Бесплатный фрагмент - Радик (рассказ)

Если позволять себе шутить, люди не воспринимают тебя всерьёз.

И эти самые люди не понимают, что есть многое, чего нельзя

выдержать, если не шутить.

(Э. Хемингуэй)

Был жаркий весенний день. Конец мая. Дети доучивались последние дни перед каникулами. По пути из школы домой они заходили в мой комок и покупали себе всякие вкусняшки: мороженое, чупа-чупсы, чипсы. Они-то мне и сообщили новость.

— А вы слышали, Радик умер.

— Радик. Когда?

— Вчера вечером. Он сидел у старого дерева с удочкой… И сидя умер… Его увидел Кана, когда гнал свою корову. Подошёл поздороваться, а Радик оказывается уже мёртвый.

Наперебой рассказывали мне дети.

Удивительно! Как он мог вот так взять и умереть. Ещё и сидя. Дааа… Живёт человек и вдруг в один день его уже нет. Вероятно сегодня похороны, надо пойти попрощаться.

Странный и неординарный был Радик. Я его очень уважала. Волной нахлынули воспоминания о нём.

— Ну, как настроение, сердцебиение, пульс, давление! — приветствовал всегда Радик проходя мимо моего комка, в тяжёлых ботинках и с неизменной удочкой в руках. На спине его висел, будто приросший, поношенный рюкзак, а на голове выцветшая, повидавшая виды, панама.

— Ну чё, рэкет-мэкет не беспокоит?

— Всё нормально — смеясь отвечала я.

— В Акжоле как в Багдаде всё спокойно. А я за поганками.

— Давай, удачи!

— Базара нет, копытить надо. Вернусь ночером.

Его лексикон просто сносил крышу. Было весело и прикольно разговаривать с ним. Поганками он называл любые грибы, змей шнурками, новогоднюю ёлку марихуаной, ишака трамваем, а когда звонил телефон: «О, блокнот звонит! Алло, крематорий слушает!»

Я его звала пиявочником, потому что слыл он, вроде как, лекарем. Кому-то вылечил геморрой, кому-то убрал зоб. И от всех болезней у него было одно главное средство — лягушки. Какие-то особенные лягушки, которых он вылавливал в округе. Помимо лягушек под раздачу попадали и ежи, и змеи, и черепахи, и много-много всякой живности. Складывалось впечатление, что он не проходил мимо ни одной козявки. Вылавливал всё, что шевелится и делал из них снадобья. Представляю как прятались все эти букашки-черепашки, когда Радик проходил мимо. Наверное он был их самым страшным сном.

Как-то пришёл он ко мне не в настроении.

— Ты на разлив поливаешь? Накапай мне пятьдесят грамм.

— А что это ты с утра?

— Да мать понты колотит, мол ничё не делаешь. Как это ничё… Вон конопля растёт в огороде, картошка растёт, чё ещё надо.

— А ты что, коноплю сажаешь?

— Сажают менты, а я сею. Конопля — это вещь, чмык-чмык.

Зная, что у Радика всё только по делу, я спросила: «А что, конопля тоже лечебная»?

— А ты как думала. Женские болезни как рукой снимает.

— В смысле? Курить что ли надо?

— Сама ты — «курить». Семена заваривать. В две недели миому высушит.

— А это не вредно?

— Жить вредно — к смерти приводит. — Съязвил он.

— Ну, а мать чем недовольна? — спросила я.

— Типа я как Чингисхан набеги на её пенсию делаю.

Он залпом выпил налитое.

— Ладно, пошёл я в задницу. Мне копытить надо. Не будешь копытить манка с неба не посыплется.

Другое дело, когда он приходил в хорошем настроении.

— Привет, краса аула! Это чё за Сабрина с комка твоего выкатилась. Ну милкивей у неё — обалдеешь.

— Да она ещё молодая.