Работа учителя над собой

Аннотация. Книга «Работа учителя над собой» — это одновременно оригинальная теоретическая работа и учебное пособие для студентов педагогических специальностей. Автор рассматривает педагогический процесс как взаимодействие учителя и учеников, в ходе которого меняются и ученики, и учитель. Не изменяя себя, нельзя ничего изменить в других, по мнению автора. Как же работать над собой в самом процессе педагогической работы с детьми? Как, воспитывая детей, воспитать себя? На этот вопрос пытается ответить эта книга.

Сведения об авторе. Вадим Ильич Слуцкий родился в 1962 г. в Кишиневе (Молдова). Педагог и писатель. Автор книг: «Элементарная педагогика» (М., 1992), «Общая педагогика» (М., 1993), « «Катехизис» директора школы» (М., 2007). Публиковался в журналах «Народное образование», «Школьные технологии», «Мир образования — образование в мире», «Воспитание школьников», «Педагогика», «Образование и общество», «Директор школы», «Мир психологии», «Вопросы психологии»; газетах «Первое сентября», «Управление школой», «Классное руководство и воспитание школьников», «Учительская газета». Работает преподавателем Школы творческого развития «Ключ» г. Петрозаводска.

Мы начинаем с самого близкого, с самого начала —

с самих себя. Мы попытаемся изменить этот маленький

кусочек мира, прежде чем отправиться спасать других.

И, может быть, в конце концов это не такая уж глупая

мысль, ибо, кто знает, не является ли изменение себя

самым эффективным способом изменения других?

………………………………………………………….

Мы можем работать над собой каждую минуту.

И тогда жизнь становится удивительно увлекательной,

потому что малейшее обстоятельство становится

возможностью для победы — мы сосредоточены, мы

куда-то идем — вместо того, чтобы идти в никуда.

(Шри Ауробиндо [8, c.18])

Предисловие

В основе этой книги — особый взгляд на педагогический процесс как на одновременное изменение других и себя (воспитание и самовоспитание). Причем, на мой взгляд, это не разные процессы, а две неизбежно сопутствующие друг другу стороны ОДНОГО И ТОГО ЖЕ ПРОЦЕССА. Воспитывая — неизбежно воспитываешься. Отказываясь от самоизменения, уже не можешь ничего изменить в других.

Впрочем, совсем не меняться человек не в состоянии. На самом деле, взаимодействуя с детьми, мы всегда как-то меняемся, но обычно совсем не так, как следовало бы. Часто при этом нельзя говорить о том, что мы, педагоги, влияем на детей, — нередко как раз дети влияют на нас.

Почему так происходит? Что это — следствие непрофессионализма? Думаю, что нет: во всяком случае, если понимать термин «педагогический профессионализм» так, как он понимается сейчас.

А понимается так. Это:

профессиональные знания;

профессиональные умения и навыки (например, умение компановать учебный материал, как-то его подать, приспособив к особенностям своих учеников), обычно их называют «методическим мастерством»;

т.н. «педагогическая техника».

С первыми двумя пунктами все более-менее ясно, и здесь нет смысла их раскрывать. Что до «педагогической техники», то этот термин каждый автор понимает по-своему, с какими-то собственными вариациями. Например, И.А.Зязюн включает сюда: 1) технику владения своим организмом (понимая под этим почему-то только мимику и пантомимику), 2) технику управления эмоциями, 3) пробуждение творческого самочувствия, 3) технику управления вниманием, воображением, 4) технику речи, 5) технику организации контакта, 6) управление педагогическим общением, 7) технику внушения — а также т.н. «внутреннюю технику»: 8) педагогический оптимизм, 9) уверенность в себе, отсутствие страха перед детьми, 10) умение владеть собой, отсутствие эмоционального напряжения, 11) наличие волевых качеств (целеустремленности, решительности). [1, c.155—156]

Я привел здесь этот перечень скорее в качестве курьеза, потому что тут мы видим смесь, составленную из действительно технических умений и навыков (техника речи), особых способностей + умения (мимика) и личностных качеств (уверенность в себе). Как можно все это вместе соединить и почему это все «педагогическая техника» — непонятно.

Впрочем, не в этом дело. Никто не станет спорить с тем, что «педагогическая техника» существует и она нам нужна. Понятно, что «педагогическая техника» — это постановка голоса, элементарное актерское мастерство и, может быть, еще что-то. Конечно, хорошо бы четко уяснить, что входит в это понятие, что нет. Но нас сейчас интересует не это.

И.А.Зязюн (как и все прочие авторы) уверен, что всему, что должен уметь Настоящий Педагог, можно и нужно научиться в институте, — и придти к детям уже обученным. Т.е. уверенным в себе, умеющим «организовать контакт», без эмоционального напряжения, с развитой мимикой и пантомимикой, поставленным голосом и пр., и пр. И тогда уже эффективно обучать и воспитывать.

Я же глубоко убежден, что это невозможно. Кое-чему — не главному — можно научиться заранее. Но не всему. Педагог, как это ни странно, не может ЗАРАНЕЕ СТАТЬ ТАКИМ, КАКИМ ОН ДОЛЖЕН БЫТЬ, — еще до того, как он начал работать с детьми. Он может стать таким ТОЛЬКО В САМОМ ПРОЦЕССЕ РАБОТЫ С ДЕТЬМИ — и по-другому этого никак нельзя достичь. Невозможно в принципе.

Повторяю, кое-чему — и даже многому — можно научиться заранее. Но — не самому главному. Самое главное, что делает человека Настоящим Педагогом, приобретается В САМОМ ПРОЦЕССЕ ПЕДАГОГИЧЕСКОЙ РАБОТЫ — и никак иначе.

И это самое главное — не профессиональные знания, умения и навыки и не «техника». А Я САМ КАК ЛИЧНОСТЬ.

Т.е., чтобы воспитывать детей, я должен одновременно воспитывать себя, становиться другим — как человек, как личность. Причем, я должен НЕПРЕРЫВНО МЕНЯТЬСЯ, непрерывно воспитываться.

Нельзя за 5 или 10 лет научиться этому — окончательно и бесповоротно. Стать кем-то — и потом, уже не меняясь, успешно воспитывать. Воспитание, на мой взгляд, — это процесс медленного, постепенного человеческого восхождения И УЧИТЕЛЯ, И УЧЕНИКА. Такова природа этого процесса, его суть.

Остановился учитель — остановился и ученик.

Возьмем простую аллегорию: Взрослый и Ребенок вместе поднимаются в гору. Внизу — зловонное болото. На вершине — некая Страна Обетованная. И вот они поднимаются. Понятно, что ведет Взрослый: он старше, сильнее, умнее. Он решает, куда и как двигаться; он поддерживает малыша. Но ОН НЕ СТОИТ НА ВЕРШИНЕ. Он тоже идет! Идет рядом с Ребенком, может быть, только чуть впереди. Если он остановится — остановится и ребенок. Если споткнется, покатится вниз, то, скорей всего, увлечет за собой и Ребенка.

Конечно, никакая аллегория ничего не доказывает. Однако педагогическая деятельность — подобно религии — основана не на точном доказуемом знании, а на личных убеждениях, на вере. Такова ее природа.

Я же хотел, чтобы вы просто лучше поняли, о чем я говорю.

Итак, мы ВМЕСТЕ С ДЕТЬМИ ДВИЖЕМСЯ, ПОДНИМАЕМСЯ. И этот «подъем» — это изменение себя, создание себя как личности. И значит, Настоящий Педагог — именно как человек, как личность — ВСЕ ВРЕМЯ МЕНЯЕТСЯ. ОН НИКОГДА НЕ ОСТАНАВЛИВАЕТСЯ!

Педагогическая деятельность, на мой взгляд, сущностно подобна любви (любви-заботе, а не эротической любви) и дружбе. Можно ли заранее (в каком-то учебном заведении) выучиться дружить и любить, если вы пока еще ни с кем не дружите и никого не любите?

Итак, первое отличие моего подхода к проблеме от традиционного — в том, что работа учителя над собой, на мой взгляд, может происходить ТОЛЬКО В ПРОЦЕССЕ РАБОТЫ С ДЕТЬМИ, а не до него.

Второе отличие: традиционный подход состоит в том, что такая работа считается сугубо профессиональной, технической, — я же считаю ее интимно-личностной духовной работой, самоизменением, созданием себя — именно как человека. В традиционном понимании я сам как человек не меняюсь, становясь педагогом. Мои человеческие качества остаются прежними. С моей же точки зрения это не так.

Правда, в понятие «педагогическая техника» или «педагогическое мастерство» часто включают и личностные качества, видимо, не понимая, что это такое. Я уже отмечал, что И.А.Зязюн хочет научить своих студентов «управлению эмоциями» с помощью техники. Я же глубоко убежден, что наши эмоции тесно связаны с ядром нашей личности и никакая техника не может помочь ими овладеть. А если бы это было так, то человек был бы машиной. Но мы не машины, мы люди.

Чтобы эмоции стали другими, надо самому в какой-то мере стать другим. «Управлять эмоциями», оставаясь человеком, можно только так: измениться — и тогда изменятся ваши эмоции.

Однако то, что в понятие «педагогическая техника» включают (пусть и по недоразумению) черты личности, по-видимому, говорит о том, что многие авторы смутно догадываются: на самом деле «техника» — это еще не все. Но ясного осознания проблемы у них нет.

Наконец, есть и третье отличие: традиционный подход определяет и начало, и конец работы учителя над собой. Конец наступает тогда, когда учитель уже всему научился. Т.е. приобрел все необходимые профессиональные знания, умения и навыки, методическое мастерство и педагогическую технику. С этого момента ему уже ничему учиться не нужно — а если нужно, то это не столь существенно. Теперь он может эффективно обучать, воспитывать, формировать.

Я же убежден, что, остановившись в своем личностно-профессиональном (для нас, педагогов, это нерасторжимо) развитии, педагог теряет возможность воспитывающе влиять на детей.

Т. е. КОНЕЦ РАБОТЫ НАД СОБОЙ — в традиционном понимании — это начало настоящей педагогической работы. А в моем понимании — это ее конец.

Я могу определить только НАЧАЛО работы учителя над собой. А конца не должно быть — до тех пор, пока он остается учителем.

Итак.

Традиционный подход. Мой подход.

1. Работа учителя над собой 1. Работа учителя над собой происходит

происходит до того, как учитель в процессе работы с детьми, и в принципе

пришел к детям. невозможна в иных условиях.

2. Это чисто техническая 2. Это изменение себя самого как человека,

профессиональная работа. как личности.

3. Конец работы учителя над 3. Конца у этой работы нет (по крайней

собой — это начало настоящей мере, пока мы остаемся педагогами).

педагогической работы.

Впрочем, эти две точки зрения не отрицают, а дополняют друг друга. То, что записано слева (и относится к чисто профессиональной, технической составляющей работы учителя над собой, которая происходит, главным образом, в институте или, во всяком случае, вне школы и имеет четко определенные границы), тоже нужно. Но это не главное. Главное — это то, что справа.

Педагогический процесс — не только и не главным образом профессиональная деятельность (хотя — и профессиональная тоже). Это, прежде всего, ЧЕЛОВЕЧЕСКИЕ ОТНОШЕНИЯ УЧИТЕЛЯ И УЧЕНИКОВ. Это стержень, сердцевина педагогического процесса, иерархически главная его составляющая.

Человеческим отношениям можно и нужно учиться. Но — не в институте. Человеческим отношениям можно учиться только в процессе самих человеческих отношений.

Как же это возможно?

Глава 1. Что такое «работа учителя над собой»?

Постановка проблемы.

Эпизод 1. Таня Цветкова и Сергей Иванович.

Сценарий А (пессимистический).

Сергей Иванович — учитель средних лет, математик. Он очень любит свой предмет, серьезно к нему относится; вообще он хороший учитель. Раньше он жил в маленьком городке, но перед началом нового учебного года переехал с семьей в большой город. Нашел работу в новой, недавно построенной школе.

В новых школах часто нет порядка, так же было и в этой школе. У Сергея Ивановича — 4 новых класса, это больше 100 учеников. И классы сложные, только что сформированные. Коллективов нет, много сложных детей. Трудно, очень трудно пришлось Сергею Ивановичу в том учебном году. И самым трудным оказался 8 класс. В котором и училась Таня Цветкова.

В 8 классе, где, в основном, были способные умные дети, сидело несколько балбесов, упорно не желавших учиться, но желавших жениться: для чего необходим аттестат о среднем образовании. Делать они ничего не делали, а положительные оценки получать хотели, более того, пребывали в полной уверенности, что это не их проблема, а проблема учителя — как им выставить «троечки». Но Сергей Иванович не такой человек, чтобы кому-то «дарить оценки». Пришлось объявить балбесам «незримый бой». Так было назначено судьбой!

А Таня Цветкова сначала произвела на него очень хорошее впечатление. Она тоже умная и способная. Высокая, хорошенькая. Из благополучной семьи. Когда Сергей Иванович в начале сентября познакомился с классом, Таня — единственная — подарила ему букет цветов. Было приятно.

И ученицей она ему показалась хорошей. Правда, на уроках она что называется «не всегда хорошо себя вела»: любила поболтать с подружкой, Ариной Чекаловой, с которой они вместе сидели. Но стоило на нее посмотреть — даже не строго, просто посмотреть — и она замолкала. Она внимательно слушала объяснения учителя: во всяком случае, такое у нее было лицо. Выполняла все или почти все задания. Сергей Иванович очень уставал, проверял работы не всегда внимательно: ему казалось, Таня неплохо усваивает материал. С ним она была предупредительна, вежлива, даже по-детски ласкова.

В общем, Таня ему нравилась и даже была для него «лучом света в темном царстве» 8 класса.

Но шло время. «Незримый бой» был выигран на всех фронтах: получив «пары» за четверть и вытекающий из них хороший «втык» от родителей, балбесы зашевелились, закряхтели. Класс стал больше походить на класс — а не на толпу, как в начале учебного года: появились лидеры (одним из которых стала Арина Чекалова, подружка Тани), дети притерлись друг к другу. Привыкли к требованиям учителя, втянулись в работу. Классом, в общем, Сергей Иванович был теперь даже доволен.

И вот тут он неожиданно для себя обнаружил, что Таня — очень недобросовестный человек. У него теперь было больше времени на проверку их работ, он меньше уставал. И ясно увидел: она только изображает старательность, а, в сущности, работает поверхностно, без интереса. Он стал замечать у нее грубые, нелепые ошибки, недопустимые для восьмиклассницы.

И Танины оценки поползли вниз. В первой четверти она имела твердую «четверку», даже с некоторой надеждой на возможное ее превращение в «пятерку». Во второй же четверти погрязла в «тройках» — не без примеси «двоек».

Сергей Иванович все думал, что нужно поговорить с Таней, но времени выбрать так и не мог.

Между тем, Таня становилась все более хмурой и раздражительной. Два или три раза она — как показалось учителю, намеренно — не поздоровалась с ним в коридоре, притворившись, что его не заметила. На уроках перестала улыбаться, смотреть в глаза; исчезла ее милая детски-женская ласковость. Все чаще она посматривала на Сергея Ивановича с явной злостью.

В конце четверти писали контрольную. Таня получила «двойку», а можно было поставить и «единицу». Работа ее была худшей в классе: будто она специально все сделала шиворот-навыворот. За четверть — хиленькая «троечка».

Прошел Новый год, кончились каникулы. Началась третья четверть. Таня пришла на первый урок математики. Сергей Иванович мельком посмотрел на нее — и едва ее узнал: это была какая-то другая Таня. Лицо злое, какое-то заострившееся, как у хорька. Глаза блестят, резкие движения. Она уже не казалась красивой. Ни она, ни Арина с учителем не поздоровались.

Начался урок. Таня и Арина болтают, ничего не слушают.

Арина — девочка потрясающе красивая, умная, с сильным характером, очень авторитетная в классе, но глубоко неинтеллигентная, грубая, хамоватая. Вела она себя откровенно вызывающе, а Таня посматривала на учителя просто с явной ненавистью.

Сергей Иванович сделал им одно замечание, другое — вежливо, тактично. Они — ноль внимания.

В середине урока учитель, записывая что-то на доске, допустил ошибку — вернее, это была описка: вместо знака> (больше) он написал = (равно). Таня это заметила — и что-то такое громко съязвила, вроде того, что вот-мол, какой у нас умный учитель. Это было глупо — скажи такое кто-нибудь из балбесов, Сергей Иванович спокойно бы его одернул или просто пропустил бы мимо ушей: мели, Емеля, твоя неделя. Но — Таня! Что это с ней? Он был искренне изумлен, и его это очень задело.

А самое главное — в ее голосе была такая ненависть, такая злоба, такое раздражение! Это был мощный заряд отрицательных эмоций, которым Таня выпалила в него. И выстрел попал в цель. Он почувствовал себя неуверенно, зажался.

Она это тут же почувствовала — и принялась язвить вовсю. Шипела, как змея: по всякому поводу и без всякого повода. К ней прислушивались; кое-кто негромко подхихикивал. Явных неприличностей и грубостей она не говорила: Таня — из очень приличной семьи, она не привыкла к грубостям. Но все это было так зло, она его так ненавидела! А Арина — та попроще: она просто начинала откровенно хамить, стоило к ней обратиться. Сергей Иванович старался сдерживаться и до конца урока ни о чем не спрашивал ни Таню, ни Арину и делал вид, что их не замечает.

Но когда 8 класс ушел из кабинета, его буквально трясло. Он даже подумал: не спуститься ли в медпункт — принять валерьянки, таблеток этак 5—6? Но неудобно было: он же не женщина все-таки. Пришлось вести урок в 5 классе в таком ненормальном состоянии: дети маленькие, они как-то даже с испугом на него посматривали — видно такое у него было лицо, такой голос. Он пытался говорить спокойно, ласково — но получалось как-то фальшиво.

С тех пор так и пошло — все хуже и хуже. Его начинало колотить еще до урока в 8 классе, от одного предчувствия. С Таней поговорить не удавалось, она его избегала. С Ариной он говорил: она высказала все, что думала о его несправедливости, что он придирается к Тане, — он ее внимательно выслушал и спокойно объяснил, почему стал ставить Тане низкие отметки. Интересно, что, хотя наедине Арина точно так же хамила и грубила, как и в классе, и даже еще почище, но его это ничуть не раздражало, она не заражала его своими эмоциями.

Но стоило ему увидеть Таню, услышать одно ее слово — и его опять всего трясло. Таня не оставляла его в покое, не успокаивалась. Наоборот, казалось, ее ненависть все растет. Он старался с ней не разговаривать и не смотреть на нее, но от этого как будто становилось только хуже.

Поговорить с родителями? Но что он им скажет? Ведь формально Таня ничего не нарушает: писать она пишет — другой вопрос, как. Уроков не прогуливает. Даже фактически не грубит! Сказать: «Ваша дочь меня возненавидела»????? Как это можно такое родителям сказать?!

Он стал плохо спать. Танино ненавидящее лицо преследовало его целыми днями: он видел его в троллейбусе, сидя за своим письменным столом. Во время уроков в 8 классе он все время был в таком состоянии, как человек, ждущий, что его сейчас ударят палкой по голове, а он не может увернуться от удара. Он невольно все время прислушивался к тому, что говорят друг другу Арина и Таня, хотя и делал вид, что не обращает на них внимания.

Арина, правда, после того разговора успокоилась: она только держалась очень отчужденно и Тане не мешала шипеть и злиться, но подлаивать ей перестала. От этого Таня злилась еще больше — а Сергей Иванович все больше нервничал.

Он понимал, что что-то надо делать, как-то это надо прекратить — но как? Целыми днями он думал об этом. Он уже не мог читать: прочтет несколько строк — и ловит себя на том, что думает о Тане.

Ему раньше казалось, что она хорошая девочка. Теперь он понял, что это змея в детском образе, это редкая мерзавка, дрянь. Но что с ней сделать? Как это все прекратить?!

Однажды ему привиделось такое: Таня идет одна по какому-то темному переулку. Он бросается на нее, душит. Затем засовывает тело в мешок и сбрасывает в какую-то яму.

Эта безумная фантазия вызвала у него упоение.

Может быть, отказаться от этого класса? Но что это даст? Все равно он будет встречаться с ней в коридоре, в столовой. Ей достаточно одного слова, одного взгляда, чтобы отравить ему весь день. К тому же — как позорно, недостойно: отказываться от класса, не справившись с какой-то девчонкой, и даже не особенно-то трудной, самой обычной.

Может быть, взять отпуск за свой счет, съездить в деревню, покататься на лыжах, успокоиться? Но дадут ли? И неудобно: в середине учебного года — вдруг, без всякого повода.

Просто не обращать на эту стервочку внимания? Надо, надо бы не обращать. Но как этого добиться от себя?

Так он ничего и не мог решить окончательно.

На следующий день первым уроком была математика в 8 классе. Сергей Иванович пришел за полчаса до звонка. Хотелось собраться, успокоиться, настроиться, чтобы нормально провести урок. Но его уже била дрожь просто при входе в класс. Он стал раскладывать по партам раздаточный материал, все время путаясь, что кому нужно положить. «Ничего, сейчас это пройдет!» — уговаривал он сам себя.

Вроде бы действительно стало проходить: привычное дело успокаивало. В классе было совсем тихо. За окнами темно, небо лишь чуть посветлело, будто там, в глубине, зажгли большую, но тусклую лампу.

Таня с Ариной всегда приходили на урок последними, буквально со звонком. Но не опаздывали: видимо, то ли шатались по школе, то ли ждали в коридоре, пока зазвенит звонок. И Сергей Иванович был уверен, что у него еще есть 15—20 минут, чтобы собраться, сконцентрироваться.

Восьмиклассники, между тем, помаленьку собирались. Пришел главный балбес, Сережа Бездельников, маленький, пучеглазый, с коротким вздернутым носом, похожий на мопса, взъерошенный, страшно сонный. Сергей Иванович ответил на его «Здрасьте!», повернулся — и увидел входящих в кабинет Таню и Арину. Это было для него совершенно неожиданно. Он не успел как-то отреагировать, отвернуться, сделать вид, что их не замечает. Арина буркнула что-то вроде приветствия, не глядя на него. Таня же посмотрела ему прямо в глаза нагло-злобным взглядом, подняла голову, усмехнулась и прошествовала у него под самым носом, демонстративно не поздоровавшись.

Это уже было верхом наглости, что-то надо было делать. В классе все не без интереса поглядывали на него.

Таня, между тем, подошла к своей парте, взяла карточку (из тех, что он только что раскладывал), посмотрела, хмыкнула и громко сказала: «Ксюха, это твоя карточка! На, дай мне мою. Это наш самый справедливый учитель опять все наперепутал!».

И тут вдруг, неожиданно для себя, Сергей Иванович закричал визгливым, каким-то бабьим, срывающимся голосом: «Не смей трогать карточки! Они лежат правильно!!..» — и еще, и еще: он даже сам потом не мог вспомнить, что же он кричал. Это прорвалось все, что накопилось в его душе за последние дни и недели.

Остановили его тишина в классе и лицо Тани. Он посмотрел на нее — а у нее на физиономии написано яркими буквами — что бы вы думали? Радостное торжество! Как у футбольного болельщика при вести о победе любимой команды!

Она даже улыбнулась — да, да! И не вышла из себя, не обиделась, не оскорбилась — а совершенно спокойно повернулась к Арине и спокойно и громко сказала: «Ну, что я тебе говорила? Вот такой он на самом деле! Хорошо, хоть перестал притворяться!»

И, гордо подняв голову, вышла из кабинета.

Сергей Иванович зашел в свою крохотную подсобку. Окна в ней не было, темнота кромешная. Он даже не включил свет.

Как теперь ему работать с этим классом? Они же все видели и слышали!

Как жить?

На последний вопрос, понятно, ответ может быть только один: жить надо лучше, жить надо веселей! Но — как? Как сделать так, чтобы каждому из нас, учителей, жилось в школе лучше и веселее? Никто ведь специально не портит своих отношений с детьми, однако описанное выше вовсе не является в наших школах такой уж редкостью.

Попробуем понять, что же произошло, почему именно так все сложилось. И тогда нам, как выразился бы Мераб Мамардашвили, станет ясна «сама почва проблем», которые мы собираемся здесь рассматривать.

Что за человек Сергей Иванович? Хороший, в общем-то, человек, хороший добросовестный строгий учитель. Довольно уверенный в себе и авторитетный. Он, безусловно, владеет и своим предметом, и методикой его преподавания. Как уж там у него с «педагогической техникой», не знаю, но вполне вероятно, что тоже благополучно.

Но работать над собой — именно в том смысле, как я это понимаю — то есть создавать себя как личность, как человека в процессе работы с детьми — он и не начинал. В этом все дело.

Разумеется, Таня не очень хорошая девочка, но и далеко не исчадие ада. Девочка как девочка. Эгоистичная. Видимо, не любит математику или не любит делать слишком уж больших усилий, перетруждаться, или не любит и то, и другое. Но хочет при этом иметь хорошие отметки. Почему — неизвестно: то ли самолюбива, то ли родители ругают за оценки. Может, просто привыкла хорошие оценки получать.

Словом, ее цель была — понравиться учителю, так сказать, попасть в фавор, подлизаться к нему. Поэтому цветы (совершенно незнакомому человеку, мужчине, обычно цветов не дарят); поэтому она так себя вела. И поначалу у нее все получилось, как хотелось: она добилась своего. И думала, что так и будет в дальнейшем.

Но учитель ее раскусил. А она к тому времени уже разнежилась: работала кое-как — а имела «твердую четверку» даже с некоторым «плюсом». Она разозлилась. Что вполне естественно. Этого бы не было, если бы учитель так отнесся к ней с самого начала.

Видимо, Таня эмоциональная девочка, что тоже неудивительно: самые эмоциональные люди — это дети и женщины. Таня — еще ребенок, и в то же время уже «маленькая женщина» (ей 14 лет). И вот она возненавидела своего учителя.

Что такое «ненависть», какова ее природа? Ненависть — это эмоциональная реакция на внутренний дискомфорт, на то, что в душе человека что-то не в порядке.

Например, в данном случае ненависть возникла по формуле «Ты не оправдал моих ожиданий — ах ты, гад!» Разумеется, эта «формула» совершенно не осознается, все происходит на глубинном эмоциональном уровне. Да и не может четырнадцатилетняя девочка-подросток иметь настолько развитое самосознание, чтобы во всем этом разобраться самостоятельно.

Однако, раз ненависть возникла, она нуждается в рационализации — рациональном обосновании. Обычно оно очень простое: человек убеждает себя, что тот, на кого он злится, очень плохой — и поэтому есть все основания его ненавидеть. На самом же деле просто невозможно ненавидеть другого человека за то, что он плохой. Ненависть в принципе не может так возникнуть.

Но — это обоснование. Так человек объясняет себе свое состояние и свое поведение: да, я его терпеть не могу — и правильно: ведь он такой гад!!!!!

Тане было нетрудно убедить себя, что Сергей Иванович — плохой человек: ведь он вдруг, ни с того, ни с сего, ее «невзлюбил» — хотя она к нему так хорошо относилась! Он вдруг стал ее «необъективно оценивать»: именно потому, что невзлюбил — а еще почему? Работала ведь она так же, как и в начале года, все делала, что он требовал.

И все же это ее не вполне удовлетворяло. Да, учитель — гад: стал ставить ей незаслуженно плохие отметки, да еще ни с того, ни с сего. Но вел он себя по отношению к ней вполне корректно. А ведь она злилась, вела себя очень некрасиво. И поэтому совесть ее не была спокойна.

Поэтому Таня злилась все больше, а учитель продолжал этого как бы не замечать — не отвечая ничем на ее колкости. Отчего она злилась все сильнее, т.к. ее все сильнее мучала совесть.

Тут «включилась» уже вторая формула ненависти: «Я себя веду так плохо, а ты так хорошо — ах ты, гад!» Т.е. ненавидят часто тех, по отношению к кому плохо поступают, но только в том случае, когда сам этот человек ведет себя хорошо.

Чтобы исчерпать тему «Природа ненависти», скажу, что есть еще третья формула ненависти: «Я такая гадина, а ты такой хороший. Ах ты, гад!» В этом случае ненавидят человека, с которым вынуждены постоянно контактировать и этот человек хороший, тогда как себя самого тот, кто ненавидит, в глубине души ощущает очень плохим. Из-за этого контраста он особенно остро чувствует свою ущербность — и возникает ненависть. Вот почему не хорошие люди ненавидят плохих, а как раз наоборот.

Но вернемся к Тане и Сергею Ивановичу. Чтобы облегчить свою совесть — а тем самым «снять тяжесть с души», устранить внутренний дискомфорт — у любого злюки есть только один выход: спровоцировать своего «врага» тоже на какое-то некрасивое поведение, довести его, доказав себе, что он и впрямь гад гадом.

Вот почему в ходе таких конфликтов одна из сторон ведет себя так, чтобы «вызвать огонь на себя», толкнуть другую сторону на ответную грубость и т. п. Так, часто жена оскорбляет и изводит мужа до тех пор, пока он ее не ударит. После чего она успокаивается (он тоже плохой, не лучше меня — значит, все в порядке) и в семье воцаряются мир и гармония.

И Таня добилась-таки своего. Как только она достигла цели, она успокоилась. Ее раздражение, злость прошли, словно их рукой сняли. Она довольна: вот, теперь всем ясно, какой он гад! Значит, я ничем не хуже него.

Еще раз повторю: поведение Тани совершенно естественно для такого неразвитого человека почти без всяких признаков самосознания, девочки и ребенка.

Но вот теперь займемся самым интересным для нас — поведением и внутренним состоянием учителя.

Конечно, многое можно объяснить тем, что Сергею Ивановичу пришлось очень нелегко в начале учебного года. Может быть, если бы это было не так, то он бы и не допустил этой ошибки: не принял бы Таню за хорошую ученицу, которой она, по большому счету, не является.

Но — ошибки случаются у всех. Рассчитывать на безошибочность своих суждений не стоит — это нереально. Даже самый опытный педагог может в чем-то допустить ошибку.

Так что дело, в общем-то, не в этом.

Когда учитель обнаружил неприглядную истину (Таня-то, оказывается, довольно недобросовестная ученица!), он сделал из этого простой и прямой, как палка, вывод: надо ставить ей «заслуженные» оценки. И стал ставить. При этом совершенно не была учтена САМА ТАНЯ. Т.е. ее отношение к происходящему, ее чувства, в конце концов. Ведь она же человек, и притом его ученица. Надо же с ней считаться, нельзя же психологически травмировать ребенка. Однако, об этом учитель не подумал. Он резко изменил свое мнение о Тане как об ученице — и резко изменились ее отметки. Однако, он продолжает считать ее хорошей девочкой.

Как мы уже отметили, это мнение (Таня — хорошая девочка) искусственно сформировано самой же Таней. Это к вопросу о том, кто на кого влияет в школе, кто кого формирует. Как когда. Или, если хотите, ВЗАИМНО. В данном случае девочка специально стремилась сформировать у учителя хорошее отношение к себе — и ей это удалось.

Сказалось и то, что с классом было трудно работать, со многими пришлось «воевать» — а с Таней все с самого начала складывалось «хорошо», в том смысле, что легко, приятно и бесконфликтно. И учитель подсознательно даже как-то был благодарен этой девочке, даже привязался к ней, стал считать ее своим другом в этом классе.

Вот тут остановимся и задумаемся. Учитель в данном случае думал об ученице — ИЛИ О СЕБЕ? Согласитесь — о себе. О своем удобстве, своем удовольствии. У НЕГО НЕ БЫЛО ПЕДАГОГИЧЕСКОЙ УСТАНОВКИ — стремления что-то дать девочке, сделать ее лучше. У него была такая установка: она хорошая ДЛЯ МЕНЯ (удобная, послушная: посмотришь на нее — и перестает болтать). На нее не приходится тратить так много сил, как на других.

И это — очень обычное явление в школе.

Однако, Сергею Ивановичу пришлось «разочароваться» в Тане, когда она его невзлюбила. Заметим, разочаровывается только тот, кто очаровывается. А очаровываться своими удобными и послушными учениками не стоит — это непрофессионально, хотя, повторяю, вполне обычно.

Обратите внимание — когда это произошло (Таня всячески старается уязвить учителя, демонстрирует ему свое раздражение, свою озлобленность на него), учитель НЕ НАЧАЛ РАЗМЫШЛЯТЬ о том, а что это с ней такое, почему вдруг такая перемена. Никакого такого процесса размышления не было.

Хотя это умный человек, средних лет, математик. Размышлять он умеет — но не в процессе человеческих отношений. Как и большинство из нас, впрочем.

Произошла странная вещь: девочка-подросток оказалась ЭМОЦИОНАЛЬНО СИЛЬНЕЙ взрослого мужчины, вполне уравновешенного, уверенного в себе, не невротика какого-то. И она его ЗАРАЗИЛА СВОИМИ ЭМОЦИЯМИ: ему передалось ее эмоциональное состояние!

Это поразительно — но тоже происходит очень-очень часто. Правда, тут есть один секрет: чтобы подобное произошло, должна существовать связь на глубинном эмоциональном уровне между этими двумя людьми. Они не должны быть совсем чужими друг другу.

Последующие события показали, что такая связь между Таней и ее учителем к тому времени образовалась. Таня была ему благодарна за то, что он поддерживает ее самолюбие (или, если хотите, самомнение), за хорошее отношение к ней: совершенно естественные чувства для девочки (не будем забывать, что учитель-то мужчина: если бы это была женщина, может быть, привязанность и не возникла бы). Он — за то, что она «луч света», что с ней легко и приятно, а, может быть, сыграло свою роль и то, что она милая, хорошенькая и с ним ласкова (еще раз повторим: ведь он мужчина!).

И вот появилась эта связь.

А с Ариной — человеком более сильным и ярким, чем Таня — у учителя такой связи не возникло. Вот почему ее грубости его не трогают: он на них может как-то реагировать, но именно педагогически — а на его душевное состояние поведение Арины не влияет. А Танино — влияет.

Вернее, влияет даже не поведение само по себе, а именно эмоции, которыми оно заряжено. По эмоциональному каналу связи, который образовался между душами этих двух людей, этот заряд ненависти передается от нее к нему. И он с этим ничего не может поделать.

Опять-таки, кто тут на кого влияет?

Учитель находится в ненормальном эмоциональном состоянии, и это он прекрасно сознает. Однако, он не может и не умеет путем размышлений, какой-то внутренней работы «привести себя в порядок». Наоборот, его мышление оказывается в подчинении у тех самых эмоций, которые попали в его душу от Тани — как попадают в наш организм вирусы гриппа: путем заражения. Он сам начинает ненавидеть Таню.

Что, конечно, очень позорно: ей 14 лет, и она его ученица. Однако, явная нелюбовь учителя к тому или иному своему ученику тоже в школе не редкость. Это тоже довольно обычное явление.

Учитель пытается найти какой-то выход, однако только ЧИСТО ВНЕШНИЙ. Что в ситуации подобного конфликта между людьми, связанными друг с другом (членами семьи, учителем и учеником и т.п., т.е. теми, которые вынуждены постоянно контактировать друг с другом и не могут обойтись друг без друга), как правило, невозможно. Выход возможен ТОЛЬКО ВНУТРЕННИЙ (самоизменение), но его учитель даже не ищет, ему даже не приходит в голову, что это возможно.

Он думает, что нужно «не обращать внимания» на Танины выходки, но это совершенно неверный путь (от этого, как мы установили, ее ненависть только растет), а кроме того, он не может «не обращать внимания»: ОН ОТ НЕЕ ЗАВИСИМ. И не может перестать стать зависимым, обрести независимость.

В итоге все завершается неизбежным при таком развитии событий эмоциональным срывом, безобразным и постыдным. Но тоже довольно обычным. Учителя часто кричат на своих учеников, и редко когда они это делают только «по педагогическим соображениям» — чаще просто дают выход своему раздражению.

Итак, мы здесь имеем дело с человеком, в каком-то самом главном — именно для нас, педагогов, — смысле чудовищно неразвитом, слабом, неумелом. Однако, этот человек — профессиональный педагог. И неплохой. И — довольно типичный, ничего особенного.

И описанная выше ситуация — увы, весьма типична.

Однако, вы, наверное, обратили внимание, что это был «Сценарий А (пессимистический)». Т.е. вот так — причем, совершенно неизбежно (если хотите, роковым образом) — должны были развиваться события в том случае, если учитель еще толком даже не начал работать над собой в том специфическом смысле, какое я вкладываю в это понятие. Если он — «дикий учитель». Т.е. — самый обыкновенный.

Но что, если учитель вполне культурный, развитый — во всех отношениях. Что бы произошло тогда?

Эпизод 1.

Сценарий В (оптимистический).

Итак, у нас те же люди и тот же сюжет: т.е. поначалу тот же.

Предположим, что и на этот раз у учителя (будем называть его по-прежнему Сергеем Ивановичем) возникла некоторая «не вполне педагогическая» симпатия к ученице и до определенного момента все происходило, в основном, так же, как в сценарии А. А именно — до того, как учитель стал «занижать» Тане отметки (предположим, что он все-таки сделал эту ошибку: достаточно резко перешел с одних оценок на другие) и она начала злиться.

Сергей Иванович видит, что Таня раздражена, что она им недовольна. Он понимает, что это проблема, его проблема: он должен ее как-то решать. Его это беспокоит.

Учитель начинает внимательно присматриваться к Тане. Она ведет себя как-то неожиданно для него, и ему хочется ее понять. Ведь, в сущности, он ее еще плохо знает.

Как-то на очередном уроке он, объясняя новый материал, смотрел на Таню: лицо у нее было, как у человека, испытывающего острую физическую боль: она морщилась, дергалась, словно от боли. И в суженных злых глазах было страдание.

Наблюдая за Таней, за ее злыми гримасками, он в какой-то момент почувствовал ее внутреннее состояние, ощутил себя ею — «влез в ее шкуру». Да, ей плохо, тяжело. «Вернувшись обратно в себя», он ощутил сочувствие к ней, ему захотелось ей помочь.

Но Таня продолжала злиться. Ее отрицательные эмоции невольно передавались ему. Порой Таня его страшно раздражала. И одновременно с раздражением жило в его душе сочувствие к ней, к ее детской слабости.

Как-то, сидя в пустом кабинете, проверяя тетрадки и глядя на пустую Танину парту, он задумался о той удивительной связи, которая существует между людьми, даже, казалось бы, неблизкими. Вот он взрослый человек, а Таня еще совсем девчонка, но ее эмоции его заражают. Забавно!

Но если она так страдает, то неужели это только из-за оценок? Может быть, она думает, что он ее «разлюбил»?! Вот это было бы еще забавнее! Хотя ему-то ведь тоже как-то уж слишком неприятно такое ее поведение. Если бы так вел себя кто угодно другой из класса, его бы это так не задело. Что ж, значит они привязались друг к другу, не только он к ней, но и она к нему — и это, в конце концов, даже хорошо: это можно использовать, чтобы повлиять на нее.

Наверное, Таню просто избаловали и поэтому она так болезненно реагирует на «перемену отношения» к ней, тем более, что его она стала воспринимать почти как друга, близкого человека. Но Таня, по-видимому, привыкла, что близкие ее балуют, потакают ей — поэтому воспринимает «тройки» и «двойки» как своего рода предательство с его стороны. Раз он друг, то должен ее баловать — так ей кажется. А он так не делает. Она возмущена. И со своей точки зрения права. Ведь для нее, как и для всякого ребенка, поведение ее близких (скорее всего, родителей) — это образец идеально правильного поведения, с которым сверяются поступки всех остальных людей.

Нужно показать ей другую точку зрения, которую она себе пока не представляет. Причем, сделать это как можно быстрей: ведь и ей плохо, да и ему все это очень неприятно.

Что же такое придумать? Она с ним не хочет разговаривать. Что ж, раз она сама не идет на разговор, придется поговорить с ее мамой, в присутствии самой Тани. Собственно, это будет разговор с Таней: мама нужна просто для того, чтобы Таня пошла на этот разговор. К тому же при маме она не будет так себя вести. И еще очень удобно говорить как будто маме, а на самом деле — для Тани. Пусть она посидит, послушает. По крайней мере, она его выслушает, услышит то, что он скажет.

Когда мама и Таня приходят к нему, он очень спокойно и доброжелательно, не замечая их недружелюбия и настороженности, говорит следующее:

Я вас пригласил, чтобы кое-что обсудить. Заранее могу сказать: у меня нет претензий к Тане. Она хорошая девочка и хорошая ученица. Больше того, мне Таня очень нравится, и именно поэтому мне хотелось бы, чтобы она полностью раскрыла свой потенциал, чего пока, к сожалению, нет. И вот это меня беспокоит.

У Тани большие возможности, она очень способная. Но этого одного еще недостаточно, чтобы успешно учиться. Когда мы в начале учебного года повторяли ранее изученный материал, у нее было все хорошо. Но потом у нас начался новый сложный материал. Думаю, что я сам во многом виноват: мне, наверное, не удалось ее заинтересовать. Но сейчас все у нас не так хорошо.

Понимаете, если бы речь шла о ком-то другом, то я бы махнул на это рукой: не всякий может учиться хорошо по математике. Но Таня действительно очень умный и способный человек. Я готов, если это необходимо, позаниматься с ней индивидуально, причем, разумеется, бесплатно. Сейчас нужно добиться какого-то прорыва, и, я уверен, она почувствует, что это интересно и у нее это хорошо получается…, — и т.д., и т. п.