18+
Реквием

Объем: 104 бумажных стр.

Формат: epub, fb2, pdfRead, mobi

Подробнее

Глава 1. Те, кто не с нами — против нас

В такие моменты мы все обращаемся к богу с молитвой. Об избавлении от тяжести, накопившейся за долгую жизнь. Относительно долгую, до совершенства пустую и безмозглую. Нас окружает система, список, перед лицом доска — с записями, после — с нашим отражением. Перочинный нож, путешествующий с хозяином всю жизнь, в итоге вопьётся в печень, инстинктивно вернув должок покорного слуги. Месть. За раболепство. И кто здесь прав? Важно это, что ли?

Молитва продолжается.

Такой расклад мало кого устроит, но в этом мире два постоянных лагеря, считающих долгом доказывать священную правоту.

Нет?

Отрубаем голову.

Нет?

Топим.

Нет?

Начинаем холодную войну.

Вечные механизмы плотно въелись в умы одному лагерю, что находят выход в рационализме другого. Никто не помнит о чувствах, которые в сердце у каждого человека. О, Исисис, о, великолепная Мария! Аве!

Слепая мышь не видит мир, который для неё подготовлен ради человека, убившего её старшую сестру — крысу. Кого прикажете прощать в таком случае? На что надеяться ничтожествам, ползающим под священным огнём наднебесья?

Молитва заканчивается.

Свет в зале крепко сплёлся с триумфом мелодии: отпевают самоубийцу. Хор благоговейно разносит глас Божий, донося до каждого Его прощение. Их лица неумолимо чисты. В такт органу они качают головами, накидки ритмично подметают пыльный пол… Суеверные нервно кидают взгляды на свечку, которую задул легкий сквозняк, решивший прогуляться по свежевыбеленной стене. Их странные лица… покорны. Женщина, стоявшая позади, наступила на подол моего плаща, тихо прошептала извинение и приблизилась к миниатюрному гробу. Чёрное дерево, искусная работа кропотливого мастера. Только для того, чтобы потом долгие сотни лет гнить в земле, вместе с дочерью несчастной слуги Исисис. Башенные часы неторопливо зашипели, согнав голубей с крыши. Крышку гроба со стуком захлопнули, замочки закрыли на ключ. Никто не произнёс ни слова, лишь хор сошёл с клироса, шурша накидками. Много мужчин, не меньше десятка… три женщины. Возможно, даже девушки. Белая маргаритка. Она огоньком вспыхнула в просвете между грузными накидками; вместе с ней пролетел невесомый локон каштановых волос. Совсем близко проплыл притягательный образ, невольно рука потянулась к нему, но ледяной барьер в сердце остановил порыв. Достаточно.

На улице довольно прохладно, несмотря на лето. Первые звёзды украсили бархатное небо, как слезы об усопших сегодняшним вечером. Луна застенчиво скрылась за ветвями клёнов, намекая о своём существовании нежным, но равнодушным свечением. Люди — по двое — выходят из громадных дверей, заполняя дворик перед костёлом. Нас не меньше пятидесяти. Вынесли гроб.

Хор степенно вышел за ним, тихо напевая самый тоскливый песенный мотив. Свечки загадочно покачиваются в сильных и хрупких ладонях, чередой образуя маленький огненный ручеёк. Часы бьют последний — шестой — удар. Почему-то эти провожатые души напоминают подросших гномов, несущих огонь в темноту подземных коридоров. За костёлом маленькое кладбище, принадлежащее слугам Исисис. Цепочку замкнула старушка, быстро бубнящая проклятия под сморщенный (и крючковатый) нос. Когда она скрылась за воротами, я с облегчением вздохнул. Благословенная ночь очищения.

Так закончилась вечерняя молитва.

Много раз приходилось на ней побывать, но ни разу я не испытал сожаления или отчаяния. Всё идёт своим чередом, даже чересчур гладко. Дома остался незаконченный отчёт по делу этой девчонки, скрупулёзно мной подготавливаемый. Мать скончавшейся не заставит ждать после похорон, лучше поторопиться, иначе могут наложить штраф.

Её жёлто-зелёно-синий язык и кишки. Грязная смерть, глупая смерть. Но ей намного лучше, чем всем нам. Свободна…

Мелкий дождик приятно охладил лицо, я снял шляпу, чтобы попало на волосы. Не сравнится, конечно, с весенним душем; хоть это средство возвращает к ясности ума. Лёгким движением разрезаем макушку, движение должно быть точное и ровное. Тянем до шеи. Снимаем кожу, кладём полотенце на лицо, чтобы ничего не выпало на стол. Напильник, чик-чик. Вот и он, предатель и спаситель! Мозг. Красивый детский мозг, серый, свежий. А в нём скрываются все мыслишки, наши побудители к действию, наша мотивация. Может, и душа…

Звук тормозов вернул к действительности. Водитель кулаком стучит по лобовому стеклу, словно намекая на то, что тут должна быть моя голова. В сознании беспричинно заиграла похоронная месса Моцарта; я помахал рукой молодому водиле и быстрее перешёл дорогу. Зажглись фонари, очертив каждую капельку, падающую с небес. Белая маргаритка…

— Добрый вечер.

Нежный и лучистый голос, морозно-отчуждённый, как звезда. Насмешливый. Да неужто этот вечер добрый для кого-то ещё, кроме меня?

— Прежде чем тянуть руки, Вы бы задумались, может, я слишком молода или замужем…

Мне это уже нравится.

— Можно ли узнать Ваше имя?

— Сонечка.

— Можно ли Вас проводить, Сонечка?

Она задумчиво кивнула и спокойно зашагала рядом со мной, постоянно запахивая накидку плотнее, будто у неё там что-то было такое, что надо скрыть от чужих глаз. Ночь набирает краски, делаясь густой и тягучей, как воск. Улица широко раскинулась в две стороны, живя собственной, шумной жизнью. Нескончаемые гудки, гудки, гудки… светофоры. Мы идём в сторону железнодорожного моста, к узкому проходу, обычно грязному. «Низшие» часто проводят там время, «отбросы общества», проще — бомжи. Сонечка почти перепорхнула через мост, легко и непринуждённо, будто не она стояла десять минут назад над глупенькой самоубийцей. Молчание не кажется мне тягостным, а наоборот, частью этой странной, сонной ночи.

Она внезапно остановилась.

— Вы до самого дома меня доведёте, или, всё же, прочертите между нами границу?

Месса Моцарта. Самая прекрасная в мире музыка, вдохновляющая на поступок не такой уж дьявольской манеры. У неё самая отчаянная судьба среди всех накидок, и самая, самая трогательная маргаритка, которую только мне довелось видеть за всю жизнь. Ночь цветёт.

— Конечно-конечно, Соня, идите. Только скажите, вы будете через неделю на мессе?

Серебристо-серые (в полутьме; фонари грубо соскальзывают светом прямо в них) глаза вглядываются в мой шрам на лице. От переносицы до подбородка. Кажется, глубокое недоверие сковало ей руки. Натянув улыбку на губы, Соня кивнула, развернулась, и, со скоростью охотящейся кошки, скрылась в чёрном проулке.

Наверное, она не в том же лагере, что и я. Минут пять мой взгляд сверлил стену, затем прошёлся по полу. Вот она, белая маргаритка, под ногами. Обманула.

Под мягким светом настольной лампы приятнее писать. Строка за строкой, цифра за числом, отчёт почти готов. За жизнь я написал штук пятьдесят отчётов, и настолько привык, будто много десятилетий подряд занимался бюрократией. Не люблю работу с клиентами, много сопливых и ложных фраз произносят…

По кусочкам собрать кость, сшить мышцы, найти и вложить в идеальное место содержимое брюшной полости — всё это кажется в разы проще, веселее.

На столе цветёт белая маргаритка. Нежная, холодная. Недоступная. Я видел её на мессе три раза; в самый первый она плакала. Обезображенное лицо Пономарёва въелось в память чётко. Судя по цвету глаз, по их форме, они с Сонечкой имели какое-то дальнее родство. Как и все мы.

Завтра суббота. Хороший повод для прогулки.

По трещинам в часах пополз гул, шипя и плюясь, они выдали одиннадцать. Время пить кофе. Сесть за ночную работу. Только поставил воду греться, как раздался звонок в дверь, больше похожий на пулемётную очередь. После — тихонько постучали в районе ручки. Я набросил на плечи накидку поприличней, взял у зеркала серьёзно-спокойное выражение лица и резко открыл проход для поздней гостьи. Она пристально, почти безжалостно рассмотрела меня, и скованно вошла. Боится сильно. Мимолётом глянув в зеркало, чтобы поправить мину жалости, я последовал за гостьей, которая направилась на кухню. Чайник вскипел в тот самый момент, когда блестящая бутылка кагора громыхнула по столу.

— Как мне Вас назвать, доктор? — сухие белые губы дрожат, на облупленном временем лице поселилась мука. Похоже на очередную маску. — Мы к Вам обратились вчера, и поздно… простите за наглое беспокойство.

— Волноваться не надо, Анастасия Рудольфовна, — чай ярко блеснул в чашке, проскочив слабым зайчиком по морщинам. — Можете продолжать называть меня доктором, если имена Вам тяжело произносить. Добавьте кагора в чай, благодаря мяте вкус раскроется… итак, что Вы думаете делать с накопившейся работой? Дел невпроворот. Даже сейчас, в такой прискорбный для Вашей семьи день, не стоит забывать о долге и Цели. Ага?

Анастасия Рудольфовна зажмурила глаза и залпом опустошила чашку, со стуком опустила на стол. Я молчаливо рассмотрел её перстни, дрожащую руку, страдающую в холода. Артрит. Кажется, наклёвывается почечная недостаточность. Да и лёгкие…

— Есть у Вас закурить, доктор?

— Прошу.

Молчание затянулось. Женщина пускает клубы дыма, наслаждается своим превосходством в отражении микроволновки, стоящей за моей спиной. Так можно и ночь прокукарекать. Двенадцать ударов… На телефон пришло, как минимум, пять сообщений. Я не двигаюсь, чтобы не спугнуть тяжёлую мысль из грузной головы женщины.

— Она была чудной девочкой, такой на редкость серьёзной, знаете, доктор…

Началось. Моцарт. Моца-а-арт…

— …всегда выполняла все просьбы жреца. А её ножки! Вы их видели, без сомнений! Талантливая балерина… вальс, вальсируем снежинками! Жаль только, что язык не подрезала вовремя. Маску не надела. Болтушка… доктор, ведь у нас получилось, правда?

— Конечно-конечно… — меня клонит в сон. Каждый раз одно и то же. Левое предсердие… металлическая крошка… желудок… кости-кубики… я едва сдержался от зевка. Анастасия Рудольфовна не обращает внимания, щебечет о своей любимице, о том, чего никогда не будет. Принцесса, королева, птица. Без сомнений, наши побуждения чисты и не имеют повода для наказания. Очищение планеты; проще начать с собственной головы. Внезапно я вспомнил про отчёт и резко поднялся. Кажется, это несколько разбудило неудачницу-мать и заставило набрать в рот воды.

— Вот, — я быстро сходил в комнату-кабинет и бросил перед Анастасией Рудольфовной аккуратный отчёт в папке. — Всё, что было, то на бумаге. Доброй ночи.

Она сжала драгоценные листки в дрожащих руках, быстро засунула в сумку и поторопилась к выходу. Догадалась. Я учтиво открыл дверь, и она, не оборачиваясь, вышла в темноту. Сказочная ночь дыхнула мне в лицо сладким теплом, заставив задержать взгляд на одной особенно прекрасной небесной слезе. Голубая звезда, говорят, приносит удачу на ближайшие три дня. Очень хорошо.

В интернете затишье. Только в онлайн-играх сидят закоренелые наркоманы. Взмах мечом, кишки наружу. «Привет?».

— Привет, здорово играешь, читер?

— Нет. Хочешь присоединиться?

— Куда?

— К счастью. Нам тут прикольно. И плюшки дают хорошие за выполнение заданий…

— О-о-о! Круть! А ты где живёшь?

— Хм, Москва. А ты?

— Тоже. Хочешь встретиться? У меня друзья завтра все заняты. Дома скандалы. Как смотришь на это? В интернет-кафе.

— Серьёзно? А ты не боишься?

— Не-а. Чего я здесь не видел?

— Окей. Во сколько?

Прекрасно, просто прекрасно. Доверчивые такие подростки, иногда до ужаса открытые. Хороший экземпляр для Цели. Или не особо, посмотрим. Да когда я сам перестал быть подростком? Кофе остыл. Действительное уродство в этом. В остывшем и невкусном кофе, в гуще, которая забивает горло.

Три часа ночи. Так быстро.

Время открыть окно, чтобы запустить Её волю в свои чертоги. Странный запах не покидает меня, это раздражает всё больше. От бессонницы я становлюсь нетерпеливым, такой расклад может испортить дело, особенно в работе с потенциальными участниками Цели.

Белая маргаритка, ты меня видела. И успела отвергнуть, даже не поговорив со мной единожды. Надо сфотографировать цветок, пока он не завял, но после рассвета, когда мир особенно невинный.

А ты пой, Мария. Аве, Исисис.

Глава 2. Единение

Суббота выдалась удивительно прохладной, но яркое солнце восполнило этот недостаток. Надуманный мной шрам на лице погоды. Улица практически безлюдна, несмотря на обеденный час, и, между прочим, ради возможного последователя Цели, я пропускаю дневную молитву. «Исисис простит любого, кто во благо потратит время, указанное на воздание чести Её могущественной власти». Достаточно ли блага будет потрачено на это время?

Интересно, как выглядит этот последователь? Убогий какой-нибудь, как и все другие. Каким был и я.

На небе побежали облака, но медленно, скованно. Безобразными полями они стали тянуться, не желая образовывать обыкновенных небесных баранов. Листва на клёнах зашумела, отвечая порывом проехавшей машине. Кофе ещё горячий, успокаивает. Тик-так, тик-так. Часы на вывеске показывают двенадцать часов три минуты. Он опаздывает.

— П… привет.

— Ага, приветик.

— Ты… ты… давай зайдём?

Парень быстро отвёл взгляд от моего лица, заметив шрам. Как и ожидалось, он обычный, и очень легко приучаемый к дисциплине, экземпляр человечества. В голове пронеслись слова духовника Димитрия: «Если возможный последователь цели отводит взгляд, значит, он уже готов абсолютно. Страх поглотил его ум, он эгоистичен, зациклен на комфорте, а это идеальные условия для принятия новой Истины». В интернет-кафе зависают несколько человек, какие-то подростки, играют. Для того, чтобы не привлекать лишнего внимания, я сел за дальний столик прямо под книжным шкафом. Как типичная ячейка общества. Неловкое молчание длится несколько минут.

— Как тебя зовут? И… сколько тебе лет? По переписке показалось, что мы ровесники.

— Можешь звать меня доктор, если будет угодно, — я стараюсь подавить смешок от показушного вида паренька. Хипстерского вида шапка желала сползти с его гладких, прямых чёрных волос, а очки казались слишком узкими. — Ведь имена часто ни к чему, а если ты хочешь запоминать их…

— Да нет, неудобно, ты прав, — он достаёт из рюкзака телефон и поправляет шапку. Теперь волосы забавно торчат в стороны; наверное, так ему нравится больше. — Сколько лет?

— Восемнадцать, сударь. А как мне тебя называть?

— Лёша. Друзья называют Скоп, но мне не нравится, лучше просто Лёша. Договорились?

— Ага.

В голове, отныне, у меня он, — Скоп, так звучит лучше. Достаточно хилый человек, но ноги развиты, умеет бегать, не глуп. Плохое зрение надуманное, чтобы жалели почаще. Интересно, а какой мозг?..

— Послушай… э-э.. док, чем ты увлекаешься? Выглядишь не внушающе, если честно.

Минуту посмотреть в глаза человека — влезть к нему в душу, раскопать там каждую трещинку, ощупать чувствительными пальцами сколы, даже мысли… Похоже на несчастную любовь в четырнадцать, Исисис сохрани, лет. Необычные карие глаза, будто покрытые серым туманом. Без загадки, просто пустые кукольные глаза. Да, он был бы неплохим экземпляром…

— Я фотограф. Простой фотограф, любящий по ночам сливать остаток сил в сеть. Ах да, ты ещё помнишь, что я предлагал?

В глубине души я надеялся, что он принадлежит к лагерю рационалистов, чтобы нам было не по пути. Однако доктора тоже ошибаются.

— Не знаю почему, но тебе можно доверять. Предложи мне что угодно, и я соглашусь. Мне откровенно плевать, что будет дальше. Лишь бы…

— Лишь бы сдохнуть?

Перемена в лице Скопа очевидна, даже решительность, с которой он снял очки, смело посмотрев на мой шрам. «Димитрий, да ты экстрасенс». В следующее мгновение передо мной на столе лежали деньги, записка. Дверь в интернет-кафе захлопнулась. Дело сделано, теперь можно и о себе подумать.

***

По набережной Москвы-реки прогуливаются голуби, бегают детишки. Молодые парочки степенно наблюдают друг за другом, а пожилых не видно. К вечеру заметно потеплело, небо очистилось, и уже слегка порозовело, предвещая кровавый закат. Как же хорошо быть обычным человеком! В голове трещит мысленный процесс, но это не мешает наслаждаться запахом булочек, кислым ароматом гниения от реки, и запахом собственной крови. На асфальте рисунки детей мелом, кривые и забавные, тут же надписи. «Кот», «Мама», «Розовый слон»… почему невинные именно так воспринимают, видят мир? Исисис всегда благоволила детям, отмечала лучших, но давала им трудную судьбу. В некотором смысле, мы все избранные, но другие, почему-то, завидуют и ослепляют внутреннее зрение, глушат сияние непокорно расцветающей души. А ещё подсыпают медленнодействующий яд, который растворяет сознание. Такое вот законное преднамеренное убийство.

Но меня воспитали иначе.

Паутинкой над головой плывут облака, прорезая небесное пространство с завидной медлительностью. Закат быстро близится, но темнота прямо передо мной, в лесу. Прохлада поднимается от зеркально чистого озера, оно напоминает зелено-голубую слюду, растекшуюся из-за неосторожной руки. Вдалеке гремит музыка и цивилизация. А может и не так далеко, но главное, чтобы она не добралась до моих нервных окончаний.

Ты так хочешь этого, Скоп?

Исисис любит тебя, солнышко. Молись Марии. Аве, аве.

Слышны шаги по скользкому гравию, вот он, идёт по пригорку, огибая кусты шиповника. Высокие деревья почти сливаются с цветом его одежды. Тихо спустился ко мне и сел рядом, даже не посмотрев и не сделав приветственного знака. Никакого сравнения с тем, каким он был днём. Не узнанный принимающий.

— Итак, док, начнём?

— Ага.

***

Закрывая глаза, я снова вижу удивлённое выражение лица паренька, который отныне среди нас. Как его зрачки постепенно поглотили взгляд, на бледном от волнения лице выступили красные пятна. Возможно, ему не понравилось, но что можно с этим сделать? Поход к стоматологу тоже неприятен, но необходим. Очень надеюсь, что мне не отдадут Скопа, слишком много вокруг ответственности. В темноте, как под влиянием магического знака, застрекотали сверчки. Фонари время от времени помигивают, но верно освещают нам путь. Луна искрится на глади реки, будто хочет подарить ей свет или память о своём существовании. Но вода быстро утекает.

Глухой гитарный отзвук донесся из-под моста — музыканты почти закончили вечернее выступление, не получив и доли того, что отдали людям. Кусочки их души летят в разные стороны, можно споткнуться, упасть и лежать до того момента, как пройдёт вечность после, как раздастся последний аккорд. В сердце задребезжало прошлое, та жизнь, которую я упустил.

Аве, Исисис. Аве, Мария.

— Подожди, док, вместе пойдём!

О, этот лукавый взгляд голубых глаз, несносная манера влезать в мысли и настырный тон. Крепкие пальцы схватили моё запястье, к глазам приблизились весёлые, другие глаза. Так захотелось вырезать их…

— Кость, тебе не надоело трогать меня?

— Ах, простите, наш недотрога!

И все-таки отпустил. Как я мог забыть, что Костя у нас музыкант? Как я мог про него забыть?

— Кто это с тобой?

Шустрый последователь Исисис метнулся ко Скопу, быстро снял с него шапку и примерил. Похлопал по плечу, измерил ширину спины, и, как истинный ценитель, сделал пальцами «круто!». Скоп неуверенно посмотрел на меня, на Костю, снова на меня. Внезапно он истерически засмеялся, рывком сорвал шапку и, как натуральная газель, умчался в направлении метро.

— И… что это было?

— Да я обряд провёл. Кажется, ему крышу снесло.

— Да, ты можешь, док…

Музыканты приветливо помахали руками и стали собираться. Кажется, у них кто-то новый, и даже девушка…

— Аррегест вызвал меня сегодня на службу. И тебя попросил присутствовать.

Холодок пробежал по спине, скакнул на живот и задержался в сердце. Тысячи часов в детстве я отсчитывал до этого момента, но сейчас мне совсем не хотелось марать руки на службе. Костя понимающе хмыкнул и зашагал вдоль реки, безмолвно увлекая меня за собой. Всё к этому шло, но такие моменты вызывают панику внутри головы, нервный приступ. Холодно.

— Как думаешь, кто будет оружием?

— Не знаю…

Луна скрылась за тучей, оставив бледное пятно на небе. От реки несёт холодом, поэтому я сменил направление к зданиям, чтобы окончательно не потерять чувствительность пальцев. Пахнет пирожками с капустой и жареными каштанами. Странно, что ларёк ещё не закрылся: обычно к темноте юная продавщица спешит скрыться в метро. Она равнодушно сверлит нас взглядом, затем снова утыкается в мобильник. Наверное, совсем не денежная суббота. Костик срывается с места, достаёт непонятно откуда букетик, и со своей типичной голливудской улыбкой, протягивает его зомби-девушке. Немая сцена.

— М-да, парень, подсыплешь мне, что ты там куришь?

Забыл, что Косте она нравится, хотя мясо на вид у неё ничего такое… красивое.

— Это Вам, милейшая! Как Вас зовут?

Разумеется, он знает. Ровно столько, сколько секунд она ему нравится. Примерно — шестьсот четыре тысячи восемьсот. Неделю. Как пришла сюда работать, так слюни и пускает, дурачок.

— Эй, ты! — она нагнулась так, чтобы я её видел. — Забери своего обкуренного дружка и валите! Иначе вам крышка от моего парня.

— Ага.

Беру за руку светящегося нежными чувствами Костю, иду в сторону набережной. Не доходя до неё, сворачиваю и быстро перемещаюсь в переулок. Там топчутся разномастные парни с сигаретами в зубах, явно кого-то поджидая. Их лихой вид меня не смутил, но они напряглись при виде моей улыбки. Раздался машинный гудок — автомобиль мчится прямо на нас: я и не заметил, что мы идём по трассе.

Раз.

Меня отбросило на обочину, но сознание при касании земли я ещё держал. Затем всё исчезло, глобальный шум заполнил черепную коробку, и чей-то шёпот, тихий-тихий, как у мамы…

***

— Тупицы! Идиоты недоделанные! Кутикулы не содранные! Придурки! А-а-а-а!!

Это было первое, что я услышал, не открывая глаз.

— Гуляли они… скоты… а если бы насмерть, а? А если бы я не почувствовала? Дураки…

Это было второе.

Сейчас надо мной возвышается знакомое лицо, полное страха и боли. Длинные волосы достают почти до моих глаз, голос дрожит…

— Очнулся! О, слава Исисис!

К лицу прикоснулись холодные от страха пальцы, они быстро прошлись по шраму. Всё тело ноет и горит нестерпимым огнём. В полутьме вижу сосредоточенно-печальное лицо Кости и успокаиваюсь. Аве Марии, он жив.

— Валерия, успокойся, пожалуйста. Дай встать и вдохнуть воздух, кислород. Ты зачем истеришь? Я не собирался уходить в то место.

По кусочкам собираю сознание, так тяжело… знакомые шторы. А там должен быть… да, стол стоит на своём месте, ничуточку не пыльный, завален книгами, рукописями, картами и ручками. Это дом Службы, в котором я был всего раз, на первом своём посвящении. Тогда мир был другим, более ярким и интересным. Ковёр на стене покрыт густым слоем паутины, которую надо сжечь, причём, срочно, чтобы всякая нечисть не завелась. Валерия. Зачем ты так добра со мной?

— Надеюсь, служба ещё не началась, Валерия?

— Началась… — пухлые губы дернулись в попытке изобразить улыбку. — Димитрий просил вас с Костью не напрягаться и прийти в следующий раз… всё-таки, когда машина сбивает, дело серьёзное…

— Аррегест слышал эти слова?

— Н-нет…

— Кость, пошли. Нас ждут, нехорошо опаздывать.

В коридоре темно и пахнет солью, затхлостью. Картины, постеры, надписи — их сделали последователи Исисис на старых обоях, и большинства этих людей больше нет в живых. Метод Цели, суть Цели. Что на самом деле я знаю об этом? Сзади раздаются неуверенные шаги светлого, во многих отношениях, парня, но до сих пор мальчишки, если судить по мозговому развитию. При мне его сотню раз отшивали, несмотря на красоту, настойчивость и лёгкий характер. Наверное, люди чувствуют сильную опасность, которая исходит от нас всех. Тра-ля-ля.

В Зале наступила тишина, Аррегест закончил читать молитву: его тяжёлый серый взгляд приковал нас с Костей к месту, запрещая даже дышать. Собралось достаточно много людей, но больше всего Старшин. Они образовали круг, широкий и ровный, охватывающий железный стол, напомнивший о морге. Возле стола, на стуле, еле шевеля губами, сидит женщина с чёрной повязкой на глазах. Она худая и вызывает только жалость, будто нельзя было жить на более полную ставку, чтобы накопить больше мяса для всеобщей нужды. Аррегест махнул нам рукой, чтобы подошли к столу.

— Сегодня вы станете живыми воплощениями Воли Исисис. Знаете, затягивать нам с этим не нужно. Возьмите средство.

Пистолет. Меч.

— Очень хорошо. Снимите Оружию повязку, пусть видит готовящихся принять Волю.

Настолько пустые глаза я видел на картинах старых мастеров. Они — с красными белками. Абсолютно, абсолютно ничего не выражают. Странно знакомый цвет…

— Сонечка, выйди, попрощайся с матерью. И спой, деточка. Спой.

Я хотел поверить, что мне послышалось, но к нам подошла кукла в плаще. Совершенно не живая, совсем, совсем не такая, как в последний раз… Белая маргаритка огоньком блестит на груди. Её взгляд не поймать, смотрит в пустоту, даже не притрагивается к матери. Спустя несколько минут всеобщей тишины, раздалась молитва. Подобный голос я не мог представить, настолько он был полон скорби и ненависти, как ломающая лёд река, сбрасывающая вечные оковы. Набирает силы. Переливается; маленькие ручьи бегут по льду, растворяют его, разрушая, уничтожая…

Тишина.

Старшины захлопали в ладоши, восхищаясь молодой особой. Она погрязла в темноте, и как бы я не пытался разглядеть — не видно.

— Исисис, владычица мира, радетельница неба и покровительница охоты! Услышь!

Не узнаю собственный голос: он больше похож на вой жаждущего плоти волка. Кость эхом повторил мой клич. Не переглядываясь, мы сделали своё дело. Выстрел в голову. Прорубание шеи. Кончено.

Аррегест подошёл к нам и поцеловал поочерёдно в лоб. По телу разнеслось тепло, невольно улыбка исказило лицо. Зал наполнился светом луны, сквозящей из открытых окон. Началась прощальная молитва об усопшей во имя Воли. Показалось мне или нет, но на секунду, в лунном сиянии, я увидел белую лисицу, машущую мне хвостом?

Но… белая маргаритка.

Как я теперь посмотрю ей в глаза?

Глава 3. Твоё солнце — чёрное

Настолько грязной работы я ещё не видел. Следы от ударов плетью, кровоподтёки вместо глаз, надувшиеся, вспоротые вены на руках и ногах, асфиксия. Грудь изрезана тупым ножом, оттуда медленно вытекает чёрная кровь. Его точно добивали у меня на пороге.

Размешиваю гипс деревянной палочкой, скоро застынет. Вокруг успокаивающая полутьма, разве что чувствуется лёгкий запах разложения. На компьютере играет музыка сомнительного содержания, приходят смс-сообщения, позвонил кто-то пару раз. А я занят.

Маска должна лечь идеально.

Плотно облепив лицо несчастного гипсом, я секунд пятнадцать любовался на белую поверхность материала, затем принялся снимать одежду. Хорошая ткань, жаль, что испорчена. Крепкий малый, однако, спортом точно занимался. Лёгкой атлетикой. Судя по аккуратности и чистоте кожи, не так уж часто мылся… Его тело — монумент времени. Борьба, жестокие истязания, отсутствие половой жизни… кем он был? Кого он любил?

Белая маргаритка.

Она завяла.

В дверь позвонили, и я, не снимая перчаток, отправился навстречу заказчикам. Их должно быть двое, но возможно и трое. У одного рак лёгких, у другого язва желудка и вставная челюсть. Алкоголь.

— Ты сумасшедший, док!

В квартиру ввалились двое мужчин. Рослые, прокуренные, но с идеальными экземплярами рук. Они присутствовали на моей Службе, хлопали моим действиям… видели ли что-то подозрительное?

— Халло, соратники. Милости прошу к столу, проходите на кухню, в зале занято, сами знаете.

Скорее всего, им ничего не известно насчёт белой лисы. Да и вообще, наверняка, это были мои галлюцинации вследствие сильного волнения. Мне тогда не удалось расспросить Аррегеста: он вплотную занялся матерью Сонечки.

Гости вульгарно забросили грязные ноги на стол, закурили и стали рассматривать потолок, на который я недавно прилепил украшения — сломанные сиди-диски, вырезки из журналов, человеческие кости, точнее, части кистей, блестящие покрышки и много-много ещё чего. Чтобы было веселее.

— Скоро ты там закончишь? Перчатки грязные. Фу.

— Не придирайся к нему, Котелок, он, всё же, важная персона среди нас. Второй патологоанатом и просто хороший человек. Ха.

Они ждут моей работы, и я отправился её выполнять. Воровство очень жестоко карается у нас, поэтому ничего не должно произойти. В зале стоит ужасный запах нагревающегося, разлагающегося тела, придется надеть маску. Разрез такой глубокий… руки дрожат. Все органы перебиты, несколько пуль застряло в позвоночнике: сколько он страдал перед тем, как умереть? Печень, сердце. Всё в тазик. Позже отдам мадам Скворцовой, её кошки просто в восторге от человеческих органов, а мне нравится гладить усатых пушистиков.

— Что ты там так долго делал? Труп понравился?

— Ха-ха, очень смешно, дружок. Я дольше отчёт писал. Держите. Свободны.

— А тело?

— Это уже не в вашей компетенции. Свободны.

Мне ужасно быстро надоедает общество неотёсанных мужланов, которые умеют рассуждать только о половых сношениях и футболе. Дверь с грохотом захлопнулась, введя в квартиру порцию свежего воздуха. Мне тоже пора прогуляться до городской библиотеки: серая книжица о «связи аллергии с инсультом» запала в душу в прошлый раз… Телефон разрывается от звонков, даже вторая линия забита. Тяжело быть настоящим участником Цели, тем более, в медицинском смысле.

***

Тишина, покой, страницы. Библиотека пустует, в чашке кофе отражается тёплый сентябрьский день, больше похожий на позднее лето. Пора бы уже и шарф носить, продует, никто спасибо не скажет.

Что это было, госпожа Исисис? Ты говорила со мной?

А я бы хотел, чтобы ты меня выслушала. Чтобы не осталось сожалений, отчаяния, лишних звонков. Смотреть на тебя, шептать тебе.

Белая маргаритка…

Ты — напротив. Я внезапно увидел тебя, но почему не узнал? Тугой хвостик делает лицо строгим и даже опасным, а очки… ты хорошо видишь, значит, просто следуешь моде. На шее кулон с изображением солнца, он блестит. Свитер из-под лёгкой курточки цвета неба, чёрные джинсы, красные кеды… Не покидает чувство дискомфорта. Будто подстроено. Следит. Она — смотрит.

Улыбается.

Как она может делать это после Службы?

Не могу посмотреть ей в глаза. Мне кажется, что она похожа на бриллиант, который ослепил чистый разум. Хочется исчезнуть, хочется, чтобы священный огонь сжёг моё тело, ветер распылил пепел, и она, Соня, разметала, уничтожила все воспоминания обо мне. Такая хорошая, милая, истинная…

— Что Вы здесь делаете, доктор?

Голос не дрожит так, как дрожал при исполнении песни. Повседневный тон. Но я не могу произнести ни слова, неловко закрываю книгу и поднимаюсь. В голове исчезли все мысли, только её глаза, большие, полные чего-то незнакомого. Моцарт. Реквием. Она никогда не прикоснётся к тебе так, как ты мечтал. «Оставь глупости, как семья оставила тебя, иди в сторону света, и никогда не оборачивайся к темноте, даже если там сияют звёзды…» — так сказал мне однажды Димитрий. Он был, как всегда, прав.

— Извините.

Не очень-то вежливо сбегать, но это самый лучший выход в неловкой ситуации. На улице моросит дождь, пронизывающий до самых костей, но невообразимо приятный для разгорячённого лица. На светофоре загорелся красный: придётся подождать немного. Сердце стало стучать чуть медленнее, кислород едва протиснулся в сжавшееся горло. Ком опускается…

«Ты не имеешь права любить, никогда! Слышишь, придурок?! — Димитрий в который раз тогда повысил голос, втолковывая путь. — Если полюбишь, то ничего хорошего ни тебе, ни твоей избраннице это не принесёт! Пёс треклятый! Хоть на секунду примешь этот яд и не сможешь остановиться… никогда. Себя убьёшь. Её убьёшь. Разговор закрыт».

Кто же прав?

***

Кость развернул передо мной карту и склонился над ней, рисуя круги шнурками толстовки. Рука невольно потянулась к фотоаппарату, но внимательный парень обжёг её взглядом, не оставляя выбора. Будто я что-то ему должен.

— Так-с, мы должны приехать сюда, — он ткнул худосочным пальцем на еле заметную надпись среди зелёного поля карты. — И принять жертву, дань, далее по списку. Приказано взять с собой одного Певчего, чтобы не совсем очернять традиции. Я уже выбрал, думаю, она тебе понравится, док.

У меня засосало под ложечкой. Не дай Исисис это…

— Со-о-онь, выходи из тьмы, а то как крыска в кладовке спряталась.

Мне это снится. Снится.

— Привет, доктор, можно с Вами на «ты»?

Я молча кивнул и уничтожающе стрельнул взглядом на Кость. Как же часто, нет, всё чаще хочется снять ему скальп и приклеить на картонку! Лыбится ещё. А Соня хихикает, будто сговорилась с ним издеваться надо мной…

— Короче, выходим. Дело не терпит отлагательств, им там совсем плохо без носителей Воли.

***

Нас подвёз до станции один из последователей. Ехал к матери, и сейчас увозит свои прекрасные почки в Пестровку.

— О чём задумался, док?

— Ни о чём. Идём.

Лес встретил нас сыростью, мрачной тишиной и неизвестностью. Обувь быстро промокла, холод пробрался так глубоко, что можно зарыть себя в могилу. Рядом свободно идёт Соня, перешагивая каждый камешек; ноги у неё чистые, несмотря на вездесущую грязь. Будто сама Исисис чистит ей обувь. Кость задумчиво смотрит на карту в телефоне, неуверенно сравнивая её с окружающей нас местностью. Неужели он не изучил всю информацию перед походом?

— Так, кажется, нам надо свернуть… там мост. Док, ты видишь мост?

Ничего не вижу. Темнота — не лучшая позиция, чтобы разглядывать мир, особенно с отсутствием такой способности. Но, как ни странно, мост оказался на своём месте. Будто вышедший из старой русской сказки — перекошенный, деревянный, стоящий прямо над речкой. Рядом мелькнул свет фонарика. У неё был фонарик, но мы должны идти по тёмному лесу, ничего об этом не подозревая! «Глуши в себе любую мысль о любви, кроме любви к Исисис» — в голове зазвучал наставляющий голос Димитрия. Старикашка никогда не отпустит мой разум.

Откуда я вообще взял, что это именно любовь?

Дорога резко оборвалась, и начались заросли и кусты.

— Нам туда… — Кость тяжело вздохнул, заправил джинсы в ботинки и пошёл напролом, раздвигая препятствия руками. Это оказались колючки.

— М-да, кто нам путь составлял? — Соня шустро выбралась на открытое пространство, с лёгкостью обойдя кусты благодаря низкому росту. — В следующий раз, когда позовёте меня, хоть предупреждайте, крокодилы.

Что-то в ней изменилось. Появилась заметная наигранность, конечно… это способ защиты. Да и раньше она общалась по-другому. Сколько в ней скрытой боли? Сколько боли принёс ей я?

Заброшенная церковь. Настолько ожидаемо, что даже горько на языке стало. Вокруг шумят дубы, разбит маленький сад, веет стариной, холодом. Поскорей бы всё кончилось, хочется оказаться дома и переворошить коллекцию глаз, которая покорно ждёт на полочке. Бесконтрольное равновесие ведь ничто не нарушит, правда, Исисис? В разбитом окне вспыхнул свет, как от монитора компьютера. Синий экран смерти. Дом ужасов? Я услышал над ухом учащённое дыхание Кости, перебиваемое запахом сигарет откуда-то сбоку. Сонечка тихо курит, наблюдая весь этот цирк!

— Пойдём, нас уже ждут, — Кость заметно собрался и твёрдым шагом двинулся в распахнувшуюся дверь. Мне оставалось только следовать за ним, ловя движения в темноте. Как эта девчонка может курить? Испорченный экземпляр…

Главная зала крохотной церкви сияет от испарений, подсвечиваемых техникой. Люди в балахонах приветственно склонились перед нами, лица не видно, капюшоны до самого подбородка. Вокруг жужжание от бегающего туда-сюда электричества. Невысокая фигура приблизилась к Сонечке, обняла; раздались всхлипы. Никто ничего не сказал, а взгляд Певчей выражал полное отсутствие интереса к происходящему, только брови сошлись на переносице, повествуя о неприятных ощущениях от прикосновений. Наконец, нежелательный человек отлип от девушки и снял капюшон. Маленькая её копия. Сестра?

— Приветствую тебя, Певчая, — для ребёнка очень уж глубокий голос, идущий будто из темноты внутреннего мира. — И сестра моя, София. Как добрались?

— Нормально. Вот, смотри, это последователи Цели причастные к школе Аррегеста, — она указала на нас, испытывая явное удовольствие, представляя делегацию. — Доктор и Константин. Ну, можно Кость, хи.

— Приветствую и вас, носители Воли, — тёмно-серые глаза внезапно заблестели, остановившись на моём шраме, когда исследовали новые живые объекты. — Вы принесли нам Путь и Цель. Готовы ли вы свершить Волю?

— Во имя Исисис — всегда готовы.

Судя по голосу, Кость пустил слезу, вспоминая наставления Аррегеста после окончания всех благ Службы. Любовь к госпоже должна быть выше всего остального, что может отвлечь от Цели. Ещё один балахон вышел к нам, открыв лицо. Страшное, почти уродское лицо. Глубокие шрамы, гниющие шрамы, будто неумелый хирург пытался срезать лишнюю кожу, но потом внезапно передумал, забыв пришить обратно.

— Вас приветствует школа Стреша, то есть, моя школа. Мы готовились к этому дню последние два года, как только молодые гонцы Пути принесли весточку из главного храма. Что же, не думаю, что стоит тянуть, правда, Певчая?

— Сестра, ко мне, скорее. Стреш, я желаю Вам доброго покоя и счастья. Сестра? — Соня, уже немного удручённо, обняла маленькую сестрицу за плечи, окинула взглядом Зал и вошла в круг. Каждый снял капюшон. Я насчитал тридцать шесть человек. Тридцать шесть человек… Среди них и пятилетние братья, рождённые в этих стенах. Надеюсь, Стреш позаботился о том, чтобы дать им достойную жизнь. А может и приложил руку к их рождению. Беременная женщина, старушка, держащая её под руку. Смирение, любовь, покорность. Аве, Мария.

Песня разлилась по стенам, заставив задрожать провода, моё сердце и руки Кости. Живая, полная искрящегося счастья, которое только может пребывать на этой земле. Далёкие горы, близкие к дикому небу, ручьи, реки, озёра… сама Исисис говорит сейчас через Певчих. Над кольцом собравшихся повисла немая просьба, а ответ тяжело повис в моих руках. Остановите меня, слуги Воли. Учтите, что это невозможно. Остановите. Я хочу нести Путь.

Луна вышла из-за деревьев, проникнув своей силой в трещины крыши. Загадочные тени расселись на стенах, кажется, их никто не замечает. Стреш поднял руки, следом подняли руки и другие, включая сестру Сони.

— Аве, Исисис! Аве, Мария! Воля с нами! Воля, свершись над нами!

Патронов должно хватить. Странно, но пальцы не дрожат. Кость побледнел, но лишь крепче сжал дробовик.

Сонечка подошла к нам, молча взяла «Вальтер» и прицелилась в голову Стрешу. Волны лунного света расходятся, как молитва, кажется, что чёрное солнце повисло над свершением Воли.

— Воля Исисис, ваше спасение! Несите свет!

Мы одновременно крикнули это, без чувства, но с должным усердием. Под очередью из автомата, как по магическому приказу, Воля свершилась. «Вальтер» стих тогда, когда лишил ночного света сестру Сони. Девушка безразлично переступила через Певчую и вознесла руки к небу, надеясь быть ближе к нему.

На секунду я увидел белую лису, она кралась к Соне, будто на охоте. Прижав уши и хвост, пушистое создание прыгнуло — и растворилось.

Девушка улыбнулась.

— Тёплая сегодня ночь, ребята.

[короткие записи между работой]

Мать, выковавшая Мир

Когда Её глаза открылись, она узрела Пустоту. Не было ничего, что Она могла понять: ни холода, ни тепла, ни света, ни тени.

«Вокруг одни глыбы ничего, — подумала Она с досадой. — Надо изменить… что?».

Зачем — Она знала. Оттуда же, откуда о холоде, тепле, свете и тени. Изначально Время было маленькой птичкой, угнездившейся у Неё в сердце, а теперь оно клевалось, просилось наружу. «Куда оно полетит? — ещё более раздосадовано вздохнула Она. — Нет ни деревца, ни кустика или травинки…».

Об этом ей рассказало Время.

Где-то за пределами Пустоты был Мир, росший на голове у Ленивца. «Это такой зверь, такой, — пищало Время, хлопая мерцающими серебряными крылышками. — Он спит, спит! Когда Ленивец просыпался, то ел. Редко. Поэтому тот Мир сгинул, мне пришлось улетать быстрее молнии к Пустоте…».

Выучила Она и урок, рассказанный Временем.

«Мир сгинул вовсе не оттого, что старый когтистый лентяй ел. При создании Жизни он забыл, что Огонь важно поддерживать. Тот самый, знание о котором в голове каждого Создателя. Огонь потух. Остался только едва дышащий уголёк».

После этого Время подарило Ей Огонь.

«Расскажи ещё о том Мире, — просила Она Время, укутывая каждое пёрышко мягкими мыслями. — Я тоже хочу… тоже… создать Большой Огонь».

Птичка-Время рассказывало ей о высоких горах, где кружили гордые Птицы. «Мне захотелось обрести Форму, — пояснило рассыпавшееся на искорки существо. — Свободные и сильные Орлы видели меня в облике звёзд, и слагали легенды обо мне. Получилась только маленькая пташка, Форма сложная штука».

Глава 4. Дождь

Он обрушился на город, как кара небесная, затопив все улицы в своём холодном соке. Ни один сантиметр дороги не остался сухим, но деревья и остальные зелёные жители планеты приняли дар Исисис с уважением. Новостные ленты, газеты и некоторые каналы уже неделю шумят во всю — в городе действует банда серийных убийц! Какая весёлая ложь. В окне великолепная серость, присущая исключительно понедельнику, самому лучшему дню для попытки закончить жизнь насильственным методом. И для обхода территории.

«Ты слышал о том, что говорят в новостях, док? Они вербуют в интернете, через онлайн-игрушки…»

— Не-а, ничего не слышал. Давай обменяемся лучше ивентом.

— Ок.

18+

Книга предназначена
для читателей старше 18 лет

Бесплатный фрагмент закончился.

Купите книгу, чтобы продолжить чтение.