С Фимой по жизни

«Дарханские хроники»

(Воспоминания о детстве и юности прошедших

в городе Дархане, Монголия.)

Колян

Барак — удивительное сообщество, абсолютно разных людей. Тому, кто этого не испытал трудно понять, что такое коммуналка или барак. Наш барак был самый обычный. Длинные коридоры налево и направо. В концах коридоров туалеты с умывальниками, вода только холодная. Кухня общая, но там только стирали и кипятили бельё, а готовить предпочитали в комнатах, на маленьких, электрических плитках.

Шестнадцать семей жили кто в двух смежных, а кто в одной комнатах. Две комнаты полагались семьям с детьми, ну а одна соответственно бездетным.

Нашему бараку «повезло», у нас дети были в каждой семье. Возраст детей от пяти и до семнадцати лет, в общей сложности двадцать душ. Конечно, мы дружили, разбиваясь на возрастные группировки, но иногда наши интересы пересекались, и тогда случалось всякое.

Природа так распорядилась, что наши с братом мама и папа были выше среднего роста, и мы соответственно тоже не мелкие. А в соседних «апартаментах» жили Николаевы, у них было два сына шестнадцатилетний Вовка, ровесник моего брата и Колян — семи лет от роду.

В силу возраста Колян никак не мог понять, отчего они с Вовкой маленького роста, а я и мой брат — высокие. Промучившись несколько дней этой неразрешимой проблемой, Колян решил выяснить всё из первоисточника. А именно: пришел к нашей маме и напрямую спросил: «Тёть Тамар, а чё-й-то, Юрка с Ленкой у вас такие высокие, а мы с Вовкой маленькие?» Надо заметить, что моя мама, женщина с юмором, и на прямо поставленный вопрос дала прямой ответ: «Скажи мне друг Колян, а вас мама из лейки по утрам поливает?» Тот с удивлением сказал, что нет. На, что она, в свою очередь, объяснила: «Вот! А я Юрку с Ленкой, каждое утро этим делом и выращиваю».

Колян ушел обдумывать полученную информацию. Через несколько дней, все уже забыли об этом разговоре, как вдруг на пороге появилась мама Коляна.

— Слушай, Тамар, что ты Коляну такое наговорила, он каждое утро орет: поливай нас из лейки, а то мы так карандухами и останемся! — народ был не злой, посмеялись и разошлись.

Столько лет прошло, а я очень тепло вспоминаю наше житьё-бытьё в бараке. Где он теперь, Колян? Вырос или нет, не знаю. Но иногда, уже став взрослой, говорю своей маме: «Вот, зачем же ты так много поливала меня из лейки, такая я большая выросла?»

Аппендицит

Не помню точно, но, кажется, я тогда училась в девятом. Было это в конце семидесятых годов, уже прошлого века. Стояла обычная монгольская осень. Надо вам сказать, что это самое красивое время года в этой части земли. Осень там буквально золотая. Сухая и солнечная. Весь Дархан был засажен тополями. Они прижились там, как никакие другие деревья. Поэтому весной город утопал в пуховой метели, а вот осенью его просто заваливало огромным лиственным покрывалом. Мы очень любили, не спеша идти из школы по этой шуршащей массе и трепаться на всякие девчачьи темы.

И вот в один из таких замечательных дней случилась такая неприятность, как приступ аппендицита у моей подруги Наташки. Советская больница нашего маленького городка, тоже не отличалась размахом. Располагалась она в одном из бараков, половина которого служила нам поликлиникой, а вторая соответственно, стационаром.

Прооперировали мою подругу успешно, хотя есть одна деталь, которая меня пугает до сих пор. Операцию по удалению аппендикса, тогда проводили под местной анестезией. То есть пациентка в здравом уме и трезвой памяти, лежит на операционном столе, а все остальные, принимающие участие в этом действе, с ней, при этом, ещё и разговаривают. Но в операционной то ещё ничего, а вот когда в палату перевезут, да местная анестезия отходить начинает, вот тут самое интересное и начинается. Как Наташка говорила, чтоб нам понятней было: «Вам зубы удаляли? Знаете, что потом бывает? Так вот представьте, что у вас в животе не тридцать два, а все сто тридцать два зуба удалили одновременно, и после этого вся заморозка и отошла» Вот примерно такие ощущения.

Но как я уже сказала, всё прошло нормально, и отход заморозки она тоже пережила. Начался период выздоровления, с посещениями родных и близких. Нам нравилось навещать Наташку в воскресенье. Поликлиника в этот день не работала, и поэтому все посетители и выздоравливающие рассредоточивались, по всем закоулкам и «холлам», где стояли удобные диваны. В будни туда доступа не было, там шел приём больных, пришедших в поликлинику. Кабинеты, конечно, закрывались.

В тот день мы расположились в «холле» перед кабинетом гинеколога, и мирно перемывали «кости» своим знакомым. Уборщица, в это же время, решила провести уборку кабинетов. И вот дойдя до нас и открыв этот злосчастный кабинет, её кто-то позвал, и она ушла. Мимо открытой двери кабинета прогуливались двое выздоравливающих мужиков. Уж не знаю, чем они болели, а только выглядели вполне здоровыми. Их заинтересовала конструкция кресла для осмотра, видя, что рядом никого из медперсонала нет, они вошли в кабинет и стали его рассматривать. Дверь они не закрыли и мы с удовольствием наблюдали за ними. В процессе обсуждения технологии посадки в этот агрегат, они поспорили, о том, куда и что правильно ставить. У одного из них кончились аргументы, и он решил на деле показать, как это происходит.

И показал.

Сел он в кресло правильно, но видимо у него что-то было со спиной не в порядке, потому что в следующий момент он дико заорал. Второй выскочил из кабинета и побежал за доктором. Всё время пока искали врача, пока он пришел, мужик сидел в гинекологическом кресле, практически готовый к осмотру, только что не разделся.

Пришедшие на помощь, врач с сестрой, сначала опешили. После чего доктор глубокомысленно произнёс: «Эк, вас батенька занесло!», привезли каталку, дядьку кое-как выковырнули из этого прокрустова ложа, и отправили в палату. Нам, разумеется, было смешно, а вернувшаяся уборщица ещё долго гудела о том, что мол, ходят тут разные.

Наташку в скором времени выписали, и мы снова гуляли по шуршащим листьям.

А был ли мальчик?

Всегда нелегко найти место для уединения. Даже если вы живёте в огромном доме с множеством комнат, постоянно кто-нибудь мешает заниматься личными делами. А что говорить о стеснённых условиях….

Я, мои родители и старший брат жили в двух комнатах барака города Дархана, что в Монголии. Ему пятнадцать, я тремя годами младше. Не нужно говорить, что такое пятнадцать лет, тем более для мальчика. Но мой брат был довольно рассудительным подростком, если не сказать правильным. Я думаю, что все трудности связанные с его переходным возрастом, миновали моих родителей, так как их просто не было.

То, что он хорош собой, знал и умел этим пользоваться. С малых лет был дамским угодником, даже на детских фотографиях всегда снимался с девочками. Те в свою очередь пищали и визжали, когда он пытался их обнять, но при этом млели, глядя на него, и всячески старались снова и снова привлечь его внимание.

Но мой рассказ о другом. Тот, кто жил в бараке или коммуналке, знает, что остаться наедине с самим собой можно только в одном месте. Как ни странно, но это — туалет. Ни для кого не секрет, что очень многие люди любят читать в туалете. Так вот, этим поздним, осенним вечером мой брат уединился в этом, не совсем подходящем, месте с интересной книгой. Но я напомню, что дело было в бараке, где на сорок человек (пардон за подробность) приходилось четыре туалетных кабинки. Да, в общем, и, не совсем в России, где вечерние прогулки в одиночестве были небезопасны.

Моя мама, по истечении некоторого времени, не зная, что брат взял собой книгу, но, зная, куда пошел, слегка заволновалась. Пошла к туалету и тихонько позвала брата, стучаться неудобно, а вдруг, там кто-нибудь другой. Брат, увлечённый книгой и не услышал её. Заволновавшись ещё больше мама вернулась домой, и разбудила, уже спящих, отца и меня. Мы принялись за поиски. Так как мама сказала, что в туалете брата нет, туда и не пошли. Обойдя все остальные закутки никого не нашли. В приступе тихой паники мама начала стучаться к соседям, сначала к тем, где жили друзья брата, а потом и к остальным. Через пятнадцать минут барак был поднят «в ружьё». Но никаких результатов это не дало. Я, в сопровождении двух друзей, была послана в соседний барак, где жила девочка, за которой брат ухаживал, но и там его не обнаружили.

Вернувшись назад, я увидела поле поисковых действий. На довольно большой площадке перед бараком находился «весь личный состав» в полной боевой готовности, кто-то звал во весь голос, кто-то предлагал куда-то пойти и вызвать подмогу. Я тихо поскуливала. Мама с папой вообще не представляли, что делать. И вот, когда паника достигла апогея, тихо и незаметно, позади всей толпы появился мой брат.

Вернувшись, домой, и никого там не застав он очень удивился, решил подождать, но мы не возвращались. Тогда решил пойти посмотреть, куда же мы делись. Пройдя по всему бараку и опять, никого не обнаружив, вышел на улицу и обалдел. Все соседи, не смотря на столь поздний час, стояли всматриваясь в темноту и кого-то искали. Тогда он, тихонько, чтоб не привлекать внимания, постучал по спине соседа, и спросил: «Дядь, Коль, а кого ищем-то?» На что тот, не оборачиваясь, ответил: «Да Юрка пропал». А поскольку Юрка был один в бараке, брат недоуменно спросил: «А я тогда кто?»

Что там немая сцена у Гоголя. Все в оцепенении стояли и ничего не понимали. Ругать маму не могли, видя её состояние, поэтому разошлись молча. Но заснуть той ночью получилось не сразу. То из одной, то из другой комнаты, временами слышался хохот. Так вот я о чём думаю, при всех неудобствах и трудностях мы жили по человечески. Если смешно — смеялись все вместе, если беда — тоже горевали не в одиночку.

Хвост

Трудно найти человека, который пройдёт мимо валяющейся на земле, нужной, вещи и не попробует поднять её. Все мы грешны в том, что стараемся прибрать, плохо лежащее. Моя история про жадность.

Ехали двое, один водитель другой экспедитор, на грузовике, по довольно пустынной монгольской степи. Дорога не предвещала никаких неожиданностей. Надо сказать, что дороги в семидесятых годах в Монголии представляли очень унылое и однообразное зрелище. Машин, как встречных, так и попутных практически нет. Растительности, в смысле деревьев, тоже нет. Осень: степь с пожухлой травой, вдалеке сопки. Освежают пейзаж только одиноко стоящие, высоковольтные столбы.

И вдруг прямо на дороге, лежит огромный як. Для тех, кто слабо представляет, як — это огромный, лохматый, дикий бык с рогами длинной по пол метра каждый. Эти замечательные животные сохранились в нетронутых степях Монголии. Так вот, лежит на дороге это чудо природы и не подаёт никаких признаков жизни. Добавлю, что в природе яки очень агрессивны.

Сначала мужики остановили машину и подождали, но бык не шевелился. Тогда осмелев, сначала водитель, а затем и экспедитор, подошли посмотреть поближе. Бык, как им показалось, даже не дышал. Они потолкали его монтировкой, попинали ногой, а в ответ тишина. И стали думать, что же делать не бросать же такую добычу на дороге.

Немного отвлекусь и скажу, что в моде у женщин того периода были парики и шиньоны. А поскольку достать, как тогда говорили, «фирменный», было практически невозможно, то придумывали разные хитрости, чтоб соответствовать моде. Одной из них и было их изготовление из шерсти яка. Парики были странные. Представьте себе: пережжённые химической завивкой волосы, слегка напоминающие паклю. А уж чем их красили, чтобы получить подходящий цвет, лучше даже и не представлять, потому что краски хорошей, да ещё, чтобы держалась на шерсти яка, вообще не существовало.

Процедура была не хитрая: у монгол, покупали хвост яка, как могли, мыли и дезинфицировали его. Сами понимаете, где он рос и, что на нем оседало. Состригали с него тонкие пряди и на специальном приспособлении (деревянной рамке с натянутыми шёлковыми нитями) плели длинный ряд бахромы из волос, а уже потом из него делали парик или шиньон.

Ну вот, а теперь вернёмся к нашим «охотникам» на дороге. Как у всякого запасливого хозяина, у водителя нашелся топор. Решили сначала хвост у быка отрубить, а дальше как получится. Подложили чурочку, чтоб рубить легче было. И один из них со всего маху-то и рубанул. Но хвост яка, в своей основе, костяной и очень твёрдый, так, что с первого раза, до конца отрубить его не получилось. Стал мужик примеряться для второго удара, а як возьми и поверни голову. Посмотреть на того, кто это там пытается у него хвост оттяпать. Мужики оцепенели. Они же были уверены, что этот бугай дохлый. Но чувство самосохранения взяло верх, и тут давай бог ноги. Но по какой-то неведомой причине оба побежали в степь, в сторону противоположную машине. Як озверел, боль недорубленного хвоста ему силы удвоила, и он погнался за врагами. Прятаться негде, одно спасение — столбы. На них и полезли, причём оба на один.

Помните столб на масленицу, гладкий, круглый, а наверху приз, залезешь и он — твой. Вот такой столб и попался нашим горе охотникам. Только призом жизнь была. С разъярённым быком шутки плохи, что там коррида здесь обороняться-то нечем.

Вот сидят они на столбе час, другой, а як не уходит. Круги вокруг столба нарезает, землю копытом роет, башкой столб на прочность пробует. На счастье, столб крепкий оказался. Стало темнеть, а в степи сумерки густые, в двух метрах ничего не видно. С наступлением темноты як вроде бы ушёл, но наверняка-то они этого не знали, и продолжали сидеть. Руки, ноги затекли, но страх сильнее. И тут, на счастье, машина попутная, их фарами осветила. Люди из другой машины вылезли, видят два мужика на столбе сидят, спрашивают: «Что случилось?» А те ответить могут, а слезть никак, руки одеревенели, им их еле-еле разомкнули и как спелые яблоки те на землю и попадали. Немного очухались, и бежать.

Вот и правда подумаешь — «не буди лихо — пока оно тихо».

Китайский экспресс

Помните фильм — «Безымянная звезда», там основным развлечением жителей провинциального, румынского города было встречать и провожать экспресс Бухарест — Синай, хотя он никогда не останавливался на их станции — он же был экспресс.

Так вот и для нас, основными воротами в наш славный город Дархан, был железнодорожный вокзал. Он же был местом регулярных вылазок, посмотреть, кто уезжает и как это происходит. Вокзал был дверью в ту жизнь, из которой мы все приехали, и по которой скучали.

Поезд в Союз отходил каждый день, около восьми часов вечера, поэтому зрелище было доступно всем желающим. И мы не отказывали себе в этом удовольствии.

Но по четвергам был необычный состав. Если во все остальные дни маршрут был: Улан-Батор — Москва, то в этот день: Пекин — Москва. Мы его называли китайский экспресс.

Это сейчас пол мира завалено китайскими товарами, и самих китайцев можно встретить чаще, чем соотечественников, но это были семидесятые годы двадцатого века. В Китае у власти находился Мао Цзэдун, страна была закрытая, и всё, что было с ней связано, вызывало трепетную таинственность.

Как и каждый день, в четверг, к вокзалу подходил поезд, он никогда не опаздывал. Даже внешне он отличался — был чёрного цвета, занавески всегда опущены, из вагонов выходили только проводники и никогда ни с кем не разговаривали.

В отличие от других дней, в этот на вокзале стояла гнетущая, противоестественная тишина. И мы, подчиняясь этой неведомой силе, тоже переходили на шепот. Посадка проходила безмолвно, казалось, что, погрузившись туда, пассажиры все пять дней дороги впадают в анабиоз и просыпаются только в Москве. Странно, но если была возможность выбора, китайским экспрессом никто не хотел ехать. Казалось бы чистый поезд, идёт без опозданий (в отличие от наших приходивших с опозданием на шесть а то и больше часов), нет, жутковато ехать этим составом.

Ещё нам интересно было посмотреть, какие они китайцы? Мы, конечно, видели их в деревне для «местно-русских», но те были другие.

Деревня для «местно — русских», странное выражение, да? Кто эти «местно — русские»? После революции, в двадцатых годах, из Сибири в Монголию, ушла армия под предводительством барона Унгера, как многие другие эти люди думали, что временно находятся здесь, но ничего нет постояннее временного. Солдатам нужно было жить, и они стали создавать свои поселения, женились на монголках. А по закону они продолжали быть российскими гражданами, хотя вряд ли могли вернуться на родину. Вот отсюда и пошло это странное название — «местно — русские».

Так вот в этих деревнях жили и китайцы, которые эмигрировали из Китая. Нужно сказать, что китайцы были удивительно трудолюбивы. На маленьком клочке земли не пропадало ни сантиметра, всё было возделано, росло и плодоносило любое растение. Свежие овощи были страшным дефицитом, потому, что монголы считали свою почву неплодородной, и занимались только скотоводством, а для китайцев при их перенаселении на родине, не было никаких преград — была бы земля и руки — и всё будет.

Но я отвлеклась, так вот местные китайцы не вызывали у нас такого интереса, а те из экспресса были для нас непостижимы. Мы с тупым упорством продолжали ходить и смотреть на этот поезд, и всё чего — то ждали, но ничего не происходило. И однажды мы задали китайской проводнице простой, ничего не значащий вопрос, я даже сейчас не помню точно зачем, мы спросили: «Который час?». Она страшно испугалась, мы не поняли чего: нас или наших вопросов, потом быстро ушла в вагон.

А потом интерес просто пропал, стало скучно.

Куда веселее было приходить в другие дни, смотреть на весёлые, не всегда трезвые лица отъезжающих, а то и провожать кого-нибудь из знакомых.

Однажды мы были свидетелями таких проводов: уезжала семья из трёх человек, мама с папой и девочка лет десяти. Вещей много, поезд стоит недолго, надо успеть. Сам отъезжающий уже в состоянии не стояния, пытался что-то делать, но у него плохо получалось. Его друзья быстро выстроились в цепочку, и грузят вещи, жена уже зашла в вагон, чтобы там следить за погрузкой, а девочка, видя всю эту суету и неразбериху, заплакала. Видя такое дело, папа взял её за руку и громко сказал: «Доча не бойся, я тебя не бросю!», и так повторял эту фразу до самого благополучного отправления.

И нам уже не хотелось по четвергам ходить к китайскому экспрессу, и смотреть как открываются и закрываются чужие ворота, все мы ждали того дня, когда откроются наши, и для нас прозвучит из вокзального динамика поезд Улан-Батор — Москва отправляется.

«Попутчики»

(Все мы попутчики в этой жизни)

Погоня

День с самого утра как-то не задался. Май месяц, а за окном небесный насморк и в жизни все остальные симптомы неудовлетворённости. Вода в кране холодная, а кофе в чашке горячий, туфли атласные, а под ногами лужи…. Позвонила в контору — там, конечно же, все в спячке, пока хозяйки нет. Устроила профилактику по телефону, но и это не помогло. Водитель опоздал, и мне пришлось ждать. Да всё я понимаю и про больную жену, и про пробки, и про то, что он в два раза старше меня, но удержаться от выговора не смогла.

Слава богу, приехали. Ну, правильно, теперь тётка с авоськами идёт и ничего вокруг себя не видит, я уже открыла рот, чтобы высказать ей всё, что о ней думаю и…. Передо мной стояла Ленка, Ленка Титова!

И снова это чувство, то ли зависти, то ли обожания. Мы жили в одном дворе, учились в одном классе и как ни странно были закадычными подругами. Почему странно? Потому, что, как это сейчас говориться, мы из разных социальных слоёв. Я — единственная дочь матери-одиночки и по совместительству дворничихи, а Ленка — тоже единственная дочь в семье профессора истории и обладателя самой большой (в нашем доме) пятикомнатной квартиры.

Сказать, что мы с мамой жили бедно — значит, ничего не сказать, не то чтобы у нас было мало денег, их вообще не было. Мама старалась, как могла, но лучше жить мы от этого не стали.

Ленку, напротив, бытовые и денежные вопросы просто не интересовали. В доме, где трое взрослых положили жизнь на алтарь её благополучия, всё было только для неё. Её мать, отец и бабушка уже не молоды, Ленка — поздний и желанный ребёнок, но, несмотря на это добра и отзывчива. Именно добра, ей всех жалко, не то чтобы она хотела казаться такой, она по-другому просто не могла.

Уже и не помню, с чего началась наша дружба: то ли меня кто-то обижал, а она вступилась; то ли она решила спасти застрявшего в трубе котёнка и я ей помогла….

Когда я первый раз попала к ним в дом, то не поверила своим глазам. Даже представить не могла, что люди могут так жить. В квартире: кабинет и столовая, библиотека и спальня — будуар, по дому все ходили в туфлях! Не в тапочках или носках, а именно в домашних туфлях. Двигались и разговаривали тихо и размеренно, и никто никуда не торопился. А ещё запах: пахло выпечкой, книгами и благополучием.

Мне всегда рады, не делали вид, а просто радовались, дети это очень точно чувствуют. Ленкина бабушка, усаживала нас обедать в столовой. Мы сидели за большим столом, накрытым красивой, вышитой скатертью. На серебряном подносе стояла супница и я, как завороженная, следила за всем этим обеденным ритуалом.

Книги, я не подозревала об их существовании, а тут мне не просто разрешали их читать, мне давали их брать домой.

Дома всё было по-другому: маленькая, обшарпанная комната, старый диван и посуда с надписью: «общепит», но, засыпая по ночам, я прижимала к себе книгу, как кусочек той, необыкновенной жизни. Мы росли, а ничего не менялось, с каждым годом в моей голове из множества кусочков складывался пазл моей будущей жизни.

И он действительно сложился. Не знаю, что меня больше поддерживало в трудные периоды, но всякий раз пред глазами стояла та, счастливая и богатая жизнь в квартире профессора истории.

Теперь у меня было даже больше того, что я хотела иметь когда-то. Я училась и работала как каторжная. Заводила нужные знакомства и использовала их. В итоге: я состоятельная, успешная бизнес — леди с пятикомнатными апартаментами и всеми остальными атрибутами той, придуманной в детстве, жизни.

И вдруг эта неожиданная встреча. Ленка постарела, пополнела и подурнела. Видно, что она уже давно не была в парикмахерской, и совсем не пользуется косметикой. Но всё равно это была Ленка, с абсолютно искренней радостью от встречи со мной.

Я предложила пойти в ресторан или в кафе, потому, что этот вечный дождь, не допуская никакого общения на улице. Ленка смутилась, глядя на свои стоптанные туфли и авоськи в руках. Извинившись за отказ, она неожиданно позвала меня к себе в гости, тем более что жила она в двух шагах.

И я, чтобы не смущать её ещё больше, согласилась. Она обрадовалась, и мы пошли.

Это был совсем другой дом. Двухкомнатная хрущёвка на четвёртом этаже без лифта. Дверь открыл бородатый мужчина в джинсах и майке. Ленкин муж, вежливо поздоровался со мной, представился Владимиром и, взяв у Ленки авоськи, ушёл на кухню. Я осмотрелась, мне показалось, что это та самая наша с мамой квартирка, с дешёвыми обоями и ситцевыми занавесками. Из соседней комнаты вышла Ленка с ребёнком на руках, малыш только проснулся, тёр кулаками глазки и прижимался к Ленке.

«Это — наш младшенький, Васенька!» — гордо сказала она.

Оказалось, что всего их трое, двое их которых сейчас в школе и детском саду. При всём внешнем спокойствии внутри меня всё бунтовало. Как же они тут живут впятером? Это же физически не возможно.

Володя, тем временем, накрыл стол на кухне и пригласил нас обедать. Сами понимаете, какие габариты в хрущёвских кухнях. Стоял обычный стол с табуретками. На столе: сковородка с жареной картошкой, не хитрый овощной салат и тарелка с нарезанной колбасой. «Гвоздём» стола была бутылка шампанского.

«Да, давно я так „не шиковала“!» — подумала я.

Или шампанское, ударившее мне в голову, или детские воспоминания разбередили душу, но опять (как в детстве) было тепло и спокойно. Сидеть и слушать Ленкин рассказ о том, что жизнь у неё хорошая: муж — пишет диссертацию, дети радуют успехами и послушанием, что очень не хватает родителей, который рано умерли. Тут прибежал Васенька и залез к Ленке на колени. Он, долго и внимательно рассматривал меня, а потом показал мне язык и сам громко засмеялся. Васенька был такой трогательный и милый, мне очень хотелось взять его на руки, но я, от чего-то, постеснялась это сделать. Вместо этого сидела и рассматривала дырку на коленке его колгот.

Прощаясь в прихожей, мы обменялись номерами телефонов, договорились не пропадать и созваниваться. Я шла по улице и думала, что вряд ли когда-нибудь позвоню.

Вернувшись в офис, уже не хотелось работать, да и вообще ничего не хотелось. Пользуясь тем, что я хозяйка и что хочу то и делаю, просто ушла домой. Машину тоже отпустила (на радость водителю), а потому тихо брела по улицам и переулкам. Дома, прошла по всем комнатам, как будто впервые их увидев. Нет, все было дорого и красиво, приходящая горничная ежедневно истребляла каждую пылинку, даже в библиотеке всё было как лаборатории. И пахло там примерно также, не книгами и благополучием, а лавандовым ароматизатором.

Уже засыпая, подумала: « Так я добилась, чего хотела, или нет?» Все эти годы непоколебимо верила, что всё правильно, именно это и есть счастье. Замуж не пошла, думала, успею ещё. Надо сначала построить дом, заработать денег, а уж потом все эти мужья и дети. За чем же я гналась все это время?

Есть дом, есть деньги, но нет рядом такого вот небритого Володи, который с такой нежностью смотрел бы на меня, и его не смущало бы отсутствие маникюра и модельной стрижки.

А самое главное — нет у меня такого вот Васеньки с этой замечательной дыркой на коленке.

Оконный переплёт

Деревня, была самой обычной и ничем не примечательной. Ну, разве тем, что возле неё, лет двадцать назад, вырос наш дачный посёлок. Так бы совсем умерла деревенька, но благодаря соседству с дачниками держалась на плаву. Зимой, жизнь засыпала, как и весь окружающий пейзаж. А весной оживала и вплоть до поздней осени, пусть неспешной, скорее сонной жизнью, но все-таки жила.

Несколько лет назад случилась эта история, и все мы: и дачники и деревенские долго её обсуждали. Помните, нашумевший фильм «9,5 недель», с Микки Рурком и Ким Бессинджер? Если не помните, то не огорчайтесь, потому что их странная любовь детские картинки на фоне этого происшествия.