18+
Ребекка

Бесплатный фрагмент - Ребекка

Пособие для начинающих ведьм

Объем: 104 бумажных стр.

Формат: epub, fb2, pdfRead, mobi

Подробнее

Ребекка

Памяти Ш. Садига (мой милый племянник, пятнадцать лет слишком мало для одной жизни — я сорвала для тебя ромашку…)

«Бывшее таинством между двумя, превращается в хаос, когда в нем участвуют незваные третьи»…

Пролог

«Органная музыка поистине дьявольская, это не арфа спустившаяся с небес…» — думала про себя Рика, пока из наушников на всю громкость играл Бах.

Она стояла на центральной площадке автобуса и глядела в окно. Как быстро стемнело! Немудрено — середина осени! Ее внимание привлекла девушка, что сидела справа в трех сиденьях от Рики.

«Интересная. Есть тайна. Цепляет магнетически: глаз не оторвать…».

Рика любила разглядывать людей в транспорте и представлять себя охотницей: всегда находится что-то, что привлекает больше остальных. Прямо сейчас она нахмурилась и тут же тихонько хохотнула: «что-то», а не кто-то! О чем это говорит? Люди для Рики «что-то»? Наверное, в роли охотницы так и есть! Она будто в сувенирную лавку зашла, а девушка, которую она отметила — ее трофей.

Рика любит людей, но по-своему.

Она вновь поглядела на девушку.

Сколько ей лет? До двадцати пяти, однозначно, но она не намного младше Рики, возможно, они ровесники.

Лицо ее чистое, форма — слегка расплывшийся овал, но скулы ярко выделенные. Цвет лица молочный, слегка загорелый, виднеется лёгкий-лёгкий румянец. Волосы прямые, темно-русые, не очень густые, ниже плеч и, наверное, мягкие. Передние пряди девушка заправила за уши, остальные локоны падали на грудь.

Рика не разглядела цвет глаз незнакомки, наверное, светло-карие, но при взгляде на девушку в первую очередь привлекали губы: пухлые, светло-кораллового теплого цвета.

Рика спрашивала себя, почему именно она привлекла ее, может, увидела в ней частичку себя?

Взгляд у девушки был отрешённый, она будто не в автобусе ехала, да и плохо она вписывалась в окружение. Она постоянно смотрела в окно, и Рика ни разу не встретилась с ней глазами, да и не хотела бы: пропадет ощущение тайны, мистики, фантазии развеются, и Рика возможно столкнется с настоящей девушкой, а не той, что она сейчас видит.

Рика вытащила один наушник: Бах задремал, и размышлять стало бодрее.

Есть во взгляде девушки что-то жертвенное, что-то кроткое, но и опасное? К ней вроде бы и хочется подойти, но есть ощущение, что она ранит отказом. Она будто говорит своим взглядом, что ты не для нее. Для нее вообще здесь никого нет, любуйтесь, только любуйтесь, но не подходите.

Стал бы такую выслеживать маньяк? Однозначно. Но и он бы задумался: взгляд ее кроткий, но за ним прячется что-то звериное. Кто знает, может, маньяк сам и попадется на этот взгляд и он окажется ее жертвой.

Тут у Рики защекотало в животе, и, казалось, щеки вспыхнули, и дыхание участилось: интересно, у нее есть ямочки на щеках?

Но это она вряд ли узнает: девушка вышла на следующей остановке.

Интересно, а если усилить поднявшийся интерес к девушке? Что бы сделала Рика? Однозначно, она бы вышла прямо сейчас и незаметно стала бы выслеживать ее. Она бы узнала, где живёт девушка, какого цвета ее пижама, как она чистит зубы, мёрзнут ли у нее ноги, спит ли она в носках, или, наоборот, бегает босиком по дому…

И, наконец, она бы узнала о проклятых ямочках, для которых и затеяла этот жуткий сталкинг.

А, может, быть и не узнала бы. Может, девушка вообще никогда не улыбается.

Но Рика переживет неразгаданную тайну. Маньячить за привлекательной незнакомкой в надежде обнаружить ямочки на ее щеках — идея утопическая.

К тому же ямочек может и вовсе не окажется! Тогда, тем более, все оказалось бы зазря! Нет уж!

Рика вздохнула и надела наушник.

1

В одном далёком маленьком городке, где мужья и жены никогда не касались друг друга, а потомство находили в печи или доставали вместе с ведром из колодца, состоялся суд над молодой женщиной.

Суд проходил в самом центре площади.

На протяжении сего действа Ребекка дремала и особо не вслушивалась в чем ее обвиняли, но когда толпа начала с ней «знакомиться», дремота с Ребекки тут же слетела. Из толпы постоянно выкрикивали:

— Позорница отца своего!

— Чертовка похотливая! Ведьма!

— Сластолюбивая мерзавка!

— Извращенка!

— Грешница! Мешок ей на голову!

— Дрянь! Облить кипятком, чтоб уродиной ходила!

— Безбожница! Сжечь на костре!

«Какой смелый всё-таки у нас городок, какие странные говорящие у горожан имена!» — подумала Ребекка, но тело ее сковало от ужаса.

— Так это они обо мне?! — прошептала она и закрыла ладонями рот. — Но кто эти все люди? Они ведь даже не знают меня! Лично я мало с кем знакома!

Обычно, когда Ребекка нервничала, она по много раз расплетала и заплетала свои волосы, но руки ее были связаны, а волосы скрутили в тугой узел на макушке. Она не мылась уже три дня, тело чесалось, казалось по сальным волосам кто-то ползал.

«Неужто вши завелись?!» — подумала Ребекка и содрогнулась всем телом.

Комок тошноты то ли от голода, то ли от отвращения к воображаемым вшам подкатил к горлу. Ребекка глубоко задышала, и тошнота медленно отступала.

«Скоро все закончится, это не навсегда» — успокаивала она себя.

Ребекка решила не тратить зазря

душевные силы и вновь задремала, пока не услышала, как судья прогремел басом прямо у нее над ухом:

— Ребекка дочь Авраама, вы обвиняетесь в распутстве и колдовстве, вы не можете жить в нашем городе, ибо наводите смуту и развращаете наших благочестивых мужчин. Не будь вы дочерью покойного уважаемого врача, вас бы кинули на растерзание народу или сожгли заживо. Но суд смягчился. Отныне вы отправляетесь на перевоспитание в лес к трем набожным знахаркам-отшельницам. Они выбьют из вас похотливые мысли и очистят душу от окаянных помыслов. Но театра Посрамления вам не избежать! По истечении трёх месяцев вы займёте в нем главную роль, и только сыграв на сцене перед всем городом, вы отмоетесь и очиститесь от вечного клейма распутницы и вновь станете добропорядочным членом нашего чистого общества. Чего вам желаю от всей души.

***

За городом в лесу стояла одинокая изба. Жили в ней три сестры-знахарки: Красивая, Старая и Средняя.

Жизнь в избушке кипела с утра до вечера. Сестры постоянно трудились, готовили полезные снадобья, делали целебные мази и варили исцеляющие растворы. Горожане редко захаживали в лес к сестрам: на базаре у них была собственная лавка, где они и торговали эликсирами.

Сестры очень обрадовались, когда городской суд отправил к ним на трудотерапию и перевоспитание «сластолюбивую змею» красавицу Ребекку.

— Ах, как она прекрасна! — ворковала Старая. — Сейчас, сейчас я приготовлю замечательный десерт для нашей гостьи!

— Ты, сестрица, потише, болтай, авось Иуда в кустах засиделся, феячь, да по-тихому, — ворчала Средняя, пока расфасовывала готовые заказы по маленьким корзинкам.

— Эй, Красивая, а ты, что скажешь? — Старая выгнула спину и тут же громко чихнула: она просеивала муку для выпечки.

— А что мне? — пожала плечами младшая сестра и облизнула пальцы. — Ммм, земляника сладкая, как наша гостья.

— Слава матушке Гербе, что ее к нам направили, так бы упекли в дом скорби, где она и работала! Вот насмешка судьбы, ей богу! — покачала головой Старая.

— Дык, разговоры ходят, что нарочно так не сделали! — говорила Красивая. — Мол, она там всех морфинистов да хмельных совратила бы! Она же и работала в отделении с такими вот «алхимиками». Пока работала — нельзя было, а как легла бы — чего терять-то!?

— Вот чушь несусветная! — поморщилась Средняя. — Какой мерзкий народец! Все о себе, все о себе твердит, а на несчастную Ребекку свои похотливые желания смещают! Ещё и театр Посрамления ее ждёт! Бедная девочка!

Красивая мельком глянула на помятый портрет Ребекки, нарисованный одной из ее «жертв». Она оторвала его с деревянного столба около площади. Над ним были накарябаны оскорбления.

— Ну, на жертву она не смахивает, — заметила Красивая, разглядывая портрет Ребекки. — Ей как будто все равно, что о ней думают. А во взгляде так и читается: бунтовала, бунтую и буду бунтовать.

— Та-а-ак, — пропела Старая. — Так, кто же ты, распутная Ребекка, дочь самого Авраама? — она прищурилась, разглядывая портрет.

— Ты если колдовать собралась, так давай по-нормальному, чего кривляться-то?! — фыркнула Средняя.

— Когда речь идёт о Ребекке, все вокруг становится ненормальным! — закатила глаза Красивая. — А вообще, сестрица-то права, давай думай быстрее, а то я почти всю землянику съела!

— Цыц! — гаркнула Старая. — Идёт, идёт, уже идёт!

Старая вскрикнула на всю избу, растопырила руки и замерла, уставившись на улыбку нарисованной Ребекки.

Старую будто молнией пронзило. Красивая готова была поклясться, что даже услышала, как гром загремел, но, оказалось, что сестрица в магически-творческом экстазе рукой сшибла алюминиевый горшок с полки.

Красивая еле-еле сдержала смешок и тихонько отодвинула от себя миску с ягодами: когда старшую сестрицу настигает вдохновение, лучше не то, что не жевать рядом, а не дышать!

Средняя же, справившись с заказами, подсела к Старой и стала ждать, что же сейчас отчебучит сестрица. Та закрыла глаза и, нахмурившись, ощупывала руками воздух вокруг себя.

— Пудровый аромат! — воскликнула она, и вновь вытаращила глаза на портрет. — Яркий, как насыщенная фуксия, и сочный, как спелые ягоды земляники… Терпкая земляника, хрустящие вафли с земляникой и с пудрой…

Старая заходила по избе и все повторяла обрывки мыслей, словно боялась, что они убегут от нее.

Вот она резко остановилась и вновь глянула на портрет. Губы ее расплылись в улыбке, она прикрыла глаза, а лицо ее озарилось такой нежностью, она будто касалась им о что-то мягкое и пушистое.

— Меня словно обдало этими ароматами. Ярко, но нежно и мимолётно. Все решено! Ребекка — это земляничные хрустящие вафли с пудрой!

Сестры выдохнули и приступили к готовке. Когда десерт был почти готов, Старая громко шикнула, и наступила тишина.

— Сейчас наступил самый ответственный момент, тот, что и делает эти вафли принадлежащими Ребекке. Если бы она была выпечкой, поверьте, она бы превратилась в них! Нужно просеять сахарную пудру. Вернее, нет, не так! Нужно уронить сладкую щепотку прямо на вафлю, словно это получилось нечаянно, но пекарь, то есть я, не будет исправлять изъян, на этих вафлях она будет особенностью и отличительной чертой от других вафель, аккуратно присыпанных пудрой-снегом. На этой же вафле, вы, сестрицы, видите смачный снежок. Это все нее, про нашу Ребекку.

Сестры только и глядели на тарелку с вафлями.

— Нужно записать этот рецепт в нашу книгу! Можно продавать вафли «Ребекка» на базаре! — восклицала Красивая.

— Сдурела, сестра?! — Средняя зыркнула на нее орлиным взглядом. — На костре хошь сгореть?! Для этого и обиженный мужик не понадобится!

Тут в двери кто-то громко постучал. Знахарки прислушались.

— Дочери покойной матушки Гербы, по велению нашего мудрого судьи к вам было решено привезти распутную Ребекку. Будьте с ней строги! И не верьте ее дьявольским глазам!

Сестры поспешили открывать, слушая, как стражник упавшим голосом бормотал:

— А лучше закáпайте воском ее проклятые ямочки… сломайте к чертям собачьим ее улыбку…

Сестры распахнули дверь.

— Добро пожаловать, наша гостья! Ох, тебе срочно нужна ванна! — поморщилась Старая.

— Вы с ней не церемоньтесь, из-за нее мужчина умер! — устало напомнил стражник.

— Вот, это вам! — Средняя положила ему в руку кулёк, набитый леденцами. — Это от головной боли, я чувствую, они вам необходимы сейчас!

— Благодарю! — смягчился стражник.

— Доброго вам дня! — улыбнулась Красивая и заперла дверь.

Три сестры повернулись к воспитаннице, что распласталась на полу, будто «мертвый» опоссум.

— Вафли с земляникой будешь? — хором спросили они.

2

Ребекка по-другому представляла сестер-знахарок. В ее фантазиях это были три холодные грымзы: сварливые, надменные, холодные и очень жестокие, отрицающие всякую чувственность. Она знала, что с ними очень быстро сойдёт с ума и вскоре отправится в ад (как говорил народ) к своему любимому.

Но реальность приятно удивила. Сестры оказались совсем не такими, как она себе придумала.

Старшая сестра — Старая — была очень чуткой и заботливой, с материнской теплотой она помогала ослабленной Ребекке переодеться и принять ванную. Казалось, Старая отдыха не знала, была очень подвижной, ловкой. Все основные обязанности по приготовлению снадобий лежали на ней.

Средняя — низенькая крупная флегматичная женщина, с короткими черными волосами и бархатным нежным голосом, правда, иногда она любила поворчать. Средняя занималась упаковкой эликсиров и убирала в избе.

Красивая — молоденькая девушка, ровесница Ребекки. Утончённая хохотушка с красно-малиновыми волосами и черными, как уголь, глазами.

Красивая торговала снадобьями. Красноречивая и обаятельная от природы (а, может Старая ей что-то добавляла в кашу, дабы речь лилась ручьем, кто знает) Красивая быстрее других сестер могла продать весь товар уже к обеду.

Странно, почему ее до сих пор не сожгли на костре за колдовство, от чего (благодаря знаменитому отцу) спаслась Ребекка, но через три месяца её все же ждёт театр Посрамления.

Его обычно устраивают на центральной площади, хотя больше он напоминает цирк. Над Ребеккой произведут искусственную казнь: посредине сцены поставят высокий столб и обложат его поленьями, и наверх этого «кострища» затащат Ребекку и обмотают цепями вокруг столба. Основная ее роль — присутствие, право голоса у нее не будет. Все действие будет происходить вокруг Ребекки. Обычно театр ставит какую-нибудь фольклорную сказку о том, как хорошо быть послушным, удобным, правильным и жить во имя других, и как плохо быть такой, как Ребекка: самовольной и взбалмошной девицей. Ее основной образ в театре Посрамления — бес, дьявол, а в конце его изгонят из Ребекки — «сожгут».

Основная цель театра Посрамления — перевоспитание и перерождение виновного. Этот обряд должен воскресить послушную и непорочную Ребекку, усмирив ее похотливую часть, через всеобщее пристыжение.

…Ребекка открыла глаза.

За окном глубокий вечер. Она проспала весь день?! Надо бы спуститься вниз…

— Вы колдуете?! — Ребекка застыла на лестнице.

— О, проснулась! — улыбнулась Красивая. — Ты как?

— Вроде бы… хорошо, спасибо. — Неуверенно пробормотала Ребекка.

Ее, скорее смутило настоящее действие, за здоровье свое она уже не волновалась.

— Ты спускайся, спускайся, — звала Средняя.

— Да, я просто…

— Думала, что мы тебя будем пороть? Хлестать крапивой по бёдрам или ещё по каким интересным местам?! Усмирять животную прыть!? — ляпала Старая, а Красивая расхохоталась на всю кухню.

— Ну, наверное, да…

Ребекка спустилась и тихонько села за стол.

— Итак, тема нашего сегодняшнего урока — злость! — торжественно провозгласила Старая.

Ребекка вся съежилась телом.

— Малышка, что с тобой? — с тревогой спросила Средняя.

— Вы, — тихо начала Ребекка. — О чувствах говорите?!

— Ну, да! — воскликнула Красивая. — Не боись, здесь можно! По вечерам мы любим феячить. Но местным об том знать необязательно! — она хитро подмигнула.

— Эх, пришла б ты к нам раньше, лапушка моя, — сочувственно залепетала Старая. — Ты ведь тоже любишь феячить, да? И на работе своей тоже?

— Люблю.. любила… — Ребекка

опустила глаза.

— Можешь поделиться с нами, — ласково предложила Старая.

Ребекка долго разглядывала полосатые вязаные дорожки, что покрывали деревянные полы, и все не решалась говорить. Знахарки знали, кто она такая, где и с кем она работала, но все же рассказать немного о себе Ребекке хотелось.

— Я всегда считала, что чувства нужно проживать, а не подавлять, — тихо начала она. — Но персонал был со мной не согласен — меня называли… э-э-э истеричкой. Я общалась с больными, но работников это бесило. Про меня ходили грязные сплетни, которые потом и до всего города добрались! Меня называли «опасной женщиной», «королевой психов», и прочее. Ну, вы сами слышали. Но несмотря на сплетни, я оставалась при своём: калечит человека человек, но и исцеляется он тоже рядом с человеком, и для этого необязательно с ним спать, но персонал считал по-другому. В их уме не могла ужиться мысль, что молодая женщина, как я, могла разговаривать с мужчиной о чем угодно: об искусстве, о музыке, о литературе и о чувствах, конечно, же о чувствах, и при этом не спать с ним! Для них мои разговоры с больными — интимная близость с ними. Я сама потом об этом от них слышала! Боже, об этом и на суде говорили!

Ребекка вспыхнула, ожила, и тревожность прошла.

— И до сих пор говорят, — буркнула Красивая. — С тобой все в порядке, Ребекка, горожане просто лицемерные сухари, и на их фоне ты распутница.

— Мы такие же, распутницы, — шёпотом произнесла Средняя, — просто научились ловко маскироваться.

— Не стесняйся, вафелька моя, у нас можно жить, а не притворяться! — подбодрила Старая. — Умничка, что поделилась с нами, за что тебя и благодарим! А что там с нашим уроком? — обратилась она к Средней.

— Итак, сегодня про злость! — наконец, начала Средняя.

На столе лежали склянки. На каждой было написано название: обида, радость, интерес, грусть…

— Вы… — хотела было спросить Ребекка, но тут же утихла.

— Феячим! — хором воскликнули сестры.

— Я уже поняла, — замешкалась Ребекка. — Эти склянки, то есть флаконы, что в них?

— Ах, это! — улыбнулась Старая. — В них живут чувства!

— То есть вы сейчас будете чувства наколдовывать? — Ребекка почувствовала, что ляпнула чушь.

— Так и есть, — Средняя погладила ее по плечу. — Злость закончилась, надо бы восполнить флаконы!

— У нас шабаш небольшой намечается, — объясняла Красивая. — Видишь, котёл кипит? Сейчас мы в него будем злость свою выпускать, а потом разольем по флаконам!

— А зачем она вам? Что вы будете из неё делать?

— Это ингредиенты для зелий! То есть снадобий, тьфу ты! — Старая хохотнула. — Вафелька моя, а как ты думала, лекарства готовятся?! И почему они людям так быстро помогают?!

— Выходит, это и не лекарства вовсе, а… зелья! — ахнула Ребекка. — Вы… Колдуньи?!

— Ага, только вот без нашей лавочки городку кирдык! В городе нельзя чувствовать, но все горожане ломятся к нам за зельями, тьфу ты, снадобьями! — говорила Красивая. — Глупый народец считает, что чувственность — зло, но сами идут к нам!

— Ох, не прикрыли бы нас, — тревожилась Средняя.

— Не переживай, сестра, — успокаивала Старая, — кто, что узнает, дык мы нужное зельице подсунем, и все как прежде!

Ребекка уже не знала радоваться ли тому, что сестры-знахарки — дочери покойного пастора — очутились лесными ведьмами, а не жестокими ханжами, или горевать.

Ребекка прислушалась к себе и почувствовала, как теплая волна спокойствия разлилась по груди.

Тело не обманешь — она в безопасности.

— Тогда, можно мне с вами посмотреть, как злость будет изготовляться?!

— Конечно, вафелька! — воскликнули сестры.

В котле уже полным ходом кипела вода — основа зелья. Именно в нее сестры и будут выражать свою злость.

Но как это будет происходить?!

Ребекка уселась удобнее, подперев подбородок руками.

— Так, сестрицы, у кого накопилось за последнюю неделю? — спросила Старая.

— У меня! — воскликнула Красивая. — Убивать готова!

— Хорошо! Средняя, тащи подушку с сухими листьями.

Средняя ушла, но быстро вернулась. Она приволокла откуда-то огромный мешок, в нем что-то хрустело. Ребекка предположила, что внутри осенние листья или высушенная трава. Старая схватила мешок и подошла к Красивой.

— Ну, что бей, да посильнее! — в ее глазах заиграли бесенята.

Красивая сняла фартук и скрутила свои длинные огненные локоны в узел на затылке, дабы не мешали. Она закрыла глаза и стала глубоко дышать. Затем медленно их открыла, и Ребекка увидела перед собой разъяренную обольстительную ведьму.

Красивая стала яростно стучать кулаками в мешок, пока из него доносились приглушённые звуки, словно где-то за закрытыми дверьми билась посуда.

На кухне стало жарко. Ребекка даже немного отсела в сторону, дабы волной чужой злости не пришибло. И вот удары Красивой становились все медленнее, мягче. Ее лицо расплывалось в довольной улыбке.

— Так, все, стоп! — Средняя регулировала жаркий процесс. — Нам нужна только злость, а не умиротворение вперемешку с негой!

Красивая тяжело дыша развалилась на лавке и схватила пол-литровую кружку. Через трубочку она с удовольствием протягивала яблочный лимонад.

Старая заглянула в мешок.

— Ух ты! Ты превратила листья в пудру!

— А что дальше? — любопытно спросила Ребекка.

— А дальше мы это отправим в котёл, — сказала Старая и стала высыпать содержимое в кипящую воду. — А теперь, главное, не мешать, но и не забывать. Злость долго варить нельзя: хата взорвется! Полчаса максимум!

Ребекка с недоумением глядела, как Старая высыпала бывшие листья в кипяток.

— Красивая передала свою злость листьям, она напитала их эмоцией, и теперь листья, то есть, пудра от них — переносчик! Она передаст злость кипящей воде, и та и превратится в ингредиент! — пояснила Средняя ничего не понявшей Ребекке.

Прошло около получаса.

— Вот она — выжимка злости! — с азартом воскликнула Старая. — Можно разливать по флаконам!

— А куда добавляется этот ингредиент? — спросила Ребекка.

— В зелья для быстрой славы, успеха и достижения целей, — отвечала Средняя. — Такие снадобья любят покупать мужчины.

— А что на них написано? Неужель так и пишите?!

— Не совсем, — поясняла Средняя. — Уже б давно на костре сожгли! Обычно пишем «элексир от лени» или «лекарство от сонливости».

— Ого! А переносчиком эмоции может быть только мешок с сухими листьями? — спросила Ребекка.

— Нет, что ты, — улыбнулась Средняя. — Все зависит от того, как ты выражаешь эмоции.

— Я, например, люблю дубасить подушку, я чувствую, что именно так мое тело максимально отдаёт эмоцию листьям. — объяснила Красивая.

— А я люблю давить что-нибудь, — делиласьСредняя.

— А у меня выражение злости целый обряд! — воскликнула Старая. — Мне необходимо максимально вжиться в роль, я ощущаю себя ведьмой, что готовит отравленное зелье! Я стою возле котла и тщательно мешаю его содержимое и громко зловеще хохочу.

— Что же тогда является переносчиком эмоции? — удивлённо спросила Ребекка.

— Ничего! — усмехнулась Красивая. — Старая выражает злость словами, своим поведением, это и есть переносчик! Но для того, чтобы передать его кипящей воде, надо..

— Засунуть меня в котёл! — перебила Старая и расхохоталась. — Суп из меня сварить!

Ребекка испугалась и подсела поближе к Средней.

— Поэтому я редко, когда участвую в переносе эмоций, а, чаще всего, помогаю сестрам их выражать.

— Например, как сегодня? Держали мешок? — на всякий случай уточнила Ребекка.

— Ага, — ответила Средняя. — А я наблюдаю, когда пора остановиться.

— А что же ты, вафелька? — полюбопытствовала Старая. — Как ты выражаешь злость? И что чувствовала, когда за Красивой наблюдала?

Ребекка не спешила отвечать, но вновь густо покраснела.

— Если не хочешь, не отвечай, — подбодрила Красивая.

— Нет-нет, это очень интересно, я хотела бы поделиться, просто боюсь немного… Меня хотели сжечь за мои чувства…

— Понимаю, — Старая сочувственно поглядела на нее. — Но как ты уже могла заметить, с нами ты в безопасности!

Ребекка сдержанно улыбнулась.

— Это было очень жарко, — тихо начала она, обращаясь к Красивой. — Так по-женски, так… утонченно, так…

Ребекка смутилась.

— В какой-то момент, мне даже стало неловко на тебя смотреть, — продолжала она. — Я даже опустила глаза. Это было интимно, сокровенно. Я увидела в этом что-то…

Ребекка запнулась.

— Эротичное? — подсказала Старая.

— Угу, — буркнула Ребекка.

— А я ещё не забыла это слово! — Старая расхохоталась, и сестры вслед за ней.

— Да, это было похоже на животную страсть! — Вспыхнула Красивая. — Думаю, был бы у меня любовник, мы б с ним бились такими мешками!

— Наверное, это уже была бы не злость! — Средняя загадочно улыбнулась и покраснела. — Скорее, страсть, как ты и приметила. Но, наверное, одним из ее многочисленных ингредиентов и является злость. Здорово, как ты прочувствовала это, Ребекка!

Та, казалось, раскраснелась ещё больше.

— А как бы ты выразила злость? — спросила Красивая.

— Ну… Бить подушку мне не помогает. Вернее, через битьё моя злость не передастся листьям.

— Значит, твоя злость живёт не в кулаках, — пояснила Средняя. — А где тогда?

— В ладонях, — немного погодя ответила Ребекка. — Моя злость живёт в ладонях. Мне важно держать объект злости в руках.

Тут Ребекка закрыла глаза и стала прислушиваться к себе. Она несильно сжала кисти в кулаки и ощупывала пальцами свои ладони, словно изучая.

— Я хочу чувствовать объект злости в своих ладонях, регулировать его… жизнеспособность.

— Подольше мучить, а потом задушить, например? — спросила Старая.

— Ага, — Ребекка открыла глаза. — Я имею ввиду, мешок, конечно же, в жизни я и паучка убить боюсь!

— Конечно, вафелька моя, — успокаивала Старая. — Поэтому мы и такие добрые и спокойные: вылила злобищу на мешок с листьями, и сразу люди не бесят!

— Какие мы всё-таки все разные в наших чувственных проявлениях! — удивлялась Средняя. — И, главное, в этом и есть наша прелесть и различие!

— Но я думаю, в эти моменты я выгляжу пугающе, неистово, дико. — Стыдливо произнесла Ребекка. — Я думаю при виде на такую меня, у людей будет рождаться ужас, а не восхищение с нотками вожделения, как к Красивой… Мне кажется, я похожа на вас в этот миг! — Ребекка поглядела на Старую. — Даже представилось прямо сейчас, как вы, злющая ведьма, варите отравленное зелье, а я нарезаю мясо какого-нибудь мертвого зверька, мну в своих ладонях, тая от удовольствия, и бросаю к вам в котёл!

— Ха-ха-ха, — расхохоталась Красивая, — а она мне нравится все больше и больше!

3

И вот потянулись дни и недели «перевоспитания» Ребекки у дочерей покойного пастора.

Хорошо ей жилось в избушке знахарок, а уроки по изготовлению ингредиентов для зелий нравились Ребекке больше всего.

— На самом деле, такие простые однокомпонентные чувства, злость, грусть, например, готовить легко, гораздо сложнее, но и интереснее готовятся переживания! — таинственно-заманчиво молвила Старая.

— Переживания?! Это… В них, наверное, живут несколько разных чувств? — предположила Ребекка.

— Так и есть, вафелька моя, — Старая улыбнулась, — и я хотела бы попросить у тебя рецепт одного переживания… Его можешь знать только ты.

Ребекка замерла.

Казалось, будто её в чем-то обвинили прямо сейчас, она почувствовала себя голой.

К щекам прилила кровь, Ребекка невинно улыбнулась, но опустила голову, страшась поднять глаза.

— Вот! — уставилась на нее Старая. — Вот оно самое! Благодаря этому ты здесь и очутилась! Невинность вперемешку с…

— С чем? — Ребекка ожила и подняла глаза.

— Что с тобой сейчас происходит? — Средняя вперилась в нее любопытным исследовательским взглядом.

— Что ты чувствуешь? — спрашивала Красивая. — Каковы же они, ингредиенты твоего…

— Смущения! — басом гаркнула Старая.

— Смущения?! — залепетала Ребекка.

— Так и есть, — Средняя не сводила с нее глаз. — Ты сейчас была смущена.

— Да, но я не думала, что это.. из-за этого.. в общем, что это может мне вредить!

— В нашем ханжеском городке может! — сочувственно вздохнула Красивая. — Ты выглядела будто… тебя в чем-то уличили, или…

— Разоблачили! — воскликнула Средняя.

— Это одно и то же, — с укором произнесла Красивая.

— Так, стоп, сестрицы! — Старая стукнула кулаком по столу. — Это ваши домыслы, не превращайтесь в наших горожан! Правду о своем переживании может знать только Ребекка.

Ребекка с благодарностью поглядела на Старую, но на других сестёр особо не злилась.

— Смущение, — тихо проговорила она. — Когда я могу его испытывать? Когда говорят о моей привлекательности? — то ли спросила, то ли ответила Ребекка.

— Ты смутилась, когда я отметила, что рецепт этого переживания можешь знать только ты! — напомнила Старая. — Видать, в этой фразе и спрятан ответ!

— Ну да, вы выделили меня, словно особенной сделали, и я смутилась. — Поясняла Ребекка.

— А из чего же состоит твое смущение? — допытывалась Старая. — Давай-ка разберём его по ингредиентам!

Началась суматоха: Средняя и Красивая живенько расставили банки-склянки, заполнили котёл водой и вновь уселись.

Ребекка же не могла сидеть, она стала медленно ходить по избе, исследуя свое такое нужное переживание.

— Чаще всего я испытываю это чувство на работе, — заметила Ребекка. — Вернее, испытывала.

— Та-а-ак, — ожидающе пропела Старая, пока Средняя и Красивая, раскрыв рты не сводили глаз со своей воспитанницы.

— Когда мне что-то говорили мужчины… Больные!

— И что же?

— Комплименты! — Ребекка остановилась посредине кухни. — Я ощущала от их слов… Стыд!

Средняя что-то лихорадочно записывала в свою ветхую тетрадочку.

— Да, — сама себе говорила Ребекка, — изначально я испытывала стыд, потому что от больных слышать комплименты как-то… Неловко, стыдно, одним словом! Это не то место, для меня по крайней мере!

— А что ты им говорила в ответ? — полюбопытствовала Красивая.

— Ничего! — Ребекка пожала плечами. — Я… смущалась!

— То есть стыдилась? И все? — с надеждой в голосе спросила Старая.

— Не совсем, — Ребекка задумалась. — Стыд больше несет негатива, черноты, хочется исчезнуть, но я не хотела этого. Я… была рада комплиментам! — воскликнула она.

— Рада?! — удивилась Красивая. — Ты же сказала, что неприемлемо больным заигрывать с сестрами?

— Так и есть, — согласилась Ребекка. — Но если опустить правила, мое естество скорее будоражилось от этого! Я чувствовала возбуждение в груди, чувствовала себя живой, привлекательной, красивой, и мне об этом говорили. Но разум словно не давал этой буре переживаний выплеснуться наружу, тут присоединялся страх показаться легкомысленной, и я…

— Опускала голову и только лишь улыбалась из-под опущенных ресниц. Вот оно — смущение!

Старая потерла руки, широко улыбнулась и подмигнула Ребекке, пока Средняя все строчила в тетрадке. Ребекка уселась за стол.

— Итак, я подведу итог! — начала Средняя. Ядро смущения — стыд! А ещё щепотка страха и… — она что-то подчеркнула в тетрадке, — захватывающая волна подавленного (невыраженного) возбуждения, спрятанная за опущенные улыбающиеся глаза!

— Ох, как подлинный мастер письма сказала! — Красивая иронично расхохоталась.

— Ну что же, вафелька моя, благодарю тебя сердечно! — Старая подошла к Ребекке и обняла ее.

— Погодите-ка, неужель спать?! — упавшим голосом спросила Красивая. — Время ещё мало!

— Можно и пофеячить ещё, — молвила Средняя.

— Дык, никто и не собирался спать, — Старая загремела посудой. Она наливала кипяток в чайник. — Давайте, просто потрындим?! — предложила она.

— Вот, так-то лучше! — Красивая и Средняя переглянулись и заулыбались.

Сестры убрали банки-склянки, спрятали всякую ведьмовскую атрибутику и накрыли стол. Теперь он выглядел вполне по-человечески. Большую часть стола заняли сладости и выпечка, и только чашки в виде мухоморов, намекали на странности хозяек: вряд ли заблудившийся путник посчитал бы их ведьмами из-за «ядовитых» чашек, но чудачками бы окрестил.

Ребекка разлила чай, и все уселись.

— Ну-с, о чем говорить будем? — спросила Старая, макая сушку в чай.

— А давайте… о любви! — предложила Красивая.

— А давайте! — Старая звонко опустила чашку на блюдце. — Вот ты и Ребекка нас просветите!

— А вы, как же? — осторожно спросила Ребекка.

— Да у нас уже все атрофировалось, — расхохоталась Старая.

— Как понимать?! — ахнула Красивая.

— А ты за себя, сестрица говори! — обиженно вставила Средняя.

— Сердце мое атрофировалось! Любить уж боле не может. Годами придавило, да банками-склянками. Прости, сестра, коль обидела, — объяснилась Старая. — Иными словами, хочу знать, что молодежь о любви думает, а я уже, да и ты тоже, надумалась в свое время. Слово Ребекке и Красивой!

— Вон оно что! Дык так и говори, а то атрофировалось у нее там что-то… — пробубнила Средняя.

— Ну-с, Ребекка, вафелька наша, что для тебя любовь? — спросила Старая.

— Моя злость живёт в ладонях, — неуверенно начала Ребека, — и любовь там же…

— Ух ты! А как она у тебя проявляется? — удивилась Средняя.

— Я скажу очень образно, но, грубо говоря, объект вожделения я люблю скрутить в руках до смерти, удушить, чтобы прочувствовать любовь.

— Ого! — Красивая подсела к ней поближе. — И многих ты э-э-э «задушила»?

— Ну, в переносном значении — да, — скромно промолвила Ребекка. — Но по-настоящему было лишь с одним…

— А как оно было? — спросила Старая.

— … С ним хотелось быть внизу, под ним, чувствовать его тело на себе, принадлежать ему… уткнуться в его шею и нюхать, нюхать, нюхать и… к-а-а-а-к укусить! С ним было по-взрослому, по-настоящему, я ведомая, он ведёт, и мне хочется идти за ним… Хотелось. Он умер, вернее, его убили, и месяца не прошло… по моей вине, поэтому я здесь — у вас…

— Печально, — тихо произнесла Красивая, а Старая и Средняя поджали губы и сочувственно поглядывали на Ребекку.

— Мои желания развратные? — спросила она. — Мы с ним любили играть в незнакомцев. В городе меня называют блудницей…

— Бекка, ты не похожа на блудницу, вафелька моя. Твои желания из уст льются так благородно.. так изысканно… — утешала Старая.

— Да она просто элитная блудница, — подмигнула Красивая Ребекке. — А что мне, например, нравилось гладить живот нашей кошке, у меня даже слюни текли, ей богу! — призналась она.

— Так вот, куда она пропала! — поперхнулась чаем Старая. — Ты сожрала нашу кошку!

— Чушь! — вспыхнула Красивая.

— Ааа, я, кажется, вспомнила! Вот отчего у нас страсти-то значительно прибавилось во флаконах! Я помню, что кошки не стало именно в тот день! Ты кошку использовала переносчиком страсти! — подлила масла в огонь Средняя.

— Вы и правда ведьмы! — икнула Ребекка, отодвинув от себя чашку.

— Не бойся вафелька это у нас юмор такой ведьмовской! — Старая ей подмигнула.

— Я бы побрезговала жрать кошку! Она умерла от старости!

— Ей три года было! — захлопала ресницами Средняя.

— Они такие милые! — растрогалась Старая, наблюдая за сестрами.

— Э-э-э… — промычала Красивая.

Пауза затянулась, щеки Красивой становились все краснее и краснее.

— Мать моя Герда, сестрица, я бы простила мужика, но кошку! — Старая закрыла руками лицо от недоумения.

— Ну хоть хвостатая от большой любви померла… — едва сдерживая то ли смех, то ли слёзы, тихо подметила Средняя.

Старая отошла от шока, но возмущение ее не унималось. Ребекка испугалась, как бы она в бешенстве Красивую в котле не сварила, но та встревожено пролепетала:

— Я сожгла ромашку!

Тут произошло чудо: Старая, да и Средняя тоже, мгновенно смягчились и даже стали хвалить Красивую.

— Умничка, девочка! — заворковали они.

Ребекка сидела раскрывши рот и ничего не понимала.

— Что это значит? — наконец спросила она.

— Позже, вафелька, чуть позже, мы все объясним, но сначала Красивая расскажет, как всё ж таки исчезла наша кошка. — Старая остановила выпытывающий взгляд на Красивой.

— Ладно, но не перебивайте! — попросила она.

4

Все угомонились.

— Наша кошка она была такая… такая хорошенькая, такая сладенькая… — запинаясь, начала Красивая, облизывая губы. — Я всегда любила ее тискать, ну, как и вы тоже. У нее такое мягкое тельце было, такая шкурка гладенькая, и, бывало, в порыве страсти я даже кусала ее!

— Не за холку хоть?! — хихикнула Средняя.

— Нет! — Красивая ущипнула ее за плечо. — Когда Ребекка говорила, что ее любовь живёт (как и злость) в ладонях, я поняла ее. Эдакая любовь с привкусом… садизма. Хочется словно до смерти сжать, укусить, скрутить, как будто только убив, можно прочувствовать любовь полностью… Вот, что и произошло с нашей кошкой: однажды я потеряла самообладание и так ее укусила, что она задохнулась… Я испугалась очень сильно, но сначала ощущения были, словно в тумане, я вообще сразу не поняла, что произошло, это словно был сон наяву… А когда «проснулась», ужаснулась… Не знала, как избавиться от вины, но вспомнила ромашковое поверье, сделала обряд и успокоилась.

Красивая уткнувшись в стол мяла в руках печенье, а под конец ее исповеди оно превратилось в пыль.

— Я так в детстве чуть подружку не задушила, — задумчиво произнесла Ребекка. — Очень хочется тебя поддержать, вот и вспомнился момент. Мне было лет тринадцать, с соседскими детьми мы играли в странную забаву: душили друг друга. Понарошку, конечно, но именно тогда я поняла, какая сила таится в моих руках. На мгновение я потеряла самообладание и сжала руки вокруг шеи своей подружки чуть сильнее… Она покраснела, стала задыхаться, слёзы из глаз брызнули, потом она и вовсе сознание потеряла на минуту-две. Это был кошмар! Как я испугалась! Но вскоре она ожила как ни в чем ни бывало, а я от облегчения и счастья сама чуть в обморок не упала!

Красивая поглядела на Ребекку и слабо улыбнулась.

— Кошку жаль, конечно, — после недолгой паузы сказала Старая, — но я тебя не виню. Любовь такая штука… Мне кажется есть в этом что-то такое.. такое… мол, люблю так сильно, что задушить готова, чтобы присвоить себе!

— Это страсть, сестра, — поправила ее Средняя. — Истинная любовь про созидание (а не пожирание кошек), я думаю, ее взращивают, и на это уходит время… Но, наверное, без страсти любовь — не любовь вовсе!

— У меня такая была, — сказала Ребекка. — Сначала он стал моим единомышленником, потом товарищем, потом другом, затем ухажёром, а потом и любовником…

— Это так волшебно: сначала прикасаться душами, а потом телами! — мечтательно произнесла Красивая. — Наоборот ведь не бывает!

— Мож у кого и бывает, но, думаю, строить любовь с конца — неправильно, хотя исключения всегда есть. Не, если хочется — пожалуйста — просто странно облекать сие действия благородными словами! — Рассуждала Старая.

— Ты прям как ханжа городская, ей богу! — фыркнула Средняя.

— А как ещё сказать?! Я ведь не против такой «любви», сама бы мож поучаствовала, но недоумеваю, когда после этого любовнички ждут чего-то духовного! Из чего изрекаю: делай, что хочешь, но не путай понятия и не жди понапрасну! Самому же хуже будет! Зажарку в суп добавляют последней!

— И лаврушку тоже, — пробормотала Красивая, собирая ребром ладони крошки от печенья в маленькую горку.

— Да, поняла я, поняла, — проворчала Средняя.

Наступила тишина: все осмысливали новое.

— Вафелька моя, об чем задумалась? — с нежностью спросила Старая.

— Я вспоминаю его.

— Милого своего?

— Да. Мне интересно вам рассказать о нем, о нас.

— Затем и собрались! — оживились сёстры.

Ребекка хотела говорить, но все же молчала какое-то время. Холодный чай в кружке-мухоморе давно остыл, а она даже и не испила из неё, а все думала, думала, думала…

— Мы любили играть в незнакомцев, — будто сама себе сказала Ребекка. — Он преследовал меня, а я словно убегала… Меня это будоражило, делало живой… Но именно поэтому я и оказалась здесь. Нас заметили прохожие, они были уверены, что он нападает на меня… Они стали бить его, позвали блюстителей порядка, и кто-то неосторожно ударил его прямо по голове, а он упал замертво… Я рыдала. Все потихоньку стали понимать, что случилось, даже приукрасили, дофантазировали… Меня ни о чем не спросили, право голоса не дали, обвинили в распутстве, и вот я здесь.

Сестры не спешили отвечать. Кухню захватила тишина, лишь Средняя вдруг стала перелистывать страницы в своей тетрадке.

И вот она прочитала:

— Подлинно любящие друг друга не стесняются говорить о тайных фантазиях, а мудрые ещё и осознают — не все грёзы выходят за двери ложа и претворяются в жизнь.

Ребекка от стыда вся сжалась и закрыла лицо руками. Красивая подсела к ней ближе и легонько погладила по спине.

— Я бы не была так категорична, сестра! — с сомнением произнесла Старая. — Ты сама прям как ханжа городская, ей богу!

— Ни в коем случае, — растерянно залепетала Средняя, обращаясь к Ребекке, которая немного выпрямилась и стыдливо взглянула на нее. — Я люблю записывать всякие умные фразы, где-то вычитала эту, и мне показалось, что она, как нельзя, в тему!

— Это что же ты такое читала!? — всполошилась Старая. — Тайные фантазии подлинно любящих! — визгливым голосом передразнила она сестрицу.

— Так я тебе и сказала! — бросила зардевшаяся Средняя и тут же мягким виноватым голоском обратилась к Ребекке: — Ребекка, ты умница, прости, если мои слова задели тебя!

Ребекка погладила Среднюю по руке: она не злилась.

— Можно что-то и в жизнь притворить, — задумчиво рассуждала Красивая.

— Да, но не жрать кошку! — нахмурилась Старая и сжала кулаки.

— Мать моя Герда, все простить не можешь?! — фыркнула Красивая. — Я ведь говорила, что нечаянно! В порыве страсти! И вообще я ее не жрала, а только укусила, забыла!?

— До смерти, — брякнула Средняя.

— Ладно, сестры, мы не о том говорим! — повысила тон Старая. — Как ты там сказала? — обратилась она к Средней. — «фантазии не выходят за двери ложа»… Я думаю, это образное выражение. Здесь имеется ввиду, что э-э-э.. в интимную жизнь любящих друг друга не присоединяется третий! Ему о фантазиях двоих знать не нужно, иначе это вакханалия какая-то! Вот что!

— А если фантазия именно в этом?! — ахнула Красивая. — Мол, третьего присоединить?

— В койку что ли?! — зарделась Средняя. — А ты развратница ещё та, сестрица!

18+

Книга предназначена
для читателей старше 18 лет

Бесплатный фрагмент закончился.

Купите книгу, чтобы продолжить чтение.