Бесплатный фрагмент - Рампа

«Книга пишущего — не бросает, люди, судьбы хотят жить, хотят дальше жить».

Марина Цветаева

«А сколько осталось в кулисах!»

Тамара Афанасьева (из разговора)

Заповеди первого мужа

У памяти хороший вкус.

Французская пословица

Это потом я поняла, что оказывается, всю жизнь соблюдала все его советы и наставления.

Во-первых, легко относиться к деньгам. Есть деньги — тратим. Нет денег — никаких проблем: гуляем по Москве и читаем стихи.

Во-вторых, никогда не оправдывайся. Ты — это ты, и пусть окружающие принимают тебя такой, какая ты есть.

— Почему? — осторожно спросила я.

— Потому что ты — Королева.

Я удивлённо посмотрела на него.

— И что это значит?

— Это значит, что свои капризы ты ни с кем не обсуждаешь. А уж тем более — с собой.

Это он приучил меня к цветочным магазинам, кафе, утренним прогулкам по бульварам, выставочным и читальным залам.

— У тебя должен быть «свой мир», и тогда тебя никто не сможет победить. От любой неприятности и неудачи ты просто заслонишься букетом тюльпанов.

И это он придумал «подарочный фонд», а в сумочке «на всякий случай» иметь запасную ручку. Носовой платок и плитку шоколада. Он относился ко мне, как к младшей сестрёнке, и строго следил, чтобы я не позволяла себе НИКАКИХ дешёвых вещей.

— Бедность сушит душу. Лучше ничего, чем мало.

— А у японцев существует понятие «красота бедности».

— Это не для тебя.

Через много лет моя взрослая дочь вдруг задумчиво изрекла:

— Знаешь, мама, а ты и в бедности живёшь, как в богатстве. Зимой — цветы, круглый год на блюде фрукты. Когда приходят гости — зажигаем свечи. И на память — дарим игрушки. Вятские или свистульки. Давно хотела тебя спросить. Ты сама это придумала или тебя кто-то научил?

Он научил меня самому главному, чему должен научить свою женщину любящий муж — ВСЕГДА доверять самой себе. Любить себя, удивляться и радоваться Солнцу. Ветру. Звёздам.

«Для счастья нужно иметь счастливый характер».

— Следи за своим счастьем и немедленно уходи от тех, кто хочет его разрушить.

Я никогда никому не рассказывала про него, потому что… то, «первое замужество» — было моей тайной.

Но в день его рождения я всегда покупаю себе цветы, пирожные и апельсины.

— Нужно соблюдать собственные обряды. Не забывай поздравлять своих друзей и знакомых с днём рождения.

Им необходимо знать, что про них помнят. Любят. Пусть даже просто из благодарности.

Я честно выполняю и эту «его заповедь».

11 апреля 2008

Домовушка Жозефима

Я в последний раз посмотрела на стены, завешанные картинами, на книжные шкафы, на мой школьный письменный стол, подаренный Бабушкой Верой и подумала: «Как хорошо, что я ни с кем не стала прощаться. «Долгие проводы, лишние слёзы». Я позвонила в колокольчик, присела в кресло у входной двери и сказала самой себе: «Ну, с Богом!» И увидела Домовушку. Она сидела на моей дорожной сумке и смотрела на меня очень внимательно. Мне привезли её в канун Нового Года. Из Суздаля. Я иногда разговаривала с ней. Потому что в моей коллекции народных игрушек она занимала своё особое почётное место.

— Я уезжаю. Может быть, надолго. А, может, и навсегда.

— Тады и мене возьми с собой.

— Это — новая жизнь. Если она получится. Зачем же брать в новую жизнь старые воспоминания?

— А я твоей старой жизни не знаю, и знать не хочу. А ты в свою новую жизню, небось по небу полетишь, самолётом?

— Сколько ты со мной прожила, а разговаривать прилично так и не научилась.

— Ещё чего, свою натуру менять. Так возьмёшь меня? И думать не стоит. Бери, пригожусь. Не боись, — прошептала она, — ежели что — вернёмся.

Она была совсем молоденькой Домовушкой и не верила, что никто никогда обратно — таким же — не возвращается.

— А я — боюсь, — честно призналась я.

— Ежели он тебе — «милый», чего бояться?

И вздохнула.

— «Милого побои недолго горят».

— Утешила!

Домовушка удивилась.

— Я-то с чужого голоса пою, но сама подумай — чего промеж своих не бывает? До свадьбы доживёт!

— А если — после?

Домовушка задумалась.

— В сказках опосля свадьбы детей рожают да добра наживают. Вот, скажи, хозяйство на кого оставляем? Молчишь! А надо бы сначала — всё раздать, подарить, продать. Да! Лишняя копейка завсегда пригодится.

— Ты, как всегда права, Жозефима.

— Сама ощущаю. Я красоту и порядок страсть как уважаю. И бережливость тоже. Французы — завсегда бережливые. А наши — «Гуляй, Вася!» Что начнут, то не закончут. Настроение у них меняется. Так мы — едем или разговоры будем разговаривать? А куды едем-то?

— В Италию.

Домовушка уютно устроилась в кармане дорожной сумки.

— Чтой-то я про такую и не слыхивала.

— Значит сразу и услышишь, и увидишь.

Она поправила свою шляпку и тихо спросила:

— Ты мне честно скажи: «Ты в ём сомневаешься или в себе»? Ежели в ём — остаёмся. А ежели в себе — едем. Он ведь для нас небось, и Дом приготовил.

«Неплохо, — подумала я, — для нас!»

— А где я-то жить буду?

— На кухне вестимо.

— Вот ишо! Я же — Жозефима. Не Акулина, не Матрёна, не Пелагея. Я не кака-нибудь, я — не из простых. Меня художница, Юленька, Златовласка, цельный месяц придумывала. Из счастливых лоскутков наряд шила. Косы — рыжие, заплетала. И песенки пела. По-французски! Вот ты, небось, по-французски, ни бум-бум, а она, может, меня для иностранцев готовила. Или для подружке своей, той, что для тебя мене выбрала. Всё про Наполеона рассказывала и про жену его, Жозефину, которая фиалки больше всех цветов обожала. Я тогда себе и имячко выбрала. Но чтобы свои, суздальские, не обижались, и могли Фимой величать, я чуток имя-то переделала. И зовусь — Жозефимой. Имя — обязывает. Так-то.

— Значит, ты — не из простых?

— Дык и ты — не из простых.

Я вздохнула.

— Детей рожать будешь? — деловито осведомилась Домовушка.

— Какая ты, однако, бестактная и бесцеремонная. Хоть и Жозефима. И в шляпке.

— Практичная я. Не в пример тебе. О будущем своём забочусь.

Ежели детишки пойдут друг за другом, дык ты со мной и пошептаться не успеешь. А мне компания нужна. Может возьмём ещё кого-нибудь? Везунчика, Ванюшку. Он — махонький. Ему и места-то много не надо. В карман можешь положить. И мне — забава. Он наш, суздальский.

— Нет. Новая жизнь в новых декорациях.

Домовушка протяжно вздохнула.

— Что в доме, то нажито, а что из дому — то прожито. Знай край, чтоб не упасть. Ты, значить, взамуж без приданого идёшь?

— Ага!

Домовушка обиделась.

— Не дразнись! Ты «ага!» не говоришь. Ты у меня — культурная. Я ведь и к тебе, и к Москве твоей не сразу привыкла. Знать, судьба моя такая, с тобой по белу свету мыкаться. Ладно, чего время тянуть, звони в колокольчик. Самолёт-то ждать не будет.

— Прощайте! Не поминайте лихом. Я была очень счастлива с вами.

Все мои игрушки незаметно смахнули слезу.

Я закрыла входную дверь и вышла на лестничную площадку. У меня было странное чувство, что моя прошлая жизнь — мне приснилась.

19 июня 2006

В том городе горели фонари

— Честно говоря, я вам не советую ехать в командировку в этом месяце. Впрочем, вы же всё равно поедете.

И Дама-астролог устало улыбнулась.

Вечером я вышла на балкон. Посмотреть на фонари. И вдруг они погасли.

— Что случилось?

С соседнего балкона меня окликнул Некто в кожаном пиджаке и белой рубашке. Мы раскланивались, встречаясь по утрам в кафе.

— Пойду посмотрю.

— Вы не против, если я составлю вам компанию?

(Мне хотелось сказать: «Конечно, против». Но что-то меня остановило.)

Тёмный, мрачный город. Мой спутник осторожно поддерживал меня за локоть. Неожиданно он зажёг фонарик.

— Разрешите представиться. Олег Ильин.

— Рената.

Разумеется, я его узнала. Его сериал только что с успехом прошёл по Первому каналу и я неосторожно воскликнула: «Как бы мне хотелось с ним познакомиться! Как бы он восславил музей Александра Блока! По моему сценарию». Космос услышал.

— Рената?

Внимательно посмотрел.

— Это ваше «второе имя»?

— Иногда мне хочется быть просто «частным лицом». Когда узнают, что ты — журналист, с удовольствием начинают рассказывать про свою личную жизнь, примитивно-скучную, как правило, откровенно несчастливую, поэтому я иногда разрешаю себе побыть инкогнито.

— Я читал ваши статьи. У вас лёгкое перо.

И тут раздались выстрелы. Совсем рядом. Он втолкнул меня в арку. Прижал палец к губам, погасил фонарик и прошептал:

— Спокойствие, только спокойствие.

(«У него маленький сынишка. Недавно Он ему прочитал «Карлсона, который живёт на крыше». )

Мимо нас промчался мотоцикл, и в свете фар я увидела двух подростков, стрелявших по окнам и гоготавших.

Мотоцикл сделал круг и тот, который был в шлеме, спокойно сказал по-русски: «На сегодня хватит. Слезайте. Вот ваш дом».

Я ощутила, как его спина придавила меня к стене.

— Закурить не дадите? — его голос заставил их остановиться.

Голос был старческий с акцентом.

— Я заплачу.

Тот, кто считал себя самым «крутым», сказал: «Извините, батоно, ни одной сигареты». И они прошли мимо.

Олег повернулся ко мне, и только, когда стихли шаги, шёпотом приказал: «Ни звука. Дайте руку».

В холле гостиницы никого не было.

— Вы не знаете, кроме нас с вами, здесь ещё кто-нибудь обитает?

— Не уверен. Вы прилетели во вторник утром, а стрельба продолжается вторую неделю.

— Но ведь война давно закончилась. Вскоре начинается курортный сезон.

— Мой продюсер тоже так думал. Что будем делать?

— Призовём на помощь поэтов.

Превратила всё в шутку сначала,

Поняла — начала укорять,

Головою красивой качала,

Стала слёзы платком утирать.

Он выслушал меня, даже слегка похлопал.

— Это — Блок?

— Мне хочется как-нибудь вас отблагодарить.

— За вечернюю прогулку?

— Угу. Я открою вам мою тайну. Обещаете хранить её вечно?

— Обещаю, — очень серьёзно ответил он.

— Вы уверены, что в вашем генотипе присутствуют аристократические гены?

— Ранее скрывали, а теперь даже особняки показывают. И поместье. В Калужской губернии.

— Тогда я спокойна за свою честь. Я прилетела специально, чтобы «сжечь информацию». В этом городе много много лет тому назад я была самым счастливым и самым крылатым существом. Мне захотелось переделать. Перемонтировать. Забыть. Вычеркнуть из памяти. Моё прошлое.

— Не получилось, — тихо произнёс он.

И мы улыбнулись.

В холл, шумно обсуждая что-то своё, вошли сытые наглые, пожилые мужчины.

Не обращая на нас никакого внимания, стали подниматься на второй этаж.

— Вы в каком номере? Я не могу оставить вас здесь одну.

— Комплекс старшего брата?

— Пусть так.

— Что ж, кофе, печенье, орехи имеются. Буду зачитывать вас стихами. Вы любите стихи?

Так мы с ним и провели ночь. Сидели напротив друг друга в креслах и читали свои любимые стихи.

Ранним утром он проводил меня на аэродром. Вдоль дороги безмолвной свитой горели фонари.

— Я буду вас защищать. Торнтон Уайльдер заметил: «Когда мы любим человека, мы передаём ему свою любовь к жизни. Мы отпугиваем демонов».

— Вы его… так любите?

Вздохнул.

— И как же вы будете меня защищать? От меня самого?

Я не ответила. Объявили выход на посадку.

И последний кадр, который подарила мне Судьба: его спокойная уверенная фигура на фоне белой стены аэропорта. Каждый из нас возвращался в свою собственную жизнь. Не уверена, что мне захочется кому-нибудь рассказывать про эту командировку.

Ночной звонок

Ах, как же он нравился всем дамам и барышням в редакции, и когда Инна впервые увидела его, то поняла почему. Он, Михаил, был последним джентльменом среди всех этих скучных и наглых провинциалов и почти совсем спившихся старых москвичей. Он был элегантен, остроумен, по-мальчишески влюблён в свою профессию, счастлив в семейной жизни и обладал чисто биологическим мужским обаянием.

— Ну почему, почему мы не встретились с ним лет десять назад? Как бы я с ним закрутила! Лариса мечтательно закатила свои аккуратно подведённые зелёные глаза.

Она слишком долго была Первой Красавицей и с ужасом ожидала «среднего возраста». Инна её раздражала.

— Зачем он тебе? — неожиданно зло спросила она. — И вообще, что в тебе находят мужики?

— Мужики — не знаю, а все остальные… шарм. Наверное, — улыбнулась.

Потом все стали обсуждать последние новости. Кто женился. Кто развёлся. Кто уехал. А про него вообще сообщали нечто фантастическое. «Говорят, Михаил — «сжёг мосты». И вдруг он позвонил ей домой. Поздно вечером. Из аэропорта.

— Извините за поздний звонок. Можно попросить к телефону Инну Витальевну.

— С превеликим удовольствием, — сказал её муж.

— Я хочу попрощаться. Вдруг мы с вами больше не увидимся. Я не верю в случайности, хиромантию и астрологию. Через два часа мой рейс. Я улетаю в Грецию. На острова. Буду жить в рыбачьей деревне на берегу Эгейского моря. Между прочим, оно сиреневого цвета. Вам бы там понравилось. Почему Вы молчите?

— Потому что я «читала» вашу руку, ещё не поздно сдать билет.

Он засмеялся.

— Ни за что!

— Гордыня есть грех. Но, если вам будет совсем плохо, позвоните мне, я дам вам телефон моего хозяина, Георгия. Он живёт в Салониках и четыре месяца — с июня по сентябрь — сдаёт апартаменты в городке Каллифея. Я была там очень счастлива.

— Спасибо. У вас комплекс старшей сестры? Или профессиональная журналистская привычка — «помогать путникам и странникам»?

— Отнюдь! Просто вы мне — нравитесь своим упрямством и непослушанием. Почему вы не верите звёздам? Они же — против. У вас ничего не получится. А вы ведь, наверное, уже и с женой развелись и дачу продали. И машину.

— Откуда вы знаете?

— Нетрудно догадаться. Хотите начать новую жизнь? В пятьдесят лет. Но вы же цитируете Аристотеля: «Кто не живёт заботами своего возраста, тот несёт все тяготы этого возраста».

— Ну от вас-то я этого не ожидал! Значит… вам — можно менять «тропы охоты». А мне — нельзя?

— А я ничего главного и не меняла. Первая публикация — в 19 лет. Так и живу — «от номера к номеру». От командировки к командировке. А вы меняете профессию. Манеру жить. Небеса. Но душу-то поменять нельзя.

— Вы не верите, что можно полюбить чужую страну больше своей?

— Верю. Я сама люблю Париж больше всего на свете. Жаль, что вы не слушаете свою интуицию.

— Пожелайте мне удачи!

— От всей души и от всей нашей редакции.

— Кто звонил? — поинтересовался муж.

— Океанолог. Михаил. Помнишь, я тебе о нём рассказывала. Внештатный автор.

— Ну как не помнить! Ты ещё им увлеклась, это ведь он тебе книгу про дельфинов подарил? Мне повезло, что ты воды боишься, так что штормы тебе не грозят. И мне — тоже.

— А ты — не ревнуй! Человек делает одну глупость за другой и убеждён, что он — «на верной тропе».

— А почему тебя это волнует?

— Просто вижу развитие сюжета.

— Поделись с товарищем.

— Хэппи-энда не будет. Он надеется, что ему дадут работу в местном университете. И квартирных денег хватит на безбедное житьё-бытьё.

— А почему — «не хватит»?

— Потому что Греция — часть Европы и может спокойно приглашать кого хочет, и потом — интернет, евро. Он привык широко и весело жить. Армянская кровь. Привычки геологов и бардов-туристов. А там — его никто не ждёт. И никто ему не поможет. Он — человек гордый, привык побеждать. Через год, максимум два, вернётся. Квартиры — нет. Работы — нет. Семьи — тоже. У взрослых детей — своя жизнь. Ему бы с внуками на даче в волейбол играть. А он захотел вернуться в юность. «Тоска по Элладе» — мальчишество и запоздалые иллюзии. Богатые мальчики никогда не становятся взрослыми.

Муж удивлённо посмотрел на неё.

— Он тебе так нравился?

— Может быть.

— Что ж, познакомь с развитием сюжета.

— Будет жить на дачах своих знакомых, наниматься класть камины и чинить заборы. А писать — перестанет. Потому что мы с ним похожи, если нам плохо, ложимся на дно. И избегаем общества и общественности.

— А если всё будет наоборот? Женится на молодой миллионерше, откроет свой филиал Института океанологии, купит яхту и отправится в Эгейское море по следам морских пиратов, тех, кто держал в плену Юлия Цезаря или Орфея.

— О, если бы!

Через несколько лет — случайная встреча на вернисаже. Лариса с поклонником — иностранцем. Чехом или венгром, приземистым, в белом костюме, тёмных очках. С брюшком. Вежливо поклонился.

— Кстати, ты знаешь новость? Мишель вернулся. Скрывается у знакомых. Ничего у него в Греции не получилось. И бабёшку себе не завёл. Тебе не звонил?

— А тебе?

Обменялись холодными взглядами.

Женщинам почти невозможно обмануть друг друга. Раньше Инна всегда избегала столкновений, а сейчас вдруг почувствовала страстное желание сказать какую-нибудь колкость.

— Знаешь, у тебя с годами появилась зависть и злорадство, как будто тебе что-то там недодали за «яркую внешность». Не волнуйся: Мишель, как ты его величаешь, умеет держать удар. И потом… почему бы не заняться собственными проблемами, радость моя?