Бесплатный фрагмент - Работа учителя над собой

Аннотация. Книга «Работа учителя над собой» — это одновременно оригинальная теоретическая работа и учебное пособие для студентов педагогических специальностей. Автор рассматривает педагогический процесс как взаимодействие учителя и учеников, в ходе которого меняются и ученики, и учитель. Не изменяя себя, нельзя ничего изменить в других, по мнению автора. Как же работать над собой в самом процессе педагогической работы с детьми? Как, воспитывая детей, воспитать себя? На этот вопрос пытается ответить эта книга.

Сведения об авторе. Вадим Ильич Слуцкий родился в 1962 г. в Кишиневе (Молдова). Педагог и писатель. Автор книг: «Элементарная педагогика» (М., 1992), «Общая педагогика» (М., 1993), « «Катехизис» директора школы» (М., 2007). Публиковался в журналах «Народное образование», «Школьные технологии», «Мир образования — образование в мире», «Воспитание школьников», «Педагогика», «Образование и общество», «Директор школы», «Мир психологии», «Вопросы психологии»; газетах «Первое сентября», «Управление школой», «Классное руководство и воспитание школьников», «Учительская газета». Работает преподавателем Школы творческого развития «Ключ» г. Петрозаводска.

Мы начинаем с самого близкого, с самого начала —

с самих себя. Мы попытаемся изменить этот маленький

кусочек мира, прежде чем отправиться спасать других.

И, может быть, в конце концов это не такая уж глупая

мысль, ибо, кто знает, не является ли изменение себя

самым эффективным способом изменения других?

………………………………………………………….

Мы можем работать над собой каждую минуту.

И тогда жизнь становится удивительно увлекательной,

потому что малейшее обстоятельство становится

возможностью для победы — мы сосредоточены, мы

куда-то идем — вместо того, чтобы идти в никуда.

(Шри Ауробиндо [8, c.18])

Предисловие

В основе этой книги — особый взгляд на педагогический процесс как на одновременное изменение других и себя (воспитание и самовоспитание). Причем, на мой взгляд, это не разные процессы, а две неизбежно сопутствующие друг другу стороны ОДНОГО И ТОГО ЖЕ ПРОЦЕССА. Воспитывая — неизбежно воспитываешься. Отказываясь от самоизменения, уже не можешь ничего изменить в других.

Впрочем, совсем не меняться человек не в состоянии. На самом деле, взаимодействуя с детьми, мы всегда как-то меняемся, но обычно совсем не так, как следовало бы. Часто при этом нельзя говорить о том, что мы, педагоги, влияем на детей, — нередко как раз дети влияют на нас.

Почему так происходит? Что это — следствие непрофессионализма? Думаю, что нет: во всяком случае, если понимать термин «педагогический профессионализм» так, как он понимается сейчас.

А понимается так. Это:

профессиональные знания;

профессиональные умения и навыки (например, умение компановать учебный материал, как-то его подать, приспособив к особенностям своих учеников), обычно их называют «методическим мастерством»;

т.н. «педагогическая техника».

С первыми двумя пунктами все более-менее ясно, и здесь нет смысла их раскрывать. Что до «педагогической техники», то этот термин каждый автор понимает по-своему, с какими-то собственными вариациями. Например, И.А.Зязюн включает сюда: 1) технику владения своим организмом (понимая под этим почему-то только мимику и пантомимику), 2) технику управления эмоциями, 3) пробуждение творческого самочувствия, 3) технику управления вниманием, воображением, 4) технику речи, 5) технику организации контакта, 6) управление педагогическим общением, 7) технику внушения — а также т.н. «внутреннюю технику»: 8) педагогический оптимизм, 9) уверенность в себе, отсутствие страха перед детьми, 10) умение владеть собой, отсутствие эмоционального напряжения, 11) наличие волевых качеств (целеустремленности, решительности). [1, c.155—156]

Я привел здесь этот перечень скорее в качестве курьеза, потому что тут мы видим смесь, составленную из действительно технических умений и навыков (техника речи), особых способностей + умения (мимика) и личностных качеств (уверенность в себе). Как можно все это вместе соединить и почему это все «педагогическая техника» — непонятно.

Впрочем, не в этом дело. Никто не станет спорить с тем, что «педагогическая техника» существует и она нам нужна. Понятно, что «педагогическая техника» — это постановка голоса, элементарное актерское мастерство и, может быть, еще что-то. Конечно, хорошо бы четко уяснить, что входит в это понятие, что нет. Но нас сейчас интересует не это.

И.А.Зязюн (как и все прочие авторы) уверен, что всему, что должен уметь Настоящий Педагог, можно и нужно научиться в институте, — и придти к детям уже обученным. Т.е. уверенным в себе, умеющим «организовать контакт», без эмоционального напряжения, с развитой мимикой и пантомимикой, поставленным голосом и пр., и пр. И тогда уже эффективно обучать и воспитывать.

Я же глубоко убежден, что это невозможно. Кое-чему — не главному — можно научиться заранее. Но не всему. Педагог, как это ни странно, не может ЗАРАНЕЕ СТАТЬ ТАКИМ, КАКИМ ОН ДОЛЖЕН БЫТЬ, — еще до того, как он начал работать с детьми. Он может стать таким ТОЛЬКО В САМОМ ПРОЦЕССЕ РАБОТЫ С ДЕТЬМИ — и по-другому этого никак нельзя достичь. Невозможно в принципе.

Повторяю, кое-чему — и даже многому — можно научиться заранее. Но — не самому главному. Самое главное, что делает человека Настоящим Педагогом, приобретается В САМОМ ПРОЦЕССЕ ПЕДАГОГИЧЕСКОЙ РАБОТЫ — и никак иначе.

И это самое главное — не профессиональные знания, умения и навыки и не «техника». А Я САМ КАК ЛИЧНОСТЬ.

Т.е., чтобы воспитывать детей, я должен одновременно воспитывать себя, становиться другим — как человек, как личность. Причем, я должен НЕПРЕРЫВНО МЕНЯТЬСЯ, непрерывно воспитываться.

Нельзя за 5 или 10 лет научиться этому — окончательно и бесповоротно. Стать кем-то — и потом, уже не меняясь, успешно воспитывать. Воспитание, на мой взгляд, — это процесс медленного, постепенного человеческого восхождения И УЧИТЕЛЯ, И УЧЕНИКА. Такова природа этого процесса, его суть.

Остановился учитель — остановился и ученик.

Возьмем простую аллегорию: Взрослый и Ребенок вместе поднимаются в гору. Внизу — зловонное болото. На вершине — некая Страна Обетованная. И вот они поднимаются. Понятно, что ведет Взрослый: он старше, сильнее, умнее. Он решает, куда и как двигаться; он поддерживает малыша. Но ОН НЕ СТОИТ НА ВЕРШИНЕ. Он тоже идет! Идет рядом с Ребенком, может быть, только чуть впереди. Если он остановится — остановится и ребенок. Если споткнется, покатится вниз, то, скорей всего, увлечет за собой и Ребенка.

Конечно, никакая аллегория ничего не доказывает. Однако педагогическая деятельность — подобно религии — основана не на точном доказуемом знании, а на личных убеждениях, на вере. Такова ее природа.

Я же хотел, чтобы вы просто лучше поняли, о чем я говорю.

Итак, мы ВМЕСТЕ С ДЕТЬМИ ДВИЖЕМСЯ, ПОДНИМАЕМСЯ. И этот «подъем» — это изменение себя, создание себя как личности. И значит, Настоящий Педагог — именно как человек, как личность — ВСЕ ВРЕМЯ МЕНЯЕТСЯ. ОН НИКОГДА НЕ ОСТАНАВЛИВАЕТСЯ!

Педагогическая деятельность, на мой взгляд, сущностно подобна любви (любви-заботе, а не эротической любви) и дружбе. Можно ли заранее (в каком-то учебном заведении) выучиться дружить и любить, если вы пока еще ни с кем не дружите и никого не любите?

Итак, первое отличие моего подхода к проблеме от традиционного — в том, что работа учителя над собой, на мой взгляд, может происходить ТОЛЬКО В ПРОЦЕССЕ РАБОТЫ С ДЕТЬМИ, а не до него.

Второе отличие: традиционный подход состоит в том, что такая работа считается сугубо профессиональной, технической, — я же считаю ее интимно-личностной духовной работой, самоизменением, созданием себя — именно как человека. В традиционном понимании я сам как человек не меняюсь, становясь педагогом. Мои человеческие качества остаются прежними. С моей же точки зрения это не так.

Правда, в понятие «педагогическая техника» или «педагогическое мастерство» часто включают и личностные качества, видимо, не понимая, что это такое. Я уже отмечал, что И.А.Зязюн хочет научить своих студентов «управлению эмоциями» с помощью техники. Я же глубоко убежден, что наши эмоции тесно связаны с ядром нашей личности и никакая техника не может помочь ими овладеть. А если бы это было так, то человек был бы машиной. Но мы не машины, мы люди.

Чтобы эмоции стали другими, надо самому в какой-то мере стать другим. «Управлять эмоциями», оставаясь человеком, можно только так: измениться — и тогда изменятся ваши эмоции.

Однако то, что в понятие «педагогическая техника» включают (пусть и по недоразумению) черты личности, по-видимому, говорит о том, что многие авторы смутно догадываются: на самом деле «техника» — это еще не все. Но ясного осознания проблемы у них нет.

Наконец, есть и третье отличие: традиционный подход определяет и начало, и конец работы учителя над собой. Конец наступает тогда, когда учитель уже всему научился. Т.е. приобрел все необходимые профессиональные знания, умения и навыки, методическое мастерство и педагогическую технику. С этого момента ему уже ничему учиться не нужно — а если нужно, то это не столь существенно. Теперь он может эффективно обучать, воспитывать, формировать.

Я же убежден, что, остановившись в своем личностно-профессиональном (для нас, педагогов, это нерасторжимо) развитии, педагог теряет возможность воспитывающе влиять на детей.

Т. е. КОНЕЦ РАБОТЫ НАД СОБОЙ — в традиционном понимании — это начало настоящей педагогической работы. А в моем понимании — это ее конец.

Я могу определить только НАЧАЛО работы учителя над собой. А конца не должно быть — до тех пор, пока он остается учителем.

Итак.

Традиционный подход. Мой подход.

1. Работа учителя над собой 1. Работа учителя над собой происходит

происходит до того, как учитель в процессе работы с детьми, и в принципе

пришел к детям. невозможна в иных условиях.

2. Это чисто техническая 2. Это изменение себя самого как человека,

профессиональная работа. как личности.

3. Конец работы учителя над 3. Конца у этой работы нет (по крайней

собой — это начало настоящей мере, пока мы остаемся педагогами).

педагогической работы.

Впрочем, эти две точки зрения не отрицают, а дополняют друг друга. То, что записано слева (и относится к чисто профессиональной, технической составляющей работы учителя над собой, которая происходит, главным образом, в институте или, во всяком случае, вне школы и имеет четко определенные границы), тоже нужно. Но это не главное. Главное — это то, что справа.

Педагогический процесс — не только и не главным образом профессиональная деятельность (хотя — и профессиональная тоже). Это, прежде всего, ЧЕЛОВЕЧЕСКИЕ ОТНОШЕНИЯ УЧИТЕЛЯ И УЧЕНИКОВ. Это стержень, сердцевина педагогического процесса, иерархически главная его составляющая.

Человеческим отношениям можно и нужно учиться. Но — не в институте. Человеческим отношениям можно учиться только в процессе самих человеческих отношений.

Как же это возможно?

Глава 1. Что такое «работа учителя над собой»?

Постановка проблемы.

Эпизод 1. Таня Цветкова и Сергей Иванович.

Сценарий А (пессимистический).

Сергей Иванович — учитель средних лет, математик. Он очень любит свой предмет, серьезно к нему относится; вообще он хороший учитель. Раньше он жил в маленьком городке, но перед началом нового учебного года переехал с семьей в большой город. Нашел работу в новой, недавно построенной школе.

В новых школах часто нет порядка, так же было и в этой школе. У Сергея Ивановича — 4 новых класса, это больше 100 учеников. И классы сложные, только что сформированные. Коллективов нет, много сложных детей. Трудно, очень трудно пришлось Сергею Ивановичу в том учебном году. И самым трудным оказался 8 класс. В котором и училась Таня Цветкова.

В 8 классе, где, в основном, были способные умные дети, сидело несколько балбесов, упорно не желавших учиться, но желавших жениться: для чего необходим аттестат о среднем образовании. Делать они ничего не делали, а положительные оценки получать хотели, более того, пребывали в полной уверенности, что это не их проблема, а проблема учителя — как им выставить «троечки». Но Сергей Иванович не такой человек, чтобы кому-то «дарить оценки». Пришлось объявить балбесам «незримый бой». Так было назначено судьбой!

А Таня Цветкова сначала произвела на него очень хорошее впечатление. Она тоже умная и способная. Высокая, хорошенькая. Из благополучной семьи. Когда Сергей Иванович в начале сентября познакомился с классом, Таня — единственная — подарила ему букет цветов. Было приятно.

И ученицей она ему показалась хорошей. Правда, на уроках она что называется «не всегда хорошо себя вела»: любила поболтать с подружкой, Ариной Чекаловой, с которой они вместе сидели. Но стоило на нее посмотреть — даже не строго, просто посмотреть — и она замолкала. Она внимательно слушала объяснения учителя: во всяком случае, такое у нее было лицо. Выполняла все или почти все задания. Сергей Иванович очень уставал, проверял работы не всегда внимательно: ему казалось, Таня неплохо усваивает материал. С ним она была предупредительна, вежлива, даже по-детски ласкова.

В общем, Таня ему нравилась и даже была для него «лучом света в темном царстве» 8 класса.

Но шло время. «Незримый бой» был выигран на всех фронтах: получив «пары» за четверть и вытекающий из них хороший «втык» от родителей, балбесы зашевелились, закряхтели. Класс стал больше походить на класс — а не на толпу, как в начале учебного года: появились лидеры (одним из которых стала Арина Чекалова, подружка Тани), дети притерлись друг к другу. Привыкли к требованиям учителя, втянулись в работу. Классом, в общем, Сергей Иванович был теперь даже доволен.

И вот тут он неожиданно для себя обнаружил, что Таня — очень недобросовестный человек. У него теперь было больше времени на проверку их работ, он меньше уставал. И ясно увидел: она только изображает старательность, а, в сущности, работает поверхностно, без интереса. Он стал замечать у нее грубые, нелепые ошибки, недопустимые для восьмиклассницы.

И Танины оценки поползли вниз. В первой четверти она имела твердую «четверку», даже с некоторой надеждой на возможное ее превращение в «пятерку». Во второй же четверти погрязла в «тройках» — не без примеси «двоек».

Сергей Иванович все думал, что нужно поговорить с Таней, но времени выбрать так и не мог.

Между тем, Таня становилась все более хмурой и раздражительной. Два или три раза она — как показалось учителю, намеренно — не поздоровалась с ним в коридоре, притворившись, что его не заметила. На уроках перестала улыбаться, смотреть в глаза; исчезла ее милая детски-женская ласковость. Все чаще она посматривала на Сергея Ивановича с явной злостью.

В конце четверти писали контрольную. Таня получила «двойку», а можно было поставить и «единицу». Работа ее была худшей в классе: будто она специально все сделала шиворот-навыворот. За четверть — хиленькая «троечка».

Прошел Новый год, кончились каникулы. Началась третья четверть. Таня пришла на первый урок математики. Сергей Иванович мельком посмотрел на нее — и едва ее узнал: это была какая-то другая Таня. Лицо злое, какое-то заострившееся, как у хорька. Глаза блестят, резкие движения. Она уже не казалась красивой. Ни она, ни Арина с учителем не поздоровались.

Начался урок. Таня и Арина болтают, ничего не слушают.

Арина — девочка потрясающе красивая, умная, с сильным характером, очень авторитетная в классе, но глубоко неинтеллигентная, грубая, хамоватая. Вела она себя откровенно вызывающе, а Таня посматривала на учителя просто с явной ненавистью.

Сергей Иванович сделал им одно замечание, другое — вежливо, тактично. Они — ноль внимания.

В середине урока учитель, записывая что-то на доске, допустил ошибку — вернее, это была описка: вместо знака> (больше) он написал = (равно). Таня это заметила — и что-то такое громко съязвила, вроде того, что вот-мол, какой у нас умный учитель. Это было глупо — скажи такое кто-нибудь из балбесов, Сергей Иванович спокойно бы его одернул или просто пропустил бы мимо ушей: мели, Емеля, твоя неделя. Но — Таня! Что это с ней? Он был искренне изумлен, и его это очень задело.

А самое главное — в ее голосе была такая ненависть, такая злоба, такое раздражение! Это был мощный заряд отрицательных эмоций, которым Таня выпалила в него. И выстрел попал в цель. Он почувствовал себя неуверенно, зажался.

Она это тут же почувствовала — и принялась язвить вовсю. Шипела, как змея: по всякому поводу и без всякого повода. К ней прислушивались; кое-кто негромко подхихикивал. Явных неприличностей и грубостей она не говорила: Таня — из очень приличной семьи, она не привыкла к грубостям. Но все это было так зло, она его так ненавидела! А Арина — та попроще: она просто начинала откровенно хамить, стоило к ней обратиться. Сергей Иванович старался сдерживаться и до конца урока ни о чем не спрашивал ни Таню, ни Арину и делал вид, что их не замечает.

Но когда 8 класс ушел из кабинета, его буквально трясло. Он даже подумал: не спуститься ли в медпункт — принять валерьянки, таблеток этак 5—6? Но неудобно было: он же не женщина все-таки. Пришлось вести урок в 5 классе в таком ненормальном состоянии: дети маленькие, они как-то даже с испугом на него посматривали — видно такое у него было лицо, такой голос. Он пытался говорить спокойно, ласково — но получалось как-то фальшиво.

С тех пор так и пошло — все хуже и хуже. Его начинало колотить еще до урока в 8 классе, от одного предчувствия. С Таней поговорить не удавалось, она его избегала. С Ариной он говорил: она высказала все, что думала о его несправедливости, что он придирается к Тане, — он ее внимательно выслушал и спокойно объяснил, почему стал ставить Тане низкие отметки. Интересно, что, хотя наедине Арина точно так же хамила и грубила, как и в классе, и даже еще почище, но его это ничуть не раздражало, она не заражала его своими эмоциями.

Но стоило ему увидеть Таню, услышать одно ее слово — и его опять всего трясло. Таня не оставляла его в покое, не успокаивалась. Наоборот, казалось, ее ненависть все растет. Он старался с ней не разговаривать и не смотреть на нее, но от этого как будто становилось только хуже.

Поговорить с родителями? Но что он им скажет? Ведь формально Таня ничего не нарушает: писать она пишет — другой вопрос, как. Уроков не прогуливает. Даже фактически не грубит! Сказать: «Ваша дочь меня возненавидела»????? Как это можно такое родителям сказать?!

Он стал плохо спать. Танино ненавидящее лицо преследовало его целыми днями: он видел его в троллейбусе, сидя за своим письменным столом. Во время уроков в 8 классе он все время был в таком состоянии, как человек, ждущий, что его сейчас ударят палкой по голове, а он не может увернуться от удара. Он невольно все время прислушивался к тому, что говорят друг другу Арина и Таня, хотя и делал вид, что не обращает на них внимания.

Арина, правда, после того разговора успокоилась: она только держалась очень отчужденно и Тане не мешала шипеть и злиться, но подлаивать ей перестала. От этого Таня злилась еще больше — а Сергей Иванович все больше нервничал.

Он понимал, что что-то надо делать, как-то это надо прекратить — но как? Целыми днями он думал об этом. Он уже не мог читать: прочтет несколько строк — и ловит себя на том, что думает о Тане.

Ему раньше казалось, что она хорошая девочка. Теперь он понял, что это змея в детском образе, это редкая мерзавка, дрянь. Но что с ней сделать? Как это все прекратить?!

Однажды ему привиделось такое: Таня идет одна по какому-то темному переулку. Он бросается на нее, душит. Затем засовывает тело в мешок и сбрасывает в какую-то яму.

Эта безумная фантазия вызвала у него упоение.

Может быть, отказаться от этого класса? Но что это даст? Все равно он будет встречаться с ней в коридоре, в столовой. Ей достаточно одного слова, одного взгляда, чтобы отравить ему весь день. К тому же — как позорно, недостойно: отказываться от класса, не справившись с какой-то девчонкой, и даже не особенно-то трудной, самой обычной.

Может быть, взять отпуск за свой счет, съездить в деревню, покататься на лыжах, успокоиться? Но дадут ли? И неудобно: в середине учебного года — вдруг, без всякого повода.

Просто не обращать на эту стервочку внимания? Надо, надо бы не обращать. Но как этого добиться от себя?

Так он ничего и не мог решить окончательно.

На следующий день первым уроком была математика в 8 классе. Сергей Иванович пришел за полчаса до звонка. Хотелось собраться, успокоиться, настроиться, чтобы нормально провести урок. Но его уже била дрожь просто при входе в класс. Он стал раскладывать по партам раздаточный материал, все время путаясь, что кому нужно положить. «Ничего, сейчас это пройдет!» — уговаривал он сам себя.

Вроде бы действительно стало проходить: привычное дело успокаивало. В классе было совсем тихо. За окнами темно, небо лишь чуть посветлело, будто там, в глубине, зажгли большую, но тусклую лампу.

Таня с Ариной всегда приходили на урок последними, буквально со звонком. Но не опаздывали: видимо, то ли шатались по школе, то ли ждали в коридоре, пока зазвенит звонок. И Сергей Иванович был уверен, что у него еще есть 15—20 минут, чтобы собраться, сконцентрироваться.

Восьмиклассники, между тем, помаленьку собирались. Пришел главный балбес, Сережа Бездельников, маленький, пучеглазый, с коротким вздернутым носом, похожий на мопса, взъерошенный, страшно сонный. Сергей Иванович ответил на его «Здрасьте!», повернулся — и увидел входящих в кабинет Таню и Арину. Это было для него совершенно неожиданно. Он не успел как-то отреагировать, отвернуться, сделать вид, что их не замечает. Арина буркнула что-то вроде приветствия, не глядя на него. Таня же посмотрела ему прямо в глаза нагло-злобным взглядом, подняла голову, усмехнулась и прошествовала у него под самым носом, демонстративно не поздоровавшись.

Это уже было верхом наглости, что-то надо было делать. В классе все не без интереса поглядывали на него.

Таня, между тем, подошла к своей парте, взяла карточку (из тех, что он только что раскладывал), посмотрела, хмыкнула и громко сказала: «Ксюха, это твоя карточка! На, дай мне мою. Это наш самый справедливый учитель опять все наперепутал!».

И тут вдруг, неожиданно для себя, Сергей Иванович закричал визгливым, каким-то бабьим, срывающимся голосом: «Не смей трогать карточки! Они лежат правильно!!..» — и еще, и еще: он даже сам потом не мог вспомнить, что же он кричал. Это прорвалось все, что накопилось в его душе за последние дни и недели.

Остановили его тишина в классе и лицо Тани. Он посмотрел на нее — а у нее на физиономии написано яркими буквами — что бы вы думали? Радостное торжество! Как у футбольного болельщика при вести о победе любимой команды!

Она даже улыбнулась — да, да! И не вышла из себя, не обиделась, не оскорбилась — а совершенно спокойно повернулась к Арине и спокойно и громко сказала: «Ну, что я тебе говорила? Вот такой он на самом деле! Хорошо, хоть перестал притворяться!»

И, гордо подняв голову, вышла из кабинета.

Сергей Иванович зашел в свою крохотную подсобку. Окна в ней не было, темнота кромешная. Он даже не включил свет.

Как теперь ему работать с этим классом? Они же все видели и слышали!

Как жить?

На последний вопрос, понятно, ответ может быть только один: жить надо лучше, жить надо веселей! Но — как? Как сделать так, чтобы каждому из нас, учителей, жилось в школе лучше и веселее? Никто ведь специально не портит своих отношений с детьми, однако описанное выше вовсе не является в наших школах такой уж редкостью.

Попробуем понять, что же произошло, почему именно так все сложилось. И тогда нам, как выразился бы Мераб Мамардашвили, станет ясна «сама почва проблем», которые мы собираемся здесь рассматривать.

Что за человек Сергей Иванович? Хороший, в общем-то, человек, хороший добросовестный строгий учитель. Довольно уверенный в себе и авторитетный. Он, безусловно, владеет и своим предметом, и методикой его преподавания. Как уж там у него с «педагогической техникой», не знаю, но вполне вероятно, что тоже благополучно.

Но работать над собой — именно в том смысле, как я это понимаю — то есть создавать себя как личность, как человека в процессе работы с детьми — он и не начинал. В этом все дело.

Разумеется, Таня не очень хорошая девочка, но и далеко не исчадие ада. Девочка как девочка. Эгоистичная. Видимо, не любит математику или не любит делать слишком уж больших усилий, перетруждаться, или не любит и то, и другое. Но хочет при этом иметь хорошие отметки. Почему — неизвестно: то ли самолюбива, то ли родители ругают за оценки. Может, просто привыкла хорошие оценки получать.

Словом, ее цель была — понравиться учителю, так сказать, попасть в фавор, подлизаться к нему. Поэтому цветы (совершенно незнакомому человеку, мужчине, обычно цветов не дарят); поэтому она так себя вела. И поначалу у нее все получилось, как хотелось: она добилась своего. И думала, что так и будет в дальнейшем.

Но учитель ее раскусил. А она к тому времени уже разнежилась: работала кое-как — а имела «твердую четверку» даже с некоторым «плюсом». Она разозлилась. Что вполне естественно. Этого бы не было, если бы учитель так отнесся к ней с самого начала.

Видимо, Таня эмоциональная девочка, что тоже неудивительно: самые эмоциональные люди — это дети и женщины. Таня — еще ребенок, и в то же время уже «маленькая женщина» (ей 14 лет). И вот она возненавидела своего учителя.

Что такое «ненависть», какова ее природа? Ненависть — это эмоциональная реакция на внутренний дискомфорт, на то, что в душе человека что-то не в порядке.

Например, в данном случае ненависть возникла по формуле «Ты не оправдал моих ожиданий — ах ты, гад!» Разумеется, эта «формула» совершенно не осознается, все происходит на глубинном эмоциональном уровне. Да и не может четырнадцатилетняя девочка-подросток иметь настолько развитое самосознание, чтобы во всем этом разобраться самостоятельно.

Однако, раз ненависть возникла, она нуждается в рационализации — рациональном обосновании. Обычно оно очень простое: человек убеждает себя, что тот, на кого он злится, очень плохой — и поэтому есть все основания его ненавидеть. На самом же деле просто невозможно ненавидеть другого человека за то, что он плохой. Ненависть в принципе не может так возникнуть.

Но — это обоснование. Так человек объясняет себе свое состояние и свое поведение: да, я его терпеть не могу — и правильно: ведь он такой гад!!!!!

Тане было нетрудно убедить себя, что Сергей Иванович — плохой человек: ведь он вдруг, ни с того, ни с сего, ее «невзлюбил» — хотя она к нему так хорошо относилась! Он вдруг стал ее «необъективно оценивать»: именно потому, что невзлюбил — а еще почему? Работала ведь она так же, как и в начале года, все делала, что он требовал.

И все же это ее не вполне удовлетворяло. Да, учитель — гад: стал ставить ей незаслуженно плохие отметки, да еще ни с того, ни с сего. Но вел он себя по отношению к ней вполне корректно. А ведь она злилась, вела себя очень некрасиво. И поэтому совесть ее не была спокойна.

Поэтому Таня злилась все больше, а учитель продолжал этого как бы не замечать — не отвечая ничем на ее колкости. Отчего она злилась все сильнее, т.к. ее все сильнее мучала совесть.

Тут «включилась» уже вторая формула ненависти: «Я себя веду так плохо, а ты так хорошо — ах ты, гад!» Т.е. ненавидят часто тех, по отношению к кому плохо поступают, но только в том случае, когда сам этот человек ведет себя хорошо.

Чтобы исчерпать тему «Природа ненависти», скажу, что есть еще третья формула ненависти: «Я такая гадина, а ты такой хороший. Ах ты, гад!» В этом случае ненавидят человека, с которым вынуждены постоянно контактировать и этот человек хороший, тогда как себя самого тот, кто ненавидит, в глубине души ощущает очень плохим. Из-за этого контраста он особенно остро чувствует свою ущербность — и возникает ненависть. Вот почему не хорошие люди ненавидят плохих, а как раз наоборот.

Но вернемся к Тане и Сергею Ивановичу. Чтобы облегчить свою совесть — а тем самым «снять тяжесть с души», устранить внутренний дискомфорт — у любого злюки есть только один выход: спровоцировать своего «врага» тоже на какое-то некрасивое поведение, довести его, доказав себе, что он и впрямь гад гадом.

Вот почему в ходе таких конфликтов одна из сторон ведет себя так, чтобы «вызвать огонь на себя», толкнуть другую сторону на ответную грубость и т. п. Так, часто жена оскорбляет и изводит мужа до тех пор, пока он ее не ударит. После чего она успокаивается (он тоже плохой, не лучше меня — значит, все в порядке) и в семье воцаряются мир и гармония.

И Таня добилась-таки своего. Как только она достигла цели, она успокоилась. Ее раздражение, злость прошли, словно их рукой сняли. Она довольна: вот, теперь всем ясно, какой он гад! Значит, я ничем не хуже него.

Еще раз повторю: поведение Тани совершенно естественно для такого неразвитого человека почти без всяких признаков самосознания, девочки и ребенка.

Но вот теперь займемся самым интересным для нас — поведением и внутренним состоянием учителя.

Конечно, многое можно объяснить тем, что Сергею Ивановичу пришлось очень нелегко в начале учебного года. Может быть, если бы это было не так, то он бы и не допустил этой ошибки: не принял бы Таню за хорошую ученицу, которой она, по большому счету, не является.

Но — ошибки случаются у всех. Рассчитывать на безошибочность своих суждений не стоит — это нереально. Даже самый опытный педагог может в чем-то допустить ошибку.

Так что дело, в общем-то, не в этом.

Когда учитель обнаружил неприглядную истину (Таня-то, оказывается, довольно недобросовестная ученица!), он сделал из этого простой и прямой, как палка, вывод: надо ставить ей «заслуженные» оценки. И стал ставить. При этом совершенно не была учтена САМА ТАНЯ. Т.е. ее отношение к происходящему, ее чувства, в конце концов. Ведь она же человек, и притом его ученица. Надо же с ней считаться, нельзя же психологически травмировать ребенка. Однако, об этом учитель не подумал. Он резко изменил свое мнение о Тане как об ученице — и резко изменились ее отметки. Однако, он продолжает считать ее хорошей девочкой.

Как мы уже отметили, это мнение (Таня — хорошая девочка) искусственно сформировано самой же Таней. Это к вопросу о том, кто на кого влияет в школе, кто кого формирует. Как когда. Или, если хотите, ВЗАИМНО. В данном случае девочка специально стремилась сформировать у учителя хорошее отношение к себе — и ей это удалось.

Сказалось и то, что с классом было трудно работать, со многими пришлось «воевать» — а с Таней все с самого начала складывалось «хорошо», в том смысле, что легко, приятно и бесконфликтно. И учитель подсознательно даже как-то был благодарен этой девочке, даже привязался к ней, стал считать ее своим другом в этом классе.

Вот тут остановимся и задумаемся. Учитель в данном случае думал об ученице — ИЛИ О СЕБЕ? Согласитесь — о себе. О своем удобстве, своем удовольствии. У НЕГО НЕ БЫЛО ПЕДАГОГИЧЕСКОЙ УСТАНОВКИ — стремления что-то дать девочке, сделать ее лучше. У него была такая установка: она хорошая ДЛЯ МЕНЯ (удобная, послушная: посмотришь на нее — и перестает болтать). На нее не приходится тратить так много сил, как на других.

И это — очень обычное явление в школе.

Однако, Сергею Ивановичу пришлось «разочароваться» в Тане, когда она его невзлюбила. Заметим, разочаровывается только тот, кто очаровывается. А очаровываться своими удобными и послушными учениками не стоит — это непрофессионально, хотя, повторяю, вполне обычно.

Обратите внимание — когда это произошло (Таня всячески старается уязвить учителя, демонстрирует ему свое раздражение, свою озлобленность на него), учитель НЕ НАЧАЛ РАЗМЫШЛЯТЬ о том, а что это с ней такое, почему вдруг такая перемена. Никакого такого процесса размышления не было.

Хотя это умный человек, средних лет, математик. Размышлять он умеет — но не в процессе человеческих отношений. Как и большинство из нас, впрочем.

Произошла странная вещь: девочка-подросток оказалась ЭМОЦИОНАЛЬНО СИЛЬНЕЙ взрослого мужчины, вполне уравновешенного, уверенного в себе, не невротика какого-то. И она его ЗАРАЗИЛА СВОИМИ ЭМОЦИЯМИ: ему передалось ее эмоциональное состояние!

Это поразительно — но тоже происходит очень-очень часто. Правда, тут есть один секрет: чтобы подобное произошло, должна существовать связь на глубинном эмоциональном уровне между этими двумя людьми. Они не должны быть совсем чужими друг другу.

Последующие события показали, что такая связь между Таней и ее учителем к тому времени образовалась. Таня была ему благодарна за то, что он поддерживает ее самолюбие (или, если хотите, самомнение), за хорошее отношение к ней: совершенно естественные чувства для девочки (не будем забывать, что учитель-то мужчина: если бы это была женщина, может быть, привязанность и не возникла бы). Он — за то, что она «луч света», что с ней легко и приятно, а, может быть, сыграло свою роль и то, что она милая, хорошенькая и с ним ласкова (еще раз повторим: ведь он мужчина!).

И вот появилась эта связь.

А с Ариной — человеком более сильным и ярким, чем Таня — у учителя такой связи не возникло. Вот почему ее грубости его не трогают: он на них может как-то реагировать, но именно педагогически — а на его душевное состояние поведение Арины не влияет. А Танино — влияет.

Вернее, влияет даже не поведение само по себе, а именно эмоции, которыми оно заряжено. По эмоциональному каналу связи, который образовался между душами этих двух людей, этот заряд ненависти передается от нее к нему. И он с этим ничего не может поделать.

Опять-таки, кто тут на кого влияет?

Учитель находится в ненормальном эмоциональном состоянии, и это он прекрасно сознает. Однако, он не может и не умеет путем размышлений, какой-то внутренней работы «привести себя в порядок». Наоборот, его мышление оказывается в подчинении у тех самых эмоций, которые попали в его душу от Тани — как попадают в наш организм вирусы гриппа: путем заражения. Он сам начинает ненавидеть Таню.

Что, конечно, очень позорно: ей 14 лет, и она его ученица. Однако, явная нелюбовь учителя к тому или иному своему ученику тоже в школе не редкость. Это тоже довольно обычное явление.

Учитель пытается найти какой-то выход, однако только ЧИСТО ВНЕШНИЙ. Что в ситуации подобного конфликта между людьми, связанными друг с другом (членами семьи, учителем и учеником и т.п., т.е. теми, которые вынуждены постоянно контактировать друг с другом и не могут обойтись друг без друга), как правило, невозможно. Выход возможен ТОЛЬКО ВНУТРЕННИЙ (самоизменение), но его учитель даже не ищет, ему даже не приходит в голову, что это возможно.

Он думает, что нужно «не обращать внимания» на Танины выходки, но это совершенно неверный путь (от этого, как мы установили, ее ненависть только растет), а кроме того, он не может «не обращать внимания»: ОН ОТ НЕЕ ЗАВИСИМ. И не может перестать стать зависимым, обрести независимость.

В итоге все завершается неизбежным при таком развитии событий эмоциональным срывом, безобразным и постыдным. Но тоже довольно обычным. Учителя часто кричат на своих учеников, и редко когда они это делают только «по педагогическим соображениям» — чаще просто дают выход своему раздражению.

Итак, мы здесь имеем дело с человеком, в каком-то самом главном — именно для нас, педагогов, — смысле чудовищно неразвитом, слабом, неумелом. Однако, этот человек — профессиональный педагог. И неплохой. И — довольно типичный, ничего особенного.

И описанная выше ситуация — увы, весьма типична.

Однако, вы, наверное, обратили внимание, что это был «Сценарий А (пессимистический)». Т.е. вот так — причем, совершенно неизбежно (если хотите, роковым образом) — должны были развиваться события в том случае, если учитель еще толком даже не начал работать над собой в том специфическом смысле, какое я вкладываю в это понятие. Если он — «дикий учитель». Т.е. — самый обыкновенный.

Но что, если учитель вполне культурный, развитый — во всех отношениях. Что бы произошло тогда?

Эпизод 1.

Сценарий В (оптимистический).

Итак, у нас те же люди и тот же сюжет: т.е. поначалу тот же.

Предположим, что и на этот раз у учителя (будем называть его по-прежнему Сергеем Ивановичем) возникла некоторая «не вполне педагогическая» симпатия к ученице и до определенного момента все происходило, в основном, так же, как в сценарии А. А именно — до того, как учитель стал «занижать» Тане отметки (предположим, что он все-таки сделал эту ошибку: достаточно резко перешел с одних оценок на другие) и она начала злиться.

Сергей Иванович видит, что Таня раздражена, что она им недовольна. Он понимает, что это проблема, его проблема: он должен ее как-то решать. Его это беспокоит.

Учитель начинает внимательно присматриваться к Тане. Она ведет себя как-то неожиданно для него, и ему хочется ее понять. Ведь, в сущности, он ее еще плохо знает.

Как-то на очередном уроке он, объясняя новый материал, смотрел на Таню: лицо у нее было, как у человека, испытывающего острую физическую боль: она морщилась, дергалась, словно от боли. И в суженных злых глазах было страдание.

Наблюдая за Таней, за ее злыми гримасками, он в какой-то момент почувствовал ее внутреннее состояние, ощутил себя ею — «влез в ее шкуру». Да, ей плохо, тяжело. «Вернувшись обратно в себя», он ощутил сочувствие к ней, ему захотелось ей помочь.

Но Таня продолжала злиться. Ее отрицательные эмоции невольно передавались ему. Порой Таня его страшно раздражала. И одновременно с раздражением жило в его душе сочувствие к ней, к ее детской слабости.

Как-то, сидя в пустом кабинете, проверяя тетрадки и глядя на пустую Танину парту, он задумался о той удивительной связи, которая существует между людьми, даже, казалось бы, неблизкими. Вот он взрослый человек, а Таня еще совсем девчонка, но ее эмоции его заражают. Забавно!

Но если она так страдает, то неужели это только из-за оценок? Может быть, она думает, что он ее «разлюбил»?! Вот это было бы еще забавнее! Хотя ему-то ведь тоже как-то уж слишком неприятно такое ее поведение. Если бы так вел себя кто угодно другой из класса, его бы это так не задело. Что ж, значит они привязались друг к другу, не только он к ней, но и она к нему — и это, в конце концов, даже хорошо: это можно использовать, чтобы повлиять на нее.

Наверное, Таню просто избаловали и поэтому она так болезненно реагирует на «перемену отношения» к ней, тем более, что его она стала воспринимать почти как друга, близкого человека. Но Таня, по-видимому, привыкла, что близкие ее балуют, потакают ей — поэтому воспринимает «тройки» и «двойки» как своего рода предательство с его стороны. Раз он друг, то должен ее баловать — так ей кажется. А он так не делает. Она возмущена. И со своей точки зрения права. Ведь для нее, как и для всякого ребенка, поведение ее близких (скорее всего, родителей) — это образец идеально правильного поведения, с которым сверяются поступки всех остальных людей.

Нужно показать ей другую точку зрения, которую она себе пока не представляет. Причем, сделать это как можно быстрей: ведь и ей плохо, да и ему все это очень неприятно.

Что же такое придумать? Она с ним не хочет разговаривать. Что ж, раз она сама не идет на разговор, придется поговорить с ее мамой, в присутствии самой Тани. Собственно, это будет разговор с Таней: мама нужна просто для того, чтобы Таня пошла на этот разговор. К тому же при маме она не будет так себя вести. И еще очень удобно говорить как будто маме, а на самом деле — для Тани. Пусть она посидит, послушает. По крайней мере, она его выслушает, услышит то, что он скажет.

Когда мама и Таня приходят к нему, он очень спокойно и доброжелательно, не замечая их недружелюбия и настороженности, говорит следующее:

Я вас пригласил, чтобы кое-что обсудить. Заранее могу сказать: у меня нет претензий к Тане. Она хорошая девочка и хорошая ученица. Больше того, мне Таня очень нравится, и именно поэтому мне хотелось бы, чтобы она полностью раскрыла свой потенциал, чего пока, к сожалению, нет. И вот это меня беспокоит.

У Тани большие возможности, она очень способная. Но этого одного еще недостаточно, чтобы успешно учиться. Когда мы в начале учебного года повторяли ранее изученный материал, у нее было все хорошо. Но потом у нас начался новый сложный материал. Думаю, что я сам во многом виноват: мне, наверное, не удалось ее заинтересовать. Но сейчас все у нас не так хорошо.

Понимаете, если бы речь шла о ком-то другом, то я бы махнул на это рукой: не всякий может учиться хорошо по математике. Но Таня действительно очень умный и способный человек. Я готов, если это необходимо, позаниматься с ней индивидуально, причем, разумеется, бесплатно. Сейчас нужно добиться какого-то прорыва, и, я уверен, она почувствует, что это интересно и у нее это хорошо получается…, — и т.д., и т. п.

В итоге разговор сводится к обсуждению чисто учебных проблем. Таня благодаря многочисленным и совершенно искренним комплиментам выглядит растерянной: у ее озлобленности выбита почва из-под ног. Она уже не может сохранять позицию «У меня плохие отметки, потому что учитель меня невлюбил»: слишком очевидно для мамы, да и для самой Тани, что это неправда. Сергей Иванович сам берет на себя вину за Танины «тройки» — и поэтому им уже нет смысла его обвинять.

Учитель предлагает:

Может быть, мы договоримся: пока ты не сделаешь какую-то работу минимум на «четверку» — а это твой уровень, собственно, ты и на «пятерку» очень даже можешь учиться — то я просто не буду ставить тебе оценку? Пусть пока остается так, без оценки. Ты согласна?

Таня соглашается, т.к. это говорится уважительно, доброжелательно, с улыбкой. Она чувствует, что это предложение — проявление уважения и симпатии к ней: ее как бы выделяют, дают ей особую привилегию. Она даже краснеет: видимо, ей стыдно, что она так себя вела. Но учитель этого тоже словно не замечает.

В итоге, конфликт улажен, и в дальнейшем особое отношение Тани к Сергею Ивановичу даже приводит к появлению у нее интереса к его предмету.

Почему то, что казалось непреодолимо трудным Сергею Ивановичу-А, было легко преодолено Сергеем Ивановичем-В?

Сергей Иванович-А потерял педагогическую позицию (или «педагогическую установку», что одно и то же) по отношению к своей ученице. Его перестало интересовать ее благо, ее душевное состояние — вообще ОНА САМА ПО СЕБЕ; он не стремился принести ей пользу, положительно повлиять на нее. Он заботился только о себе, о своем удобстве. Такая — эгоистическая — позиция и привела к эскалации конфликта (т. к. Таня, разумеется, тоже думала только о себе, что для ребенка совершенно естественно). А вот Сергей Иванович-В, хотя он и о себе не забывает, все же больше обеспокоен тем, что происходит с его ученицей САМОЙ ПО СЕБЕ, независимо от него, от его чувств и его удобства. Поэтому он не воспринимает ее ТОЛЬКО В ОТНОШЕНИИ К СЕБЕ (характернейшая особенность эгоиста!). Он не считает, что она существует ДЛЯ НЕГО. То, что с ней происходит, в его восприятии, плохо, главным образом, ДЛЯ НЕЕ ЖЕ САМОЙ. Поэтому он не так болезненно воспринимает ее нападки, они его не затрагивают до такой степени, как Сергея Ивановича-А.

Сергей Иванович-А, по мере развития конфликта с Таней, все меньше смотрит (в буквальном смысле слова) на нее. Потому что ему стало НЕПРИЯТНО смотреть на нее. Сергей Иванович-В, наоборот, все внимательнее наблюдает за своей ученицей, т.к. хочет понять, что с ней происходит.

Сергей Иванович-А чувствует только свою боль, свой внутренний дискомфорт, для него реальны только его переживания. Сергей Иванович-В сумел почувствовать душевное состояние Тани — «влезть в ее шкуру» — и оказалось, что ей тяжелее, чем ему. К тому же она девочка, ребенок. У него появляется сочувствие к ней.

Ненависть Тани к учителю, проникнув в его душу, безраздельно господствует в ней (в сценарии А). В сценарии В мы видим, что в душе учителя есть РАЗНЫЕ ЧУВСТВА: есть и раздражение — но есть и сочувствие к ученице, которая является источником его раздражения. И сочувствие оказывается сильнее, оно побеждает, вытесняет отрицательные эмоции, очищает его душу.

Ненормальное душевное состояние не побуждает Сергея Ивановича-А к размышлению, он не пытается понять себя, осознать причины своего состояния. Его мысль оказывается в подчинении у его эмоций (фактически — у эмоций его ученицы, т.к. «его» эмоции — на самом деле вовсе не его, а ее). Напротив, Сергей Иванович-В, заметив, что с ним что-то не так (появилось раздражение и пр.), размышляет, стремится осмыслить, осознать свое состояние.

Сергей Иванович-А, хотя и понимает, что сложилась неблагоприятная ситуация, не пытается из нее активно выйти, ведет себя пассивно. Единственное, что ему приходит в голову: либо убежать, уйти из этой ситуации (уехать в деревню — и пр.); либо уничтожить «врага» (фантазия об убийстве Тани). И то, и другое — биологическая реакция на конфликт: так ведут себя животные (либо убегают, либо нападают). Сергей Иванович-В прекрасно понимает, что раз ситуация складывается не так, как надо, значит он должен ее активно изменить — ищет для этого способ и находит его, причем делает это быстро и достаточно грамотно (педагогически и психологически).

Сергей Иванович-А оказывается зависим от поведения и эмоционального состояния своей ученицы. Сергей Иванович-В же от нее независим, наоборот, он сам влияет на нее.

Теперь скажем все это короче — и немножко по-другому.

Сергей Иванович-А Сергей Иванович-В

1. Нет педагогической позиции Есть педагогическая (неэгоистическая)

по отношению к Тане. позиция.

2. Нет активного наблюдения. Есть активное наблюдение.

3. Нет эмпатии, душу заполняют Есть эмпатия, удается почувствовать

только свои переживания. внутреннее состояние ученицы.

Отрицательные эмоции ничем Отрицательные эмоции вытесняются

не вытесняются. положительными.

4. Нет рефлексии, мышление Есть рефлексия, отрицательные

оказывается в подчинении у эмоции «гасятся» с помощью

эмоций. размышлений.

5. Нет активного преодоления Есть активное преодоление

неблагоприятно сложившейся неблагоприятно сложившейся

ситуации. ситуации.

6. Зависим. Независим.

Что мы имеем в результате?

Сценарий А. Учитель в результате взаимодействия с ученицей стал хуже: менее уверенным в себе, более эгоистически ранимым, мнительным и подозрительным. Ухудшились его отношения не только с Таней, но и с классом.

Сценарий В. Учитель в результате взаимодействия с ученицей стал лучше: он в какой-то мере развил свою способность сочувствовать и понимать людей, стал больше верить в себя, в свои педагогические и человеческие возможности, а значит стал уверенней; его отношения с ученицей улучшились.

Как видите, изменения действительно происходят в любом случае: мы не стоим на месте. Мы меняемся, вопрос только в том — КАК меняемся. И КТО нас изменяет: мы сами — или другие люди (например, наши ученики, причем, часто — не самые лучшие).

Мы движемся — вопрос в том, КУДА: вверх или вниз?

У Эриха Фромма есть такие термины: «синдром роста» и «синдром распада» [13, c.17]. Я бы сказал, что в сценарии В мы имеем «синдром педагогического (и человеческого!) роста», а в сценарии А — «синдром педагогического (и человеческого) распада».

Проблема, таким образом, состоит для нас в том, чтобы научиться всегда — или хотя бы в большинстве случаев — использовать свое взаимодействие с учениками, каким бы оно ни было, себе на пользу, т.е. так, чтобы итогом этого взаимодействия был не распад личности, а личностный рост. Причем, интересно, что только таким образом можно принести пользу — в том же отношении (в смысле развития их личности, их человеческого роста) — и своим ученикам.

Глава 2. Определение основных понятий

Личность. Личностный рост (развитие личности). Сознание. Рефлексия. Эмпатия. Активное наблюдение. Независимость в общении. Управление своими эмоциями. Чувство такта. Позиция по отношению к детям.

2.1. Личность.

Личность — это Я САМ. Таково определение личности.

Обратимся снова к эпизоду-1 (Таня Цветкова и Сергей Иванович). Попробуем разобраться, что в самочувствии и поведении учителя задается внешней ситуацией, а что идет от него самого.

Если проанализировать сценарий А, то мы с некоторым удивлением обнаружим, что все или почти все, что думает и чувствует учитель, а также все его реакции, определяются внешним воздействием: поведением и чувствами ученицы. Почему учитель избегает обшения с Таней, даже старается не смотреть на нее? Потому что она стала недоброжелательна к нему, и ему неприятно с ней разговаривать и ее видеть. Если бы она продолжала вести себя так, как в начале учебного года, ничего подобного не было бы. Значит, такое поведение Сергея Ивановича ОПРЕДЕЛЯЕТСЯ ТАНЕЙ — а не им самим.

Чтобы добиться полной ясности, снова прибегнем к аллегории. Я беру палку и бью вас этой палкой. Бьет вас палка или я? Вы ответите, что я. Хотя непосредственно к вам прикасается палка. Но палка это делает не сама: действующим лицом являюсь я, а палка — только орудие.

Теперь предположим, что ваши чувства и ваша реакция в момент удара палкой ограничиваются болью, испугом и злостью; вы отскакиваете и готовы нанести ответный удар.

Более трудный вопрос: это все ВЫ САМИ сделали? Нет, это тоже сделал я. Это АВТОМАТИЧЕСКАЯ РЕАКЦИЯ, ЗАДАННАЯ ВНЕШНИМ ВОЗДЕЙСТВИЕМ. Как у животных: бьют его — животное или убегает, или нападает. Это заданные инстинктом реакции, абсолютно предсказуемые и стандартные. Это прямое следствие удара палкой.

Если ударить толстой палкой по тонкой палке и тонкая палка сломается — то можно ли сказать, что это она [тонкая палка] сама сделала? Вот так и ваши злоба, испуг и бегство — прямо следствие моего агрессивного поведения по отношению к вам. В данном случае это будет реакция животного, а не человека. Животное реагирует на стимул механически (на определенный стимул — определенным образом); животное ведет себя так или иначе совсем не потому, что РЕШИЛО именно так себя вести.

Вот почему животные — НЕ ЛИЧНОСТИ. Все, что они чувствуют, абсолютно любое их поведение ЗАДАЕТСЯ ВНЕШНИМИ ВОЗДЕЙСТВИЯМИ — т.н. «стимулами». Животное — это биоавтомат, биоробот (как пылесос или стиральная машина: нажали на одну кнопку — следует одна определенная реакция; нажали на другую — другая: пылесос не может сам решить, что ему делать — им кто-то управляет).

Однако древние китайцы были совершенно правы, когда говорили: «Все, что есть в животных, есть и в человеке» (хотя есть и вторая часть этой фразы: «Но не все, что есть в человеке, есть в животных»). Действительно, люди очень часто чувствуют и действуют в точности так, как животные.

Что мы и видим в сценарии А. Учитель злится на ученицу не потому, что он сам так решил: это автоматическая инстинктивная реакция на ее агрессивность по отношению к нему. То же можно сказать обо всех его действиях: сначала он избегает ее, потом «нападает» (кричит) на нее.

ОН САМ здесь, как это ни странно, отсутствует. И как я уже отмечал, так бывает очень часто: не только с нами, педагогами, конечно, — вообще с людьми.