Бесплатный фрагмент - Романовы forever

ОГНЕННЫЙ ТОРНАДО

Рассказ

Цикл: Романовы forever

Серия: Уютная империя

озеро Кентукки,

США, 2015 год

Будильник заревел, как пожарная сирена.

Екатерина с трудом приоткрыла глаза и сразу зажмурилась от невыносимо желтого солнца. Нет, ей решительно не нравился Кентукки. Здесь было слишком много тревожных оттенков: сигнально-желтые кукурузные початки, нависшие над головой; недопитая бутылка тошнотворно-желтого бурбона, валявшаяся среди пожухлых стеблей неподалеку; буро-желтый табачный налет на аристократичных пальцах Екатерины. И зачем только она вообще вчера раскурила эту дурацкую сигару! Освежить дыхание кукурузным бурбоном тоже было не самой удачной идеей.

Будильник ревел не переставая.

Нет, постойте, откуда в чистом поле будильник? Это и правда была пожарная сирена — где-то вдалеке.

Екатерина медленно, очень медленно приподнялась на локтях, пытаясь превозмочь взрывную головную боль. Вокруг была кукуруза. Только кукуруза. Повсюду. Ряды спелой кукурузы, стройные, как нотный стан. Маисовую гармонию нарушала кривая просека, которую Екатерина пробила ночью на арендованном внедорожнике. Пыльный темно-зеленый «русско-балт» стоял тут же, попирая сочные початки. Водительская дверь так и осталась нараспашку — Екатерина вывалилась вчера из машины и отключилась, даже не успев осознать, как ей повезло остаться в живых.

Огня нигде не было, дыма тоже. Екатерина безвольно упала обратно, на горячую, рыхлую красную почву. Пульсировала не только голова, стонала каждая клеточка тела. Тренированный организм мог выдержать серьезные жокейские нагрузки — но не подобные алкогольно-никотиновые издевательства. Не говоря уже о пьяных покатушках и ночевках на кукурузных грядках.

Сирена ревела в ре-диез минор, самой депрессивной из всех тональностей. Зловещий звук порядком действовал Екатерине на нервы, и без того издерганные.

Очень пригодились бы сейчас хвойные шишечки из родного «Пассажа Второва», освежающие и бодрящие, как купание в холодной лесной речке. Екатерина вяло пошарила по карманам джинсов. Нет, все шишечки они почем зря раздарила вчера младшим братьям и сестрам Джима, стараясь понравиться хотя бы им. Не оценили. Ни саму Екатерину, ни ее чудные шишечки. Безмозглые Смитята попрятались за облезлый дубовый комод и стали оттуда кидаться этими шишечками в иностранную гостью.

В джинсах обнаружилась только нагретая монетка. Екатерина покрутила ее между пальцами и горько усмехнулась. Золотой рубль. С двуглавым орлом с одной стороны — и ее собственным профилем на обороте. Чеканная Екатерина выглядела значительно солиднее реальной. Хорошо, что подданные русской принцессы не видели ее прямо сейчас, в разгар кентуккийского похмелья! В данный момент наследница великого престола представляла из себя весьма жалкое зрелище.

А ведь она просто хотела доказать родителям Джима, что не неженка, не белоручка, не фарфоровая кукла! Так обидно было, когда мистер Смит, отец Джима, хмыкнул в рыжеватые маисовые усы: «Слишком задираешь нос. Не нашего поля кукуруза». Миссис Смит отвернулась к плите и промолчала, и это было еще оскорбительнее. Простодушный Джим переспросил: «Мам, так как тебе Китти?», — а миссис Смит в ответ завела бесконечно скучную речь о семейном рецепте яблочного пирога, до которого Екатерине не было никакого дела, поскольку готовить она не умела и учиться этому не собиралась — на родине за нее все делали слуги. Электронные, разумеется. Дома, в Зимнем дворце, уже давно была установлена Разумная Плита, Разумный Холодильник сам заказывал недостающие продукты из ближайшего Пассажа Второва, а совсем скоро Волжский альтернативный затейливый завод обещал выпустить на рынок первую модель Скатерти-Самобранки, «после приобретения которой вы выбросите всю остальную кухонную технику». Екатерина очень ждала выхода новинки. Она обожала гаджеты.

Но здесь, в Америке, ценилось совсем другое. Здесь нужно было чтить традиции. Здесь нужно было быть ближе к земле, к той самой горячей и рыхлой грядке. Великая сельскохозяйственная держава не слишком одобряла технологии — если на американские поля, как в России, выйдут роботы, куда девать всех этих бравых бурбонных фермеров вроде отца Джима?

Голос сирены, низкий и заунывный, внезапно сменился на панический ультразвук.

Вокруг резко потемнело. Грозное солнце уступило авансцену клубящимся тучам.

Сирена зашлась в истерике. Екатерина сунула рубль-талисман обратно в карман, стиснула зубы и заставила себя встать. Коленки предательски дрожали. Волосы трепал сильный ветер. Кукуруза вокруг беспокойно шелестела. Трещали сухие стебли, стукаясь друг о друга. Вдалеке волновалось озеро. Пожара по-прежнему нигде не было.

Было кое-что похуже.

С дальнего берега озера Кентукки на русскую принцессу надвигался торнадо.

Похоже, смерч тоже мучился с похмелья, потому что он жадно всасывал в себя озеро. Тонны воды закручивались вверх вместе с лодками и пристанями. Еще немного — и торнадо доберется до Екатерины. От ужаса великая княжна мигом забыла про собственное похмелье, гнусных родителей Джима и прочие мелочи жизни.

Природа ясно давала понять, что в отеле «Кукурузная грядка» наступил расчетный час. Нужно было спасаться, и как можно скорее.

Екатерина поспешно забралась в нагретый салон «русско-балта». К счастью, заряда в моторе накопилось предостаточно — панели на крыше машины впитывали кентуккийское солнце, как губки. Принцесса мысленно вознесла хвалу мудрым создателям электроавтомобиля, в том числе и своему отцу, который до коронации работал на Русско-Балтийском заводе инженером, — и рванула с места.

Потом кое-что вспомнила, дала по тормозам, высунулась из машины, подхватила с земли полупустую бутылку бурбона и бросила на заднее сиденье. Пить она не собиралась. Просто принцессу с детства приучили убирать за собой мусор. Даже если этому мусору суждено было проваляться тут всего полчаса, а затем он торжественно вознесся бы в черные небеса. Это не оправдание, строго сказал бы папенька. Торнадо там, смерчи всякие, или инопланетяне пожаловали, а бутылку, милая барышня, будьте любезны выбросить куда положено. Особенно если у вас диплом специалиста по экологической ответственности Императорского Санкт-Петербургского университета.

Вихрь приближался. Титанический гул торнадо заглушил жалкую сирену. Мир заполнился страшным воем ветра и громовыми раскатами. Грязно-желтое кукурузное поле ходило ходуном. Машину трясло. Сердце великой княжны билось через раз.

— Только не подведи, — шептала она «русско-балту», выжимая из старенького арендованного авто последние лошадиные силы. Да сколько же она вчера проехала по этому проклятому полю? В прыгающем свете фар мелькали бесконечные стебли. Торнадо дышал в затылок.

В какой-то момент машина перестала скакать по грядкам и выкатилась на ровный асфальт. Дорога! Екатерина впервые позволила себе моргнуть.

«Русско-балт» автоматически переключился в режим «Трасса» и кинулся вперед. За спиной грохотали разряды. В зеркале заднего вида вертелась громадная воронка, вобравшая в себя не только воду, но и миллионы желтых початков. «Как глупо — погибнуть в кукурузной похлебке», — некстати подумалось Екатерине.

Фары мельком высветили брошенную на краю дороги машину. Через пару сотен метров обнаружился и ее предполагаемый владелец — бежал по обочине резвым аллюром, закрывая локтем лицо от пылевой бури. Смутная фигура едва просматривалась сквозь красноватую, как на Марсе, пелену. Ураганный ветер рвал светлую футболку, трепал кукурузные волосы.

Екатерина оглянулась — еще немного, и она проиграет смерчу в этой гонке. Но лучше проиграть смерчу, чем самой себе. Дворянин потому и дворянин, что благороден всегда, и в особенности — когда это ему совсем не выгодно. Принцесса притормозила и распахнула пассажирскую дверь, в которую тут же ворвались сухие листья вперемешку с красным песком.

— Запрыгивайте! — крикнула она на английском.

— О боже, боже, вы ангел, — прокашлял незнакомец и ввалился в салон.

Только тут принцесса поняла, что никакой это не незнакомец. Екатерина не могла поверить своим глазам.

— Джим?.. Ты что тут…

— Господи, Китти, это ты? — одновременно заговорил Джим, не переставая кашлять. — Потом, потом, все потом. Гони!

Екатерина вжала педаль газа в пол. Истошно завизжали колеса, «руссо-балт» ринулся вперед, к просвету среди черных туч. В трех сантиметрах от капота сверкнула молния.

— Так как ты тут оказался? — повторила Екатерина, вздрагивая всем телом от атмосферного грохота.

— Тебя искал, — невнятно ответил Джим, отплевывая изо рта глину. Он все пытался пристегнуться к креслу, и все никак не получалось. Руки у него тряслись, как давешняя кукуруза. — Пришлось у отца брать древний «пузырь», он крякнулся по дороге. Торнадо был уже близко. Ну я бросил «пузырь» и побежал. Дальше ты знаешь.

Грубое русское слово «пузырь», сокращенное от «Русского автомобильного завода Пузырёва», бездарного конкурента «русско-балта», в американском произношении звучало сочно и славно. Екатерине всегда нравился мягкий акцент Джима. Ну и его квадратный подбородок, разумеется. Ах да, и фигура. Даже сейчас мятая белая футболка сидела на Джиме так, что на нее потратил бы последние деньги и Эбенизер Скрудж.

Молния. Еще одна. Грохот грома. Ветер все усиливался, автомобиль тащило куда-то вбок.

— Как же тебя мамочка из дома выпустила? — горько усмехнулась Екатерина, не отрывая глаз от дороги. Вчерашний ужин с родителями Джима закончился самым банальным, мещанским, неприличным скандалом. После целой серии презрительных ухмылок Смита-старшего и дюжины стеклянных улыбок миссис Смит Екатерина демонстративно выкурила отвратительную сигару, залпом выпила стакан бурбона, затем сдернула с пальца Перстень-Разумник и бросила гаджет прямо в яблочный пирог со словами: «С чего вы взяли, что я ни минуты не могу без него обойтись? Вот прямо сейчас пойду на ваше поле, прямо в темноту, к мерзким цикадам, и проведу там ночь без единой подсказки из Интерсетки! Вы увидите, на что я способна… Вот только эту бутылку возьму, чтобы не замерзнуть… Джим, ты со мной?» Бойфренд начал мяться, поглядывать вопросительно на родителей, чего гордая Екатерина стерпеть никак не могла. Она выскочила из дома, прыгнула в «русско-балт», который они с Джимом арендовали в аэропорту этим утром, и принялась колесить по округе, радуясь, что еще в Петербурге сбежала от своего телохранителя-казака. Харитон уж точно не позволил бы ей выкидывать подобные кунштюки. А так вырвалась на волю, словно простая американская фермерша, а не занудная великая княжна. Хорошенько проучила Джима. Пожалуй, раньше у них таких крупных размолвок не было. Джиму придется постараться, чтобы она его простила! И уж конечно, в дом его родителей она больше не вернется.

— Мама сама мне дала ключи от отцовской машины, — сообщил Джим. Ему наконец удалось пристегнуться, и теперь он сидел, вжавшись в кресло. Скорость была нешуточной. «Дворники» трудились как сумасшедшие, очищая стекло от ошметков стеблей и прочей дряни.

— О, правда? — Екатерина немного устыдилась. Может, первое впечатление обманчиво? Может, родители Джима все-таки порядочные, добрые люди?

— Ага, — подтвердил Джим, беспокойно оглядываясь на завывающую мегаворонку позади машины, — мама сказала найти тебя, привести в чувство… И разорвать с тобой помолвку.

От злости и неожиданности Екатерина бросила руль и «русско-балт» едва не перекувырнулся.

— Во имя короны империи, — прохрипела принцесса сквозь зубы и снова вцепилась в руль мертвой хваткой, — и ты согласился?

— Китти, Китти, только не надо нервничать, — забормотал Джим, шарахаясь от очередной молнии в окне. — Мама права, это плохая идея — нам с тобой жениться. Я же тогда до конца жизни буду поп-корном.

— Кем? — растерялась Екатерина. Из-за нескончаемого грома и ветра слышно было плохо и она решила уточнить. — Поп-корном?

— Ага, — Джим нервно хрустел пальцами, — станешь императрицей, моей карьере конец. Лопну от твоего жара, как поп-корн. Стану всего лишь закуской. А сейчас я основное блюдо, понимаешь?

Джим служил лицом знаменитого Русско-балтийского автомобильного завода. Вся маркетинговая стратегия РБЗ держалась на его широких плечах. Он был везде — в телерекламе, за рулем очередного стремительного автошедевра; в Интерсетке — сбивал вас с толку прищуром светлых глаз и мерцающим блеском нового гироскутера; он улыбался со стильных черно-белых плакатов в офисе завода, где принцесса работала рядовым оператором колл-центра. Джим был недостижим и прекрасен.

Роман закрутился внезапно и так же энергично, как коленчатый вал в двигателях «русско-балта». В новой рекламе, сотворенной креативными умами из маркетингового отдела РБЗ, Джим должен был рассекать весенний луг на мускулистом коне. В финале видеоролика конь волшебным образом превращался в автомобиль, а в углу экрана появлялась ненавязчивая надпись: «Русско-балт не вредит живой природе. Русско-балт является ее частью». Екатерину взяли на съемки консультантом, потому что она знала про лошадей всё, а Джиму нужны были дельные советы — верхом он сидел как куль с мукой, даром что ковбой. «Видно, в юности крутил не лассо на родео, а локоны перед зеркалом», — подшучивал режиссер. Джим в ответ хмурился, ерошил свои короткие кукурузные волосы и бубнил, что никаких локонов у него в жизни не было, он же не девчонка. С чувством юмора у него было не очень. Но с такой внешностью можно и без юмора прожить.

Екатерине в нем нравилась прямота, предсказуемость и прагматичность. Джим был простым, как буква «П». Он был спасением Екатерины от самой себя. Принцесса устала от себя, если честно. Устала думать, кем она могла бы стать, если бы не родилась Романовой. Уж точно не оператором колл-центра. Это папенька настоял, чтобы она до коронации работала на родном РБЗ. Сперва навязал ей завод, а вскоре навяжет и престол. А Екатерине хотелось только одного — скакать во весь опор навстречу свободе.

Почему Джим увлекся ей? Великая княжна была неотразима верхом. Вот и всё. Он сам признавался, что влюбился в Екатерину, когда увидел ее на коне — эта царственная осанка, этот гордо вздернутый благородный подбородок… Он загорелся завоевать принцессу, на радость журналистам издания «Желтенькая уточка». А потом в интервью простодушно рассказывал, что Екатерина — очень удобная барышня. Нетребовательная, с детства привыкла к скромной еде и одежде. От подарков категорически отказывается и к тому же регулярно приглашает его на приемы в царскую резиденцию, где можно завести полезные знакомства. Помнится, папенька дар речи потерял, когда прочитал скандальную статейку.

Бах! Джим заорал. В лобовое стекло на полной скорости влетела деревяшка. Стекло с пассажирской стороны мгновенно покрылось сетью мелких трещин — но не осыпалось внутрь салона, обвисло хрустким гамаком. «Русско-балт» был сделан на совесть.

— Гони, Китти, гони! — взмолился Джим. Лоб его покрылся крупными каплями пота. — Спаси нас!

— А зачем? — нервно расхохоталась Екатерина. — Если ты все равно хочешь меня бросить!

— Боже, Китти, ну с какой стати я должен жертвовать своим будущим? — захныкал Джим. — Ты же знаешь, что мне тесно в «русско-балте», я хочу собственное дело!

Ближайшим членам семьи правящего монарха и правда было запрещено вести свой бизнес.

— Но мы же договорились, что я дам тебе графский титул! — Екатерина отчаянно пыталась перекричать гул торнадо. — И ты будешь со мной на всех заграничных церемониях, мир объездим! Антарктиду увидишь!

Машину болтало из стороны в сторону. Молнии сверкали не переставая. Черные небеса смешались с красной землей. Напряжение становилось невыносимым.

— Не хочу я ни в какую Антарктиду! — Джим ухватился обеими руками за ремень. — Господи, Китти, о чем ты вообще думаешь? Мы сейчас погибнем!

— Смотри! — воскликнула Екатерина. В окружающем безумии фары выхватили плакат в форме опрокинутой бутылки виски, указывающей на прилегающую к трассе дорогу. — «До склада — 1 миля», — прочитала она. — Может, мы там спрячемся? Джим?

Джим не отвечал — он громко молился. Кажется, у него окончательно сдали нервы.

Между тем, решать нужно было срочно. Торнадо следовал по пятам.

«Поедем прямо — останется микроскопический шанс обогнать смерч, — торопливо рассуждала про себя Екатерина. — Уйдем направо — потеряем фору. Но ведь склад бурбона — это дубовые бочки. А бочки хранятся в отличных сухих погребах. Наверное. Если это так — мы спасены. Пересидим смерч в погребе».

— Джим, бочки с бурбоном хранятся в погребах? Ты же вырос здесь, должен знать. Джим!

— А? — Джим прекратил молиться и уставился на принцессу. Глаза у него слезились. То ли от песка, то ли от страха. — Бурбон? Где? — Тут его взгляд упал на недопитую бутылку на заднем сиденье. — О, да вот он… Китти, детка, это же именно то, что мне сейчас нужно…

Джим полез за виски. Молнии сверкали, как стробоскопы в ночном клубе «Затмение» — самом привилегированном заведении Баронского квартала Петербурга. Клуб открывал свои двери для посетителей всего один раз в год, да и то не на всю ночь, а ровно на два часа, и попасть в «Затмение» было почти невозможно. Однако Джиму, как знаменитости мирового масштаба, все же удалось провести туда Екатерину. Честно говоря, сам клуб не произвел на принцессу особого впечатления. За астрономическую входную плату в тысячу рублей она ожидала чего-то большего. А так — чересчур яркие прожектора, посредственный коктейль из водки с березовым соком и невкусные леваши. Много шума из ничего.

Екатерина вздохнула, резко крутанула руль и свернула направо. Склад все же лучше, чем маленький беззащитный «русско-балт» с разбитым лобовым стеклом.

Промышленная территория была огромной, старой и пустой. Очевидно, все работники, заслышав сирену, успели разбежаться по домам. Впереди высились ангары — насколько можно было различить сквозь пыльную завесу, простые дощатые коробки размером с девятиэтажный дом, менее всего похожие на заводские цеха. Вероятно, производили бурбон где-то в другом месте, а здесь только хранили. Однако размышлять на эту тему было некогда — сильный боковой ветер буквально сталкивал машину с дороги. Екатерина удерживала руль из последних сил, руки страшно болели.

Путь на склад преграждали крепкие деревянные ворота. Нужно было их как-то открыть. От Джима толку было ноль. Он сидел в полной прострации, прижимая к мужественной груди пустую бутылку виски, словно беззащитного младенца.

На помощь неожиданно пришел сам торнадо. Ворота устали противостоять ураганному ветру и с грохотом сорвались с петель. Правая створка чиркнула по крыше внедорожника, оставив в ней глубокую прореху, сквозь которую в салон посыпались крошки от солнечных панелей. Попади воротина чуть левее или будь карбоновый кузов «русско-балта» чуть менее прочным — и славная четырехсотлетняя история династии Романовых прервалась бы прямо здесь и сейчас, в далекой Америке, на родине кукурузного виски. Кентукки очень хотел называться «Штатом мятлика», и совал этот невинный мятлик на все свои гербы и печати, но в эту секунду Екатерина невольно вспомнила индейское название штата — «Темная и кровавая территория охоты».

Так или иначе, путь на склад был открыт. Машину шатало и трясло, видимость на площади перед ангарами была не лучше, чем в резервуаре включенного пылесоса, и «русско-балт» дважды чуть не врезался в здоровенный памятник бурбону — громадную каменную бочку, призраком возникавшую перед ними в самый неожиданный момент. После нескольких минут беспорядочной и нервной езды вокруг глупой бочки Екатерина заметила, что в одном из ангаров дверь приоткрыта.

Принцесса кое-как вытащила из автомобиля Джима, который никак не хотел расставаться с пустой бутылкой, и, с трудом удерживая равновесие и стараясь не дышать пылью, затолкала размазню и себя заодно в ангар. Ни одна лампа не горела — какое же электричество во время торнадо! Разве что атмосферное в избытке — молнии проблескивали сквозь щели в дощатых стенах.

В ангаре принцессу ждало гигантское разочарование. Никакого входа в мифический подземный погреб в обозримой перспективе не наблюдалось. Проклятые дубовые бочки с бурбоном хранились не под землей, а на высоченных, до потолка, открытых стеллажах.

Между тем, сам ангар гудел и раскачивался от страшных порывов ветра. Стеллажи ходили ходуном. Бочки скрипели и стонали, как старые лодки во время шторма.

Ба-бах! Первая бочка раскололась об каменный пол. Щепки прямо в глаза — Екатерина еле успела закрыть лицо. Еще одна, еще! Джим орал что-то неразборчивое, мокрый до нитки, но, кажется, целый и невредимый. Сотни, тысячи литров отборного виски падали и взрывались, как авиаснаряды. Ангар заполнился резкими парами спирта. Дышать стало нечем. Пол превратился в одно большое бурбонное озеро, отдающее дубовым дымком и почему-то немного кокосом.

Здание трещало по швам. В ангаре было еще опаснее, чем в «русско-балте».

— Джим! Надо выбираться! — закричала Екатерина по-русски.

— Oh my God, oh my God, oh my God, — зациклило Джима.

Принцесса схватила его за мокрую руку и потащила обратно к двери, стараясь держаться у стены — бочкопад продолжался. Бежать по колено в бурбоне было тяжело и дико. По дороге Джим запнулся, плюхнулся в алкогольное озеро, в очередной раз облив Екатерину, но не растерялся и зачерпнул виски пустой бутылкой, уж сколько смог.

На улице было еще страшнее. Ветер сносил с ног, молнии искрились одна за другой, небеса грохотали и вертелись все быстрее.

— Чур, ты за рулем! — крикнул Джим и ловко, как мартышка, забрался на заднее сиденье «русско-балта».

— Вот горе-то на мою голову! — воскликнула Екатерина. — Ты зачем туда залез? Машина нас не спасет. Посмотри, торнадо уже на подъездной дороге! Мы в ловушке! Нужен план «Б».

— Почему «Б»? — Джим с совершенно ошалевшим видом смотрел на необъятную воронку, величественно возносившуюся над облаками пыли и мусора.

— Потому что «Б» — это «бочка»! — осенило Екатерину. — Вперед, к памятнику! Он слишком тяжелый для торнадо… Я надеюсь.

После короткого, но мучительного блуждания в темно-красном тумане им удалось добраться до каменного монумента. Памятник бурбону представлял из себя бочку, лежащую на боку и, к счастью, пустую. Крышка у бочки откидывалась на петлях — скульптор явно думал об эстетике и облегчении конструкции, но для Екатерины и Джима эта крышка означало ни больше ни меньше — саму жизнь.

Внутри было до тесно до невозможности, душно, пыльно и жарко. Екатерина посочувствовала мамуле князя Гвидона, которая, по информации Пушкина, провела в такой обстановочке как минимум сутки. Только вряд ли от ее новорожденного сыночка так несло алкоголем, как от Джима. Впрочем, и сама Екатерина сейчас представляла из себя влажный бурбонный бисквит, а не прекрасную принцессу. От спиртового компресса кожа горела.

Крышка прилегала к краю бочки неплотно. Екатерина с Джимом прижались к щели, оттуда поступал кислород — и свежие сведения о бурной деятельности смерча.

А посмотреть снаружи и правда было на что. Торнадо закатился на территорию склада пышно, по-королевски, в сопровождении свиты вихрей, молний, грома, пыли и всевозможных обломков, крутящихся в воздухе против часовой стрелки. Раз — и совсем рядом с Екатериной пронесся знакомый «русско-балт», весь измятый, без дверей и колес. Кузов с ужасающим скрежетом задел каменную бочку, смерч попытался сорвать ее с постамента, но не получилось.

Зато с ангарами смерч справился играючи. Ураганным языком слизнул с крыши ершистую дранку, закусил легкими стенами — и небрежно бросил в бурбонное озеро, бурлящее обломками досок, пару молний.

Пары виски воспламенились мгновенно.

Этот взрыв наверняка слышали даже в России.

Каменная бочка покачнулась, но устояла.

— Господи, — одними губами сказал Джим и стиснул Екатерине руку. Принцесса ничего не сказала, она думала только о том, что папенька не переживет новость о гибели единственной дочери.

За несколько секунд пожар охватил все постройки. Сквозь общий ураганный гул было слышно, как взрываются бочки с бурбоном. Джим отвернулся от щели и залпом выпил весь виски из своей бутылки.

Огненный торнадо бушевал вокруг принцессы и ее — теперь уже бывшего — жениха. В каменной бочке становилось все жарче. Горела уже не только кожа, но и легкие — воздуха катастрофически не хватало.

Почти теряя сознание, Екатерина шептала:

— Это я виновата, что мы сейчас здесь… Не надо было вчера показывать характер… Зря я сбежала… Все моя гордыня. Прости, Джим… Я виновата во всем… Ты простишь меня?

— Что уж теперь, — вяло кивнул Джим. Глаза у него помутнели.

— Если мы останемся живы, Джим, я… я отрекусь от престола, чтобы быть с тобой… Только бы не погибнуть сейчас. Мы будем счастливы… Мы поженимся… Я забуду о троне, отдам свою жизнь тебе… Да, Джим? Клянусь короной, ты не будешь мистером Романовым… Я стану миссис Смит… Ты согласен, Джим? Джим?

Джим молчал. Глаза его были закрыты.

Екатерина бросила последний слабый взгляд на огненный вихрь — и лишилась чувств.

***

Пробуждение было ужасным. Но главное — оно было.

Мысли ворочались со скрежетом, как каменные плиты.

«Хуже похмелья у меня еще не было, — с трудом подумала Екатерина. — Даже в кукурузном поле. Даже в „Глобализации“».

«Нализаться до глобализации» — так назывался модный ресторан в Баронском квартале, одно из любимых местечек Джима. По правилам заведения, посетитель мог выпивать до тех пор, пока был в состоянии четко произнести слово «глобализация». После того, как язык у выпивохи начинал заплетаться, компьютер определял степень его опьянения как критическую и алкоголь этому посетителю больше не подавали. С Екатериной правила не сработали — за годы публичных выступлений перед подданными она так натренировала дикцию, что даже после критической дозы алкоголя говорила кристально ясным и чистым голосом. Джим тогда поспорил, что Екатерина не победит компьютерную систему «Глобализации». Но она победила. Ей подавали стаут бокал за бокалом. Харитону пришлось на руках выносить свою подопечную из ресторана. Корреспонденты «Желтенькой уточки» радовались, как дети. После прочтения их разухабистой заметки папенька срочно вызвал квадрокоптер из «Аптеки Ламперта».

Екатерина, хрипя от боли, надавила всем телом на крышку и откинула ее вниз. В каменный склеп хлынул свет и воздух.

Джим шевельнулся и застонал.

Екатерина неловко вывалилась из бочки.

Вокруг все было черным. Бурбонный склад превратился в пожарище. Сильно пахло дымом. Каменные бока бочки-спасительницы обуглилась. Тут и там дотлевали рваные доски. Но дышать было можно.

Воздух успокоился, ветра не было. Где-то вдалеке садилось за горизонт закатное солнце — алое, как царская мантия.

Торнадо ушел, будто его и не было.

— Китти? — послышался слабый голос из бочки. — Где моя будущая миссис?

Екатерина слабо улыбнулась — и повернулась к порфироносному солнцу спиной.

###

ВЕЛИКАЯ КНЯЖНА LIVE

Роман

Цикл: Романовы forever (1)

Серия: Уютная империя

Телевидение существует для того, чтобы выступать по нему, а не для того, чтобы его смотреть.

Сэр Ноэл Кауард, английский драматург

От автора

А что, если бы Ленин устроил революцию, скажем, в Швейцарии? Году эдак в 1904-м?

Историки, между прочим, утверждают, что Владимир Ильич всерьез присматривался к маленькой беззащитной Швейцарии как к удобной стартовой площадке для перекраивания мирового порядка. Посудите сами: расположена в центре Европы. Опутала весь мир золотой банковской сетью. А ежегодные карнавалы? В 1901 году Ленин писал матери: «Процессии ряженых на улице, повальное дурачество, тучи конфетти, бумажные змейки, и прочая, и прочая. Умеют здесь публично, на улицах, веселиться!» Ведь ясно из этих строк: Владимиру Ильичу в Швейцарии ужасно нравится!

Вот еще один отрывок, из другой его записки, адресованной товарищу Карпинскому: «A на лыжах катаетесь? Непременно катайтесь! Научитесь, заведите лыжи и по горам — обязательно. Хорошо на горах зимой! Прелесть, и Россией пахнет». Угадайте, где господин Ульянов изволил сочинить это письмо? Может быть, на Алтае? Или на Кавказе? Или, возможно, сидя в холодной избушке на Уральском хребте? Отнюдь! На фешенебельном горнолыжном курорте в Альпах.

Ленин прожил в Берне, Цюрихе, Женеве много лет. А в возрасте за сорок так трудно отказаться от своих маленьких привычек: чудесный швейцарский сыр на завтрак; за ужином в кафешке — бокал легкого вина, помогающий снять головную боль после долгого просиживания штанов в библиотеке.

И никто не сможет меня убедить в том, что Надежда Константиновна сумела остаться равнодушной к восхитительному молочному шоколаду.

Одним словом, революция в Швейцарии? Почему бы и нет?

А российская история тем временем свернет на другие рельсы. Где нет никакого Кровавого воскресенья, а 1917-й — обычный, ничем не выдающийся год. Где нет никакого расстрела царской семьи. И Романовы продолжают править страной.

Посмотрим, куда они нас приведут.

Глава 1. День Гнева

Великая княжна Екатерина была вне себя от ярости.

Обидно, если тебя бросает бойфренд. И вдвойне обидно, если он бросает тебя ради какой-то кухарки. Вы только вдумайтесь: кухарки! Глупой веснушчатой девицы, которая никогда не сможет управлять государством. В отличие от нее, Екатерины Николаевны Романовой, без пяти минут императрицы Всероссийской.

И как назло, все это случилось накануне большого праздника, когда ей нужно предстать перед народом. Желательно не в зареванном виде.

Верноподданные уже с вечера начали занимать хорошие места на расчищенной от снега Дворцовой площади. Император распорядился включить подогрев брусчатой мостовой вокруг Зимнего, и ожидание было комфортным — петербуржцы словно оказались на бесплатном сеансе стоунтерапии. Горячими были не только камни, но и торги за участки, близкие к балкону дворца. Наиболее деятельные граждане, любящие деньги больше, чем государя, неплохо заработали на своем ночном бдении, продав занятые с вечера места богатеньким соням.

Над тысячами голов сновали туда-сюда квадрокоптеры, разнося горячие напитки из ближайших трактиров. Из картонных стаканов валил пар, и квадрокоптеры напоминали маленькие летающие самоварчики.

Малахитовая гостиная — любимая комната великой княжны в Зимнем дворце — окнами выходила не на Дворцовую площадь, а на Неву, но к полудню даже Стрелка Васильевского острова запестрела разноцветными шапками и зашипела бенгальскими огнями. На больших экранах для создания соответствующего настроения транслировались кадры недавних торжеств по случаю четырехсотлетия дома Романовых.

Пора было собираться.

Екатерина усилием воли заставила себя усесться на банкетку перед малахитовым туалетным столиком и взглянула в разумное зеркало, обрамленное роскошным деревянным кружевом и преподнесенное ей на шестнадцатилетие мастерами Волжского альтернативного затейливого завода, который специализировался на внедрении последних новинок в быт россиян. Шестнадцать великой княжне исполнилось уже давным-давно, девять лет назад, и за это время ВАЗЗ успел выпустить еще не меньше десятка моделей прогрессивных зеркал, но Екатерина свое менять не хотела — уж очень привыкла к нему, как к домашнему питомцу.

Зеркало автоматически включилось, подсветив лицо принцессы, и издало приветственный писк. Сразу после этого зеленый огонек в правой верхней части зеркала тревожно замигал и заалел.

— Внимание! — приятным, хоть и немного механическим голосом сказало зеркало. Голос был мужским — на заводе выяснили, что советы по уходу за собой, исходящие от женщины, воспринимаются более негативно. Каждая фраза зеркала для наглядности сопровождалась красными светящимися строчками. — Идентифицировано пять проблемных зон…

— Ну еще бы, — пробормотала Екатерина.

— Глаза: отечность век, покраснение кожи, покраснение белков, — безжалостно анализировало зеркало.

— Плакать меньше надо, — сказала принцесса сама себе с назиданием.

— Нос: отечность, покраснение кожи. Щеки: отечность, бледность, — невозмутимо продолжало зеркало.

— Одним словом, лицо-подушка, — прокомментировала Екатерина, недовольно пощипывая себя за нос, который в обычном состоянии имел форму греческого, но сейчас больше напоминал картофелину сорта «сиреневый туман».

Высказавшись на тему искусанных губ и спутанных волос, которые ни один льстец в мире не назвал бы сегодня «антично-бронзовыми прядями» (любимое выражение одного телеведущего), зеркало перешло к хорошим новостям:

— Рекомендовано для глаз: тени дымчатые «Хозяйка Медной горы», тушь объемная «По небу полуночи ангел летел»…

На гладкой поверхности начали появляться картинки подходящих косметических средств — продукции известной российской фирмы «Наша Маша», которую предпочитала великая княжна. Среди прочего зеркало предлагало хозяйке воспользоваться перламутровой пудрой «Задремали звезды золотые», рассыпчатыми румянами «Умылася в снегу» и помадой «Я на свете всех милее».

Принцесса, нахмурив тонкие русые брови, изучала свое потрепанное отражение в кольце сияющих советов.

В серо-зеленых, царственно непроницаемых глазах, доставшихся Екатерине от прапрадедушки Николая Второго, сегодня плескались горечь и гнев.

Великая княжна невесело усмехнулась. Гнев — какое своевременное чувство. Джим прямо в точку попал, расставшись с ней 28 февраля. Ведь 29-го, раз в четыре года, вся страна празднует День Гнева.

Традицию ввел как раз-таки прапрадедушка Николай Второй — после страшной швейцарской революции 29 февраля 1904 года. Тогда закачались все европейские троны — от Адриатики до Ла-Манша. Монархи десятка стран с ужасом следили за тяжелым рождением коммунистического государства. Вековые устои процветающей страны ломались как спички под давлением обезумевшей «власти рабочих и фермеров». Точнее, работниц и фермерш.

Идейный вдохновитель восстания, невзрачный с виду, но обладающий дьявольским умом уроженец российского города Симбирска сумел сыграть на самом сложном инструменте — женском характере. В любой точке земного шара обязательно найдутся вечно недовольные всем вокруг женщины. Наверное, даже в раю изредка попадаются особо придирчивые души, капризно поджимающие накрашенные губы и цедящие что-то вроде: «Ах, так это и есть ваш хваленый рай? Вообще-то я думала, что в приличных местах амброзию водой не разбавляют».

Обнаружились таковые брюзжащие гражданки и в благополучной Швейцарии. Вроде и законы были здесь вполне справедливыми, и парламент регулярно переизбирался, и разделение на самостоятельные кантоны всех устраивало. Но упертый симбирец таки уколол швейцарцев прямо в ахиллесову пяту.

Напирая на то, что его мать имеет европейские корни, а значит, и сам он вполне может быть родственником любого гражданина Швейцарии, так что искренне желает им самого лучшего, симбирец — не без помощи супруги — начал вести подрывную работу на воскресных рынках, где хозяйки закупали продукты, а также возле высших женских курсов, где девушки учились на воспитательниц и гувернанток. Симбирец задавал собеседницам простой вопрос: «Все ли вас устраивает в вашей жизни?» Ответом, разумеется, почти всегда было «нет»: и цены на молоко высоковаты, и хороший шелк винного цвета не найти, и портниха совсем обнаглела. Симбирец понятливо кивал и подсказывал: все проблемы — и плохая ткань, и обнаглевшее молоко — от неправильного руководства страной. Нужно всего лишь сменить государственный строй, чтобы они, женщины, могли сами выбирать своих руководителей и полноценно участвовать в жизни государства, и все сразу наладится.

Дальнейшее развитие событий в Швейцарии сильно напоминало классическую библейскую историю про дегустацию яблока. Некоторые современные Евы не растеряли умения убеждать своих мужей в том, что сумасшедшая идея только на первый взгляд кажется неудачной.

Одним словом, сначала сдались мужья, а потом действующее правительство Швейцарии. Коварный симбирец добился цели и возглавил процветающее государство. На этом райское житье-бытье в государстве закончилось.

Немецкий, французский, итальянский языки, на которых свободно говорили граждане до революции, отменились официальным постановлением. Вместо них ввелся один упрощенный, так называемый «швейцарский язык» — на основе латинского. Женщинам действительно дали избирательное право — забрав при этом молоко: все коровы стали государственными. Вместо шелка винного цвета им теперь предлагали исключительно грубый некрашеный хлопок, а портнихи и вовсе перестали шить, готовясь в депутаты. Да, женщины получили мужские права. Но и обязанностей по уходу за домом и детьми с них тоже никто не снял. Двойная нагрузка вместо облегчения! Евы опомнились, схватились за головы, но было уже поздно.

За головы хватались и соседи Швейцарии. Большинство стран в результате неожиданной революции потеряли свои золотовалютные запасы, хранившиеся в швейцарских банках. С европейских прилавков исчезли знаменитые швейцарские сыры, часы и карманные ножи. На веселой мозаичной карте Европы, в самом центре ее, образовалось черное пятно. Примыкающие к пятну страны — Германия, Италия, Франция, Австрия — срочно закрыли свои границы.

Император Всероссийский Николай Второй не спал две недели. Каждый час принимал все новые донесения о шокирующих событиях в Швейцарии. Просто невозможно было поверить, что весь этот хаос устроил его подданный, ссыльный симбирец, которого он по мягкости характера выпустил за границу. Тут уж не знаешь — то ли жалеть несчастную Швейцарию, то ли радоваться, что Россию миновала чаша сия.

«Хороший урок для всех нас», — промолвил в конце концов Николай Александрович и, может быть, прибавил еще «разрази меня гром», потому что он никогда не ругался матом. Сразу после этого государь подписал два высочайших указа: один об учреждении парламента, серьезно ограничивающего власть монарха; второй — о назначении 29 февраля, даты швейцарской революции, днем безнаказанного (это подчеркивалось особо) выражения любых накипевших чувств по отношению к российской власти в целом и императорской семье в частности. Злоба приветствовалась, раздражение поощрялось, недовольство вознаграждалось. Никаких гонений, никаких преследований, никаких негативных последствий. Полная неприкосновенность. Но только один раз в четыре года. В остальные тысяча четыреста шестьдесят дней принималась традиционная, скучная, обоснованная критика в установленном законом порядке. Все эмоции — в День Гнева.

Невероятно смелое и прогрессивное решение для тяжелой на подъем патриархальной Российской империи.

И оно привело к прекрасным результатам. Здоровая ирония со стороны императора по отношению к самому себе оказалась лучшим средством для погашения тлеющего народного возмущения. Котел с паром не взорвется и не убьет машиниста осколками, если оставить небольшое отверстие для выхода избыточного давления. Напротив, из смертельного оружия он превратится в двигательную силу целого поезда, стремящегося вперед.

Да и скучно обзывать кого-то дураком, если человек охотно соглашается и даже начинает с горячностью тебе же доказывать, что таких дураков, как он, свет не видывал.

Поглядывая на погрязшую в коммунизме Швейцарию, николаевскую традицию неукоснительно поддерживали и все последующие российские правители: Алексей Николаевич, Константин Алексеевич, а вот теперь и отец Екатерины, Николай Константинович.

Постепенно, далеко не сразу, митинги протеста как-то сами собой превратились в митинги поддержки императора. К началу двадцать первого века День Гнева больше напоминал День Восхищения монархом и его семьей. И Екатерина 29 февраля обычно выходила к народу с удовольствием.

Но только не сегодня.

Сегодня хотелось вернуться к мокрой подушке и проваляться весь день в постели, стирая фотографии Джима из перстня-разумника.

Зеркало тем временем вновь ожило:

— Внимание! Ваше отражение не меняется. Если у вас возникли трудности с нанесением макияжа, нажмите цифру один для вывода подробного руководства.

— Да, у меня возникли трудности, — мрачно отозвалась принцесса, вооружаясь расческой с ионизированной щетиной (результат научных изысканий тех же кудесников ВАЗЗа), — только не с нанесением макияжа. А с одним двадцатисемилетним американцем, обладателем квадратной челюсти и небольшого словарного запаса, который даже расстаться по-человечески не смог. Такое унижение! Ах, зеркало, если бы ты только знало!

Великая княжна со злостью рванула свои всклокоченные кудри. Зеркало тут же отозвалось на резкое движение хозяйки и рассыпало по поверхности светящиеся стрелочки, указывающие правильную траекторию причесывания. Екатерина, раздраженная услужливыми подсказками, выдернула провод от гаджета из розетки и далее продолжила причесываться и краситься так резко, как только ей заблагорассудится.

Спустя полчаса наследная принцесса Российской империи была готова выйти к возбужденной толпе.

Глава 2. Император не в своей тарелке

Николай Константинович в нарядном, но неудобном парадном мундире и тесных лаковых сапогах с золотыми бляхами, которые он мечтал поскорее снять, терпеливо ждал дочь в Зале военных картин. Странно, Кати́ всегда очень пунктуальна, а сегодня почему-то задерживается — полдень наступил несколько минут назад. Толстенький церемониймейстер в блестящей одежке, похожий на прыгучую конфету, давно уже взялся за пластиковые ручки стеклянных дверей, ведущих на центральный балкон, и теперь нервно поглядывал то на часы, то на гудящую снаружи толпу.

Наконец из западной анфилады послышался еле уловимый шелест. Екатерина в развевающемся платье влетела в зал. Влетела в буквальном смысле — по громадному дворцу легче было передвигаться на гироскутерах. Шутка ли — по несколько километров в день наматывать!

Заказом самоходных досок на колесах для Зимнего занимался лично Николай Константинович. Сам ездил на Русско-Балтийский завод на Черной речке. Сам чертил макет будущего гаджета — получилось что-то вроде узкого ковра-самолета с узбекским колоритом и желтой неоновой подсветкой днища. Ограниченную серию «высочайшего дизайна» даже не успели выпустить на рынок — все экземпляры расхватали еще на стадии предзаказа.

С рейсфедером император обращался едва ли не ловчее, чем со скипетром и державой: до коронации Николай Константинович трудился рядовым инженером на том самом Русско-Балтийском заводе. Разрабатывал пневмоподвески для отечественных автомобилей знаменитой марки «русско-балт», славящейся своей надежностью, элегантностью и прогрессивными технологиями. Голубая кровь отлично сочеталась с белым воротничком: Романов оказался талантливым конструктором. Да, с середины двадцатого века всем членам царской семьи, кроме правящего монарха, приходилось самим зарабатывать себе на жизнь: госбюджет не предусматривал содержания великовозрастных бездельников.

Светящийся гироскутер почти полностью скрывался пышным подолом роскошного зеленого платья принцессы. На мгновение Николаю Константиновичу померещилось, будто к нему прислали ангела на золотом облаке. Екатерина была божественно красива: огромные глаза, нежная белая кожа, легкий румянец. Прическу венчала тиара с крупными, с хороший миндаль, жемчужинами и мириадами бриллиантов — наследство прапрапрабабушки Марии Федоровны. Плечи прикрывала теплая белая накидка из искусственного меха.

У Николая Константиновича кольнуло в сердце. Просто копия матери. Помнится, у Василисы было похожее платье в аристократическом остросюжетном детективе «Роковое письмо». Тот фильм и впрямь стал роковым для кинозвезды, жившей раньше словно в сказке: муж — цесаревич величайшего государства мира, дочь — здоровый рассудительный ребенок, плюс всенародная любовь, слава и удачливость в профессии.

К несчастью, к концу съемок Василиса подхватила вирус. Нет, не из медицинского справочника. Российские врачи уже тогда могли справиться почти с любой болезнью; но в данном случае они оказались бессильны. Василиса полностью отдалась любовной лихорадке. Неожиданно для своей семьи (и вполне ожидаемо для журналистов) актриса закрутила сумасшедший роман с партнером по фильму. И сразу после премьеры, собрав с публики положенные восторги, парочка сбежала на другой континент — «поднимать африканское кино». Следы их затерялись где-то в саванне.

А Николай Константинович остался один — с ребенком, непогашенным свидетельством о браке и необъятным позором — в возрасте двадцати пяти лет, еще до вступления на трон. Какая ирония — Василиса Прекрасная, получившая известность именно благодаря блистательно сыгранным ролям принцесс и королев, так и не захотела стать настоящей императрицей.

Николай Константинович поклялся никогда больше не связываться с женщинами. Самым пронырливым папарацци за два десятка лет ни разу не удалось сделать хоть один компрометирующий снимок, проливающий свет на личную жизнь монарха. Ее, личной жизни, просто не было.

Всю свою любовь отец отдал великой княжне. И сейчас сразу заметил, что что-то не так.

— Кати́? Ты плакала?

Великая княжна покосилась на толстенького церемониймейстера, который от нетерпения начал уже пританцовывать на месте, и, сойдя с гироскутера, направилась к балкону.

— Потом, папенька, потом.

Церемониймейстер шумно вздохнул и одним широким движением распахнул энергосберегающие стеклянные двери, заполненные изнутри аргоном для сохранения тепла.

На императорскую семью обрушился водопад голосов.

Нужно было нырять в морозный воздух, переполненный приветственными криками.

Николай Константинович сделал первый шаг навстречу обращенным к нему лицам. Толпа восторженно взорвалась.

Император, человек по натуре скромный и стеснительный, старался не смотреть вниз. Идти было тяжело, словно он продирался сквозь вату. Публичные мероприятия всегда давались ему с трудом.

Николай Константинович сконцентрировал взгляд на величественной Александровской колонне — слегка видоизмененной копии колонны Траяна в Риме. «Да, каких-то полтора века назад мы еще жадно хватались за иностранные идеи, — подумал государь, — вот даже и главный символ столицы, Александрийский столп, не более чем подражание итальянцам. Зато за последние сто лет ситуация изменилась с точностью до наоборот. Россия теперь — пример для остальных. Всего две буквы „RE“ — „Russian Empire“ — на любом товаре считаются во всем мире знаком качества».

Эта мысль придала ему сил, и он каким-то чудом преодолел три бесконечных метра до балконной решетки.

Левому плечу стало тепло: к Николаю Константиновичу присоединилась дочь. С правой стороны, где должна была бы стоять супруга, ощущалась пустота.

Государь поднял руку. Толпа затихла, словно повернули выключатель. Чайные квадрокоптеры зависли в воздухе, развернув камеры на императора — изображение в режиме реального времени передавалось в трактиры, где вокруг больших телевизоров тоже собрались верноподданные. От старинных стен Главного штаба и Зимнего дворца отражалось жужжание пропеллеров.

— Сограждане!

Мягкий баритон Николая Константиновича, многократно усиленный динамиками, окутал весь центр Санкт-Петербурга. Прямая трансляция выступления императора шла в эфире телеканала «Всемогущий». Если учесть, что канал был исключительно коммерческим, от воли властей никак не зависел и пятисекундная реклама на нем стоила как пятидесятиметровая квартира в спальном районе столицы, то становилось ясно: День Гнева — поистине любимый народный праздник. Ради него даже отменили один выпуск суперпопулярного ток-шоу Ангела Головастикова.

Нелегко говорить, если тебя слушают сотни миллионов. Николай Константинович, подспудно жалея, что он не обладает развязностью кривляки Головастикова, порхающего по огромной студии наподобие усыпанной стразами бабочке, отрывисто произнес знакомые каждому россиянину слова, впервые прозвучавшие сто двенадцать лет назад из уст его прадеда и тезки Николая Второго:

— Сограждане! Я здесь, чтобы напомнить вам: любовь к своей стране не означает безусловного одобрения всех действий властей. Я здесь, чтобы напомнить вам слова Карамзина: «Патриотизм не должен ослеплять нас; любовь к отечеству есть действие ясного рассудка, а не слепая страсть». Я прошу вас: обратитесь к своему рассудку! И со всей страстью скажите, что вас беспокоит. Скажите, что мы делаем неправильно? Скажите, в чем мы ошибаемся?

Боковым зрением Николай Константинович заметил, как из серо-зеленых глаз его дочери, стоящей совсем близко, вдруг выступили слезинки и скатились по гладкой коже, задрожали на точеном подбородке, поблескивая в лучах тусклого зимнего солнца. Лицо великой княжны было невозмутимым. Она с достоинством улыбалась своим подданным, размахивающим рукописными плакатами «Мы любим вас!», «Ее Императорское Высочество Екатерина — лучшая!» — и поразительным: «Скинемся по 3 рубля на подарок величайшему монарху всех времен!».

Император на секунду прикрыл веки, перезагружая мозг, и продолжил:

— Я здесь, чтобы поблагодарить вас. Поблагодарить за вашу честность. За вашу открытость. За ваш патриотизм. Сегодня вы можете изменить свою страну. Вы можете изменить нашу жизнь. Говорите, сограждане! Говорите! Говорите!

И государь взмахнул правой рукой:

— Да начнется День Гнева!

Страна зааплодировала, заорала, заулюлюкала, засвистела.

Зазвенели пивные кружки в трактирах.

Дворцовая площадь пришла в движение. Взмыли вверх огненные свечи, одобренные дворцовым комендантом. Квадрокоптеры, ловко обходя пышущие искрами столбы, метнулись за новыми порциями кофе, чая, морса и сбитня. Из-под арки Главного штаба, неторопливо раздвигая толпу, со страшным скрипом выплыла старинная угольно-черная почтовая карета, украшенная фамильным гербом рода Романовых: на серебряном фоне ярко-красный грозный полуястреб-полулев с золотым мечом. Наверху кареты красовалась белая надпись: «Для жалобъ на Государя Императора Всероссійскаго».

Дилижанс был тоже частью традиции. И надпись на нем сделали еще до грамматической реформы тысяча девятьсот сорок девятого года, когда государь Алексей Николаевич взял и выкинул из русского языка несколько лишних букв, чтобы сделать его более доступным для иностранцев. Алексей Николаевич всегда стремился подружиться с целым миром.

Люди наперебой кинулись бросать в карету заранее заготовленные записочки и подарочки для монаршей семьи. Разумеется, девяносто девять процентов жалоб принималось сегодня в электронном виде, но наследие есть наследие, и отправить древний дилижанс на свалку, где ему было самое место, государь не мог — при всей своей императорской власти и при всей своей любви к техническому прогрессу. Автору знаменитой пневморессоры в виде подвижного рукава, позволившего радикально увеличить дорожный просвет машины и ставшего новой вехой в истории мирового автомобилестроения, было больно смотреть на страдающего от дряхлости почтового динозавра.

Но сейчас Николай Константинович думал не о промышленной эволюции. Его беспокоила страдающая непонятно от чего двадцатипятилетняя дочь.

— Кати, и все же что случилось? — тихо спросил он, незаметно отступив от микрофонов и помахивая ревущей толпе рукой.

Екатерина, сохраняя на лице царственную улыбку и благожелательно кивая россиянам, так же тихо ответила, не поворачивая головы:

— Случилось, папенька, то, что все мужчины — первостатейные подлецы.

— Значит, дело в Джиме, — с утвердительной интонацией уточнил Николай Константинович.

— Дело в его сообщении.

— Каком сообщении?

Серо-зеленые глаза потемнели и сузились.

— Мистер Джеймс Смит был столь любезен, что вчера, прямо во время работы, прислал мне на компьютер сообщение, в переводе на русский примерно такое: «Привет, детка, думаю, нам нужно расстаться, я встретил свою судьбу в столовой, она веселая, классная и всегда дает мне бесплатный пирожок». Знаю я эту так называемую судьбу! Буфетчица Марфуша ее зовут! — Навряд ли дворцовый комендант одобрил бы молнии, которые исходили сейчас из глаз великой княжны. — Марфушенька-душенька, ух! Она и двух английских слов не свяжет. Ах, папенька, не знаю, есть ли еще на свете девушки, которых бросали по внутренней корпоративной сети, на радость системному администратору. Это такое унижение! Такое унижение! Я едва сумела закончить разговор с клиентом.

— Надеюсь, клиент ничего не заметил? — с тревогой поинтересовался отец.

Великая княжна работала в колл-центре Русско-Балтийского завода — превосходное знание пяти языков позволяло ей принимать звонки от иностранных владельцев русских автомобилей — и, по характеристике ее непосредственного начальника, «никогда не теряла выдержки, хотя иногда вела себя с клиентами холодновато».

— Папенька! — шепотом воскликнула Екатерина. — Ну почему ты всегда думаешь только о работе?

— Прости, Кати, прости. Но знаешь, я всегда был уверен, что Джим тебя не достоин.

— Из-за разницы в происхождении? Из-за того, что он сын американского фермера, а я — дочь российского императора? Не ожидала от тебя, папенька, не ожидала такой мелочности, такого снобизма!

— Нет, клянусь шестеренкой, какой еще снобизм! Просто он такой… такой… — Император хотел было сказать «тупой», но государю не к лицу просторечные обороты, и пришлось подбирать созвучное слово: — …такой пустой!

Полный записочек и плюшевых игрушек дилижанс издал адский треск и направился в сторону громадных кованых ворот Зимнего дворца, расположенных под балконом, на котором мерзли Николай Константинович с дочерью. Народ радостно завизжал. Император поморщился.

— Ах, папенька, теперь я вообще думаю, что Джим никогда меня не любил, — тоскливо протянула великая княжна, отпуская туда и сюда изящные воздушные поцелуйчики. — Теперь мне вообще кажется, что он был шпионом, который пытался выведать у меня государственные секреты. Что это вообще за фамилия — Смит? Подозрительно невыразительная.

— Кати, неужели ты думаешь, что агенты Третьего отделения моей канцелярии не проверили его от корки до корки сразу после того, как он только взглянул в твою сторону? — усмехнулся краешком рта император. — Никакой он не шпион, обычный паренек с кукурузной фермы, случайно попавший в Россию по контракту с модельным агентством. Признайся, ты ведь влюбилась в блестящую обертку.

Великая княжна покраснела — то ли от мороза, то ли от неловкости.

— Как же тут не влюбиться, если он был на всех наших рекламных плакатах? Смотрел на меня отовсюду, с каждой стены, с каждой экранной заставки. Да нам на Новый год подарили корпоративные чашки, где он за рулем нового «русско-балта»! Папенька, мне же все девочки завидовали, когда мы с Джимом начали встречаться — помнишь, папарацци нас с ним поймали у решетки Александровской колонны?..

Внезапно великая княжна замолчала. Лицо ее за одно мгновение оледенело.

— Кати… — император проследил за застывшим взглядом дочери.

На решетке Александровской колонны в мягкой ковбойской шляпе и синей летной куртке сидел его несостоявшийся американский зять, с любопытством глазея вокруг и приобнимая правой рукой миловидную простушку — типичную Марфушеньку-душеньку.

Глава 3. В меню — горячие блины и холодная месть

— Каков наглец! Не постыдился явиться на императорский праздник со своей кикиморой! Нет, ваше высочество Катарина, это никуда не годится! Может, вышлем его из страны? А что? Хороший пинок этому напыщенному Кену не помешает! Я лично выступлю на телевидении и опозорю его на весь мир. Давайте, Катарина, расскажите мне все его грязные тайны, попадем в прайм-тайм на «Всемогущем»!

Премьер-министр Мелисса Майер рвалась в бой, словно голодная немецкая овчарка. В отличие от государя-императора, не выносящего многолюдные мероприятия и общение с прессой, энергичная Мелисса обожала публику. Публика отвечала ей полной взаимностью. Маленькая, хрупкая, но невероятно деятельная и острая на язык глава правительства стала не только первой женщиной на этом посту, но и самым открытым государственным деятелем за всю историю Российской империи. Телезрители знали о двух разводах Мелиссы едва ли не больше, чем ее бывшие мужья.

Бешеная популярность помогла ей совершить головокружительную карьеру: из маленького провинциального депутатишки — в лидеры либеральной партии «Вольнодумцы», а затем, после победы на прошлогодних выборах, аж в премьер-министры. Соперник Мелиссы, немолодой и солидный председатель консервативной партии «За Веру, Царя и Отечество», только лысину чесал в ответ на ее колкие нападки во время теледебатов.

В последнее время Мелисса немного заскучала. Работа премьер-министром оказалась не такой зажигательной, как ей представлялось до выборов. С утра до ночи она барахталась в океане скучных бумаг. Времени на салонные процедуры, кои она так любила, совсем не оставалось. Порой ей казалось, что всего за один год она состарилась на сорок лет.

Да и государь-император обращался с ней настолько церемонно, так подчеркнуто вежливо, словно Мелиссе и вправду было не тридцать семь, а семьдесят семь. Пожалуй, даже этот глупый обеденный стол вызывал у него больше эмоций, чем она, очаровательная — а Мелисса прекрасно знала, что она очаровательна, — кареглазая брюнетка в темно-синем брючном костюме от знаменитого Лидваля. А ведь именно ради Николаса она стремилась попасть сюда, в Зимний: перевернула мир с ног на голову, принесла в жертву оба своих брака. Но максимум, чего удалось добиться премьер-министру от императора, — получить два пустующих этажа дворца под нужды правительства. Теперь на первом собирались еженедельные заседания Совета министров, а на третьем располагалась резиденция его руководителя.

Мелисса заправила волосы за уши — короткое каре с французским оттенком подчеркивало модельные скулы — и положила себе на тарелку еще один ажурный блин, щедро полив его малиновым вареньем. Метаболизм Мелиссы был таким же неутомимым и активным, как и она сама.

— Ну же, ваше величество, поддержите меня!

Государь вежливо кашлянул и отложил старинную серебряную вилку в сторону:

— Госпожа Майер…

— Ну что вы, ваше величество, я для вас просто Мелисса!

— Э-э, госпожа Мелисса Карловна, я прошу вас не принимать так близко к сердцу наши семейные трудности. Уверяю вас, они не стоят вашего внимания. Мы с Кати рассказали вам об этой неприятной ситуации только для того, чтобы вы были в курсе и журналисты не поставили вас в тупик, когда об этом станет известно общественности.

— А общественность наверняка узнает об этом уже сегодня, — со вздохом вставила Екатерина, отодвигая тарелку с нетронутым блином в сторону. — Видели, сколько фотографов было утром на площади? Вспышки так и мелькали. А Джим — он как собака Павлова: при виде камеры тут же поворачивается в три четверти, наклоняет голову немного набок и задумчиво смотрит вдаль. В общем, принимает эффектную позу. Прятаться от папарацци он не станет.

— Катарина, но неужели вы не хотите отомстить предателю? — Мелисса со стуком поставила на стол розовый бокал с малиновым морсом. — Неужели вам не хочется его крови? А я помогу. Знаю, что вы не любите телевидения. Выступлю сама в любых программах.

У Мелиссы даже задрожали руки от нетерпения, когда она представила, как сидит в студии Ангела Головастикова, вся в ярком свете софитов, и в таких же ярких красках расписывает негодяйский поступок дурачка Джима. И вся студия в один голос ахает. И на большом экране позади Мелиссы — огромное расколотое сердце с фотографией великой княжны и ее экс-бойфренда.

Екатерина нахмурила брови, взгляд ее потяжелел, и Мелиссе почему-то сразу вспомнилось, что перед ней сидит праправнучка императора Николая Второго, сумевшего за считаные месяцы расправиться с непобедимыми фашистами и на самом старте остановить Вторую мировую войну.

— Мелисса Карловна, — отчеканила Екатерина. — Да, я хотела бы отомстить Джиму. Я хотела бы отомстить ему больше всего на свете. Я хотела бы расстрелять его в упор из личного охотничьего ружья моего прапрапрадедушки Александра Александровича. — Великая княжна махнула рукой в сторону коллекции старинного оружия, украшавшей стену Арапской столовой, где проходил высочайший обед. — Но я не стану опускаться до его уровня. И тем более не позволю трясти своим нижним бельем перед телекамерами.

Все-таки голубая кровь четырехсотлетней выдержки — сильная вещь. Великую княжну Мелисса не то что побаивалась — нет, человек, забравшийся на верхушку российского Олимпа, никого уже не боится, — скорее просто не понимала. Екатерина был слишком надменной, слишком холодной, слишком самоуверенной. Снежная королева. Достойная самой снежной страны мира.

Мелисса обратилась к своему доброжелательному соседу, который никогда не изменял своей врожденной деликатности.

— Ваше величество, а ведь мы упускаем замечательный шанс опозорить Соединенные Штаты! Покажем, каких кукурузников они там воспитывают в своих деревенских школах. Убожество, а не бойфренд! Женщины всего мира будут нам рукоплескать.

А дружочек Головастиков будет так рад заполучить премьер-министра на свое ток-шоу.

Бонусом станет унижение нынешней президентши США, которую Мелисса, если честно, терпеть не могла. Блондинка, да еще и высокая… Невозможно было пережить, что на мировой политической арене появилась еще одна женщина. Их недавняя дежурная встреча на конференции в Нью-Йорке была полна неискренних добрых слов и искренних ревностных взглядов.

Император нажал кнопку автоматического заваривания чая на бронзовом самоваре «Электро-Пых-пых 2014». Модель морально устарела — ее изготовили на ВАЗЗе пару лет назад, и с тех пор появились варианты с дистанционным управлением, — но работала исправно. Электро-Пых-пых издал булькающий звук, в нижней части устройства открылась потайная бронзовая дверца, откуда на особой подставке-непроливайке выехала наполненная горячим напитком чашка, сделанная мастерами Императорского фарфорового завода лет двести тому назад.

— Вы знаете, госпожа Майер, Российской империи не нужно опускать другие страны, чтобы подняться, опираясь на их поверженные плечи. Нам не нужен черный фон, чтобы сиять белизной. Наша страна и так во многом превосходит Соединенные Штаты: и в плане технического прогресса, и в плане личного комфорта граждан, да мало ли чего еще. Не стоит прибегать к помощи низкопробных телевизионных шоу, выкладываться на потеху толпе…

Прочувствованную речь государя прервали неожиданно распахнувшиеся двойные двери. В столовую из темной анфилады — Романовы заботились об экологии и сохранении природных ресурсов, а потому экономили электричество — ворвался Семен Столыпин на черном гироскутере с красной подсветкой.

— Вашвеличество! Первые результаты Дня Гнева!

Обер-камергер Столыпин был юн — чуть моложе великой княжны, хорошо образован и полон энтузиазма. Бараньи кудряшки вечно топорщились от переизбытка идей, голубенькие глазки горели воодушевлением, на шее беспокойно болтался магнитный пропуск, запутываясь в веселом галстуке с желтыми утятами. Из нагрудного кармана пиджака торчал старинный символ обер-камергерской власти: золотой ключ, украшенный бриллиантами и государственным гербом.

Все двери в Зимнем давно уже были оборудованы автоматической охранной системой, но бесполезный ключ положено было повсюду таскать с собой. У государя никак не доходили руки отменить неактуальное правило. После масштабного сокращения числа постоянных придворных — с четырехсот пятидесяти до четырнадцати — и полной модернизации дворца оставались еще некоторые бюрократические неувязки.

Так, например, подчиненные обер-камергера ежедневно обязаны были проверять температуру в опочивальне императора. Но теперь толпу слуг заменили цифровые градусники, отправляющие свои данные в режиме реального времени лично императору, на его перстень-разумник. Если Николаю Константиновичу хотелось прохлады, он мог приказать приложению «Домовой», ответственному за комфорт во дворце, проветрить комнату. Перстень-разумник передавал сигнал на оконные защелки, которые раскрывали рамы на автоматически рассчитанную ширину.

Да и само название чина «обер-камергер» — проще говоря, постельничий — уже не соответствовало его назначению. Из простого обслуживающего персонала обер-камергер превратился в доверенное лицо императора, стал его советником и помощником. В Букингемском дворце человек с обязанностями Столыпина назывался бы личным секретарем монарха.

Мелисса не слишком любила Семена. Этот неуемный живчик часто сбивал императора с толку и непредсказуемо менял курс, намеченный премьер-министром.

— Сеня, мы обедаем, не мешай! — недовольно поджала губы Мелисса.

— Мелисса Карловна, да я быстро! Вашвеличество, вы захотите это услышать!

Государь благосклонно кивнул, разрешая приступать к докладу:

— Блинчик хочешь, Семен? — После сокращения штатов император обслуживал себя и своих гостей сам, за исключением особо торжественных обедов.

— Благодарю, вашвеличество, мне не до блинчиков. — Столыпин спрыгнул с гироскутера и потряс в воздухе распечаткой. — Вот, вот что нужно сунуть в печку вместо блинчиков!

— Блинчики не в печке готовятся, а на сковороде, — не упустила случая поправить обер-камергера Мелисса, гордившаяся своим участием в нескольких кулинарных программах. — Ничего-то ты, Сеня, не знаешь.

— Вашвеличество, это только что прислали ребята из Аналитического центра. — Столыпин не обратил внимания на колкости премьер-министра. — Они обработали уже несколько тысяч онлайн-обращений и все рукописные жалобы из почтовой кареты. И боюсь, у меня плохие новости.

Государь воздел прямые русые брови и сделался похож на свой парадный портрет из Портретной галереи Дома Романовых.

— Нам есть о чем беспокоиться? Нас не любят?

Столыпин поправил магнитный пропуск, освободив его из плена желтых утяток.

— Скорее, любят слишком сильно. Народ недоволен вашей закрытостью. Люди хотят знать все о личной жизни императорской семьи.

Мелисса непроизвольно ахнула.

— Майн готт! А я ведь вам говорила!

Екатерина молча взяла у Столыпина распечатку. Николай Константинович насупился.

— Ну а мы с Кати не желаем им ничего рассказывать.

Столыпин немного нервно пригладил бараньи кудряшки.

— Вашвеличество, вы еще не слышали моего плана.

— Что ж, попробуй доказать государю-императору всероссийскому свою правоту, — усмехнулся Николай Константинович. — Дерзай, Семен.

И Семен дерзнул.

— Ни для кого уже не секрет, что великая княжна рассталась со своим бойфрендом — простите, вашвысочество… — обернулся он к Екатерине.

— Неужели уже все в курсе? — обреченно переспросила она.

— Да, к сожалению, Интерсеть не дремлет. И в связи с этим у меня родилась идея на миллион долларов, как говорят в Америке — ой, еще раз простите, вашвысочество, что напомнил…

— Семен, ближе к делу! — нахмурилась великая княжна.

— Да-да-да, приближаюсь. Считаю, что нельзя игнорировать глас народа, и во избежание негативных последствий следует исполнить безобидное желание ваших подданных. Не хотелось бы напоминать вам про несчастную Швейцарию…

— Вот и не напоминай, — настолько грозно, насколько позволял его учтивый характер, сказал император. — Печальная история, да. Очень печальная.

— Прежде всего хочу сказать, что со «Всемогущим» я уже предварительно договорился, — затараторил Столыпин. — Их креативный директор в восторге, в натуральном восторге. Он готов выделить лучшие вечерние часы по воскресеньям…

— Да подо что выделить-то, Сеня? — не выдержала Мелисса. Она чувствовала, что наклевывается что-то интересное.

— Под новую программу под названием «Великая княжна точка лайв»! — торжествующе объявил Столыпин. — Что в переводе с телевизионного сленга означает «Великая княжна в прямом эфире». Это будет шикарное, беспрецедентное, захватывающее реалити-шоу, в котором ее высочество Екатерина выберет себе жениха из толпы претендентов!

Семен раскланялся, явно рассчитывая на бурные аплодисменты.

Однако его зрители пребывали в недоумении.

Мелисса, до начала его речи уверенная, что сейчас все дружно станут уговаривать ее на интервью с Ангелом Головастиковым, сидела открыв рот.

Император скрестил руки на груди и вновь воздел брови.

Екатерина не шевелилась и не моргала, глядя сквозь распечатку.

— Вашвеличество? — несмело подал голос Столыпин.

Николай Константинович после короткого молчания вымолвил:

— Ты удивишься, Семен… Но я не против.

— Правда? Правда, вашвеличество?

— Правда, правда. Мне нравится мысль, что за руку и сердце моей дочери будут соревноваться лучшие из лучших. Может, найдется кто-то достойный хотя бы ее мизинчика. — Император с любовью взглянул на дочь. — Это отвлечет ее от грустных мыслей.

— Вашвысочество?

Екатерина подняла на обер-камергера глаза цвета Бермудского треугольника.

— Да?

— Э-э, вашвысочество, что мне передать креативному директору «Всемогущего»? Он ждет звонка.

Екатерина поднялась с орехового полукресла с изогнутой спинкой и подплыла к Столыпину. Тот в явно читаемом смущении вновь мучил галстук, на сей раз пытаясь ослабить его желто-утячий узел. Великая княжна изобразила самую холодную свою улыбку, от которой у Мелиссы мурашки пошли по коже.

— Передай, пусть готовит софиты. Я согласна.

Глава 4. Почтовый сервер Зимнего не выдерживает нагрузки

Лучшие из лучших. Легко сказать! А как их выбрать-то, этих лучших, из великого множества претендентов?

Кастинг для будущих участников реалити-шоу «Великая княжна. Live» объявили 8 марта, когда Швейцария показательно отмечала пропитанный лицемерием Международный женский день. Коммуняки придумали праздник для того, чтобы хотя бы на несколько часов отвлечь внимание швейцарских товарищей женского пола от их беспросветной жизни: тяжелый мужской труд с восьми до шести, а с шести до восьми — беготня по пустым магазинам в поисках дефицитной еды и каторжная домашняя работа. Восьмого марта женщинам дарили полузавядшие букетики желтых цветов, и наивные женщины начинали гордиться, что они родились в такой внимательной, чуткой стране.

Однако в этом году швейцарские средства массовой информации уделили совсем немного внимания Международному женскому дню. Выпуски новостей почти целиком были посвящены «унизительному сватовству российской принцессы, которую выставили на аукцион, словно ярмарочную корову». Но старания дикторов-коммунистов, поливающих грязью Екатерину, привели к обратному эффекту: молодые швейцарцы массово пытались бежать за границу, чтобы поучаствовать в небывалом конкурсе, сулящем сказочные перспективы.

Впрочем, если горячих швейцарских парней перехватывала пограничная служба, то всех остальных желающих останавливать было некому. Под грузом видеоанкет почтовый сервер Зимнего дворца рухнул на следующее же утро, 9 марта. Электронные заявки присылали со всей России, из всех стран мира.

Столыпину пришлось в экстренном порядке нанять несколько сотен программистов-фрилансеров для налаживания технической стороны кастинга. После того как сервер объединенными силами атлантов-сисадминов подняли, выявилась новая проблема: по какому принципу отсеивать неподходящих кандидатов?

Решено было созвать творческую группу из двух сотен психологов.

Собрание отсеивателей устроили в Фельдмаршальском зале Зимнего через неделю после объявления конкурса. За бескрайним дубовым столом в форме буквы «П» председательствовал взмыленный Столыпин, со своими бараньими кудряшками и галстуком, украшенным пухленькими купидончиками, смотревшийся как-то несуразно на фоне батального полотна «Взятие русскими войсками предместья Варшавы».

Рядом с обер-камергером, произносящим приветственное слово, скучала великая княжна, лениво перебирая игры в перстне-разумнике. Екатерина нарочно не стала активировать тактильную голограмму из перстня, чтобы окружающие не разглядели, чем она там занимается, и возилась с крошечным вспомогательным экранчиком, похожим на драгоценный камень.

Поскольку встреча была неформальной, то и одежда Екатерины ничем не напоминала наряд принцессы: обычные джинсы, полуспортивные синие кеды с белыми шнурками, простая белая футболка. Совсем немного макияжа, гладкий хвостик. На голове вместо тиары — кепка с гербом Российской империи. Такие продавались в сувенирных киосках близ Дворцовой площади. В углу Фельдмаршальского зала на стуле валялась голубая дутая куртка. Был выходной день, и после собрания великая княжна собиралась съездить в Царское Село — навестить своего гнедого Кирина.

Сидеть верхом Екатерина научилась раньше, чем читать и писать. На содержание коня уходила почти вся зарплата оператора колл-центра, но без Кирина принцесса не представляла своей жизни.

Да, по дороге нужно было заскочить на работу и отпроситься на время проведения конкурса. Будет непросто взять полугодовой отпуск, пусть даже и за свой счет. Суровый начальник колл-центра может просто-напросто отказаться принять Екатерину обратно. Скажет что-нибудь вроде «нам такие работницы не нужны», и привет. И папа не поможет.

Выражение лица великой княжны можно было бы назвать кислым, будь подобные слова допустимы в отношении наследников императорского трона. Ей почти сразу разонравилась дурацкая столыпинская идея с реалити-шоу. И она бы охотно от нее отказалась, если бы не два обстоятельства: Джиму все-таки нужно было отомстить, доказав подлецу, что все мужчины мира умрут за нее; и потом, папа всегда учил, что слово Романовых прочнее карбона, из которого делают гоночные модели «русско-балтов».

— …И я надеюсь, что ваш опыт и ваши профессиональные навыки помогут вам в этом почетном задании, — распинался перед психологами Столыпин. — Также обращаю ваше внимание, что человек, которого вы выберете, после восшествия ее императорского высочества Екатерины Николаевны на престол будет принимать непосредственное участие в управлении вашей же родной страной, поэтому давайте обойдемся без клинических идиотов и подающих надежды наполеонов. — Обер-камергер высвободил магнитный пропуск из цепких лап галстучных купидончиков и перевел дух. — А сейчас переходим к главной теме нашего собрания. Итак, какие же парни привлекают ее императорское высочество? Какими качествами должен обладать избранник нашей будущей императрицы? Вашвысочество, каков он, ваш идеал мужчины?

Екатерина оторвалась от увлекательного перстня-разумника и обвела взглядом своих вассалов, вооруженных лэптопами с эмблемой в виде золотой рыбки в короне. Продукция отечественной марки «Владычица морская» была невероятно популярна в Российской империи, несмотря на высокие цены и никак не связанное с информационными технологиями название. Компания работала под девизом: «Больше, чем три. Намного больше». И внизу мелким шрифтом: «Наши компьютеры исполнят неограниченное количество ваших желаний». И еще ниже, совсем крохотульными буковками: «Желаний, совместимых с возможностями компьютера».

Сейчас Екатерина желала, чтобы владельцы этих компьютеров исчезли с ее глаз, словно по мановению волшебной палочки. Но, к большому сожалению, компания «Владычица морская» анонсировала выпуск палочки-выручалочки лишь к середине следующего года, а потому великой княжне пришлось отвечать на интимные вопросы. Проклятье, а ведь это только начало.

— Мой избранник должен обладать качествами, необходимыми для хорошего мужа, хорошего отца и хорошего монарха, — с достоинством сказала Екатерина, почти физически ощущая, как ее анализируют две сотни пар внимательных глаз. Но нет, она не позволит им влезть к себе в душу. Отделается общими словами. — Мой избранник — это верный, добрый, трудолюбивый человек. Умный, конечно. Пожалуй, не более чем на пять лет старше меня. То есть ему должно быть до тридцати.

Столыпин взъерошил свои светлые кудряшки:

— А что насчет внешности, вашвысочество?

— Ах, внешность совершенно не важна, — махнула рукой с перстнем-разумником великая княжна. Не дождетесь, ха!

— Неужели цвет волос, глаз или, скажем, рост не имеют никакого значения? — принялся допытываться сидящий поблизости бородатый психолог в вязаной жилетке.

— Абсолютно, — пожала плечами Екатерина. И решила на этом свое участие в собрании считать законченным. — Я, пожалуй, пойду. Благодарю вас. — Она поднялась со стула и направилась к выходу, прихватив по дороге куртку.

Психологи дружно встали — этикет никто не отменял.

В дверях Екатерина обернулась:

— Хотя знаете, господа, есть у меня одно требование к будущему избраннику.

Психологи все одновременно насторожились, как охотничьи собаки, почуявшие запах аппетитного зайчика.

— Он ни в коем случае — слышите, ни в коем случае! — не должен быть похож на модель. Мне нужен человек, которого никогда — слышите, никогда! — не выбрали бы для съемок в рекламе. Особенно — автомобильной.

Уже выйдя из зала, Екатерина услышала отчаянный возглас бородатого:

— Хотите поговорить об этом?

Глава 5. Котел Ершова

Пока дочь общалась со специалистами, изучающими душу, отец был занят с теми, кто посвятил свою жизнь врачеванию тела.

Пятнадцатое марта было днем ежегодного медицинского осмотра императора. Николай Константинович ждал процедуру с нетерпением.

С утра в Зимний доставили внушительных размеров стеклянную капсулу с надписью «Котел Ершова», сделанной в славянском стиле. Капсулу несколько лет назад изобрели молодые российские ученые. В интервью ребята признавались, что название для своей технологии придумали после пары кружек пива, вспомнив эффективную систему оздоровления, описанную в «Коньке-Горбунке».

Котел Ершова подключили к розетке в императорской опочивальне, настроили и пригласили государя, караулившего за дверью.

Николай Константинович, радуясь как мальчишка, разделся догола, снял с третьего пальца левой руки свой перстень-разумник, чтобы не фонил, и забрался внутрь капсулы. Руки — на матовые круги, ноги — на ширину плеч. Сейчас повелитель самой большой и процветающей страны мира больше напоминал беззащитную бледную морскую звезду.

Раз в год каждый житель империи обязан был проходить подобный осмотр: котел Ершова здорово сократил расходы государства на медицину.

Дворцовый врач, присутствовавший на процедуре лишь на случай форс-мажорной ситуации, нажал большую красную кнопку на стеклянном боку капсулы. Программа полной проверки высочайшего пациента запустилась.

Внутри «котла» включилась негромкая легкая музыка и начали бегать разноцветные лучи. Каждый луч отвечал за сканирование отдельного органа. Никакой боли, никаких неудобств. Николай Константинович словно попал в эпицентр веселой вечеринки. С одной только разницей: в отличие от вечеринки, пребывание в капсуле благотворно сказывалось на здоровье пациента. На протяжении всего сеанса в котел Ершова подавался ионизированный воздух, насыщенный летучими солями, озоном, кислородом и другими лакомствами для красных кровяных телец. Если закрыть глаза, можно было представить себя на берегу моря.

Спустя десять минут процедура закончилась. Не успел Николай Константинович выбраться из капсулы, как его перстень-разумник завибрировал, извещая о поступлении нового сообщения от Государственной медицинской службы.

— Ага! — обрадовался император.

Пришел подробный отчет о состоянии здоровья пациента, с моментальной постановкой диагнозов, схемой лечения, списком необходимых лекарств и ценами на них в различных аптеках. Красным была выделена только одна строчка из сотни: «Заболевания сердца». Государь страдал от аритмии, проявившейся у него после ухода любимой супруги. «Изношенность сердца — 22%» — по проценту за каждый год жизни без Василисы.

Никаких сюрпризов организм за это время не приготовил.

— Неплохой результат для сорокасемилетнего мужчины, — поздравил государя врач и позвал грузчиков забирать котел Ершова.

В настройках перстня-разумника, в разделе «Любимые медицинские учреждения», Николай Константинович уже давно выбрал «Аптеку Ламперта» на Васильевском острове (аптека немедленно обзавелась яркой вывеской «Поставщик Императорского двора»), и именно туда сейчас автоматически направился запрос на доставку назначенных препаратов. Сразу же на перстень пришло сообщение о списании соответствующей суммы за лекарства с банковского счета государя.

Квадрокоптер, нагруженный пилюлями всех цветов радуги, прибыл в Зимний через полчаса, застав уже полностью одетого императора — коричневый твидовый костюм и белая рубашка без галстука — в библиотеке. Пока Николай Константинович открывал окно и освобождал квадрокоптер от лечебного груза, со стороны Фельдмаршальского зала на своем черно-красном гироскутере прилетел взбудораженный Столыпин.

— Вашвеличество, я только что с собрания творческой группы!

— Ну и что вы там натворили со своей группой? — поинтересовался император, не торопясь закрывать стеклопакет и вдыхая полной грудью сладкий весенний воздух. Небо было ясное, свежее, как только что покрашенный в цвет «Аквамарин» кузов новенького «русско-балта». В такой хороший денек Кати наверняка рванет в Царское Село. Девочка жить не может без лошадей.

Солнце игралось с золотым корабликом Адмиралтейства. Кораблик ликующе расправил паруса. Николая Константиновича неудержимо тянуло в странствия.

И человек, который, сам не подозревая об этом, поможет ему отправиться в давно спланированное путешествие, стоял перед ним.

Человек этот выглядел необыкновенно довольным собой.

— Что ж, вашвеличество, позвольте доложить вам об успешном ходе нашего проекта. Моим ребяткам хватило нескольких минут, чтобы составить психологический портрет ее императорского высочества, пока мы выясняли, какие мужчины ей нравятся. И теперь мы вполне уверены, что сумеем подобрать для великой княжны идеальных кандидатов в женихи! — выпалил Столыпин, дергая себя за магнитный пропуск. Купидончики с галстука обер-камергера (похожие, как показалось государю, на толстенького церемониймейстера) целились любовными стрелами прямо в грудь императору.

— Семен, я полагаю, ты осознаешь, что права на ошибку у нас нет? — уточнил Николай Константинович, захлопывая окно и подходя к столу, на котором вдруг ожил красный принтер с коронованной золотой рыбкой. Каждый будний день, ровно в одиннадцать, красный принтер распечатывал на рисовой бумаге телеграммы, письма, адресованные лично государю, ходатайства, прошения, жалобы, секретные отчеты из министерств и Третьего отделения канцелярии. На рисовой бумаге — чтобы сберечь знаменитые русские леса. После того как в Приамурье научились выращивать рис не хуже азиатского, дешевая, да при этом еще и съедобная бумага легко вытеснила с рынка обычную, невкусную и неэкологичную. — Весь мир будет следить за ходом телешоу, все знают о недавнем расставании великой княжны с Джимом, и если снова ничего не получится… Не хочется, чтобы мою дочь называли ветреной.

— Разумеется, вашвеличество. — Столыпин закивал так активно, как будто голова у него держалась на знаменитых русско-балтовских неубиваемых шарнирах. — Двести лучших психологов занимаются кастингом.

— Двести? Лучших? — скептически переспросил Николай Константинович, усаживаясь за стол и с тоской принимаясь перелистывать внушительную стопку свеженьких документов. Все они требовали немедленного высочайшего рассмотрения. Пару лет назад красному принтеру приходилось трудиться еще усерднее, распечатывая послания от главы правительства — бывший премьер-министр не любил выходить из своего кабинета, предпочитал общаться с императором дистанционно. Как комфортно работалось с ним Николаю Константиновичу! Мелисса же взяла за правило лично забегать к его величеству в библиотеку, чтобы обсудить текущие вопросы, да еще и ввела традицию присоединяться к Романовым за обедом. — Двести лучших специалистов. А на какие, дорогой мой Семен, средства мы будем содержать всю эту анализирующую ораву? Ты же прекрасно знаешь, что финансирование императорского двора сейчас сведено до исторического минимума. Монарх в Российской империи теперь не то, что полтора века назад. Мы с великой княжной несем по большому счету декоративную функцию — вот как эта ваза, — махнул он рукой в сторону расписного китайского напольного сосуда эпохи династии Минь, — без нее как-то пустовато, но вполне можно жить. Так что денег не проси, их нет!

Столыпин торжествующе потянул себя за магнитный пропуск.

— Вашвеличество, не зря вы изволили выдать мне этот знак своего доверия! Да, мой прапрадедушка сейчас гордился бы мной. Как говорил Петр Аркадьевич, «дружная, общая, основанная на взаимном доверии работа — вот девиз для нас всех, русских», и то же самое я сказал в разговоре с креативным директором «Всемогущего». Одним словом, телевизионщики все оплатят: возьмут на себя абсолютно все расходы, в том числе и на психологов. «Всемогущий» не меньше нашего заинтересован в красивом финале проекта!

— Уверен, что не настолько сильно, как я, — пробормотал Николай Константинович, доставая из-под кипы документов затертую на сгибах дорожную карту. Пока Столыпин хвастался своим умением проводить переговоры, император решил внести пару поправок в будущий маршрут своего секретного путешествия. — Напомни, когда первый эфир?

— Девятого мая.

— Полагаю, такое важное событие, как начало конкурса на звание жениха великой княжны, заслуживает достойного обрамления. Пометь себе где-нибудь: запустить 9 мая фейерверки.

— Будет сделано! — Столыпин тут же поставил напоминание в своем перстне-разумнике. — И думаю, я смогу добиться, чтобы и фейерверки оплатил «Всемогущий». Боже, да бюджет этого канала сравним с государственным! Пусть маленькой европейской страны, но все же…

— Думаешь, успеем до дня рождения Кати? — не удержался от вопроса Николай Константинович. — Очень хочется успеть.

— Вашвеличество, гарантирую, что успеем! — воскликнул Столыпин. — В противном случае я сдам свой ключ обер-камергера!

Император усмехнулся краешком рта.

— Нет уж, если что и сдавать — то твой магнитный пропуск, Семенушка.

Николай Константинович очень не любил угрозы, но тут случай был особый.

Его предок и тезка, Николай Второй, получил трон в двадцать шесть лет. Потом традиция прервалась. Сын Николая Второго Алексей правил до самой своей смерти в тысяча девятьсот шестьдесят пятом. В том году его наследнику, Константину, исполнилось как раз двадцать шесть — традиция неожиданно возобновилась. Когда столько же стукнуло следующему Романову — цесаревичу Николаю, нынешнему правителю, Константин в возрасте пятидесяти шести лет отрекся от престола. Со словами: «Стране нужна свежая кровь, динамика, стремительность и нестандартные решения, а такие под силу лишь молодым правителям», — Константин Алексеевич передал скипетр и державу сыну и сбежал в свою скромную резиденцию на берегу Черного моря, где отпустил бороду и не на шутку увлекся садоводством, а также виноделием.

Теперь наступало время Николая Константиновича. Журналисты, умеющие считать, все чаще спрашивали, будет ли в следующему году продолжен обычай передачи власти двадцатишестилетнему наследнику, точнее, наследнице. Император пока отмалчивался, не желая раскачивать лодку, в которой сам находился.

Но в глубине души Николай Константинович ждал отречения от престола так же сильно, как когда-то — запуска в серийное производство «танцующего «русско-балта» с улучшенной пневмоподвеской, на разработку которой он потратил много лет. А оставлять государство на одинокую несчастную девушку, которая того и гляди объявит войну второй величайшей стране мира, было по меньшей мере неразумно.

Император сложил дорожную карту и убрал ее в нижний ящик стола.

— Хорошо, Семен, давай обсудим расписание на сегодня.

— Конечно, вашвеличество. — Столыпин, изрядно напуганный перспективой лишиться магического пропуска, перестал его лихорадочно прятать в спасительных объятиях купидончиков и активировал свой перстень-разумник. Кольцо послушно воспроизвело над собой голубоватую тактильную голограмму в виде календаря. Столыпин тут же принялся нажимать числа пальцем. — Через двенадцать минут у вас встреча с испанским послом доном Карраско…

— О нет, только не этот матадор! Опять заплюет мне весь стол. Надоел хуже горькой редьки. Будет выпрашивать корабли для аннексии Венесуэлы. Ходит ко мне чуть ли не каждый божий день. — Николай Константинович резко вышел из-за стола. — Я этому дону Карраско сразу сказал, что идея восстановления Испанской империи путем захвата Южной Америки — непорядочная и поддержки у меня не найдет. А он все ходит и ходит.

— Отменить встречу?

— Нельзя, — мрачно ответил государь. — Их королю это не понравится. Международный скандал выйдет. Придется терпеть. И мягко уходить от ответа. Дальше?

— Дальше — граф Роберт Вяземский с прошением…

— Что этому повесе нужно?

— Во Францию хочет, вашвеличество. Послом.

— Ну еще бы. Я бы удивился, если бы он пожелал посольствовать где-нибудь в Сомали. Понятно. Что еще?

— Встреча с патриархом Доброжиром, будет уговаривать вас покреститься…

— Не буду я креститься! — Будь Николай Константинович чуть менее сдержанным, ударил бы сейчас кулаком по столу. — Дед мой провозгласил равнозначность всех религий на территории Российской империи, и я не собираюсь нарушать установленные им правила. Монарх должен оставаться в стороне от любых вероисповеданий! Пусть этот Доброжир хоть полдня краснобайствует.

— Нет, полдня ему не удастся краснобайствовать, потому что в два часа у вас — награждение в Большом Тронном зале. Орден Рукопожатия, орден Хохломы, орден Подвески.

— Ага! Хоть что-то приятное.

Орден Рукопожатия ввел тот самый антирелигиозный дед Николая Константиновича, оставшийся в истории как государь Алексей Миротворец. Вообще-то в детстве цесаревич Алексей любил все военное, в том числе солдатские щи и черный хлеб, про которые говорил: «Вот это вкусно, не то что наш обед». Однако чуть позже Алексей Николаевич оказался с неофициальным визитом в Китае, где как-то вдруг проникся идеями буддизма и всеобщего равенства. После Великого азиатского путешествия он шокировал весь мир своей женитьбой на простой служанке и странным для русского монарха желанием дружить со всем миром. При Алексее Николаевиче диковатая Россия наконец-то расслабилась и широко улыбнулась своим соседям.

Орден Хохломы учредил отец нынешнего императора. Константин Алексеевич, он же Константин Великолепный, прежде чем посвятить жизнь борьбе с виноградными блошками в условиях влажных субтропиков, прославился благодаря своей любви ко всему прекрасному и, в частности, дизайну. Он стал одним из основателей стиля «русский модерн»; при нем зародились и получили всемирную известность российские компании, специализирующиеся на интерьере (в частности, межконтинентальный гигант «Хохлома»); именно Константин Алексеевич затеял невиданную по своим масштабам государственную программу «Разумная изба». Девиз программы, на которую ежегодно выделялись из бюджета огромные деньги: «Просторный, красивый, современный дом для каждого жителя империи». При Константине Великолепном Россия стала яркой и впечатляющей.

Орден Подвески был личной придумкой самого Николая Константиновича. Полное название награды — «Прогрессивный орден Пневматической Подвески»; вручали ее за особые достижения в науке и технике.

— В три часа — обед с премьер-министром в Арапской столовой. Вы будете с Мелиссой Карловной тет-а-тет — великая княжна сообщила, что останется до вечера в конюшнях Царского Села.

Император покачал головой:

— Снова обедаю с госпожой Майер? Да когда же эта женщина угомонится?

Глава 6. Театральная интрига

Мелисса нисколько не боялась показаться навязчивой. Она ставила себе цель — и двигалась к ней.

Сразу после обеда тет-а-тет, прошедшего, прямо скажем, так себе — государь был весь в своих мыслях и на разговорчивую компаньоншу особого внимания не обращал (копченый лосось был и то дружелюбнее), — Мелисса напросилась на премьеру спектакля «Понедельник начинается в субботу».

Вообще-то работы у нее было так много, что времени на светские развлечения совсем не оставалось. Да и к театру Мелисса была вполне равнодушна. Но за обедом из императора удалось вытянуть, что он не мыслит своей жизни без Мельпомены и Талии. После легкого замешательства Мелисса смутно припомнила, что вроде бы так звали древнегреческих муз трагедии и комедии.

Что ж, неудивительно, ведь пропавшая супруга Николаса была актрисой. И хорошей, признавала Мелисса. Фильмы с участием Василисы Прекрасной (разумеется, это был псевдоним; в мире искусства с непритязательной фамилией Горшкова далеко не уедешь) за эти годы стали классикой.

Так что, если Мелисса хотела привлечь внимание самого могущественного мужчины на земле, стоило немного напрячься и усилием воли приподнять уровень своей культурности.

Втайне она предвкушала, как Николас, грустя в одинокой роскоши императорской ложи, случайно наведет бинокль на партер, а там… Там она.

Мелисса тщательно продумала свой образ на вечер: красное шелковое платье с драпировкой в районе декольте; небрежная, но требующая много труда укладка; бриллианты в ушах и на запястье; бриллиантовая же накладка на перстне-разумнике. Разумеется, шпильки — с ее ростом это было просто необходимо. Итак, весь первый акт Николас будет рассматривать Мелиссу в бинокль, а в антракте пригласит к себе в ложу.

И тогда на следующее утро все мировые средства массовой информации выйдут под заголовками вроде «Его Императорское Величество + Мелисса Майер =?», «Красивые и влиятельные», «Невероятный вираж российской власти», «Высочайшее свидание или деловая встреча в театре?». Майн готт, Ангел Головастиков с ума сойдет. Звонок от продюсеров «Всемогущего» гарантирован.

Мелисса и сама не знала, чего больше в ее страстном желании влюбить в себя императора: тщеславия или искренних чувств к Николасу. Относилась бы она к нему так же, если бы Николас был, скажем, простым инженером Русско-Балтийского завода? Не исключено — его непоколебимая сдержанность заводила Мелиссу, привыкшую к мужскому обожанию. Но статус Императора Российского возносил Николаса на совершенно другой уровень. Первый после Бога. Католичка Майер не могла себе позволить его упустить. Вечер в Александринском театре должен был стать судьбоносным.

Но до вечера еще следовало дожить.

После обеда Мелиссе предстояла встреча с министром народного просвещения. Нужно было как-то решать проблему со Смольным институтом благородных девиц.

Проблемы, проблемы, проблемы… Вся ее работа состояла в решении неиссякаемых проблем. Иногда она казалась себе маленьким испуганным бобром с черной блестящей шерсткой, которого выкинули посреди Ниагарского водопада и приказали строить запруду.

— Мелисса Карловна, мое почтение, — поприветствовал главу правительства министр просвещения Евфимий Петрович Ширинский, тяжело отдуваясь и оседая в истертое бархатное кресло, вытащенное по случаю хорошей погоды на крышу Зимнего. — Уфф, высоковато вы забрались!

Плоскую кровлю на дворце соорудили еще во времена правления Константина Алексеевича — это была одна из новаторских дизайнерских идей императора. Трехметровые медные Аполлоны и Дианы, дежурящие на карнизе Зимнего с факелами в руках, охраняли километры солнечных батарей. Здесь же, невидимые с уровня земли, стояли плоские и широкие корыта с полимерным покрытием — для дождевой воды, которая затем автоматически подавалась в дворцовый водопровод. Умный особняк умел экономить деньги в любую погоду: в солнечную накапливал бесплатное электричество, в ливень — бесплатную воду.

На западной стороне крыши располагалась уютная открытая терраса, где Мелисса в хорошую погоду — такую, как сегодня, — проводила совещания, любуясь солнцем, медленно растворяющимся в Финском заливе.

— Ничего, Евфимий Петрович, терпите. — Мелисса заправила за ухо растрепанные весенним ветром волосы. — Вам, мой друг, невредно лишний раз пробежаться по ступенькам — глядишь, и повысите в крови уровень гормона счастья. Серотонин, кажется, так он называется? Вы же министр просвещения, должны знать!

— Никак нет, Мелисса Карловна, — вытер платком широкий лоб Евфимий Петрович. Затем снял круглые очочки, казавшиеся игрушечными на его большом лице, и обстоятельно протер их тем же платком. («Тоже мне министр просвещения! — подумала Мелисса. — Неужели не может сходить на бесплатную лазерную коррекцию зрения? В самых глухих деревнях эти аппараты есть». ) — Не имею чести знать. Если вы изволите вспомнить, я раньше был учителем математики, а не естествознания.

— Ладно, господин Архимед, — покровительственно сказала Мелисса и открыла толстую папку с документами. — А решите-ка вы тогда вот такую задачку. Дано: один институт благородных девиц и десять тысяч мамаш, желающих пристроить своих сыночков в этот институт. Найти: способ удовлетворить этих мамаш и не нарушить при этом устав института, запрещающий принимать мальчиков. Ну-с, проверим, как вы выполнили свое домашнее задание, Архимед Петрович? Продолжать и дальше отмалчиваться нам с вами не удастся. Пресса рвет и мечет.

Евфимий Петрович вздохнул еще тяжелее, чем после подъема на крышу. Круглые очочки вновь подверглись старательному протиранию. Вероятно, они служили ему чем-то вроде успокоительных четок, осенило Мелиссу.

— Задачка, Мелисса Карловна, и правда перед нами трудная. Сомневаюсь, что сам Архимед, даже залезь он в самую расслабляющую ванну, вряд ли с ней справился бы. Слишком много интересов затронуто… Мне ведь пишут и мамочки «смолянок», очень много пишут, очень недовольны перспективой заселения молодых парней в Смольный… — Ширинский пристроил очочки обратно на переносицу и пожал толстыми плечами. — С другой стороны, мамы мальчиков готовят исковое заявление в суд, мне показали черновик, секундочку… — Он вывел голограмму из перстня. — Вот, «в отношении наших сыновей Смольный институт проявляет дискриминацию по половому признаку и ограничивает их доступ к изящному образованию, совмещенному с приятным времяпрепровождением… Начальница Смольного проявляет необъяснимую стервозность… Наши сыновья имеют полное право стать „смолянами“ и так же, как и нынешние воспитанницы, танцевать, музицировать, изучать живопись, геральдику, три иностранных языка и правила светского обхождения и учтивости».

— Не слишком-то учтиво ведут себя эти мамаши, — заметила Мелисса. — Им самим не помешает записаться в Смольный на урок хороших манер.

— Будучи математиком, Мелисса Карловна, я вижу два варианта решения проблемы и, откровенно говоря, оба они мне не нравятся.

— Давайте, Евфимий Петрович, жгите, — милостиво позволила Мелисса, с интересом глядя на мрачного министра.

— Вариант номер один: открыть двери легендарного Института благородных девиц для лиц мужского пола. Орущие, как вы изволили их назвать, мамаши успокоятся. Но, по моему личному мнению, по мнению отца взрослой дочери, это примерно то же самое, что запустить лис в курятник. Да и начальница Смольного заявила, что, если мы только тронем устав, она первым же самолетом улетит в Сорбонну, куда ее давно зовут. Терять такого руководителя мы не можем.

— Так, от первого варианта вы меня уже отговорили, — кивнула Мелисса. — Давайте второй.

— Второй — противоположный. Двери Смольного не открывать. Тогда — социальный взрыв, эти женщины ради своих мальчиков способны на многое… Как минимум на долгую судебную тяжбу, которая не прибавит нам популярности… Конечно, вездесущий «Всемогущий» подольет масла в огонь. Вероятно, вам придется показательно отправить меня в отставку… И, возможно, в конце концов все-таки пустить парней к девицам. Так что все жертвы будут напрасны…

— Да уж, мой милый, ну вы тут нарисовали апокалипсис! — Мелисса встряхнула головой, отгоняя страшные видения краха системы народного просвещения в Российской империи. — Босх отдыхает.

Премьер-министр в раздумьях встала с бархатного кресла и подошла к парапету крыши. Слева, словно второе светило, сиял громадный купол Исаакиевского собора.

— Послушайте, Евфимий Петрович, а если пойти совсем другим путем? Отбросим ваши убогие варианты. Может, вернем богослужения в программу Смольного? А что? Снова введем молитвы, исповеди, пригласим священника. Как при Марии Федоровне. Патриарх Доброжир будет счастлив. А мамаши сами не захотят отправлять в такое устаревшее религиозное заведение своих драгоценных сыночков.

— Оригинальное решение, Мелисса Карловна, — признал министр, поправляя очочки. — Но это будет противоречить Указу Его Императорского Величества Алексея Николаевича об отмене обязательного православия для детей. Общественность нас, опять же, не поймет.

— Вы правы, дружочек Евфимий Петрович, вы безусловно правы…

Мелисса прикоснулась к холодной сильной руке Юпитера и посмотрела вниз, на растрескавшуюся Неву. Река вскроется совсем-совсем скоро, высвободив колоссальную, неудержимую энергию.

Вдруг премьер-министру пришла в голову одна идея. Черт побери, она не случайно стала лидером «Вольнодумцев» — одной из двух главных российских партий.

— Ну, милый друг Евфимий Петрович, — развернулась Мелисса к министру, — готовьтесь прыгать и кричать «эврика». Я подарю вам точку опоры, которая перевернет весь мир этих орущих мамаш и хнычущих мамочек.

— А?

— Вот вам и «а», и «б», и «в». У нас, кажется, здание Академической гимназии на набережной Тучкова до сих пор так и пустует?

— Это где Ломоносов учился? Да, там пытались сделать частную школу, но не вышло.

— И еще один вопрос. Вы, мой дорогой, вроде хвастались, что у вашего ведомства денег полно?

— Э-э, — снял очочки министр, — мы действительно неплохо заработали на платных семинарах для иностранных учителей. Вообразите только, Мелисса Карловна, к нам со всей Европы преподаватели едут, хотят повысить свою квалификацию!.. Я тут слышал, что правительство Бельгии собирается в обязательном порядке, за госсчет, отправлять своих учителей к нам на переобучение. Мне это напомнило тысяча девятьсот четырнадцатый, когда по просьбе США Россия послала в Америку две тысячи русских инженеров для создания тяжелой военной промышленности…

— Вот и славно. Тогда в решении нашей задачи применим известный математический метод «от обратного»: чему завидуют орущие мамаши? Конечно, эксклюзивности. Она задевает их самолюбие. Их раздражает, что ни при каких обстоятельствах они не могут попасть в этот институт. Чего добиваются орущие мамаши? Разрушения магической атмосферы эксклюзивности, сохранившейся в Смольном институте. Значит, чтобы отвлечь их от деструктивных мыслей, мы должны предложить им еще бо́льшую эксклюзивность, которая вознесет их самолюбие на недостижимую высоту. — Мелисса возбужденно описывала круги вокруг сидящего в бархатном кресле министра. — Раз у нас есть деньги, и подходящее здание, и достойная история — мы возродим знаменитую Академическую гимназию. Только для мальчиков!

И она, сама того не замечая, во время очередного круга взъерошила жидкую шевелюру министра.

— Подготовьте бизнес-план, учебный план, обязательно возьмите в команду рекламщиков, пусть придумают яркое информационное оформление. Возможно, стоит назвать заведение «Новая академическая гимназия для благородных юношей», подумайте там, — инструктировала она Евфимия Петровича. — Главное — зацепить мамаш. Чтобы они поняли, что новое заведение оставит Смольный далеко позади. Побольше блеска, треска! Пригласите новостийщиков со «Всемогущего». Жду от вас конфетки, одним словом!

Окрыленный министр вперевалку направился в сторону лестницы — исполнять.

В последнюю секунду Мелисса окликнула его:

— Евфимий Петрович! Дружочек! Если вдруг проявится Ангел Головастиков, сразу звоните мне! Я сама с ним пообщаюсь.

Время до захода солнца прошло сумбурно. Заявился молодой, но уже очень настырный граф Вяземский, возжелавший отправиться в Париж на бюджетные деньги. Надо же, куда наметился: в двадцать восемь лет послом во Францию! Выпрашивал протекцию — хотел, чтобы Мелисса походатайствовала за него перед государем. Премьер-министр быстро отделалась от надоеды — сейчас не до Вяземского, кто бы за нее саму перед государем походатайствовал.

По дороге в театр заскочила в Мариинский дворец: встретилась с парочкой однопартийцев — по своей личной инициативе. Пыталась кулуарно убедить их в том, что бюджет на содержание императорской семьи следует увеличить. Однопартийцы отводили глаза. Правда, оба похвалили ее платье.

И вот наконец Александринка. Черт, спектакль уже начался. Думая о том, что симпатичный заголовок «Премьер-министр на премьере» обеспечен ей в любом случае, Мелисса пробежала по пустому фойе. Телохранитель-казак едва за ней поспевал.

Рослый капельдинер, поджав губы, тихо открыл тяжелую дубовую дверь, ведущую в полутемный зал. Там уже раздавались глубокие голоса актеров.

Мелисса, стыдливо пригнув голову (какое неудачное начало судьбоносного вечера!), сделала несколько шагов по направлению к пустующему креслу в первом ряду. Зрители расхохотались. Мелисса пугливо обернулась и поняла, что смеются не над ней — похоже, спектакль был по-настоящему забавным.

Краем глаза заметила смутную фигуру в императорской ложе. Итак, государь был здесь.

Весь первый акт Мелисса провела как на иголках. Из партера никак не удавалось разглядеть, видит ли ее император. У чиновницы даже шею прихватило. Довертелась головой до того, что сидящий позади знакомый контр-адмирал прошептал: «Простите, Мелисса Карловна, но вы так дергаетесь, что меня уже укачало».

В антракте к императору подойти не удалось. Мелисса выскочила в фойе, заполненное шумом и драгоценностями, и сразу наткнулась на группу озабоченных журналистов, приставших к ней с единственным вопросом: «Отречется ли Николай Константинович от престола сразу после дня рождения великой княжны?» Мелисса не знала. Но никто в это не поверил. Ни на какие другие темы представители прессы общаться не хотели, поэтому чиновница ушла из фойе несолоно хлебавши, так и не дав ни одного интервью. Однако своими расспросами журналисты направили ее мысли в новое русло. Мелисса всерьез озаботилась тем, что бы такое сделать, чтобы не отпустить государя.

Во втором акте премьер-министр, вынужденная из-за обездвиженной шеи смотреть прямо на сцену, внезапно увлеклась спектаклем. «Понедельник начинается в субботу» словно был списан с ее жизни: герой — член Русского физико-химического общества — сгорает на работе в окружении чудес. Совсем как она! В РФХО герою трудно, но ужасно интересно: физики и химики проводят сказочно сложные опыты и делают волшебные открытия, пока руководство тратит все деньги на бесконечные ремонты и перекраски здания общества.

Пьеса была сатирической: высмеивала увлеченность императора Константина Великолепного дизайном; во времена его царствования естественные науки отошли на второй план.

Вообще-то Александринка немного опоздала с премьерой — лет эдак на двадцать шесть; роман братьев Стругацких был опубликован давным-давно; но театр был слишком академичен, его художественный руководитель всегда давал бестселлерам как следует настояться.

Особенно Мелиссе понравилась сцена, когда друг главного героя швырнул в эпицентр космического взрыва бутылку с джинном. Джинн, которого играл двухметровый араб устрашающего вида, упал на театральный огонь, изображающий взрыв, и спас Вселенную в целом и главного героя с его другом в частности.

Из императорской ложи крикнули «браво!», громко зааплодировали и засвистели.

— Что? — обернулась всем телом Мелисса. Как странно! Слишком бурная реакция для сдержанного Николаса.

Включился свет, актеры вышли на поклон, но премьер-министр невежливо стояла к ним спиной. Пока зал бушевал, благодаря труппу за отличный спектакль, Мелисса в немом изумлении смотрела на Константина Алексеевича, занявшего место своего сына в императорской ложе. Пожилой экс-государь, в яркой рубашке с попугаями, хлопал громче всех.

Николас вообще не пришел. Черт, возлюбленный ускользает, как вода сквозь пальцы.

Вернувшись домой — то есть оказавшись в своей опочивальне на третьем этаже Зимнего, над покоями императора, Мелисса скинула неудобные туфли и, не тратя времени на переодевание, набрала номер графа Вяземского.

— Роберт? — тихо сказала она в перстень-разумник. — Хочешь во Францию?

— О, ваше превосходительство! — Вяземский враз проснулся, судя по голосу, звучавшему в крошечной беспроводной гарнитуре, которая уютно устроилась у Мелиссы в ухе (гарнитура шла в комплекте с перстнем).

— Тогда завтра заскочи ко мне. Для тебя есть задание. Станешь моим джинном.

Глава 7. Отвечайте не задумываясь

— Мы зададим вам несколько вопросов. Отвечайте не задумываясь.

Надоело, надоело, надоело!

Великая княжна смотрела очередное — кажется, двадцатое по счету? — видеоинтервью с участниками конкурса. Нет, психологи проделали просто титаническую работу: из сотен тысяч кандидатов оставили пятьдесят самых перспективных, но выбрать из этой полусотни пятерых счастливчиков предстояло ей самой.

Как жаль, как все-таки жаль, что маменьки нет рядом! Она бы подсказала, на кого обратить внимание. Судя по маминым фильмам, которые Екатерина знала наизусть, Василиса Прекрасная умела слушать — у нее был очень понимающий вид, когда кто-то из героев рыдал и просил совета. Добрые голубые глаза, нежный голос… Тоска тут же сменилась застарелой обидой. Нет, родительница выбрала более увлекательную жизнь, чем нянчиться тут с ребенком. Мамины голубые глаза, с детства привыкшие к серому петербургскому небу, должно быть, щурятся сейчас от белого африканского солнца.

Екатерина нахмурилась и уставилась в телевизор.

Большой экран, выглядевший довольно экзотично на фоне малахитово-золотых стен гостиной, показывал запись финальных интервью. Склеены они были по принципу «вопрос — и пятьдесят ответов на него», почему-то психологи решили, что так будет нагляднее. Получился мучительный, занудный ролик.

В какой-то момент все парни стали казаться Екатерине одинаковыми. Вообще-то они и правда были похожи друг на друга — рослые, видные ребята с открытыми улыбками и умными глазами. Симпатичные, но не слишком: во всяком случае, не смазливые. Каждый из них мог бы сняться в фильме о конце света в роли героя, спасающего мир от злых инопланетян; но вряд ли в рекламе галстуков от Лидваля. В общем, идеальные партнеры.

Екатерина словно попала на фабрику сладостей.

Но есть почему-то не хотелось. Был конец апреля, и хотелось запрыгнуть на спину шоколадному Кирину и лететь по весеннему царскосельскому парку.

Так, все эмоции — прочь. Надо собраться и вникнуть в ответы кандидатов на стандартные вопросы психологов. Все это очень напоминало собеседование при приеме на работу. Самую престижную и приятную работу на земле.

— Почему вы решили участвовать в конкурсе?

— Давно влюблен в великую княжну…

— Восхищаюсь красотой ее императорского высочества…

— Очарован…

— Околдован…

— Сведен с ума…

— Люблю девушек спортивного телосложения с зелеными глазами…

— Хочу познакомиться с внучкой человека, придумавшего гениальную программу «Разумная изба». — Этот трезвый ответ сразу заставил Екатерину встрепенуться и нажать на «паузу». Титры внизу экрана сообщали, что кандидата зовут Иван. Он не так походил на гренадера, как предыдущие интервьюируемые. Высокий лоб, внимательный взгляд синих глаз. Общая интеллигентность. Простая белая рубашка.

Екатерина сверилась с распечатанными на рисовой бумаге анкетами. Двадцатидевятилетний Иван Воронихин был из династии знаменитых русских зодчих. Сам он продолжил семейные традиции, став штатным архитектором Императорской строительной коллегии, специально созданной Константином Алексеевичем для реализации своей амбициозной программы по модернизации деревень.

После Ивана череда сереньких, невыразительных, а порой и возмутительных ответов возобновилась.

— Только что развелся, хочу развеяться…

— Никогда не был в Петербурге, интересно посмотреть на столицу империи…

— Хочу засветиться на телике…

И снова:

— Влюблен…

— Очарован…

— Восхищаюсь…

— А я пришел на кастинг просто так. За компанию с приятелем. Мы работаем с ним в одной конторе, ну вот я за ним и увязался, делать было нечего, — признался веселый парень с перебитым носом и необъятными плечами.

Екатерина расхохоталась — хотя носителям императорской фамилии хохотать неприлично.

«Пауза», анкета. Алексей Попович. А ведь и правда — настоящий русский богатырь, если не считать сине-красной клетчатой рубахи (следящие за модой богатыри предпочитают кольчуги, так ведь?). Алексей сложил руки на широкой груди, выставив на обозрение круглые бицепсы. Меньше всего этот светловолосый и голубоглазый здоровяк был похож на отличника, но тем не менее он был им: блестяще окончил Московский госуниверситет и поступил на службу в отдел автоматизации Императорской строительной коллегии, где занимался разработкой разумных систем для новых домов. Снова ИСК! Значит, они с Иваном коллеги. Наверное, именно за ним Алексей и увязался.

Следующий вопрос для конкурсантов был посложнее:

— Какой самый дерзкий поступок вы совершали ради любви?

Посыпались ответы:

— Пел серенады под окном…

— Сделал татуировку с именем любимой…

— И поэтому ты автоматически выбываешь из нашего конкурса, — пробормотала Екатерина.

— Потратил все сбережения на кольцо с бриллиантом…

— Я пока не встретил любовь всей жизни. А потому все мои дерзкие поступки впереди, — мягко улыбнулся интеллигентный Иван. — Надеюсь, что мне захочется их совершить ради великой княжны, у меня хорошее предчувствие.

Екатерине понравился этот ответ. Так же, как и здоровый цинизм Алексея:

— Ради любви к женщине? Да ну, ерунда какая. Не стоит из-за девчонки шею ломать. Вот ради любви к работе я готов на все. Однажды тридцать шесть часов подряд на службе провел. Синхронизировали два датчика, чтобы при подъеме клиента с кровати автоматически включался чайник на кухне.

Один из вопросов намеренно сбивал с ног:

— Представьте: в комнату заходит пингвин и на голове у него сомбреро. Что он скажет и почему он здесь?

Конкурсанты выглядели озадаченными:

— Э-э-э…

— Мм…

— Это розыгрыш?

— Можно следующий вопрос?

— А-а-а…

— Кря-кря? Не знаю.

Иван подошел к делу вдумчиво:

— Что ж, пингвины живут в Антарктиде, а Российская империя недавно заявила о намерении добывать полезные ископаемые на острове Петра Первого в Антарктике. Сомбреро — часть национального мексиканского костюма, так что, вероятно, пингвин сочувствует Мексике. Зачем он пришел к русским? Вероятно, чтобы сообщить, что Мексика также претендует на ресурсы острова Петра Первого, поскольку внятного территориального разграничения Антарктики до сих пор нет. Хотя остров-то открыл наш Беллинсгаузен!

Алексей, услышав вопрос, издал губами нечто, похожее на писк:

— Ребята, вы не поверите! Именно такое видение было у меня на тридцать шестом часу работы в ИСКе, помните, я говорил про датчики? В общем, сидим мы, по клавишам стучим, и вдруг я замечаю возле двери такого небольшого несчастного пингвинчика в сомбреро. Нет, какой-то просто цирк. Ну, думаю, со сбитнем переборщил. Потому что пингвин мне отчетливо так говорит: «Леха! Леха, друг! Почему птицы не летают, как люди? Давай придумаем самолет для пингвинов! И я полечу высоко-высоко!» Такой болтливый пингвин попался.

И Алексей дурашливо подмигнул в камеру.

Только после этого Екатерина поняла, что парню не нужна срочная медицинская помощь — он просто-напросто шутит.

Что ж, кажется, двух кандидатов она уже выбрала.

Глава 8. Темные лошадки

Процесс отсматривания интервью растянулся на несколько дней и частично — ночей. Начальник колл-центра, видя, как Екатерина засыпает с наушниками на голове, потребовал, чтобы сотрудница взяла отпуск за свой счет раньше запланированного. Екатерина была не против: не очень-то приятно работать в окружении бессчетных плакатов с самодовольным Джимом. Хоть лично не пересекались, и на том спасибо.

Впрочем, от видеороликов ее тоже уже мутило. Добросовестно разделавшись с длиннющей записью, великая княжна поняла, что, кроме архитектора Ивана и технаря-балагура Алексея, больше она никого не выписала.

— Вот наказание, — в отчаянии сказала сама себе Екатерина и принялась за дело с самого начала. Может, пропустила кого-то достойного? Надо отсмотреть все заново.

— Мой самый дерзкий поступок? — задумался один из парней на видео. — Однажды, чтобы рассмешить свою невесту, я разделся догола прямо на Невском проспекте и минуты две нагишом танцевал на глазах у изумленных прохожих. Моя невеста очень смеялась, когда участковый городовой забирал меня в сыскное отделение. Правда, сразу после этого мы расстались…

— Это что еще за чумичка? — раздался знакомый голос из-за спины Екатерины. В Малахитовую гостиную неторопливо вошел Константин Великолепный. — Только не говори, что он тебе нравится, все равно не поверю.

— Ох, дедуля, у меня уже сил нет! — по-детски захныкала великая княжна. С дедушкой они всегда были большими друзьями. Екатерина проводила самые жаркие летние месяцы в его маленьком домике на берегу Черного моря, а осенью помогала императору-садоводу собирать собственноручно выращенный им виноград, от чего пальчики принцессы становились бордовыми и сладкими. Последние несколько недель Константин Алексеевич гостил в Зимнем дворце, с любопытством наблюдая за подготовкой к небывалому реалити-шоу. — Конечно, этот танцор-экспериментатор мне нисколечко не нравится. Все эти молодые люди такие скучные, нет в них изюминки. То ли психологи плохо поработали, то ли у меня после истории с Джимом сердце очерствело.

— Так-таки никто не приглянулся?

— Двое вроде ничего. Один из них, кстати, твой большой поклонник. Мечтает познакомиться с внучкой человека, который придумал «Разумную избу». Приятно?

— Еще бы! Но у меня для тебя, Катюша, есть одно спасительное предложение. — Константин Алексеевич, похожий на доброго волшебника в отпуске (опрятная белая борода, длинные пушистые усы и неизменная цветастая рубашка), протянул внучке диск без подписи.

— Что это, дедуль? — Екатерина недоуменно покрутила диск в руке.

— Это… — Дедушка изобразил на подоконнике барабанную дробь. — Это твой будущий муж!

— Мой кто?

— Катюш, тут дело такое. — Константин Алексеевич подхватил старинный стул и поставил его рядом с внучкиным креслом. — Мне написал письмишко один мой старинный приятель, король Испании. В общем, его средний сын для тебя — идеальная партия. Эмоциональный, красивый парень с пышным испанским именем. Второй в очереди на престол. Одним словом, то что доктор прописал! В отличие от этих чумичек, — пренебрежительно кивнул он головой в сторону большого экрана.

— Дедуль, — закусила губу Екатерина, — что ж ты раньше-то не сказал? Я уже подписала контракт со «Всемогущим» — о том, что в ближайшие полгода обязуюсь ходить на свидания только с участниками шоу и только под прицелом телекамер. Слово Романовых прочнее карбона, как говорит папенька.

— Ну и держи свое карбоновое слово на здоровье, — понятливо покивал дедушка и заговорщицки подкрутил усы, — карбон очень легкий и держать его совсем нетрудно. Особенно если знать, что мой протеже — официальный участник конкурса. Он, правда, срезался на первом же туре, даже до интервью с психологами не дошел. Но, думаю, ты имеешь право внести его имя в пятерку финалистов.

Тонкие бровки великой княжны сошлись на переносице.

— Да, контракт позволяет мне проигнорировать рекомендации творческой группы, но я даже не знаю… Как-то неожиданно это все.

— Внученька, а ты посмотри на нас с бабушкой Мадлен! Живем душа в душу с одна тысяча девятьсот шестьдесят восьмого года. Скоро будем отмечать полвека семейной жизни! А как поженились? Абсолютно по расчету! Я хотел со Швецией установить безвизовый режим, вот и начал умасливать шведского короля. Делал комплименты его младшей дочери, немного флиртовал с ней, приглашал на танец. Ну и закрутилось. А безвизовый режим ее папочка подарил нам на свадьбу, так что я своего добился, — усмехнулся дедушка в усы. — Ты, Катюша, рискни, испытай этого испанского принцульку-инфантульку — может, через пятьдесят лет еще вспомнишь дедушку добрым словом.

— Хорошо, дедуля, уговорил, — вздохнула великая княжна. В конце концов, большинство ее прабабушек выходили замуж не по любви. — Но хоть бы заранее увидеть этого пресловутого красавца!

— Пожалуйста, — указал на диск дедушка, — мне прислали его видеоанкету.

— Ах да… — Екатерина вспомнила, что держит в руках носитель информации. — Но дедуля! Скажи, почему такой устаревший формат? Честно говоря, сомневаюсь, что в моем медиацентре вообще есть дисковод!

— Катюш, это же испанцы, — пожал плечами Константин Алексеевич, уходя. — Оливки у них, конечно, превосходные, и солнце тоже; а вот технологии отстают от наших на миллион световых лет.

Пока Екатерина возилась с доисторическим диском, в дверь Малахитовой гостиной громко и требовательно постучали.

— Да-да, заходите!

Может, дедушка вернулся с новым сомнительным предложением? Может, вытащит из нагрудного кармана, как фокусник кролика, еще одного «будущего мужа»? После разговора с внучкой Константин Алексеевич, лучась довольством и напевая в бороду, удалился на крышу Зимнего, чтобы «поставить там хоть парочку горшочков с базиликом и петрушкой».

Двери впустили в гостиную горящую энтузиазмом Мелиссу в полыхающем цикламеном брючном костюме.

— Ваше высочество Катарина, я к вам с небольшим вопросиком. — Глава правительства спрыгнула с фиолетового гироскутера.

— Слушаю, Мелисса Карловна. — Великая княжна бросила бессмысленные попытки вставить диск туда, куда он не хотел вставляться, и обернулась к премьер-министру.

— Скажите, Катарина, вы любите Париж?

— Париж? — удивилась Екатерина. — Вообще-то от вас я могла бы ожидать вопрос про Берлин. Но да, я люблю Париж. Кто же не любит!

Мелисса удовлетворенно кивнула и театрально упала в бархатное кресло великой княжны. Сочетание ярко-розового костюма с зеленой обивкой резало глаз. Екатерина непроизвольно поморщилась и примостилась рядом на дедушкином стульчике.

— А в чем, собственно, дело, Мелисса Карловна?

— Дело, ваше высочество, вот в чем. — Премьер-министр заправила короткие черные волосы за ухо и доверительно наклонилась к будущей императрице. — Я придумала вариант, как избежать невообразимых трудностей, которые начнутся у вас сразу после вашего дня рождения.

— Вы о возможной коронации? — поджала губы Екатерина. — Во-первых, это еще далеко не факт. Мы с папенькой даже не обсуждали этот вопрос. Во-вторых, почему вы решили, что у меня начнутся какие-то трудности? И что я хочу их избежать?

— Катарина, дорогая моя, неужели вы никогда не мечтали быть такой, как все? — понизив голос, спросила коварная Мелисса. Темные глаза сканировали душу великой княжны, как котел Ершова — тело. — Неужели вам никогда не хотелось жить беззаботной, легкой жизнью? Без государственных проблем, без неподъемной ответственности? Неужели вам никогда не казалось, что этот трон перечеркнет вашу личную жизнь, задушит вас как индивидуальность? Неужели вы никогда не думали: как было бы хорошо отпустить поводья и скакать, скакать куда глаза глядят?

Великая княжна молча отвела глаза. Взгляд ее невольно упал на фотографию Кирина, стоявшую на малахитовом туалетном столике.

— А я знаю, я чувствую, что вы со страхом ждете своего двадцатишестилетия, — искушала Мелисса. — Вы боитесь, что отец по традиции передаст вам трон. Вы не сможете отказаться. Ведь это ваш долг. И тогда у вас совсем не останется времени на конюшню. Какая несправедливость! Вы ведь даже не выбирали политику своей профессией. Вам просто не повезло родиться Романовой.

— Так, ладно, Мелисса Карловна, — прервала ее Екатерина. — К чему вы клоните?

— Мы с вами, Катарина, должны заключить пакт. Секретный, разумеется. — Мелисса приложила розовый пальчик к такого же оттенка губам. — Вы соглашаетесь взять в финал своего конкурса одного очень перспективного молодого человека, который по непонятным причинам не прошел отборочный тур, и, если найдете с ним общий язык — а я в этом уверена, — вы выходите за него замуж и уезжаете с ним в Париж. Я это устрою!

— Как? — скептически приподняла бровь Екатерина. — Как вы это устроите?

— Элементарно. Я рекомендую его на пост посла во Францию, вы проситесь поехать вместе с мужем, отец не станет мешать вашему семейному счастью и отпустит вас, а сам останется у власти. Опомниться не успеете, как окажетесь в очереди к Эйфелевой башни с круассаном в руке и беретом на голове!

Екатерина задумалась. Она чувствовала какой-то подвох, но пока не могла понять, в чем он. Эх, была не была, под венец все равно насильно ее не притащат.

— Кстати, что за перспективный молодой человек-то?

— О, вы его знаете! — воскликнула Мелисса. — Это душка граф Вяземский.

Глава 9. Плюс один

К концу дня список потенциальных женихов был почти готов:

— интеллигентный архитектор Иван (честный отбор);

— веселый технарь-богатырь Алексей (честный отбор);

— испанский принц-инфант с «пышным именем», которое еще предстояло выяснить (нечестный отбор, результат закулисных интриг);

— «душка» граф Роберт Вяземский (снова закулисные интриги).

Пятая строчка пока пустовала.

Уф, устала. В колл-центре в дни презентации новой модели «русско-балта» и то легче работать.

Великая княжна решила немного отвлечься от льющегося на нее потока молодых людей и взяла с малахитового столика книгу. «Золотого бизоненка» она перечитывала уже раз десять. И даже заказала его печатную версию вместо электронной. Приключения одесского авантюриста Бендера в Южной Америке неизменно вызывали у нее улыбку. Лучший момент — когда великому комбинатору после многочисленных испытаний все-таки удается найти несметные сокровища инков, в том числе отлитые из золота фигурки бизонов.

Вот было бы занятно, если бы в шоу принял участие такой изобретательный и неунывающий кандидат, как Остап! Конкурс сразу перестанет быть томным.

— Вашвысочество, можно? — В темном проеме дверей проявился силуэт обер-камергера.

— Давай, Семен, не стесняйся, у меня тут сегодня проходной двор, — махнула рукой великая княжна, откладывая книжку.

— Я не один. — И рядом со Столыпиным возник рыжеволосый парень в серой рубашке-поло.

Проклятье, и Сеня приволок жениха-нелегала? Это уж слишком!

— Что ты хотел, Семен? — ледяным тоном спросила великая княжна.

— Хотел познакомить вас с одним из режиссеров нашего реалити-шоу. — И Столыпин тихонько подтолкнул парня вперед. — Это Генри Спенсер. Он будет брать у вас интервью на протяжении всего конкурса.

Значит, коллега, а не кавалер. Екатерина оттаяла.

— Очень приятно! Екатерина Романова. Я уж подумала, что вы тоже собираетесь за мной ухаживать! — пошутила великая княжна.

— И в мыслях не было, — заверил ее Генри с едва заметным английским акцентом. — Я здесь исключительно по работе, ваше высочество.

«Заметно, что по работе, — подумала Екатерина. — С такой бессовестной щетиной за принцессами не ухаживают».

— Вы прекрасно говорите по-русски, Генри, — сказала она вслух. — Very well.

— Благодарю, ваше высочество. — Англичанин с достоинством поклонился. — Я уже несколько лет в России. Перенимаю у вас кинематографический опыт. Всегда мечтал попасть на Шепсинскую «фабрику грез», и три года назад наконец удалось.

— Да, не зря Шепси называют колыбелью мировой киноиндустрии, — с гордостью отозвалась великая княжна. — Как вам наше Черное море после Атлантики?

— О, превосходно! Я поражен масштабным проектом по замене всей этой гальки на чистейший белый песок, как в Индонезии.

— Конечно, удовольствие не из дешевых, — согласилась Екатерина. — Но государство не вложило ни копейки. Постарались наши кинематографические титаны. Ради привлечения туристов и создания хорошей натуры для съемок. Да у Шепсинской киностудии даже логотип соответствующий — песчаный берег с морской пеной… Впрочем, что я вам, профессионалу, рассказываю! Вы и так это знаете, раз там работали. Вероятно, вам сложно привыкнуть к петербургскому климату после мягкого черноморского? — подняла любимую англичанами тему Екатерина.

Генри пожал плечами.

— Здесь не больше туманов и дождей, чем на моей родине.

Столыпин, нетерпеливо переминавшийся с ноги на ногу, вмешался в беседу:

— Вашвысочество, позвольте поинтересоваться, как продвигается отбор кандидатов? На девятое мая, то есть через полторы недели, намечена встреча со всеми женихами в вашей летней резиденции, уже вовсю идет подготовка.

Почему-то Екатерине стало неловко. Возможно, из-за насмешливой искринки, мелькнувшей в серых глазах Генри.

— Прекрасно, Семен, прекрасно продвигается, — сдержанно ответила великая княжна. — Остались последние штрихи.

— Генри, ты не мог бы подождать меня за дверью? — обратился Столыпин к режиссеру.

— О, разумеется. Был рад познакомиться, ваше высочество.

Рыжик вновь не без изящества поклонился — какая обходительность для парня в серой рубашке! — и вышел из гостиной.

— Я понял, что вы не желаете делиться подробностями в присутствии постороннего, — откашлявшись, сказал Столыпин, — но, вашвысочество, вам придется привыкать к откровенности. Генри будет задавать весьма личные вопросы во время шоу.

— Семен, напомни еще раз, почему я вообще должна в этом участвовать? — устало спросила великая княжна.

— Потому что народ хочет знать о вас все. Потому что это необходимая мера для удержания уровня любви к монарху Российской империи на нынешнем высоком уровне, — с сочувствием ответил Столыпин.

— Сеня, это так тяжело, ты не представляешь!

— Представляю, вашвысочество, и очень желал бы вам помочь, но, к сожалению, не знаю как… А, вот! Хотите я вас рассмешу? Тоже расскажу вам кое-что личное!

— Слушаю, — с интересом посмотрела на обер-камергера Екатерина. — Что там у тебя за секреты?

— Я тоже присылал свою видеоанкету для участия в реалити-шоу!

— Что? В каком реалити-шоу?

— В вашем, вашвысочество! Признаюсь, я тоже хотел посоревноваться за вашу руку и сердце. — Семен весь раскраснелся и начал ковырять носком ботинка зеленый ковер. — Ну вот, рассказал и стало легче.

— Сеня, но я не видела твоего интервью среди этих пятидесяти.

— А меня ведь психологи приглашали на следующий тур! — похвастался Столыпин. — Но я в последний момент решил, что это будет неэтично.

Великая княжна улыбнулась.

— Знаешь, Сеня, не нахожу в этом ничего неэтичного! Я тебя неплохо знаю… Кстати, что бы ты ответил на вопрос «почему вы решили участвовать в конкурсе»?

— Это просто, — развел руками Столыпин. — Я безумно люблю семью Романовых, и это единственный шанс для меня стать ее частью. Мамочка будет очень довольна… Ну и, честно говоря, у меня масса оригинальных планов для принца-консорта, а кто лучше всего их претворит в жизнь? Конечно, я сам!

— А вот это действительно откровенно, — кивнула Екатерина. — И потом, приятно будет увидеть знакомое лицо среди кандидатов. Ты и так уже почти что часть нашей семьи. Итак, Семен, поздравляю… — Она взяла список кандидатов и уверенной рукой вписала туда фамилию «Столыпин». — …Ты в финале! Готовься к необычному лету в Царском Селе!

Глава 10. Диверсия

Мелисса сидела на корточках под гигантским столом в Большом зале Екатерининского дворца и обливалась потом.

Черт побери, этот понедельник выдался совсем не таким, как она планировала. Вместо того, чтобы тихо-мирно готовиться к завтрашнему совещанию Совета министров, Мелисса вынуждена была бросить все на своего заместителя и примчаться сюда, в Царское Село, на вакуумном трамвае. А от этой скорости — шестьсот километров в час (даже пробка из нагретой бутылки шампанского вылетает в шесть раз медленнее!) — у нее всегда голова болела и в глазах двоилось.

Сначала-то она хотела доверить мелкое пакостничество своему протеже, графу Вяземскому, но за ним весь день хвостом ходила камера. Пришлось опять все брать в свои руки. Тайком сбежала от своего телохранителя, закодировала камеры видеонаблюдения Екатерининского. Простая команда «Фрост-фрост-волчий хвост! Раз-два-три, картинка замри!» позволяла на некоторое время заморозить изображение, которое камеры посылали на сервер дворца, и обмануть не слишком внимательную охрану у мониторов. Мелисса изредка пользовалась этой командой во время проведения особо секретных переговоров в своем кабинете — в частности, когда к ней заглядывал Вяземский.

Черт, ноги совсем затекли.

— Пупочкин! Где этот проклятущий Пупочкин, кто-нибудь вообще в курсе? — заорали прямо рядом с ней.

Из-под длинной белой скатерти Мелисса видела только грязные коричневые ботинки на толстой рифленой подошве.

— Пупочкин!

— Кто видел Пупочкина?

— Вызовите главного осветителя! — отозвались множественные голоса за пределами видимости кукующей под столом Мелиссы.

Мышцы ног премьер-министра горели, как шапка на воре. Стараясь не производить заметного шума, Мелисса с осторожностью сапера сняла свои зеленые замшевые туфли на десятисантиметровых каблуках и медленно села на самую устойчивую часть своего тела, облаченного сегодня в лимонно-желтый костюм. Дерзким в костюме был не только цвет, но и покрой: не каждый премьер-министр может позволить себе носить шорты на работу.

И не каждый премьер-министр вовремя сообразит забраться под стол, чтобы не быть застуканным на месте преступления.

Под столом было до крайности мало места: Мелиссу со всех сторон окружали металлические контейнеры с острыми углами. Некоторые из них были очень горячими, а другие, наоборот, обжигали холодом. Все они жили какой-то своей жизнью: шипели, щелкали, бурлили, постукивали. От каждого отходили разноцветные проводки, переплетавшиеся под столешницей наподобие ниток в оренбургском пуховом платке.

Судя по крикам, поднявшимся в районе дверей, Пупочкина наконец нашли и притащили в зал.

— Что? Что это такое? — грозно вопрошал обладатель грязных ботинок. — Это кто так поставил прожекторы? Макака неразумная? Или, может, хомячок какой сюда прокрался?

— А в чем, собственно, дело? Что конкретно вас не устраивает? — довольно невнятно защищался невидимый Мелиссе Пупочкин, явно что-то дожевывая.

— Ха! Что меня не устраивает! — язвительно рассмеялся грязноботиночный. — Да все, все не устраивает! Ты, Пупочкин, осмотрись! Гляди не на пирожок свой, а вокруг! Что ты видишь?

— Ну прожекторы вижу, — индифферентно ответил Пупочкин.

— Так, еще что?

— Ну еще зеркала.

— Вот! Вот, Пупочкин! Ключевое слово — «зеркала»! Твои прожекторы отражаются во всех зеркалах. Грязь в кадре! Грязь чистой воды!

— Стоило из-за этого меня от обеда отрывать, — буркнул Пупочкин. — Мог спокойно пирожок доесть.

— Нет, вы посмотрите на него! — ахнул грязноботиночный. — Об утробе своей ненасытной только и думает. Ты мне это бельмо на ножке из кадра убери!

— Вообще-то я уже старался их убрать, — с достоинством отвечал Пупочкин. — Вообще-то я на расстановку этих прожекторов целое утро убил. Еле успел на обед. Я ж не виноват, что здесь сплошные зеркала! Это вы синьору Растрелли претензии предъявляйте, а не мне. Это он такие тоненькие простеночки придумал.

Пока грязноботиночный препирался с осветителем, Мелисса, маневрируя между контейнерами, тихо подползла к самому краю скатерти и одним накрашенным глазом выглянула наружу. Из-за пресловутых зеркал казалось, что телевизионщиков здесь примерно столько же, сколько муравьев в муравейнике. Но сейчас все они скопились возле входных дверей, на обеденный стол никто внимания не обращал. Впрочем, Большой зал был и вправду таким большим — восемьсот квадратных метров, — что в его бескрайних витиевато-золоченых просторах хороший, серьезный стол размером со среднюю столовую просто-напросто терялся.

Пора было действовать.

Мелисса по-пластунски выбралась из-под скатерти, в последний момент зацепившись-таки ступней за горячущий контейнер. Сверху, с расписного плафона «Триумф России», на премьер-министра укоряюще смотрела пухлая тетенька в довольно фривольных одеяниях, олицетворяющая Империю. Тетенька-Россия беззаботно парила среди голубого неба и облачков и даже не догадывалась о том, с какими вызовами столкнулась Мелисса на пути к реализации своего невинного в общем-то желания влюбить в себя Николаса и удержать его у власти.

Держа туфли в руке и мысленно благодаря родителей за свой маленький неприметный рост, Мелисса босиком подкралась к цели — пульту управления скатертью, небрежно оставленному кем-то на краю стола. Обожженная нога начинала пульсировать.

«Выберите трапезу», — предложил большой цветной дисплей.

— Ты, Пупочкин, много себе позволяешь! — доносились из противоположного конца зала крики грязноботиночного. — Растрелли ему уже не угодил! А следующий кто в твоем черном списке? Солнце, которое не туда светит? Может, тебе и окна в пол не нравятся?

— А что? — оборонялся Пупочкин, невидимый из-за спин своих коллег. — Понатыкали этих окон, солнце в них бьет, невозможно рассчитать яркость моих прожекторов!

«Торжественный обед в честь знакомства с великой княжной». — Мелисса ткнула пальчиком в строчку на экране.

Пульт тут же среагировал и вывалил нарядно оформленный список:

«Дата: 9 мая.

Украшение стола: розовые тюльпаны и свечи.

Вкусовые предпочтения едоков:

1) Ее высочество Екатерина — жареный каплун, салат из свеклы, кисель клюквенный с миндальным молоком, березовый сок.

2) Иван Воронихин — щи из кислой капусты с говядиной, жареная баранина на манер дичины, вафли сливочные.

3) Алексей Попович — борщ малороссийский, утка под соусом из цветной капусты, крем из виноградного вина, сбитень.

4) Его высочество Мануэль — тортилья с картофелем и луком, хамон нарезанный, каталонский крем с цедрой апельсина.

5) Граф Роберт Вяземский — жареная осетрина со снетками, соленые лимоны, пуншевое мороженое.

6) Семен Столыпин — суп из налимов, рябчики фаршированные, сухари из малины.

Вкусовые ограничения и запреты едоков:

1) Ее высочество Екатерина — шоколад (аллергия!).

2) Иван Воронихин — рыба (аллергия!).

3) Алексей Попович — нет ограничений.

4) Его высочество Мануэль — все продукты и блюда Южной Америки (не аллергия; отказ по политическим причинам).

5) Граф Роберт Вяземский — крестьянская еда (не аллергия; отказ по аристократическим причинам).

6) Семен Столыпин — молоко (не аллергия; не любит с детства).

Загрузка продуктов: готово.

Загрузка украшений: готово.

Начало приготовления: через 20 минут».

Скандал у дверей разрастался, к счастью для Мелиссы.

— Вот, вот план расстановки прожекторов, подписанный вами! — Осмелевший Пупочкин, подпитавшись пирожком, размахивал какой-то бумажкой. — Вы бы лучше главного оператора позвали! Это он во всем виноват, камеры свои не может правильно воткнуть. Где Голубцов? Подайте сюда Голубцова!

— Ты, Пупочкин, не забывайся! Для тебя наш главный оператор — не просто какой-то Голубцов, а его сиятельство граф Голубцов!

— Вот еще! Раз уж это ваше сиятельство устроилось к нам на работу, пусть не надеется, что перед ним тут все будут кланяться! Для меня он — всего лишь коллега, и к тому же не слишком хорошо выполняющий свои обязанности.

— Ну, знаешь ли, Пупочкин… Я, конечно, могу его пригласить сюда, оторвать человека от обеда…

— Меня-то вы небось оторвали не задумываясь!

— …Но почему-то мне кажется, что проблема отнюдь не в камерах!

Мелисса, поминутно поглядывая в сторону спорящих и надеясь, что поиски неведомого Голубцова займут какое-то время, стала лихорадочно передвигать значки с изображением будущих блюд.

Нужно помочь Роберту выиграть этот конкурс. Любой ценой.

Глава 11. Знакомство с женихами

Екатерина знала, что выглядит восхитительно.

Об этом ей сказало разумное зеркало, переехавшее вместе с великой княжной в Царское Село и удобно расположившееся в Янтарном кабинете.

После выполнения всех инструкций зеркала Екатерина стала напоминать матушку-Россию с плафона Большого зала: ниспадающее складками платье цвета слоновой кости с открытым плечом — в греческом стиле; убранные в «корзинку» русые волосы; естественный макияж. Однако, в отличие от матушки-России с плафона, Екатерина находилась в прекрасной физической форме — все дни до начала конкурса она провела верхом на Кирине.

Итак, вот он — решающий момент. Мгновение, которое разделит историю Дома Романовых на «до откровенного телешоу» и «после».

Двое казаков в белых курчавах папахах, желтых, обшитых нарядной тесьмой кафтанах и белых шароварах с лампасами выжидающе смотрели на великую княжну. Она кивнула. Казаки медленно, с видимым усилием, раскрыли тяжелые деревянные двери, ведущие в Большой зал, откуда полился яркий свет, негромкий гул голосов и вкусные запахи.

— Ее Императорское Высочество Екатерина Николаевна! — провозгласил невидимый церемониймейстер.

В помещении сразу установилась полная тишина. Все разговоры прекратились.

Великая княжна глубоко вздохнула и впорхнула в Большой зал на своем неоновом гироскутере.

Первое, что бросилось в глаза, — огромный, бесконечный стол, покрытый снежно-белой скатертью и украшенный теплыми маленькими свечками. «Странно, я же заказывала еще и тюльпаны для первого обеда», — мелькнуло сомнение. Из-за стола вставали пятеро женихов, большинство из которых она видела впервые. Вокруг — зеркала, светлые окна, снова зеркала, камеры, позади которых кучковались телевизионщики. Рыжая шевелюра Генри Спенсера сигнальным огнем горела в дальнем углу зала. Он прислонился к узкому простенку и глядел не на великую княжну, а в просмотровый монитор.

— Рада приветствовать вас в Царском Селе, господа! — хорошо поставленным голосом (в Смольном институте был курс ораторского мастерства) произнесла Екатерина и плавно опустилась на ореховый стул с шелковой обивкой в цветочек, стратегически расположенный во главе стола. — Приглашаю вас занять свои места.

Креативный директор «Всемогущего» решил добавить перчику и в прямом эфире показывать ключевые этапы конкурса, а также еженедельное интервью с великой княжной (шоу все-таки имело в своем названии термин «Live»), так что Екатерине выдали жесткое эфирное расписание, которого она должна была придерживаться. Например, на званый обед выделили ровно час. Потом можно слегка расслабиться — остальные события конкурса будут монтировать и показывать в записи, но дважды в неделю следует контролировать каждое свое слово.

— Прежде всего, давайте знакомиться, — предложила великая княжна после того, как женихи расселись. — Разумеется, я изучила ваши анкеты, а вы наверняка видели меня в последней телетрансляции Дня Гнева, но вживую все совсем по-другому, верно? Нюансы, оттенки, голос. Съемки на камеру — это лишь жалкая копия, бледная тень полноценного общения лицом к лицу, как синтетический сахарозаменитель и крепкий, из сладких кристаллов рафинад…

Тут великая княжна осеклась. Ох и влетит ей от креативного директора «Всемогущего»! С первых же нот критиковать телевидение! Ай-яй-яй, не лучшее начало самого разрекламированного шоу третьего тысячелетия. Перевод темы, срочный перевод темы!

— Думаю, лучше всего забыть о формальностях и рассказать о себе пару личных фактов, — заторопилась она. — Я подам пример. Меня зовут Екатерина, мне двадцать пять лет, я работаю в колл-центре Русско-Балтийского завода, а следовательно, хорошо разбираюсь в автомобилях, простите, господа; еще люблю лошадей, зеленый цвет, игру «Найди шапку-невидимку» в перстне-разумнике и свежий березовый сок, без которого не могу проснуться утром и заснуть вечером. Ваша очередь! — и посмотрела на ближайшего к ней жениха, коим оказался импозантный испанец.

На секунду Екатерину охватило ужасное сомнение: а вдруг парень не понимает по-русски и придется переходить на испанский язык? Ей-то несложно, но вот зрители останутся в недоумении.

Однако испанец учтиво склонил голову и на вполне приличном русском ответил:

— Благодарю, ваше высочество. Я Мануэль Хавьер Франциско Гарсиа…

— О, — поразилась Екатерина. Дедуля был прав: имя у принца и впрямь роскошнее павлиньего хвоста.

— …Мартинес де Родригес лос Сантос. — Голос у испанца был глубоким, как у оперного певца. И выглядел он соответственно: эдакий средиземноморский мачо. Пылающая рубаха цвета заката, волна черных волос, влажные глаза с длинными, как у теленка, ресницами. — И я счастлив иметь возможность сказать вам пару ласковых!

— Что?! — ахнула Екатерина. Однако, судя по вдохновенному лицу принца, он вовсе не собирался хамить будущей императрице.

— И всего лишь парой ласковых я не ограничусь! О боги, я не верю, что сижу рядом с прекраснейшей девушкой на Земле! Я готов на все ради вас, моя принцесса! Клянусь небом, я, Мануэль Хавьер Франциско Гарсиа Мартинес де Родригес лос Сантос, готов целую вечность гореть в аду, если вы, ми амор, будете тем, кто кладет в мой костер дрова! — И широким, страстным жестом принц случайно опрокинул прямо на скатерть горящую свечку.

Возникла небольшая суматоха. Раздраженно запищал пульт управления скатертью, лежащий возле левого локтя Екатерины. «Тревога! Возгорание в квадрате 2!» — высветились на дисплее крупные красные буквы. Сосед растерявшегося принца, Столыпин, вскочил со стула и, придерживая одной рукой пропуск, сплетенный с галстуком, другой рукой схватил графин с водой и прицелился.

Но прежде чем Семен успел залить огонь, его крепко схватил за запястье подбежавший Алексей:

— Куда?! Нельзя! Это же разумная техника! Она сама знает, что делать!

Подтверждая слова Поповича, из незаметного отверстия рядом с пожаром выдвинулась тоненькая палочка и раскрылась в металлический коктейльный зонтик, из которого в пламя посыпался белый порошок. Огонек на скатерти, припорошенный спецсредством, испуганно погас. Довольный зонтик вновь сложился в палочку, спрятался в свою норку, а на смену ему вылез мини-скальпель. Быстро вырезал из скатерти испорченный квадрат и утянул его за собой в отверстие вместе с расплавившимися остатками свечки. Обнажилась блестящая металлическая поверхность стола. Очередная палочка, высунувшаяся из домика, распылила на голую сталь жидкий полимер белого цвета. Пленка, прилепившись к краям квадратной дыры, моментально высохла и стала неотличима от натуральной хлопчатобумажной ткани. Скатерть казалась гладкой и девственно чистой.

Вся процедура самоизлечения самобранки заняла не больше минуты.

Великая княжна завороженно наблюдала за техническими чудесами вместе с женихами.

— Впечатляет, правда? — Парни дружно закивали. — Это экспериментальная модель.

— Волжский альтернативный? — со знанием дела уточнил Алексей.

— Разумеется, не американская же, — кивнула великая княжна. — Привезли несколько дней назад к нам во дворец на испытания. ВАЗЗовские затейники старались успеть к началу конкурса. Умелый продакт-плейсмент, насколько я понимаю… Ладно, вскоре приступим к трапезе и проверим остальные ее функции. — Великая княжна взяла в руки пульт. — Таймер показывает, что обед будет готов через семь минут.

— Ух ты, столько читал про эту самобранку, а теперь наконец-то увидел своими глазами! — воскликнул Алексей, нежно проводя пальцами по полимерной ткани, словно по бархатной коже любимой. — Теперь осталось только на самоходной печи прокатиться — слышал, ее представят на международной выставке в Париже в следующем году — и все, можно спокойно ложиться и помирать.

— Ну, пока вы еще живы, Алексей, — улыбнулась Екатерина, — расскажите немного о себе. Кстати, хочу вас поблагодарить за проявленную доблесть. Вы спасли дорогостоящее дворцовое оборудование, едва не погубленное огнем и водой. — И она бросила укоряющий взгляд на съежившегося Столыпина.

— Всегда рад услужить вам, ваше высочество, и техническому прогрессу, — подмигнул ей Алексей. В реальности он выглядел еще лучше, чем на видео: два метра силы, надежности и юмора, обрамленные сине-голубой клетчатой рубашкой, которая подчеркивала васильковые глаза. — Гаджеты — это для меня все. Если мне предложат взять с собой на необитаемый остров одно из двух: перстень-разумник или прекраснейшую девушку — выберу перстень… Конечно, я не имею в виду вас, с вами я бы поехал на край света, ваше высочество, — спохватился он, — особенно если вы возьмете с собой эту скатерть… Что еще сказать? Я тоже люблю игру «Найди шапку-невидимку». И кстати, достиг седьмого уровня в «Увернись от Бабы-яги».

— Неплохо, весьма неплохо, Алексей, я только на третьем, — одобрительно сказала Екатерина и повернулась к страдающему Столыпину. — Что ж, Семен, тебе слово. Чего я о тебе до сих пор не знаю?

Столыпин, чьи бараньи кудряшки печально поникли после фиаско со скатертью, нервно подергал себя за пропуск. Галстук на нем сегодня был скромный: всего лишь два маленьких розовых сердечка на сером фоне.

— Э-э, в юности, еще в университете, я для одного экзамена сочинил телерекламу, которая потом взяла золотого «Каннского льва»…

— Здорово! — подбодрила Столыпина великая княжна. — А про что была реклама?

— Про средство от прыщей, — обреченно ответил Семен. — Там еще был сумоист, изображавший прыщ, и худенькая девушка, которая его сбивала одним пальчиком… В общем, не важно. Еще — я просто обязан это сказать — я очень люблю свою мамочку. Знаю, из уст двадцатичетырехлетнего мужчины это звучит нелепо, но это так. Мы с мамулей живем вместе, она меня вырастила одна, и я ей бесконечно благодарен. Наконец-то я могу это сказать по телевизору. — Он послал милый воздушный поцелуйчик в сторону камеры.

— Да, Семен, этого я действительно о тебе не знала, — озадаченно отреагировала великая княжна. — Мы с тобой всегда говорили только о работе. Но знаешь, нет ничего нелепого в том, чтобы любить свою мамочку…

Ей вдруг представилась ее собственная маменька, которую она знала только по фильмам и дедушкиным (папенька всегда отмалчивался) рассказам. Где-то сейчас всемирно известная кинозвезда Василиса Прекрасная? Как она теперь выглядит? Наверное, укоротила свои длинные белые волосы — жарко в Африке с такой косой; а ее светлая кожа стала бронзовой…

— Так, господа, у нас осталась буквально пара минут до трапезы, — бодро сказала Екатерина, взяв себя в руки. — Иван, скажете несколько слов? О чем вы мечтаете, например?

Интеллигентный архитектор, до этого момента меланхолично строивший из вилок, ножей и зубочисток нечто похожее на мини-Мариинский театр, поднял ярко-синие глаза и задумался.

— Мне скоро тридцать, и я мечтаю о двух вещах: завести собаку — но это невозможно, поскольку я постоянно в командировках, — и сказать новое слово в своей профессии, а именно в проектировании частных домов. Но это тоже вряд ли возможно, поскольку ваш гениальный дедушка создал такие мощные базовые проекты в рамках своей программы «Разумная изба», что и добавить-то к ним больше нечего. Но я все равно буду стараться и предлагать! — Иван огляделся по сторонам. — Надеюсь, этот конкурс, даже если я его не выиграю, вдохновит меня на творчество. Радикальная смена обстановки подстегивает воображение. Подумать только — я, Иван Воронихин, сижу здесь, в зале, в котором обедал сам Константин Великолепный!

— Вообще-то дедушка и папенька больше любят соседний Александровский дворец и обедают там же, Екатерининский целиком отдали мне, — внесла ясность великая княжна. — Но я поняла вашу мысль. Кстати, а какие породы собак вам нравятся?

— Русские борзые. Невероятно грациозные!

— У меня на конюшне живет одна такая, я вам ее потом покажу, — пообещала Екатерина, понадеявшись, что знакомство с собакой пробудит в Иване эмоции, которые он смог сдержать при знакомстве с принцессой. Эту плотину нужно прорвать. Дедулю, к которому парень явно неравнодушен, придержим на потом. И повернулась к последнему жениху: — Граф, прошу вас.

Роберт Вяземский изобразил знакомую великой княжне улыбочку завзятого сердцееда. Он был одет в стиле «торжественный прием в парижском посольстве»: смокинг, накрахмаленный воротничок с маленькими загнутыми уголками, черная бабочка. Волосы зачесаны назад с таким количеством укладочного средства, какого Екатерине хватило бы на месяц. Но этот прилизанный подлиза был для нее единственным шансом спрятаться от престола, и не где-нибудь, а в Париже. Следовало проявить толерантность.

— Прежде всего позвольте заметить, что вы явились сегодня пред нами, простыми смертными, словно богиня, покинувшая свой Олимп, — Вяземский описал в воздухе некую дугу, наглядно показывая маршрут Олимп — грешная Земля. Екатерина невольно поглубже натянула на плечо лямку от платья. — От вас веет амброзией и сладчайшим нектаром…

— Нет, граф, это из стола веет приготовленной едой, — невежливо прервала его великая княжна. На голодный желудок толерантность никак не давалась. — Видите, и таймер сработал! Давайте приступать к обеду! Он должен стать незабываемым.

Глава 12. Только вы и я

— Друзья-друзья-друзья, добрый вечер — добрый вечер — добрый вечер! С вами в студии «Всемогущего», как всегда, ваш лучший друг Ангел Головастиков. Уверен, друзья, все вы на этой неделе смотрели прямую трансляцию торжественного обеда в Екатерининском замке — пардон, меня поправляет режиссер — в Екатерининском дворце, конечно же дворце. Эта трапеза ознаменовала собой начало нашего нового — и уже мегапопулярного — проекта под названием «Великая княжна точка лайв». И лично я уже выбрал себе любимчика среди кандидатов на руку и сердце принцессы! За него и буду болеть. Но кто это — сказать не могу, секретик-секретик, друзья! — Ангел игриво прижал палец к губам. — Далее вас ждет интервью с Ее Императорским Высочеством Екатериной — в прямом эфире, друзья! — а пока предлагаю посмотреть нарезку лучших моментов обеда, определите и вы своего фаворита…

Внизу экрана появилась разноцветная надпись: «Отправь эсэмэс с именем понравившегося участника конкурса на номер 77777! Помоги принцессе выбрать мужа! Стоимость эсэмэс — 3 руб. 50 коп».

— Три пятьдесят? Немало. Билет в кино можно купить, — сказал Генри, протягивая руку и выключая звук маленького телевизора.

Они с принцессой сидели в Янтарном кабинете в первой боевой готовности — с камерами, микрофонами, прожекторами и операторами в наушниках. Следили за эфиром и ждали, когда дойдет очередь до них. Генри сидел слева от объектива, чтобы Екатерина, отвечая на его вопросы, не смотрела прямо в экран — это напрягает зрителя. Ждать в полной тишине было невыносимо, поэтому интервьюер и интервьюируемая развлекали друг друга легкой болтовней.

— Скажите, ваше высочество, а вы действительно будете учитывать этот народный рейтинг?

Екатерина, глядя, как в телевизоре беззвучно скачет барашек Столыпин с графином, небрежно махнула рукой:

— Конечно нет! Сердцу-то не прикажешь, пусть даже все жители Российской империи до единого начнут мучить свои перстни-разумники глупыми платными сообщениями. Но замуж-то мне выходить! И вообще, монархов не выбирают. Особенно при помощи эсэмэс. Это не тот случай.

— Зачем же тогда «Всемогущий» затеял это голосование? — наивно удивился Генри.

— Чтобы пополнить свою кубышку, разумеется. По три рублика там, сям — вот вам и бюджет больше государственного… Хотя вообще-то надо перечитать контракт — может, я и пропустила что-то важное насчет этих эсэмэсок. Там двести страниц.

Генри присвистнул.

Сдержанной Екатерине отчего-то легко было с ним разговаривать. Он внушал расположение: задорная шевелюра, твердый взгляд, благородный английский акцент. Военная выправка. Такой молодой джентльмен смотрелся бы одинаково органично как за штурвалом британского истребителя-бомбардировщика Хоукер Сиддли «Харриер», так и на великосветском балу. Но Генри предпочитал стиль типичного бармена из лондонского паба: непритязательная черная рубашка-поло, вытертые джинсы.

— Послушайте, Генри, — поколебавшись, начала она, — а почему именно вы задаете мне вопросы? Я имею в виду — вы же режиссер. По идее, вы работаете с видеоматериалом. Интервью — не совсем ваш профиль, не так ли?

— Если вы недовольны и хотите меня заменить…

— Нет-нет! — воскликнула великая княжна. — Просто интересно.

— На самом деле, интервью — это именно мой профиль, ваше высочество. Я же режиссер-документалист, — выделил последнее слово Генри. — Должен уметь все: включать камеру, задавать вопросы, выставлять свет, писать сценарий. В отличие от режиссера игрового кино, который только руководит фильмом… — Генри почесал в затылке, видимо подбирая слова. — Представьте себе апельсин и, скажем, тигра. Они оба рыжие. Но апельсин можно съесть, а тигр скорее съест вас. Режиссер-документалист и режиссер игрового кино только называются одинаково. А вообще, это две совершенно разные профессии.

— Любопытно, — сказала великая княжна. Любопытно было видеть, как Генри наконец оживился. — А как вы попали в команду телешоу?

— Я прохожу стажировку на студии в Шепси, «Всемогущий» с ней сотрудничает. Руководители канала отсмотрели все мои предыдущие работы и, очевидно, что-то в них разглядели, — пожал плечами Генри.

— Ага, значит, вы тоже участвовали в некоем конкурсе? Прямо как мои женихи.

— При всем уважении, ваше высочество, — Генри скептически сморщил высокий лоб, — вынужден с вами не согласиться. Это был серьезный кастинг.

— А мы тут, значит, в бирюльки играем, — недовольно буркнула Екатерина. — Между прочим, речь идет о руке и сердце будущей императрицы Российской империи.

— Простите, ваше высочество. Разумеется.

Да, тот факт, что Генри совершенно очевидно не был увлечен великой княжной, изрядно освежал. Англичанин непринужденно расположился в удобном кресле, поигрывая блокнотом с заметками, и не обращал внимания на камеры, в том числе и на ту, что была направлена прямо на него. Закон интервью — зрители должны видеть лицо человека, задающего вопросы.

Екатерина же была натянута как струна. Никогда она еще не давала интервью в прямом эфире. Торжественный обед, репортаж о котором уже подходил к концу, не считается — тогда не нужно было отчитываться о своих действиях и обнажать свои мысли перед серой, огромной, пугающей телемассой.

Она одернула вызывающе-поросячий пиджачок, навязанный ей стилистами «Всемогущего» («принцессы должны носить розовое!» — проклятый контракт! словно крепостное право вернулось и обернулось против самих Романовых), и спросила Генри:

— Мы следующие?

— Десять секунд, ваше высочество. И помните: здесь никого нет. Только вы и я. Не смущайтесь.

В телевизоре вновь возник возбужденный Ангел Головастиков и начал так быстро разевать рот, как будто участвовал в конкурсе по скоростному поеданию испанских оливок. Поскольку звук телевизора был по-прежнему выключен, чтобы не фонить потом во время включения, великой княжне оставалось только догадываться, что там плетет этот позер. Вероятно, что-то касательно ее интервью, поскольку Генри, который слушал эфир через маленький наушник, внезапно выпрямился, скупо кивнул в камеру и громко произнес:

— Да, Ангел. Мы с великой княжной находимся в Янтарном кабинете Екатерининского дворца и прямо сейчас поговорим о самых запомнившихся событиях этой недели. Ваше высочество, какой была ваша первая мысль, когда вы увидели перед собой на тарелке салат из тюльпанов?

Екатерина улыбнулась.

— Да, этот обед я не скоро забуду. — Голос великой княжны совсем не дрожал: сказывались уроки ораторского мастерства. — Сплошной сумбур. Сначала пожар, потом все блюда перепутались… Салат из розовых тюльпанов стал для меня и, полагаю, для моих женихов полным сюрпризом. Уверяю вас, мы заказывали совсем другие блюда! Я, например, ждала салатик из свеклы, жареного каплуна и клюквенный кисель. Вместо этого получила несъедобные тюльпаны и сухари из малины. Кто вообще любит сухари?! Да еще и из малины?! Ивану подали суп из налимов, а у него на рыбу, как выяснилось, аллергия, пришлось срочно вызывать дворцового врача, откачивать парня…

— Произвел ли на вас впечатление его пищевой героизм? Иван ради вас съел блюдо, от которого мог умереть…

— Вы знаете, Генри, я бы предпочла, чтобы он все же не шел на такие жертвы, это как-то слишком. Сердце разрывалось от жалости.

— Возможно, вскоре оно будет разрываться от любви — говорят, у вас на Руси любят из жалости. — Генри посмотрел в блокнот. — А что вы скажете о бурной реакции принца Мануэля на бразильскую фейджоаду (национальную крестьянскую еду этой бывшей испанской колонии), которая ему досталась?

— Я как будущее государственное лицо могу понять его принципиальную позицию — знаю, что он не признает ничего южноамериканского. Но кричать и бить кулаком по столу… Не знаю, я чувствовала себя в этот момент дискомфортно.

Генри перелистнул тонкую рисовую страницу.

— Кто-либо из конкурсантов произвел на вас положительное впечатление за обедом?

Великая княжна задумчиво прищурилась.

— Семен и Алексей повели себя очень достойно. Мне понравилось, как Алексей пошутил про доставшуюся ему тортилью — помните? «Название черепашье, а вкус как у обычной запеканки!» А Семен предложил мне свои сливочные вафли, видя, что я осталась голодной. Правда, потом признался, что на молочные продукты у него аллергия. Но все же мне было приятно.

— Вы ничего не сказали о графе Роберте.

— Граф Вяземский… — вздохнула Екатерина. — Неприятно это признавать, ведь рыцарство должно быть у него в крови, об этом говорит его дворянское звание. Но он единственный получил то, что заказывал: полный обед из трех блюд, сплошные деликатесы, осетрина и прочее. И даже не подумал проявить галантность по отношению к даме! Я нетребовательна, однако было нелегко на голодный желудок смотреть, как граф Роберт наворачивает пуншевое мороженое за обе щеки и при этом умудряется презрительно кривить измазанные мороженым губы, поглядывая на соперников. Знаете, я даже рада, что скатерть сломалась и все пошло не по плану. Сразу проявились все характеры женихов!

— А почему Алексей после обеда не отправился вместе со всеми на прогулку в царскосельский парк?

— Когда прямой эфир закончился, он сразу забрался под скатерть, чтобы ее починить. Но я не в обиде — мой папенька поступил бы так же. Он всегда говорит: «Делу время, потехе — не более десяти минут».

Интервью шло бодро. Генри понимающе кивал, Екатерина слегка расслабилась. Хотя она по-прежнему считала, что сплетни — это низость. Некрасиво обсуждать кого-то за глаза. Даже если человек в письменной форме выразил согласие на перетирание своих косточек. Но сопротивляться было бессмысленно. «Всемогущий» неспроста так назывался — телевидение в двадцать первом веке получило императорскую власть.

— Давайте подробнее поговорим о прогулке в парке. Скажите, как получилось, что к концу променада вы остались втроем с Семеном и графом Робертом?

— О, это несложно объяснить. Иван находился в своей опочивальне под присмотром врача, Алексей, как я уже говорила, возился со скатертью. А принц Мануэль, оказалось, совсем не умеет пользоваться гироскутером.

— Насколько я знаю, гироскутеры являются основным средством передвижения по Зимнему дворцу…

— Совершенно верно, эту традицию ввел мой папенька, и Семен с графом, будучи придворными, уже наловчились виртуозно обращаться с досками на колесах. Так что пока принц Мануэль разбирался с устройством гироскутера — а это в темноте совсем непросто, — мы решили сделать кружок по парку, чтобы получше рассмотреть великолепные фейерверки в честь начала конкурса. А потом принц не смог нас найти — заблудился.

— Но во всех перстнях-разумниках предустановлено приложение «Клубок-навигатор». Потеряться современный человек просто не может. Тем более в период белых ночей.

— Может, если будет слишком сильно стучать кулаком по столу из-за фейджоады и случайно разольет на свой перстень всю воду из графина.

— Что ж, мы с великой княжной обсудили итоги первой недели соревнования-сватовства, — сказал Генри в камеру. — Будем считать, что первый блин, как уверяет русская поговорка, комом и дальше конкурс пойдет как по маслу. Хватит уже ошибок с продуктами! Ангел, вам слово!

Кривляка Головастиков, поаплодировав великой княжне из телевизора, объявил, судя по всему, перерыв на рекламу — которая наверняка вознесет руководство «Всемогущего» в топ списка самых богатых людей мира, — и Екатерина наконец выдохнула.

Первое, самое волнительное интервью было позади.

— Благодарю, ваше высочество, — поднялся Генри, вынимая наушник и подавая знак операторам складываться.

— О, вам спасибо, Генри, — поднялась вслед за ним великая княжна, предвкушая немедленное избавление от поросячьего пиджачка. — Все оказалось совсем не так страшно. Хотите чашечку березового сока? — предложила она на радостях.

Генри официально улыбнулся.

— Очень признателен, но, боюсь, уже слишком поздно. К тому же я предпочитаю чай.

Глава 13. Встреча с единомышленником

Николай Константинович готовился к запуску первого пилотируемого полета на Марс.

Ну как готовился — сидел за своим столом в Парадном кабинете Александровского дворца и слушал довольно-таки занудный доклад главы Военного министерства. Нет, тема доклада была фантастически захватывающей: первая в истории экспедиция на Красную планету! И именно Россия станет главным колонизатором Марса.

Но господин военный министр — сухонький, однако весьма бодрый старичок, отдаленно напоминающий Суворова с эпического полотна Сурикова о переходе через Альпы, — весь погряз в космически длинных числах, доказывающих один простой факт: бо́льшую часть расходов возьмут на себя коммерческие организации и телеканал «Всемогущий», а государству почти ни за что не придется платить.

Министр монотонно бубнил, и император, чувствуя, что начинает клевать носом, набрал на перстне-разумнике команду, открывающую окно Парадного кабинета. Погоды, как говаривал дедушка Николая Константиновича, стояли чу́дные.

Был конец мая — самое позитивное время года. В такой денек хорошо сесть за руль двухместного русско-балтийского кабриолета, нажать на педаль газа со всей силы и под многообещающее пение птичек (мотора-то не слышно, он электрический) умчаться навстречу ветру перемен.

«Осталось меньше года, — сказал себе Николай Константинович. — Следующий май меня здесь уже не застанет».

Марса из окна было не разглядеть, но со своего рабочего места император заметил процессию, показавшуюся на дальней аллее парка, со стороны Кухонного пруда. Впереди резво бежал гнедой Кирин. Жеребец высоко поднимал неправдоподобно тонкие коленки. Его хозяйка держалась в седле легко и непринужденно. Кати была в своем обычном верховом костюме: черный бархатный шлем с золотым гербом Дома Романовых, белая футболка, облегающие джинсы, высокие жокейские сапоги. Время от времени великая княжна наклонялась к уху Кирина и что-то ему шептала. Конь сочувственно дергал ухом.

Позади уныло трусили женихи. Большинство из них сидели на лошадях кое-как, заваливаясь с одного бока на другой и лихорадочно, как за спасительную соломинку, хватаясь за поводья. Лошадям, которые получали противоречивые команды от оседлавших их мешков с мукой, тоже приходилось несладко. Последним в цепочке был Иван верхом на белом коне, рядом с ним бежала изящная русская борзая.

Принц Мануэль, картинно гарцующий рядом с Кати, выигрышно смотрелся на фоне вялых наездников. В каждом его движении чувствовалась выучка. Безусловно, он умел управляться с лошадьми. Своему вороному коню он не позволял проявлять инициативу. В левой руке принц держал кожаный хлыст.

Опытных царскосельских лошадей нисколько не смущали разноцветные беспилотные автомобильчики, катавшиеся туда-сюда по территории дворцово-паркового ансамбля. Некоторые четырехколесные малыши несли на своих пузатых блестящих боках грозных романовских орлов — эти миникары принадлежали царской резиденции; но чаще всего попадались машинки, разрисованные логотипами «Всемогущего». Телевизионщики заполонили все Царское Село.

Император сморщил аристократический нос и вновь обратил свой утомленный взор на военного министра Сухомлинова, пытающегося правильно просклонять очередную несусветную цифру.

— Александр Владимирович, батенька, я вижу, что у вас все тщательно посчитано. С министерством финансов утрясли? Коковцов согласовал?

Сухомлинов с облегчением отбросил кипу бумаг в сторону и потер морщинистые веки.

— Конечно, ваше величество. Коковцов даже рассмеялся, когда смету увидел. Говорит, такой мизерной суммы не ожидал. Сказал, что на эти деньги можно разве что в соседнюю деревню экспедицию снарядить, но никак не на Марс.

— А ведь и правда, Александр Владимирович, удивительно мало вложений со стороны государства! — восхитился государь.

— Да, ваше величество, проект вызвал огромный интерес со стороны крупнейших фирм. Нефтяники бились между собой за эксклюзивный контракт на поставку топлива для космического корабля, а «Владычица морская» взяла на себя всю электронику: начиная с бортового оборудования и заканчивая особыми перстнями-разумниками для колонизаторов, — Сухомлинов порылся в бумагах, — рабочее название «кольцо марсианского всевластия», интерфейс в красных цветах, сверхустойчивость к перепадам температур и пыльным бурям… — Военный министр завистливо вздохнул и покрутил свой простой чиновничий перстень. — Я вам больше скажу: даже патриарх Доброжир влез в эту историю.

— А Доброжиру-то что от нас надо? Ну я понимаю, нефтяники, «Владычица морская»: для них этот проект — реклама вселенского масштаба; «Всемогущий» хочет отправить съемочную группу. Но при чем здесь церковь?

— Так как же, ваше величество: не молитвами едиными жива религия. Она нуждается в рекламе не меньше перстней-разумников. Доброжир готов на все, чтобы мы назвали марсианский корабль «Ноев ковчег».

Николай Константинович насупился и решительно замотал головой.

— Исключено! Доброжира держите от меня подальше. Мне без Столыпина тут и так тошно. И вообще, мне интересно, как такое смелое путешествие в небеса согласуется с христианской доктриной о рае?

— Насколько я понял, патриарх хочет представить этот полет как экскурсию в рай при жизни… Впрочем, не беспокойтесь. Когда мы общались, я ясно дал Доброжиру понять, что не стоит и записываться к вам на прием… Теперь по поводу нерешенных вопросов: «Хохлома» и «Идея» довольно агрессивно сражаются за оснащение марсианской колонии мебелью. На мой личный вкус, «Хохлома» попрочнее, что для освоения новой планеты немаловажно; но у «Идеи» коробки более плоские, больше войдет на борт. Вот, позвольте, я приведу еще несколько цифр…

— Нет-нет, батенька, хватит с нас цифр! — замахал руками император. — Просто имейте в виду: вы должны забыть о том, что «Хохлому» основал мой двоюродный дядя. Вы слышите, Александр Владимирович? Пусть эксперты дадут абсолютно независимую оценку мебели обеих фирм. Что они порекомендуют, то и выберем.

— Знаю, знаю, ваше величество, не беспокойтесь. Вот вы человек, уж извините, молодой; а я, старик, помню расхожее выражение времен его величества Алексея Николаевича, светлая ему память: «В России важно не кого ты знаешь, а что ты знаешь». Кажется, это был девиз его реформы административной системы, когда он разом заменил всех чиновников на местах…

— Нет, это был лозунг реформы системы образования, когда он открыл двери высших учебных заведений для крестьян. Я хоть и относительно молодой, но все же руководитель государства, должен знать такие эпохальные моменты. Кстати о новой эпохе: скажите, что у вас с марсианами-добровольцами?

— Как мы ожидали, — удовлетворенно похрустел пальцами Сухомлинов, — добровольцев — хоть ложкой ешь.

— Неужели так много? Ведь это билет в одну сторону! — Император перевел взгляд на бездонное небо: сейчас оно было наивно голубым, но уже через несколько часов станет угрожающе черным. — С Марса возврата нет, и в ближайшие сто-двести лет не будет. Когда еще наши технические возможности позволят создать оборудование для полета туда и обратно! Путешествие, из которого никто не вернется на Землю… Это как по своей воле пойти и лечь в могилу. Только до этой могилы сначала добираться на космическом корабле целую вечность… Александр Владимирович, вы уверены, что все правильно разъяснили народу? Откуда столько желающих? Кому жизнь не мила?

— Ваше величество! — по-стариковски подпер морщинистую щечку ладонью Сухомлинов. — Молодежь отчаянно желает сбежать из дома, из родного города, а теперь — и с этой планеты. Это естественно. А люди постарше, кто хочет на Марс, наоборот, беспокоятся о будущем своих детей. Шутка ли: семьи всех колонизаторов переводятся на полное государственное обеспечение второй степени! На двести лет! Под личную гарантию Дома Романовых! Мы, слава богу, не в какой-нибудь Швейцарии, а в стабильной России живем, можно положиться на такие обещания. Горжусь, что я русский!

— Хорошо, Александр Владимирович, — подвел итог император, вставая. Сухомлинов, поскрипывая суставами и покряхтывая, поднялся вслед за ним. — Спасибо за доклад. К сожалению, меня ждут неотложные дела.

Распрощавшись с военным министром, государь выкатился вслед за ним на гироскутере из Парадного кабинета и направился к пандусу на лестнице. Через несколько секунд монарх оказался в парке; дородный казак-телохранитель едва поспевал за своим высокопоставленным подопечным. Если бы Николай Константинович был на тридцать лет младше и на несколько рангов ниже, то можно было бы сказать, что он несется по аллее сломя голову.

По-гимназически радуясь, что остался без присмотра деятельного Столыпина, государь спрыгнул с гироскутера и подбежал к дверям императорского гаража. Неотложным делом правителя было собственноручное создание автомобиля-амфибии с крыльями.

Одноэтажный императорский гараж, изогнутый подковой, и такая же по форме императорская конюшня располагались друг против друга, образуя, если посмотреть с квадрокоптера, некий магический круг. В центре круга частенько пересекались отец — ярый автомобилист и дочь — страстная лошадница.

Но сейчас возле входа в конюшню стоял дюжий мо́лодец в клетчатой рубахе и, бормоча что-то под нос, бил себя ручищами по грязным джинсам. Штаны щедро дарили миру травинки, веточки, гравий и комочки земли в большом количестве.

В сердитом парне император узнал одного из потенциальных зятьев — а именно Алексея Поповича. Поскольку участники конкурса жили во дворце Екатерины, император до сих пор с ними не встречался, разве что изредка видел из окна, и, как и сотни миллионов зрителей по всему миру, знал имена женихов только из телевизора.

Николай Константинович, любопытствуя, подошел поближе, сделав знак казаку оставаться рядом с гаражом.

— Нужна помощь?

Детина, не поднимая белобрысой головы, пробурчал:

— Поздно. Помощь нужна была десять минут назад, когда проклятая лошадь скинула меня в кусты. Помощь в том, чтобы ее пристрелить.

— Ну-ну, зачем же так резко, — добродушно сказал Николай Константинович. Он был страшно доволен, что может вот так запросто, без надоедливых камер, поболтать с возможным мужем своей дочери. — Вы не любите лошадей?

— А за что их любить, скажите на милость? — Парень принялся яростно счищать размазанные листья с локтей. — Педалей нет, рычага переключения передач нет, встроенный навигатор знает только один маршрут: «Парк — конюшня». Навоз этот еще. И всего одна лошадиная сила. Пережиток прошлого!

Николаю Константиновичу была близка такая точка зрения.

— В принципе, я с вами согласен. Динозавры, лошади — это все из одной оперы. Но ведь великая княжна любит верховую езду!

Император не стал говорить, что все эти годы безуспешно пытался переключить внимание дочери на что-нибудь более дельное. Сколько раз он предлагал ей вместе пособирать автомобиль!

— Любит, — согласился Алексей, застегивая две разошедшиеся на широкой груди пуговицы. — И будет любить, пока не выйдет замуж. Потом ей станет не до этого. Женщина должна воспитывать детей, а не по кустам галопом скакать. Главное для жениха — как-то дотянуть до свадьбы, не сломав шею. Пока это представляется мне трудноисполнимым.

Парень наконец завершил свой туалет, отряхнул руки и протянул ладонь императору:

— Алексей.

— Николай Константинович, — скрывая улыбку, пожал руку монарх.

В голубых глазах Алексея последовательно отразились: узнавание, удивление, сомнение, уверенность в правильности узнавания, легкий испуг, сильный испуг и затем паника. Его жесткая ладонь, сжимавшая высочайшую длань, обмякла, как вареные спагетти.

— Ваше величество! — изменившимся голосом залопотал Алексей. — Простите за допущенную недопустимую вольность…

— Ну-ну! — приструнил его император. — Не падайте в моих глазах, Алексей, такое жалкое поведение вам не к лицу. Никаких недопустимых вольностей вы не допустили. Приятно с вами познакомиться.

Алексей открыл и сразу же закрыл рот.

— Давайте так, — предложил государь. — Я для вас в первую очередь — отец невесты. Так что успокойтесь и скажите: вы правда разбираетесь в технике?

— Так точно, ваше императорское величество, разбираюсь! — отсалютовал Алексей.

— Хорошо, Алексей. Вы могли просто ответить «да, Николай Константинович». Пойдемте тогда со мной.

— Слушаюсь! Рад стараться, ваше императорское… То есть, конечно, пойдемте, Николай Константинович, с удовольствием.

Николай Константинович завел возможного родственника в гараж, где стоял наполовину готовый акваавиаавтомобиль. Серебристо-серый, обтекаемой формы. Пока что — в виде каркаса. Складные крылья расправлены, складные винты лежат рядом на табуретке. В итоге должно было получиться нечто среднее между миниатюрным двухместным вертолетом и катером.

Пока гость описывал круги вокруг инновационного авто, император переоделся в серый комбинезон с зеленым логотипом Русско-Балта на груди: стилизованная ромашка с пятью лепестками. Не слишком брутальный символ, но завод делал ставку на другую аудиторию — а именно на клиентов, заботящихся об экологии. Раньше на капотах «русско-балтов» красовались традиционные двуглавые орлы, но в восьмидесятых произошел большой ребрендинг.

Изобретение Николая Константиновича привело Алексея в полный восторг. Парень настолько увлекся изучением новинки, что забыл о своем смущении перед первым лицом государства и забросал это лицо вопросами о технических характеристиках машины. Император с готовностью разложил на столе чертежи и схемы, распечатанные на широкоформатной рисовой бумаге и озаглавленные «Фодиатор-1».

— Кстати, Николай Константиныч, а почему вы его так назвали?

— Фодиатор, Алеша, это такая летучая рыбка, — указал на яркий настенный плакат император. — Блестящая, гибкая, живет в южных морях, но может добраться и до Норвегии. Умеет и плавать, и парить в воздухе — совсем как моя будущая машина.

— И к тому же слово «фодиатор» очень похоже на «радиатор», — отметил Алексей.

— Ты прямо мысли читаешь, — восхитился Николай Константинович. — Молодец! Я так же решил. Слушай, Алеш, поможешь вот эту штуку сюда прикрутить?

Единомышленники, перебрасываясь специальными фразами, принялись возиться с детальками всех форм и размеров. Ради таких вот моментов Николай Константинович рано вставал по утрам. Что может быть приятнее, чем в спокойном одиночестве — или в хорошей компании, как сегодня, — поделать своими руками что-то полезное, осязаемое?

— Должен вам признаться, Николай Константиныч, что я так и не нашел неисправности в той скатерти, — повинился Алексей, ковыряясь тонкой отверткой в зеленой электрической плате. Император, лежа на теплом полу под машиной, занимался подвеской, лишь краем глаза поглядывая на помощника — тот явно знал свое дело. — Вы, наверное, видели по телевизору, как самобранка глючила.

— Да уж, рябчика, фаршированного каталонским апельсиновым кремом, я бы не рискнул пробовать, — отозвался государь.

— В общем, я ее обследовал полдня, от прогулки с великой княжной, дурак, отказался, и все безрезультатно! Готов поставить на кон свой диплом Московского государственного университета, что с такими продуманными решениями эта скатерть должна работать идеально. Меня эта мысль теперь мучает, спать не могу.

— Не переживай, Алеша, — император на секунду высунулся из-под днища автомобиля, — мастера Волжского альтернативного, которых мы вызвали, сказали то же самое.

— Неужто и они ничего не обнаружили? — обрадовался Алексей.

— Нет. Сказали, человеческий фактор. Может, принц Мануэль задел пульт, когда размахивал руками и свечку уронил. Или Столыпин, когда бегал с графином.

— Эти могут, — с презрением сказал Попович.

— И чего Кати в них нашла? — спросил император у блестящих клапанов пневмоподвески. Клапаны грустно молчали. — О чем она только думает? Неужели она считает их достойными? — Он снова выглянул из своего укрытия. — Слушай, Алеш! А знаешь что? Я с ней поговорю насчет тебя.

— Правда? — вскинул светлую голову напарник. — Она классная девушка. Да еще с таким папой! Было бы жаль проиграть.

— Все, можешь считать, поддержка государя-императора всероссийского у тебя в кармане. Передай-ка мне вон тот гаечный ключ!

Глава 14. Мелисса на грани взрыва

— Фу, — брезгливо поморщилась Мелисса. — Гадость какая.

— Не гадость, а кибернетические жуки, — наставительным тоном сказала Прасковья Ленивкина, глава научного центра «Емеля». Несмотря на свое скромненькое название, «Емеля» был той самой черепахой, на которой базировалось будущее России: центр занимался разработками оригинальных оборонных решений по заказу правительства и, в отличие от черепахи, продвигался вперед с фантастической скоростью. — Новое слово в разведке. Куда эффективнее и незаметнее устаревших квадрокоптеров. Не говоря уже о стоимости их производства. Вы посмотрите, какие очаровашки!

Прасковья — крепкая пожилая тетенька, более всего похожая на домохозяйку, но на самом деле имевшая степень доктора технических наук — поднесла к самому носу Мелиссы хрупкую шевелящуюся игрушку размером с ноготок.

— У него что, еще и ножки есть? — с отвращением уточнила Мелисса, отклоняя голову назад.

— И крылышки, — кивнула Прасковья, — и камера, и датчики, и аккумулятор, и интерсетевой модуль, и звукозаписывающий микрофон, и много чего еще. — Она легонько подула на микроробота, тот встрепенулся и с негромким жужжанием взлетел. — Вы только представьте, на что он способен! Преспокойно может пробраться, например, в Овальный кабинет, а президент Америки всего лишь подумает: «О, жучок! К жаре, наверное!» Да, к жаре, госпожа президент! Российская разведка задаст вам жару, янки!

Мелисса с удовольствием задала бы жару нынешней президентше Америки, этой выскочке, но жуки как-то не внушали в этом плане особого доверия.

— Может, покажете, на что они способны?

— Пожалуйста, прямо сейчас. — Прасковья сделала знак своему ассистенту, тот подбежал с лэптопом (конечно же на крышке — коронованная рыбка). На экране показывалось довольно странное и скучное кино: документы крупным планом, шариковые ручки, помада, сигареты «Кощей» — любимая марка Мелиссы…

Секундочку. Секунду!

— Постойте, это же не… — обмерла Мелисса.

— Совершенно верно! Это ваша сумка изнутри, Мелисса Карловна, — подтвердила Прасковья. — Пока мы тут с вами болтали, жучок залез к вам в сумочку и все-все заснял!

— Содержимое моей сумочки — государственная тайна! — вскрикнула Мелисса и принялась ожесточенно хлопать по сумке, надеясь прибить крылатого шпиона. Впервые в жизни она обрадовалась, что рядом не было прессы. Все проекты «Емели» подпадали под гриф «сверхсекретно», и в данном случае это было ей на руку — не хотелось, чтобы журналисты пронюхали, что премьер-министр курит.

Изображение на лэптопе зарябило и погасло.

— Фу, — снова сказала Мелисса, двумя пальцами вытаскивая из сумки безжизненного жучка. — Надеюсь, он не слишком дорого стоит.

— Недорого, напечатан на трехмерном принтере, и в этом еще одно его преимущество, — отозвалась Ленивкина, принимая испорченного робота. — Но, надеюсь, следующую нашу разработку, Мелисса Карловна, вы не станете уничтожать — у нас есть лишь один опытный образец.

И доктор наук неодобрительно поджала губы, как бы говоря: «Свалилась тоже истеричка на мою голову». Экскурсия продолжилась на полигоне, где премьер-министру показали прототип самоходной печи — современного варианта беспилотного танка. Объясняя принцип неуязвимости печи, Ленивкина разговаривала с главой правительства несколько свысока, то и дело подпуская шпильки вроде «это вам не какой-то жучок, ладонью нашу печку не прихлопнешь».

«В следующий раз пусть Николас сюда едет», — решила про себя глава правительства. Император всегда с таким восторгом отзывался о «Емеле», каждый раз напоминая: «Вы же знаете, что именно они изобрели Интерсетку? Волшебники! Колдуны!»

Мелисса же интересовалась электроникой на уровне бытового пользователя. Меньше всего ей хотелось сегодня лететь в однодневную командировку к черту на кулички, аж в Самарскую губернию, когда ее присутствие требовалось совсем в другом месте, а все мысли были заняты проектом «Великая княжна. Live». Но дальше откладывать знакомство с руководителем «Емели» было никак нельзя. Даже несмотря на то что «Вольнодумцы», чьим лидером была Мелисса, предпочитали решать все мировые проблемы мирным путем и максимально сокращали расходы на оборону.

После полигона Прасковья повела премьер-министра к большому стеклянному аквариуму. Центр состоял из целого комплекса лабораторий и занимал несколько гектаров самарской земли. Здесь работали лучшие ученые, программисты и инженеры. Попасть в штат было непросто, зато если вас приняли — смело бронируйте пятизвездочный отель на любом курорте мира: отпускных хватит на несколько недель безбедного житья по системе «все включено», еще и на сувениры останется. «Емеля» заботился о своих сотрудниках.

— А это что, рыбки для расслабления и медитации? — безразлично спросила Мелисса, глядя на хитрые лупоглазые мордочки обитателей аквариума. — У вас тут что-то вроде комнаты отдыха?

— У нас тут что-то вроде лаборатории по изготовлению кибернетических рыб-шпионов, — едко парировала Прасковья Ленивкина. — Внедряем их в аквариумы по всему миру. Вместо глаз у них камеры. Проект «Щука».

— На щук не очень-то похожи. — Мелисса постучала красным ноготком по толстому стеклу.

Разноцветные тропические рыбки с мягкими плавниками и длинными хвостами подплыли посмотреть, в чем дело. Ничем они не отличались от настоящих. Глаза как глаза.

— Это кодовое название. Конечно, мы печатаем в основном экзотических рыбок. Мало кто захочет поселить щуку у себя дома. Кроме того, есть опасность, что ее просто-напросто поджарят и съедят.

— И как продвигается проект? — Рыбки понравились Мелиссе.

— Неплохо, но мы не останавливаемся на достигнутом. Нужно популяризировать аквариумистику, запустить волну моды на домашних рыбок. В конечном итоге наши питомцы должны украсить рабочие кабинеты начальников Пентагона и МИ-6.

Мелисса усомнилась:

— Разве можно искусственно создать моду на домашних животных?

— Вот скоро выйдет мегаблокбастер «В поисках рыбы с золотой чешуей», снятый при нашей поддержке Шепсинской киностудией, и вы убедитесь сами! — воодушевленно заявила Прасковья, вынимая для примера золотую рыбку из аквариума. Рыбка тут же начала биться и задыхаться, как живая, всем своим видом просясь обратно в воду. — Фильм про правительственного спецагента с лицензией на убийство, разыскивающего по всему миру пару редчайших рыб, чтобы спасти их от вымирания.

— Очень даже современный сюжет, — признала Мелисса.

— Еще бы! Экологичное, стильное, динамичное кино с приключениями, спецэффектами, погонями, сильной любовной линией. В общем, имеет все шансы стать культовым. После выхода ленты зрители побегут покупать рыбок, «как в том кино» — а мы тут как тут: пожалуйста, вот вам ваши рыбки!

Дальше пошли смотреть новинки личного вооружения. Прасковья продемонстрировала дубинку, которая «сама врага бьет». Дубинка была телескопической — выдвигалась из неприметной черной ручки и била противника током.

— Возьмем, пожалуй, для полиции, — прикинула Мелисса.

Последняя часть экскурсии была скучной. Прасковья показала какие-то компьютерные комнаты, в которых разрабатывалось сейсмическое и климатическое оружие. Смотреть там было особо не на что — экраны с символами и диаграммами — хотя, судя по всему, именно в этих лабораториях и зарождалось будущее доминирование Российской империи над всеми остальными странами.

— Вы только представьте! — восклицала Прасковья Ленивкина. — Землетрясение по заказу! Извержение любого вулкана мира по вашему желанию! Безостановочные ливни или иссушающая жара — все будет в нашей власти! Наш император станет Зевсом-громовержцем.

«Главное, чтобы место императора-Зевса преждевременно не заняла его дочь Афина, — думала Мелисса, глядя в темный иллюминатор правительственного самолета, прокладывающего себе дорогу домой. — А удержать Афину от раннего престолонаследия может только мой Нарцисс. Но он сел в лужу — причем такую огромную, словно она образовалась в результате нескольких месяцев безостановочных ливней».

Какое фиаско! Это же надо быть таким идиотом!

Мелисса ужасно злилась на своего протеже. Убожество с титулом! Самый бездарный среди всех джиннов из бутылки! Если бы такого джинна швырнули в эпицентр взрыва, он бы только испуганно завизжал и убежал подальше! Ему были созданы все условия для охмурения принцессы на торжественном обеде. Все соперники были буквально раздавлены перепутанным меню, Роберту оставалось только опереться об их поникшие плечи и засиять на их убогом фоне!

А результат? Этот, с позволения сказать, граф забыл об элементарной вежливости и, как оголодавший волк, накинулся на поданные ему блюда, даже не посмотрев в сторону Катарины. «Только о желудке своем думает, троглодит! — сердилась Мелисса, заказывая у стюардессы свежепросоленную семгу с ржаным хлебом (на борту правительственного самолета всегда было что перекусить). — Ему жениться срочно надо, а он на невесту — ноль внимания, кило презрения! Еще один такой прокол — и Вяземский вылетит из конкурса, как ядро, хорошо смазанное гелем для укладки волос, из жерла пушки». После посещения оборонного предприятия Мелиссе на ум приходили в основном военные ассоциации.

Еще премьер-министр ужасно злилась на Ангела Головастикова, который на этой неделе прибыл в Екатерининский дворец, чтобы лично провести первое испытание в рамках телешоу. Самая влиятельная женщина государства намекнула продюсерам «Всемогущего», что она бы согласилась дать подробное интервью о своем отношении к конкурсу, могла бы поделиться со зрителями своими мыслями о перспективах шоу, порассуждать о крепости уз брака, рожденного на глазах у целого мира. Однако продюсеры Ангела ей даже не перезвонили! А когда Мелисса спустя два дня набралась смелости и сама набрала номер, ей отрывисто сообщили, что, большое спасибо, но господин Головастиков желает общаться на камеру только с теми, кто имеет непосредственное отношение к конкурсу.

«Ха! Да я имею к конкурсу самое непосредственное отношение! — мысленно крикнула Мелисса. — Кто, по-вашему, повлиял на ход проекта, испортив самобранку?»

Как жаль, что нельзя было похвастаться своими проделками в эфире!

Так или иначе, но Ангелу нужно было отомстить.

В общем, у Мелиссы было несколько причин, чтобы по возвращении в Петербург вновь вмешаться в мирное течение шоу «Великая княжна. Live».

Глава 15. Испытание домашним хозяйством

— Друзья-друзья-друзья, добрый день — добрый день — добрый день! Вы смотрите «Всемогущий», и с вами снова ваш лучший друг Ангел Головастиков! Но, друзья мои! Сегодня мы с вами не в нашей привычной студии на Чапыгина шесть, а в Большом зале Екатерининского замка — пардон, пардон, Екатерининского дворца. Что я тут делаю, спросите вы? А я тут провожу первый конкурс на выбывание. По итогам сегодняшних испытаний один из пяти участников шоу «Великая княжна точка лайв» будет отчислен! О-о, я прямо кожей почувствовал, как у вас зашевелились уши от предвкушения! Да, друзья, сегодня нас ждет кровавая битва женихов. Полетят пух и перья! Не переключайтесь, мы работаем в прямом эфире.

Константин Алексеевич, дедушка главной звезды шоу, покрепче сжал пульт в узловатой руке и еще немного прибавил громкость.

— Не переключим, чумичка ты эдакая, не волнуйся, — пробормотал он куда-то в бороду. Борода сочеталась по цвету с белой просторной рубашкой, украшенной синим растительным орнаментом. Экс-император напоминал гжельскую сахарницу. — Кожа у него, видите ли, чувствительная.

— Каспер, — раздался из кухни голос Мадлен, супруги Константина Николаевича, — гороховый суп подавать?

— Маш, потом! Какой сейчас суп?! Началось!

— О, а я на время-то не посмотрела!

Мадлен — статная, уверенная в себе женщина с превосходной осанкой, плавными движениями и завораживающей улыбкой — устроилась в деревянном «идеевском» кресле-качалке, положила длинные ноги, не потерявшие изящности к семидесяти годам, на коричневую кожаную банкетку из того же магазина и расправила на коленях длинную бежевую юбку. После переезда из Зимнего она убрала в дальний шкаф все официальные платья с корсетами и начала носить свободные льняные рубашки, юбки в деревенском стиле и короткие безрукавки, которые на досуге сама расшивала толстыми цветными нитками.

— Катинку нашу уже показывали? — обеспокоенно уточнила она у мужа.

— Нет, пока только эта чумичка в розовой бабочке прыгала, как обезьяна, по студии, — ответствовал Константин Алексеевич, нервно поглаживая пультом плюшевый подлокотник своего кресла — конечно же производства «Хохломы». — Катеньки еще не было.

Это был спор длиною во всю семейную жизнь: «Идея» против «Хохломы». Жена — упрямая шведская принцесса — предпочитала суховатый бело-голубой скандинавский стиль; муж отстаивал русский народный-нарядный, с красными петушками, сочной рябиной и солнечными пионами. В черноморской резиденции экс-императорской четы лаконичный буфет из выбеленной березы соседствовал с кряжистым столом на медвежьих лапах. Так же и в торговых комплексах шведский концерн всегда шел дверь в дверь с русским гигантом; одинаково бурные потоки миллиардной прибыли вливались в бюджеты «Идеи» и «Хохломы». Ингвар Кампрад и Дмитрий Дмитриевич Шах-Багов (двоюродный брат Константина Алексеевича, основатель, идеолог и покровитель «Хохломы») за эти десятилетия стали заклятыми друзьями.

— Милашки мои, не забывайте голосовать за своих фаворитов! Мы ждем от вас эсэмэс-сообщений, не жадничайте, присылайте побольше! — вновь затараторил Головастиков, интимно подмигивая в камеру. Галстук-бабочка (розовый в желтый горошек) ритмично подрагивал в такт эмоциональным движениям ведущего. Ангел размахивал руками как ветряная мельница. — Наша программа продлится ровно час, это прямой эфир, я подчеркиваю. Так что пора переходить к условиям первого этапа соревнований.

На экране рядом с сияющим лицом Ангела возникла табличка с именами женихов, озаглавленная «Испытание домашним хозяйством».

— Прямо сейчас мы проведем лотерею — конкурсанты вытащат бумажки с заданиями из этой прелестнейшей охряной шкатулки, друзья мои…

— Ага! «Хохломская» шкатулочка-то! Видала? — торжествующе вскрикнул Константин Алексеевич и аж подпрыгнул в своем плюшевом кресле от удовольствия. Белые усы победоносно топорщились. — Модель «Грибной крап», рисунок выполнен штампиком из пластинки гриба-дождевика. Что, Машуня, съела? «Всемогущий» выбирает «Хохлому»!

— Каспер, дай послушать, сейчас все пропустим, — недовольно отмахнулась Мадлен.

— В этой милой шкатулочке, друзья вы мои сердечные, пять заданий, имеющих отношение к ведению домашнего хозяйства. Ведь кого мы подбираем? Мужа будущей императрицы! То есть вторую половинку самой занятой женщины на Земле! И значит, супруг Екатерины Николаевны должен будет взять на себя все домашние заботы, пока ее будущее императорское величество изволит заниматься государственными делами…

— Да, давненько такого не было, чтобы российский престол ушел к женщине, — покачал головой Константин Алексеевич, поправляя на журнальном столике вазочку со свежими дицентрами — нежными розовыми цветами в виде сердечек. Он собрал их в своем палисаднике сегодня утром; монобукет разбавил пушистыми ветками фисташковой туи, росшей возле крыльца. — Наша Катенька примет эстафету аж от Екатерины Второй.

— Моя сестра уже тридцать лет правит Швецией, и недовольных нет, — пожала красивыми плечами Мадлен. — У Катинки власть в крови. Когда повзрослеет, сможет одним коротким взглядом посылать корабли в бой. В девочке есть что-то от викингов. Неуловимое.

— Вся в бабушку, — тихо фыркнул Константин Алексеевич в усы. — Я вот когда молодое винцо дегустирую, ты так на меня смотришь — словно мухоморов только что наелась.

Супруга одарила расшалившегося императора-дегустатора отнюдь не кротким взглядом.

— Сказал бы лучше спасибо, что в нашей внучке не проявились бракованные гены этой актриски-Василиски. А ведь я говорила Ники — не женись!

Константин Алексеевич, которому яркая Василиса продолжала нравиться даже после своего побега (отчасти он ее понимал — сын всегда казался ему занудой), начал тыкать пальцем в кнопку громкости старенького пульта:

— Маш, не заводи волынку. Чумичка Головастиков условия раскрывает.

— …Таким образом, друзья-друзья-друзья, сегодня мы проверим женихов на готовность к семейной жизни. Вы можете подумать: слишком просто, Ангел! Слишком легкие задания вы приготовили паренькам. В наше время, когда каждая изба оборудована домашней автоматической химчисткой и роботом-пылесосом, а совсем скоро в массовую продажу поступят скатерти-самобранки (ну, может, после злополучного обеда и не так уж скоро) — так вот, что сложного в ведении современного хозяйства? Знай валяйся себе на диване с регулируемой спинкой и управляй домом с перстня-разумника!

— Вот это уж точно, — закивал Константин Алексеевич. — Разленились все.

Автор сверхпрогрессивного проекта «Разумная изба» в последнее время начал тяготеть ко всему натуральному, естественному. По старинке, босыми ногами в высоко закатанных штанах давил виноград, срезал траву старинной косой.

Журналисты над ним посмеивались, но не зло — нац-проект изменил жизнь их родителей: русские деревни действительно преобразились. Если в начале двадцатого века россияне стремились перебраться в большой город, поближе к цивилизации, то в начале века двадцать первого тенденция поменялась на противоположную: мегаполисы пустели; пришла мода на высокотехнологичную деревню. Цивилизация теперь жила там.

— Дамы и господа, друзья! Добавим перчику! Вернемся во времена наших бабушек и дедушек, когда не было ни перстней-разумников, ни сантехники с нанопокрытием. Кто знает? Может, семье императрицы на самом деле придется жить в таких экстремальных, можно сказать, нищенских условиях — ведь денег на содержание монарха с каждым годом выделяется все меньше. — Ангел скорчил сочувственную рожицу и тут же хихикнул в камеру. — Друзьяшки, должен признаться, что сам-то я ничего из этих заданий выполнить не смогу — у меня одна домработница и два домработника! Да, оценивать женихов будет ее высочество, но вы тоже не спите, организуйте мощную эсэмэс-поддержку. На выполнение каждого задания дается по десять минут — напоминаю, мы работаем в прямом эфире, задержек быть не может. Итак, приступаем! Парни, подходите за бумажками.

Зрители по всему миру, в том числе Константин Алексеевич с супругой (позабыв о стынущем в кастрюльке на кухне гороховом супе, а также о полагающейся к нему шведской горчице; не задумываясь о блинчиках со сливками и джемом, приготовленных на десерт), затаив дыхание, следили за жеребьевкой.

К судьбоносной шкатулке, водруженной на тонкий золотой постамент и сияющей в свете прожекторов, мелкими шажками подобрался первый участник — барашкообразный Столыпин. Закрыв глаза и, словно за спасательный круг, держась одной рукой за магнитный пропуск с галстуком (украшенным маленькими симпатичными молниями), другой рукой юный обер-камергер вытащил из шкатулки блестящий конвертик.

— Ну, что? Что там, друг мой? — подскочил поближе Головастиков.

— Приготовить завтрак из обычных продуктов, — упавшим голосом прочитал Столыпин свое задание.

— Десять минут! На старт, внимание, пошел! — крикнул Ангел, и в углу экрана появился красный таймер с обратным отсчетом.

Столыпин взвизгнул от ужаса и бросился к секции, озаглавленной «Кухня». Большой зал Екатерининского дворца был сегодня поделен на пять функциональных комнат без одной стенки, для удобства наблюдения. Реквизиторы оборудовали помещения разной мебелью, утварью и, в случае с «Кухней», плитой и холодильником с продуктами. С другой стороны Большого зала располагался трон, на котором восседала великая княжна — в симпатичном атласном халатике, ведь речь шла о домашнем хозяйстве — и наблюдала за происходящим в секциях. Ангел бегал туда-сюда, беспрестанно все комментируя и многократно повторяя «друзья-друзья-друзья». За ним носился оператор с камерой. В каждой комнатке также была установлена отдельная камера. Еще одна снимала лицо Екатерины.

— Итак, у Семена есть десять минут на то, чтобы приготовить питательный завтрак из самых обычных, необработанных, неподготовленных продуктов… — болтал Ангел, пока Столыпин в отчаянии рылся в холодильнике, бездумно выкладывая оттуда грязную свеклу, молоко в пакете, ветчину, сырую рыбу, дыню-торпеду, три яйца, кочан капусты, истекающее кровью мясо и перфорированный пакетик с углем, впитывающий неприятные запахи. Вскоре на кухонном столе образовалась целая груда не сочетающейся между собой еды и кухонных аксессуаров.

— Что он творит? — ахнула Мадлен. — Что он собирается из всего этого готовить?

— По-моему, ничего. — Борода Константина Алексеевича мелко затряслась от смеха. — Вот чумичка бестолковая! Первый раз в жизни продукты видит, что ли?

— А представь его лицо, если бы он вдруг оказался у нас дома и ему бы предложили приготовить обед из бегающей по двору курочки! — Мадлен, обожающая свою ферму, тоже разулыбалась. — Интересно, у кого сердце быстрее остановилось бы: у Семена или курочки?

Внезапно Столыпин прекратил свои бестолковые действия по сваливанию продуктов в гору — его лицо озарилось. Он нажал кнопку на перстне-разумнике, и зрители явственно услышали:

— Мамочка, это я! Помоги! Ты смотришь телевизор?

— Ваше высочество! — камера показала Ангела, подбежавшего к принцессе. — Вы дозволяете такое нарушение условий конкурса?

— Дозволяю, — снисходительно сказала Екатерина. — Я очень проголодалась.

Под чутким руководством мамочки, вещающей в его голове (с беспроводной гарнитурой пользователи перстня не расставались), Столыпин за пять минут соорудил яичницу с большим количеством ветчины и совсем небольшим количеством скорлупы; за три минуты красиво нарезал дыню и заварил чай. Когда таймер на экране противно запищал, Семен уже подлетал к трону с подносом, нагруженным всякой вкуснятиной.

— Друзья-друзья мои милые, напоминаю, что итоги этапа будем подводить по его завершении. А сейчас к шкатулке приглашается участник номер два!

— О, мой протеже, — оживился Константин Алексеевич.

К постаменту приблизился разодетый по средневековой моде принц Мануэль. Звеня нелепыми шпорами и придерживая длинную шпагу, испанец выхватил конвертик и прочитал:

— Сменить постельное белье.

Лицо принца исказилось.

— Белье? Сменить постельное белье? О, диаболо, я принц, а не прислуга! Меня учили фехтовать, а не возиться с подушками!

— Время идет, ваше высочество. — Ангел возник из-за плеча Мануэля. — Попрошу вас пройти в секцию «Опочивальня» или отказаться от участия в конкурсе.

Мануэль отчетливо заскрипел зубами.

— Я принц! Я испанец! Клянусь небом, я никогда не отступаю!

Он направился в комнатку с большой двуспальной кроватью и, перекосившись от отвращения, сдернул с нее одеяло. Одним резким движением снял простыню. Однако дальше дело застопорилось. Принц принялся крутить в руках подушку, отыскивая кармашек, через который можно было бы снять наволочку. Но кармашек никак не находился — наволочка была слишком хорошо скроена. Потом искомый кармашек все-таки обнаружился. Победно воскликнув «ага!», принц стал за уголок вытаскивать подушку из наволочки. Проклятая подушка не поддавалась.

Красный, взмокший от бесплодных усилий Мануэль, прорычав «диаболо», отбросил вредную подушку в сторону и вновь взялся за одеяло. Нужно было снять с него пододеяльник. Чего только принц не делал, чтобы освободить одеяло от хлопчатобумажных оков! И заворачивался в него целиком. И падал. И пытался разорвать пододеяльник по швам. И снова падал. И плакал сухими злыми слезами. И топтал одеяло сапогами со шпорами. Шпоры цеплялись за пододеяльник и рвали его. Он тащил, и тянул, и снова падал.

К концу десятиминутного сражения с постелью принц был измотан и переполнен яростью. Белки глаз покраснели, как у раненого быка на корриде.

Мануэль сгреб все постельные принадлежности в одну мягкую кучу, вытащил фамильную шпагу из ножен и из последних сил набросился на своих пухлых врагов. Секция заполнилась пухом, перьями и обрывками материи.

Раздался финальный звонок. Принц материализовался из белого облака, плюнул себе под ноги и пробормотал:

— Ни одна женщина мира не стоит такого унижения.

— Что ж, друзья, все это очень впечатляет, — заговорил Ангел после секундной паузы. — А мы приглашаем к шкатулке участника номер три…

Константин Алексеевич некоторое время сидел перед экраном не двигаясь. Потом вскочил и бросился к телефону. Он единственный на всем побережье не пользовался перстнем-разумником, предпочитая наземные линии беспроводным технологиям. Ради него одного не закрывали последнюю оставшуюся Черноморскую телефонную станцию.

— Катенька, надеюсь, ты прослушаешь это голосовое сообщение до того, как примешь решение об отчислении. Я сейчас посмотрел на эту испанскую чумичку вблизи и прошу, нет, требую исключить его из конкурса. Он тебя не достоин! Забудь все, что я говорил раньше. Плевать на его папочку-короля, пусть хоть до конца жизни со мной не разговаривает, обойдусь без его оливок, а вина у меня своего хватает…

Глава 16. Чрезвычайное происшествие

Пока испытания проходили просто отлично. Эти двое — Столыпин и Мануэль — показали себя безмозглыми младенцами.

Мелисса довольно потирала руки. Не зря она ради этого телешоу отменила три совещания с министрами и одно выступление перед депутатами. Может, телевизионщики и не пустили ее в Екатерининский дворец, но, к счастью, мини-телевизор в представительском «русско-балте» прекрасно ловил Интерсетку и транслировал картинку «Всемогущего» в высоком разрешении. Никто не мешал премьер-министру сидеть на заднем сиденье авто, припаркованного возле Золотых ворот дворца, курить и смотреть в экранчик. А если высунуться из машины, можно было увидеть галерею окон Большого зала — там мелькали темные фигуры и светились прожектора.

— Что же вытянул Алексей Попович? — заверещал Ангел из экранчика. Водитель Мелиссы вздрогнул. — Друзьяшечки, еще раз напоминаю, не забываем отправлять эсэмэс-сообщения в поддержку фаворитов! Итак, Алексей?

— Подмести пол, — огласил свое задание богатырь-Алексей.

— Ну давай, посмотрим на тебя, Алешенька, посмеемся, — сказала себе под нос Мелисса.

Алексей, скрестив руки на широкой клетчатой груди, решительно подошел к секции «Кладовая», где реквизиторы сложили множество предметов для уборки. Разнообразие щеток, валиков, тряпок всех форм и размеров, банок и флаконов с чистящими средствами могло ввести в ступор даже опытную мать семейства, что уж говорить о молодом холостяке.

Алексей задумчиво склонил голову набок и оценивающе взглянул на хозяйственное эльдорадо. Взял моток бечевки, положил обратно. Повертел в руках спрей для чистки деревянных поверхностей.

— Вот убожество, — злорадно сказала Мелисса, подкрашивая губы ярко-красной помадой. — К швабре даже не прикоснулся.

Парень будто услышал ее слова. Вытащил из дальнего угла швабру и уселся с ней на перевернутое пластмассовое ведро.

— Ну разве не дурачок? — толкнула Мелисса в плечо водителя. — Сидя он подметать будет, что ли?

Однако Алексей, судя по всему, подметать вообще не собирался. Вместо этого он снова стащил с полки бечевку и спрей, а также какую-то тряпку. Таймер угрожающе тикал. Алексей, сохраняя невозмутимое выражение лица, достал из кармана плоскогубцы.

Через семь минут он встал со своей импровизированной табуретки, повернулся к камере и торжествующе вскинул над светлой головой модернизированную швабру.

— Представляю вам подметалку-подмывалку! — объявил изобретатель на всю страну. — Начинаю тест-драйв нового устройства.

Тест-драйв наглядно показал: шваброй нового поколения можно было не только сгребать мусор, но еще и одновременно мыть пол. Сложная система веревочек приводила в действие механизм опрыскивания паркета чистящим средством с последующим его протиранием тряпкой. Все эти манипуляции совершались одним движением пальца.

Мелисса, не ожидавшая такого поворота, закрыла рот ладонью, смазав свежую помаду и не заметив этого.

За пару минут Алексей навел блеск в своей секции и сделал шутливый реверанс в сторону великой княжны. Екатерина благосклонно кивнула.

— Сильный, сильный соперник, — вынуждена была признать Мелисса, вытирая измазанную помадой руку салфеткой. — Ничего, мы с ним потом разберемся.

— А теперь, друзья-друзья-друзья, мы узнаем, какое задание получил граф Вяземский!

— Давай, Роберт, давай, не подкачай! — заклинала глава правительства, сжав острые кулачки.

— Я должен… вымыть ванну?! — возмущенно прочитал напомаженный граф по бумажке. Пожалуй, его фасонистый приталенный пиджачок из сиреневой ткани не слишком подходил для работ по ведению домашнего хозяйства.

— Ваше сиятельство, проследуйте, будьте любезны, в секцию «Ванная», — пригласил его Ангел. — Все необходимое ждет вас там. В том числе и очень, очень грязная ванна, — гнусно хихикнул он.

— Я? Мыть грязную ванну? — повторил Роберт, закипая. — Я, граф Вяземский — мыть какую-то ванну?!

Пора, поняла Мелисса. Пора вмешаться. Иначе графа вытурят из конкурса быстрее, чем он произнесет «я свои лайковые перчатки на резиновые не поменяю». С этими аристократами всегда так: гонора много, а толку ноль. Посмотрите только на подушечные подвиги принца Мануэля.

Премьер-министр поднесла поближе к клоунским губам перстень-разумник и прошептала:

— Фарро-Фарн, трам-парам. Раз-два-три, код прими.

После чего откинулась на мягкую кожаную спинку сиденья и стала ждать.

Граф Вяземский продолжал открывать рот, но что именно он говорил — никто так не узнал. Все звуки перекрыл истошный вопль пожарной сигнализации.

Да, Мелисса знала команду активации дворцовой системы «Антиогонь».

В экранчике началась суматоха. Зрители по всему миру в прямом эфире наблюдали, как в Большом зале сработали разбрызгиватели. Насадки выдвинулись прямо из наивных облачков, окружавших тетеньку-Россию. Из разрисованного плафона полилась вода и пена. Эх, прав был Доброжир со своим пророчеством про вселенский потоп.

Операторы бросились спасать дорогостоящие камеры. Пупочкин собрал железный букет из прожекторов на длинных ножках и укутал его своей жилеткой так нежно, словно имел дело с новорожденным. Ангел Головастиков, закрыв лицо руками и пронзительно попискивая, расталкивал коллег локтями, дабы первым пробиться к дверям. Вяземский держался у него в кильватере. Эвакуация остальных женихов, сидевших в другой комнате, прошла без осложнений.

Великая княжна, в промокшем насквозь халатике и с потекшим макияжем, хладнокровно стояла возле трона, дожидаясь, пока схлынет толпа и можно будет выйти на улицу. Поскольку все операторы уже выбежали из дворца, трансляцию переключили на невыразительную съемку влагозащищенных камер видеонаблюдения.

Вместе со всеми зрителями Мелисса смотрела, как к одинокой принцессе подбежал какой-то рыжеволосый парень, чьего лица никак было не разглядеть (дворцовые камеры не были предназначены для портретных съемок). Рыжик взял Екатерину за руку и вывел через противоположные двери Большого зала. Этот выход был совершенно свободен — толпа, повинуясь инстинкту леммингов, продиралась сквозь другой проем.

— Черт, черт, черт! — Мелисса со всей силы стукнула острым кулачком водителя. Тот молча потер плечо. — Черт побери! Почему это был не Вяземский?! Такой шанс упустил!

В телевизоре на фоне бело-голубой стены Екатерининского дворца, среди фигурно выстриженных кипарисов появился изрядно подмоченный Ангел. Волосы ведущего слиплись, намокшая розовая бабочка печально обвисла.

— Друзья, вы видели это?! Вы это видели?! — заголосил он. — И как я только жив остался! Какая была бы потеря для страны! Какая потеря! Российская империя едва не лишилась лучшего своего гражданина в моем лице!

Он перевел дух.

— Друзьяшечки, я только что разговаривал по телефону с руководством канала. Ввиду чрезвычайных обстоятельств нам продлевают прямой эфир еще на пятнадцать минут, чтобы мы завершили конкурс. Слава «Всемогущему»!.. — Головастиков оглянулся по сторонам. — Друзья, а кто-нибудь вообще видел принцессу? Где наша главная героиня? Где великая княжна?! — заистерил он.

— Здесь я, здесь. — Екатерина подошла к Ангелу, мокрыми пальцами растирая черные круги под глазами. — Простите, тушь потекла. Давайте уже доведем дело до конца.

— Фух, успокоили, ваше высочество, а я уж намеревался кидаться в огонь, чтобы спасти вас! — перешел на привычную скороговорку Головастиков. — Эфирное время не позволяет нам повторно вызвать графа Вяземского, поэтому сразу перейдем к последнему участнику. Шкатулка наша осталась в зале, друзья мои сердечные, но я помню задание наизусть. У нас остался всего один неиспытанный жених. Иван! Где Иван?

— Тут, — показался в кадре спокойный молодой человек. — Но как вы будете меня проверять без реквизита? Или задание связано с какими-то садовыми работами? Я в университете прослушал курс лекций по ландшафтному дизайну, если что.

— А вот и не угадал! — обрадовался Головастиков. — Для этого задания ни реквизит, ни аграрные познания не нужны. На мой взгляд, оно самое сложное из всех, не хотел бы я его получить! Большинство мужей его терпеть не могут. Уж лучше ванну помыть… Итак, вы, Иван, должны «выслушать рассказ жены о том, как прошел день». И думаю, великой княжне будет что рассказать! Приступайте. Засекаю десять минут. И желаю удачи, хи-хи!

Глава 17. Дочь Василисы

— Ваше высочество, только что мы с вами посмотрели весьма драматичный репортаж о массовых митингах в Мадриде. Испания, как мы убедились, охвачена беспорядками. Жители страны возмущены отчислением принца Мануэля после первого же раунда. Испанский король на грани разрыва дипломатических отношений с Российской империей! Скажите, вы бы изменили свое решение относительно принца, если бы знали, что оно приведет к международному скандалу?

Екатерина расправила плечи и подняла голову — рефлекс хорошего всадника перед взятием препятствия.

Они с Генри вновь беседовали в прямом эфире, подводя итоги первого месяца конкурса. Янтарный кабинет искрился в ярком свете прожекторов. Прищурившись, Генри наблюдал за великой княжной сквозь янтарные ресницы.

— Я уверена в своих решениях, Генри. Конечно, я понимаю обиду испанского народа. Абсолютно согласна, что их принц необыкновенно хорош: яркая внешность, пушистые ресницы, кружевные манжеты, еще более кружевные комплименты. Мануэль словно сошел со страниц классического рыцарского романа. Но давайте посмотрим правде в глаза: разве хочется жене, вернувшейся домой после трудного дня, обнаружить пухово-перьевое безумие в собственной опочивальне?

— Возможно, стоило дать принцу второй шанс?

— Я не из тех, кто возвращается в прошлое, — отрезала Екатерина. Сегодня гримеры нарядили ее в национальное испанское платье ярко-желтого цвета, все в оборках и многослойных драпировках. «Политический момент», — пояснили стилисты, втыкая в русые волосы великой княжны гигантский тряпичный цветок оттенка спелой дыни. — Кроме того, мне не понравилось, что Мануэль воспринял обычное бытовое упражнение как личное оскорбление.

— Хорошо, — перелистнул страницу Генри. — В таком случае почему вы не исключили графа Вяземского, который так же не скрывал своего недовольства?

Екатерина знала, что такой вопрос прозвучит, и подготовила ответ, но все равно ей было стыдно кривить душой, глядя в честные серые глаза интервьюера. Не могла же она признаться, что оставила противного Роберта в конкурсе в основном потому, что надеялась с его помощью избежать приближающейся коронации!

— Посудите сами: Мануэль выполнил свое задание? Нет. Только испортил шпагой дворцовое имущество. А граф Роберт? Технически — да, выполнил! Хоть и не своими руками. Ванна была отмыта до блеска благодаря пене и воде, которые полились с потолка, прямо из нарисованных облачков. Если бы я была суеверна, восприняла бы это как знак свыше. Словно небесные силы показали свою благосклонность к Вяземскому…

Екатерина, понимая, что вранье уже занесло ее куда-то в метафизические дебри, заставила себя замолчать.

Генри скептически сморщил высокий лоб, поскреб заросший рыжей щетиной подбородок, но от комментариев воздержался.

— И вообще, у меня есть основания полагать, что принц Мануэль участвовал в конкурсе из корыстных соображений, — ляпнула она, попытавшись сменить тему и тут же осознав, что вот-вот выдаст государственный секрет.

Незачем было мировой прессе знать, что Испания давно и безрезультатно добивается военной помощи России в деле возвращения своих бывших южноамериканских колоний. Секрет раскрыл Екатерине папенька, рассердившись на дедулю за его тайны мадридского двора. Великая княжна, когда прослушала дедушкино голосовое сообщение, освобождающее ее от моральных обязательств перед стариком, поделилась своей радостью с отцом. «Каких еще моральных обязательств?» — воскликнул папенька. Екатерина рассказала. «Да эти коварные испанцы ни перед чем не остановятся! — разъярился папенька. — Женихов к моей единственной дочери еще подсылают!»

— Одним словом, мы с Мануэлем не созданы друг для друга, — Екатерина поспешила завершить обсуждение испанского красавца. — Какой у вас следующий вопрос?

— Вернемся к истории с пеной. Удалось ли выяснить, почему сработала сигнализация? Очага возгорания, насколько мне известно, так и не нашли.

— Совершенно верно, никакого огня не было. Тревога оказалась ложной. Как и в случае со скатертью-самобранкой, специалисты говорят о человеческом факторе. Совсем недавно сигнализацию перенастраивали — после того как она не сработала во время торжественного обеда. Помните наш мини-пожар? Ведь тогда сигнализация вообще никак не среагировала! Мы потом вызвали экспертов, те что-то крутили, вертели. Может, датчики сделали слишком чувствительными, и в этот раз они от солнца нагрелись. Доподлинно неизвестно.

— Огонь, вода, что следующее? Какая еще стихия обрушится на участников телешоу? — философски вопросил Генри. — Если бы я был суеверным, решил бы, что на наш проект наслали проклятие. — Он усмехнулся. Екатерина опустила глаза. — Что ж, перейдем к обсуждению остальных женихов. Как вы отнеслись к тому, что Семен обратился за помощью к своей маме?

— Вообще-то это было довольно мило, — улыбнулась великая княжна. — Я привыкла видеть господина Столыпина энергичным, полным разнообразных идей. А в тот день он раскрылся с мягкой, трогательной стороны. Как улитка, выглянувшая из своего домика и растопырившая рожки. — Екатерина, задев тряпичный цветок, пошевелила в воздухе указательными пальцами, наглядно демонстрируя, как именно улитка шевелит рожками, выглядывая из домика. — И потом, еще во время обеда Семен признался, что главная любовь всей его жизни — это мамочка. Жен может быть много, а мамочка — одна, это я его цитирую. Так что ничего удивительного в его звонке маме не было, сюрпризом это назвать нельзя. Тем более яичница у него получилась на восемьдесят баллов из ста, а дыня — на все девяносто.

— А сколько баллов вы присудили бы швабре Алексея?

— Тысячу. У Алексея, безусловно, золотые руки. Думаю, если бы у него было чуть-чуть больше времени, он из тех же подручных материалов соорудил бы летающую метлу для Бабы-яги.

Генри рассмеялся. Смех у него был негромкий и приятный.

— Как насчет Ивана?

— О, было очень приятно рассказывать ему, как прошел мой день. Мы отлично поболтали. Жаль, что десять минут закончились так быстро. Иван — прирожденный слушатель. Серьезный, вдумчивый. — «Почти как вы, Генри», — хотела добавить Екатерина, но постеснялась.

— Благодарю за интервью, ваше высочество. Наши десять минут в прямом эфире тоже закончились слишком быстро. Передаю слово Ангелу Головастикову.

Генри вытащил наушник из уха и встал.

— Вы еще не полюбили березовый сок? — без особой надежды на положительный ответ спросила великая княжна. — А то у меня есть.

— Еще не полюбил, — любезно ответил Генри.

— Жаль. Генри, я ведь так толком и не поблагодарила вас за мое спасение! — вдруг спохватилась Екатерина. — Я так растерялась, а вы указали мне путь.

— Ерунда, я ничего не делал, вы сами оттуда вышли. — Генри даже отвернулся от великой княжны, чтобы показать, как мало значения он придает своему подвигу.

Оператор, складывающий штатив, высморкался, как простуженный слон.

Екатерина поморщилась и тронула Генри за рукав темно-синей рубашки-поло, привлекая его внимание.

— Нет-нет, получилось совсем как в кино! Знаете этот фильм-катастрофу — «Наводнение в столице»? Там еще Василиса Прекрасная в главной роли, играет графиню Невскую, которую спасает Брюс Уиллис.

— Разумеется, знаю. Одна из лучших лент начала девяностых. А Василиса Прекрасная — одна из лучших актрис всех времен. У меня в комнате, над рабочим столом, ее плакат.

Екатерина взмыла вверх из своего кресла наподобие желтой ракеты.

— Правда? А какой? Черно-белый, где она смеется? Или романтичный, где она среди осенних листьев? Или задумчивый, где она смотрит вдаль?

Генри удивился.

— Вы тоже поклонница Василисы?

— Я ее дочь.

И Генри посмотрел на великую княжну так, словно впервые ее увидел. Собственно, именно так — восхищенно и открыв рот — и положено всем нормальным людям смотреть на будущую императрицу Российской империи. Ну наконец-то!

Глава 18. Сладкая идея

Встреча с потомками декабристов проходила тяжело.

Некоторые потомки явились на прием к премьер-министру с грудными и не очень грудными детьми. Младенцы-потомки время от времени принимались орать и дергать ножками и ручками, требуя внимания. Взрослые потомки вели себя не лучше: тоже орали и сучили конечностями, требуя повышения запланированной компенсации.

Особенно неистовствовал Матвей Муравьев-Апостол, чей прапрапра- и так далее — дедушка был одним из пяти наиболее жестоко осужденных декабристов. Напирая на тот факт, что дедушку лишали жизни дважды, поскольку в первый раз веревка порвалась, Муравьев-Апостол требовал двойного увеличения ежемесячных выплат.

Мелисса отбивалась от неугомонных потомков как могла. Государственный бюджет и так не был готов к такому повороту. Ну кто мог предсказать, что фантастический, немыслимый групповой иск потомков декабристов будет не только принят к рассмотрению судом, но еще и полностью удовлетворен! «После всестороннего рассмотрения событий, произошедших 14 декабря 1825 года, анализа причин восстания и примененного к его участникам наказания суд постановил: считать действия Его Императорского Величества Александра Первого и Его Императорского Величества Николая Первого самодержавным произволом…»

Там еще много чего было про негибкость российских монархов, про рост социальной напряженности, про нежелание отменять крепостное право. В общем, приглашенные судом эксперты всю историю девятнадцатого века как следует перетрясли и просеяли через мельчайшее сито. В итоге заварилась такая каша, что Николасу даже пришлось публично приносить извинения перед потомками декабристов.

«Поставить истцов на государственное обеспечение четвертого разряда», — решил суд. А это значило — каждый месяц перечислять по сто пятьдесят рублей каждому, кто сможет доказать свое кровное родство с участниками мятежа. Таковых нашлось немало: два века назад Верховный уголовный суд приговорил к наказаниям разной степени тяжести сто двадцать человек, и с тех пор их семьи разрастались в геометрической прогрессии.

Опьяненные победой в суде и высочайшими извинениями, самые активные потомки в количестве пятнадцати человек напросились на личную встречу с премьер-министром, рассчитывая выдоить из госбюджета еще хоть что-нибудь.

— Вы только представьте, Мелисса Карловна, — наседал Муравьев-Апостол, шевеля тараканьими усиками, — вы уже приготовились отдать богу душу, свет меркнет перед глазами — и тут нате вам! Веревка лопается! И все заново! Отвратительная техническая подготовка казни. Да я могу подать отдельный иск о преступной халатности при проверке качества оборудования, использованного при приведении приговора в исполнение, и мне присудят не жалкие сто пятьдесят рублей в месяц, а миллион единовременно!

Мелисса, которой вся эта тема была глубоко противна — она любила романтические комедии, например «Дневник Бриджит Джонс: Сумасшедший уик-энд в Петербурге», а фильмы ужасов и триллеры никогда не смотрела, — закрыла лицо руками, чтобы сосредоточиться. Один из потомков, мальчик лет трех от роду, вырвался из рук мамаши и теперь бегал по изящно обставленному кабинету Мелиссы, трогая все подряд: стеклянные статуэтки, увлажнитель воздуха с функцией ароматизации (запах весенних цветов маскировал сигаретный дым), разложенные на журнальном столике документы. Делать замечания родителям сейчас было бы неуместно.

Мелисса сосчитала про себя до десяти, отняла руки от лица и обратилась к Муравьеву-Апостолу:

— Послушайте, Матвей, я глубоко сочувствую вашему дедушке и как никто понимаю, что это такое, когда тебя берут за горло. Но при всем уважении я никак не могу удвоить вам ежемесячные выплаты. Бюджет не позволяет.

— Я всего лишь требую справедливого возмездия! — кипятился Муравьев-Апостол. — У меня душа горит!

— Скажите, а новый бесплатный автомобиль мог бы немного притушить огонь в вашей душе? Свеженький, только что с конвейера «русско-балт».

Потомки заколебались. Муравьев-Апостол переглянулся со своим соседом.

— Уверена, что даже самая суровая Немезида перестала бы злиться, запрыгнув в теплый экокожаный салон «русско-балта», увидев на передней панели экран с встроенным приложением «Клубок-навигатор» и услышав любимую музыку, мягко льющуюся из восемнадцати колонок, — соблазняла Мелисса тихим вкрадчивым голосом.

Важно было успокоить наиболее ретивых потомков. Повысишь выплаты тем, кто пришел сегодня на прием, — и всё, снежный ком покатился. Нельзя было создавать прецедент. Полтора десятка автомобилей, пусть даже люксовых, — мизерная нагрузка на бюджет по сравнению с двойным увеличением пожизненного содержания тысяч родственников плодовитых декабристов.

— Я предлагаю вам на выбор модели «Достоевский» и «Чехов» из премиум-серии Русско-Балтийского завода «Великие русские писатели». «Достоевский» — серьезный, статусный внедорожник; «Чехов» — компактный, но роскошный мини для узких городских улиц, — процитировала Мелисса каталог Русско-Балтийского завода.

Момент был напряженный. В глазах Муравьева-Апостола праведное возмущение боролось с жаждой обладания престижным автомобилем, о котором большинство россиян могли только мечтать. Муравьев-Апостол безжалостно жевал губы, тараканьи усики ходили ходуном. Остальные потомки, за исключением трехлетнего мальчика, забравшегося в красно-золотой «хохломской» буфет премьер-министра, выжидающе смотрели на своего лидера.

— К автомобилю прилагается пятидесятипроцентная скидочная карта на техобслуживание, — пустила в ход последний козырь Мелисса, — и уверяю вас, на этот раз проверка качества оборудования будет осуществлена на высшем уровне!

Муравьев-Апостол сдался. Он шумно вздохнул, застонал и откинулся на спинку стула:

— Ладно. Согласен. Но только если дадите комплект зимних шин в подарок.

Мелисса с облегчением кивнула:

— Конечно.

Тем временем ребенок, производивший инспекцию в буфете, добрался до заманчивой янтарно-медовой бутылки с шотландским виски. В данный момент он был занят откручиванием красной пробочки и обнюхиванием горлышка. Мамаша малолетнего потомка не обращала на сына никакого внимания, активно обсуждая с соседями цвета будущих автомобилей. В кабинете стоял радостный гул.

Мелисса выдвинула ящик стола и достала оттуда коробку конфет «Яблочко шоколадное». Затем подошла с этой коробкой к буфету и присела на корточки.

— Мальчик! Кс-кс-кс! — принялась она выманивать ребенка. — Брось бутылку, фу, бяка! Иди сюда, тетя даст тебе вкусную конфетку! Кс-кс-кс!

— Конфета! — обрадовался мальчик и вывалился из буфета на пол. — Мама, мама! Смотри, что мне тетя дала!

— Плюнь! Нельзя! — завопила очнувшаяся мамаша. — Вы что, Мелисса Карловна! У него сахарный удар будет!

— Сахарный удар? — с недоумением переспросила смущенная Мелисса. Своих детей у нее не было, да она их никогда и не хотела — сосунки помешали бы развитию карьеры. Как обращаться с маленькими надоедливыми человечками, она не представляла.

— Ну конечно! Ребенок съест вашу конфетку и начнет беситься, носиться кругами, в общем, станет неуправляемым! — сварливо объяснила мамаша. — Так что спрячьте свои «Яблочки» подальше.

После того как орава потомков наконец удалилась, Мелисса сунула в рот конфету и задумалась. Случайно выясненный факт открывал перед ней новые перспективы. Пожалуй, операцию «Сахарный удар» можно будет легко провернуть на предстоящем этапе конкурса. В противном случае туповатый и высокомерный Вяземский без ее помощи точно не пройдет дальше.

В любви все средства хороши, успокоила себя Мелисса, взяла еще одно «Яблочко» и подошла к настенному, в полный рост зеркалу. В нем отразилась миниатюрная, но эффектная брюнетка в отлично скроенном сине-белом полосатом платье и треугольном красном платочке, кокетливо повязанном на шее. Пламенели элегантные туфли на тоненькой шпильке, поддерживая морской стиль. Но лицо… Лицо было уставшим. Синяки под глазами походили на фингалы и просвечивали даже сквозь косметику. В последнее время Мелисса плохо спала. Битва за сердце императора давалась ей тяжело.

И как всегда после общения с детьми, она почувствовала себя старой. Древней, доисторической Бабой-ягой. Бабой-ягой, которая только и знает, что гоняет туда-сюда на ступе и портит нормальным людям жизнь.

Глава 19. Испытание малышней

— Друзья-друзья-друзья, с вами снова ваш лучший друг Ангел Головастиков! Наше историческое шоу «Великая княжна точка лайв» набирает обороты, и сегодня мы с вами станем свидетелями выбывания еще одного жениха. Надеюсь, это будет не мой любимец, хи-хи! Продолжаем присылать эсэмэс в поддержку фаворитов — три рубля, даже и с полтинкой, не деньги, если на кону судьба Российской империи…

Вяземский слушал трескотню Ангела и раздражался.

В последние недели он постоянно раздражался. Дорога в Париж оказалась выстлана отнюдь не лепестками роз. Скорее уж отборными шипами размером с наконечник копья каждый.

Сначала этот вынужденный переезд в Царское Село. Ради конкурса Вяземскому пришлось пожертвовать ежегодной традицией: лето он привык проводить в своем черноморском особняке неподалеку от Шепсинской киностудии. Граф любил сидеть на открытой террасе и смотреть в бинокль на молоденьких актрис, купающихся в теплом море. За три месяца он обычно успевал сменить от трех до семи хорошеньких подружек, купившихся на его туманные намеки касательно полезных знакомств — никаких связей с шепсинскими продюсерами у Вяземского не было, но враньем он не брезговал.

Здесь же, в Екатерининском дворце, была всего одна хорошенькая девушка, и за нее еще следовало бороться. Честно говоря, Екатерина была даже не в его вкусе — слишком умна и слишком холодна, графу больше нравились глупенькие блондиночки-хохотушки, но приходилось участвовать во всем этом позорище, чтобы добиться заветной цели. Мелисса ясно дала Вяземскому понять: не завоюет сердце великой княжны — не видать ему Франции во веки веков.

Пока что все шло не очень хорошо. Первое испытание граф откровенно провалил и не вылетел из него только чудом; лошадей Вяземский боялся с детства и потому сейчас не мог блеснуть мастерством наездника перед Екатериной на регулярных верховых прогулках по парку. Даже неуклюжий Алексей теперь управлялся с конем лучше, чем он, потомственный аристократ.

Во время совместных обедов с великой княжной остальные женихи слова не давали ему вставить. Так что графу никак не удавалось превратить собственное общение с Екатериной в «сокровищницу остроумия, тонкой критики и хорошего русского языка». В лучшем случае он что-то мямлил себе под нос, жуя осетрину. Ладно хоть скатерть-самобранка готовила на уровне французского ресторана как минимум с тремя мишленовскими звездами.

Вчера Мелисса позвонила ему на перстень по защищенной правительственной линии (чтобы вездесущие телевизионщики не прознали) и, приказав отвечать односложно, заявила:

— Вот что, Роберт. Ты должен взять себя в руки и как следует напрячься. Ставки повышаются, и ты больше не можешь позволить себе сесть в лужу. Ясно тебе это?

— Да.

— Интересно, как ты вообще собрался в дипломаты с таким невыдержанным характером? На первом же испытании начал ерепениться.

— Э-э-э…

— Ладно, разговор не об этом. Я пришлю тебе несколько коробок конфет для следующего испытания. В газете писали, в нем примут участие дети. Твоя задача — скормить им сладости, понятно?

— Но…

— Без всяких «но»! Не желаю ничего слышать! При этом постарайся, чтобы дети из твоей группы ничего, кроме овощей, в рот не брали. Никакого сахара!

Легко сказать. Вяземский насквозь пропотел, думая, как бы реализовать выданные ему коробки, но толком ничего не решил.

Пока что он вместе с остальными женихами сидел в Кавалерской столовой Екатерининского дворца перед телевизором, ожидая начала испытания. Ангел вел прямой эфир из соседнего Большого зала.

— Друзьяшечки-милашечки, мы снова с вами находимся в Екатерининском замке — пардон-пардон, дворце — и сегодня тут у нас собралась большая компания. Во-первых, ее императорское высочество Екатерина, которая будет оценивать участников, а во-вторых — непослушные малыши от пяти до семи лет!

Камера, снимавшая лакированное лицо Ангела, отъехала, и на общем плане возникла разноцветная улюлюкающая толпа детишек. Великая княжна в пестром бежево-коричневом платье сидела на троне позади всех, словно наседка, окруженная цыплятками.

— Итак, друзья-друзья-друзья, наше сегодняшнее испытание — на роль хорошего отца! — торжествующе провозгласил Головастиков. Вместо привычной бабочки он повязал себе на шею младенческую соску на резинке. — Пока супруга будет занята на работе, воспитание царских отпрысков целиком и полностью ляжет на плечи принца-консорта. Мы уже упоминали, что финансирование императорской семьи из года в год сокращается, а значит, денег на нянек у молодоженов останется немного. Напоминаю вам, друзья, мы работаем в прямом эфире, будьте готовы ко всему.

Вяземский лихорадочно теребил напомаженные волосы, заставляя себя шевелить мозгами. Периодически он неосознанно вытирал липкие от геля пальцы об узкие брюки и вновь подносил руки к голове.

— Условия испытания таковы, — продолжал Ангел. — Мы разделим малышей на четыре одинаковые группы. Каждый жених должен будет ровно десять минут удерживать внимание своей группы. Десять минут! Главное — чтобы за это время ни один ребенок не попросился к маме. У нас есть еще пара минут до начала, и я пока расскажу вам забавную историю из моего детства, друзьяшки…

Пока Головастиков болтал языком, делясь никому не нужными воспоминаниями о том, как он буквально часами удерживал внимание своих одноклассников, показывая пародии на учителей, граф наконец выработал довольно тухленький, но все же план.

— Эй, народ, — обратился он к остальным женихам.

Иван, Алексей и Семен нервно расхаживали по Кавалерской столовой. Видно было, что предстоящее общение с оравой пятилетних детенышей вызывает у парней естественный страх.

— Ну что еще? — отозвался один только Столыпин. За полтора месяца надменный Вяземский не сумел подружиться ни с кем из конкурсантов. Лишь изредка перекидывался словечком с Семеном, отдавая дань его дворянскому роду, который можно было проследить аж до шестнадцатого века. Впрочем, именно на своей дистанцированности от коллектива граф и решил сейчас сыграть. И пусть Мелисса не говорит, что он со своим изворотливым умом не годится в послы!

— А я вас всех сегодня побежду! — закинул удочку Вяземский. — Или победю. Не важно. В общем, обойду в этом испытании вас всех, маленьких дурачков.

Мощный Алексей остановился в метре от щуплого графа и нехорошо на него посмотрел. Граф поежился, но от своего плана не отступился.

— Да, непременно победю!

— Как? За счет чего? — полюбопытствовал Столыпин. — Может, ты в киндергартене воспитателем подрабатывал?

— Нет, подработки для простонародья, — скривил губы Вяземский. — Просто у меня есть одно секретное оружие.

— Выкладывай, — потребовал Алексей и сложил на груди руки, похожие на стволы взрослых деревьев.

Вяземский именно этого и добивался.

— Ладно-ладно, скажу! — Граф сделал вид, что ужасно испугался. Он достал из-за пазухи три коробки «Яблочек шоколадных». — Я знаю, что детей можно утихомирить только при помощи сладкого. Пихнул им конфету в рот — и все, валяйся на диване, читай газету.

Женихи заглотили наживку, как голодные налимы.

— Может быть, поделитесь, ваше сиятельство? — вежливо спросил интеллигентный Иван. — У вас, кажется, их много.

Алексей подкрепил просьбу товарища молчаливым засучиванием рукавов.

— Ох, и зачем я только заикнулся об этом! — фальшиво посокрушался Вяземский. — Проклятый длинный язык! Ладно, делать нечего, берите каждый по коробке.

— И-и… приглашается участник номер один — Иван! — громогласно объявил из экрана Ангел. Архитектор торопливо схватил упаковку «Яблочек шоколадных» и скрылся за коваными дверями Большого зала. За дальнейшими его приключениями трое женихов — и десятки миллионов зрителей в разных странах — наблюдали по телевизору.

— Добрый день, дамы и господа, — несмело начал Иван общение с малолетней аудиторией.

Человек пятнадцать детей беспокойно вертелись на маленьких стульчиках. Большой зал Екатерининского дворца напоминал сегодня лекционный класс: в центре реквизиторы поставили мрачный стол, чья тоскливость лишь подчеркивалась тонкой стопкой рисовой бумаги и дюжиной черных шариковых ручек; вокруг китоподобного стола толпились крошечные стульчики-рыбки; большая черная грифельная доска перекрыла собой солнечный свет, льющийся из окон.

Удержать внимание несознательной мелюзги в этой пресной обстановочке было решительно невозможно. Дети начали елозить по полированному паркету вместе со стульями.

— Господа! — безуспешно призвал к порядку Иван. — Дамы и господа, послушайте!

Двое юных господ тем временем начали задирать друг друга — дело запахло дракой; а одна из юных дам приготовилась расплакаться из-за порвавшихся колготок. Телезрителям стало ясно, что еще чуть-чуть — и Иван вылетит из раунда, не продержавшись и одной минуты.

Вероятно, к такому же выводу пришел и сам Иван, поскольку он взял ближайший пустой стул и со всей силы шарахнул им об пол. Дети вздрогнули. Распри и порванные колготки были тут же забыты. Иван наконец-то вызвал у своих подопечных живой интерес. Маленькие ротики открылись, чистые глазки уставились на жениха.

— Так-то лучше, дамы и господа, — удовлетворенно сказал Иван. — Давайте знакомиться. Я Иван Иванович. А вас, сударь, как зовут? — обратился он к ближайшему мальчику.

— Петя, — тоненько ответил сударь.

— А по отчеству?

— Не знаю.

— Хм. Ладно, сударь, а как зовут вашего папеньку?

— Леонтий.

— Значит, ваше отчество — Леонтьевич. Очень приятно познакомиться, Петр Леонтьевич. — И Иван с важностью пожал пятилетнему Петру Леонтьевичу мягкую ладошку.

Детям очень понравилось здороваться за руку с взрослым дядей. Процедура знакомства заняла как минимум три из выделенных десяти минут.

Оставалось как-то протянуть еще семь. К этому моменту заскучавший Петр Леонтьевич успел схватить за нос своего соседа Демьяна Олеговича. Семилетний Демьян Олегович в отместку наступил Петру Леонтьевичу на ногу.

— Господа, а кто хочет конфетку? — вскричал Иван.

Вяземский, глядя в телевизор, гаденько улыбнулся. Щас начнется.

— О-о-о, — заволновались дети. — Я! Я хочу! Я хочу конфетку!

— Хорошо! Конфетку получит каждый, кто нарисует домик, — неожиданно сказал Иван и стал раздавать рисовые листы и шариковые ручки. — Я буду рисовать домик на доске, а вы повторяйте за мной. Приз — конфетка! Согласны, дамы и господа?

— Да-а-а! — заорали дамы и господа.

Вяземский почувствовал себя так, словно его ударили под дых. Вместо того, чтобы тупо раздать детям конфеты и превратить их тем самым в диких мартышек, Иван воспользовался шоколадом в своих низменных целях. Что может быть лучшим стимулом для детенышей млекопитающих, чем вкусняшки!

Малыши во главе с Иваном так увлеклись проектированием, что даже не заметили, как пролетели оставшиеся минуты. Появление Ангела, возвестившего окончание раунда, стало для детей неприятным сюрпризом. Юные архитекторы, не обращая внимания на выданные им конфеты, заливались слезами и не хотели уходить из зала.

Только теперь Вяземский вспомнил, что у Ивана, кажется, есть двое старших братьев и целая куча племянников. А значит, парень имел хоть какое-то представление о воспитании детей. Надо было внимательнее слушать болтовню соперников и делать соответствующие выводы! — запоздало корил себя граф.

— Друзьяшки-милашки! — затарахтел Головастиков из телевизора. — Я очень надеюсь, что вы не забываете отправлять свои милые эсэмэски в поддержку любимых участников конкурса! Иначе я на вас ужасно, ужасно обижусь! — шутливо погрозил он наманикюренным пальчиком в камеру. На костлявом запястье Ангела виднелся плетеный кожаный браслетик с наборными буквами и какими-то подвесками. — А мы вызываем в Большой зал Екатерининского замка — пардон, дворца — следующего жениха. Алеша Попович! Встречайте!

Алексей, небрежно размахивая коробкой конфет, вошел в зал, где его уже ждала очередная партия детишек. Эти ребята вели себя не лучше предыдущих. Так же ссорились, вскакивали с мест и ковырялись в носу.

— Здоро́во, старички! — гаркнул Алексей. — Как настроение?

— Хорошее, — запищали малыши и по-птичьи наклонили головки, ожидая от большого дяди в клетчатой рубахе дальнейших действий.

И дядя не разочаровал.

— Ну что, старички-боровички, показать вам цирк? — предложил он.

— Да-а-а! — Боровички застучали по паркету ножками.

— Тогда смотрите!

Алексей открыл коробку, взял оттуда сразу горсть конфет и начал ими жонглировать. Однако поскольку это был, судя по всему, его первый опыт в жонглировании, «Яблочки шоколадные» валились ему на голову, обратно в руки, на пол. Алексей пытался ловить конфеты ртом, называя их смешинками, парочку «смешинок» даже поймал и, довольно урча, тут же сжевал. Дети радостно смеялись, крича «клоун! клоун!».

Сахар явно придал самозваному клоуну сил, поскольку он придумал новую игру: начал метать конфеты в цель, а именно — в широко открытые ротики маленьких зрителей. Дети подпрыгивали на своих стульчиках, как дрессированные собачки. Ни одно «Яблочко шоколадное» в цель не попало, однако все повеселились от души.

Следующие пять минут старички-боровички и их предводитель, поименовавший себя боровиком-гигантом, были страшно заняты тем, что ели на скорость рисовую бумагу. Победил, как ни странно, не боровик-гигант, а один из мини-боровичков, одновременно затолкавший в себя неимоверное количество мятых листов.

Свои десять минут на ринге Алексей продержался. Вяземский тихо чертыхнулся. Еще одна подлость не удалась. Наоборот, получается, что граф подыграл сопернику. Можно сказать, Алексей выехал на проклятых конфетах. Эффектное начало выступления — уже половина успеха.

Потом Вяземский взглянул на бледного, потного Столыпина и успокоился. Этот барашек в дурацком галстуке с алфавитом точно подкачает.

Да, провал был неизбежен. Когда Столыпин подходил к учительскому столу в зале, камера крупно, во весь экран, показала его глаза: посветлевшие от страха, расширенные, часто моргающие. Он словно заглянул на прием к инквизиции.

На подгибающихся ногах Столыпин подобрался к стулу и рухнул на него.

— Здравствуйте, детишки! — еле слышно пробормотал он.

Детишки скептически на него посмотрели и продолжили заниматься своими детскими делами.

Столыпин трясущимися руками открыл коробку конфет.

— Хотите? — тихонько заикнулся он.

Малыши, кажется, даже не заметили, что дяденька со смешной прической что-то сказал.

Бравый жених, за шесть недель совершенно измотанный опасными конными прогулками, тягостными обедами в компании посторонних, следующими за ним по пятам камерами и суровым мужским соперничеством, уронил голову на руки и разрыдался.

Разрыдался по-детски, со слезами и всхлипываниями.

Дети затихли, потом покинули свои места и окружили плачущего Столыпина.

— Дяденька, а почему вы плачете? — заботливо спросила девочка с двумя косичками. — У вас животик болит?

— Нет, я к маме хочу, — громко сморкаясь, признался Семен.

Вяземский, сидя перед телевизором, тихо, но бурно ликовал. Как вовремя случился у его конкурента нервный срыв!

Девочка с косичками по-матерински погладила Столыпина по кудрявой голове.

— Не плачьте, дяденька, все будет хорошо, — сказала шестилетка с недетской мудростью и подвинула к Семену открытую коробку. — Скушайте конфетку.

— Я так устал, девочка. Так устал! — Голос у Столыпина был безнадежно изнуренным. Он потянулся к шоколаду и механически стал класть конфеты в рот, похоже даже не чувствуя вкуса. — Я так хочу оказаться дома, с мамочкой. Я не стайер, я не выдерживаю длинные дистанции. Я измотан. У меня нет соревновательного духа. Я не умею бороться. У меня просто нет этого спортивного гена. Понимаешь, девочка?

— Понимаю, понимаю, дяденька, — успокаивала расклеившегося конкурсанта девочка.

Остальные дети чинно, затаив дыхание, стояли рядом. Не каждый день увидишь рыдающего в три ручья взрослого дядьку с магическим пропуском на шее, открывающим главные двери страны.

— Да еще и бумага эта рисовая совершенно не впитывает слезы! А-а-а!

— И-и-и… время вышло! — выскочивший из-за угла Ангел прервал спонтанный сеанс психотерапии. — Мы в прямом эфире, друзья, и у нас осталось совсем немного времени — как раз для последнего участника. Граф Вяземский, друзья! Поприветствуем его сиятельство!

Вяземский, лучась довольством, вальяжно зашел в зал. Он знал, что принцесса выгонит Столыпина. Ну как за такое не выгнать?! И потому был совершенно расслаблен.

Чувствуя себя если не императором всероссийским, то уж, по крайней мере, королем жизни, Вяземский небрежным движением поставил стул в центр зала и вольготно устроился на нем, закинув ногу на ногу.

Детвора настороженно наблюдала за действиями графа. Внезапно все эти глупенькие малыши показались Вяземскому совсем не страшными. Выход в следующий раунд можно было считать делом решенным.

Плевать на Мелиссу, вот еще фея-крестная нашлась. Все дельце он провернул сам, своими нежными, белыми, холеными ручками с отполированными ногтями. Он сам придумал убийственный план, который вывел из игры Столыпина.

Вяземскому захотелось похвастаться своей удалью. Пусть даже перед такой пустоголовой аудиторией.

— Вы хоть знаете, кто перед вами, мелкота?

— Глиста во фраке? — несмело предположил веснушчатый мальчик.

— До чего ж вы все-таки неразвитые дети, — вздохнул Вяземский. — Это не фрак, мальчик, это смокинг. У фрака сзади длинные хвосты, как у ласточки, а здесь ты разве хвосты видишь?

— Нет, не вижу.

— Нет, не вижу! — передразнил граф. — Ну и кто после этого глиста? У смокинга, видишь, воротник и все отвороты атласные — чтобы пепел легче было стряхивать. Смокинг по-английски — курение. Ясно? Эх ты! В твоем возрасте, мальчик, надо знать такие вещи, иначе рискуешь никогда не попасть в высшее общество, в котором я, между прочим, законодатель мод.

Веснушчатый мальчик понурил голову.

— Так вот, мелкота, перед вами самый настоящий светский лев и, вполне возможно, будущий французский посол. — Вяземский переступил с ноги на ногу. О себе он мог говорить часами, что там какие-то десять минут! Весь мир был сейчас у блестящих туфель графа — итальянских, ручной работы.

— Всех деталей раскрыть вам не могу, мелкие вы слишком и пустоголовые, все равно ничего не поймете, но уверяю вас — сегодня я еще на шаг приблизился к Парижу.

Дети, похоже, начали терять интерес к разговору. Особенно после фразы про пустоголовость, хотя граф всего лишь констатировал факт.

Нужно было спасать положение.

Вяземский, презрев наставления Мелиссы, достал из-за пазухи последнюю коробку «Яблочек шоколадных». Премьер-министр дала ему запасную, на всякий случай. И сейчас, по мнению Вяземского, тот самый случай наступил. Парочка конфет повысила бы уровень этой беседы до задушевной.

Мелисса, правда, не советовала кормить малышню шоколадом… Да кто она такая, эта Мелисса, чтобы ее слушать. У нее у самой и детей-то нет. Как доказал сегодня Иван, сладости — лучшая приманка для детенышей человека.

— Налетайте, мелкота. — Вяземский широким жестом бросил коробку на стол. Конфеты подпрыгнули в своих ячейках.

Еще выше подпрыгнули малыши. С писками и визгами они набросились на «Яблочки» и растерзали упаковку за пару мгновений.

Еще через несколько секунд графу показалось, что он попал в параллельный мир, власть в котором захватили низкорослые инопланетяне. Детей как подменили. С бешеными криками они начали носиться по Большому залу, сметая все на своем пути: подсвечники, шторы, маленькие стульчики. С тяжким стоном рухнула на пол грифельная доска. Раздался тысячерублевый хруст: это лопнули прожекторы, чьи журавлиные ноги не выстояли в неравной борьбе с неистовой малышней. Где-то вдалеке отчаянно кричал Ангел, пытаясь спасти вырвавшееся из-под контроля телешоу. Великая княжна свернулась клубочком на троне.

Вяземский поймал безумный взгляд веснушчатого мальчика, несущегося прямо на него, и торопливо, теряя запонки, вскочил со стула. Вовремя: стул отлетел в сторону, словно жертва урагана.

В Большом зале Екатерининского дворца, на виду у всего мира, разворачивалось настоящее стихийное бедствие. И причиной ему был он — потомок князей, наместников, поэтов и орденоносцев — граф Роберт Вяземский.

Аристократ еще не успел осознать всей непоправимости устроенной им катастрофы, как вдруг услышал негромкое бренчание гитары.

— «На шагающих утят быть похожими хотят…» — спокойный мужской голос напевал знакомые слова детской песенки.

В зоне видимости Вяземского, цепляющегося за полусодранную занавеску, появился рыжеволосый атлет в белой рубашке-поло. В руках у него была гитара — какая-то старинная, наверное, стащил ее из соседнего Музыкального зала. Кажется, это парень из съемочной группы — у графа была не слишком хорошая память на лица, особенно на те, которые не могли принести ему очевидную выгоду.

Гитарист шел по залу, переступая через опрокинутые предметы, играл и пел. Мало-помалу, один за другим, дети переставали галдеть и подходили поближе к музыканту. Цепочка следовавших за парнем малышей увеличивалась, а он продолжал петь «Танец маленьких утят».

— Ну, ребята, подхватывайте! Вы знаете, что делать!

Малыши как-то сами собой выстроились в кружок вокруг музыканта и начали размахивать ручками, изображая первый полет птенцов. При этом они хором подтягивали ему тоненькими голосами.

Далее под веселый аккомпанемент гитары дети с азартом принялись крутить локтями, приседать, вертеться на месте — в общем, делали все то, что положено делать исполнителям танца маленьких утят.

— И на этой позитивной ноте, друзья, мы с вами завершаем прямой эфир из Екатерининского замка — пардон, дворца! — сказал в камеру очухавшийся Ангел Головастиков. — Да, вот уж точно, друзьяшечки: лучше танца в мире нет! До новых встреч, мои милые!

Глава 20. Женихов все меньше

— Ваше высочество, с чем связано ваше решение исключить графа Вяземского из соревнования?

Екатерина привыкла к волнующим прямым включениям из Янтарного кабинета. Ей стали нравиться эти инъекции адреналина. Она уже с нетерпением ждала, когда же наступит воскресенье и можно будет поделиться своими мыслями и чувствами со зрителями.

Ну ладно, ладно. Не со зрителями. Про зрителей, откровенно говоря, она даже не вспоминала. Ей хотелось общаться с Генри. Она любила его неизменную фразу, предваряющую эфир: «Помните, здесь никого нет. Только вы и я».

Екатерина относилась к себе трезво и могла распознать зарождающуюся симпатию к мужчине в самом начале. И как досадно, что этот мужчина не значился в списке ее женихов, утвержденном «Всемогущим».

Еще более досадно, что контракт запрещал ей ходить на свидания с теми, кто в этом списке не фигурировал. Аж до середины ноября — после окончания шоу планировалось выпустить еще несколько программ по горячим следам: как сложилась жизнь участников конкурса, что думают обо всем случившемся их друзья и коллеги, как принцесса строит отношения со своим избранником и тому подобная галиматья, то, что телевизионщики называют «поскрести по сусекам».

Одним словом, лучше всего просто игнорировать ненужные зарождающиеся чувства и надеяться, что они как-нибудь сами пройдут. В конце концов, еще только начало июля.

Кажется, мистер Спенсер задал вопрос… Ах да, про этого шута горохового. Поверить невозможно, что она еще совсем недавно всерьез собиралась за Вяземского замуж. Нет, по такой цене Франция ей не нужна. Лучше уж в нищую коммунистическую Швейцарию, но с достойным спутником. Даже перспектива скорого восхождения на трон теперь казалась Екатерине менее пугающей, чем брак с этим знатным ничтожеством.

Великая княжна в декольтированном бальном платье, выданном ей под расписку стилистами «Всемогущего», выпрямилась в своем кресле. Блеснули в свете прожекторов килограммы стразов, бесстыдно усыпавших лиф толстым слоем.

— Я закрыла глаза на очевидный провал графа в предыдущем раунде. Хотя его поведение иначе как заносчивым не назовешь. Но, кажется, граф настолько привык к своему превосходству и безнаказанности, что совсем потерял связь с реальностью. Он показал не просто неумение общаться с детьми, а полное нежелание налаживать с ними контакт. Возмутительно. Он едва не сорвал нам эфир! К счастью, вы вовремя вмешались, Генри.

Интервьюер махнул рукой:

— Пустяки. Когда-то делал документалку про киндергартен, ну и навострился… Вернемся к вашим женихам. Вероятно, граф был раздавлен исключением из конкурса? На какой ноте вы расстались?

— Ха, раздавлен! Не больше раздавлен, чем человек, выигравший в лотерею. На прощанье граф сделал мне ручкой и сообщил, что немедленно вылетает в Сочи. Насколько я поняла, студия задумала снять фильм под рабочим названием «Пляжные амазонки», что бы это ни означало. Объявлен кастинг, и все побережье сейчас заполнено белокурыми актрисами в хорошей физической форме. Так что нет, «раздавлен» — не то слово. Скорее уж «возбужден».

— Понятно. Граф, как говорится, и жить торопится, и чувствовать спешит. — Генри перелистнул страницу блокнота. — Ваше высочество, а вы не думали об отчислении Семена Столыпина? Получилось, что не он возился с детьми, а они с ним. К тому же во время его раунда прозвучала-таки сакраментальная фраза «хочу к маме».

— Да, прозвучала — от Семена, а не от малыша, так что де-юре условия конкурса не были нарушены. И вы знаете, Генри, в тот момент Столыпин выглядел таким несчастным, таким одиноким, таким… ребенком, что ли. Так жалко его стало! Мы потом за кадром с ним хорошо поговорили. Я дала ему носовой платок, а он робко признался в любви, — великая княжна покраснела, — и попросил прощения за свою слабость. В общем, мы договорились, что я оставляю его в конкурсе и для поднятия морального духа разрешаю его мамочке пожить в соседней комнате.

— Весьма необычно. — Генри рассмеялся одними глазами. Сегодня он был в футболке цвета весенней травы, любимый цвет Екатерины. На нем приятно отдыхал взор. — Что скажете насчет остальных женихов?

— О, Иван с Алексеем, как всегда, на высоте. Каждый на своем Эвересте. Они оба прекрасно справились с заданием. Любому ребенку повезет заполучить такого папеньку. Я бы сказала, что методы воспитания Ивана ближе к методам моего отца. Но и подход Алексея мне пришелся по душе.

— Что ждет зрителей шоу дальше?

— Да, теперь мне действительно трудно будет выбрать между оставшимися претендентами. Мы больше времени станем проводить вместе, чтобы получше узнать друг друга — поиграем в городки, поговорим о любимых книгах и фильмах. Для меня, как для дочери Василисы Прекрасной, очень важно, чтобы мой избранник разбирался в киноискусстве…

Ангел Головастиков подхватил эфир в студии, и Екатерина поднялась из кресла, царапая оголенные руки о стразы и чувствуя себя в этом платье безвкусно разряженной новогодней елкой.

— Вы знаете, ваше высочество, так пить хочется, — смущенно потер нос Генри, вставая вслед за великой княжной. — Простите, не найдется ли у вас стаканчика березового сока? Я бы хотел его попробовать.

Глава 21. Гимнический кризис

Наступило шестнадцатое июля — День Высочайшей Стрижки.

Император обязан был всегда выглядеть свежо и аккуратно. Публичное лицо! Более того, главное лицо России! Оно просто не могло быть помятым или, скажем, небритым. Журналисты пристально следили за малейшими изменениями во внешности монарха. Лишняя морщинка на благородном челе сразу выходила в топ новостей, а внезапно появившиеся мешки под глазами могли и вовсе обрушить отечественные биржи.

А потому хочешь не хочешь (император не хотел), а шестнадцатого числа каждого месяца Николай Константинович брал разумную ерихонку — очередное творение ВАЗЗовских кудесников — и водружал ее себе на голову. Разумная ерихонка по форме очень походила на древнерусский шлем — с остроконечной верхушкой, широкими наушниками и резной пластиной, прикрывающей затылок; вот только сделана она была из легкого карбона, а изнутри была оснащена множеством мелких ножниц и плоских расчесок. В остроконечной верхушке прятались микросхемы.

Николай Константинович вытер тряпкой измазанные машинным маслом руки и, нарочно шаркая ногами, направился в дальний угол гаража, где в летние месяцы хранил ненавистную парикмахерскую шапку. Чувствуя себя до крайности глупо и думая о том, что сказал бы сейчас Александр Невский, чья прославленная ерихонка красовалась на среднем гербе Российской империи, монарх надел шлемовидный гаджет и нажал центральную кнопку, активируя программу, заложенную в памяти устройства.

Волосы у него тут же встали дыбом. Точнее, их приподняли десятки мини-расчесок, а десятки пар мини-ножниц принялись подрезать отросшие царские локоны. Монарх, повелевающий чуть ли не половиной мира, был сейчас беззащитен, как овечка, которую бреют, крепко схватив за ноги.

Совсем другие — приятные ощущения — дарили когда-то ловкие руки обходительного императорского цирюльника. Но сокращение финансирования сильно ударило по маленьким бытовым привычкам царской семьи. Ежемесячное блаженство в парикмахерском кресле пришлось заменить холодной, обезличенной процедурой.

Экзекуция закончилась через четыре минуты. Император с отвращением вытряхнул клочья отрезанных волос из специального отделения разумной ерихонки и сунул шлем поглубже в шкаф.

Теперь можно вернуться к «Фодиатору».

Не успел Николай Константинович вновь взяться за крылья — нужно было поработать над скоростью их складывания, — как в дверь гаража постучали.

— Спасите! Помогите! — запищали за дверью.

Император бросился открывать.

Однако за порогом вместо ожидаемых плачущих детей Николай Константинович обнаружил довольного Алексея. Потенциальный зять выглядел лучше некуда — блеск в глазах, бурый загар от постоянных конных прогулок. На страдальца вроде не похож.

Однако Алексей вновь тоненько заголосил:

— Ваше величество, спасите от бесславной гибели во цвете лет!

— Что случилось? — заранее улыбаясь, спросил император. — Опять лошадь взбрыкнула?

— Скорее я сам взбрыкнул, — сказал Алексей нормальным голосом. — Не могу больше рассуждать о любимых книгах! У меня их всего две — «Руководство по ремонту системы отопления разумной избы» и «Как взломать самые популярные игры в перстне-разумнике». А великая княжна требует прямо-таки филологического анализа всякой заплесневелой классики, — и парень начал легонько биться светлой головой о дверной косяк. — Я едва сумел незаметно сбежать с собрания этого литературного кружка. Даже телевизионщиков обманул — выбрался из окна в туалете. Они небось до сих пор дежурят там под дверью уборной, думают, что у меня живот прихватило. Дозвольте спрятаться в вашей келье, Николай Константинович! Тем более у меня родилась пара идей по поводу подвески «Фодиатора».

— По поводу подвески? — иронично воздел брови император. — Опасную игру ты затеял, мальчик! В чем в чем, а уж в подвеске-то я разбираюсь, клянусь шестеренкой!

— И все же не отступлюсь, — кивнул парень.

— Заинтриговал, Алеша. Ладно, заходи, подискутируем, — сделал приглашающий жест рукой Николай Константинович.

Двое механиков-любителей забрались под «Фодиатор» и стали ковыряться в проводках и трубочках. После короткого, но бурного спора на полу император согласился испытать одну из придумок Алексея.

— Хорошо, — сказал Николай Константинович, выползая из-под машины. — Даю тебе карт-бланш, действуй. Смонтируешь — поглядим.

— Не пожалеете, Николай Константинович, — запыхтел Алексей. — Еще захотите мою разумную подвеску для летающих «русско-балтов» на поток поставить. Машины будут как в пуховую перинку опускаться.

Император чуть слышно застонал. Алексей задел чувствительную струну. Наладить конвейерное производство крылатых автомобилей было заветной мечтой Николая Константиновича. Современные подвески при всей своей надежности могли справиться в лучшем случае с бездорожьем, но не были рассчитаны на грузное приземление машины с большой высоты. Может, паренек и правда набрел на что-то гениальное?

Следовало дождаться окончания эксперимента. Пока же император, усевшись на крутящуюся табуретку, поинтересовался, обращаясь к торчащим из-под «Фодиатора» ножищам в темно-синих ботинках:

— Чем тебе классическая литература-то не угодила?

— Вялая она какая-то, — донесся из-под днища машины голос Алексея. — Взять, например, Зощенко. Нет, я понимаю — дворянин, сын столичного художника. Но почему все его рассказы — только из жизни бомонда?

— Писатель описывает то, что видит вокруг себя. — Император пожал плечами, облаченными в серый комбинезон из плотной хлопковой ткани. — Зощенко всю жизнь вращался в свете; все его друзья — аристократы. Мой дедушка, Алексей Николаевич, его очень любил и часто приглашал к обеду.

— Любил? Странно. Зощенко же всех аристократов высмеивал! Довольно жестко, кстати. Если бы он с нашим общим приятелем Вяземским познакомился — разобрал бы графа по косточкам, это точно. А император в его рассказах в каком свете выставлен? До крайности нелепый персонаж. Карикатура. Разве ваш дедушка не обижался?

— О, Алексей Николаевич поощрял свободомыслие. Это же часть философии буддиста — терпимость к людям.

— Я бы на его месте обиделся. В общем, для Зощенко словно не существует обычных людей, понимаете? Хочется почитать что-нибудь из жизни рабочих, что ли… Проклятье, длины провода не хватает… Ладно, прилажу вот этот, зелененький…

Внезапно уютный тет-а-тет создателей «Фодиатора» был грубо нарушен. В незапертую дверь влетело нечто яркое, маленькое и опасное, как шаровая молния, — а именно, премьер-министр в коротком платье цвета «королевская фуксия».

— Ваше величество, мы же договаривались! — безапелляционно заявила молния в ответ на робкий вопрос императора: «Мелисса Карловна, а что это вы тут делаете?» — Согласование гимна, помните?

Ничего подобного Николай Константинович не помнил. С другой стороны, без бдительного Столыпина расписание его величества пришло в полный беспорядок и безнадежно вырвалось из-под контроля.

— Еле отыскала вас, ваше величество! Пришлось использовать свое сердце в качестве компаса, — и, обольстительно улыбнувшись, Мелисса пристроилась на краешке низкого автомобильного кресла, стоявшего рядом с «Фодиатором» и ожидавшего своей очереди на установку.

Николай Константинович отвел взгляд. Пурпурно-розовое платье на фоне красной кожаной обивки вызывало нервную дрожь. Хотелось скрипеть зубами и яростно чесаться. Соблазнительные коленки премьер-министра также выводили императора из состояния равновесия.

— Да, так что там с гимном? — тряхнув головой, спросил монарх, краем глаза следя за тем, как темно-синие ботинки Алексея медленно прячутся под «Фодиатором». В принципе, Николай Константинович не возражал против присутствия Алексея при конфиденциальных переговорах. Тема не самая важная, а если парень собирается жениться на будущей императрице, пусть привыкает к госделам.

— Мы, то есть власти Империи, сейчас оказались в центре того, что журналисты называют «Гимнический кризис», «Армагимнон» или даже, простите, «Гимнец» — последнее, разумеется, принадлежит бульварным перьям. — Мелисса принялась расшнуровывать пластиковую папку в цветочек, принесенную с собой. — У меня тут есть пара цитат из газетных статей… Как вам, например, такие заголовки: «Гимн империи не соответствует ее духу», «Символ государственного единства разъединил государство» и «Устаревший и оскорбительный: когда изменят гимн страны?» Содержание статей, как вы понимаете, соответствующее.

— Всего шесть строчек в этом гимне, а сколько про него понаписали, — с неудовольствием прокомментировал Николай Константинович.

— Да уж, подстатили нам господа Жуковский со Львовым, — согласилась премьер-министр. — Но еще больше — дирекция аналитических программ «Всемогущего». Знаете такого деятеля, Жмыхова?

— Соломона Жмыхова? Обозревателя?

— Да, по субботам выходит с этой ядовитой программой «Тем не менее». В общем, мне тут рассказали, что Жмыхов обзавидовался популярности шоу «Великая княжна точка лайв» и долго выдумывал, как бы приподнять и свой рейтинг тоже. Вот и надумал про гимн. Создал на пустом месте информационный повод. Якобы какие-то общественные организации возмутились содержанием гимна Российской империи. Да организаций с такими названиями ни в одном реестре нет, я проверяла. А дальше понеслось. Лето, мертвый сезон, говорить не о чем. Остальная пресса вслед за Жмыховым радостно вцепилась в мифический «гимнический» скандальчик.

— И что конкретно их не устраивает? — вздохнул Николай Константинович.

— Все. От первого до последнего слова. Вот это начало — «Боже, Царя храни». Среди граждан империи много мусульман. Они требуют заменить «Боже» на «Аллаха». Евреи, в свою очередь, предлагают Яхве, славянисты сватают Перуна… Целая армия атеистов вообще настаивает на исключении из гимна любой ссылки на высшие силы.

— И как они себе это представляют, интересно? «Царь, сам себя храни?» — предположил государь.

— Не совсем. — Мелисса перебрала рисовые листы. — Мы провели опрос, и люди склоняются к варианту вроде «Царь, храни свой народ».

— Да, приоритеты меняются, и с этим нельзя не считаться, — задумчиво промолвил Николай Константинович. — Что еще?

— Далее идут три строчки: «Сильный, державный, Царствуй на славу нам; Царствуй на страх врагам». К этой части претензий не так много. В основном причитания филологов касательно тавтологии — сразу два слова «царствуй» в одном предложении. Но на эту чепуху, ваше величество, я думаю, и внимания обращать не стоит…

— Красиво звучит. И чем они недовольны? — подивился государь.

— А вот после этого — самая спорная фраза. — Мелисса сделала паузу. — «Царь православный!»

Император машинально начал протирать чистые руки грязной масляной тряпкой.

— Позвольте, Мелисса Карловна, угадать: среди предложений наверняка есть слова «правоверный», «лютеранский», «протестантский», «бахаистический», не знаю, «перунический»…

— Да, вы правы, ваше величество. Некоторые выступают за экзотическое словосочетание «царь мультирелигиозный», хотя оно даже в ритм не попадает.

— То-то, я смотрю, Доброжир активизировался: так и рвется ко мне на прием, так и рвется, — догадался Николай Константинович.

— Еще бы он не рвался, — сделала большие глаза Мелисса. — Он уже и подписи верующих вовсю собирает, и новые молебны «За сохранение гимна» во всех храмах ввел. Патриарх просто в отчаянии.

— Уныние — смертный грех, — назидательно сказал монарх. — Должен знать, раз патриарх. Ладно, что будем делать, Мелисса Карловна? Нужно как-то выходить из этого надуманного кризиса.

— Есть уже кой-какие наработки, ваше величество. — Премьер углубилась в бумаги из папки. Когда она наклонила голову, одна прядь из темного каре соскользнула на нежную щеку. То есть Николай Константинович предположил, что кожа у Мелиссы должна быть на ощупь нежная и бархатистая, как персик. — Мы с господином министром культуры обратились к наиболее известным современным поэтам с просьбой поработать над текстом гимна. Вы не поверите, что получилось… На мой взгляд, так слишком оригинально. Кто-то предлагает на протяжении всего гимна повторять одну-единственную фразу «Я люблю Родину», кто-то про дым отечества не к месту вспомнил, некоторые творцы сочинили некое подобие торжественных частушек. Вот, посудите сами…

Премьер-министр достала несколько листков. Один из них случайно — случайно ли? — вылетел из папки и, покружившись в воздухе, мягко спланировал на пол. «Ой», — сказала Мелисса, встала с кресла и соблазнительно изогнулась, наклонившись за листком-шалунишкой. Николай Константинович откашлялся, старясь смотреть в другую сторону.

— Эй! — вдруг гневно крикнула Мелисса. Император вздрогнул. — Это кто там под машиной прячется? Ваше величество, поглядите, у нас тут шпион! А ну вылезай! Охрана!

— Все нормально, господа, идите обратно! — Николай Константинович выпроводил ворвавшихся с шашками наголо казаков. — Мелисса Карловна, это же Алексей, жених Кати́, не узнали?

«Шпион», чье смущенное лицо напоминало сейчас свежесрезанный пласт кирпичной глины, выбрался из-под «Фодиатора».

— Здравствуйте, госпожа премьер-министр.

— Здрасьте, мой милый. — Мелисса раздраженно смерила богатыря взглядом. — Значит, вы тут все это время подслушиванием занимались?

— Вообще-то я тут все это время подвеской занимался, — дерзко отозвался Алексей.

— Ваше величество, и вы знали, что он тут? — обратилась Мелисса к государю, с трудом сдерживая эмоции — это было видно по ее сузившимся глазам.

— Знал, Мелисса Карловна. Парень мне помогает с машиной. А может, вскоре будет помогать и с имперскими заботами. Так, Алеша? — И он подмигнул конкурсанту.

— Истинно так, Николай Константинович, — подмигнул в ответ Алексей.

Судя по тому, как гневно Мелисса закусила нижнюю губу — кажется, сквозь ярко-розовую помаду даже кровь проступила, — премьер-министру эта серия дружеских сигналов совсем не понравилась.

— Что ж, тогда, может, это вундеркинд знает, как нам разрубить гордиев узел одним махом?

— Не проблема, госпожа премьер-министр! Нужно вообще отказаться от текста.

— В каком смысле?

— Насколько я понял из вашей с его величеством беседы…

— Это когда вы прятались под машиной? — язвительно уточнила Мелисса.

— Это когда я работал под машиной. В общем, насколько я понял, компромисс тут невозможен. Каждое слово под микроскопом рассматривается. Мнения у людей полярные. У нас так же было в отделе, когда мы выбирали между компотоваром и морсоваром…

— Господи, какой еще морсовар?

— Да такой, «Клюква развесистая», новая модель от ВАЗЗа. Вы же видели эту рекламу по телику! Такой мини-самоварчик в виде красной клюквины. Засыпаешь туда ягоды, сахар; воду он сам из водопровода берет. Потом открываешь краник, и оттуда льется морс. А компотовар — он в виде абрикоса, из сухофруктов делает напиток. Называется «Жердель-3000».

Мелисса выглядела совершенно обескураженной.

— Алексей, друг вы мой любезный, о чем вы говорите? При чем здесь все эти жердели и морсы? Ваше величество!

— Подождите, Мелисса Карловна, дайте парню высказаться. Я понимаю, к чему он ведет.

— Спасибо, Николай Константинович. Так вот, мы с ребятами никак не могли договориться. Половина за «Клюкву», половина за «Жердель». Деньги собраны, а потратить их не можем. Перессорились все смертельно! В конце концов решили вообще ничего не покупать, а прогулять собранные деньги в трактире. Напились все, и отнюдь не морса с компотом, зато помирились. С гимном предлагаю поступить так же.

— Перестать его обсуждать и пойти в трактир напиться? — Мелисса была преисполнена сарказма.

— Нет, оставить от гимна одну музыку, вообще без слов. — Алексей рубанул воздух ладонью. — Тогда и спорить будет не о чем.

— Да где это видано-то? Гимн без слов!

— В Испании видано. У них только мелодия играет, но никто ничего не поет. Мне принц Мануэль рассказал, еще до отчисления, — с готовностью сообщил Алексей.

— А правда, Мелисса Карловна, — вступил в разговор император. — Мой помощник сегодня в ударе. Мне нравятся его идеи. И по поводу подвески, и по поводу гимна. Любопытно. По-моему, парень подает надежды. Может, и конкурс он выиграет?

— Может, и выиграет, — спокойно сказала Мелисса. — Если не срежется в следующем раунде. А в следующем раунде ему придется иметь дело со мной.

Глава 22. Свинское испытание

Мелисса не обманула. Ее действительно пригласили на телевидение. В качестве соведущей великого Ангела Головастикова. Ну, почти соведущей.

Радость тщеславной чиновницы несколько омрачал тот факт, что заветное приглашение пришлось буквально выцарапать у продюсеров «Всемогущего».

Вообще-то продюсеры были сами виноваты. Началось с того, что они вспомнили о звонке Мелиссы в офис Ангела, когда она напрашивалась на интервью. Ее навязчивость решили пустить в нужное русло.

Премьер-министра, раз уж она так хочет приобщиться к беспрецедентному шоу, попросили помочь с подготовкой очередного раунда. Женихам предстояло пройти испытание на роль достойного принца-консорта. То есть доказать свою способность выполнять публичные обязанности супруга императрицы.

— Понимаете, нам нужна информация из первых рук, — сказали продюсеры, связавшись с ней по перстню. — Кажется, в нашей стране еще никогда не было принцев-консортов. Фавориты императрицы Елизаветы Петровны и Екатерины Второй не в счет. Трудно понять, чем именно будет заниматься муж государыни в качестве публичной фигуры. У вас, как у высокопоставленной госслужащей и особы, приближенной к императору, есть какие-то соображения на этот счет?

«Попались», — возликовала Мелисса, а вслух произнесла:

— У меня есть целый Ниагарский водопад соображений, и все они могут стать вашими — всего лишь за маленькую, крошечную, незаметненькую услугу с вашей стороны.

— Деньги? Это не проблема.

— О нет, деньги меня не волнуют. — Семья Мелиссы владела большой пивоварней в Германии, марку «Nichts Stoppt» («Ничто не остановит») уважали во всем мире, так что премьер-министру не нужно было брать «откаты» с лоббистов, чтобы купить себе пару новых туфель. — Я должна появиться на экране. В шоу «Великая княжна точка лайв».

— А может, вы согласитесь появиться на страницах журнала «Желтенькая утка»? — после паузы предложил собеседник. Голос его звучал обреченно. — Гарантирую большое, на четыре колонки, интервью и две фотографии.

«Желтенькая утка» выходила раз в неделю под брендом «Всемогущего» и в основном была посвящена скабрезным новостям из жизни звезд.

— Только телик! — отрезала Мелисса.

Собеседник крякнул.

И вот сейчас госпожа премьер-министр стояла в центре Большого зала Екатерининского дворца. На нее были направлены камеры и софиты. Мечты сбывались.

Где-то там, позади, сидела на троне Катарина — в ветхом платье, доставшемся ей от прапра- и так далее бабушки Екатерины Второй. Все в этом наряде было чрезмерным: слишком много драгоценных камней, слишком блестящий атлас, слишком пышные складки, слишком широкие ленты. Несмотря на то что платье подкололи, стройная Катарина в нем все равно утонула — великая родственница отличалась весьма пышными формами.

Мелисса с удовлетворением подумала, что на фоне фарфорово-кукольной принцессы она смотрится динамично и стильно: черный облегающий брючный костюм с высоким воротником-стойкой; черные шпильки. Красная помада. Вот за кем женихи должны выстроиться в ряд! Вот кто достоин быть императрицей двадцать первого века!

— Друзья-друзья-друзья, я Ангел Головастиков, и снова мы с вами встретились в прямом эфире, в этом прекрасном Екатерининском замке, пардон, дворце, — развязно начал ведущий, стоя в некотором отдалении от Мелиссы. Подходить к нему воспрещалось. Разговаривать с высшим лицом телеканала тоже было нельзя. Хоть Мелиссе и нравилось считать себя соведущей Ангела, но, по сути, она исполняла роль помощницы фокусника. Вся ее задача на экране сводилась к протягиванию конкурсантам знакомой шкатулки с бумажками и оглашению выбранного задания. В любом случае это был значительный прогресс по сравнению с кукованием в машине, припаркованной под окнами дворца.

— Прежде всего, хочу вас как следует отругать, друзья мои сердечные. Маловато вы присылаете эсэмэсок, очень мало! Настолько до смешного мало, что плакать хочется. Неужели вы совсем не любите меня, вашего лучшего друга, и совсем не беспокоитесь о ваших фаворитах? Поверьте, народный рейтинг имеет значение! После сегодняшнего испытания в конкурсе останутся только двое. Развязка уже очень близка, друзьяшки вы мои милые.

Да, и Мелисса должна была сделать все, чтобы развязка удивила не только милых друзьяшек, но даже и саму великую княжну. После изгнания Вяземского премьер-министр ненадолго упала духом, но на следующий день у нее уже был готов новый план. А именно: никакой свадьбы! Нельзя допустить, чтобы принцесса вообще вышла замуж в ближайшие месяцы.

Николас не доверит трон одинокой девчонке, которая станет думать только о том, как устроить свою личную жизнь. Он сам останется у власти, что позволит главе правительства продолжить осаду императорского сердца.

Катарина еще молода, Гименей ее подождет, а вот тридцатисемилетней Мелиссе стоило поторопиться.

— Итак, друзья мои, сегодня мы проверим размер харизмы наших женихов. Сумеют ли они очаровать аудиторию? Смогут ли провести общественное мероприятие на высшем уровне? На что они годятся как государственные деятели? — Ангел попытался сделать умное лицо, потом не выдержал и хихикнул: — Друзьяшки-милашки, испытание протоколом объявляю открытым! — Он сделал широкий жест в сторону Мелиссы. — Шкатулка судьбы находится в руках нашего специального гостя. Премьер-министр Российской империи Мелисса Майер, дамы и господа!

Мелисса очаровательно улыбнулась в камеру. Ангел крикнул:

— Как всегда, у каждого участника есть десять минут на то, чтобы произнести торжественную речь. Напоминаю вам, друзья, мы работаем в прямом эфире. И первым в зал приглашается Семен!

Столыпин, путаясь в собственных нетвердых ногах, вошел в кованые двери и под перекрестным огнем камер доплелся до Мелиссы. Премьер-министр, которая в последние месяцы видела его только по телевизору, поразилась произошедшей с обер-камергером перемене. Однотонный серый галстук грустно сбился на сторону, вокруг рта появились горькие складки, глаза из голубых стали какими-то бесцветными. Кудряшки уже не топорщились так задорно, слежались, как шерсть бездомной собаки. Заметно было, что придворный переживает тяжелые времена.

Столыпин нехотя сунул руку в шкатулку и вытащил первый попавшийся конверт.

— Задание: церемония открытия прогрессивного хлева на хуторе в Псковской губернии! — звонко прочитала Мелисса по бумажке. — Реквизит: двухнедельный поросенок!

Придумывая задания для потенциальных принцев-консортов, Мелисса рассудила так: на самых важных публичных мероприятиях должна присутствовать государыня императрица, а ее супругу достанутся лишь второсортные, малозначимые события. Телевизионщики с этим согласились, но потребовали добавить зрелищности: просто речи, да еще на какие-то мутные темы — это тоскливо. После долгих размышлений договорились все задания привязать к живой хрюшке, которая не даст зрителям захрапеть, даже если участник забуксует. Мелисса горячо поддержала идею: что может быть лучше, чем подложить свинку всем конкурсантам без исключения?

Лицо Столыпина покрылось нездоровыми пятнами. В круг света, где стояли они с Мелиссой, въехала радиоуправляемая грузовая машина с крошечной ромашкой Русско-Балта на переднем бампере. В открытом кузове сидел розовый поросенок и доброжелательно посматривал на Столыпина.

— Берите нашего Джима на руки, уважаемый Семен, и скажите несколько слов на заданную тему! — подсказала Мелисса. — Представьте, что вы только что разрезали красную ленточку и зашли в новый, высокотехнологичный частный хлев.

На самом деле про сельское хозяйство обер-камергер мог разглагольствовать часами. Премьер-министр не раз была свидетелем весьма содержательных совещаний Николаса со Столыпиным — помощник императора был в курсе всех текущих реформ, и государственная поддержка хуторов была одной из них. Придворный знал цифры, знал настроение крестьян, не раз ездил в Калужскую губернию, на Металлургический завод Мальцова, где производились неубиваемые, высокотехнологичные тракторы — их дарили перспективным хуторянам. Крестьяне ласково называли мальцовские тракторы «малышами».

Можно было напомнить зрителям, что раньше по территории Царского Села прогуливались точно такие же свинки, как та, что сейчас уютно пригрелась на руках у Столыпина: пару веков назад на окраине парка выращивались лучшие в стране породы скота.

Можно было порассуждать на тему аграрной реформы, проведенной прапрадедом Семена, который в начале двадцатого века, после швейцарской революции, совершенно безвозмездно начал раздавать землю крестьянам. Так, собственно, и появились в империи первые самостоятельные хутора.

Многое, многое можно было сказать. Но Столыпин молчал, глядя в пол. А поросенок Джим тем временем задумчиво жевал его магнитный пропуск.

Спустя тридцать томительных секунд Семен поднял глаза на Мелиссу и срывающимся голосом проговорил:

— Я не могу. Не могу!

После чего выронил неуклюжего Джима (поросенок завизжал, одновременно лишившись вкусняшки и ударившись толстеньким бочком о паркет) и бросился обратно к кованым дверям, откуда донеслось пронзительное: «Сынок! Я здесь!»

Джим же с перепугу кинулся в другую сторону — прямо к телевизионщикам, сгруппировавшимся у других дверей. Громче поросенка завизжали гримерши. Ангел залепетал что-то невнятное в камеру. Великая княжна выглядела встревоженной. Свиненыш метался в толпе, врезаясь в ноги операторов, режиссеров и осветителей, словно маленький упитанный снаряд. Многострадальные прожекторы, которые на этом шоу подвергались неслыханным зверствам, не могли противостоять розовому хрюкающему напору — тонкие штативы ломались, как спички.

Обезумевшего поросенка ловко подхватил симпатичный рыжеволосый парень — кажется, именно он интервьюировал великую княжну по воскресеньям. Юноша мгновенно запеленал свинку в свитер, болтавшийся у него на талии (июльские вечера в Царском Селе выдались в этом году прохладными) и стал оглядываться по сторонам, вероятно размышляя, кому бы теперь этого розового шалуна отдать.

— Друзья-друзья-друзья. — Голос у Ангела немного окреп. — Пока наши технические службы восстанавливают оборудование — это займет пару минут, — мы немного поболтаем с нашим доблестным сотрудником, который сумел обуздать сумасшедшую свинку.

Головастиков, таща за собой оператора с камерой, подлетел к Генри.

— Дружочек мой, вы большой молодец. — Ангел сунул длинный нос в шевелящийся сверток. — Ну что, как чувствует себя Джим?

— Думаю, неплохо, — улыбнулся Генри, укачивая хрюшку. — Поросенок тут у меня пригрелся, как в одеяле. Кстати, вы знаете, что «поросята в одеяле» — это такие национальные английские пирожки?

— Вы там у себя в Англии любите свиней? — тянул время ведущий, посматривая на суетящихся осветителей. В одном из них — самом потном и бестолковом — Мелисса узнала давешнего Пупочкина. При слове «пирожки» Пупочкин встрепенулся, как боевой конь при звуке трубы.

— О, как же их не любить? — Генри был невозмутим, словно ничего экстраординарного вокруг не происходило. Вот что значит британская выдержка. — Вы когда-нибудь думали над тем, почему копилки обычно делают в форме поросенка? — Джим, видимо отвечая на поставленный вопрос, звучно хрюкнул из свертка. Генри одобрительно почесал ему за ушком. — Pygg — это сорт английской глины, из которой делали разную домашнюю утварь, в том числе и банки для хранения сбережений. Pygg звучит так же, как и pig, то есть свинья. Вот с тех пор и повелось.

— Классно-классно, — рассеянно кивал Ангел. Осветителям оставалось только подключить новые прожектора к электричеству. — Какие еще есть английские выражения, связанные с хрю-хрюшками?

— Есть такая идиома «when pigs fly» — «когда свиньи полетят»…

— Куда свиньи полетят? — уточнил Ангел.

— Не куда, а когда. Это сродни русской поговорке «когда рак на горе свистнет».

— Ну а мы, друзьяшки, не будем ждать, ни когда рак на горе свистнет, ни когда хрюндели воспарят к небесам, и продолжим наш конкурс! — внезапно сменил интонацию Головастиков, убедившись, что все готово к возобновлению соревнования. — Приглашаем в Большой зал участника номер два. Иван Воронихин! Встречайте! А вы, Генри, подержите пока Джима, он сейчас пригодится.

Иван, немного смущаясь, но в целом сохраняя спокойствие, подошел к шкатулке. Он был высоким — очень высоким по сравнению с маленькой Мелиссой — и весьма привлекательным. Честные синие глаза, темные волосы, мужественный подбородок. По такому лицу сразу видно — человек в жизни не сказал матерного слова. Откровенно говоря, он ужасно напоминал Николаса в молодости. И это напугало Мелиссу. Плохой знак! Девушки часто выбирают себе мужей, похожих на отцов!

— Задание: поздравительная речь в честь наступления Нового года! Символ года по китайскому календарю — Желтая Земляная Свинья! Реквизит: наш хороший знакомый поросенок Джим.

Задание было не из легких. За последние семьдесят лет о свинье как о символе года сказано было все. И о желтой земляной свинье тоже.

С тех пор как император Алексей Николаевич привез из своей исторической поездки по Поднебесной не только идеи всеобщего равенства и братства, но и китайскую традицию присваивать каждому году свое животное, русские средства массовой информации как с цепи сорвались. В хорошем смысле. Экзотическая идея быстро прижилась в народе.

Каждый декабрь очередному живому символу посвящались подробные аналитические и развлекательные передачи. Селекционеры выводили особые породы чисто-белых быков, красных (бурых на самом деле) свиней и синих (ну хорошо, серо-голубоватых) кроликов. Обезьяны и тигры в Санкт-Петербургском зоопарке чувствовали себя хозяевами жизни — для них построили особые просторные вольеры в китайском стиле. Возле входа в вольеры предприимчивые сотрудники зверинца установили специальные корзинки, куда посетители опускали денежку «на счастье», чтобы наступающий год Тигра — или Обезьяны — принес им финансовое благополучие. Во всяком случае, самому зоопарку эти корзинки определенно приносили финансовое благополучие.

Отвратительный индонезийский варан весом в сто пятьдесят килограммов, на которого и смотреть-то раньше никто не хотел, теперь стал звездой зверинца. Его патриотично назвали Горыныч в честь единственного русского дракона. Раз в двенадцать лет служители облачали Горыныча в красное блестящее платьице, отдаленно напоминающее драконье оперение, и с удовлетворением наблюдали за скоплением огромных очередей возле вараньей клетки.

А Мелиссу как-то раз попросили нарядиться Черной Водяной Змейкой для участия в одном новогоднем ток-шоу. Она потрясающе смотрелась в облегающем трико.

В общем, сочинить оригинальную, незаезженную новогоднюю речь при таких обстоятельствах было сложновато.

— Дамы и господа, — размеренно начал Иван, принимая из рук Генри освобожденного от свитера поросенка. — Сегодня мы с вами вообще не будем говорить о Китае.

«Как это так, — удивилась Мелисса, — держать в руках похрюкивающий китайский символ и не говорить о китайском календаре!»

— В этот праздничный день мы обсудим… литературу, — сказал Иван и бросил быстрый взгляд в сторону великой княжны.

«Вот зануда! — с облегчением подумала Мелисса. — В Новый год такую унылость затеять! Да у него просто нет шансов, ни единого, на победу в этом конкурсе».

— Помните «Скотный двор» Оруэлла? Вот такие свинки, — он поднял вверх копытце Джима, — там сделались руководителями. Придумали стройную философскую систему, организовали переворот, возглавили новое государство. Вот только никакого счастья обитателям двора это не принесло. Довольны были только сами свиньи-руководители.

«Зачем он пересказывает и без того известный роман? — недоумевала Мелисса. — Боже, какая бездарность, еще похлеще, чем Столыпин!»

— Все знают, что роман — это аллегория на печальные события в коммунистической Швейцарии. Тоталитаризм, несправедливость, гибель индивидуальности — все как у швейцарцев. Не случайно скрещенные копыто и рог на вымышленном флаге скотного двора так перекликаются со швейцарскими национальными символами — ножом и колбасой…

«Да-а, паренек залез в литературные дебри, из которых живым не выбраться», — решила довольная Мелисса.

— Дамы и господа, в эту новогоднюю ночь я хочу поднять бокал за то, что в нашей стране свиньи остаются просто свиньями! — неожиданно воскликнул Иван, воздев поросенка над головой, как папа-лев — маленького Симбу. — В нашей чудесной стране свиньи не руководят страной, а занимаются своими поросячьими делами, верно, Джим?

Джим согласно хрюкнул. Иван вдохновенно вещал, словно с трибуны:

— Я хочу посвятить этот тост самой лучшей на свете императорской семье, которая сумела не допустить революции в России! Благодаря мудрым решениям наших любимых монархов мы не повторили трагическую судьбу Швейцарии. Жители нашей страны не превратились в стадо. И каждый раз, глядя на такую вот хрюшку, я возношу благодарность судьбе, что родился в России.

Окончив речь, Иван с Джимом поклонились камерам, причем Джим снова хрюкнул. Жених усадил поросенка в игрушечный грузовик, который чудом уцелел в суматохе, и удалился, держа спину прямо, как офицер на параде.

Обуреваемая двойственными чувствами — она не ожидала такого виража в выступлении Ивана, который вдруг при помощи свиньи сумел показать себя преданным монархистом, — Мелисса приготовилась к встрече с самым сильным конкурсантом. Был у нее один козырной туз в рукаве.

И это не было образным выражением. В рукаве своего дизайнерского жакета Мелисса спрятала альтернативное задание для Алексея. И сейчас, пока Ангел объявлял имя третьего жениха, глава правительства незаметно подменила конвертики в шкатулке. Вместо простенькой речи в честь открытия контактного зоопарка Алешенька получит нечто невообразимое. Пускай потом продюсеры «Всемогущего» хоть из штанов выпрыгивают — свое дело она сделала!

Алексей вошел в кованые двери, насвистывая. Сунув руки в карманы, здоровяк прошелся до Мелиссы прогулочным шагом. «Сейчас ты у меня засвистишь по-другому, — злорадно подумала глава правительства. — В принцы-консорты захотел! С Николасом, видите ли, сдружился!»

— Задание: представление свинки в качестве почетного пилота «Гаккелевских авиалиний»! — внутренне ликуя, прочитала Мелисса абсурдное поручение собственного сочинения. — Прошу вас, Алексей, приступайте.

— Свинка — как почетный… пилот? — уточнил жених.

— Почетный. Пилот, — подтвердила Мелисса.

— «Гаккелевских авиалиний»?

— Именно «Гаккелевских».

Богатырь перекинул хрюшку через могучее клетчатое плечо и задумался.

— Ребята, мы сегодня собрались, чтобы выразить свое уважение новому пилоту «Гаккелевских авиалиний», — неуверенно завел он. — Перед вами — господин Джеймс Свин.

Алексей переместил поросенка под мышку. Джим хрюкнул.

— Лично я очень рад назначению поросятины на такой ответственный пост. — Алексей, похоже, начал раскачиваться. — Меня всегда возмущал размер порций, которые выдаются на борту самолетов «Гаккелевских авиалиний». Летать мне по работе приходится часто, и каждый раз я жутко голодаю во время полета. Надеюсь, мой приятель Джим, который, судя по его весу, и сам не дурак покушать, позаботится о достойном кормлении пассажиров.

Мелиссе было смешно. Она хотела злиться на Алексея — и не могла. Едва сдерживала улыбку. Свою уморительную нотку вносил и висящий под мышкой у жениха поросенок, который время от времени подергивал ножками, крутил пятачком и посматривал на премьер-министра круглыми глазами-бусинками.

— И потом, современные самолеты, которые выпускает киевский завод Сикорского, до отказа нашпигованы всякой разумной техникой — как фаршированный гречей и грибами поросенок… ой, прости, приятель, без обид… Одним словом, я больше доверяю автопилотам, чем людям за штурвалом. Так что, если в кабине пилота окажется свинтус, который не станет вмешиваться в безупречную работу приборов, я как пассажир буду доволен, словно кабанчик, добравшийся до самой грязной лужи.

Теперь уже задание не казалось Мелиссе таким уж абсурдным. Даже закралась мысль — а не воплотить ли эту свино-самолетную идею в жизнь?

— В общем, наш розовый хулиган еще переплюнет Хильдисвини, вот увидите! Скандинавский вепрь только по Асгарду летал туда-сюда, а Джим покорит целый мир. Доказав тем самым, что любой, даже хвостатый гражданин России может достичь любых высот. У нас же страна неограниченных возможностей! Здесь и свиньи летают, как птицы, и простые технари вроде меня женятся на принцессах.

Алексей хмыкнул и пощекотал влажный пятачок:

— А еще дружище Джим будет просто неотразим в фуражке и кожаной летной курточке, согласны? Ждите его появления на страницах модных журналов!

Похлопав поросенка по толстой спинке, богатырь усадил его в грузовик и, излучая самоуверенность, вышел из Большого зала.

Похоже, что очередная пакость Мелиссы не оправдала себя. Надо было оставить задание про контактный зоопарк, тогда бы парень не так веселился. Мощнейший план — опозорить Алексея и оставить Катарину с ревой-коровой и кислым занудой — бесславно провалился.

Все камеры — кроме одной, обязанной крупно снимать Ангела, одновременно развернулись на великую княжну. Наступило время вынесения вердикта. Кого отчислят на этот раз?

Глава 23. Что происходит с Генри?

— Если честно, Генри, я рада, что мне не пришлось никого отчислять, — призналась Екатерина, стараясь поплотнее закутаться в фантазийную алую мантию. Наряд, который выдали ей сегодня стилисты, мог считаться приличным только в амстердамском квартале красных фонарей: под короткую, выше колен, накидку (с прорезями для рук и несколькими пуговицами) не разрешили надеть ничего, кроме нижнего белья, «чтобы не отвлекать внимание от псевдогорностаевой отделки». Натурального горностая, так же, как и натуральной кожи, в современной России было не найти — страна мехов превратилась в страну бережного отношения к животным.

Если Екатерина натягивала ткань на оголенные ноги, сверху расстегивались пуговицы; если же пыталась закрыть грудь, уползал нижний край. Разумное зеркало потеряло дар речи, увидев свою хозяйку в таком обличье. Для активации шокированного устройства потребовалась даже дополнительная аутентификация личности по отпечаткам пальцев.

— Я довольна, что Семен сам принял решение отказаться от дальнейшего участия в конкурсе. Мне не хотелось причинять боль хорошему другу. Столыпин — талантливый пиарщик, незаменимый ассистент, отличный организатор, он многого добился к своим двадцати трем годам. Но жениться наш вундеркинд пока не готов. Такой вывод сделали мы с его мамой. Кстати, приятнейшая женщина. Семен с ней настолько счастлив, что больше ему никто не нужен.

Генри кивал, не отрывая глаз от блокнота.

— Вернется ли Столыпин к своей прежней работе в качестве обер-камергера?

— О, конечно! Сейчас Семен на больничном, дома, восстанавливает нервы. Папенька очень ждет его обратно. Давненько Столыпин не применял свой магнитный пропуск по назначению!

Генри молчал, похоже полностью отключившись от беседы. Сегодня он выглядел не так, как обычно: вместо футболки — светлая рубашка, галстук. «Неужто и до него стилисты „Всемогущего“ добрались?» — подумала великая княжна.

— Генри?

— Простите, ваше высочество, — встряхнулся интервьюер. — Итак, конкурс завершится через месяц. Через считаные недели все будет кончено: вы отдадите руку и сердце победителю проекта. К этому моменту осталось всего двое соперников: Иван и Алексей. Поделитесь со зрителями своими мыслями о каждом из женихов?

— Разумеется. — Екатерина снова потянула мантию вниз. Две верхние пуговицы с готовностью разошлись. — Очень трудно будет выбирать между Иваном и Алексеем, они такие разные! Каждый хорош по-своему. Иван внушает чувство умиротворения. Думаю, его можно сравнить с классической музыкой. Вы же понимаете, Генри, вы же сами играете на гитаре! Я хочу сказать, общение с Иваном успокаивает, настраивает на серьезный лад. А Алексей — это такой данс-поп или поп-рок, в общем, нечто бодрое, современное, с басами и ударными, знаете? С ним не соскучишься. Всегда развеселит… Генри, вы меня слушаете?

— А? Да-да, простите. У меня вот какой вопрос: неужели вы не видите их недостатков? — неожиданно эмоционально воскликнул Генри.

Екатерина растерялась. Вопрос был задан как-то странно. С претензией, что ли. Однако прямой эфир — это как спуск по горной реке на каяке: думать некогда, паузы недопустимы, нужно действовать.

— Пожалуй, порой мне бы хотелось, чтобы Иван был чуть более открытым, — честно сказала Екатерина. — Нежность он проявляет пока только к собаке на конюшне. Попросил у меня разрешения взять Золушку — так зовут нашу борзую — к себе в опочивальню. Они здорово сдружились, постоянно вместе гуляют, я даже немного ревную.

— А Алексей Попович безупречен, конечно? — с горечью предсказал Генри. Нет, сегодня он был явно не в себе. Где хваленая англосаксонская сдержанность и отстраненность?

— Я не верю, что в мире найдется хоть один безупречный человек…

— Это вы, — невнятно пробормотал Генри, схватившись за узел галстука.

— Что? — переспросила великая княжна. Наверное, послышалось. — Я имею в виду, что Алексей тоже не идеален. Иногда он бывает чересчур поверхностным. Мне не очень понравилось его поведение на наших литературных встречах. Какие-то неуместные остроты, зевки. Пару раз он просто сбегал. — Теперь Генри слушал предельно внимательно. — Это нельзя назвать боевым настроем. Как-то не похоже, что он готов на все, чтобы завоевать сердце принцессы.

После окончания прямого эфира Екатерина решила выяснить, в чем дело. Что происходит с Генри? Она должна была хорошенько проинтервьюировать своего интервьюера.

Момент для личного разговора был не слишком удачным: оператор, как всегда, чертовски долго собирался. Обычно великую княжну это не волновало — присутствие других телевизионщиков в Янтарном кабинете не мешало им с Генри пить свежий березовый сок из тончайших фарфоровых чашек Марии Федоровны и по-дружески болтать о фильмах Василисы Прекрасной, детстве Екатерины и работе молодого режиссера в горячих точках, где он снимал документалки о войне.

Но сегодня мышиная возня оператора здорово раздражала. Традиционный березовый сок подходил к концу, а великая княжна так ничего и не узнала. Беседа вообще не клеилась. Генри односложно отвечал на ее вопросы, а в какой-то момент и вовсе забылся настолько, что перешел на родной язык.

— Генри, я беспокоюсь из-за вас, — в конце концов сказала Екатерина по-английски. Она владела им не хуже, чем сам Генри — русским. В колл-центре ей постоянно приходилось общаться по телефону с иностранцами. — У вас все в порядке? Вы выглядите озабоченным.

— Ваше высочество, я бы не хотел загружать вас своими проблемами.

— Отчего же? Может, я могу помочь. Не забывайте, я же все-таки наследница российского трона!

— Это и есть главная проблема, — снова пробурчал себе под нос Генри.

— Что? Что вы сказали? Я не расслышала, — не поверила своим ушам Екатерина.

— Я говорю, спасибо за сочувствие, ваше высочество, — громко сказал Генри, — но, боюсь, мне никто не в силах помочь. Пока, по крайней мере.

Екатерина попробовала отвлечь своего визави от грустных мыслей. Боже, да когда этот проклятый оператор наконец упакует свою камеру?

— Хотите посмеяться? — вспомнила она забавную историю. — Я тут видела в Интерсетке фотографии младшего внука вашей королевы Елизаветы. Того, который всегда скрывался от прессы, учился в закрытой школе, в публичных мероприятиях не участвовал, так что никто толком не знает, как он сейчас выглядит.

— Фотографии? — оживился парень.

— Да, правда, довольно размытые, на дальнем фокусе. — Екатерина была довольна, что удалось наконец привлечь внимание Генри. — Не знаю, где папарацци его подловили, кажется, он стоит на берегу какого-то моря. Черты лица плохо читаются… Но знаете что? Вам будет приятно узнать, что вы очень на него похожи. Он тоже рыжеволосый и высокий. Смешно, правда?

Генри встал.

— Да, — сказал он деревянным голосом. — Действительно смешно.

Глава 24. Императорская приемная в гараже

К середине августа император окончательно перебрался в гараж.

Здесь ему было хорошо и уютно. Тут был «Фодиатор», тут были все чертежи и инструменты. На одной стене Николай Константинович развесил большую дорожную карту, а на противоположной, в простой деревянной рамке — стихи своего родственника, великого князя Константина Константиновича Романова, творившего под псевдонимом К.Р.:

Что людьми зовется верхом счастья,

То считал тяжелым игом он.

Но, увы, непрошеною властью

Слишком рано был он облечен!

Поэзию государь не слишком любил, но именно эти строки были ему близки.

На стол император поставил мощный лэптоп с широким, специально для конструкторов, экраном и логотипом в виде коронованной золотой рыбки. Рыбка явно выигрывала у государя по части внешнего вида: он буквально не вылезал из рабочего комбинезона, порой даже ночуя на маленьком диванчике у дальней стены.

«Фодиатором» он теперь занимался почти круглосуточно.

В последние недели император даже визитеров принимал в гараже. Слушал министров и других малоинтересных ему деятелей вполуха, прилаживая трубку воздуховода или подкачивая толстенькое колесо-шасси.

Дошло уже до того, что прямо здесь стали проводиться международные встречи. Как-то раз Николай Константинович пригласил в мастерскую целую делегацию — участников русско-шведского фестиваля. Императору положено приветствовать хедлайнеров значимых культурных событий; но никто же не говорил, что нельзя их поприветствовать у себя в гараже!

Шведские певцы сначала немного стеснялись, оказавшись в непривычной обстановке. Их явно напрягал стоящий по центру помещения непонятный драндулет, накрытый брезентом (Николай Константинович перестраховался — а вдруг музыканты случайно разболтают его секреты представителям могучего шведского автоконцерна?). Но потом ребята расслабились, особенно когда император предложил им горячего чайку из электро-пых-пыха и горячих же пирожков с мясом, любезно предоставленных мини-версией скатерти-самобранки. Лайт-модель «Вот такие пироги», которую ВАЗЗ еще в прошлом году запустил в массовое производство, работала без сбоев. Николай Константинович, радуясь возможности поболтать на шведском, развлекал гостей историями о маме — экс-императрице, рьяно ведущей домашнее хозяйство и собственноручно ухаживающей за курами.

Сейчас они со Столыпиным, уже вполне оклемавшимся от конкурса, сидели на табуретках посреди мастерской и сочиняли официальное письмо премьер-министру.

— Считаю несправедливым оценивать детей одинаково, ведь физические данные у всех разные… — диктовал император, склонившись над массивной коробкой передач, стоящей на полу. Трансмиссия отличалась от обычной тем, что помимо стандартных, идущих сверху вниз команд («P» — паркинг, «R» — задний ход, «N» — нейтральная передача и «D» — драйв, то есть движение вперед), здесь еще справа имелась буковка «F» — fly, то есть лететь, а слева «S» — swim, то есть плыть. По задумке Николая Константиновича, при переводе рычага на одну из этих дополнительных букв автомобиль переходил либо в режим вертолета, либо в режим катера.

— Но ведь и умственные данные тоже у всех детей разные, а экзамены они сдают одинаковые, — возразил Столыпин, прекратив стучать по клавишам своего плоского лэптопа с рыбкой (модель «Камбала»).

— Нет, Семен, ты не понимаешь, — твердо сказал император, отрываясь от своих шестеренок. — Наша страна нацелена на интеллектуальное развитие своих граждан. Поэтому мозг следует тренировать постоянно, и экзамены в этом плане — хороший стимул. А уроки физкультуры в школах нам нужны в основном для здоровья. Кто желает стать профессиональным спортсменом — пожалуйста, все возможности открыты. Но заставлять детей падать от изнеможения ради хорошей оценки мы не будем.

— Слушаюсь, вашвеличество, — согласился Столыпин. — Я и сам, в бытность свою гимназистом, помнится, рыдал как младенец из-за плохой отметки по физкультуре в табеле.

— Верю, что рыдал, верю — эта картина прямо у меня перед глазами, так же как у примерно сотни миллионов зрителей «Всемогущего» по всему миру, — мягко сыронизировал Николай Константинович. — Ты не один такой мученик. Посмотри мою почту! Я буквально завален письмами от школьников и их родителей. Дети думают, раз я царь, могу делать что захочу. Да у креативного директора «Всемогущего» больше власти, чем у меня! Народу кажется, это так просто — взять и отменить оценки за физкультуру. Они не понимают, что максимум, на что я способен, — это робко попросить премьер-министра рассмотреть этот вопрос на очередном заседании Совета министров.

— Думаете, согласится?

— Мне что-то подсказывает, что глубокоуважаемая Мелисса Карловна сейчас на любое мое предложение согласится, — мрачно сказал государь. — Вообще-то меня это пугает, но не могу не воспользоваться благоприятной ситуацией ради детишек. Надо протолкнуть эту реформу прямо сейчас. Когда трон достанется моей спортивной Кати, бедным школьникам надеяться на снисхождение не придется.

Столыпин открыл было рот, явно намереваясь что-то спросить — вероятно, хотел обсудить сроки отречения от престола своего непосредственного начальника, — но потом подергал себя за магнитный пропуск, выправил его поверх галстука в солнышках и закрыл рот, так ничего и не сказав. Император всегда уважал его за тактичность.

Обер-камергер вернулся к черновику письма.

— Вашвеличество, кстати, по поводу снисхождения — к нам приходит много обращений об увеличении новогодних каникул. Люди просят растянуть праздники хотя бы до пятого января, народ не успевает отдохнуть как следует.

— Ты имеешь в виду — уйти в запой как следует? Не позволю! — сердито отозвался император. — Всю жизнь выходили на работу третьего января и будут выходить! А не то быстро потеряем звание самой непьющей страны Европы. Норвегия в спину так и дышит. Того и гляди, скатимся до уровня Ирландии с ее темным пивом, а то и Франции с ее полуденным вином!

— Патриарх очень просит сделать седьмое января выходным днем, Рождество все-таки…

— Нет, ну не могу я с этим Доброжиром. — Государь раздраженно встал, табуретка отлетела на пару метров назад. — Постоянно ему от меня что-то надо. Вот почему католические кардиналы ко мне не лезут, не требуют сделать каникулы с двадцать пятого декабря? У них тоже Рождество все-таки! Как-то же справляются!

Столыпин помял свои бараньи кудряшки и вернулся к теме письма:

— Вашвеличество, может, хотя бы тогда летние каникулы увеличим? Многие жалуются, что одного только августа детям недостаточно и было бы неплохо освободить от учебы еще и июнь с июлем.

— Ага, и сентябрь с октябрем, — саркастически прокомментировал Николай Константинович, открывая дверь, чтобы глотнуть свежего воздуха. — Ты, Семен, представь, что произойдет с головой, если ее отключить на три месяца! Потом школьники будут до зимы раскачиваться. Мозг — как машина, — император взволнованно махнул рукой в сторону «Фодиатора», — нельзя ему долго простаивать. А когда дети вырастут? Ведь привыкнут, что летом вообще не нужно работать! Нет, этого не будет. Мы с такими громадными каникулами быстро скатимся в список стран третьего мира.

— Тук-тук! — раздался бодрый бас снаружи. — Николай Константиныч, к вам можно или у вас совещание?

— Можно, Алеша, заходи, закончилось уже совещание, — обрадованно поманил его государь. — Давненько ты ко мне в гараж не наведывался, мне с тобой столько обсудить надо!

— Простите, Николай Константиныч, мы тут с Ваней тренируемся каждый день на лошадях, — тяжело вздохнул богатырь. — Нам продюсеры сказали готовиться к «средневековой битве», что бы это ни значило. Здоро́во, Сеня!

— Здравствуйте, ваше величество, — несмело заглянул в мастерскую Иван. — Привет, Семен. Позволите присоединиться?

— Давай, Иван, не стесняйся, будем знакомиться. — Император всегда был гостеприимен по отношению к приятелям Кати́. А с этими ребятами, судя по выпускам шоу «Великая княжна. Live», дочь и вправду подружилась. — Не обращай внимания на комбинезон, мундир я ношу только при посторонних, а вы для меня практически семья.

— Кстати, о семье: а ваш отец, Константин Алексеевич, случайно, не здесь? — с надеждой спросил Иван. — Давно мечтаю с ним познакомиться.

— Отец? — удивился государь. Не так-то часто встретишь человека, который на действующего монарха смотрит без особого пиетета и видит в нем лишь сына великого дизайнера. — Нет, он через недельку приедет. Кто это тут с вами, Золушка? Хорошая собака, — потрепал он борзую за ухом. — Надеюсь, господа, вы без камер?

— Оторвались от телевизионщиков на галопе, — похвастался Алексей, плотно закрывая дверь. — Они не знают, где мы.

— О, галоп? — удивился Николай Константинович. — Вы уже настолько хороши в верховой езде?

— Освоили кое-что, — пожал плечами Иван. — Впрочем, с вашей дочерью все равно не сравнимся.

Императору понравилось, что парень держался с достоинством, но без вызова. Интеллигентное лицо, прямой взгляд. И все же к балагуру Алексею Николай Константинович как-то прикипел сердцем.

— Ванька прав. — Алексей уселся на корточки перед коробкой передач и потыкал в нее пальцем. — Если бы великая княжна верхом на своем Кирине вздумала принять участие в предстоящей «средневековой битве», то весь эпический бой длился бы не более тридцати секунд. Мы с Ваняткой выглядели бы просто жалко на ее фоне. Беспомощные ляльки, а не женихи.

Беспомощная лялька Иван тем временем по-детски зачарованно любовался «Фодиатором».

— Ваше величество, а что это за необыкновенная машина? Похожа на серую уточку. В жизни такой красоты не видел.

Одной этой фразы было достаточно, чтобы акции Ивана на личной бирже Николая Константиновича тут же поднялись на несколько пунктов.

— Это, друг мой, «Фодиатор-1»! — начал император. — Первый в мире автомобиль-амфибия!

Через полчаса необычная компания (за исключением Столыпина, который, по-воробьиному устроившись со своей «Камбалой» на табуретке, работал над электронными документами императора) дружно обсуждала, как лучше приладить пропеллеры к автомобилю. Иван ссылался на эстетическую сторону дела, Алексей же упирал на функциональность.

«Отличная из них команда получилась! — умилился про себя Николай Константинович. — Даже не верится, что совсем скоро эти двое сойдутся в жестокой схватке за руку и сердце будущей императрицы».

Глава 25. Явление креативного директора

Это был день рыцарского поединка.

Тридцать первое августа. Окончание лета и окончание самого грандиозного реалити-шоу в истории мирового телевидения.

Последнее событие телепроекта вынесли на пленэр, в дивный царскосельский парк. Под живописными, тронутыми золотом деревьями бродил недовольный Пупочкин с пирожком в руке и пинал опавшие листья. Ему не нравилось игривое настроение петербургского солнца. Светило путалось в ажурных кронах, выглядывало тут и там и мешало выставить нормальный свет.

Ступенчатые трибуны, возведенные на аккуратной лужайке, быстро заполнялись гостями. Можно было поспорить на корону Российской империи, что никто из зрителей сегодня не опоздает. Светские львы и тигры отечественного шоу-бизнеса последнюю пару недель не отходили от своих почтовых ящиков. Как манны небесной ждали конверта с логотипом канала в правом верхнем углу: на голубом фоне — пухлое белое облачко с маленькой, но острой золотой молнией. Внутри конверта таилось заветное приглашение на решающий раунд проекта «Великая княжна. Live» — на плотной кремовой бумаге, с блестящими уголками. Вот он, индикатор уровня звездности, главный показатель популярности.

Конверт с пухлым облачком пришел и премьер-министру. А ведь она об этом даже и не мечтала. После своевольной выходки Мелиссы, когда она подменила утвержденное задание, продюсеры ясно дали ей понять: отныне дорога на «Всемогущий» для нее закрыта.

И тут вдруг: «Имеем честь пригласить вас…» За подписью креативного директора. Странно. Но как приятно! Тщеславная Мелисса была на седьмом небе.

В вип-ложу она явилась первой.

Менее знаменитые зрители в данный момент рассаживались перед своими телевизорами. Согласно опросам, сегодня аудитория «Всемогущего» должна была побить все мыслимые рекорды. Сотни миллионов романтиков отчаянно хотели знать, чем закончится красивая сказка о прекрасной принцессе. Примерно столько же прагматиков отчаянно хотели сорвать куш — ставки на Ивана и Алексея принимались в тотализаторах и спортивных барах по всему миру.

— «Никогда не упускай случая заняться сексом или выступить по ТВ». Гор Видал, — сказал кто-то за спиной у Мелиссы.

Она обернулась. И не поверила своим глазам. Ей протягивал руку небожитель.

— Гавриил Левинсон. Рад познакомиться.

О майн готт! Креативный директор «Всемогущего». Собственной персоной. Здесь, рядом с ней, в вип-ложе! В своем фирменном образе: русская косоворотка под темным деловым костюмом; белые кроссовки. В жизни это смотрелось еще более абсурдно, чем по телевизору.

С другой стороны, не может же вершитель человеческих судеб расхаживать туда-сюда, облачившись в старый растянутый свитер. Внешний вид креативного директора главного телеканала страны должен шокировать и быть символичным при этом. Костюм — непременный атрибут бизнеса, в котором крутятся большие деньги; косоворотка (что может быть патриотичнее?!); кроссовки — обувь молодых и динамичных. Левинсон не был так уж молод — слегка за сорок, решила Мелисса, самый сок; но он, безусловно, был динамичен: темные глаза с дьявольской искоркой так и сканировали премьер-министра с головы до пят.

— Мелисса, — представилась она и пожала протянутую руку, радуясь, что надела облегающее платье цвета берлинской лазури и не поленилась завить волосы.

— Знаю. Вы сегодня хороши до неприличия, Мелисса.

Левинсон занял пустое кресло рядом.

— Благодарю вас, Габриэль, — церемонно наклонила голову глава правительства. Голос у нее слегка дрожал. — Я тоже рада познакомиться с вами.

— Как насчет пропустить все церемонии и перейти сразу на «ты»? — предложил Левинсон, опустив руку на подлокотник кресла Мелиссы.

Наглость? Беспардонность? Мелисса предпочитала слово «напористость». Дерзкий мужчина! Как это бодрило после общения с мямлей-Николасом.

— Согласна.

— Окей. Я сразу понял, что мы найдем общий язык, — удовлетворенно констатировал Левинсон. — Сразу, когда увидел тебя в том конкурсе.

Мелиссе стало неловко.

— Э-э, я как раз хотела попросить прощения за свою небольшую оговорку при прочтении задания…

— Это была не оговорка, — сразу пресек нелепое вранье креативный директор. — Конечно, ты сделала это намеренно.

— Э-э… — протянула Мелисса, не зная, что сказать.

— Это была великолепная импровизация! — неожиданно похвалил ее Левинсон и в знак одобрения даже похлопал по руке. — Мелисса, я был убит наповал. А это случается нечасто. Своей идеей о летающей свинье ты меня сразила, остановила пульс. Я даже перестал дышать на несколько секунд.

— Спасибо, Габриэль, я старалась, — растерянно отозвалась премьер-министр.

— После этого я был просто обязан пригласить тебя на рыцарский поединок. Кофе?

— Да! Да, пожалуйста! — воскликнула Мелисса. — Майн готт, целую вечность не пила кофе, в этой стране никто его не любит.

— Никто, кроме меня, — усмехнулся Левинсон. — Сейчас все будет.

Он нажал кнопку на своем перстне-разумнике. Мелисса прищурилась.

— Погоди, Габриэль, это что, кольцо марсианского всевластия?

— Так точно.

— Но его же еще не выпустили! «Владычица морская» только начала тестировать эту модель.

— Мелисса. Ты еще не поняла? Для меня нет ничего невозможного, — снова усмехнулся Левинсон и встал навстречу прилетевшему трудяжке-квадрокоптеру, нагруженному двумя картонными стаканчиками.

— Как в Нью-Йорке, — восхищенно выдохнула Мелисса, пригубив обжигающий американо. — Майн готт, Габриэль. Ты истинный архангел, посланный мне небесами.

Тем временем крутившийся внизу, на ристалище, Ангел Головастиков перестал разглядывать себя в карманное зеркальце, спрятал украшенный драгоценными камнями аксессуар в карман горчичного бархатного пиджачка и подошел поближе к камерам. Каждое движение ведущего сопровождалось звездным дождем: блестки на сверкающих штанах Ангела держались некрепко и уже усеяли все ристалище.

До прямого эфира оставалось несколько минут.

Почему же Мелисса так невозмутимо попивала кофеек? Почему она так спокойно болтала с симпатичным креативным директором? Почему она не подпрыгивала на месте, не планировала очередную диверсию?

Нет, она не отступилась от своих матримониальных намерений в отношении Николаса. Левинсон конечно же был хорош. Но она слишком долго охотилась за императором, чтобы вот так сразу сдаться.

Так в чем причина беззаботного настроения премьер-министра?

Причина эта уютно устроилась у нее в портфельчике. Элегантном тонком портфельчике из красной крокодиловой кожи. Среди протоколов совещаний, повесток заседаний и докладов экспертов в непрозрачной синей папке лежал компромат на обоих участников конкурса. Информация о кое-каком постыдном фактике из прошлого Ивана и Алексея.

Сразу после ухода Столыпина из телешоу Мелисса позвонила одному из своих бывших мужей — главе детективного агентства. Когда-то профессия супруга разрушила ей жизнь: один из подчиненных мужа (тогда еще действующего) выследил ее в берлинском кафе во время свидания с тайным возлюбленным. Но теперь раздоры между экс-супругами были забыты, их связывали крепкие деловые отношения: Мелисса частенько прибегала к услугам детективов, когда просьба была слишком деликатной для агентов Третьего отделения.

Сыщики неплохо потрудились. Раскопали некрасивую историю, в которой были замешаны оба приятеля. Несколько лет назад Иван и Алексей, только начав работать вместе, совершили должностное преступление. Все по Гоголю: вписав в документы усопшего крестьянина, построили новую избушку ныне живущему, но не имеющему на это права. Дельце замяли, не усмотрев в нем корысти (оказалось, облагодетельствованный крестьянин был слишком стар и слишком горд, чтобы пойти в уездную канцелярию и оформить прошение на участие в программе «Разумная изба», и юные романтики решили сделать ему сюрприз). Однако осадочек, как говорится, остался.

Так что Мелисса задумала эффектную проделку. Прямо в момент объявления победителя она собиралась выбежать на ристалище и на весь мир прокричать: «Разве достоин этот негодяй, способный на обман государства, возглавить страну?» Конечно, великая княжна откажется от свадьбы с преступником. От предвкушения подленького триумфа лицо Мелиссы светилось задором, она прямо-таки излучала кураж, и это явно заводило Левинсона — в его глазах чертенята совсем распоясались. «Посмотрим, как тебе, Габриэль, понравится еще одна моя импровизация», — подумала чиновница.

Знатная публика волновалась, украдкой разглядывая наряды друг друга и стараясь повернуться к ближайшей камере лучшим своим профилем.

Все были так заняты осознанием собственной значимости, что даже не сразу заметили прибытие семьи Романовых. Первыми в импровизированную императорскую ложу зашли Константин Алексеевич с супругой, выглядевшие как европейские пенсионеры на экскурсии по храмам Таиланда (яркий верх, светлый низ, натуральные ткани, старомодные фотоаппараты через плечо; ржаной сочинский загар, ничуть не хуже шафранового тайского); за ними следовали Николас с дочерью. Государь был одет в знакомый парадный мундир. Катарина же напоминала невесту на выданье: бриллиантовая тиара, длинное белое платье со шлейфом — его можно было бы назвать свадебным, если бы не глубокий разрез выше колена, открывающий весьма интересный вид на натренированные ножки великой княжны.

Пора было начинать.

Глава 26. Турнир

И вышли на ристалище герольды.

И трижды протрубили они, возвещая начало судьбоносного боя.

И реяли над ристалищем знамена.

Все совсем как в рекламе средств для ухода за обувью «Воин». «С нашим кремом ваша обувь станет непобедимой!» — вспомнился Екатерине слоган из телеролика. «Воин» повергнет уличную грязь в прах! Осадки будут у ваших ног — сухих и блестящих!» Только в рекламе на знаменах были изображены банки с кремом и спрей для замши, а здесь над публикой реяли облачко «Всемогущего» и орел Романовых.

А вот худосочный актер, игравший воина-рыцаря в рекламе, не шел ни в какое сравнение с двумя добрыми молодцами, выезжавшими в эти минуты на ристалище — с противоположных концов.

О, Алексей и Иван еще никогда не были так хороши! На шлемах — яркие плюмажи из перьев, как у цирковых артистов. Блестящие на солнце доспехи: легкие как пух, из новейшего композитного материала — такой же применялся при строительстве марсианского корабля. Екатерина знала эти подробности из часового репортажа о подготовке поединка (накануне, пытаясь отвлечься от грустных мыслей, весь вечер смотрела «Всемогущий» и грызла леваши — тонкие лепешки из толченой рябины). Кони беспокойно перебирали тонкими ногами, явно чувствуя себя неуютно в пышных, расшитых логотипами «Всемогущего» попонах. Лица соперников в открытых забралах были сосредоточенны и мужественны.

Красавцы. Мечта любой девушки.

Вот только Екатерина была к ним обоим совершенно, ну просто абсолютно равнодушна.

Ее волновал только один мужчина на земле. Но он, к сожалению, в поединке не участвовал. И, судя по всему, свое будущее с Екатериной не связывал. Их последняя встреча — традиционное интервью в Янтарном кабинете — закончилась ничем.

Что ж, придется покориться исходу боя. Почему бы и нет, в конце концов? Иван и Алексей — отличные парни. Интересные. Порядочные — видно, что на них можно положиться, никогда не обманут, это очень важно. «Похожу на свидания с победителем, может, чувства и проснутся», — решила Екатерина. — И вообще, слишком сильная любовь — тоже плохо. Вот папенька, например, всю жизнь несчастлив… А уж девчонки-то на работе как обзавидуются, когда я на корпоратив приду под ручку с Алешей! Или с Ваней». Про изменника Джима, имевшего наглость не уволиться с Русско-Балтийского завода после расставания с великой княжной, Екатерина даже не вспомнила. Она вполне успокоила свою оскорбленную гордость, назвав давешнего поросенка в честь бывшего бойфренда. Такой прощальный щелчок по носу.

— Рыцари! К бою! — пронзительно взвизгнул Ангел и взмахнул белым платочком.

Вообще-то махать платочком полагалось принцессе. Но Головастиков устроил истерику в кабинете креативного директора, чтобы эту привилегию отдали ему. Великая княжна пожала плечами и согласилась.

Соперники опустили забрала и нацелились копьями друг в друга.

Зрители замерли.

Алексей ткнул пятками своего коня и сорвался с места. Иван пригнулся и устремился ему навстречу. Из-под копыт коней взметнулись комья земли, трава и сверкающие блестки со штанов Ангела. Расстояние между женихами быстро сокращалось.

Константин Алексеевич вскочил с места и по-мальчишески засвистел.

— Ваня, давай! Бей чумичку!

— Дедушка! — одернула его великая княжна.

Но было уже поздно. Иван инстинктивно повернул голову, увидел своего кумира и резко натянул поводья. Его конь в одно мгновение сменил направление движения на девяносто градусов. Через несколько секунд взмыленный жених подлетел к императорской ложе и спрыгнул на землю.

— Ваше величество! — глухо прозвучал голос Ивана из-за забрала. — Я так рад наконец с вами познакомиться! Ваше высочество, вы не представите меня вашему дедушке?

И архитектор отвесил поясной поклон Константину Алексеевичу. Коня он при этом отпустил. Тот, довольный, что освободился от седока, пошел выискивать на ристалище траву без блесток.

Публика разочарованно загомонила.

Тем временем Алексей, с копьем наперевес, по инерции пронесся до другого конца ристалища. Тут он, видимо, осознал, что никакого соперника у него уже нет. Парень остановил коня, поднял забрало и огляделся по сторонам. Увидев Ивана у императорской ложи, погрозил ему копьем и обиженно заорал:

— Ваня, ну что за дела? Ты куда подевался?

— Леш, прости! — крикнул ему в ответ Иван. — Я сейчас не могу! Я занят!

— Занят?! — возмутился Алексей. Зрители, настроившиеся на хороший рыцарский турнир и обманутые в своих лучших ожиданиях, поддержали жениха бешеными аплодисменты. — Я что, зря убивался, готовился к эпической битве?!

— Нет, не зря! — раздался вдруг откуда-то сбоку голос с легким иностранным акцентом.

Из-за камер, раздвинув операторов плечами, вышел Генри — с решительным выражением на лице.

— Ох! — только и сказала Екатерина.

Генри выхватил у одного из звукорежиссеров микрофон-удочку, подбежал к мирно пасущемуся неподалеку коню Ивана и одним движением запрыгнул в седло.

— Не зря ты готовился к битве, Алекс!

— Генри? — озадаченно произнес Алексей, не веря своим глазам. — Приятель, а ты что тут делаешь? Ты же режиссер, а не конкурсант.

— Прими бой за руку и сердце принцессы! — провозгласил Генри, не опускаясь до бытовых разговоров с соперником. Направил микрофон на Алексея и поскакал прямо на него.

— Ах ты, елки! — спохватился Алексей, опустил забрало и приготовился защищаться. — Генри, ты же в футболке! Я тебя сейчас проткну копьем насквозь, дуралей!

— Попробуй, — сквозь зубы процедил Генри, ускоряясь и приникая к крупу лошади.

Ангел в ажитации прижал к глазам белый платочек.

Екатерина подумала, что прямо здесь и сейчас потеряет сознание.

Столкновение соперников было быстрым и неожиданным.

Еще секунду назад они летели навстречу друг другу — и вот уже Алексей летит вверх тормашками со своего коня, блеснув сапогами, старательно начищенными кремом «Воин».

Пушистый микрофон на ручке оказался мощнее острого и тяжелого копья — или, по крайней мере, длиннее. Рыцарь попался на режиссерскую «удочку» раньше, чем сумел коснуться противника настоящим оружием.

Сотни миллионов телезрителей ахнули одновременно.

Екатерина медленно, не отдавая себе отчета в том, что делает, поднялась с кресла.

Ангел выглянул из-под платочка и громко, на все ристалище, сказал «ой».

Алексей удачно, хоть и довольно грузно упал на наиболее мягкую часть тела. И, к облегчению своих многочисленных фанатов, сразу же встал, покряхтывая и почесывая пострадавшие места, облепленные травой и блестками.

Генри отбросил в сторону микрофон и гордо, по-королевски, выпрямился в седле. Уверенной рукой направил коня к императорской ложе.

У Екатерины бешено застучало сердце. Она сделала шаг навстречу Генри и ухватилась за перила ложи, чтобы не упасть.

Неужели… Неужели?

Она боялась даже думать о том, что сейчас произойдет. Только бы этот прекрасный мираж не развеялся!

Генри остановил коня напротив великой княжны. Мужественное лицо раскраснелось. Секундочку, он что, побрился? Серые глаза прожигали Екатерину насквозь, воспламеняя ее холодную голубую кровь.

— Ваше высочество! Принцесса! — произнес он смело. — Долой сомнения! Я должен это сказать. Я…

— Стоп-стоп-стоп, ребята! — прервал его резкий мужской голос из соседней ложи. — Вы мне тут весь конкурс испортите.

Легко перепрыгнув ограждение, на ристалище появился новый импозантный персонаж, в котором Екатерина узнала креативного директора «Всемогущего».

— Прости, дружище, но я не позволю простому сотруднику вмешиваться в ход имиджевого проекта телеканала, — сурово заявил Гавриил Левинсон, глядя на Генри снизу вверх. — Давай-ка слезай с лошади! Ты уволен. Все, парень, свободен!

— При всем уважении — нет, я никуда не уйду, — твердо ответил Генри, удостоив Левинсона мимолетным взглядом. — Вы меня не остановите. Принцесса…

— Да? — Екатерина растерянно перевела взгляд с рассерженного Левинсона на Генри.

— Принцесса…

Она никогда не видела англичанина таким взбудораженным.

— Охрана! — Похоже, Левинсон не собирался спокойно стоять и смотреть на все это. — Уберите его отсюда!

Словно из ниоткуда возникли сотрудники службы безопасности телеканала — серьезные мужчины в ослепительно-белых костюмах, — окружили Генри и стащили его с лошади.

— Руки прочь, я гражданин Великобритании! — Генри яростно сопротивлялся превосходящим силам. Бесполезно. Охранники поволокли его к выходу.

— Готовься к аннулированию рабочей визы, гражданин Великобритании, — усмехнулся Левинсон ему вслед.

— Что вы делаете? Прекратите! — безуспешно взывала великая княжна. — Отпустите его!

— Принцесса! Принцесса, я люблю вас! — крикнул Генри за мгновение до того, как его утащили с ристалища. — Кейт!

— Генри! — воскликнула Екатерина.

Забыв о непристойном разрезе на платье, она перемахнула через перила императорской ложи, чтобы броситься вслед за любимым. О да, любимым! И эта любовь взаимна!

Однако путь к счастью ей внезапно перегородила массивная фигура креативного директора.

— Никакого Генри, ваше высочество, — подал голос Левинсон. Выражение лица у него было угрожающим. — Вы подписали контракт, помните?

— Что? — Екатерина тряхнула головой, словно Кирин, отгоняющий назойливую муху. — Что?

— По контракту — никаких мужчин, кроме конкурсантов, еще два месяца! — Левинсон говорил тихо, но страшно. — Иначе — суд, нарушение обязательств, позор на весь славный род Романовых!

— Какой суд?

— Самый настоящий. С повестками и миллионными штрафами. Вы войдете в историю как первая императрица, которую официально, решением суда, признали нечестным и непорядочным человеком. Советую вам остановиться прямо сейчас, ваше высочество.

Пфф! И мираж без следа растворился в воздухе, оставив после себя выжженную бесплодную пустыню.

Контракт. Она и забыла про проклятый контракт. Нерушимые, неразрывные юридические цепи. Слово Романовых прочнее карбона…

Екатерина опустила голову. Левинсон удовлетворенно кивнул.

— Дорогие телезрители, — обратился он к камерам. — Забудьте о прискорбном эпизоде, свидетелями которого вы сейчас стали. Лично мне совершенно ясно, что этот парень, Генри, просто захотел прославиться в прямом эфире. Вернемся к нашему конкурсу! Поскольку жених Иван сам себя дисквалифицировал, победителем становится Алексей…

— Я? — безмерно удивился Алексей. Все это время он стоял в дальнем конце ристалища, прислонившись к ограде и с любопытством наблюдая за признаниями Генри. — Победителем?

— Но не торопитесь вписывать его имя в свадебные открытки! — продолжал Левинсон. — Внимание! В связи с невероятным интересом к проекту было бы фантастически обидно и фантастически глупо вот так сразу закончить шоу «Великая княжна точка лайв». И я продлеваю его еще на месяц!

— Как продлеваете? — ошарашенно переспросила Екатерина. — Но остался один только Алексей!

— А вот и не один, — торжествующе парировал Левинсон. — Я сделаю подарок всем нашим активным телезрителям, всем тем, кто не ленился и присылал эсэмэски в поддержку своих фаворитов. Я возвращаю в конкурс жениха, набравшего за минувшие месяцы наибольшее количество голосов! Объявляю второй шанс!

«И все-таки я ошиблась, эти эсэмэски были нужны не только для пополнения бюджета «Всемогущего, — ужаснулась Екатерина. — Надо было внимательнее читать проклятущий контракт! Надеюсь, мне вернут не Мануэля и, самое главное, не противного Вяземского. Хоть бы это был Столыпин!»

— Встречайте лидера народного рейтинга… — Левинсон сделал знак рукой охранникам и те расступились, освобождая проход. — Граф Вяземский, дамы и господа!

О нет, о нет, о нет!

Публика зааплодировала.

На ристалище вкатился Вяземский на гироскутере. В черном развевающемся плаще, загорелый, немного усталый. Он выглядел… преображенным. Сменил прическу, поняла Екатерина. Больше никакого геля. Зато много осветленных прядей.

Великая княжна тихо фыркнула. Дайте этому самовлюбленному павлину хоть миллион шансов, никогда ему не завоевать руку и сердце принцессы.

Левинсон поднял руку, восстанавливая тишину.

— Дамы и господа! Знаю, вы все сейчас думаете: если великая княжна отшила графа один раз, что помешает ей сделать это снова?

«Именно», — мысленно согласилась Екатерина.

— Почему великая княжна должна изменить свое мнение о графе? — вопрошал Левинсон.

«И не изменю», — про себя ответила Екатерина.

— Разве может граф Вяземский вдруг стать более привлекательным — особенно на фоне финалиста Алексея? — Голос Левинсона гремел над ристалищем.

«Не может», — подтвердила Екатерина.

— Все очень просто, дамы и господа. — Теперь интонации креативного директора стали вкрадчивыми, кошачьими. Зрители вытянули головы. — Я возвращаю бывшего участника не просто так. Прибавим интереса! Если через месяц великая княжна выберет графа Вяземского, а не Алексея — «Всемогущий» подарит счастливой паре… Один. Миллион. Рублей!

Глава 27. «Номер пять»

Николай Константинович всегда и всюду ездил за рулем сам. Вялая роль куклы-пассажира была ему ненавистна. Ему нравилось следить за дорогой, нравилось маневрировать в потоке, нравилось мягкое перламутровое свечение приборной панели.

Никакие уговоры («А если придется уходить от погони? Подумайте о своей безопасности, ваше величество!»), увещевания («А дорожные аварии? Вы же не хотите оставить свою дочь круглой сиротой!») и даже угрозы («У нас уже есть один Спас на Крови, свободных пятен под застройку в центре давно не осталось!») главы Третьего отделения канцелярии не могли пересадить государя на заднее сиденье императорского «русско-балта».

Утро 7 сентября Николай Константинович встретил в семибалльной пробке на Васильевском острове. Семь по нынешним временам было и то много — население городов в последние годы заметно уменьшилось, все перебрались в деревню. Стечение автомобилей объяснялось просто: народ стремился попасть на торжественную церемонию с участием монарха, запланированную на Восемнадцатой линии.

Участникам пробки, раздраженно давившим на клаксоны, было и невдомек, что высочайший гвоздь программы сидит в соседней тонированной машине и вместе со всеми остальными, по миллиметру, ползет по Николаевской набережной, поименованной в честь его тезки-прапрапрапрадедушки Николая Первого. Государь запрещал полицейской страже расчищать для него дорогу и перекрывать движение. «Мы не в какой-нибудь Америке живем, а я вам не президент», — повторял он начальнику Третьего отделения канцелярии. «Буду просто выезжать пораньше, чтобы везде успеть».

Единственная уступка, на которую пошел Николай Константинович после отчаянного шантажа главы Третьего отделения («Уйду в отставку! Клянусь памятью Бенкендорфа, ваше величество, подам прошение!»), — это присутствие телохранителя в машине. Но только на заднем сиденье, чтобы не мешал государю! Вот и получилось, что бравого казака возил туда-сюда самый высокопоставленный водитель в мире.

Вдоволь налюбовавшись живописными кранами и эллингами Адмиралтейского судостроительного завода, которые были ему милее любых красот осенней петербургской природы, император обратил свой взор на небольшой телеэкранчик в салоне автомобиля. Улиточное движение позволяло посмотреть повтор аналитической программы Соломона Жмыхова «Тем не менее», которую Николай Константинович пропустил, завозившись с «Фодиатором».

Бородатый и чрезвычайно важный, похожий на старорусского купца ведущий взялся в этом выпуске за тему телевизионной этики.

— Мы с вами, глубокоуважаемые судари и сударыни, только что посмотрели шокирующий репортаж о том, что раньше оставалось за кадром проекта «Великая княжна точка лайв». Нам показали съемки скрытой камерой. Принцесса Екатерина не подозревала, что ее личные разговоры с нашим бывшим сотрудником Генри Спенсером записываются. Операторы не просто так задерживались в Янтарном кабинете после окончания интервью. Камеры не выключались и продолжали снимать эти, с позволения сказать, интимные посиделки.

— Проклятые телевизионщики, и ведь ничего с ними не сделаешь, — негромко сказал Николай Константинович и от злости слишком сильно надавил на педаль газа. Тонированный «русско-балт» дернулся и едва не въехал бампером в ползущую впереди машину. Казак позади ойкнул.

Тем временем в экранчике Соломон Жмыхов шумно вздохнул, почесал в грязноватой бороде и продолжил:

— С точки зрения морали и нравственности — насколько допустимы тайные съемки личной жизни наследницы престола? Обсудим этот вопрос с нашим сегодняшним гостем. Это необыкновенный человек. Он редко появляется на телевидении. Но именно он определяет его развитие.

Соломон весь напыжился, чтобы подчеркнуть значимость своих следующих слов:

— В студии программы «Тем не менее» — легенда современного ТВ: Гавриил Левинсон, креативный директор телеканала «Всемогущий»!

Николай Константинович включил поворотник, вежливо просясь в правый ряд, и с ненавистью взглянул на «необыкновенного человека», сломавшего жизнь его дочери. Как бы он хотел ей помочь тогда, на ристалище! Горько и обидно было видеть Кати, обычно бесстрастную, в таком состоянии. Но даже монарх во всей власти своей не может запретить солнцу светить, а телеканалу-гиганту — показывать рейтинговое шоу в прямом эфире. Император просто не имел права вмешиваться в ход проекта.

Теперь он уже почти не верил, что Кати выйдет замуж до своего дня рождения.

Проклятье, ну почему им с дочерью так не везет в любви? Похоже, это наследственное.

Левинсон был в своей обычной косоворотке и со своей обычной полуусмешкой на лице. Он лениво поприветствовал господина Жмыхова, назвав его при этом «мосье», и отхлебнул кофе из картонного стаканчика.

— Господин Левинсон. — Ведущий излучал подобострастие всем своим объемным телом. — Господин Левинсон, прежде всего позвольте поблагодарить вас за то, что пришли к нам в студию.

— Ничего, мосье Жмыхов, мне не сложно, — ответствовал креативный директор, — мой кабинет находится прямо над вашей студией.

— Господин Левинсон, давайте начнем со скрытых съемок в Янтарном кабинете…

— Давайте. Начинайте.

Соломон слегка замялся.

— Назвали бы вы эти съемки этичными? Все же принцесса не знала, что ее снимают. И, насколько я понимаю, Генри тоже.

— Вот именно потому, что они оба этого не знали, съемки и получились настолько занятными! Сами-то небось не отрываясь смотрели сейчас этот «Цикл бесед за чашечкой березового сока», Соломон Соломоныч? То-то же. «Всемогущий» он на то и «Всемогущий», чтобы все знать и все предугадать. — Левинсон, как бы тостуя, поднял вверх стаканчик с кофе. — Признаюсь, что первую беседу засняли действительно случайно. Но когда мы с продюсерами проекта увидели материал, сразу поняли: перед нами золотая жила. Молодой парень и молодая девушка разговаривают по душам. Мы тихонечко следили за развитием их отношений. О какой неэтичности может идти речь?! Предусмотрительность с нашей стороны — да. Неэтичность — нет.

Николай Константинович перестроился в правый ряд и поблагодарил аварийкой старенький «русско-балт» (серия «Музыкальные стили», модель «Диско» неоново-голубого цвета — такие выпускались в девяносто четвертом, когда он еще работал инженером на заводе).

— Подписывая контракт с телеканалом, принцесса должна была понимать, что лишается персональных секретов на полгода, — сказал Левинсон и со стуком поставил полупустой картонный стаканчик на стол.

«Наверное, пропуском на телевидение служит справка о полном и невосстановимом отмирании совести, — подумал Николай Константинович, приближаясь к повороту на Восемнадцатую линию. — Где они еще случайно забыли выключить камеры? В ванной Кати́? Бедная девочка. Она держится с таким достоинством».

Зато теперь никто не сможет упрекнуть царскую семью в излишней закрытости. Скорее уж наоборот. Не исключено, что в следующий День Гнева народ будет просить: «О, а нельзя ли сократить количество новостей из жизни Романовых?»

— Господин Левинсон, — завилял хвостиком ведущий, — и продолжая тему этики: стоило ли выгонять из проекта Генри Спенсера, если у них с принцессой завязались романтические отношения? Их беседы за чашечкой березового сока пролили свет на истоки этого… э-э-э… демарша на ристалище. Налицо некие нежные чувства между режиссером и великой княжной. Может быть, нужно было оставить парня в качестве участника шоу и не делать из него Ромео, разлученного с Джульеттой?

— А паренек сам во всем виноват, — полуусмешка исчезла с лица Левинсона. Челюсть угрожающе выдвинулась вперед. — Поздно он спохватился. Мы честь по чести проводили кастинг, в котором он не счел нужным участвовать. Мы вложили деньги в первые месяцы проекта. Люди привыкли к пяти женихам Екатерины, они голосовали за них, слали эсэмэски, делали ставки на тотализаторе, в конце концов. А он решил пустить всю нашу подготовку насмарку! Явился на все готовенькое! — Левинсон стукнул кулаком по столу, уронив картонный стаканчик.

По рисовым бумагам, которые всегда в изобилии валялись у Соломона Жмыхова в студии, показывая его разностороннюю подготовку к программе (а на деле — просто неаккуратность), растеклась маленькая черная лужица.

— «Всемогущий» заботится о своих зрителях! Когда эта березовая болтовня только началась, мы провели небольшой тайный опрос — так вот, фокус-группа негативно отнеслась к появлению нового, незнакомого участника в разгар проекта. Люди почувствовали бы себя обманутыми.

Николай Константинович наконец-то вырвался на Восемнадцатую линию.

— Но почему же в таком случае, — снова почесал бороду Жмыхов, — вы сразу не уволили мистера Спенсера, как только поняли, к чему ведет все это неформальное общение с принцессой?

Левинсон помрачнел.

— После случая с принцем Мануэлем — его исключение сильно осложнило отношения с Испанией — мы стали гораздо, гораздо осторожнее. Не забывайте, Соломон Соломоныч, Генри — иностранный гражданин. У нас не было формального повода не то что уволить — даже просто сместить его с должности. Международный судебный процесс нам был не нужен. Так что пришлось выжидать, когда парень сам даст нам повод убрать его из шоу. К сожалению, это произошло в прямом эфире. Но я был готов к такому повороту — собственно, поэтому и явился на турнир лично.

— И вовсе даже не к сожалению, господин Левинсон, — поторопился подольститься Жмыхов и сразу стал похож на купца, подсовывающего покупателю рыбу не первой свежести. — Дерзость Генри придала, знаете ли, эдакую остроту эпизоду на ристалище! Правда, принцессе теперь нелегко будет забыть его подвиг…

— Нелегко, но тем не менее забудет. Миллион, мой милый Соломон Соломоныч, не забывайте про миллион рублей!

Да, миллион может повлиять на выбор дочери. Она всегда была очень практична — вся в свою бабушку-шведку. А ведь как Николаю Константиновичу хотелось породниться с талантливым Алексеем, а не с дураком Вяземским!

Император раздраженно выключил телевизор. Он уже подъехал совсем близко к оживленной толпе зевак. Здесь пришлось воспользоваться некоторыми царскими привилегиями: полицейские сформировали для него коридор, который вел к выделенному месту для стоянки императорского автомобиля — прямо возле дома номер семь.

Запарковавшись возле поребрика, император подхватил несколько листочков с соседнего сиденья и выбрался из машины. Народ обрадованно закричал и захлопал. Придворные квадрокоптеры с мощными камерами и аккумуляторами, давно уже заменившие императорского фотографа, который умел перемещаться только в одной плоскости, засверкали вспышками.

Верный Столыпин уже ждал монарха под мемориальной доской, посвященной великому русскому парфюмеру Веригину. Ее-то и должен был открыть государь. Рядовое событие, но для Николая Константиновича оно имело особое значение.

— Друзья, — неофициально начал император и поморщился: Ангел Головастиков навсегда испортил это обращение к публике. Ладно, продолжим. Столыпин написал государю великолепную, нестандартную, а главное — лаконичную речь. Тот самый Столыпин, который на проекте двух слов связать не мог. — С чего обычно начинается ваш день? С завтрака? С пробежки? С детского лепета? День любого человека начинается с запахов. С запаха маминых сырников с изюмом. С запаха свежей листвы в парке. Со сладкого запаха нежной кожи вашего ребенка.

Николаю Константиновичу вспомнилось, как маленькая Кати будила их с Василисой по утрам, дергая папеньку за нос и хохоча во все горло.

— Без запахов наша жизнь была бы бледной. Бесцветной. Неполной, словно черно-белое кино. Ароматы будят наши воспоминания, связывают нас с нашим прошлым.

Публика внимательно слушала. Отчего-то сегодня Николаю Константиновичу легко было говорить.

— Что такое национальное достояние России? Это культура, это промышленность, это технологии. Но это еще и ароматы. За последние сто лет духи «Номер пять» от «Благоуханного Дома Веригина» стали самым настоящим символом нашей страны. Вот он какой, русский дух! Вот как пахнет Русь! Этот запах означает благополучие, изысканность, безупречный вкус. Самые красивые женщины мира называют своим любимым ароматом именно веригинский «Номер пять».

Василиса пользовалась только им.

— Здесь, в доме номер семь по Восемнадцатой линии Васильевского острова, родился Константин Михайлович Веригин, вознесший российское парфюмерное искусство на недостижимый уровень. Эту мемориальную доску мы открываем в честь столетия создания легендарных духов «Номер пять» от «Благоуханного Дома Веригина»!

Пока Столыпин сдергивал простыню с мемориальной доски, Николай Константинович мысленно сделал пометку: захватить с собой в путешествие флакончик «Номера пять». Интересно, Василиса до сих пор любит этот аромат?

Ничего, скоро он все узнает. Всем своим изношенным на двадцать два процента сердцем император рвался в дорогу. «Фодиатор» был уже почти готов.

Глава 28. Генри не сдается

— Ваше высочество!

Генри вздрогнул. С некоторых пор это обращение вызывало у него нервную дрожь. Даже когда звучало на чистейшем английском языке и относилось не к великой княжне, а к нему самому.

— Ваше высочество, миссис Смит готова вас принять.

Дженни Смит, личный секретарь ее величества, ждала непутевого внука королевы в гостиной 1844 года. Этот очаровательный бело-золотой зал Букингемского дворца облюбовал российский монарх Николай Первый, когда приезжал в Англию, чтобы предложить Виндзорам союз против Османской империи.

Тогда переговоры прошли не слишком успешно. Британцы не торопились объединяться с русскими. Теперь же молодой Генри Виндзор (Спенсером его считали все, кроме проживающих по адресу: Лондон, SW1A) готов был, если потребуется, завернуть любую страну мира в хрустящую оберточную бумагу, обвязать красным бантом и преподнести наследнице российского престола в подарок, лишь бы только Екатерина Романова согласилась вступить с ним в союз — и на этот раз отнюдь не военный.

— Ох, Генри, Генри… — Пожилая миссис Смит, в классическом светлом костюме (чистая шерсть, длина юбки — ровно до середины колена), поднялась с вычурного дивана в стиле барокко и заключила принца в теплые, пахнущие розовым мылом объятия. Генри закрыл глаза и с наслаждением вдохнул знакомый с детства успокоительный аромат. — Ну что ты опять натворил?

— Ничего такого, что вы бы не смогли исправить, Дженни, — сострил Генри, усаживаясь рядом с миссис Смит.

Она ласково погладила его по твидовому рукаву. Принц сегодня почел за лучшее накинуть приличный серый пиджак поверх обычной рубашки-поло. В Букингемский дворец все-таки собрался, а не в паб на соседней улице. Чопорный, замшелый, высокомерный (и по сравнению с Зимним или тем же Екатерининским — морально устаревший) Букингемский дворец.

— Бабушка тобой не очень-то довольна, тыковка ты моя.

«Тыковкой» она называла Генри с незапамятных времен, когда он был еще пухлым рыжеволосым мальчишкой, прибегавшим к ней за утешением и печеньем после официальной аудиенции у венценосной бабушки. Вообще-то к королеве, с которой его связывали кровные узы, Генри относился как к суровому боссу, к которому со всякой ерундой лишний раз не пойдешь; а вот личный секретарь королевы стала для него той самой уютной бабулей, помогающей разрешать иногда ерундовые, а иногда и жизненно важные проблемы.

— Но вы ведь поговорите с ней насчет меня, Дженни? — И Генри сделал умильное лицо пятилетки.

— Ах ты, баловник. Ну конечно же поговорю, не волнуйся. Она ведь тебя любит. Мы обе тебя любим. Хотя за твое поведение в России тебя следовало бы хорошенько выпороть! — Дженни улыбнулась, показывая, что все это ворчание не всерьез. — Хорошо хоть журналисты все еще не раскусили, что ты — внук королевы.

— Знаю, Дженни, знаю, — недовольно отозвался Генри. — Честь короны и все такое. Не стоило устраивать дешевую мелодраму в прямом эфире. Слишком затянул с признанием, слишком затянул!

— Скажи-ка мне вот что, тыковка моя, — внимательно посмотрела на него миссис Смит. — Ты действительно так влюблен в нее?

— О, Дженни… — опустил лицо в ладони Генри.

— Ты ведь клялся, сидя здесь, на этом самом диване, — миссис Смит похлопала по золотистой ткани морщинистой рукой с изящным жемчужным колечком (подарок королевы на юбилей), — что никогда не женишься на девушке, если в ее крови будет хоть капля знатности! Ты всегда говорил, что ненавидишь этих надменных задавак, что твоя избранница будет из простой семьи, как супруга твоего старшего брата. Генри, мы же так старались, скрывали тебя от прессы все эти годы, чтобы ты мог наслаждаться всеми прелестями обыкновенной, некоролевской жизни и найти себе хорошую, работящую девушку, не отягощенную родословной! А ведь спрятать принца от журналистов так же сложно, как спрятать сочную говяжью вырезку от стаи голодных собак, тебе ли не знать!

Генри покорно кивал, стыдясь. Рыжие легко краснеют, и в данный момент принц был больше похож не на тыковку, а на наливной помидор.

— Кейт работящая, она работает в колл-центре и на хорошем счету у начальства, — бормотал он себе под нос.

— Да по сравнению с ее раскидистым четырехсотлетним генеалогическим древом виндзорская родословная покажется хрупким саженцем!

— Она совсем не надменная задавака, она такая милая, приветливая к людям, ко всем, даже к простому режиссеру-документалисту…

— Подумать только, столько трудностей преодолели, брали с директоров школ и колледжей, с офицеров Королевских военно-воздушных сил, где ты служил, расписки о неразглашении, паспорт с маминой девичьей фамилией делали, и для чего? Чтобы в конце концов ты выбрал самую настоящую принцессу?

— Я же не виноват, что она оказалась дочерью самой Василисы Прекрасной! А вы знаете, Дженни, как я отношусь к Василисе. Я когда услышал — все, пропал! Ко мне словно бы вплотную подошел купидон и расстрелял в упор.

— Странно, что для тебя это известие — о маме Екатерины — стало сюрпризом, в свое время эта история про сбежавшую цесаревну и ее маленькую дочку наделала много шума. Бабушка тебе всегда говорила, что ты должен больше интересоваться внешней политикой и историей других стран. Ох, Генри, Генри… — снова вздохнула миссис Смит. Выговорившись, она немного успокоилась и взяла с дальнего столика блюдо с его любимым печеньем. — Неужто ты и правда хочешь жениться?

— Я-то хочу, — подтвердил принц, грызя печенье. — Но до сих пор не знаю, согласна ли Кейт.

— Ты не говорил с ней после эфира?

— Не удалось. Мне за несколько часов аннулировали рабочую визу и вышвырнули из страны. К великой княжне так и не подпустили. Пока она в полной власти телевизионщиков! В Екатерининском дворце — как в темнице. Если честно, Дженни, я даже не уверен, взаимны ли мои чувства к ней.

— Тыковка моя, конечно же взаимны! Ты же такой хороший мальчик, просто чудо! Шалунишка, конечно, и крошками вот весь, как всегда, обсыпался, — погрозила пальчиком миссис Смит; Генри торопливо отряхнул пиджак, — но умница, такой старательный, талантливый.

— О Дженни, но ведь конкурс все еще продолжается! — воскликнул Генри, дожевав печенье. — Вдруг она влюбится в Алекса? Он классный парень. Или соблазнится миллионом рублей в комплекте с графом. У меня миллионов нет.

— У тебя есть искренние чувства, а для девушки это важнее. И раз уж затеял дело, мальчик мой, нужно идти до конца.

— Вот поэтому, собственно, я и записался к вам на прием, Дженни.

— Только поэтому? — лукаво спросила миссис Смит. — А я думала, соскучился.

Генри смутился.

— Конечно, соскучился.

— По печенью?

— О Дженни, ну что вы! По вам, не только по вашему печенью. Вы же моя фея-крестная, и я снова к вам с просьбой.

— Передать еще печенья?

— О, спасибо, с удовольствием. Но просьба в другом. Помогите мне вернуться в Россию.

Миссис Смит не удивилась.

— Полагаю, рабочую визу тебе больше не получить.

— После того, как меня с таким позором уволили? Разумеется, нет. Я повел себя до ужаса непрофессионально.

— А ведь с таким трудом мы тебя устраивали на стажировку в Шепси! — вздохнула миссис Смит. — В Голливуд было бы намного проще попасть.

— Еще бы, сравнили: какой-то второразрядный Голливуд и легендарное Шепси! Это как дворовая беготня с мячиком и чемпионат мира по футболу. Ладно, Шепси уже в прошлом, нечего про него говорить. Надо думать, как бы мне всех обмануть и вновь увидеть принцессу.

Миссис Смит снова улыбнулась. В выражении ее приятного лица явственно читалось: «Дженни все предусмотрела, не зря она стала личным секретарем ее величества!»

— На этот раз, мой мальчик, мы не будем никого обманывать.

Ловким движением фокусника она откуда-то — кажется, из-под подушки — вытащила бордовую книжечку с золотыми буквами и протянула Генри.

— Вот, я все подготовила.

— Это дипломатический паспорт? Погодите, здесь что, мое настоящее имя?

— Да, тыковка моя. Пора тебе вернуться к славной фамилии Маунтбаттен-Виндзор. Больше нет смысла таиться. Ты вернешься в Россию честь по чести, как английский принц, и посватаешься к принцессе по всей форме.

— А бабуля не будет против? — обеспокоился Генри. — Ведь тогда все узнают, что я — это я. Вот журналисты-то обрадуются, разберут по косточкам меня и мое появление на ристалище с микрофоном!

— Я же сказала — похлопочу за тебя перед бабушкой. И знаешь, — понизила голос миссис Смит, — откровенно говоря, на фоне многочисленных разводов твоих родственников и сопровождающих эти разводы скандалов твоя сказочная, шекспировская история любви здорово освежит имидж Виндзоров. Это я тебе уже как личный секретарь королевы говорю.

Генри покинул Букингемский дворец в смешанных чувствах. Выпрошенное у миссис Смит печенье оттягивало карманы твидового пиджака, а душу принца отягощали сомнения.

Несмотря на оптимистичный настрой Дженни, он опасался, что на заключительном этапе проекта заматеревшие, натренированные участники конкурса пробьются-таки к сердцу — достаточно даже просто руке — принцессы.

Между тем подготовка официального визита английского принца в Россию займет несколько недель — быстро такие дела не делаются.

А это время, время, время, которого нет.

Глава 29. Осень в Париже

Шоу все еще называлось «Великая княжна. Live», хотя «Lifeless» подошло бы больше. После инцидента на ристалище креативный директор запретил прямые эфиры. Все события конкурса показывались теперь в записи. Проект стал отретушированным, лакированным, как хохломская шкатулка модели «Грибной крап». В нем больше не чувствовалось пульса.

Сама великая княжна тоже перестала ощущать биение жизни. После исчезновения Генри мир окрасился в серые тона. Он ушел по-английски, не прощаясь. Почему Генри не нашел способа связаться с ней? Передумал? Все-таки не любит?

Она поймала себя на том, что то и дело глядит в окно Екатерининского дворца, высматривая почтовый квадрокоптер. Тут и там порхали грузовые квадрики, курьерские, телевизионные, чайные; но темно-зеленого с золотыми винтами все не было видно. Молчали почтовые серверы дворца; молчал ее перстень-разумник. Генри растворился в промозглом осеннем воздухе.

К облегчению Екатерины, воскресные интервью в Янтарном кабинете тоже отменились. Поначалу «Всемогущий» послал к ней Ангела. Но тот, прямо во время беседы в прямом эфире, стал беспрестанно жаловаться на лишнюю нагрузку, хныкать и капризно поджимать блестящие губки, сбивая принцессу с толку и фактически не давая ей вымолвить ни слова. Да и не хотелось великой княжне открывать душу ни перед кем, кроме Генри.

Таким образом, в сентябре проект полностью сменил формат. Последний месяц должен был стать «жестко романтичным», по выражению креативного директора. «Дайте мне побольше слащавости в духе шепсинской классики, — заявил Левинсон продюсерам шоу. — Я хочу захлебнуться в розовом сиропе».

А что может быть более романтичным, чем свидание?

Женихов обязали придумать один идеальный день наедине с Екатериной. Наедине — не считая толпы операторов, звукорежиссеров и вездесущего повелителя прожекторов Пупочкина.

Сейчас, темным ранним утром, великая княжна собиралась на свидание с ненавистным Вяземским. Что за план «идеального дня» разработал граф-подлиза? Будет встреча с его личным портным и обсуждение последних трендов в пошиве смокингов? Встреча с его личным парикмахером и обсуждение последних трендов в мелировании прядей? Один день в его шепсинском любовном гнездышке, которое журналисты иронично называли «атласно-пушистая усадьба»?

Однако стилисты приготовили для нее элегантное черное платьице в стиле Коко и туфли-лодочки телесного цвета, на плечи накинули бежевый плащ. В руки сунули маленькую стеганую сумочку.

— Ваше высочество, наше путешествие начнется здесь.

Вяземский — франтоватый благодаря тщательно выпрямленным волосам, черному приталенному костюму и в особенности длинному богемному шарфу — вышел из экспресса и подал принцессе руку. Екатерина с опаской приняла узкую холодную ладонь. Похоже, предположение о шепсинской усадьбе подтверждалось: вакуумный трамвай доставил их вместе со съемочной группой в Гатчинский аэропорт.

— Граф, предупреждаю сразу: купальник я не надену и в вашем бассейне плескаться не стану, даже за миллион рублей, — на всякий случай сказала Екатерина, следуя за Вяземским сквозь оживленный терминал. Их разношерстную компанию окружали вышколенные охранники «Всемогущего». Среди скучных белых костюмов курсировало яркое пятно — казак-телохранитель Екатерины.

Граф, минуя комнату для йоги и контактный зоопарк с терапевтическими животными, свернул в неприметную серую дверь, поплутал по коридорам, кивнул каким-то людям в форме и вывел Екатерину в большое, ярко освещенное, переполненное людьми помещение.

— С удовольствием взглянул бы на вас в купальнике, ваше высочество, — оглянулся Вяземский с сальной улыбочкой на устах (и как только осмелился, а ведь совсем недавно сравнивал ее с греческой богиней!), — но сегодня мы раздеваться не будем.

— Слава Нептуну, покровителю бассейнов и лошадей, — подняла глаза вверх Екатерина, увидела на табло иностранные названия и поняла, что они прибежали в зал международных вылетов. — Постойте, Роберт, а куда мы все-таки направляемся?

— В Париж, ваше высочество!

Это была прекрасная идея.

Осень в Париже! В конце восьмидесятых вышел культовый фильм с таким названием, в нем еще маменька снималась, это был ее дебют в большом кино.

Внезапно отвратительный день получил весомый шанс стать идеальным. Даже Вяземский вдруг показался принцессе вполне приемлемым парнем.

— О-о, Париж? — Екатерина ужасно обрадовалась. — Но я не взяла свой паспорт…

— Он не нужен, я все организовал. — И Вяземский небрежным жестом закинул длинный конец богемного шарфа за спину. — Мы полетим на моей личной «Ладье».

Графская «Ладья» оказалась на порядок роскошнее частного императорского самолета, хотя оба судна произвел один и тот же киевский завод Сикорского — с разницей в тридцать лет. Папенька, сторонник технического прогресса, ни за что не расставался с крошечным раритетным «Челном» исключительно из ностальгии — на этом самолете он возил невесту, юную Василису Прекрасную, на съемки во Францию.

А теперь вот и его дочь отправляется в романтическую поездку со своим женихом. Пусть телевизионным, но все же.

Принцесса поудобнее устроилась в широком кресле из экокожи оттенка крем-брюле — напротив плюхнулся граф — и взяла бокал пузырящегося шампанского с подноса, услужливо поднесенного стюардессой. Стюардесса была лет на пять моложе великой княжны и использовала раз в пять больше косметики. Вероятно, ее разумное зеркало работало в режиме «Театральный грим: степень Мулен-Руж». На большой груди, обтянутой форменным жакетиком, по соседству с бейджиком «Розалинда», алел вышитый герб рода Вяземских: распахнутая мантия с крошечной пушечкой посередине.

— Бедная девочка приехала из глубинки на кастинг «Пляжных амазонок», — тихо пояснил Вяземский, когда стюардесса заняла свое место перед взлетом. — Провалилась, в фильм не попала. Вот я и дал ей работу.

— Да вы, граф, оказывается, истинный благотворитель и меценат, — иронично отозвалась великая княжна и стала смотреть в небольшой экранчик, на котором в красках изображался предполагаемый маршрут. По идее, ей следовало бы почувствовать укол ревности. Но — ничего.

Самолет мягко оторвался от земли. Тишина в салоне стояла удивительная. Откуда-то доносилась негромкая, как в дорогом ресторане, расслабляющая музыка. Колонки явно скрывались где-то за этими панелями из лакированного красного дерева, но где именно — распознать было невозможно.

— Вы часто бываете в Париже, ваше высочество? — спросил Вяземский, когда «Ладья» набрала высоту.

— Позволяю называть меня Екатериной, — снисходительно махнула рукой подобревшая великая княжна, глядя в иллюминатор на ватные облака. — Того и гляди поженимся, а вы все «ваше высочество» да «ваше высочество».

— О, какая честь для меня, Катюша, — самодовольно ухмыльнулся граф.

— Екатерина, а не Катюша. — Великая княжна нахмурила русые брови. — Ни про каких Катюш речи не было.

— Понял, поторопился, простите, — поднял вверх руки Вяземский. — Екатерина так Екатерина, ничего не имею против. Красивое имя. Длинное такое.

— Ненамного длиннее Роберта, — не преминула отметить великая княжна.

— Ненамного, но длиннее, — как бы про себя сказал граф. — Кстати, для друзей я Боб.

— Оставим до конца дня Роберта, пожалуй. — Екатерина не спешила сдавать все свои позиции.

— Как вам будет благоугодно.

— Отвечая на ваш вопрос, Роберт, — подчеркнула великая княжна последнее слово, — в Париже я была всего пару раз. Сопровождала папеньку во время официальных визитов. Видела, по сути, только Елисейский дворец, Эйфелеву башню и Лувр. А так почти не выходила из номера отеля.

— Где останавливались?

— В «Ле Мерис».

— О, «Ле Мерис»! — почти пропел название Вяземский. — Знаете, как говорят? Туристы в Париже делятся на три вида: бедные, богатые и постояльцы «Ле Мерис».

— Это, наверное, нанятые отелем рекламщики придумали.

— Но ведь отель шикарнейший!

— Даже чересчур. Многовато пафоса. Но нас с папенькой никто не спрашивал. Визит оплачивался принимающей стороной. А я бы, например, хотела узнать другой Париж — творческий, кинематографический, нетуристический.

— Что ж, в таком случае вам понравится наша сегодняшняя программа.

«Ладья» приближалась к месту назначения, и принцесса приникла к иллюминатору. Солнце осталось где-то наверху. Над Парижем нависала плотная серая масса. Сквозь густой утренний туман пробивалось острие Эйфелевой башни. Остальные красоты французской столицы спрятались под мокрым одеялом. «В Петербурге и то погодка получше», — подумала Екатерина, разочарованно откидываясь на спинку кресла.

Шасси самолета нежно коснулись взлетно-посадочной полосы маленького аэропорта Ле-Бурже.

— Спасибо, что провели время с нами, — грудным голосом сказала Розалинда, посылая Вяземскому на прощанье воздушный поцелуй.

Длинный лимузин, поджидавший компанию в аэропорту, Екатерине не понравился.

— Роберт, вы же обещали показать мне кулуарный Париж!

— Вот лимузин и отвезет нас прямиком в кулуары.

— Не хочу на лимузине! — топнула ножкой Екатерина. — Да еще и французском. Я на лимузинах тут уже вдоволь наездилась. Хочу пешком. Хочу бродить по старинным улочкам. Отпустите машину.

— Кажется, кто-то проголодался и капризничает, — имел наглость предположить Вяземский.

— Что?!

— Екатерина…

— «Ваше высочество» для вас!

— Ваше высочество, мы в двенадцати километрах от Парижа. Подходящих старинных улочек для прогулок тут попросту нет. Позвольте лимузину отвезти нас до центра города, и там уже погуляем пешком.

Разумное зерно в рассуждениях графа все-таки было.

— Ладно, — поджала губы Екатерина. — Но только до центра! И у вас, Роберт, волосы от влажности вьются, — мстительно добавила она.

Все набились в лимузин. Принцессу усадили бок о бок с Вяземским, который озабоченно рассматривал свою пострадавшую прическу в оконном отражении. Всю дорогу Екатерина дышала ртом, пытаясь избежать отравления тяжелым мускусным запахом графского парфюма, и почти не замечала размытых парижских пейзажей. Наконец лимузин остановился посреди длинной улицы, напоминающей проспекты Васильевского острова — такие же прижатые друг к другу дома в классическом стиле, выстроившиеся в ряд деревья и куча припаркованных машин.

Великая княжна вышла из лимузина и прочитала табличку на ближайшем здании: «Boulevard des Invalides».

— Мы что же это, в Дом Инвалидов направляемся? Скука смертная, — недовольно сказала она Вяземскому. — Я думала, мы обойдемся без занудных достопримечательностей из «Справочника пожилого путешественника».

— О нет, ваше высочество, — Вяземский решительно направился вперед, то и дело невольно поглядывая на свое отражение в витринах маленьких магазинчиков. — Вы будете довольны.

— Прежде всего разрешаю накормить меня завтраком! — торопливо крикнула ему в спину Екатерина, кутаясь в свой бежевый плащ. Туман рассеялся, но на смену ему пришел нешуточный пронизывающий ветер.

— Именно с этого я и собирался начать, — галантно повернулся к ней граф и указал на симпатичные круглые столики уличного кафе. — Буланжерия к вашим услугам, ваше высочество.

— Можно просто Екатерина, — смягчилась великая княжна. — И давайте зайдем внутрь.

В кафе-пекарне было тепло, шумно и празднично: нарядная свежая выпечка с ягодами, фруктами, кремом; тортики и пирожные всех мастей. Принцесса, застонав от этого изобилия, устроилась за одним из столиков, Вяземский уселся рядом. К счастью, вкуснейшие запахи, гулявшие по пекарне, полностью перебили мускусный аромат графа.

Съемочная группа снимала Екатерину и ее жениха с улицы, через стекло, направив на пару чувствительные параболические микрофоны. Казак вместе с одним из охранников «Всемогущего» остался скромно стоять у двери, чтобы не портить кадр.

Мимо принцессиного столика уже в четвертый раз пробежал высокий худой официант с гасконским носом.

— Простите? Можно меню? Мы хотим заказать! — безуспешно взывал к нему Вяземский.

Пробегая мимо в пятый раз, официант наконец швырнул на столик меню, по толщине сравнимое с фолиантом «Истории Франции с 1481 года до наших дней».

— Не очень-то вежливо, — подняла брови Екатерина и углубилась в энциклопедию выпечки.

— Вы готовы? — подлетел спустя пятнадцать секунд гасконец, показывая всем своим видом, насколько проще и веселее ему бы жилось, если бы посетители не гнались за гастрономическими удовольствиями, а тихо-мирно сидели по своим домам, не высовывая оттуда носа.

Екатерина поняла, что березовый сок тут выпрашивать бессмысленно.

— У вас есть капучино? — уточнила она, не увидев соответствующей строчки в кофейном разделе.

Гасконец презрительно фыркнул.

— Вы не в Сан-Франциско.

— Бьен, — сдержалась Екатерина. — Тогда принесите кофе с молоком, а мы пока подумаем, что из выпечки к нему взять.

Официант еле слышно пробормотал что-то нелицеприятное об умственных способностях людей, не способных принимать быстрые решения, и унесся прочь.

— Вы слышали?! — изумленно обратилась к Вяземскому принцесса. — Это он обо мне?!

— Вот вам и неофициальный Париж, — вполне по-галльски пожал плечами граф. — Здесь везде так. Советую поскорее выбрать еду, а то, чего доброго, еще пересадят куда-нибудь к туалету.

Великая княжна испуганно ткнула пальцем в первую попавшуюся страницу.

— Тогда я буду… — она всмотрелась в название, — «крок-месье». Ну что ж, ветчина и сыр в горячем тосте, неплохо.

— О, ну я, разумеется, буду макарони.

— Ну разумеется, — подхватила Екатерина, — это же самое дорогое печенье в мире. Закажите, я сейчас вернусь.

Великая княжна, поминутно извиняясь, пробилась сквозь толпу к туалету. Санитарная комнатка скрывалась за обшарпанной дверью и выглядела совсем ненарядно. Массивная раковина с отколотым краем и кривыми деревянными ногами явно застала Наполеона. Полуразбитый унитаз недалеко ушел от примитивной дырки в полу. Из крана сочилась тоненькая ржавая струйка ледяной воды. И это в самом сердце самого романтичного города на земле!

Фу.

Еду принесли спустя сорок минут. После сорока напоминаний, просьб и униженной мольбы. Крок-месье оказался вполне приличным, а вот вместо кофе с молоком принцесса получила довольно гадкий эспрессо. По фантастической цене.

— Я бы могла за эти деньги в любом петербургском трактире взять суп, салат, горячее с гарниром, десерт, да еще и на березовый сок бы осталось! — прикинула Екатерина, уставившись в счет. Она предложила оплатить половину суммы; Вяземский помялся, но возражать не стал.

— Екатерина, ну как же вы можете сравнивать какой-то убогий русский трактир и буланжерию на бульваре Инвалидов! — укоряюще покачал головой граф.

— По крайней мере, в любом «убогом» трактире сантехника будет соответствовать гигиеническим стандартам! Ладно, куда дальше?

— А дальше сюрприз!

Граф, напустив на себя таинственность, вывел Екатерину из пекарни и сразу свернул на узенькую Рю де Бабилон. «Pagode» — гласила большая синяя вывеска над живописным садом. Вяземский открыл калитку:

— Здесь вы увидите свою маму!

— Что?! Маму?!

У Екатерины зашлось сердце. Так же, как пару недель назад на ристалище. Конечно, она знала, что маменька где-то далеко в Африке и никогда не вернется, но вдруг… Вдруг… Маменька всегда так любила Париж… В голове был полный сумбур.

— Тут, милая Екатерина, мы с вами посмотрим «Осень в Париже!» — торжественно объявил Вяземский. Он не заметил эффекта, произведенного его предыдущей неосторожной фразой. Никто никогда не замечал ее реакции. Великая княжна умела скрывать свои чувства. — Здесь находится уютнейший в мире кинотеатр!

Извилистая тропинка, петляя между фигурно подстриженными деревьями и покрытыми мхом камнями, привела парочку к самой настоящей восточной пагоде — с подкрученными карнизами и китайскими львами при входе. Морды у львов были крайне раздраженными. Возможно, из-за запаха плесени, доносившегося из открытых дверей здания.

Внутри ощущение затхлости усилилось. Гобелены с изображениями драконов не мешало бы простирнуть, подумалось Екатерине. А истертую обивку кресел в крошечном кинозале — выбросить без сожалений.

Однако Вяземский был очень доволен собой и кинопагодой.

— Как раз успели к началу сеанса, — прошептал он, когда в зале погас свет, на экране возник логотип Шепсинской киностудии (бескрайний пляж с шипящей морской пеной) и раздался саундтрек заставки: «Ш-ш-ш! Это Шепси!»

«Осень в Париже» шла во французском переводе. Это было странно. Екатерина знала фильм наизусть, и одними губами проговаривала за маменьку ее реплики на русском.

Ирреальность происходящего ударила в висок, когда в кадре мелькнула пекарня на бульваре Инвалидов, где только что завтракала сама Екатерина. В фильме буланжерия выглядела по-другому: была изысканной, полупустой и чистой. Василиса задумчиво пила вино, глядя в окно на умытый, залитый солнцем бульвар; молоденький официант обслуживал ее расторопно и безупречно вежливо. Вопрос с оплатой счета — наверняка астрономического — киношники и вовсе проигнорировали. Ничего удивительного: бедная, хоть и невероятно талантливая художница, которую играла Василиса, никак не могла себе позволить вот так вальяжно закусывать в кафе, когда по сюжету у нее не было денег даже на оплату квартиры.

Впрочем, несмотря на некоторые сценарные неувязки и общую наивность, фильм (красивый, смешной, яркий, профессиональный — как все шепсинские блокбастеры) здорово поднял Екатерине настроение.

— Роберт, как вы только додумались до такого? — тихо обратилась она к своему соседу.

— А? — оторвался Вяземский от своего перстня-разумника. На экран он не смотрел совсем. — До какого?

— Граф! Ну что вы, в самом деле! До кино как вы додумались, я спрашиваю.

— О, все просто. Продюсеры «Всемогущего» подсказали.

— Понятно. — Великая княжна почувствовала себя обманутой.

— Да, они отсмотрели все ваши, э-э-э, «березовые беседы», — Вяземский пошевелил бровями, — и поняли, как для вас важен кинематограф. Вот и предложили мне пригласить вас во Францию на просмотр «Осени в Париже». Я согласился, у меня тут кой-какие делишки есть.

— Понятно, — повторила Екатерина. — А сами вы куда собирались меня пригласить? Пока продюсеры не вмешались?

— У меня была замечательная идея. — Вяземский придвинулся поближе вместе со своим мускусным запахом. — Хотел позвать вас на шоколадную фабрику Конради. На Петергофской дороге, знаете? В бывшей усадьбе Строгановых. Там огромное кондитерское производство. Все девушки без ума от шоколада. Просто умирают, когда его видят.

И Вяземский, видимо решив воспользоваться удачным моментом, взял руку Екатерины в свои холодные ладони.

— А я бы умерла, если бы приблизилась к этой фабрике на расстояние ближе ста метров. — Великая княжна раздраженно вырвала руку из цепких пальцев графа. — Вы совсем меня не знаете, граф! У меня на шоколад жуткая аллергия!

— Что ж мне так не везет?! — возмутился Вяземский. — У детей на конкурсе сахарный удар случился из-за «Яблочек шоколадных», принцессу от одного вида кондитерской фабрики тошнит.

— Ну уж извините, Роберт, — язвительным тоном произнесла Екатерина. — Извините, что я не пышная блондинка, обмазанная сверху донизу шоколадом, как вам это представлялось в ваших мечтах.

Вяземский горько вздохнул и промолчал.

Из пагоды вышли в холод. Грязное небо давило. Парижские пейзажи словно продолжали серию ненастных картин Клода Моне.

— Теперь куда? Что там еще ваши друзья-продюсеры для нас придумали?

— Нет, остальное я сам, — похвастался граф. — Пора заняться дельцем, о котором я говорил в кино.

Пара — нет, определенно не влюбленных — молодых аристократов направилась к Сене. За ними, а иногда и перед ними, бежали операторы. Екатерина так привыкла к камерам за четыре с лишним месяца, что почти перестала их замечать.

— Вы посмотрите, тут только Раскольникова не хватает! — Великая княжна заглянула в арку одного из домов на Рю дю Фюр. Плотная застройка, стена в стену, тянулась бесконечно, формируя внутри кварталов замкнутые дворы-колодцы. — Совсем как в Петербурге девятнадцатого века. Если бы Достоевский родился на сто лет позже, эмигрировал бы во Францию.

— Почему? — не понял граф.

— Ну как же, изнанка этих зданий как раз в его духе. Мрачность, беспросветность, понимаете? То, что доктор прописал. Ведь окажись Федор Михалыч в нынешнем Петербурге, он бы вместо «Преступления и наказания» сочинил, пожалуй, жизнерадостный романчик под названием вроде «Солнечный зайчик на моем подоконнике».

Еще при Константине Алексеевиче в каждом петербургском дворе-колодце установили систему зеркал, разбрызгивающих лучи солнца по всей придомовой территории. С развитием технологий зеркала к тому же начали поворачиваться вслед за светилом — для максимальной освещенности колодца. Комплекс управлялся особой программой, принимающей сигнал со спутника. По вечерам эти же зеркала многократно усиливали мягкий свет уличных фонарей. Жителям, привыкшим к вечному полумраку, пришлось срочно бежать в «Хохлому» за светонепроницаемыми шторами.

Впереди показалась темно-зеленая Сена, перерезанная белым отражением Нотр-Дама.

— В собор не пойду, — предупредила великая княжна, — слишком много туристов.

— Нет-нет. — Граф почти побежал. — Нам сюда. Здесь самый знаменитый букинистический рынок Парижа.

Вяземский и книги? — удивилась Екатерина. Что ж, приятный сюрприз. Она сама до дрожи в пальцах любила полистать страницы — и не какие-нибудь там прозрачные рисовые, а бумажные, плотные. Электронная читалка «Разумное блюдце» (популярный во всем мире гаджет от «Владычицы морской») не могла сравниться с обычной книгой. Запах, тактильные ощущения. Все другое.

В глазах, уставших от серого фона, запестрело. Книжный рынок весь состоял из прямоугольников разного размера и отличался от гастрономического, склоняющегося к округлым природным формам, как день и ночь. Тихие посетители, чинный уважительный торг, аккуратные прямоугольники акварелей, жизнерадостные открытки, афиши в стиле Тулуз-Лотрека, старинные журналы мод. И повсюду книги. Тонны книг. Талмуды, манускрипты, тома. Фолианты, распухшие от множества содержавшихся в них умных мыслей и от количества прошедших веков. Река времени захлестнула набережную Сены.

Екатерина подошла к одному из лотков с русской литературой. Ей приглянулся синий сборник стихов Ломоносова, выпущенный в начале двадцатого века — еще с «ятями» и «фитами». Она открыла оглавление: «Жениться хорошо, да много и досады…»

Великая княжна улыбнулась, на секунду даже позабыв о том, как жмут ей туфли. Ходить пешком по старинным парижским улочкам оказалось совсем не так весело, как представлялось поначалу.

Тем временем граф целеустремленно бросился куда-то вглубь рынка. Остановившись возле ничем не примечательного киоска, принялся с азартом перерывать старые — очень старые — французские издания.

— Роберт, что вы ищете? — заинтересовалась Екатерина, пытаясь разглядеть названия книг. Однако большинство трактатов были вообще без обложек.

— Кое-что жизненно важное.

— Так что это? — вскинула брови великая княжна.

— Говорю же — жизненно важное, — нетерпеливо бросил Вяземский. — Скупаю все исследования парижских алхимиков, какие только могу найти. Луи Люка, Тифферо, Жоливе-Кастело…

— Но зачем, граф, зачем?! — воскликнула Екатерина.

— Мне нужен философский камень, — буднично сказал граф. — А алхимики подошли к разгадке очень близко.

Великая княжна не поверила.

— Постойте, Роберт, вы серьезно? Какая-то неудачная шутка.

— Это не шутка, — обиженно ответил Вяземский, перебирая тома. — Я собираюсь загрузить всю информацию из этих книг в компьютер. Искусственный интеллект сведет воедино все достижения разума человеческого. Результат — я получу распечатку с пошаговой инструкцией по получению великого эликсира.

Великая княжна поежилась и даже оглянулась через плечо. Вид съемочной группы ее немного успокоил, напомнив о Генри.

— Мистика какая-то. Вы меня пугаете, граф.