Бесплатный фрагмент - Рывок в неизбежность

1

— Ну что ж, поздравляю! По рекомендации горкома комсомола, вы приняты, юноша в штат на законных основаниях и, как говорится, вот и первое поручение, цените! — потирая руки, говорил мой новый начальник. Он расхаживал по небольшому, но добротно обставленному кабинету, посматривая на новоявленного работника с какой-то… хитрецой.

Дело было в далёкие семидесятые годы, в Якутии.

Начальником отдела, куда меня только что приняли, был, небольшого роста, плотный, коренастый, слегка косолапый подполковник милиции Ермолов Иван Иванович — якут, как говорят, без примесей. Настоящий, плоть от плоти — якут. На вид он казался «добреньким» и напоминал мне почему-то знаменитого Дерсу Узола. Но на самом деле это был очень не простой, умный и весьма требовательный мужик. Вредных привычек не имел, но, как многие в Якутии нюхал табак.

От такого известия я был несколько озадачен — не успел «дембельнуться» и нате вам с кисточкой, как с корабля на бал! А подполковник будто и не замечает моей озабоченности, нюхает свой табачок и чих да чих, чих да чих…

— Эх, табак! Всем табакам табак! Хочешь? — предложил он мне.

— Да, нет, товарищ начальник, я сигареты лучше… — промямлил я.

А он на это, свой «козырь», — Э, нет, это-то как раз и хуже. Впрочем, как знаешь. Ну, что молчишь? Спрашивай…

Я стою, переминаясь с ноги на ногу.

— А про что спрашивать — то? Начальник удивлённо вскидывает свои брежневские брови — Ну как про «что»?! Само собой про первое твоё задание? Куда, зачем, надолго ли? Ермолов подошёл к столу, взял папку, раскрыл — Вот, за этим вот и поедите. Здесь нюансы и прочие тонкости. Обо всём подробно знает старший егерь нашего района товарищ Сафонов он и введёт в курс дела. Кстати, в тайге приходилось бывать? — интересуется, между прочим, начальник.

— В какой тайге? — глупо переспросил я.

— В обычной, нашей здешней тайге, — уточняет подполковник. — Знаешь разницу между лесом и тайгой?

Ничего себе вопросики, думал я, причём здесь какая-то тайга и моя командировка? Я был полностью сбит с толку, но вида старался не подавать — Ну, — пытался я хоть как-то сформулировать своё мнение о том, чего вообще не знал.

— По-моему ничем. Лес как лес…

— А тайга это тайга?! — захохотал старый якут и вновь достал свой запашистый кисет.

— Тайга, голубчик, это тебе не просто лес, это очень большой лес, бескрайний как океан… — скрипел Иван Иванович хромовыми сапожками, прохаживаясь по кабинету своему, как по классу перед учениками.

— Это, мил человек, ни в лес по грибы, это тайга — матушка… Её мало любить — знать её надо, мало — мало. Короче, служивый на всё про всё у вас неделя: на подготовку, сборы и прочее. Обязательно повидай егеря, познакомься, он и проинструктирует что почём, — закончил Ермолов, присев на краешек стола. Прокашлявшись, я произнёс

— Разрешите вопрос, товарищ начальник?

— Так и я про то ж! Давай, спрашивай.

— Так это что ж получается, в тайгу что ли, командировка-то? — выдавил я, плохо скрывая недовольство. А якут будто и не замечает моё нарастающее беспокойство.

— Ну не в Парижи же тебя посылать, кофеи распивать?! Да это, парень, с твоей срочной, на раз пописать — месячишко какой — то. Зато дело поможешь провернуть, охрану осуществишь, группы лесников и егерей. В каком звании закончил службу? — Ермолов заглянул в бумаги, — Ага… старший сержант, получишь погоны младшего лейтенанта, досрочно. Потому как будешь власть представлять, почётная миссия — гордись! А ты губы дуть… Нам люди позарез нужны, нехватка кадров у нас, понимаешь — Ну, ещё какие неясности? У меня скоро совещание. Иди мало-мало отдыхай, командировку оформляй, форму получай, ну что там ещё? Ты ж музыкант сообразительный парень, давай не дрейфь, действуй.

Я не своим голосом произнёс — Разрешите идти? На что начальник весело кивнул, и я как ёжик в тумане вырулил в коридор.

— Эй, музыкант, ты чё такой квёлый, чё не весел, пошто головушку повесил?! — Засыпал расспросами здешний водила. — Чё уже на «ковре» побыл? Ну и как? — тормошил он меня. И я будто проснувшись, промолвил:

— Какой «ковёр»! Тут похлеще будет — командировка! С корабля, понимаешь, на бал. Вот такие тебе ковры-самолёты.

Водила, похлопав по плечу меня, стараясь приободрить, предложил,

— Идём, перекурим это дело.

И мы вышли на свежий воздух.

Вечерело… Жара спадала понемногу. Дул лёгкий освежающий ветерок. Закурили. Некоторое время стояли, молча, думая каждый о своём.

— Вот, блин, а? У меня ж жена заждалась, а тут эта канитель!..

Ну, ё — моё!.. — возмущался я, ища поддержки у коллеги-сотоварища.

— М — да, — рассудительно выпустил колечко сигаретного дыма Николай (так звали водителя). — И ведь ничего тут не попишешь — служба!

— Ну да — вздохнул я, гася окурок. — Ладно, бывай! Пойду, обрадую свою женщину. А она, — почему-то шепотом вымолвил я, — ужин дома сейчас готовит, при свечах! А? Во, блин!

— Да ладно, поймет, поди, столько ждала, подождёт ещё чуток — служба же?! — рассудил Николай.

— Надеюсь… Ладно, пока. Спасибо тебе, Николай. Пошёл.

Коля улыбнулся лишь на это как-то виновато, мол — кабы мог — помог… Я, махнув рукой, потопал в общагу, где у нас с женой была своя комнатушка.

Дома, понятное дело, радости от такого известия было мало. Но, жена на удивление, приняла сообщение весьма сдержанно, стоически, хотя и ощущалась лёгкая досада. А вот в моей душе кошки скребли. Ни на это я настраивался, торопясь домой. Надеялся погулять — отдохнуть месячишко… Ан нет, человек предполагает, а Бог располагает! Короче, дело к ночи — пролетела неделька моя — вмиг, и вот отъезд.

2

Познакомился я с товарищем Сафоновым и с группой нашей таёжной — всего набиралось нас, пять человек. Три инспектора природоохраны, по совместительству охотники — профессионалы, среди коих Миша якут, пару лесников, сам егерь Сафонов ну, и я, каким-то боком.

В назначенное время собрались к месту отправления — на пристани реки Лены, сидим, дымим, комаров кормим. У всех мужиков рюкзаки, у меня же — сумка для поездок, была такая в моём хозяйстве. Собираясь в дорогу, я не знал, что с собой брать — не бывал в тайге никогда! Ну и насобирал — хрен да маленько! Уже потом выяснилось, что больше половины — балласт. Сумища получилась тяжеленная, неподъёмная. Мужички косились на мой багаж да похохатывали — куда, мол, столько?! Я смотрел, смотрел да и ляпнул, как бы оправдываясь:

— Чё вы ржёте? На месяц же!..

А у мужиков рюкзачки и только-то. Ну, ещё за спинами кой у кого ружья, ножички на поясе, снасти и всё. Жара стояла ужасная, духота изматывающая. Из объяснений Сафонова я понял, что мы едем куда-то в Тмутаракань, на какую-то заимку «Глухая». Сафонов успокаивал — Да ты не дрейфь, с комфортом доберёмся, быстрёхонька. Я тогда спросил — а на чём ехать? Егерь ответил

— Да на перекладных. Нормально — раз и тама!

Один из нашей группы возился у воды с моторкой, шестой член нашей команды, не входящий в инспекционную бригаду, отвечающий только за транспорт, ну и так по мелочам.

Надо сказать, что правый берег у Лены гранитный, высоченный, левый наоборот — пологий и по обоим берегам буйной жизнью фонтанировала тайга.

Стояла тишина — ушам больно. И вдруг как заревёт пара застоявшихся движков лодки — я даже подпрыгнул, будто ошпарило!

— Ни чё себе, блин! Ну и акустика!.. — ошарашено улыбался я, маскируя испуг. Мужики ржанули малость, на что Сафонов сказал:

— Хватит вам ржать, мерины гортоповские. Чё Сеня, готов чё ли? А то время!.. — прокричал вниз Сафонов.

— Да щас… Скоро ужо… — пришёл ответ от воды.

Через некоторое время показалась голова Сени из-под обрыва с измазанным мазутом лицом, точно из земли проклюнувшаяся:

— Всё! Карета подана! Просю… И скрывшись из вида, Семён затопал по ступеням лестницы, сбегая вниз к реке.

Мы спустились к воде, погрузились под командой старшего, уселись.

— Ну, обвёл всех глазами егерь, всё что ли? Тогда отчаливай!

Вай — вай — ай — ай — подхватило долгое, раскатистое эхо. Моторы набрали обороты, и мы тронулись. Плыли весь день без передыха. Перекусывали прямо в лодке, на полном ходу. Правда, ход у этой посудины был, мягко говоря, черепаший.

Но поскольку шли мы по течению, скорость казалась добротной. На вёслах мне доводилось немного передвигаться, но это было каких — то пару раз на рыбалке, но так что бы до полусуток к ряду — никогда.

А между тем путь наш продолжался. Величавая Лена была норовистая река, своенравная, глубокая, с мощным течением. Высокие берега её короновала ВЕЛИКАЯ, НЕПРОХОДИМАЯ ТАЙГА. Все двенадцать часов хода — тайга по обоим берегам!.. Красотища необыкновенная. Воздух — чистейший. И по всему пути — ни души!

— А чего это людей-то не видать?, — Спросил я бодрясь, но «бодрость» эта моя получилась какая-то… квашенная.

— Мало-мало тайга — промолвил якут густым баском.

— Здесь хорошо думается, успокаивающе проговорил егерь. — А люди, что ж и люди будут. Поспеется.

— Ладно тебе горевать! — Проскрипел борода-охотник (прозвище было такое у Паши охотника).

— Присаживайся сюда, составь компашку в картишки.

— Ну, разве что, поддержать компанию, — согласился я и увлёкся на некоторое время нехитрой игрой. Играя, я думал: — Странно, работаю вот вроде в милиции, но, не милиционер, музыкант при отделении, но не играю, а невесть куда плыву — еду, в командировку! Чёрте что! И так думая, стал не заметно для себя кимарить…

— Ну, ты чё, блин! Чё ты подкидываешь — то? Мухлюешь?! — возмущается Горбуненко, насупившийся, молчаливый лесничий. Борода ему на это возражает:

— Да какой там, малой-то наш — спит… Кто-то уж и запел тихохонько-«баю-бай…»

Сафонов цыкнул на певуна:

— Ну, чё вы, ё моё! Пущай паря спит! Здоровья добирает! Неожиданный вопль, приводит меня в норму! Кричал Мишка якут :

— Вона, видишь мало — мало? Хозяина!..

Я спросонья не сразу понял — какой такой хозяин?

— Где, какой хозяин? — обернулся я к якуту.

Мишка тыкал пальцем куда-то вверх

— Вона, во — о — она, твоя видит? — Шептал он мне на ухо. — Лютая зверя! Ух, лютая…

Я пригляделся — Да нет, ни чё не вижу…

Сафонов тычет в бок биноклем — На, вот, глянь. Экзотика. Я навёл резкость в указанном направлении, — Точно! Вижу!!! — Вскричал я.

— Да это, братцы, похоже, медведица… Ну, да, вон и малыши, двое, передавая бинокль обратно егерю, восхищался я.

— Кормятся, — ответил Сафонов.

Борода добавил — Сейчас для них еды — ешь, не хочу! Пусть себе пасутся.

Дальше шли без особых приключений. Все, видно было, подустали, разомлели на жаре… Слава Богу, день к вечеру катился.

— Ну, подал голос Сафонов, скоро причаливаем.

Ну, наконец — то, подумал я. И зря.

Потому как это была лишь часть нашего длинного пути.

— Дальше-то на чём? — поинтересовался я. Никто мне почему-то не отвечал — заняты были люди разгрузкой и прочей работой.

Я, естественно, тоже принимал в этом посильное участие.

Семен, получив установку Сафонова — ждать на запасной точке, загрохотав движками, скрылся из виду в синей речной дымке.

— Чё молчите — то? — не отставал я.

— До Глухой только один транспорт — вертушка, — выдохнул хрипло «борода». — Чё, сдрейфил?!

Кто-то гикнул — хохотнул…

— Да чё вы блин, всё ржёте и ржёте? Летал я уже! — оправдывался почему — то я.

А летать мне доводилось лишь трижды, и то на тушках сто четвёртых, а вот на вертолётах — никогда.

— А где ему здесь садиться — то? — не унимался я.

— Мало-мало пешкодрал надо. Не далёко — вёрст десятя наверно будет — молвил шутейно якут. Мужики опять ощерились — ржанули.

— Ладно вам, будет, — одёрнул мужиков старший, и продолжил через паузу — Не боись, — успокаивал он. — Во — он туда поднимемся, там площадка есть.

— Да нормально, — поддержал «борода».

Когда всё было поновой упаковано мы, распределив между собою весь груз, тронулись к вертолётной площадке.

Шли мы, шли, и уткнулись… в почти отвесную стену!..

— Вон, видишь, там, полянка, это и есть та самая площадка — сказал егерь Сафонов, пряча улыбку в ржаные свои усы, и начал восхождение. Остановившись, добавил — Ты, музыкальный милиционер, идёшь за мной следом, «Борода» за музыкантом. Остальные знают. — И скрылся в кустах. Я последовал за ним, думая о том, а не высоковато ли будет?!

Тут необходимо признаться, что высоты я с детства боюсь! Жутко, до потери сознания. Сафонов, шедший впереди, подбадривал:

— Сушняк, видишь? Да не спеши ты!.. Поспеем, — поджидал егерь меня. — Чё, крутовато? Да здесь всего каких-то сорок — пятьдесят метров. Ну, высота, ну заросли, камни там всякие… Это, брат семечки. Мужику надо преодолевать трудности всякие, легче по жизни идти потом, — утирал пот со лба Сафонов.

— Всё, привал, мужики!.. Полпути — есть! Перекур, братцы…

Странно, но усталости я почти не чувствовал, так разве что малость…

И мужики тоже, вроде, ничего, терпят. Хотя среди нас были в основном люди взрослые — тридцати, сорока лет навскидку.

А мне — то, каких — то двадцать четыре с небольшим. Пацан по сравнению со старшими товарищами.

Я глянул вниз, но вот что странно — страха перед высотой почти не было! Почему — не знаю, но приметил я, красоту здешних мест — неописуемую!..

Бог мой, какое раздолье!..

Сопки, внизу красавица Лена и по всей панораме — тайга!

И странно, она была не зелёного цвета, а изумрудного.

Да, да — цвета морской волны!

И вспомнилась сразу песня «а вокруг голубая, голубая тайга…»

Гордость берёт — а страна-то наша вона, какая — огромная!

— Ну, размечтался, — Паша борода легонько меня подтолкнул.

— Идём уже, — взглядом показал мне Сафонов. — Осталось — ещё чуть-чуть да мелёхо. И мы тронулись дальше. Вот где я понял, чем ценен рюкзак и почему брать с собой в такие походы надо только самое необходимое.

Ко мне подошёл якут:

— Давай, мало-мало подмогну? — улыбался он озорно и лукаво.

— Да ладно, чё там, спасибо уже. Пошли… в тон ему пробормотал я.

— Настырная, однако. Хорошо. — подмигнул якут. И начался ад! (для меня), потому как подъём пошёл ещё круче и я, выбиваясь из сил, шёл, набивая ссадины и синяки, натирая плечи, руки…

Но вот, не знаю уж каким чудом — мы на месте. Господи, думал я, неужто и передохнуть можно?

Как только была дана команда привал, я повалился на землю, как куль с отрубями и, падая, угодил физиономией своей прямёхонько… в муравейник!.. Хохот стоял неимоверный… Мужики ржали как кони, до самозабвения!..

Так смеются люди, хорошо сделавшие своё дело и добрые по натуре. Я, глядя на их светящиеся лица, сам невольно заулыбался, а потом и рассмеялся.

3

Однако моё челобитье здешним муравьям не прошло даром, эта мелюзга за долю секунды успела проникнуть ко мне под одежду повсюду!.. Такого я ещё не испытывал. Иглоукалывание с укусами таёжных муравьёв — детские примочки!..

— Так не избавится. Придётся нырять! — остановил мой бег по кругу Сафонов.

— Куда это нырять, — переспросил я, пытаясь глазами нащупать хоть какое — то подобие водоёма…

— В — о — он тама, однако ямка есть, вода чистый, вкусный!.. Холодный однако… — улыбался широкой, как гармошка физиономией Мишка якут.

— Какая ямка ещё? Чё вы ржёте всё? Лучше бы подсказали — что делать — то?

Сафонов без тени улыбки сказал:

— Серьёзно. Там вон, в кустах родник бьёт из-под землицы, ну и омуток образовался небольшой, но глубокий. Плавать-то умеешь?

Я недоумённо спрашиваю:

— Вы это чего выдумали? Какой ещё родник?! — извивался я ужом, подгоняемый жалящими нещадно насекомыми. А Сафонов меж тем легкими движениями подталкивал меня в те самые кустики:

— Вот видишь, какая красотища тут? — настойчиво теснил меня егерь. Я, упираясь, всё же шёл…

— Вот он омут, серебряное копытце — благодать!. Уф! — выдохнул Сафонов. — Здесь метра 3 — 4 будет. Ты прямо так, не раздеваясь, окунись, и мураши смоются, пробовали уже. Не ты первый. Это тайга, брат!

— Как-то странно, вот так с бухты-барахты и нате вам — здрасте! — потрогал я ладонью родниковую холодненькую водицу.

— А что? Таёжная ванна! Мойся — не хочу. Да за одним в наши ряды вступишь — отмахивался от назойливых комаров Сафонов.

— Понимаешь, — продолжал он, — вот у подводников, например — пьют забортную воду салаги, ты ж служил, знаешь…

— Да я ж не подводник, музыкант, — перебил я Сафонова.

— Да разве в том дело?! — искал подходящие аргументы старшой наш.

— Ну, понимаешь, у альпинистов свои причуды, у подводников свои, а у нас, у таёжников — особые, свои традиции!.. Мы же не рыжие какие — закончил он гордо так фразу и скрестил руки на своей мощной груди.

Ну, думаю, куда деваться, придётся окунуться. А то ведь не отстанут, засмеют. И я, ни слова не говоря — шасть, и вводу.

Стылая купель обожгла, но, ни настолько что бы было неприятно, а очень даже наоборот. Окунаясь, я повизгивал, как молоденький кабанчик, хотелось ещё и ещё, но, сильная ручища Сафонова схватила меня за шиворот и выдернула на сушу!

— Будя — сказал егерь, — не то заколешь.

Это было моё крещение в таёжники!

А мураши и в самом деле — исчезли, смыло наверное, да и облегчение после первого в жизни моей восхождения.

Пока я водные моционы принимал, мужики тем временем, развели костерок, еду приготовить затеяли…

— Эй! — окликнул меня Якут — иди к нама, мало-мало согреесся… А я и без того, сам уже направлялся к костерку.

— Твоя сушиться надо, мало — мало, а то сопля бежать будет!.. — похлопал дружески по спине якут.

— А ты, вон на ветки пораскидай одёжу — то, мигом высушит. Есть чё переодеться? — между делом интересовался Сафонов. Я кивнул утвердительно и голосом добавил — А как, вон, вагон и маленькая тележка, блин… Зависла пауза и… конечно разразилась хохотом!.. Но, на этот раз и я смеялся со всеми вместе. С удовольствием хохотал, как и сотоварищи мои.

Вечерело… Внизу, разливался малиновым вареньем закат… Далеко, где-то там, за тайгой, плавилось солнце в золотую, тягучую массу… Стояла тишина, звонкая, особая, таёжная…

— Ну, мужики всё, стало быть — кашлянул в кулак Сафонов. — Наелись, напились, слава Богу, последний, как водится — убирает, — и с хрустом зевнул.

А я уже давно, перекусив, сидел, глазел на закат и покуривал!..

Хорошо-то как!

Не успел оглянуться, а уже и палатка поставлена и ко сну всё готово.

Ну, что ж, вот и первая моя ночь таёжная…

Лёгкий ветерок погуливал по вершинам сосен (здесь всё больше хвойный лес…) Дышится легко, свободно…

— Эй, музыкальный милиционер, принимай вахту — дежурство, смена через пару часов, проговорил сонным уже голосом старший прямо из палатки. Тут чья-то рука легла на моё плечо, я поднял глаза, это был Паша — борода,

— Не дрейфь! Нормально тут, тихо… А я тебя подменю. Добро?

— Да всё хоккей. Хорошо… Борода похлопал слегка по моей спине и полез в палатку вздремнуть.

4

Тишина убаюкивала, сон навивала…

Хорошо…

Тайга ночью — это я скажу вам, особое явление, да нет, пожалуй, особая материя, невиданная страна, загадочная, сплошь состоящая из тайн и сказок…

Почти космическая тишина, но, поосмотревшись, замечаешь и полутона. Оказывается и у ночи, бывают полутени.

Если глянуть в небо — звёзды — яркие, крупные и, мне показалось, какие-то… позолоченные. Кажется, протяни руку и вот она звезда… Но, дудки, звезда на небе, ты на своём месте — оптический обман! Но, какой прелестный…

И голос у ночной тайги тоже, особый — вкрадчивый, приглушённый, будто бы тайга и её поселенцы не хотели друг дружке мешать отдыхать…

Здесь мне почему-то вспомнилась армия, океан и его синяя глубина — чем глубже, тем темнее. Они и в самом деле похожи — океан и тайга… чем-то… Оба огромные и непостижимые!..

Я поправил наш костерок, хрустнул косточками, разминаясь… Потянулся… Достал свой походный транзистор «РОССИЯ», углядел валун, мшистый какой-то камень, набросил поверх него куртку и устроился как Наполеон, озирающий «поле боя». Моё «поле» было мирно и похрапывало на разные голоса. Я включил приёмник и стал искать свой любимый «МАЯК»… Ага, вот он отыскался!.. Звучала песня А. Пахмутовой «Надежда», которую исполнял, Муслим Магомаев. Повесив приёмник на рядом торчащую ветку, я, пошарив по карманам — закурил. Глянул на часы, подсветив себе сигаретой, шёл второй час ночи…

Всё располагало ко сну, но я имеющий некоторый армейский опыт ночных дежурств, крепился, не поддавался чарам сна!..

Однако, как мудро и хитро устроен наш организм, что бы я ни предпринимал, что бы ни затевал, дабы отвлечь себя ото сна, всё сворачивало к мыслям — фантазиям, которые вели, незаметно ко сну.

Желая всё-таки прогнать сонливость, я слез со своего «обжитого» валуна, подкинул в костерок сушняку, осмотрелся.

На «Маяке» передавали — шип. Затерялся бродяга «МАЯК» где-то в паутине волн. Щёлкнув выключателем, уложил приёмник в рюкзак взятый на «прокат» у ребят.

Делая все эти нехитрые манипуляции, почуял на расстоянии примерно десяти, пятнадцати метров от нашей стоянки, как кто-то тяжело дышал и, я явственно это ощущал кожей, и смотрел прямо, как мне казалось, в мои глаза…

Кто это был — сказать не могу, не видно было…

И тут произошло такое, от чего я чуть и в самом деле не лишился рассудка.

Сзади, со спины, кто-то тронул моё плечо!..

У меня сердце просто перестало на мгновение биться, я уже было раскрыл рот для вопля, но чья — то твёрдая ладонь как наждак, кляпом легла на мои губы!..

В голове пронеслось — всё, каюк!

Но, ободряющий знакомый звук вернул меня к жизни — это был звук шипящего слова, — Ти — хо… — и тот же голос добавил — Вижу… Это она!.. — прохрипел Сафонов.

— Кто? — спросил я желудочно — урчащим звуком. На что, на ухо мне дыхнуло жаром — Медведица!.. — успокоил егерь.

И как это я почувствовал? Инстинкт, вот что меня вдруг, заставило напрячься, насторожиться…

Между тем чернота ночи мало-помалу начала расползаться по кустам, завалам, отступая прочь в таёжную вглубь.

Чуть придя в себя, я оглянулся, почуяв ещё кого-то, это был Миша

якут. Он будто и не спал вовсе — не заспан, бодр, ружьё на изготовке. Я хрипло спросил — Вы чё, мужики?

— Редкий случай — шептал уже Паша-борода, видишь, без детишек, значит, чего-то приключилось с ней …Ты смотри, смотри!.. Но, по-тихому!..

— Однако… за помощью пришла? — предположил якут.

— Всё может статься… Только шутки с ними плохи, и ненароком может задрать, — соглашался «борода»

— Однако моя на разведку? — шагнул куда-то в сторону якут, — Помогай мало-мало… — невесть кого попросил смельчак, и пропал в сумерках.

А медведица, это стало уже вполне ясно видно, сидела на пятой точке, опустив большую голову к земле, что — то перебирала лапами, слегка порыкивая не зло… Будто просила о чём-то…

И вот, когда якут попал в поле зрения медведицы, она не проявила какой-либо агрессии, а встала и, развернувшись мощным корпусом, уверенно пошла в только ей ведомом направлении.

При этом (как ей это удаётся?) всем своим существом призывая человека, как бы следовать за ней!

Якут на секунду задумался, глянул в нашу сторону и… пошёл за зверем.

Надо сказать, что якут хоть и был охотником, ружьё своё на сей раз не взял с собой. Сознательно не взял.

Мужики, переглянувшись, не сговариваясь, остались на месте кроме… «бороды».

Паша, выждав некоторое время, зашагал следом за якутом в сумерки.

— Куда это они, ещё ж темно… не видать ничего? — зачем-то я спросил невесть кого.

— Надо так, дружок. Им тоже помощь иногда требуется — ответил кто-то из мужиков, которые между прочим уже не спали и были, по — военному, собраны.

— Зверям что ли помощь, — интересуюсь я, слезая с валуна.

— Ну, а кому ж в тайге ещё она требуется?! Им, собратьям нашим, — ответил старший, и добавил, — заметь, по вине чел века!.. Просекаешь?

— Ну, всё, будя глазеть тебе, кинотеатр нашёл. Это вон охрана наша, пусть себе дивится, а тебе — то пора и попривыкнуть — ворчал на заспанного Молчуна — (Витю Горбуненко) товарищ Сафонов, видимо тоже недоспав положенного.

— Ну, а ты чего ж, брат? Собирайся, вертушка скоро заявится, — несколько жестковато сказал старший группы.

— Как вертушка?! А наши — то, они же… — ошарашено возразил я. — На что Сафонов, улыбнувшись, кинул — Ни чё, поспеют, в самый раз, можешь не сумлеваться.

Собираясь, я прикидывал — как это они поспеют? А вдруг, не дай Бог, случится чего?! Вдруг…

Но, Сафонов прервал мои терзания :

— Недрейфь, никаких «вдруг» — не будет! Поверь.

Как это он умеет, почти ничего не сказав, повлиять на настроение, — успокоить, будто мысли читает, — поражаясь, пытался я разобраться, понять.

— Ну, братцы, это не дело мусор оставлять после себя — упрекнул кого-то Сафонов и посмотрел на меня…

— Что опять ни так? — взволновался я.

Сафонов нагнулся, подобрал бумажку, ещё чего-то и протянул мне:

— А ты не возмущайся, мил человек, а лучше ответь — чей мусор? — и егерь указал на брошенный хлам.

Краснея, взял мусор, оставленный мною по рассеянности в траве, и конфузливо сунул быстро в карман куртки…

Извинившись, подумал о том, насколько мы часто бываем, нерачительны и по-варварски относимся к матери природе, точно пасынки к мачехе.

Урок этот врезался в память мою на всю жизнь.

Сафонов, вот ведь добрая душа, утешая, говорил — А ты, мил человек не тушуйся, я по молодости тоже бывало чудил, и не такое вытворял. А ты — молоток, нашёл в себе силы признать вину, хвалю.

Вдруг, неожиданно послышался какой-то нарастающий рокот, сначала неясный, но с каждой секундой обретающий реальные очертания звуковых форм, похожий на махи крыл летящей большой птицы.

— О, вот и она, голубушка стреказулечка наша глазастенькая!.. — обрадовался как ребёнок Сафонов, прикладывая бинокль к глазам.

— Вертушка что ли? — взвизгнул я, — можно посмотреть, товарищ Сафонов?.. — просительно протягивая руку к командирским диоптриям…

Но, Сафонов отрезал:

— Нет, погодь, не до тебя, музыкант, машину надо принять!.. — и достал рацию.

— Стрекоза, стрекоза, я — Леший. Повторяю, я — Леший!.. Как слышите меня, приём? — выжидательно вслушиваясь в радиоэфир, настойчиво повторял старший группы.

Рация трещала, пищала, но, никакого ответа не последовало. Сафонов повторил позывные — тот же результат.

А звук всё ближе и ближе, но самого вертолёта ещё не было видно… На третий раз рация поскрипев, побулькав, наконец, откашлявшись, ответила женским, хриплым голосом:

— Слышу вас, Леший, слышу!.. Со связью у меня, такую забулдыгу, что-то творится?! Готовь посадочную, захожу!

— Внимание, стрекоза, садись уже, всё готово давно! Ждём!

5

Раньше мне не доводилось встречать вертолёты и видеть их вот так — воочию. А подишь ты, случай представился — где я не только встречающий, но ещё и пассажир!

И вот, наконец, над лесом, в туманной золотистой дымке показалась винтокрылая машина, которая приближаясь, росла как на дрожжах, рокоча натруженными движками.

Никто не суетился, егерь занят был встречей вертолёта, Молчун покуривал в сторонке и только я во все глаза восторженно наблюдал посадку машины и ждал с нетерпением приземления. Для меня прилёт вертушки было событие! Ещё какое!

Я уже упоминал, что летал до этого на «тушке», а здесь — вертолёт!..

До меня никак не доходило, как он без крыльев и летит!?

Но, вот, наконец «вертушка» приземлилась. Движки, сбавляя постепенно свои обороты, гасили свистящий шум, понемногу угасая, меняя грохот на очищенную от резкого звенящего металлом звука на таёжную рассудительную тишину.

Зрелище — фантастическое.

А Молчун с Сафоновым, вели себя привычно — обыденно, без лишних эмоций и суеты.

Но, вот движки, фыркнув, замерли…

Тайга стояла оглохшая, встревоженная и несколько растерянная…

Не по ней всё это, не для неё эти технические достижения цивилизации!

Она живая и ей в тягость такого рода деятельность людей.

Мои мысли не оставляло беспокойство по поводу Паши бороды и Миши якута, ушедших за медведицей!.. Как они, поспеют ли к отлёту и вообще в порядке ли они!?

Честно говоря, вертолёт посередине тайги, зрелище необыкновенное — могучая, железная птица, сделанная человеческими руками на фоне красавицы-природы!.. Очаровательно и противоречиво — контрастно.

Но, когда из Ми — 2 появился экипаж, я и вовсе обалдел.

Летчики, сняв шлемофоны, оказались на поверку женским экипажем! Командирша, майор авиации — блондинка, красавица писаная!.. Подумалось, такая симпатичная девушка, но как пилотирует сложной техникой, будто занимается фигурным катанием!?

Из таких вот принцесс, наверное, и берут в космонавты?

Две другие её помощницы, брюнетка и шатенка тоже были под стать майору — молоды, красивы, но при этом скромно-строгие и бесконечно очаровательные создания, точно ангелы, слетевшие с небес.

Так оно и было…

Сафонов подозвал нас всех и сказал:

— Ну, вот, други мои, наши лётчицы — красавицы… — приветливо улыбался егерь. — Без этих ангелов — хранителей мы — никуда!

— Это я больше для тебя, музыкант, слышь чё ли? — Проговорил он сватовским тоном и, повернувшись к девушкам, добавил — Наша охрана, представитель закона, младший лейтенант музыкальный наш милиционер, прошу любить и жаловать!

В «круизе» патрульном первый раз, но паренёк ничего себе, нормальный — не болтун. Выдержан, спокоен, сообразителен, вынослив… Подумав, добавил. — Хм… смел! Ага!

— После армии я… — зачем — то брякнул мой язык и, стушевавшись, извинился, за что и сам не знаю.

— Правда опыта маловато, но это дело наживное! — улыбался наш начальник, и мужики тоже не отставали — весело согласно закивали головами.

Девушки, улыбаясь, но при этом напыщенно — серьёзно представились:

— Майор Ланская Дарья Тимофеевна — в быту — Даша. Прыснула командирша.

И она же продолжила — А это — мои помощницы — Маша и Саша. Маша — шатенка, Саша — брюнетка. Девочки изобразили что-то вроде книксена, они одеты были в мужские костюмы военного образца.

Получилось забавно. Напряжёнка спала, стало легче как-то дышать. Сафонов, между тем, посматривал на часы, плотом поиграв пальцем на губах какую-то мелодию, изрёк

— Хм… А? — подумав малость о чём-то, пропел — Ни чё, успеется… Ну-с, мужички, грузимся! Девочкам ещё на базу лететь.

— А где бородач ваш, спросила Маша, несколько смущённо, — опять, наверное, помогает кому-то!?

Сафонов согласно кивнул и втащил в «вертушку» пожитки.

В пять минут было всё загружено. Сафонов вновь взглянул на свои «командирские», тогда очень модные часы и выдохнул: — По коням! Заводись!.. Я хотел, было, рот открыть, но начальник показал рукой куда-то вдаль, и я увидел наших ребят, ходко спешащих к нам.

И вот мы уже все в сборе, на борту вертолёта.

Тут же засвистело — загрохотало — запустились по новой движки.

Вернувшиеся ко времени товарищи, что-то азартно рассказывали Сафонову, вероятно, свои приключения.

Всем тоже хотелось, наверное, послушать, но мне больше всех!

Интересно же!..

Но, не менее интересно и происходящее в данный момент событие — взлёт, мой первый взлёт на «вертушке»!..

Изнутри вертолёт выглядел прозаично просто — два ряда скамеечек по бортам, тросики какие-то над головой, вероятно для парашютистов, на коих болтались колечки, длинный, сигарообразный салон, выкрашенный в тёмно зелёный цвет. Всё.

Нет, это не Рио-де-Жанейро, подумалось.

В самолёте поуютнее было, покомфортнее как-то…

Но, за неимением лучшего…

И, вдруг, на перегородке — стенке загорелась красная лампочка, приоткрылась дверца, высунулась рука в краге с поднятым большим пальцем вверх, что означало (я догадался) — мы поднимаемся и машина дрогнув, косо как — то, криво в бок, начала подниматься…

Мне же не давали покоя мысли — как без крыльев — то? В какую-то минуту показалось, что сейчас зацепим хилый лесок, который уже успел уменьшиться в росте и был под нами… А дальше машина выровнялась и пошла заданным курсом, к месту нашей «базы»

6

Борода с якутом, рассказав свои приключения, играли в картишки на пару, в «подкидного» похоже. Сафонов чего — то читал, я же глазел в иллюминатор, всматриваясь в бесконечность тайги. Такого массива леса я ещё не видел. Это и вправду сравнимо с океаном своими безбрежными далями.

Тайга вызывала чувство трепета и уважения.

Казалось, что именно здесь, сосредоточилась вся суть земная, всё её первородство. Здесь пульсировала жизнь не тронутая цивилизацией. Незаметно для себя — задремал, солдатская привычка.

И сон, даже какой — то стал сниться. Что — то про медведя. Будто убегаю я от зверя, стараюсь, как могу, да в полном снаряжении — тут и инструмент, соло — корнет, откуда — то взялся, и сумища моя, походная и ещё что — то, мешающее бегу. Но, напрасны мои усилия, мишка вот — вот лапой зацепит и тогда конец!.. Но, вот неведомая сила, какая — то, неожиданно поднимает меня и несёт куда — то.

Я вскрикиваю, и… просыпаюсь.

Оглядевшись, вернулся в реальность — командировка!..

Сотоварищи мои тоже дремали. Сафонов смешно клевал носом над своими бумагами, возвращаясь, как Ванька-встанька, в прежнюю позу.

Борода спал, приоткрыв слегка рот, запрокинув голову на стекло иллюминатора.

Миша якут, сжавшись в комочек, уткнулся лицом в чей — то рюкзак.

И лишь только один не спал, на удивление не разговорчивый «тихоня» — Витя — таёжник, тоже кличка. Вообще — то звали его Вениамином, но, вот таёжный народ, выправил имя товарища на свой лесной лад, как попроще и покороче. Он и сам уже, кажется, привык к новому имени — Витя, и откликался на него совершенно спокойно, будто так и был назван от рождения.

Мне, как новичку, сразу бросилась в глаза присущая таёжникам — спокойствие, обстоятельность, рассудительность, сдержанность, в отличие от меня.

Я напротив, был человеком эмоциональным, взрывным, темпераментным — так мне, во всяком случае, казалось.

Перед отъездом, Сафонов, вводя в курс дела, так, между прочим, давал каждому члену группы, что — то вроде краткой характеристики.

— Должен же ты знать — понимать, кто есть кто. Балласт никому не нужен, —

улыбался егерь.

Единой командой работаем вместе давно — притёрлись уж друг к другу как те шестерёнки, все универсалы — владеют оружием, знают и любят тайгу, спецы все отменные.

Миша якут — потомственный охотник, между прочим, музыкант — любитель, гитарист. Снайпер — учился в армии меткости стрельбы, скромен, любит шутить, смеяться. Молодой ещё, чуть постарше тебя будет, лет пять, как демобилизовался, — чиня какой — то прибор, рассказывал Сафонов.

Паша — борода — ветеран, имеет ранение. О себе рассказывать не любит, имеет награды. Погранец — спец по диверсионной и прочим сопутствующим работам. Имеет десятка три задержанных нарушителей границы. Не женат, не везёт по этой части парню, — задумавшись о чём — то, помолчал егерь и, забыв о рассказе, углубился в неотложные дела — бумаги, отчёты и прочее.

— А кто ж третий? — допытывался я. — Вы только про двух… рассказали.

Сафонов, оторвавшись от «писанины», так он именовал докладную кому — то, спросил: — Какой такой третий? — уставился вопросительно егерь на меня, сморщив лоб.

— А… — вспомнив, усмехнулся таёжник, расплывшись в улыбке, — Веня наш, Вениамин Горбуненко то есть. Но, мы его кличем Витёк или на худой конец Витя — молчун.

Он сделал паузу, что — то соображая, глянул в бумагу, и продолжил, — Почему молчун? Разведчик потому что, тоже на заставе службу нёс, награды как и Паша имеет. Но, он прапорщик — младший значится офицер, как и я…в отставке. А раз разведка — значится молчун, потому как это дело тишину любит.

Вот он и молчит. Так и остался и на гражданке — Молчуном. Привычка. Пословицу помнишь, в тихом омуте… — хрюкнул Сафонов смачно, — Так что, палец ему в рот не клади, откусит!

Мерный рокот движков убаюкивал, и я вновь видимо, начал дремать, но, думая о ребятах наших, о командировке моей нежданной, сонливость улетучилась, сменяясь любопытством.

Я глянул на разведчика — молчун сосредоточенно рассматривал что — то, похоже карту изучал. Витёк, неожиданно поднял глаза свои на меня, жестами показав, мол, скоро подлетаем.

Дремавший Сафонов, толкнув меня слегка плечом, молвил: — Скоро база, причаливаем, и дальше себе «заклевал» носом.

Вот человек — два уха, вроде спит, а всё видит и слышит, как это у него получается?

В иллюминатор заглянула малиновая, вечерняя зорька, улыбчиво — золотистая, с лёгкой, неприметной грустинкой и таёжной задумчивостью.

Я, в который уже раз, мысленно пожалел о забытом фотоаппарате, стареньком ФЭДе, моём неразлучном товарище.

Такую красотищу непременно надо снимать! В кои — то веки ещё доведётся здесь побывать!?

Вдруг в блюдце — иллюминаторе показались крыши строений, чуть раздвинув владенья тайги, да это же, похоже, база!?

Я вопросительно посмотрел на Сафонова, тот в ответ, улыбаясь, утвердительно кивнул.

И будто в подтверждении этого, на пилотской перегородке, вновь замигала «сигналка» извещая нас о завершении полёта.

Все дремавшие — спавшие, потягивались, зевали, встряхивались, поёживались, прогоняя дрёмоту. Засобирались, не суетясь, спокойно, обстоятельно.

Вертолёт, сделав кружок над «Глухой», будто ища место для посадки, чуть завис и мягонько, неспешно, сел на маленькую полянку, неподалёку от базы, метрах в трёхстах.

— Всё, братцы, приехали, слава Богу! — бодро произнёс начальник.

— Как говорят в Италии — Финита ля комедия? — внёс и я свою лепту в общую точку переезда.

— Чего? — удивился «борода», — Ты это по-каковски? Чи шо, на импортном шпарить могёшь? — не унимался Пашка. Воцарилась пауза, которую, так и распирало от смеха, того и гляди — рванёт, разразится хохотом!..

И рвануло, здоровым, дружеским ржанием, от переполнявшего нас всех хорошего настроения! Гогоча и улюлюкая, мы, простившись с экипажем вертушки, сгрузили свои пожитки и, покинув борт, наконец, вдохнули смоляной запах тишины и покоя…

7

— Ну, вот и «дома» — похлопал меня по плечу Сафонов. — Как, музыкант, устал с непривычки? Ни чё, щас баньку натопим, попаримся, перекусим, и всё будет нормально! Так, нет? — ободряюще проговорил егерь. Проводив вертолёт, мы, не мешкая, направились к домикам, когда — то срубленные самими лесниками да егерями.

Подходя к жилищу Сафонов, точно гид, вводил в курс здешних правил и обычаев.

— Это вот, поменьше, видишь вон, банька наша. Пар в ней, ух, не могу, до костей пробирает, и дух такой сладкий стоит, хвойный. Да когда наберёт жару — пару, м — м… — в предвкушении блаженства, чуть не замурлыкал наш начальник. — Любишь веничком духмяным да по косточкам, да по порам, что б дух захватывало, да кваску потом, эх, да на камушки!? А!.. — Азартно передёрнул плечами егерь, покашливая в кулак, — Кто ж её не любит — баньку — то чистюлюшку нашу русскую!?

Мужики, за дело! — отдал мимоходом распоряжение он.

— А электричества здесь… — произнёс, было, я вопрос, да спохватившись, сам себя и оборвал, вовремя сообразив, откуда здесь, в глухой тайге быть ему!?

— Да ты не тушуйся, это по первости. Бывает, — шагнул к другому строению Сафонов.

— Электричество здесь в дефиците, до ближайшей ЛЭП ни одна сотня километров! — распахнув двери в сруб, объяснял спокойно старший.

— Но, свет у нас будет, свечи в наличии, и потом — керосинка тоже где — то должна быть… — отвёл рукою густую паутину егерь. — Да только честно скажу, не до света нам будет, работы много, увидишь сам всё скоро, — проговорил он, прикрывая двери.

— Тут инструментарий всякий храним и прочую мелочь. Сарайка стало быть, — улыбаясь, тёплому, таёжному вечеру, похлопал по бревенчатой стене сарая, опытный таёжник.

— Ну, а здесь вот, жилище, стало быть, наше. Что — то вроде штаба, — говорил Сафонов, поглядывая по сторонам, будто что — то ища.

— Вы чего — то потеряли? — интересуюсь я.

— Да ни то что бы потерял… Собачка наша что — то не встречает… — озабоченно почёсывал он затылок.

— Хорошая псина, доложу я тебе!.. Да ты и сам скоро увидишь, познакомишься. Только не шарахайся от него, не бойся, а то почует слабину и пиши, пропало, — сдерживая улыбку, проговорил егерь.

— Да я и не боюсь… — хорохорился я. — Сам люблю собак!..

— Это конечно хорошо, только этот пёс ни совсем… собака… Волк это, прирученный, понимаешь, щенком взяли. Мать браконьеры, подлецы, порешили, а наши хлопчики нашли да сюда и принесли. Остальные — то, видать, погибли, а этот, наш, выжил! А вырос, у — у, пёс на загляденье! Здоровый, умный, верный, красавец, одним словом, — похохатывал Сафонов. — Мужики, — зычно обратился егерь к команде, — делаем дело — проверяем всё что требуется, наводим марафет и после баньки — сбор у крыльца, как обычно!..

А мне он пояснил, что это у них, традиционно, на сон грядущий — вечерняя пятиминутка.

— Работы, понимаешь много, её надо делать поэтапно, по плану то есть. А работы хватит на всех с лихвой, так что скучно не будет, обещаю.

Ну, а сейчас, походи тут, осмотрись, привыкай одним словом. А мне надо малость покумекать на счёт завтра, — сказал начальник и скрылся за дверью домика.

— Эй, «музыка», подсоби!.. — позвал Паша — борода.

Ребята готовили дрова к бане, и я с удовольствием, присоединился.

— Паш, и чё молчите, про медведицу — то? — кладя на левую руку поленья, интересуюсь я.

— Ак, чё там, известное дело, медвежата её в «ямку» браконьерскую угодили. Как — то ещё на колья не попали!? — воткнув в полено колун, рассказывал Паша.

— Ну, вот мать — то ихняя и позвала на помощь, самой — то вишь, никак. Видал когда нибудь ямы браконьерские? Пыточные камеры по сравнению с этим подлым изобретением, комната отдыха! С древних времён говорят, ещё используется, как ловушка зверью. Тогда мамонтов так добывали, а сейчас вот… кто попадёт.

— Ух, и сволочи эти браконьеры, видно!? — искренне возмутился я.

— Будь моя воля, — поплевав на ладони, сказал Борода, — я бы… чудаков этих через букву — М, самих бы задницами на колья садил, и… похмелиться не давал бы!.. — вдруг перейдя на шутку, засмеялся озорно Павел.

— Паш, а что, и люди попадали? — озабоченно спрашиваю.

— Само собой, и часто!.. Особливо пьяненькие… — раскалывая играючи здоровенные чурки, выдыхал Паша слова — полешки.

— Вишь ты, тайга она не любит пьянь, как и море. Выпить оно конечно не грех, но ведь время надо знать и место, правильно? — А эти… — Паша махнул неопределённо рукой, — Приедут, нажрутся и айда гусарить — пакостить, то пожар учудят, то друг дружку поранят, то вот, в яму эту кто из них попадёт. Всяко бывало. — вытирая пот со лба закончил Борода.

— Ловко это у тебя получается, с колкой — то!.. Дай я попробую? — предложил я ему подмениться.

— Да за Бога ради!.. — передал он не без облегчения колун. — Ты моложе малёха, тебе в пользу нагрузка, типа, Паша хохотнул, — упражнения, — сощурил один глаз, улыбался Пашка. — А ну — ка, «музыка», покажь класс!? — подзадоривал он меня.

Мне до армии доводилось колоть дровишки, но тягаться с теперешними старшими товарищами, всё равно, что комару в лоб из рогатки попасть.

Честно признаться, нравилось мне это дело — колоть дровишки!.. Прекрасная нагрузка на мышцы, и разминка опять же.

После обольёшься холодненькой водицей, разотрёшь тело до красна — хорошо…

Вскоре банька наша «приняла» первую партию, трое парились, двое дожидались очереди, я и Миша якут. Мишаня возился чего — то в сарайчике, а я обследовал местные «достопримечательности».

Обойдя всю территорию базы, заглянув во все «уголки», я пришёл к выводу, что заимка примостилась, по всем параметрам, удобно и выгодно — нам всё и вся видно и слышно, нас же, для стороннего глаза, нет.

На холмике, укрытая, со всех сторон хвойными лапами, будто замаскированная самой природой, заимку и в самом деле на расстоянии двухсот — трёхсот метров, уже не разглядеть. Да и подойти к ней, ни так — то просто, с одной стороны — болото, топь непроходимая, с трёх других направлений, болотное озерцо опоясывало, преграждая путь непрошеному гостю.

Позже я узнал от товарищей, что имеются потайные тропки, которые отыскать в этой неприступности весьма проблематично.

Та тропинка, по которой мы пришли сюда, тянулась через болото, точнее по самому краю гиблого места, и попроси сейчас меня кто нибудь повторить этот путь, ни за что не вспомнил бы!

Одно омрачало настроение и вносило дискомфорт — полчища мошки и комаров!

Но, поскольку заимка раскинулась, как я уже упомянул, на холмике, то при малейшем ветерке весь этот кровожадный шалман, мигом пропадал.

— Ты, однако, далеко шибко не бегай, рядом ходи. — послышался голос Миши — якута у меня за спиной. Я, вздрогнув, обернулся — Фу ты, чёрт косолапый, испугал!..

— А если бы это не моя биля, а шайтан в шубе? — якут, смешно кривляясь, изобразил очень похоже, медведя.

— Тайга она тихий, тихий, а кусается до смерти, — наставительно, без иронии предупредил Михаил.

— Да, ладно, Мишаня, что вы со мной… как с маленьким, туда не ходи, сюда не лазь!? Разберёмся. Хоть и музыкант, да в пагонах, сообразим чё почём!.. — хорохорился я, дружески подмигнув товарищу.

— Настырная, это хорошо… Мишка только здесь, мало, мало хозяина, дома это его — тайга, а мы гостя. Зверя, где хочет там и топочет, дедуська моя училя. — улыбаясь, проговорил серьёзно якут, и скрылся в жилом домике.

Передо мной лежала песочная, с золотинкой, таёжная тропинка — дорожка, вечерняя прохлада манила прогуляться, подышать.

Времени ещё до бани хватало, первая партия не домылась, и я решил пройтись.

Не успел сделать и десяти шагов, как вдруг на пути моём, неизвестно откуда, возник, довольно крупный волк!..

Зверь, однако, не проявляя агрессии, сидел посередине дорожки и с интересом разглядывал незнакомца, склоняя большую голову на манер собаки.

Я хоть и знал как вести себя при встрече с незнакомой псиной, струхнул, на меня смотрели пронизывающие глаза волка, а это совсем другое ощущение. Сердечко моё, известное дело в пятки скатилось, ноги приросли к земле, я потерял чувство времени и пространства.

Это был шок, чистой воды — страх, защитная реакция организма.

Каждый раз, испытав подобное, я размышлял, отчего эта защита срабатывает так, что парализует волю, лишая возможности защищаться?

Неожиданно зверюга, завиляв хвостом, сорвался с места и побежал… прямо на меня!

Я обмер, похолодев от страха, зажмурив глаза, подумал — всё, каюк командировке! Ничего иного в голову тогда отчего — то не пришло, а именно это мелькнуло.

Смех, да и только.

А волк, чуть не сбив меня, проскочил мимо с радостным визгом. Обернувшись, я увидел Сафонова, с красным лицом после парилки, тискающего в своих могучих руках серого аборигена.

— Ай, ай, признал, признал!.. Ишь ты, заматерел — то как!? — теребя за ушами хищника, похохатывал начальник.

— Угадай, как зовут нашего зверя? — обратился с вопросом ко мне Сафонов, и, не дожидаясь ответа, поигрывая с четвероногим другом, представил — Вот прошу любить и жаловать, зверь по кличке Цербер!

А, каков? Ведь, правда, красавец? — швырнув палку далеко в кусты, — интересовался егерь, командуя: — Апорт! И Цербер в три прыжка скрылся в кустах.

— Что, малёха сдрейфил? Ничего, бывает. Зато он тебя, брат, признал, а это чего — то, да стоит. Обвыкнитесь, притрётесь.

А Цербер уж тут как тут, то на передние лапы припадёт, то запрыгает вокруг Сафонова весело прискуливая, приглашая человека поиграть с ним.

— Вот чё, соскучился, значится, бродяга? Но, будя, хорошего помаленьку. Делу время… Место! — властно скомандовал егерь, — и зверь послушно лёг подле крылечка нашего жилого домика — штаба.

— Всё, стало быть, мы попарились, ваш черёд. Долго только не чухайтесь, ужинать пора, потом пятиминутка и на боковую, утро вечера мудренее, — и призывно свистнув мужикам, распорядился на счёт еды, да что бы и про пса не забыли, голодный, поди, заботился егерь о животном.

Такой фейерверк впечатлений и ощущений как в этой моей поездке, я боле уже никогда не испытывал, к великому сожалению.

Есть что вспомнить!

Помывшись, перекусив, чем Бог таёжный послал, мы собрались на крылечке на пятиминутку, выслушать план действий на завтра и ближайшее будущее, который собирался изложить Сафонов.

Пока егерь чего — то там доделывал, мы, ожидая выхода «государя» к народу, посмеиваясь и балагуря, курили.

Наконец вышел начальник и начал с места в карьер — Работы, братва, много, сами знаете. Не прохлаждаться прибыли, это понятно.

Инспекция это вам не хухры — мухры, дело серьёзное.

Браконьерчики — то, небось, соскучились.

Худо вот только, связь с вертушкой пропала, Витёк, займись. Без них мы как без рук, — раздумывая, сделал паузу Сафонов и далее продолжил —

Без борта, мы как в ловушке у чёрта, а с бортом, уроем любого чёрта! — улыбнувшись, подмигнул шеф.

— Это точно, — с ответной улыбкой отозвался Витя — молчун, почёсывая затылок.

— Пойду, гляну чего там… — хотел было смыться Витя, да посмотрев на егеря подумав, сказал —

А вообще — то и после можно… — надвинув на глаза кепку, принял прежнюю позу Молчун.

Я волей неволей приглядывался к людям нашей команды, и всякий раз открывал что — то новенькое в членах славной таёжной дружины.

Каждый в отдельности, представлял собой — таёжника, как говорится, до мозга — костей! Он и отменный стрелок, и знаток премудростей лесных, и спасатель, и лекарь по необходимости, и ещё Бог весть что!..

Все мои товарищи были людьми честными, благородными, надёжными, преданными делу своему и долгу люди, настоящие профессионалы!

Я поневоле сравнивал себя с таёжными братьями и, находил, что мне до них, пожалуй, ещё тянуться и тянуться!..

Зато, успокаивал я сам себя, есть куда двигаться, — умнеть, учась уму — разуму у бывалых мужиков.

8

Так незаметно, без принуждений, втягивался я в таёжную жизнь.

Изложенный план Сафоновым был прост и ясен, группа делилась на две части — первую и вторую. Меня егерь включил в свою, первую, куда вошёл ещё и Витя Молчун.

Во вторую попали Паша Борода и Миша якут.

Подъём назначен был с восходом солнца, с петухами, как сказал бы мой дед, Матвей Михайлович.

Идём на недельку, но при необходимости можем пробыть и подольше, как того потребуют обстоятельства.

Предстояло проинспектировать большущий квадрат: все находящиеся в нём водоёмы, состояние таёжного хозяйства и прочая трудоёмкая работа, как — то — выявление браконьеров, пресечение их варварской деятельности, изъятие незаконных средств добычи живности лесной и т. д.

Предписано брать с собой только самое необходимое.

Каждому выдали рацию для связи в экстренном случае.

Когда все уже разошлись, егерь, задержав меня, тщательно проинструктировал, как и что я должен делать, в чём состоит моя задача и работа, за что несу ответственность в инспекционном походе.

— А вот это, дорогой наш музыкальный милиционер, начальник твой распорядился выдать на всякий пожарный… — и он протянул мне пистолет «Макарова».

— Тайга это она с виду такая спокойная и тихая, глухая… А на деле всякое может статься, имей ввиду. Но, патроны ты уж прости, «холостые».

Навалилась таёжная, густая, звёздная ночь, прикрывая собой всё снующее и дышащее.

Группа наша, пройдя нелёгкий путь до заимки, подустала и теперь, расслабившись, храпела во всю свою мужицкую мощь!..

Спали ребята хорошо, «вкусно» как — то спали, со смаком!..

Так, наверное, богатыри русские почивали-отдыхали в былинных наших сказках…

Мне не спалось, и я сидел на крыльце, составляя компанию, дежурившему Вите Горбуненко, который прислонясь к перилам, чистил свой старенький, но, надёжный карабин.

В руках моих был блокнот, в который я записывал разные ощущения, случаи и прочие интересные вещи. Иногда возникали строчки стихов, некие эмоциональные зарисовки…

Витя, поглядывая на меня, напевал себе в бороду, какую — то мелодию и вдруг неожиданно спросил —

Чё ты там всё пишешь и пишешь? — с любопытством хлопал он своими пушистыми ресницами, придающие лицу его выражение доброты и обаяния.

— Да так… мысли всякие… Хорошо здесь, звёздно, чисто, покойно… — отвечал я, вглядываясь в бархатную высь ночного неба.

— Ты до армии — то кем работал, где? — нарушал своё «табу» молчун, интересуясь.

Глянув мельком на Горбуненко, я приметил странную у него особенность, говорить с кем — то, не проявляя никак это внешне, будто и ни он только, что задал вопрос.

— Да так, работал… — как — то неопределённо отвечал я, делая вид, что пишу что — то.

— Работать — то мы все работаем, а вот кем, где… Интересно ж, всё — таки, в одной группе патрулируем, а? — настаивал Молчун.

Через паузу, позёвывая, нехотя я ответил — Оркестром духовым руководил. А что? — отгородился я вопросом в свою очередь.

— Да нет, ни чё… так… Интересно ж… — задымил папиросой погранец. — Музыкант и вдруг… милиция, не логично как — то?.. — рассуждал он.

— Жизненно.

Пока служил, жена сюда перебралась с дочкой, мать у неё в соседнем районе живёт, тёща… вот и пришлось после дембеля переквалифицироваться в… милиционеры…

Работы ж у вас по нашей части, сам знаешь, хрен да маленько… А тут объявление — требуется музыкальный руководитель. Надо было в милиции оркестр духовой возрождать, был у них когда — то, да накрылся медным тазом, уволился прежний дирижёр, ну, и… тут я подвернулся, взяли!..

Вот такие вот дела, товарищ старшина погранвойск, — заключил я, слегка ерничая.

Потрепавшись с Молчуном ещё какое — то время, разошлись по своим «углам». Он — охранять, я — на боковую.

Ночь пролетела в одно мгновение — без снов и неожиданностей.

С первыми лучами всходившего солнца, я уже был на ногах, решил сделать привычную с армии пробежку вместо зарядки.

Стоя на тропинке и глядя вглубь тайги, мне подумалось уже в который раз, что это не тайга, а парк, большой парк культуры и отдыха, какие присутствовали тогда во всех городах нашей необъятной страны, до такой степени всё кругом было чисто и аккуратно ухоженно.

Во, как по-доброму всё в природе устроено — и родит сама, и приберёт, и порядок во всём хозяйский наведёт.

Вот у кого учиться — то надо рачительности и эффективности!..

Ишь ты, и мыслить — то стал как инспекторы — товарищи мои, ведь в голове никогда не было, а тут на тебе, созрели как на грядке помидоры, — рассуждал я мысленно.

Отчего, попадая в лес, продолжал философствовать я про себя, делая какие — то телодвижения, отдаленно напоминающие физическую разминку, человек забывает о городе, месте, где он родился, чувствуя себя в лесу как дома?

Но, стоп, время — деньги, скоро за дело браться.

Надо уложиться в нормативы ГТО, кровь из носу!..

Хотел было побежать, да прямо на дорожке разлёгся пёсик наш, Цербер…

И что прикажите делать?

Вон и мужички закряхтели — зашевелились, — подниматься пора, а я завис в паутине страха…

Глупо.

И, подсобравшись внутренне, оглянувшись на домик — не смотрит ли кто, ни будь, не очень решительно шагнул по тропинке.

Цербер, с интересом наклонив огромную голову на бок, поглядывал на меня, нервно зевая, демонстрируя клыки-ножи, на всякий пожарный…

Затем, прикрыв глаза, положил морду на вытянутые передние лапы, потеряв ко мне всякий интерес.

Этот факт меня чуть заел, что вызвало подобие спортивной злости и придало большей уверенности в преодолении линии Ч, другими словами — себя.

Поравнявшись с собакой, старательно поприветствовав нашего охранника деланно — оптимистичной фразой — Привет, пёс, блестящий нос, — и на ватных ногах, продолжил пробежку.

Наверное, со стороны эта сцена выглядела комично…