гуд монинг.

— А «я вас люблю»?

— Ай лав ю.

— Значит, кое-что знаете.

— Это, видимо, знаю, — в ее зеленых глазах вспыхнули огоньки.

Крэзи! Прости меня, господи!

15 апреля

Еле дождался новой встречи. Одни люди ушли, другие пришли. А ее не было. Может, уже никогда не придет. Но мне все же кажется — придет! Еще ждать целых пять дней! Terrible!

20 апреля

Она пришла! На ней синее платье с глубоким вырезом. Какие роскошные плечи!

Она внимательно смотрела фильм о нашей секте в Честерфильде, об обучении в университете. Может быть, приедет в США? Это бы было cool! Наши взгляды встретились, ее глаза вспыхнули. Я подсел рядом и ощутил ее горячее дыхание.

Мы дали гостям задание — написать письма в Америку. Она написала моей сестре, я обещал передать. «Правда?» — совсем по-детски спросила girl. Сколько ей лет? Странно, это женщина без возраста.

Я помог ей перевести, она спрашивала каждое слово, и вдруг коснулась тонкими пальцами моей руки. Земля ушла у меня из-под ног. No! нельзя!

Осталось всего две недели. Time is money. Может, удастся ее окрестить.

Скоро мы открываем новую церковь, там красивая большая крестильня… она в белом одеянии, держась за мою руку, опускается в воду, потом выходит, словно нимфа… Белые одежды облепляют ее тело. Через тонкую ткань просвечивают упругие соски… у нее такая красивая грудь…

Боже, прости мне грешные мысли! Она такая стройная! Такая прекрасная! No!

Напишу письмо родителям, а лучше позвоню в Честерфильд! Мама с папой поддержат меня. Почему-то не прислали денег, а надо платить за квартиру.

18 апреля

Горожане празднуют День Дурака. Живут в нищете, зарабатывают по 100 долларов в месяц, а веселятся и радуются жизни! Им бы плакать, а они смеются!

У меня осталось десять дней. Только три занятия!

Господи, почему я должен уезжать?

Развлекались игрой, у нас с ней обнаружилось много общего: дома две кошки, мы любим голубой цвет, еще она сказала, что съела на завтрак два яйца, наверное, пошутила, — хотела угодить мне. Когда подошла и встала рядом, от нее пошел мощный поток энергии. Ах, голова кружится, ноги подкашиваются. Господи, продли командировку хотя бы еще на месяц!

Но старейшины суровы!

Нас учили в школе управлять импульсами, целенаправленно посылать и отводить от себя. Но я не хочу отбирать у себя эти сладкие флюиды, идущие от моей милой. O my darling! Разве такое счастье — грех? Я пожалел, что родился в семье мармонистов.

Она спросила: «Могли бы вы жениться на девушке другой веры?» Я ответил: «Пожалуй, нет, только на единоверке». Кажется, girl загрустила. Ей идет волнение, разрумянилась, щеки пылают, глаза — как два бриллианта. Старательно выговаривает английские слова, с трудом составляет предложения, однако я все понимаю. Какая она милая! Супервумен! Произношение восхитительное! Хоть сейчас в Америку. Почему бы ей не поехать со мной? Это стоит всего несколько сотен долларов!

Браун отрывает мое внимание от дневника. Мы должны идти на встречу в клуб.

Где мой желтый в крапинку галстук? Смешные, они спрашивают, почему у старейшин яркие галстуки. Потому что мы всегда в черных строгих костюмах и белых рубашках. А ведь нам всего по 20 лет. Хочется нравиться девушкам. Но мы должны быть скромными — так учили родители.

Она снова внимательно глядела на меня своими роскошными зелеными глазами. С любопытством смотрела фильм. Мне показалось, хочет поговорить со мной. О любви к богу. Ушла… не поговорили…

26 апреля

Наконец-то! Сегодня это свершилось! Целый час она мне исповедовалась со слезами на глазах! Она меня любит! — я читал это в дрожащих ресницах, в жарком прикосновении кончиков пальцев, горячих коленок. Ах, какие у нее коленки: круглые, как дыни. Она намного старше меня, но разве это имеет значение? Чем-то напоминает мою маму: нежность во взгляде, заботливые, ласковые руки. Я не уставал любоваться. Она случайно прикоснулась к моей груди, и горячая волна залила меня всего, я не мог унять дрожь. Боже, я грешен! God! Молю тебя, спаси и сохрани!

Мне удалось подарить ей книгу Мармона. Она поблагодарила и взяла, но, кажется, была разочарована, видимо, ждала чего-то другого. Огонь пылал внутри, я сгорал и возносился в небеса. Я не преграждал путь потоку ее энергии, она, словно солнечная батарейка, заряжала меня.

Ночью я сам заказал себе сон, и возлюбленная приснилась в моих объятиях. Я блаженствовал до утра. О my darling! Некоторыми усилиями я отослал мои грезы любимой, и верю, они дошли.

В спецшколе нас научили элементам черной магии. Я прилежно посещал занятия по манипулированию сознанием, преподаватели хвалили Эдглера как лучшего ученика. Когда я овладею ораторским искусством, смогу, как Цезарь, заворожить речью любую аудиторию, завладеть многотысячными массами, и они, словно овцы, повинуются моим словам.

Приеду в университет и запишусь на курсы риторики. Осталось последнее занятие в России. Я испытываю необъяснимый страх. Что будет? Боже, дай мне силы выдержать!

30 апреля

Выпал снег. Это бывает здесь… в мае… Стало холодно. Последний день. Последняя встреча с супервумен. Креститься она не решила. Я уеду, она, наверное, не захочет. Of course, ей неинтересны наши убеждения, она верит в своего, христианского бога.

Мы, американцы, далеки от этих русских. Так мне кажется..Of course, нас не любят нигде. В Европе откровенно дразнят янки, а русские смеются над нашей прагматичностью, как некоторые американцы — над их русской детской безалаберностью. Надеются всегда на авось.

Авось, авось… можно было бы написать целую диссертацию об этом словоупотреблении. Русским милее нашей расчетливости и практичности их разгильдяйство. Они нас не понимают.

Никогда не обратить нам этих непонятных, crazy russian, вольных русских в мармонистскую веру. Никакие зарубежные секты не привлекут к нам массы народа. У них своя идеология, я это понял, когда записывал русские поговорки:» Не было ни гроша — да вдруг алтын», «Не жили хорошо — не будем начинать», «Бог в помощь», «Вольному — воля, спасенному- рай».

У нее редкое имя –Дарья. Созвучно с моим — Эдглер. В этом есть знак свыше! Наша встреча не случайна! Иначе к чему эти слезы, испепеляющий огонь внутри? Как с этим справиться?

Скорей бы уехать!

После фильма о нашей миссии слушатели курсов были растроганы и с грустью говорили нам теплые слова. Мы успели подружиться. Пускай не все посетители поверили в нашу религию, некоторым удалось вручить книгу Мармона, лишь троих мы окрестили за прошедший месяц, но русские добрые, отзывчивые. Мы успели привязаться друг к другу.

Даша плакала навзрыд! Не думал, что это будет так мучительно! Я украдкой смахнул слезу. Что за горькую отраву влил дьявол в грудь?

«Уедешь и забудешь», — утешал меня Браун. Может, оно и к лучшему, как говорят русские, но отчего-то не хочется уезжать. Time is money.

Мы никогда больше не увидимся с милой!

Приезжайте в Америку в мармонистский центр — пригласили мы. Креститесь и вам откроется дорога к истине.

Боже, неужели это — все? И мы больше никогда не увидимся? Заглянуть бы в будущее, раскинуть карты, хоть это грех… Что говорят карты? Война, гроза, червонная дама, встреча, любовная постель.

Завтра поездом уезжаем в Новосибирск, оттуда самолетом в Америку.

Прощай, немытая Россия! Прощай, моя любимая! Good bay!

Этот дневник Эдглер подарил своей возлюбленной Дарье. Прислала его сестра из Америки после его смерти. Так он завещал. Дарья была очень растрогана и даже всплакнула о бедном миссионере, который пропал где-то в дебрях Африки, умер, наверное, не познав женщины. Может даже был съеден туземцами. А какой славный был мальчик!

Да, тогда она схлестнулась с этим подростком, горячим и восторженным. Ничего у них не вышло, он хранил девственность по мармонистским правилам, зато в этот безумный период у журналистки родились бешеные стихи:

Жить!

Мне говорят:

Куда тебя несет?

Вернись скорей,

Не то башку снесет.

А я отправилась в полет,

И пусть это чистый улет,

И сердце растрачу я влет,

— Я села в свой самолет.

Мне говорят:

К чему эти проблемы,

То бесятся в тебе

Дурные гены.

Мне говорят:

Тебя же разобьет,

Не надо в лоб,

Иди в обход.

А я отправилась в полет,

И пусть это чистый улет,

И сердце растрачу я влет —

 Я села в свой самолет.

Мне говорят:

Куда тебя несет.

Вернись скорей,

А то тебя снесет.

Мне говорят:

очередной занос,

черемуха весной

ударила вам в нос.

Мне говорят:

тебе нужны врачи,

зажми себя,

молчи и не кричи.

Пусть говорят,

не стану слушать я.

Того, что мне

советуют друзья.

Пускай внезапно

оборвется нить,

Но это я

и называю —

жить!

Глава 5

Кошки-мышки