Бесплатный фрагмент - Роман со Свами

Предисловие

В принципе, писать об аватаре, об отношениях с Аватаром — занятие бесполезное. Свою личную историю сближения с божественным может искренне поведать, наверное, каждый. Кто сподобился. И захочет не сберечь для себя, открыться. При этом одни могут проявить высочайшее и лучшее в себе самих. Другие, проходя горнило очищения, будут отчаянно ругать гуру. Рассказы разные, общее в них одно — непосредственное переживание чуда непознаваемого.

Я тоже попыталась описать свою личную историю первых встреч со святым. Свой краткий курс ведической жизни. Иногда сбиваясь то на экзистенцию, то на литературный сказ, то на любовный роман, то на юмор.

Здесь многие имена изменены, но неизменным остается имя главного героя — Шри Сатья Саи Бабы.

Автор

Глава 1. Поехали

Бога звали так же, как Иисуса. Только наоборот.

Получалось: И-са — Са-и. Мне и напрягаться не надо было, чтобы запоминать.

При Боге вообще напрягаться не надо было — всё шло, как по маслу. Вот если без него, то приходилось трястись, как по колдобинам.

Хотя с ним иногда тоже было непонятно. Вернее, не с ним. Со мной. Он часто шутил надо мной.

Ну вот, например, попросила же его по-человечески: «Дай попутчиков. А то боюсь одна в твою южную Индию ехать, не знаю в той стороне никого, и английский плохо знаю. В прошлом-то году, когда я по джунглям лазила, в Бомбее бомбы, взорвались, между прочим».

Дал попутчиков. Лучше бы уж и не давал.

Они оказались высокими. По росту. И по духу тоже, как давали понять. То есть, наполненными всякими духовными устремлениями. А я — нет. Они, обнаружив во мне такие изъяны, начали всячески окормлять. Это было занудно и с укоризной.

Вот, мол, ты какая, в Москве живёшь… Это совсем не хорошо.

Вы там в Москве все амбициозные, за счет нас как сыр в масле катаетесь. А мы в глубинке, между прочим, Русь поднимаем из последних сил.

Обряды собираем, сокровенные ведические знания ищем… И нашли уже. Будешь хорошо себя вести — тебя тоже посвятим. Тогда и снизойдет на тебя. Без нас никак. Вразумилась?

Я вразумилась. Что можно было бы и самой до этого Путтапарти добраться. А то вот теперь приходится играть в игру «кто божественнее».

Божественнее всех из здесь присутствующих оказался Бхагаван Шри Сатья Саи Баба — Свами. Так сложилось. Сложилось, к сожалению, без меня. Я о нём услышала-то всего лишь пару лет назад. Мельком, вскользь. Мол, ехать к нему не стоит, народу около него полно — не пробиться. Раньше он пешком ходил, можно было рядом посидеть, вопрос задать, письмо отдать, а сейчас он старенький уже, только в машине и ездит. Через стекло немного, что увидишь.

Через стекло не хотелось. А вот чуда хотелось.

Вспомнила, как впервые мне рассказали про материализацию Свами. Я тогда в свой второй приезд в Индию сидела с компанией в уличном ресторанчике в Дели. К нам за столик подсел русский парень. Он в качестве местного гида сопровождал группы туристов в Тадж Махал, к йогам, к махараджам… Я сквозь эти достопримечательности случайно спросила его, не видел ли он материализацию. Он спокойно кивнул: да, видел.

— И как это? — хмыкнула я недоверчиво.

— Да обыкновенно. Рука крутится, а потом в ней золотое колечко появляется.

— И где такое творится? Кто так умеет? Может быть, в следующий раз мне именно за этим приехать-посмотреть?

— Саи Баба делает. В Путтапарти. Это на юге.

— Он факир или святой?

— Он Аватар.

— А-а…

…Гораздо позже мне до слёз было обидно, что раньше я о нем не знала. Особенно, когда уже прочитала о его деяниях и творениях в разные периоды жизни. Многие его чудеса зафотографировали, записали, отсняли на пленку. Я вспоминала, чем занималась в то самое время, сопоставляла и ужасно расстраивалась из-за того, что не знала. Не знала, что он уже есть, и что можно было бы к нему запросто приехать.

Нет, нельзя. Нельзя мне было к нему запросто приехать, потому что я была другая. Потому что тогда бы за него не ухватилась, либо ухватилась не цепко, откладывая на полку до другого раза. Ведь тогда мне нужно было делать важные дела: семью-карьеру-деньги-наслаждения. Самой делать. Без Свами. Я тогда думала, что это у меня здорово получается, и оно единственно правильное.

Глава 2. Добро пожаловать в Обитель высшего мира!

Попутчиков у меня к Свами было пятеро. Приземлившись в Индии, опытные паломники решили ехать последний этап дороги поездом. Что ж это такое-то… Я-то ведь хотела самолетом. А теперь вот трясись почти сутки по пальмовым полям.

Поезда эти индийские… Ну вот, скажите, как можно было багажную полку превратить в спальное место? А вдруг, как я отсюда навернусь? Бутерброд с тройным слоем! Хотя не спорить же с ними, вон они какие — книжки цитируют, семинары проводят, всю Россию объездили, теперь про какой-то Аркаим рассказывают. А я вообще первый раз слышу, что это такое. Так и не поняла, Аркаим — он где?

— В России, на Урале, — доброжелательно ответил Сергей, прицепляя железной цепочкой чемодан к купейному столику. — Челябинская область. Ты что, правда, первый раз о нём слышишь?

— Да.

— Ну, так нужно ведь и по своей стране походить, не только в Индии.

— мм-м…

— Между прочим, Свами на Аркаиме был.

— В каком смысле?

— Я на Аркаим приехал после того, как от Саи Бабы из Индии вернулся, и с собой у меня его фотка, естественно, была. Приехали мы, стали рюкзаки распаковывать, а рядом мужик какой-то местный крутится. Сторож-не сторож, в общем, абориген. У меня свамина фотография из бумажника выпала — прямо ему в ладони. Он как подскочит! «Кто это?» — на Свами показывает. Я говорю: «Индийский святой». Он говорит: «Не может быть! А где он?». «Ну, — отвечаю, — в Индии, естественно». Мужик опять качает головой: «Нет, говорит, не в Индии, я его здесь у нас видел — он вон на той горе стоял. Долго-долго. В этом своем балахоне оранжевом». Мужик вроде не пьяный был, и главное, он жесты свамины повторил. Он потом за нами как привязанный ходил везде. Кстати, ты бы, Лен, на Аркаим-то съездила. Там многое, чего происходит…

Съезжу, съезжу. Обязательно съезжу. Только вот пока я трясусь в этом индийском поезде на практически багажной полке уже восемнадцатый час вместо самолета над дневным океаном.

Значит, ещё раз про попутчиков. Расклад был такой: Сергей ехал в окружении двух дам. Одна — Марина, его жена, вторая — Наташа, её сестра. Лариса с Денисом планировали на Шри Ланке встретить Новый год. Но они не знали, как туда добраться, и раз все едут к Свами, значит и им придется ехать за всеми, и уже на месте решать, как брать островные визы и т.д., и т. п.

Шестая была я, Елена, и я ехала к Саи Бабе.

«Прашанти Нилаям» называлось место, в котором располагался дом Свами. Вообще-то, он жил в Путтапарти. Раньше это деревней было, а сейчас не поймешь: город-поселок… Дома многоэтажные есть, но их немного. В центре — ашрам Сатья Саи Бабы, «Обитель высшего мира», «Прашанти Нилаям». А внутри гостиницы, в номерах можно жить по двое, по четверо, по восемь человек, а то и больше. Как повезёт.

Еще в Москве я слышала про размещение у Свами, что там всё достаточно скромно и дёшево — ашрам ведь, туда не за комфортом едут.

Надо сказать, настроена я была решительно — куда скажут, туда и пойду, где скажут, там и буду жить. Свами ведь на хозяйстве главный — уж это я точно знала и прилежно учила новые слова, которые появились сразу же после моего решения к нему ехать: «даршан», «мандир», «норт», «кантин»…

Они обвязывали меня, как будто ленточками, и, лаская, ускользали, потому что были всего лишь свамиными звуками и только. Смысла я их совершенно не понимала, зато пересказывали мне вот что: мы направляемся в особое место, где жизнь — семинар Сатья Саи. Он будет меня на этом семинаре тренажёрить, как жить, и отвечать вживую на вопросы: «что делать?» и «кто виноват?». Случайностей в этом месте не происходит, на всё — воля Свами, нужно обращать внимание абсолютно на каждую мелочь. Люди и ситуации там — отражение твоё и обучение тебя. И если тебе какие-то не такие попутчики попались, то неча на зеркало пенять, если твое лицо да-авно требует косметического, а то и хирургического ремонта. Кстати, все, кто у Свами появляются — приглашенные, он их к себе позвал, даже если они и не подозревают об этом.

Как-то так.

А пока —

Добро пожаловать в Обитель высшего мира! You are welcome!.

Глава 3. Тук-тук, кто в домике живёт?

Проигрывая возможные варианты своего проживания у Бабы, я размышляла, куда же он меня поселит, с кем…

Невольно вспомнила, что однажды сын мне рассказывал, как он жил в двенадцатиместке — у него были свои жизненные практики. В стране объявили «Год ребенка», и мальчик по какой-то акции угодил в детский лагерь на Азовском море. На седьмые сутки после отъезда я еле нашла его через «Родздрав» — главного организатора проведения детского оздоровительно-приключенческого отдыха. Приключения у детей проходили везде. Но начинались они и оканчивались, как рассказывала моя кровинушка, неизменно в двенадцатиместках, по которым их расселили.

— Да у нас здорово, мам, не волнуйся! — докладывал он. — Вот только мы шампуни почти сразу израсходовали — старшие мальчишки взяли, вылили всё на полы, и давай по ним кататься! Сказали, что это кёрлинг, и круто.

…М-мм, значит, ещё раз, что там в Путтапарти предлагается для проживания? — двухместки, четырехместки, восьмиместки и шед.

Слово «шед» меня завораживало, я представляла себе нечто совершенно экзотическое, для особо посвященных. Мне объясняли, что в шеде круто — много людей. Но это и хорошо. Потому что на самом деле, ты при большом количестве народа остаёшься сама с собой — такая вот особенность. Когда живешь вчетвером или вдвоем, люди рядом сильнее о тебя бьются. В них чётче выпирают характеры, привычки. А в шеде всех много, но ты как бы одна. Остальные приходят-уходят, спят-разговаривают… По звукам просто ровный гул получается — шшш… Как океан. Ты погружаешься в себя, медитируешь, а вокруг — шшш… Шед. Океан такой.

— Да! Нашла океан! — Сергей неожиданно ворвался в мои фантазии, он однажды жил в шеде. — В шеде просто жить дешевле! Знаешь, сколько там проживание стоит? Копейки! В нём до ста человек живет. Это же барак. Представляешь, как там на Шиваратри весело?

Вот опять какое-то «шиваратри»… Это, наверное, что-то типа барбекю. Такое — с дымком, с огоньком…

...Поезд всё ещё ехал по полям-лесам, обрывки фраз всплывали в моем полудремотном состоянии, время от времени нарушаемом продавцами перчёной самосы — гороховых пирожков, которых все уже и так доотвала наелись.

Постепенно движение поезда замедлялось. Начались придорожные амбары. Ещё медленнее. Быки, собаки. Люди с тюками на головах. Медленнее. Пшшш… Стоп. Кажется, приехали.

После вокзала все попутчики запичкались в джип. После джипа нас выгрузили на территории ашрама около большого здания, где был рецепшн. Индусы-волонтеры, которых здесь называли «севадалами», рассадили всю нашу компанию вдоль длинного стола и раздали цветные листочки. Тут-то и поступили новые вводные, первые корректировки Свами.

Дело в том, что не я одна размышляла, с кем меня у Бабы разместят и куда. Версия Сергея, например, звучала так: «Вас, девчонки, мне кажется, втроем поселят. А я уж в шед пойду. Там, может, знакомых кого встречу».

На деле же оказалось следующее: Ларису с Денисом — ну, это тех, кто про Свами ничего не знал и в Путтапарти ехал, чтобы побыстрее на Шри Ланку попасть, — их сразу вместе поселили. Почти что в местный люкс: в огромную двухместку с видом на горы, да ещё и около магазинчика с живыми кокосами. Пейте, мол, сок почаще — жизненные силы будут прибывать.

Сергею шед всего лишь померещился, ему Свами уготовил наращивать духовное единство со своей женой, от которой тот норовил в шед удрать. То есть, выходило, что четырёх человек по парам разбили. Одним — двухместка, вторым — двухместка.

Мы с Наташей тоже вдвоём остались, и уже приготовилась руки тянуть за ключом от номера, только вот менеджер, вернее, «севадал» заворчал и ключа не дал.

Я не поняла такого отношения и, мешая английский с жестами, повторила, что мы все вместе приехали. Вшестером. И вот нас, оставшихся, тоже нужно вдвоем разместить в тот же корпус, куда предыдущих товарищей распределили. У нас русская диаспора. В ответ индус сделал движение головой. Так-с… Я это движение наизусть знала. Как-никак, четвертый раз в Индии. В общем, поднимите кисть руки и сделайте волнообразное движение. А теперь повторите все то же самое, но только головою. Нет, не китайский болванчик! У того всё резковато выходит. А здесь танец внутри головы. Головою волну рисуешь, как бы разговариваешь. Что означает? Спросите, что полегче. Да всё! В зависимости от ситуации: «Здрассьте, мол, вам», «до свидания», «хорошо выглядишь», «я сожалею», «категорически нет». Вот в нашем случае как раз было — «категорически нет».

Гостеприимно же, однако, нас в раю-то встречают…

И куда же идти? Ключа ведь этот индус так и не дал, только рукой махнул вверх и что-то написал на бумажке. Ага, номер комнаты написал, может, она открыта, потому что уборка идет?

Нет, уборка в номере не шла. Там просто и без нас шесть человек было. С нами — восемь. Я вдруг всё вспомнила. Про восьмиместку Баба ведь еще в Москве предупредил. Я его спросила во сне: «А жить у тебя где буду?» И тут на экране восьмёрочка нарисовалась.

Значит, всё-таки сюда он меня распределил. В «восьмерочку». Хорошо-с.

— Девочки, вы новенькие? Русские? — голубоглазая девушка развернулась от окна и спокойно нас раглядывала. — Я Таня. Свет в нашей комнате выключается в девять вечера.

Точка. Приехали.

Глава 4. Первый даршан

Первый раз я увидела его совсем обычно. Ну, то есть, конечно, необычно. Пошла в «линии», предварительно наслушавшись былей-небылиц про эти длиннющие очереди, которые здесь называли «линиями», и в которых мужчины и женщины сидели раздельно, ожидая прохода в зал на встречу с божеством. «Line! Line!», — вечно кричали индуски-севадалки, поправляя неверно передвигающихся женщин и выстраивая из них более прямые ряды. У севадалок в руках появились какие-то таблички.

— Do not stand, do not clap during darshan! Do not stand, do not clap during darshan! — бесконечно повторяли волонтерши фразу с табличек, распевая её как песню. Она звучала потом еще долго в моих ушах: «Ду нот стенд, ду нот клап дьёрин даршан! Ду нот стенд, ду нот клап дьёрин даршан…».

Ну, что же это они всё дудят и дудят. Да не трону я вашего Свами, не бойтесь, не буду перед ним ни вставать, ни хлопать, давайте уже как-то начинать, что ли…

Я высидела всё это долгое ожидание, всю непонятную жеребьёвку, кому — ряд ближе, кому — дальше.

На входе в зал мандира, который по-настоящему назывался «Саи Кулвант Холлом», всех нас еще и прохлопали по одежде в качестве мер безопасности. Всё.

Вошла. Села. Оглянулась.

Зал огромный и сцена-веранда совсем далеко…

Как я прождала на полу ещё два часа до появления Бабы, почему-то не запомнила. Ехала-ехала, предвкушала-предвкушала и ничего про первый раз не запомнила. Странно. Я даже не запомнила, как поняла, что он вот-вот появится, хотя все дальнейшие ожидания даршанов были для меня уже осознанными. Но не в тот, не в первый раз.

В первый раз просто запомнила, что он въехал в этой своей маленькой машинке (какая крошечная «тойота» у бога…). Машина двигалась медленно. И видела я его в профиль. Узнала. По оранжевой одежде и чёрным волосам. Он был похож на свои фотографии, только живой. Очень спокойный. Всё.

Потом я закрыла глаза и подумала, что, действительно, всё. Главное в своей жизни сделала. Его увидела. Приняла даршан. Достаточно.

Так это было в первый раз.

А больше ничего и не происходило.

У всех вокруг происходило. А у меня — нет.

Глава 5. Аватар. Отличительные признаки

— Ты представляешь, мы едем на Андаманские острова! — Лариса ворвалась в мою комнату, когда я решила чуть-чуть днём вздремнуть.

— Как это? Когда? — не поняв, где нахожусь, и кто меня тормошит, я еле продирала глаза.

Лариска была вся солнечная и радостно верещала, что Шри Ланку — на фиг. У них — Андаманские острова. Там племена, лазурь и белый песок — полный nature.

— Это как-то само всё обнаружилось. Чиновники упёрлись и не пускают на Шри Ланку, визы у нас какие-то не такие. Агентство предложило Андаманы. Мы посмотрели — по-моему, здорово.

— Конечно, здорово. Андаманы — это эксклюзив, я на них тоже облизывалась, но пока не пришлось, да и не с кем. Туда одному неинтересно, нужна компания, а лучше — пара.

— А мы-то про эти острова и не знали ничего, а нам так повезло, так повезло!

— Ну, так это же вам подарок от Свами…

В ответ Лариса замолчала и ничего не возразила. А чего тут возражать — против фактов-то и говорить нечего. Не привыкли к проживанию без удобств — нате вам комфорт, не хотите жить у меня — нате вам Андаманы, красота-то везде — радуйтесь и веселитесь. Да, Свами узнаваем.

— Ну, а ты-то как? Остаёшься? — это Ларисонька вдруг решила проявить обо мне заботу. Как же-как же, у самой столько счастья, надо и о ближнем вспомнить.

— Конечно, остаюсь. Я к нему два года шла. И всю жизнь. Мне ОН нужен.

Тут неожиданно рядом на кровати заворочалась Наташа:

— А я вот считаю, учителей менять нужно чаще. Всё пробовать. Я за этот год, кого только не видела! Знаете, как я делаю? Ищу список семинаров в интернете, смотрю, куда билеты есть. И лечу. Я в этом году пол-страны так объездила: русские обряды, психотехники, занятия по Ведам. Я, между прочим, у Свами ненадолго. Основное возьму — и дальше пойду, к следующему учителю.

Тут я подняла голову и мягко обозначила то, в чем была уверена:

— Свами — не учитель. Вернее, он не только учитель. Он Аватар.

Аватар. Значение этого слова пришло ко мне гораздо позже, чем само слово. Его уже в миру захватали, вовсю использовали для названий фирм, проектов, удобно пристраивая вечный образец в рекламно-коммерческих целях.

Аватар — это божественное воплощение в ведической традиции. Когда слишком много плохого в жизни происходит, Верховный совет из своего космического милосердия высылает бога в человеческой форме, Аватара.

С давних-стародавних времен информация про это чуть-чуть дошла в народ через культуру. В античной древнегреческой трагедии зафиксировался такой обязательный персонаж — бог из машины, Deus ex mahina. Когда боги и герои в течение действия уже всё друг другу высказали и натворили, он неожиданно появлялся в самом конце и спасал ситуацию в целом. Древние режиссеры-постановщики придумали сооружение типа корабля — «mahina» называлось, поднимали его вверх веревками… И вот оттуда провозглашался хэппи энд для всех участников проекта.

Так доносилось в человечество эхо знаний про аватара.

Ну, нету слов описать это грандиозное по своему величию явление божественной воли. В обычной жизни людей такого не происходит. Здесь проявляется высшая истина: вы делаете и живёте настолько плохо, что сейчас погибнете, и вот вам во избежание печального конца — перст указующий, Аватар.

Аватаров по-разному величают — Всадник на белом коне, Спаситель, Спас нерукотворный, Просветленный, не суть. Вернее, суть. У них суть одна.

В них — сияние, вселенский принцип.

То есть, на самом деле эта штука заложена в любом человеке. Так все созданы. Одинаково созданы. Точка-точка, два крючочка, ручки-ножки, огуречик, получился… Ага. Все и получились. Только автор в стихотворении не всё сказал. Там внутри еще огонёчек такой. Его не видно. Обычно его «Истинным Я» называют, Абсолютной сущностью, а еще — Атмой. Огонь этот у всех есть. Просто всем об этом сказать забыли. Сначала — не хотели, а потом уж и забыли.

Ты вот на работу в офис ходишь, спишь, в метро ездишь, а он у тебя там внутри, и сиять должен. Но это только теория так складно излагается, на деле же ты весь серо-буро-малиновый.

А, кстати, у аватара огонь сияет. Он сам сияет. Далеко и везде. На всю Вселенную. Это, конечно, страшно подумать — ну уж, научная фантастика! Но на деле это так. Да еще аватар не просто везде сияет, но и всегда. Объяснять трудно, лучше сказки читать. Там вся правда.

У них, у аватаров, есть свои классификации и разработанные положения о взаимодействии с народом. Главное, конечно, что они обладают всеведением, всемогуществом и вездесущностью. Вот.

Понятно? Нет? Потому что, чтобы определить аватара, нужно самому хоть что-то из себя представлять. Ты его иначе не узнаешь, не угадаешь. Ну, например, как ты догадаешься, что этот врач — прекрасный ортопед? Если сам хотя бы медучилище окончишь. Или ноги переломаешь, а он, в свою очередь, тебя запросто и вылечит.

Поэтому разные люди про Саи Бабу разное говорят. Кто-то говорит, мол, он Учитель хороший, кто-то — что Целитель с большой буквы, кто-то его «Саи Лакшми» называет — это когда он богатство дает, а кто-то вообще его в фокусах и непристойностях обвиняет.

Но радует, что всё-таки в целом о Свами говорят как об аватаре. Пурна-аватаре. Так называют Полных божеств в расцвете сил и творческих способностей.

Возможности Пурна-аватара бесконечны, силы безграничны, и аспекты бесчисленны. Понять простому смертному это трудно. Из свидетелей оных качеств Пурна-аватара на память приходит только Арджуна, которому была явлена вселенская форма Господа Кришны. О чем и засвидетельствовано в священном тексте индуизма «Бхагавад Гите».

Саи Баба второй после Кришны Пурна-аватар. Там у них по одной из классификаций — шестнадцать признаков Божественности. Признаки эти вот какие: созидание, сохранение, растворение, знание всех прошлых существований, возможность оказывать особую милость.

И все эти качества существуют для прошлого, а ещё одна группа — и для будущего воплощения. Пятью три, итого — пятнадцать.

Пятнадцать божественных качеств, которые говорят о том, что Полный Аватар знает всё обо всем и в любое время, представляете? Ты вот то-олько сигаретку за углом выкурить собрался, хотя ему твердо обещал, что, мол, бросаю… А он уже это на своем экране провидит, и у тебя, например, в этот момент спички не зажигаются. Так вот.

Последний шестнадцатый признак — это Верховная АБСОЛЮТНОСТЬ, которой является Сатья Саи. Если переводить на наш язык, это, как если бы он появился и сказал: «Здравствуйте, я — Бог. Бог я. Здравствуйте».

Enough.

Всё это вам скрупулезно разжевывается, для того, чтобы вы сумели догадаться, Кто перед вами. А то ведь люди по-разному себя ведут. Одна вон россиянка приехала в ашрам одиннадцать лет назад, побыла, обиделась на Свами и обратно уехала. А сейчас вернуться пришлось.

Одиннадцать лет — это много. Столько времени — и всё мимо…

Так что — не ошибитесь.

Точка-точка, два крючочка, ручки-ножки, — и вам всё померещилось. Фикция одна. Можете забыть весь этот кукольный набор, потому что даже если внешность аватара описывать, то у него не глаза — очи. Был такой на Руси церковно-славянский язык, им высокие тексты писали, и когда поэты изображали великие события или явления, то они как раз на этот высокий штиль переходили. Вместо глаз — слово «очи» употребляли, вместо «говорить» — «глаголить», вместо «молчи» — «внемли».

Так нужно об аватарах говорить. А уж если совсем честно, то молчать нужно, его слушать. Аватар — он Бог. Создатель мира. Главный администратор.

Глава 6. Аватар. Отличительные признаки (продолжение). Лебеди во мне

Их, аватаров, за обозримую жизнь, которая по обрывкам из отрывков переписанных святых книг сохранилась, мало народилось. И все они, что характерно, запомнились. Вихри цивилизаций не смели их из памяти народной. Вот, например, про царей такого не скажешь, как, впрочем, и про государства: того варвары спалили, этого большевики расстреляли, здесь — рукописи утеряны, там — александрийскую библиотеку сожгли…

А вот аватаров-то это всё не коснулось. То есть, их тоже палили, гвозди в них забивали, ядами травили, — судьбы у них всех были как на подбор, прямо скажем, не сахар. Одного из царства с молодой женой в лесное заточение согнали, второго дядя постоянно убить норовил, третьего вообще на кресте распяли, чтобы неповадно было. Ну и так далее. Всё в этом же ключе.

А они, как выяснилось, в огне не горят, в воде не тонут, а на крестах воскресают. По одной из версий. Вот так вот. И не страшные при этом. А такие, в целом, великодушные. Люди по ним до сих пор вздыхают, расхватали их себе, поделили по странам-религиям-сферам действия.

Возвращаясь к внешности, спешу заметить, что по внешности аватара распознать не всегда удается. Он такой же, как обычные люди. Ходит, разговаривает. Но около него дела чудные творятся. Больные выздоравливают, мёртвые могут воскреснуть, пища преумножается, а сам он одновременно умеет в разных местах появляться и много благолепия создавать. Про истину говорит, про любовь, необъяснимое творит, — в общем, как-то влияет на ситуацию. И непонятно, главное, что с ним делать, он взамен ничего практичного не просит.

Поэтому аватары не всем нравятся. Одни их боятся, а вдруг командовать начнёт. Другие просто не верят. А третьи обнаруживают в них собственное безобразие и яростно на зеркало плюются. То потухнет, то погаснет. То потухнет, то погаснет.

Слава богу, что аватару это всё — да, правильно, — до лампочки. Потому как он сам — лампочка. Он свою работу честно выполняет, народ преобразовывает, катаклизмы предотвращает, судьбы прочищает, не даёт всей планете навернуться.

И вот такого аватара может распознать только тот, кто к нему не с аналитическим мышлением подходит да с логическими умозаключениями, а кто обладает интуицией, она еще «совестью» называется или «буддхи».

Это «буддхи» часто в символе изображают. В птице. В лебеде.

Каждую часть тела такого чудо-лебедя составляют серьезные духовные принципы: голова — это, например, вера; левое крыло — единство мысли-слова-дела; хвост — управление чувствами, ну, и так далее.

Божественная птица. Имеешь её — разглядишь Свами. Сольешься с ним. И войдешь в Царствие Небесное.

Про такой образ лебедя сам Свами и рассказывал. Вернее, в одной из Упанишад об этом говорится, ну, а он напомнил, разъяснил, по слогам разжевал, про что это. Кому же образы и древние тексты уметь трактовать, как не Главному Создателю Образо-вания?

Свами, например, сказал, что обращение к нему — «Свами» — расшифровывается как «The SWAn in MEE».

«Лебеди во мне».

Глава 7. Читраватти, сердолики, океаны,.. кому что

Я вышла из ашрама посмотреть на Читраватти — говорили, что речка эта уникальная, стоит того, — всё-таки Баба на её берегах детство и юность провёл. У него раньше посещение Читраватти прямо–таки в режим дня входило. Соберет всю компанию понаехавших к нему, да и идет на берег бхаджаны петь, разговоры разговаривать, чудеса творить. Он там во время жары и дождь вызывал, как из ведра, и камушки в сахарный тростник превращал, и божественные статуэтки не пойми, откуда вытаскивал. И всё это по просьбе окружения — Свами всегда и везде сопровождали толпы народа, для которого он, улыбаясь, все чудеса и творил. Однажды, например, он вытащил из песка сначала чётки, потом вкусные сласти, потом лепёшку на масле, представляете? Из песка — тёплую лепешку!

По дорожке на речку, поперёк всех лавочек-магазинчиков Читраватти-роуд стояла Лариса.

— Простите, девушка, все эти магазины на Дерибасовской — ваши? — я сзади ухватила Ларису за талию. Та, расставив огромные каблуки на платформе, перегораживала суматошное движение индийской улочки. Картинка была примечательная, потому что ларисина майка «Брошу всё. Уеду в Урюпинск!» (купленная, кстати, в Урюпинске) была ярко-красного цвета. С двух сторон, глазея на неё, сновали рикши, а местные зазывалы, честно вызубрив русские слова «заходи, только посмотри!», тянули девушку во все стороны одновременно.

Ларисонька держалась стойко. Как выяснилось потом, она не могла отойти от лавочек далеко — Денис сидел рядом в интернет-кафе, отправляя на родину впечатления про божественную Индию.

— Он сейчас фотки в Россию шлёт, идём к нему, посмотришь! — подруга потянула меня по ступенькам в крохотную комнатку, напичканную компьютерами.

Денис сидел, загородив спиной экран. Когда отодвинулся, оказалось, что весь экран цветёт лотосами.

— Представляешь, Лен? Мы вчера лазили в горы рассвет встречать. Там такое чудо — маленькие озёра с лотосами. Смотри-смотри, сердоликов полно — полсумки набрали. Деник, да полистай ты ей! Покажи с самого начала.

Фотки, действительно, были потрясающе красивыми. Лариса художественно расположилась за чашей крохотного озера, как будто бы обнимая его и руками, и ногами. Очень привлекательные ларисины конечности, в которых угадывались регулярные занятия йогой, были чуть опущены по бокам в прозрачнейшую воду и жили там между стеблей лотосов.

— Ты смотри, смотри! Мы сразу несколько таких озёр нашли. А рассвет! Две минуты — и солнце уже взошло! Завтра опять туда полезем, хочешь, тебе камушков принесём?

— Хочу. Так вы что, на даршаны не ходите, что ли?

— Почему? Мы были вчера и позавчера. Но народу там очень много, одуреть. Все стонут, пристают — «Сва-а-ми, Сваа-ами…», прямо такие несчастные. Чего стонать-то? Что он вам — сиделка в доме инвалидов? Надо сильным быть. Ты Кастанеду читала про Дона Хуана? В общем, мы перестали на даршаны ходить, нам костыли не нужны! Да и у нас бонусы, как выяснилось, есть — Саи Баба к нам сам подъезжает. Вчера, вон, пошли в город кушать в тибетский ресторанчик, заказали блюда, то-сё, вдруг подходит хозяин и тянет за рукав, на окно показывает. Мы ничего не поняли, но встали, подошли. Он говорит: «Свами, Свами». Высунулись — Сатья Саи на машине под окнами едет. Даршан на выезде. В трех метрах от нас. А в мандире надо час сидеть, чтобы внутрь пройти, да неизвестно, какой ряд вытянешь, да потом ещё два часа сидеть-ждать его выезда, да проедет ли он близко — тоже вопрос.

Понятно. А ещё говорят — Свами только с избранными работает. Вот ведь, хитрец! Знает, что ребятам тяжело тянуть распорядок ашрама — они на другое нацелились. Но ведь зачем-то работает с ними, показывает всё в привычном для них режиме. Андаманские острова на пустом месте устроил. Чем не свадебное путешествие? Даёт именно то, от чего отказаться невозможно. Не Свами прямо, а Дед Мороз! И ведь даже носу не показывает, что он всё это им организовал. Ну, теперь за них можно быть спокойными. Они уже свамины — забыть такие подарки никак нельзя! И как он их только нашел-распознал-зазвал к себе?

Так я поняла, что Баба начал распределять всю нашу компанию — кому куда. По разным жизненным сюжетам.

Приехали мы вшестером. Теперь Ларисонька с Деником отбывают на Андаманы. Сергей с Мариной мне вчера сказали, что до Нового года у Свами поживут, а сразу после рванут на океаны, там местечко есть, где сразу три океана сливаются. Наташа вчера на ровном месте возле мандира встретила земляка из своего сибирского города. И он вдруг — внимание! — решил её мужу, коммерческому банкроту на тот момент, часть своего бизнеса отдать. Ему самому, мол, много. Сильный ход. Оказывается, такое бывает, да.

А у меня ничегошеньки не идет. Так, ерунда какая-то: ну, Индия — так я четвертый раз здесь, ну, кокосы — так я их и раньше ела, ну, Свами…

А вот со Свами было особенно обидно.

С какой же радости я сюда приехала? Свами есть, но как бы его и нет. В Москве я его гораздо глубже и ближе чувствовала. Стоило мне в эту Индию тащиться, поверив в новое спасение… В общем, повозюкав слёзы, я решила ночь переночевать, а утречком проснуться, да и подтвердить билет на обратный рейс домой на родину.

Там и сын, и работа, до сих пор не найденная, и квартира, и машина, да и люди по-русски на улицах говорят. Вот так вот, Сатья Саи. Раз я тебе не нужна, то и ладно. Сами проживем. Жили же как-то без вас, и сейчас проживем. Поеду я. Завтра. И у тебя остался последний шанс для меня что-то хорошее сделать.

На ночь для закрепления материала вспомнила я еще одну обиду — вся приехавшая со мной компания в хор записалась. А я нет. Я с ними туда пошла, но отстала по дороге и заблудилась.

Тут я шмыгнула носом, вздохнула и перевернулась в кровати на другой бок. Во сне мне приснился хор.

Глава 8. «От чистого истока в прекрасное далёко»

А про хор история такая.

Хор — он рождественский. Как они тут все говорят: на «Крисмас». Ну, то есть, на празднование Рождества Христова — «Крисмас» — проводилась особая программа, во время неё можно было петь для Свами в хоре. В празднике участвовать. И вроде как на этот хор народ со всего мира ежегодно собирается, специально готовится, чтобы приехать сюда и петь. В чём смысл? А в течение этих дней — праздника — хор будет близко к Свами сидеть. Совсем близко. Ближе всех остальных. И еще там у всех участников хора соберут записочки, письма рождественские. Ну, и конечно, в письме можно будет написать, чего тебе в жизни надо. А он — бог, то есть, всё исполнит. Рождество же, праздник. Какой же бог в праздник-то откажет? Только в хор надо записаться. Там запись идет. Где — объяснить трудно, поскольку мы уже записались. И вообще, ты от нас отстала и всякое такое…

Это всё я наутро осознала. Мудрость ко мне в виде хора пришла.

С хором Свами меня, конечно, зацепил.

Дело в том, что я очень любила петь. И петь именно в хоре. В семье, правда, к моему пению относились по-разному. Бабуля, например, вообще «бороной» обзывала. В смысле, борона в землю упирается, скрежещет — вот такой у внученьки голос. Но в пять лет я села за фортепиано и встала из-за него в девятнадцать, окончив музыкальную школу и проучившись в музыкальном училище. И всегда пела в хоре.

Хор. Двуголосие. Четырехголосие. Спевки. Репетиции. Парадная форма. Выступления. Это всё была особая жизнь — праздничная и какая-то потрясающая, потому что в хоре была музыка. В «музыкалке» (мы так школу называли) сначала партии нужно было сдать каждому по отдельности, потом пели по голосам вместе. А потом уже были спевки, сводные репетиции. И вот там иногда наступало что-то. Когда партии были выучены, голоса звучали в полную силу, и многоголосие складывалось, наступал момент, когда голос, не боясь за ошибки, вёл сам, взмывался вверх, вибрируя до самых кончиков души и наслаждаясь этим самым много-голосием.

В музыкальном училище, куда я поступила позднее, хора не было. Вернее, он был, но только у «дирижеров», так мы между собой называли студентов дирижерско-хорового отделения. А у нас, у элиты, у пианистов хор в программу образования не входил. Зато входили бесконечные занятия и прослушивания. В музучилище я уже играла на рояле. В крохотных классах стояло по два рояля, и оставалось место только для стульев перед роялями, цветов на подоконниках и досок на стене с расписанием. Даже дневники преподаватели заполняли на не поднятых лакированных крышках роялей. И вот эти-то рояли нужно было с утра занимать на вечер для самоподготовки — народу училось полно, роялей всем не хватало, студенты и придумали занимать инструменты с утра. На самом деле, это уже до нас было придумано — на учебную доску записочки прицепляли: «Арзамасцева, 18 час.» И всем было понятно, что я сюда явлюсь вечером, когда пары у всех закончатся, и сяду играть за этим роялем гаммы, этюды, сонаты… В каждом кабинете так.

Заниматься можно было часов до девяти вечера. А во время перерывов (ведь три-то часа подряд играть утомительно) мы друг к другу в гости по кабинетам ходили. Поиграешь-поиграешь Э. Грига, и — раз, к соседке наведаешься. Ей того же Грига задали, она те же аккорды «Первого концерта» сверху вниз набивает, там аж по четыре клавиши в каждой руке держать надо.

И так получилось, что сложилась у нас вдруг одна компания — два юноши и две девушки: ходили-то по вечерам заниматься одни и те же, в основном.

Непонятно, откуда мы нашли эти ноты — скорее всего, Игорь их у своей мамы стащил, она была заведующей фортепианным отделением. Ноты с церковными песнопениями. Русские церковные песнопения в затёртой желтоватой книжице. А надо сказать, что в те времена петь такую музыку не приветствовалось даже в качестве произведения мирового вокального искусства. Тогда в нашей стране были комсомол, коммунистическая партия и никакого такого бога. Ни своего, Иисуса Христа, ни уж тем более всяких чужих, индийских.

Я на минутку задумалась. Мне тогда было где-то шестнадцать, значит, Свами — где-то шестьдесят. Эх, и период у него тогда был — он чудеса творил пачками! Я много книжек про это читала. Ну вот, например, какой-то индус рассказывал, что попал в аварию — в машину врезалась другая, очень большая. Обе — вдребезги, а индус, как ни в чём ни бывало, сидит себе живёхонький прямо посреди аварии на асфальте. И это еще не всё! Придя домой, он обнаружил телеграмму от Саи Бабы, что, мол, не волнуйся, забудь про аварию, у тебя всё будет хорошо. В это же приблизительно время Свами наводнение остановил. Три дня шли ливни в соседних с Путтапарти районах. Залило всё: дома, коммуникации, — беда, в общем. Жители обратились к Свами: боженька, выручай! Он залез на крышу многоэтажного дома, посмотрел на почти утопающую долину, руку свою поднял — и вода начала спадать.

Таких рассказок про Бабу — уйма, успевай только читать-слушать, открыв рот. Чудеса — это же его визитная карточка.

Гм-м… так, может, я уже тогда, в музучилище, участвовала в одном из них? А ведь и правда, смотрите, что получается — в начале восьмидесятых, в самый расцвет развитого социализма и коммунистических идеалов Советского Союза в одном из кабинетов государственного музыкального училища на протяжении учебного семестра четыре комсомольца пели в четыре голоса — два мужских и два женских — церковные песнопения, тропари и распевы. В кабинете мы выключали свет и ставили свечи — Эммочка специально из дома принесла подсвечник (её мама была певицей и солировала в областной филармонии), так что с реквизитом в доме обстояло всё хорошо.

Мы держали перед собой эти ноты, написанные карандашом, немного позже мы их все себе в отдельные тетрадки переписали. Книжка с нотами была не типографской, её тоже кто–то до нас переписал, и видимо, украдкой, обернул в непонятную обложку, чтобы крамола не сильно бросалась в глаза.

Вчетвером мы пели по нотам. Иногда чуть дрожали голоса, и мурашки бегали по телу, но потом что-то вдруг случалось с голосами, сплетенными и проникшими друг в друга, поднимая нутряное, ранее знаемое. Это были песнопения во славу Богородицы и Иисуса композиторов Чеснокова и Бортнянского.

Много лет спустя, уже занимаясь другой профессией, я как-то потратила время и обнаружила, что, конечно же, были русские композиторы, пишущие церковную музыку, — те же любимые мною Глинка, Чайковский. Были и не очень знакомые: Архангельский, Велиумов, Третьяков. Но вот тот квартет с духовными песнопениями был у меня первым.

…Встряхнувшись, я подняла голову — рядом оказались пальмы. И тут-то поняла, что петь в хоре перед Свами очень хочу. Может быть, тогда, давным-давно, в те хоры и квартеты, на те репетиции я и ходила только, чтобы через страшно подумать, сколько лет петь здесь перед божеством.

— Скажите, пожалуйста, как записаться в хор? Я немного опоздала — вчера не могла прийти и вот сегодня очень переживаю, не окончилась ли запись? — я держала за рукав какую-то женщину. Прямо на палящем индийском солнце перед зданием конференц-холла стояла единственная женщина, естественно, иностранка. Больше никого не было.

— У вас ребенок? — по-английски спросила севадалка.

При чём тут ребенок? Ну, есть у меня ребенок, но он в Москве. Неужели я перепутала английские слова, эх, надо было с собой разговорник взять.

— Хочу петь в хоре! На Крисмас! — я от волнения аж вспотела, да и жара припекала нещадно. — Я не знала, как сюда идти, опоздала, но у меня музыкальное образование, умею петь и много лет пела в хоре, — я верещала по-английски подряд все слова, какие только знала.

Севадалка замотала головой:

— Но сейчас идет запись в детский хор. Взрослый репетирует вечером. И не расстраивайтесь вы так — запись велась еще только первый день. Вы успеете. Подходите сюда же. В четыре. At four p.m..

— Меня возьмут? Запишут? Нужно ли прослушиваться?

— Да, возьмут, раз вы так хотите. Прослушиваться не нужно. Вы же музыкант? У вас сопрано или альт?

Так. Я лихорадочно соображала. Вообще-то у меня второй голос, альт. Но могу петь и первым — благо, диапазон хороший. А в первом голосов не очень много будет, это точно. Наверняка, в хоре не все профессиональные музыканты, судя по тому, что и Наташу, и Сергея, и Марину записали. В сопрано верха тянуть не все сумеют, а я как раз наоборот. Значит, надо говорить, что у меня первый голос. Сопрано, то есть. Там народу точно меньше будет, и я пригожусь.

— У меня сопрано, — уверенно ответила я.

— Вот и хорошо, подходите через три часа. Не волнуйтесь вы так.

Глава 9. Соло для исполнителей с оркестром

В хоре я всегда сидела сразу за музыкантами в первом ряду. Приходила на репетиции за полтора часа до начала, стояла на солнцепеке. Только в последние дни перед спевками мне удавалось присаживаться на ступеньки в ожидании. Через две репетиции севадалки признали меня за свою и дали как самой ответственной держать табличку: «Первый раз в Путтапарти».

Табличка была наиважнейшей. Она определяла рассадку. Свами там так всё замысловато устроил — хор собирался под разными табличками. Отдельно сидели музыканты — они сидели, конечно же, впереди. Отдельно — те, кто уже много раз пел в хоре, и раздельно — дамы и джентльмены на стульях (они не могли сидеть на полу из-за болезни ног). Да, совсем забыла сказать, что мужчины и женщины, конечно же, тоже сидели раздельно! Раздельно сидели и те, кто первый раз был в хоре, и отдельно — те, кто первый раз в Путтапарти. Они вообще сидели сразу за музыкантами. На концерте тоже должны были сидеть впереди, прямо перед Бабой. Новенькие ведь. Сатья Саи прежде всего с ними должен был работать.

И я была как раз «первый раз в Путтапарти». И первая — с табличкой.

Хор.

Ежедневно со всех концов мира в него всё прибывали и прибывали музыканты. Оркестр потихоньку собирался. Первую репетицию мы пели, в основном, с гитаристами. На вечернюю пришли скрипачи, потом запела труба, потом саксофон. Еще через пару дней обнаружились колоритные латиноамериканцы со всякими тарелками и барабанами, за ними пришли индусы со своими табла.

Много было скрипачей. А среди них — русских, и особенно симпатичным оказался Иван — очень светлый, с большими голубыми глазами. Про него говорили, что он играет в одном из оркестров Германии и всегда приезжает к Свами на Рождество, давний его почитатель. Иван задавал тон всем, он был первой скрипкой, и скрипачи, как и полагается музыкантам в ансамбле, следили боковым зрением за каждым его движением.

Прекрасный был саксофонист-австралиец. Он иногда опаздывал на репетиции, но абсолютно по-детски извиняясь, доставал свой саксофон и начинал та-ак играть, что казалось, всё пропущенное время он сидел где-то за жасминовым кустом и зубрил сразу три возможных вариации каждого произведения.

Надо заметить, все были хорошими музыкантами, свамиными музыкантами и очень старались. Мы старались еще и потому, что сильно скучали, ведь все долгие дни репетиций мы не видели Бабу.

— У Сатья Саи есть такой особый трюк, — рассказывал мне Сергей перед этой затеей с хором. — Те, кто записываются в хор, практически не попадают на даршаны.

— Как это? — растерянно спросила я. — Почему?

— Вот так это. Даршаны совпадают по расписанию с репетициями. Хористы же на празднике будут целых три дня сидеть рядом со Свами. И прежде чем записаться в хор, ты должна выбрать, что для тебя лучше: петь в хоре без даршанов и получить их в конце, либо просто ходить на даршаны без хора.

Я выбрала хор, потому что уже знала, что петь, если тебе дано, — это тоже быть с богом.

Хотя, конечно, всё это волновало.

Дело в том, что с Бабой ничего нельзя было угадать заранее. Он главный на хозяйстве. Именно этому он меня учил. В книжках о нём авторы приводят известные его слова:

«Вы не сможете постичь Мою истинную природу ни сейчас, ни даже через тысячу лет духовных поисков и сурового аскетизма. Ваши попытки обречены на неуспех, даже если в этом примет участие все человечество».

Так оно и было. Вот, например, моя соседка Наташа. Она так радовалась, что будет петь в хоре, всем рассказывала об этом, хвалилась, под любым предлогом затевала о хоре разговоры: «Как, вы разве не поете в хоре? Ну и что, что не умеете? Я тоже не умею, сижу и мычу тихонечко, народу-то много, незаметно ничего».

Она купила себе белоснежный материал на сари и шила его уже целых два дня, она ходила и на репетиции, где в перерывах учили накручивать эти сложные индийские драпировки, и вдруг…

— Мне приснился сон, Свами сказал, что нужно на Крисмас надевать бордовое сари.

Я задумчиво на нее посмотрела:

— Но, это значит, что ты не будешь петь в хоре? Ведь хор должен быть в белом.

— Наверное, — Наташа тихо покачивала ногами на кровати. — Я еще заболеваю понемножку. А, знаешь, сон такой интересный. Он, когда говорил про бордовое сари, спросил: сумеешь?

— Это не бордовый цвет. «Маруновый». Такой цвет — основной у буддистов. Наверху, в Гималаях монахи ходят в такой одежде. Я была в Дхарамсале — месте тибетского правительства в изгнании, там весною учение Далай-ламы проходит, и запомнила этот маруновый цвет. Потом я его в Монголии часто видела, у них же буддизм — основная религия. У меня даже сумка такая есть, я её рядом с монастырем Гандан купила, с ними монашки на занятия ходят. Это важный цвет, значимый. Ты, наверное, с буддизмом сильно связана была, да?

Наташа немножко приободрилась:

— Наверное. А цвет мне очень идет. Вот, посмотри, Лен, — она начала запахивать и собирать на булавку складки сари, но закашлялась, присела. — Голова болит, всё плывет. У меня чистка.

— Ну, и хорошо. Чистка — это очень хорошо.

Чистка у Наташи длилась всё время праздников, и она в хоре не выступала, лежала-болела, только разочек и прошлась в своем маруновом сари.

С чисткой я познакомилась давно, во время своего первого путешествия по Гималаям. Для себя я объясняла это явление так: когда попадаешь в так называемые «высокие энергии», ты с ними не совпадаешь. И вот то, что в тебе плохого наверчено, все эти узлы: кто когда тебя обидел, у кого ты чего отнял, другие затемнения, — они начинают восставать. Они же все в тебе на привычных местах расположились, уже обжились друг с другом, со скрюченными соседями, а тут вдруг рядом — линия сиятельных высоковольтных передач палит во все свои мегаватты прямо на них.

Узлы, наслоения в тебе начинают сначала проявляться, а потом оплывать, рассасываться. По ощущениям это на болезнь похоже. Всё болит. Причём, непонятно, от чего. Ну, на самом деле болит то, что у тебя не в норме — но у меня тогда в Гималаях, видимо, всё не в норме было: голова, сердце, ноги-руки, горло, весь живот,.. Они сопротивлялись солнышку рядом. А солнышко всего-навсего было само собой — светило, не разбирая. Кто не спрятался — я не виновато.

В Гималаях на учении-то Далай-ламы перед каждым занятием триста лам мантры пели. Каждое утро так начиналось — ламы пространство звуками чистили. Триста посвящённых лам. А потом Далай-лама лекции читал. Представляете, какая силища? А я туда заявилась прямо из центра Москвы (двенадцать миллионов населения, не продохнуть), да из офиса с его корпоративно-конкурентными разборками и своими неидеальными мыслишками. Ну, и как выяснилось, мое явление в Гималаи немножко диссонансом получилось. Никто и предупредить не успел, как в температуре под сорок тело закипело так, что никакие таблетки не помогали. Ощущение было, что ты чего-то переела, перепила, передышала и вот-вот взорвёшься, причём, последней из тебя расколется голова. На мелкие кусочки. Адью.

Правда, сейчас вот я ходила на хор Свами. И пока всё складывалось без болезней, слава богу. Потому что Свами так решил. Пока.

Глава 10. Свами, ну, заходи к нам!

На хоре становилось все гуще, народу все больше. Музыканты прибывали и прибывали со всех концов света, и ощущалось в этом что-то волнующее. Я вспоминала концерты, когда из разных стран мира вот так же музыканты съезжались во время важнейших событий — больших праздников либо тяжелых потрясений. Очень известные певцы и инструментальщики вместе пели одну-единую песню, чтобы музыкой народ поддержать, воодушевить. Они были именно из разных стран, с разным цветом кожи, разного вероисповедания.

И теперь здесь, в Путтапарти, я наконец-то тоже участвовала в таком вот концерте, который состоялся по очень важному поводу: в эти дни много веков назад родился Бог. Его назвали Христом, он жил во Земле Израильской и рассказывал землякам о том, что бог един, и нужно всех любить. Рассказывал он так доходчиво, что до сих пор чуть не полмира сильно в это верит. Всё, что касается этого бога, до сих пор народ волнует и он, народ, то есть, его день рождения особо чтит. Потому что этот бог учил любви, и сам ею жил. И вот спустя двадцать веков, другой бог, родившись в Индии, тоже учит любви и ею живет. И на день рождения того — Иисуса Христа — к этому — Сатья Саи Бабе — приезжают со всего мира люди праздновать праздник Рождества Христова. Хотя, казалось бы, предыдущий бог жил уж очень давно, был совсем другого цвета кожи и национальности, языки у них, естественно, тоже не совпадали,.. Но вот этот, ныне здравствующий, относится к тому, предшествующему, с огромным уважением и празднует его рождение со всею пышностию и от души.

Такие дела.

Последней в хор приехала виолончель — очень улыбчивая худенькая женщина притащила её на себе аж из-за окияна. Футляр у виолончели был очень крутой, какой-то дорогой фирмы и ярко-белый.

Репетиции длились всё дольше, народу приходило всё больше; кстати, приходили не только музыканты. Приходили и те, кто во время даршанов всегда сидел рядом со Свами на веранде; его приближенные, то есть.

Происходило вот что. Мне рассказывали, что вообще-то, конечно, Баба хор опекает. И всё про хор знает. Хотя надо отметить еще один удивительный свамин прибамбас — когда хор репетировал, Сатья Саи в мандире давал самые долгие даршаны. И как это понять?

Я никак понимать это не хотела, уж очень обидно было об этом думать. Тут торчишь на солнцепеке в линии, а потом в переполненном зале с вентиляторами, духотой, сквозняками и скрюченными ногами часами сидишь, надрывая голосовые связки, — а он там всякими прочими гостями занимается в этот момент.

Но на самом деле верила я совсем в другую свамину легенду (около Свами всегда ходило множество легенд).

Когда хор репетирует, действительно, Баба очень подолгу бывает на даршанах. Всем своим видом демонстрирует, что он находится вовсе даже и не с хором, и таким образом, проверяет нас на терпение, смирение, — весь божественный набор. Но. На самом деле Сатья Саи всё это время незримо пребывает и в хоре. Его хватает и туда, и сюда — энергии-то не скроешь, вон как накрывает всех музыкантов! Откуда и голоса, и способности прорезались?! Ведь в хор собрались люди очень-очень разные. Мне по секрету две женщины сказали, что они петь вообще не умеют, что Баба к ним во сне явился и велел прийти на репетиции.

Вот про то, что Свами больше в хоре, чем на даршанах, мне верилось сильнее.

А то получалось, что приехала ты за тридевять земель к богу, а теперь сознательно к нему на встречи не ходишь и просто песни распеваешь себе в удовольствие.

Подобного рода мыслишки вертелись, наверное, не только у меня в голове, но и у многих хористов. Свами, конечно, такой гудёж у себя в приусадебном хозяйстве слышал и, чем мог, помогал убирать упаднические настроения.

Прислал Свами своих помощников.

На репетиции стали приходить его приближенные, давние преданные. Они выступали в перерывах между песнями, рассказывая веселые истории о Свами, о его всевозможных проделках с ними тоже. И смысл всех этих историй был один — ребята, держитесь, Свами с вами! Пойте хорошо. Праздник уже на носу.

Хор и пел хорошо. Так хорошо, что даже собаки собирались на улице и заглядывали в открытые двери конференц-холла: ну-ка, что это вы тут делаете, а?

На пианино играл австриец Пол, он — композитор, в концерте исполнялось несколько его песен. Пол часто забывал, что он поет не один, а с хором, и иногда пел другие партии, не те, которые учили все. Импровизировал, в общем. А мне иногда хотелось ему прямо кулаком погрозить за это, особенно однажды, когда мы и так пели уже семь часов, а он вдруг предложил новый придуманный вариант мелодии.

Репетиции вела Сильвия, давняя — около тридцати лет — последовательница Свами. Сильвию знали все, а кто не знал, тот очень хотел бы с нею познакомиться. Я, например. Сразу было видно, что она рядом с Бабой давно уже.

Вообще, тех, кому повезло приблизиться к Свами по-настоящему, можно было опознать. Как? По достоинству, веселости, по доброжелательности, да много еще, по чему. Если этих людей было сразу несколько, то обычно они радостно о чем-то переговаривались. Если отвечали тебе, то просто и дружелюбно. Вот, например, вы видели в научно-фантастических фильмах или сказках людей будущего, эдаких героев? Такими были свамины люди. И среди них — Сильвия, руководитель хора.

Уж как так Сатья Саи придумал, что именно она — хормейстер, мне было неизвестно. Я приехала — а тут Сильвия. Из Америки. В сари. Она эти сари на каждую репетицию меняла — все свеженькие, новенькие, в нежных красках. Где же она их все хранит, интересно?

Сильвии вообще-то было много лет, она прямо так и сказала на хоре: «Мне — семьдесят с хвостиком». И вот в этом возрасте на ногах она отстаивала по две репетиции в день — утром и вечером, не присев! Она управляла этой неуклюжей махиной людей разных возрастов, разных стран, — в общем, всего, чего только можно, разного. Многие из нас ведь еще и не знали английского языка, а ей нужно было, в конце концов, и какие-то музыкальные указания давать. Да и не только музыкальные, бытовые тоже. По поводу рассадки, например, возникало много разногласий: всем хотелось сидеть в первых рядах, а пожилые люди, конечно же, к концу репетиций уставали.

Сильвия спокойно, весело и чётко вела эту нашу разношерстную команду, только она и Баба знали, куда. В перерывах она тоже рассказывала веселые истории про свои с аватаром встречи. И получалось, что Свами постоянно вокруг хора кружил. Только в конце я почувствовала, что и на самом деле репетиции хора были даршанами.

А однажды Сатья Саи это точно подтвердил.

На предпоследней репетиции Сильвия объявила, что Баба пообещал сегодня прийти на хор, и все как-то особенно приосанились, убрали сваленные футляры для музыкальных инструментов из углов зала.

Сильвия начала эту репетицию необычно — она стала представлять всех друг другу, знакомить. «Очень вовремя», — подумала я. А подумала зря. На самом деле, этот способ знакомства был, действительно, очень вовремя. В хоре пело около тысячи человек, и когда-то же надо было всем узнать друг друга поближе. Тем более, перед концертом для Свами.

Первыми Сильвия представила басы — часть мужчин встала, остальные радостно им зааплодировали, потом встали теноры и смущенно чуть поклонились, потом дружно встали альты — их было особенно много, а потом настала очередь сопрано.

Я встала вместе с сопрано и, когда поднималась, то невольно подумала о том, что ведь я сотни раз выступала на сцене, но почему-то именно сейчас, когда представляли всех скопом, а не только меня-единственную-неповторимую, то губы мои дрожали, и слезы еле сдерживались. А ощущала я безграничное чувство благодарности ко всем этим людям, ставшим мне близкими, за их аплодисменты.

Хотя концерта пока еще и не было.

После сопрано встали инструментальщики — им хлопали, конечно же, очень сильно. А в конце… Ну, а в конце её и не нужно было представлять, потому что музыканты не успели еще сесть, как весь хор начал скандировать «Силь-ви-я, Силь-ви-я!» А Сильвия в волнении абсолютно не могла развернуться от портрета Свами к нашему хору, в котором она отстояла, как у станка, как у холста, у пюпитра, потрясающие часы своей жизни. Сильвия всё смотрела на портрет Свами. Смотрела и смотрела, всплескивая руками, и что-то шептала при этом, известное только им двоим. И очень медленно, наконец, она повернулась к нам, к людям, которых Баба ей доверил. Чтобы она смогла нас увлечь пением песен, — той формой разговора, которую он особенно любил.

В этот день мы пели просто великолепно, а после репетиции Сильвия нам рассказала еще сваминых историй. Истории у нее получались прекрасно, она прямо бабиным голосом говорила, как будто он через нее ворковал. Одна история была очень поучительная. Сильвия сказала, что однажды в жизни последователя Свами наступает момент, когда святой перестает обращать на него внимание. Совсем. И это часть его божественной игры. Такое очень тяжело пережить, но пережить надо обязательно. Проверка на веру и самостоятельность. Сильвия как будто вспомнила что-то при этом, чуть вздохнула. А потом опять рассказала веселую историю и в конце воскликнула: «Свами, ну, заходи к нам! Мы тебя любим!»

Пауза.

А дальше все захохотали.

Дело в том, что люди в хоре про Бабу многое знали: и телепортировать может, и присутствовать без тела, приходить в другом теле или в какой угодно форме. Знали, что проделывает он это еще и потому, что, соединяя вместе людей с разными привычками, учит их жить дружно друг с другом. Как бы носом тычет: меня любите? А я — в каждом, вот, например, в вашем соседе рядом, которому вы изо всех сил на коленку жмёте и отругать норовите в этот момент. Ну-ка, цыц! И в хоре все постоянно про Сатья Саи помнили, да и как тут не помнить — он же везде: и на портретах, и в песнях, и в Сильвии. Сильвия в этот момент крикнула: «Свами, ну заходи к нам!»

Он и зашел.

Во входную дверь зашел молодой парень. Все расхохотались. Смеялись так, что аж стены ходили ходуном. Парень был чернявый, с копной кучерявых волос и в ярко-оранжевой длинной рубахе. Ну, вылитый Баба. Парень сначала растерялся — представляете, стоишь, а над тобой хохочет многосотенная толпа? Он-то всего лишь сильно опоздал на репетицию, ну да, ну извините… Этот парень ничего не понял, зато абсолютно точно поняли мы все — это Свами передал привет. Только он может так приветы передавать.

Глава 11. А был ли мальчик?

Потом была последняя репетиция. Нам уже сказали, во сколько будет концерт, в чем на него приходить, через какой вход мы пройдем в зал, что можно брать с собой, — в общем, весь последний инструктаж провели. Осталось только дорепетировать и завтра спеть.

Я выдохнула в такт и удовлетворенно подумала про себя: всё, вроде прошла, завтра выступаем. И цветы я наконец-то первый раз на голову надену. Мне всегда нравилось, что в прическе Сильвии каждый раз были живые цветы. А на выступление все женщины украсят голову жасминами, так нам сказали. Счастье-то какое! Какая женщина откажется украсить голову цветами?

В соседнем ряду в этот момент обнаружилась возня. Опять что ли кто-то кому-то коленкой заехал? Ну, уж сейчас-то чего? Уже все друг с другом на этих репетициях сдружились-помирились, уже даже места начали друг другу уступать. А? Чего там опять? Я повернула голову влево — в самой гуще женщин оказался мальчик лет пяти. Откуда он тут взялся? Здесь ведь каждый миллиметр площади поделен и занят, и ребенок сюда проникнуть не может просто по определению — не через чего, на входе севадалы стоят в галстуках.

Мальчик тем временем, наступая на скрещенные ноги-руки, деловито пробирался вперед. Между прочим, мы пели в этот момент. Кто же его сюда запустил-то? Где же его родители, мать иху… Я на всякий случай попыталась посильнее соединить ноги. Но напрасно. Мальчик плюхнулся прямо мне на бедро. Сел. Дошел, то есть, умница, куда надо.

Всё население женщин вокруг укоризненно уставилось на меня: а-а-а, значит, это ты нерадивая такая мамаша. Господи, ведь я только подумала также про кого-то — и вот оно обратно прилетело… Ребёночек, чего же ты во мне нашел, а? — лихорадочно соображала я, а вслух всё это время пела свою партию. Правая рука держала текст на английском, левая гладила мальчика, который прислонился ко мне, судя по всему, надолго. И тут вдруг мне в голову пришла ослепительная мысль: так ведь это Свами его прислал! Знает, что я люблю с детьми возиться, вечно с ними стихи учу, хороводы хороводю, вот он такой знак и подаёт: молодец, мол, хорошо поёшь и ведёшь себя, ни с кем не ссоришься, терпение проявляешь. Так держать! Я аж чуть не прослезилась от счастья.

Хорошо, что не прослезилась.

Мальчик в этот момент завозился и начал кашлять. Кашель перешел в оглушительный. Теперь уже и музыканты начали укоризненно на меня оглядываться. Сильвия, дирижируя, тоже вопросительно развернулась ко мне. «Сильвия, Сильвия, это совсем не я! Это всё этот мальчик!» — я внутренне перед всеми оправдывалась и с ужасом понимала, что ко мне прямо в руки, за день до концертного пения, чихая и кашляя, попал абсолютно больной ребенок. У меня не было носового платка, и все свои сопли он прямо о мое сари вытирал, да еще к щеке прижимался, шепча что-то. То, чего до ужаса боялся каждый участник хора — заболеть перед выступлением — оно именно со мной сейчас произойдет, и выступать я завтра НЕ БУДУ!

Ребёнок, громко сопя, заговорил, ко всему прочему, на преотличнейшем английском:

— А долго у вас эта фигня продолжаться будет?

Это я так в целом смысл поняла — на самом деле, говорил мальчишка более развернуто. Я судорожно пела и мягко-лихорадочно отвечала ему шепотом: «Тише-тише, молчи, пожалуйста, ну, что же ты так кашляешь-то? Уже скоро всё закончится, потерпи и не кашляй, пожалуйста, и, хороший мой, не дыши ты на меня… вот так поверни головку… ага».

Песня пелась. Дитё, слава богу, придремало.

Запели другую песню.

— Ты меня обманула, — мальчик проснулся, шкворчал носом громко и опять потянулся к моему лицу. — Ты сказала, что скоро кончится, а вы всё поёте и поёте. Ну, что это за мучение?

Ой, мамочки мои, да что же делать-то? Я ничего не могла придумать, начала оглядываться вокруг и тут наткнулась на портрет Бабы.

Ага, вот и ты. Это же ты, ТЫ прислал мне в последний момент, когда я на последнем издыхании собираюсь дотерпеть и завтра петь для тебя, ты прислал этого абсолютно больного мальчишку, чтобы я перепугалась, что он меня заразит. Выстояв все десять дней на солнцепеке, и растягивая глотку на пять октав как Има Сумак, я заслужила от тебя вот это, да?! И уж, как дурочка, начала расстраиваться от такого пердимонокля, совсем забыла, с кем имею дело, — с Тобою! Вот уж и вправду, дурында! Ведь по всем человеческим законам при такой натруженной за десять дней глотке да еще и бактериях, залезающих от твоего чудесного мальчика мне во все горловые пазухи, конечно же, я должна свалиться в температуре прямо сейчас, потому что забоюсь этого, да!? Но, любимый, я тебя разгадала. Я — НЕ ЗАБОЛЕЮ, это пусть дураки думают про бактерии. Я знаю: во что веришь, то и получишь. Между прочим, я это уже проверяла на себе: в Ришикеше в Ганге омывалась почти ж то в местах кремирования и воду сырую из водопада пила. И делала это, зная, что такая намоленная река — святая. И ничего со мною в ней не случится.

Вот что сейчас тебе скажу: я не испугаюсь ни за что, даже если свалюсь и завтра не пойду на выступление — видела же, как ты Наташу уложил эго излечивать. Так вот, если всё это случится и со мной, знай: пела я просто так, мне ничего от тебя не надо, я просто люблю петь, вот и пела в твоем хоре от души! И ничего я не боюсь, потому что ты со мной так не поступишь. Но, конечно, Ты поступишь, как считаешь нужным. А я приму это. Всё. Вообще-то, сама я верю, что буду завтра выступать.

В любом случае, за этого мальчишку — большое спасибо. Очень смешно.

Глава 12. Рождество Христово. «И виде (…) Господа, ходящаго в раи»

Назавтра абсолютно здоровая, в белом струящемся сари с жасминами на голове я сидела в первом ряду линий перед домом Свами — именно здесь собирался хор для прохода в Саи Кулвант Холл.