Бесплатный фрагмент - Разум и чувство

С чего начать я и не знаю.

И чем закончить не пойму.

Умом, как будто, понимаю,

А сердцем, вроде, не могу.

Ферхат Каррмил

Когда любовь в сердце приходит,

Обычно разум вдруг уходит.

И шёпотом нам скажет о любви душа —

Без разума любовь чертовски хороша.

В. Лопатин

И то непонятно, куда б завело

Без разума чувство подспудно.

И разум природой нам дан не во зло,

А вместе свести — ох как трудно.

Е. Царегородцев

Глава 1

Мисс Джулия Баттон была бы весьма миловидна, если бы не её всегдашняя серьёзность и здравый смысл. Она была бы весьма привлекательна, если бы сняла очки, в которых она была похожа на сову и которые носила практически всё время, возложив на себя обязанности экономки своей семьи, сменила чёрные и коричневые практичные платья из бумазеи и льна на голубые и розовые — более легкомысленные и нарядные — из шёлка и перестала причёсывать волосы в гладкую причёску с пучком на затылке. И хотя её миловидность вкупе с белой тонкой кожей, под которой, казалось, была видна каждая жилка, делали её моложе настоящего её возраста, однако серьёзность и ум в серых глазах совсем к этому не способствовали. В дополнение ко всему, учёность, которую придавали очки, даже суровость лица с внешней его юностью вызывали контраст, который сбивал с толку. Она была средней в семье, где старший брат был гулякой и волокитой, который сбежал в Лондон якобы учиться и постоянно требовал денег, а младшая сестра, которую природа одарила неземной красотой, легкомысленным характером и полным отсутствием ума вкупе с непомерным эгоизмом, была помешана на нарядах, украшениях, развлечениях, балах и курортах, что тоже требовало немалых средств. Родители Джулии никогда не были богаты, но и не бедствовали. Получив в своё время от своего дальнего родственника наследство, её отец так нелепо распорядился им, что чуть было не разорился окончательно. От нищеты его спасла только милость божья, не иначе. Его жена, взращённая в семье, где было не принято считать деньги, однако ими и не разбрасывались, обладала характером своей младшей дочери. Вернее, её дочери передался характер матушки. Долгое время миссис Баттон не отказывала себе ни в чём, пока, наконец, муж со вздохом не попросил её ограничить свои финансовые аппетиты. Тогда она узнала, что промотала своё приданое и осталась надежда только на старую больную бездетную дальнюю родственницу, обещавшую небольшое наследство. Джулия, которой уже исполнилось шестнадцать, наблюдала за постоянным уменьшением численности прислуги, ограничением выездов, исчезновением некоторых матушкиных драгоценностей и охотничьих раритетов отца. Платья теперь покупались раз в полгода, а поездки в Бат сделались всё короче и короче. Обладая умом и наблюдательностью, Джулия всё поняла и взяла финансы в свои руки, что позволило семье не скатиться в нищету окончательно. Поскольку, продавая охотничьи ружья, отец устраивал лисьи травли, кончавшиеся грандиозным приёмом, а матушка, продавая платья, покупала очередную софу в гостиную, приращения капитала долгое время не наблюдалось. И, экономя на пенни, они тратили на несколько фунтов. Джулия положила этому конец к величайшему недовольству матери, брата и сестры, которые попрекали её за стяжательство, неумелое ведение дел, зависть и глупость. Отец, однако, видя результаты деятельности дочери, всячески её поддерживал. Да и пожилая родственница миссис Баттон не заставила себя ждать, скончавшись весьма вовремя. Её наследство позволило мистеру Баттону отправить сына учиться в Лондон и приобретать профессию, связи и познавать жизнь. С познанием жизни и приобретением связей у молодого мистера Артура не было проблем. Что же до знаний и профессии, то тут дело было не блестяще. Оказавшись без надзора и вдали от дома, молодой человек плевать хотел на обучение и профессию, предаваясь разгулу и развлечениям, окружённый столь же легкомысленными лоботрясами, которые нередко жили за его счёт. Ввиду подобного положения дел средства у него утекали сквозь пальцы весьма быстро. И когда он за один месяц в пятый раз попросил от отца денег, тот ему объявил, что скоро приедет в Лондон сам, чтобы порадоваться успехам сына, который, судя по высылаемым ему деньгам, покупает титул пэра или должность лорд-канцлера. Молодому человеку пришлось на время затихнуть и засесть за учебники, что привело в уныние его многочисленных друзей, лишённых его финансовой поддержки. Однако, путешествуя от салона к салону и волочась то за одной дамой, то за другой, он выявил одну интересную закономерность: чем меланхоличнее и потрёпаннее (в пределах светской допустимости, разумеется) он выглядит, тем всё более и более его бросаются опекать не слишком молодые дамы. Видимо, его задумчивая и грустная бледная физиономия, длинные прямые каштановые волосы и грустный взгляд карих глаз — модный портрет готического красавца, выпестованный Байроном, — вызывали в них смешанные чувства жалости и любви, и они бросались его жалеть и помогать ему, пока им его иждивение не надоедало. Тогда он с покорностью судьбе переходил от одной матроны к другой. Это позволило ему хотя бы отчасти вести прежний образ жизни и не обращаться к отцу. Что чрезвычайно радовало Джулию, поскольку сокращало расходы на легкомысленного юнца. Однако с матерью и сестрой, а так же с дорогостоящими увлечениями отца дело обстояло не так блестяще. И единственный способ поправить дела было замужество. А поскольку она была старшей дочерью, то замужество именно её.

Глава 2

Что Джулию удивляло, так это чрезвычайная беспечность матери относительно её, Джулии, будущего. Обычно желание лучше устроить дочерей овладевало матушками как только эти самые дочери начинали терять очарование детства и приобретали женственные формы. Приближаясь к возрасту, когда девушке уже неприлично быть не замужем, мисс Баттон стала задаваться вопросом, а думает ли её мать вообще о её браке. Легкомысленный отец, всегда надеющийся, что всё утрясётся само собой, был более озабочен болезнями и разведением своих охотничьих собак, с которыми носился и за которыми ухаживал, как не ухаживал и не носился за собственными детьми, когда те были ещё в младенческом возрасте. На осторожный вопрос Джулии, который застал его врасплох, он смущённо и неуверенно отвечал, что не замечал за ней, Джулией, склонности к кому-либо в частности или к замужеству вообще. Однако, если у неё, Джулии, есть кто-то на примете, он, отец, сделает всё от него зависящее, чтобы устроить её счастье. Джулия была поражена: она не ожидала такой беспечности от своего родителя. Обычно отцы стараются пристроить своих дочерей, чтобы переложить бремя содержания и ответственности на зятя. Более всего сватовством и устройством союзов, да и вообще семейной жизнью соседей любили заниматься матери семейств, встречаясь и сплетничая между собой, обсуждая достоинства и недостатки тех или иных невест, придирчиво разглядывая внешности, причёски и платья, поджав губы, высказываясь о танцевальных талантах, манерах и поведении, и оценивая состояния тех или иных женихов. Однако миссис Баттон мнила себя ещё молодой женщиной, что при её постепенно оплывавшей фигуре и всё более проявлявшихся морщинах выглядело нелепо. Она весело проводила время в обществе своей младшей дочери, разъезжая по соседям, собирая молодёжь на чай у себя, а также устраивая пикники летом и просмотр театральных новинок с покупкой недешёвых лож в городе зимой. Подобное поведение вызывало двусмысленные улыбки окружающих и как следствие множество сплетней за спиной молодящейся дамы. Соседей такое поведение давно перестало шокировать и теперь только забавляло. Более пожилые соседки и старые девы от нечего делать и развлечения ради даже заключали пари на то, как скоро миссис Баттон осознает, что ей не 16 лет.

Вопрос Джулии застал врасплох и мать. Отделавшись общими словами и расплывчатыми обещаниями, она, оставшись одна, с недовольством оглядела себя в зеркале, по привычке стараясь не замечать морщин, второй подбородок и предательский жир на лице и талии. С ужасом она нашла у себя седой волос и, глубоко возмущённая быстротечностью жизни, она стала размышлять о неблагодарности детей, которые посмели так быстро вырасти. Ей пришло в голову, что, подыскивая партию для старшей дочери, она может по-прежнему беззаботно проводить время, а наблюдая за успехами младшей, не оставаться самой в стороне, флиртуя направо и налево. Ведь выходы в свет для того и устраиваются, чтобы показать во всей красе дочерей и себя и подыскать будущего мужа этим самым неблагодарным дочерям. Ну а если попадётся для неё самой кавалер, конечно, она не будет отказываться от маленького пикантного приключения. Это отчасти примирило её с тем фактом, что любимое сиреневое платье, стало непозволительно узко, а роскошное белое с богатой вышивкой, в кружевах, жемчугах и бантах делало её похожей на свадебный торт.

Перебирая свой гардероб, возмущаясь и расстраиваясь, она забыла о старшей дочери и том, что той пора устраивать свою судьбу.

А Джулия, выяснив, что от родителей ей помощи не дождаться, стала перебирать холостых соседей мужского пола в надежде выбрать подходящую партию. Однако молодые люди либо были уже помолвлены, либо недавно женаты, либо бесповоротно бедны, либо вообще отсутствовали без надежды на ближайшее возвращение. Один из близких друзей Джулии, сын приходского священника, Джеймс Бишоп, относился к ней не как к девушке, в которую можно влюбиться. Ему это даже в голову не приходило. Она для него была умным, насколько он мог признавать за женщиной ум, собеседником, с которым можно поговорить о литературе, искусстве, даже о политике и философии; она была молчаливым и внимательным слушателем, когда молодому человеку нужно было заклеймить пороки общества или высказать свои нетленные поучения современникам и потомкам; ей он мог доверить свою мечту стать священником, как отец, и свои переводы религиозных трудов, которые, как он надеялся, послужат не одному поколению и останутся в веках как образец литературного стиля, христианского милосердия и безупречного поведения. Хотя, считая, что её ум не идет ни в какое сравнение со своими умственными способностями, которые ему казались необычайно высокими и со временем по заслугам оценёнными благодарным потомством, на ней он оттачивал свое красноречие и свежесочинённые проповеди для отца. И, когда Джулия спросила его о браке, он невозмутимо ответил, что ему сначала надо встать на ноги, заслужить репутацию, получить приход от щедрого патрона, а потом уже искать скромную девушку в качестве будущей хозяйки его дома. И конечно эта девушка не должна быть бедна. Потому что нищий священник не пользуется авторитетом и мало чем может помочь своей пастве. На небрежные размышления Джулии о своей особе и своём будущем, он прямо ответил, что не видит её в роли жены, и тем более, жены пастора, что, по его мнению, это не соответствует её характеру и склонностям, предосудительным и столь мало подходящим для женщины. Поэтому, вздохнув, девушка поставила на этом матримониальном плане крест. В дальнейшем она была только рада, что не связала свою судьбу со столь прагматичным и сухим человеком: эпистолярный жанр его потерпел полное фиаско, результаты которого осели в пыльных шкафах только таких же скучных и напыщенных пасторов, а жена, кою он нашёл подходящей для себя, со временем стала считать его неподходящим для себя мужем. Она настолько погрязла в ханжестве и скупости, что приводила Джеймса Бишопа в отчаяние. Хотя на людях он превозносил «бережливость» и «христианские добродетели» своей жены. Что не помешало ей, однако, выставить миловидную служанку без выходного пособия, когда она прознала, что девушка целовалась на конюшне с одним из слуг. Той пришлось искать место весьма далеко от дома, поскольку в округе миссис Бишоп заклеймила девушку чуть не вавилонской блудницей. После этого дом его стал напоминать могильный склеп, который не оживляли даже детские крики и шалости, поскольку это считалось предосудительным и недостойным детей пастора поведением. Всегда благопристойные, чистенькие, чопорные, скромно сидящие с прямыми спинками и опущенными в пол глазками, с псалмами на устах и с тоской в глазах они производили тягостное впечатление на Джулию. Она прекрасно понимала, что внешнее проявление всех христианских добродетелей вовсе не означает, что человек добродетелен в душе. Тем более, ребёнок, который чувствует фальшь и впитывает с детства поведение своих родителей. Поэтому, несмотря на самодовольную гордость новоявленного пастора своими благопристойными детьми, Джулия не ожидала ничего хорошего от них в будущем. С жалостью и содроганием глядя на маленьких болванчиков пастора Бишопа, Джулия поздравила себя, что он оказался умнее неё и не сделал ей в своё время предложения. И хотя она сама не любила шума и суеты, но лишать этого детей считала всё равно, что лишать их детства, которое настолько быстротечно, что иногда просто не остаётся в памяти. Сама в детстве она не отличалась резвостью, предпочитая библиотеку шумным играм. Однако понимала, что не всем детям по душе классная комната, чопорные гувернёры с гувернантками и зубрёжка иногда ненужных для жизни текстов.

Поздравив себя с такой удачей, она со вздохом решила оглядеться вокруг. Увы, вокруг ничего подходящего для неё не было. Что наполняло девушку мрачными мыслями о будущем как её самой, так и её семьи.

Глава 3

Заботы о своём будущем не мешали Джулии выполнять возложенные на себя обязанности. Она переписывалась с банкирами и кредиторами отца, поддерживала связь с поверенным, благодаря которому она столь удачно вложила небольшие деньги семьи, что та перестала считаться бедной. Это не замедлило сказаться на соседях и их дальних родственниках: пожилые матроны, дядюшки и просто кумушки зачастили в дом в надежде разжиться сплетнями о финансовом положении семьи Баттон, чтобы знать, иметь ли её, семью, в числе возможных будущих родственников, поскольку наследник мужского пола, как и женского в этой семье наличествовал. Подобные визиты раздражали Джулию, поскольку любопытствующие дамы не ограничивались сплетнями и завуалированным осуждением её самой, занятой, по их мнению, совершенно неженским занятием, роняющим её, Джулию, в глазах их маленького «высшего общества». Приходилось ещё разоряться на чай с выпечкой, которой Джулия занималась сама, экономя хотя бы на этом не слишком впечатляющие финансы семьи. Их лицемерное сочувствие, когда ещё так недавно эти, считающие себя добродетельными, благовоспитанные матроны под благовидным предлогом отказывались навещать их, поскольку Баттоны не могли позволить себе лишний экипаж для собственных визитов, их самоуверенные поучения, когда они указывали ей, занятой реальным делом помощи семьи, на поведение приличной девушки и её обязанности выйти замуж, приводили Джулию в негодование. Она еле сдерживалась, чтобы не нагрубить этим ограниченным дамам и их дочкам, когда те многословно обсуждали внешность и одежду своих соседок и потенциальных женихов. Она откровенно скучала, когда слушала поверхностные суждения невежественных девиц о новинках литературы или искусства, и подавляла желание выгнать эти напыщенные семейства, когда маменьки начинали превозносить более чем скромные достоинства своих глупых дочек. Более всего её угнетало то, что ей требовалось развлекать это неприятное ей общество. Она великолепно играла на рояле, а голос её был чувственен и глубок. Однако соседки предпочитали оценивать её достоинства с позиции потенциальной жены. А в этой роли Джулия в их глазах выглядела очень непозволительно. Нет, как хозяйка она была безупречна: свежие продукты, до блеска сверкавшая чистотой гостиная, выглаженные платья и салфетки, вычищенное серебро и камин, благоухающий сад перед домом, прислуга, которую её матушка распустила до лени и которую Джулия заставила с собой считаться, — всё это, конечно, хорошо. Но для жены требовалось, по их мнению, ещё кое что. А именно: покорность мужу, желание во что бы то ни стало обеспечить ему уют в доме, потакание его желаниям, даже в ущерб собственным, скромность и в то же время умение его развлечь своими талантами, быть бережливой, но не скупой, нарядной, но не расточительной, и всегда с ним соглашаться, считая его господином и повелителем их маленького мирка, называемого «семейным очагом». А этого в Джулии наблюдалось мало. И её высказывания не давали надежд, что она когда-нибудь сможет найти себе такого мужа, который бы согласился терпеть её независимость и решительность и не потерять уважение в обществе и у своей собственной жены поведением подкаблучника. Слушая же писклявый голосок Милисент и её неумелые попытки барабанить по клавишам, чтобы извлечь что-то на подобие музыки, соседские леди приходили в восторг от её манер и способности поддержать разговор об оборках на платье и лентах на шляпе, а также что нос у одного соседа не идет ни в какое сравнение с приятным цветом глаз другого. Что же до выпечки Джулии, то она предпочитала не говорить, что сама стоит у чадящей плиты на закопченной кухне. Поэтому об этой стороне её достоинств знали только домочадцы и одна-две из её подруг, которым она изредка раскрывала маленькую толику своих секретов. Хотя и опасалась, что даже эти крупицы становятся достоянием соседей. Но не могла же она всё время беседовать со своим дневником! Тем более, что вопреки всем правилам, она этих дневников не вела. Ей было просто некогда описывать со скурпулёзной подробностью обычные житейские дела и заумно анализировать всякую мелочь, которая не стоит внимания даже для того, чтобы о ней долго думать. Она была занятым человеком. А марают бумагу в глупых сентенциях и надуманных переживаниях пусть такие, как её сестра, которым нечем заняться кроме того, чтобы обсуждать с многочисленными подружками фасоны платьев, блеск драгоценностей, стати кавалеров или подробности семейных скандалов прислуги у какого-нибудь соседа.

Расспрашивая об успехах Артура в Лондоне и любуясь Милисент напротив, потенциальные свахи не обращали внимания на Джулию, считая её чем-то вроде экономки, дуэньи, гувернантки или другой столь же незначительной личности, которую не стоит принимать в расчёт, сплетничая об устройстве судьбы собственных сынков и племянников. Её миловидность, которую портила всегдашняя серьёзность, даже суровость лица и здравый смысл, который вкупе с прямотой высказываний и точностью наблюдений понижал шансы девушки найти себе мужа, делали её мало привлекательной партией. Хотя её благоразумие и экономность и ценились высоко. Также как и честность, хотя и хорошее качество для христианина, но не всем она по душе, когда слышишь её в свой адрес. А её пристрастие вести финансовые, в последнее время не только их, дела больше отталкивали самоуверенных папаш, считавших, что это не женского ума дело, и приводило в ужас мамаш, хорошо разбиравшихся только во внешности окружающих их, несомненно, совершенно некрасивых молодых девушек соседей, количестве яиц для пирога, способах приготовления варенья, времени жарки бифштекса, длине шлейфа платья на приёме соседей, количестве безделушек на корсете или каминной доске и цвете занавесей для гостиной.

Поскольку Джулия вела дела, её банкиров и поверенных не удивляли её вопросы о наследниках её компаньонов, ибо из осторожности, а также, чтобы не выглядеть смешно и нелепо, она интересовалась и наследницами. Банкирам было хорошо известно, как молодые повесы проматывают состояние, нажитое их папашами, и за каких мерзавцев могут выйти дочери, оглупев от любви. Поэтому серьёзность и скрупулёзность Джулии никого не удивляла и не шокировала. Поскольку никому не приходило в голову, что столь хладнокровная и рассудительная девушка может вдруг влюбиться. Что же до брака по расчёту, то таковое просто не принималось во внимание — брак и Джулия были настолько несовместимыми понятиями, что словосочетание «замужество мисс Баттон» могло вызвать только недоумение. Джулия была кем-то вроде безликого и бесполого приложения к деловым письмам и финансовым делам её собственной семьи. Бесполым хронометром, изредка раздражавшим тем, что существует на свете.

Мать Джулии, видя, что её оставили в покое, была поначалу слегка разочарована: она ожидала свежих развлечений, занимаясь новым для неё делом. Однако её огорчение прошло, когда она вместе с младшей дочерью съездила в гости к одной из дальних родственниц мужа. Она ни за что бы не стала жить под одной крышей со сварливой старой девой, бывшей в юности первой кокеткой графства, надменно отказывавшей женихам одному за другим в ожидании наилучшей и достойной её партии, пока не осталось вообще никого, а ей самой не исполнилось столько лет, что брак с ней мог вызвать только усмешку, ныне же стремившейся при остатках жизни попасть в рай, если бы рядом с городом не разместился полк молодых драгун. Милисент вскружила головы всем без исключения молодым людям, не оказывая, впрочем, никому предпочтения. А её мать мнила, что и её чары не оставили мужчин равнодушными, поскольку скучающие офицеры не считали зазорным легкую интрижку со столь своеобразной дамой. По прошествии месяца, во время которого мистер Баттон получал гневные письма родственницы, клеймящей его жену и дочь как новых Мессалину и Магдалину, последние вернулись весьма оживлёнными и в радостном настроении. Новые знакомства поддерживались перепиской, которая была поначалу частой, а потом постепенно сошла на нет, что вызывало гримаску неудовольствия на лице Милисент, принявшейся с новыми силами кокетничать с окружавшими поместье её отца соседями.

Отец Джулии, осознав, что его отеческие обязанности не ограничиваются покупкой пони на Рождество или щипком за щёку с рассеянно брошенной фразой об умнице дочке, стал неуклюже заводить знакомства, могущие в последствии быть полезными старшей дочери. Та на эти попытки смотрела с ужасом и жалостью, поскольку любила отца, бывшего, в сущности, неплохим человеком, только слегка оторванным от жизни. Манеры его несколько отличались от принятых в обществе, а его неумение держать себя среди незнакомых людей порождало очередные сплетни среди окружающих. Нелепость отца вызывала насмешки соседей, что глубоко ранило Джулию, которая своей просьбой прекратить отцовские демарши, боялась его обидеть.

Однако именно отцовские усилия помогли ему познакомиться с неким баронетом, мнящим себя потомком чуть ли не Вильгельма Завоевателя. Весьма благообразный и худой, как щепка, с замашками короля, он как будто снисходил до вас, когда вы попадались ему на глаза, и словно оказывал великую честь, если заговаривал с вами. Мистер Баттон, который обнаружил в своей родословной каких-то древних вельмож, забавлял его своей непосредственностью и неуклюжестью. А наличие единственного сына у сэра Сворда, якшавшегося с людьми из разных слоёв общества, что задевало спесь баронета, и проматывавшего отцовское состояние, что задевало кошелек баронета, доставляло ему непреодолимое желание избавиться от отпрыска как можно скорее, пока не пострадали репутация и состояние этого самого баронета. Он рассчитывал найти ему красивую жену, но с такой железной волей, которая смогла бы держать в ежовых рукавицах его легкомысленного сына. Но в то же время указанная девица не должна лезть ни в какие дела, занимаясь исключительно его сыном, домом и могущими появиться впоследствии наследниками славного рода Свордов, каковые непременно должны появиться, чтобы этот славный род продолжить. Само собой, она должна быть девушкой миловидной, скромной, со связями, уметь держать себя и иметь предков, которым было бы не стыдно породниться с самим сэром Свордом. Похвалы уму Джулии и восторги о её рассудительности, расточаемые мистером Баттоном к месту и нет, заставили задуматься спесивого вельможу. С одной стороны, несомненный мезальянс — брак с девушкой столь низкого происхождения и имеющую столь недалёких, неотёсанных и вульгарных родственников: невозможно, возмутительно, неприемлемо. Но с другой, скорость, с которой сынок расстаётся с деньгами, легкомысленно заявляя, что они для этого и нужны, приводила к мысли, что милостыню просить скоро будет не только его сын, но и он сам. Что до родовой чести, то его сын сделал уже всё, чтобы она была запятнана его общением со всякими художниками и литераторами, весьма радикально высказывавшимися по поводу дворянских привилегий, а так же с разными сомнительными личностями, которые советовали ему лошадей на бегах или подозрительные клубы, где деньги сквозь пальцы мистера Сворда утекали ещё быстрее. Поэтому жениться на дочери мелкого дворянчика, если это хотя бы отчасти остановит его сына от падения в долговую яму, всё же меньшее зло. Титул же — пусть и тешит честь и гордость, но приличный фрак, еду и кров на них не купишь. Поэтому, с видимым неудовольствием он согласился познакомить мистера Ричарда и мисс Баттон, заранее оговорив, что за этим с его стороны ничего не воспоследует, однако, втайне надеясь, что его сын очарует провинциальную девчонку со всей её рассудительностью и он, сэр Сворд, наконец получит в дом человека, который сумеет удержать сына от безумных и бессмысленных трат, а так же от привычек шляться по разным сомнительным местам. На саму мисс Баттон в деле очарования своего сына он надежд не возлагал, поскольку о женщинах вообще был не слишком высокого мнения, а «синие чулки», к коим он причислил мисс Баттон, в его глазах даже женщинами не являлись. Не для того он хотел иметь её своей невесткой.

Однако из знакомства ничего не вышло. На балу у губернатора, где как будто невзначай состоялось знакомство, а равно и дебют сестёр — странное мероприятие, если учесть, что старшая сестра ещё не была замужем, а младшая уже вышла в свет, да ещё вместе с ней, — молодой повеса увидел перед собой ни чем не примечательную унылую девицу в очках с книжкой, упорно молчавшую всё время. Что до Джулии, то ей совершенно не понравился развязный молодой человек с манерным поведением, легковесными высказываниями, дурными шутками, в кричащем галстуке и ярком сюртуке. Что вызвало её отвращение, так это его постоянное разглядывание себя в маленькое зеркало и его постоянная демонстрация белоснежных и ровных зубов, сверкавших в столь же постоянных улыбках. Ей не нравилась фальшь, и она не скрывала этого. Он же не понимал, что делает на балу эта серьёзная до суровости девица, столбом стоявшая позади матери и хорошенькой сестры или в углу уткнувшаяся в книжку. Первый же танец с ней принёс ему разочарование: он не знал, о чём с ней говорить. Поскольку сплетни об окружающих её не интересовали, комментирование чужих недостатков она весьма резко оборвала в самом начале, обсуждение нарядов, что удивительно для девушки, было ей не интересно, об охоте он речи не заводил, считая её неженским делом. Хотя танцевала она превосходно. Но говорить всё время о танцах было утомительно. Тем более, что Джулия не была склонна помогать ему поддерживать разговор. Её высказывания шокировали его, привыкшего к пустым разговорам и глуповатому хихиканью молодых девушек, её прямота ставила его в тупик. Он не мог понять этой девицы и решил для себя, что она просто слишком высокого о себе мнения, слишком презирает окружающих да и вообще недостойна его внимания. Вот Милисент его привлекала больше: весёлая, подвижная, хорошенькая, болтливая, всегда готовая потанцевать, хоть и без изящества и достоинства старшей сестры, ко всему прочему глупенькая и легкомысленная. Пусть она иногда и наступала ему на ноги, а нередко путала фигуры танца, шёпотом извиняясь с притворной скромностью и милым румянцем на лице, он готов был ей это простить. Лишь бы она продолжала звонко смеяться над его пустой болтовнёй, мило краснея, улыбаться его комплиментам и в притворном ужасе распахивать свои чистые голубые глаза, когда он скажет какую-нибудь шокирующую её вещь. Никакой влюблённости она у него не вызвала. Да и не могла вызвать, поскольку при всём своём поверхностном отношении к жизни, он не был лишён известной доли ума. И уж точно ему бы не пришло в голову видеть в Милисент свою будущую жену. Джулию же он, как и большинство мужчин, вообще не воспринял как молодую девушку, лишь досадуя на отца, что тот принудил его так бездарно потерять время. И дебют, на который возлагал надежды отец Джулии, прошёл совершенно не так, как он планировал и о чём не подозревала Джулия. Однако упрекать дочь в провале знакомства он поостерёгся, считая, что его рассудительной дочери лучше знать, как себя вести и какие знакомства выбирать. И уж тем более вечер прошёл не так, как мнилось сэру Сворду. Хотя он и сам бы не смог сказать, чего ожидал больше: подтверждения своему скептицизму или оправдания внезапно возникших надежд. Мистер же Сворд ни о чём не задумывался. Он просто весело проводил время. Как всегда.

Неудача разочаровала баронета. Вопреки всякому здравому смыслу и своим первоначальным надеждам он во всём винил девушку, не увидев в ней и доли того, что вызывало восторги её отца. Слов нет, её поведение отличалось от принятого в обществе. Она не улыбалась ослепительно, стремясь покорить всех своей особой, не глупо хихикала, пряча порозовевшее личико в складках веера, не смотрела восхищёнными глазами на мужчин, когда те напыщенно изрекали какие-нибудь глупости, считая, что выдают перлы мудрости. Джулия не бежала вперёд всех поразить всех своими музыкальными талантами или вокальными способностями, не теряла нарочно платков, чтобы галантный молодой человек, подняв его, мог получить в награду её ласковый взгляд или улыбку, а так же завести с ней пустой разговор о ничего не значащих глупостях. К разочарованию молодых людей на прогулках она не оступалась и не падала в обмороки от какой-нибудь ерунды или жаркого солнца в объятия жаждавшего выслужиться перед ней и покрасоваться перед своими друзьями красавца. На показную демонстрацию силы и ловкости молодых людей, которые гарцевали перед дамами, как петухи на птичьем дворе, она лишь, иронично подняв бровь, едко высказывала свои комментарии, заслужив славу желчной язвы, с которой приличному молодому человеку не о чем говорить. Она больше молчала или хмуро читала, не стараясь произвести впечатления, не стараясь произвести впечатления или ослепить собой всех вокруг в стремлении покорить как можно больше мужских сердец. Но это её поведение не показалось сэру Сворду приличествующим для поведения жены его сына. Оно подходило, скорее, пожилой экономке в его доме, чем благовоспитанной леди, молодой женщине, матери его внуков и наследников. А экономок в его доме и поместьях было предостаточно, и ещё одна ему была без надобности. Поведение же Милисент вызвало у него глубочайшее возмущение и презрение, тем более, что ему пришлось пообщаться и с миссис Баттон. Более возмущённым он был только в те времена, когда совсем молодым человеком увидел восшествие на престол женщины — королевы Виктории. Как и все пылкие молодые люди, он считал тогда, что не дело женщины править таким славным государством — Британской империей. Однако со временем его гнев прошёл. Теперь же его уснувшая пылкая натура вновь показала себя. Посчитав себя неизвестно почему обманутым, он решил резко порвать все свои связи с несимпатичным семейством. Что он и поспешил сделать, наказав то же сыну. Но тот, как обычно, проигнорировал распоряжение отца, и продолжал весело проводить время с младшей сестрой и её матерью, не слишком это, впрочем, афишируя.

Глава 4

Видя свою полную неспособность справиться с легкомысленным отпрыском, баронет стал во всеуслышание заявлять, что он лишит сына наследства, если тот не изменит своих привычек. В ответ на это молодой мистер Ричард пропал из поля зрения света на несколько месяцев. Первые недели строптивый лорд не прилагал никаких усилий, чтобы узнать, куда подевался его непутёвый сын. Но когда обычное время загулов прошло, а наследник не объявился, баронет слегка обеспокоился. Когда же прошёл месяц, а сын не подал вестей, сэр Сворд начал наводить справки, потихоньку впадая в панику. Однако сообщить ему никто ничего не мог. Свет бурлил сплетнями и предположениями. Молодёжь жалела мистера Сворда, считая, что он от отчаяния наложил на себя руки в нищете в каком-нибудь притоне. Старшее поколение поддерживало отца, сэра Сворда, досадуя на распущенную молодёжь, которая не уважает старших, их мнения и опыта. Сам же сэр Сворд по истечении полугода был готов расцеловать своего единственного сына с ног до головы, буде он появится. Поскольку близких родственников у баронета не было, а с дальними он раззнакомился по разным причинам в разное время, он очень не хотел, чтобы труп его сына нашли в какой-нибудь канаве, хотя частенько в сердцах желал ему там очутиться. От треволнений он слёг, проклиная то сына, то своё жестокосердие, то порочный свет, то неизвестно почему мисс Баттон с её неотёсанным и вульгарным семейством.

Однако по истечение полугода дождливым и холодным вечером блудный непутёвый сын сам постучал в двери отчего дома. Дворецкий, открывший ему в столь несуразный час, хотел было захлопнуть перед его носом дверь, приняв его за нищего бродяжку, настолько непрезентабельно он выглядел. Но бородатый оборванец с бойкими глазами энергично отпихнул плечом остолбеневшего от такой наглости чопорного слугу и бегом, через две ступеньки, кинулся в комнату баронета. Очнувшийся дворецкий громовым голосом, который не ожидал у себя найти, начал созывать слуг и метать проклятия на головы всяких оборванцев, врывающихся в дома почтенных граждан как к себе домой. На что бродяга, остановившись в пролёте второго этажа, развернулся и знакомым дворецкому голосом сказал:

— Не орите, Джонс. Соседей перебудите. Я хочу видеть отца.

Дворецкий остолбенел вторично, как и сбежавшиеся переполошенные слуги, на ходу заправляя и застёгивая одежду.

— Мистер Ричард! — шептал он, потрясённый внешним видом своего молодого господина.

А мистер Сворд, с минуту оглядев сборище внизу, усмехнулся и кинулся дальше.

Баронет, пребывавший в мрачном настроении и расстроенных чувствах, слышал кутерьму внизу и рык своего обычно спокойного слуги. Успевши лечь, он встал с кровати и как был в ночной сорочке и колпаке лицом к лицу столкнулся со своим сыном, открывавшем в это время дверь в его спальню. Сначала, как и его дворецкий он не узнал в бородатом, кудлатом, оборванном, грязном и дурно пахнувшем человеке своего сына, и хотел уже было грозно, как некогда, вопросить, какого чёрта это отребье врывается в дома почтенных господ. Но, приглядевшись, баронет схватился за сердце. Трудно было понять от радости ли, что сын жив, или от возмущения, что он жив в таком виде. Молодой человек влетел в комнату и подхватил своего отца, вознамерившегося уже падать на толстый ковёр. Уложив потерявшего сознание баронета обратно в кровать, молодой человек выскочил ко всё ещё остолбеневшему сборищу внизу, попутно скидывая рваный плащ и шляпу, разбрызгивая вокруг грязную воду с одежды. Подскочив к приходившему в себя дворецкому, он заорал ему в лицо требование врача. Слуга пришёл в себя, и сила привычки заставила его исполнять свои обязанности. Он вместе с молодым человеком стал отдавать приказания прислуге. В течение следующей четверти часа, мистер Сворд яростно оттирал с себя в ванной комнате грязь и вонь — последствия своей эскапады, а одуревший кучер баронета скакал сквозь дождь и слякоть, усиленно пытаясь вспомнить, зачем и куда. Холодный воздух и душ из мелких, но частых капель дождя привёл его в чувство и восстановил остатки разума, впавшего в ступор при виде молодого господина в одежде оборванца, воплей дворецкого и суеты с приведением в чувство господина пожилого. Он весьма быстро добрался до врача баронета, мистера Клейсорна, поднял его с кровати и, сумбурно объяснив, зачем тот нужен, повёз его обратно. Флегматичный врач в ступор впадать не стал, привычный к фанабериям своих титулованных клиентов и бестолковости некоторых слуг. Он безропотно позволил потащить себя, кое-как одетого, в мерзкую погоду к своему пациенту.

По прибытии его ожидала встревоженная прислуга, бестолково метавшаяся по дому, и относительно чисто отмытый молодой мистер Сворд, избавившийся от своего пикантного запаха помоек и подворотен. Оценив его присутствие и некий беспорядок в одежде после ванны, а также суету прислуги, мистер Клейсорн без лишних слов поднялся наверх. Там он нашёл баронета в прострации, но уже пришедшего в себя. Проделав обычные врачебные манипуляции и влив в больного невкусную микстуру, он потребовал встречи с молодым господином в соседней комнате. Но баронет, обретя себя и отчасти свою прежнюю энергию, потребовал, чтобы упомянутая встреча была в его присутствии. На что столь же энергично возражал врач. Конец спорам положил сам Ричард, просунув голову в дверь отцовской спальни. Заметив его, баронет откинул одеяло и хотел уже кинуться к нему с себе самому неясными чувствами. Однако твёрдая рука мистера Клейсорна удержала его. Вздохнув, он кивнул Ричарду, и тот приблизился к кровати отца. Отец тут же вцепился в него и разразился слезами на его груди. Однако через несколько минут он оттолкнул сына и сурово, как некогда, вопросил того, какого чёрта Ричард пропал, к каким чертям и за каким чёртом так вырядился, когда вернулся. Ричард улыбнулся и сел к отцу на кровать. Врач бдительно следил за состоянием баронета с другой стороны. Покаянно склонившись, но плохо скрывая лукавство, Ричард сказал, как он был обижен словами отца о лишении его наследства, что своим существованием без него, наследства, хотел показать отцу, как тот неправ и к чему всё может привести. Он рассказывал о том, как пытался жить в Лондоне, переходя из респектабельных квартир в менее приличные, пока не оказался перед выбором находиться в обычном притоне, как со всяким сбродом плавал на корабле во Францию, как какое-то время жил в одном католическом монастыре Бретани в качестве подсобного рабочего, которого осаждали скучавшие без мужского общества монахини, как прибился к бродячей труппе и не слишком удачно пробовал себя на подмостках. Его ироничный рассказ о своих похождениях он подытожил выводом, что он, Ричард Сворд, без наследства прожить сможет. Однако вести образ жизни джентльмена — вряд ли. И, если бы не известие о плохом самочувствии отца, он не вернулся бы в отчий дом, поскольку титул ему был без надобности, великосветское общество стало утомлять своим лицемерием, однообразием и легковесностью, а окружающая жизнь, оказывается, может быть так разнообразна и интересна. Баронет, слушая рассказ о его похождениях, то хмурился, то невольно улыбался, то возмущённо вскрикивал. Врач наблюдавший за ним с другой стороны кровати, дивился, с какой скоростью его недавно умиравший пациент отказался от этой мысли и обретает прежние силы.

Закончилось всё это тягостным молчанием. Гнетущая тишина, казалось, давила на обоих — отца и сына. Прервали её они оба одновременно — отец торжественно обещал не влезать больше в дела сына и только просил его больше не устраивать подобных эскапад, а сын, в свою очередь, торжественно обещал изменить свой образ жизни насколько получится и просил отца не умирать ещё долгое время. Окончание сцены ознаменовалось припадением мистера Ричарда к ногам отца с мольбой о прощении и повторением его обещания об изменении образа жизни. Выздоровевший вдруг отец, в свою очередь, поднял сына от своих ног, прижал к груди и повторил своё обещание. Кульминацией были реки слёз, пролитых обоими Свордами, за которыми наблюдали в умилении и благоговении слуги в дверях. Мистер Клейсорн решительно пресёк затянувшийся спектакль и, выставив слуг, приказал сэру Сворду лечь в постель, предварительно дав выпить ещё одну невкусную микстуру, а мистеру Сворду срочно вкусить что-нибудь съедобного с большой порцией бренди. Поочередно шмыгая носами, отец и сын нехотя выполнили указания врача. Тот дождался ухода из спальни сына, ровного и спокойного дыхания отца, заснувшего после лошадиной дозы успокоительного, и тоже стал собираться. В столовой он был насильно усажен за стол и напоён рюмкой того, что предписывал Ричарду сам. Отказавшись от чрезвычайно позднего ужина и дав себя уговорить только на рюмку бренди с сигарой, он просветил утолявшего голод мистера Сворда о том, что происходило здесь все полгода его отсутствия. Ричарда весьма позабавили умозаключения бездельников света о нём и удивили проклятия его отца по адресу мисс Баттон, о которой он сам давным-давно забыл. Он между делом поинтересовался, как поживает чудаковатое семейство. Мистер Клейсорн, однако, смог его просветить только о благотворительной деятельности Джулии, которая, находясь в Лондоне, не взяла в привычку ездить на балы и в театры, а посещала приюты и больницы, предлагая где деньги, где свою помощь. Забывшийся врач с восторгом рассказывал своему удивлённому собеседнику об успехах девушки в роли медсестры, а так же её грамотном финансовом руководстве упомянутым приютом. Опомнившись, он безразлично поведал о фуроре Милисент в обществе, о многочисленных интрижках миссис Баттон, о победах среди матрон и их дочек Артура, о том, как изумительно был отделан городской дом этого семейства, благодаря вкусу миссис, и каким успехом и большой ценностью пользовались борзые и гончие из псарни мистера Баттона. Ричард задумчиво жевал холодное мясо. Он ведь просто так спросил о мисс Баттон. И то потому, что его отец её почему-то клял, на чём свет стоит. Глядя на зардевшееся лицо врача, Ричарду пришла в голову мысль, не являются ли горячие похвалы того ей чем-то большим, чем признательность врача медсестре за её хорошую работу. Он был недалёк от истины, поскольку серьёзность, исполнительность, ум и такт мисс Баттон затронули в сердце врача некие струны. И он, мистер Клейсорн, возможно, со временем предложил бы мисс Баттон стать его женой, если бы сам уже не был давно и безнадёжно женат на некоей особе, очаровательной и милой в юности, ставшей по прошествии времени несколько бесцеремонной и требовательной. Дети, коими чета Клейсорн успела обзавестись, так же не доставляли врачу особой радости, копируя поведение и манеры, взгляды и суждения маменьки. Поэтому едва заметная печаль, набегавшая на лицо врача, приводила в недоумение Ричарда, не увидевшего в мисс Баттон ничего, что могло бы, по его мнению, эту печаль вызвать. Разговор постепенно иссякал, паузы становились всё длиннее, фразы отрывочнее и короче. И когда Ричард закончил терзать кусок холодного мяса, врач поднялся, чтобы откланяться. Заверив, что он придёт завтра посмотреть состояние своего пациента, он ушёл. Ричард, закончив ужин, махнул рукой на дилемму — бриться ли сейчас или утром, и отправился в свою прежнюю комнату. Найдя своего камердинера дремавшим на стуле, он разделся сам и мгновенно заснул. Взбудораженный его явлением дом, постепенно заснул тоже.

Глава 5

Сама мисс Джулия Баттон пребывала в блаженном неведении относительно недовольства сэра Сворда тем, что он не смог сделать с помощью её посредства своего сына добропорядочным молодым человеком, платонических чувств мистера Клейсорна и равнодушия мистера Сворда. Находясь в Лондоне, она бы с большим удовольствием посещала театры, поскольку не видела ничего плохого в том, чтобы посмотреть на сцене то, о чем читала в книгах. Однако общество матери и сестры, а также небрежные сопровождения брата, приходившего в театр только для того, чтобы, обозревая ложи, найти себе очередную матрону, могущую поспособствовать ему материально, лишали её удовольствия. Она хотела в театре смотреть пьесу, а не демонстрировать себя, свои меха и драгоценности. Она хотела наслаждаться игрой актёров, а не заводить новые знакомства или слушать бесконечные сплетни, обсуждения внешностей или лицемерных пожеланий. Однако свет, казалось, выбрал благопристойный предлог для своего времяпровождения. Да и сами актёры, привыкшие, что они только шумовой фон или визуальная отговорка, играли не слишком вдохновенно и правдоподобно. Потому разочарованная девушка каждый раз изобретала новые предлоги, чтобы не участвовать в семейных походах в театр. Отец прекрасно её понимал и не настаивал. Хотя он бы с большей радостью обсудил в ложе с Джулией пьесу, чем служил бы носильщиком ридикюлей или вееров жены и младшей дочери, маяча на заднем фоне молчаливым статистом и присутствуя при обсуждении их глупостей, изнывая от желания бросить всё и оказаться в обществе своих любимых собак. Матушка несколько раз настойчиво зазывала её, но потом перестала прилагать усилия, «потакать капризам», как она говорила. «Если эта упрямица не хочет, я её упрашивать не буду. Её удел остаться старой девой. Ну и пусть. В конце концов, не могу же я заставить её веселиться и радоваться жизни? Или быть счастливой! Да и как она сможет найти себе мужа, если будет хоронить себя среди всякого немощного сброда и клистирных трубок! Это просто позор для девушки её положения! Ни один нормальный муж не потерпит подобного поведения! И так ей и надо!» — разглагольствовала миссис Баттон, собираясь на очередной спектакль или приём. Джулия же была благодарна, что её оставили в покое. Она более рьяно стала посещать конторы нотариусов, коммерсантов, инженеров, биржи и бухгалтерии, расширяя свои познания и приобретая навыки, которые, как она полагала, могут со временем ей пригодиться. Она интересовалась содержанием рабочих на предприятиях, в которые она вкладывала деньги с согласия отца, их медицинским обеспечением, зачастую заступая на место санитарок, поскольку не видела ничего предосудительного в том, чтобы перевязать кровоточащую рану или зашить рваный порез. Именно в эти моменты она и пересеклась с мистером Клейсорном, заслужив его признательность и уважение. Углубляясь в дела отца, она зачастую понимала лучше него, как вести дела с арендаторами, поставщиками, клиентами и потенциальными инвесторами, меценатами и спонсорами. Обнаружив в поместье отца залежи сукновальной глины, она уговорила его заняться их разработкой. Ошарашенный отец долго пытался вникнуть в технические термины, экономические процессы и юридические фразы. Однако вскоре сдался, признав своё поражение в непонятных ему терминах и действиях. Его непомерно удивило, что его странная дочь как будто не испытывала затруднений при общении с механиками, строителями, мелиораторами, гидравликами, бухгалтерами, брокерами и поверенными. Она свободно сыпала юридическими формулировками с юристами, серьёзно кивала головой на разглагольствования механика, спорила со строителями и инженерами на каком-то совершенно непонятном мистеру Баттону языке. Разъезжая с дочерью, он испытывал адовы муки, предаваясь скуке. Но без него, вернее, его присутствия, его дочь не воспринимали как самостоятельную умную личность. Когда она приезжала одна и просила исправить какую-либо вопиющую глупость, её попросту не слушали, отмахиваясь от «глупостей недалёкой женщины, которая ничего не понимает в мужской работе». Что о себе вообще возомнила эта глупая девица? Что она умнее мужчин? Как смеет она попирать раз и навсегда установленные божьи законы, определившие место женщины при мужчине и её обязанности? Как смеет она вмешиваться и заниматься не своими, неженскими делами, указывая мужчинам? Как это вообще возможно? Почему это терпят? Наверно, мир перевернулся, если мужчины стали подчиняться женщинам! Как цивилизованный человек может вообще додуматься до такого? Как девушка, дочь джентльмена, могла о таком даже помыслить? Неслыханно! Непостижимо! Возмутительно!

Вынужденная терпеть такое отношение, она лишь крепко сжимала губы и ехала обратно отрывать своего отца от созерцания очередного приплода его очередного четвероногого приобретения. Однажды Джулия предложила разводить собак на продажу или вывести новую породу, чтобы страсть отца приносила доход, потому что в ином случае она, страсть, не редко пробивала брешь в бюджете семьи. Однако, подхватив одного из очередных недавно рождённых щенков и прижав его к груди, как будто дочь его сию минуту продаст, он умоляюще принялся просить девушку, чтобы она выбросила эту идею из головы.

— Ты итак готова всё продать, — мрачно сказал он ей. — Ты просто помешана на деньгах. Чего ты ни коснись — у тебя всё сводится к подсчёту прибыли и убытков. У тебя нет сердца. Вместо него столбцы цифр. Оставь мне радость насладиться тем, кто от меня не требует думать о деньгах.

От подобных несправедливых слов Джулия не нашлась что сказать. Она лишь с удивлением смотрела на отца, нежно игравшего со щенком, и на её глаза наворачивались слёзы. Все её труды по вытаскиванию семьи из бедности, все её ухищрения, направленные на латание дыр в бюджете семьи, постоянно пробиваемые расточительным семейством, все её грандиозные планы по укреплению фундамента семейного благополучия — оказывается, всё это считается её меркантильностью, стяжательством и корыстью, её бездушностью и расчётливостью. Молча оттерев глаза, Джулия уехала в контору в Лондоне. Там она собрала все бухгалтерские бумаги со всех торговых, инженерных и брокерских контор и поехала к отцу, вернувшемуся в деревню. Так же, не говоря ни слова, она выложила перед ним всю эту макулатуру, присовокупив счета матери, брата и сестры с ужасающими цифрами, и уехала к очередной дальней родне далеко от дома. Месяц она не подавала о себе вестей. Месяц её отец пытался хотя бы разобраться в бумагах, переданных ему, месяц его одолевали кредиторы, грозя судом, процентами и скандалами. Месяц работники и рабочие требовали оплаты, которую Джулия благоразумно не выдала им, чтобы отец на себе почувствовал, что такое то, чем она занимается. Зато должники его сидели тихо, как мышь под метлой, стараясь не привлекать к себе внимания. По Лондону пошёл слух, что мистер Баттон разорился. Тут же его перестали приглашать на лисьи травли, что его весьма озадачивало, его жену и дочь в модные салоны, что вызывало их истерики и бесконечные слёзы, а сына в респектабельные клубы, что вызывало его глухое раздражение и недовольство. Под различными предлогами или вовсе без оных, соседи и знакомые снова отказывались от обедов с ними, что вызывало возмущение всей семьи подобным предательством людей, называвших себя их лучшими друзьями. Даже запланированный миссис Баттон бал не вызвал интереса, что привело оскорблённую женщину в состояние крайнего негодования, которое вылилось в очередной поток слёз и истерик. Счета росли, кредиторы свирепели, инвесторы нервничали, должники не объявлялись, знакомые исчезали, младшая дочь целыми днями лила слёзы, беря пример с матери, и грозилась покончить с собой, жена упрекала мужа в никчёмности и нерадивости, а сын угрожал выйти с пистолетом в тёмный переулок грабить прохожих. Утонувший в бумажном море мистер Баттон написал гневное письмо дочери, упрекая её в бессердечии и легкомыслии. На его требование вернуться и поправить дела, Джулия кратко отвечала, что она, осознавая свою глупость в деловых вопросах, в которых более пристало разбираться мужчинам, в частности, ему, её отцу, как покорная дочь передаёт все дела в его руки. Что накопленные ею скромные средства позволят ей спокойно жить и без помощи семьи, его, отца упрёков в меркантильности и корыстолюбии, с достаточным для самостоятельной жизни капиталом, поскольку уже является совершеннолетней и может сама распоряжаться своими средствами. Подобное её скромное и благопристойное поведение покорной дочери и хорошей христианки как раз доказывает, что она не бездушная стяжательница со столбцами цифр вместо сердца, а напротив, готова довольствоваться малым, лишь бы сохранить душевный покой. И поскольку отец считает её столь корыстной, что ей во всем видятся деньги, она предоставляет заботиться о семье ему — умному мужчине, знающему человеку, альтруисту и бессеребреннику. Как и полагается главе семьи. А она планирует удалиться от семьи и, возможно, уйдёт в монастырь. Джулия действительно начала задумываться о таком выходе: тишина, покой и сосредоточенность на размышлениях и философских мыслях ей были больше по душе, чем вечные упрёки родных и мишура света. Имея знания, способность к обучению, таланты финансиста и организатора, которые она у себя вдруг начала обнаруживать, энергию воплощать задуманное в жизнь, настойчивость в достижении цели, она привыкла к тому, что в ней видели «всего лишь женщину». Но не ожидала, что родной отец, которого она любила и жалела, сочтёт её настолько чёрствой и испорченной. Она искала затворничества, чтобы отдохнуть, думать, предаться слезам и грёзам. Но не была уверена, что сможет быть затворницей, посвятившей себя только богу, всю жизнь. Поэтому, отдыхая от семьи, она колебалась в выборе дальнейшего образа жизни. Отец же её по прочтении её ответа впавший в гнев от непочтительности и дерзости дочери, хотел было кинуться к поверенному, чтобы лишить её наследства. Однако хмурый поверенный пришёл к нему сам. И оказалось, что лишать и нечего. Все деловые переговоры вела Джулия. Все дела велись от имени мистера Баттона — а как иначе? И в отсутствии Джулии некому было разбираться в хитросплетении финансов и бухгалтерии. Мрачный поверенный, издёрганный инвесторами, кредиторами и строителями, вознамерившимися все скопом получить обратно свои деньги, наслушавшись сплетен о разорении мистера Баттона, предрекал полное разорение — ещё более страшное, чем тогда, когда Джулия только начинала вникать в финансы семьи. И умолял помириться со строптивой дочерью, на которой, как ни крути, держится благополучие семьи. Испуганный мистер Баттон с недовольством согласился. И, оседлав свою лучшую лошадь, поехал уговаривать дочь одуматься, не подумав, как она сможет вернуться назад. Пламенная речь, которой начал свои увещевания мистер Баттон, сменилась чуть ли не слёзной просьбой вернуться и восстановить то, что восстановить можно, и продолжить то, что можно сделать. Джулия не была злопамятна. Она простила отца, и с дочерней покорностью позволила довезти себя до дома в наёмной карете, за которую заплатила сама. Поскольку сконфуженный отец просто не мог признаться, что его финансы настолько оскудели.

Таким образом, и мистер Сворд, и мисс Баттон повели себя совершенно одинаково, доказывая своим семьям, что они им нужны: несмотря на разницу в темпераментах, они предпочли бессмысленным уговорам самоустранение, чтобы семейства на деле, а не на словах ощутили их нужность.

Глава 6

Пока мисс Баттон впадала в депрессию, а мистер Сворд искал себя в лондонских трущобах, кельях женских монастырей и грязных подмостках французской сцены, жизнь шла своим чередом. Артур Баттон, неожиданно для всей семьи, закрутил страстный и болезненный роман с некоей итальянской аристократкой. Страстный, потому что он полюбил в первый раз в жизни и панически боялся потерять свою сеньориту Франческу. А болезненный, потому что упомянутая сеньорита имела весьма сурового брата, осведомлённого о похождениях Артура и его склонности жить за счёт женщин. Он не верил в серьёзность чувств и поступков молодого человека, не имевшего постоянного дохода, но смогшего обзавестись весьма легкомысленными и обременительными знакомствами. Единственным достоинством итальянских аристократов была непривычная красота сестры, гордость её брата и древность их рода. Правда, где-то в Италии существовал отчим, который прибрал к рукам небольшое состояние сеньоров Кавальо. Но это предпочиталось не обсуждаться. В придачу мистер Баттон вовсе не жаждал приобрести нищую невестку. А миссис Баттон прямо зеленела от злости, когда видела её на приёмах, поскольку живость итальянки среди чопорных англичан не всем казалась шокирующей и неуместной. Некоторые молодые люди, пресыщенные лицемерными и жеманными соотечественницами, находили пикантное удовольствие в оставлении условностей и разговоров намёками и иносказаниями. Возможность говорить прямо поначалу шокировала, но прибавляла пикантности при общении со столь экзотической дамой. Сеньорита Франческа не боялась смеяться от души, когда смешно, язвила, когда ей казалось, что надо поставить человека на место, и громко требовала вина, когда разливали чай. Матушки дочерей на выданье считали её грубой, невоспитанной и неотёсанной. Артур Баттон же видел в ней идеал женщины: красивая, страстная, смелая и в тоже время романтичная и нежная. Он не оставлял её своими ухаживаниями, за что не один раз бывал вызван на дуэль её братом. Но это не останавливало его. Оправившись от ран, он возобновлял свои попытки завоевать её. После очередной дуэли, когда пуля рассерженного брата надолго уложила его в горячке в постель, он узнал, что брат и сестра покинули Лондон из-за угроз мистера Баттона привлечь итальянца к суду, буде его сын умрёт. По его выздоровлении молодые знакомые рассказывали Артуру, с каким отчаянием и слезами сеньорита Франческа покидала Лондон, какие бурные сцены между ней и братом происходили, когда она хотела навестить раненого. Некоторые девицы втайне упивались неподдельным горем молодого человека, лицемерно утешая его. А некоторые молодые люди злорадно потирали руки — экзотический цветок, не доставшись им, не достался и Артуру.

Едва оправившись, молодой человек кинулся в Италию догонять свою возлюбленную, и в первый раз его издёрганный последними событиями отец не получал от него писем с требованием денег. Только уверения в своей любви к итальянке и мольбы к отцу полюбить её так же, как он. Своим сёстрам он написал только раз, получив в ответ от Милисент письмо, полное пустопорожней светской болтовни, описания своих успехов, драгоценностей, нарядов, пошитых ей, и празднеств, на которых она побывала, подробного описания внешностей дам, которые казались ей все как одна уродливыми, и кавалеров, которых она считала приятными, но нелепыми, а также упрёками в том, что своим поведением он устроил такой скандал в свете, что их имя было у всех на устах. Причём, далеко не с приятным упоминанием. Излияния души брата она проигнорировала полностью, занятая только собой и своей особой. Джулия же весьма мягко пожурила своего старшего брата, призывая его вернуться и исполнить свой долг относительно семьи: жениться и продолжить род, а не предаваться безумству страсти, доставлявшей ему одни огорчения, страсти, которая всё равно ни к чему не приведёт. Больше сёстры писем от него не получали. Весьма встревоженный отец звал его обратно, обходя молчанием сеньориту Франческу. Миссис Баттон была довольна: соперница была изгнана из салонов и балов, и она могла царить в них, не оглядываясь постоянно на более молодую конкурентку, приковывавшую к себе взгляды уже тем, что она не англичанка. Что же до сына, она считала, что он достаточно вырос, чтобы ездить, где ему вздумается.

Глава 7

Потом до них стали доходить слухи о какой-то совершенно авантюрной и жуткой истории, связанной с наследством итальянцев. Приезжавшие из Флоренции и Падуи, Венеции и Рима англичане, не скрывая брезгливости и ужаса, но внутренне наслаждаясь пикантностью ситуации, рассказывали, что сеньорита Франческа взяла на себя роль Мессалины, и довела собственного отчима до того, что он чуть не взял её силой однажды. Сговорившийся с ней брат появился тогда вовремя и пригрозил судом за инцест, если тот не вернёт всё то, что присвоил. Отчим пообещал, но, придя в себя, подал в суд за угрозы и вымогательство, громко доказывая, что всё было подстроено. В суд подала и Франческа за домогательства, нарушение воли завещателя и ненадлежащее исполнение своих обязательств душеприказчика и опекуна несовершеннолетних пасынка и падчерицы. Суд тянулся долго, вставая то на сторону сеньориты Франчески, то на сторону её отчима. Пока однажды отчим не исчез. Поддерживать его претензии было некому, и сеньориту Франческу на время оставили в покое. Долгое время об отчиме не было ничего слышно, пока его не выловили однажды у берегов Сицилии. И, поскольку на теле, кроме истощения не было видно ничего подозрительного, что свидетельствовало бы о его убийстве, а местность, где его нашли, славилась агрессивной вспыльчивостью и крепкими семейными связями, то полиция быстро решила, что мужчина просто оступился, гуляя в темноте, и утонул. То, что исчез он за много миль от того места, где был найден, не подавал о себе всё то время вестей, а найден был болезненно похудевшим, решили не учитывать, хотя его многочисленная родня и настаивала уделить больше внимания этим подозрительным фактам, рассчитывая на его состояние. Но, занимаясь делами покойного, выяснились такие нехорошие вещи, что одним недовольным родственникам заткнули рот другие, а сеньорита Франческа и её брат получили всё то, что им причиталось, сделавшись не только одним из уважаемых семейств, но и довольно богатых, окружённых щекочущим нервы ореолом пикантной интриги, мрачной тайны и грустной романтики. Вокруг сеньориты Франчески сейчас же появились толпы поклонников, а её брата стали одолевать девицы и женщины всех мастей в надежде заполучить его в мужья. Но суровый молодой человек ввёл в своё итальянское общество Артура и благословил его брак со своей сестрой, что вызвало неподдельное изумление его английских знакомых. Возвращаясь домой, они выдумывали самые невероятные вещи, договариваясь до того, что Артур похитил итальянского отчима, заморил его голодом и убил, за что получил руку сестры. Доля правды в этом была, потому как всегда противившемуся браку Артура и сестры сеньору Джованни незачем было соглашаться на него безо всяких оснований. Слухи долго витали вокруг семьи, порождая фантастические домыслы, что закрыло двери некоторых домов перед ними. Но Артур и Франческа были поглощены друг другом: Артур даже перешёл в католичество, чтобы заключить брак с обожаемой Франческой, что вызвало неподдельное бешенство его отца, обычно всегда флегматичного и добродушного. Милисент жаловалась, что её не позвали на свадьбу, изводя своими претензиями весь дом, а Джулия написала только «желаю счастья», присовокупив чек на довольно приличную сумму с пометкой, что это свадебный подарок от неё. Она поняла, что совершила ошибку, когда писала ответ брату на его полное любви к сеньорите Франческе письмо. Джулия не могла одобрить его поведения, но от всей души желала ему счастья. И своим чеком она просила прощения у него за то, что не поняла поначалу глубины его чувства. Когда её отец узнал об этом, он вторично впал в бешенство, и с ним случился удар, уложивший его в постель. Ухаживать за ним было предоставлено старшей дочери, поскольку Милисент заливалась слезами каждый раз, когда заходила в его комнату, раздражая своими истериками всех вокруг, а миссис Баттон была в постоянном раздражении, что вынуждена была из-за болезни мужа ограничивать своё весёлое времяпровождение. Их явная бесполезность, эгоизм и недовольство вредно сказывались на здоровье больного. И Джулия сочла за лучшее пожертвовать скудеющими средствами, но избавить отца от них, чем лишиться его самого. Мать и младшая дочь просто уехали в Лондон, оставив все заботы на Джулию. Однако через несколько месяцев к ней присоединился её брат с женой, чья самоотверженная преданность, доброта и живость растопили сердце старого мистера Баттона, и он признал свою невестку и её ребёнка, который уже начал формироваться в чреве молодой женщины. Сам Артур стал степенным и солидным мужчиной, с досадой вспоминавшим своё юношеское поведение. Чтобы искупить грехи прошлого и восполнить те финансовые потери, которые, благодаря его сумасбродству в прошлом, несло семейство, он принялся помогать сестре в её работе, хотя, как и отец, мало что понимал в терминах и бумагах, охотно предоставляя свою персону, подпись и веское слово к её услугам. Они, правда, не стали задушевными друзьями в силу сдержанности характера Джулии и ещё помнившего и стыдившегося своего легкомысленного прошлого Артура, но начали лучше понимать друг друга. Вскоре их навестил брат госпожи Франчески, сеньор Джованни Кавальо, который бесповоротно влюбился в одну из соседок Баттонов — нежное и трепетное создание хрупкого телосложения с волосами цвета спелой пшеницы, кротким характером и тихим голосом. Его мрачные и немногословные ухаживания беспокоили и пугали семью девушки, но, казалось, не тревожили саму девушку. Его настойчивая преданность заставила смириться родственников, которые были рады избавиться от обузы: девушка была младшей в не слишком богатой семье и на приданое могла со временем и не рассчитывать вовсе. Таким образом, бурные события, обрушившиеся на Джулию, её семью и вокруг неё, как будто стали проходить. Её мать и сестра развлекались, отец угасал, сама Джулия вела дела семьи, брат стал ей незаменимым помощником, его жена ждала первенца. Жизнь вошла в спокойное русло к большому облегчению девушки, которая очень не любила перемен и потрясений, в которых ничего не понимала или на которые не могла повлиять. И которые, в то же время, влияли на её деловые отношения и финансы семьи.

Глава 8

Однако долго наслаждаться покоем ей было не суждено: миссис Баттон, видимо в помрачении ума или с досады на то, что в доме появилась хорошенькая соперница её красоты и чар, от которой она уже было избавилась, влюбилась до потери чувства реальности в юнца, на двадцать лет моложе неё. Поздняя любовь её вызывала насмешки в обществе и многочисленные сплетни и фантазии. Миссис Баттон засыпала его подарками, пока прознавшая про то Джулия не положила этому конец, ограничив её доступ к деньгам. Однако миссис Баттон имела свой капитал, вовремя унаследованный от очередной дальней родственницы. Хранимый заботами Джулии, он теперь таял, как снег по весне: миссис Баттон не жалела денег на своего любовника. Она ездила с ним на воды, чему свет не был удивлён, поскольку болезненное состояние мистера Баттона не было тайной и наличие любовника никого не шокировало в этой ситуации. Она постоянно писала и посещала предмет своей страсти. Её опрометчивое поведение не замедлило принести плоды: несколько недель по утрам она весьма плохо себя чувствовала, жалуясь на тошноту и головную боль. Потом обнаружила, что ей стали тесны платья, а ноги стали безобразно отекать. Тревожные подозрения Джулии подтвердились: мистер Клейсорн констатировал беременность. Миссис Баттон была в восторге: она родит любимому человеку его ребёнка. Большего счастья для неё не существовало. Словно в ослеплении она радовалась предстоящим родам, сообщая окружающим об этом событии направо и налево, что вызывало шок у людей респектабельных и считавших себя приличными. Однако молодой альфонс вовсе не жаждал иметь потомство в своём столь раннем, по его мнению, возрасте. Да ещё и от любовницы на два десятка лет себя старше. Которую он, ко всему прочему, вообще не любил. Да и сама миссис Баттон давно утомила его своей собачьей преданностью, удушающей любовью и вспышками ревности. Не любивший раньше, он не знал, как отделаться от неё теперь, когда любители посплетничать нашли в его лице желанную мишень для насмешек. Его развязное и грубое поведение, ночные загулы с друзьями и не обременёнными моралью женщинами ранили миссис Баттон. Она устраивала скандалы и сцены ревности, которые лишь больше отталкивали его от неё и которые заканчивались её слезами, мольбами о прощении и страстными просьбами не оставлять её. Что также не способствовало уважению её со стороны молодого любовника, пресыщенного как ею самой, так и её поведением. На это молодой человек хлопал дверью и продолжал кутежи и попойки.

Однажды, после бессонной ночи ожидания миссис Баттон невольно подслушала разговор своего молодого любовника с парой-тройкой его друзей. Они вернулись с очередного кутежа и намеревались продолжить пирушку, полагая, что её нет дома. Циничные высказывания альфонса, уставшего от своей немолодой любовницы, язвительные и жёсткие обсуждения её внешности, привычек и поступков, насмешки над её любовью потрясли миссис Баттон настолько, что с ней случилось нервное потрясение и как следствие выкидыш, а она сама впала в горячку на долгие недели. На руках Джулии было уже двое болезных. И капризная младшая сестра, которая не понимала, почему, не будучи больной или проштрафившейся, она обязана сидеть дома. Однажды в присутствии брата и сестры она, разразившись очередными рыданиями, прокричала, что сбежит с первым же попавшимся офицером или джентльменом. На что её брат, подойдя к ней вплотную, влепил ей звонкую оплеуху. А, когда она потрясённо замолчала, приложив руку к щеке и хлопая большими и влажными глазами, которые неотразимо действовали на восторженных поклонников, но не произвели впечатления на собственного брата, и в которых не было ни одной мысли, ни искры сочувствия к заболевшим родителям, он пребольно взял её за ухо и, приблизив к ней своё лицо, глядя в эти самые глаза, тихо сказал:

— Только попробуй выкинуть такую позорную штуку — я сам найду тебя, где бы ты ни пряталась, и убью. Тебя и того, с кем ты сбежишь.

Его тон был серьёзен, глаза холодны, а пальцы, державшие ухо Милисент, совершенно не дрожали. Задрожала сама Милисент. Наслушавшись домыслов в обществе об участии Артура в способе возвращения наследства его жены, она поверила, что брат сделает то, что говорит. Очевидно, нравы итальянцев, их горячая кровь, ревностное отношение к чести девушки, пристрастие к кровавому мщению, собственные понятия о справедливости и возмездии, равно приправленные одержимой религиозностью новообращённого католика, и всё прочее наверняка не могли не сказаться на нём. Джулия, которой он рассказал правду о своих действиях, весьма решительных и печальных, удивлена не была. Она одобряла поведение брата по отношению ко вконец распоясавшейся и разбалованной сестре, которой не было дела ни до кого и ни до чего, кроме себя и своих удовольствий. Переведя взгляд с брата на сестру, Милисент увидела мрачное удовлетворение на смертельно уставшем лице сестры и жгучее желание отходить её, Милисент, розгами по мягкому месту. Она надулась и на время перестала устраивать истерики и напоказ лить слёзы. Она затаилась, строя разные планы и мечтая о мести.

А миссис Баттон, вызвавшая новый взрыв сплетен своими похождениями с молодым любовником, потеряла ребёнка. Её муж, узнавший о предательстве жены, о её беременности, болезни и смерти нерождённого ребёнка, получил ещё один удар, после которого, прожив всего сутки, скончался. За несколько минут перед смертью он успел повиниться перед старшей дочерью за своё эгоистичное поведение, за то, что не смог обеспечить её мужем и горячо поблагодарил её за то, что она взяла на себя заботы по ведению дел семьи. Со слезами на глазах, он желал ей встретить достойного человека, который оценил бы её таланты ещё при своей жизни, а не как он — на пороге смерти. Джулия, сердце которой обливалось кровью, искренне оплакивала своего отца, испустившего свой дух у неё на руках. В последующих хлопотах неоценимую помощь ей оказывал Артур, хотя его жена должна была родить со дня на день и он, прежде всего, должен был заботиться о ней. Через несколько дней после того, как гроб с мистером Баттоном был опущен в могилу, сеньора Франческа родила здоровую черноволосую девочку, которая своим криком смогла бы поднять деда из могилы. Скорбь брата сменилась радостью и хлопотами, которые создавала вокруг себя новорожденная малышка, не давая никому ни минуты покоя. Джулия была на время предоставлена сама себе и скорбела молчаливо у кровати матушки или в конторе за письменным столом с деловыми бумагами.

Глава 9

С приходом весны миссис Баттон оправилась. Но известия о смерти её ребёнка и мужа, а также о том, что она стала бабушкой, радикально изменили её характер. Она целыми днями просиживала в своей комнате с молитвенником или стояла на коленях перед распятием. Когда выходила из дома, то направлялась в церковь, став ревностной прихожанкой. Она не упрекала сына за смену религии, но всякий раз видя его, она замолкала и поджимала губы, бросая неодобрительные взгляды на него и на его жену. Со своей невесткой, сеньорой Франческой, она вела душеспасительные беседы, стараясь наставить на пусть истинный в стезе протестантизма. Она завлекала её на службы в церкви, вычитывала целые главы из библии, сопровождая их комментариями, услышанными от пастора. Сеньора Франческа страдала от скуки в её обществе и старалась как можно быстрее её покинуть, ссылаясь на свою дочь. Что не было неправдой: непоседливый ребёнок не оставлял ни минуты покоя никому вокруг, быстро развиваясь и осваивая по мере укрепления своих маленьких ручек и ножек отчий дом со всеми его потайными уголками, подвалами и чердаками. А миссис Баттон, почувствовав вдруг настоятельную потребность в проповедовании, оставалось только страдать в одиночестве. Она сменила цветные легкомысленные платья на чёрный вдовий наряд и не расставалась с чётками. Когда она не молилась или не читала требник, она вышивала бесконечные покрывала для алтаря церкви, устраивала благотворительные ярмарки и докучала соседям и окружающим своими поучениями и наставлениями, которые вызывали лишь недоверие и ироничные улыбки, благо память о похождениях новоявленной святой ещё была жива. Расточительная в былое время, она стала до крайности скупой. Из лучшей подруги своей младшей дочери она стала её дуэньей. По неосмотрительности Артур проговорился о своём воспитательном действе по отношению к младшей сестре, пояснив, чем оно было вызвано. Миссис Баттон, немедля, направилась к Милисент и влепила ей затрещину, которая по силе могла бы поспорить с оплеухой Артура, сопровождая это высокомерными попрёками, поучениями, нудным морализаторством. Не ожидавшая подобного Милисент даже не стала устраивать привычных сцен со слезами — настолько она была изумлена. А миссис Баттон, прочитав проповедь о нравственной чистоте, дочернем послушании и девичьей целомудренности, лично спорола с платьев дочери кружева и безделушки, банты и ленты. Остолбеневшая Милисент даже не шевельнулась спасать своё добро, поскольку просто не могла поверить увиденному. На сестру она давно махнула рукой, брат удивил её резким изменением поведения в связи со своей безумной любовью и дикими взглядами, подхваченными, видимо, у итальянских карбонариев, а теперь и матушка… Если уж матушка, которая в иные времена даже собственную дочь приводила в шок своими похождениями, экстравагантными нарядами и расточительными покупками всякой ерунды, впала в благочестие, для себя Милисент не видела места на земле, с тоской ожидая, что ей скоро объявят удалиться в монастырь. Пару раз повертев в руках матушкин требник, она со злости зашвырнула его в угол, за что заслужила ещё одну затрещину и порцию нотаций со стороны возмущённой матушки. В продолжение наказания, миссис Баттон заперла дочь в её комнате, заставив заняться приличествующими девушке делами — вышиванием, вязанием, рисованием различных благочестивых картинок, молитвами и постом для умерщвления плоти и очищения души, чтобы достойно пойти в церковь в будущее воскресенье. Милисент погрузилась в тоску и меланхолию, привычные более её сестре, но совершенно незнакомые ей. Между тем чехарда событий снова прекращалась, и жизнь в который раз стала входить в спокойное русло. А терпеливая Джулия в который раз подсчитывала убытки от очередных фанаберий членов своей семьи. Она мрачно ожидала, что после брата и матери, придёт черёд Милисент, и уже прикидывала, во что может обойтись её легкомысленное поведение. Однако, утихомиренная ставшей грозной матерью, Милисент была слишком ошарашена новыми порядками в доме, чтобы придумывать какие-нибудь глупости. Она пыталась справиться и приспособиться к новому положению вещей, что при её эгоистической натуре было весьма сложно и отнимало все силы, не оставляя времени даже на планирование каких-нибудь каверз.

Глава 10

Мистер Сворд наблюдал жизненные перипетии семьи Баттонов со стороны, как и весь свет. Его интересовали и забавляли события, случившиеся в этой семье за столь короткое время. Скучная лондонская жизнь не баловала новостями, а тут скандал за скандалом. Его любопытство вызывали сплетни вокруг этой семьи. Его азарт разжигали скандалы, сопровождавшие то одного Баттона, то другую. Недоумение вызывало поведение мисс Баттон. Привыкший к беспомощности, зачастую наигранной и показной, глупости женщин, любящих болтать ни о чём, тратить деньги, взвизгивать по пустякам и без повода падать в обморок, в Джулии Баттон он наблюдал совершенно иную разновидность женщины. Она была спокойна, деловита, возможно, умна и, что немаловажно, пользовалась уважением своего старшего брата и брата его жены. Мужчин, которых общество стало считать весьма здравомыслящими и серьёзными, хоть и несколько эксцентричными. Мистер Сворд свёл знакомство с Артуром, которому, однако, не стал близким другом по причине своего легкомысленного характера. А воспоминания о собственном недавнем предосудительном поведении для Артура были ещё болезненны. Но мистер Сворд был вхож в дом молодого человека, изумляясь, как и все, резкой перемене его поведения. Он не стремился стать поверенным его тайн или задушевным другом. Его интриговали подробности жизни этого чудаковатого и взбалмошного семейства. Узнать же их можно было, если только ты будешь считаться близким знакомым одного из членов этой семьи. С сеньорой Франческой они стали друзьями, любящими подтрунивать друг над другом. Их шуточные пикировки через какое-то время перестали заставлять хмуриться сеньора Джованни. Маленькая София стала со временем видеть в нём своего доброго дядюшку, хотя ей много раз объясняли, что это совершенно посторонний человек. А дядюшка — тот смуглый мужчина с чёрными глазами, неулыбчивым ртом и серьёзным лицом. Но в силу малого возраста маленькой девочке это было непонятно. И она радостно улыбалась, лопотала и тянула ручонки к весёлому молодому человеку, катавшему её на своей ноге и дарившему ей игрушки и конфеты. Глядя на него, сеньора Франческа и миссис Кавальо, часто навещавшая их и тоже ожидавшая пополнения семьи, не раз, оставшись вдвоём, строили планы женить молодого человека. Однако сам мистер Сворд не проявлял желания стать женатым. Он попросту о том не задумывался. Изредка путешествуя от четы Баттон к чете Кавальо, он был весьма счастлив своим положением приходящего друга семьи. Сэру Сворду такое положение дел не нравилось, как-никак, это был его единственный сын, который должен был дать наследника своему роду, принять на себя ответственность за честь семьи и поместья, поскольку сэр Сворд весьма здраво сознавал, что он не вечен. Но, памятуя, на что способен его сын, он выказывал своё недовольство весьма осторожно и ненавязчиво. А неудачливая попытка свести сына с мисс Баттон заставляла его часто кривиться, когда мистер Сворд рассказывал о том, как он проводил время у молодого мистера Артура и его семьи. Отдавая должное исправившемуся повесе, он не хотел видеть ничего хорошего в старшей сестре, девушке, по его мнению, слишком заносчивой, прямолинейной, гордой и самоуверенной — качества, которые можно простить мужчине, но которые не прощаются женщинам. То, что один из представителей плебейской, по его мнению, семьи женился на аристократке, хоть и итальянских кровей, несколько примиряло его со всем семейством. Хотя итальянская аристократия в его глазах значила немногим больше, чем все предки сэра Баттона вместе взятые, были ли они на короткой ноге с королями или нет. Однако титул есть титул. И осознание этого заставляло сэра Сворда быть хоть и не на равной ноге со взбалмошным семейством, но хотя бы отчасти примиряло его с ним. Мистер Сворд вообще не обращал внимания на наличие титулов или королевских особ в генеалогическом древе своих новых знакомых.

Нанося визиты, он неизменно слышал упоминания о мисс Баттон. Причём её брат глубоко уважал её, его жена слегка её опасалась, хоть и хотела подружиться с ней всей душой. Миссис Кавальо настороженно относилась к занятой неженскими делами девушке, которая и не заговаривала о браке. А сеньор Джованни преклонялся перед её умом, энергией и знаниями. Обладая более практичным разумом, чем мистер Артур, он частенько помогал ей дельными советами, случалось, правил чертежи или беседовал с механиками, обнаружив у себя склонность к неаристократическим ремёслам. Женщины же не могли её понять. Их пугало её вдруг возникшее стремление к независимости. В то время как Элис Кавальо видела смысл своей жизни в рождении и воспитании детей, Франческа Баттон — в жертвенной любви к мужу и дочери, Джулия Баттон не считала это целью своей жизни. За свои двадцать шесть лет она ни разу не получила предложений о замужестве, и не рассчитывала получить впредь. Она, конечно, хотела иметь семью и детей. И на её глаза не раз наворачивались слёзы, когда она навещала своего брата и его жену: маленькая София не утомляла её своей непоседливостью. Она вызывала в ней только тихую грусть. Сама девочка в присутствии своей спокойной и рассудительной тётки становилась более серьёзной на какое-то время и даже пыталась брать пример сдержанного английского поведения леди, что давалось ей нелегко и с большим трудом ввиду живости характера и непосредственности поведения. И она нередко сбивалась с чопорности на шалости, чем забавляла молодую женщину. Её не раз посещала мысль, что брак не так уж плох, если выйти замуж за подходящего человека. Но, поскольку женихи не выстраивались в очередь у её дверей, Джулия решила помогать своей семье тем, чем умела: если не выгодным замужеством, то самоотверженным трудом. А молодые женщины, обладавшие на редкость несхожим темпераментом, не сговариваясь, пришли к мысли, что неплохо было бы свести мистера Сворда и мисс Баттон — их взаимная непохожесть придала бы им обоим недостающие черты: мистеру Сворду — глубину суждений, а мисс Баттон — мягкость характера. На что Артур, заслышавший как-то очередной разговор дам на эту тему, не забыл напомнить, что в своё время его отец уже предпринял попытку познакомить ветреного аристократа и свою серьёзную сестру. Но они не произвели тогда друг на друга хорошего впечатления, расставшись со взаимным желанием никогда друг с другом не встречаться. А заносчивый сэр Сворд вообще не хотел о ней ничего слышать, видя в ней воплощение всех недостатков женщин, их глупости, занудства, недалёкости и желания совать свой нос туда, куда им не надо в силу своего женского, а значит весьма посредственного ума.

— Дорогой, ваша сестра просто не умеет себя показать, — ответила на это его жена. — Она как жемчужина в раковине: чтобы понять её красоту, надо её раскрыть. Она не ваша младшая сестра, прошу меня простить, блеск которой виден всем, но за которым ничего нет. Чтобы Джулия понравилась, её надо заставить раскрыть свою душу.

— Сама она ни за что не допустит в свою душу никого, — сказал Артур. — Она очень холодна. Хотя доброта её безгранична, — добавил он, вспомнив вовремя присланный мисс Джулией чек на его собственную свадьбу. Чек, стоивший самой Джулии многих дней упрёков отца, рассерженного, что с ним не сочли нужным посоветоваться, и неудобств самой Джулии, которой надо было покрывать эти расходы из каких-то иных средств.

— Она не холодна, — поправила его жена. — А застенчива и скромна. И до смерти боится быть навязчивой, бестактной и нелепой, доставить неудобство, ранить бесцеремонностью и самодовольством. Боится быть неловкой и смешной. Не хочет быть такой, как, простите меня снова, дорогой, но как члены вашей семьи. И от этого она одинока. Она очень ранима и трогательна. Как София, только старше.

Артур от души рассмеялся.

— Трогательна! Видели бы вы, сеньора, как она ставила на место клерка в конторе или подрядчика на стройке! Вы бы так не говорили!

— То, что она самостоятельная и сильная личность, в отличие от вашей младшей сестры, я не отрицаю. Но это не мешает ей быть ранимой и одинокой, — настаивала его жена.

И, вспыхивавшая как костёр Франческа, тихая и незаметная, как лесной родник Элис взяли в нежное кольцо монолитную и одинокую, как скала Джулию. Для завершения картины триумфеминату не хватало Милисент — капризной, легковесной и внезапной, как весенний ветерок. Но две замужние дамы решили не включать в свой кружок столь эгоистичное создание, которое своей глупостью и легкомыслием принесла бы только больше вреда, чем пользы. Они постоянно навещали Джулию. То, чтобы устроить незапланированный пикник, то, чтобы пройтись по магазинам и модным лавкам, то, чтобы выбраться посмотреть на выставки картин модных художников или зазвать на чай к своим знакомым. Джулия не была глупой и понимала причину этого. Она была неизменно благодарна и вежлива, но завоевать её дружбу или хотя бы поговорить по душам не удавалось. Нередко во время этих вылазок она встречала мистера Сворда, которого стала находить уже не столь поверхностным. Он оставил свою привычку таскать с собой зеркало и любоваться своим отражением в нём по поводу и без. Эскапада, стоившая его отцу в своё время постельного режима, повлияла на него, слегка изменив его манеры и привычки. Не став более глубокомысленным, он стал серьёзнее относиться к жизни. Хотя на его весёлом нраве это не слишком отразилось. Так же он сменил свои сюртуки кричащих расцветок и фасонов на вполне приличные костюмы, перестав шокировать почтенное общество своим выбором одежды. А, видя его общение с маленькой Софией, предупредительность по отношению к дамам, Джулия даже удивлялась, проникаясь к нему невольным расположением. Сам же Ричард, не отдавая себе отчёта, стал думать о ней всё больше, находя её внешность, особенно без очков, не столь противной и отталкивающей. Её верные суждения, ясность мысли, ум и отсутствие стремления завлечь его или приукрасить себя интриговали его. Он не привык к прямолинейности женских высказываний, что поначалу шокировало его, отсутствию суетной болтовни, едких сплетен и мишурности. Он наблюдал, правда, со стороны, как Джулия справлялась со всеми проблемами и хлопотами, выпавшими на её семью, без слова жалоб и просьб о помощи. Как и её брат, он начал её уважать, как сеньор Джованни, начинал видеть в ней равную, а не «всего лишь какую-то женщину» и как Франческа Баттон остерегался, не понимая её. Слишком суровую, холодную, непроницаемую и бесстрастную маску надела на себя девушка, чтобы молодой человек, не отдававший отчёта в своей симпатии и зарождавшихся чувствах, мог проникнуть сквозь неё. Слишком много на неё свалилось, чтобы она могла поддаваться своим чувствам, когда есть столько дел по поддержанию репутации и финансового обеспечения своей семьи. Обеспечения, которое могла поддержать только она одна. Хотя Джулия и начала изменять о мистере Сворде своё мнение, но ещё не настолько, чтобы сменить эту свою маску или вовсе снять её. Она боялась быть неловкой, боялась быть осмеянной, боялась быть обманутой. Её сердечко уговаривало её изменить поведение или хотя бы быть мягче. Но разум убеждал, что это делать рано, что слишком много вокруг примеров лицемерия, предательства и как следствие этого разочарования и боли. А боли в жизни Джулии было достаточно. Не хватало ещё терзаться из-за мнения окружающих.

Глава 11

Мистер Сворд, наблюдая успехи Джулии, решил тоже попробовать себя на бирже. Благодаря его беспечности, но вместе с тем и удачливости он, к удивлению своего отца, достиг некоторых успехов, удвоив в относительно короткое время свой капитал. Сэра Сворда это несколько примирило с мисс Баттон, поскольку её советы в приращении капитала были весьма кстати. Однако он не перестал считать, что женщины ничего не понимают в деньгах и делах, приписывая успехи своего сына и самой мисс Баттон удаче первого и вовремя полученным сведениям из третьих рук второй. Благодаря общему делу, мистер Сворд и мисс Баттон часто пересекались в самых необычных местах. Ричард проникался к девушке удивлявшими его чувствами, находя у себя и серьёзность, и основательность, о которых раньше не подозревал. А Джулия в его обществе постепенно оттаивала душой, нередко улыбаясь его невольным нелепостям из-за невежества и забавляясь его открытым нравом. Каждый из них находил в другом то, что уравновешивало бы их собственный характер.

Джулия уже было совсем решила поставить на себе клеймо старой девы или одинокого «синего чулка», что уже само по себе отпугивает мужчин. Она со вздохом решилась забыть о замужестве как средстве поправить дела семьи, что в то время было обычным делом. Она прекрасно понимала, что любовь и благосостояние в браке — две взаимоисключающие вещи, и не ждала первого, надеясь на второе. Она не обольщалась на счёт своей внешности и характера. И именно в связи с невозможностью удачного замужества, она решила попробовать в различных сферах свои силы. И даже стала добиваться успехов к немалому удивлению окружавших её мужчин. Она вычеркнула любовь из своей жизни, сосредоточившись на преодолении препятствий в делах. И всё было хорошо, как вдруг это как снег на голову участливое обращение мистера Сворда. Джулия была растеряна. Да, ей поначалу не нравился разряженный и манерный мужчина, но в то же время ей импонировала его насмешливость и точность суждений, перекликавшаяся с её собственной. Будучи по природе робкой, она боялась неосторожным словом выставить себя в смешном свете. В этом отношении синьора Баттон была права. Джулия была умна и наблюдательна, но не обладала той лёгкостью языка и светской небрежностью, чтобы иронично обсуждать окружающих или так тонко ставить на место глупо болтающих ни о чём дам и напыщенно рассуждающих о политике мужчин, чтобы не заслужить, при этом, славу той желчной язвы, которую она уже заимела благодаря своей прямоте и честности. Поэтому она с большим вниманием следила за поведением мистера Сворда, втайне завидуя той лёгкой его манере общения, которой не обладала сама. Понемногу она стала находить в нём ум, её развлекали его наблюдения. И вот наконец с удивлением она стала замечать, что ей приятно его общество! Джулия всеми силами старалась скрыть своё отношение к мистеру Сворду, досадуя, что повела себя ничуть не лучше пустых кокетничающих девиц, подпадающих под обаяния смазливых лиц и изящных манер столь же пустых джентльменов. Она стала ещё суровее с мистером Свордом на людях, забавляясь, видя его обескураженность и недоумевая его попыткам ещё более сблизиться с ней. А он и сам недоумевал, зачем ему нужна эта чопорная, неулыбчивая, молчаливая девушка, которая не обсуждает внешность кавалеров с подругами, не хвастается, кто сколько взглядов ей послал или сколько предложений танцевать она получила. Девушка, которой абсолютно всё равно, какие драгоценности на миссий Той или в каком платье и с какими рукавами пришла миссис Эта. Что было вообще выше его понимания. В его представлениях, как и в мышлении остальных мужчин, девушка должна была интересоваться пустяками и глупостями, легкомысленно, но с внешней серьёзностью говорить ни о чём, глубокомысленно изрекая прописные истины, и в то же время быть скромной и умелой в домашних и женских делах. Но уж никак не читать серьёзные книги, руководить стряпчими, заседать в конторах, проверять биржевые сводки и вообще указывать мужчинам, что им делать. Это было неслыханным и вульгарным, это вызывало ироничные замечания и покровительственную снисходительность. А когда у Джулии стало что-то получаться, с досадой объяснялось удачей, хотя одной удачей тут бы дело не обошлось. Там, где мужчина легко мог отбросить некоторые условности, Джулия прилагала вдвое больше сил, чтобы заставить себя слушать, признать свою правоту и добиться успеха. Мистер Сворд поначалу, как и все мужчины, воспринимал упрямое стремление Джулии вникать в дела как блажь, каприз эксцентричной женщины, что его весьма удивило: он не считал Джулию способной на безрассудное поведение и эпатаж. Но, видя её упрямство, упорство и серьёзность в достижении целей, он мало помалу перестал язвить на её счёт. К сожалению, остальные мужчины не обладали подобной остротой ума. Что также не способствовало хорошему мнению о них у Джулии, которая всё больше убеждалась, что её участь — старая дева. Мистер Сворд стал пристальнее наблюдать за ней, находя в ней то, что так недоставало ему самому: деликатность в обращении с окружающими, особенно, если они ниже по положению, глубину и основательность суждений, серьёзность, привычку не делать поспешных выводов, возможность рассматривать и другую точку зрения, великодушие и бескорыстную доброту. Если бы Джулии сказали о наличие у неё всех этих качеств, она была бы весьма удивлена. Она не считала, что обладает всеми этими совершенствами. Ведь, в противном случае, даже при её заурядной внешности у неё бы не было недостатка в предложениях руки и сердца. Сначала мистера Сворда, как и всех шокировало поведение Джулии, потом он забавлялся её попыткам, а затем уже со всё возрастающим интересом следил за её успехами. Как и всех светских бездельников и сплетников его интересовало, как скоро ей надоест биться о стену мужского самомнения, самоуверенности, самодовольства и надменности. Как скоро ей надоест снисходительное отношение, с каким мужчины отсылали её заниматься женскими делами. Он ждал истерик и слёз, вызванных бессилием и беспомощностью. Но с удивлением видел, что его ожидания, как и ожидания других из высшего общества не оправдываются. Джулия упорно преодолевала все препятствия. Там, где у мужчин просто не могло возникнуть сложностей ввиду своего пола, Джулия должна была ещё изобрести возможность заставить к себе прислушаться и принудить действовать. С безграничным терпением она переносила нелепый снобизм и презрение мужчин, постепенно своим упрямством заставив считаться с собой. Подобное поведение было внове для мистера Сворда. Он ничего не имел против предоставления больших прав женщинам. В этом отношении он отличался от своего отца с его ортодоксальным мышлением и закостеневшими взглядами. Среди знакомых дам мистера Сворда были суфражистки. Но они, по большей частью, только говорили, зачастую выдавая грубость и безапелляционность за свободу слова, и эксцентрично одевались или курили, шокируя благопристойное общество и доставляя несравнимое этим удовольствие мистеру Сворду, находившему в этом отходе от условностей отдохновение для себя. Во время своих показательных скитаний мистер Сворд был занесён в Париж, где некоторое время вращался среди богемы. Но его не привлекло праздное словоблудие о заре нового века, возмущённая болтовня о правах рабочих на фабриках, неправедном богатстве коммерсантов, пристрастии властей к титулам, о войнах в Европе и всеобщее поливание грязью старых принципов. В Джулии он видел человека дела, который говорит мало, но добивается своего. Она не опускала рук перед нелепыми предрассудками и недоверчивым отношением, прибегая к помощи мужского авторитета отца или брата там, где её логичные выводы и обоснованные доказательства не действовали на твердолобых и ограниченных мужчин. Брат её сам не заметил, как стал не более чем «свадебным генералом» у своей предприимчивой сестры. А отец, когда был жив, хоть и спорил поначалу с ней, но вынужден был признать, что в некоторых областях, в который редкий мужчина рискует сунуться, Джулия разбиралась намного лучше него самого. Поэтому, махнув, в конце концов, рукой, он и предоставил ей свободу действий.

Всё это, а также то, что Джулия не стремилась произвести на него впечатление, что задевало его мужское самолюбие, привлекло его пристальное внимание к ней. И по прошествии времени он уже не находил её некрасивой и скучной. А спустя ещё некоторое время он с удивлением осознал, что ему нравится беседовать с ней, поскольку её познания были огромны, повествования — интересны, а пустяки и мишура не интересовали вовсе. Всё чаще его стали видеть в обществе возле неё, оживлённо беседующих на самые разные, а, по мнению окружающих, заумные темы. Дамы невзлюбили Джулию, потому что, беседуя с ней, мистер Сворд не танцевал с ними. А также потому, что внимание потенциального жениха направлено не на хорошенькое личико леди, которая смогла бы стать его женой, а на довольно обычное лицо девушки, которой прочили участь старой девы. Это видел мистер Сворд. И его интересовало, как к этому относится Джулия. Но та как будто не замечала всё возрастающей холодности и отчуждения вокруг неё. Её поглощали другие заботы. И если в её глазах и мелькала печаль, которую иногда успевал заметить мистер Сворд, то сама девушка лишь упорнее предавалась делам. Благодаря этой мимолётной печали мистер Сворд стал понимать, что Джулия отнюдь не бесчувственная кукла с шестерёнками вместо сердца, как любила везде и всюду к месту и нет говорить Милисент. Ему хотелось, чтобы подобная печаль не омрачала лица Джулии. И это было тем более удивительно для него, поскольку сама девушка никак не искала его общества и не поощряла его ухаживаний. Однако её нейтральное поведение свет осудил как новую форму кокетства, тем более возмутительную, что Джулия добилась успеха там, где не стремилась, благодаря своей искренности и скромности. Это тем более оскорбляло великосветских дам, чем более они пытались ей подражать. Однако деланная искренность и жеманная скромность выглядели смешно в поведении тех, кто привык всё время лицемерить и притворяться. И тем более Джулии стали сильнее навязывать образ старой девы. Отношение мистера Сворда к Джулии, чья неприкрытая симпатия уже всем бросалась в глаза, было сочтено таким же эксцентричным, как и его давняя эскапада с желанием доказать отцу свою самостоятельность. Джулия не была слепа. Она прекрасно видела отношение к ней мистера Сворда и отношение света к его подобному поведению. Но она не делала поспешных выводов и не хотела самообманываться и тешить своё самолюбие. Она предпочитала считать отношение мистера Сворда дружеским. Джулия не считала, что он влюблён или просто увлечён ею, как настойчиво шептались в свете. Она помнила его прежнее отношение к ней, его поведение и собственные выводы на его счёт. И не могла поверить, что молодой человек мог столь быстро перемениться к ней. Сама она стала осторожно замечать, что он не так легкомысленен и поверхностен, как старается казаться. Что ей нравятся его суждения и некоторые поступки. С недавнего времени она стала находить его общество не таким отталкивающим, а потом и вовсе приятным. Что и послужило для Милисент сделать выводы о чувствах, которые только зарождались, и подстегнуло к поведению, чтобы это зарождение погибло на корню. Но Джулия сама запретила себе думать о нём более, чем как о хорошем знакомом. А он бы весьма удивился, если бы ему сказали, что он смотрит на неё не только как на приятную собеседницу. В чьих-то сердцах любовь вспыхивает огнём, в чьих-то зарождается из спокойной симпатии. А иные сердца проходят путь от холодности, безразличия и отторжения через любопытство и заинтересованность до крепкого взаимного чувства. С чего начинается любовь? С влюблённости. С чего начинается влюблённость? С заинтересованности человеком, который чем-то отличается от других. Как же заинтересовать? Или как избежать этого, если тебе человек неприятен? Видимо, всё дело в симпатии. Слов нет, иногда любовь поражает сердце, как солнечный удар голову. Но часто и то, что она также быстро и проходит. Глубокая, преданная любовь взращивается, как нежный цветок, и так же ревностно бережётся и лелеется. И не всегда человек понимает, что это, пока с удивлением не осознаёт, что уже не может жить без непоседливой соседской девочки, раздражающей своей глупой болтовнёй о куклах и лошадках, а вчерашний несносный мальчишка, утомлявший своими умствованиями и язвительностью, высмеивавший твоё пристрастие к ярким туалетам — самый дорогой тебе человек. Осознание этого может напугать, может заставить задуматься. Но, прежде всего, подобное знание приводит к логичному вопросу: а как к тебе относится предмет твоих чувств? Неуверенность порождает осторожность, а излишняя самоуверенность — к досадным недоразумениям. Поэтому гораздо важнее выяснить этот вопрос с самого начала, чем домысливать за другого, терзая себя несбыточными надеждами или угрюмыми предположениями.

Однако Джулия ещё не осознавала, какие, собственно, чувство владеют ею. Как не осознавал этого и мистер Сворд. Просто, не сговариваясь, они стали находить, что уже не так непримиримо относятся друг к другу, что общество друг друга не лишено известной доли приятности. Что воспоследует за этим, мистер Сворд просто не думал, а Джулия не решалась предсказывать. Она слишком хорошо помнила, каким был мистер Сворд раньше, чтобы предполагать, что изменением отношения к себе она обязана лишь себе самой. Поэтому, занятая делами, она решила оставить всё, как есть. А разбираться в своих чувствах и в чувствах мистера Сворда, если они к ней вообще есть, она решила при наличии у себя свободного времени. Но, поскольку его не предвиделось, то она была вполне спокойна и довольна, что не озабочена этим вопросом. Если бы мистеру Сворду и Джулии сказали, что они оба на пороге любви, когда путь от равнодушия через заинтересованность, любопытство влюблённость уже прошёл, они бы посчитали говорившего шутником или фантазёром. Однако даже странная любовь без нелепостей и ненужных препятствий не бывает. Иначе как бы тогда сочинители романов зарабатывали свой хлеб, и что постаревшие пары рассказывали бы своим детям и внукам?

Со временем они стали находить приятность в обществе друг друга. Ричарда больше не раздражала серьёзность Джулии, в которой он нашёл чувство юмора, что в сочетании с острым умом делало девушку ироничной и язвительной. Это не всем нравилось, и Джулия старалась не демонстрировать эту сторону своего характера. Но она чрезвычайно пришлась по душе Ричарду, любившему хорошую шутку и высмеивавшему пошлость и напыщенность. И, видя его отношение, она в его присутствии стала менее холодна, радуя его своими точными замечаниями, серьёзными суждениями и забавными наблюдениями. В свою очередь Джулия стала находить, что весёлость характера вовсе не означает его поверхностности и глупости. Что отдыхать от серьёзных дел в незамысловатых развлечениях может быть вполне приемлемо. Она с тревогой наблюдала, что ненавязчивая опёка во время таких встреч ей совсем не неприятна. Что иногда она с нетерпением ждёт окончания своих дел, чтобы провести несколько часов в обществе мистера Сворда. Со временем она стала замечать, что ожидает его забавных записок или маленьких ничего особенного не значащих подарков — трогательный знак внимания доброго друга. Плававшая как акула в воде среди деловых вопросов и юридической казуистики, она была совершенно неопытна в вопросах любви. Она не знала, как расценивать поведение мистера Сворда и не знала, как назвать свои чувства к нему. Боясь запутаться и выставить себя в смешном свете там, где вполне ничего романтичного и не могло бы быть, она продолжала общаться с Ричардом как его добрый друг и старый знакомый, хотя это давалось ей всё с большим трудом. Чувства заставляли пылать её щёки, а разум крепко держал в узде язык и жесты. И всё это вместе приводило её в отчаяние своей двойственностью.

Милисент, полный профан в делах учёных, весьма успешно разбиралась в делах чувственных, и раньше старшей сестры поняла, что творится у неё в душе, хотя Джулия и прилагала все усилия, чтобы скрыть свои чувства. Обиженная ограничением средств и развлечений, Милисент, поддавшись злобе, решила досадить сестре, которую считала виновницей своих бед вопреки всякому разумению. Повинуясь своей испорченной природе, она стала заигрывать с Ричардом, когда он появлялся в доме, навязывала ему мелкие пустяки, как новоявленная любовница, которой не являлась, но создавала видимость, вынуждала приглашать её на прогулки и танцы, создавая впечатление у окружающих своих более близких отношений, чем это могло бы быть между ним и её сестрой. Ричард Сворд, который начал находить удовольствие от общения с Джулией, оказался не готов к экспансии чувств младшей сестры, поведение которой начал находить всё более непозволительным и навязчивым на фоне благородной сдержанности, тактичности и интеллигентности старшей сестры. Искушённый повеса, он не хотел грубо ставить на место зарвавшуюся девчонку, полагая, что этим он обидит старшую сестру. Всё же родственные чувства есть родственные чувства. Будь на месте Милисент другая, он бы давно нашёл выход из столь двусмысленного положения. Но то, что она сестра женщины, которая ему всё более нравилась, делала его безоружным против столь откровенного поведения неуёмной девицы. Джулию же поведение Милисент не беспокоило. Она знала свою сестру и её порочность и эгоизм. Однако её ранило отношение к ней Ричарда. Она не понимала, почему он поддаётся на провокации и идёт на поводу у столь испорченного существа, хотя и замечала, насколько ему неловко и как он тяготится обществом её сестры. Её сердце, в которое уже заглянула любовь, истекало кровью, а разум говорил, что, как она была права, не открывшись ему. Что постоянство мужчинам не свойственно. Что в их отношениях с мистером Свордом не было ничего такого, что выходило бы за рамки обычной светской вежливости. Разрываясь между сердцем и рассудком, чувствами и разумом, Джулия стала постепенно отдаляться от Ричарда. Что было не так трудно сделать, поскольку Милисент, движимая обидой, заполняла или старалась заполнить собой всё время мистера Сворда, доходя в своём скандальном поведении до границ приличий.

Мистер Сворд, прекрасно видел положение вещей и, если в чём заблуждался, то это в причинах. Он не был уверен в своих чувствах к мисс Баттон и совсем не знал, что к нему чувствует она. Поэтому в подобных обстоятельствах он просто не знал, как поступить. Появившиеся слухи о его пикантных отношениях с Милисент привели к сплетне, неизвестно кем и для чего пущенной, о том, что его брак с младшей мисс Баттон вполне вероятен. Милисент, когда её о том спрашивали, мило краснела и смущалась, не подтверждая, но и не опровергая сплетен. Сам Ричард Сворд только отмахивался от подобных слов, считая их глупыми недоразумениями, которые исчезнут сами собой так же, как появились. Джулия, слыша эти сплетни, непонятно почему чувствовала какую-то грусть.

Отъезд по делам Джулии лишь подлил масла в огонь предположений, вызывая новые вымыслы и догадки. Хотя, к подобной нелепой ситуации он не имел никакого отношения.

Глава 12

Некоторое время отъезд Джулии прошёл незамеченным. Милисент отметила лишь, что ей стало свободнее общаться с мистером Свордом, а мистер Сворд был занят тем, что отбивался от навязчивого общества, объясняя и убеждая друзей, что жениться не собирается, и посещал биржу, чтобы приглядывать за своими внезапно появившимися капиталами и отдохнуть от навязчивой девицы. Поскольку у той посещение подобных мест вызывало скуку и ошеломление тем, в чём она совершенно не разбиралась.

В один из ставших редкими дней, когда он смог отделаться от Милисент во время спектакля в театре, он поспешил в дом Баттонов, чтобы навестить Джулию, принести ей извинения за их редкие встречи и отдохнуть в молчаливом обществе разумной сестры от легкомыслия, циничности и глупости младшей, её постоянной непрекращающейся болтовни и эгоизма. В былое время он был рад словоохотливости пустой девчонки, но со временем легковесность и бессмысленность её болтовни стала его утомлять, и он предпочитал спокойную тишину с Джулией нескончаемым пустым сплетням с Милисент.

Его встретила облачённая в привычный глубокий траур миссис Баттон. С того момента, как, придя в себя после своей горячки, она узнала о смерти мужа и ребёнка, миссис Баттон не снимала чёрных платьев с глухим воротом, чёрных шёлковых митенок и чёрного чепца с узкой лентой белых кружев. Столь же узкая лента окаймляла манжеты рукавов. Довершало картину огромное распятие на её монументальной груди, которое одним своим видом могло привести к покаянию толпу грешников. Весьма показательно, что всецело отдавшаяся во власть религии и пасторским наставлениям, она не пренебрегла католическими атрибутами: чётки не покидали её рук, а распятие — шею.

Чопорно заведя обязательный разговор о погоде и глубокомысленно кивая на банальные фразы, миссис Баттон не прекращала вышивать какое-то ужасающе огромное полотно с религиозным сюжетом. Благосклонно, но с недовольством на лице выслушав несколько нервно высказанную мистером Свордом надежду на здоровье, на его вопрос о Джулии она сурово поджала губы.

— Моя дочь очень пренебрегает приличиями. Не дело благовоспитанной леди якшаться с клерками, грязными рабочими, адвокатами и прочим сбродом. Это неженское дело. Она слишком пренебрегает своим долгом. Ей уже давно пора выйти замуж, а не носиться по всему графству как какому-то посыльному.

Она быстро взглянула на мистера Сворда. Тот перехватил её взгляд, заметив в нём неодобрение. Однако додумать, чем оно было вызвано — поведением Джулии или тем, что он медлит с предложением ей руки и сердца — он не успел, отвлечённый резкостью слов и оглушённый неожиданным отъездом девушки. Миссис Баттон вернулась к вышивке. Поспешно выразив согласие, мистер Сворд поинтересовался местоположением Джулии в данный момент.

— Она уехала в …шир. Какие-то проблемы со строящейся деревней рабочих. Уоркинг, кажется. Зачем ей понадобилось этим бедным людям строить целую деревню — не пойму. Когда-нибудь эта руда там закончится, и деревня не понадобится. Деньги, выброшенные на ветер.

Поговорив на общие темы ещё немного и получив адрес Джулии в …шире, мистер Сворд откланялся.

Выходя от миссис Баттон, мистер Сворд задавался вопросом, какую руду и какая компания разрабатывает в …шире, что там так срочно понадобилась мисс Баттон и строительство деревни. Он не слышал ещё ни о чём подобном на бирже. И уж точно не мог взять в толк, что там может делать мисс Баттон, чем она может помочь и что предпринять.

Он завернул на биржу и в контору, где мисс Баттон от имени отца и брата вела дела, чтобы выяснить этот вопрос. Но там ему никто не мог ответить. Только никем не подтверждённым слухом о какой-то железной дороге в той местности мистер Сворд и смог разжиться. Что повергло его в ещё большее недоумение — какая связь между разработкой руды, строительством деревни и возможной железной дорогой? Свои дела и дела своей семьи Джулия предпочитала вести сама, не посвящая в подробности посторонних. Каждому она поручала только отдельный участок работы, не заставляя углубляться в дела других клерков. Поэтому общее положение дел было известно только ей. И даже, если все клерки объединятся, они всё равно не будут знать всего. Потому что в делах принимали участие помимо них ещё и юристы, и инженеры, и механики, и мелиораторы, и строители. Заместителей и помощников у Джулии не было. Иногда ей помогал сеньор Кавальо, внося свежие идеи и проводя переговоры с особо ортодоксальными представителями деловых или рабочих кругов. Его присутствие, хоть он и был итальянцем, что вызывало надменные гримасы, было, всё же, предпочтительнее, чем её указания и распоряжения. Видеть в женщине руководителя ни один мужчина не мог себе позволить без урона для себя, своей чести и достоинства. Даже иностранец предпочтительнее, если он мужчина, чем деловая женщина. Тем более, когда она достигает успехов.

Выяснив, что в …шире у Джулии есть небольшой недавно купленный дом, называвшийся незатейливо Уиллидж, куда она поселила немногочисленную старую прислугу, мистер Сворд собрал свои вещи и выехал, одолеваемый ещё большим количеством вопросов. На его счастье он избежал встречи с Милисент, которая, увлечённая соблазнением некоего офицера в театре, ослабила своё внимание к мистеру Сворду, уверенная, что теперь-то уж он от неё никуда не денется. Заметив, что он улизнул от неё, она, не досмотрев спектакль, на который пришла, чтобы продемонстрировать новое платье, которое смогла выпросить у сестры, в ярости вернулась домой. Встреча с маменькой её не порадовала: та начала попрекать её за транжирство, распущенность и тщеславие, приводя цитаты из псалмов и библии, а под конец недовольно сообщила, что мистер Сворд был, интересуясь Джулией, и уже ушёл. Милисент бросилась к себе в комнату и со злости разбила несколько безделушек. На шум вошёл её брат, который в этот день навещал мать и решил остаться на ужин. Видя рассерженную сестру, мечущуюся по комнате, он спокойно подошёл к кувшину с водой и опрокинул его на голову Милисент. Переждав её дикий визг, он спокойно сказал:

— Не прекратишь капризы — поедешь в деревню. Будешь сидеть там, в лесной сторожке под замком. Твоё поведение давно желает лучшего. Удивляюсь, как тебя здесь терпит наша мать. И Джулия.

— Плевать я хотела на Джулию! — воскликнула Милисент, топнув ногой. Вода стекала по её лицу, и она смахивала струйки. — Госпожа Финансистка! Мисс Корпорация! Леди Бизнес-совершенство! — издевательски кривлялась она. — Рыба снулая, вот она кто! Строит из себя господа бога, а сама не видит, что у неё под носом делается! И вы все вокруг неё прыгаете, как дрессированные собачки!

Она на секунду передохнула. Брат с интересом смотрел на неё, ожидая, что она ещё скажет.

— Мать! — с новой силой закричала Милисент. — Раньше это была матушка, а теперь ходячая проповедь добродетели! Это как я могу вытерпеть их обеих! Никто меня не любит! Все только поучают и запрещают! Я такая несчастная! — Она разразилась слезами и кинулась к дивану. Несколько минут её плечи содрогались в рыданиях на подлокотнике.

Её брат подождал, но, видя, что конца этому не близится, он негромко, но чётко спросил:

— А что ты сделала для других? Что ты сделала для того, чтобы иметь развлечения, платья, драгоценности? Ты разбила дрезденскую пастушку. А кто её купил? Кто её сделал? Ты её разбила, уничтожила, а хоть каплю труда ты в неё вложила? — Милисент в изумлении приоткрыла рот: каплю труда? что он такое говорит? Даже её сестра — эта недостойная особа, которая имеет наглость работать, не говорила таких речей, весьма смахивавших на взгляды социалистов — словечко, которое Милисент запомнила, когда краем уха слышала беседы своей сестрицы, словечко, вызывавшее ужас у всех благовоспитанных англичан. — Ты всё время тратишь не свои деньги и испытываешь родных своими жалобами и капризами. А когда к тебе относятся так, как ты того заслуживаешь, ты начинаешь кричать, что тебя не любят. Если бы тебя не любили, тебя бы вышвырнули на улицу: живи, как хочешь. Если тебе что-то не нравится — дверь открыта.

Он повернулся, чтобы уйти. Милисент зарыдала ещё пуще.

— И запомни, — холодно сказал он в дверях, не обращая внимания на её спектакль. — Если я ещё раз услышу, увижу или узнаю, что ты продолжаешь себя так вести, как до сих пор, я не посчитаюсь ни с чем и либо выдам замуж за первого, кто подвернётся, или отправлю в монастырь, подальше от сюда. Желательно в Новый Свет, к дикарям. Это моё последнее слово. Ты его слышала. Больше я повторять не буду.

Он взялся за ручку и вышел. Милисент ещё некоторое время повсхлипывала, а потом, видя, что зрителей не прибавляется, задумалась. Менять своё поведение она ни в коем случае не хотела — она слишком любила себя и всё, что могло бы принести ей радость или удовлетворение. Но и жить в четырёх стенах монастыря где-то в глуши или подвергаться опасностям в фортах Нового Света ей совсем не хотелось. Пренебрегать словами брата вовсе не следовало: очень он изменился после женитьбы на итальянке. Она стала перебирать варианты выхода из создавшегося положения. Работать, как сестра, она считала вульгарным, шокирующим и ужасающе неприемлемым. В чём была солидарна со своей матерью, не догадываясь об этом. Всё время просить денег у брата, когда он недвусмысленно заявил, что этого делать не следует — безумие, а у сестры — унижение. Разговаривать с матерью — бесполезно. Богатых подруг, за чей счёт можно было бы жить, у неё нет, а на молодых людей, которые бы теряли голову от любви к ней и осыпали её подарками — неурожай. В основном это были младшие сыновья не слишком богатых семейств, которые сами искали богатых невест. Родственники же, кои могли бы облагодетельствовать её наследством или хотя бы содержанием, уже сделали всё, что было в их силах, оставив этот мир потомкам, а своё состояние — наследникам, остальные же, кто ещё оставался в живых, были непозволительно бедны. Оставалось одно — замужество. Но не абы с кем или, как элегантно выразился братец, с первым, кто подвернётся, а с тем, с кем решит она. Избранник должен быть богат, стар, чтобы не стеснять её молодость и побыстрее умереть, и слепо любить её, чтобы выполнять все её капризы. Милисент задумалась. В голову как назло не приходило ни одного имени. Её взгляд остановился на осколках фарфоровой статуэтки. Сворд! Сэр Сворд, отец Ричарда! Милисент улыбнулась. Это было бы хорошей шуткой. Она бы посмеялась над гордецом, осмелившимся отвергнуть её, Милисент — красивую, юную, весёлую — ради своей унылой заумной сестры, которая даже не была миловидна. Не захотел быть её поклонником, так будет пасынком. То, что сэр Сворд её терпеть не может, можно исправить. Слухи и сплетни об отношениях её и Ричарда давно гуляют в свете. А теперь она ещё ничего не объясняет по поводу слухов о предстоящей свадьбе. Можно вполне предстать несчастной жертвой, которую обманул ветреный сынок. Надо почаще навещать старика и играть при нём роль кроткой и покорной скромницы. А когда он перестанет плеваться при её имени, можно будет постараться его соблазнить. Старики падки на молоденьких. Глядишь, и он не устоит.

Довольная своим замыслом, Милисент позвала горничную, чтобы сменить платье на самое неброское и привести в порядок мокрую голову. Действовать она решила немедленно, и в качестве предлога выбрала отъезд Ричарда — дескать, ей очень надо знать его адрес. А там дальше — как пойдёт.

Пока Милисент строила планы, мистер Ричард Сворд ехал в лёгкой карете из Лондона. Зачем ему понадобилось объясняться с Джулией, он бы затруднился сказать. Сам он об этом не задумывался, а другие его не спрашивали. Возможно, если бы он дал себе труд поразмыслить об этом, он бы весьма удивился.

Глава 13

Подъезжая к поместью, он не заметил никакой стройки вокруг. Только небольшой уютный дом, к которому вела ровная дорожка. Вокруг дома располагались аккуратно подстриженные кусты высотой чуть ниже человеческого роста. Они стояли плотной стеной вместо изгороди. Сад, видневшийся слева от дома, казался цветущим и ухоженным. Нигде не слышалось шума молотков или ругани рабочих, что свидетельствовало бы о близком строительстве.

Встречен Ричард был чисто одетым и гладко выбритым дворецким почтенных лет. Не отвечая на вопросы, он проводил его к пожилой экономке, а сам, захватив саквояж молодого человека, удалился готовить ему комнату. Пожилая женщина что-то увлечённо вязала. Подняв глаза на мистера Сворда, она поспешно отложила рукоделие и поднялась. Представившись и назвав себя, он с удовлетворением увидел, что его имя не совсем незнакомо пожилой даме.

— Мисс Джулия не предупреждала, что её кто-то здесь посетит. Поэтому, прошу прощения, но мне нечего вам предложить. Если вы захотите остаться, — тут облачко пробежало по её лицу, — то комната будет готова через час.

Мистер Сворд заверил женщину, что сам не знал о том, что приедет. Поблагодарив за заботу, он согласился выпить чаю, который добрая женщина приготовила и подала в гостиной, куда расторопной молодой служанкой, явно скучавшей в этой глуши и от того поглядывавшей на гостя во все глаза, были принесены булочки в плетёной корзинке.