18+
Сага о судьбах

Объем: 364 бумажных стр.

Формат: epub, fb2, pdfRead, mobi

Подробнее

Судьбы, читатель, твоя и моя,

Как судьба в парусах каравеллы,

В грозном, бушующем море жизни,

Домой вернутся с успехом,

Умные, храбрые, смелые.

Эту книгу автор посвящает своей семье и светлой памяти всех близких, которых

уже нет.

Благодарности

Автор выражает свою искреннюю благодарность своей жене и другу Лие за её удивительное терпение, её бескомпромиссную моральную поддержку и искреннюю веру в то, что эта работа будет доведена автором до конца.

Все права принадлежат автору на основе Международного соглашения в Берне по вопросу защиты авторских прав.

Все перепечатки данной работы (как полностью, так и частично), а также все переводы на другие языки (как полностью, так и частично), категорически запрещены, в том числе запрещены любые формы репродукции данной работы в печатной, звуковой или видеоформе (даже для личного пользования) без письменного разрешения автора.

Любое нарушение закона будет преследоваться в судебном порядке.

Первоначально автор задумал этот роман и намеревался написать его в форме автобиографического очерка. Но, как это часто бывает в жизни, один ручеёк на своём пути сливается с другими себе подобными, превращаясь в мощный поток или даже реку.

Далее они текут уже вместе и, встречаясь с различными жизненными препятствиями, превращаются в мощные водопады и водовороты жизни, которые и образуют поток повествования.

Мемуары превратились в большой роман, который получил общее название «Сага о судьбах».

Глава первая

«Коза»

Изучая книгу «Тания», написанную основоположником хасидского учения Хабада, знаменитым ребеШнеурЗальманом (или Алтер Ребе) из Ляд, в главе восьмой второй части книги — «Врата единства и веры» — на стр. 403 я вычитал такую фразу: «Любовь возникает в меру знания». Это очень серьёзное утверждение и, на мой взгляд, довольно спорное. С моей точки зрения (да и не только моей), очень часто любовь исчезает в меру знания. Подтверждение этому — статистика бесконечных разводов.

Эта фраза заставила меня задуматься. Я стал серьёзно размышлять, перебирая в своей памяти десятки и даже сотни жизней моих друзей, знакомых и просто людей, с которыми вместе работал, включая и свою жизнь (а я уже прожил значительно дольше, чем Алтер Ребе). Правда, справедливости ради должен отметить, что этот факт ни о чём не говорит. Можно очень долго прожить и не оставить какого-либо следа после себя, ничему не научиться и никого ничему не научить. Но я учился, и потом учил других. Моя жизнь не проходила в тёплом бризе и штиле. Были большие штормы, радостные высокие взлёты и драматически низкие падения.

Был испытан настоящий, смертельный голод, были пять лет жизни в Сибири, потери друзей, знакомых, родственников — далёких и очень близких. Не прошли даром, бесследно годы войны и три клинические смерти. На основе всего пережитого сейчас я могу анализировать. Я не разделяю точку зрения Ребе, несмотря на его исключительный авторитет. Я не согласен с его мнением о том, что любовь возникает в меру знания. В меру знания может возникнуть в лучшем случае большое уважение, признание и даже почитание, но чаще всего возникает простая обывательская привычка, которую часто путают с этим воистину духовным чувством, то есть с настоящей большой любовью, во всей полноте её духовной силы и значимости, которая никогда не имела и не имеет рационального объяснения.

Итак, эта фраза возбудила в моей памяти историю или рассказ — быль о трагедии, которая разыгралась где-то в середине между 1850-ми и 1890-ми годами в двух маленьких еврейских местечках в Белоруссии. Эту историю я услышал за несколько лет до начала Второй мировой войны.

Мы с отцом приехали навестить его родителей, которые тогда жили в Сураже (западнее Брянска). Я не помню причины, из-за которой начался этот рассказ, но каким-то чудом запомнил почти всё то, что произошло с двумя необыкновенными личностями, имена которых стали легендарными (ещё при их жизни) во всём районе, где они жили, а также нарицательными с точки зрения духовной чистоты и морали — как чисто светской, так и религиозной. Они стали легендарными совсем не потому, что оба были исключительными из-за своей незаурядной внешности, и не потому, что оба были особенными по своим внутренним чисто человеческим качествам.

Они стали легендарными потому, что Творец наделил их таким свойством, которое вообще очень редко кто-либо получает. Точнее — никто до них на этой планете ещё не получал. Эту совершенно удивительную историю рассказали нам мои дедушка и бабушка, причём последняя помнила многие детали значительно лучше дедушки, так чётко и ясно, как будто это случилось вчера, и с такими подробностями, что у меня сложилось впечатление и даже подозрение, что оба они жили в то время в одном из нижеописанных еврейских местечек, где и разыгралась эта трагедия.

Итак, речь пойдёт о двух еврейских поселениях, которые находились примерно в десяти километрах друг от друга. Одно называлось Лесное, а другое — Берковичи.

В каждом местечке были своя синагога и свой ребе. В одном из этих местечек, Лесном, была кузница — пожалуй, единственная на весь район, а может быть, и на губернию.

Главные персонажи этого рассказа — это Рахель, Давид и Шломо.

Рахель и Давид жили в Лесном, а Шломо — в Берковичах. Рахель была дочерью местного ребе, а Давид — сыном кузнеца. Он был на три года старше её. Шломо был сыном ребе в Берковичах и был старше Рахели на два года. Надо отметить, что отец Шломо был главным раввином во всём районе и славился своей учёностью. Одним словом, был очень знаменит и влиятелен. По количеству населения Лесное и Берковичи были примерно одинаковы — от одной тысячи до полутора тысяч человек, — и, конечно, все знали друг о друге всё и вся. Например, если на одной окраине местечка варился еврейский пенициллин, то на противоположной уже точно знали, какую приправу Хая забыла положить в кастрюлю. Одним словом, не могло быть и речи, чтобы кто-то что-то мог утаить.

Итак, как я уже упоминал, в каждом местечке был свой ребе и у каждого, естественно, была куча детей. Ну, что поделаешь — это судьба каждого ребе. Хочешь быть ребе — выполняй волю Творца, то есть плодись и размножайся! Если ты не превращаешь жену в рожальную машину, то каким же ещё путём ты можешь это делать? Думаю, что приличия ради не станем заострять на этом внимание.

В местечке, где жил Шломо, ещё была небольшая йешива. Причиной тому был, очевидно, тот факт, что отец Шломо был всё- таки главный ребе и судьба мальчика была предрешена. С трёх лет он готовился тоже стать ребе. Он корпел над книгами день и ночь, и потому вырос бледным, хилым и очень слабым, зато некоторые разделы Талмуда знал почти наизусть.

В другом местечке росли Рахель и Давид. Как уже отмечалось ранее, отец Рахели тоже был ребе, но, в отличие от ребе в Берковичах, давал девочке больше свободы, чтобы она наслаждалась временем детства. Не без того, конечно, что она должна была хорошо учиться, но в то же время могла делать то, что ей нравилось. Она любила кормить птиц и животных, любила убирать в доме, приносить воду из колодца, полоскать бельё в местном ручье, доить корову, помогать маме по хозяйству и даже починять забор. Она любила быть чем-то занятой. Ребе обожал свою дочь, и она отвечала ему тем же. Ходила слушать его в синагоге и гордилась им, видя, с каким уважением все к нему относятся. Она его тоже очень уважала и беспрекословно слушалась.

Теперь несколько слов о Давиде — сыне местного кузнеца. Это был удивительный мальчик. Уже в восемь лет он начал помогать отцу в кузнице. Отец учил Давида, давая постепенно работу всё сложнее и сложнее. Работы было очень много, и помощь сына была всегда кстати.

Мальчик относился к работе очень серьёзно и трудился после школы до наступления темноты. Работая физически, парень вырос сильным и здоровым. Внешне это был настоящий Геркулес: высокий (примерно 190 см), широкоплечий, мускулистый и очень красивый. Кудрявые тёмные волосы чуть-чуть оттеняли его слегка смуглую кожу и необыкновенно добрые, умные серо-голубые глаза. В короткие минуты отдыха он играл с двухпудовыми гирями, которые сам себе сделал. Синагогу посещал регулярно — каждую субботу. Давиду было восемнадцать лет, когда разыгралась описанная ниже драма.

Вернёмся к нашей Рахели. Она никогда не бывала за пределами своего местечка, в котором родилась и выросла. Кстати, Давид тоже. Вся её чистая, светлая и радостная жизнь проходила у всех на виду. Через пару лет после бат-мицвы она неузнаваемо переменилась. Стала высокой, стройной и сказочно красивой, но с тем же по-детски чистым и нежным лицом. Подружки завидовали ей, а она оставалась всё тем же невинным, скромным и добрым ребёнком, который боготворил своего папу-ребе.

Она довольно часто пробегала мимо кузницы, где трудился друг её детства — Давид. Обменивалась с ним парой фраз, шуткой или остротой и, смеясь, упорхала. Они знали друг друга с раннего детства. Часто играли вместе, когда ей было три годика, а ему — шесть. Рахель была удивительным созданием. Она любила всех, и все любили её. Она всегда просыпалась с улыбкой и радостью на лице. Для неё весь мир был прекрасен. Много, очень много детей было вокруг, но она была явно явлением необычным. Она росла в учёбе и заботах по дому. Надо было помогать маме, которая продолжала рожать. Ведь папа был ребе.

Ей исполнилось пятнадцать лет. Начиналась новая лесная весна. Было очень тепло. Деревья тихо перешёптывались. Они совсем недавно стряхнули с себя остатки белой зимней шубы. Лес и всё его население с нетерпением ждали первого майского дождичка, который обычно даёт мощный толчок, импульс в развитии новой жизни во всех её проявлениях. Надо жить в таком лесу или около него, чтобы представить, какая это мощь, какая красота и великолепие — приход весны в Его величество большой лес! На молодых и старых деревьях из нежных почек выстрелили новые, свежие, светло-зелёные листики. Певчие птицы всех цветов, пород и размеров, прославляя Творца, не умолкали с самого рассвета. Всё живое и неживое приветствовало долгожданную весну и яркое доброе солнце. Природа ликовала. Лесная жизнь набиралась новых сил и энергии.

Однажды мама дала Рахели сковородку и попросила отнести ее в кузницу — починить: ручка вот-вот отвалится. Рахель схватила сковородку и помчалась по единственной мощёной дороге этого местечка. Давид и его отец уже давно работали. Угли в жерновах были раскалены. С улыбкой она протянула Давиду сковородку и спросила, можно ли её починить. Давид глянул и ответил, что, конечно, можно. А затем произошло нечто необычное. Это то, что невозможно ни объяснить, ни описать. Они смотрели друг другу в глаза, и это «что-то» произошло. Как будто обоих пронзила беззвучная молния. И у него, и у неё что-то ёкнуло в глубине сердца. Дыхание перехватило — стало трудно дышать под давлением какой-то невидимой силы. Их взгляды задержались лишь на одно мгновение, и они оба вдруг смутились и покраснели. Отчего? Что произошло? Этого до сих пор ни у неё, ни у него никогда не было. Они ведь знали друг друга с пелёнок. Так что же случилось? Ответ один. С неведомых высот на них спустилась Любовь. Она пронзила их одновременно. Они влюбились друг в друга. Да-да, влюбились! Ведь для этой немыслимой духовной силы преград не существует. Настоящая духовная любовь посылается откуда-то оттуда, сверху и тому, кого они там изберут, но происходит это чрезвычайно редко. Бессмысленно объяснять это чувство — оно необъяснимо.

Рахель и Давид стояли друг против друга растерянные. Они не могли понять, что же с ними произошло. Ведь оба были невинны и целомудренны. Они не знали и не подозревали, что с этого момента начали нести на себе груз счастья, радости и настоящего горя. Эти двое стали нести духовный груз, который называется Любовь.

Далее мы узнаем, что они пронесли свой груз, свою любовь и все свои страдания через всю свою жизнь, до самого конца, с большой гордостью и достоинством. Пронесли до последнего своего дыхания.

Итак, вернёмся к сковородке. Обычно подобную утварь Давид починял в течение десяти минут, но на эту у него ушёл целый час. То он не мог найти в ящике подходящие заклёпки, то он их пережёг, то не мог вставить заклёпки в отверстия в самой ручке. Одним словом, обычно такой быстрый, ловкий и проворный, он вдруг стал настоящий лемех, не говоря уже о том, что в разговоре с Рахелью, всегда находчивый и остроумный, у него вдруг стал заплетаться язык, и он почти онемел. В конце концов он починил сковородку и вручил её Рахели. Она поблагодарила его и очень медленно, как бы нехотя и с грустью, поплелась домой. Он смотрел ей вслед и всё не мог понять, что же с ним произошло. Но скоро, очень скоро они поняли, что полюбили друг друга. Какими словами описать их счастье, их радость? Таких слов нет.

Они — совсем ещё дети, ещё совсем молодые — стали строить планы на будущее. Они безумно любили друг друга, но тщательно скрывали свою любовь от посторонних. Никто ничего не подозревал. Ведь все знали, что они дружат с детства.

Однажды к её папе по каким-то делам приехал главный ребе из соседнего местечка. Приехал он вместе со своим сыном Шломо.

Оказывается, Шломо успешно закончил йешиву, сдал экзамены и получил диплом ребе. Его отец очень гордился успехами сына. Они сидели за столом, а Рахель помогала маме — подавала и убирала. Шломо не сводил с неё глаз. По дороге домой он сказал отцу, что ему очень понравилась Рахель, и он бы хотел на ней жениться. Отец ответил, что ему Рахель тоже понравилась.

Далее события развивались как в калейдоскопе. Отец Шломо два раза встречался с отцом Рахели. Тот был счастлив, что его любимая дочь выйдет замуж за сына знаменитого и очень влиятельного ребе. Такое родство ему льстило. Он всё рассказал Рахели и спросил, согласна ли она выйти замуж за Шломо. Девочке всего пятнадцать лет! Она была так растеряна, что не могла что-либо ответить, а её отец, одурманенный своей идеей и мечтой, вообразил, что она согласна. Он ведь и понятия не имел о её чувствах к Давиду. Оба ребе быстро договорились о дне свадьбы, и что хупа будет в синагоге у главного ребе, то есть — отца Шломо.

Рахель всё рассказала Давиду. Бедный парень, которому было только восемнадцать лет, тоже не знал, что делать.

Вскоре настал роковой день. Что творилось в душах Рахели и Давида, передать невозможно. Мальчик в кузне метался как зверь в клетке. Отец не понимал, что происходит с сыном. Мать Рахели вырядила дочь должным образом. Подкатили разукрашенные коляски, чтобы ехать в соседнее местечко, под хупу. Рахель села в коляску, как в тумане: кружилась голова, начали душить слёзы. Процессия двинулась. Проезжали мимо кузницы. В дверном проёме стоял Давид и с ужасом смотрел, как увозят его Рахель. Она встала и повернулась лицом к Давиду. Глаза её были полны слёз и мольбы о помощи, не отрывались от глаз Давида. Вид последнего был ужасен, тяжёлый молот выпал из его могучих рук. Он схватился за голову. Отец смотрел на сына в недоумении. Что, мол, с тобой, сыночек? Было полно провожающих, и никто, абсолютно никто не видел, что же происходит! Как у этих двоих разрываются сердца и кромсаются души!

Процессия выехала за местечко, а Давид всё стоял, будто в оцепенении. Приехали в синагогу. Там уже ждал жених — Шломо. Обоих подвели под хупу. Началась церемония. Рахель смотрела на своего любимого папу и думала: «Мой дорогой папа, что же ты со мной делаешь?» А папа ничего не видел. Его лицо сияло, просто светилось от радости и счастья. Ещё бы! Ещё несколько минут — и его дорогая, любимая Рахель станет невесткой знаменитого ребе, и он сам будет с ним в родстве!

Настал торжественный момент. У Рахели закружилась голова, всё расплывалось и было как в густом тумане, будто бы не в реальности. Она даже не слышала и не помнила, что ответила на вопрос. Она видела только счастливое, сияющее лицо своего папы — папы, которого она любила. Этой девочке было всего пятнадцать лет. В тот момент, когда она произнесла что-то невнятное, в другом месте, в её местечке раздался нечеловеческий душераздирающий крик, от которого вздрогнуло, всколыхнулось всё Лесное. Этот крик пронёсся грозным эхом по всем окрестным лесам. Давид разрывал себе грудь. Он со страшным, диким криком, наводившим ужас на всё местечко, начал громить, крушить и ломать всё, что попадалось ему на его пути.

Он медленно шёл, полуголый, и уничтожал абсолютно всё. Он обезумел. Никто не знает, что такое душевная боль. Не пробуйте испытать! Кто-то вскочил на лошадь и помчался в Берковичи, где уже заканчивался обряд под хупой. В это время Давид медленно шёл к синагоге. Одним могучим ударом вышиб массивную дверь и стал крушить всё внутри. Кто-то закрыл собой Тору.

Дикий, страшный, безумный крик рвался из его могучей груди. Он вышел из синагоги, глаза его были безумны. В них страшно было смотреть. Он спустился и упал лицом вниз — на камни у самых ступенек крыльца. Вдруг подъехала коляска. К нему бежала Рахель. Она села на первые ступеньки. Он обхватил руками её ноги и прижал к своей голове. Всё его тело содрогалось в судорогах от рыданий. Она сидела на ступеньке, её руки перебирали его вьющиеся волосы, голова была запрокинута вверх, а из закрытых глаз ручьём текли слёзы, падая на кудрявую голову Давида. Она сидела молча и глухо рыдала. Птицы в лесу в страхе умолкли. Подъехали ещё коляски, в которых были оба ребе и Шломо. Собралась огромная толпа (всё местечко), которая стояла полукругом. Женщины рыдали. Отец Рахели сел в стороне, на эти же ступеньки крыльца синагоги, и схватился обеими руками за голову. До него только сейчас всё дошло. Дошло, что он натворил! Он только сейчас понял, чтó он отнял у любимой дочери. Это он, которого она так любила, отнял у неё право на свободу выбора. Он сам лично превратил её в козу! Он проклинал себя, свой эгоизм и своё тщеславие. Давид тихо стонал. Сердечная боль не утихала.

Вдруг неожиданно наступила гробовая тишина. Все замолчали. Какой-то невидимый ореол поднялся ввысь над головами Рахели и Давида. И почему-то все, абсолютно все, кто находился на этой площади, не столько подумали, сколько почувствовали одно и то же: родилась Легенда о Великой Любви. Любви между Рахелью и Давидом. Любви, о которой в этих местечках, во всей губернии, да и на всей планете никто никогда не знал, не слыхал и не представлял, что такая Любовь может быть, что она существует. А Давид, этот совсем ещё мальчик, вот так, таким образом защищал свою Любовь, принадлежавшую только Ей и Ему. Рахель сидела, молча перебирая курчавые волосы Давида и роняя на них слёзы. В стороне сидел её отец, убитый горем, вдруг свалившимся на него. Сидел тихо, медленно раскачиваясь, держа обеими руками свою голову, а в коляске рядом, закрыв ладонями лицо, сидел Шломо. Так продолжалось долго, очень долго. Никто не знает, сколько прошло времени.

Затем Рахель тихо и нежно освободила свои ноги от рук Давида, молча встала и подошла к своему отцу. Также молча взяла его за руку, повела и усадила в коляску. На какое-то мгновение задумалась, вернулась к лежавшему Давиду, упала на колени, обхватила его голову и прижала к своей груди. Толпа рыдала. Дети плакали, ухватившись за юбки своих матерей. Было такое впечатление, что каждый хоронил своего самого дорогого и близкого.

Так прошло несколько минут. Затем Рахель подняла голову Давида и, глядя ему в глаза, что-то тихо прошептала. Тот молча кивал головой. Прошла ещё минута. Рахель прижалась губами к голове Давида в долгом-долгом поцелуе. Затем она поднялась во весь рост, и общий вздох удивления прошёл по всей этой огромной толпе. Буквально на глазах у всех пятнадцатилетняя девочка превратилась в убитую страшным горем, совершенно зрелую, очень красивую женщину. Чудо произошло буквально у всех на глазах. Рыдания и всхлипывания в толпе не прекращались, а напротив, становились всё громче. Рахель села в коляску, в которой сидел её отец, и вся кавалькада медленно тронулась в обратный путь. Было ли в Берковичах продолжение свадьбы, точно никто не знает. Дошли слухи, что не было.

На место, где сидела Рахель, пришли и сели на ступеньки крыльца родители Давида. Мать накрыла его платком, а он всё ещё вздрагивал. Наступала темнота. Отец и мать помогли Давиду подняться, и все те, кто ещё был на площади, стали свидетелями второго чуда. Ещё несколько часов тому назад здесь, у крыльца синагоги, лежал и рыдал восемнадцатилетний мальчик. Сейчас же все увидели убитого страшным горем зрелого мужчину. Родители отвели Давида домой и уложили в постель. Он не появлялся в кузне больше недели. В субботу в синагоге Лесного никого не было. Ещё через неделю всё повторилось. Люди собирались у кого-то в доме.

Так случилось, что в это самое время все местечки в округе посещали вербовщики в царскую армию. Уйти из дому на двадцать лет — желающих не было, но в Лесном вербовщикам повезло. Завербовался только один, но какой! Такой стоил десятерых! Это был гигант-красавец. Да, наш Давид пошёл служить в царскую армию на двадцать лет.

Жизнь продолжалась.

Отец Шломо оставил синагогу сыну, а сам куда-то уехал. Никто не знал, куда. Отец Рахели тоже получил синагогу где-то в другом местечке. Мать Рахели отказалась ехать в другое место и, по-видимому, вообще отказалась продолжать жить с мужем. В Лесное был назначен новый ребе. Рахель тоже не жила со Шломо, так как в течение многих лет у них не было детей. Шломо же вообще был очень тихий и незаметный. Он знал только книги. Давид раз в месяц присылал родителям два письма. Рахель приходила к ним читать своё. Они продолжали любить друг друга на расстоянии. Оказалось, что и в армии Давид был кузнецом. Его, жида, и там все любили за необыкновенно добрый характер, почитали за сверхчеловеческую силу и, конечно, за кузнечное мастерство и искусство.

Время шло. Оба местечка росли и стали значительно больше. Выросло новое поколение. С ростом населения, как ни удивительно, росла и легенда о необыкновенной любви Рахели и Давида. Легенда не умирала. Наоборот, становилась всё больше и больше. Ведь одна половина легенды жила здесь — рядом.

Прошло двенадцать лет, и у Рахели родился мальчик, которого она назвала Давидом. Через три года от какой-то болезни умер Шломо. Тихо жил и так же тихо ушёл. Рахель вместе с сыном переехала к своей маме в родное Лесное. Мать жила одна — дети повырастали.

Теперь Рахель могла навещать родителей Давида каждый день вместе с сыном, который обожал свою очень красивую и очень строгую маму. Маму, которая всё умела.

Время шло. Из армии в чине офицера царской армии вернулся Давид. Его встречало всё местечко. Пир был устроен такой, который старожилы не помнили ни до, ни после. Ещё бы! Местечко гордилось: вернулась вторая половина Легенды. Однажды Рахель зашла вместе с сыном в кузню — проведать Давида. Тот уже работал. Давид-младший, которому было уже восемь лет, долго и внимательно смотрел, как Давид-старший ловко жонглирует тяжёлым и раскалённым добела металлом. Вдруг мальчик повернулся к матери и сказал:

— Мама, я тоже хочу стать кузнецом!

Давид-старший замер. Наступило молчание. Рахель и Давид смотрели друг на друга. После минутного молчания Давид-старший только кивнул головой. Рахель сказала сыну, что это трудное и сложное ремесло — быть кузнецом.

— Сможешь ли ты, сынок? Мальчик ответил:

— Да, смогу.

С этого дня Давид начал учить Давида-младшего.

Время не стоит на месте. Рахель и Давид после окончания дня часто сидели на крыльце дома, возле кузни. Все, кто проходил мимо, останавливались и низко им кланялись — как святыне. Ведь эти двое были их гордостью, воплощением святая святых, олицетворением живой Легенды! Легенды о Великой, непобедимой и необыкновенной Любви. Эти двое, которые фактически никогда не имели интимных отношений, пронесли свою Любовь через все испытания с гордостью и достоинством. Местечко стало местом паломничества и туризма. Из-за этих двоих люди приезжали издалека, только чтобы взглянуть на них или показать их своим детям. Родители рассказывали о них легенды. Они были живым моральным, нравственным примером для растущего нового поколения.

Прошли годы. В Лесное приехал отец Рахели, чтобы здесь умереть. Он был тяжело болен. Перед смертью он подозвал к себе Рахель и еле дыша, чуть слышно попросил у неё прощения. Она сказала:

— Папа, я давно тебя простила, ты не виноват. Тебя так воспитал твой папа, а его — его папа, — она подвела к нему Давида-младшего. Отец едва улыбнулся и сделал знак благословения. Похоронили его на местном кладбище.

Прошло десять лет. Давид-младший стал кузнецом- виртуозом. У него раскрылся талант. Он обожал своего отца — Давида-старшего. Другого ведь он не помнил! Прошли ещё годы. Благодаря этим двоим Лесное превратилось в крупное процветающее местечко. Туризм не прекращался круглый год. Через некоторое время Давид старший чем-то заболел. Он умирал. Рахель не отходила от его постели ни на минуту. На прощание они что-то очень тихо сказали друг другу. Никто не слышал. Провожать Давида в последний путь съехались люди со всей губернии. Ведь он был живой Легендой. Через две недели вслед за ним ушла и Рахель. Физически и духовно она уже не могла жить без него. Ушла вторая половина Легенды.

Их похоронили на местном кладбище — рядом, друг возле друга. Городок собрал деньги, и им поставили два изумительных по красоте памятника из белого гранита. Какие-то искусные мастера выгравировали их профили, глядящие друг другу в глаза. Давид-младший выковал неописуемой красоты розу и вделал её в гранит таким образом, что было полное впечатление, будто бы Давид дарит эту розу Рахели.

Перед памятниками была выложена из камня небольшая площадь. К ней вела широкая каменная дорога. Стало традицией, что перед хупой молодые приезжали сюда — поклониться и как бы попросить благословения у этих двоих. Это место стало святая святых, и никому, абсолютно никому не приходило в голову привести сюда «козу» — то есть невесту или жениха, у которых родители отняли свободу. Свободу на право выбора.

Глава вторая

Давид

Итак, Давид-младший в возрасте восемнадцати лет в течение двух недель стал круглым сиротой. В живых остались только его бабушка Циля, мать Рахели, с которой он жил, и которая его просто боготворила, и весьма пожилые родители Давида- старшего, которые в нём также души не чаяли. Ещё бы — этот мальчик воплощал и унаследовал все самые лучшие черты и качества от тех, кто его родил, и от того, кто его вырастил и воспитал. Он был исключительно скромным, добрым и отзывчивым. Внешне он был поразительно красив — весь в мать. Высокий, чуть-чуть ниже отца — Давида. У него были просто шикарная шевелюра, материнские слегка вьющиеся тёмно- каштановые волосы, почти чёрные с плавным изгибом брови и необычайно выразительные глаза — небесно-голубые, цвета чистейшей бирюзы, в которых отражалась его светлая и невинная душа. Он унаследовал от матери не только красоту, но и — что самое главное — любовь к людям.

От своего биологического отца — Шломо — он унаследовал тяготение к знаниям и любовь к книгам. Давид был необыкновенно способным, сообразительным и умным мальчиком. Но то, что он унаследовал от своего отца — Давида — ему никто в этом мире дать не мог. Он перенял у него настоящую сердечную доброту к людям. Отец воспитал и укрепил в нём это необыкновенное качество — делать только добро. Вот таков был наш Давид-младший, который в течение года, практически каждый день, приходил на могилу своих родителей и просиживал там часами в глубоком раздумье. Его родители были не просто особенными — это были необычные люди, которые обратили на себя внимание самого Творца, который наделил эту выдающуюся пару особым свойством. Мальчик очень тосковал по ним. Ему их по-настоящему не хватало, и никто, абсолютно никто не мог ему их заменить. Он приходил сюда за советом и, непонятно как, но всё же получал его.

Он сидел здесь часами, погружённый в воспоминания. Перед его глазами вставали и проходили картины жизни с его родителями. Однажды перед ним предстала необыкновенно яркая картина о возвращении его отца — Давида — после окончания службы в царской армии и знаменитая встреча с его мамой — Рахелью. Ему тогда было всего восемь лет, но картина была настолько яркой и реальной, как будто это произошло вчера.

Дело в том, что переписка Рахели с Давидом не прекращалась в течение двадцати лет и была более чем регулярной. Рахель всегда знала, где в тот или иной период времени находится Давид и чем он занят. Она знала о его продвижениях по службе и даже о том, что командование его очень уважает и ценит. Ещё бы — никто не мог изготовить такую сбрую, такие подковы и с таким искусством подковать лошадь главнокомандующего армией, как это делал Давид!

Поэтому Рахель знала точно, в какой день и даже в какой час может появиться её Давид. Она рассказала об этом ребе, который двадцать лет тому назад сменил её отца. Кстати сказать, он был тоже замечательный и высокоэрудированный, знающий ребе, которого всё местечко очень уважало. Он был воистину продолжателем дела своего предшественника. Был в курсе этой удивительной, необычайной истории.

ребе попросил Рахель ни о чём не беспокоиться. Он сам организует встречу Давида. Ему самому не терпелось встретить и увидеть эту легендарную личность.

И вот этот день наступил. На площади возле синагоги были накрыты столы. Сколько их было — сказать трудно. До нас дошёл факт, что каждый получил своё место — никто не стоял. Столы были накрыты белоснежными скатертями и ломились под тяжестью изобилия кошерной пищи. Бутылок с вином и водкой было намного больше, чем встречающих (а встречало Давида всё Лесное). В тот день все оставили свои занятия и принарядились, как на большой праздник. Ведь в местечко возвращалась их легенда, которая двадцать лет тому назад, одним ударом кулака вышибла и сорвала с петель массивную дверь в эту синагогу. Большое крыльцо было завалено цветами. Красавица Рахель была одета во всё белое. От неё невозможно было оторвать глаз. На крыльце стояла истинная красавица-святая.

Дорога к Лесному, так же, как и к Берковичам, имела множество поворотов и, петляя, проходила через очень густой лес. Но вот на прямом участке дороги появилась коляска. Она приближалась. В коляске было двое. Кучер — один из местных жителей — и очень большого роста красавец в форме офицера царской армии, который не сидел, а стоял. Это был Давид. За коляской трусила, привязанная, высокая кавалерийская лошадь. Позже Давид рассказывал, что командование за отличную и образцовую службу в царской армии подарило ему на прощание полный комплект кавалерийского офицера, включая саблю, конскую сбрую, именной револьвер и разные мелочи, — он ведь проходил службу в кавалерийской дивизии. Можно себе только представить, сколько лошадей он подковал за двадцать лет!

Коляска подкатила к синагоге. Офицер легко спрыгнул с неё и буквально взлетел на крыльцо. На какое-то мгновение всё кругом замерло. Рахель и Давид стояли друг против друга. Была мёртвая тишина. И вдруг Рахель бросилась Давиду на грудь. Воздух задрожал от крика восторга. Вверх взлетели сотни кепок и кип. Давид правой рукой прижал голову Рахели к своей могучей груди, к своему сердцу — и они застыли. Он поднял свою голову высоко вверх, и на головку Рахели начали падать крупные капли. Точно так же было двадцать лет тому назад. Тогда Рахель сидела на ступеньках этого самого крыльца, а голова Давида была на коленях. Она перебирала курчавую голову Давида, и её слёзы падали на его голову.

Теперь ей было тридцать пять, а ему — тридцать восемь. Прошло двадцать лет, и они встретились. Эти двое прошли через тяжелейшее испытание жизни — испытание временем. Их любовь стала легендарной. Они пронесли свою, в полном смысле значения этого слова, неземную любовь и теперь, на глазах у всех, открыто выражали её друг другу. Была мёртвая тишина. Только слышалось всхлипывание женщин и их детей, которые, держась за юбки матерей и тоже плача, не понимали, почему плачет мама. Но на сей раз это были слёзы радости, слёзы победы, слёзы торжества жизни. Эти двое стояли, сжимая друг друга в объятиях, и никому, кроме ребе, было невдомёк, что именно сейчас, именно в это святое мгновение произошло полное соитие их душ. Да, в это мгновение эти двое получили сверху неземной подарок — шестое чувство, ощущение Духовной Любви.

До них за всю историю человечества такой подарок не получал никто. Эти двое находились в состоянии неземного блаженства, что абсолютно недоступно ни нашему пониманию, ни ощущению. И опять, точно так же, как двадцать лет тому назад, при абсолютном молчании всех присутствующих, над их головами поднялся невидимый для земного глаза ореол. Ореол — символ святости.

Всё это время ребе стоял сзади пары в дверях синагоги и счастливо улыбался, прижав руки к груди. Он понимал то, что не понимал никто. В его глазах эта легендарная пара в тот момент находилась под духовной хупой.

Ребе был счастлив так, как никогда за всю свою жизнь. Эти двое были не просто исключительно красивой парой. От них исходило что-то особенное, необъяснимое — что-то, что невозможно описать. Человеческий словарный запас слишком беден для этого. Они были прекрасны как внутри, так и снаружи. Они не только как бы светились этой духовной чистотой — она исходила от них в окружавшее их пространство. Прошла ещё минута тишины. Они смотрели в глаза друг другу, определённо находясь в другом мире. Затем оба повернулись лицами к собравшимся. Воздух вновь содрогнулся от взрыва всеобщего ликования, криков приветствия и радости. Снова взлетели ввысь кепки и кипы. Эти двое как бы вышли из тумана другого мира — мира красоты. Красавица Рахель смущённо улыбалась. Она не ожидала, что ребе устроит такую встречу. Она поглядывала на Давида, и её глаза излучали безграничную любовь. В них было море, океан любви, которую она не могла, да и не хотела скрывать. Не просто радость и счастье вернулись в её дом. К ней вернулась любовь к жизни, к ней вернулась вторая половина её души. Давид-младший стоял, прижавшись к своей бабушке, и с нескрываемым восторгом смотрел на свою красавицу-маму и на Давида, о котором он так много слышал и с которым он так мечтал встретиться.

Он вспоминал, как он первый подбежал к Давиду, и как вдруг оказался в огромных, мощных руках, и как он взлетел в воздух так высоко, что у него перехватило дыхание. Эти же руки нежно его подхватили и прижали к широкой груди. Давид-старший нежно целовал Давида-младшего. Только Рахель и он понимали, что с этого момента, что отныне этот чудный мальчонка стал его сыном. Затем к Давиду подошли его уже изрядно состарившиеся отец и мать, которых уже успело поздравить всё местечко. Затем к нему подошла мать Рахели. Он нежно её обнял и поцеловал. Взяв её руки в свои, он благодарил её за то, что она подарила ему Рахель. Потом начались поздравления, которым не было конца. Наконец, зазвенел колокольчик, и голос ребе призвал всех занять свои места за столами.

ребе произнёс изумительную речь в честь Давида, Рахели и всех присутствовавших. Речь, в которой он упомянул о любви и преданности. О такой любви, которая стала воистину легендарной. Затем короткую речь произнёс Давид. Он поблагодарил всех своих земляков за такой щедрый приём и, обращаясь к Рахели, обещал больше никогда её не покидать и под общий смех и аплодисменты поцеловал. В этот момент Давид-младший вцепился в него, буквально повис на нём. Подсознательно мальчонка чувствовал, что с этого момента он обрёл отца. Он любил его. Он был счастлив. Затем начался пир, который длился весь день и всю ночь. Играл оркестр, который состоял из местных скрипачей и гармониста. Когда и где они успели так сыграться, никому не ведомо.

Играли и пели жизнерадостные песни и танцевали фрейлехс. Это был всеобщий праздник — праздник жизнеутверждения. Только под утро народ стал расходиться по домам. Где эти евреи достали столько вина и водки и где они научились так пить, автор не имеет представления. До нас дошёл только один факт — не молва, а действительный факт об этом знаменитом пире. Автор понимает, что поверить трудно, но факт есть факт — пьяных не было. Это был первый и не последний феномен.

Далее вспоминается, как Давид-младший захотел стать кузнецом. Он сидел на скамейке возле памятников, собирая завядшие и укладывая свежие цветы, которые жители приносили буквально каждый день. Он приходил сюда иногда за советом и, как ни странно, получал его. Он уходил, точно зная, что и как надо делать или как поступать в том или ином случае. Он сидел возле памятников — и всё новые и новые картины всплывали в его памяти. Он вспоминал, как отец учил его кузнечному ремеслу. Как он терпеливо научил его выковать такой формы плуг, чтобы им было легко пахать. Как учил его снаряжать лошадь, надевать сбрую и как правильно сидеть в седле, держа определённую осанку, свойственную только кавалерийским офицерам царской армии.

Давид очень многому научился от отца и помимо кузнечного дела. Отец воспитал в нём волевой характер и передал ему то редчайшее свойство доброты и отношения к людям, которое так приятно и угодно Творцу. Но самое главное — он передал ему чувство любви, уважения и почитания своих родителей. Сам Давид-старший, так же, как и Рахель, за всю свою жизнь не сказали своим родителям ни одного грубого слова. Они никогда не проявляли непочтительность или неуважение к тем, кто дал им жизнь. Они регулярно приходили в синагогу и строго соблюдали шабат. Они прекрасно знали, что своей жизнью обязаны троим: отцу, матери и Творцу, который дал им душу. Они с самого раннего детства и всю свою прожитую жизнь были морально и нравственно кристально чисты. Они были воистину безгрешны. Всем хорошо известно, что происходит, если по причине, известной только ему, Творец не намерен дать новорожденному душу, — на свет появляется мёртворожденный. Мы позволим себе упомянуть только один, самый фундаментальный принцип нашей жизни. У наших родителей есть Партнёр. Проявляя к родителям неуважение, непочтительность, мы всё это проявляем и к Нему — Партнёру. Это надо всегда помнить. Рано или поздно атеисты тоже приходят к этому.

Итак, возвращаемся к нашему Давиду-младшему и к его воспоминаниям. Надо отметить, что после возвращения из армии Давид-старший жил в доме своих родителей, а Рахель с сыном — у своей мамы. Каждый вечер, после дневных работ, забот и хлопот они встречались в доме Рахели или чаще — в кузне, что примыкала к дому родителей Давида. Они сидели на широкой удобной скамейке допоздна. Прохожие часто наблюдали эту влюблённую пару — как эти двое сидели, сжимая друг другу руки. Естественно, у кого угодно может появиться ироническая улыбка. Чтобы так любить друг друга, столько лет прожить в ожидании, наконец встретиться и не жить вместе, не иметь нормальных земных интимных отношений? Да такого быть не может! Всё это выдумка, фантазия и неправдоподобно! Да, со стороны это смотрится именно так, и сомневающиеся имеют на это самые серьёзные основания. Но дело в том, что именно эти отношения у них возникли мгновенно, независимо от них самих, то есть сразу же при их встрече, но этого никто не заметил, не видел и не мог видеть. Они сами этого не ожидали. Их интимные отношения заключались в соитии, в слиянии их душ, они начались с момента встречи и не прекращались ни на один день. У них были духовные интимные отношения, посланные свыше.

Что же это такое? Как это понять или ощутить? Автор хотя и бессилен, но попробует объяснить это необычное явление. В силу высоко моральной атмосферы, сложившейся в этом местечке, а также в силу того, что оба были абсолютно безгрешны, они удостоились получения шестого чувства. Это чувство неземного наслаждения от соития душ. Это чувство возможно только в случае Духовной Любви.

Сравнить это наслаждение с нашим земным наслаждением от интимной близости невозможно. Никто не может это объяснить, и автор тоже бессилен. Как невозможно объяснить слепому от рождения, что такое красный, зелёный, голубой цвет или вообще цвета. Как невозможно объяснить глухому от рождения, что такое звук, нота или мелодия, так как в обоих случаях у них от рождения отсутствует одно из пяти наших чувств. Вот точно так же совершенно невозможно объяснить то божественное, то райское наслаждение от этого шестого чувства, которое влюблённые ощущают от соития их душ, находясь в плену Духовной Любви в этом мире.

Автор только представляет, что если условно собрать все наслаждения, всех людей этой планеты за всё время её существования, то это наслаждение будет во много раз меньше того духовного наслаждения, которое ощущали эти двое во время соития их душ. Это несравнимо ни с чем. Ни о каком другом наслаждении для них не могло быть и речи. Их наслаждение было в миллионы раз больше, чем любое мыслимое наслаждение этого физического мира. Они подвергались ощущениям высшего духовного уровня, недоступным нашему пониманию.

Итак, Давид не познал женщину в нашем физическом мире, зато он познал её — и какую! — в духовном мире, будучи в этом. Эти ощущения наслаждения и блаженства были настолько мощными, что, будучи вместе, они как бы представляли собой какой-то сверхмощный генератор, излучавший радость, добро и счастье. С приездом Давида в местечке многое стало меняться ещё в более позитивную сторону, но к этому мы вернёмся несколько позже.

Перед Давидом-младшим ярко высветилась картина умирающего отца. Это случилось через десять лет после его возвращения из армии. Давид серьёзно заболел, и ни местный доктор, ни другие были не в силах что-либо сделать.

Давид-старший лежал у себя в комнате на широкой большой кровати, сделанной когда-то местным столяром специально для него. На краю кровати, держа его руку, сидела Рахель. Она не плакала. Глаза её были сухи. Они прощались только физически. Он подозвал сына. Тот не мог сдержать своих слёз — он так любил отца. Давид усадил сына по другую сторону кровати. Правой рукой он сжимал руку Рахели, а левой держал руку сына. Родители Давида стояли рядом. Давид давал сыну последнее напутствие:

— Сынок, я знаю, что тебе страшно, что ты растерян, испуган, что с моим уходом ты потеряешь опору. Сынок, всё это не так! Ты уже взрослый. Тебе восемнадцать лет. Ты великолепный кузнец. Ты большой мастер своего дела. Когда мне было столько же, я не умел ковать то, что ты умеешь сегодня. Вот рядом стоит дедушка — он может это подтвердить. Так что не бойся, сынок. Береги свою маму и бабушку. Теперь ты — глава семьи. И ещё вот что. Я прошу тебя: начинай серьёзно учиться у нашего ребе. Я с ним уже говорил о тебе. Он будет очень рад. Запомни, сынок: знания — это настоящая сила. Знания принесут тебе уверенность и мудрость. Обещай мне, сынок! И ещё вот что. Когда тебе потребуется помощь, совет — приходи, ты всё получишь.

Давид-младший сквозь слёзы пообещал и упал, обхватив огромную руку отца. Давид уходил тихо, спокойно и до последней секунды не отрывал глаз от Рахели. Уходил, как праведник, уходил, как святой.

Затем перед Давидом-младшим возникла как наяву картина умирающей мамы. Сразу же после ухода Давида-старшего наша красавица Рахель стала бледнеть, даже как бы вянуть. Через неделю она слегла от слабости. Сын не оставлял её ни на минуту. Не отходила от постели и престарелая мать Рахели. Рахель лежала в кровати, и точно вся светилась. Воистину — за праведником уходила праведница. Она лежала очень тихо и улыбалась. Буквально таяла у всех на глазах и улыбалась, оставаясь необыкновенно прекрасной. За день до её ухода Давид спросил её:

— Мама, почему ты улыбаешься?

— Сыночек, — ответила Рахель, — я скоро встречусь с твоим отцом, как же мне не улыбаться! Ведь мы уже больше никогда не расстанемся. Сыночек, прости меня за то, что я ухожу, но я просто не могу жить без него, и кроме того, он меня ждёт. Сынок, ты помни, что тебе сказал отец. Постарайся выполнить всё то, что ты ему обещал, — и добавила: — Помни, что он сказал: когда тебе нужен будет совет — приходи к нам, и ты его получишь.

На другой день Рахель ушла — так тихо и спокойно, что все, кто был в комнате, ничего не заметили. Даже Давид, сидевший на её кровати и державший её руку, думал, что она спит. Её похолодевшая рука заставила его, да и всех, очнуться. Все последние дни дверь в дом не закрывалась. Ребе приходил каждый день.

На похороны съехались все жители Берковичей. Её и там все любили. Она и там за все годы никому не сказала ни одного грубого слова и помогала людям, как только могла. Она ушла точно так, как ушёл Давид: ушла, как праведница, ушла, как святая.

На кладбище в одном месте лежали два праведника. О том, какие чудеса начали происходить возле этих памятников, мы расскажем чуть позже. А сейчас вернёмся к началу всей этой и предыдущей истории и попробуем разобраться, проанализировать, выявить возможные предпосылки или понять причину, почему это совершенно незнакомое для всех живущих на этой планете шестое чувство, которое сопутствует только Духовной Любви, спустилось на нашу планету именно в этом месте, именно в это местечко, и именно в этих двоих — в Рахель и Давида.

Итак, начнём издалека. С описания локальных природных условий. Огромные территории Белоруссии были, да и сейчас покрыты густыми лесами смешанных пород деревьев, перемежавшимися с болотами и трясинами. О глубине этих трясин судить невозможно, так как всё, что попадало в трясину, исчезало навсегда. В лесах преобладали сосна и ель, но было много различных лиственных пород — таких как дуб, кедр, берёза и др. Было и есть очень много разновидностей кустарника со множеством разных ягод. Но особенно богаты эти леса грибами. В лесах водились всяческие звери и зверюшки — бегающие, прыгающие, ползающие и летающие. Лесные массивы, часто непроходимые, перемежались со значительными площадями полей, принадлежавших в то время помещикам. Среди лесов, особенно вдоль ручьёв, устья которых впадали в Днепр, встречались плоские прогалины, удобные для обоснования и строительства маленьких жилых посёлков. Наше местечко — Лесное — разместилось в довольно большой такой прогалине, окружённой болотами и лесами лиственных пород. Прогалина представляла собой своего рода прямоугольник, расположенный длинной стороной вдоль ручья с кристально чистой водой. Помещичьи поля были вблизи — чуть более километра за лесом. К этому местечку когда-то была проложена петляющая грунтовая дорога, которая обходила страшные болотные трясины. Проехать туда можно было только на лошадях. Зимой — на специальных санях.

Примерно за три километра до этого местечка, в лесу, дорога имела развилку. Прямо — дорога вела к соседям. Поворот направо — к нашему. Само местечко находилось в нескольких десятках километров от более или менее крупного населённого центра Суража. Только это не тот Сураж, что севернее Витебска, а чуть северо-западнее Гомеля, то есть тот, который фактически находится на территории России. Таким образом, Лесное находилось на территории Белоруссии и в такой отдалённости от городской цивилизации, в такой глуши, что лучше не придумаешь. Плодородные нетронутые поля, большущая прогалина в почти непроходимом лесу с чудесными лиственными деревьями и кристально чистой воды ручьём с естественным перепадом уровня течения, свежайший здоровый воздух — всё это вместе взятое, очевидно, когда-то послужило тому, что тут начали поселяться наши предки. Заселение происходило с разрешения губернских властей.

Поселенцы начали строить дома, заниматься сельским хозяйством, обрабатывать землю, которую они арендовали у местных помещиков. Построили водяную мельницу, используя перепад, плотину и пруд, в котором можно было купаться. Этот чудесный ручей давал им возможность делать орошение полей. Ручей, который впоследствии проявил необъяснимое чудо и который, вероятно, входил в состав всей водной системы, снабжавшей Днепр, не говоря уже о подземных водах. Другими словами, под поверхностью земли на разных уровнях существуют подземные реки и озёра.

Теперь давайте вернёмся к нашему необычному местечку. Это было просто идеальное место для жизни! Нам неведомо время, когда здесь началось строительство первых домов. Известен только тот факт, что, когда сюда приехал тогда ещё совсем молодой и очень красивый ребе, в будущем отец Рахели, в этом местечке было около двухсот домов и очень скромная по размеру синагога, в которой не хватало места для всех. Местечко было такое же, как и все другие в губернии. Здесь жили, в основном, евреи, основной занятостью которых было сельское хозяйство. Выращивали пшеницу, кукурузу и всевозможные виды овощей. В каждом доме были фруктовые деревья и очень много разной птицы, особенно кур. Были и свиньи — в двух или трёх белорусских семьях, которые каким-то чудом сюда попали, но те вскоре от свинины отказались.

В местечке жили два плотника, которые строили срубы домов во всей округе. Причём сначала строили погреб для хранения картофеля и разных солений, а уже над ним ставили дом. Местный печник, который сам из местной глины делал и обжигал кирпичи, выкладывал особые печи. В этих печах можно было приготовлять пищу и отапливать ими дом. Был один столяр, постоянно занятый изготовлением разной мебели и особенно люлек для новорожденных. Был один мельник, который не успевал перемалывать зерно от урожая до урожая. Жили здесь несколько охотников, занимавшихся охотничьим промыслом, которые прекрасно знали все тропы и тропинки, чтобы обойти болотные трясины. Был Голубев, который вместе с сыновьями разводил и тренировал голубей для почтовых нужд. Был один жестянщик, постоянно занятый изготовлением металлической посуды и ванночек для младенцев. Был один кузнец — пожалуй, единственный на всю округу, и сын которого впоследствии прославил это местечко, став легендарным на всю губернию. Был один ювелир и он же — часовых дел мастер. Жил здесь один изготовитель скрипок, и он же — учитель музыки. Были сапожник, парикмахер, портной, люди других профессий, даже один доктор, который лечил и взрослых, и малышей.

Во всех дворах росли различные фруктовые деревья, дававшие почти каждый год хорошие урожаи, и, что самое главное, — здесь все любили цветы. Всё утопало в зелени и цветах. Вдоль единственной улицы когда-то были посажены кедры, и вся дорога от начала до конца представляла собой зелёный коридор. Воздух в этом местечке был какой-то особенный по своей чистоте. Его хотелось пить. Когда сюда приехал ребе, отец Рахели, то первой проблемой, с которой он столкнулся, были петухи. Почти в каждом дворе было множество кур и обязательно петух. Рано утром один из них начинал своё соло, и его немедленно подхватывали все остальные по всей длине улицы. Эти утренние голосовые упражнения, этот подъём и крики невозможно было выдержать! Появилось предложение оставить только трёх петухов: в начале улицы, посередине и в конце. Предложение не было принято, так как остальные наотрез отказались зарезать своих петухов. Пошли к новому ребе. Он внимательно всех выслушал и попросил дать ему пару дней подумать. Затем пошёл к столяру. Вместе они решили проблему. Столяр взялся изготовить для петухов клеточки. На ночь их накрывали чем-нибудь тёмным, а утром покрывало снимали. Плата за клеточку была такая мизерная, что все согласились. После раздачи клеток посторонний наблюдатель мог получить рано утром удовольствие только от трёх петухов. Когда через час хозяйки снимали с клеток покрывала, петухи растерянно встряхивались и уже без крика стремглав мчались пересчитывать своих кур. По тем временам это было, если можно так сказать, нормальное местечко — со своими сплетнями, злословием, враждой, завистью и, мягко скажем, не очень дружелюбным отношением друг к другу.

Наш ребе начал работать. Во все свои лекции, беседы он вносил дух позитивности, доброго, благожелательного отношения друг к другу. Он терпеливо и настойчиво воспитывал жителей местечка, призывая терпеливо и тепло относиться к соседям, уважать их. Он постоянно участвовал в разборе ссор как между взрослыми, так и между детьми. Он учил их тому, что хочет видеть в них Творец. Он потратил очень много времени, сил, энергии и здоровья на то, чтобы создать в этом местечке общество, приятное Творцу. Зная, как тяжело жителям местечка продать то, что они производят, зная, как трудно, а иногда и невозможно доставить в город товар (как продукты сельского хозяйства, так и всё остальное), ребе связался с различными оптовыми закупщиками в Сураже, Гомеле, Бобруйске и даже в Могилёве. Они приезжали и закупали всё, что было готово для продажи. Более того — они начали привозить заказы. Местечко начало богатеть и процветать.

Шли годы. Работа ребе тоже начала приносить свои плоды. Люди стали теплее и сердечнее относиться друг к другу. Дети росли окружённые любовью, заботой и вниманием не только со стороны родителей, но также и со стороны всех соседей — как ближних, так и дальних. Свадьбы между детьми соседей стали обыденным явлением. Постепенно местечко превращалось как бы в одну семью.

Итак, они жили вдалеке от всяческих средств массовой информации, которая занимается в основном тем, что помимо сообщения новостей разлагает моральные устои любого общества. Их единственной связью с внешним миром был почтальон, который крайне нерегулярно доставлял почту. В экстренных случаях люди пользовались услугами голубятника. Благодаря отдалённости от всего городского, а также благодаря всей этой удивительной окружающей природе, чистейшему воздуху новое поколение вырастало морально устойчивым, умственно и физически здоровым, и счастливым, без каких-либо комплексов неполноценности. Они жили в глуши, вдалеке от развивающейся цивилизации с её звериными инстинктами, неконтролируемой алчностью и жадностью, стремлением к наживе, деньгам, роскоши и другим порокам, и язвам, сопутствующим любой цивилизации. Они трудились и жили здоровой, нормальной жизнью, пользуясь и питаясь продуктами своего далеко не лёгкого труда. И все они были счастливы. Другой жизни они уже не хотели. Они достигли того уровня человеческих отношений, когда все без исключения стали помогать друг другу жить.

Однажды ребе обратился ко всем жителям местечка. Собрали средства, перестроили и увеличили синагогу. Она стала намного вместительнее. Были даже комнаты для занятий с детьми и взрослыми. Люди стали больше понимать и тянуться к истине.

Прошло ещё несколько лет. Изменилась вся человеческая атмосфера жизни. В корне переменились ментальность и психология, их отношение к соседям и к самим себе. Благодаря трудам этого замечательного ребе в местечке сформировалось совершенно новое, до сих пор нигде неведомое, почти идеальное микроскопическое человеческое общество, с чистейшими морально-этическими правилами и нормами общественной жизни, так приятное и угодное Творцу. Нигде в мире ничего подобного не было.

К тому времени, когда у кузнеца родился сын Давид, а через три года у самого ребе — дочь Рахель, местечко было морально подготовлено к принятию Божественного подарка, шестого чувства — Духовной Любви. В этом местечке, по нашему мнению, были созданы все условия, была укреплена такая атмосфера человеческих отношений, а эта пара была настолько морально чиста, что очевидно, ни лучшего места, ни лучших кандидатов принять такое шестое чувство не было нигде в мире. Но надо отметить, что всё то, что с таким трудом создавал ребе, после трагедии, которая произошла в основном по его же вине, вся атмосфера в местечке была слегка потревожена. Отъезд Давида в царскую армию, уход ребе и приезд нового, которого никто ещё не знал. Всё это вместе взятое повлияло на настроение людей. Нельзя сказать, что они возвратились к первоначальному положению, но атмосфера искренней теплоты и доброго отношения к соседу стала несколько формальной. Спас положение новый ребе, который с огромным энтузиазмом взялся продолжать дело, начатое своим предшественником, и только благодаря этому к моменту возвращения Давида была создана атмосфера таких человеческих отношений, когда люди сами стали относиться к ближнему, как к самому себе. Это было фактически достигнуто ежедневным кропотливым трудом двух ребе в течение сорока лет.

Уместно вспомнить, что в Лесном за это время произошли два феномена. Первый произошёл после того, как Давид ушёл в армию на двадцать лет, а ребе, отец Рахели, покинул Лесное. Феномен заключался в том, что в местечке сократилась рождаемость. И не потому, что прекратились супружеские отношения. Отнюдь нет. Мужчины и женщины по-прежнему нежно относились друг к другу. Наоборот, многие прилагали усилия, чтобы заиметь ещё одного ребёнка, но, как супруги ни старались из этого ничего не получалось. Создавалось впечатление, что женщины утратили способность зачатия. Если в течение одного года и родились один или два младенца — то это было великим событием. Таким образом, за все годы, что Давид был в армии, население нашего местечка очень мало изменилось.

Второй феномен произошёл после того, как Давид вернулся из армии. Он и Рахель больше не расставались до самой их смерти. Феномен заключался в том, что спустя девять-десять месяцев после возвращения Давида в местечке начался бум деторождения. Местные повитухи не успевали принимать роды, а столяр и жестянщик работали день и ночь, изготавливая детские люльки и ванночки. Радость и счастье вернулись в местечко.

В один из этих счастливых и радостных дней у соседей Рахели родилась дочь, которую назвали Рахель. Будем называть её Рахель-младшая. Она была — в полном смысле этого слова — Божьим творением. Эти светло-голубые широко раскрытые глазки, белокурые кудрявые волосики. Эти малюсенькие ручки и ножки. Она всегда смеялась. Давид-младший, которому было почти девять лет, после работы приходил поиграть с ней. Ему доставляло огромное удовольствие щекотать ей животик, а она сучила ручками и ножками, заливаясь от смеха. Для него это были самые счастливые минуты в жизни — поиграть с этим живым ангелочком.

Время шло. Давид-младший упорно учился у своего отца кузнечному искусству. Мальчик его очень любил. Он восхищался и гордился им, а сам Давид только удивлялся способностям своего сына. Мальчонка был очень талантлив.

В памяти Давида возникла ещё одна картина — ещё одно событие, воспоминание о котором осталось у него на всю его жизнь. Засуха. Страшная засуха, сеявшая смерть. Прошло два года после возвращения Давида из армии, как вдруг по стране ударила засуха. Всю весну, всё жаркое лето и всю осень дождей не было. Погибло, высохло буквально всё. Собирать было нечего — ни зерна, ни кукурузы, ни овощей, ни фруктов. Ручьи пересохли, и в колодцах не стало воды. Жители соседнего местечка едва сводили концы с концами. Питались за счёт запасов прошлого года. На следующий год положение было ещё хуже первого. Почва везде потрескалась, да и сеять было нечего. Кое-где в губернии начались лесные пожары. Тушить было нечем. Надвигалась катастрофа — голод и смерть. Положение было страшное. Никакой помощи от губернских властей. Народ стал сниматься со своих мест — покидали свои дома и уезжали куда-то на юг. Такое положение было во всей губернии и стране, кроме… нашего местечка. Да-да. Я не оговорился. Я говорю о третьем феномене. В Лесном и в первый год засухи, и во второй во всех дворах, во всех колодцах было полно воды, а наш чудесный, широкий ручей стал ещё более полноводным. Поля орошались, как всегда. Урожай пшеницы, кукурузы, картофеля и других овощей был просто невероятный. Если, для примера, в нормальный год с одного ведра посеянного картофеля снимали три или четыре ведра, то к концу первого года засухи — восемь вёдер, а к концу второго года — десять. Было совершенно непонятно, что происходит. По овощам, фруктам и другим сельским продуктам урожаи были в три-четыре раза выше среднего. Никто ничего не понимал, кроме нашего ребе. Он загадочно улыбался.

Как-то к нему после работы заглянул Давид-старший. У него было предложение. Ребе его внимательно выслушал, и они составили план действий. На другой день ребе созвал всех жителей и предложил оказать помощь соседям. Все единодушно поддержали его. Затем он встретился с ребе соседнего местечка, и они обсудили вопрос перевозки продуктов и воды. Народ стал доставлять к синагоге свои излишки. Собралось огромное количество, которое немедленно грузилось на подводы и перевозилось к соседям. Жестянщик изготовил огромные бочки для воды. Наладилась цепная, беспрерывная доставка. Другими словами, сосед спасал соседа. Они выжили. Они победили. Победила знаменитая фраза: «Возлюби ближнего…» Победили Любовь и Жизнь. Слух о странном, полноводном ручье и о необыкновенных колодцах прошёл по всей губернии. Так победоносно завершился третий феномен.

Шли годы. Давид-младший работал почти самостоятельно, а Давид-старший не мог налюбоваться на своего сына и восхищался его способностями. Работая, жонглируя раскалённым металлом, Давид-младший очень часто думал о Рахели-младшей. Он ловил каждую свободную минуту, чтобы пойти и поиграть с девочкой, которую он просто обожал.

Она же всегда ждала его и встречала со своей светлой, детской, радостной улыбкой. Девочка подросла, и по всему было видно, что это будет необычайно красивая девушка. Ей было девять лет, когда у её единственного друга умерли родители. Она так переживала и так плакала, что ему приходилось её успокаивать и утешать. Она стала посещать могилы вместе с Давидом, который, выполняя своё обещание, данное отцу, начал серьёзно учиться у ребе. Изучение Торы и Талмуда всё больше открывало ему глаза. Трагическая история его народа, время страшного рабства, время освобождения от него. Прямая связь его лучших представителей с самим Творцом и все перенесенные гонения и страдания — это всё его так увлекло, что он уже не мог остановиться. Он стал как губка, впитывающая знания. Он хотел знать всё больше и больше.

После смерти родителей Давид продолжал работать в кузне со своим дедушкой. Его мастерство достигло столь высокого уровня, что даже такой кузнец, как его дед, с таким огромным опытом, подчас только качал головой от изумления и восхищения. Внук стал виртуозом, артистом в кузнечной профессии! Когда он выковывал сложнейшие детали, то со стороны казалось, что он просто играет. Он не только использовал все имевшиеся приспособления для работы, но и начал изобретать что-то новое, раннее невиданное в кузнечном деле. Работая с различными молотками, тяжёлыми и малыми, он как бы выстукивал какие-то мелодии. Воистину, он стал великим мастером в этой сложной и далеко не лёгкой профессии.

После работы он отправлялся в синагогу — к ребе на занятия. Тот не мог скрывать своего восхищения удивительными способностями этого очень скромного, сильного и необыкновенно красивого юноши. Он часто ставил Давида в пример своему сыну Якову, который был на четыре года моложе Давида и мечтал стать ребе.

Во время посещения могил родителей Давида он и Рахель часто наблюдали, как молодые пары, прежде чем идти под хупу, приходили сюда, в это воистину святое место, — получить благословение.

Здесь мы остановимся и постараемся очень кратко описать четвёртый, постоянный феномен этого райского местечка. Когда молодые становились на колени перед памятниками Рахели и Давида и мысленно или вслух просили у них благословения — происходило необычное, вернее сказать, мистическое явление. В случае, если чувство любви между молодыми было настоящим, чистым, искренним, то над памятниками поднималось маленькое лёгкое облачко, видимое только им двоим, и одновременно раздавался мелодичный тихий перезвон лепестков металлической розы. Это означало, что они получили благословение. Со стороны глядя, можно было только услышать этот райский перезвон и увидеть, что молодые вдруг начинали радостно обнимать и поздравлять друг друга. В случае же, если чувства были неискренние, даже с одной стороны, если был замешан какой- либо интерес, не имевший отношения к настоящей любви, памятники не проявляли ничего. И таких случаев было несколько.

Прошло три года после смерти Рахели и Давида. Давиду- младшему исполнился двадцать один год, а Рахели-младшей — двенадцать. После празднования совершеннолетия девочки ребе пригласил к себе Давида и предложил ему продолжать учёбу в йешиве в Сураже, который находился в нескольких десятках километров от Лесного. Предложение было совершенно неожиданным, и Давид растерялся. ребе объяснил, что не может дать ему больше, чем то, что уже дал. Давид должен ехать в город и продолжать учёбу в йешиве. Там же он может получить диплом ребе. Местный ребе приготовил для Давида два письма. Одно — очень известному в городе ребе, а другое — своим знакомым, с которыми заранее договорился, что юноша будет жить у них. Давид просил дать ему время подумать.

На другой день после работы он пошёл на кладбище — к памятникам. Никого вокруг не было. Давид вслух рассказал памятникам о предложении ребе и просил совета, так как не знал, что делать. Он признался, что очень хочет продолжать учёбу, но не может оставить свою бабушку. Он сидел на скамейке напротив памятников и до боли сжимал свои руки. И вдруг над памятниками поднялось слегка розоватое облачко, а в ушах раздались голос отца и потом голос мамы: «Езжай, сынок, учись».

Он оглянулся — кругом ни души, а голоса звучали так чётко и ясно, что не было никакого сомнения в том, что он получил благословение родителей. Он поменял, как обычно, цветы и медленно пошёл домой. Дома он рассказал бабушке о предложении ребе. Она его выслушала и сказала:

— Езжай, внучек, учись, — это очень важно. Твой покойный отец и твоя мама были бы счастливы. Езжай.

— Бабушка, как же я тебя оставлю, на кого?

Она улыбнулась:

— Не думай об этом, внучек, кругом много добрых людей, и есть наш ребе, не беспокойся — езжай и учись. Ты принесёшь очень много добра и пользы людям, когда вернёшься. —

И твёрдо добавила: — Езжай.

Оставалась одна и очень серьёзная проблема. Он не знал, как преподнести эту новость Рахели. Но проблема была решена очень просто. Оказывается, ребе и это предусмотрел — он сам ей всё рассказал. Мы должны помнить, что в этом местечке сохранить секрет можно было только теоретически, но никак не практически. Пока Давид собирался к ней, она сама к нему пришла — вся заплаканная. Она и хотела, чтобы он ехал учиться, и в то же время не могла себе представить, что её друг надолго уедет. Они сидели на скамейке во дворе дома. Куры уже затихли. В лесу шелестели листья деревьев, а неподалёку журчал ручей, как бы прощаясь с Давидом. Природа тоже не хотела, чтобы он уезжал. Давид обещал Рахели, что будет ей писать три раза в месяц и один раз в полгода будет приезжать её повидать. У него самого кошки скребли на душе. Он сам себе не мог объяснить, но что-то очень тёплое, что-то особенное и необъяснимое зародилось у него в душе по отношению к ней, к этому созданию небес. Что-то такое, чего он раннее не ощущал. Он ещё не понимал, но чувствовал, что она ему очень, очень дорога. Ему исполнился двадцать один, но он всё ещё был невинным и совершенно не испорченным юношей. Он был весь в своего отца Давида и свою мать Рахель. Итак, на сборы прошло несколько дней, и наш Давид поехал учиться в Сураж, в йешиву, чтобы в будущем стать ребе. Его провожало всё местечко.

Глава третья

Барон

Давид ехал в почтовом дилижансе в Сураж, чтобы продлить своё образование в иешиве. Дорога была извилистая, напоминала горный серпантин с множеством крутых и резких поворотов, и из- за этого ехать быстро было невозможно, даже опасно. Когда и кем была проложена эта дорога в Лесное и Берковичи и с какой целью, никто не помнил. Можно себе только представить, как трудно было строить и сколько опасностей подстерегало строителей. Ведь почва или поверхность земли, казалось, была везде одинакова, то есть один и тот же мох. Но под одним был прочный грунт, а под другим — бездонные трясины, болота. По этим местам могли безопасно бегать только зайцы и белки. Даже для лис этот обманчивый мох, покрывавший трясину, был опасен. Дорога была неровная, и дилижанс изрядно потряхивало.

Почта в Лесное и Берковичи приходила крайне нерегулярно. Она приходила один раз в две или три недели, и приезд ещё зависел от погоды. Дилижанс трясло, и план Давида почитать в дороге отпадал. От нечего делать юноша окунулся в воспоминания. Почему-то вспомнились его детские годы, когда он ходил в хедер. После занятий шёл к отцу в кузницу. Отец надевал на него брезентовый передник, специально сшитый для сына, и начинал учить кузнечному делу. Давид вспомнил, что вначале отец учил раздувать меха и подбрасывать угли, когда надо. Потом — как пользоваться разного типа щипцами в зависимости от вида и тяжести детали. Постепенно задания становились всё сложнее и интереснее. Отец был замечательным кузнецом и прекрасным преподавателем. Он учил Давида так, что тот полюбил эту довольно трудную профессию. При воспоминании обо всём этом у Давида появились слёзы. Ах, как рано ушли отец и мама! Они ведь действительно не могли жить друг без друга! После двух, а иногда трёх часов учёбы отец отправлял Давида домой — выполнять школьные домашние задания. Давид был исключительно способным, просто талантливым мальчиком. Он быстро справлялся со своими уроками, а затем брал книгу и усаживался во дворе в тени огромного старого дуба. Но его намерения очень часто не осуществлялись, так как именно в этот момент его подстерегала Рахель, которой тогда было около трёх лет. В этом возрасте она так говорила, что все, кто её слушал, заходились от смеха. Она не могла выговорить несколько букв. Вместо буквы А она произносила Я, вместо Ч — Ц, вместо Р — Л. Она хватала его за руки и говорила:

— Иди уци миня пявять! — и тащила его к пруду, который был рядом. Она снимала трусики и заходила в воду.

Поворачиваясь к нему, она спрашивала:

— Пациму ти ни снимяись тлусики?

Он отвечал, что взрослые не снимают трусики. В ответ:

— Ти ни взлосли.

— А кто же я?

— Ти исцо мялцик.

Давид заходился от смеха, но возразить её железной детской логике не мог. Прошло ещё два с лишним года, и она перестала снимать трусики, но продолжала задавать такие вопросы, что у него подчас (да и не только у него) от смеха болел живот. Они очень весело проводили время, и он действительно научил её плавать.

Давид отъехал всего несколько километров от Лесного и почувствовал, что уже скучает, что ему не хватает Рахели, его бабушки, его памятников. Он чувствовал, что это местечко — часть его самого, что оно в его сердце. Он покинул его первый раз в своей жизни, и ему было не по себе. Давид родился в Берковичах, что в десяти километрах от Лесного, и тоже со всех сторон окружённых лесом. Фактически он вырос в лесу, но сейчас, на этой дороге, он как бы впервые увидел лес — увидел совсем другими глазами.

Его Величество Лес. Лес полный жизни. Лес могучий, грозный и страшный в своём гневе. Лес такой древний и мудрый. Лес добрый, ласковый и нежный к тем, кто его любит. Лес со всеми изумительными, неповторимыми и прекрасными звуками, которые может издавать только натуральная природа. Лес, который спасёт жизнь его односельчан, спасёт жизнь его Рахели, его бабушке и дедушке и ему. Лес, который в недалёком будущем, в самые тяжёлые времена даст им приют, обогреет и накормит. Лес, который защитит их от европейских людоедов двадцатого века. Лес, который даст им всё и сделает всё, чтобы они и их дети выжили. Лес — создание Творца, которое заслуживает человеческой любви, заботы и ухода. Они — жители Лесного и Берковичей — любили свой лес. Он защищал их от внешнего жестокого и сурового мира. Они не спилили ни одного здорового дерева для строительства и отапливания своих домов. Они уважали свой лес, и он платил им тем же. В лесу была своя жизнь, которая бурлила и кипела. Каждую минуту в этом лесу что-то рождалось и что-то умирало. Там никто не богател на несчастье другого и не наживался за счёт чьей-то жизни. Там шла натуральная борьба за выживание, за существование, и лес ко всем своим обитателям относился одинаково. Там шла такая жизнь, какая была задумана Творцом.

Давиду захотелось срочно поделиться своими открытиями с голубоглазой Рахелью, но дилижанс увозил его всё дальше и дальше от его Лесного. Ему стало очень грустно.

Вдруг он почему-то вспомнил, как проходила первая перепись населения. Приехали чиновники и были крайне удивлены тем фактом, что почти у всех жителей фамилии соответствовали их профессиям. Плотник был Плотников, а другой был Плотницкий (отец Рахели). Кузнец был Кузнецов, столяр — Столяров, мельник — Мельников, скрипач — Скрипачёв и так далее. Давид тоже был Давид Кузнецов. Как и когда это произошло, никто не помнил.

То же самое было и в Берковичах, с одной лишь разницей: то местечко было названо именем их первого поселенца.

В Лесном и Берковичах не было почти никакой связи с внешним миром. Единственной связью были голуби и почтовый дилижанс.

После целого дня утомительной езды они остановились, чтобы дать лошадям отдохнуть, накормить и напоить их. Это была небольшая харчевня на пересечении лесных дорог с небольшими комнатами для отдыха. Рано утром они снова двинулись в путь и к середине второго дня прибыли в Сураж. В то время это был небольшой районный центр, через который проходила железная дорога, соединяющая Витебск с крупным городом на Украине — Харьковом.

Здесь был небольшой пассажирский вокзал. От этой железной дороги отходила ветка на территорию местной фабрики — для отгрузки готовой продукции. На окраине городка протекала речка Ипуть, которая где-то в своём низовье впадала в Днепр. Вблизи речки стоял лесопильный завод.

Как уже говорилось выше, это был маленький районный центр с телефоном, электричеством, телеграфом, радиосвязью и населением около пятнадцати тысяч человек, из которых около семидесяти процентов были евреями. Сураж находился на территории России. Здесь было три или четыре синагоги. Та, куда почтальон доставил Давида, и была главная — на центральной улице Суража. Йешива была при этой синагоге.

Давид щедро расплатился с почтальоном, который на прощанье сказал ему, что, если тому понадобится ехать в Лесное, пусть он предупредит его заранее. Они расстались, как друзья.

Сураж был тоже окружён лесами. Фабрика, которая изготовляла сельскохозяйственные машины и оборудование, и о которой позже пойдёт речь, была расположена в конце главной улицы городка, на окраине возле речки.

Давида встретил сам ребе, который ждал его с нетерпением. Это был полный, средних лет, гладко выбритый человек с удивительно добрым, без морщин, лицом и необыкновенно умными чёрными проницательными глазами. Он Давиду сразу очень понравился. ребе встретил его, словно родного сына, который был очень долго в отъезде. Он знал о Давиде и о его семье абсолютно всё. Знал о его легендарных родителях, а также о том, что он очень способный студент, обладавший цепкой, уникальной памятью. Он также знал, что Давид Кузнецов и есть тот знаменитый кузнец-виртуоз, слава о котором дошла до Суража. Но глядя в его чистое, открытое юношеское лицо, в это трудно было поверить. Однако руки Давида сразу развеяли всякое сомнение.

Он лично доставил Давида к дому, в котором тот должен был жить и который находился всего лишь в одном квартале от синагоги. В том доме жили старик Лейб (или Лёва) и его жена Рива. Это были исключительно милые, добрые пожилые люди. Давид понравился им с первого взгляда. Ещё бы — высокий, немного худощавый красавец с небесно-голубыми чистыми глазами! Под рубашкой навыпуск чувствовалось очень сильное, мускулистое здоровое тело. Они встретили Давида так же, как встретил его сам ребе. Отдельная комната была уже приготовлена. Там были кровать, стол, книжный шкаф, стулья и тумбочка. В этой комнате когда-то жил их сын, который уже давно устроил свою жизнь и жил в своём доме в этом же городке.

Ребе попросил Давида не спешить — отдохнуть после дороги и лишь потом прийти к нему на собеседование. Он хотел знать, на каком уровне стоит Давид. Через час юноша постучал к нему. Они беседовали вплоть до вечерней молитвы. Какое же у ребе было удивление, когда он выяснил, что Давид очень серьёзно подготовлен, и что благодаря своей феноменальной памяти он стоит на таком высоком уровне, что для него нужно срочно готовить совершенно новую программу! Ребе был потрясён и счастлив. Разумеется, у него были талантливые ученики, но такого ещё не было. Он уже точно знал, что из этого голубоглазого парня получится выдающийся, а не просто ребе. Иными словами, выйдет талантливый духовный руководитель еврейской общины любой величины. Мудрец, учёный и учитель, известный своей требовательностью и строгостью, был покорён обаянием этого юноши, и не только уровнем его знаний, но и его исключительной скромностью. Он решил уделять Давиду особое внимание. О своих впечатлениях и решении он немедленно написал своему другу в Лесное.

Давид, в свою очередь, был поражён. Судя по вопросам, этот ребе был безусловно одним из тех мудрецов, о которых Давид был так много наслышан. Теперь он знал его лично. Кроме того, Давид впервые увидел такое огромное количество книг в библиотеке, что у него глаза разбежались. Ему хотелось немедленно взяться за учёбу, и он намекнул об этом ребе. Тот улыбнулся, погладил рабочую шершавую руку Давида и сказал, что для него он составит отдельную программу занятий, а сейчас он ему даёт один день на ознакомление с Суражом и с соседями. Ребе предложил Давиду обратить особое внимание на главу семьи в соседнем доме, которого звали Аарон. На вопрос Давида ребе ответил, что он со временем узнает всё сам. И ещё он сказал, что в процессе учёбы Давид будет иметь свободное время на отдых и на свои личные дела каждое воскресенье после полудня.

Давид вернулся домой и быстро разложил свои вещи и книги. Начало темнеть, и Рива пригласила его к столу. За обедом он кратко рассказал о Лесном, о его жителях, о своих покойных родителях, о ребе и о девочке, которую зовут Рахель. Поблагодарив за очень вкусный обед, Давид собрался было выйти на улицу, но Лёва и Рива уговорили его остаться дома и отдыхать. День был долгий и трудный. Рива постелила ему, и он, чувствуя себя как дома, у своей бабушки, заснул с книгой.

Рано утром он проснулся от звона колокольчиков. Ему показалось, что он в своём Лесном. Точно так же, как и дома, по улице шёл пастух, хозяйки открывали ворота и выпускали своих коров, которые тут же присоединялись к стаду, направлявшемуся в лес, на лесные поляны — пастбища.

Одно только это подняло настроение Давида. Сураж был такой же, как и Лесное, но только значительно больше. Он почувствовал себя как дома, как в своём дорогом Лесном. Хозяйская соседка тоже вывела свою корову, подгоняя её прутиком. Вышел мужчина огромного роста, с чёрной бородой, в чёрном сюртуке. Давид с ним вежливо поздоровался и представился. Мужчина подошёл к маленькому заборчику, разделявшему эти два двора, протянул Давиду огромную руку, напомнившую ему руку отца, и мягким бархатным баритоном сказал:

— Доброе утро, Давид, меня зовут Аарон. Я хотел бы познакомиться с тобой поближе, поговорить, но надо идти на работу. Я работаю вон на той фабрике, что в конце улицы. Мы ещё поговорим. Желаю тебе хорошего дня.

В это время из дома вышел молодой, среднего роста, красивый парень. Давид обратил внимание, что у него были точно такие же светло-голубые глаза, как и у Аарона. Он тоже подошёл к заборчику, протянул руку и открыто улыбнулся:

— Доброе утро, Давид, меня зовут Соломон, это мой папа Аарон. Мы вместе работаем на фабрике, в одном цеху. Если ты не возражаешь, после работы мы встретимся и поговорим, а сейчас нам надо спешить. Опаздывать нехорошо.

Они попрощались и пошли к фабрике.

Так состоялось первое знакомство Давида с самой легендарной личностью во всей губернии — Аароном — и его сыном Соломоном. Впоследствии они станут большими друзьями, и то, что Давид узнает об Аароне, запечатлеется в его памяти до конца его жизни. Он тоже вышел из калитки и медленно пошёл в ту же сторону, куда шли рабочие. На фабрике было несколько цехов: токарный (самый большой) цех, слесарный, механический, литейный и сборочный.

Хозяином фабрики был Наум по фамилии Фабрикант — талантливый предприниматель и очень религиозный человек. Ребе был его близким другом, а огромная библиотека синагоги — его детищем. У него была единственная дочь Мариам, в которой он души не чаял и которую крайне избаловал. Она получила прекрасное образование, знала несколько языков, включая иврит, увлекалась музыкой и живописью. Но при этом была очень своевольна и капризна. Для неё не существовало слово «нет».

Давид шёл к фабрике. За квартал от дома он увидел раскрытые ворота довольно большой кузницы. Кузнец был самоучкой, и звали его Андрей. Напротив кузни была почта. Всё было близко — синагога и почта. Последние рабочие заходили в огромные металлические ворота фабрики.

Начался обычный рабочий день. Давид шёл назад к дому. Из калиток выглядывали женщины и вежливо его приветствовали:

— Доброе утро, Давид!

Таким образом, у Давида сложилось впечатление, что с информацией и секретами в этом милом Сураже положение такое же, как и в его родном Лесном.

Он вернулся домой. Рива и Лёва его ждали. Завтрак был готов. Во время еды Давид спросил, почему между соседями такой маленький забор. Рива улыбнулась:

— Это только условно. Чтобы куры и гуси не путались.

После завтрака он сел писать письма бабушке и Рахели. Ему хотелось срочно поделиться с ними своими впечатлениями. Он отнёс письма на почту и вернулся. Походил по двору, затем взял пилу и напилил чурбанов. Поколол чурбаны и аккуратно сложил, то есть сделал обычную заготовку для печи. Он поработал три часа и заготовил столько, сколько Лёва мог бы сделать за три недели.

Рива только качала головой: её родной сын этого не делал никогда.

Затем Давид пошёл в библиотеку и просидел за книгой до самого вечера. ребе посматривал в его сторону, но молчал. На другой день Давид был в синагоге с шести утра. После утренней молитвы начинались занятия. Эта йешива под руководством ребе давала очень серьёзную подготовку и глубокие знания своим студентам. Выпускники йешивы работали в различных странах мира.

Давид весь ушёл в изучение Торы, Вавилонского Талмуда и изучение многочисленных трудов его комментаторов. Перед ним постепенно начала раскрываться бездонная глубина мудрости Торы. Он понял, что человек это создать не мог. Каждый день он открывал что-то новое, и этому не видно было конца. Только теперь он понял, почему он должен был сюда приехать.

Дни шли за днями. Наступила вторая половина воскресенья. Давид имел право заниматься своими делами. Он вышел из дому с желанием пройти в соседний лес, по которому очень скучал. Проходя мимо кузни, увидел, что Андрей что-то куёт. Он остановился. Представился. Андрей сказал, что о нём уже слышал. Давид смотрел как работает Андрей. Минут через десять он спросил:

— Андрей, что ты куёшь?

Андрей протянул ему эскиз. Давид внимательно посмотрел и очень тихо и мягко сказал:

— Андрюша, ты же не с того конца начинаешь.

Андрей слышал о Давиде. Минуту он помолчал, затем протянул Давиду молоток и сказал:

— Хорошо, покажи.

С этого началась их дружба. Давид надел брезентовый фартук и сказал:

— А ну, Андрюша, подбрось уголька и поддай огонька.

Андрей раскачал меха. Давид раскалил металл до белого состояния. Затем, посматривая на эскиз, начал ковать.

Он попросил Андрея широко открыть ворота кузни — для притока свежего воздуха. В воздухе зазвучала мелодия молотка. Это работал жонглёр, работал кузнец высочайшего класса, работал настоящий артист! Он подбрасывал в воздух раскалённый добела металл, подхватывал его щипцами, и стук молотка был со множеством оттенков, как музыка. Остановился один прохожий, второй, третий… По улице пошёл слух:

— Давид-кузнец работает.

Толпа росла как снежный ком. Подошёл Аарон с сыновьями. Подошли Лёва и Рива. Народ стекался. Люди прибегали со своими табуретками, чтобы смотреть на это невиданное до сих пор в Сураже представление. А Давид только приговаривал:

— Андрюша, поддай огонька!

И вновь подбрасывал тяжёлую раскалённую деталь, и снова раздавалась удивительная мелодия стука, мелодия высочайшего невиданного мастерства. Фейерверк искр рассыпался вокруг наковальни, освещая порозовевшее лицо Давида. В работе он был великолепен. Он был в том состоянии, которое называется вдохновением. Это было зрелище, это было представление, которого Сураж не знал! Аарон смотрел на Давида, как зачарованный. Соломон сжимал свои руки в экстазе внутреннего напряжения. Когда добела раскалённая деталь взлетала в воздух, он от страха закрывал глаза: а вдруг не поймает? Кто-то сообщил об этом Науму Фабриканту. Он приехал на своей карете и из неё наблюдал. Через два часа раскалённая деталь была опущена в бочку с водой. Ювелирная работа была закончена.

Давид вынул деталь щипцами и поднял над головой. Раздались бурные аплодисменты. Толпа не хотела расходиться. Аарон подошёл к Давиду и предложил вечером прийти к ним на обед. Давид вопросительно посмотрел на Риву и Лёву. Они кивнули ему в знак согласия. Затем к нему подошёл Наум Фабрикант. Представился. Давид ответил, что его зовут Давид. Наум сказал, что уже знает, и попросил эскиз сделанной детали. Осмотрев деталь и сравнив с эскизом, он спросил, может ли Давид делать вещи посложнее этой. Тот ответил, что должен посмотреть эскизы или чертежи, чтобы ответить на этот вопрос. Наум предложил встретиться в следующее воскресенье на этом же месте. Давид согласился. Андрей предложил Давиду денежный задаток, который он получил, но тот отказался. Андрей признался Давиду, что делал бы эту деталь несколько дней.

Вечером Давид был в доме Аарона, который представил ему всю семью. У него было четыре сына — Израиль, Давид, Соломон (Семён) и Моисей (Михаил) — и две дочери — Ольга (Года) и Ида. Жену Аарона звали Маня.

Они обедали за огромным дубовым столом, который когда-то смастерил сам Аарон. Всё, что он делал или строил, было крепким, надёжным, большим и прочным. Забор на улицу был сделан из толстых, заострённых на концах брёвен высотой два с половиной метра. Ворота и калитка были массивными и тяжёлыми. Дом был большой, из толстых брёвен. Они сидели в большой кухне. Маня подавала на стол. Ей помогали дочки. Обед начался после молитвы, когда всё было на столе. После обеда сыновья и дочери помогли матери убрать со стола. Со стороны было видно, что это очень дружная семья.

Все уселись возле печки, которая служила камином. Аарон попросил Давида рассказать историю своей семьи. Давид начал с того, когда его отец Давид и мама Рахель были ещё детьми. Он описал Лесное, природу, пруд, мельницу синагогу и ребе — отца Рахели. Подробно рассказал о той трагедии, которую пережили его родители. Он также упомянул и о Шломо. Он подробно рассказал, как его мама ждала Давида. Рассказал про его приезд из армии, встречу и как он учил его кузнечному ремеслу. Он рассказал о том, как они ушли один за другим, и об интересных явлениях, которые происходят возле памятников. Он упомянул о колодцах, о ручье и обо всех чудесах, происшедших во время засухи, а также о том, как были спасены их соседи. Рассказ длился около часа. После того как Давид закончил, Аарон погладил его руку и сказал:

— Сынок, всё в руках Господа, — и добавил: — Всё будет хорошо. (С тех пор даже его внук, сын Соломона, очень редко, но употребляет эту ободряющую фразу, в которой заложен глубокий смысл.)

Давид закончил рассказ и смущаясь сказал:

— Дядя Аарон, мне ребе сказал, что вы тоже легендарная личность. Пожалуйста, расскажите о себе.

Аарон смутился, посмотрел на свою жену и сказал, что о нём лучше всех может рассказать сын Михаил. Братья переглянулись. Михаил начал:

— Давид, я могу рассказать много случаев, но сегодня я упомяну только три, что даст тебе представление о нашем папе. Первый случай — с камнем. Здесь, поблизости от нас, живёт родной брат нашего папы, дядя Моисей. Он работает на этой же фабрике экономистом. Много лет тому назад дядя Моисей попросил папу помочь ему купить корову у помещика, который живёт в своей усадьбе неподалёку от Суража. Наш папа вместе с братом пришли к помещику. Изложили свою просьбу. Тот подумал и сказал: «Аарон, ты знаешь, где моё поле. Оно граничит с полем моего соседа. Знаком границы является колоссальных размеров гранитный камень. Как и когда этот камень появился в чистом поле, никто не знает. Так вот, если ты сможешь передвинуть этот камень хотя бы на один метр, я твоему брату корову дарю. Не сможешь — ищи корову в другом месте».

Папа ответил: «Давай пойдём, и ты сам сделаешь отметины, где этот камень стоит сейчас. Если я его передвину, ты потом скажешь, что так и было».

Помещик согласился. Он сделал отметины в присутствии братьев. Прошла неделя, вторая. Как-то приходят папа с братом к помещику и говорят: пошли — посмотришь.

Пришли. У помещика челюсть отвисла: огромный камень действительно передвинут! Это подтвердили его же отметины. Довольный помещик потирал руки. Вот теперь у него есть все основания судить соседа! Он не мог скрыть своей радости и спросил папу: «Как же ты это сделал? Ведь его большой упряжкой лошадей не сдвинешь с места». Папа ответил, что в договоре не было сказано, что он должен открыть этот секрет. Помещик рассмеялся и сказал, что теперь они могут идти в лес, где на поляне пасётся его стадо, и выбирать корову. При этом как-то ехидно рассмеялся. Вот это и есть первый случай. Почти весь Сураж ходил смотреть на этот камень. Когда папу спрашивали о том, как он мог эту громаду передвинуть, он в ответ только улыбался.

— Ну, а второй случай? — спросил Давид.

Михаил ответил, что второй случай произошёл вскоре после первого.

— Папа с братом пошли в лес выбирать корову. Помещик утаил, что недавно купил в Голландии очень породистого быка- производителя. Это был не бык, а просто зверь — огромный и совершенно бешеный! Он терпел только пастуха, который, кстати, тоже держался от него на расстоянии. Папа и его брат не ожидали встречи с быком. А помещик умышленно не предупредил их. Когда они вышли из леса на поляну, бык, нагнув рога, помчался прямо на них. Моисей, как белка, взлетел на дерево. Когда бык был всего в нескольких метрах, папа спрятался за дерево. Бык остановился. Из пасти у него капала белая пена. Папа вышел из-за дерева, схватил быка за рога и начал медленно крутить, чтобы повалить его набок. Бык расставил ноги и прижал его к дереву. Папа покраснел от напряжения, но продолжал медленно крутить. Вдруг эта махина издала тяжёлый хрипящий стон. Что-то хрустнуло, и бык повалился набок. Его задние ноги вздрагивали от судорог. Папа стоял над зверем, тяжело дыша. Бык полежал несколько минут и начал медленно подниматься. Задние ноги его подкашивались. Он тяжело, со стоном поднялся и, с поджатым хвостом, как бы опозоренный, медленно пошёл прочь от этого страшного чудовища на двух ногах. Задние ноги его заплелись. Моисей с опаской слез с дерева.

— А я не знал, что ты так ловко можешь лазить по деревьям! — сказал папа.

Они выбрали корову и ушли. Пастух тем временем тихо похрапывал у себя в шалаше.

— Во-первых, никому об этом не рассказывай, а во-вторых, уплати ему полную стоимость коровы, — сказал папа брату.

— Но ведь он обещал подарить!

— Уплати. Если хочешь, я дам половину.

— Не хочу, но всё-таки почему?

— Потому, что этот бык уже не сможет производить. Его задние ноги не будут держать, но помещик об этом не знает.

Они расплатились с хитрецом, который был очень удивлён их щедрости. Вот это и есть второй случай.

А третий случай произошёл, когда несколько лет тому назад в Сураж приехал передвижной цирк. В составе цирковых артистов был известный силач-борец, чемпион России. Его пригласили, чтобы привлечь публику. Он выходил на манеж и предлагал кому- либо из публики делать то, что делает он. Например, он брал подкову и разгибал её. Это далеко не всем было под силу, но если всё же и находились такие, то он брал металлический круглый прут и сгибал его вокруг своей шеи. Это очень мало кто мог сделать, но, если находились и такие, тогда он предлагал борьбу рук. Обычная и популярная борьба силачей. Ставили локти на стол, соединяли руки в рукопожатии. Нужно было уложить руку противника. Для этого требовались мощный плечевой пояс и, конечно, включение всех мышц руки. До приезда в Сураж никто в России не смог уложить его руку! Один за другим выходили местные силачи и после первого тура, то есть подковы, уходили с манежа сконфуженные. Борец издевательски хихикал. И всё же нашлось двое фабричных ребят, разогнувших подкову. Но во втором туре они сдались. Согнуть такой прут, используя шею как опору, никто не мог. Борец торжествовал. На его браваду было неприятно смотреть. Вдруг кто-то из публики громко сказал: «Пусть выйдет Аарон!»

Папа и я с братьями были в тот момент в цирке. Папа не хотел выходить. Но публика стала скандировать: «Аа-рон, Аа-рон, Аа- рон!».

Борец с улыбкой сделал приглашающий жест: выходи, мол, не бойся. Папа нехотя поднялся и вышел на манеж. Он был на полголовы выше борца. Тот иронически посмотрел на него и протянул руку. Поздоровались. Борец взял подкову и с натугой, покраснев, разогнул. Затем протянул папе другую — мол, сделай то же самое. Папа внимательно осматривал подкову. Борец захихикал. Папа посмотрел на борца и попросил вторую подкову. Борец протянул ему вторую и сказал, что они все одинаковые. А папа сложил две подковы вместе и медленно разогнул сразу обе. Борец стоял, раскрыв рот. Зал долго аплодировал. Затем борец протянул папе тяжёлый прут. Папа взял прут за оба конца и, не используя шею как опору, согнул его в дугу. Зал неистовствовал. Папа продолжал. Из этой дуги он сделал одно кольцо, а затем — второе. У борца опять отвисла челюсть. Зал грохотал. Шум из цирка можно было услышать на другом конце городка. Борец был обязан предложить третий тур. Оба сели за стол. Локти на стол. Руки скрестились в рукопожатии. Борец покраснел от напряжения, пытаясь завалить руку папы. Тот сидел невозмутимо, спокойно и без какого-либо видимого напряжения. Вдруг борец очень тихо что-то сказал папе. Тот нахмурился, и его огромная ладонь начала медленно сжимать ладонь борца. Было впечатление, что в работу были запущены огромные тиски. Все увидели, что пальцы борца вдруг налились кровью. Тиски медленно продолжали сжиматься.

Вдруг в мёртвой тишине послышался хруст, и тишину цирка разорвал страшный крик борца. Последнего увезли в больницу, потом в другой город. Говорили, что он больше никогда и нигде не выступал. Мы все подошли к папе.

— Папа, что он тебе сказал? — Мы ведь знали, что папа мухи не тронет.

— Ничего, — ответил папа.

Было похоже, что борец получил по заслугам.

На фабрике все знали и очень уважали нашего папу. Он работал на самом большом токарном станке, а Соломон — на среднем. Папа сам его выучил токарному делу. Они были токарями высокого класса. И ещё на фабрике все знали, что папа — очень тихий, серьёзный, спокойный и исключительно скромный человек, но также все знали, что лучше его не сердить. Однако никто не знал, что этот токарь, легендарный силач, в действительности — высокообразованный человек. Что папа в совершенстве владел немецким, французским, английским и ивритом. Что он блестяще окончил Берлинский университет, факультет мировой экономики, а потом не менее блестяще окончил факультет международных банковских операций в Кембридже. Ведь его отец готовил его возглавить фамильный бизнес — он должен был стать одним из крупнейших банкиров в Европе, а его брат должен был ему помогать.

Обо всём этом Аарон немного позже расскажет сам. Будучи внешне молчаливым и суровым, в действительности он был очень мягким и добрым. Увлечением, страстью его юности была поэзия. Когда много лет спустя к нему приехал в отпуск сын Соломон со своим сыном, которому только исполнилось восемь лет, Аарон полностью раскрыл мальчику свою страсть. В Сураже, кроме членов его семьи, никто не знал, кто же он на самом деле. Но все, кто с ним общался, если не понимали, то чувствовали, что он необычный человек. От него исходило какое-то необъяснимое спокойствие, внутреннее глубокое достоинство, уверенность в своей интеллектуальной и физической силе. В его манере говорить и в его поведении также чувствовалось и наблюдалось нечто необычное. Иными словами, он излучал истинное благородство. О таких как-то сказал великий Вольтер: «Его лицо открыто, но мысли скрыты»

Кем же он был, мы узнаем от него самого несколько позже.

У Давида дни шли по строгому расписанию. В следующее воскресенье после двенадцати он пришёл в кузню. Там его уже ждал Наум Фабрикант. Он принёс рулон чертежей. Давид стал их изучать. Когда он закончил, Наум спросил, сможет ли он эти детали сделать. Давид ответил утвердительно. Наум указал на одну из них, состоявшую из нескольких, то есть самую сложную, и спросил, сколько дней ему потребуется на её изготовление. Давид подумал и ответил, что сделает эту деталь за пять часов. Фабрикант усмехнулся — не поверил. Давид же отметил, что для выполнения такого заказа требуется совсем другая наковальня — более тяжёлая, — а также целый комплекс разных молотков и множество различных приспособлений. Вместе они составили полный список. Давид добавил, что ко всему этому ему нужна металлическая бочка с дизельным маслом. Он объяснил Фабриканту, что кое-какие детали надо охлаждать не в воде, а в масле, — от этого зависит их прочность. Фабрикант слушал и думал: вот ему бы такого на фабрику! Вышел бы прекрасный руководитель.

Когда Фабрикант уехал, Андрей открыл ворота. Собралась большая толпа. Раскалённая деталь взлетала в воздух — толпа только ахала! Вдруг к кузне подъехала двухколёсная карета. В ней сидела Мариам. Она была уже наслышана о кузнеце и из любопытства приехала посмотреть на того, кем все так восхищаются. Она увидела Давида в тот момент, когда он ловко подбросил деталь. Увидела — и глаза её застыли в изумлении. Это был высокий, худощавый, голубоглазый красавец. Она почувствовала, что её сердце вдруг остановилось и у неё перехватило дыхание. Она не могла оторвать от него глаз. Такого она ещё не видела! Давид бил молотом по белому металлу, и фейерверк искр взлетал вверх. Он был просто великолепен, когда работал!

Подошли Аарон с сыновьями. Давид увидел их и поприветствовал. Затем отложил деталь в сторону и стал делать что-то другое. Заточил зубило на ручном наждачном камне, взял плоский лист железа и начал что-то вырубать. Затем снова раскалил небольшие кусочки металла и выковал какие-то чашечки. Повернувшись он спросил:

— Андрюша, ты принёс то, что я просил?

Андрей подал ему что-то круглое. Давид снова начал ковать разные детали. Потом он всё соединил, и все увидели, что он сделал изумительный флюгер в виде петуха. Толпа зааплодировала. Давид подошёл к Аарону и протянул ему флюгер:

— Дядя Аарон, возьмите — это вам. Петуха надо только покрасить. Закрепить можно или на крыше дома, или на воротном столбе.

Аарон был очень тронут и поблагодарил Давида.

Тот вернулся к наковальне и продолжал работать. Мариам сидела в своей карете и не сводила с него глаз. Когда Давид закончил работать, к нему начали подходить люди и просить сделать такой же флюгер. Первый заказчик спросил о цене. Давид ответил, что хозяин здесь Андрей — о заказах и о цене договаривайтесь с ним. Когда все разошлись, к нему подошла Мариам. Она представилась как дочь Фабриканта и попросила сделать и ей флюгер.

Давид посмотрел на Андрея. Тот кивнул ему. Давид вежливо ответил, что постарается выполнить её просьбу, однако это будет нескоро — впереди уже большой список. Мариам не привыкла, чтобы ей так отвечали. Она вообще не знала слова «нет». Но ответ Давида её не смутил. Она кокетливо улыбнулась и сказала, что, может быть, для неё Давид сделает исключение. Давид же напомнил, что хозяином кузницы является Андрей, а не он, и что это исключение может сделать только Андрей, и посоветовал попросить об этом последнего.

Так они стояли и разговаривали, а она чувствовала, что с ней происходит что-то непонятное. Она с детства была очень избалована своим отцом и вниманием бесчисленных поклонников. Ей было уже восемнадцать лет. Внешне она была не то чтобы красива, но очень миловидна. Резкий контраст белоснежной холёной кожи и чёрных как смоль, пышных густых волос и таких же чёрных, с поволокой и длинными ресницами, больших выразительных глаз. Глаза настоящей испанки из Андалузии! Она была среднего роста, с прекрасной фигурой и слегка полноватая — не отказывала себе в сладостях. В общем, надо признать, что Мариам была очень, очень хорошенькая. И она это прекрасно знала. От поклонников у неё не было отбоя. И трудно было определить, что их привлекало больше: её внешность или состояние папы. Скорее всего, и то, и другое. Ведь она была единственной наследницей одного из богатейших людей губернии — Наума Фабриканта.

Мариам сказала Давиду, что хорошо заплатит ему. Тот улыбнулся и повторил, что с заказом она должна обращаться к Андрею. Она обиженно надула свои пунцовые губки, села в карету и уехала. Давид приготовил для Андрея шаблон петуха. Показал, как делать чашечки, как впрессовать шарикоподшипник на ось флюгера, как сделать основание и как всё собрать. Он предложил Андрею самому изготавливать все заказы по флюгерам, а сам он сделает только один. Давид опять заострил зубило и начал что-то вырубать из металла. Прошло время. Когда он закончил, то Андрей ахнул: Давид сделал флюгер в виде купидона с луком и стрелой. Стрела указывала направление ветра. Он попросил Андрея покрасить его и через две недели преподнести Мариам от своего имени.

— Если ты ей скажешь, что это сделал я, — нашей дружбе конец.

Андрей не хотел терять такого друга. Он был чуть старше Давида, но многому у него научился и очень его уважал.

Учёба Давида шла по заведённому графику. Он вставал в пять утра, но Рива просыпалась ещё раньше и не отпускала его без завтрака. Давид просиживал в йешиве до позднего вечера. После занятий он шёл в библиотеку и зарывался в книги. Когда он приехал впервые, ребе выяснил, что он знает Моисеевы книги почти на память. Теперь он точно так же знал многие главы из Мишны. ребе понимал, что это уникум, и начал за него беспокоится, поскольку Давид совершенно не отдыхал. Однажды к ребе пришла Рива с жалобой на Давида — что тот не приходит домой обедать. Он очень строго поговорил с юношей. На следующий день Давид пришёл на обед и с улыбкой покачал головой.

— Тётя Рива, а жаловаться некрасиво.

С тех пор он регулярно приходил на обед, а потом снова убегал в синагогу. Поздно вечером он коротал время с Соломоном, и их беседам не было конца. Они очень подружились. У Соломона были такие же глаза, как у его отца Аарона. Он был необыкновенно добрым парнем. По физической силе он уступал только отцу, которого очень любил. Однако у Соломона была одна серьёзная проблема: он увлёкся марксизмом. Это у него было от матери, у которой тоже в голове были какие-то странные социал-демократические идеи. Кроме Соломона, её идеи в семье никто всерьёз не воспринимал.

Забегая вперёд, скажем, что Соломон воевал в Гражданскую войну за становление советской власти в дивизии Щорса и был командиром разведывательного отряда. Вступил в большевистскую партию на второй день после смерти Ленина. Он был идейным, честным и патологически наивным человеком. Давид с ним бесконечно спорил и доказывал, что тот идёт по неправильному пути. Но все его доводы разбивались о стену идеализма. И всё же, несмотря на это, они были и оставались большими друзьями.

Наступило следующее воскресенье. Во второй половине дня Давид пришёл в кузню Андрея и был поражён: его ожидал Фабрикант! Посреди кузни стояла огромная наковальня и рядом — большой, тяжёлый, обитый железом стол, на котором лежал целый комплект молотков и всевозможных приспособлений для сложной работы. В углу кузни стояли металлические заготовки и целый набор измерительных приборов. Наум дал Давиду чертежи той самой сложной детали, о которой они говорили, и уехал.

Давид начал работать. Он работал без передышки до шести часов вечера. Приехал Фабрикант. Давид стоял возле стола, вытирая тряпкой штангель. Наум усмехнулся:

— Ну, где же моя деталь?

Давид указал на ящик. Наум открыл его и оторопел. Блестящая законченная деталь, которую в другом городе на особом предприятии изготавливали три недели, лежала готовая, сверкая своими гранями! Наум не мог поверить. Он взял деталь в руки. У него не было слов. Он не верил в чудеса, но это было явное чудо! Он смотрел на Давида, как заворожённый, и не находил слов. Тот стоял и улыбался. Наум взял прибор и сам проверил основные размеры детали. Всё было сделано с идеальной точностью. Наум достал кошелёк и протянул Давиду десять рублей. Тот в испуге отпрянул:

— Что вы, что вы! — только и промолвил он.

Наум начал ему объяснять, что за эту деталь он платит такую же сумму заводу в другом городе и не намерен Давиду платить меньше. Такую сумму в то время зарабатывал высококвалифицированный рабочий в течение месяца. Тогда за полкопейки можно было купить буханку хорошего ржаного хлеба, а за две копейки — кошерную курицу на базаре. Фабрикант объяснил Давиду, что заказ на эту деталь на очень долгое время.

— За каждую деталь я буду платить десять рублей, и, пожалуйста, не спорь со мной.

Фабрикант был очень порядочным человеком. Они договорились, что каждое воскресенье Давид будет делать одну деталь. Наум был счастлив. К кузне подъехала коляска, в которой сидела Мариам. Как ни в чём не бывало, она обратилась к Давиду: мол, готов ли её флюгер. Он улыбнулся и молча указал на Андрея. Тот вежливо пообещал, что она его получит в следующее воскресенье. Мариам хотела что-то ещё сказать Давиду, но вокруг стояли люди, в том числе её отец. Она пристально на него посмотрела, и карета тронулась.

В следующее воскресенье Наум сказал Давиду, что деталь, которую он сделал, работает лучше той, что сделал завод. Давид ответил, что в процессе изготовления некоторые части этой детали сильно нагреваются и их периодически надо охлаждать, чтобы они не теряли своей прочности, а на заводе, очевидно, этого не делают. Наум уже был «влюблён» в этого парня, не подозревая того, что его дочь была действительно влюблена в него, и очень серьёзно. Пока Наум разговаривал с Давидом, подъехала Мариам. Она вошла в кузню с вопросом на лице. Андрей указал ей на стол, на котором стоял, накрытый тканью, какой-то предмет. Наум вместе с ней подошёл к столу.

— Что ты заказала?

Мариам сдёрнула покрывало и обомлела. На столе стоял, как живой, купидон, и чашечки под ним вращались от малейшего ветерка. Изумление не сходило с лица Наума. Мариам со слезами благодарности смотрела на Давида. Тот указывал на Андрея. Мол, это не я — это он. Она спросила Андрея:

— Кто это сделал?

— Я, — ответил тот.

Она очень подозрительно посмотрела на Андрея и спросила, сколько она ему должна.

— Три рубля.

Она расплатилась. Андрей помог ей поставить флюгер в коляску. Такой флюгер был единственный в Сураже.

Уходя, Мариам глянула на Давида, и её выразительные глаза были полны любви.

Время шло. Давид напряжённо учился и, работая по воскресеньям, постепенно передавал свой опыт Андрею. Мариам же придумывала новые поводы, чтобы с ним поговорить. Однажды она пригласила его в дом. Давид очень вежливо отказался, ссылаясь на отсутствие времени, что было правдой. В синагоге, в субботний сервис, она не спускала с него глаз, и ребе это заметил. Бедная, она не знала, с какой стороны к нему подойти! Она стала нервозной — плохо спала и начала худеть. Любовь превратилась в настоящую болезнь. Отец всё видел, переживал, но ничего не мог сделать.

Однажды Мариам увидела, как Давид вручил конверты почтальону. Она подстерегла почтальона, когда тот возвращался к почтовому отделению, и попросила показать ей конверт, который дал ему Давид. Тот отказался, ссылаясь на то, что это нарушение закона. Но она настаивала. Сказала, что только посмотрит на конверт и что только за это она ему заплатит. Он дал ей письмо. Она внимательно прочла. Адрес был очень простой: губерния, село Лесное, улица Речная и номер дома. Рахели Плотницкой.

Мариам дала почтальону два рубля. Тот был счастлив. Затем она договорилась с местным фотографом, чтобы тот поймал момент и сфотографировал её вместе с Давидом. Через две недели он отдал ей две фотографии. На одной она и Давид смеются у ворот кузницы, а на другой — у её кареты. После этого она послала своего человека в Лесное с определённым поручением. Тот прибыл в Лесное и нашёл дом, где жила Рахель. Представился её матери как посланник его хозяйки, которая наслышана от своего друга, который здесь жил, об этом чудесном месте. Она, мол, хочет купить здесь участок земли, чтобы построить дачу.

Во время разговора подошла сама Рахель. Посланник увидел очень красивую девочку примерно тринадцати лет. Внутренне он был удивлён и сконфужен, но не подал виду. Рахель спросила:

— Кто же этот друг его хозяйки?

Он достал фотографии и передал их Рахели. Она глянула и улыбнулась. Протягивая фотографии матери, она сказала:

— Мама, смотри, это же наш Давид!

Мать удивлённо смотрела на неё. Она ведь знала, чтó Рахель чувствует к Давиду. Девочка вежливо показала посланнику возможные участки под застройку и, прощаясь, просила передать Давиду большой привет, спросив, может ли он оставить ей эти фотографии. Посланник поблагодарил её за внимание и, оставив ей всё, уехал. Дома мать спросила Рахель, что она об этом думает. Рахель, совсем ещё юная Рахель, ответила, что очень хорошо знает Давида и не придаёт этим фотографиям никакого значения. Подумав, она добавила:

— Если бы у него было что-то серьёзное — он бы об этом сообщил. Вот скоро он сам приедет, и всё станет на свои места.

Так оно и было. Приехал Давид. Привёз всем много подарков. Когда Рахель надела тёплую шубку и сапоги, она была похожа на живую куклу. Давид не мог на неё наглядеться. Он встретился с ребе и дал ему полный отчёт о своей учёбе и о своей работе. Он рассказал, у кого он живёт, и кто его соседи. Рассказал о Науме Фабриканте и о тех заказах, которые он получает. Затем Давид спросил у ребе совета: он рассказал, что очень много зарабатывает, а ребе в Сураже не желает у него ничего брать.

— Оставь это мне, — ответил ребе.

Давид показал список книг, которые он купил. ребе внимательно просмотрел список и сказал, что до его отъезда в Сураж он подготовит ему новый список. Он поистине гордился своим воспитанником.

Давид пробыл дома почти две недели. Он ждал своего почтальона. Всё это время он жил у своей бабушки, матери его мамы, но каждый день вместе с Рахелью навещал родителей отца и, конечно, свои дорогие памятники. Он был поражён, как за эти полгода изменилась Рахель, и это впечатление было каждый раз, когда он приезжал в Лесное. Она становилась необыкновенно красивой и женственной. Всё своё время Рахель проводила в учёбе и чтении, и была не по возрасту умна и рассудительна. Она сама попросила ребе позволить ей давать уроки иврита малышам, и он с радостью согласился.

Но время шло, и за Давидом приехал почтальон. Уезжая, Давид попросил Рахель отдать ему эти фотографии. Прошло ещё полтора дня — и он снова был в Сураже. В синагоге он передал ребе письмо от его друга и сказал, что у него к нему есть личный разговор. Он рассказал ребе всё о Мариам и показал фотографии. Тот нахмурился и попросил Давида думать только об учёбе. Он разберётся в этом сам.

Ребе позвонил своему другу Науму Фабриканту и пригласил его к себе. Они долго разговаривали. Вечером Наум имел серьёзный разговор с Мариам. Он объяснил ей, что понимает, как она страдает, что у него за неё тоже болит душа, но то, что она совершила, в высшей степени непорядочно и позорит их семью. Он должен её наказать. Отныне она не имеет своей кареты и с понедельника начинает сама зарабатывать на свои наряды: она будет преподавать в синагоге детям иврит. На работу и с работы она будет ходить пешком. Кроме того, он просил оставить Давида в покое, напомнив дочери, что тот не давал ей ни малейшего повода. Поэтому, как это ни больно, постарайся его забыть!

Мариам просила у отца прощения и пообещала, что всё постарается выполнить. Она вернулась к себе в комнату, в слезах бросилась на кровать и прорыдала всю ночь. Сердце её разрывалось от боли. Бедная, она познала, что такое неразделённая любовь! Она поняла, какую непоправимую ошибку совершила. Она полюбила впервые в жизни — глубоко, искренне, серьёзно — и не получила взаимности! Это была её настоящая личная трагедия, которая в корне изменила её характер. Вот так иногда бывает в нашей жизни. Она перестала быть капризной, стала более чуткой и внимательной к чужим проблемам, к беде или горю. Она стала значительно скромнее и намного серьёзнее. Но боль в сердце ещё очень долго не покидала её. Когда она узнала, что Рахель — всего лишь ребёнок, ей стало так стыдно, что очень долгое время она не могла смотреть Давиду в глаза. Любя его, она избегала с ним встреч во время субботнего сервиса в синагоге. Она очень страдала, не зная того, что пройдёт ещё немного времени — и жизнь её резко изменится, что она уже не будет дочерью владельца крупной фабрики и что через много лет тот же Давид спасёт жизнь ей и членам её семьи. Но сегодня она страдала от невыносимой боли, и никто не мог ей помочь. Она любила его. Так любила, что готова была пожертвовать собой. Да, это была та самая любовь, которая так редко снисходит! Любовь, способная вдохновить, но и способная убить. Бедная Мариам — хотя и избалованная, но совсем ещё невинная! Она должна была пережить это сама. От природы, от отца у неё было доброе сердце, и это сердце сейчас испытывало невероятные муки. Кто не пережил — тот никогда не поймёт.

В Сураже жизнь шла довольно однообразно и монотонно. Давид учился и работал. Часть заработанных денег он отдавал тёте Риве, часть откладывал, чтобы отправить бабушке, и значительную часть тратил на книги. Прошло ещё полгода — и он снова приехал в Лесное. Он спешил увидеть Рахель, а она — его. Когда они были вместе, то более счастливой пары не было! Она ещё немного подросла. Он шутил:

— Пожалуйста, остановись, а то я скоро буду на тебя смотреть снизу-вверх!

Она смеялась и отвечала:

— Я сама хочу остановиться, но не знаю, что я должна перестать кушать.

В свои четырнадцать с лишним она по росту догоняла Давида.

Ее отец был высоким.

С каждым приездом Давид давал ребе отчёт, и тот был в восторге от его успехов. Отдельный отчёт присылал ребе его друг. В одном из таких отчётов ребе из Суража просил рассмотреть вариант, чтобы послать Давида после окончания йешивы на работу в крупный центр. Но местный ребе ответил, что об этом и речи быть не может. Что он лично не посмеет даже заикнуться Давиду! В этот приезд ребе внимательно выслушал отчёт и затем предложил Давиду подготовить лекцию для односельчан к следующему приезду. Давид спросил:

— На какую тему?

— Выбери сам, на своё усмотрение.

Давид ответил, что подумает. За месяц до своего приезда Давид сообщил ребе, что тема лекции будет «Любовь». Ребе сообщил об этом в синагоге. О предстоящей лекции узнали и в Берковичах. Одним словом, послушать лекцию собралось два села. Её пришлось делать на открытом воздухе. На первой скамейке сидела Рахель. Слева и справа — её мама и бабушка Давида. Берковичане приехали со своими табуретками. Давид начал лекцию о любви, которая затрагивала почти все аспекты нашей повседневной жизни, включая любовь и уважение к родителям. Он говорил о любви почти два часа. Когда он упомянул о легендарной любви между его мамой и отцом, раздались продолжительные аплодисменты. Все встали и аплодировали потомку этой пары. Заканчивая лекцию, Давид опять упомянул о любви к Всевышнему. Потом задавались вопросы, на которые он очень подробно и терпеливо отвечал. Вдруг кто-то спросил:

— Давид, а ты кого-нибудь любишь?

Давид смутился и опустил голову. Наступило неловкое молчание. Поднялся ребе и сказал:

— Давид, это вопрос личный и не очень тактичный. Ты вправе на него не отвечать.

Молчание. И вдруг очень тихо Давид произнёс:

— Нет, ничего. Я отвечу. Молчание.

— Да, я люблю, но говорить об этом ещё рано.

Рахель сидела в первом ряду между мамой и бабушкой, и никто не видел, как она зарделась. Только мать почувствовала, как рука дочери стала тёплой, даже горячей.

Лекция закончилась. Давида поздравляли с исключительно интересной лекцией. Некоторые уходили грустные, опустив головы. Они понимали, что прожили жизнь, так и не познав настоящей любви. Значит, в них не раскрылись их способности, их таланты, и это было действительно грустно.

Рахель оставалась сидеть. Бабушка Давида и её мама направились домой, а она всё ещё сидела и с восторгом смотрела на окружённого людьми Давида.

С этого момента она стала видеть его другими глазами. Это уже был не просто её друг детства. Она, ещё совсем девочка, не могла себе объяснить, что её стало так волновать, что её так тронуло и что в ней вспыхнуло. Она твёрдо знала только одно. Она ужасно не хотела, чтобы он опять уехал в Сураж. На сей раз она почувствовала это сердцем. Она его ждала.

Они пошли домой — ведь они жили двор ко двору. Он спросил, что она думает о лекции. Она ответила, что не уверена в том, что всё поняла, но что-то её очень затронуло, взволновало — и она указала на сердце. Давид сказал, что её ответ — это самое лучшее, что он услышал сегодня.

На другой день рано утром Давид был в синагоге. Ребе поздравил его с прекрасно подготовленной и очень интересной лекцией, которая задела и его лично. Он посоветовал к следующему приезду подготовить лекцию о жизни наших праотцов.

Давид пошёл домой и встретил Рахель. Она покраснела, и он тоже. Она шла в синагогу учить детей. Договорились встретиться. Так в беседах, в прогулках по лесу и купаниях в пруду прошёл и этот его приезд в родное Лесное. Почему-то на сей раз уезжать не хотелось.

Приехал почтальон. Его, как обычно, накормили, дали еды в дорогу. Он любил приезжать в Лесное: люди здесь были какими- то особенными — добрыми, тёплыми и приветливыми. Он никогда не уезжал отсюда с пустыми руками и даже мечтал сюда переселиться.

Давида, как обычно, провожали бабушка, Рахель и её мама. На сей раз Рахель была явно грустной. Она еле сдерживала слёзы. При взгляде на неё у Давида тоже подступал комок к горлу. Проезжая мимо дома родителей отца, он всегда останавливался, чтобы попрощаться. ребе помахал ему. Все знали, что ещё полгода — и их Давид снова будет здесь. Теперь его приезда ждали не только родственники и Рахель — его ждало всё Лесное. Это был их лучший представитель, которого они послали учиться, чтобы в будущем он стал их духовным руководителем.

Вернувшись в Сураж, он снова окунулся в учёбу, в книги. А в воскресенье во второй половине дня он выполнял заказы Наума Фабриканта.

На сей раз Андрей признался, что все десять дней ему не хватало Давида. Тот был тронут. Они ведь давно стали друзьями. Кроме того, они удивительно были похожи. Андрей тоже высокий, худощавый и голубоглазый. Вот только волосы у него были чуть потемнее. Новые заказчики иногда их путали. Некоторые принимали за братьев. Особенно когда оба были в брезентовых фартуках и с защитными очками. А заказчиков становилось всё больше и больше. Андрей оказался очень способным и быстро перенимал от Давида приёмы и искусство ковки. Похоже было на то, что вскоре он станет очень хорошим профессиональным кузнецом.

Время было очень напряжённое и тревожное. Надвигалась война России с Германией. В Сураж стали всё чаще наезжать рекруты. Воинская повинность и действительная служба в царской армии были снижены до шести лет. Естественно, желающих было очень мало, и рекруты буквально охотились на молодёжь, которая пряталась в лесах.

Экономика страны была в ужасном состоянии из-за бездарности царского правительства. Репутация императорской семьи оставляла желать лучшего, а тут ещё довольно странные пересуды о влиянии какого-то крестьянина-«прорицателя» из Тобольской губернии по фамилии Распутин на императрицу Александру Фёдоровну, на самого императора Николая II, и о его весьма отрицательном влиянии и роли в проведении правительственной политики. Начиналось серьёзное брожение и недовольство в народных массах. Надо было каким-то образом отвлечь гнев народа и свалить на кого-нибудь всю вину, то есть, найти козла отпущения. Как и в прошлом, так и сейчас самым лучшим выходом из сложившегося положения было свалить вину на головы евреев. Для выполнения такой грязной работы уже давно была создана организация «Чёрная сотня», состоявшая из разных социальных отбросов общества, в основном из воров и разных других преступников. Организация, которая лучше всех остальных осуществляла погромы и антисемитскую пропаганду, славилась своей жестокостью.

Погромы начинались обычно с того, что ворота и калитки домов, где проживали еврейские семьи, обмазывались (обычно ночью) дёгтем или смолой. Сураж жил в тревожном напряжении, в ожидании чего-то страшного.

Однажды утром, выводя своих коров, хозяйки обнаружили обмазанные калитки и ворота. Только калитка дома кузнеца Андрея и его кузница не были тронуты. Поднялся страшный переполох. Мужчины не пошли на работу.

Давид не пошёл в синагогу. Он побежал к Андрею в кузню. Выбрал из заготовок металлический круглый прут длиной примерно три метра. Вернулся домой. Пробегая, обратил внимание, что калитка Аарона тоже была обмазана. Он попросил Риву и Лёву спуститься в погреб, который был в кухне. Дал им валенки и тёплые одеяла. В погребе даже летом было довольно прохладно. Спустил им флягу с водой и попросил не издавать какого-либо звука. Затем закрыл крышку погреба маленьким ковриком и надвинул тяжёлый кухонный стол. Взял прут и вышел во двор. Закрыл дом на засов и стал ждать. Из соседнего дома вышли Аарон с Соломоном, закрыли дом на засов.

В руках Аарона ничего не было. Соломон держал в руке огромную дубину. Аарон приказал сыну стоять у двери дома. Затем многозначительно посмотрел на Давида, на его прут и уселся на пенёк на дорожке к дому.

Все были готовы встретить погромщиков. Прошло какое-то время. Вдруг вдалеке на их улице послышались крики и вопли. Давид выглянул на улицу. В их сторону катилась чёрная масса. Впереди ехали подводы. На первой были ящики с водкой. Погромщики, все в чёрном, с топорами в руках, подбегали к подводе, хватали бутылку и пили прямо из неё. Затем, с криком «Бей жидов — спасай Россию!», бросались в следующие ворота или калитку. В слепой, звериной ярости они били топорами всё живое, что попадалось на их пути. Били стариков, мужчин, женщин, детей, младенцев. Это были не люди — это было что-то дикое, человекоподобное. Их топоры и они сами с ног до головы были в крови. Но они не только убивали — они ещё и грабили. Ворвавшись в дом, они хватали всё, что казалось им ценным: серебряные подносы, подсвечники, посуду. Хватали всё и бросали в подводы. Их целью было не только убить жида, их целью было и ограбить. Это был их день — убивать и грабить безнаказанно. Они были хуже бешеных зверей в своей зоологической ненависти к евреям, со своим антисемитизмом, впитанным вместе с молоком матери. Они убивали евреев и получали от этого удовольствие. Приближалась чёрная масса, и крики несчастных женщин и детей становились всё громче и громче. Давид стоял на каменной дорожке, ведшей к дому. Внешне он был спокоен. В руках у него был металлический прут, который он вращал с такой скоростью, что был слышен свист рассекаемого воздуха. Аарон стоял за заборчиком на такой же дорожке. Он с удивлением посматривал на Давида и на его прут. Соломон с дубиной стоял у дверей дома и тоже с любопытством поглядывал на Давида. Вдруг распахнулась калитка Давида. Первым ворвался здоровенный жлоб. Он был весь в крови, и его топор тоже. Глаза у него были красными от злобы и водки. Он бросился на Давида с поднятым топором. Свист, удар по руке… Топор выпал, громила схватился за руку — она была перебита. Он не прохрипел, а прорычал: «Ах ты, жидяра!» и левой рукой выхватил окровавленный длинный нож. Свист — удар. Нож отлетел в сторону. Снова, свист — удар по голове. Бандит повалился замертво. Давид невозмутимо вращал свой прут. В калитку вломились ещё два погромщика с топорами и бросились на Давида. Свист — удар, свист — удар. Оба лежали без признаков жизни. В калитку вломились ещё двое. Давид закричал:

— Эй, вы, заберите отсюда эту падаль, иначе я вас всех перебью!

Те за руки, за ноги начали вытаскивать своих дружков на улицу и укладывать в подводы. В пьяном угаре никто не соображал, кто живой, а кто мёртвый.

Чёрная смерть катилась дальше. Зоологическая ненависть антисемита-юдофоба страшна своей бессмысленной жестокостью. Открыть или взломать тяжёлую калитку Аарона бандиты не смогли. Со стороны улицы двоих подсадили. Они перелезли через забор. Кто-то с улицы кричал:

— Не трогай Аарона, он рабочий человек!

Но на крик никто не обращал внимания. В то время, когда Давид встречал погромщиков своим металлическим прутом, Аарон стоял, наблюдая эту картину в полнейшем изумлении. Сейчас же Давид видел, как двое с топорами перелезли через забор Аарона.

— Дядя Аарон, можно, я вам помогу?

Аарон сделал движение рукой — мол, я сам справлюсь. Повернулся к Соломону. То же движение. Мол, стой на месте. На глазах у Давида сразу двое подбежали к Аарону и занесли топоры. С улицы тот же голос просил не трогать Аарона. Но убийцы ничего не слышали. В пьяном угаре они хотели только одного — убить жида. Аарон одновременно выхватил у них топоры и отбросил в сторону. Затем он правой рукой взял за шиворот одного погромщика, а левой рукой — другого. Высоко поднял их обоих — и они повисли, как щенки, болтая ногами в воздухе. Было впечатление, что их поднял какой-то мощный механизм. Аарон развёл руки в стороны, как бы делая крест, и затем со страшной силой стукнул их лбами. Черепа треснули. Затем, не опуская, он перекинул через забор одного и другого. На той стороне их подхватили дружки и уложили в подводу, думая, что они пьяные. Аарон стоял, вытирая руки, а Давид не мог закрыть рот от удивления. Вот сейчас, вот в это мгновение он сам лично был свидетелем приложения этой сверхчеловеческой силы! Он не мог прийти в себя. Это было вне всякого воображения. Аарон, улыбаясь, подошёл к заборчику:

— Сынок, где и кто тебя этому научил? — и показал на палку.

Давид смутился и ответил:

— Папа.

Оба выглянули на улицу. Чёрная масса погромщиков катилась дальше и была уже далеко. Там раздавались крики обезумевших женщин, которых бандиты убивали вместе с их детьми. Погромщики докатились до ворот фабрики. Перелезть через ворота они не могли. Кроме того, по ту сторону стояли охрана фабрики и рабочие с ружьями. Появилась конная жандармерия. Все погромщики были арестованы и вместе с подводами доставлены в полицейский участок.

Аарон, Давид и Соломон вышли на улицу. Аарон предложил зайти в соседний двор. Там никого не было — очевидно, все своевременно ушли в лес. Между этими, ближайшими соседями и следующими был высокий забор. Аарон предложил заглянуть к следующим. Они открыли калитку. Картину, которую они увидели, описать невозможно. Ни одной живой души ни во дворе, ни в доме. Только трупы. Они зашли в спальню. У спального топчана на коленях стояла совсем молодая женщина, уткнувшись лицом в матрац. Копна её чудесных тёмных волос рассыпалась веером, обнажив страшную рану на затылке. Всё кругом (и она сама, с головы до ног) было в крови. Её руки были раскинуты таким образом, как будто она в последние секунды своей жизни хотела кого-то защитить, прикрыть, спасти своим телом. Давид закрыл руками лицо. Вдруг они услышали детский писк. Все в удивлении переглянулись. Плач раздавался откуда-то из-под женщины. Они подняли её и уложили на топчан. Под матрацем они увидели задвинутый ящик для постельного белья. В ящике лежал запеленатый младенец. Эта женщина отдала жизнь, спасая своё дитя. Аарон взял ребёнка на руки и предложил пройти по улице, проверить каждый дом и каждый двор. Картины были одна страшнее другой. Они нашли чудом оставшихся в живых ещё двух крошек. Младенца Аарон отнёс к себе домой и, вручив своей дочке Иде, вернулся к ожидавшим его Давиду и Соломону. Проходя мимо дома, Соломон позвал братьев. Все вместе пришли к синагоге. Массивная дверь была закрыта, но все окна выбиты.

Ребе открыл дверь. Он был очень испуган, прижимал к груди Тору, Аарон рассказал проблему. ребе собрал всех мужчин — набралось около тридцати человек. Распределили улицы для проверки и разошлись. Через три часа вновь собрались. Раненых не было — только убитые. Нашли ещё трёх младенцев, которых забрали к себе их близкие родственники. Всего убитых было более ста человек.

Аарон спросил ребе относительно родственников ребёнка, который был у него в доме. ребе проверил и сказал, что девочку зовут Роза, и у неё никого нет. Аарон ответил, что теперь есть, и отправился домой. Когда Аарон с сыновьями вернулся, его ждали жена и дочки. Ида держала на руках малютку. Маня сказала мужу, что дочь хочет удочерить девочку. Ида смотрела на отца умоляющими глазами. В этой семье знали, что его слово — закон. Аарон подошёл к дочке. Взял её голову в свои огромные руки и поцеловал. Затем указательным пальцем пощекотал дитя, которое обеими ручонками ухватило этот палец. Аарон улыбнулся и сказал:

— Хорошо.

В то время как Аарон, Давид и Соломон обходили дома соседей, Андрей распахнул ворота кузницы. Из неё повалил народ. Там спряталось людей больше, чем в синагоге. Аарон с сыновьями и Давид пришли к Андрею. Каждый молча жал его руку — кому нужны слова? Андрей стоял немного смущённый. К нему подходили женщины, целовали, вытирая глаза. Слух о поступке Андрея разнёсся по всему Суражу. Давид вернулся домой, отодвинул стол, поднял крышку и помог своим старичкам подняться. Он их успокоил:

— Всё позади, — сказал он.

Они волновались за своего сына и его семью. Давид пошёл в другой конец города — проверить. Вернулся и снова успокоил Риву:

— Они весь погром переждали в лесу с детьми, и их соседи тоже. Так что всё слава Богу!

На другой день люди Наума Фабриканта поменяли окна в синагоге, а ещё через день состоялись похороны всех погибших. Доставленных в полицейский участок бандитов допрашивать было невозможно. Все были смертельно пьяны.

Утром на смену пришёл другой офицер и всех бандитов выпустил, думая, что их уже допросили. Несомненно, что так было задумано. В камере осталось пять человек. Выяснилось, что они мертвы. Как это произошло, никто не знал и не помнил.

Спустя некоторое время многие из этих убийц, воров, грабителей, бандитов и черносотенцев вступили в большевистскую партию и стали заядлыми большевиками. Некоторые сделали довольно значительную партийную карьеру, и, к нашему большому сожалению и стыду, членом этой же партии стал наш дорогой, патологически идейный и наивный сын Аарона Соломон. Ослеплённый идеей, иллюзией строительства светлого будущего для всего человечества, он оказался в одной компании с последними отбросами этого общества.

Сообщение о погромах в России всколыхнуло всю Европу. Начались массовые протесты и демонстрации возле посольств России во многих странах. В госдепартамент России посыпались депеши с выражением негодования и возмущения общественного мнения всего цивилизованного мира. Репутация императора и его семьи упала ещё ниже. Но наказывать было некого, так как всё было организовано тем же департаментом.

Через два дня после похорон Андрей пришёл к ребе и сказал, что у него есть очень серьёзный разговор. ребе уже знал о поступке Андрея. Тот сказал, что никогда не был религиозным, но после всего случившегося, после всего того, что он видел и пережил, принял твёрдое решение принять иудаизм. Он сказал, что об этом решении ещё никто не знает, и добавил:

— Даже Давид.

Ребе выслушал его внимательно. Он спросил Андрея, знает ли тот, что это непросто. Что потребуется длительная серьёзная подготовка, что придётся сдавать экзамены и, что самое главное — ему предстоит пройти через обрезание, а это очень болезненный процесс. Андрей ответил, что он всё это знает, что готов на всё, и на обрезание тоже. ребе сказал:

— Хорошо, Андрей, начнём с того, что ты начнёшь учить иврит. У нас сейчас есть новый преподаватель. Ты её знаешь — это Мариам. Она работает с малышами и с начинающими. Для тебя мы создадим отдельную программу и расписание занятий.

— Ты согласен?

— Конечно, согласен, — ответил Андрей.

Он был счастлив. Его будет учить сама Мариам, которая ему уже очень давно нравилась, но он боялся в этом признаться самому себе. Теперь она, Мариам, будет его учителем. Сейчас он не знал и даже не мечтал, что вскоре он, Андрей, будет провожать её домой вечерами после занятий!

На второй день после похорон Давид, как обычно, пришёл в синагогу на занятия. В дверях его ждал ребе. Он был очень взволнован.

— Что случилось, ребе? — спросил Давид.

Ребе рассказал, что получил сведения о том, что через три дня намечается погром в Лесном и Берковичах. Черносотенцы прибудут на тачанках.

— Умеешь ли ты ездить верхом? — спросил ребе.

— Да, умею.

Ребе позвонил Науму Фабриканту. Через тридцать минут к синагоге прискакал кучер Наума на высокой скаковой лошади. Давид вернулся домой и всё рассказал Риве. Она собрала ему котомку в дорогу. Рано утром, ещё до петухов, через Сураж проскакал всадник, направляясь в лес. В этот же день Давид был в Лесном.

Он подъехал к синагоге. Увидев его, ребе побледнел. Он понял, что случилось что-то страшное. Давид рассказал ему всё, кроме того, как он сам лично встретил погромщиков. Они разработали план встречи. Затем Давид поскакал в Берковичи. Встретился с ребе и подготовил его тоже. Вернувшись, он увидел, что возле синагоги собралось всё Лесное. На крыльце стояла бледная Рахель. Он успокоил её и всех женщин и попросил разойтись по домам и остаться только мужчинам, прежде всего охотникам. Он и ребе дали всем соответствующие указания. Затем он пошёл проведать бабушку и ещё раз Рахель. После этого он вернулся к родителям своего отца и остался у них ночевать.

Ещё далеко до петухов, в кромешной темноте какой-то всадник поскакал к развилке дорог. День прошёл спокойно. На другое утро всё повторилось. Примерно около двенадцати дня в лесу послышались пьяные крики и ругань. Несколько тачанок с бандитами направлялись в Лесное.

Но не успели они доехать до развилки, как их остановил царский офицер на гарцующей лошади с револьвером в руке. Он закричал:

— Это моя территория, вон отсюда!

Бандит на передней тачанке и в чёрной папахе громко выругался и хотел было стегнуть лошадей. Раздался выстрел. Пробитая пулей папаха слетела с его головы. Лес подхватил эхо выстрела. Оно докатилось до Лесного. Все притихли.

— Повторяю, — прокричал офицер, — это моя территория, пошли вон отсюда! Ещё одно слово или движение — и пуля будет в твоей дурацкой башке! Вон отсюда!

Похоже, что офицер не шутил. Вожак бандитов струсил.

«Какой-то сумасшедший, — подумал он, — и взаправду убьёт».

— Ладно, братва, поехали. Бей жидов, спасай Россию! — и стал разворачивать свою тачанку.

Банда поехала прочь. Бандиты не видели, что всадник ещё долго их провожал, пока не убедился, что они действительно уехали.

Днём Давид пришёл в синагогу. Возле синагоги стояли мужчины с ружьями и вилами. Ребе при всех обнял и поцеловал Давида. Рахель смотрела на него со слезами восторга. Все уже знали, что этот царский офицер был не кто иной, как переодетый в отцовскую форму Давид. Да, попробуйте в Лесном что-либо утаить! Мужчины подходили, жали ему руку, обнимали, похлопывали по плечу. Приехали люди из Берковичей — там тоже уже всё знали. Как? Каким образом? Мы это никогда не узнаем.

Перед своим отъездом в Сураж Давид обсудил с ребе свой план создания системы сигнализации, предупреждения и оповещения. Он рассказал ему о рекрутёрах. Кроме того, он сказал, что пора начать строить землянки на островах, в лесу — для укрытия. Он напомнил ребе, что Плотницкий — очень хороший архитектор-самоучка, и надо ему это поручить. Во время разговора они пригласили скрипача. ребе договорился с ним, что тот начнёт изготавливать свистульки, чтобы звучали, как скворцы. Так впервые была создана команда из мальчишек-«скворцов». Была создана система наблюдения, сигнализации и предупреждения. Когда первые рекрутёры прибыли в Лесное и в Берковичи, они обнаружили, что в этих сёлах набирать в армию было некого.

Давид со всеми тепло попрощался. Они теперь сами знали, как надо встречать бандитов. Перед отъездом он попрощался с Рахелью. На другой день он уж был в Сураже.

Этот город и его жители пережили страшную трагедию так же, как и другие города в России, Белоруссии и особенно на Украине, но с той лишь разницей, что об этом нигде не писалось и не сообщалось. Жизнь продолжалась.

Давид ходил в йешиву и всё глубже погружался в глубину мудрости Торы. Андрей начал изучать иврит. Его отношения с учительницей Мариам были ровные, чуть-чуть формальные, но она уже чувствовала, что этот очень скромный и сдержанный парень, так похожий на Давида, к ней неравнодушен. Она радовалась его успехам и удивлялась его способностям.

Вечера Давид коротал с Соломоном и его братьями. Он очень нравился Ольге, но один из братьев дал ей понять, что его сердце находится в Лесном.

Давид много раз слышал одну и ту же шутку. Один из братьев говорил другому:

— Эй, барон, а где же наш Аарон?

Однажды эту шутку услышала Маня. Она строго спросила старшего сына Израиля:

— Откуда это?

Тот ответил коротко:

— Дядя Моисей.

Она поговорила с мужем, а тот — со своим братом, который немного побаивался старшего. Однажды рано утром, примерно через две недели, когда Сураж немного пришёл в себя и успокоился, Аарон сказал Давиду:

— Сынок, приходи к нам в воскресенье на обед.

C тех пор как Аарон увидел Давида во время погрома, он проникся к этому парню огромным уважением. Этот парень был очень редкий экземпляр. Он не знал, что такое страх. Аарон хотел больше знать об отце Давида, который, судя по рассказам, обладал не только огромной физической силой, которую имел и сам Аарон, но ещё и тем, что ему было неведомо. Он был наделён необычной добротой к людям. Аарон хотел глубже понять это свойство.

Настало воскресенье. Во второй половине дня Давид уже работал в кузнице. Вдруг Андрей остановил его руку с молотом:

— Давид, я хочу тебе что-то сказать.

И Андрей рассказал ему о своей встрече с ребе. Давид выслушал его, затем молча подошёл, обнял и прижал к своей груди. Отвернулся и смахнул слезу. Помолчав, сказал:

— Если тебе понадобится помощь, появятся вопросы, пожалуйста, прошу тебя: спрашивай. — И, подумав, добавил: — Из тебя получится очень, очень хороший еврей.

Вечером он был в доме Аарона. Маня превзошла сама себя. Такой вкусный обед делала только мама Давида — Рахель. После того как убрали и перемыли посуду, все, как обычно, расселись у печки. На вопрос Аарона Давид пояснил основные принципы Абрахамовой доброты к людям, которая называется хэсэд. Братья слушали и смотрели на Давида как завороженные. Соломон рассказал им то, что сам видел во время погрома. Затем Давид спросил Аарона:

— Дядя Аарон, я слышал странную шутку в вашем доме. Что она означает?

Аарон помолчал.

— Хорошо, я тебе расскажу. Это история моей семьи, моих предков. Ребята, — он указал на сыновей, — услышат это тоже впервые. Только прошу об одном: чтобы это осталось в этом доме. Я начну с того времени, что известно мне.

(От автора: в последующем повествовании Аарон будет говорить об истории своей семьи и о себе в третьем лице.)

— Итак, более пятисот лет тому назад в Испании жил мой прародитель по фамилии Голдбанк. Звали его Соломон Голдбанк. Родился ли он в Испании или был откуда-то привезен, никто не знает. Также неизвестна его настоящая фамилия. Есть предположения, что она была изменена. Помимо этого, было мнение, что его предки появились в Испании задолго до того, как там появились арабы, то есть до седьмого века. И совершенно точно известно, что евреи появились в Испании раньше арабов и что именно они частично помогли и дали возможность мусульманам оккупировать Испанию и расширить сферу влияния арабского халифата до того времени, пока последние не были изгнаны. Войти в Испанию было очень просто. Пролив — всего лишь тридцать два километра — отделяет Испанию от Марокко, то есть Северной Африки. В ясную погоду со скалы Гибралтар можно видеть противоположный берег.

В семьсот одиннадцатом году муслимы пересекли пролив, и началось глобальное заселение страны арабами. В течение двух лет они заполнили южную и северную части Испании. Они превратили прекрасную страну в провинцию ислама, и так продолжалось около семи столетий. Но первые войны между христианами и арабами начались уже в семьсот восемнадцатом году. Сражения шли с переменным успехом и продолжались до полной победы христиан в 1492 году, пока монархи-католики Изабела Кастильская и Фердинанд Арагонский полностью не изгнали последних арабских царьков из их прелестных и роскошных дворцов в Гренаде и закончили освобождение Испании от ислама. Испания стала одновременно свободной, объединённой, богатой и мощной страной. Она стала объединённой благодаря доминации двух христианских королевств — Кастилии и Арагона, соединившихся в бракосочетании короля и королевы.

Положение евреев в испанском обществе до их изгнания (или обращения в христиан) в 1492 году было различное. Были чёрные времена — времена издевательств, бесчестья, оскорблений, ущемлений в элементарных правах. Например, вестготы обращались с ними таким образом при короле Ервиге. Но были и хорошие времена, которые продолжались в течение трёх столетий. Евреи наслаждались золотыми веками богатства, уважения и почёта.

Они были очень влиятельны. Были целые еврейские города. Так, Гренада была известна именно как еврейский город. Евреи были докторами, философами, дипломатами, купцами, банкирами и даже генералами. Их собственная культура расцветала, что очень редко наблюдалось в остальной Европе.

Наш прародитель Соломон Голдбанк был очень крупным банкиром, купцом и финансистом. Он вёл весьма оживлённую торговлю как внутри страны, так и за её пределами. Десятки, а, может быть, и сотни его грузовых фургонов колесили по всей Испании, по всем провинциям. От Наварры до Гренады и от Севильи до Барселоны — портового города, в котором он сам жил. У него было несколько торговых кораблей, которые бороздили воды Средиземного моря, не выходя за его пределы. Его портовые склады были в Барселоне и Валенсии. Он торговал с Марокко, Алжиром, Тунисом, Сицилией, Корсикой, Италией (Триест), Грецией, Кипром, Турцией и Александрией. Жил он в замке, неподалеку от порта, в одном из самых живописных и богатых мест Барселоны. Он вёл очень активную финансово- экономическую деятельность, например, как и другие купцы и банкиры, принимал участие в снаряжении экспедиции Колумба. Он лично снаряжал каравеллы «Санта-Мария» и «Пинта».

Дела его шли блестяще до 1492 года. О нём надо ещё сказать, что он был очень религиозным человеком, давал большие пожертвования в синагогу Барселоны. Все его работники — слуги, кучера, моряки, и даже капитаны кораблей — были евреями. Он был очень добр, щедр и справедлив. За это его любили и были ему преданы. Своим детям он дал прекрасное образование. Они смело могли продолжать все его дела — как банковские, так и торговые.

Однако всё это процветание внезапно и быстро закончилось с выходом в 1492 году королевского указа. Указ был категоричен: еврей должен был или принять христианство, или покинуть Испанию в течение трёх месяцев. Соломон был очень умным, дальновидным человеком. Он понимал, к чему клонит такой указ, но о переходе в христианство для него не могло быть и речи. Он понимал, что ему предстоит потерять дворец, земли, банки — целое состояние. Что многое придётся начинать сначала. И это в его возрасте! Всем известно, что решительность — это свойство или черта характера сильного, волевого человека. Именно таким и был Соломон.

Он срочно выехал во французский крупный торговый порт и город Марсель, с которым вёл торговые дела. Город был очень красивый. Он напоминал ему Барселону и стоял на берегу чудесного Лионского залива. С помощью своих друзей Соломон купил огромный особняк в одном роскошном районе пригорода Марселя. Затем вернулся в Барселону, созвал всех своих работников, слуг, моряков и капитанов. Объявил им о своём решении и был приятно удивлён, что они, все до единого, выразили такое же намерение. Все хотели остаться с ним.

На другой день был разработан очень простой план, как секретно осуществить отъезд из страны. Секретность была необходима по следующей причине. Этот указ дал повод — и испанская чернь и голытьба были спущены с цепи, получив неофициальное разрешение грабить отъезжающих. Они собирались группами, нападали и перехватывали фургоны и дилижансы, гружённые домашней утварью и вещами уезжавших евреев, направлявшихся к границе с Францией, и грабили, грабили, грабили и даже убивали. И всё это совершенно безнаказанно.

(От автора: примерно то же самое происходило совсем недавно — в 1970 годах, — когда многие евреи решили покинуть Советский Союз. Их грабили на границах Чопа и Бреста. Вскрывали ящики, чемоданы и грабили, грабили, грабили… Разница была только в том, что в Испании это делала чернь и голытьба, здесь же — официальные чиновники, одетые в формы капитанов и майоров, с университетскими значками в петлицах. Другими словами — ментальность у грабителя не изменяется от полученного образования. И это не литературный вымысел — это факт. И так же, как и в Испании 500 лет назад, так и сейчас этот грабёж был безнаказанным.)

В Испании антисемитизм короля и королевы, антисемитизм правительственный перерастал в его наихудшую форму — в антисемитизм народный. Правительство короля и королевы, совместно со святой инквизицией, разработали систему шпионажа и ограничений для тех, кто решил покинуть страну. Еврей не мог продать своё недвижимое имущество, свой дом, свою землю. Конфисковалось всё и как-то делилось между правительством и церковью. Таким образом, была разработана система грабежа на высшем уровне. Этот официальный грабёж давал фантастическое обогащение государственной казне и церкви. Вот эта политика грабежа и обогащения и была скрытой причиной для создания святой инквизиции, создания исторического позора Испании. Но, несмотря на всё это, несмотря на дикий, открытый антисемитизм и преследования, из Испании в то время уехало сто пятьдесят тысяч человек, а приняли христианство пятьдесят тысяч, которые стали называться маранами.

18+

Книга предназначена
для читателей старше 18 лет

Бесплатный фрагмент закончился.

Купите книгу, чтобы продолжить чтение.