Бесплатный фрагмент - Ржавчина

Но кто-то должен стать дверью,

А кто-то замком,

А кто-то ключом от замка

В. Цой.

Часть 1. Исчезновение

К четырём часам утра яркие южные звёзды заметно поблёкли, а иссиня-чёрное небо стало плавно окрашиваться в нежный аквамариновый цвет. Короткая летняя ночь, а вместе с ней и вечеринка закончились, и гости, прощаясь, ещё раз поздравляли хозяйку — Жанну Волокитину — с юбилеем и благодарили за приятно проведённый вечер. Последним подошёл её гражданский муж — писатель Вадим Морозов, автор многочисленных романов о похождениях криминального авторитета Кости Южанина. Он был изрядно нетрезв и держал в высоко поднятых руках только что вынутый из вазы огромный праздничный букет. Цветы были перевёрнуты вверх тормашками, и вода, смывая пыльцу с ярких цветочных бутонов, тяжёлыми крупными каплями падала на кипельно-белую рубашку и светло-голубые джинсы, оставляя на них разноцветные пятна и разводы.

— Опять нажрался, — раздражённо поморщилась Жанна.- Я же тебя просила!

— Дорррогая, поздравляю с юбилеем! Эт-то тебе! — заплетающимся языком произнёс писатель и попытался возложить растрёпанную цветочную композицию на плечи своей подруги.

Та с визгом отскочила в сторону и выразительно покрутила пальцем у виска:

— Совсем рехнулся! Вали к себе домой — спать!

— А я не хочу к себе! Я хочу остаться у тебя!

— А я не хочу, чтобы ты у меня сначала всю ночь храпел, а потом всё утро блевал!

— Я буду вести себя достойно! Ведь сегодня такой день, какой бывает только раз в жизни! — не унимался Морозов.

— Любой день бывает только раза в жизни! А сегодня нужно было быть трезвым и доставлять мне удовольствие! — раздражённо отрезала Жанна.

— Я могу доставить тебе такооое удовольствие! — расплылся в глупой улыбке Морозов и, взяв букет наперевес, двинулся на именинницу.

Женщина элегантно уклонилась и в поисках подмоги озабоченно осмотрелась вокруг. Но все гости уже разошлись, и во дворе не было никого кроме официантов, грузивших в ресторанный фургон фуршетные столы и ресторанную посуду. Ни обращаться к ним, ни тем более самой тащить своего пьяного друга до его дома на другой стороне улицы Жанне не хотелось, и она сделала вид, что уступила:

— Чёрт с тобой! Оставайся у меня!

— Вот так бы сразу!

Морозов гордо отказался от предложенной в качестве опоры руки и штормящей походкой, едва не упав на пороге, поднялся в дом. В гостиной он бросил расхристанный букет на обеденный стол и обессиленно рухнул в стоящее у камина канапе.

— Ты ещё не забыл, что мы завтра ужинаем в Сан-Рабело? — с укоризной спросила Жанна.

— Ннее забыл, — с усилием выдавил из себя Морозов.

— Представляешь, мне на почту пришло поздравление от имени Романа, — очень тихо, словно пугаясь собственного голоса, произнесла женщина.

На осовелом лице писателя отразилось искреннее недоумение.

— Это чья-то глупая шутка. Покажи письмо.

— Завтра.

Морозов, нетрезво махнув рукой, указал на часы, стоявшие на каминной полочке.

— А завтра уже четыре часа как наступило.

— Значит, покажу сегодня. Но позже — когда протрезвеешь.

— А я уже трезвый.

Опершись на подлокотник, писатель попытался подняться с диванчика, но безжалостная сила земного притяжения тут же вернула его на прежнее место. Жанна, послала своему обессилившему приятелю воздушный поцелуй и удалилась в ванную, а когда через пять минут, смыв макияж и приняв душ, она снова заглянула в гостиную, тот уже оглушительно храпел, свернувшись калачиком в уютном прикаминном канапе.

Вадим проснулся, когда каминные часы показывали уже половину двенадцатого утра. Алкоголь и ночёвка в скрюченном состоянии отзывались самыми болезненными последствиями: в голове стоял мутный похмельный туман, язык превратился в непослушный кусок вяленого мяса, а руки и ноги отекли и онемели. С трудом приведя себя в вертикальное положение, Морозов, в довершение ко всему, почувствовал неудержимый приступ тошноты. Прикрывая рот рукой, он на негнущихся одеревенелых ногах проковылял на кухню и там, к своему облегчению, увидел на разделочной панели целую батарею недопитых бутылок, оставшихся от вчерашнего торжества. Первым делом Вадим утолил свою похмельную жажду негазированной минералкой, а потом, налив в стакан на три пальца русской водки, достал из огромного холодильника банку с самодельными малосольными огурчиками и, добавив в водку ещё на три пальца рассола, залпом выпил этот терпкий зеленоватый коктейль. Закусив хрустящим огурчиком, он вернулся на канапе в гостиную — ждать, когда подействует этот специфический коктейль. Через пять минут похмельный туман в голове немного осел, а затёкшее тело расправилось и приободрилось, и Вадим шаткой штормящей походкой вышел во двор. На газоне, усыпанном серпантином, конфетти и прочей мишурой уже не было ни пластиковой мебели, ни полотняных тентов, ни растяжек с праздничной иллюминацией. Не было и людей — ни Жанны, ни её домработницы Регины, ни приходящего по собственному графику садовника Муссы. И это настораживало, потому что за время, проведённое в доме, Морозов не услышал ни звука и подумал, что хозяйка вместе со своими работниками прибирается гдё-нибудь во дворе. Обойдя вокруг дома и на всякий случай заглянув в гараж и хозблок, он подумал, что, садовник сегодня должен прийти после сиесты, а Жанна, освободив уставшую после вчерашних хлопот Регину, решила, как следует выспаться перед вечерним походом в ресторан. Вернувшись в дом, Морозов поднялся на цыпочках на второй этаж и осторожно, опасаясь некстати разбудить свою подругу, заглянул в её спальню. Там тоже было пусто, но на аккуратно заправленной кровати, словно подсказка в компьютерном квесте, лежали два пёстрых купальника. Всё стало ясно — Жанна ушла на пляж! Вадим привычно сунул руку в карман, но телефона там не было. Спустившись обратно в гостиную, он нашёл потерянный гаджет на коврике возле канапе и вызвал номер своей подруги. В ответ пошли бесконечные длинные гудки — Жанна либо плавала в море, либо просто не слышала звонка. Морозов ещё раз заглянул в кухню, выпил полстакана водки с рассолом, захватил из холодильника пару банок пива и, выйдя из дома, направился по улице Сонгри вниз в сторону моря. То, что уличная калитка не была заперта, не удивило Вадима. Во-первых, в доме оставался он, а во-вторых Жанна не знала, есть у него с собой ключи от её дома и не хотела, чтобы её приятелю пришлось, словно вору, выбираться на улицу через забор. Полагая, что выходит всего на десять минут — только до моря и обратно — Морозов тоже не стал запирать за собой ни дом, ни калитку.

Расположенный на морском побережье портовый город Карпелье, несмотря на роскошный субтропический климат, был не популярным курортом, а крупным промышленным центром автономной провинции Кальвенарес. Когда-то здесь было древнеримское пограничное поселение, от которого остались лишь руины бань, фрагмент крепостной стены и фундамент какого-то храма. После падения Римской империи крепость превратилась в самую обычную деревню, жители которой занимались рыбной ловлей, виноградарством и скотоводством. Зато в эпоху великих географических открытий, благодаря удобно расположенной бухте, Карпелье обрёл статус важного портового города. Сюда приходили галеоны с золотом, серебром и различными колониальными товарами. А с начала девятнадцатого века в городе начала бурно развиваться собственная промышленность и уже в пятидесятых годах между Карпелье и Сан-Рабело — столицей Кальвенарской автономии — была построена первая в стране железная дорога. Примерно в то же время преуспевшие промышленники и разбогатевшие торговцы стали переезжать из шумного и тесного города в тихое и чистое Восточное предместье, где не было ни заводов, ни фабрик, ни портовых пакгаузов. И вскоре здесь сформировался элитный квартал, своеобразный город в городе из нескольких улиц, застроенных ослепительно-белыми виллами под ярко-красными черепичными крышами. У обитателей этого квартала были не только свои магазины, рестораны и кафе, но и собственный пляж. Густо заросшую дикими кустарниками полосу земли между морем и железной дорогой сначала расчистили, а потом засыпали чистейшим белым песком, привезённым со Скалистого побережья. Установили павильоны для переодевания, лежаки, тенты, летнее кафе и построили причал для прогулочных лодок и яхт. Пляж обнесли высоким глухим забором и установили вход по клубной системе — только для обитателей Восточного предместья и их гостей. Восточное предместье процветало более ста лет. Ни Первая, ни Вторая мировая война никак не затронули приморский Карпелье и даже, наоборот, весьма благотворно отразились на его развитии. Разрушенная войнами Европа остро нуждалась в производимых здесь стройматериалах, стекле, резине, мебели и одежде. Однако в шестидесятых годах прошлого века большинство местных предприятий не выдержало конкуренции с наступающими на рынок международными корпорациями и либо разорилось, либо «легло» под конкурентов. Фешенебельное Восточное предместье опустело и пришло в упадок. Немногие уцелевшие в конкурентной борьбе крупные промышленники и торговцы перебрались на вошедшие в моду курорты Скалистого побережья, а имущество обанкротившихся предпринимателей было выставлено на продажу. На это обратили внимание бережливые жители Северной Европы. Цены на недвижимость в Восточном предместье Карпелье были едва ли не на порядок ниже, чем в элитных посёлках Скалистого побережья, а езды до его белоснежных пляжей было не более получаса. И на обезлюдевших, было, улицах Восточного предместья зазвучала немецкая, английская, датская и шведская речь. А с середины девяностых годов здесь появились выходцы из бывшего СССР. По укоренившейся европейской привычке их всех называли русскими, хотя это был настоящий интернационал: русские, украинцы, белорусы, узбеки, грузины, армяне и другие нации, составлявшие когда-то единый Советский Союз. Не было только евреев и прибалтов. По какому-то странному стечению обстоятельств бывшие советские граждане покупали недвижимость в основном на улице Сонгри, и другие иностранные обитатели Восточного предместья между собой часто называли её Русской улицей. Именно здесь тринадцать лет назад приобрёл дом покойный муж Жанны Волокитиной, а спустя восемь лет после его смерти она переманила сюда своего давнего любовника — писателя Вадима Морозова.

Улица Сонгри протянулась почти не на километр под уклон от площади Святого Себастьяна до прибрежного бульвара Марсомье. Со стороны моря параллельно бульвару шла железная дорога, за которой и находился некогда фешенебельный пляж Восточного предместья. Теперь от пляжа не осталось практически никаких следов. Глухой деревянный забор давно рухнул и сгнил, павильоны для переодевания развалились, летнее кафе сгорело, а от причала уцелели только чёрные ряды просмолённых дубовых свай. Дожди и волны смыли привозной песок, и обнажившаяся каменистая земля вновь заросла акациями, дикой спаржей и маквисами. А вдоль железнодорожной насыпи разрослась обширная колония разлапистых кактусов-опунций. Но как ни странно именно это одичавшее побережье в силу своей шаговой доступности приглянулось русскоязычным жителям улицы Сонгри, и они вполне логично назвали его Диким пляжем. По утрам здесь в любую погоду и в любое время года можно было увидеть мужчин, завершающих оздоровительную пробежку заплывом в морской воде; в летние солнечные дни — женщин, уединённо загорающих между акациями в чём мать родила; а большие шумные компании, желающие поиграть в волейбол или отметить на природе какой-нибудь праздник, приходили на заброшенный пляж круглосуточно и зимой и летом. Именно сюда и отправился в поисках своей исчезнувшей подруги Вадим Морозов. По дороге он не встретил никого кроме пожилого бородатого рыбака с допотопными бамбуковыми удочками и архаичным брезентовым рюкзаком. Поравнявшись с Вадимом, старик приподнял широкополую соломенную шляпу и простуженно-сиплым голосом поздоровался на местном диалекте. Морозов молча кивнул в ответ, хотя был твёрдо уверен в том, что раньше этого колоритного рыбака никогда не видел. Спустившись до конца улицы и перейдя через бульвар Марсомье, Вадим поднялся на железнодорожную насыпь и внимательно осмотрел раскинувшееся перед ним уныло-однообразное побережье. В раскалённый летний полдень в этом царстве акаций и маквисов не было видно ни одной живой души. Лишь на краю утоптанной волейбольной площадки ярким лоскутом краснело большое пляжное полотенце. Однако его хозяина или хозяйки ни в море, ни на берегу не наблюдалось. Вадим спустился с насыпи и с замиранием сердца пошёл по петляющей между кустарниками нахоженной тропинке. Когда через пару минут он добрался до волейбольной площадки, там по-прежнему никого не было, а на красном полотенце лежала только соломенная сумка-корзинка. Точно такие же пляжные аксессуары имелись у Жанны, но ни одежды, ни обуви рядом не было. Конечно, это не были какие-то эксклюзивные вещи, а обычный ширпотреб, которым пользовались тысячи женщин, однако таких совпадений на маленьком заброшенном пляже быть не могло. Вадим сложил руки рупором и, поворачиваясь в разные стороны, несколько раз раскатисто прокричал:

— Жан-на!!! Жан-на!!!

В ответ раздались только резкие крики взметнувшихся в небо потревоженных чаек. Морозов подошёл к полотенцу и осторожно, словно сапёр обезвреживающий бомбу, взял в руки плетёную сумку. Внутри лежали только солнцезащитные очки, расчёска, крем для загара и упаковка одноразовых платочков. Не было ничего, указывавшего на личность хозяйки: ни документов, ни бумажника, ни ключей, ни мобильного телефона. Впрочем, все эти вещи можно было носить не только в сумочке, но и в карманах. Однако никакой одежды поблизости не было, и это, мягко говоря, настораживало. Вадим достал из кармана телефон и, наверное, уже в десятый раз вызвал номер своей подруги. В ответ в трубке снова зазвучали бесконечные длинные гудки — Жанна то ли не слышала звонка, то ли не хотела отвечать.

Вернув соломенную сумку на прежнее место, Морозов внимательно осмотрелся вокруг. На море, примерно в полумиле от берега, стояла на якоре белоснежная крейсерская яхта, а метрах в двухстах от волейбольной площадки пестрела импровизированная палатка, построенная на скорую руку из жердей и разноцветных покрывал. Яхта Вадима не заинтересовала: вряд ли она подходила близко к мелководному пустынному побережью, а Жанна не так хорошо плавала, чтобы добраться до неё самостоятельно, и он направился к пёстрой палатке. В таких палатках обитали кочующие по побережью мигранты из Северной Африки. Были они легальные или нелегальные никто не знал, но никаких неприятностей жителям Восточного предместья они не доставляли. Бродяги часто разбивали свои переносные жилища неподалёку от Дикого пляжа, но никогда не подходили к отдыхающим, а с утра уходили в город и пытались просить милостыню у собора Святого Себастьяна. Однако подавали им крайне скудно, и они надолго не задерживались. Иногда мигрантов на берегу не было вообще, а иногда там за одну ночь возникал целый палаточный городок. Тогда через пару дней приезжала полиция и забирала всех его обитателей вместе с их нехитрым скарбом либо в участок, либо сразу в миграционный центр. Палатка, к которой подошёл Вадим, появилась здесь совсем недавно и, судя по количеству раскладных стульев окружавших погасший костёр, в ней обитало не менее семи человек. Однако за москитной сеткой, занавешивавший вход в это примитивное жилище оказались только две темнокожие женщины, одетые, несмотря на жару в длинные шерстяные халаты. Увидев Вадима, они что-то оживлённо затараторили и хорошо отработанными жестами объяснили, что приплыли из-за моря, где им было очень-очень плохо, а здесь им очень-очень хорошо, и ничего дурного они не делают. Не обнаружив в палатке никаких видимых следов своей подруги, Морозов махнул рукой и вернулся к волейбольной площадке, по дороге периодически выкрикивая её имя и безуспешно вызывая её номер. Подняв красное полотенце, он с удивлением обнаружил лежащую под ним пустую бутылочку из-под сухого вина. Жанна никогда по утрам не пила никакого алкоголя. Однажды, когда после какого-то праздника ей было совсем плохо, она по примеру Вадима попыталась похмелиться рюмкой коньяка, но через три минуты её вырвало, и с тех пор Жанна никогда не пыталась повторить этот эксперимент. Может, сегодня она попробовала поправить здоровье сухим вином, и ей снова стало плохо? С определённой натяжкой это объясняло и брошенную сумку, и телефонное молчание, и отсутствие одежды. Вадим тщательно осмотрел все кустарники в радиусе ста метров, но никаких следов своей подруги не обнаружил. Может, Жанна, бросив бесполезную сумочку, пошла домой, но почему тогда не встретилась по пути? Разминуться на единственной дороге, ведущей к Дикому пляжу, было невозможно. А может Жанне стало настолько плохо, что, не дойдя до своего дома, она вызвала неотложку или обратилась к кому-нибудь за помощью. В нижней части улицы Сонгри были только два дома, в которые Жанна решилась бы войти без приглашения — его собственный и дом Дианы Мантальго. В остальных жили в основном выходцы из южных республик с которыми, за исключением Дамира Икрамова, Жанна ни дружеских, ни деловых отношений не поддерживала. На вчерашнем торжестве Дамир выпил лишнего и откровенно приударил за юбиляршей — произнёс несколько витиеватых тостов её в честь и постоянно приглашал её танцевать. Поэтому сегодня Жанна вряд ли решилась бы зайти к нему в одиночку. Хотя, когда человеку становится по-настоящему дурно, он обращается за помощью к кого угодно. От этих мыслей и изнурительной жары Вадим сам почувствовал тошноту и головокружение. Открыв банку с пивом, он сделал несколько больших жадных глотков. Однако лежавшее в кармане пиво уже успело основательно нагреться и никакого облегчения не принесло, скорее наоборот — тошнота только усилилась. Положив в плетёную сумку-корзинку красное пляжное полотенце и пустую бутылочку из-под вина, Морозов утомлённо поплёлся назад на улицу Сонгри к дому Дианы Мантальго.

Сочинительница шпионских романов Диана Мантальго была невероятно популярна во времена холодной войны. Окончив в Сорбонне факультет международного права, она несколько лет проработала во французском посольстве в Москве, а, возвратившись из России, в начале семидесятых годов написала свой первый остросюжетный роман «Тени кремлёвских звёзд», сразу ставший бестселлером по обе стороны Атлантического океана. Роман был откровенным подражанием Яну Флемингу, только в нём место неотразимого ловеласа Джеймса Бонда заняла такая же неотразимая соблазнительница Клара Брант. Так же как и агент ноль ноль семь она умела стрелять из всех видов оружия, водила любой транспорт кроме космического корабля и сводила с ума всех представителей противоположного пола. Основным отличием Клары от Бонда было то, что она смешивала водку не с сухим мартини, а с огуречным рассолом. А ещё любвеобильная Клара помимо военачальников, партийных работников и агентов КГБ зачем-то массово соблазняла рядовых советских обывателей. Постельные сцены в романе граничили с откровенной порнографией, что вызывало брезгливое негодование критиков и повышенное любопытство читателей. Как ни странно, но эта своеобразная пародия на пародию имела ошеломительный успех, и за «Тенью кремлёвских звёзд» последовали другие романы о неустрашимой и темпераментной Кларе Брант. А сама Диана Мантальго помимо сомнительных литературных достижений вскоре прославилась и собственными любовными романами. Едва ли не каждый год она то с невероятной помпой выходила замуж, то с оглушительным скандалом разводилась. Её мужьями поочерёдно были: популярный киноактёр, крупный бизнесмен, знаменитый режиссёр, богатейший банкир, влиятельный политик и министр внутренних дел. А в любовниках этой роковой сочинительницы по слухам имелся даже один европейский президент. Но в середине восьмидесятых годов Диана Монтальго неожиданно убила свою несгибаемую героиню, вышла замуж за какого-то инженера-перебежчика из Восточной Германии и навсегда исчезла как с книжных полок, так и со страниц светской хроники.

Вадим был несказанно удивлён, когда узнал от Жанны, что скандально известная в прошлом писательница скромно и незаметно живёт тут же на улице Сонгри, всего через три дома от его подруги. Морозов и Диана познакомились, и между ними завязалась своеобразная творческая дружба. Оказалось, что Мантальго вовсе не бросила литературу, а просто сменила жанр и уже много лет пишет под псевдонимом Мария Каллао сентиментальные женские романы, которые неплохо продаются, а ещё лучше экранизируются в формате дневных сериалов для домохозяек и пенсионеров. Романы Морозова тоже хорошо продавались и экранизировались в России в виде вечерних криминальных сериалов для непритязательных любителей стрельбы и мордобоя. Диана, в молодости пять лет прожившая в Москве, хорошо говорила по-русски, и проблем в общении между сочинителями не возникало. Оказалось, что они оба мечтают о настоящей литературной славе и, стараясь уйти от своего легковесного амплуа, пытаются создать серьёзные произведения. Вадим уже несколько лет сочинял роман о мистической связи автора и его персонажей, а Диана — о трагической судьбе известного немецкого епископа во времена Третьего Рейха. Вадим первым окончил своё новое произведение и неделю назад дал его прочитать своей коллеге по цеху. Вчера на юбилее Жанны после короткой торжественной части Диана Мантальго бесцеремонно похитила его из-за столика юбилярши и, достав из сумочки перечёрканную красной ручкой рукопись, стала упрекать Морозова в подражании Стивену Кингу и указывать на различные недочёты и нестыковки. Сначала, не желая портить настроение и вечеринку, Вадим соглашался со всеми её замечаниями, но, выпив по примеру легендарной Клары Брант несколько коктейлей из водки с огуречным рассолом, стал отстаивать собственное мнение и понемногу втянулся в дискуссию. Чем окончились вчерашний литературный диспут и сама юбилейная вечеринка, Морозов уже не помнил.

Подойдя к дому Мантальго, Вадим трижды нажал кнопку домофона, чтобы предупредить хозяев о своём визите, и привычно толкнул калитку рукой. Замок в калитке сломался ещё несколько лет назад, но ни сама безалаберная писательница, ни её рассеянный муж до сих пор не удосужились вызвать специалиста, чтобы его починить. Не дожидаясь пока кто-нибудь выйдет навстречу, Морозов прошёл по окантованной цветочным бордюром брусчатой дорожке и по-хозяйски уверенно поднялся в дом. Диана с тонизирующей маской из синей глины лежала на диване в гостиной и что-то увлечённо печатала в своём планшете. Ей было уже слегка за семьдесят, но она выглядела гораздо моложе и очень внимательно следила за своей внешностью: делала подтяжки, колола диспорт и ботокс, занималась в тренажёрном зале и никогда не выходила из дома без тщательно подобранного макияжа. Однако Вадима Диана ничуть не стеснялась, принимала в своём доме в любом виде, делала недвусмысленные намёки и однажды пыталась откровенно соблазнить — но тщетно. Пожухлая красота молодящейся сочинительницы ничуть не прельщала Морозова, и он упорно вид, что ничего не замечает. Услышав шаги Вадима, Диана повернула голову и удивлённо спросила:

— Ты откуда такой?

— С пляжа, — утомлённо отозвался Вадим.- А что?

— Ты себя в зеркале видел?

— Видел.

Морозов, умываясь перед походом на пляж, мельком заглянул в зеркало, но ничего необычного не заметил. Лицо было конечно несколько помято после вчерашних возлияний, но выглядело более-менее прилично — ни синяков, ни ссадин на нём не было.

— Тогда ещё раз посмотрись.

Вадим подошёл к ростовому настенному зеркалу и сразу понял, что имела в виду Диана. Его некогда белоснежная рубашка была сплошь покрыта разноцветными пятнами и разводами от цветочной пыльцы и воды, стёкшей с подарочного букета. А светло-голубые летние джинсы расцвечены тёмными пятнами не то от томатного соуса, не то от красного вина, которое он накануне постоянно пытался подлить в бокал писательницы.

— И ты в таком виде ходил на пляж? — укоризненно спросила Диана, относившаяся с трепетным пиететом не только к своему, но и к чужому внешнему виду.

— Меня там никто не видел, — словно оправдываясь, ответил Вадим.

— А что ты там забыл в такую жару? Хотел получить с похмелья солнечный удар?

— Я искал там Жанну.

— Жанну?

— Она пропала…, — растерянно уточнил Вадим и подробно рассказал всю историю сегодняшнего дня от своего пробуждения до появления в доме Мантальго.

Выслушав его рассказ, Диана сочувственно вздохнула.

— Возвращайся домой, приведи себя в порядок и собирайся в ресторан.

— Не понял…

— Ты помнишь, чем закончился вчерашний вечер?

— Честно говоря, не очень, — тихо и смущённо ответил Вадим, испугавшись, что под занавес праздника он устроил какой-нибудь публичный скандал.

— Я тоже как-то не всё помню, — успокоила его Диана.- Меня до дома довёл муж, и теперь он со мной не разговаривает. Вот и Жанна наверняка обиделась, что ты напился на её юбилее, и уехала с утра куда-нибудь на шопинг в Сан-Рабело или к Скалистому побережью — позагорать на нормальном пляже.

— А как же её сумка и полотенце?

— А она их специально подбросила, чтобы ты поволновался. Такая изысканная женская месть. Ты будешь волноваться, думать, что Жанна утонула или её кто-то похитил, а она будет спокойно ждать тебя вечером в ресторане, а если ты вдруг не придёшь или предъявишь какие-то претензии, то ещё и устоит гранд-скандал.

— Жанна на такое не способна, — заступился за свою подругу Вадим.

— Ты просто не представляешь, на что иногда способны оскорблённые женщины, — многозначительно возразила Диана.- Или я не пишу женские любовные романы?

— Вероятно, я действительно чего-то не представляю…

— Сейчас я ей позвоню и узнаю, где она и что делает.

Писательница дважды набрала номер Жанны, но та не ответила.

— Наверное, релаксирует в каком-нибудь спа-салоне. Иди домой и тоже приводи себя в порядок. Вечером твоя обиженная любовь сама прилетит в ресторан.

Беспечное предположение Дианы было слишком невероятно, но это было единственное более-менее логичное объяснение неожиданного исчезновения и упорного молчания Жанны.

Попрощавшись, Вадим вернулся в дом своей исчезнувшей пассии и заново обошёл все комнаты, а так же заглянул в гараж. Никаких следов возвращения Жанны не было, а обе её машины стояли на своих местах. Впрочем, после вчерашнего праздника она вполне могла не решиться сесть за руль и уехать на такси. Возможно, пролить хоть какой-то свет на это таинственное исчезновение могла домработница Регина, но её телефон находился вне зоны доступа. Вероятно, домработница его отключила, чтобы нормально отоспаться после вчерашних хлопот. Оставив сумку и полотенце рядом с купальниками на кровати Жанны, Морозов запер входную дверь и калитку и направился к своему дому, втайне лелея глупую надежду обнаружить Жанну у себя в спальне или на кухне. Но там, естественно, никого не было. Бросив грязную рубашку и джинсы в бельевую корзину, Вадим принял холодный душ, тщательно побрился и переоделся в летний льняной костюм. Время только приближалось к пяти, и выдвигаться было ещё рано. Столик был заказан на семь часов вечера в престижном и дорогом рыбном ресторане в Сан-Рабело. Морозов не был изысканным гурманом и поклонником высокой кухни — больше всего он любил обычного русского осетра, запечённого в духовке со сметаной. Однако найти в местных магазинах и ресторанах свежую российскую осетрину было так же непросто, как в Москве — санкционные французские устрицы. И только в пафосном ресторане «Пятый океан» среди разнообразных рыбных блюд имелась и экзотическая для местной кухни стерлядь а ля-рюсс. Прекрасно зная любовь Вадима к белой рыбе, Жанна заказала на следующий день после юбилея, ещё и небольшой ужин на двоих. Сначала она хотела сделать это сюрпризом, но, опасаясь, как бы её приятель по своей творческой привычке досрочно не ушёл в запой, предупредила его о камерном продолжении торжества. Однако своим исчезновением Жанна преподнесла Вадиму такой сюрприз, от которого рука сама потянулась к стакану. В своём доме Морозов предусмотрительно не держал никакого спиртного, и чтобы выпить, ему надо было пойти либо в магазин, либо на кухню своей подруги. Он выбрал второе, надеясь, что Жанна если ещё и не вернулась домой, то вот-вот там появится — ведь ей надо было переодеться и накраситься. Не могла же она пойти в ресторан в том же виде, в каком с утра вышла из дома. Однако в её доме по-прежнему царила абсолютная тишина, и никаких следов возвращения исчезнувшей хозяйки не наблюдалось. В тщетном ожидании Жанны Вадим выпил полбутылки водки и позвонил нескольким её подругам, телефоны которых он знал. Однако Жанну после вчерашней вечеринки никто не видел и не слышал, а сама она трубку по-прежнему не брала. В половине седьмого Морозов вызвал такси и уже безо всякой надежды отправился в Сан-Рабело.

Между Карпелье и столицей автономной провинции Кальвенарес было чуть меньше тридцати километров, и в ресторан Вадим вошёл ровно в семь часов вечера. Вышедший навстречу метрдотель намётанным глазом сразу же распознал в новом посетителе иностранца.

— Good evening!

— Good evening! — кивнул головой Морозов.- I booked a table in your restaurant.

— What is your name?

— Volokitin/

— Miss Jeanne Volokitina? — удивлённо уточнил метрдотель, заглянув свой планшет.

— This is my wife, — пояснил Вадим.- I am mister Volokitin.

— Please pass.

Метрдотель проводил Морозова к столику, сервированному на двоих у большого арочного окна с роскошным видом на море и центральную набережную. Когда через пару минут официант принёс бутылку водки, ведёрко с шампанским и блюдо с устрицами, Вадим велел, не дожидаясь гостьи, подавать и всё остальное. В тщетном ожидании чуда, он выпил несколько рюмок водки и вяло поковырял вилкой свёрнутую в кольцо молодую стерлядь. Рыба была приготовлена на пару и показалась ему какой-то пресной и диетической. Ужинать в одиночестве не было никакого желания и Вадим, расплатившись и забрав пакет с практически не тронутой едой, отправился обратно в Карпелье. По дороге от помноженных на алкоголь переживаний ему нестерпимо захотелось курить. Морозов бросил эту вредную привычку три года назад, но сейчас не выдержал и по старой памяти попросил остановить такси на привокзальной площади. Здесь шустрые молодые люди восточной наружности всегда торговали различным контрафактом. Купив две пачки контрабандных сигарет, Вадим хотел сразу же закурить, но вовремя одумался — после трёхлетнего воздержания табачный дым в сочетании с выпитой водкой мог реально свалить его с ног.

Морозов вернулся на улицу Сонгри уже затемно и первым делом посмотрел на дом Жанны — ни одно окно не горело. Никаких версий по поводу её исчезновения у него не было.

Не успел Вадим распаковать привезённые из ресторана продукты, как у него зазвонил телефон, и на экране высветилась фотография Дианы Мантальго.

— Салют! Как отдыхается? — вкрадчиво поинтересовалась сочинительница.- Вы помирились?

— Жанна не пришла…, — убитым голосом, словно сообщая о её смерти, ответил Вадим.

— Как не пришла? Но она хотя бы позвонила?

— Нет.

— А это уже действительно серьёзно! — взволновалась Диана.- Но ты хоть что-то сделал? Позвонил в полицию, в больницу, в морг?

— Нет, — растерянно ответил Морозов, почему-то даже не подумавший об этом.- Я и телефонов туда не знаю.

— Ну, ты настоящий…, — писательниц замялась, подбирая нужное слово, — раздолбай. Хорошо, я позвоню сама. А то ты всё равно не сможешь объясниться.

Вадим не зная, что сказать в ответ, сконфуженно промолчал.

Коренные жители автономной провинции Кальвенарес, разговаривали на собственном диалекте, настолько отличавшемся от основного государственного языка, что их зачастую не понимали даже жители соседних областей, а не только иностранцы. Тем не менее, многие кальвенарцы, мечтавшие о собственной государственности и упорно подчёркивавшие свою самобытность, повсюду, в том числе и в присутственных местах, разговаривали исключительно на собственном наречии, демонстративно делая вид, будто не понимают других языков. Морозов, как и большинство некоренных обитателей Восточного предместья, за пять лет жизни в этой автономной провинции выучил от силы полсотни самых расхожих кальвенарских слов и выражений и вряд ли смог грамотно объясниться по телефону с местными врачами или полицейскими. Зато Диана Мантальго, прожившая в Карпелье без малого двадцать лет, владела кальвенарским наречием в совершенстве. Она вообще была настоящим полиглотом. В своё время, не доверяя переводчикам, Диана писала бестселлеры о Кларе Брант одновременно на французском, английском и немецком языках. А за время работы в Москве она прекрасно овладела русским и более-менее сносно говорила на итальянском и испанском языках.

Диана, приняв смущённое молчание Вадима за знак согласия, лаконично пообещала: «Я тебе перезвоню…» — и повесила трубку.

Морозов, выставил привезённые из ресторана бутылки и морепродукты на кухонный стол, проглотил без закуски рюмку водки, и впал в привычную для пьющего интеллигента рефлексию.

А, действительно, почему он не стал искать Жанну ни в больнице, ни в полиции? Не знал телефонов? Ну, так мог посмотреть в Интернете или пойти туда сам. В стотысячном Карпелье было только две больницы — старая и новая — и всего один полицейский участок. Боялся, что его не поймут и начнут демонстративно разговаривать на кальвенарском наречии? Вряд ли… Исчезновение иностранного гражданина — это вовсе не повод для бессмысленной демонстрации своего сепаратизма. И среди врачей и среди полицейских без сомнения имеется много людей свободно говорящих на английском языке. Так почему же в то время, когда Жанна, вполне возможно, лежала под капельницей в больничной палате или сидела в одной камере с проститутками в полицейском участке, он искал её то на Диком пляже, то в рыбном ресторане?

Желая приглушить это бесполезное самобичевание, Вадим выпил ещё одну рюмку водки, закусил крабами по-корейски и, отыскав в кухонном шкафу давно заброшенную пепельницу, закурил первую за три года сигарету. Вопреки собственным ожиданиям, он вовсе не улетел от табачного дыма, а только почувствовал лёгкое головокружение. В ожидании вестей от Дианы Морозов выпил ещё несколько рюмок водки, съел всех крабов и устриц и выкурил едва ли не полпачки сигарет. Он уже собрался позвонить сам, когда лежащий на столе телефон, наконец, разразился долгожданным звонком. К этому времени сознание Вадима начало беспомощно тонуть в штормовых волнах алкоголя и никотина.

— Я обзвонила все больницы и полицейские участки от Скалистого побережья до Сан-Рабело — Жанна никуда не обращалась и никем не задерживалась. В моргах, слава богу, неопознанных трупов тоже нет, — канцелярски-сухо отчиталась Диана.- Завтра с утра ты должен пойти в полицейский департамент Карпелье и написать заявление об исчезновении своей гражданской жены. Тогда Жанну начнут разыскивать официально.

— Ааа в России такие з-заявления принимают только на т-третий день, — заплетающимся языком сообщил Вадим.

— Мы не в России, — резонно возразила писательница.

— А это ещ-щё хуже. Я не знаю местного языка и н-не смогу н-написать заявление. М-меня просто пошлют нах….

— Я пойду вместе с тобой и сама напишу всё, что нужно. От тебя потребуется только подпись. Ты что опять напился?

— Есть немного…

— Я слышу, сколько немного. Трезвей! До завтра!

Диана отключилась, а в нетрезвой голове Вадима промелькнула неожиданная и очень нехорошая догадка. Эта догадка была настолько страшна и нереальна, что он немедленно запер обе входные двери, чего обычно никогда не делал. Потом в один приём допил остатки водки и, опасно покачиваясь на крутой лестнице, поднялся на второй этаж в свою спальню.

Утром Вадим проснулся с ужасной головной болью. За три года, проведённые без никотина, он успел отвыкнуть от этого жестокого похмельного симптома. Затуманенное сознание, тошнота, дрожь в руках — всё это было, а вот головной боли не было. Кляня себя за вчерашнюю слабость, он вышел из спальни с твёрдым намерением выкинуть сигареты в мусорное ведро. Однако спустившись в кухню, он остолбенело замер на пороге, не веря своим глазам. Обе пачки сигарет — полная и полупустая — лежали рядом с идеально помытой пепельницей, а обеденный стол был убран и начисто протёрт. Недоумённо осмотрев прибранную пустую кухню, Вадим неуверенно позвал единственного человека, который мог навести в ней порядок:

— Жанна! Ты здесь?!

В ответ не раздалось ни звука, ни шороха. Ничего не понимая, Морозов осмотрел входные двери. Обе были по-прежнему заперты. Задняя дверь, выходящая из кухни в апельсиновый сад, на ключ, а парадная на внутреннюю щеколду, которую невозможно ни открыть, ни закрыть снаружи. У Жанны был ключ от задней двери, но что заставило её прийти ночью или рано утром через чёрный ход, прибраться на кухне и снова исчезнуть? А может это была не она? Тогда кто же? Он сам навёл вчера порядок, а сегодня начисто забыл об этом? Но Морозов даже трезвый никогда не убирал за собой после ужина и всегда откладывал эту процедуру на утро. Опасаясь какого-нибудь очередного сюрприза, Вадим осторожно открыл дверцу мусорного отсека и, заглянув в чёрный пластиковый пакет, обнаружил пустую бутылку из-под водки, с десяток смятых окурков и ресторанные коробочки из-под еды. Но ведь не сам же он их туда сложил? Теряясь в догадках, Морозов дрожащей рукой вызвал номер Жанны, однако на этот раз вместо длинных гудков бесстрастный механический голос на местном диалекте сухо произнёс сакраментальную фразу о недоступном абоненте. Только теперь, относительно протрезвев, Вадим осознал всю серьёзность сложившейся ситуации. Если вчера примерное местоположение его исчезнувшей подруги и её текущие передвижения можно было вычислить по телефонному пеленгу, то сегодня этого сделать уже нельзя. А судя по тому, что Жанна не смогла вовремя подзарядить аккумулятор, с ней случилось что-то серьёзное. Что если её похитили, и это именно похититель приходил сегодня ночью в его дом, чтобы оставить такое странное предупреждение? Глупость! А может?! Вадим вспомнил своё вчерашнее совершенно невероятное предположение и сразу вспотел от страха, жары и принятого накануне алкоголя. Наскоро приняв душ и переодевшись, он едва ли не бегом направился к дому своей подруги.

Калитка, которую он вчера запер, сегодня была гостеприимно распахнута, и это возродило надежду на то, что ничего страшного не произошло, и Жанна вернулась домой. Однако эта призрачная надежда начала таять, едва Вадим ступил во двор. Прислуга была на месте — садовник Мусса сметал с газона разноцветные конфетти и прочую мишуру, у ворот стоял миниатюрный «Фиат» домработницы Регины, а из настежь распахнутых окон доносился отдалённый гул мощного пылесоса. Но это вовсе не означало присутствие в доме хозяйки. Приходящий дважды в неделю Мусса в ответ на вопрос: «Where Joan?», только неопределённо пожал плечами, и Морозов отправился к Регине Ермаковой — домработнице, прослужившей у Жанны более двадцати лет. Перебравшись после смерти мужа в Карпелье и не желая нанимать себе местную прислугу, Жанна забрала Регину с собой, и та, живя в одном доме с хозяйкой, долгое время являлась не просто домработницей, а ещё и ближайшей подругой. Однако после приезда Вадима Жанна сняла для неё небольшую квартирку в одном из рабочих кварталов, и это отлучение Регине совсем не нравилось. Когда-то в Москве она всячески способствовала роману своей хозяйки, но теперь относилась к её любовнику с откровенной неприязнью, и он отвечал ей тем же.

Ориентируясь по гулу пылесоса, Вадим поднялся на второй этаж и, не поздоровавшись с Региной, громко спросил:

— Где Жанна?!

— Понятия не имею! — не выключая пылесоса, прокричала в ответ домработница.

— Ты когда её последний раз видела?!

— Вчера утром!

— Она куда-нибудь собиралась?!

— Без понятия!

— Она тебе что-нибудь говорила?!

— Она отпустила меня на весь день домой! А больше я ничего не знаю! — Регина развернулась к Вадиму спиной и продолжила пылесосить абсолютно чистый коридор в обратную сторону.- А, если вас что-то интересует, то позвоните и спросите у неё сами!

— Жанне невозможно позвонить — она уже сутки, как пропала! И выключи свой дурацкий пылесос, когда с тобой разговаривают! — в сердцах выкрикнул Морозов.

Регина ногой нажала на кнопку «стоп» и уронила на пол трубку-держатель. В наступившей тишине стук металлической трубки об паркетный пол прозвучал словно раскат грома.

— То есть, как пропала?

— Очень просто! — Вадим отодвинул рукой застывшую посреди коридора домработницу и прошёл в спальню Жанны — её купальники, плетёная сумка и пляжное полотенце по-прежнему лежали на кровати.- Ушла на пляж и пропала. Сумка и полотенце остались на берегу, а она исчезла! И трубку вчера весь день не брала, а сегодня её телефон вообще отключился.

— А вы в больницу звонили?

— Звонил! — беззастенчиво соврал Морозов.- И в больницу, и в полицию, и в морг звонил. Жанны нигде нет…

— И то хорошо. А вдруг её…, — Регина осеклась на полуфразе и сама зажала себе рот рукой.

— Что вдруг?

— Вдруг её арабы изнасиловали и…? По телевизору иногда такое показывают…

Вадим вспомнил стоявшую на берегу пёструю самодельную палатку и вновь посмотрел на лежавшие на кровати купальники. Несмотря на их изобилие, Жанна вполне могла загорать на пустом пляже и в стиле ню. А в палатке помимо женщин, несомненно, жили и мужчины, и они могли не удержаться от соблазна. Но куда потом делась Жанна? Неужели её убили? Но это было слишком рискованно — местные жители обладали пылким южным темпераментом, и в случае разоблачения преступникам грозило не судебное разбирательство, а незамедлительный суд Линча. Если бы обитатели палатки действительно изнасиловали и убили Жанну, то они должны были немедленно сняться с места и уйти куда подальше от побережья. Но ведь никаких мужчин в палатке Морозов не видел. Может, они к тому времени уже предусмотрительно сбежали, бросив своих спутниц на произвол судьбы? Впрочем, мало ли на побережье других бродяг, которые могли напасть на одинокую женщину? Вадим явственно представил лежащую среди маквисов Жанну и тут же отогнал это видение.

— Слава богу, у нас в городе такого ещё не было, но всё когда-нибудь случается в первый раз, — малоутешительно продолжила Регина.- Я, например, по вечерам всегда хожу в платке и без всякой косметики.

Вадим впервые посмотрел на Регину не как на бесполую прислугу, а как на женщину. Она была немного старше Жанны, но так же тщательно следила за собой, и в пятьдесят с «копейками» лет оставалась весьма привлекательной особой. Однако Морозов никогда не видел её с мужчиной и ничего не слышал о её романтических увлечениях. В Москве у Регины осталась взрослая дочь, но вот был ли у неё когда-нибудь муж?

— Это хорошо, что у нас в городе почти нет арабов — с меня и китайцев хватает. В моём районе их очень много живёт, они работают на шинном заводе и стекольном комбинате. Смотрят как волки на овцу и смеются за спиной. Да и свои ничуть не лучше — что Дамир, что доктор Брашар. Как ни придут к Жанне, так непременно норовят меня за попу ухватить. Вот и вчера на празднике до синяков исщипали…

Туго обтянутые джинсами ягодицы Регины, действительно, выглядели довольно соблазнительно, однако ничуть не интересовали Вадима, и он прервал откровенные жалобы домработницы:

— Ладно, хватит о мужском насилии. Расскажи лучше о том, что здесь было вчера утром, пока я спал.

— А что было вчера утром? Ничего особенного. Когда все гости разошлись, а официанты увезли столы, стулья и посуду, я пошла убираться на кухню. А потом Жанна Аркадьевна отпустила меня. Сказала, что я свободна до сегодняшнего утра. Вот и всё…

— Во сколько это было?

— Около пяти утра.

— А что она делала до этого?

— Сидела в своём кабинете, а потом вышла и отпустила меня домой. Я думаю, что она тоже пошла спать…

— Значит, до пяти утра Жанна сидела в кабинете? — уточнил Вадим.

— Абсолютно точно, до без десяти пять! — уверенно подтвердила Регина.

Морозов подошёл к кабинету к кабинету, надавил на массивную бронзовую ручку и с удивлением обнаружил, что дверь в это загадочное помещение не заперта.

— Тогда я тоже сюда загляну. А ты на сегодня свободна!

— А разве Жанна Аркадьевна разрешала вам заходить без неё? — растерянно пробормотала домработница.- Наверное, надо вызвать полицейских, пусть они всё осмотрят…

— Я сам вызову кого надо, — успокоил её Вадим и легонько подтолкнул Регину в сторону лестницы.- До завтра!

Когда за домработницей захлопнулась входная дверь, он впервые в одиночку зашёл в кабинет своей подруги. Жанна очень тщательно оберегала это личное помещение от посторонних глаз и всегда запирала на ключ. Регина убиралась в нём исключительно под присмотром хозяйки, а Вадим был в кабинете всего несколько раз и только в сопровождении Жанны. На первый взгляд в этой комнате Синей Бороды не было ничего необычного и таинственного. Это был скорее не кабинет, а библиотека, проданная прежними владельцами вместе с домом. Вдоль стен стояли высокие под потолок книжные шкафы, заполненные добротными фолиантами на всех европейских языках, а у окна расположились двухтумбовый письменный стол и кожаное «директорское» кресло. На отполированной до зеркального блеска столешнице стоял антикварный письменный набор: пустая бронзовая чернильница, подставка с перьевыми ручками, пресс-папье, канделябр на пять свечей и песочные часы. Посмотрев через окно на отъезжающую малолитражку Регины, Вадим буквально рухнул в убаюкивающе-мягкое кресло и по очереди потянул за каждую ручку письменного стола. Все ящики, находившиеся в боковых тумбах, были заперты, а в не имеющем замка центральном ящике лежал серебристый ноутбук. Морозов выставил его на столешницу и поднял крышку. Словно ждавший этого момента компьютер послушно открыл электронную почту, а замершая стрелка курсора указала на одно из многочисленных поздравлений. Жанна не доверяла свою почту смартфону и мобильному Интернету и вела деловую и личную переписку только через компьютер и стационарную сеть. Было очень странно, что при такой осторожности ни ноутбук, ни почта не были запаролены, а курсор услужливо подсказал Вадиму именно то поздравление, которое позавчера так встревожило юбиляршу. Судя по адресу отправителя, его прислал покойный муж Жанны.

Дорогая, поздравляю с Юбилеем!!!!!!!!

Желаю Счастья, Любви, Здоровья и Удачи!!!!!!!

ДО ВСТРЕЧИ!!!!!!!!

Больше всего в этом послании пугало намеренно выделенное последнее предложение. Авторитетный бизнесмен Роман Волокитин погиб в классических бандитских традициях — был взорван в собственном автомобиле по дороге на допрос в прокуратуре, и в том, что он не мог остаться в живых, Морозов ничуть не сомневался.

Поздравление было отправлено с электронного адреса Волокитина позавчера в шесть тридцать вечера, за полчаса до начала праздничного ужина. А на следующее утро в половине пятого Жанна получила ещё одно послание:

Дорогая, как прошёл вечер? Тебе понравилось?

Юбилярша в свою очередь тут же отправила таинственному автору сакраментальный вопрос:

Вы кто?

Довольно фамильярный ответ последовал незамедлительно:

А ты до сих пор не узнала? Посмотри в окно, я уже приехал! Гони Регину, накрывай стол и стели постель! Я соскучился по тебе!

Если верить домработнице, то Жанна, прочитав это письмо, сразу же отпустила её домой. Но почему она пошла на поводу у заведомого афериста? На её месте логичнее всего было запереться в доме вместе с Региной и незамедлительно вызвать полицию. Но вместо этого Жанна не только отпустила свою помощницу, но скорее всего, встретилась с загадочным незнакомцем, выдающим себя за её погибшего мужа. И, возможно, отправилась вместе с ним на Дикий пляж! Тут Вадим вспомнил о яхте, стоявшей у побережья и пожалел о том, что не присмотрелся к ней повнимательнее. Возможно, эта яхта имела самое непосредственное отношение к исчезновению его подруги. Возможно, именно на ней прибыл человек, выдающий себя за Романа Волокитина. И возможно, именно там он прячет похищенную Жанну. Но кто этот человек? Может, это охранник, которого посадили за убийство Романа Волокитина? А может, это юрист, который якобы был организатором преступления? Но ни к одному из этих людей Жанна и близко бы не подошла. А может её похитил какой-то деловой партнёр, решивший отжать успешный бизнес? От всех этих предположений и вопросов похмельная голова Морозова была готова развалиться на части. Он вернул ноутбук на прежнее место, спустился в кухню, принял ободряющее лекарство в виде стакана водки пополам с огуречным рассолом и направился к дому Мантальго.

Но вместо Дианы навстречу Вадиму вышел её муж — лохматый и бородатый, похожий одновременно и на пожилого хиппи и на Робинзона Крузо немецкий инженер Генрих Вейсмюллер. В середине восьмидесятых он сбежал из Восточной Германии в Западную и там каким-то невероятным образом познакомился со своей будущей женой. Чем этот вечно взлохмаченный и расхристанный перебежчик сумел обаять сверхпопулярную писательницу, было совершенно непонятно. Однако вскоре после знакомства с ним, Диана как всегда шумно развелась со своим последним мужем — министром внутренних дел, — а потом неожиданно убила героиню своих шпионских романов и навсегда исчезла из шумной богемной тусовки. А через десять лет после своего исчезновения из столицы эта некогда скандальная героиня светской хроники появилась в тихом приморском городке в образе скромной сочинительницы слащавых женских романов и преданной жены такого же скромного инженера. В Карпелье Генрих Вейсмюллер вёл жизнь настоящего затворника, и почти всё своё время проводил в лаборатории, устроенной в просторной мансарде, которую Диана в шутку называла скворечником. В отличие от своей общительной жены Генрих никогда не ходил ни на Дикий пляж, ни на увеселительные мероприятия обитателей Восточного предместья. Вот и позавчера он проигнорировал приглашение Жанны на её юбилей, но зато прислал огромный букет цветов и душевное стихотворное поздравление на русском языке. В молодости Вейсмюллер окончил в Москве то ли МИФИ, то ли МФТИ и так же как его жена очень хорошо говорил и писал по-русски. Для Вадима пожилой немецкий инженер никакого интереса не представлял, и он был даже рад, что этот чудак, уединившись в своей лаборатории, почти никогда не мешает его творческому общению с Дианой. Но сегодня инженер-отшельник всё же выбрался из своего «скворечника». Он сам вышел на крыльцо, как только Морозов, предупредительно позвонив в домофон, ступил на брусчатую дорожку, окантованную плотным низкорослым бордюром из ярких метельчатых целлозий и похожего на миниатюрные розочки портулака.

— Салют! — приветственно взмахнул рукой Вейсмюллер.- А Диана вчера очень поздно легла и просила её до полудня не беспокоить!

— Хорошо, я зайду попозже!

— Не хотите скоротать время за партией в шахматы?

— Спасибо, нет!

— Очень жаль!

Вадим неплохо играл в шахматы и когда-то на заре их знакомства согласился сразиться с Генрихом. Первая партия закончилась на сорок пятом ходу убедительной победой немца. Вторая партия поражением на том же самом ходу. А после третьего аналогичного проигрыша Морозов растерянно спросил:

— Но почему именно на сорок пятом?

— Потому что мне так нравится, — буднично ответил Вейсмюллер.- Это год моего рождения. А вы на каком ходу хотели бы проигрывать?

После этого они никогда не встречались за шахматной доской. Да и без доски практически не видели друг друга. Поэтому предложение Генриха прозвучало довольно неожиданно. Неожиданным было и то, что Диана, обещавшая с утра пойти вместе с Вадимом в полицию, вдруг решила проспать до обеда.

— Я больше не хочу вам проигрывать, — пояснил он свой отказ и вышел за калитку.

Стрелка часов едва перевалила за десять утра, и Морозов отправился по улице Сонгри вниз к Дикому пляжу, чтобы посмотреть на стоявшую у побережья яхту. Если она осталась на месте, то вряд ли имеет какое-либо отношение к исчезновению Жанны, а если ушла — то всё может быть.

По дороге ему опять повстречался бородатый рыбак с бамбуковыми удочками. Старик вновь сипло поздоровался, приподняв соломенную шляпу, и Вадим машинально ответил:

— Салют!

Как и накануне ни на волейбольной площадке, ни рядом с ней никого не было. Пёстрая самодельная палатка исчезла, белоснежной крейсерской яхты тоже нигде не было видно, зато метрах в тридцати от берега стояли два больших катера: полицейский и спасательный. На первом возле опущенного за борт металлического трапа стоял офицер в светло-голубой летней форме. Со второго катера тоже был сброшен трап, но на его палубе не было ни души. Увидев бредущего вдоль берега Вадима, полицейский офицер достал мегафон и прокричал ему что-то на кальвенарском наречии. Морозов подумал, что надо бы узнать, не связано ли его присутствие с исчезновением Жанны, но вместо этого пожал плечами и крикнул в ответ:

— I don t understand you!

Офицер махнул рукой, словно отпуская задержанного, и, опершись о фальшборт, уставился в воду. Минут через пять на спасательный катер по трапу поднялись два аквалангиста. Экспрессивно жестикулируя и указывая на часы, они стали что-то объяснять полицейскому офицеру. Тот ответил на повышенных тонах, и спасатели в свою очередь повысили голос. В итоге межведомственный диалог не задался, и спасательный катер, оставляя за собой пенистый кильватерный след, стремительно ушёл в сторону порта, а полицейский офицер продолжил всматриваться в морские глубины. Вскоре из воды появился ещё один аквалангист. Подняв маску, он о чём-то переговорил со своим начальником и опять ушёл на глубину. Появление у Дикого пляжа катеров и аквалангистов не на шутку встревожило Вадима. Вряд ли они прибыли заниматься дайвингом или искать клады. Возможно, они искали то, о чём было даже страшно подумать

Но если Жанна действительно утонула, то откуда об этом могли узнать полицейские? В разгорячённой голове писателя мгновенно сложилась пара совершенно нереальных сюжетов. Что если Роман Волокитин каким-то чудом уцелел, тринадцать лет где-то скрывался, а теперь прибыл в Карпелье на собственной яхте, в порыве ревности убил и утопил в море свою неверную жену, а потом, уйдя в нейтральные воды, зачем-то сообщил об этом в полицию. Но почему он тогда не пришёл к Вадиму? Он не пришёл потому, что не мог остаться в живых. А вот осуждённые за его убийство организатор-юрист и исполнитель-охранник были живы и уже давно вышли на свободу. И, если они догадались, кто был настоящим инициатором преступления, то имели все основания отомстить Жанне. Но вряд ли эти люди могли позволить себе такую изощрённую и дорогостоящую месть. Им гораздо проще было убить Жанну в Москве, когда она приезжала проверять свой бизнес. Теряясь в догадках и коротая время, оставшееся до встречи с Дианой, Вадим вновь обошёл Дикий пляж вдоль и поперёк, но нашёл только двух девушек, загоравшись нагишом в зарослях дикой спаржи. Морозов хотел спросить, не приходили ли они на пляж вчера, но девицы, увидев подошедшего к ним мужчину, отчаянно завизжали, прикрылись цветастыми парео и обложили незваного гостя отборным русским матом. Вадим этих девушек никогда раньше не видел — вероятнее всего это были чьи-то родственницы, приехавшие в гости на летние каникулы. С трудом дождавшись двенадцати часов, Морозов с несвойственной для него пунктуальностью вошёл в дом Мантальго.

Там всё было так же как накануне — Диана лежала на диване в гостиной с маской на лице и планшетом в руке, а её мужа не было ни видно, ни слышно. Вадим взволнованно рассказал ей о выключившемся телефоне Жанны, о письмах от якобы воскресшего Романа Волокитина и о катерах у Дикого пляжа, а потом, умолчав о возможной мести со стороны охранника и юриста, изложил версии о возможном изнасиловании нелегальными мигрантами или похищении московскими партнёрами по бизнесу. Внимательно выслушав Морозова, Диана поделилась своими собственными наблюдениями и предположениями:

— Я вчера ближе к вечеру тоже ходила на Дикий пляж и тоже видела палатку с бродягами. Они как раз готовили обед. Их было семеро: пять мужчин и две женщины. Мужчины в самом цветущем возрасте, но вряд ли они напали на Жанну — это слишком рискованно в их положении. Хотя об этом непременно стоит рассказать полицейским — я сфотографировала этих людей. И яхту я тоже видела — там на палубе стоял ооочень интересный мужчина! Высокий блондин с такими роскошными усами! У него была такая трубка! — Диана мечтательно прикрыла глаза.

— Ты его сфотографировала? — с надеждой встрепенулся Вадим.

— Не получилось. Яхта была уже слишком далеко — она уходила в сторону гавани.

— Так как же ты разглядела усатого блондина, а тем более его трубку?

— В бинокль, — очень просто объяснила свою орлиную дальнозоркость Диана.- Я всегда беру на пляж морской бинокль — можно увидеть очень много интересного. Особенно на яхтах.

— А сколько лет было этому блондину?

— Я думаю, твоего возраста — лет пятьдесят с хвостиком.

— А название яхты ты не разглядела?

— Конечно, разглядела — «Жанетта». Я ещё подумала, может на этой яхте прибыл на юбилей какой-нибудь тайный поклонник Жанны. И она отправилась с ним на морскую прогулку…

— Почему ты сразу об этом не рассказала?! — возмутился Вадим.

Слова Дианы подтверждали его догадку о том, что Жанну похитил человек, прибывший на яхте, И этот человек очень хорошо знал Романа Волокитина и его привычки. В домашней обстановке Роман часто называл Жанну Жанеттой и в шутку напевал ей то «В Кейптаунском порту…», то песенку из «Соломенной шляпки». А ещё Волокитин любил под настроение выкурить трубку хорошего табака и повсюду — дома, в офисе, в автомобиле — держал дорогие курительные наборы. Возможно, человек, прибывший на яхте, сумел каким-то образом убедить Жанну в том, что он её выживший и до неузнаваемости преобразившийся муж и теперь…

— А что я должна была рассказывать? Свои чисто женские предположения? Вряд ли бы они тебе понравились! — в свою очередь возмутилась Диана.- Откуда я знала, что Жанна получила поздравление и даже вступила в переписку со своим воскресшим мужем? Если бы ты рассказал мне об этом вчера!

— Я сам увидел эти письма только три часа назад. А до этого я думал, что поздравление от покойного мужа — это чья-то глупая и жестокая шутка. Но теперь я уверен в том, что имеется некий человек, умело выдающий себя за Романа Волокитина, Он каким-то образом заманил Жанну на свою яхту и увёз в неизвестном направлении!

— А может это похищение с целью выкупа?

— Может. Но никаких требований о выкупе я не получал, -растерянно ответил Вадим.- Я хочу поехать в гавань — поискать яхту. Подбросишь меня?

— Я бы на твоём месте не занималась самодеятельностью, а немедленно пошла в полицию, пока полиция сама не пришла к тебе, — вполне логично посоветовала писательница.

— Мы сначала съездим в гавань, а оттуда прямо в полицию. Поехали?

— Ты знаешь, сколько я буду собираться? Пусть Рауль тебя довезёт до гавани, а я пока накрашусь и оденусь.

— Прекрасно. У тебя есть что-нибудь выпить? — как бы между делом спросил Морозов.

— Опять? — укоризненно покачала головой Диана.

— Что делать? Стресс, нервы, — неубедительно отмахнулся Вадим.

— Стресс, нервы, — язвительно передразнила его писательница.- Это обычный русский запой — позорное бегство от реальности.

— Да, что ты знаешь о русском запое? — пренебрежительно бросил Морозов.

— Всё, — с вызовом парировала Диана.- Я пять лет проработала в Москве. В вашей стране запивают даже китайские дипломаты.

— Так я выпью? — не желая продолжать бессмысленную дискуссию, спросил Вадим.

— Выпей, если тебе это поможет, — снисходительно согласилась Диана.- Выбери что-нибудь в большом шкафу на кухне…

Морозов и без её совета прекрасно знал, где находится алкоголь. Он так же знал, что в доме Мантальго не бывает ни русской водки, ни огуречного рассола, и сама сочинительница в отличие от героини своих шпионских романов никогда не употребляла ни того, ни другого. Из батареи разномастных бутылок Морозов выбрал, по его мнению, самую подходящую для визита в гавань — чёрную стеклянную фляжку с ямайским ромом. Выпив полстакана, он засунул початую бутылку в карман джинсов, прикрыл её подолом рубашки и вернулся в гостиную. Диана по-прежнему с пугающей синей маской на лице печатала что-то в своём планшете.

— Рауль тебя ждёт.

— Спасибо.

— На зодороффье, — гротескно изобразив немецкий акцент, ответила писательница и указала на оттопырившийся карман джинсов Вадима.- Не увлекайся — в полицию надо прийти боле-менее трезвым.

— Я всё понимаю, — согласно кивнул головой Морозов и вышел во двор.

Никогда не снимавший солнцезащитные очки, больше похожий на телохранителя, чем на садовника высокий и широкоплечий Рауль уже ожидал его за рулём ядовито-зелёного кабриолета. Вадим терпеть не мог эту гламурную женскую машину, но выбора у него не было.

— To the port, — бросил он садовнику.

— Yes.

К двадцать первому веку от некогда огромного и процветавшего порта Карпелье остались только угольная гавань, нефтяной терминал и причалы для маломерных судов. Окинув взглядом бесконечные ряды яхт и катеров, выкрашенных исключительно в белый цвет, Вадим направился к домику администрации. В приёмной за стареньким письменным столом пил кофе молодой парень в спортивной майке-обрезухе. Его руки от плеч до кончиков пальцев были украшены цветными татуировками на морскую тематику.

— Hi! — фамильярно поздоровался Вадим.- Where is the yacht «Jeanette»?

— I don t now, — безразлично ответил парень и посмотрел на посетителя как на пустое место.

Морозов повторил свой вопрос и вынул из кармана заранее приготовленную купюру в десять евро. Парень молча забрал десятку, достал из ящика стола журнал регистрации судов и стал медленно листать его от конца к началу. Внимательно просмотрев все записи за последний месяц, он разочарованно развёл руками:

— This yacht has no.

— Check again, please, — вежливо попросил Вадим.

Парень тяжело вздохнул, словно ему предложили разгрузить баржу с углём, открыл лежащий на столе ноутбук и забил в него название судна.

— Such a ship in our Bay never been.

Отсутствие «Жанетты» в бухте Карпелье подтверждало предположение Морозова о том, что и похититель, и Жанна находятся именно на этой яхте. Ведь если бы хозяин «Жанетты» не имел никакого отношения к преступлению, то несомненно, пришвартовался бы у местного причала. Однако опасаясь разоблачения, он вместе со своей добычей ушёл либо в нейтральные воды, либо в другой порт. Если это похищение имеет какие-то личные мотивы, то преступник уже никогда не вернётся в Карпелье, а Жанна будет считаться утонувшей в море, ведь не зря он оставил на берегу её сумку и полотенце. И Вадим уже никогда не узнает ни о судьбе любимой женщины, ни об истинных мотивах этого преступления. Но если похищение Жанны хоть как-то связано с убийством её мужа, то преступник рано или поздно сам придёт к Морозову. И в таком раскладе лишний раз ворошить перед полицейскими собственное прошлое было чревато самыми неприятными последствиями.

Вадим решил на некоторое время отложить свой визит в полицейский участок. Однако, как и предупреждала Диана, полиция сама вошла в его жизнь. Первое что увидел Морозов, вернувшись на улицу Сонгри, — это полицейский фургон, стоявший возле дома Жанны. Следом за ним выстроилось ещё несколько машин: миниатюрный «Фиат» домработницы Регины, минивэн доктора Брашара, лечившего почти всю местную русскоязычную диаспору, и чёрный «Пежо» с красными номерами Министерства внутренних дел. Огорошенный столь внушительной кавалькадой Вадим торопливо поблагодарил Рауля за помощь, сделал для храбрости несколько глотков рома и, не заходя в дом Мантальго, буквально побежал к настежь распахнутой калитке Жанны.

На крыльце дома прямо на широких каменных ступенях сидела плачущая Регина.

— Что случилось? — предполагая самое худшее, встревоженно спросил Морозов.

— Жанна Аркадьевна утонула.

На Морозова словно упала каменная глыба. Значит, это её искали катера у Дикого пляжа!

— Где она? В морге?

— Её тело ещё не нашли.

— Тогда, почему ты решила, что она утонула?

— Так сказал капитан Лурдес.

— А это кто такой?

— Главный инспектор Восточного предместья. Типа нашего участкового, только гораздо круче.

Оставив скорбно рыдающую домработницу в покое, Вадим прошёл в дом и, не найдя никого ни в кухне, ни в столовой, ни в гостиной, поднялся на второй этаж. Двери во все комнаты были распахнуты, а из кабинета Жанны раздавались неразборчивые голоса. Вадим настороженно, словно опасаясь увидеть что-то страшное, для начала заглянул в спальню своей подруги. Там со вчерашнего дня абсолютно ничего не изменилось, и на кровати по-прежнему лежали два пёстрых купальника, плетёная соломенная сумка и красное пляжное полотенце. В гостевых спальнях было пусто, и сделав для храбрости ещё несколько глотков рома, Морозов зашёл в кабинет.

В кабинете двое полицейских вместе с каким-то человеком в штатском переставляли с места на место книги в огромных шкафах; доктор Брашар, стоя у окна, увлечённо листал какой-то старинный фолиант; а за письменным столом сидел тот самый офицер, который утром что-то кричал Вадиму с катера. Качая головой и невнятно бормоча, он то с силой дёргал запертые ящики, то ковырялся в их замках согнутой в дугу проволочкой. Все были так увлечены своим делом, что обратили внимание на вошедшего в кабинет Морозова, только когда он демонстративно закашлялся. Офицер нервно вздрогнул, словно его застали за каким-то неприличным занятием, выпрямился и, положив руки на столешницу, посмотрел на вошедшего незнакомца профессионально-въедливым взглядом:

— Who are you?

— My name is Vadim Morozov. I m friend of miss Volokitina.

— Вот вы-то мне и нужны, — почти без акцента на правильном русском языке произнёс офицер.- Я капитан Фернандо Лурдес — главный инспектор Восточного предместья.

— Приятно познакомиться. Вы очень хорошо говорите по-русски, — сделав вежливый комплимент, дружелюбно улыбнулся Вадим.

— Мой дед был сыном испанского коммуниста, и его во время Гражданской войны вывезли в СССР. Я сам родился в Советском Союзе и до семи лет жил в вашей стране. А в середине восьмидесятых мои родители вместе со мной вернулись в Европу. Так что русский — это мой первый и, можно сказать, родной язык. Именно поэтому я работаю в Восточном предместье и веду предварительное расследование по делу о предполагаемом убийстве Жанны Волокитиной.

— Дело о предполагаемом убийстве? — облегчённо уточнил Морозов.- Значит, вы только предполагаете, что Жанна утонула?

— А почему вы решили, что она утонула? — мгновенно насторожился Лурдес.- Я этого не говорил.

— Мне так сказала домработница, а ещё я видел вас утром на катере с аквалангистами. Вы даже что-то крикнули мне в мегафон.

— А почему вы тогда подумали, что мы ищем именно госпожу Волокитину?

— Потому что она ещё вчера утром ушла на пляж и после этого нигде не появлялась.

— А откуда вы знаете, что она ушла именно на пляж? — буквально вцепился в Вадима дотошный инспектор.

— Я нашёл там её вещи: пляжную сумку и полотенце.

— Где они сейчас?

— Лежат на кровати в её спальне. Принести?

— Не надо. Мы сами.

Лурдес на кальвенарском наречии обратился к человеку в штатском, вероятно, эксперту-криминалисту. Тот вышел из кабинета и почти тут же вернулся с вещами Жанны. Инспектор заглянул в сумочку, пошарил в ней рукой, а потом высыпал её содержимое на стол и въедливо поинтересовался:

— А где же телефон госпожи Волокитиной?

— А телефона там не было…

— И вы, естественно, не знаете, где он находится? — капитан Лурдес упёрся в Вадима жёстким немигающим взглядом.

— Понятия не имею, — растерянно ответил Морозов, чувствуя, что каждым своим ответом наводит на себя какие-то нелепые подозрения.- Вероятно у неё. Но вчера Жанна на мои звонки не отвечала, а сегодня её телефон вообще отключился…

— Всё верно. Номер госпожи Волокитиной отключился сегодня ночью в два часа десять минут. А весь предыдущий день он находился в зоне действия ретранслятора, находящегося у площади Святого Себастьяна, однако не ответил ни на один входящий вызов. Получается, что телефон не утонул вместе со своей хозяйкой и не остался в её сумочке, а до сих пор находится где-то здесь в районе улицы Сонгри. И вы понятия не имеете, где он может быть? — настойчиво повторил свой вопрос инспектор.

— Абсолютно верно. Я вчера весь день искал Жанну и звонил ей раз тридцать.

— Тридцать восемь, — флегматично уточнил Лурдес и задал очередной вопрос.- Так во сколько госпожа Волокитина ушла на пляж?

— Не знаю. Я проснулся около одиннадцати, и Жанны уже не было. В её спальне на кровати лежали купальники — я решил, что она ушла плавать, и тоже пошёл на пляж.

— Почему, обнаружив вещи своей исчезнувшей подруги, вы не сообщили об этом в службу спасения, а спокойно отнесли их домой?

Вопрос был абсолютно логичный. Морозов и сам теперь не понимал, почему он вместо того, чтобы сразу же забить тревогу занялся какой-то нелепой самодеятельностью.

— Я подумал, что Жанна решила меня разыграть за то, что я напился на её юбилее.

— А сегодня утром, увидев катер, вы догадались, что я ищу тело госпожи Волокитиной?

— Я подумал об этом, — уклончиво ответил Вадим.

— Тогда почему вы даже не попытались вступить со мной в контакт? — задал Лурдес очередной убийственный вопрос.

— Не знаю, — честно признался Вадим и, понимая, что таким ответом только усугубляет своё зыбкое положение между основным свидетелем и единственным подозреваемым, тут же поправился.- Я не понял, о чём вы меня спрашивали.

— Вы ведёте себя очень странно. Сами предполагаете, что ваша подруга утонула, и в то же время откровенно игнорируете людей, которые ищут её тело.

— Я не предполагаю, что Жанна утонула, — убеждённо произнёс Морозов и уже собрался изложить свою версию о похищении Жанны, но в последний момент одумался — если похищение хоть как-то связано с их общим прошлым, то об этом никому ничего не следует знать.

— Тогда, что же с ней, по-вашему, произошло? — тут же подсёк его Лурдес.

— Не знаю. Но я не верю в то, что Жанна могла утонуть — она очень хорошо плавала.

— То, что вы не верите в её смерть — это понятно. Но, как говорится, знание — сила. Давайте, подробно восстановим картину вчерашнего утра.

У Вадима уже сложились довольно чёткие очертания этой картины, но делиться ими он не собирался.

— Итак, вы провели прошлую ночь вместе с госпожой Волокитиной? — бесцеремонно поинтересовался дотошный инспектор.

— Да, — кивнул головой Морозов и тут же уточнил.- Я ночевал в этом доме, но спали мы в разных местах. Я на канапе в гостиной, а она, вероятно, в своей спальне.

— Вероятно, или в спальне?

— Я точно не знаю. Я здорово выпил на её юбилее и просто вырубился в гостиной…

— То есть, вы не можете утверждать, что госпожа Волокитина вообще ночевала в своём доме?

— А где же ещё она могла ночевать?! — удивлённо нахмурился Вадим.

— Ну, мало ли где? Допустим, она могла сразу после вечеринки отправиться вместо спальни на пляж с кем-нибудь из задержавшихся гостей.

— Она была не настолько пьяна, чтобы пойти на пляж в пятом часу утра! Да и гости все разошлись!

— Откуда вы можете знать, что никто из гостей не остался в доме, если сами говорите, что вырубились на канапе в гостиной?

— Но зачем кому-то оставаться в доме, если все гости живут в нашем квартале? Все разошлись по своим домам! Вот доктор может подтвердить, он тоже был на юбилее.

Инспектор вопросительно посмотрел на доктора Брашара.

— Я могу абсолютно точно отвечать только за самого себя, — с еврейской уклончивостью произнёс Брашар.- На первый взгляд все как будто разошлись, но ведь кто-то мог действительно незаметно остаться в доме или возвратиться потом…

— У вас есть какие-то конкретные предположения?

— У меня нет каких-то конкретных предположений. Я говорю, что на первый взгляд все как будто разошлись.

Вадима очень удивило то, что инспектор так интересуется какими-то задержавшимися гостями и ничего не спрашивает о человеке, находившемся в пять утра возле дома Жанны. Вероятно, он ещё не открывал ноутбук и не видел письма от мнимого Волокитина. Морозов решил не торопить события и не говорить о том, что сегодня утром заглядывал в письменный стол своей подруги и читал её переписку.

Инспектор утомлённо вздохнул и снова обратился к Вадиму.

— Значит, вы проснулись около одиннадцати и, не найдя госпожи Волокитиной, отправились на так называемый Дикий пляж. Где вы нашли её вещи?

— На краю волейбольной площадки. Но там были только пляжное полотенце и соломенная сумка с очками и кремом. Не было ни телефона, ни ключей, ни документов. А ещё не было ни одежды, ни обуви. Значит, она не утонула! Не могла же она полезть в воду не раздеваясь!

— Добровольно не могла, а вот с чьей-то помощью…

— Да с чего вы всё это взяли?! Кто вам сообщил, что Жанна утонула, да ещё с чьей-то помощью?! — взорвался Вадим.- Кто этот очевидец?!

— Я не обязан отвечать на ваши вопросы. Это конфиденциальная информация, — флегматично отрезал Лурдес и продолжил.- На берегу кроме вас был кто-нибудь ещё?

Морозов, чтобы успокоиться досчитал до двадцати и так же невозмутимо ответил:

— Практически никого. Метрах в двухстах от площадки была палатка с бродягами, но в ней были только две женщины. А в полумиле от берега стояла яхта.

— Бродяг мы уже задержали. Помимо женщин там были пять мужчин. Все клянутся, что госпожу Волокитину в глаза не видели. Правда, проснулись они только в девять утра. И вас женщины очень хорошо запомнили — вы зачем-то заглядывали в их палатку, — как-то предосудительно покачал головой инспектор.- А вот на яхте могли быть ценные свидетели. Как она называлась?

— Не знаю, я не разглядел, — слукавил Морозов, не желая впутывать в это дело Диану и раньше времени излагать свою версию о похищении Жанны мнимым Волокитиным.

Он явно был у Лурдеса главным подозреваемым, и любую излишнюю откровенность, тот умудрялся оборачивать против Вадима.

— Вот и бродяги ничего не разглядели. Накануне вечером яхты не было, утром она уже стояла на якоре, а после сиесты ушла в сторону порта. Подходила ли яхта к берегу неизвестно. Мне очень хотелось бы найти эту яхту и пообщаться с её капитаном. У него наверняка есть, что рассказать, — многозначительно произнёс инспектор и уже без особого интереса добавил.- А кроме бродяг вы никого на берегу не заметили?

— Вчера нет. Но сегодня я снова ходил на пляж и видел двух молодых девушек. Возможно, они были там вчера и видели Жанну.

— С этими девушками я уже говорил, — безразлично отмахнулся Лурдес — Они вчера не приходили на пляж.

— А ещё по дороге на пляж, — вспомнил Морозов последнего возможного свидетеля, — мне и вчера и сегодня повстречался какой-то пожилой рыбак. Может быть, он вчера видел Жанну.

— Вы раньше встречали этого рыбака?

— Нет. Но я его хорошо запомнил — у него очень колоритная внешность. Ему лет семьдесят, у него сиплый голос, большая седая борода, соломенная шляпа, брезентовый рюкзак и бамбуковые удочки.

— Действительно, внешность запоминающаяся — попробуем его разыскать, — рассеянно кивнул головой Лурдес, но по его тону было ясно, что в существование рыбака он не верит и искать его не собирается.

Выдержав небольшую паузу, инспектор постучал костяшками пальцев по полированной столешнице и задал новый вопрос:

— А у вас случайно нет ключей от этого стола?

— Разумеется, нет — это же частная собственность! — возмущённо отрубил Вадим.- И вообще этот кабинет — личная территория Жанны! Я сам был здесь всего три раза за пять лет, и госпоже Волокитиной, когда она вернётся, очень не понравится, что вы проводили здесь обыск!

— Если госпожа Волокитина когда-нибудь сюда вернётся, то ей всё понравится. А это не обыск, а всего лишь досмотр в рамках предварительного расследования. Проводится под протокол в присутствии двух понятых, — Лурдес указал на доктора Брашара и, не увидев в кабинете Регины, хмуро спросил.- А где домработница?

— Ей стало дурно, и она ушла на улицу — подышать свежим воздухом, — пояснил доктор.

— Непорядок, — в очередной раз вздохнул инспектор и с откровенной неприязнью посмотрел на Морозова.- Кстати, домработница сказала, что госпожа Волокитина сразу после юбилея просидела в этом кабинете не менее получаса. А когда вышла, то сразу же отпустила её домой. А вы, придя сегодня утром в дом своей подруги, тоже отправили домработницу домой и тоже зашли в этот кабинет. Что вы здесь делали?

— То же что и вы — посидел за столом и ушёл.

— А куда вы дели ключи от ящиков?

— Я повторяю — у меня никогда не было ключей от этого стола, и я их в глаза не видел! — Вадим в доказательство своих слов вывернул наизнанку карманы и, достав оттуда вместе с телефоном полупустую бутылку рома, смущённо развёл руками.

— Очень жаль, — привычно вздохнул инспектор и вытянул незапертый центральный ящик стола.

Морозов подумал, что сейчас он достанет ноутбук Жанны, откроет незапароленную почту и задаст вопросы о письмах от её неожиданно воскресшего мужа, но ящик оказался стерильно пуст! Вадим озадаченно пробежал глазами по кабинету — серебристого ноутбука не было ни у полицейских, ни у доктора Брашара, ни на книжных полках, ни на широком пустом подоконнике. И судя по невозмутимому поведению Лурдеса, тот его тоже в глаза не видел. Вопрос об неожиданно исчезнувшем гаджете едва не сорвался с губ Вадима, но он вовремя прикусил язык. Инспектор не скрывал своего предвзятого отношения к Морозову, а наиболее вероятным похитителем ноутбука являлся именно он!

Лурдес бессмысленно пошарил руками в пустом ящике, с шумом задвинул его и испытующе посмотрел на Вадима:

— А госпожа Волокитина не оставляла в кабинете никакой записки?

— Типа предсмертной? Вы предполагаете самоубийство? — вопросом на вопрос ответил Вадим.

— Записки бывают не только предсмертные. Они бывают объяснительные, а ещё бывают записки с угрозами…

— У Жанны не было абсолютно никаких проблем! И ей ни к чему было оставлять ни предсмертные, ни объяснительные, ни угрожающие записки!

— Значит, никакой записки не было? — настойчиво повторил инспектор.

— Разумеется, не было.

— А почему госпожа Волокитина почти никогда не пользовалась камерами наблюдения?

Было понятно, что Лурдес уже проверил стоящий на одной из книжной полок видеорегистратор и убедился в том, что никаких интересных записей в нём нет. Дом Жанны был оснащён и надёжной сигнализацией и качественным видеонаблюдением, но она включала их, только когда надолго отлучалась из дома. В остальное время все системы охраны были выключены.

— Потому что ей не нравилось, когда за ней подсматривают, — как о чём-то само собой разумеющемся ответил Вадим.

— Что значит подсматривают?

— Это значит, что любые частные записи могут запросто попасть в руки какого-нибудь постороннего лица, вроде вас, — сдерзил Морозов, желая хоть как-то досадить дотошному инспектору.

— И что в этом плохого? — пропустил колкость мимо ушей по-прежнему невозмутимый Лурдес.- Разве госпожа Волокитина занималась чем-то противозаконным?

— Ничем противозаконным Жанна не занималась, но ей не хотелось, чтобы полицейский инспектор смотрел, как она ходит по дому неглиже и трахается со мной возле камина или в оранжерее. На нашей улице вообще не принято использовать видеокамеры — это моветон.

Вадим сказал абсолютную правду. Русскоязычные обитатели улицы Сонгри были далеко не бедные люди — у всех в домах была установлена дорогая и надёжная сигнализация, но постоянным видеонаблюдением пользовались только те, кто не доверял своей родне и прислуге. А у Жанны, как и у многих других, видеокамеры ассоциировались с бдительными советскими бабушками на скамейках, с утра до вечера зорко следившими за жизнью своих соседей по подъезду. И лишний раз включать эти глаза и уши она не желала.

— Какие же вы русские…, — инспектор запнулся и, не найдя подходящего цензурного эпитета, решил окончить безрезультатные препирательства.- У меня к вам вопросов больше нет. Сдайте эксперту отпечатки пальцев, и можете быть свободны…

— Зато у меня осталось несколько вопросов, — продолжил пикировку Морозов.- Почему вы решили, что Жанну кто-то утопил? Кто мог об этом сообщить? Сам убийца?

— Повторяю, это конфиденциальная информация, — непреклонно отчеканил Лурдес.- И вас она совершенно не касается.

— Смерть Жанны меня не касается?! — в очередной раз возмутился Вадим.

— Простите, а вы ей кто? — въедливо поинтересовался инспектор.- Муж, брат или ещё какой-нибудь близкий родственник?

— Я её самый близкий друг!

— К сожалению, такого юридического термина нет. Официально, даже наши понятые — лечащий врач и домработница — имеют к госпоже Волокитиной гораздо более близкое отношение, чем вы.

— Вы же понимаете, о чём я говорю! Я её любовник и соответственно нахожусь к Жанне гораздо ближе, чем Регина и доктор Брашар!

— И соответственно у вас гораздо больше мотивов…, — инспектор начал фразу, а потом многозначительно замолчал.

— Мотивов для чего?! — буквально задохнулся от негодования Морозов.

— Для всего, — наверное, в десятый раз утомлённо вздохнул инспектор.- Всё, на сегодня вы свободны. Никуда не уезжайте из города, а я по возможности буду держать вас в курсе расследования…

— Спасибо на добром слове!

Сдав криминалисту отпечатки пальцев, Вадим пулей вылетел из кабинета Жанны. Перепрыгивая через две ступеньки, он спустился на первый этаж; раздражённо оттолкнул подбежавшую к нему то ли с утешениями, то ли с расспросами Регину; и уже через две минуты оказался на кухне собственного дома. Там Морозов налил почти полный стакан рома, залпом осушил его и вместо закуски закурил сигарету, хотя с утра твёрдо решил не возвращаться к этой привычке. Через несколько минут алкоголь и никотин оказали своё успокоительное действие, и Морозов поднялся в свою спальню на втором этаже, чтобы пронаблюдать, за отъездом дотошного капитана Лурдеса. Ему не терпелось пойти к Диане Мантальго, но совсем не хотелось, чтобы этот визит попал в поле зрения инспектора, который вполне мог следить за домом Вадима из кабинета Жанны.

Все машины стояли на прежнем месте и Морозов, пододвинув к окну спальни кресло и журнальный столик с остатками рома и сигаретами, устроил себе довольно комфортабельный наблюдательный пункт. Мысленно повторяя свой разговор с Лурдесом, Вадим неожиданно зацепился за его предположение о том, что в доме кроме него и Жанны мог остаться кто-нибудь из гостей. А вдруг это действительно так, и этот кто-то, сначала запугал юбиляршу письмами от внезапно воскресшего мужа, а потом под предлогом помощи похитил её или даже убил? Осуществить такую дерзость мог только человек, который очень хорошо знал Жанну, и которому она сама безгранично доверяла — Дамир Икрамов. И мотивом похищения могла быть давняя неразделённая любовь.

Дамир был политический эмигрант с Северного Кавказа, овеянный романтическим флёром непримиримого борца с кровавым российским режимом. Он появился на улице Сонгри в начале нулевых годов почти в одно время с Жанной. Себя Икрамов позиционировал как обычного сельского жителя, потерявшего во второй Чеченской кампании дом и семью и сражавшегося против федеральных войск до тех пор, пока сам не получил тяжёлое ранение. Подлечившись в Турции, он перебрался в Европу и, получив статус политического беженца, приобрёл не улице Сонгри добротный особняк с роскошным видом на море. На какие средства безработный эмигрант совершил столь дорогое приобретение, было совершенно непонятно. По его собственным словам Дамир всю жизнь проработал скромным сельским механизатором и никаких накоплений не имел. А пособие для беженцев в автономной провинции Кальвенарес было настолько мизерным, что прожить на него могли только самые неприхотливые выходцы из Северной и Центральной Африки, и ни один банк не ссудил бы под это пособие ни одного евроцента. Впрочем, доходы Икрамова никого не интересовали. В глазах местных властей он был бесстрашным борцом за свободу от имперской тирании, собственной кровью заслуживший право на тихую и безбедную старость. А русскоязычные обитатели Восточного предместья опасались задавать бывшему боевику какие-либо неудобные вопросы. Всегда подтянутый и вежливый Дамир вёл довольно замкнутый и уединённый образ жизни. В отличие от других выходцев с Кавказа, он ни по какому поводу не устраивал шумных застолий; к нему никогда не приезжали ни друзья, ни родственники; и со всеми соотечественниками, проживавшими на улице Сонгри, Икрамов поддерживал абсолютно нейтральные отношения. Единственным исключением была Жанна Волкитина — в неё Дамир влюбился с первого взгляда. Но в то время был ещё жив муж Жанны — авторитетный бизнесмен Роман Волокитин — и он в приватной беседе популярно объяснил влюблённому кавказцу, что не потерпит никаких ухаживаний за своей женой.

Однако Икрамов не оставил своих притязаний и после гибели Волокитина, выдержав для приличия годичный траур, пришёл к вдове с огромным букетом цветов и предложением руки и сердца. Жанна терпеливо выслушала пылкие признания влюблённого Дамира, но ответила твёрдым однозначным отказом. Икрамова это ничуть не смутило, и он сказал, что готов подождать ещё несколько лет, пока женщина не убедится, что более достойного спутника жизни ей не найти. Жанна сказала, что это будет попусту потерянное время, но Дамир не поверил и приступил к долговременной планомерной осаде. С этого дня курьер стал дважды в неделю приносить Волокитной подарочные букеты цветов. По понедельникам это была какая-нибудь большая цветочная композиция, а по пятницам — огромная цветочная корзина. Жанна называла их букетами будничного и выходного дня. Вслед за цветами в почтовом ящике Волокитиной стали появляться открытки, в которых Дамир приглашал её то в ресторан, то в театр, то в какое-нибудь небольшое путешествие. Когда Икрамов пригласил Жанну на Неделю высокой моды в Милан, она не выдержала и согласилась. Естественно никакой близости в этой поездке не произошло — всю неделю они прожили в разных номерах отеля «Христофор Колумб», но за это время Дамир буквально очаровал свою пассию обширными познаниями в области моды и искусства. Он был слишком интеллигентен и образован для сельского механизатора, хотя по-прежнему утверждал, что большую часть своей жизни провёл за рулём трактора. Убедившись, что в реальной жизни бывший боевик совершенно не опасен, Жанна стала беззастенчиво пользоваться всеми предложениями влюблённого кавказца. Она ходила с ним в рестораны, театры, на выставки, ездила в европейские столицы, но при этом держала своего поклонника на расстоянии вытянутой руки и не позволяла ему даже скромного поцелуя. Икрамов стоически терпел такие отношения в течение почти восьми лет, до тех пор, пока в Карпелье не появился Вадим Морозов. Убедившись, что это не просто давний друг Жанны, а его удачливый соперник, Дамир пригласил свою безответную любовь в ресторан и, потеряв обычное хладнокровие, потребовал объяснений. Жанна спокойно напомнила своему разгорячившемуся поклоннику о том, что сразу предупреждала его о бесполезно потерянном времени, и никаких обещаний и авансов никогда ему не давала. Что она абсолютно свободная современная женщина и имеет полное право на независимую личную жизнь, но если Дамир хочет, то она не против продолжения между ними чисто дружеских платонических отношений. Икрамов сначала обозвал Жанну всеми последними словами, а потом напился так, что ей пришлось сначала выносить своего отключившегося поклонника из ресторана с помощью официанта, а потом заносить его домой с помощью таксиста. Потерпев такое сокрушительное фиаско, Дамир не перестал присылать дважды в неделю роскошные цветочные композиции, но на увеселительные и культурные мероприятия больше никогда свою бывшую пассию не приглашал. При встрече с ней или с Вадимом он учтиво кивал головой или односложно здоровался, но никогда не пытался завести разговор. Если Жанна из вежливости спрашивала его о здоровье или о погоде, Икрамов лаконично отвечал, мол, у меня всё хорошо, и стремился побыстрее уйти.

Историю этой невероятной и безнадёжной любви Вадим знал исключительно со слов своей подруги и ничуть не сомневался в её правдивости. Ведь если бы между Жанной и Дамиром действительно хоть что-то было, то вряд ли она стала бы так откровенно рассказывать об их совместных поездках в Милан, Рим и Париж. Сначала Вадим всё же приревновал свою подругу и даже иногда выбрасывал в мусор присылаемые Икрамовым букеты, но убедившись в исключительной невезучести своего соперника, успокоился и даже сам предложил пригласить его на юбилей. Дамир пришёл едва ли не самым последним с огромной корзиной цветов и обёрнутой в яркую фольгу подарочной коробкой и занял место за одним столиком с доктором Брашаром — единственным человеком, вхожим в его дом. Сначала Икрамов вёл себя тихо и незаметно, но ближе к полуночи всё же проявил свой восточный темперамент — он произнёс витиеватый кавказский тост о любви и пригласил юбиляршу на танец. Через полчаса Дамир повторил всё заново, а потом ещё и ещё. Вадиму казалось что, он протанцевал с Жанной всю ночь. А что если одними танцами дело не ограничилось? Что если в эту ночь влюблённый тракторист решил достичь своей цели любой ценой? Что если он, взломав почту Романа Волокитина и написав для отвода глаз несколько писем от его имени, под предлогом помощи увёл перепуганную Жанну на Дикий пляж, а там изнасиловал, убил и утопил в море? Впрочем, изнасиловать, убить и спрятать тело можно было где угодно, а полотенце и сумку отнести на пляж только для отвода глаз. Совершить преступление и замести следы для бывшего боевика было несложно. Это здесь в Карпелье Икрамов был таким неприметным и законопослушным, но никому не известно, что он представлял из себя на родине. Даже Жанна за столько лет знакомства не узнала ничего конкретного из его личной жизни и ни разу не побывала в его доме. По её мнению, Дамир был совсем не тем человеком, за которого себя выдавал. По крайней мере, он точно не был сельским механизатором, хотя мог запросто починить мини-трактор, квадроцикл или снегоход. Икрамов без сомнения имел высшее образование и, вполне возможно, гуманитарное. Он очень хорошо разбирался в классической музыке, живописи и литературе, прекрасно катался на горных лыжах и играл в большой теннис и по предположению Жанны, если и имел какое-то отношение к сельской жизни, то только в образе какого-нибудь высокого начальника. К тому же Дамир был слишком богат для заурядного беглого боевика. Нигде не работая и получая мизерное социальное пособие, он умудрялся жить, ни в чём себе не отказывая, и ещё выполнять любые прихоти своей недоступной пассии. До приезда Вадима Икрамов не только водил Жанну по ресторанам, театрам и музеям, но и регулярно делал ей дорогие подарки, а на сорокапятилетие, как раз перед разрывом их отношений, даже подарил шикарную машину — тёмно-вишнёвый «Мини-Купер». По словам Жанны на её вопросы, откуда он берёт деньги, Дамир неизменно отвечал, что это его накопления из прежней жизни. Раз в два-три месяца Икрамов на неделю исчезал из Карпелье и возвращался в неизменно прекрасном настроении, таком словно выиграл в лотерею крупный джек-пот. Про эти отлучки он говорил, будто ездил в гости к землякам, но в это слабо верилось, потому что сами земляки никогда не приезжали в гости к Дамиру. Со своими деньгами Икрамов вполне мог купить крейсерскую яхту и назвать её в честь Жанны. Вот только вряд ли она добровольно поднялась на её борт и отправилась в романтическое путешествие с некогда отвергнутым любовником. Скорее всего, Жанна, испугавшись загадочных угроз, сама обратилась за помощью к бывшему боевику и согласилась спрятаться в его доме или на яхте. А теперь оказалась в полной и безраздельной власти Икрамова. Такая версия выглядела в глазах Морозова самой реальной и всё объясняющей.

Боле-менее успокоившись, Вадим допил ром и уже начал клевать носом, когда из дома Волокитиной, наконец, стали выходить люди. Первыми уехали полицейские и капитан Лурдес, за ними доктор Брашар, и у ворот остался только миниатюрный «Фиат» Регины. Покинув импровизированный наблюдательный пункт, Вадим слегка штормящей походкой, направился к дому своей подруги.

Регина, вооружившись шваброй, мыла истоптанные незваными гостями полы.

— Стой, где стоишь! — раздражённо крикнула она.- А то опять натопчешь!

Вадим послушно остановился в прихожей.

— Тебя инспектор Лурдес опрашивал?

— Опрашивал.

— О чём?

— Обо всём — о юбилее, о Жанне, о её родственниках.

— Искал возможных наследников?

— Типа того…

Из близких родственников у Волокитиной был только сын Глеб. Родители Жанны давно умерли, а ни братьев, ни сестёр у неё не было. Глеб окончил исторический факультет МГУ, работал в институте археологии и сейчас находился на раскопках где-то в Средней Азии. Он собирался приехать на юбилей матери, но по каким-то причинам не получил отпуск и прислал в подарок восточный сервиз искусно расписанный золотом и лазурью. Морозов знал, что по завещанию Жанны её сын становился единственным наследником. Оспаривать это завещание он не собирался.

— А про меня инспектор что-нибудь спрашивал?

— Интересовался, как давно ты живёшь с Жанной, есть ли у вас какой-нибудь совместный бизнес, и не предлагал ли ты ей узаконить отношения.

— И что ты ответила?

— Что вы живёте вместе с тех пор, как она стала вдовой, а насчёт законного брака и бизнеса я ничего не знаю.

Регина, мягко говоря, слукавила. Вадим и Жанна стали любовниками задолго до гибели её мужа, и домработница прекрасно знала об этом. К тому же Морозов формально являлся совладельцем одной из фирм своей подруги, но об этом он сам уже успел позабыть и вспомнил только сейчас, когда разговор коснулся вопроса о наследстве.

— Спасибо, ты молодец.

— Я знаю, что я молодец. Только никто этого не ценит…

Регина бросила мыть пол, оперлась о швабру и снова заплакала.

— Ты сама-то веришь, в то, что Жанна утонула? — участливо спросил Вадим.

— Нет.

— А чего тогда плачешь? Бросай эту уборку, поезжай домой и как следует выпей. Хорошо помогает в стрессовых ситуациях.

— Мне не поможет.

— Ну, а я, пожалуй, выпью…

Вадим прошёл в кухню, выпил немного водки с огуречным рассолом и, ободряюще похлопав Регину по плечу, отправился к Диане Мантальго.

Та, тщательно накрашенная и уложенная, сидела как обычно на своём любимом диване в гостиной и что-то писала в планшете.

— Редактирую последнюю главу — думаю сегодня окончить свой первый серьёзный роман. Я так понимаю, что в полицию обращаться уже ни к чему — инспектор Лурдес сам пришел к тебе.

— Абсолютно верно.

— Тогда докладывай, о чём вы беседовали.

Слово «докладывай» неприятно резануло слух Морозова, но он сдержался и обстоятельно рассказал о своей поездке в гавань, разговорах с инспектором Лурдесом и Региной, а так же изложил свою версию о похищении Жанны Дамиром Икрамовым.

— Это хорошая версия, — согласилась Диана.- Конечно, трудно представить, что Икрамов сумел взломать почтовый ящик Романа Волокитина и провернул такую сложную комбинацию, но что не сделаешь, ради восстановления отношений…

— Ты о чём?! — возмущённо воскликнул Вадим.- У Жанны не было ничего серьёзного с Дамиром! Их отношения были чисто платонические!

— А на чём основана такая уверенность? — вкрадчиво спросила Диана.- На рассказах самой Жанны?

— Именно на этом. Если бы у Жанны был роман с Дамиром, то разве она стала мне что-нибудь рассказывать об их совместных поездках? — вопросом на вопрос ответил Морозов.

— Ты слишком плохо знаешь женщин, — усмехнулась писательница.- В любви мы бываем невероятно изобретательны и коварны.

— Может, я действительно плохо знаю женщин, но я очень хорошо знаю Жанну. Она не стала бы мне врать! — самоуверенно парировал Вадим.

— А Жанна, по-твоему, не женщина? Я уже больше двадцати пишу исключительно любовные романы и знаю о женщинах всё, — так же самоуверенно откликнулась Диана.- Лучший способ скрыть правду — это размешать её пополам с ложью.

— Это я и сам это прекрасно знаю! Я всё-таки тоже писатель! — раздражённо согласился Морозов.- Но если тебе известны конкретные факты, то говори прямо, а не доканывай меня сомнительными намёками!

— Жанна, надо признаться, ничего конкретного мне не рассказывала, но я не верю, что кавказский мужчина может столько лет безуспешно ухаживать за женщиной, возить её в Милан, Париж и Ниццу, делать роскошные подарки и при этом ничего не получать взамен.

— Тоже самое было со мной. Ты просто не знаешь, сколько лет я ухаживал за Жанной ещё при жизни её мужа, и какие я ей делал подарки, прежде чем мы в первый раз переспали! — неожиданно для самого себя зачем-то соврал Морозов.

— А вот это я как раз очень хорошо знаю, — саркастически ухмыльнулась Диана.- Ты ни дня не ухаживал за Жанной — она сама влюбилась в тебя. И подарком, после которого она отдалась тебе, был написанный специально для неё любовный рассказ. Кстати, очень интересный рассказ — мне понравился.

— И она тебе всё это рассказала?! — обескураженно удивился Вадим.

— Разумеется, — буднично ответила писательница.- Ты на самом деле совершенно не знаешь женщин. Мы часто доверяем своим подругам такие тайны, о которых никогда не рассказали бы ни родителям, ни мужу, ни священнику. Жанна рассказывала мне обо всех своих приключениях. Вот только об Икрамове ничего конкретного не говорила. Возможно, между ними действительно не было ничего личного. Только деловые отношения.

— Рассказывала обо всех своих приключениях? — обескураженно пробормотал Морозов, пропустив мимо ушей последние слова Дианы.- У Жанны что, было несколько любовников?

— Ну, было у неё несколько увлечений, и что с того? — примирительно произнесла писательница.- Всё это было ещё до твоего приезда, когда Жанна жила здесь одна. А ведь она обычная женщина, а не какая-нибудь Пенелопа, ждущая своего Одиссея.

— И кто эти счастливчики?

— Какое это теперь имеет значение? Забудь всё, что я тебе сказала. И, главное, не проговорись об этом Лурдесу. А то у него помимо мотива о наследстве, возникнет ещё и мотив ревности.

— Мотив о наследстве — глупость! Уверенно отчеканил Вадим.- Лурдес сам сказал, что юридически я не имею к Жанне никакого отношения. И, значит, ни на какое наследство претендовать не могу.

— Это по местным законам ты не имеешь к Жанне никакого отношения, но ведь она ещё не получила местное гражданство? У неё до сих пор только вид на жительство? уточнила Диана.

Морозов утвердительно кивнул головой. Жанна после пяти лет жизни в Карпелье получила постоянный вид на жительство. И уже давно имела право подать прошение о предоставлении местного гражданства, но почему-то этого не делала и до сих пор имела только российский паспорт.

— А раз так, — продолжила Мантальго, — то наследственное дело будет открыто по месту её московской прописки и будет вестись по российскому Гражданскому Кодексу. А по вашим законам, если ты докажешь, что в течение трёх последних лет проживал вместе с Жанной и вёл с ней совместное хозяйство, то будешь считаться её гражданским мужем, и будешь иметь такое же право на наследство, как и другие родственники, в частности её сын. Я думаю, Регина легко подтвердит, что ты живёшь с её хозяйкой более трёх лет и поможет отсудить твою часть наследства.

— Надо же! А я ничего об этом не знал! — удивлённо присвистнул Вадим.

— Вот видишь — я знаю российские законы лучше тебя! — горделиво произнесла Диана.- И думаю, что Лурдес тоже знает об этом. И подозревает у тебя наличие корыстного мотива. И именно поэтому выспрашивал Регину о родственниках Жанны. Но если тело Жанны не найдут, то по вашим законам её признают умершей только через пять лет, и лишь тогда откроют наследственное дело.

— Только я по этому делу ничего не получу. По завещанию Жанны весь её бизнес достаётся сыну. Неделю назад она сама прочитала мне новый текст.

— Надо же! Словно чувствовала, что с ней что-то случится!

— Да почему вы все решили, что с Жанной что-то случилось?! А, тем более, что её кто-то утопил?! — не выдержал Морозов.- Я скорее поверю в то, она отправилась в романтическое путешествие с Икрамовым, чем в то, что она утонула! Какого чёрта этот инспектор лезет в нашу личную жизнь, если до сих пор не нашёл тела Жанны? По российским законам: раз нет тела — значит, нет и дела!

— А разве Лурдес не сказал тебе, на основании чего завели розыскное дело? — интригующе спросила писательница.

— Нет. Он сказал, что это конфиденциальная информация, и меня она не касается.

— Тоже мне конфиденциальная информация! Секрет Полишинеля! — презрительно фыркнула Диана.- Всё очень просто — сегодня ночью в полицию пришло письмо, в котором сообщалось, что госпожу Волокитину утопил в районе Дикого пляжа неизвестный мужчина. И по этой информации была немедленно возбуждена доследственная проверка.

— Если я правильно понимаю, то эта информации недостоверна и её автор никому неизвестен?

— Пока неизвестен, — уточнила писательница, акцентируя слово «пока». — Почтовый ящик зарегистрирован в России. Но специалисты быстро установят, кому он принадлежит. Мне почему-то кажется, что это письмо пришло с того же адреса, что и поздравление с юбилеем. А его отправитель находится где-то здесь на улице Сонгри.

— Но почему полиция уделяет столько внимания сомнительной информации от какого-то анонима?

— Потому что после последних терактов она обязана незамедлительно проверять любые сообщения о тяжких преступлениях — хоть авторизованные, хоть анонимные. Особенно, если это касается иностранных диаспор. Может, Жанна случайно узнала о готовящемся теракте, и её устранили, как опасную свидетельницу?

— И для этого террористы приехали в Карпелье на роскошной яхте, и зачем-то запугали её письмами от неожиданно воскресшего мужа, — иронично обыграл эту версию Вадим.- Кстати, забыл сказать тебе самое важное — ноутбук Жанны исчез.

— То есть, как исчез? — удивлённо выгнула брови Диана.

— Я сам ничего не понимаю, — озабоченно нахмурил лоб Морозов.- Ещё сегодня утром ноутбук лежал в незапертом ящике письменного стола и был почему-то не запаролен. Я достал его, прочитал письма от мнимого Волокитина и положил обратно. А когда инспектор Лурдес при мне выдвинул тот же ящик, то в нём уже ничего не было…

— А может, инспектор тоже прочитал письма, и забрал ноутбук как вещественное доказательство?

— Если бы он прочитал эти письма, то непременно упомянул о них. Ноутбука в столе не было — его кто-то украл.

— А может, ты просто положил его в какой-то другой ящик?

— Все остальные ящики были заперты, и Лурдес спрашивал, нет ли у меня ключей. Я даже вывернул перед ним свои карманы! А доктор Брашар и полицейские искали эти самые ключи во всех книжных шкафах. Дался инспектору этот стол!

— А ты не мог унести этот ноутбук с собой?

— Да что я, по-твоему, идиот?! — не выдержал этого неожиданного допроса Вадим.

— Пока — нет. Но если продолжишь пить, то вполне можешь им стать, — спокойно резюмировала Диана и задала последний каверзный вопрос.- А почему ты ничего не сказал Лурдесу ни о пропавшем ноутбуке, ни о письмах от покойного Волокитина?

— А зачем мне ему об этом говорить? Если уж ты подумала, что это я унёс ноутбук Жанны, то что бы подумал этот прозорливый инспектор? Я и так у него главный и единственный подозреваемый, — вполне логично объяснил своё поведение Морозов и с нескрываемым подозрением добавил.- А ты сама от кого узнала об анонимном письме в полицию? От Лурдеса?

— От Лурдеса?

— От его начальства. Я позвонила, чтобы узнать к кому тебе лучше подойти с заявлением, а мне сказали, что Жанну Волокитину уже ищут.

— Полицейское начальство отчитывается перед тобой?

— Ты меня низко ставишь, — высокомерно ответила писательница.- Мой предпоследний муж был министром внутренних дел нашей страны. И хотя это было тридцать лет назад, но у меня до сих пор остались очень хорошие связи в полицейском департаменте на самом высоком уровне.

— С отставными пенсионерами? — не удержался от ироничного укола Вадим.

— Ну, почему же, — оскорблённо нахмурилась Диана.- Наш нынешний министр тридцать лет назад возглавлял полицию Сан-Рабело и был большим поклонником моих романов о Кларе Брант.

— И ты можешь запросто позвонить ему? — недоверчиво спросил Морозов.

— Представь себе — да. И не только ему, но и, как ты видишь, начальнику местного полицейского управления, который находится гораздо ближе к твоему делу, — с надменным апломбом пояснила писательница.- Так что, тебе следует всегда прислушиваться к моим полезным советам…

— Это точно, — на словах согласился Вадим, а про себя подумал: «Если у тебя такие связи, то лучше рассказывать тебе поменьше. Кто знает, что и как ты перескажешь своим полицейским друзьям».

— А какой почтовый адрес был у мужа Жанны?

-Romvol@mail.ru, — без запинки ответил Морозов, когда-то посылавший на этот адрес рукописи своих первых криминальных романов.

Диана тут же забила адрес в свой планшет.

— Если ты не возражаешь, то я узнаю в полиции, не с этого ли адреса пришло письмо.

— Если письмо пришло с этого адреса, то его написал преступник, взломавший почтовый ящик Романа Волокитина и похитивший Жанну. Я только не понимаю, зачем ему так афишировать свои действия? Не проще ли было всё сделать по-тихому и без всяких писем?

— Этого я тоже не понимаю, — обескураженно развела руками Диана.- Преступник, кто бы он ни был, пытается убедить тебя и полицию в том, что Роман Волокитин жив. И что он, спустя столько лет, приехал в Карпелье, чтобы демонстративно разобраться со своей неверной женой. Может, он хочет таким образом запугать тебя? Скажи честно: ты уверен в том, что муж Жанны действительно погиб?

Вадим утвердительно кивнул головой.

— Бывает, что бизнесмены с криминальным прошлым в силу разных причин инсценируют собственную смерть. Ты сам должен хорошо это знать, — задумчиво произнесла писательница.

— Я не сомневаюсь в том, что муж Роман Волокитин погиб.

Часть 2. Прошлое

В детстве Вадим Морозов и Роман Волокитин жили по-соседству в одном из подмосковных городов-спутников и учились в одной школе, правда, в параллельных классах. Дружбы между собой они не водили, и ничего общего у них не было. Вадим был домашний мальчик из интеллигентной семьи, его родители работали научными сотрудниками в каком-то отраслевом НИИ, а Рома был обычный дворовый пацан, воспитывавшийся матерью-одиночкой, которая всю жизнь протрудилась ткачихой на местном ковровом комбинате. Морозов был хорошист, то есть учился только на четвёрки и пятёрки и после школы без проблем поступил в один из технических вузов на факультет криотехники, а Волокитин кое-как перебивался с двойки на тройку и после восьмого класса отправился в ближайшее ПТУ, учиться на слесаря-инструментальщика В институте, где учился Вадим не было военной кафедры, и, получив диплом, он отправился на полтора года в Советскую армию. Сначала Морозов попал в учебную часть под Ашхабадом, где полгода изучал сапёрное дело, а оттуда отправился в Афганистан. Первым и самым ярким впечатлением от этой дружественной страны была встреча в аэропорту Кандагара. Там возвращавшиеся на родину счастливые дембеля весело кричали, указывая на новобранцев: «Чижи прилетели!», а потом, набросив на шею воображаемую верёвку, со смехом добавляли: «Вешайтесь!». Но в реальной жизни все оказалось не так уж и страшно. В отличие от других подразделений, где действительно царила свирепая дедовщина, в инженерно-сапёрной роте, в которую попал Вадим, было относительно спокойно. В ней служили в основном ребята, окончившие институты и техникумы, большинству было уже за двадцать лет, и они имели определённый жизненный опыт. Конечно, и в этой роте существовало строгое разделение на чижей, слонов, черпаков и дедов, но здесь деды и черпаки не заставляли остальных стирать за себя портянки и подшивать подворотнички. Однако работы у сапёров было значительно больше, чем у остальных — практически каждый день они выезжали либо на разминирование, либо на ремонт дорог. В качестве прикрытия вместе с ними всегда отправлялись мотострелки, которые рассредоточивались по окрестным высотам. На обед они по очереди спускались к полевой кухне, но всегда садились в стороне от сапёров. Однажды от группы обедавших мотострелков отделился высокий широкоплечий боец и, подойдя к Морозову, бесцеремонно толкнул его в плечо:

— Здорово, Вадим! А ты как сюда попал?!

Тот недоумённо посмотрел на дочерна загорелого сержанта и, не узнав его, неопределённо пожал плечами:

— Призвали…

— Так ты же, вроде, в институт поступил?

— У нас не было военной кафедры.

— И давно ты здесь?

— Уже полгода, — всё ещё не признавая стоящего перед ним мотострелка, ответил Морозов.

— Значит, вместе на дембель поедем! Да ты чего, не узнаёшь меня? Это же я — Рома Волокитин!

Тут настал черёд удивиться Вадиму, ведь по всем подсчётам окончивший ПТУ Волокитин уже давным-давно должен был отслужить и вернуться домой. Но оказалось, что тот после училища устроился работать на номерной военный завод, где давалась отсрочка от военной службы. И проработал там несколько лет, пока в восемьдесят третьем году с завода не сняли бронь, и всех отсрочников призвали в армию. Отслужив положенные два года в Афганистане, Волокитин остался на сверхсрочную службу, прельстившись тем, что помимо основного оклада там выплачивался ещё и второй, причём не в рублях, а в чеках Внешпосылторга.

С этого дня между Морозовым и Волокитиным завязалась настоящая армейская дружба, и на дембель они действительно отправились вместе. Обойдя за пару недель все бары и рестораны своего городка, друзья решили перейти к культурной программе. В те дни в Москве проходил Международный кинофестиваль, и во всех центральных кинотеатрах показывали зарубежные фильмы из внеконкурсной программы. Сразу после возвращения домой Вадим и Роман получили в своём военкомате удостоверения воинов-интернационалистов, дававшие право на некоторые льготы. Одной из таких льгот была возможность приобретения билетов из брони кинотеатров. В ближайшую субботу друзья приехали на дневной сеанс в «Ударник» и, гордо пройдя мимо очереди, ожидавшей продажи остатков от брони, приобрели по два билета на новую французскую комедию с Пьером Ришаром. Потом, выйдя из касс на улицу, они стали придирчиво рассматривать девушек, стрелявших лишние билетики. Их внимание привлекли две подруги, стоявшие у мостика через Обводной канал. Одна была стройная брюнетка с весёлыми карими глазами, вздёрнутым носиком и ямочками на щеках. Другая — такая же стройная блондинка с зелёными кошачьими глазами и наивно-кукольным лицом.

— Тебе кто больше нравится? — спросил Волокитин и, не дожидаясь ответа, пояснил.- Мне брюнетка.

— Тогда мне — блондинка, — безразлично согласился Вадим, не видевший между девушками никакой существенной разницы.

Роман подошёл к подругам и, широко улыбнувшись, предложил:

— Девушки, в кино хотите?

— Конечно, хотим! — так же широко и приветливо улыбнулась блондинка.

— А у вас что, есть лишние билеты? — недоверчиво спросила брюнетка.

— Разумеется, — продолжал улыбаться Волокитин.

— И почём?

— Для вас задаром.

— Задаром нам ничего не надо.

Весёлые глаза брюнетки неожиданно стали строгими как у контролёрши, она раскрыла свою сумочку и достала кошелёк.

— Покажите билеты.

— Ещё чего, — опешил от такого поворота Волокитин.- Вы либо идёте с нами в кино абсолютно бесплатно, либо отказываетесь!

— Конечно, мы соглашаемся! — торопливо прощебетала блондинка и, подойдя к Вадиму, взяла его под руку.

— Ты знаешь, где бывает бесплатный сыр? — назидательно спросила у неё брюнетка.

— Знаю! Но это очень заманчивая мышеловка! — беспечно отозвалась её подруга и сама потянула Морозова к входу в кинотеатр.

— Меня зовут Аня, — первой представилась она, спускаясь по лестнице в буфет.

— А меня Вадим.

— А чем ты занимаешься? — без лишних предисловий обратилась на «ты» его новая знакомая.

— Пока ничем, — растерявшись от такого напора, честно признался Морозов.

— Это как? — удивилась девушка.

Узнав, что Вадим и Роман холостые афганские дембеля Аня затараторила без умолка. Уже через пять минут Морозов знал, что она и её подруга Жанна живут в одном доме, дружат ещё с детского сада, вместе окончили школу стюардесс и сейчас летают в одном экипаже в Сибирь и на Дальний Восток. Что обе мечтают о полётах за границу, но на зарубежные рейсы берут только замужних стюардесс, а в личной жизни обоим девушкам как-то не особо везёт, особенно Жанне, и поэтому она так настороженно относится к мужчинам. Но её подруга только с виду такая неприступная — поломавшись для приличия несколько минут, она примет приглашение и непременно пойдёт с Романом в кино. От несмолкаемой Аниной болтовни у Вадима вскоре реально заболела голова, и он прекрасно понял, почему её никто не зовёт замуж. Однако когда в буфете появились Роман и Жанна, Аня затихла и вполголоса произнесла:

— Ты только не говори Жанне то, что я про неё рассказывала…

Выпив лимонада и съев по эклеру, все четверо отправились в зрительный зал. Там девушки заняли места по центру, а молодые люди сели по краям от них. Как только погас свет и начался фильм, Вадим положил свою руку на Анин подлокотник и погладил её по руке. Та в свою очередь подвинулась к молодому человеку и прижалась к нему плечом. Морозов, у которого больше двух лет — с тех пор как он ушёл в армию — не было ни одной девушки, почувствовал возбуждение и дерзко переложил руку с подлокотника на бедро своей новой подруги. Та не возмутилась, но всё же ограничила своей рукой пределы движения его ладони…

Все полтора часа, которые шёл фильм, Вадим и Аня так увлечённо обнимались, что даже не поняли, о чём была комедия. А Роман и Жанна, в отличие от них, не отрывали глаз от экрана и держались друг от друга на «пионерском» расстоянии. Выйдя из кинотеатра, молодые люди предложили девушкам речную прогулку. Аня согласилась не раздумывая, а Жанна, как и в случае с билетом, заставила себя уговаривать. Купив в ближайшем гастрономе три бутылки крымского муската и полкило конфет «Маска», они сели у Театра Эстрады на речной трамвайчик и, распив на открытой верхней палубе бутылку вина, вышли на пристани в ЦПКиО.

— А пойдёмте на колесо обозрения! — весело сверкая зелёными кошачьими глазами, предложила Аня.

— Только без меня! — поспешно отказался Вадим.

Он всю жизнь прожил на втором этаже и с детства не переносил высоты.

— А за поцелуй? — вкрадчиво предложила Аня.

— За поцелуй согласен, но сначала я приму допинг.

Отойдя за киоск с мороженым, Морозов выпил из горлышка почти полбутылки муската и отважно направился вместе со всей компанией к пугающе поскрипывающему «чёртову» колесу. После колеса молодые люди кружились на цепочной карусели, азартно толкались на электромобилях, а когда кончилось вино, Жанна предложила покататься на лодках по Воронцовскому пруду.

— Я не хочу на лодках — я плавать не умею! — капризно заявила заметно захмелевшая Аня.

— А тебя никто и не заставляет плавать — тебя будут катать, — урезонила её Жанна, выпившая ровно столько же, но оставшаяся абсолютно трезвой.

— А я всё равно не хочу на лодках! — упорствовала Аня.

В результате недолгих, но шумных препирательств Роман и Жанна встали в очередь на лодочную станцию, а Вадим и Аня ушли вглубь парка и, забравшись в закрытое на ремонт кафе, целовались и обнимались едва ли не до полуночи.

На следующий день они ещё раз встретились вчетвером в Сокольниках и, выпив вина, сначала катались на аттракционах, а потом снова разделились: Роман и Жанна пошли в кафе «Сирень», а Вадим с Аней пошли гулять по Лучевым Просекам и до вечера целовались в роще у Оленьих Прудов. В понедельник девушки улетели в рейс на Дальний Восток, а когда они вернулись, Морозов пригласил свою подругу на дачу, благо день был будний, и родителей там не было. Выпив бутылку шампанского с маленьким «Подарочным» тортом, они забрались в постель Вадима и не вылезали из неё до следующего утра. Аня оказалась весьма темпераментной и опытной девушкой, и с этого дня ни о каких романтических прогулках в московских парках речь больше не заходила. По будням молодые люди встречались на даче, а по выходным, когда туда приезжали родители — в квартире Вадима. В новой подруге ему нравилось всё кроме её неуёмной болтливости — она даже во время близости умудрялась рассказывать какие-то пошлые анекдоты и скабрезности из личной жизни стюардесс.

Отношения Романа и Жанны продвигались гораздо медленнее. Его пассия оказалась очень требовательной и капризной. Жанне быстро надоели прогулки на свежем воздухе, и она стала соглашаться только на встречи в популярных кафе и барах. Роман, не считаясь с расходами, каждый вечер приглашал свою привередливую подругу в «Лиру», «Московское», «Метелицу» и другие модные заведения, а в награду, вместо желанной близости, получал лишь прощальный поцелуй у её подъезда. Такое положение дел буквально бесило Волокитина, но не подавал вида и терпеливо исполнял любые прихоти Жанны. К концу лета он умудрился прогулять все заработанные в Афгане советские рубли и, вместо того чтобы устроиться на работу, решил разменять чеки Внешпосылторга. Сразу после возвращения из армии Волокитин купил себе в «Березке» «джентельменский набор» из японского телевизора, видеомагнитофона и музыкального центра, а так же кое-что из одежды, но оставшихся чеков должно было хватить ещё на пару месяцев красивой жизни. А в прессе в это время развернулась бурная дискуссия о социальной справедливости, и поползли упорные слухи о грядущем закрытии всех валютных магазинов. В начале сентября Волокотин выехал из своего городка к ближайшей «Берёзке».

По тротуару вдоль витрины, расписанной красно-зелёными матрёшками, прогуливались несколько молодых людей, пристально стрелявших глазами по сторонам и монотонно повторявших одну и ту же бесконечную мантру:

— Чеки… чеки… куплю чеки…

Роман выбрал самого безобидного на его взгляд субтильно-очкастого «чекиста» и, подойдя вплотную, вполголоса спросил:

— Почём?

— Один к двум.

— Годится, — согласился Волокитин и достал из кармана два десятка десятирублёвых чеков с поперечной синей полосой.

— Ты что, очумел? — «чекист» округлил глаза так, что они стали больше его очков.- Иди за мной…

Роман послушно отошёл вслед за своим покупателем за угол магазина, и там снова протянул ему чеки. Очкарик пересчитал и просмотрел на свет чеки, положил их в карман и в свою очередь достал увесистую пачку красных советских десяток. Отсчитав сорок штук, он уже хотел отдать их для проверки Волокитину, но тут из-за угла выскочила взбудораженная девица и, едва не сбив Романа с ног, испуганно пробормотала:

— Шухер, менты.

— Держи! — очкарик смял купюры пополам, поспешно сунул их в карман Волокитину и вместе с девицей моментально исчез в ближайших кустах сирени.

Растерянный Роман осторожно выглянул из-за угла и огляделся. Никаких ментов поблизости не было, но и все валютчики тоже куда-то исчезли. «Может, здесь опера в штатском?» — подумал Волокитин и, не решившись пересчитывать полученные деньги возле магазина, направился обратно к метро. Он достал смятые пополам червонцы, только спустившись на станцию. Худшие опасения Романа подтвердились — очкастый «чекист» разыграл со своей подругой маленький спектакль и под шумок всучил ему хорошо сделанную «куклу». По краям пачки лежали по две настоящих десятки, а между ними аккуратно нарезанная розовая бумага. Резонно предположив, что сегодня удачливый ломщик к «Берёзке» уже не вернётся, Волокитин пригласил Жанну в «Славянский базар» и там без особого сожаления спустил все вырученные сорок рублей. На следующий день он подъехал к валютному магазину на такси, дождался, пока очкастый ломщик максимально отдалился от своих коллег, стремительно выскочил из машины, схватил своего субтильного обидчика за шиворот и, оторвав от асфальта, буквально унёс за тот самый угол, где накануне прошёл такой неравноценный обмен.

— Ты знаешь, козёл, что я сейчас с тобой сделаю? — устрашающе прохрипел Волокитин, глядя в побледневшее лицо отропевшего ломщика.- Я сейчас тебе очки вместе с глазами на жопу натяну!

— Что вам от меня надо? — недоумевающе проблеял очкарик, прикидываясь, будто видит Романа в первый раз.- Немедленно отпустите меня!

— Ты знаешь, что я за эти чеки два года под пулями ходил?!

— Я сейчас милицию позову! — попытался пригрозить затравленный «чекист».

— Зови, если здоровья хватит!

Волокотин перехватил своего оппонента за плечи и так приложил об кирпичную стену магазина, что у того соскочили очки и со стеклянным звоном рассыпались по асфальту.

— Я всё понял — я верну деньги! Но только они у меня в машине.

— Веди! — лаконично согласился Роман и, крепко удерживая ломщика за руку, направился к припаркованной у тротуара вишнёвой «девятке».

Когда до машины оставалось всего несколько шагов, тонированные дверцы распахнулись, и оттуда вышли два коротко стриженых крепких парня в кожаных куртках и свободных спортивных штанах. Один, подлетев к Роману, с ходу попытался пробить правый прямой в голову, но Волокитин технично увернулся и в ответ ударил своего соперника в грудь так, что тот отлетел на капот «девятки». Тем временем второй бандит сумел провести пару боковых ударов, но Роман, привыкший ещё за первый год службы в Афганистане к регулярным стычкам со старослужащими, устоял на ногах и, развернувшись, нанёс раскрывшемуся противнику ответный апперкот. Парень звучно клацнул челюстью и плашмя рухнул на асфальт. Второй бандит, поднявшись с капота, снова налетел на Волокитина, но тот, обхватив соперника руками, навязал ему клинч, и ударил лбом в лицо. Парень в свою очередь изо всех сил ударил Романа коленом в пах, и оба упали на тротуар рядом со вторым бандитом. Потом они все трое, сцепившись в один клубок, катались по грязному асфальту под испуганные крики прохожих до тех пор, пока не подъехала вызванная кем-то милиция. Милиционеры растащили растерзанных и окровавленных бойцов в разные стороны и вызвали «Скорую помощь». Очкастый ломщик — виновник произошедшего побоища — к этому времени уже бесследно исчез.

В больнице у Волокитина диагностировали сотрясение мозга, рваную рану правого уха, переломы носа, левой руки и двух рёбер, а так же многочисленные гематомы и несколько выбитых зубов. У его оппонентов — практически то же самое. Однако подавать заявление в милицию все трое решительно отказались. Вечером к Роману приехали его родители, Жанна, Вадим, Аня и ещё несколько друзей. Все наперебой старались хоть как-то приободрить загипсованного и забинтованного Волокитина, и в один голос уверяли, что украденные чеки не стоят и сотой доли его здоровья. Тот смущённо улыбался и как-то не очень охотно соглашался со своими гостями.

А на следующее утро в палату к Роману пришёл ещё один коротко стриженный и атлетично сложенный парень. В отличие от первых двух бандитов он был одет не в спортивный костюм, а в идеально выглаженные чёрные брюки и белую рубашку, расстёгнутую едва ли не до пупка.

— Слышь, мужик, ты мне двух ребят покалечил. Так что с тебя неустойка, — с ходу предъявил претензии хамоватый гость.

— Мужики в деревне землю пашут, — хмуро огрызнулся Волокитин.- Меня тоже покалечили — так что с твоими ребятами мы квиты. А вот ваш очкарик мне ещё должен триста шестьдесят рублей.

— А ты откуда взялся такой борзый? — удивлённо вскинулся бандит.

Роман назвал свой подмосковный город, который уже в те годы снискал дурную славу, как родина первых рэкетиров.

— Тогда ясно. Может, у тебя и братва есть?

— Есть, — не моргнув глазом, соврал Волокитин.

— Тогда подъезжай завтра в полдень к недостроенной больнице у МКАДа — это как раз по дороге к тебе домой. Перетрём вопрос — кто кому должен…

— Завтра не получится. Я не готов, — Роман выразительно постучал здоровой рукой по гипсу на груди и на другой руке.

— Хорошо, как выпишешься — позвони, — бесцеремонный гость протянул Волокитину бумажный прямоугольник с номером телефона и лаконичной подписью «Сергей». — И не вздумай слинять. Я тебя везде найду…

— За это не беспокойся — бегать не в моих правилах.

— Тогда — до встречи, — бандит приподнял над головой воображаемую кепку и вразвалочку удалился из палаты.

Выписавшись из больницы, Роман первым делом отправился в ближайшую к его дому подвальную качалку. Там он регулярно занимался ещё до армии, а теперь заглядывал не чаще раза в неделю. И не столько подкачать мышцы, сколько послушать последние городские новости и пообщаться со старыми школьными друзьями, некоторые из которых вроде бы имели отношение к молодому советскому рэкету. Отозвав пару таких ребят на улицу, Волокитин рассказал им о своём конфликте с бандитами у «Берёзки» и предложил поехать с ним на стрелку у недостроенной больницы.

— Неее…, — в унисон протянули начинающие рэкетиры.- «Берёзу» держат серьёзные пацаны. Они нас без всякого базара покрошат в капусту, вот и всё.

— Не покрошат, — уверенно возразил Роман.- У меня есть очень хорошая идея.

Выслушав своего школьного товарища, молодые люди так же в унисон удивлённо произнесли:

— Ну, ты, Волокита, даёшь…

В тот же вечер Роман зашёл в гости к Морозову. Вадим, в отличие от своего беспечного друга, уже давно устроился на работу в испытательную лабораторию одного из закрытых НИИ Министерства обороны. Там в криокамерах при температурах в минус сорок — минус шестьдесят градусов тестировали арктические модификации новой техники, оружия и боеприпасов. Выслушав предложение Романа, Морозов сначала наотрез отказался, но после часа непрерывных уговоров и напоминаний о нерушимом боевом братстве всё-таки сдался. А ещё через три дня Волокитин позвонил бандитам и договорился о встрече на заброшенной стройке. В назначенное время вишнёвая девятка неторопливо въехала в распахнутые настежь ворота, но добраться до железобетонного скелета недостроенной больницы, ей было не суждено. Едва она поравнялась с пустыми строительными бытовками, как раздался взрыв такой силы, что эксперты, собиравшие обугленные останки, несколько дней не могли определить, сколько пассажиров было в злополучной машине. А через девять дней у «Берёзки» на том самом месте, где раньше стояла вишнёвая девятка, затормозила видавшая виды белая «копейка». Из машины вышел Волокитин в сопровождении двух своих друзей из подвальной качалки. Первым делом он направился к очкастому ломщику и, получив с него свои триста шестьдесят рулей, пинками гнал испуганного «чекиста» вдоль всего магазина до того самого угла, за которым так круто изменилась его собственная жизнь. Потом Роман по очереди подошёл к каждому из работавших у «Берёзки» барыг и объявил, что с этого дня их крыша сменилась, и платить дань они будут исключительно ему. Спекулянты и ломщики, уже много слышавшие о взрыве на заброшенной стройке, согласно кивали в ответ и задавали один-единственный вопрос:

— А сколько теперь платить?

Волокитин, понятия не имевший, сколько они платили раньше, дипломатично отвечал:

— Как прежде…

А ещё через день Вадима у метро по дороге на работу встретила Жанна:

— Роман попал в оперативную разработку. Так что все вопросы будем решать только через меня и Аню.

— Понял…, — односложно ответил Морозов.

Взрыв у недостроенной больницы имел огромный резонанс, и дело быстро передали с Петровки на Лубянку. Разборки с применением огнестрельного оружия и ручных гранат в то время уже не были редкостью, но таких взрывов в Москве ещё не было. При осмотре места происшествия эксперты установили, что на заброшенной стройке сработала самодельное взрывное устройство, состоявшее из наполненных взрывчаткой огнетушителей, лежавших по обе стороны дороги, пиропатронов-детонаторов и ключа рассчитанного на внешнее давление. Ключом в данной схеме служила прикопанная прямо в колее кнопка от обычного дверного звонка. Аналогичные фугасы закладывали моджахеды на обочинах афганских дорог, только там ключи устанавливали в пустых консервных банках. Лабораторные исследования показали, что взрывчатка была произведена ещё во время Великой Отечественной Войны и, судя по всему, выплавлена «чёрными» копателями из неразорвавшихся бомб и снарядов. Огнетушители сняли с пожарных щитов тут же на стройке. Пиропатроны, если верить документам, были использованы ещё десять лет на одной из шахт Кузбасса. А батарейку, дверной звонок и провода можно было приобрести в любом хозяйственном магазине. Никаких отчётливых следов, отпечатков пальцев или окурков на месте преступления не нашли. У недостроенной больницы бандитов никто не ждал — бомба была заложена заранее и автоматически сработала под первой заехавшей на заброшенную стройку автомашиной. То есть вместо бандитов мог подорваться кто угодно, и это говорило о крайней опасности подрывников.

Основным и единственным подозреваемым оказался Роман Волокитин, по оперативным данным имевший серьёзный конфликт с погибшими бандитами. Но у него было железное алиби: за день до взрыва Роман улетел в Абхазию — отдыхать и восстанавливаться после полученных травм. Следователи негласно проверили сапёров, служивших в Афганистане в одной части с Волокитиным. Однако исключительно положительный и насквозь «просвеченный» при устройстве на режимный объект Вадим Морозов оказался вне всяких подозрений. Когда по возвращении из Абхазии Волоктин взял под свой контроль «Берёзку», которую ранее опекали подорванные рэкетиры, у оперативников не осталось никаких сомнений в том, что заказчиком взрыва был именно он. Но никаких доказательств и, самое главное, исполнителей преступления у них не было. По мере развития кооперативного движения, подобные подрывы конкурентов и несговорчивых предпринимателей перестали быть редкостью, и через несколько месяцев резонансное дело плавно перешло в разряд вечных висяков. Однако сам Волокитин, как предполагаемый организатор преступления и лидер банды вымогателей угодил в бессрочную оперативную разработку.

После расправы над своими обидчиками Роман в глазах Жанны обрёл статус серьёзного и надёжного мужчины, на которого можно положиться в любой ситуации. Она перестала строить из себя рафинированную недотрогу и в Абхазии подарила ему, если не медовый месяц, то, по крайней мере, медовую неделю.

В жизни Морозова тоже наступили перемены — перед ноябрьскими праздниками Аня объявила о своей беременности. Беспечная и даже во многом легкомысленная девушка была готова сделать аборт, но Вадим с ходу отверг такую возможность и без лишних размышлений предложил ей руку и сердце. Свадьбу сыграли накануне Нового Года. Жанна была свидетельницей у Ани, а Роман, не желавший ни малейшим образом светить свое знакомство с Вадимом, на торжество не пришёл. К тому времени он, чтобы не попасть под ещё не отменённую статью о тунеядстве оформился грузчиком в один из московских универмагов. На работу Волокитин естественно не ходил, а заведующей отделом, чтобы она закрывала глаза на его бесконечный прогул, отдавал всю свою зарплату и ещё столько же. Он несколько раз делал предложение Жанне, но та отвечала неизменным и твёрдым отказом, мотивируя его тем, что её отец категорически против подобного брака. Он считал его откровенным мезальянсом, а мнение мужчины в её семье считалось законом.