1—1
Капли тяжело ударялись о лобовое стекло и, оставляя мокрые дорожки, начинали бежать вверх и вбок, подчиняясь напору воздуха. Это выглядело неправильно и странно, но потом дождь усилился, и дворники заработали на максимальной скорости. Капли превратились в ручьи. Машина резко затормозила, сворачивая на какую-то полутемную улицу, подняла фонтан грязной воды, попав передним колесом в глубокую выбоину асфальта. Фары выхватывали темные силуэты домов с редкими светлыми окнами, отражались бледными пятнами на стеклах притулившихся к обочине машин…
Плотная стена дождя и ночная темнота, которую не могли, конечно, рассеять реденькие бледные фонари, оставляла ощущение езды в каком-то глубоководном мире, Подводном царстве, с большой буквы. Еще один поворот, мимо проплывает вывеска знакомого круглосуточного магазина — мерцающая сквозь дождь, она выглядит чем-то совсем чужеродным в Подводном царстве темных улиц. Одна из тех деталей, которые почему-то запечатлеются в мозгу. Вот коробочки частных ларьков — эти темны, как им и положено. Не выпадают из образа, сквозь льющуюся воду не пробиваются красные точки сигнализации.
Поворот на объездную дорогу. Можно даже разглядеть железнодорожную насыпь, но вскоре дорога расходится с ней, и стройные линии столбов уходят дальше в дождь. В зеленовато-призрачном свете приборного щитка, зацепившись резинкой за зеркало заднего обзора, дергается какой-то пушистый зверек. Друг Автомобилиста, чтоб его. Девушка протянула руку и злобно содрала Друга с насиженного места, бросила на переднее сидение. Ударившись о сумку, игрушка отскочила и упала куда-то вниз, на что девушка не обратила ни малейшего внимания.
Из темноты выдвинулись знакомые высотки, и машина — возможно, излишне резко, но ничего не задев — встала на парковку возле очередного круглосуточного магазина. Дождь лил как из ведра, даже хуже — как из водопроводной трубы с сорванным вентилем, и выходить совершенно не хотелось.
Чтобы потянуть время, она проверила наличность, осмотрела салон: бардачок, карманы за передними сиденьями, панель с откидывающейся крышкой между ними — с кучей неразличимых в таком ракурсе и освещении коробочек аудиодисков и каких-то бумажек, явно не имеющих отношения к банкнотам — карманы на дверях, полка под приборным щитком… Ах да, еще карман в козырьке. О, заначка! Кто сказал, что в деньгах счастья нет, тот абсолютно прав — счастье-то в их количестве.
Согнувшись в три погибели и совершив короткую, но быструю пробежку, каким-то образом ей удалось избежать попадания ледяной воды за шиворот. Магазин был маленький, с тусклым освещением, душный, но сухой — за исключением ее собственных мокрых следов. Прозрачная дверь надежно отсекала Подводное царство от мира дышащих воздухом, потребляющих дешевое баночное пиво, картофельные чипсы, просроченные пельмени и наборы типа «Алвейс-Памперс-Гриндерс». Парочка поздних покупателей как раз отоваривалась у кассы — возможно, даже первыми тремя из названных предметов, но не исключено, что и последним.
Продавщица немедленно вызвала ассоциации с русалкой — в том смысле, будто ее только что выловили из речки, где она отсыпалась с большого похмелья. И речка была обязательно радиоактивная. Ну, или, в крайнем случае — с какими-то жутко вредными для волос стоками. Разноцветными.
— Бутылку минералки без газа, пожалуйста, и упаковку виноградного «IJ».
Русалка лениво задвигалась. Возможно, ее и вправду недавно разбудили.
У нас тут всё возможно…
— Пакет будете брать?
— Нет… С пятисот сдача будет?
Засунув банкноты в карман, а бумажную ёмкость с жидкостью, обозначенной крупно — «Натуральный виноградный сок», и мелко «с добавлением яблочного», под куртку, она опять ухитрилась не намочить шею. Мотор приглушенно гудел, дождь шелестел по крыше. Некоторое время она просто сидела, положив руки на руль. Потом вывела машину на дорогу — хотелось плавно, но нога на педали как всегда не желала двигаться так плавно, и машина беспорядочно, рывками, поддавала газу.
Город кончился, пустое шоссе уходило в степь.
Болела поясница. И затекли ноги. Салон «Рафа» нельзя назвать тесным, но спать там все-таки не особенно удобно — надо куда-то девать конечности. А передние кресла убирать было ну совершенно лень, точнее, было просто уже не до них. С непривычки разболелись глаза, затекли руки, и сильно устала спина. Это тебе не в «No Need For Speed» резаться за сим-стиком… Все, чего хочется — это найти съезд с шоссе, заблокировать двери, перебраться на заднее сиденье и спать, спать…
Картины осенней степи не получалось. Уже давно рассвело, в воздухе висела серая хмарь, с неба, из низких темно-серых туч все еще сыпало чем-то мелким и донельзя противным. Пожухлую осеннюю траву не шевелил ветер — вся трава размокла и лежала на земле, как старая пакля.
Шоссе пустовало до самого горизонта, но запах выхлопов выдавал тот факт, что оно все-таки не заброшено. Было холодно, и весь мир казался серым. Она немного походила туда-сюда, чтобы размять ноги и прочистить легкие от спертого воздуха салона. Обошла «Раф» кругом — царапина на заднем крыле, оставленная неумелым выездом из ворот, почти полностью скрылась под разводами грязи.
Завтрак лежал в багажнике, тщательно упакованный в герметичную коробку. Там же лежали обед, ужин, и следующий завтрак. Отдельно — в такой же упаковке — батон хлеба. Дольше свежие продукты хранить не выйдет, но были еще какие-то консервы — она свалила их в сумку, и еще сумка с вещами — только самая необходимая одежда и смена обуви, россыпь CD-дисков, зарядные устройства, адаптеры под «машинное» питание, какая-то схваченная в последний момент ерунда…
Ноутбук лежал на переднем сиденье. Забравшись туда с ногами и жуя бутерброд, девушка подключила запасной аккумулятор к «прикуривателю». Хотя пока это и не имело смысла (мотор-то не работал) но потом ведь можно и забыть… Монитор поначалу засветился приветливым голубым светом, загружая ОС и прогоняя тестирование, но после выплюнул целый ворох паники, рапортуя о недостающих деталях вообще и сим-пакете в частности.
Ужасающе дорогой и не менее родной сим-пакет — сим-стик, сим-перчатки, сим-клот и все такое прочее «далее по списку», а так же монитор стереоразвертки — все осталось дома. Сотовый телефон тихо звякнул, сообщая об установленном соединении с модемным пулом. Вызвав окошко «мыльника», она написала всего две строчки: «Жива, здорова. Поставите блок на счет — не вернусь».
Enter+S — послать сообщение. Отключить компьютер. Вынуть сим-карту из телефона. Пересесть на водительское место.
Минуты через три сообщение получат дома, отследят канал, потом запросят сотовую станцию о последнем местоположении аппарата, все это займет минут пятнадцать-двадцать. За это время можно далеко уйти — развилка шоссе близко, а там не поймёшь, в какую сторону она подалась.
Мотор заурчал, просыпаясь. Мигнул зеленым огонек адаптера — аккумулятор ожил, начав зарядку.
Шоссе оставалось пустынно.
А город был большой. И почти незнакомый. Поездки раз в пару месяцев по центральным улицам и всяким расположенным на них магазинам не дают ведь знакомства с городом. Она могла повторить обычный маршрут — до какого-то момента, а дальше хитросплетения переулков окончательно сбивали с толку. Домой попасть так и не удалось, слишком редко она там была — в необжитых комнатах, где кроме собственного сотового телефона никаких средств коммуникации — впрочем, это было бы глупо, там ведь станут искать в первую очередь…
Когда-то в центре было оживленно, очень оживленно. Длиннющие пробки, жутчайшее движение, никакой тебе парковки, толпы пешеходов, стекло и бетон, шум, гам, выхлопы, горячий вонючий асфальт, редкие задыхающиеся в смогу деревья, на каждом перекрестке — видеомониторы, над каждым светофором — рекламные растяжки, и везде — громадные баннеры в половину фасада…
А еще ноу-хау — стерео-реклама, квинтэссенция изуверской мысли, мечта любого рекламиста. Собственно, промышленные стереоэкраны не для того придумали, но как прижилось! Поставили один такой экран на центральном вокзале и показывали по нему чёрт знает что. То филейные части младенцев, упакованных в новомодные подгузники. То филейные части девушек, не упакованных уже ни во что, кроме очередного «крема для загара в условиях истончившегося озонового слоя»… И ведь какой ажиотаж был вокруг самого первого большого стерео — особенно с рекламой того самого крема для загара…
Таким он был раньше — центр.
Теперь рекламы значительно поубавилось, стерео закрыли как нерентабельное, половину видео перебила шпана а вторая половина просто не работала, и остались одни только баннеры да растяжки — доживать свой век под всеми капризами природы, словно древние вымершие динозавры. Машин и людей тоже стало значительно меньше, по сравнению со старыми добрыми временами улицы практически обезлюдели.
Пешеходы больше не боялись переходить улицу в недозволенно месте, глючные светофоры больше не устраивали пробок в пару тысяч машин, да и проехать человеку, не имеющему водительских прав и не обладающего достаточными навыками для получения оных, стало вполне реально — и это-то в краевом центре… Но все-таки она вела очень осторожно.
Вот мимо проплыл парк, в центре площадки замощенной плиткой застыли две статуи — мужчина и женщина — протянув друг другу руки и уже много лет радуясь предстоящей встрече, которая все никак не произойдёт. Скамейки возле них пустовали, только какой-то человек зябко ёжась под ветром разглядывал объявление, приклеенное к постаменту.
Вот недостроенная станция метро — заваренные наглухо двери соседствовали с совершенным отсутствием передней стены, на месте которой раньше была застеклённая витрина, а теперь остался лишь металлический каркас, уже начинающий ржаветь. Почти восемьдесят лет разговоров о метро, пять лет проектирования и строительства, десятки миллионов расходов — все типично по-русски, с размахом — законченная первая линия, почти законченные две первых станции, приближается торжественное открытие… Оно так и не заработало ни разу.
А вот и общественная Станция. Высотный корпус, чистенький фасад обремененный футуристическим дизайном, вымытые (и уж конечно нетронутые) витрины с застывшими за ними манекенами, огромный фирменный логотип над входом — земля-«триколор» на фоне черной с серебром аббревиатуры — и просторная стоянка, забитая почти до отказа. Кажется, будто половина машин города собрались на ней, или уж во всяком случае — со всех окрестных кварталов.
Парковка бесплатная. «Трайтек» заботится о нуждах всех людей: цены на Станциях и так выше, чем по абонентской подписке, так неужто мы еще будем грабить клиентов парковочными счетами?
Забрав документы и поставив забрызганный грязью «Раф» на сигнализацию, она вступила под сень Станции.
1—2
Цепочка факелов растянулась, словно огненные капли на невидимой в темноте нити. Гончие шли по следу. Они двигались бесшумно, как тени прочесывая лес, не оставляя следов и даже звук их шагов нельзя было услышать, как будто они вовсе не имеют плоти и под их ногами никогда не хрустит старый валежник, не шелестит сухая листва. Они словно призраки шли и день, и ночь, без перерывов, не останавливаясь даже ради еды и отдыха, они не спрашивали ни у кого дороги и ни в чем не нуждались, кроме информации. Они искали Кьяру, и занимались этим уже довольно давно. Если в мире и была какая-то вещь, способная остановить Гончих или сбить их со следа, то знали ее лишь сами Гончие. Во всяком случае, ни одной из их жертв эту вещь пока выяснить не удалось.
Кьяра же в данный момент висела на высоте трехэтажного дома, и единственное, что удерживало ее от падения вниз, была рука, перехватившая ее за талию. Вторая рука закрывала рот, впрочем, боязнь высоты и так не дала бы ей закричать — бывают моменты, когда человек не в силах пошевелить и пальцем, даже ради спасения собственной жизни. Она боялась пошевелиться.
Какая идея может быть еще более дурацкой, чем намерение отсидеться на «втором этаже» леса, «первый этаж» которого — фактически пустыня, «третий» — населен неизвестно чем, леса, где деревья ростом чуть ли не в полсотню метров, а возрастом дадут фору всей местной цивилизации, леса, где по всем рассказам обитают призраки и имеется собственный древний Страж?
И что может быть страшнее, чем висеть теперь вот так, во тьме, беспомощно раскинув руки и чувствуя какую-то опору лишь под носками сапог — но как раз под таким углом, который не позволит никоим образом задержаться на данной опоре даже и на секунду?
Если только он отпустит руку.
Или если рука устанет… Но если это Страж, то на усталость рассчитывать не придется — скорее уже он решит потешить еще разок свое извращенное чувство юмора и сбросить ее на головы Гончим.
«Как глупо!»
И ведь даже не понятно, как ему удалось поставить ее в такую… позу… ситуацию! Ведь только что на поясе был защелкнут основной карабин, да еще второй со страховочной веревкой, как там она называется у верхолазов?!
Шепот был как шелест сухих листьев, а впрочем, у страха ведь глаза велики.
— В Чаще теряются те, кто не хочет быть найден. В Чаще теряются и те, кто хочет найти. Никто не заходит в Чащу, если он не потерян… Чаща любит тишину.
Он отпустил руку… ту, что закрывала Кьярин рот. Но поскольку кодовая фраза уже была произнесена, то разговаривать или даже просто пискнуть она уже могла.
Цепочка факелов внизу распалась, огненные капли сорвались со своей невидимой нити и растеклись, обозначая контуры многолучевой звезды. Гончие расширяли вектор поисков — они пока не знали, каким образом Кьяра поднялась наверх. Одно только непонятно — зачем им факелы в данном случае?..
Лес шелестел, тихо и зловеще поскрипывали огромные стволы и ветви, что-то стрекотало и ухало там, наверху, где в десятках метров над землей разворачиваются огромные кроны, застилающие ночное небо. Свет звезд не в силах пробиться сквозь полог сотен тысяч листьев — да что там, даже в солнечный день внизу всегда царил полумрак. Теперь же тьма скрывала почти все, и Кьяра могла видеть лишь очертания фигуры, поставившей ее на ноги рядом с собой — словно призрак леса, так же как и Гончие, он внушал безотчетный страх.
«Никто никогда не видел Стража. А если кто-то и видел, то потом уж рассказать не мог. Так что тут могут быть варианты. Может, это просто один из призраков леса. Очень хочется надеяться. Да, очень хочется. Надежда умирает последней, правда ведь?» Язык сковала немота и бежать стало совершенно некуда… даже спрыгнуть, вопреки пережитому ужасу, нельзя — чужая рука крепко сжимала ее пояс. Вновь голос листьев, мертвых, опавших, шуршащих под ветром осенних листьев:
— Чаща любит послушание. И тишину. Будь тише травы. И слушайся ветра. Тогда Чаща не причинит тебе вреда.
Еще несколько кодовых фраз — повторенных дважды, для закрепления результата. Слово тоже есть Сила. Она попыталась сглотнуть, но пересохшее горло только стало саднить еще больше. Призрак потянул ее за пояс, даже руку Его нельзя было рассмотреть — словно сотканный из туманной дымки, из ночной прохлады, Он смешивался с окружающей тьмой, а возможно, и являлся ее неотъемлемой частью.
— Слушайся ветра… Чаща любит сон.
Что бы там ни было, но уж на сон это никак не походило, а после него всякое снаряжение имеющее отношение к лазанию по гигантским древним деревьям пропало начисто. Вместе со скатанной в тюк постелью и походной сумкой.
Не говоря уже об оружии.
Тяжелый сырой туман оседал где-то гораздо выше, задерживаясь на толстых кожистых листьях, но воздух все равно был достаточно сырым, чтобы высасывать из тела все излишки тепла и ощущение комфорта. Впрочем, верхняя одежда не пропитывалась водой, и даже не особенно сырела. Только вот постоянное ощущение промозглости и холода не давало покоя и вытягивало последние силы.
И это притом, что ей ежедневно — с появлением серого полусвета, означавшего рассвет, и до исчезновения оного, означавшее закат — приходилось проходить неизвестно сколько километров по наименее благоприятной для этого территории. А именно, на высоте не менее 10—15 метров над землей, передвигаясь по хитросплетениям ветвей с одного чудовищно огромного дерева на другое.
Гончие шли понизу. Каким-то своим чутьем они определяли, где находится Кьяра, и шли точно под ней. Единственное, что удерживало их от активных действий, была высота. Спуститься или подняться по стволам деревьев невозможно — только с очень хорошим снаряжением и долгой практикой, а естественных спусков в ближайшем районе не наблюдалось. С другой стороны, кто знает, сколько Гончих шли по ее следу — вдруг, какая-то их часть уже добиралась до ближайшего спуска?..
Она поёжилась, плотнее сжимаясь в комок. Согревающая поза «руки прижать к животу, колени прижать к рукам, голову положить на колени» стала почти привычной. Призрак же не отказывал себе в плаще. У этого субъекта были какие-то свои планы, и Кьяре они не нравились во-первых тем, что она их не знала, а во-вторых тем, что они принадлежали Ему, а в-третьих ей еще не нравилась неизвестность Его природы, Его манеры, и его патологическое наплевательство на погодные условия и желания собственной «прирученной». А самое главное, от так называемого «послушания ветру» ее пока никто не освобождал.
Странный это был субъект… и несомненно как-то связан с этим непомерным лесом. Кто мог знать Его имя, кроме Него самого — неизвестно, поэтому мысленно она называла Его просто с Большой Буквы.
Он не разговаривал, Он не ел, и не видно что бы Он спал. Хотя ночью приказывал заснуть, а что Он там потом делал — неизвестно… Впрочем, в определенном смысле Кьяра не беспокоилась, потому как еще ни один призрак не имел склонности приставать по ночам к людям. То, что это призрак, Кьяра решила сразу же, а после старательно укрепилась в своем первом впечатлении (решить, что это Страж — фактически, разницы конечно никакой, но призрак он для психики все же спокойнее).
Одна характерная особенность — его невозможно рассмотреть, даже когда он стоит «лицом» — тем, что у него там под капюшоном — к тебе, и невозможно почувствовать тепло тела, когда он прикасается. От призраков не должно тянуть могильным холодом, бред это все, ну разве только небольшим сквозняком, но теплыми они уж точно не бывают (опять же — каким бывает Страж, никто не знает).
Призрак поднялся на ноги, неслышно подошел к краю ветви и склонился над пропастью. Кьяра знала, что Гончие все еще там. Попасть к ним в лапы теперь уже не казалось такой плохой идеей, во всяком случае, там все было бы быстро и почти безболезненно, а тут… Голод почти прошел, но жажда донимала все сильнее, губы растрескались, а зубы больно задевали распухший язык. Фигура в темном плаще, покрытом сырыми разводами, вновь пришла в движение. Знак рукой — и девушка поднялась на ноги.
«Знаешь ли ты, кто такие Стражи? Каждый знает о них — в какой-то степени. Только как отличить всяческие сплетни — всякие там не имеющие под собой основания слухи — от действительно ценной информации, действительно описывающей природу их Силы, и их смысл? Это знают только те, кто сам встречался со Стражами. Но таких, увы, мало… Поэтому стоит пересказать то, что известно простым людям, в самых простых выражениях, отсеивая уж совсем явную ложь и глупость.
Мир разделяется на Архипелаг, где мы живём и Острова. Есть ещё другие земли, откуда иногда приходят захватчики — но о них мы знаем слишком мало, чтобы судить. В мире есть разделение на Империю, Кланы и свободные города, которые сами как маленькие королевства, со своими собственными правителями и мелкими владениями. Еще в мире есть разделение на часовые пояса, климатические зоны и далее в том же духе.
Но самое главное — в мире есть разделение на Силу. Вполне возможно, называть такие вещи «Силой» технически и не совсем верно, но это самое подходящее название из простых слов, так сказать, «общепонятных». Природа зарождения Силы туманна. Известно лишь, что она проявилась в нескольких отдельных местах мира — «Источниках» — покрывая близлежащую территорию и разделяя Ойкумену на «свободные» территории, где живут люди и Кланы, и на «занятую», куда доступа нет.
У некоторых людей есть возможность в той или иной степени управлять Силой, ведь Сила Источников сначала проходит через что-то, что люди привыкли называть душой, а уже оттуда человек может черпать ее для своих нужд. Кто-то может вызвать простенький фейерверк для собственного развлечения, а кто-то может вызвать и дракона — для развлечения кого-нибудь другого, скажем, вражеской армии. Владение Силой, конечно, накладывает и некоторые ограничения… Ее нельзя накапливать, нельзя долго удерживать ее поток, нельзя вычерпать до дна — если человек берет ее из собственной души, а «сосуд» не успевает наполниться, то может случиться что-нибудь довольно неприятное. Тут все исключительно индивидуально.
Только посетив Источник человек может черпать из него напрямую.
И вот тут появляются Стражи. Поскольку никто не знает точного происхождения Источников, то и происхождение Стражей остается загадкой: были ли они рождены вместе с миром, если Источники были в нем изначально или, если же Источники появились позже — пришли ли Стражи вместе с ними, а может быть, они появились гораздо позже самих Источников или существовали задолго до?
Известно, что у каждого Источника есть Страж. Это общее название для «неизведанных сущностей», выглядят они все по-разному, за пределы невидимых границ своих территорий никогда не выходят, с людьми не разговаривают и лишь изредка дают увидеть себя — дабы отпугнуть лишних посетителей. Точно известно, что Стражи охраняют Источники — почему их так и назвали — от кого бы то ни было, желающего приобщиться к мировому господству путем «купания в Источнике», обретения небывалых сил и выноса с полпинка всех граждан, несогласных с результатом демократических выборов с одним кандидатом в лице того самого пинающегося индивидуума.
Почему-то люди склонны полагать, что Источник — это обязательно нечто, связанное с водой, что на самом деле грубая ошибка (есть Водяной Источник, но есть и Огненный, и это лишь два примера). Некоторые так же склонны полагать, что Стражей можно обмануть или задобрить. Очевидная ошибочность данного мнения подтверждается количеством людей, провернувших подобную аферу, а количество их все никак не оторвется от «точки зеро». Некоторые полагают, что Стражам нет дела до простых путешественников, которые пересекают территорию Источников ради прогулки или какой-нибудь подобной безрассудной ерунды — кроме всего прочего, пока ещё ни одной армии не удалось пересечь «закрытые» территории, даже если направлялись они просто транзитом.
А территория источника… Конечно, территория заслуживает внимания. Да еще какого! Огненный Источник стоит увидеть хотя бы раз в жизни, даже если не хватит сил посетить три оставшихся из «стихийных». Посмотреть стоит. Но только — без пересечения границ. Пока ты стоишь за невидимой линией, тебе ничто не угрожает. Если ты пересечешь ее, то местный Страж обратит на тебя свое внимание.
Вторыми после Стражей идут призраки, или духи, или сущности. Возможно созданные самими Стражами, а возможно они просто им подчиняются, с другой стороны может быть и так, что ими движет непосредственно Сила Источников. О них тоже известно не так уж много… что-то вроде «внешней охраны», прочесывающей территорию и доставляющих всех, кого надо туда, куда надо, если не вмешиваются «старшие». Дальше начинаются слухи, и мы их пересказывать не будем. Вот такой расклад».
Все это Кьяра слышала очень давно. Пойти в Лес, являющийся Источником, ее фактически вынудили. В ее изменившиеся планы входило пересечь Лес по диагонали в наименее широком его месте, с тем что бы выйти в открытую степь а по пути оторваться от Гончих, насколько это вообще возможно. Стража Леса она никогда не видела и видеть не желала, а по идее и не должна была — в случае, если бы все было так, как надо. Но когда и у кого получалось так, как надо?
В итоге она оказалась в самом центре Леса…
И вновь ночь в Лесу. Стволы уходят необъятными колоннами во тьму а к зловещей смеси, составляющей «тишину леса» добавились отчетливые звуки, производимые какими-то животными. Увидеть их было невозможно, слишком высоко и быстро они двигались… но звуки, звуки долетали — пусть даже на пределе слышимости. Затихающие крики, тонкий визг, тяжелые удары и какой-то хруст, и длинные тоскливые фонемы, оставляющие в душе непонятную смесь страха, напряжения и необъяснимой грусти.
Бывало, сверху падали обломанные тонкие (конечно же, «тонкие» в общих масштабах) ветви, покрытые пучками редкой листвы. Бывало, мелькали какие-то огни… но что могло гореть или светиться — здесь? Кьяра не знала.
Две ночи она спала, подчинясь приказу. Третью ночь она встречала на ногах. Она не думала об огнях, она даже не думала о потребностях собственного организма, проще говоря, она не думала совершенно ни о чем, движения ног сделались совершенно автоматическими. Призрак вел ее — железные пальцы в жесткой перчатке обхватили и сжали хрупкое запястье с такой силой, что, не будь даже приказа подчинения, она не смогла бы вырваться. Создавалось впечатление, что Он видит в темноте не хуже чем при ярком свете. Но об этом она тоже не думала.
Впереди загорелись огни. Девушка заметила их только потому, что пятна даже слабого света на фоне темноты автоматически привлекают и фокусируют взгляд — они зажглись на высоте метрах в десяти над тем уровнем переплетенных ветвей, где двигались Кьяра и тот, кто вел ее. Потом — по одному, или группами по два-три — огни начали зажигаться все ниже, словно светился сам ствол. Их становилось все больше, вот они уже появляются по пять-шесть штук за раз, волна зажигающихся бледных огней прокатывается по всем ближайшим стволам и уходит в стороны, перекидываясь дальше и дальше. Лесной пожар, в котором нет настоящего огня — лишь сошедшие с ума гигантские светлячки.
Призрак подходил к первому дереву, выбранному «светлячками». Кьяра не могла поднять голову и посмотреть вверх, но скосить глаза и бросить взгляд вниз было вполне в ее силах: огонь охвативший дерево уходил вниз, контур ствола выделялся на фоне сгустившейся черноты, очерченный сотнями «светлячков». Вот дерево осталось позади, они миновали его и приближались к чему-то вроде «площади» — где особенно толстые ветви нескольких деревьев смыкались, образуя почти ровную площадку.
Впереди и вокруг уже рябило от огней, начавших вдруг пульсировать в едином ритме… но не становилось светлее. Окутанные сиянием, медленно дрогнули ветви. Те деревья что находились ближе всего, как будто протягивали друг другу «руки». Живая стена с тихим шорохом возникала словно бы из ничего — окружая непроницаемым сплетением медленно смыкающихся ветвей…
Призрак вдруг остановился и — не выпуская ее руки — запрокинул голову, глядя куда-то вверх. Так они стояли какое-то время, может быть, с минуту. Потом сверху начало что-то падать. Это было похоже на снег… Крупный снег, падающий хлопьями, и эти хлопья светились точно так же, как «светлячки». Они падали на фигуру в темном плаще, прилеплялись к ней, и вот уже Его плащ покрыт этими хлопьями полностью, ими облеплены Его плечи, Его спина, а хлопья все падают — прямо в запрокинутый капюшон.
Кьяру пробрало до жути, тем более что ее запястье все еще сжимали чужие пальцы. Но хлопья падали только на Него, даже на эту Его руку — но не на руку Кьяры. Наконец, «снег» закончился. Упавшие хлопья медленно растворялись во что-то однородное, полностью покрывая Его фигуру. Окутанные тонким слоем чего-то светлого, и как будто даже жидкого, дрогнули пальцы в светящейся перчатке.
Деревья замерли. Внизу и по сторонам были настоящие живые стены, они светились, и только где-то высоко угадывалось свободное пространство — укрытое темнотой — всего лишь другие уровни кроны, более молодые ветви, чем эти…
Призрак еще постоял немного, расправив плечи, как будто ожидая, пока весь «снег» однородно «растает». Плащ на нем светился уже полностью.
Сухие осенние листья, срываемые ветром с оголившихся ветвей, прошелестели:
— Чаща живет. Чаща дышит. Кровь чащи — кровь деревьев. Сердце Чащи — дух леса. Лес бессмертен, пока бьется Сердце. Ветер не властен изменить волю Сердца. Пришедший к Сердцу свободен — такова воля Чащи.
С последними звуками Его речи Кьяра почувствовала, что освободилась: прошло отупение, с новой силой навалились голод и жажда, мышцы пронзил мгновенный спазм — слишком долго она шла, слишком долго ею управляли. И слишком велика была усталость. Она только успела отступить на шаг, чуть не потеряв при этом равновесия.
Призрак обернулся, медленно поднял светящиеся руки и откинул капюшон на спину…
Гончие, запрокинув головы, смотрели, как кровь леса пульсирует в едином ритме с биением невидимого им Сердца.
2—1
Станционная парковка предусматривала оставление машины на ночь, но только при условии, что владелец находится внутри Станции, а не у себя дома на мягкой постельке или в каком-нибудь притоне на противоположном конце города. Мягкая домашняя постель не предусматривается, притон вроде как тоже без надобности, переночевать же на Станции… В принципе, можно. Но оставаться на одном месте так долго — просто-таки чревато, натуральное приглашение «ну чего ждете, я же тут!».
Станционное кафе предлагало большой выбор разных продуктов, было даже кое-что псевдонатуральное, вроде куриной котлеты «по-киевски»: в ней процентов 30% куриного мяса, и всего 70% — соевого белка, куда уж натуральнее! Подумав, она выбрала пирожки с мясом: происхождение оного мяса там хотя бы не расписывалось до отбивающих всякое желание есть подробностей, да и тесто в принципе съедобное. Ожидая, пока еду разогреют и упакуют «на вынос», девушка разглядывала Главный холл. Станция почти Центральная, огромных размеров помещения — и тем не менее людей было относительно мало.
Кто-то, как и она, решил подкрепиться в кафе, кто-то расслабленно сидел у стен, ожидая товарищей или выясняя что-то с менеджерами, кто-то бродил по залу разглядывая яркие рекламные щиты, кто-то выходил из сектора фотолаборатории, прижимая к груди фирменные конверты. Группа человек в восемь собралась у одного из частных порталов, облачаясь в безразмерные белые футболки с одинаковой символикой — какой-то клан намеревался провести встречу, что называется, «on-line».
Мягкое, слегка приглушенное освещение — но при этом одинаковое в любой точке зала, даже читать можно. Стены со звукопоглощающим покрытием тоже светятся. Звуки — голоса людей, шаги, стрекот разладившейся клавиатуры в регистратуре — такие же приглушенные и «размазанные», как и свет. Перемигиваются цветными глазками — зеленый, красный, желтый — ряды автоматических платежных стоек, напоминающие пресловутые турникеты метрополитена. Да они в общем-то оттуда и содраны. Разница лишь в том, что через турникет ты перепрыгнуть можешь, а через эту самую стойку — никак… «Трайтек» — единственная из всех компания (кроме правительственных, конечно же) имеет достаточно средств на установку заградительных полей.
Между прочим, заключение хотя и не доказанное, но отнюдь не умозрительное: ибо энергетические поля в любых своих проявлениях появились — как и стереоразвертка, и сим-пакеты, и многие другие предметы современного быта — в последние лет восемь. Корни у всех этих технологий одни (бывшие военные разработки, как водится, нашли мирное применение), только вот «легализовать» защитные поля правительство не позволило, вовремя сообразив какие проблемы могут встать после «срыва большого куша» и успешного разграбления оного. Стали торговать временными лицензиями. Слава богу — в пределах лозунга «поддержим отечественного производителя!».
«Трайтек» — отечественное аж дальше некуда… Одно время газеты даже пестрели заголовками о том, что Компания заплатила почти половину внешнего долга страны за то, что лицензии продавать перестанут. И ведь вполне возможно — не так уж далеки они были от истины, все эти бульварные издания в десяток страниц. Но с другой стороны — на кой черт «трайтековцам» сдались эти поля, да ещё за такие деньги, не ради ведь пресловутых пижонских стоек?..
Расплатившись, она направилась к выходу. Внутренности Станции, разогретые центральным отоплением, казались жаркими по сравнению с осенней сыростью улицы. Накрапывал мелкий дождь, тучи висели серыми клоками ваты, открывая в разрывах верхний, более светлый слой облаков.
Счет не заблокировали. Но нему можно легко определить, на какой именно из Станций он активировался в последний раз. А поэтому — медленно и осторожно выехать со стоянки, и не дай боже задеть чужую машину! Это такое напряжение для нервов, что ладони становятся влажными, а где-то в в черепе концентрируется противная тяжесть. Девушка встряхнула головой, потерлась затылком о подголовник и включила левый поворот. По улице двигался поток машин — как ручей по сравнению с полноводной когда-то рекой. Ветер сорвал край баннера с угла противоположного фасада, и теперь трепал его, то лишая огромную пивную бутылку названия, то вновь открывая оное общественности.
Впервые в жизни она затормозила на середине моста. Осторожно пристроила машину к краю полосы, на другой стороне, по встречной, тащилась тяжелая фура — большущий грузовик с прицепом еще более впечатляющих размеров — пришлось его переждать, чтобы не наглотаться вонючих выхлопов. Подождав еще немного, она выбралась наружу.
Осенняя хмарь почти всегда лишает воду ее естественного цвета. В некоторых городах реки всегда несут лишь «темные» воды, и серо-стальные волны в бензиновых разводах бьются об облезлые волнорезы набережной, не слишком-то отличающейся от них — волн — по цвету. В других городах реки «светлые» — песчаное дно, вялое судоходство, или окончательно загибающиеся заводы, от которых выбросов уже почти и нет — все это по отдельности или даже вместе позволяет жителям не мозолить глаза картинкой безрадостного мертвого водоема.
Эта река никогда не была чистой. Всегда находилось что-то, что мешало ей таковой быть. Но и цвета асфальта она никогда не была. Что-то такое среднее. В солнечный день вода блестела так, что больно было смотреть, и береговой камыш успокоительно шелестел под ветром, и вполне можно было отыскать какое-нибудь тихое кафе, подальше от шоссе и почти у самой воды, что бы посидеть там в тиши с чашкой кофе и поесть какой-нибудь «фирменной» картошки-фри.
Сейчас окружающий ландшафт был серым и безрадостным. Мусор, плывущий по воде, сбивался в плотные кучки «швартуясь» на отмелях. Камыш выгорел, и только на острове, разделяющем реку на два протока (каждый из которых в свою очередь сам как небольшая речка) виднелись засохшие кусты. Большая часть прибрежных кафе закрылась, на некоторых из тех, что виднелись с моста все еще висели листы с крупным облезлым «ПРОДАЕТСЯ». Пост ГАИ на мосту тоже сняли, решив обойтись одной камерой видео-наблюдения.
Одна и та же картина, везде: серость и хмарь, и начинающееся запустение. Куда ни отправься, везде одно и то же. И что самое смешное — никому никакого дела до этого нет.
Зато теперь можно стоять на мосту. А ведь раньше тут и притормозить не получалось.
Начал падать снег. Девушка задрала голову, ловя на лицо мелкие холодные льдинки — до настоящих пушистых хлопьев снега им еще далеко, но первый блин, как говорится, комом. Зима только еще пробует силы. Кто знает, может еще удастся увидеть тут настоящий снег?
— Ты что вытворяешь, ты где сейчас?!
— Это были риторические вопросы? Слушай, Вадик, я знаю — ты сейчас же побежишь стучать, так вот скажи им, что у меня все в порядке, но возвращаться я пока не хочу. Понял?
— Эээ…
— Значит, понял. Да, кстати, и машину я тоже еще не разбила, пусть отец не дрожит, — пауза. — Я собственно чего звоню… Ты ж старший брат, как вроде… В общем, завещаю тебе свой комп со всем барахлом!
Трубка поперхнулась.
— Арин, ну ты чего? Что случилось?
— Знаешь, что я больше всего не люблю? Когда меня обкладывают со всех сторон, а выход остается только один — и меня же еще наказывают за то, что я его выбираю. Гуд бай, май лав.
Она представила, как брат сейчас сидит посреди своей конторы, пялится на телефонную трубку и обдумывает только что услышанную чушь. Немножко нетипичную такую. Потом вдруг вскочит на ноги, перевернув стул и обязательно свалив что-нибудь со стола, и побежит аврально звонить общим предкам, а общие предки аврально кинутся в «силовые структуры», ну и далее по списку…
Так что «где» — сами разберутся.
Ребенок бежит из дому, потому что мешают… ну, скажем, личной жизни. Куда ребенок денется?
Шоссе уходило на юг. Предыдущий раз она пользовалась телефоном опять же на южном направлении, потом посетила Станцию, и вновь выбралась на южное шоссе… А что у нас на юге? Море, порт. Нормальных размеров город, есть где пожить да и Станции вполне неплохие…
Размышление ничего? Как вроде. Тех, кто будет так размышлять, можно еще и подбодрить — если отправиться по указанному южному направлению… А какая там, собственно, ближайшая Станция?..
Поесть и хорошенько выспаться, вот что нужно. Еда у нас уже с собой — еще даже кое-что осталось «из дому», ну а выспаться можно прямо на Станции, если подольше задержаться в «активной зоне».
«Интересно, что бы сейчас сказал Кирилл», — подумала она. — «Вряд ли что-нибудь ласковое. Если бы только мне его найти…". Но Самого Старшего Брата чёрта с три поймаешь.
Мокрые льдинки липли к стеклу.
2—2
Страж или Призрак, черт Его знает, но чувство юмора у Него определенно было. Со стороны это выглядело донельзя странно: облитый пульсирующим светом на фоне бледно горящих деревьев, совершенно демонстративно сбросив капюшон с головы, некоторое время Он просто стоял, обозревая произведенный эффект. Эффект — и правда что надо.
А вот головы у Него не было. Совсем. Ну, почти… В воздухе висела светящаяся маска, словно нарисованная рукой ребенка а потом нацепленная на сгустившийся туман, начинающая уже затухать — вместе с тем, что светилось на Его плаще и с тем, что светилось на деревьях. Затухало не особенно медленно, но достаточно для того, чтобы сначала не заметить.
По мере того, как освещение падало и тени сливались с наступающей снизу темнотой, Призрак начал проявляться — там, где в воздухе была лишь пугающее грубое светящееся подобие лица, что-то как будто сгустилось еще больше, уплотнившись. Казалось, Он впитывает в себя свет: ручьи трепещущего света на деревьях становились все тоньше, разбиваясь на капли и отдельные островки, «светлячки» гасли один за другим. Плащ упал на «пол», «угасая» с каждой секундой.
Кьяра села там же, где стояла, тупо наблюдая за процессом.
Словно из воздуха, прямо на глазах, материализовались пальцы. Почему-то она прикипела взглядом именно к ним. Сгустившиеся струи тумана, закручиваясь и уплотняясь до полной непрозрачности как будто бы затвердели, обретая форму. Потом посветлели — словно вбирая последние частицы света из перчаток — и стали вполне нормальными человеческими ладонями. Перчатки пролетели свои полметра и присоединились к плащу.
«Вот почему их призраками называют», подумала Кьяра. «Ужас какой». Теперь ей стало понятно, зачем Он носил и плащ, и эти перчатки — если их сбросить, в темноте Его вообще не должно быть видно.
— Пришедший к Сердцу свободен — такова воля Чащи, — повторил Он. Голос неуловимо переменился, ассоциации возникали скорее на ветер в кронах, чем на сухую листву. — Свобода же подразумевает диалог.
Призрак смотрел на Кьяру. Кьяра поджала ноги. Взгляд ощущался как нечто материальное, а вот лицо и шею над воротником рассмотреть не получалось. То ли темнота мешает, то ли не проявился он до такой степени…
Взгляд переместился куда-то ей под ноги.
Шершавая и очевидно толстая кора, на которой она сидела, вдруг пришла в движение, расступаясь. Едва проклюнувшись из почки и выпустив пару крохотных листьев, тоненькая веточка сразу же начала тянуться, прямо вертикально, выпуская новые и новые листья, превращаясь в солидную ветвь — и вот она уже зацветает. Только что раскрывшиеся светлые лепестки уже сжимаются, отмирая, на плодоножке растет какой-то непонятный плод, вот он падает прямо ей в руки — и новые цветы разворачивают бутоны, новые лепестки кружась опадают… И все это вместе занимает не более пары минут.
На вид фрукт — что-то вроде гибрида между апельсином и лимоном, только с ровной корочкой. На вкус — нечто, сильно напоминающее арбуз, вся мякоть пропитана жидким соком, только не сладким, а чуть солоноватым.
— Это было предложение к разговору.
— О чем? — воздержаться от комментария «что-то раньше на разговоры не тянуло» оказалось сложно.
— В Сердце Леса приходят многие, но еще никто не оставил его. Ты можешь быть первой. Если…
— Может быть, мы обойдемся без многозначительного молчания? — не выдержала девушка. — Если ты… извини, не знаю как тебя по батюшке… притащил меня сюда, значит, тебе чего-то надо и убивать ты меня явно не собираешься. Говори, а нет — так и покончим с этим. Я спать хочу, — угрюмо закончила она. На самом деле наглость объяснялась исключительно раздраем в нервах.
— А ты наглая. — Призрак склонил голову набок. Лицо окончательно скрылось в глубокой тени. — Хорошо, расставим акценты. Ты сама пересекла границы Леса. Уйти отсюда ты можешь, только выполнив моё задание… квест, своего рода… Ты знаешь о границе Источника?
— Кто ее перейдет, тому хана, — пробормотала Кьяра.
— Стражи никогда не переходят ее, — словно не заметив этой ее реплики, продолжил Призрак. — Поэтому мне и нужен человек. Вы несовершенны, но иногда можете принести пользу. Я займу твоё тело на время, чтобы выйти отсюда, и если твой разум выдержит, то ты свободно покинешь Чащу… Я могу проделать это не спрашивая, но формальное согласие всё-таки желательнее, — добавил он. — Подумай.
Сказать, что Кьяра оторопела — значит, не сказать ничего. Образно говоря, отпавшую от такой неприкрытой наглости челюсть ей пришлось ловить обеими руками.
Молчание. Мягко светятся деревья. Может быть, мерцает сама кора, а может быть — последние «светлячки» набились в какие-то дупла… Шумят кроны — и где-то ужасно высоко, почти у самого неба, несется протяжный тихий звук. Грусть и тревога, вот что рождается в душе… Да нет, какая еще грусть, и какая еще на фиг тревога? Возмущение и здоровый человеческий ужас перед потусторонним!
Призрак встал — Кьяра нерешительно поднялась вслед за ним — посмотрел куда-то вверх… Уже через пару минут совсем рядом с Кьярой принялись падать сухие листья. Девушка смотрела, как с тихим шорохом они падали из темноты, вращаясь в воздухе и плавно опускаясь на «пол» превращаясь в аккуратную кучу, по форме напоминающую постель. Да собственно это и была постель.
— Увидеть дорогу в этом лесу так же сложно, как и заметить её отсутствие. Я жду до рассвета.
Когда она обернулась, Призрак исчез. Просто бесшумно растворился в темноте, не забыв, однако, захватить детали своего гардероба.
Раздумывать тут явно не над чем. Валить надо, а не раздумывать. Но не получилось — когда Этот исчез в неизвестном направлении и свет погас совсем, уступив место предрассветным сумеркам, выяснилось, что валить некуда. Вниз уйти невозможно по той простой причине, что предыдущий ярус ветвей слишком далеко внизу, без веревки так не спустишься, разве только вниз головой — самый простой и самый же сложный выход из любого тупика. Штурмовать «стены» тоже бесперспективно.
Известно, что человек пройдет в такую щель, куда пролезет его голова и хотя бы одна рука. Но то место, где находилась Кьяра, явно создавалось в соответствии с этим правилом. Сплетение ветвей являло собой самую надёжную решётку, какая подходила к данной ситуации — Кьяре пришло в голову, что у Этого была неплохая практика по части похищений вообще и удержания похищенных в частности. Оставалось неясным, какие цели Он преследует… но не о таком же думать в процессе спасения собственной шкуры?
Стало совершенно очевидно, что выбраться в одиночку невозможно. Вот если бы кто-нибудь бросил ей верёвку оттуда, с верхнего уровня, где заканчивалось переплетение ветвей… Она посмотрела наверх, с обострившимся вниманием окидывая взглядом весь периметр своей живой «клетки», в тщетной попытке отыскать какой-нибудь выход…
До рассвета оставалось уже немного: уровень освещенности постепенно рос, серые тона преобладали над черными, постепенно из сумрака выступало всё больше деталей а тени становились всё более резкими. Одна из теней показалась ей более тёмной, чем другие, притягивая её ищущий взгляд. Потребовалось несколько минут внимательного наблюдения, чтобы понять — эта тень принадлежит кому-нибудь из Разумных. Надежда подавила нахлынувшие было подозрения и совсем уже заткнувшуюся осторожность, и Кьяра заорала во весь голос, требуя помощи, а конкретно — верёвки.
Стена леса обрывалась совсем рядом: отвесной пропастью уходили вниз стволы, небывалых размеров ветви, почуяв простор, огромными шатрами зелени развернулись в ожидании первых солнечных лучей. Сюда уже проникал ветер, шелест миллионов листьев был похож на шепот каких-то невидимых существ, словно они разговаривали из крон Чащи с молодой порослью… которая была в несколько раз громаднее обычных деревьев. И тем не менее ещё не достигла нужного размера и права стать частью Чащи, для этого потребовалась было ещё сотня а то и больше лет. Но Чаще торопиться некуда…
А вот им — очень даже есть куда.
— Быстрее. Нельзя ждать.
— Я не смогу спрыгнуть туда!
— Выбора нет.
Кьяра вновь глянула на перчатку в своей руке, затем — вниз. Верёвки хватало только для одного яруса ветвей, до земли же было ещё изрядно. На взгляд Кьяры, оставалось только зажмурившись спрыгнуть в неизвестность, сквозь сеть мелких нижних веток.
— Это самоубийство! Призрак ещё неизвестно убьёт или нет, а тут шею свернуть — с гарантией!
Спутник прошипел что-то — то ли просто втянул воздух сквозь зубы, то ли тихо выругался.
— Слушай. У тебя нет выбора. Посмотри.
Девушка послушно проследила взглядом, куда указывала его рука. Сквозь разрывы в кроне было видно бледное небо, с каждой минутой оно становилось всё ярче и окрашивалось во всё более насыщенные розовые тона, серые краски отступали вместе с ночной тенью. Солнце должно было вот-вот подняться над горизонтом. Почти всё время отпущенное Кьяре та провела в беге по переплетению лесных «висячих» троп со скоростью, вряд ли доступной ей на земле (в обычных условиях, само собой). До рассвета же оставалось совсем немного.
Страж — а это ведь был, несомненно, Он — сдержит своё слово. До рассвета она может «думать» сколько и где ей угодно, ведь не может же он не знать, где она находится в данный момент… Но с первыми лучами солнца Он придёт. Не только появится, материализовавшись вдруг прямо из воздуха, словно ожившая тень, а именно придёт — невидимость да, но возможностью мгновенно перемещаться Стражи тем не менее не обладают. Хотя опять же, другой вопрос, с какой скоростью в пределах своих далеко не маленьких владений Страж перемещается…
— Солнце встанет, и Он придёт за нами, — зловеще изрёк Спутник. — Только спуститься, а дальше — бежать. Граница — вот она, — он указал пальцем куда-то в сторону и вниз.
— Но…
— Если не пойдёшь, я спускаюсь один, — закончил он, оборачивая веревку вокруг кулака и сильными резкими рывками пробуя, хорошо ли она закреплена.
Кьяра прикусила губу. Она никогда не прыгала с высоты, которую даже не может сейчас точно оценить — пять метров, шесть, меньше или больше? Но выбора-то и правда нет! Собственно, если этот человек тоже зачем-то нужен Стражу, ему не было никакого резона спасать ещё и её, но ведь зачем-то вытащил. А дальше уже «каждый сам за себя», сказала бы ещё спасибо, что тащил тебя за собой до самой границы…
Спутник выжидающе смотрел.
Кьяра сглотнула, нерешительно протягивая руку к верёвке.
Спутник кивнул.
— Спускаюсь я, потом ты. Страхую, прыгнешь как скажу. Вперёд.
Верёвка натянулась. Движения Спутника свидетельствовали о хорошей физической подготовке и несомненном наличии практики, оставшаяся в перчатке левая рука служила тормозом. Девушка стала натягивать оставленную ей пару к его тёмной перчатке, усиленно надеясь, что сможет повторить его движения. По мере спуска фигура человека становилась всё меньше, но прошло совсем немного времени, прежде чем он стал казаться ребёнком, повисшем на игрушечном канате. Только канат был вполне серьёзный, и он наконец закончился.
Перехватывая верёвку, Спутник достиг самого конца, повиснув на вытянутых руках и медленно раскачиваясь по дуге, словно маятник. Тут он изогнулся, раз, другой, намеренно усиливая амплитуду, и Кьяра уже нахмурилась пытаясь понять что он делает, когда Спутник, достигнув «вершины» движения, разжал руки. Получив ускорение, секунды тело продолжало двигаться вверх, но сила тяжести взяла своё.
Кьяре показалось, что сейчас он тяжёлым кулем рухнет вниз, и свернёт себе шею, впечатавшись в землю. А ей останется либо дожидаться неминуемого прихода Стража (которого кстати и ждать-то не особенно долго), либо последовать примеру…
Продолжая падать, Спутник вытянул и растопырил руки. Но вместо того чтобы врезаться в молодую поросль нижних ветвей, протаранив их переплетение своим телом, он ухнул в самую их гущу. Вниз полетели измочаленные листья и обломки самых тонких веточек, более толстые с громким треском подались под его тяжестью, прогнулись, угрожающе раскачиваясь, но… выдержали.
Долгие томительные секунды Спутник не двигался. То ли приходил в себя после прыжка, то ли дожидался, пока в зелёной массе установится относительное равновесие: что-то ещё продолжало сыпаться вниз, неразличимое в тени. Кьяра прикрыла рот. Если по верёвке она ещё как-то могла мы спуститься — жить захочешь, сможешь — но повторить такой трюк она была не в состоянии, стой у неё за плечами хоть десять Стражей.
Спутник наконец пошевелился. Вновь что-то затрещало, ветки под ним прогнулись ещё сильнее, но его это уже не останавливало. Извернувшись как-то боком, он соскользнул вниз, и последнее что увидела Кьяра было светлым пятном его правой руки, выделявшейся на фоне более тёмной зелени.
Кьяра постояла в нерешительности. Где-то далеко, на грани слышимости, завыли Гончие.
Вряд ли это придало ей уверенности в себе, да и второго дыхания не открыло, но действовать наконец заставило. Бесполезно пытаться описать, как она спускалась по этой самой верёвке — всё, что запомнила сама Кьяра, был огромный холодный ком где-то в районе живота, боль в быстро деревенеющих мускулах и тошнотворное качание из стороны в сторону почти что в кромешной темноте — не исключено, что виной тому было помутнение в глазах.
Иногда говорят, что если человек долго чего-то боится, то в какой-то момент страх отпустит свою жертву и уже не будет иметь никакой силы. Размышляя в самом ближайшем будущем над этим высказыванием, Кьяра пришла к выводу, что всё это — наглая враль.
Конец верёвки. Кьяра почувствовала, что ноги висят в пустоте. Пожалуй, если бы она решилась сейчас подниматься, сил подтянуться и вновь поймать ногами верёвку уже не оставалось. Вновь раздался тоскливый, практически леденящий душу вой Гончих… и он приблизился.
Теперь — только вниз… Она крепко зажмурилась и начала раскачиваться.
— Не двигайся!
Грубый окрик откуда-то снизу заставил её замереть, и весь достигнутый результат стал сам по себе сходить «на нет». Ритмичные движения маятника превратились в медленное кружение на месте. Руки и плечи болели от перегрузки, нестерпимо саднила левая, незащищённая перчаткой рука. Она не видела, что происходит внизу и что там делает Спутник. Вновь прозвучал его окрик:
— Замри! — пауза. — Теперь слушай. Я под тобой, на счёт три отпустишь верёвку, я поймаю. Готова?
— Там высоко?.. — слабым голосом вопросила Кьяра. Пауза тянулась, показалось, что он не услышал. Уже нужно начинать считать? Или вслух?
— Какая разница? — раздражённо ответили снизу. — Раз!.. Два!.. Три!
И в третий раз Гончие возвысили голос, на этот раз уже совсем близко.
— Отпускай!
Откуда они взялись, как вышли на её след, не опередят ли они её, а может и — чего не бывает? — опередят даже и Стража?
— Отпусти эту чёртову верёвку! — Пальцы неожиданно пронзила судорога и Кьяра действительно отпустила верёвку.
На мгновение слепой ужас погасил сознание, и само падение «прошло мимо», а в следующую секунду всё уже закончилось. Спутник действительно поймал Кьяру, но на ногах не устоял — а может, и не собирался — и оба они покатились по земле. Быстро поднявшись и не дожидаясь, пока оглушенная падением девушка придёт в себя, Спутник резким движением вздёрнул её на ноги и, не отпуская руки, бросился куда-то.
Она не бежала — просто старалась удержаться на ногах, тащилась за ним как тащат на верёвке, с одного берега реки на другой, тяжёлый паром. Нечёткими тенями мелькали необхватные колонны деревьев. Девушка видела только одно: спину бегущего впереди человека и его отведённую назад руку, вцепившуюся в её запястье.
Они пробежали несколько десятков шагов, когда Кьяра, неудачно ступив, подвернула ногу и почти упала. Спутник, запнувшись только на секунду, ещё более сильным рывком дёрнул её вперёд, буквально протащив девушку по земле те последние метры, отделявшие их от Границы.
Никакого плавного перехода: молодой низкорослой поросли, поваленных сухих стволов, зарослей кустарника. Стена огромных деревьев обрывалась резко, как отрубленная ножом. Уже в двух шагах от Границы, обозначенной их кронами, колыхалось безбрежное море травы, поднимавшейся почти до пояса.
И Кьяра рухнула в эту траву, окончательно оглушённая, потерявшая чувство направления и прошедшего времени, не чувствуя боли от ушибов. Она наконец-то действительно отключилась.
Спутник смотрел, запрокинув голову, как первые рассветные лучи солнца касаются вершин кроны Чащи. Где-то совсем близко плыл раздосадованный, на одной ноте, вой.
3—1
Сергей Маркович Сёмгин изучал бумаги.
Не то, чтобы он без них не мог обойтись совсем — просто они позволяли ему не поднимать взгляда на сидевшую рядом с ним женщину. Перебирая пальцами распечатки квитанций, чеки и какие-то ксерокопии, из которых взгляд выхватывал лишь то, что они совсем уж низкого качества, Сергей Маркович Сёмгин мог не только не смотреть на эту женщину, но и временно отключиться от потока слов, произносимых ею. Это было необязательно, но она отвлекала его от мыслей.
У Александры Павловны Сёмгиной вот уже минут тридцать как не прекращался словесный понос.
Иногда некоторые из её слов долетали до его сознания, и тогда Сергей Маркович морщился, откладывая в сторону очередную распечатку. Из этих некоторых слов его жены выходило так, что виноваты его старший сын вообще и он сам лично в частности, и что она никогда ничего иного и не могла ожидать от них двоих, и что она никогда им двоим этого не простит, даже если всё закончится благополучно. А в том, что всё закончится благополучно, Александра Павловна глубоко сомневалась, потому что опять-таки виноваты они оба — ничего не делают и только сидят, ожидая неизвестно чего.
То, что вот уже несколько часов кряду на ушах стоит вся свободная смена отдела СБ, и даже некоторые знакомые из ФСБ, её совершенно не успокаивало.
Трель телефона, прозвучавшая в тишине, заставила её осечься на полуслове. Сергей Маркович отложил бумаги в сторону и не без дрожи приложил трубку к уху. Пока голос заместителя начальника службы безопасности с того конца провода разъяснял ему обстановку, Сергей Маркович перевёл взгляд на экран ноутбука.
Александра Павловна, тихо всхлипывая, вытирала глаза носовым платком.
— Пока сообщение дошло, пока отследили канал — на это всё требовалось время. Машина выехала как только на телефонной станции определили, где последний раз работал её мобильный, но она уже уехала. Там рядом развилка шоссе — она могла направиться в любую сторону…
— И вы не можете определить, куда? — медленно спросил Сергей Маркович. В окошке почтовой программы по серому фону чётко чернели две строчки: «Жива, здорова. Поставите блок на счёт — не вернусь».
— В данный момент — нет, — голос заместителя прозвучал чуть виновато. — Мы знаем только самое общее направление — по крайней мере то, что она направляется не в сторону Москвы или Волгограда. Остаётся только ждать, когда она проявится. Мы уже связались с дирекцией аэропорта, вокзалов, порта…
— А таможня?
— Связываемся в данный момент… в неофициальном порядке, — после паузы ответил заместитель. Сергей Маркович попытался вспомнить, как же его всё-таки зовут, но не смог: парень работал недавно. — Вряд ли она направится на Украину. Она телефон-то не включает из конспирации, а на границе её обязательно остановят, — он помолчал ещё немного. — Если бы она хотела улететь или уплыть куда-то, то скорее взяла бы такси, а не вашу машину. Во всяком случае затеряться так было бы проще.
— Да, машина… с этой-то стороны у нас что?
— Мы связались с ФСБ, они сейчас подготавливают дело, но все ориентировки выйдут только завтра. Праздники всё-таки, большая часть личного состава в отгуле. Умная у вас дочь, — позволил себе заметить заместитель.
— Даже слишком, — усмехнулся Сергей Маркович.
Александра Павловна уже почти успокоилась и застыла, устремив невидящий взгляд куда-то в район шкафа с декоративной посудой. Узкие полоски солнечного света, продираясь сквозь жалюзи и муть плавающего в комнате сигаретного дыма, отражались от чисто вымытого стекла, падая на пол редкой россыпью бледно-золотых кругляшей. Где-то в коридоре переговаривались люди, слышалось шарканье туфель по паркету.
— У вас есть какие-то наработки? Мы можем обнаружить её хоть как-нибудь?
В углу экрана ноутбука мигнула иконка, сообщая, что пришло ещё какое-то письмо, но Сергей Маркович не отрываясь смотрел на то, первое сообщение, развернув его во весь экран и раз за разом пробегая глазами строчки, но уже не воспринимая их смысла.
— До завтра — пока телефон отключён — нет, только косвенно… Подумайте ещё раз, может быть вы вспомните какие-то места, куда она может заехать по пути?
— Я же уже десять раз сказал, что я не…
Он внезапно осёкся. Глаза вновь пробежали строчки на экране, на этот раз медленнее.
«Жива, здорова. Поставите блок на счёт — не вернусь».
В голове вдруг прояснилось, как будто с окон наконец сорвали пыльные жалюзи и солнце хлынуло в прокуренную комнату, освещая даже дальние, забитые тенями углы. За доли секунды выстраивалась цепочка мыслей.
«Поставите блок на счёт — не вернусь».
Блок на счёт.
Какой счёт можно заблокировать?
Куда она тратила деньги?
Что было для неё столь важным?..
— Станции, — прошептал Сергей Маркович. — Она появится на какой-нибудь из Станций. Найдите её личный счёт и следите за ним! Вы же можете узнать, с какой из Станций она будет подключаться?
Заместитель что-то ответил, потом начал быстро разговаривать с кем-то, отстранив трубку — его голос звучал приглушённо и невнятно. Но отец Арины его уже не слушал. Он рассеянно смотрел на Александру Павловну, мать Арины — бледную заплаканную женщину, замершую в соседнем кресле со скомканным платком в руках. Но продолжал говорить, обращаясь не к ней и не к телефонной трубке, хотя заместитель уже замолчал и, должно быть, слушал и слышал. Дома у них телефоны и лучше, и дороже, чем в офисе.
— Станции, вот что ей нужно на самом деле! Вот ради чего она сбежала! Не нужны ей ни вокзал, ни Украина с таможней, и такси ей не нужно, и теряться она не хочет, потому что знает — её можно по счёту отследить, без всякого ФСБ. Вот зачем ей машина! Будет бегать от Станции к Станции, пока не поймаем, и счёт заблокировать не посмеем, иначе её искать можно хоть неделю! Начинайте искать прямо сейчас!
Он замолчал, отключив трубку. Встал, так же молча вышел из комнаты, поднялся по лестнице на второй этаж — в холле толклись какие-то личности из службы безопасности — прошёл сквозь анфиладу комнат и выбрался, наконец, на балкон. Влажный ветер порывами трепал голые кроны деревьев на соседней стороне улицы. Свинцовые тучи низко нависли над крышами других домов «частного сектора», извергая из себя что-то вроде мелкой мокрой крупы. Сигарета никак не хотела разгораться, Сергей Маркович плюнул и бросил её вниз, на замощенную плиткой дорожку.
Где-то на краю сознания формировалась мысль. Эта мысль была очень важной, и Сергей Маркович был в этом уверен, но она ускользала буквально сквозь пальцы, как угорь. Тем не менее её обязательно нужно было поймать.
Он начал размышлять.
Да, поссорились с девчонкой…
Запретили ей пользоваться Сетью, но ведь только для её же блага — существуют ведь какие-то пределы, человек не может жить в какой-то другой реальности, кроме той, где живём все мы! Да, это не простой и далеко не радужный мир, да, в нём много грязи и пота, и слёз, и даже — иногда — крови. Хотя от этих сторон жизни Арину прочно защищал щит, созданный её семьёй.
Какой ещё ребёнок из всех знакомых ему семей имел такие дорогие игрушки — компьютеры, ни для чего кроме игр не используемые, но при этом по мощности фактически превосходящие рабочие станции, которыми пользовались в дни молодости Сергея Марковича, когда он работал в секретном НИИ, разрабатывая оборудование для связистов? Какой ещё ребёнок мог тратить деньги на всякую ерунду? А лучшее образование? Поступить в престижный институт, получить хорошую профессию — никаких проблем! Хочешь в Англию, изучать язык среди аборигенов — пожалуйста, хоть завтра! И вместо того, чтобы благодарить родителей — она сбегает из дому! Чертовка…
Да, жизнь определённого слоя населения имеет и свои ограничения. Например, необходимо делать всяческие предосторожности, девочке нужна была охрана, что в этом такого оскорбляющего честь и достоинство? Ладила же она с охранниками, в конце концов, этот её Сашка — нечто среднее между членом семьи и тенью. И вдруг — такая истерика…
Может быть, всё дело в том, что она не ценила эти деньги, этот уровень жизни? Достался он ей просто «по праву» рождения, как какой-нибудь аристократке — родили в обеспеченной семье и на тебе, пользуйся… А откуда деньги берутся — никогда не знала.
Тут Сергей Маркович вынужден был признать, что Арине никто не говорил и не собирался говорить, откуда берутся деньги. Более того, одним из обязательных пунктов спокойствия семьи был тот факт, что Арина не знала, чем эта самая семья эти самые деньги зарабатывает.
Избалованная девчонка… Сказать-то не сказали, денег давали, а вот когда она стала очередной «жертвой Сети» — проглядели. Друзей у неё всегда было мало, старший брат да этот её Александр. Где он, кстати говоря, подевался в последнее время? Сделать заметку охране — надо будет его найти, может быть, дочь решила проветриться из-за него…
Тут та самая мысль шевельнулась и вновь возникла на горизонте, где-то совсем поблизости, и Сергей Маркович замер, боясь её спугнуть.
Где-то далеко раздались тихие раскаты грома, ветер запах уже не просто влажной моросью, а настоящим дождём.
Нет, он же сам менее получаса назад додумался — дочери нужны Станции.
Для побега она выбрала такое время, чтобы её отсутствие стало заметно только утром. Судя по тому, откуда она отправляла письмо, ночь она провела где-то рядом с городом. А потом, когда её исчезновение уже точно должны были заметить, написала… и пропала. Но ведь место выбрала не случайно — явно знала, что её могут найти, и поэтому остановилась у развилки. И телефон держит выключенным по той же причине. Пока ФСБ, ГАИ, милиция, да в конце-то концов военные патрули — пока они все не у дел, её ничто кроме телефона и Станций не выдаст, если только она не решит воспользоваться каким-либо из междугородних видов транспорта или пунктом доступа в Интернет, написав что-нибудь со своего почтового ящика.
Это с одной стороны.
Что с другой стороны?
Если ей нужны Станции, она должна прекрасно знать, что по счёту её могут найти. Машину она взяла ради того, что бы двигаться от Станции к Станции, и тем самым сбить поиск со следа, но при этом по самой машине её могут найти ещё быстрее. Это он тоже уже обдумал. Но какой в этом смысл, если по истечении суток, максимум двух, её фотография и номер этой пресловутой машины будет на всех постах — внутри городов, на выездах из городов, на шоссе между городами?
В таком случае, логичнее было бы обойтись без машины с самого начала — уехать сразу же куда-нибудь подальше, совершенно затеряться и делать там всё, что душе угодно…
Значит, для дочери расстояние не важно, для неё важно, чтобы её не нашли в эти день-два. Не нужно далеко ехать, Станции везде одни и те же, дело только в размерах, а к Сети они подключены одной и той же. Вопрос только в том, что такого важного она собирается там делать? Что требовало побега из дома — несомненно, заранее хорошо продуманного и осуществлённого с достаточной решимостью? И что при этом укладывается в такие чёткие и — главное — короткие сроки?
Сергей Маркович ухватил-таки свою мысль за хвост. Она была вся в его власти.
Он захлопнул за собой балконную дверь, успев мельком удивиться, как он однако же замёрз стоя на улице в одном костюме без куртки, и достал из кармана мобильный телефон.
— Алё, Римма? Найдите мне Кирилла. Что? Я не знаю и знать не хочу, чем он занят, я хочу знать, где он этим занят! Вы же его секретарша, ну так и постарайтесь, не мне же он будет отчитываться о своих поездках… Делайте что хотите: подключите службу безопасности, хоть опять в ФСБ обратитесь! Если они не в состоянии найти мою талантливую дочь, так пусть хоть сына поищут.
3—2
Очнулась она во второй половине дня.
Болел ушибленный левый бок, болела растянутая левая же лодыжка, но в голове прояснялось… Постепенно выстраивалась последовательность событий: она убегает от Гончих, но попадает в руки к Стражу. Страж оставляет её в кажущейся надёжной тюрьме и уходит. Вдруг появляется некий человек — Спутник, ведь имя его неизвестно — выдёргивает её из этой самой тюрьмы, и они на дикой скорости сваливают по каким-то тропам, а потом он заставляет её совершить — Кьяра сглотнула — дикий спуск вниз. И наконец, последним спринтерским рывком вытягивает её на себе за пределы Границы…
Всё.
А кстати, где это она сейчас? Кьяра осторожно села, приподнявшись над травостоем.
Солнце уже двигалось на запад, где-то высоко в голубом и безбрежном проплывали громады облаков; постоянный несильный ветер рассеивал жару, обдувая лицо, ероша волосы и уносясь дальше — волновать зелёное море, уходящее к самому горизонту. Бесконечное зелёное и бесконечное голубое. Зелёно-голубая бесконечность… Запахи разнотравья и нагретой земли сливались с чем-то неуловимо-свежим, что примешивалось к запаху ветра — сырой полумрак леса, вытянувшегося тёмной полосой вдалеке к югу, казался теперь дурным сном.
Фигуру своего спутника она заметила лишь тогда, когда тот встал, поднявшись в полный рост. «Должно быть, он меня тащил».
— Самочувствие?
— Жива, но жалуюсь…
— Придётся потерпеть. Лес там, — он указал на юг. — До ночи нужно уйти как можно дальше.
— А разве Стражи выходят за пределы Границ? — удивилась Кьяра.
— Стражи — нет. Я понял так, что за тобой идут Гончие?
— Ну… вообще-то шли, — неохотно ответила она. А у этого — ровный спокойный голос, ни малейшего следа удивления. Ну Стражи, ну Гончие, банальность, каждодневные заботы. Плюнуть и забыть.
Пауза затягивалась.
— Я ещё не выразила тебе свою благодарность. Я тебе обязана спасением, и всё такое… Если поможешь оторваться от Гончих, буду обязана вообще по гроб жизни. И вообще, надо же ещё обмыть чудесное освобождение, — нервно закончила девушка.
Спутник помолчал, как бы раздумывая. Солнце освещало его сверху и сзади, чтобы увидеть выражение его лица Кьяре пришлось бы встать, но она не была пока до конца уверена, что не потеряет равновесия.
— Ладно. Нужно — оторвёмся. До Аргоса нам по пути.
Аргос — морской порт. «Так, значит, это степной язык между Чащей и Морем, вот куда нас занесло…»
— Ну раз по пути, — в голосе Кьяры прозвучал явственное облегчение. — Может быть, скажешь, как тебя называть?
Ещё одна пауза, вновь он обдумал вопрос и выдал ответ — всё тот же серьёзный, спокойный тон.
— Нас двое, имена не нужны.
«Странная какая манера разговаривать, вот уж точно, скажет — как отрежет. Это он, видимо, в том смысле — что можно и просто на „ты“ обращаться.»
— Можешь идти?
Кьяра попыталась встать, сначала на колени, потом нормально, затем осторожно перенесла вес на левую ногу. Неловко сделала несколько неуверенных шагов, оступилась, с виноватым выражением лица вновь села в траву. Было больно.
Спутник вздохнул, легко проскальзывая сквозь переплетение высоких стеблей.
— Разувайся.
И он склонился над Кьяриной лодыжкой, заодно предоставляя неплохую возможность рассмотреть себя в профиль. Лицо без следа щетины, высокие скулы, чётко очерченный подбородок, прямой нос со следами давнего перелома, небольшой шрам у нижней губы.
Впрочем, его это не портило — наоборот, странным образом придавало индивидуальность почти аристократическим чертам. Слегка волнистые чёрные волосы опускались ниже воротника куртки, скрывая уши и шею.
Больше всего внимание Кьяру привлекала его куртка. Грубую чёрную кожу покрывало что-то вроде огромной осетровой чешуи очень тёмного цвета. Из такого же материала были сделаны и его штаны — особенно большие чешуи на коленях покрылись многочисленными царапинами, а наборный чешуйчатый же пояс, видневшийся из-под полы распахнутой куртки, нёс на себе отпечатки не одного боя. Должно быть, пояс защитил своего хозяина от немалого количества попыток выпустить оному хозяину кишки. Оставалось только догадываться, какое животное могло носить подобную шкуру.
Спутник тем временем завершил осмотр, извлёк откуда-то из внутреннего кармана скатанную полоску плотной ткани и теперь обматывал ею Кьярину лодыжку. Пальцы у него были прохладные, движения — точные и размеренные. Так же точно как он по верёвке лез — в том смысле, что сразу видно, в чём у человека есть опыт. Ей оставалось только натянуть основательно расшнурованный сапог и вновь попытаться встать на ноги. Всё равно больно.
— А далеко до порта идти?
— Привал на ночь… завтра днём будем там.
Видя, как Кьяра морщится, наступая на больную ногу и горбится, снимая нагрузку с больного бока, он добавил:
— До заката придётся потерпеть. К утру пройдёт.
В тот день Кьяра заснула сразу же, как только коснулась земли — прямо там, где рухнула, остановившись.
Аргос.
Порт на северном берегу центральной части обжитых земель, в заливе Лосс — расположен в ключевом месте для жителей западных и восточных областей, как раз на полпути между ними.
Надёжно разделённые владениями Стражей, земли эти по сути изолированы друг от друга и связь поддерживается только морским путём и караванным трактом, проложенным через два горных перевала (где построены крупные сторожевые форты).
Но, во-первых, оба Перевала блокируются с осени до поздней весны, а во-вторых объем грузов которые можно перевести таким путём — ограничен количеством рабочей силы, на чьих спинах эти самые грузы будут двигаться. Иными словами, море всегда оставалось самой лучшей дорогой, но попасть из западной части в восточную, обогнув Архипелаг с другой стороны, почти невозможно: слишком много рифов и мелей, слишком опасен путь и слишком большого крюка надо давать, чтобы не лишиться судна.