Пролог
А в Хольмгарде на седьмой день Лютовея в княжих покоях родился мальчик, и нарекли его Гостомыслом.
В славном Изборске шумно праздновали первые шажочки маленького князя Ярополка.
Трехлетний Радей, сын кузнеца Оланки и Ненагляды, что жили в селении у Плескавы, обильно измазавшись, трескал на лавке пироги со сметаной.
Но Ясный Сокол, когда вспорхнул c вершины Древа Жизни и долго кружил над Землей, зорко всматриваясь в местность, опустился и сел на ветку столетней корявой сосны только у дома ярла Сигурда, что стоит на каменистом берегу Тронхеймского фьорда в устье реки Нидельвы.
Сигурд c тремя сотнями лучших воинов осенью вернулся из восточных земель. Привез на драккарах много награбленного, столько, что борта едва не зачерпывали в волнах морскую воду. А еще у него c женой Келдой появился невесть откуда одного ветрара мальчик. Однако Келда не могла иметь детей.
Мальчик укусил Торда, хёвдинга ярла, за ухо, когда Торд тискал огромными ручищами карапуза. И будущий наследник Тронхеймских земель под общий гогот и благословение Одина получил имя — Лиулфр.
Хермед
Славьте Бога Хермеда! Только он поможет отыскать самый сокровенный смысл и суть всех вещей…
Ярл Сигурд, на седьмой день Хермеда, закатил пир, созвав в медовую большого нового дома всех бондов с побережья, и даже монашка христианского, что милостиво, c разрешения ярла, приютился в полусгнившей хижине у самой высокой скалы.
Столы ломились от угощений и хмельных напитков: тут вам и лосось жареный, пареный, вяленый, копченый, и форель в сметане тушеная в больших сковородах; сельдь жирная из бочонков; икра трески, семги; и баранина вкуснейшая: на косточках сахарных, и в рагу c овощами; приправленная брусничным соусом: оленина, куропатки; сыры, каши c грибами, ягодами; медовуха, вино сладкое…
— Скол!!! — поднял увесистый ковш меда Сигурд.
— Скол, скол, скол!!! — радостно проорали со всех мест в ответ.
— И да прибудет c нами… Великий… Один…
— Сигурд! — незаметно приблизился и что-то прошептал в самое ухо ярла верный Торд.
— Угу, а где?! — отер усы и сделался серьезным Сигурд.
Торд снова что-то зашептал…
Тут же оба, сыпля во все стороны шутками и отвечая на поздравительные тосты, — отдыхайте, угощайтесь, и вам всем здоровья, и всяческих благ! — скоренько вышли из дома.
Прекрасная Келда, только поправила золотые косы. Незаметно спрятала длинный нож в рукав. Но осталась сидеть на резном кресле во главе стола. Пригубила из кубка и ласково улыбалась на приветствия, не выдавая тревоги…
— Ну! И где он?! Ах! Как же красно! А, Торд?! — Сигурд загляделся, точно в первый раз видит, на белые от снега крутые склоны гор, подступающих к черной воде.
— Здесь я! — вылез из-под повозки старик в лохмотьях, c обезображенным лицом, — здесь…
— Вещай же o том, что видел! — Сигурд нервно защипал ус.
Торд кивнул, разрешая продолжить рассказ.
— Шел человек по воде, говорил мне, — юродивый даже показал пальцем на устье залива, и…
— Как это по воде, ну же?! — хмыкнул ярл и укоризненно посмотрел на Торда.
— Ступал по водам морским, точно по суше! Клянусь всеми Богами Асгарда! А ежели вру, пусть поразит меня Локки, разорвет на части и скормит Ермунганду.
— И Браги будет вами обоими гордиться! — захохотал Сигурд, шлепнул по плечу Торда, — ладно, ладно, говори!
— А сын-то твой! — показал беззубую улыбку странный мужичок, — великим воином будет! И ярлом! а может быть и конунгом всех западных земель!!! Но…
— Что, «но»?!
— Много ты, Сигурд, хвастаешь! Возгордился непомерно! И золото уж из грязи не поднимешь!
Сигурд от злобы сощурил глаза, сильнее затеребил ус, пыхтел, но надо бы дослушать калеку.
— И обещания свои забывать стал!!!
Сигурд схватил обезображенного за шиворот, приподнял сильной ручищей в сторону лунного света, — а не ты ли это, старая ведьма?!
Мужичок на глазах изумленного Торда превратился в горбатую старуху со змеиным хвостом.
Зашипела, норовя укусить ярла за руку…
— Не дрыгайся, беззубая! — расхохотался Сигурд, — пойдем-ка выпьем лучше c тобой пива! Озябла, поди. Ишь, как сырость морская сквозь кожу пробирает — до самых косточек!
Когда Сигурд c Тордом заволокли старуху в дом, за праздничными столами воцарилась гробовая тишина. У гостей волосы встали дыбом. Кошки c диким воем разбежались по дальним темным углам.
Ведьму усадили на почетное место, — напротив ярла.
— Эй! Налейте ей самого вкусного и сладкого вина!
За столами зашумели неодобрительно, зацокали. Кто-то пытался незаметно уйти. Но слуги ярла предупредительно вдавили плотника Гудмунда обратно на лавку.
— Вёльва!!! — крикнул через весь зал Сигурд, — пощади наши взоры и не лиши нас аппетита!
Старуха громко цедила беззубым ртом из кружки, держа ее корявыми дрожащими пальцами. Выпила хмельной напиток до дна. Отерла безобразный щетинистый подбородок…
И вдруг, на виду у всех… превратилась в прекрасную девушку, в богатом, украшенным серебряными, золотыми нитями, платье…
— Ах!!! — вскрикнули люди.
У мужчин заблестели, заискрились глаза. Женщины поджимали алые губки, толкали в бок острыми локтями мужей.
Только Келда осталась равнодушной, одаривая улыбкой всякого, кто на нее заглядывался… смело можно биться o заклад и c самим Бальдром, что Келда все же красивее Вёльвы! И не менее славная воительница на поле брани!!! То могли б подтвердить убитые ею: и саксы, и ободриты, и свеи, и могучие даны, и даже, скудные на эмоции, кривичи…
— Вёльва!!! — снова заорал уже порядком захмелевший Сигурд, — а расскажи-ка нам какую-нибудь историю или сказку! Сделай одолжение! Укрась наш праздник!
— И что же ты тут празднуешь?! — Вёльва опустила длинные ресницы.
— Добром, пожалуй, это не закончится, — прошептал Торд ярлу. Но Сигурд только отмахнулся.
— Праздную!!! — деловито подбоченился хозяин большого дома.
— И что же ты празднуешь?! — снова повторила Вёльва, с вызовом вперившись жгучим взглядом в ярла.
Сигурд аж крякнул, замотал головой, но быстро нашелся c ответом, — э, скажем — любовь! Праздник Любви!!!
— Ну что ж, слушайте тогда мою историю, — усмехнулась Вёльва.
Гости притихли. А Сигурд, довольный собой, весело подмигнул жене.
— Много лет тому назад, ранней, ранней весной, купалась как-то в озере женщина — красивая женщина! И тело ее было прекрасно! Словно сама Сьеви подарила ей белые локоны и упругую грудь. А один юноша подглядывал за ней…
Мужчины захихикали между собой. Молоденькие служанки покрылись румянцем, запрятались в тень резных столбов. Только ярл поджал губы и затеребил нервно ус, наверняка смекая, o чем и o ком история ведьмы…
— Юноша тот в порыве страсти и прыгнул к женщине в озеро. Да только вода была ледяной! И когда дошло дело до любви, только и оказалось, что мужское «хозяйство» юнца от холода стало — малюю-сень-ким!!!
По всему залу разразился гогот. Языки пламени из масляных ламп вдоль стен затанцевали, запрыгали от дыхания людей. Даже никогда не смеющийся суровый Торд выдавил улыбку. Только ярл Сигурд помрачнел лицом…
— Ну, иди-ка ты домой!
— У меня еще есть истории! А ты — подлинно злобный тролль! Приглашаешь в дом, — и тут же гонишь прочь!
— Россказни твои — так себе…
— Нет… это ты сидишь угрюмый, пышешь злобой, точно Гарм, жизнью недовольный!
— А без причины только дураки радуются, и все у них завсегда — хорошо! старая ты ведьма! — и Сигурд сам расхохотался.
Келда незаметно вышла в потайную дверь, спрятанную за шкурой медведя, но быстро вернулась, вынесла обрез льняной материи и c большим почтением поднесла колдунье…
— Приходи как-нибудь, я тебе погадаю, — в ответ поклонилась Вёльва и довольная ушла в свою земляную хижину.
А веселый пир ярла Сигурда шёл своим чередом, он только разгорался, точно огонь в очаге в трескучий мороз. Заиграла музыка: сначала «забубнил» бодран, тут же боевой ритм подхватил зычный рог, а уж потом, переводя в плясовую, вступили и звонкие сельефлеты, беззаботно и нежно затренькала ротта.
Гости оживились, отодвинули лавки, освобождая больше места. Сигурд ревел громче всех, так он, не без гордости, называл свое «прекрасное пение». Торд под хмельком c неизменным суровым выражением физиономии выкидывал на каменном полу замысловатые коленца. Келда, откинувшись на спинку кресла, хохотала до слез, наблюдая за смешным ярлом и хевдингом…
— — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — —
Мужчина в зеленом длинном до пят одеянии, c вышитой золотыми нитями каймой, и косым крестом на груди ступал по воде. Он посохом поиграл c рыбами, добродушно хмыкая в густую белую бородищу, и исчез в серебряной дымке фьорда. Горбатая Вёльва обернулась, зашипела, высунув раздвоенный язык, — ладно уж, Сигурд! Радуйся, живи, есть еще время.
C моря надвигался шторм…
Студень
На улице трещал мороз, заставляя людей частенько подкидывать поленья в очаги. И белесые густые дымы из-под крыш небольшого селения, что приютилось в устье Плескавы, дружно поднимались к небу…
— Сварог — жизнь родящий и свет дарующий, да ниспошли нам сегодня день хороший! — кузнец Оланка собирался в лес, — Ненагляда! Матушка моя любезная, я по дрова!
Оделся тепло. На голову напялил колпак войлочный, отороченный беличьим мехом. На кафтан накинул шубу. Подпоясался кожаным ремнем c серебряными заклепками.
— Гнилье-то собирать? Фи! — Ненагляда замешивала тесто для пирогов, ловко орудуя красивыми руками.
— Чего, гнилье-то?! Там, по тропинке, у ручья, хорошая — валяется. Давно на нее смотрю.
— Ну, ну! Иди, иди! Может, князь тебя и изловит! В клеть, что ты и ковал сам, да и посадит!
— Не посадит! — Оланка присел на дорожку, — он же разрешил сухие деревья брать. И в кузне ему нужен я. Кто косы, да серпы будет чинить?!
— Ага! Сами-то разбойничают, потом купцами прикидываются! А нам пни трухлявые… нате вам! «Разрешил» он, «благодетель»!!! А где он был, когда на вересень нас урмане грабили?!
— Ох, и остра же ты на язык, — женщина! И как я c тобой живу?! — Оланка встал c табуретки, ласково чмокнул жену в щечку, — пойду, прогуляюсь, заодно распилю…
К обести кузнец тащил к дому на плече длинную жердину. Приостанавливался передохнуть. Громко втягивал ноздрями морозный воздух. Чему-то улыбался…
Дотянулся через сугроб, сорвал ветку рябины c горько-сладкими крупными ягодами…
— Морозная зима будет, — вслух разговаривал сам c собой Оланка, — да! Надо бы колесья снять c телеги, в амбар сложить. А весной на цветень…
Кузнец не договорил. Увидел, вернее, сначала почувствовал, как позади поперек тропы шел по лесу человек.
В иноземном одеянии мужчина ступал по сугробам, на удивление не проваливаясь…
Может, заблудился? Или волки загнали… Так окрикнул бы его, позвал б на помощь? Но тот шагал уверенно в сторону березняка, пока не скрылся из виду за толстыми мшистыми стволами деревьев. А может, кто из княжьих людей, псов Цедрига?!
Оланка скинул на землю жердину и проворненько зашагал к дому…
— Быстро ты, — Ненагляда ставила на огонь вторую порцию пирогов, — садись, поешь…
— Ага, это можно!
— Чего такой — точно, сыч нахохлившийся? Случилось чего?!
— Да! Я тут подумал… ну их эти жерди, хворост! За работу и буду дровами плату брать.
На следующее утро Оланка не утерпел. Сходил в лес. И кроме своих следов на снегу других не нашел…
— — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — —
Цедригу, князю Изборскому было не до бревен.
Уж c насти в стылой избе за большим столом восседал. Царапал густую бородищу, и обдумывал c вечера, доставленные письменные требования от князя Новогородского.
Ловко вертел в пальцах серебряную монетку, — щедрую награду тому, кто отважится, хоть бы и исподтишка, подло, прибить двух злыдней. Те двое, что и привезли берестяную грамоту, требовали от князя старый должок.
— — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — —
Назюзюкавшись позавчера привезенной c собой пахучей дряни, буянили, сквернословили, тщетно пытаясь отыскать спрятавшегося в слободе Цедрига для «сурьезного» разговора. Но только разломали крыльцо у амбара, насилу их отговорили от поджога конюшни…
Об этих двух лиходеях, пожалуй, наслышано все побережье Варанежского моря! Душегубы, не брезговали пограбить и обозы, не раз обижали и местных, отнимая пушнину, а уж сколько табунов лошадей угнали из Полоцка — сбились со счету. И все их боялись. И князь побаивался, ходят слухи, сам по молодости c ними промышлял разбоем…
— Цедриг! — заглянул в приоткрытую дверь Абсей, — в крепости-то два покойника!!!
— Час от часу не легче! И кто ж?!
— Никишка c Добраном!
— Слава тебе всемогущий Велес!!! — крякнул, не без удовольствия, Цедриг, — избавил Ты меня от упырей, супостатов!!!
Монетку быстро спрятал глубоко в карман…
Еще под вечер в трапезную ввалились два дружка. Оба пьяные: небольшого росточка Никишка размахивал франкским самострелом, здоровенный Добран c огромным тесаком за поясом…
— Щас мы вам тута устроим! Выучим, как долги отдавать! — Никишка потрясая самострелом, разложил на бочке острые болты. Долго возился, сильно шатаясь на кривых ножонках, и силясь зарядить арбалет маленькими ручонками.
Воцарилась тишина. Дюжина мужичков, примостившихся на лавках, c ужасом наблюдали за действиями нежданных гостей…
— Щас, щас! Погодь, пог… — не договорил Никишка. Неловко оступился на чем-то склизком. Стал падать, зацепился булавкой случайно за курок. В упор подстрелил дружка.
Добран, схватившись за живот, простоял недвижно мгновение, c выпученными удивленными глазищами, и рухнул на стрелка всем туловом, вонзив по инерции кончик торчащего тесака прямо ему в горло…
— — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — —
Абсей один сидел за столом, угрюмо подбоченившись. Все ушли, разбрелись кто куда. Не дослушав его смешную историю про мужика c бабой…
Подошла Смеяна. Протерла тряпкой липкий стол, смахнув огрызки пареной тыквы на такие же грязные, клейкие половицы, — знатно ж, «насвинячили», дружки твои, — осторожно отобрала у Абсея полный ковш меда…
— Смеяна, люба моя, посиди со мной, — Абсей вырвал ковшик обратно, отпил, поперхнулся от едкого зелья, отер ладонью жиденькие усы.
— Шел бы ты спать. Завтра дел много…
— Пойду, — Абсей склонил голову, недовольный, как ему показалось, командирским тоном, Смеяны, — молчи, тут мне!
— Все, иди-ка в горницу! Когда ж ты остепенишься, не век же мне тебя нянчить?!
Бесплатный фрагмент закончился.
Купите книгу, чтобы продолжить чтение.