Бесплатный фрагмент - Россия — живая душа

Уральская поэзия

Стихи о Родине и природе

ЕКАТЕРИНБУРГ 2023

От автора

Первое стихотворение я написал в возрасте 9 лет, глядя в окно, где в безветренном пространстве с небес плавно спускались крупные снежные перья, которые, по мнению моего лирического героя, сбросил ангел со своих крыльев. Они медленно плыли вниз и ложились на пышные зимние дюны. Образ, конечно, так себе… Но в тот момент двор, район, город казались мне сущим воплощением рождественского волшебства. Это и вдохновило меня на написание первых рифмованных строчек.

Пейзажная лирика и стихи о Родине — это мой конёк. Так говорят коллеги по перу. Надеюсь, что моя любовь к России и её природе согреет внутренний мир читателя, открывшего данную книгу.

О поэзии Александра Баженова…

Само название «Россия — живая душа» уже заключает в себе то, о чем подборка и будущая книга. Видно довольно смелое владение формой — автор не гнушается сокращать строку, не добавляя слов-балластов для ритма: «былинный запах скошенного сена» // «отчетливо, степенно». И даже слово «вдохновенье», архаичное «ье» вместо «ие» здесь смотрится вполне уместно, когда семантическое поле у нас — крестьяне, деревня… то же самое и с дальнейшим текстом: «иль думаю о том, в чем есть Россия». Или еще далее: «между ошибкой и наличьем шанса». Интересно, что у деревни — именно дидактический сюжет, ведь, согласно изобретателю слова «дидактика» Ратихия, это обучение всех всему, а в деревне в первую очередь учат навыкам жизни. Да и креп очень подходит для описания тумана. В строках Баженова живут аллюзии на Фета, Тютчева, Есенина и Ольгу Фокину — бытописицу русской деревни — сразу. Очень силен антропоморфный мотив в лирике Баженова: «гибнет бородатый русский лес», «порез на дереве плачет смолой», «Батюшка Урал был ребенком», «столбовое дворянство чащи», «листопад говорит». Все в лесу, вокруг деревни — русской –живое, и было там детство, и они умеют плакать и умирать, все одушевлено, что трогательнейше сближает читателя с лирическими героями, коих, благо, в поэзии автора много. Приятно, что лирический герой — не «я-я-я», а именно что созерцатель: он чувствует, погружает взгляд, вверяет слова, взаимодействует с элементами природы, он — часть этого мира, не ставящая себя выше. Интересны и слова, которые чисто деревенские, за которыми приходится лезть в словарь Ожегова: «трахомными» глазами — больными от некоего вируса. В «Над Смоленском» отлично передан закат, как солнце уходит за горизонт, а нам кажется, что в водоем: «светило захлебнулось перелеском, смарагдом, анемоной, сочной глиной». Вот она — удача. И Баженов таких удач не лишен. Еще крайне любопытен момент, где лир. герой заглянет в сон к ангелам Господа Бога. Он не просит их заглянуть в свой сон, как обычно бывает в молитвах — ему интересен их мир. Вот эта неподдельная любознательность, почти ребяческая, непрекращающееся удивление так и привлекает читателя к герою и его чистым помыслам. Герой симпатичен нам, тем, что умеет видеть и слышать красоту вокруг. В целом, автор прекрасен и замечателен. Обязательно надо пробовать себя в стихах на разные темы, чтобы понять, какая тема истинно твоя, и Баженов– это полноправный певец русской деревни, леса и самой Руси.

Стефания Данилова, поэт, критик, сотрудник журналов «Север», «Аврора», «Перископ» и др. Спикер, эксперт и судья федеральных фестивалей и конкурсов. Организатор крупных культурных событий. Состоит в РСПЛ, ИСП и СРП.

Как работает талант

С Александром Баженовым я познакомился в Детской библиотеке Новоуральска, делая обзор коллективного сборника, в котором и он участвовал. Молодой, обаятельный и, судя по некоторым стихотворениям, талантливый, на замечания он не возражал, и это означало, что стремления развиваться, совершенствоваться в нём больше, чем самолюбия. Позднéе, получив от Саши книжку его стихов «Струны души», я увидел ясные, спокойные картины природы, идиллию сельской жизни… Ну, подумал я, это консервативный романтизм. Но суровая действительность прорывается сквозь дымку мечтаний, автор видит, что мир этот хрупок, «призрачна земная благодать»:

Пепел всё, за что ни зацепись,

Только звёзды в небе неподдельны,

Видят исчезающую жизнь

И порыв души моей бесцельный… («Порыв души»)

А сейчас, то читая предварительный вариант «Изборника», то возвращаясь к «Струнам души», пройдя сквозь «идиллические» строки, встречаю тяжёлые темы: разлука, тюрьма, больница, вино, одиночество… И что же герой думает и чувствует теперь?

Прощу я всё, прощу я всех,

И тех, чьи козыри — поклёпы,

И тех, кто вырастил успех

На почве лживости и злобы… («Неволя»)

Меня согреет вера в Бога,

Пусть сердце выгорит дотла,

В застенках мрачного острога

Душа останется светла! («Острог»)

Да, это романтизм — направление, возникающее в такие времена, когда впереди не видно просвета, а то, что сохранилось в душе, становится единственной опорой. Достоинство человека, опирающееся на Бога, который любит нас несмотря ни на что, — это, оказывается, мощная сила, помогающая сохранить душу светлой. И такой романтизм несравненно лучше киберпанка, — по существу, капитуляции перед всяческим злом и мраком.

Но мы говорим о поэзии, а поэзия и стихи не всегда «в одном флаконе». Хочу посмотреть, как поэзия (содержание) живёт внутри стиха (формы):

Хрустальный раздаётся родничок

Мелодией воркующего лета,

И неба наполняется клочок

Истомой лиловатого рассвета. («На холмиках»)

Считается, что в стихах содержание «упаковано» плотнее, чем в прозе, благодаря концентрированной образности. Слова, мало знакомые друг с другом в бытовой речи, в поэтической оказываются рядом — и не готовое к восприятию сознание фыркает от непонятности, а готовое видит искры новых смыслов и впечатлений. Родничок не просто журчит или звучит, а «раздаётся». Как музыка? Да, «мелодией… лета». Какого? «Воркующего»! Как голуби? Речь о родничке, а он напоминает и о концертах в филармонии, и о жизни птиц. А «лето» — до чего широкое понятие, ведь в нём и трава, и листва, и дожди, и насекомые — целый мир ярко живущей природы! Стоп, мы, кажется, с родничка начали? И вспомним: он ведь ещё и «хрустальный». Ну, значит чистый, прозрачный. Откуда знаем? Видели хрусталь, вот и знаем. И воображение ведёт нас уже в земные недра, из которых этот родничок пробился. Читатель-геолог, встретив такой эпитет, разом припомнил бы ещё с десяток минералов, которые знает. Откуда же все эти смыслы? Да они живут у нас внутри — в сознании, в памяти, в житейских впечатлениях и личном опыте. Лежат там, как на складе в коробках, мешках, ящиках, а поэт их извлекает — и показывает читателю, какие сокровища в нём, читателе, хранятся. Ну а если подойти с научной терминологией, то я здесь нахожу: эпитет, метафору, сравнение, осложнённое метафорическим эпитетом — и это в двух только строчках! — это средства, с помощью которых происходит сжатие смысла. Вот так «работает» талант.

Валерий Капленко, кандидат филологических наук

2021, 2022 г.

Разговор о Родине

Вздымается душистый добрый пар

Из мантии надломленной буханки,

И разговор течёт под самовар

О жизни у России на полянке:

О том, что хорошо сидеть вот так,

Держа в руке муравленую плошку,

Взирая, как заката алый мак

Ложится на лосиную дорожку.

Благословенен старый русский лес,

Где духи обитают в рваной дымке,

Где, словно фолиант, крутой отвес,

Где буквами рассыпаны росинки.

***

Гаснет родничок, лысеет бор,

Набухают призраки песчаной

Бури, словно смертный приговор

В желтом сарафане.

Проступают в ливнях кости скал —

Тлеет плодородной жизни плёнка

Там, где прежде Батюшка Урал

Был ещё ребёнком.

Гибнет бородатый русский лес,

И опилки брызжут под пилою,

И смолою плачет здесь порез,

Нанесённый жизненному слою.

***

Пусть персты кленовых веток

Добрый мой окрестят путь.

Помолчу я напоследок

И промолвлю что-нибудь.

Я скажу: «Россия-мама,

Извини меня, прости

За содеянное прямо

И хранимое в горсти…

Отпусти… Навек помилуй!

Бог прощал, и ты простишь

За избыток певчей силы,

Изливающейся в тишь.

Не пали мне грудь сомненьем,

В мир печали не бросай,

Где по рёберным поленьям

Льётся пламени слеза».

На воле

Самоцвет горит в суглинке,

Вьётся ветка родника.

По старинке — по былинке

Льётся дым из костерка.

Дух мой рвётся к тайнам неба —

К дымке мягкой и густой,

Где я вижу образ Феба,

Говоря в сердцах: «Постой…»

Так в России, на Урале

В тишине глухой живу,

Иллюстрируя детали:

Холмик, речку и траву.

Так и рад я чистой воле,

Где родная мать-земля

Открывает зренья поле

Света, леса, журавля.

***

Россия — вдохновенье для меня,

Тумана занавешенная крепом,

Где, тайны первозданные храня,

Крестьяне разговаривают с небом.

Деревни дидактический сюжет,

Поля и копны скошенного сена

Читаю я, не трогая лорнет,

Отчётливо, степенно.

Кадильные туманы над рекой

Перебрались в ухабистые веси,

И бытие насущного всего

Читается в развёрнутом разрезе.

Видна синонимическая связь

В гармонии тонов, цветов и вкусов.

Плетёт евангелическую вязь

Молчанья ангел, как сказал бы Брюсов.

***

Я люблю вас, поймы

Рек в шелках тумана,

Осени альбомы,

Добрая поляна…

День люблю вчерашний

С запахом подзола,

Где стоят, как башни,

Скалы — птичья школа.

Я люблю пичуги

Детские кларнеты,

Мир, где жизни звуки

Тянут руки к свету.

Ручейки

Распускаются цветы,

Дымка серебрится,

И в окрестные сады

Залетает птица.

Оживают ручейки

И бегут по грядке,

Словно две простых строки

По моей тетрадке.

Добрый день, весна моя,

Я уже проснулся

В новом плане бытия,

Где порхает муза.

Я вздыхаю — хорошо —

Небу рад, истоку,

И за всё, что есть ещё,

Благодарен Богу.

Уроки

Во мраке спозаранку

Сквозь отблески сапфира

Взгляну я на изнанку

Нутра картины мира.

Души моей зарницы —

Глубокие томленья

Прилягут на страницы

В тени уединенья.

Мне б в жизни — Божьей школе

Освоить все уроки,

Учась господней воле,

Открыть её дороги.

Я наполняюсь

Я наполняюсь лесом,

Шелестами страниц,

Принадлежащих пьесам

Листьев, ручьёв и птиц.

Я наполняюсь замком

Из бастионов-скал

В зыбком краю и зябком

Древних озёр-зеркал.

Я наполняюсь веком

Тем, что течёт внутри

Каждого птичьим эхом

На рубеже зари.

Над Смоленском

Закат позолотил бугры асфальта,

Редея в небе пасмурном и сиром,

Свечою тлея и спекаясь смальтой,

Поблёскивая в дождике пунктиром.

Светило захлебнулось перелеском,

Смарагдом, анемоной, сочной глиной,

И облака, сгрудившись над Смоленском,

Чуть отдают былиной лебединой.

Стиль

Картины стиль моей размашист,

Как по Шекспиру — всё игра,

В которой каменную тяжесть

Я оставляю во вчера.

Я обнимаю мир, изгнанник —

Бродяга — странствия поэт,

И наливаю в шестигранник

Невыразимых снов букет.

***

Кольчуга храма — выцветший лемех

В играющей водице серебрится,

Как Вышнего чешуйчатый доспех,

Как в вечность опрокинутая птица.

На всём заметна времени печать,

Помимо вод, жонглирующих солнцем,

И бытия, что создано молчать

У сада за оконцем.

Енисей

На одре бессонной ночи

Мысли в сторону дождя

Всё изящнее и чётче

Оккупируют меня.

В темноте ракит могильной

Погружаюсь сутью всей

В кружевной туман кадильный,

В холод речи, в Енисей.

Обморок луны

Эльфийский голос музы пью:

Евтерпы, Евы, Афродиты…

В том неописанном Раю,

Где все в единой речи слиты.

Восходят тени — имена

Психеи или Персефоны

В окне, где полная луна

Ложится в обморок на кроны.

Запах деревни

Осенней моросью подёрнут горизонт,

И в мыслях что-то светлое о крове,

Где грифелем расчерчивал я фронт

Меж данными имевшихся условий…

С ветвей листву срывает суховей,

И в шелесте танцуют календарном

Стихи мои о русской синеве

Над лесом полыхающим, алтарным.

Деревни запах девственно-сырой

Содержит землю, травы, улей старый,

Окрестности, где тёплою порой

Вверял слова я тетиве гитарной.

***

Морозы старцы в стопки разольют,

И выгоню я север из костей

В горячей бане и зайду в уют,

Приветствуя гостей…

Мы будем живы, будем — не помрём,

Стелился бы скатёркой только путь,

Стоял бы рядом друг богатырём,

А остальное ветром будет пусть…

Ты помнишь, как легко писал Хайям,

Не думая над точками над «i»?

Пускай вот так же солнце светит нам

Во внутренние добрые сады.

Обнимемся — была ли, не была,

Порадуемся за насущный миг,

Внимая, как прозрачна и бела

Рождественская музыка, старик.

***

Разожгло мороза пламя

Бедную луну мою

Над блестящими полями

В кристаллическом раю.

Я пою и пью за вечность

И за тех, кому важны

Жизнь и вера в человечность,

Что упали со струны.

Вижу звёзды расстояний,

Выцветающих во тьму,

Полувидимые грани

И того, кто взял суму.

Слышу, как трещит невнятно

Аккуратная свеча:

«Всё равно… Давно… Понятно…

Перья с Божьего плеча…»

Екатеринбург

Этот город таким ещё не был

Или, может, печали печать

На него наложила та небыль,

Что не может во мне замолчать?

Этот город бесплодных исканий

Прорастает в меня, как пучок

Планировок облупленных зданий,

Микросхем паутинных дорог.

В лабиринте коробок-хрущёвок

Или в друзе квартальных громад

Я на сердце ношу заголовок

И бросаю на облако взгляд.

Где-то там, в турмалине заката,

На который глядел Мандельштам,

Где оправдывать счастье не надо,

Я свои очертанья отдам.

Где-то там, за пределом границы,

Где не водится горя и бед,

Я увижу родимые лица,

Утекая в последний рассвет.

Петербург

Петропавловской ли крепости иглу

Или ладожские льдины на Неве

Наблюдаю через памятную мглу

В поседевшей от снежинок голове?

Вижу край России деловой,

Золотой, серебряной и даже

С поднятою к небу головой

Каменного стража…

Через всё, что было и прошло

«Петербургских строф» читаю слоги,

Где Россия дышит тяжело,

Словно броненосец дремлет в доке.

На прогулке

На прогулке в переулке

Открываю дорогую

Старой памяти шкатулку

И рисую, и тоскую…

Загляну в сетчатку лужи:

Облака, лучи и птицы,

Дни, что ныне стали уже —

Им уже не повториться.

Пролетают где-то сбоку

Мысли Канта, фразы Ницше.

Понимаю: одиноко

Тем сейчас, кого я слышу…

Вижу улицы изгибы,

Лабиринты глупых страхов,

Где мы все молчим, как рыбы,

Где мотив наш одинаков.

***

Начну я путь в осенней сыри,

Войду, как Пушкин, в листопад.

Бродягой был я в этом мире,

А в том поэтом буду, брат.

Я сохраню в груди юдоли,

Свою счастливую строку

И пламя самой нежной боли,

Чьё имя в сердце берегу.

Я сохраню святое имя,

Что дружит и гуляет со

Словами самыми простыми

И умывается росой.

Через осоку, пижму, куколь

Пойду к далёким берегам —

Подальше от державы кукол,

Поближе к ангельским рукам

И облакам…

Грай

Глубью ночи отточенный

Чёрный клёкот вороний

У дорожной обочины,

Будто потусторонний.

Словно с вечностью спаяны

Неизвестности местности,

Небеса и окраины

Непроявленной резкости.

Грай отчаянья прорванный

В небо, ставшее хлопьями —

Это целятся вороны

В жертву клювами-копьями.

Так в оковах из холода

Длятся путника странствия

До рассветного солода,

До Небесного Царствия.

Стих

Стих — молитвы изнанка —

В моей межрёберной клетке

Птицею спозаранку

Требует вольной ветки:

Плачет, кричит, курлычет,

Взыщет покоя луга,

Дав ощутить мне вычет

Радости из досуга.

Птичьего крика эхо

Вывернуто наружу —

В сон того человека,

Что заглянул мне в душу:

«Освободи, помилуй,

Вынь меня из Эреба,

Дай мне источник силы,

Дай мне глоточек неба…»

Русской поэзии

Ответит лишь читатель:

Поэт я или нет,

Сквозь ямб, хорей и дактиль,

Смотрящий на рассвет.

Пусть дышит время оно

Сквозь каждый добрый стих,

Моих мучений лоно

И стоны дней моих.

Пускай мой стих, как вывих

Великой речи, но

Всё, из чего он вытек,

На жизнь обречено.

***

Прошу, мужайтесь, Родины сыны,

Мы умираем даже без войны,

Несём свои кресты и горбим спины,

Всегда на шаг от пламени пучины.

Я помню дно. Там правы были вы

В сокровище молчанья синевы

И в том, что, покидая склепы, клетки,

Ранетки алых зорь срывали с ветки.

***

Прогуляюсь по узкоколейке

И судьбе прошепчу: «Ну и пусть…»

Или память отдам за копейки

Я тебе, одинокая грусть.

Я сойду на заросшую стёжку,

Да поближе к забвенью — впритык,

Вычитать из души понемножку

Всё, к чему безнадёжно привык.

Говори или пой, пустомеля,

До последних — загробных сутём,

До зарницы над золотом хмеля

Там, где дышит легко чернозём.

***

Я люблю корабли, поезда, электрички,

Скоротечный цветок догорающей спички.

Я люблю свою скромную сказку ваять,

Собираясь в посёлок Аять.

Я люблю помечтать под сиренью с тобою,

Насладиться закатною сценой прибоя,

Посмеяться над тем, что уже не вернуть,

Оглянувшись на пройденный путь.

Я люблю лепестками горящую ветку

Срисовать, получая в тетради виньетку,

Отголосками прошлого полный прилив

Заплести в недосказанный миф.

Я люблю тишину, что молчит об утрате

И автограф свой белый в лазоревом взгляде,

И хранящийся в памяти чуда портрет,

Перечёркнутый надписью: «Нет…»

Первый круг

Скрип избы на курьих ножках

Слышится в лесу,

Где в берёзовых серёжках

Видно стрекозу…

Свет, разлитый на раздолье,

Вызревает в тень.

Деревенька, гул застолья,

Белая сирень.

Пепел музыки весенней

На стекло пруда

Отпадает от растений

Раз и навсегда.

Веет древностью низинной

Родина моя,

И становится былиной

Радуги струя.

Дотлевают до прозренья

Смыслы мелочей,

И обрывочное зренье

Падает в ручей…

Край России — многотомный

Для поэта друг.

Я читаю тихо, томно

Неба первый круг.

Утро на Каменке

Каменка. На храме серебро

Серого древесного лемеха —

Рая образ. Грея мне нутро,

Птицы пенье вывернулось в эхо.

Пахнут алым жёлтые луга,

Русский дух выходит из потёмок,

И сирени пышной облака

Трогает есенинский потомок.

***

Мы долго просидели, но быстро поседели.

Смотрели из окошка на метели,

Бросали якоря, стояли на мели,

Тонули, вылезали из петли.

О, сколько там стихий за поворотом

Оставлено! А сколько слов, по нотам

Разложенных в собрании стихов,

Мы извлекли из тающих снегов?

Да, было дело, помню, кровь кипела,

Но отзвенела птичья «а капелла»,

Слетело облачко с черёмухи легко

И на стекло озёрное легло.

Я говорю опять: «Спасибо Богу

За то, что коротаю понемногу

В огне поленниц

Короткий миг:

Вчера младенец,

Теперь старик».

Уровень баланса

Меня пьянит дыхание весны

И пробуждает древние пристрастья,

Рисуя утопические сны:

Цветок любви под радугою счастья.

Увы, но ничего не унести

За горизонт, очерченный косою:

Ни слёзы музы, сжатые в горсти,

Ни маковки, мерцающей росою.

Есть лишь момента линия — стезя,

В которой важен уровень баланса

Меж тем, что можно и чего нельзя,

Между ошибкой и наличьем шанса.

Из жизни русской

Я слышал, как воют волки

В порыве метели долгой

И видел, как ставят крест

На тех, кому нет здесь мест.

Я помню приливы страсти,

Что сердце рвала на части

В период горящих книг:

Романов, легенд, интриг.

Я чувствовал под нагрузкой

Все ужасы жизни русской —

Давление медных труб,

Своей коммуналки куб.

Мечтал я уйти навеки,

Усталые стиснуть веки,