Бесплатный фрагмент - Рабочая тетрадь фикрайтера

ПРЕДИСЛОВИЕ

В ЭТОЙ КНИГЕ СОБРАНО МОЁ ФИКРАЙТЕРСКОЕ ТВОРЧЕСТВО ПО КНИГАМ ОЛЬГИ НИКОЛАЕВНЫ ГРОМЫКО (ПЕРВОНАЧАЛЬНЫЕ ВАРИАНТЫ РУКОПИСЕЙ) И НЕ ТОЛЬКО. ЖЕЛАЮ ВСЯКОМУ ОТКРЫВШЕМУ ПРИЯТНОГО ПРОЧТЕНИЯ!

ПОСЛЕ СНА

фанфикшн-миниатюра

Рыска проснулась от холода

Чердачное окно было неплотно прикрыто, и за ночь она как следует замёрзла и слегка простыла. Однако подняться сразу она всё же не смогла, ещё долго лежала, кутаясь в старое, изъеденное крысами покрывало.

Лёгкая простуда не пугала её: сейчас сменит дорогу, выпьет чаю, и все пройдёт… Стоп! Она же потеряла дар!

Прислушавшись к себе, девушка с удивлением и радостью обнаружила, что нет, не потеряла! Как такое может быть?

Но через щепку радость сменилась разочарованием. Раз она не потеряла свой дар, раз проснулась на чердаке в доме Сурка, значит не было ничего. Не уводила она корову со двора, не встречалась с Жаром в Макополе, не путешествовала через всю страну, не была в Саврии, не видела тсаревну Исенару… Не было в её жизни ни домика в Лосиных Ямах, ни краденого письма, ни наводнения… Ни…

Да конечно же не было. И вообще, она боится саврян. И крыс тоже.

Всё это было во сне.

Девушка, шатаясь как пьяная, поднялась со старого матраса.

Как хорошо, что уснула вчера и не увела корову! И Жар, наверное, никакой не вор… Да нет, всё-таки, вор, три к одному.

Уже спустившись по лестнице, Рыска замерла. Откуда она знает, как считаются вероятности? Кто её этому научил?

Как оказалось, проснулась она рано. По случаю праздника, весь дом ещё спал, и, чтобы не тревожить никого, Рыска вышла во двор.

Занимался сероватый день. Где-то на востоке солнце уже позолотило облака, но жары сегодня не будет. Полдня будет пасмурно, а к вечеру пойдёт дождь, первый настоящий ливень в этом году. Он напоит поля и леса, наполнит реку и уйдёт на север, к Рыбке и дальше, в Саврию… Вот Саший, почему так ясно и четко встала перед глазами пограничная река? И вообще, почему детали сна не желают уходить из памяти, хоть убей?

Через три лучины всё в доме проснулось, зашевелилось, совершая свой привычный круговорот, и только одна Рыска не могла успокоиться, постоянно посматривая вдаль, в поля, туда, куда уходила дорога. Словно наяву видела она на той дороге себя, верхом на трёхцветке с крысой в руках.

И как не пыталась она себя убедить, что это был сон, ощущение щекочущегося и царапучего зверька за пазухой к вечеру так и не прошло.

А когда из сизых туч обрушился ливень, Рыска снова спряталась на чердаке и разрыдалась.

Это был не сон… Это была дорога, на которую она так и не смогла повернуть, потому что струсила вчера и осталась дома. И теперь ничто в жизни неважно, потому что единственным шансом на спасение подыхающей крысы была она… А крыса была её единственным шансом.

К ночи дождь стих, и Рыска, прихватив нехитрые пожитки, собралась в дорогу, недалеко, домой к родителям, но зато навсегда. С неба ещё немного капало, но девушке было всё равно. Надоел этот хутор хуже горькой редьки, нипочём она здесь не останется, прямо сейчас уйдёт.

У ворот Рыску окликнули:

— Эй, девка, ты куда это на ночь глядя?

Рыска обернулась на голос и увидела Пасилку, расхаживающего по двору с видом хозяина, но решила не обращать внимания — как на досадное недоразумение, просто дошла до ворот и попросила Цыку открыть.

— Ты чё, не слышала? — повысил голос Пасилка.

Рыска улыбнулась, оглядев противного парня. Это ему, что ли, её в женки обещали?

— Отвяжись, — просто и без злости проговорила девушка, уже выходя из ворот.

— Ты совсем обнаглела? — оторопел сын Сурка, — Кто тебя отпускал?

Она остановилась, с интересом посмотрев на парня.

— Передай отцу, пусть не связывается с тем, с кем собирается вести дела.

— Это почему ещё? — переспросил он, хотя уже совсем другим, более уважительным тоном.

— Потому что тогда весь хутор сгорит, — с холодной улыбкой произнесла Рыска. Впервые в жизни сообщить человеку гадость доставило ей такое удовольствие.

Девушка повернулась к Цыке и совсем иначе, словно предостерегая, сказала:

— Что бы ни случилось, не оставляй Фессю одну. Если не послушаешь, сильно пожалеешь, уж поверь, — и навсегда покинула хутор.

***

Веска спала.

В небе ярко светила луна.

Девушка дошла до колодца и остановилась, глядя в сторону родительского дома и размышляя, стоит туда идти или нет. А потом присела на лавку и вздохнула.

Незачем ей туда идти. Никто там её не ждёт. В лучшем случае разведут руками, в худшем — вообще не откроют дверь. А значит, она и не пойдёт. Переночует в лесу, а завтра… Завтра она двинется на юг, в Ринстан.

Пешком это будет очень долго, но она не пропадет — это точно. Дар при ней, а значит, можно и подзаработать по дороге, чтобы не умереть с голоду, и нужный город найти. А там и до Пристани рукой подать… Вот туда она и направится. Найдёт наставника по прозвищу Крысолов и попросит взять её в ученицы. То, что этот человек существует в действительности, Рыска ни щепки не сомневалась, а потому его следовало найти. И уж лучше она станет крысой, чем останется в Приболотье.

Вот только того, другого, белокосого, она не найдёт никогда… Он сам давно стал крысой, его уже нет. А если бы вчера она не уснула, если бы решилась, возможно, спасла бы его, как в том странном сне.

Рыска сидела, привалившись спиной к колодезному срубу, а слёзы катились по её щекам словно сами по себе. Ну как она могла уснуть?

В голове теснились обрывки событий, слов на незнакомом языке… На незнакомом? Она вполне понимает этот язык, потому что в своем сне прожила в Саврии почти месяц и немного ему научилась… Только разговаривать на нём ей не придётся: банально не с кем.

Если бы ещё вчера кто-то сказал ей, что какой-то сон так сильно повлияет на неё, Рыска не поверила бы. А теперь сидела и плакала у колодца, не решаясь сойти с места.

В своём сне она была сильной и нужной, она была хозяйкой своей жизни, её дар признали сразу несколько путников и видунов. А самое главное, во сне она встретила человека, которого полюбила так сильно, как может быть лишь один раз в жизни. И если б еще чуть-чуть, он ответил бы ей взаимностью, она чувствовала это и не могла ошибаться, потому что женское чутьё — не путничий дар. Его потерять невозможно.

…Неизвестно, сколько она так просидела, и похоже, задремала, потому что непонятный звук заставил девушку вздрогнуть. Огромная размытая крылатая тень упала и закрыла собой луну.

Рыска вскочила и поспешила отгородиться колодцем от чудовища. А когда присмотрелась, то поняла, что чудовище не такое уж и страшное. Это всего лишь нетопырь, традиционный скакун всех путников, вернее, удачливых путников, успевших уже чего-то добиться в жизни.

В следующий момент девушка чуть сознания не лишилась, потому что при полной луне смогла рассмотреть того, кто управлял нетопырём.

Спешившийся путник оказался саврянином.

— О, божиня! — вырвалось у неё, и склонившийся было к колодцу мужчина отпрянул назад, выхватив из-за спины меч.

— Кто здесь? — с легким саврянским акцентом спросил он. А потом, рассмотрев Рыску в темноте, выругался на родном языке, одновременно возвращая меч в ножны. — Ты какого Сашия здесь торчишь, дура? — спросил он голосом, от которого у девушки задрожали колени и отлила от головы кровь. Возможно, Рыска и убежала бы от греха подальше, но ноги её не слушались.

Это был он, тот, кого она видела сегодня во сне.

— Слушай, девка, раз уж ты здесь сидишь и ничего не делаешь, может, на руки польёшь? Умыться надо, а ковшика здесь нет, из ведра самому неудобно, — уже более миролюбиво попросил путник.

— Да, конечно, господин, — пролепетала Рыска и, по своему обыкновению пряча глаза, подошла к нему ближе и, не дожидаясь пока её попросят, взялась за ворот колодца — прямо как за тот, в своём сне.

Цепь бренчала, ворот скрипел, вода плескалась где-то в глубине, но девушка не слышала звуков и не чувствовала тяжести. Все, что её сейчас интересовало — это он, тот, что стоял за спиной и дышал в затылок.

— И давно ты так умеешь? — тихо спросил саврянин, подойдя чуть ли не вплотную к Рыске. Девушка едва не выпустила ворот от неожданности.

— Вы о чём? — задыхаясь, спросила она.

— О том самом. Ты ведь видунья? — белокосый склонился к девушке совсем близко, одна его коса перевесилась через Рыскино левое плечо. Она рывком схватила ведро, поставила на сруб и отскочила на безопасное расстояние.

— Да, я видунья, — немного взяв себя в руки, призналась Рыска, — Давайте я помогу вам умыться и пойду домой, а то меня уже ждут…

— Никто тебя нигде не ждёт, — жёстко произнёс саврянин, снова подходя к Рыске, — Твоим родителям нет до тебя дела.

— Откуда вы знаете? — со слезами в голосе воскликнула она.

— С каких пор мы с тобой на «вы»? — снова огорошил девушку путник, — Ты ведь Рыска?

Всхлипнув, девушка разрыдалась. Это не могло быть правдой!

— Зачем вы это всё говорите? — шептала она сквозь рыдания, — Зачем вы приехали?.. Ничего ведь не было, это был сон!

— Нет, и ты это знаешь не хуже меня, — безжалостно возразил путник. Рыска подняла на него глаза.

Он был совсем такой, как в её сне: и внешность, и голос, и резкие слова, на которые он, как всегда, не скупился.

— Это была наша дорога, но мы свернули на другую, — тихо произнёс путник.

— И что теперь делать? — прокричала Рыска.

— Радоваться!

— Зачем?

— Затем, что пока эта дорога нравится мне намного больше той. Затем, что я стал не крысой, а путником. Затем, что нашёл тебя! Затем, что всё сбылось… Ну приди ты уже в себя, дурочка! Ты ведь узнала меня?

Рыска кивнула.

— Кто я? — спросил он, подойдя вплотную и взяв девушку за плечи.

— Я боюсь ошибиться… — прошептала та.

— Не ошибешься. Так кто я?

— Альк… — выдохнула взволнованная девушка.

Рыска долго смотрела на него. Так долго, что тёмное небо начало сереть, а луна — тускнеть. Приближалось утро.

А высокий белокосый мужчина исчезать даже не собирался.

— Ты долго собираешься на меня смотреть? — наконец, спросил он.

— А… что нужно делать?

— Ехать со мной, — просто сказал Альк, подходя к нетопырю и беря его за узду.

— Куда?

— В мой замок, конечно же.

Рыска продолжала стоять на месте.

— А что я там буду делать? — глупо спросила она.

— Посмотрим, — туманно ответил путник, — Для начала, познакомишься с моими родными, а там…

— Подожди, — Рыска рубанула рукой по воздуху. — Это как-то неправильно! Раз ничего не было… Разве так можно? Не было ни войны, ни наводнения, ни Райлеза…

— Успокой сердце, Райлез был. Вернее, есть, — Альк заставил развернуться нетопыря, давая Рыске возможность полюбоваться на подвешенную к седлу крысу. — Теперь довольна? — ухмыляясь, спросил он.

— А война?

— Да не будет никакой войны, — устало ответил Альк, — Его величество Витор Суровый приказал долго жить сегодня ночью. А дальше… Ты и сама всё знаешь… И почему нужна война, чтобы понять своё счастье? Неужели нельзя без неё обойтись?.. Так ты едешь со мной? — Альк в упор посмотрел на Рыску.

Уже почти рассвело, и она в деталях рассмотрела его лицо. Последние её сомнения рассеялись.

— Сейчас? — тихо спросила она.

— Нет, — ответил Альк. А потом наклонился и поцеловал Рыску в губы, вовремя успев подхватить её и удержать, потому что девушка начала падать — голова закружилась. — А вот теперь — пора.

Смущённая Рыска подняла с земли мешок со своими вещами и сделала первый неуверенный шаг к нетопырю.

— Только прошу тебя: выкинь свои лохмотья, — попросил Альк.

Рыска посмотрела на свою ношу, улыбнулась и без сожаления забросила её в кусты.

И в тот же миг словно наяву увидела зелёную равнину с вкраплениями озёр и перелесков под синим небом и огромный замок с островерхими башнями. И это был не сон. Это была дорога.

Их дорога.

СВЕТ И ТЕНЬ

фанфикшн-роман

Пролог

Вот почему ощущение, что всё закончится именно здесь, не покидало его в тот далекий год. Вот почему так не хотелось сюда ехать.

Он всегда доверял своему дару, наверное, даже больше, чем следовало бы. Нужно было и в этот раз так поступить…

Длани Сашия не любят путников, лишая их дара, и потому враги выбрали для исполнения своей цели именно такое место. Хотя, наверное, никто ничего не выбирал, потому что никто ничего не выиграл. Скорее всего, так и есть. Или же великая Хольга покарала именно его, отняв самое дорогое.

Как странно: понимание самого дорогого приходит лишь в момент потери, — по-другому просто не выходит. Либо можно оценить дорогого тебе человека, когда никак не можешь удержать его возле себя. Получается, что теперь в его жизни было и то, и другое. Но что толку от этого знания?

Стройный высокий мужчина в черном плаще с двумя мечами крест-накрест за спиной, склонив голову и держась одной рукой за дерево, стоял и не смел сойти с места. Он был красив и статен, облечен тайными знаниями, силен, умен, принадлежал к древнему знатному роду… и всё это не имело теперь значения. Ровным счетом никакого. По крайней мере, именно так он и считал, потому что у его ног, разбросав в стороны руки и глядя невидящими глазами в закатное небо, лежала черноволосая воительница с арбалетным болтом в левом боку.

Этот болт предназначался ему. А он, так много раз в жизни спасавший от верной гибели и себя, и других, на этот раз не успел. И поэтому всё теперь рухнуло. Нет больше ничего. Нет и его самого.

Откинув за спину свои белые косы (точно такие же носили из поколения в поколение все мужчины в его роду и на его земле), он упал перед ней на колени, поднял с земли, прижал к себе. Ее тело было совсем ещё тёплым и как будто живым, но мужчина точно знал, что жизнь уже покинула этот приют. Сколько ни тряси, ни согревай своим теплом, ни зови, ни меняй дорогу — её больше нет. А потому и предпринимать что-либо не имеет смысла. Он понял это ещё в тот момент, когда увидел её оседающей на землю, и тогда мир померк.

Собственно, больше по привычке бороться до конца, он яростно отбил следующий болт, а затем, почти не глядя и куда более метко, швырнул меч в арбалетчика, попав тому прямо в лоб. Вторым мечом он успокоил остальных: быстро, легко, играючи, словно на тренировке, не испытав при этом ни страха, ни жалости, никаких других чувств. Да и какие теперь могли быть чувства?

А потом ещё долго ходил по поляне, вытаскивал меч из трупа, осматривал остальных поверженных врагов, оглядывался по сторонам. И хотя знал, что женщина мертва и ей не поможешь, до последнего не хотел этого видеть. Как будто что-то мог этим изменить.

Так, значит, будем жить вечно?

Вот она, вечность, какой короткой оказалась… И — ни мгновенья покоя!

Сначала полтора месяца ожидания неизвестно чего, безотчетного, животного страха. Как же он не хотел умирать, как боялся за себя тогда! И даже не желал замечать её отношения к себе. Это теперь он наконец-то понял, что именно тогда она его и полюбила, с первого взгляда, сначала крысой, а потом тем, кого привыкла бояться с детства — саврянином… И все равно полюбила, сама боясь этой любви как огня, не желая даже себе в ней признаваться. А он чем ей ответил? Вел себя по-скотски, вечно оскорблял её, высмеивал, специально доводил до злости. Понятное дело, всему виной нервное напряжение тех непростых дней, да еще и нежелание привязываться и привязывать. Плюс ко всему — его снобизм: уж так он был воспитан.

А ещё молод и глуп…

О, Саший, да как в такое вообще можно было влюбиться?

И тем не менее, она смогла.

А дальше было еще «лучше»… Ну как, Саший побери, как можно было после того, что произошло, предлагать ей деньги?! Как будто с цыпочкой расплачивался. Конечно, он всегда наблюдал такое вокруг себя, да и многие из окружающих его людей всё измеряли в деньгах. Но можно было хоть немного подумать и понять, что даже говорить с ней о таком — оскорбительно! Тем более в свете того, что уже почти решил быть с ней.

Почти решил…

Еще одна несусветная глупость и подлость. И не отец в итоге виноват в их тогдашнем разрыве, а он сам. Он повёл себя как трус. Поэтому она и ушла.

А дальше были лишь случайные встречи, отыгранные у жизни лучины. Или это Хольга дарила возможность все изменить? Что ж, очень щедро.

Кем была для него эта женщина? Для этого даже определения нет.

С тех пор, как они впервые расстались, он совершенно иначе на неё взглянул. Она вдруг стала ему неизмеримо дорога, и с тех пор он был рад видеть её всегда, везде, всякой… Она никогда не заявляла на него своих прав, и, наверное, поэтому так хотелось, чтобы заявила. Его дар она усиливала, как свеча усиливает дар путника. С ней он был сильнее и увереннее в себе стократно: может быть, потому, что она неугасимо верила в него. Она до последней щепки вызывала трепет его сердца. Она, не скрывая, обожала его, даже став взрослой, жесткой и циничной (надо думать, у него же и научившись), все равно — обожала, даже если кричала, что ненавидит. С ней было всегда легко и хорошо, во всём. Наверное, это и есть любовь — та, о которой он так мало, скупо и редко ей говорил. А ведь это было единственное, чего она от него действительно хотела.

Вернуть бы все назад…

Но это вообще детский лепет.

Положив покойную на землю, он ещё долго смотрел в её глаза. Их нужно было закрыть, а он никак не мог этого сделать. Это означало, что больше он эти глаза не увидит. И хотя всегда предпочитал принять неизбежное сразу, без колебаний, сейчас не мог. Просто сидел и смотрел в ее мертвые глаза. В голове роились мысли: одна «прекраснее» другой.

Как сообщить детям о смерти их матери, если ему самому уложить такое в голове невозможно? Да у него язык не повернётся! Кто теперь будет его лучшим другом, его напарником, его «свечой» и одновременно путницей? А самое главное — как он сам теперь будет жить? И зачем? Зачем?..

Без неё продолжать этот путь совершенно не хочется.

Может быть, взять её на руки, отнести в пещеру, самому лечь рядом и подождать? За два-три дня либо замёрзнет насмерть, либо от пустоты в голове с ума сойдёт. Но лучше так, чем жить без неё.

По хмурому, обветренному лицу видуна катились слёзы. Он их не вытирал и, казалось, не замечал. Почему-то плакать сейчас было не стыдно. Он даже вопросом таким «стыдно или нет?» сейчас не задавался. Вся его немереная гордость, амбиции, достоинство, всё, чем он закрывался всю жизнь от внешнего мира, вдруг в один миг перестало существовать, рассыпавшись в прах.

Сколько он отдал бы за её жизнь? Всё.

Но этого от него никто не требует, потому что её вернуть нельзя.

Ерунда какая-то. Словно маленький мальчик просит у жизни прощения и обещает так больше не делать. Однако здесь всё по-взрослому. Или же жизнь и Хольга прощали, а он не исправился.

Что ж, раз так, здесь его больше ничто не держит. Он поступит, как решил, уйдет в пещеру вместе с ней, чтоб уже больше никогда оттуда не выйти. И пусть Хольга не повенчала их, так хоть Саший вместе приберет. Не в жизни, так в смерти они будут вместе, назначенные друг другу судьбой, столько раз от неё сбегавшие и наконец навеки неразлучные…

Небо успело потемнеть. Луна и звёзды ярко засияли в вышине. И после оглушительной тишины, вотсарившейся в сумерках, раздалась первая трель соловья.

Она любила соловьёв, как и всё живое в этом жестоком, неправильном мире. Она была оплотом добра, единственным чудом, в которое он верил.

Но почему же тогда Хольга не позволила ей жить?

И тогда он зарыдал. Беззвучно, горько, судорожно. Впервые за много лет. Уткнулся лицом ей в грудь и зарыдал. Его сила, дар, умение — всё сейчас было бесполезно. А это неожиданно помогло…

Лучину спустя, полностью опустошённый, он лежал рядом с ней на прелой прошлогодней листве и смотрел в небеса на яркие весенние звезды. Соловьи надрывались на все голоса. На душе было так же гадко, как и прежде. Но умирать он уже передумал.

Сейчас возьмёт себя в руки, поднимется, подберет её мертвое тело и сядет в седло. Ее нужно похоронить, но не здесь же! Нужно выбрать красивую полянку у реки, вырыть могилку и предать покойную земле. Где она обретёт вечный покой, будет знать только он: ведь она была только его. Он оставит ей её оружие, как и полагается, когда провожаешь на небесные дороги воина. А себе возьмет на память её украшение — ту непонятную штучку, которой она прикрепляла друг к другу свои косы. В память о ней, он будет делать так же, даже если кому-то это и покажется странным.

Сейчас… Ещё немного. Нет сил подняться. Но надо, потому что в этом мире ещё есть те, кто любит его и ждёт, и их нельзя разочаровать. Да и она не похвалила бы за намерение умереть, и труды её на земле стали бы тогда напрасны.

И поэтому ему придётся жить дальше.

Часть I

Глава 1

— Нет, Альк, я с тобой не поеду, — упрямо твердила Рыска, глядя на свои руки, лежащие на столе. От волнения ей захотелось есть, и им пришлось зайти в столичную кормильню. По дороге планы слегка изменились, и Альк решил, что целесообразнее будет посетить родных, которые в данный момент находятся в столице, точнее, ему очень захотелось это сделать.

Однако Рыска его стремления не поддержала. Уперлась и все утро твердила лишь одно:

— Я не поеду!

— Но почему? — уже бесился Альк. — Сожрут тебя там, что ли?

— Не сожрут, — ответила Рыска. — Но всё равно — не поеду.

Альк выругался по-саврянски. Он уже раз десять на разные лады попытался втолковать строптивице, что ей будут рады, но та продолжала упрямиться. Хотелось, как в дворцовом саду, закинуть её на плечо и вытащить на улицу. Но даже это, как он понимал, не могло помочь: во-первых, так не делают, а во-вторых, стоит поставить — и не поймаешь больше.

— И что ты предлагаешь? — спросил он раздражённо.

— Сходи один. Я тебя тут подожду, — просто сказала Рыска.

— А дальше что?

— Я не знаю, — буркнула она.

Если честно, Альк и сам не знал, как её примут, вернее, догадывался, что восторгов ждать бессмысленно. Да и понятно: это для него Рыска — друг, человек, которому он так многим обязан. А для его родных, в особенности для отца? Просто весчанка. Полуграмотная девка. Такая, какой он и сам её увидел два месяца назад.

Альк одернул себя.

Да, она вот такая — весчанка, девка, дура; всё так. Но именно благодаря ей он сейчас жив! И потому его родным, если он, конечно, сам им дорог, тоже придется смириться с её присутствием.

Теперь, когда его уже не раздирали сомнения, страхи и инстинкты крысы, Альк оценил наконец все Рыскины старания. И тянули они не на сто златов, а на нечто гораздо более ценное и серьёзное. И именно поэтому он должен был привести девушку в свой дом и показать родным.

А ещё он сам этого хотел, с одной стороны. С другой же сомневался, будет ли это правильно. Однако следовало признать: отпускать её в никуда он точно не хочет.

Вопрос был только в том, почему он не хочет её отпускать? И ответа на этот вопрос пока не было. Точнее, возникшая у него за последнее время привязанность к Рыске пока не укладывалась в голове. Для этого нужно было пересмотреть всё своё мироощущение, а это трудно.

Просто взять и измениться в один миг, наплевав на всё, чему тебя много лет усиленно учили, не может никто. Для того, чтобы привыкнуть к новым жизненным обстоятельствам, нужны время, размышления, желателен чей-нибудь мудрый и добрый совет. Этого всего пока не было, и потому Альк сомневался.

А ещё ему хотелось домой. До дрожи, до боли хотелось. Он жутко соскучился по своим родным, хотел их увидеть и обнять, особенно маму, упасть перед ней на колени, попросить прощения за всё — это была его мечта, которую он считал уже несбыточной.

И теперь эта мечта, тоже, кстати, благодаря Рыске, стала вполне осуществимой.

— Рысь, ну поехали со мной, — совсем другим тоном, присев рядом с ней за стол, попросил Альк. — Мне очень туда нужно.

— Нет, — в который раз отрезала она.

— Ладно, — сдался он. — Жди меня тут до вечера. Какая ж ты упрямая!

— С кем поведёшься, — ответила Рыска.

Альк лишь покачал головой и обратился к кормильцу по-саврянски, кивнув несколько раз в её сторону. Как она поняла, предупредил его, что девушка остаётся здесь, и велел поселить её до его прихода. Судя по тому, как кормилец улыбался и кланялся, Алька либо узнали в лицо, либо он представился.

Рыска вздохнула. Интересно, что он сказал?

Она мало что пока понимала, так, в общих чертах.

Кем Альк её представил? Раз сам он господин, то кто же она? Служанка, надо думать. А может… Да, ладно, так же не бывает…

Когда с обедом (после ухода Алька кусок перестал лезть в горло) было покончено, Рыска кое-как донесла до кормильца, что хочет пойти отдохнуть. На самом деле, ей хотелось спрятаться от взглядов, которые бросали на неё гости кормильни и служанка.

Кормилец согнулся чуть ли не пополам (видимо, всё же представили её не служанкой) и лично проводил девушку в отведенную для неё комнату, с сильным акцентом попросив обращаться, если что, и ушёл.

Рыска покивала из вежливости, твердо решив не обращаться совсем и даже никуда не выходить до прихода Алька. Увидев своё временное пристанище, девушка на миг открыла рот от удивления. Похоже, Альк сказал хозяину какие-то волшебные слова, потому что такая комната, на её взгляд, предназначалась не иначе как для тсаревны. Во всяком случае, точно не для служанки.

Пол покрывал алый с чёрным ковер, на окнах висели в тон ему занавески, сама комната была просторной и уютной, с большой кроватью, двумя креслами, маленьким столиком и комодом. А в смежном небольшом помещении обнаружилась ещё и ванна, которую две лучины спустя слуги набрали и без её просьбы.

Что ж, по крайней мере, Альк относится к ней как к равной, подумала Рыска, раз распорядился поселить её в такую комнату.

И тут впервые возник вопрос; а кто она ему? Почему он взял ее с собой? Зачем так настаивал сегодня на том, чтобы она посетила его дом? Ведь ему теперь нечего бояться: крысой он больше не станет.

Раздевшись и погрузившись в теплую воду, Рыска долго обдумывала ответы на эти и другие вопросы.

Зачем это всё? Что он имел в виду? Скорее всего, это просто благодарность, но что-то чересчур обильная. На Алька это непохоже. Он явно не из тех, кто способен заплатить за что-либо больше, чем положено под влиянием момента.

Неужели… Да нет же, так не бывает.

Что именно «не бывает», Рыска боялась не то что произнести, а даже подумать.

Вымывшись, девушка постирала свои вещи, подсушила волосы и блаженно улеглась на огромную по её меркам кровать. Недоумевать по поводу слишком уж комфортных условий ей надоело. Лучше и полезней было ими насладиться по полной, что она и сделала.

Сон, да ещё такой глубокий и крепкий, сморил её за пару щепок: она очень устала.

* * *

Как чувствуешь себя, возвращаясь в родной дом после долгого отсутствия? О, это передать словами невозможно!

Сердце бьётся, готовое выпрыгнуть из груди, а в голове стучит: «А как примут? Обрадуются ли? Может быть, обижены настолько, что не простят?»

И тут же понимаешь: конечно, обрадуются и, конечно, простят! Уже простили. Ведь сам на их месте давно простил бы и, вообще, с ума сошёл бы от счастья.

Хотя виноватым себя он и не чувствовал, Альк понимал, что с точки зрения своих родственников совершил серьёзный проступок, и дело даже не в Пристани. Дело в том, что он ушёл, не попрощавшись. Просто исчез в неизвестном направлении и не давал о себе знать Саший знает сколько времени.

Да, вот это он зря. Можно было написать хотя бы матери, чтобы не волновалась. Или сестре: она как раз-таки говорила тогда в его поддержку и даже предлагала ему немного денег на дорогу. Или младшему брату: тот всегда восхищался им!

Альк вздохнул, в нерешительности остановившись у калитки. Что сделано, то сделано. Даже путник не в силах изменить прошлое, даже Хольга, а значит, нечего об этом думать.

Родные обижены? Жаль. Но всё равно будут ему рады, рады до безумия: это неоспоримый факт! Они уже ждут. Он должен идти.

Твердой рукой Альк распахнул незапертую калитку, быстро прошёл через двор, поднялся по широкой каменной лестнице крыльца…

Многое в жизни теперь не так, как было до его ухода из дома. И он для них для всех — не тот, что прежде. И вообще, дважды не войдешь в одну реку… Но, как он сам неоднократно утверждал, можно войти в другую!

Стоило Альку оказаться в холле особняка, как ему навстречу тут же выскочила престарелая ринтарка, его няня. Сначала женщина грозно сдвинула брови: кто это так обнаглел, что даже не постучался?.. А потом замерла на месте, зажав руками рот. Из глаз ее хлынули слёзы. Она узнала его, узнала! За мгновенье поняла: нет, не мальчик, даже не юноша, но это — он!..

— Нянюшка… — глухо произнес Альк и сделал шаг ей навстречу.

— Алечка! Живой! Сыночек мой! — прорыдала женщина и бросилась к своему подросшему дитятке.

Альк, не помня себя от счастья, обнял её, на миг закрыв глаза. Как в детстве…

А по лестнице уже спешили к нему домочадцы: сестра, ни разу не видевшие его племянники, брат, слуги… Значит, не такое уж он дерьмо, раз ему тут так рады!

Они налетели на него стаей вспугнутых птиц и все сразу бросились обнимать. Кто-то плакал, кто-то что-то говорил. А он просто потерялся… Стоял, чувствуя себя словно во хмелю, и молчал. Сказать, что он был счастлив? Нет, это значит, ничего не сказать!

И в какой-то момент пришло осознание: это всё благодаря ей, той, что с ним не поехала. Как бы она была сейчас рада видеть всё это и разделить с ним вселенское ликование! Ведь она всегда радовалась за него больше, чем за себя, и переживала за него тоже больше…

И Альк понял, что ему не хватает Рыски. Захотелось немедленно ее обнять, хотя раньше ничего такого он не делал, за исключением той их горячей встречи после наводнения. Стало невероятно жаль, что девушка сейчас так далеко. И как он только позволил ей остаться в кормильне? Нет, вот прямо сейчас, как только схлынет эта лавина, он всё им расскажет и поедет за Рыской. Неважно, кто она: она ему нужна! И поэтому он сегодня же привезет её сюда, пусть хоть и правда на плече или поперек седла.

Да нет, конечно, не так!

Он прикажет подать карету, одолжит платье у сестры — пусть все видят, что его Рыска красивая, и, что бы там они все не сказали, предложит ей стать его женой.

А по поводу её манер… Можно же нанять учителей, самых лучших, привести ее в соответствие с их положением. Она схватывает всё на лету, она быстро всему научится! Но это вторично! Это потом. А сначала…

На последней ступеньке лестницы, ведущей на второй этаж, стоял отец и горько улыбался, глядя на повзрослевшего сына.

Альк взглянул на него: с достоинством, но уже без гордыни, и вдруг понял насколько отец рад. И неважно ему, что его сын вернулся не тем и не так, как обещал. Оказалось, главное здесь то, что вернулся живым…

И потому Альку совсем не стыдно было за сказанные далее слова, неожиданные даже для самого себя:

— Прости, отец…

Господин посол усмехнулся:

— Да ладно… — только и сказал он.

И всё…

Они помолчали под испытующими взглядами окружающих, а потом Альк спросил:

— А где мама

— В замке, — тихо ответил отец. — Её удар хватит, — добавил он.

— Я завтра поеду к ней.

— Я с тобой, — кивнув, согласился отец.

— Мы все поедем к маме, — сестра улыбнулась, не отпуская руку Алька. — Иди, братец, отдохни, приведи себя в порядок, — добавила она. — Все остальное — завтра!

Отец и сын, словно никого не замечая, продолжали смотреть только друг на друга.

— Сначала мне нужно поговорить с тобой, отец, — сказал Альк.

«Лучше будет сразу расставить все точки над „i“», — подумал он.

— Хорошо, я буду ждать тебя у себя в кабинете, — произнес господин Хаскиль. — Иди, тебе и правда следует переодеться и умыться.

— Что, на бродягу похож? — не удержавшись, спросил Альк.

— Зачем подтверждать очевидное? — пожал плечами посол и развернулся, чтобы уйти. — Я тебя жду, — бросил он через плечо.

Как же хорошо оказалось дома! Как приятно было, расслабившись, лежать по шею в тёплой ароматной воде. Даже в сон потянуло! Но Альк взял себя в руки: успеет он выспаться, потом, когда Рыска будет рядом. Когда отец будет всё знать…

Как здорово оказалось снова надеть привычную с детства одежду, красивую и дорогую, подчёркивающую все его достоинства. Как трогательно няня заботилась о том, чтобы ее любимый воспитанник поскорее стал красивым!

Сестра, постучавшись, вошла в его комнату, снова обняла. Глаза её сияли.

— Ты как? — доверительно спросила она.

— Все хорошо, — Альк тоже её обнял.

Надо бы поговорить с ней хоть немного, но он думал совершенно о другом.

— Слушай, Камилла, — обратился он к сестре, — а не могла бы ты дать мне на время свое платье? Любое.

— Зачем тебе? — удивилась она.

Альк вкратце рассказал ей о Рыске, и чем больше она узнавала, тем более хмурой становилась.

— Ты уверен? — наконец спросила она.

Альк вздохнул.

Нет, он был не уверен. Не уверен, что отец придёт от всего этого в восторг. Не уверен, что Рыска со всем согласится. Да и в себе самом на этот счет — не уверен… Но кое-что он осознавал чётко, так, словно это было где-то прописано: если он сейчас отпустит Рыску, он будет жалеть об этом, возможно, всю свою жизнь.

— Я уверен, — ответил он сестре. — Дай своё платье, Камилла!

Сестра со вздохом покачала головой. Что ж, его всё равно не переубедишь, раз он решил.

— Хорошо, пошли ко мне, — произнесла она, направляясь к двери. — Только я немного поправилась после родов, — добавила она уже на лестнице, — поэтому платье дам с корсетом, чтобы не оказалось велико. Сам затянешь по размеру. Помнишь, как это делается?

— Даже помню, как снимается!

— Дурак! — Камилла шутливо хлопнула его по плечу.

Альк лишь хмыкнул в ответ.

— Шпильки, ленты, заколки всякие нужны? Волосы у нее длинные?

— Очень.

— Может, мне с тобой поехать? Приведем девушку в достойное состояние, — предложила Камилла, — отец меньше возмущаться будет.

Альк отмахнулся.

— Поверь, это ни коим образом делу не поможет. Да к тому же… Нам с ней надо ещё наедине немного пообщаться. Ты дай всё, что обещала. Я сам справлюсь.

Они как раз дошли до комнаты Камиллы, и сестра сама, без помощи служанки, собрала в сумку вещи.

— Попроси в кормильне, пусть там кто-нибудь отутюжит. А впрочем, как хочешь, — безнадежно произнесла она. Потом снова вздохнула и буквально взмолилась:

— Давай поеду с тобой! У меня сердце почему-то не на месте! Обещаю: какая б она ни была, слова не скажу. Тебе хороша — и ладно.

— Нет, я сказал, — повторил Альк, нахмурившись.

Они немного помолчали

— Волнуешься? — угадала сестра.

— Есть немного, — отвернувшись, признался Альк.

Ей он не врал. Да и бесполезно это было: Камилла с детства его знала. С ней у него отношения сложились намного более доверительные, чем с братьями, может быть, потому, что их разделяло каких-то три года, а братья были один на десять лет старше, а другой на семь лет младше Алька.

— Ладно, надеюсь, все будет хорошо, — улыбнулась сестра. — Ты сейчас ему скажешь?

— Сейчас.

— Ну, желаю удачи. — Она проводила брата до отцовского кабинета, поцеловала в щеку и ушла.

Когда Альк вошел в кабинет, отец поднялся ему навстречу. Три щепки они смотрели друг на друга, а потом, не видя больше для этого препятствий, обнялись. А затем уселись, продолжая смотреть, отец — за стол, а Альк на диван напротив него.

Из всех своих сыновей господин Хаскиль любил Алька больше других и давно относился к нему как к равному, к тихой зависти остальных.

— Я рад, что ты жив, сын, — наконец произнес посол.

— А я рад вернуться домой и очень рад видеть тебя в добром здравии, — ответил Альк.

— Теперь ты всё понял, Альк? — спросил отец.

Альк улыбнулся.

Не то, что семь лет, — ещё месяц назад он взвился бы от таких слов. Но не сейчас.

Сейчас в жизни всё было по-другому. И потому, наверное, он произнёс:

— Да, отец. Всё понял. Не то, что ты думаешь, но понял, — он сделал паузу, глядя на отца и продолжал. — Я понял, что заставил близких мне людей страдать. Понял, что дороже вас всех в моей жизни ничего не может быть. Понял, что если не увижу вас, то сойду с ума.

— А твой поступок? Уход в Пристань?

— Об этом я не жалею, — Альк улыбнулся снова. — Мне просто немного не повезло…

— Немного? — перебил его отец. — Я уже всё знаю! Ты был крысой!

Альк глубоко и счастливо вздохнул. Надо же, теперь это вспоминалось как страшный сон, канувший в никуда с рассветом.

— Как такое получилось? И как ты смог спастись? — спросил посол.

Альк начал свой рассказ, в душе радуясь. Хорошо, что отец сам спросил об этом. Легче будет повернуть с этого разговора на тот, о Рыске. Тем более, что посла крайне заинтересовала спасительница сына.

— А где эта девушка? — спросил он, когда Альк изложил все факты.

— В кормильне, тут, недалеко, — ответил Альк, — ждёт меня, — он на миг опустил глаза, собираясь с мыслями, а потом резко вскинул голову, с вызовом посмотрев на отца. — Сто златов — это мало, — сказал он.

— Ну, дай больше, если считаешь, что так будет правильно, — весьма равнодушно пожал плечами отец.

— Не в этом дело.

— А в чем?

— Я хочу на ней жениться, — твердо сказал Альк.

Ни в лице, ни в позе господина Хаскиля ничего не изменилось. Лишь улыбка стала шире.

— Так почему же тогда ты оставил ее одну? — только и спросил он.

— Отец, ты понял, что я сказал? Я собираюсь жениться на весчанке, ринтарской полукровке!

Господин Хаскиль развел руками.

— Я прекрасно тебя понял, сын, — подтвердил он. — Не понял лишь одного: почему она ещё не здесь?

Вот тут Альк сильно удивился. Любой реакции на свои слова он ожидал от отца, кроме этой. Опешив, он задал глупый вопрос:

— И что мне делать?

— Как это — что? Немедленно езжай за ней! — взвился отец. — Я велю подать карету, — он позвонил в колокольчик.

Тут же в дверь постучал слуга.

— Да, войди, — велел посол, — срочно заложить карету. Самую лучшую! — словно прочитав мысли сына, добавил он. — Ну ты даешь! — обращаясь к Альку, возмутился господин Хаскиль, когда слуга покинул кабинет, — девушка тебя ждёт, а ты тут сидишь, беседы ведёшь! Разве так мы тебя воспитывали? Езжай, и чтоб через две лучины были здесь, оба!

Альк был удивлён так, что на мгновенье онемел и прирос к месту. Нет, что родные обрадуются ему, он не сомневался, но чтобы отец так реагировал на его решение жениться на весчанке? Да такого он себе и представить не мог, а потому приготовился спорить, ругаться, снова уйти и даже поссориться с отцом — теперь уже навсегда. Но чтоб такое! Видно, подумал Альк, и правда испереживался.

— Что сидишь? — почти рявкнул отец, — Быстро встал и пошёл!

Альк, не успев подумать и всё ещё пребывая в шоке от неожиданности, вскочил, дошёл до двери.

— Хотя нет, подожди, — вдруг остановил сына посол. — За это надо выпить! — сказал он и почти сразу протянул Альку полный бокал коньяка, заморского сверхдорогого алкогольного напитка, которым обычно никогда и ни с кем не делился.

— Может, не надо? — засомневался Альк.

— Ещё как надо! Не каждый день в жизни такие события! Сын живой возвращается, да ещё и с невестой — и это после стольких лет неизвестности! Присядь, карета всё равно пока не готова.

Если бы Альк немного подумал, то не смог бы припомнить себя таким послушным, как сегодня, за всю свою жизнь. Но ему было не до того. И потому он покорно присел на диван, сделав первый глоток. Зря, вскользь подумал он, не хотелось бы в такой день дышать на Рыску перегаром.

Но ему вдруг стало совсем хорошо и спокойно. Так бывает, когда переживания долгих дней вдруг отпускают. Старый диван в кабинете отца показался невероятно мягким и удобным, свежие цветы в вазе на письменном столе — красивыми, а сам отец –кем-то вроде бога, вершителя судеб, пославшего ему, наконец, счастье и удачу.

«Вот сейчас, — подумал Альк, — допью и поеду за Рыской. Обниму её и на руках донесу до кареты. Саший с ним, с платьем! Здесь приведёт себя в порядок, Камилла поможет. А завтра к маме поедем… О, Хольга, как же хорошо!»

Альк допил коньяк залпом, и отец тут же услужливо наполнил его бокал снова. А сам присел рядом, похлопал сына по плечу, с улыбкой чокнулся с ним своим бокалом… Что коньяк какой-то другой на вкус, Альк подумать успел. И как пить начал, помнил. А вот как закончил — уже нет…

Четверть лучины спустя господин посол молча, без помощи служанки, убрал во встроенный в стену сейф две бутылки и бокалы на высоких тонких ножках. В одной бутылке действительно был коньяк. В другой — тоже, но с одной маленькой поправкой: в нём было растворено снотворное.

Расчет посла был верен: сын устал с дороги, наверняка ничего не ел, как обычно с ним бывало от переживаний. Пожалуй, тут и обычного вина хватило бы вполне, но господин Хаскиль решил перестраховаться.

Пусть теперь Альк поспит спокойно, а девица в кормильне помечет икру. К утру, а раньше он не проснется, она с ума там будет сходить. И тогда…

В принципе, у посла уже был план, оставалось лишь додумать детали. Подойдя к дивану, он остановился и посмотрел на спящего Алька.

Повзрослел! Возмужал. Немало, видно, пережил, вон, на лице все написано. Ну что ж, тем лучше. Быстрее всё поймёт… На весчанке жениться собрался, ишь ты!

Конечно, радости посла при виде живого и здорового сына не было предела, но не настолько, чтобы позволить ему ТАКОЕ. Он и так много «хорошего» семье принёс. Сколько седых волос они с женой из-за него нажили — не счесть. А тут ещё добавить решил? Нет уж, сын, лучше спи. Молодой здоровый организм такое количестао снотворного, пусть и вместе с алкоголем, надолго, конечно, не остановит, но к утру всё уже будет готово.

Когда там весчане встают? На рассвете? Отлично, рано утром он лично вручит ей златы и проводит на все четыре стороны. Не сто, пусть возьмёт, предположим, двести, да хоть и триста. В конце концов, заслужила, спасла парня от смерти, себя не пожалела. За это не жалко; пусть купит себе дом и коров, как мечтала, с братом своим поделится. Пусть делает, что хочет, лишь бы ушла до прихода Алька. Этого будет вполне достаточно, чтобы гордый Альк обиделся и искать её не стал, а с него сбудется. Что сплести для девчонки, посол решит на месте. Судя по тому, что сын о ней рассказал, и простого «он не придёт» хватит.

Куда она пойдёт? Это уже не его проблема. А его проблема теперь при нем, и уж он всеми силами постарается эту проблему усмирить. Не так, как раньше, — есть и другие способы.

Посол вздохнул, поднял с пола одну из свесившихся белых кос, бережно уложил так, чтобы больше не падала. Полюбовался на сына ещё… Красавец стал!

Такое сокровище — и отдать весчанке? Жирно ей будет, подавится. Его сыну любая в пару подойдет, хоть какая. Хоть та же тсаревна, — эх, жаль, уже занята. А могло бы неплохо получиться, между прочим…

А если девчонка не уйдёт? Такой вариант посол тоже рассматривал.

Что ж, у него и на этот случай есть план, хотя это будет сложнее. Но лучше убрать её с дороги как можно скорее. Может быть, прямо сейчас? Да нет, преждевременно. Пусть настоится, как следует разозлится, изведёт себя. На такое состояние проще наложится хоть какое известие. А помноженные на деньги обида и злость мигом сделают своё дело. Фыркнет и уйдёт как миленькая. В идеальном варианте и деньги не возьмёт.

Главное сейчас — спокойствие, подумал господин Хаскиль, выходя во двор. Один раз он с Альком уже ошибся. Не надо было орать, обещать лишить наследства: это сына только подстегнуло, потянуло что-то доказывать. Но тогда отец был рассержен, растерян; отчаяние и злость затмили разум. Он поступил недипломатично: это недопустимо для посла (хотя в делах политики он подобного никогда не допускал). Вот и сейчас не стоит передергивать. Как говорят весчане: на эти грабли он больше не наступит, будет терпелив, и это приведёт к успеху.

Слуга распахнул перед послом дверцу кареты, но господин Хаскиль покачал головой.

— Нет, я никуда не еду. Распрягай, — приказал он.

Слуга поклонился, и, недоумевая, почему хозяин сам вышел во двор, а не вызвал его, пожал плечами и приступил к тому, что ему было велено.

— Перед рассветом — запряженную корову к заднему крыльцу, — через плечо бросил господин посол, и, услышав «слушаюсь», вернулся в дом.

Камилла повстречалась ему в коридоре.

— Где Альк, папа? — спросила она.

— Уснул, — с улыбкой произнес отец. — Он очень устал, дорогая, пусть отдохнет.

— Он… сказал тебе?.. — робко спросила дочь.

— О своей будущей жене? Да, конечно!

— И… ты не против? — удивилась она.

— Нисколько, Камилла! — отец посмотрел на неё чистыми и добрыми глазами. — Альк уже взрослый, ему самому решать, с кем он проживёт свою жизнь.

— Может быть, тогда давай мы с тобой заберём домой девушку? Сделаем Альку сюрприз, — предложила она, похолодев изнутри.

Камилла была старше Алька и пусть не носила дар, зато женское чутье верно подсказывало ей: есть подвох. Но какой, понять она не могла. Почему-то вдруг показалось, что если девушка будет здесь, дурного не случится.

Но отец неожиданно возразил:

— Я бы с удовольствием, доченька, но по-моему, у него какие-то по этому поводу сомнения. Давай не будем вмешиваться, пусть он сам во всем разберется, — и снова улыбнулся, так искренне и тепло, что Камиллу пробрал озноб. Точно, поняла она, отец что-то задумал.

И ей до жути захотелось вмешаться. Она решила было тихо послать служанку, якобы в лавку за нитками для рукоделия, а на самом деле — в кормильню за Рыской. Или хоть самой туда добраться… Но тут ей вспомнилась тень сомнения на лице брата. Ведь он сомневался, тут ошибки быть не может!

Вздохнув, она махнула рукой: «Может, отец и прав…» И решила не лезть в жизнь брата.

Господин Хаскиль вернулся в кабинет, уселся за стол, разложил бумаги. Сегодня он с утра велел слуге разворачивать всех посетителей. Прямо как знал, что этот день особенный!

Ещё раз посмотрел на сына, сравнил с отражением в зеркале. С удовольствием отметил — вылитый! Со временем от глупостей отучится, станет ещё более похожим. Амбиций станет поменьше, ума побольше. А что дар есть — так это и вовсе прекрасно: его будет почти невозможно обмануть. Как политику, цены ему не будет. Да и вообще…

Посол хотел еще выпить, да побоялся сглазить. Завтра выпьет, вместе с Альком. Когда след этой девки простынет…

Самодовольно улыбнувшись, господин посол откинулся в кресле. Он и в самом деле был похож на одного известного всем бога — на Сашия.

* * *

Ему показалось — щепка прошла. Оказалось, не меньше, а то и больше десяти лучин пролетело с тех пор, как он решил на мгновенье закрыть глаза, чтоб отдохнули. В общем, когда Альк проснулся на диване в кабинете отца, за окном было совсем темно.

Сначала он не мог понять, где находится, но мысль вырвалась откуда-то из подсознания. Так бывает, когда человек со сна не может сообразить, что произошло, но помнит, что ничего хорошего.

— Рыска! — вспомнил Альк и вскочил.

Не так-то это просто оказалось. Он, видимо, спал как убитый: рухнул и даже ни разу не пошевелился, поэтому у него одеревенела каждая мышца, да ещё и в голове шумело. Сам виноват. Зачем было пить на голодный желудок? Правда, ему всегда казалось, что два бокала крепкого алкоголя для него не доза, но, видимо, усталость и натянутые до предела нервы сделали свое дело.

Альк немного постоял на месте, размялся, сообразил, что делать. Судя по тишине, весь дом спал. Он подёргал дверь. Похоже, что отец запер её на ключ снаружи по привычке. Ничего удивительного, в кабинете горы важных документов. Но надо, тем не менее, отсюда выбираться.

Можно, конечно, постучать и покричать, но тогда весь дом встанет на уши. Его, конечно, выпустят, но от распросов на тему «куда он собрался один после полуночи», а также советчиков и помощников отделаться будет невозможно. Лучше уж вылезти в окно, тем более, что в детстве и юности он не раз так делал, опыт есть, не помешает и темнота.

Недолго думая, Альк осуществил свой план: и пары щепок не прошло, как он оказался во дворе. Одна мысль неотступно терзала его ещё до конца не проснувшийся и слегка затуманенный алкоголем (да и снотворным) рассудок: «Как там Рыска? Не дай Хольга, обиделась за задержку и ушла! Вот этого он себе не простит».

То ли со сна, то ли с похмелья, то ли от отцовских слов он ощутил вдруг острую тоску по ней. И сомнения, вроде, развеялись: да, он хочет на ней жениться!

Да ещё и новое открытие прибавилось: они, оказывается, ни разу не расставались, во всяком случае, надолго, с тех пор, как она подобрала его возле трупа нетопыря, если, конечно, не считать тот случай с разбойниками. Но тогда он был так зол, что ничего кроме своей злости не замечал. Все остальное время они даже спали рядышком, так или иначе. Всегда находилась причина, чтобы лечь поближе друг к другу. И несмотря на всю свою стеснительность, Рыска ни разу его не прогнала, а то и сама мостилась поближе. Что-то ведь это значит? Да конечно! То самое и значит!

Альк легко перемахнул кованую ограду, увитую плющом, и направился к кормильне, где оставил Рыску. Ничего, прогуляется пешком, тут недалеко, лучину идти, не больше. Заодно и проветрится немного, а то в голове туман какой-то. Вот тебе и дорогой алкоголь, запасами которого отец так гордится! Ничуть не лучше, а то и хуже дешёвого весчанского самогона, что по вкусу, что по последствиям. Поэтому прогулка пойдёт на пользу, а небольшой дождик только кстати.

Неплохо, конечно, в зеркало на себя где-нибудь посмотреть, а то как вскочил, так и пошёл, весь помятый. На голове, скорее всего, Саший знает что! Нет, конечно, Рыска и не таким его видела: и грязным, и мокрым, и в кровище, и пьяным с бабами, и даже крысой. Но сегодня-то случай исключительный! Не каждый день девушке предложение делаешь…

Альк на щепку остановился и снова задал себе тот вопрос: «уверен или нет?» И ответил: «уверен». Если кто и достоин стать супругой господина Хаскиля, так только та, которой этот самый господин обязан жизнью. И вообще, тут все дороги ведут в одну точку: ему ведь никогда не нравились столичные красотки, воняющие своими духами так, словно в них не то, что искупались, а еще и пьют их не менее трех раз в день и стирают в них же всю одежду. Вот и выход! Весчанки, конечно, ему тоже не нравились, но они, по крайней мере, намного честнее. Тем более, он ведь всегда стремился к неординарности? Вот и неординарность. Черноволосая такая, зеленоглазая, похоже, по уши в него влюблённая, хоть и не признаётся…

Альк вздохнул. Он всё же не был уверен в правильности своего решения… Но, тем не менее, пошёл дальше, на ходу расплетая свои косы и разбирая пальцами спутавшиеся пряди. Пусть лучше так будет. А что делать, он на месте решит.

Да, решишь тут… Может, нужно ещё подумать?

Ох, как же это всё оказалось непросто!.. Он даже не предполагал, как трудно определиться: стоит жениться или нет? Вроде и без неё оставаться не хочется, и вместе непонятно что будет. Дар, как назло, выдает пятьдесят на пятьдесят. Да и чисто логически: все за и против — пополам.

Вспомнился рассказ деда о древнем роде воинов, непобедимых, сильных, практически неубиваемых. Если они шли в бой в арьергарде, за спинами других, враги, видя их, в ужасе обращались в бегство, ибо победить их даже не расчитывали, предпочитая хотя бы шкуру свою сберечь. Один такой воин стоил нескольких сотен, десяток вполне побеждал всю вражескую армию. И всем те воины были хороши, кроме одного: как только завершалась война, начинали они пить, гулять, непотребством заниматься, девок портить, свои же деревни жечь. И так расходились, что люди уже просто мечтать начинали о войне. В общем, к мирной жизни те воины были совершенно не приспособлены.

Что там с ними было, куда они делись — неизвестно. Кажется, собрались люди и попросили героев грузиться на корабль и уплывать далеко и навсегда.

Где тут правда, где ложь — неизвестно, но, похоже, прародитель Хаскилей точно был из того знаменитого рода. Во всяком случае, Альк чувствовал в себе такое начало, всегда. Так было и раньше, наверное, потому и решил стать путником. Так происходило и сейчас: беда осталась позади, и снова потянуло на приключения. Женитьба не вписывалась в эту картину ни с какого бока.

И Саший знает, что делать? Может, это уродство какое-то моральное? Или умом слегка тронулся, побыв «свечой»? Разве может такое быть: чтоб одновременно хотеть чего-то и не хотеть?

Уже подходя к кормильне, Альк нашёл, наконец, решение. Рыска была с ним честной? Что ж, он ответит ей тем же. Пусть ей будет больно от его слов. Но лучше уж от слов…

* * *

Рыска проснулась ближе к ночи, в сумерках.

Одиночество было таким непривычным и неприятным, что это ощущалось физически. Она отчаянно скучала по людям, с которыми провела эти месяцы, особенно, как ни странно, по Альку. Присутствие крысы до того радовало, что вспомнив свою нелюбовь к этим зверькам, Рыска лишь усмехнулась. Так немного времени с тех пор прошло… А такое ощущение, что всё это было в прошлой жизни.

— Сейчас Альк придёт! — бодро произнесла она, чтобы услышать хоть какой-нибудь голос, а заодно убедить себя в этом.

Затем девушка встала и оделась. Кормилец словно под дверью ждал: почти тут же принес ей ужин прямо в комнату. Есть не хотелось совершенно, но девушка заставила себя это сделать, однако стало только хуже. За окном совсем стемнело. Пришлось зажечь лампу.

Рыска села в кресло, но чувствовала себя как на иголках. Сердце билось в груди так, будто хотело выскочить из нее. Насильно проглоченный ужин настойчиво просился обратно. Сначала она бегала к окну чтобы посмотреть, не идёт ли Альк, каждую лучину, потом каждые поллучины, потом каждые десять щепок. В конце концов, уселась на подоконник и стала неотрывно следить за улицей, благо окно выходило на кусок дороги перед крыльцом кормильни.

Время шло. Шум в зале для гостей стих, а потом и вовсе прекратился. С улицы исчезли люди: даже шлюх и пьяниц не осталось. Город погрузился в сонную тишину. Судя по всему, перевалило за полночь. Какие только мысли не одолевали бедную девушку! И хотя об опасности среди прочего она тоже думала, первейшее, что пришло ей на ум — это то, что Альк бросил её здесь, в сердце чужой и враждебной для неё страны, без денег и какой-либо возможности вернуться домой. А когда она подумала, что теперь ещё и за кормильню должна, Рыске совсем поплохело.

Подведя итог своим мытарствам, она чуть не заплакала. Отлично получалось: денег нет, дара, с которым можно было хоть расчитывать на заработок — тоже. Корова — и та чужая. И ведь Альк звал с собой, он её не бросал! Она сама отказалась, дура! Вот поехала бы с ним — была бы уже при деньгах. Тугой, звенящий кошель был бы сейчас весьма кстати. И что там Альк сказал кормильцу? Может, «вгоните её в долги и продайте в курятник»?

Вздохнув, Рыска откинулась назад, облокотившись об откос окна. Да нет же, нет… И не об этом она переживает.

За долги, в конце концов, можно оставить и корову, на которой она приехала. Не своя, ну и ладно. Хватит в честность играть. Ничего хорошего из этого не выходит. Оставить корову, да ещё и разницу потребовать. Да, потребовать! На неё и добраться до дома, а там она не пропадёт, ибо дом есть дом…

Беспокоило ее не это, а кое-что другое, куда более серьёзное. Альк не такой, он её не бросит. На такую подлость, насколько она успела понять, он неспособен. Он, конечно, зловредный и циничный, но при этом честный и благородный. Во всяком случае, с тем, с кем прошел огонь и воду. Он несомненно придёт, теперь, скорее всего, утром, так что не стоит его сейчас ждать… Лучше лечь и попытаться снова уснуть. Наверное, завтра придется ехать. Нужно набраться перед этим сил.

На самом деле девушку пугало то, что будет после расчёта. Вот он отдаст ей деньги, — и что? Уйдёт навсегда?

Нет, конечно, она может поселиться и в Саврии, дружить с ним… И снова — что? В гости друг к другу ходить? О погоде и неурожае беседовать? Да это просто смешно, даже если не так утрировано. Не того уровня у них отношения. Не получится никакой дружбы, сколько другом его не называй.

После расчёта либо всё… Либо уже ничего. Либо они вместе идут по жизни, либо расстаются навсегда, третьего не дано, и, к сожалению, второе намного вероятнее первого.

Рыска наконец-то смогла честно себе ответить: ей не нужны никакие деньги. И не за ними она поехала с Альком. Она просто не хотела с ним расставаться. Он не просто нужен ей, а необходим как воздух. Вот такой, какой он есть, нужен и всё. Только он, а не всё, что к нему прилагается. Нет, она не боится, что не подходит ему. Да, ей наплевать, что скажет его родня.

И ломать себе голову «что да как?» она не собирается. Вот он придёт, она сама его обо всём спросит. И если ему и в голову такое не приходило, возьмет пару златов (до дома доехать хватит) и уйдёт. И забудет обо всём, как о страшном сне. А уж если она верно догадалась, и у него к ней что-то есть, тогда… Тогда ничего не будет. Она просто умрёт от радости на месте — и всё.

Рыска вздохнула. Размечталась она что-то. Скорее всего, ей показалось. Не может такому, как Альк, понравиться такая, как она.

Поднявшись с подоконника, девушка вернулась на кровать и легла, заложив руки за голову. Мысли снова вернулись в отправную точку.

Нет, она не ошибается на счет него, он определённо к ней неравнодушен. Но, похоже, и сам себе в этом не признается. И как с этим бороться — неизвестно. Почему у мужчин это так сложно? Вот если б он её спросил, как она относится к нему, она бы ответила…

Одну щепочку, а что бы она ответила? Как это называется? Что с ней происходит? По сути понятно, а поименовать это состояние, наверное, язык не повернётся. Как странно: ей постоянно хочется видеть его, а стоит ему подойти близко, она вздрагивает, как от страха. И ещё такое ощущение в низу живота, словно жжёт что-то. И ещё дышать тяжело становится. И сердце как бешеное бьётся. И голова кружится.

А ещё с той самой ночи в Лосиных Ямах, когда она в кормильне сказку рассказывала, она стала думать о его волосах. Момент, когда она попеняла Альку, что служанка плела ему косу, а он взял да и предложил ей тоже поплести, Рыска прокручивала в голове на разные лады раз, наверное, тысячу, ругая себя, что отказалась. Если б ещё раз предложил, она бы точно согласилась, взяла бы гребень, расчесала белые пряди, ох… Аж руки затряслись!

Неужели она всё-таки ошиблась? Ну не может быть, чтоб показалось! Только бы он поскорей вернулся! Какие там деньги: она бы и жизнь за него отдала.

…Дверь открылась так внезапно, словно тот, кто за ней стоял, возник прямо из воздуха. Рыска, едва успевшая задремать, тут же подскочила и села на кровати. Сон улетучился так внезапно, словно его и не было.

— Ты меня ждала? — опустив все глупые вопросы из области «спишь — не спишь», спросил Альк.

— Ещё чего! Я сплю, — с вызовом ответила девушка.

По-другому с ним нельзя, много на себя брать начнёт. Лучше общаться с ним в его же манере. А так хочется броситься к нему и обнять, излить схлынувшее напряжение и беспокойство.

— Знаю ведь, что ждала, — уверенно возразил Альк. — Ну извини, задержался.

Рыска разозлилась. Вот ведь везёт ему! У него-то дар на месте. Все знает, ничего не скроешь. Ну и ладно.

Альк закрыл за собой дверь, прошёл, не разуваясь, по ковру, встал возле окна, глядя на улицу. Рыска присмотрелась к нему и обмерла. Таким она его никогда не видела. В дорогой одежде, с распущенными волосами он был ослепителен. От него даже пахло по-другому: богатым домом. Как будто он — и в то же время не он. Да еще и молчит… Но в руках ничего нет, денег он не принёс, и это может значить…

— Рыска, — со вздохом начал Альк, — я не думал, что спрошу такое… — он помолчал, не глядя на нее, как будто собираясь с мыслями. — Скажи, почему ты здесь?

— Как это — почему? Ты же сам меня сюда привёз! — разозлилась она. — Нормально, я его тут жду, а он такие вопросы…

— Я не об этом, — перебил ее Альк. — Меня интересует, почему ты со мной поехала? Неужели, только из-за денег?

Рыска опустила глаза.

— Я уже и не знаю, — уронила она. — Наверное, нет…

— А почему тогда?

— Альк, чего ты добиваешься? Что ты хочешь услышать? — не своим голосом выдавила девушка, по-прежнему не поднимая глаз и залившись краской до ушей. Да, а размышлять в его отсутствие, что и как она ему скажет, было легче, чем собственно сказать.

— Хочу услышать, кто я для тебя, — спокойно спросил Альк.

— Ты мой друг, — пролепетала Рыска, почти не услышав себя. Кровь стучала в висках как сумасшедшая, даже мыслей собственных было не разобрать, не то, что голоса.

— И всё? — разочарованно переспросил саврянин.

— Я не знаю, — прошептала девушка, совсем поникнув.

Было видно, что ещё немного — и она заплачет. Ещё одно его слово в таком же ключе, и так бы оно и было. Но Альк вдруг посмотрел на нее, и Рыска, почувствовав его взгляд, тоже подняла свои глаза.

— Я тут подумал… Наверное, нам не надо расставаться… — сказал он. И Рыска чуть замертво не упала. Но отдышалась и смогла спросить:

— И… что?

— Я и сам не знаю, — уронил Альк. — Я вообще в первый раз предлагаю девушке остаться со мной… Не думал, что это так тяжело.

— А ты предлагаешь?

— Предлагаю, — с невероятной грустью произнёс он. — Но что из этого выйдет, не понимаю.

— Да почему?! — воскликнула Рыска.

— Потому что впервые в жизни дар мне ничего не подсказывает.

— Ах значит, дар! — взбесилась Рыска. — Вот, в чем дело! А представь тогда, каково мне? У меня и дара-то нет! И знаешь, я, наверное, повторюсь, но без него даже легче: не мучаешься правильно-не правильно и сколько шансов из ста… Просто живёшь!

— Я бы так не хотел.

— А тебе и не надо! Ты же у нас всех насквозь видишь! Зачем морочить голову и узнавать человека, если

можно покопаться в его тайнах и все выведать? — зло спросила Рыска.

— Я, между прочим, о тебе же забочусь. Не хочу сделать тебе плохо. Я хочу отблагодарить тебя, но вижу, что деньги тут не рассматриваются. Хочу, чтобы ты была счастлива. И не знаю, как поступить.

— А почему нельзя просто предложить мне стать твоей женой? — это вырвалось у неё так неожиданно, что она аж замерла, не в силах пошевелится и даже вздохнуть.

Альк тоже на миг оцепенел.

— А ты хочешь быть женой такого, как я? — ответил он вопросом на её вопрос, очень тихо, как-то затравленно: сомнения его вконец измучили.

— А почему нет? — со слезами в голосе произнесла девушка.

— Ты хочешь до конца жизни терпеть мой цинизм, деспотизм, снобизм? А ещё я буду надолго уезжать, срывать на тебе зло и гулять по бабам. Тебе это надо?

— Мне всё равно… — тихо и уже заплакав, уронила Рыска.

— Что?!

— Мне всё равно, — повторила она громче.

— Что тебе всё равно? — зло спросил Альк.

Рыску вдруг отпустило, словно водой холодной окатило. Никаких чувств не осталось, только злость и разочарование — нет, с ним просто невозможно! Кого хочешь доведёт до белого каления!

— Знаешь, раз у тебя такое отношение к этому, раз ты так сильно сомневаешься, тогда зачем начал этот разговор? Давай я просто уйду и всё!

— А деньги? — грустно спросил Альк.

— Оставь себе! — раздраженно ответила Рыска.

— Да ты дура, что ли?

— Наверное, дура. Давно надо было идти своей дорогой. — Рыска откинулась на кровати.

Завтра она так и сделает: пойдёт своей дорогой. И пошёл он… Сам вечно не знает, чего хочет, и кто-то ему виноват. Жаль будет так, что сердце, наверное, разорвётся. Но лучше уж так, чем с ним… А без него как? Она два месяца на шаг от него не отходила, каждое слово ловила, в рот заглядывала… Ну как теперь жить?

— Рысь, я тебя совсем не понимаю, — вздохнул Альк. — Так ты хочешь или не хочешь быть со мной?

— А ты мне это предлагаешь или не предлагаешь?

Альк молчал. Только плечами пожал, глядя на Рыску.

— Тогда знаешь что? — спросила девушка. — Утро вечера мудренее. Вижу, сегодня мы ни до чего не договоримся, — она помолчала, собираясь с духом. — Если ты всё сказал, то либо ложись спать, либо, если не хочешь… — она набрала побольше воздуха, — иди домой.

Рыска устроилась на кровати поудобнее и закрыла глаза. А Альк так и остался стоять спиной к окну.

В этот самый момент в лампе закончилось масло. Пламя несколько раз мигнуло и погасло, изойдя струйкой едкого дыма. Комната потонула во тьме.

— Я не хотел тебя обидеть, — раздался в темноте голос Алька.

— А ты и не обидел, — чуть остыв, сказала Рыска. — Ты ерунду какую-то сказал. Буду считать, что сильно перенервничал, давно родных не видел, и поэтому… Я на тебя злиться долго не могу.

Альк не нашел, что ответить. Он опешил. Давно ли от каждого слова краснела, а тут… Быстро же она повзрослела! Может быть, и правда будет хорошей женой?..

— Ты мне тоже ничего определённого не сказала, — напомнил он. Действительно, не разговор получился, а переливание из пустого в порожнее.

— Могу и сказать, — с вызовом произнесла девушка.

— Скажи! — подначил Альк. — Тем более, раз тебе, как ты говоришь, всё равно.

— Да ты что, дурак? — вдруг крикнула она. — Такое не может быть всё равно! — уже тише, но при этом тяжело дыша, добавила она. — Ты совсем что ли слепой? Я люблю тебя!

Удар сердца, второй, третий…

Она бросилась к нему навстречу, вскочив с кровати, или он к ней?.. Никто потом не помнил.

Но когда Рыска немного опомнилась, то обнаружила себя в объятьях Алька, совсем голой! Она не то чтобы не помнила, как это произошло: она просто не поняла, как до такого дошло. А когда осознала, ей стало страшно так, как в жизни не бывало. Раньше она и за руку взять его боялась, когда он рядом садился, вздрагивала, а тут… Нет, ей не было неприятно, даже наоборот… Но от избытка чувств сердце словно в горле застряло, дыхание перехватило. Каждое его прикосновение словно огнем обжигало. А когда девушка почувствовала нечто твердое, как камень, упирающееся ей в живот, она, конечно, поняла, что это, но решила все-таки это проверить, дотронулась рукой…

И тут свет померк.

Когда Рыска очнулась, все еще было темно. В первый момент ей показалось, что Альк ей приснился. Но когда она потянулась, то наткнулась на него в темноте. И сразу подскочила, вспомнив все — не приснилось!

— Ну что, как ты? — спросил он заботливо.

Рыска молчала в недоумении. Что значит такой вопрос? А что вообще было? Почему она ничего не помнит?

— Альк…, а все… случилось или нет?

Он рассмеялся так весело, что Рыска даже обиделась.

— Что ты ржёшь? — раздражённо прошипела она, и это вызвало у Алька новый всплеск веселья. Рыска, сердито засопев, отвернулась от него, завернувшись в одеяло.

— Ладно, извини! — вдоволь повеселившись, сказал саврянин и дотронулся до Рыскиного плеча. Девушка дернулась, сбросив его руку.

— Отвяжись, — с обидой процедила она. — Надругался над бедной девушкой, а теперь ещё и на смех поднял.

Честно говоря, она совсем не злилась. Ей просто было непонятно, почему она ничего не помнит. И в глубине души хотелось, чтоб надругался ещё раз.

— Рысь, ты, вообще, за кого меня принимаешь? — спросил Альк уже более серьёзным тоном. — Чтоб я изнасиловал бесчувственное тело! Зачем мне это?

— В смысле, бесчувственное? — недоуменно спросила Рыска.

— Ты внезапно потеряла сознание, — пояснил Альк. — Я, конечно, слышал, что с девственницей такое может случиться в первый раз. Но чтоб ещё до начала!..

Рыска повернулась к нему лицом, пытаясь разглядеть в темноте и понять — опять издевается или нет?

— Как — до начала? Ничего не было, что ли? — даже разочарованно спросила она.

— Абсолютно, — ответил Альк.

Повисла тишина. Вот это да! Теперь Рыска испытывала смущение пополам со стыдом.

— И… не будет? — спросить такое едва повернулся язык.

— Да я теперь даже боюсь, — признался Альк. — Если ты только от ласк и поцелуев в обморок падаешь, что же будет, если до дела дойдёт? Разрыв сердца, наверное?

Рыска молчала. Она понятия не имела, что возразить. Да и что тут возразишь? Разочарованию ее не было предела.

А ведь было так хорошо! И всё произошедшее, и даже сам обморок. Она провалилась во что-то мягкое и нежное, обволакивающее и приятное, даже возвращаться не хотелось. А теперь от осознания того, что ничего не было и не будет, прямо чувство отрыва какое-то появилось. Как будто надкушенный кусок отобрали.

То ли её мышление претерпело за последнее время настолько серьёзные изменения, то ли потому, что она наконец призналась и себе, и Альку, что любит его, но все Рыскины представления о том, стоит ли ложиться в постель до свадьбы или нет, сейчас были отчего-то неважны. Наверное, все дело было в том, с кем ложиться. С Альком ей было хорошо, спокойно и уютно. И стоило признать: продолжения она очень даже хочет. Вот только сказать такое язык ни за что в жизни не повернётся.

Рыска перевернулась на другой бок и попыталась разглядеть Алька в темноте. Не увидела, а скорее почувствовала, что он тоже на неё смотрит. Наверняка, как всегда, догадывается, о чём она думает. Вот ведь незадача, проклятый обморок! Как же снова хочется обнять Алька! И как ему об этом сказать?

— Давай спать, Рысь, — со вздохом произнёс он. — Утром обо всем поговорим.

Девушка, едва подавив разочарованный вздох, повернулась на спину. Ну и ночка! Лучше бы правда утром пришёл. Да что ж это такое: всё хуже и хуже.

— Иди сюда, поближе, — предложил вдруг Альк, и у Рыски снова перехватило дыхание.

Глава 2

Девушка замерла в темноте. Однако просить её дважды не понадобилось. Рыска осторожно придвинулась к Альку, борясь с неизвестно откуда взявшейся одышкой.

— Не бойся, — тихо сказал белокосый и привлёк девушку к себе одной рукой. Рыску немедленно пробрал озноб. Вернее, не озноб, конечно. Её просто затрясло, как только она дотронулась до тела своего любимого. — Пока ты сама не захочешь, ничего не будет.

«Я хочу!» — захотелось закричать ей, но, понятное дело, она себе этого не позволила. Попыталась расслабиться, но оказалось, что это невозможно, хоть умри. Словно судорога всё тело свела. Еще и голос отнялся. Что там Альк сказал, спать? Да сна ни в одном глазу не было! Кстати, сам он, похоже, тоже спать не собирался.

— Альк, что со мной? — стуча зубами, наконец смогла спросить Рыска.

— Ничего, — спокойно ответил саврянин и, повернувшись на бок, крепко обнял её. — Так лучше? — спросил он.

— Лучше, — признала Рыска.

Исходившее от его тела тепло успокаивало. Правда, его напряженный орган снова упирался в неё: теперь в бедро, но страх отпустил. Тем более, раз он сказал, что без её желания ничего не будет… Но ей ведь этого хотелось! Может быть, сказать ему? Или он сам все понимает? Странно как-то: всем все понятно, но никто не решается действовать. В обычной жизни, оказывается, тоже хватает таких ситуаций. Наверное, просто не время, подумала Рыска и мало-помалу успокоилась, стала замечать детали.

Как приятно оказалось прижиматься всем телом к телу Алька, состоящему, кажется, из одних литых упругих мышц. Головокружительное ощущение! И запах его она вдыхала тоже с удовольствием. И волосы его так близко, точнее, такое впечатление, что везде: сама-то она свои косички с вечера не расплетала, а значит, весь этот шёлк под ее щекой — его. Рыска осторожно освободила одну руку и дотронулась до Альковых волос. И правда, мягкие, совсем другие: не такие, как у нее, поэтому и не расплетаются без завязки.

— Альк! — позвала Рыска.

— Да? — тут же отозвался он.

— А тебе нравится, когда кто-нибудь твои волосы трогает?

Альк хмыкнул. Суть вопроса он понял. Ну да, бывали в его жизни женщины, которых это очень заводило, но ему самому это было безразлично. Так, элемент игры, не более. Но Рыске он ответил:

— Смотря кто и смотря как.

— А мне можно? — робко спросила она.

— Тебе — да, — разрешил Альк.

Она слегка отстранилась и запустила пальцы в его волосы, отделив небольшую прядь у виска слева и начала плести. Тут же всё её тело покрылось гусиной кожей. То странное ощущение жжения внизу живота, которое обычно она испытывала, если Альк ненароком слишком уж к ней приближался, накатило снова, на этот раз — с потрясающей силой, так что девушка непроизвольно сжала ноги вместе. А руки… Нет, не тряслись. Это ощущалось иначе. Словно через пальцы в её тело вливалось тепло и шло дальше: по рукам, по плечам, к шее, к позвоночнику. Пока она плела, её пробрало до костей, и не выдержав нахлынувших эмоций, Рыска зацепила прядь уже побольше и зарылась в нее лицом, поцеловала, потерлась как кошка.

— Как же я об этом мечтала! — прошептала она, забыв стыдится и стесняться.

А в следующую щепку, сама не зная как, нашла в темноте губы Алька, ощутив весьма настойчивый встречный порыв. Точнее сказать, Альк почувствовал охватившее Рыску возбуждение и не смог уже сдерживаться, стал жадно целовать и ласкать ее, чувствуя, что терпение его на исходе. Это было вполне понятно: на тот момент он больше чем полгода не был с женщиной. Но и взрыв её страсти здорово подлил масла в огонь. Однако предупредить успел:

— Рысь, я больше не могу, я хочу тебя, — хрипло прошептал Альк, внутренне напрягшись. Если откажется сейчас, он, конечно, сможет сдержаться, но это будет ОЧЕНЬ плохо!

— Я… тебя… тоже… — задыхаясь, ответила девушка, и он мгновенно перевернул её на спину и вошел в неё, чуть ли не теряя сознание от охватившего всё тело сладостного ощущения. Даже ноги ей раздвигать не пришлось: Рыска сама раскрылась ему навстречу и тут же, приняв его в себя, застонала от боли вперемешку с наслаждением, невероятной смеси чувств, которую девушка может испытать в первый раз только с тем, кого любит.

Альк, наоборот, опомнился и остановился.

— Прости, пожалуйста, — прошептал он Рыске в самое ушко. — Тебе очень больно?

— Не очень… Чуть-чуть, — ответила Рыска и сама подалась ему навстречу, снова ища губами его губы, поглаживая его по спине и по плечам. А когда вновь запустила пальцы в его волосы, Альк вдруг снова остановился, перестав, казалось, дышать.

— Руки от волос убери, а то… — начал он, но не договорил, потому что «а то» в этот самый момент и произошло.

Вздрогнув всем телом и сдавленно застонав, Альк замер на Рыске, прижав её к кровати. Все его железные мышцы словно растеклись. Уткнувшись ей в шею, он, казалось, на миг отключился, ровно до того момента, как Рыска попыталась осторожно вывернуться из-под его расслабленного и налившегося свинцовой тяжестью тела.

Тогда Альк скатился с Рыски, прилег рядом с ней на спину, тяжело дыша, и притянул её к себе. Девушка прильнула к нему так доверчиво, что от этого у него сердце сжалось.

Альк был крайне недоволен собой. Такое, как он считал, простительно было разве что в первый раз: от недостатка опыта. Однако ничего не смыслившая в делах любви Рыска даже не подозревала о его мыслях. Она вообще мало что поняла, кроме того, что теперь стала женщиной. Но совсем не страдала от осознания этого, наоборот была счастлива от того, что отдалась по любви, а не потому, что так распорядилась судьба.

Альк пол-лучины собирался с мыслями, не зная, что ей сказать, а когда наконец придумал и решился было, Рыска вдруг поднялась и заглянула ему в лицо. На улице уже почти рассвело, и он довольно хорошо видел её. До неё у Алька было много женщин. Но такого счастливого лица как у Рыски в этот момент он не видел ни у одной, даже когда точно знал, что недовольной его женщина остаться не могла. И как ей мало нужно было для счастья!

Вот когда ясна стала разница между похотливой самкой, желающей пополнить список своих трофеев, и юной влюблённой девушкой.

Рыска поцеловала Алька в губы с невероятной нежностью и легко соскочила с кровати, порхнула к окну и остановилась, глядя на улицу из-за занавески. А потом начала ловко расплетать косы, стоя вполоборота. Первые солнечные лучи играли на черных волосах всеми оттенками синего, зеленого и багрового. Рыска была такая милая, такая чистая, такая нежная, что Альк невольно ей залюбовался, и, конечно, тут же ощутил прилив желания.

Рыска почувствовала его взгляд, обернулась, и первое, что ей бросилось в глаза, — это его снова пришедший в боевую готовность орган. Она сильно покраснела и отвернулась.

Альк с кошачьей грацией перетек в вертикальное положение, за долю щепки оказался рядом с Рыской и властно обнял её, прижав к подоконнику.

— Что, опять? — полушёпотом спросила девушка.

— А ты что, не хочешь этого?

Она покраснела ещё сильнее. Но призналась, пряча глаза:

— Хочу…

Он и сам уже это почувствовал: она снова задрожала и прильнула к нему всем телом, часто задышала и жадно ответила на его поцелуй.

На этот раз Альк не торопился, медленно и со вкусом лаская Рыску, но теперь ей и самой не терпелось принять его поскорее. И Альк это понял, решив уступить её стремлению. Усадив девушку на подоконник, он вошел в неё мягко, но страстно. Когда их тела снова слились воедино, Рыска сдавленно застонала и опять покраснела от смущения.

— Тебе не больно? — спросил Альк, наклонившись к её ушку.

— Нет, мне хорошо… — призналась девушка.

— Тогда стони, если хочется, — посоветовал он.

— Мне стыдно, — прошептала она, уткнувшись лицом в его плечо.

— Да-а? И кого ты стесняешься? Меня?

Рыска подняла на Алька глаза. Он улыбался, но не так, как раньше, а с невероятной теплотой во взгляде. «Действительно, — подумала девушка, — какой смысл стесняться стонать? Вообще уже стесняться нечего, последняя крепость пала. К тому же, так хорошо, что в это просто не верится!»

Все оказалось ново, непривычно, но до крайности приятно. Рыска оплела Алька как плющ и ловила каждое его движение, каждый вздох, пульсацию внутри. Она только сейчас поняла, как сильно любит его: всего целиком и каждую деталь его образа. Как приятно было видеть его лицо так близко, благо, стало совсем светло, и видно было уже хорошо. Прикосновения к его упругому мускулистому телу снова обжигали девушку. А от светлых шелковых волос она и вовсе сходила с ума, зарываясь в них лицом, вдыхая их аромат и не в силах надышаться.

А с телом Рыски происходило что-то невероятное. Страсть заполнила её всю, без остатка. В какой-то момент ей показалось, что стоит сделать еще хоть одно движение, — и она разлетится на осколки… А в следующий момент, когда это движение было сделано, внутри словно что-то взорвалось. Стало настолько хорошо, что в вероятность такого счастья на земных дорогах просто не верилось.

Рыска судорожно вцепилась в Алька и застонала, на миг потеряв чувство реальности. Мир для неё снова на мгновенье погрузился во тьму… А потом накатило ощущение невероятного тепла и покоя.

Альк, продолжая обнимать обмякшее в его руках тело, думал о том, что такого искреннего проявления чувств раньше видеть ему не приходилось. Такое нельзя было сыграть, и это льстило невероятно. Однако всё равно спросил Рыску, хорошо ли ей было. Получив утвердительный ответ, он отнёс девушку в постель и все продолжилось: раз, другой, третий… А когда сил не осталось, а за окном вовсю светило солнце, они просто лежали, обнявшись и слушали доносящиеся с улицы звуки просыпающегося большого города.

Озвучить произошедшее никто не решался.

Рыска усиленно прятала глаза. Ей вообще раньше казалось, что такими вещами можно заниматься только глубокой ночью, в темноте, а ведь вон какое дело: самой захотелось всё видеть, никто не принуждал…

— Ну что, ты довольна? — спросил Альк наконец. — Давай спать или ещё повторим?

— Давай поспим, — усталым шепотом ответила девушка. Помолчала немного и спросила. — А это… всегда так хорошо?

Альк усмехнулся.

— Как настроишься, — туманно ответил он. Честно говоря, сам он выспался впрок, но на то, что она согласится продолжать, не рассчитывал. Да и не стоило ей так сильно перенапрягаться в первый раз. И так всё тело теперь болеть будет, пусть отдохнёт. Да и сам он понимал, что испытывает желание уже скорее от усилившегося совсем недавно волнения: дар предупреждал о чем-то пока неясном, но определённо неприятном.

— Рысь, — позвал он задремавшую было девушку.

Она вздрогнула и проснулась.

— Что? — спросила она.

— Так ты выйдешь за меня? — задал он вопрос, и с Рыски в который раз за эту ночь слетел сон. Сердце её снова затрепетало. Она села на кровати, удивлённо рассматривая мужчину, которого за это утро полюбила ещё больше, чем раньше.

— А ты сам-то хочешь этого? — не веря своим ушам, спросила она.

— Я теперь просто обязан, — сказал Альк.

— Если не хочешь, то… не обязан, — обронила она, на миг отведя взгляд и мучительно ожидая, что он скажет.

Повисла пауза.

— Я хочу… — сказал он наконец, взяв её за руку и нежно перебирая ее пальцы. — Хочу… — повторил он печально, — чтоб каждый день вот так, чтоб возвращаться домой — и радоваться, чтоб ты детей мне родила, чтоб на всю жизнь…

— Ну и в чем дело? — перебила Рыска, снова чувствуя в его голосе сомнения. — Я недостойна тебя?

Альк щепку подумал.

— Да нет, — ответил он. — За такими событиями это, пожалуй, неважно. Ерунда это… — он снова умолк.

— А что ж тогда, Альк? — не выдержала Рыска.

Он посмотрел на неё долгим взглядом. Поймет или нет? Раньше понимала. «Наверное, — подумал он, — надо ей сказать».

— Я и сам не пойму, Рысь, — начал он. — Я тебе уже говорил: предчувствие. Что-то происходит. Угроза какая-то. Думал, Пристань имеет ко мне претензии — нет, не то. Смерти близко, вроде, тоже нет. Но беда совсем рядом. А какая — не знаю, — он вздохнул. — Я хочу быть с тобой. Но, боюсь, не поженимся мы. Так что не надейся зря…

— Зачем же тогда предлагаешь? — тихо спросила девушка.

— Чтобы ты знала, что все не просто так…

Рыска во все глаза смотрела на Алька. Впервые она видела его таким. Он повернулся к ней весьма неожиданной стороной. Оказывается, у него тоже есть и страхи, и сомнения. Вернее будет сказать, об этом она всегда знала: ведь он живой человек. Но никак не могла подумать, что он предложит ей руку и сердце. А та горечь, с которой он говорил о своем предчувствии лишь прибавляла событию прелести. Рыска молчала, не зная, что сказать. Конечно, вне всякого сомнения, она была согласна. Но это, похоже, само собой разумелось, так что об этом говорить?

— Жаль, ты утратила дар, — посетовал Альк. — Вместе можно было попробовать вытянуть лучший жребий.

— Я всё равно не стала бы этого делать, Альк, ты знаешь, — возразила Рыска.

— Почему?

— Потому что тогда тебе было бы очень больно, а может быть, ты бы и погиб.

Альк понимал, что она права. Но почему-то был уверен, что будь у нее дар, он непременно уговорил бы ее попробовать, даже осознавая угрозу собственной жизни. Что-то он вообще себя не узнавал в последнее время…

— Что об этом говорить? — вздохнул Альк. — Такое в принципе теперь невозможно. Ты потеряла дар, а одному нечего и пытаться… — он помолчал. — И, наверное, в самом деле, на этот раз я надорвался бы до смерти. Зато не достался бы другой! — мрачно пошутил он.

— Что ты такое говоришь? — с дрожью в голосе воскликнула девушка

— А что такое? — уже в своей привычной манере ухмыльнулся Альк. — Могла бы гордиться: так любила, что никому не отдала. Хотя, какая разница: мёртвый, но твой, или живой, но чужой? — он вздохнул, потянулся всем телом и, сцапав Рыску, снова заставил её прилечь и прижал к себе.

Девушка фыркнула, переваривая сказанное.

— Ничего себе, какая разница! — сказала она наконец. — Это что ты имел в виду: взять и убить тебя, лишь бы другой не достался?

Альк хмыкнул.

— Ну не то, чтобы так грубо… Но многие так и сделали бы. Точнее, все, кроме тебя.

Рыска в первый момент хотела вскочить, взвиться, начать что-то доказывать. Но у нее сил на это не нашлось. Да и просто не хотелось вырываться из Альковых рук. Поэтому она лишь тихо, почти шепотом, сказала:

— Наверное, поэтому здесь с тобой сейчас я, а не другая.

Он вздохнул, крепче прижимая её к себе, но промолчал, как обычно в подобных случаях. Всегда таким был… Легче сделать, чем сказать.

— Если мы расстанемся, Рысь, — произнес Альк после паузы, — то я бы не хотел, чтобы ты меня проклинала.

— Проклятья боишься? — слабо попыталась пошутить Рыска.

— Нет, — со вздохом ответил он. — Хочу, чтобы ты меня таким запомнила, как сейчас, а не сволочью, которая тебя использовала и бросила.

Рыска совсем удивилась: от Алька подобных слов слышать ей еще не приходилось.

— С каких пор ты таким стал? — недоуменно спросила она.

— Я всегда таким был, — просто сказал саврянин. — Но не каждому можно это знать…

— Мне, значит, можно?

— Значит, можно, — согласился он со снисходительностью в голосе, но при этом снова крепче прижимая девушку к себе.

— А с другими ты почему так себя ведёшь?

— Жизнь такая… Она нас подчас делает такими, что и сам себя потом не узнаешь. А жестким и циничным живётся проще. Только и всего.

Рыска и раньше-то боялась представить их расставание, а теперь при мысли об этом у неё мурашки по спине побежали — после таких слов.

— Ты и со мной себя так ведешь, — тихо произнесла она.

— Если нам судьба быть вместе, то больше не стану, — пообещал он таким тоном, что не поверить в это было ни под каким видом невозможно. А потом еще и в висок ее поцеловал — с невероятной нежностью. И Рыске стало ещё горше при мысли о разлуке. Она молча и как можно незаметнее вытерла слёзы и попыталась успокоиться.

Помолчав десяток щепок, она спросила, лишь бы сменить тему:

— Альк, а ты в Пристань больше не вернёшься?

— Не знаю, — честно ответил он. — Теперь, если вернусь туда, в любом случае путником буду, точно знаю. Только мне это стало неинтересно, как прочитанная книга. Хотя это даёт власть… Дар, опять же — не тратить же впустую. Не знаю, как получится…

Рыска все никак не могла справиться со слезами. Мысли лезли в голову — одна печальнее другой.

— А к дедушке своему… поедешь ещё? — совсем уж тихо спросила Рыска.

— Зачем? — устало спросил Альк.

— Он наверняка тебя ждёт… — она шмыгнула носом.

— Какая теперь разница? — вздохнул белокосый. — Тем более, я с ним уже… попрощался.

Рыска обхватила Алька руками и пристроила голову у него на груди.

— Можно тебя попросить? — спросила она.

— Можно, — пожал плечами Альк.

Она глубоко вздохнула.

— Я не знаю, сколько мы пробудем вместе, — начала она, — может быть, через лучину уйдёшь, и больше не увижу тебя… Так вот, когда мы расстанемся, навести своего дедушку. Попроси у него прощения… Хотя бы за меня, если за себя не можешь.

— Рысь, ты чего? — удивился Альк.

— Пожалуйста, — прошептала девушка, и он лишь почувствовал, как по его груди потекли теплые слёзы. Как будто летний дождь начинается…

— Ладно, обещаю, — нехотя согласился Альк. Честно говоря, тут Рыска была целиком и полностью права. Извиниться стоило, как ни тяжело это для него было. Дед во всем оказался прав, да к тому же предупреждал строптивого внука заранее. — Если только он еще жив…

— Он дождется, — почти уверенно произнесла Рыска.

— Почему ты так думаешь? — спросил Альк.

— Потому что в этом теперь смысл его жизни…

Альк повернулся на бок и развернул Рыску так, чтобы заглянуть ей в глаза. Смотрел он долго, испытующе, а потом спросил:

— Я вот все не могу понять: почему ты такая добрая, Рысь? Тебе ведь в жизни тоже досталось. Ты что, вообще злиться не умеешь?

— За что мне злиться на твоего деда? — спросила девушка, тихо всхлипнув.

— Да не в этом дело… Почему ты уверена, что за все плохие поступки нужно извиняться и что тебя непременно простят? Может быть, пусть идет как идет, а жизнь рассудит?

— У других, может быть, и так, — согласилась Рыска. — А я по-другому не могу. И вообще, будь я другой, и кое-кто… остался бы крысой за свой язык.

Альк улыбнулся. Да, как страшный сон всё это вспоминается. И нет никакого неприятного осадка или содрогания. Просто еще одна монета в копилку опыта и знаний.

— А еще я добрая потому, что люблю тебя, — Рыска снова села на кровати, серьёзно глядя на Алька сверху вниз. — Мне почему-то хочется, чтобы всем на свете было хорошо.

— И давно ты так ко мне относишься? Может, с того времени, как я был крысой? — Альк хотел над ней подшутить, но Рыска неожиданно ответила:

— Мне иногда именно так и кажется, — она обвела его взглядом, полным обожания. — Ты такой красивый! Ты даже не представляешь…

— Ты же саврян терпеть не можешь, — снова подколол её Альк.

— Кто — я? — совершенно искренне удивилась Рыска.

Детский страх улетучился давно и без следа. Люди для неё не делились больше на саврян и ринтарцев. Нашлись другие критерии, и тем более всё это не относилось к Альку. Этот человек не был похож для неё ни на кого.

— Я про других саврян ничего и не говорю, — сказала Рыска. — Я говорю про тебя. Ты у меня самый красивый, самый умный, самый сильный и … — она покраснела, подбирая слово, но быстро поняла, что таких слов не знает. — И не только…

— И не только? — самодовольно спросил Альк, усаживая Рыску на себя.

Лучину спустя Альк уснул с блаженной улыбкой на лице, приобняв Рыску одной рукой. Перед тем, как уснуть, он прошептал ей что-то по-саврянски.

Девушке отбило сон окончательно. Она осторожно отодвинулась чуть в сторону, вывернувшись из-под его руки, ставшей вдруг невероятно тяжелой, и долго ещё лежала, приподнявшись на локте, неотрывно глядя на него. Спать — это потом. На сон у нее целая жизнь. А Альк, похоже, только на время.

В голове вертелись эти слова…

Несмотря на свою полуграмотность, Рыска всегда была способной, легко и просто всему училась, в частности, саврянский язык давался ей легко, и кое-что она уже понимала. Что сказал Альк, она сообразила сразу. И хотя после таких предостережений она совсем разуверилась, что они пойдут по жизни вместе, услышать такое не отказался бы никто и никогда, пусть и на чужом языке.

Раз сказал, подумала она, значит размышлял об этом. Значит… А может, и ничего это и не значит.

* * *

Через дорогу от кормильни, за кустами стоял человек — высокий, худой, белокосый, похожий на Алька, словно его же копия лет через двадцать пять-тридцать. Стоял и курил дешёвую цигарку, глядя на третье от угла окно на втором этаже здания. За пазухой у него при каждом движении позвякивал туго набитый кошель, тяжеленный, заставляющий клониться вперед.

Он не успел. На пару лучин не успел…

Когда он тихо приотворил дверь в комнату, которую за злат указал хозяин кормильни, было уже поздно. Надо же, мальчишка-то на самом деле возмужал, ничего с ним от снотворного не сделалось: проснулся раньше, чем отец расчитывал. Да еще и утек тихо, в окно, прямо как в детстве: что дверь кабинета закрыта, посол проверял.

…А они даже не заметили присутствия постороннего в комнате: слишком уж были увлечены друг другом и… процессом. Даже то, что уже почти рассвело, не помогло.

Посол сплюнул на землю. Его до сих пор коробило от воспоминаний… Эти развратники устроились прямо на подоконнике! Как будто кровати мало! С улицы при желании можно было такое наблюдать, что оторопь берет!

А какие стоны страсти слышались на всю кормильню! Кто знает, может быть, и жили бы хорошо… Не будь она ринтаркой, да впридачу еще и весчанкой.

Господин посол ненавидел ринтарцев так же сильно, как Рыска когда-то саврян, и причины у этой ненависти были тоже веские: на войне у него погибли все три брата.

Но дело даже не в этом. Дело в том, что Алька он этому народу не отдаст, и точка. Достаточно этой проклятой Пристани, чуть было не погубившей его мальчика, этих полудиких женщин, с которыми он занимался тем же, чем со своей весчанкой — наверняка же, семь лет ведь там прожил!

Выбросив окурок в кусты, господин посол тихо, стараясь не попадаться на глаза рано поднявшимся горожанам, через подворотню скользнул на соседнюю улицу, где его ждал слуга с коровой. Дальше он шёл по городу как хозяин — хозяином и был.

Да, это его город! Его. И он не допустит, чтобы такие, как эта оборванка, топтали его землю. И тем более не позволит посягать на любимого сына. Он избавится от этой козявки всё равно, так или иначе. Он позже придумает, как именно. Возможно, даже убить её придется, хотя это и нежелательно. Лучше всё же принять менее жесткие меры. Но главное, успеть всё до того, как она сообщит Альку о беременности, которая теперь несомненно наступит… В крайнем случае, можно убить её и вместе с выблядком.

А пока — пусть кувыркаются. Даже полезно.

Глава 3

Неделя пролетела как в тумане.

Естественно, Альк и Рыска остались в кормильне. Так было лучше, по крайней мере, пока. Саврянин решил не смущать свою будущую жену, дать ей время привыкнуть и к новым обстоятельствам, и к нему самому в новом статусе. Да и себе тоже…

Посторонние в такой ситуации могли только помешать и все испортить. Познакомиться же можно и потом. Да и попросту никуда не хотелось.

Первые трое суток Рыска и Альк вообще не покидали постель: просыпались, занимались любовью и снова засыпали.

Альк долго вспоминал, но так и не вспомнил ни одного такого случая в своей жизни, чтобы, переспав с девушкой, он захотел с ней остаться. Разве что… Но это было совсем иначе и очень давно. Пожалуй, уже даже не считается. А Рыска до того в нем растворилась, что забыла обо всем на свете. Как будто не было в жизни ничего этого: ни злого отчима, ни страха перед саврянами, ни хутора. Ни плохого, ни хорошего. Всегда был только Альк.

Как приятно было уснуть на его плече, чувствуя себя маленькой и хрупкой — и в то же время под надежной защитой. Как радостно было проснуться и, ещё не открыв глаза, ощутить его руки у себя на талии, тепло его тела, услышать его дыхание, стук сердца, а потом на ощупь найти его напрягшийся член — и уже в следующий момент принимать его в себя, чувствовать ставшую привычной пульсацию внутри, приятную тяжесть на себе, видеть рядом любимое лицо, запускать пальцы в светлые волосы… Она была так счастлива, что совершенно перестала соображать. Все, чего Рыске теперь хотелось, — это ещё, ещё, ещё… Тем более, столько приятных открытий, сколько ей пришлось сделать для себя за эти дни, она за всю предыдущую жизнь припомнить не могла. Оказалось, интимная жизнь настолько многогранна, что раньше наивной девушке о таком и не думалось. Нет, в свои семнадцать лет она вполне представляла, откуда берутся дети, но даже понятия не имела, что и сам предшествующий этому процесс может приносить столько удовольствия. Да и не думала она толком. Просто наслаждалась каждым прожитым днем и обществом любимого человека.

Что Альк всем доволен, Рыска не знала и не спрашивала, но отчетливо это чувствовала. Он стал каким-то другим, словно смягчился, перестал отпускать в отношении неё скабрезные шуточки (хотя это уже давно произошло), ни разу не называл больше ни девкой, ни дурой и, казалось, вообще никуда не собирался, проводя с ней дни и ночи напролет. А уж как он в постели для нее старался!

Насколько Рыска успела изучить Алька, там, где ему не нравилось, он не стал бы задерживаться.

О том, что между ними происходит и чем все это закончится, они не говорили. Обоим было и так

нелегко осознать ситуацию, в которой они неожиданно оказались, да ещё и предчувствие Алька добавляло неясности. Впрочем, нечаянное счастье с непредсказуемым финалом на многих действует подобным образом: вроде бы всё хорошо, но мысль о завтрашнем дне пугает настолько, что и думать о нём не хочется. И даже то, что все вроде бы решено, не помогает.

А если так уж хотелось поговорить, то они вспоминали пережитое и смеялись. Смеялись… Так просто и приятно оказалось смеяться над бедой, которую удалось миновать.

А ещё Рыска попросила Алька хоть немного обучить её саврянскому языку, так, в общих чертах, чтоб не чувствовать себя совсем уж дурой, когда слышишь, как при тебе переговариваются, к примеру, кормилец со служанкой. Альк для порядка поотнекивался, но уступил. А потом ему даже интересным показалось ее обучать: Рыска схватывала всё на лету и стремилась узнать побольше, да к тому же смотрела на учителя влюблёнными глазами.

Слова девушка запоминала легко, вот с произношением выходило хуже: для этого, наверное, нужно было быть саврянкой или хотя бы прожить в Саврии много лет. Сначала Альк над ней посмеивался, потом перестал. Сам он обучался ринтарскому языку с детства, ему это было нетрудно. Да и вообще, Рыска была хорошей ученицей, делала успехи; ей можно было гордиться.

Уже на четвёртый день, вернее, вечер в кормильне она вернулась от кормильца, к которому ходила за ужином, возмущённая до глубины души, и шваркнув на стол поднос с тарелками, плюхнулась в кресло.

— Что случилось? — поняв, что рассказывать она не собирается, а любопытство проходить не желает, спросил Альк.

— Там, в зале… два стражника… — Рыска шмыгнула носом.

— И что?

— Один сказал: «Смотри, какая коровка ринтарская!», а другой: «Да, я б на такой покатался!» Ну и ещё несколько слов, я таких не знаю.

Альк со вздохом поднялся с кровати, потянулся, стал одеваться. Выговорившаяся Рыска давно выбросила инцидент из головы, но вынуждена была спохватиться, особенно когда Альк, приведя себя в порядок, кивнул на дверь:

— Пойдем, — велел он Рыске.

— Не надо! — взмолилась девушка. — Не надо никого бить!

Альк усмехнулся:

— Да никого я бить не буду, — пообещал он Рыске. — Пойдем! — он взял ее за руку.

— Что мы там делать будем? — с недоверием спросила девушка уже на лестнице.

— Саврянским языком заниматься, — нахмурившись, ответил он.

Рыска нехотя пошла за ним, давно уже запомнив, что спорить с белокосым себе дороже.

— Я буду спрашивать, ты отвечай, — распорядился Альк уже в зале для гостей. — На них не смотри. Вон те?

— Да.

Когда они оказались возле стола, Альк галантно отодвинул Рыске стул, сам сел напротив, краем уха уловив наступившую за соседним столом тишину. А потом стал задавать Рыске вопросы… по-саврянски!

Она отвечала, сначала заикаясь и краснея, а потом сосредоточилась, расслабилась и вошла во вкус. Даже про своих обидчиков забыла.

Господа стражники, которых к тому времени было уже не двое, а шестеро, десять щепок спустя начали торопливо собираться. А когда Альк как бы невзначай бросил взгляд на одного из них, лишь на миг встретившись с ним глазами, они вылетели всей честной компанией, оставив на столе недоеденное и недопитое, едва успев швырнуть на стол горсть монет.

— Видела? — самодовольно спросил Альк уже по-ринтарски.

Рыска лишь покачала головой и еле сдержала горестный вздох. Она ни щепки не сомневалась, что Альку все подвластно. Он вообще стал для нее новым богом. Жаль было лишь одного: всю жизнь ему молиться, похоже, не получится. Ведь если верить его предчувствию, а раньше он не ошибался, в любой момент все может рухнуть, и тогда она останется одна. И станет еще хуже, чем было… Но говорить об этом — значит, всё испортить прямо сейчас.

И она снова через силу улыбнулась: да, она видела, конечно, любимый, ты круче всех.

К вечеру шестого дня Рыска поняла: ей не кажется. Альк напряжён до предела. Он стал, как тогда, немногословен и задумчив. А вот любил её как никогда, словно в последний раз. Ей даже закричать от удовольствия захотелось, но она, конечно, застеснялась и сдержалась.

А потом, после того как всё закончилось, обнял её сзади, крепко прижав к себе. Когда он так делал, девушка просто млела. Ничего не было приятнее, чем прижаться к нему спиной, чувствовать его руки на своей груди, ощущать тепло дыхания у себя на шее и на затылке. Рыска снова начала возбуждаться.

— Рысь, — позвал Альк. — Тебе хорошо со мной было?

Она несколько удивилась.

— Хорошо, но почему было?

— Потому что это случится завтра, — уронил он.

— Что «это»?

— В том-то и дело: не знаю, иначе уже придумал бы, что делать… — он помолчал и добавил. — Трудно сражаться с врагом, не видя его.

Рыска вскинулась:

— Но… тогда же, в пещере… Ты же победил, хоть и не видел! — нашлась она.

— Тогда я хотя бы знал, кто это. Слышал его. Догадывался, чего мне ждать… А сейчас совсем ничего, — в его голосе мелькнула растерянность.

Девушка всхлипнула.

— Что же это такое получается? Там победили, а тут еще хуже стало?

Альк слегка дернул плечами.

— Так будет всю жизнь. Привыкай.

Рыска тяжело, глубоко, горестно вздохнула.

— Альк, знаешь… Если я останусь без тебя, я сразу умру, — тихо произнесла она.

Он хотел ответить что-то резкое, в своей манере, но вместо этого осторожно повернул её к себе лицом, заглянул в глаза, полные слёз, и прижал к груди.

— Мне тоже будет плохо без тебя, — признался он. Помолчал немного и продолжал. — Но никто не умрет. А если жизнь всё же разведет нас, я постараюсь тебя найти. Я все усилия к этому приложу. — Альк помолчал ещё. — А если уж не найду, тогда знай: я всегда с тобой, что бы ты ни делала и где бы ни была, — он сглотнул ком в горле. — Об одном прошу: не слушай никого, если это будет идти в разрез с тем, что говорил тебе я. И никому не верь: только мне. Как тогда, в пещере… Как на балу… Как на берегу реки. Не думай, что я тут самого умного из себя изображаю. Я просто понимаю в жизни больше тебя, забочусь о тебе и… совершенно не желаю нашей разлуки… А если ситуация разрешится, если всё встанет на места, я с радостью возьму тебя в жёны. Но сейчас твое право — поверить в это или не поверить. Ждать или не ждать исхода.

— Я буду ждать… — смогла выдавить Рыска, поливая его грудь слезами, но не смея даже всхлипнуть. Впереди разверзлась бездна расставания. Вот где пригодился бы дар… Но его больше нет.

Да и ничего больше не будет. Все станет незначительным в тот момент, когда её саврянин покинет эту комнату. А значит, и плакать не о чем…

Но слезы все равно продолжали литься. Рыска порывисто вздохнула.

— Я думаю, ты зря на себя наговаривал, — сказала она ровно.

— Насчет чего? — не понял Альк.

— Ты не стал бы меня обижать, изменять мне, надолго покидать и нарочно издеваться. Ты был бы хорошим мужем… Мы были бы очень счастливы.

Альк промолчал, обнимая её. Он знал это. Просто сказать такое было проще, чем осознать и уложить в голове тяжесть предстоящей потери.

* * *

Альк видел сон.

Он видел себя скачущим верхом через равнину, занавешенную дождём. А впереди, в туманной дали, вырисовывались шпили их родового замка.

Он скакал уже давно, под непрекращающимся ливнем, весь вымок и жутко устал: каждая мышца ныла. Но останавливаться было нельзя, потому что его ждала мать. Он хотел повидаться с ней перед её смертью, поэтому в голове у него осталась лишь одна мысль: только бы успеть!

Его уже ждали: ворота были распахнуты. Заехав на широкий двор, он спешился и, не глядя ни на кого, помчался в покои хозяйки, птицей взлетел по лестнице, толкнул знакомую дверь… И замер на пороге.

Мама сидела за роялем и играла грустную, но очень знакомую мелодию. А потом обернулась, увидела его, поднялась навстречу сыну… Серая хмарь за окном внезапно сменилась ослепительным светом, словно это не солнце, а мамина улыбка озарила всё вокруг. Альк бросился обнимать свою маму, не веря счастью: он успел!

«Как ты?» — спросил он.

«Очень счастлива видеть тебя, сынок», — ответила мама.

«Как ты себя чувствуешь? Мне сказали, что ты при смерти».

«Но со мной все хорошо! А теперь, когда ты здесь, и вовсе прекрасно!»

На мгновенье радость заполнила сердце до краев. Но тут же пришло осознание: беда не здесь. Беда осталась там, в столице, откуда пришлось так срочно уехать…

Проснулся он от стука в дверь. Едва успел повернуть голову, а незваный гость уже стоял на пороге.

— Сынок, прости, что потревожил, — произнес господин Хаскиль по-ринтарски.

— Что случилось? — хриплым со сна голосом спросил Альк, садясь на кровати. В голове у него шумело. От переживаний он почти всю ночь не спал.

— Срочно езжай в замок, там беда, — ответил отец. — Мне только что сообщили: с мамой беда, она умирает…

Не успев ничего толком осознать, Альк тут же вскочил и начал спешно одеваться. Отец деликатно отвернулся к двери.

— Пап, дай немного денег, — вспомнил Альк.

— Да, конечно, — кивнул посол. — Я тебе и одежду привез, и оружие. Корова у крыльца уже стоит. Все есть. Ты только поторопись!

— Я не об этом, — перебил Альк, — Рыска пусть здесь меня ждет. Оплати её проживание.

— Зачем? — удивился отец. — Я заберу ее домой, всё устрою и выеду следом за тобой. Только ты поскорее езжай в замок, а то… Можешь не успеть, — произнес он с горечью.

— Я понял, — кивнул Альк, заплетая косы. — Просто… она стесняется, — предостерег он.

«Она» в этот момент укрылась одеялом с головой и старалась не дышать. Все её страхи и сомнения по поводу того, что ждало их впереди, с наступлением утра рассеялись, уступив место другим. При свете дня новые переживания казались актуальнее. К примеру, ей думалось: какое впечатление она произведёт на будущего свекра, если сейчас прямо как есть вылезет из-под одеяла?

— Отец, подожди в коридоре, пожалуйста, — догадался Альк.

Господин Хаскиль пожал плечами и вышел за дверь.

— Рысь, ты слышала? Вставай, — обратился Альк уже к ней.

— Я с твоим отцом не поеду! — начала Рыска, едва откинув одеяло.

— Опять ты за свое? — устало вздохнув, он посмотрел ей в глаза. — Хоть ты меня пойми, ведь слышала, что случилось! Не до выяснений сейчас!..

— Альк, но… — попыталась возразить Рыска.

— Тем более, всё равно тебе туда ехать, раз ты моя будущая жена, — перебил её белокосый. — Езжай с отцом, не морочь голову! Ничего он тебе плохого не сделает, — Альк на щепку присел рядом с ней на кровать, погладил девушку по щеке, легонько коснулся губами ее губ.

— Мне очень страшно без тебя, — призналась она.

— Ну пожалуйста! — в совсем уж несвойственной для него манере попросил Альк, и Рыска вмиг одернула себя. Некстати вспомнился эпизод с той проклятой корзиной. Но тогда она хотя бы не знала, а теперь… Вот Саший, и чего она тут кочевряжится? Это ведь не шутки, речь о его матери! Рыске стало стыдно.

— Да, я все поняла, не волнуйся! — торопливо произнесла она. — Конечно, как ты скажешь… — она вскочила, тоже стала одеваться. Альк с облегченным вздохом продолжил сборы в дорогу.

— Ничего и никого не бойся, — наставлял ее Альк, — Там моя няня, она ринтарка. Если что-то понадобится, обращайся к ней.

— Да-да, — соглашалась Рыска.

— Ну вот, — Альк, полностью готовый, бросил беглый взгляд в зеркало. Потом подошел к Рыске, обнял её. — Я вернусь так скоро, как смогу.

— Главное, чтоб с твоей мамой все было хорошо, — прошептала девушка, на миг прижавшись к любимому. В полный голос сказать она не могла: её душили слёзы. Почему-то хотелось крикнуть: «Возьми меня с собой!» Но дело было слишком серьёзным, чтобы сейчас отвлекать Алька по всякой ерунде. Более, чем серьезным. — Езжай спокойно, я буду тебя ждать. И да поможет Хольга и тебе, и ей… — Рыска осенила знаком богини уже не его, а закрывающуюся дверь.

«Все», — почему-то подумалось ей.

Пока Рыска оделась, уложила вещи и вышла на крыльцо кормильни, Алька уже и след простыл.

Девушка сразу отметила, что на улице, где она, как оказалось, не была целую неделю, значительно похолодало, прямо как осенью. К тому же, судя по пасмурному низкому небу, собирался дождь. Плохо, Альку дня три добираться до замка. Вымокнет весь, простудится ещё… И вообще всё плохо, всё как-то некстати.

Альков отец стоял на пороге под навесом. Рыска сразу поняла, что это он: сходство между отцом и сыном было потрясающее.

— Доброе утро, — превозмогая стеснительность, растерянность и страх, вежливо поздоровалась она.

Господин посол окинул её брезгливым взглядом, и девушка сжалась в комок, готовая со стыда провалиться за свой внешний вид. Конечно, штаны и рубашка на ней были чистые, но явно ношеные, не новые и… Как там Альк говорил? В городе так слуги одеваются? Отлично вышло, ничуть не лучше, чем голая и нечесаная!

— Я готова, можно ехать, — едва ворочая языком, пролепетала она.

А в следующий момент ее сердце ухнуло вниз… На нее смотрели те же глаза, что у Алька.

Те же, да не те: холодные, злые, самодовольные. Такие были у Сашия на двуиконии в Приболотье, в доме у Сурка. Рыска каждый раз отворачивалась, посмотрев в них.

«Если не узнаешь злокозненности Сашия, то и не оценишь доброты Хольги», — зазвучал в голове голос мольца. Девушку пробрал озноб. Она приросла к месту.

Господин посол улыбнулся такой же жуткой улыбкой, какой улыбался Альк, когда его сознанием владела крыса.

— Куда ты собралась ехать? — холодно спросил он.

Голос у него тоже был похож на Альков. Только акцент намного более сильный, однако заметно, что говорить по-ринтарски послу приходится много.

— Ну… к вам… домой… — совсем растерялась Рыска. — Альк так сказал…

Посол рассмеялся, и девушка чуть замертво не упала.

— И ты полагаешь, я поступлю, как хочет этот мальчишка? — спросил он.

Рыска опешила.

— Но… он же… обещал…

— Что он обещал? Жениться на тебе? — господин Хаскиль усмехнулся. — Брось, он это всем подряд обещает. К счастью, у него есть я, который не позволит ему совершить такую глупость.

Мужчина ещё раз критически оглядел Рыску с ног до головы и заключил:

— А ты и правда ничего. Даже хорошенькая. Волосы бы чуток посветлей и… Хотя и это не помогло бы.

В этот самый момент из серых туч упали первые капли дождя. А потом на землю хлынул ливень. Посол, не глядя больше на Рыску, накинул капюшон своего плаща и полез за пазуху.

— На, держи, — протянул он Рыске кошель, — заслужила. Пойди купи себе коров.

— Что это? — не сразу поняла Рыска. Грешным делом, она напрочь забыла об их с Альком договоре.

— Деньги, разумеется. Сто златов и ещё пятьдесят сверху. Ты спасла Алька, я признателен тебе. Мне золота не жалко. Но не более того! — холодно и зло добавил он, сверкнув желтыми глазами. — Бери и уходи, пока я не передумал!

Дождь ли тек по лицу девушки или слезы — она не знала… Но в душе вдруг поселилась пустота. Это было невероятно больно, особенно, после таких дней и ночей.

— Да вы что? — отшатнулась она, — Я не возьму! Альк мне не чужой! Я люблю его!..

— Ну и люби, кто тебе запрещает? — раздраженно рявкнул посол. — Только в покое оставь. Не про тебя ягодка спела. Бери, я сказал! — он вырвал сумку из Рыскиных рук, заставив девушку пошатнуться и чуть было не упасть, сунул туда тяжелый сверток, рывком затянул завязки и швырнул ей под ноги. А потом спокойно вышел под дождь и пошел к своей корове, привязанной неподалёку к дереву.

Рыска не собиралась это глотать. Она подняла сумку, извлекла оттуда кошель и устремилась следом за мужчиной. Господин Хаскиль дошёл до своего скакуна, взялся было за узду… и замер.

В двух шагах от запряженного животного, никем доселе незамеченный, порядком уже намокший и очень злой, стоял Альк.

— Хоть бы пару лучин подождал, дал бы уехать подальше, — спокойно произнес он. Рыска облегчённо вздохнула, остановившись в шаге за спиной посла, у которого не нашлось ни слова в оправдание своих действий. Он просто открывал и закрывал рот, как рыба.

— Ты кого решил обмануть? — продолжал Альк. — Я, по-твоему, совсем без головы, что ли? Дешевый спектакль, пап. Глупый и несмешной… А ты не стой под дождем, зайди под крышу! — велел он Рыске с ещё более злой интонацией. — Ты зачем это сделал? Не мог просто сказать, что против моей свадьбы?

— Ты о чем, сын? — наконец взял себя в руки посол, перейдя на более привычный для себя язык. — Зачем ты вернулся? Время дорого, мама может и не дождаться тебя.

— Дождётся, хвала Хольге, у нее ещё лет сорок в запасе есть, — на том же языке уверенно произнёс Альк. — Еще неделю так точно подождёт… Ты что ж делаешь, отец? Ни своих, ни чужих не жалеешь? — он злился всё сильнее.

— Сын, да о чём ты? Не веришь, что мать умирает? Так у меня письмо из замка есть, — посол полез во внутренний карман. Глаза его снова лучились теплом и добротой. Ему просто невозможно было не поверить!.. Если только не знаешь его долгие годы и не носишь дар.

— Убери свою липу, — раздраженно отмахнулся Альк. — А то я не знаю твоих методов!

— Что?

— Тебе письмо подделать — раз плюнуть. Да не такое даже, другого уровня… И отравы сыну поднести — тоже. — Альк усмехнулся. — Даже рука не дрогнула! Какой же ты подлый! — чуть ли ни с восхищением произнес Альк. — Правильно я от тебя ушел. Вернулся вот зря, — с горечью добавил он.

— Сынок, да послушай!..

— Замолчи!!! — рявкнул Альк. — Зачем ты опять лезешь в мою жизнь?

— Я не лезу…

— А как же это назвать? Ты что, целью своей поставил: лишить меня всего, что мне дорого? А я перед тобой ещё и извинялся!

— Но эта девушка тебе не пара! — наконец признался посол.

— Тебя послушать, так мне ни одна не пара.

— Ты знаешь, я всегда хотел женить тебя на её высочестве. Это была бы очень выгодная партия, наш род снова взошёл бы на престол, как во времена предков, и тогда ты мог бы стать тсарём!

Альк закатил глаза, затем покачал головой.

— Ее высочество уже занята. Теперь тебе что надо?

— Можно подумать, на всей земле нет больше наследниц престола! — отмахнулся отец, будто вопрос был давно им обдуман. — Твой брак должен принести пользу и твоей семье, и твоей стране!

— А может, вообще продашь меня, как племенного быка? — сорвался на крик Альк. — Окупишь расходы на мое содержание, а то что же я тебя в убытки вгоняю? — он был так зол, что совершенно перестал обращать внимание на Рыску. — Не нужны мне никакие тсаревны! Давно пора это понять!

— Но это ведь не повод жениться на весчанке! Так не делают, Альк! Даже из благодарности! — господин посол развел руками.

— При чем здесь благодарность? — у Алька от злости аж голос сел. — Я хочу быть с ней! И мне абсолютно всё равно, что по этому поводу думаешь и ты, и весь белый свет!

Посол посмотрел на сына с вызовом.

— Я тебе не позволю! — твёрдо сказал он.

— Да-а? Тогда попробуй, запрети. Увидишь, что будет.

Отец хлопнул себя руками по бедрам.

— Да пойми ты, сопляк, всю серьезность того, что ты собираешься сделать! Это ведь не корова, это жена! С ней придется жить, разговаривать, спать в одной постели (посол внутренне передёрнулся от свежих ещё воспоминаний). Тем более, она детей тебе родит. Ты можешь себе представить, какие они будут?!

— Какие? — не понял Альк. — Самые обыкновенные, — отрезал он. — Даже еще лучше, что она весчанка: потомство здоровое будет.

— Да, и тупое. Все в мамашу, — подпустил шпильку отец. — Говорю тебе: подумай. Ты ведь сомневаешься. Зачем тебе малограмотная девка? Ты ведь можешь выбирать какую угодно!

— Малограмотность легко исправляется, — заметил Альк. Но уверенности в его голосе поубавилось: отец попал-таки в цель.

Посол усмехнулся, почуяв это.

— Сын, ты же знаешь, что девушку из вески вывести можно, а вот веску из девушки — нет!

Альк на миг задумался и умолк. А отец ударил козырем:

— Ладно, — сказал он. — Хочешь жениться — я не против. Женись. Но сначала честно ответь самому себе: ты ее хотя бы любишь?

А бесстрашный белокосый видун снова промолчал, не зная, что ответить. Он молчал всего пару щепок: потом нашел аргументы, и спор продолжился. Но этого мига вполне хватило, чтобы стоящая за спиной посла Рыска со злостью зашвырнула кошель обратно в свою сумку и, круто развернувшись, пошла в кормильню. Её снова душили слезы, но она так и не позволила себе заплакать.

Вот она, беда, пришла, откуда не ждали… И враг, которого не видно — тоже. Да только не там врага искали! Не отец Альков виноват в произошедшем, а… он сам.

Отец лишь озвучил его сомнения…

Савряне орали друг на друга на своём языке, но уроки не прошли даром. Рыска всё поняла. Вернее, поняла так, как подсказало ей ее мироощущение; так, как продиктовали её сомнения; так, как все мы слышим то, что хотим услышать. Или боимся.

Конечно, не нужна она Альку. Зачем ему тупая весчанка? Раньше, когда от неё зависела его жизнь, он ещё терпел. Возможно, был бы способ его удержать, если б не его отец… Вопрос только в том, зачем это нужно — удерживать его? Зачем нужен муж, который будет рядом только из благодарности, жалости или из-за здорового потомства, и при этом устроит такую жизнь, как обещал.

Рыска сердито дернула головой. С неё хватит! Может быть, она и весчанка, дура и всё такое, но у неё тоже есть чувство собственного достоинства! А потому она уходит, пусть ругаются дальше сколько им угодно. А деньги… она их честно заработала, тем более, половина их вообще принадлежит Жару… А то, что произошло за эти дни между ней и Альком касается только её, она не обязана ни перед кем отчитываться. К тому же… Следует признать: она сама этого хотела. И… так даже лучше. Так легче принять неизбежное расставание.

Если б она остановилась и подумала, если бы была постарше и поопытнее в плане общения с противоположным полом; если бы Альк успел сообразить, что отец ему врет прежде, чем уехал; если б он отказался пить предложенный отцом коньяк и сразу поехал за Рыской; если б его сестра все же решилась забрать девушку из кормильни… Наша жизнь — это цепь «если», порой незамеченных нами, но невероятно важных условий, переворачивающих все с ног на голову. Наверное, это и есть видимые путниками дороги, те, которые на этот раз ускользнули от Алька, измучившего себя сомнениями.

Так вот, если бы он так сильно не увлекся перепалкой с отцом, за которой, не смотря на ливень, с интересом наблюдала уже целая толпа зевак, он бы увидел, как черноволосая, такая неуместная здесь девушка, рывком распахнула дверь в кормильню, прошла через зал к стойке, молча швырнула на нее целый злат и вышла с черного хода, выходящего на коровник.

Когда спор, в результате которого господин Хаскиль, махнув рукой, бросил:

— Саший с тобой, делай что хочешь! — закончился, ни Рыски, ни её коровы в пределах видимости уже не было.

— Где она? — страшно рявкнул Альк уже через щепку после того, как не увидел девушку поблизости, обращаясь к кормильцу.

— Не знаю, господин, расплатилась и ушла, — замирая от ужаса, развёл руками хозяин.

Альк выскочил на улицу, приложив дверью о косяк. Его сомнения по поводу женитьбы на Рыске развеялись без следа, словно и не было их, словно и не весчанкой она была, а он не господином. Сердце пронзила боль: так вот, оказывается, как страшно ему ее потерять! А он и подумать не мог, что так относится к ней! Ну где вот она теперь?

Будь он обычным человеком, сразу попытался бы искать её, следуя простой логике. Но, будучи видуном, по привычке обратился к дару, бессильному в таком большом городе, хотя и быстро понял, что это бесполезно. Однако паника уже успела завладеть уставшим от переживаний разумом.

Он вернулся к городским воротам, к тем, через которые чуть больше недели назад они с Рыской приехали в столицу. Что он сказал тогда страже? Представился. А о ней лишь бросил «это со мной» — и все. Расспрашивать стражу не было смысла: в тот день дежурила другая смена. Да и та, наверняка, девушку не запомнила. Кому нужна какая-то девка, приехавшая с сыном посла? Намного интереснее обсудить собственно возвращение молодого Хаскиля.

Итак, все, что Альк мог теперь сделать — это подождать Рыску у ворот, искренне надеясь, что не зная другого выхода из города, она двинется этим путем.

Он стоял и ждал, не обращая внимания ни на набирающий силу ливень, ни на поднявшийся пронизывающий северный ветер, а перед глазами проплывали события последних двух месяцев, особенно дней, проведенных с Рыской наедине.

И когда он успел так к ней привязаться? За неделю ли в кормильне, где им обоим было так хорошо? А может быть, намного раньше, ещё тогда, когда угроза смерти была так реальна? Или давно уже, сразу, с первого взгляда? Но ведь такого не может быть! Не должно! Это неправильно для господина: влюбляться в простолюдинку.

А может быть, он и не влюблен? Просто беспокоится за молодую дурочку, которую кто угодно может обидеть в чужой стране?

Однако, когда Альк в очередной раз вспомнил смущение на Рыскином полудетском личике при виде крови на простыне, сомнений в своём отношении к девушке у него не осталось.

Но как же так? Он ведь запретил себе влюбляться. Давно запретил, потому что ничего, кроме боли и разочарования, это никогда не приносило. И тем не менее, в сердце его поселилась именно любовь — себе-то можно не врать!.. А потому гордый господин продолжал стоять возле городских ворот, вглядываясь в людей и мучительно желая поскорее найти свою весчанку. Мысли, что он не найдёт её, Альк даже не допускал.

А дождь все шёл…

Господин Хаскиль, довольный донельзя, посмотрел сыну вслед и вернулся в кормильню. Хреновый он был бы дипломат, если б не имел запасного плана на случай неожиданности, которой стало внезапное возвращение Алька.

— Принеси-ка мне варенухи, уважаемый, что-то я замерз, — благодушно обратился он к кормильцу, присаживаясь за стол напротив стойки. — И присядь со мной, расскажи, что да как?

Кормилец не возражал. Он был тертый калач, мог услужить кому и где угодно и повсюду имел выгоду, о чем и свидетельствовали осыпавшиеся на него за последние дни златы от семейства Хаскиль. Даже девчонка один отжалела! А уж посол и подавно не поскупился, отсыпал щедрой рукой. За это и варенуху ему — из лучшего вина!

— Ну что, проводили девчонку? — риторически спросил господин Хаскиль, когда кормилец поставил на стол две кружки и уселся напротив.

— А как же, господин, до самых западных ворот! Сын вот только вернулся, мокрый весь, сапоги промочил… Вон дождь-то какой!

На стол лёг ещё один злат.

— Купи ему новые. — посол с наслаждением приложился к кружке. — А куда поехала — не видел?

— Видел, господин, а как же? По Самильскому тракту, прямо в лес. Он постоял ещё, подождал, пока за деревьями не скрылась.

— Превосходно, — посол залпом допил слегка остывшую варенуху. — Если в течении месяца не вернется, будет тебе еще награда. А пока, — он поднялся из-за стола, взял свой плащ, небрежно брошенный на свободный стул и, достав что-то из-за пазухи, подал кормильцу.

— Это что? — поинтересовался тот, повертев маленький сверточек.

— Да так… На всякий случай. Если дурачинушка мой вдруг пожалует, — с невероятной теплотой в голосе пояснил господин Хаскиль. — Начнет тут пить, буянить… Ты тогда тихо подсыпь ему в вино или в еду. И за мной сразу посылай. Только успей, пока он мечами махать не начнёт, а то и я тебе не помогу. Понял? — кормилец, побледнев, кивнул. — Ну и хорошо. — Посол, улыбаясь, накинул плащ и вышел из кормильни.

Хозяина прошиб холодный пот. Он был из другого сословия и никогда не слышал придворных сплетен и новостей. Однако, кто такие Хаскили он, естественно, знал, хотя лично с Альком знаком не был. Тем не менее, единожды увидев посольского сына, намётанным глазом определил: лучше делать, как тот говорит, даже когда трезвый и спокойный. О том, что может произойти, если Альк явится пьяный и злой, хозяин кормильни старался не думать. Спаси, Хольга, как бы боком те златы не вышли.

Но Альк не пришёл… Ни вечером, ни утром, ни трезвый, ни пьяный. Он и до дома-то еле-еле дотащился, скорее, корова довезла, устав мёрзнуть и мокнуть у городских ворот. А ему было уже всё равно. Вымокший до нитки, продрогший насквозь, в сумерках вернулся он под родительскй кров, и, ни на кого не глядя, скрылся в комнате, не раздеваясь, рухнул на кровать и провалился в тяжёлое забытьё.

Приехавшая ещё днём, мать, та самая, к которой Альк срочно должен был ехать утром, не успела порадоваться его возвращению, как обнаружила, что у любимого сына сильный жар, и, конечно, поставила на уши весь дом, вызвала лекаря, отчитала мужа.

— Как ты мог такое допустить? — кричала госпожа Хаскиль. — Мало тебе было, что он от тебя в Пристань сбежал, так вообще его на небесные дороги отправить решил?

— Да что я должен был сделать? — оправдывался посол. — К ноге его, что ли, привязать? Он с девицей приехал, поссорился с ней и унесся куда-то! Мне что, искать его было надо? Не маленький ведь уже, двадцать пять лет почти! А головы на плечах как не было, так и нет, весь в тебя уродился и в папу твоего!

— Отца не трогай! — вконец разозлилась женщина и вылетела из кабинета мужа, хлопнув дверью.

А потом незамедлительно заняла свой пост возле сына, справедливо полагая, что никто не позаботится о нём лучше неё. Мать допросила и Камиллу, но та мало что знала. Уверовав, что что-то здесь не чисто, она решила подождать. Вот станет Альку лучше, и всё выяснится. Тогда дорогому супругу не сносить головы.

* * *

То ли сон это был, то ли бред…

Ему снилась Ладея, девушка, с которой он познакомился на третьем году обучения, а сама она была уже на пятом. То, что заставило их обратить внимание друг на друга, было не любовью и даже не дружбой. Скорее, они сплотились по национальному признаку: девушка тоже была саврянкой. Альк был так рад снова услышать родную речь, что проговорил с ней как-то всю ночь в тренировочном зале ни о чем. С тех пор они стали общаться.

У Ладеи ситуация была обратной Альковой. В своей семье она была седьмым ребенком, а отец её был рыбаком. Они жили возле самой границы, на берегу Рыбки. С неё и кормились.

Решение дочери пойти учиться в Пристань отец встретил с радостью, и со следующей своей поездки на ярмарку привёз не снасти для своего ремесла, а книги для дочери. Вся семья затянула пояса, а Ладея стала посещать молельню: отец заплатил мольцу, чтобы тот обучил дочь грамоте. Никто из родных даже ни разу не упрекнул девушку в том, что на неё уходит столько денег.

Когда пришло время для поступления, отец ночью сам перевёз дочь через реку.

— Почему не хочешь учиться в Саврии? — только спросил он.

— Чтобы не передумать на полпути и не вернуться домой, — ответила она и ушла.

Больше домой она не вернулась — ни со щитом, ни на щите. Последняя их ночь запомнилась ему на всю жизнь. Он помнил, как она, обычно такая властная и несгибаемая, вдруг пришла к нему в совсем другом обличии. От её обычного состояния не осталось и следа: в эту ночь она была для него просто напуганной девчонкой, которая хотела, чтоб её пожалели и поддержали.

— Мне страшно, Альк, я боюсь… — шептала она, прижимаясь к нему всем телом и дрожа. На эту ночь было назначено последнее для неё испытание, после которого она становилась либо путницей… либо крысой.

Но Альк думал не об этом. Он думал о том, как после испытания первым делом — в качестве разрядки — уложит её в свою постель. Да и о чем ещё может думать молодой здоровый парень в тёмной комнате, наедине с дрожащей девушкой? До окончания обучения Ладея не соглашалась на это ни под каким видом. Но теперь-то она просто обязана была согласиться!

…Когда Ладея не вернулась из Зала Испытаний, Альку, прождавшему ее до утра, показалось, что он умрёт от горя.

Дальше он помнил плохо. Его словно оглушили. Внезапно пришло осознание: да, она была ему дорога, очень дорога! Вернуть бы всё назад — и он отговорил бы её, любым способом. Он приложил бы все возможные усилия, золотые горы бы пообещал, замуж позвал бы, учебу бросил бы… Но было слишком поздно. И последняя ночь была потрачена на мысли о сущей ерунде…

— Значит, она была недостаточно хороша, раз община решила, что ей лучше быть «свечой», — звучал в сознании голос Крысолова.

Своему наставнику Альк доверял безоговорочно, и, наверное, только это его тогда и спасло, или как там это теперь следует расценивать?

А два года спустя и он оказался недостаточно хорош. И опять понял все слишком поздно… Ему удалось спастись, да и вообще, жизнь сделала подарок. А он этого опять не понял… Опять — слишком поздно. В третий раз это уже не может быть случайностью. Скорее, это показатель того, что ты законченный идиот.

Когда Альк очнулся, был поздний вечер, даже, скорее, ранняя ночь. В комнате тсарил полумрак, а за столом, спиной к нему, сидела женщина, стройная, моложавая, с короткой, как у девушек, стрижкой. Только тот, кто точно знал, мог сказать, сколько ей на самом деле лет. Почувствовав его взгляд, она обернулась, и лицо её озарилось улыбкой.

— Сыночек! — выдохнула она и бросилась к нему, едва не опрокинув стул.

— Мама… — прошептал Альк, уткнувшись в ее плечо, ощутив родной запах, такой же, как много лет назад. И так же, как в детстве, ему захотелось заплакать, пожаловаться на горькую судьбу, точно зная, что его не осудят и помогут. Только теперь это было не по статусу, да и разучился он плакать и жаловаться, так давно разучился, что и сам уже забыл, когда именно.

— Какой ты стал! — восхищенно произнесла госпожа Хаскиль, отстранившись от сына и оглядев его. — Что произошло? Расскажи мне всё, — с улыбкой попросила она.

«Всё я никому не могу рассказать», — подумал Альк. А вслух спросил, словно не слышал:

— Долго я так?

— Долго, — кивнула мать. — Больше недели. Я… да и все… жутко переволновались за тебя.

Альк вздохнул.

— И ты всё это время была здесь? — спросил он.

— А где ж я, по-твоему, должна была быть? На то я и твоя мать, — снова с улыбкой ответила она.

Он всегда ценил в ней это: не смотря ни на какие беды, она оставалась веселой, доброй, открытой и преисполненной долга, никогда не унывала, и это всегда придавало сил другим. Вот и сейчас она даже не собирается проливать слёзы о том, что было. Она радуется тому, что есть!

И, наверное, поэтому Альк без всякого стеснения произнёс:

— Прости, что мы столько лет не виделись.

Она, всё с той же улыбкой, лишь покачала головой и отвела с его лба прядь волос.

— Простить — за что? — спросила она. — За то, что не остался навсегда ребенком? За то, что вырос?

— Я мог бы тебе написать… — пожал плечами Альк.

— Значит, были другие, более важные дела.

— Ну зачем ты меня оправдываешь? — вздохнул Альк. — Лучше б поругалась!

— Уверена, ты и сам себя поругал, вдоль и поперёк. Ну и будет с тебя, — госпожа Хаскиль вновь улыбнулась и поцеловала сына.

Они помолчали. Альк прислушался к себе. Ничего не было, только слабость и пустота. Если попытаться сейчас подняться с кровати, — упадешь неминуемо.

Он посмотрел на мать. Постарела… Дед был прав, как и всегда. Постарела, да не на пять лет, а на все пятнадцать. Или ещё больше…

— Ты так плакала перед тем, как я ушёл, — уронил он.

Мать пожала плечами.

— Кто угодно плакал бы на моем месте, — сказала она уверенно. — Так у всех… Когда дети взрослеют, нам либо грустно, либо страшно, либо завидно. Главное, чтобы не было стыдно. Впрочем, будут свои, поймешь. Но с тех пор прошло много лет. Я столько думала о тебе… — она нахмурилась. — В конце концов я поняла: ты бы ушёл все равно. И Пристань тут совершенно ни при чем. Тебе нужно было искать свою дорогу, вот и все, — она отёрла некстати набежавшие слёзы и на щепку отвернулась.

— Я ведь её так и не нашёл, дорогу эту, — со вздохом сказал Альк.

Мать опять улыбнулась.

— Ещё найдёшь. Ты молод. И я в тебя верю, — кивнула она. — Но ты даже не представляешь, как я рада, что ты жив! — она снова обняла своего повзрослевшего сына.

— Я рад так же, как ты, — Альк обнял мать в ответ, закрыв глаза.

— А о той девушке ты мне расскажешь? — напрямую спросила госпожа Хаскиль, отстранившись и посмотрев в глаза сына.

Взгляд его на миг затуманился. Сердце забилось чаще. Слишком больно ещё было говорить о потере. Да и мать расстраивать Альк не хотел.

— Уже наболтали? — попытался отшутиться он.

— Что значит — наболтали? Вообще-то, я здесь хозяйка, мне всё положено знать. Ну так как? Ты расскажешь?

Альк вяло пожал плечами.

— Как-нибудь потом, — ответил он. — Сейчас лучше поесть…

Мать понимающе кивнула.

— Да, ты прав, — согласилась она. — Поесть нужно, а то ты совсем исхудал. А потом ванну принять и ещё поспать. Согласен?

— Согласен, — со всей возможной бодростью ответил Альк.

— Ну тогда пойду тебе что-нибудь принесу, чтобы слуг не будить, а там посмотрим… — сказала госпожа Хаскиль, потрепала сына по щеке и, поднявшись с кровати, на которую присела во время разговора, направилась к двери.

Выйдя в коридор, она покачала головой. Улыбка вмиг сбежала с её лица. Переживала она намного больше, чем говорила.

Как и отец, она любила Алька сильнее остальных своих детей, хотя никогда бы в этом не призналась. Да и неудивительно, сплошь и рядом такие примеры: дети, за которых сильнее переживаешь, всегда на порядок любимее спокойных и послушных. По Альку она выплакала море слёз и даже собиралась лично поехать в Ринтар и прошерстить там все Пристани, найти сына и вернуть его домой. Не сразу до неё дошло, что это будет выглядеть странно и глупо: за здоровым парнем приехала мамочка! Позор!

Но эта проблема давно решена, зато возникла другая, едва ли ни хуже предыдущей.

Когда знаешь человека с рождения, а особенно, если ещё и выносишь его под сердцем, когда следишь за первым его шагом, первым словом, первым выводом, первым поступком, то всегда знаешь, всерьёз ли он обеспокоен. Это не изменит даже долгая разлука, ибо в основе своей люди не меняются, какой бы срок ни прошёл. И потому сейчас мать понимала: её сын обеспокоен всерьёз, скорее всего, из-за той девушки, и никакого дара не нужно, чтобы это понять, достаточно простого жизненного опыта и материнского инстинкта.

И снова — «если бы…»

Если бы она была дома, когда Альк вернулся; если бы приехала хоть на день раньше… Или если бы Альк всё ей рассказал — она свернула бы горы для него. На это все матери способны, легко и с удовольствием решая неразрешимые проблемы своих детей.

Если бы она только знала!..

Но она не знала. И поэтому её сын и его несостоявшаяся невеста с этого перекрёстка пошли разными дорогами. Невероятно, немыслимо разными.

Глава 4

Крысолов окинул взглядом аудиторию и нахмурился. Прямо перед ним пустовал один стул.

— Это ещё что такое? Где Рыска? — спросил он, ни к кому конкретно не обращаясь.

Дело было к вечеру, мужчина устал, потому что весь день у него прошел сикось-накось. С утра пропал кошель, разбились такие необходимые в последние несколько лет очки, а господа адепты были непослушны сегодня как никогда.

— Её с утра сегодня нет, — сообщил один из учеников.

— Вижу, что нет! — вызверился путник. — Я спрашиваю: где она?

Желающих навлечь на себя гнев наставника не нашлось. Все тихо, не глядя на него, пожимали плечами.

Он вздохнул. Голова к вечеру разболелась, наверное, метель будет: тут среди такого количества коллег точнее не узнаешь. Хорошо хоть, занятие на сегодня последнее.

Дав ученикам простое задание, — лишь бы не шумели, он решил сходить в общежитие. Рыска, не пропустившая за два с половиной года ни одного занятия, а сегодня прогулявшая весь день, его по-настоящему обеспокоила. Да и не хотелось ему сегодня уже работать.

Адепты шептались ему вслед. Он, усмехнувшись, лишь бросил через плечо, что выполнившие задание могут быть свободны, а отчитаются в следующий раз, и шепоток тут же стих.

С тех пор, как Рыска поступила учиться, по Пристани пополз слушок, что она не кто иная, как дочь Крысолова от саврянки. Сначала шушукались лишь адепты, а потом и наставники заинтересовались, поддержав сплетню и развив тему. Путник только посмеивался, не подтверждая, но и не опровергая этот слух. Интересно было то, что девушка сама, по книгам на досуге выучила саврянский язык, притом весьма неплохо, и это добавило уверенности любителям молоть языками. А уж обращение путника к Рыске «доча» окончательно укрепило эту уверенность.

Однако и плюсы у этого слуха имелись: во-первых, считая Рыску наставничьей дочерью, адепты к ней не клеились, опасаясь гнева «отца», а во-вторых, комендантша общежития выделила девушке отдельную, «люксовую» комнату, не невесть что, но при Рыскином характере одиночки — самое то. Да и можно теперь навестить её в любой момент, вот, к примеру, как сейчас.

Дверь была закрыта, и он постучал.

Рыска открыла на стук, не спросив, кто там, ибо кроме него к ней редко кто заглядывал. Открыла, глянула красными припухшими глазами и снова заревела, плюхнувшись на кровать.

Крысолов оглядел её. Было видно, что девушка со вчерашнего дня не вставала: так и валялась на нерасправленной кровати прямо в одежде, не причёсывала волосы, никуда не выходила. О причине её поведения путник, похоже, догадывался…

Со вздохом взяв стул, Крысолов придвинул его к кровати, сел, погладил Рыску по голове.

— Ну, что случилось, доча? — спросил он, хотя всё понял.

Она на миг обернулась, посмотрела на него, а потом снова зарыдала, уткнувшись в подушку, только теперь уже в голос.

— Ох, ты, горюшко моё! — вздохнул путник. — Рыся, ну что такое? Скажи старику, а то головушка у него всё сильнее болит!

Он давно понял, как с ней нужно общаться. Самое сильное чувство у неё — это жалость. Дави на это, и не ошибешься. А потом отвлечется, успокоится и сама всё расскажет.

Подействовало и в этот раз: Рыска тут же подскочила, забыв о своей беде.

— Голова у вас болит? Сейчас, я сейчас! — она завозилась в комоде, достала какой-то пузырек, накапала в ложку остро пахнущую коричневую жидкость, поднесла к его лицу.

— Вот, выпейте, и ваша боль пройдет, — пообещала она.

Пришлось глотать. Дрянь оказалась редкостная, да ещё и на спирту такой крепости, что самый ядреный самогон отдыхает, поэтому поднесенная следом кружка с водой была очень кстати.

— Где ты такую гадость взяла? — с чувством произнёс Крысолов.

— Как где? Сама приготовила! — гордо заявила Рыска. — Первейшее средство от головной боли!

— Конечно, хватит удар от крепости — и голова тут же пройдёт, — пробормотал он себе под нос, пока Рыска отвернулась, отметив, однако, значительное улучшение состояния своего здоровья. «Может, и правда хорошее средство, — подумал путник. Похоже, не зря она посещает открытые пару лет назад курсы травников при лазарете. Говорит, хвалят её там, равно как и в Пристани».

— Где была-то весь день? — наконец спросил он.

У Рыски снова брызнули слёзы. Она отвернулась, но на этот раз быстро справилась с собой.

— Я его видела вчера… — уронила девушка. — Он к вам приходил, учитель. Что он тут делал? — заглянув ему в глаза, спросила она.

— Будто ты не знаешь, — печально проговорил Крысолов.

— Он вернётся сюда, да

Путник покачал головой.

— Нет… Что ему тут делать? Он давно закончил обучение. — Крысолов в упор взглянул на ученицу. — Он теперь путник, Рыся. Его мечта сбылась…

— Как? Когда? — встрепенулась девушка.

— Ещё прошлым летом… Позлился три года, подулся на меня, а в конце этой весны пожаловал сюда. Жаль ему стало потраченного времени и сил. — Крысолов помолчал и заключил:

— Получил разрешение коллегии и прошёл испытание снова.

— И его допустили? — удивилась Рыска.

— А как могли не допустить? — путник развел руками. — Он информацией владеет — на десятерых хватит. К тому же хитрый, где хочешь влезет. Ну и уровень подготовки у него — не мне тебе рассказывать. И денег, скорее всего, подкинул кому следует. Мне, по крайней мере, ничего не перепало, — признался он с улыбкой.

— Всё… гладко прошло? — осторожно спросила Рыска.

— А как же иначе?

Они помолчали.

— Как ваша голова? — заботливо спросила девушка.

— Всё прошло, спасибо, доча, — ответил Крысолов, прислушавшись к себе. — Что-то, видно, старый я уже, болею часто. Умру, наверное, скоро.

— Не говорите ерунду! Я вас вылечу, если что, — пообещала Рыска.

Путник улыбнулся. Девушке определенно стало легче. Вот такие они, женщины, им всё нужно проговаривать! А ей тяжелее других: подруг у неё нет.

— Хотите чаю? Или поужинать? — спросила Рыска.

Он совершенно не хотел ни того, ни другого, но и оставлять Рыску одну — тоже. Ей только что полегчало. Пришлось согласиться, да и нечем ему больше было заняться. Дома-то его никто не ждал… Лучше и правда посидеть с ней, поговорить — неважно о чём. Адепты и наставники, те, что смакуют сплетни, в чём-то правы: она ему теперь как дочь, с тех пор, как он нашёл её там, где и не рассчитывал увидеть.

— Так будете ужинать? — повторила она, и Крысолов кивнул. — Тогда принесу дров и воды, — уже привычно защебетала девушка.

— Может быть, в столовую сходим? — предложил путник.

— Ни в коем случае! — отрезала Рыска. — Там сегодня толстая кухарка работает. Она жуткую дрянь готовит — есть невозможно. К тому же через улицу идти неохота, там метель начинается.

Крысолов выглянул в окно. Да, и в самом деле, всё посерело, ветер поднялся, темнеть начало на две лучины раньше. Не зря болела голова!

— Хорошо тебе говорить, а мне в любом случае потом туда идти.

— Зачем ещё? — спросила Рыска. — Переночуйте в общежитии. Тут же есть комнаты для наставников. Хотите, у меня оставайтесь, я на полу посплю.

— Благодарю, но нас тогда неправильно поймут, — усмехнулся Крысолов.

— Пусть понимают, как хотят, — отмахнулась Рыска. — В общем, я сейчас, — сказала она и вышла с ведром в коридор, — лампу пока зажгите, — крикнула она уже оттуда.

* * *

Рыска встретилась ему в веске с поэтичным названием Калинки.

Путник оказался там совершенно случайно, по дороге из другой вески, куда ездил по вызову. Честно говоря, назвался в поездку сам, желая немного отдохнуть от адептов, да не рассчитал немного с погодой.

В тот год стояла на диво противная весна: время близилось уже к началу лета, а заморозки по ночам никак не отступали, не давая весчанам начать толком полевые работы. По утрам трава была вся седая от инея, лужи замерзали по краям, а поля стояли либо голые, либо с побитыми морозом посевами. А вот дождь с завидной регулярностью лил ежедневно, иногда по пять лучин кряду.

Дорога от Калинок до Ринстана шла по лесу и по болотам, естественно, в такую погоду была сильно размыта, и Крысолов решил не лезть на ночь глядя к Сашию на кулички и остаться в веске. Правда, кормильни там не было, и ему пришлось стучаться в крайнюю избу.

— Нет, господин путник, — развел руками хозяин. — У меня места мало!

— Я заплачу, — пообещал Крысолов.

— За что? За кусок голого пола шириной в три ладони? У меня десять детей, самим деваться некуда.

— Пусти хоть на сеновал! — взмолился путник. — Замерзну же к Сашию! — он и в самом деле за день вымок под дождем, продрог, устал и проголодался. Всё, о чем мечталось — это сесть у огня и поесть.

— А разница в чем? — усмехнулся мужик. — Там сена уже почти не осталось, а холодина такая же, как на улице. Хотите — ночуйте бесплатно.

— Подожди, балбес! — раздался из глубины избы зычный голос, и щуплого мужичка отодвинула в сторону крупная баба с половником в правой руке. — Давайте я вас, господин путник, к подруге своей, Ульфине отведу. Они с племянницей вдвоём живут, дом у них большой, три горницы, пожрать всегда есть, правда, племяшка её родила месяц назад. Дитё вроде спокойное, но может и заорать. Потерпите? Да ещё: идти на другой конец вески.

Крысолов оглянулся на небо. Тучи к вечеру разошлись, ветер стих. Капать, конечно, перестало. Но, судя по сиянию вокруг луны, мороз ночью снова ожидался. Да и дар против ночевки в доме неизвестной женщины не возражал, даже наоборот.

— Двор у них, опять же, большой, — продолжала баба, — сараи всякие… Зверюге вашей куда теплее, чем под небом.

— Ну, ведите, — согласился путник. — Только вот ещё что: нет ли у вас вина либо самогона какого? Я бы купил. Согреться надо срочно.

— О, на этот счет не беспокойтесь, господин путник! Ульфинкиным самогоном вся веска поится — никак не напьется. И мой балбес тоже! — погрозила она половником вглубь избы. — Так пойдёте?

— А куда ж деваться?

— Ну, тогда, пошли, — тётка шмыгнула в дом и вышла оттуда уже в тулупе поверх платья. — Холодно, хуже чем зимой, честное слово! — пояснила она, и Крысолова в очередной раз пробрал озноб.

— А как же вы назад пойдёте? — превозмогая дрожь, спросил он. — Муж вас не встретит? А то мало ли что…

— Да пусть кто попробует! — женщина воинственно потрясла половником, и Крысолов уверился, что и жизнь её, и честь в полной безопасности.

— А у девушки есть муж? — спохватился мужчина по дороге. — А то явится среди ночи. Кто знает, как отреагирует…

— Какой муж? — гоготнула баба, радуясь возможности посплетничать. — Шалава она саврянская! Да ещё и ведьма! Как глянет глазами своими — душа в пятки уходит. Дитё неизвестно от кого родила. Приехала в конце того лета на трехцветной корове, да и зимовать осталась. Зимой пузо раздуло, а по весне родила. Пацан — вылитый саврянин, хоть сама и черная.

— А говорите — саврянка, — уцепился за неточность Крысолов.

— Не, только глаза, — поправилась баба. — Говорят, мать её в войну от саврянина прижила, так вот и она, кажись, тоже самое сделала, потому как с севера приехала.

— А ведьма почему? — перебил путник. От нечего делать, он развлекался разговором, стараясь не засмеяться.

— Как почему? — тётка аж остановилась. — Саврянки ж все подчистую ведьмы! Как такое можно не знать?

— А, ну да, — серьёзно кивнул Крысолов.

Бабу понесло дальше по кочкам сплетен, да так, что у него чуть голова за пол-лучины не распухла.

— Во, пришли, — наконец, сказала она.

Дом стоял на берегу озера, отражаясь в воде при яркой луне. Красиво было — не описать словами. Он аж про холод позабыл!

Тётка толкнула калитку, просеменила через двор, без стука отворила дверь. Из дома на замерзшего вконец путника пахнуло теплом и чем-то вкусным, намного вкуснее, чем в городских кормильнях.

— Уля! — позвала провожатая.

— Чего тебе? — раздалось изнутри.

— Пусти мужика на постой. Ко мне просился, да некуда, сама знаешь. Он со зверюгой и замёрз в сосульку.

— Путник, что ли?

— Он самый.

— Три сребра заплатит — пущу, — не продешевила хозяйка дома.

— Заплачу! — пообещал Крысолов. — Только пустите!

На пороге появилась строгая сухопарая женщина в длинном белом платье и переднике с уже невыводимыми пятнами.

— Тогда милости прошу, господин путник, — произнесла она с достоинством. — Стол, постель в отдельной горнице, баня только истоплена, нетопыря вон в тот сарай сейчас определим. Захотите — завтра оставайтесь, передохните, — она на миг встретилась с мужчиной глазами, сдержанно улыбнувшись. — Хмельного могу предложить.

— И всё за три сребра? — удивился путник. В весках он останавливался редко, а в городских кормильнях драли порой втрое за грязную клетушку и помои вместо ужина.

— Ну да, — кивнула женщина. — Только имейте ввиду: в доме ребёнок, месячный. Так что в доме не курить, не шуметь, если на двор пойдете — дверь за собой закрывать.

— На всё согласен! Только пустите к огню! — он и так замёрз, а ощутив малую толику тепла, просто затрясся.

Три лучины спустя, когда нетопырь, накормленный прошлогодними тыквами, отдыхал в сарае, за надежным засовом, а сам путник, напарившийся в бане, и его хвостатый друг, согрелись, хозяйка, накрыв на стол, вежливо пригласила постояльца отужинать. Настроение у Крысолова стало просто прекрасным. Надо же, как неожиданно повезло! Такие райские условия всего за три сребра! И хозяйка, хоть и немолодая, но милая и приветливая, всё время улыбается, с порога пару стопок рябиновой настойки поднесла, на корню убив начинающуюся хворь. Надо бы её отблагодарить как-то по-особенному…

Когда мужчина нацелился ложкой на горячие щи, госпожа Ульфина приоткрыла дверь в соседнюю комнату и заглянула туда.

— Спит? — спросила она шёпотом. — Иди ужинать. Я тебе дам, не хочу! Стесняется, — пояснила она гостю, снова улыбнувшись. Расслабившись в тепле, слегка захмелев, он тоже улыбнулся, найдя её почти красавицей. И, решив уже было скрасить одинокой женщине ночь, принялся за еду.

Но когда из соседней комнаты вышла девушка, он замер с ложкой во рту.

— О, помилуй меня, Хольга! — прошептала она, прижав ладони к щекам.

— Рыска? Ты? Но как? — опешил Крысолов.

— Вы знакомы? — удивилась женщина.

С него вмиг слетел весь хмель.

— Как ты сюда попала? — обалдело спросил путник. Он был не то что удивлён — шокирован! Но ведь он был уверен, что Альк… Вот это поворот! Сплетни и увиденное сложились в прозорливом уме, и всё стало понятно.

— Так этот упрямый выскочка обрюхатил тебя и бросил? — хлопнув стакан настойки, зло спросил Крысолов.

— Не говорите так про Алька, — тихо и жёстко ответила Рыска, сверкнув глазами.

— А, так вот почему так малого назвала, — догадалась хозяйка дома.

— Давай, рассказывай, как было, — выпив две стопки подряд, велел путник.

Ульфина подсела к столу, налила и себе стопку настойки. В глазах женщины читался интерес: она тоже ничего не знала о Рыскиной личной жизни.

— Не буду я ничего рассказывать, — твёрдо произнесла девушка и развернулась, чтобы уйти.

— Не, погоди! — остановила ее тётка. — Так дело не пойдет! Может, господин путник прав в чём, может, милого твоего найти можно. Да и вообще — мало ли! Рассказывай, давай!

— Чего его искать? — устало уронила Рыска. — Я знаю, где он. Только зачем мне это?

— Затем, что я поеду туда и выдеру его как Сидорову козу! — вызверился путник. — Хорошее дело: сам на золоте жрёт, как сыр в масле катается, а ты тут одна дитя его растишь! Еще и денег тебе должен!

— Он отдал, — возразила Рыска. — Кстати, вы не знаете, где Жар? Половина денег — его.

— В Ринстане, где ж ему быть? В тайной службе служит, я устроил, — отмахнулся Крысолов.

— Передадите ему?

— Ещё чего! Сам пусть сюда едет, я расскажу ему о тебе.

— Это будет ещё лучше, — сдержанно улыбнулась девушка.

— Ах ты, мать его, крысью! Да его ж убить за это мало! — выпив в четвёртый раз, продолжал яриться Крысолов.

— Кого? Жара?

— Да нет же, Хаскиля твоего разлюбезного! Вот урод! Да я ему все космы пооторву!

— Да прекратите вы! — не выдержала Рыска, ударив кулачком по столу так, что тарелки подпрыгнули. — Я сама ушла.

Повисла пауза.

— Зачем? — удивился путник.

— Не хочу посольскую родословную портить, — вздохнула она.

Крысолов, уже окончательно отказываясь что-либо понимать, уставился на девушку.

— Да ты правда, что ли, дура? — спросил он.

— Наверное, — глухо сказала она.

— Зачем ты это сделала?.. То-то я гляжу, что на него это непохоже, — задумчиво проговорил путник. — Он, конечно, сволочь, но благородная сволочь. Подобного за ним никогда не водилось, он за свои поступки отвечать умеет. Он хоть знает?

— Не знает и не узнает, — заверила Рыска.

— Да, если б знал, в два счёта бы на тебе женился, — согласился Крысолов.

— И что это была бы за жизнь? — гордо спросила девушка.

— Уж лучше, чем так.

— Как — так? У нас всё хорошо.

— Ага, хорошо, — тоже, хлопнув ещё стопочку, кивнула тётя Ульфина. — Иногда по целой ночи ревёт, а иногда и день захватывает. Как ни гляну — глаза на мокром месте. И сейчас заревёт, того и гляди!

Рыска закрыла руками лицо. Слёзы снова подступили к глазам.

— Ты расскажи, как было, — попросил Крысолов. — Садись, расскажи. Я твой друг, тётя твоя тут. Нас не надо стесняться, — он погладил девушку по вздрагивающим плечам, — расскажи… Тебе же легче будет!

От души проревевшись, Рыска присела за стол и всё им рассказала, краснея аки маков цвет, когда разговор касался причины появления на свет её малыша. Рассказала про свою большую любовь, про господина посла, не одобрившего выбор сына, про то, как под проливным дождем покинула негостеприимную саврянскую столицу. И про то, как просто ехала и ехала, не разбирая дороги, пока не оказалась в Калинках. И неизвестно, что было бы, если б однажды ранней осенью, холодным промозглым вечером не постучалась она в уютный домик у озера, где неожиданно нашла и приют, и добрый совет, и дружескую поддержку, и материнскую заботу.

— Так вы ей не тётя? — поинтересовался путник у Ульфины.

— По крови — нет, а так… да, теперь уже, конечно, тётя, — ответила Муха, а это была она. — Мне ведь тоже несладко пришлось, господин путник. Одна на старости лет осталась, а тут такая радость… — она со вздохом улыбнулась, заглянув в глаза Рыски. — Ну хватит уже печалиться, милая. Радуйся тому, что есть.

Так или иначе, но Рыске полегчало. Во всяком случае, наутро она улыбалась.

Крысолов ошибся насчет простуды, а может, просто перебрал, но голова гудела с утра как колокол, и потому он остался в гостях у Рыски и её тёти ещё на сутки. Теперь уже никто не требовал с него денег, но он всё равно, по собственной иннициативе, решил подкинуть немного: они лишними не бывают, когда в доме младенец.

Честно говоря, основной причиной его задержки стало не плохое самочувствие, а желание посмотреть на маленького отпрыска семейства Хаскиль. Детей путник любил, но в жизни у него с этим как-то не срослось.

Сердце замерло, когда Рыска подвела его к колыбели. Её лицо сияло от гордости и радости.

— Смотрите, — торжественно произнесла она.

Увидев малыша, путник аж вздрогнул.

— Ну как? — над ухом прошептала молодая мать.

Как? Жёлтые с зеленцой глазки, бровки вразлёт, светло-серебристые волосы — так, пушок пока, острое саврянское личико, невероятно белая кожа и потрясающее сходство во всём. Даже пальчики на руках…

— Такое впечатление, что это не ты, а он его родил, — Крысолов прицокнул. — Ну надо же! Только кос не хватает!

— Вырастут! — с вызовом пообещала Рыска.

— В Ринтарской веске?

— Ну и что? Плевать я хотела.

— Задразнят пацана!

— Пусть только попробуют, — холодно произнесла девушка, и путнику стало понятно, что это не просто угроза.

— Скажи Альку! — взмолился Крысолов. — Ну хочешь, я сам к нему поеду? Знаешь, как рад будет? Я его знаю, Рысь, не дури!

Она помолчала немного.

— Знаете, почему я ушла? — начала она. — Я для его родни — как корова беспородная. Наполовину из скакового стада, наполовину из дойного. Ни то, ни сё. Мне и Альковых закидонов хватало, а тут еще и они бы насели. Ну не дали бы нам спокойно жить! Мне-то без разницы, я бы ради него и не такое бы стерпела, а он стал бы переживать да изводить себя… Он ведь только с виду стальной. Нутро у него мягкое, чуть дотронешься — и рана. Он потому и в путники пошёл, думал, будут все видеть, какой он, весь из себя: и дар у него, и мечи, и не доберутся… И из дома уйти навсегда хотел, и женщин близко не подпускал, и ведёт себя со всеми надменно, чтоб не ранил никто. А главное, он сам этого всего не понимает! Кичится своей силой, всегда и ото всех пакости ждет… Так же жить невозможно! Представляете себе, как тяжело таким быть? И как с ним тяжело…

— Да уж знаю, — со вздохом, согласился путник.

— А главное ведь, хороший он… Добрый, благородный. Родных своих очень любит. Но никогда в жизни ни в чём таком не признается! И мне с этим тоже ничего не поделать. А смотреть на такое сил не было… — Рыска всхлипнула и отёрла слёзы. — Он сам себе никогда не позволит быть счастливым… А отец его свои цели преследует. И… Тоже ничего понимать не желает. Я правильно ушла. Я всё равно бы не смогла ничего изменить.

— А как же ребёнок? — печально спросил Крысолов.

— А что — ребёнок? — серьезно спросила девушка. — Альк ведь путником быть мечтал? Вот пусть и будет. Таким, как он, всё равно не до семьи. Перекати-поле… Я сначала думала, что обиделась, но дело не в этом. Просто не хочу всю жизнь сидеть и ждать… — она шмыгнула носом. — Мальчик будет только мой. Я так радовалась, когда узнала, что он будет! — улыбнулась Рыска, покачав головой. — Сутки в молельне на коленях простояла, Хольгу благодарила!.. Да и никому он не нужен, кроме меня, — заключила она.

— Ты неправа! — с чувством выпалил Крысолов. — Именно из таких, как Альк, и получаются самые лучшие мужья и отцы!

Рыска вздохнула, глубоко, тяжело и махнула рукой.

— Этого всё равно не будет, — подвела она печально и уверенно.

Помолчала, а потом совсем уж упавшим голосом попросила:

— Пожалуйста, не говорите ему…

— Да почему?

— Потому что так для всех будет лучше.

Крысолов хотел было ещё что-то сказать, но вдруг понял: она давно все решила. Переубедить её, по крайней мере, пока, не получится. Вот глупая, напридумывала себе… Может, правда, навестить Алька в замке?..

С другой стороны, мало ли что между ними произошло? Явно же, что-то она недоговаривает. Говорит, отец Альков виноват. А так ли на самом деле? Вздохнув, путник решил не лезть не в своё дело.

— Жалко… — только и сказал Крысолов.

— Что?

— Жалко, говорю, и тебя, и его. И маленького… — он посмотрел девушке в глаза. — Зря ты так, Рысь… Зря ушла. Все, что ты сказала — это… так оно и есть. Но вам всё равно не надо было расставаться! Я, когда тебя только увидел, сразу понял: такая моему ученику и нужна.

— Почему? — Рыска слегка улыбнулась, скорее, своим мыслям.

— Противоположности притягиваются… А ты его противоположность: снаружи мягкая, а внутри стержень стальной, никому не сломать. Таким, как ты, тоже надо в путники идти. Ты, кстати, не хочешь?

Спросил он риторически, чтобы просто сменить тему на менее печальную, да и мнение её по этому поводу давно знал. А она вдруг неожиданно, жёстко, по-деловому, спросила:

— А можно? А то златы-то закончатся рано или поздно, а кушать что-то надо.

Путник изумлённо уставился на девушку, а она продолжала:

— В веске жить мы будем впроголодь. А сын растёт. Хотелось бы, чтоб увидел в жизни побольше, чем в своё время я, чтоб в люди вышел, нужды не знал. Что мы с тётей вдвоём сможем ему дать здесь? Тем более, она уже немолодая. А вот если б я выучилась, потом смогла бы неплохо зарабатывать. Вообще, я бы хотела…

Крысолов лишь головой покачал.

— Ведь условия не изменились, — предостерег он. — Ты уверена?

— Уверена, — кивнула Рыска.

— Одного не пойму: как твой дар смог вернуться? Ты же его потеряла… И потом, ты ведь не хотела. Сама же мне говорила, что считаешь всё это подлостью какой-то…

Она в который раз махнула рукой.

— Всё после родов пришло… — пояснила она. — И дар вернулся, и… отношение к жизни изменилось. Мне по-прежнему всех жалко. Но его, — она кивнула на колыбель, — жальче всех. И за него я кого угодно проглочу: хоть крысу, хоть корову, хоть ядовитую змею.

— А если сама станешь крысой? Учти, помочь тебе избежать этого никто не сможет…

— А я и так крыса, — нахмурившись, перебила Рыска. — Спряталась в нору и сижу тут. Только по ночам и вылезаю. Надоело, — заключила она. — Хочу как Альк: всё знать, всё уметь и никого не бояться.

— Ты его идеализируешь, — с улыбкой покачал головой Крысолов.

— Да, — согласилась Рыска. — Это потому, что очень сильно люблю. Он для меня как бог: рядом с Хольгой стоит.

— Он больше на Сашия похож, по-моему, — буркнул путник.

— Наверное… Но Саший тоже бог, и тоже — рядом с Хольгой.

Крысолов оглядел девушку с неподдельным уважением. Что ещё он мог ей сказать?

— Ну что ж, тогда к осени готовься в Пристань. Дар у тебя есть. Тебя непременно туда возьмут. — Он помолчал, соображая. — Я сам приеду за тобой, чтобы по дороге с тобой ничего не случилось. Тётя-то тебя отпустит? Ей ведь самой придётся растить дитя.

— Отпустит, — ответила девушка. — Это она мне посоветовала учиться.

Уезжая на следующее утро, Крысолов оставил Рыске две книги.

— Научись хорошенько читать и писать, там много придётся, — наставлял путник девушку. — Жаль, без учителя, ну да ладно.

Тётушка Ульфина покачала головой:

— Почему это — без учителя? Я грамотная, могу помочь, если попросит.

— Прошу! — Рыска с улыбкой сложила руки шатром. Она уже больше суток пребывала в приподнятом настроении — впервые почти за год.

— Вот видите, господин путник, как вы нам помогли! — тётя похлопала девушку по плечу. — Приезжайте к нам ещё, — промурлыкала она с довольной улыбкой.

Кому ещё он «помог» (ночью на сеновале, не смотря на заморозки), Рыска догадалась, понимающе ухмыльнувшись.

— Всенепременно! — пообещал Крысолов.

С этого дня установилась тёплая, совершенно летняя погода, что вызвало благоговейный ропот весчан, прекрасно увидевших, какого гостя принимали Рыска и тётя Ульфина и как тепло они с ним прощались.

Весчане с тех пор ещё больше стали сторониться неулыбчивой девушки, укрепившись во мнении, что раз она знается с путниками, то её точно следует опасаться.

Осенью Крысолов перевёз девушку в Ринстан, помог устроиться и освоиться в Пристани, и с тех пор дня не проходило, чтобы кто-нибудь из коллег, случайно встретившись с ним, не начинал хвалить его старательную «дочь». Впрочем, было это вполне заслуженно, ибо прилежная Рыска изо всех сил тянулась за своим кумиром, а потому и успехи её не могли оставаться незамеченными. Крысолов был рад, что привёл её в Пристань. Он гордился ученицей, да и жить ему стало с тех пор веселее.

* * *

— Ну, вот и я, — Рыска поставила ведро с водой на пол, сбросила дрова возле печки. — Затопите, пожалуйста, печь, — попросила она, — а я пока картошку почищу. Или, если хотите, давайте наоборот.

Господин путник тяжело вздохнул. Растапливать печь ему приходилось редко. Хозяйство в его квартире вела экономка, приходящая прислуга. Она прибиралась, вычищала и растапливала камин, добивалась, чтобы стало достаточно тепло, и уходила домой. Ел Крысолов чаще всего в кормильнях, так что и картошку чистить ему приходилось нечасто. Городская жизнь и достаток давно сделали его ленивым в быту. Даже в поездках, которые в последнее время случались нечасто в связи с немолодым уже возрастом и должностью наставника, он предпочитал заплатить тому, кто избавит его от бытовых мелочей и забыть о них.

Решив, что растопка печи всё же проще, Крысолов засучил рукава и принялся за дело, вздыхая каждую щепку.

Когда всё погасло в пятый раз, Рыска, уже закончившая свою работу, вежливо оттеснила его в сторонку и принялась за растопку сама. Однако из-за разыгравшейся за окном пурги тянуло и в самом деле плохо. Кое-как, с помощью Сашия, чьё имя девушка не раз и не два упомянула, пламя разгорелось, загудев в жерле печи. Тогда Рыска достала подвешенное за окном в торбе замёрзшее сало, с трудом нарубила его, бросила на сковородку, которую поставила на печь, и принялась нарезать картошку соломкой. Работала она быстро и сноровисто, и наставник вдруг порадовался, что принял её предложение поужинать. Голова у него давно прошла, а от запаха готовящейся еды проснулся аппетит, тем более, что готовила его воспитанница намного вкуснее, чем кухаря в кормильнях, особенно для любимого учителя.

— У меня тут тоже кое-что есть, — вспомнил путник.

«Кое-чем» оказался глиняный горшочек с грибами, обвязанный пергаментом: знакомый кормилец утром угостил. Грибами оказались солёные грузди или что-то наподобие. Рыска попробовала один и одобрительно кивнула: вроде ничего.

— У вас выпить, случайно, ничего не найдется? — спросила девушка, помешивая ложкой картошку в сковородке.

— Адептам запрещается употреблять алкоголь в общежитии, — сделав постное лицо, процитировал Устав Крысолов.

Рыска улыбнулась.

— Адептам, может быть, и запрещено, но я же ваша дочь, — иронично произнесла Рыска. На слухи она с детства научилась не обращать внимание, но этот ей нравился. Она им вовсю пользовалась, а ещё гордилась, что её считали дочерью Крысолова.

Девушка и её учитель немного посмеялись.

— Нет, в самом деле, есть выпить или нет? Что-то мне сегодня невесело, — призналась она.

— Понимаю, — согласился путник и снова полез в свою сумку, — конечно, есть, доча, — он достал и поставил на стол плоскую металлическую фляжку. — Настойка травяная со специями. Очень согревает. Подойдет?

— Естественно, подойдёт. Отвернитесь только на щепочку, мне нужно переодеться, — попросила она.

Когда наставник отвернулся, Рыска быстро скинула ставшие давно привычными штаны и рубашку и надела зелёное домашнее платье из плотной ткани.

— Всё, можно поворачиваться, — разрешила она, расплетая косы. Она сутки не расплеталась и не расчесывалась, поэтому кожа у неё на голове болела. Теперь ей хотелось немного отдохнуть от кос, и плести снова она не стала, только расчесала чёрный, ставший чуть волнистым полог, закрывающий её до ягодиц, и откинула назад.

— Красивые! — залюбовался учитель.

— Ага, только мешают очень. Отрежу, наверное.

— Ты что? Как можно? Такое богатство…

— Тогда отрежу и продам, — пошутила девушка.

— Я тебе сам приплачу, только не режь!

— Знаете, как они по спине хлещут, когда бежишь или с мечами тренируешься? Как вожжи, — пояснила она.

— В одну плети.

— Одна вожжа.

— А если в узел на затылке? — предположил он.

— Упадешь на спину, и либо шею себе сломаешь, либо шпильки в голову вопьются.

Крысолову было до слёз жаль Рыскины волосы, и он во что бы то ни стало решил не дать им познакомиться с ножницами, и потому, не подумав, воскликнул:

— А как же савряне воюют? У них ведь все мужики с косами!

У девушки на миг остановилось сердце. Как воюют савряне, она не задумывалась. А вот один представитель этой нации тут же возник перед глазами, особенно его белые косы… Пальцы тут же задрожали, вспомнив ощущение шелковистых прядей, вдоль позвоночника пробежали мурашки, внизу живота зажгло, как тогда… Как же она соскучилась: и душой, и телом!..

Сердито дернув плечами, Рыска отогнала наваждение, однако порозовевшее личико не укрылось от взгляда наставника, про себя тут же обругавшего свой язык.

Помнит она его, ещё как помнит! Четыре года прошло, и ничего не изменилось. Теперь уж и не изменится,

наверное…

— Откуда я знаю, как они воюют? — буркнула Рыска, снимая с печи сковородку и ставя её на стол.

От картошки исходил дивный аромат, наставник аж облизнулся, ещё раз порадовавшись, что не отказался от ужина.

Все нашлось у запасливой Рыски: и вторая ложка, и слегка зачерствевший хлеб, и луковица, и три солёных огурца, порезанных на кружочки, и даже две маленьких выточенных из дерева рюмки — на глоток. Но только девушка и наставник, наполнив их, чокнулись друг с другом и замахнулись, чтобы выпить, раздался стук в дверь.

Крысолов и Рыска удивленно друг на друга уставились. Она указала на дверь — кто? Он пожал плечами: не знаю! А потом показал на её стакан: пей! Она понимающе кивнула, выпила и выпучила глаза, но тут же заела огурцом, а затем и стаканчики и фляжка в один миг исчезли в ящике стола с помощью Рыскиных проворных рук.

Она поглядела на учителя и подавила смешок: Крысолов тоже, скривившись, жевал огурец.

— От головы и то лучше было, — признал он не своим голосом.

Стук в дверь повторился.

Рыска встала и пошла к печи, попутно выдернув из дверной ручки швабру, которую перед ужином догадалась туда вставить.

— Да, войдите, — бросила она, взяв с пола полено и нацеливаясь подбросить его в печь… да так и застыла с этим поленом в руке. Хорошо хоть не упала, когда дверь открылась…

На пороге её комнаты, на самом деле небольшой каморки с угла здания, куда с трудом поместились стол, два стула, кровать шириной в пять ладоней и комод, стоял высокий стройный мужчина в чёрном плаще с капюшоном, угрюмый, припорошенный снегом. Из-за плеч его торчали рукояти мечей. Одна из белых кос, заплетённая до самых последних волосков, спускалась из-под капюшона почти до пояса. В руках он держал седло, дорогое, красивое, почти новое, с гербом Хаскилей на задней луке.

— Можно мне войти? — спросил он.

— Да, конечно, — разрешил вместо Рыски Крысолов. — Заходи, садись, мы тут ужинаем.

Девушка замерла возле печки, продолжая жечь саврянина взглядом жёлто-зеленых глаз. Он тоже не двигался с места.

— Ну заходи уже, сквозняк ведь, дверь закрой! — напомнил наставник. Он хорошо представлял себе, что творится на душе у каждого из них…

…Но мужчина продолжал стоять.

Снег подтаял на его плаще от печного тепла. Отдельные снежинки превратились в капельки.

А они всё смотрели, словно не веря…

Крысолов по-стариковски вздохнул:

— Эх, мне б на ваше место! — и, отвернувшись, махнул рукой.

— А-а-альк! — выдохнула Рыска и, выронив полено, с места прыгнула на него.

Альк отбросил седло и поймал её на лету, обнял, поцеловал, не стесняясь присутствия наставника, крепко прижал к себе, то ли со вздохом, то ли со стоном.

Все, что было и не было перестало существовать, забылись обиды и разочарования. Осталась одна только огромная и всепоглощающая радость от встречи.

Никто из них не видел, как шедшая по коридору смазливая девица, одна из тех, кто приходит в Пристань не учиться, а строить глазки адептам и наставникам и, как правило вылетает еще до третьего курса, зло плюнула на пол и тут же нырнула в соседнюю дверь. Это у неё четверть лучины назад саврянский красавчик спрашивал о девушке-полукровке, весьма точно описав Рыску-крыску. Надо же, к этой заумной дуре — и такой мужчина! К Рыске-крыске, а не к ней, красивой! Да ещё и такая трогательная сцена чуть ли не посреди коридора! Пойти хоть посплетничать с подругами и позлословить, раз ничего не перепало.

Глава 5

Чёрный дорогой кожаный плащ, подбитый мехом, висел на заглушке печи. Седло затолкали под кровать. Дверь снова была закрыта на швабру. На одном стуле лежали два меча в ножнах, те самые, парные, из замка Полтора Клинка, покрытые слоем уже подтаявшей изморози. На втором у стола сидел Крысолов, задумчиво отправляя в рот огурец по кусочку и глядя на своего ученика.

Альк, вытянув ноги — как раз до печи, сидел на Рыскиной кровати. В правой руке он держал сковородку, левой соскребал с неё при помощи ложки остатки картошки. Хлеб и грибы уже закончились — благодаря ему же.

Рыска, свернувшись возле Алька калачиком и уткнувшись в него лбом сбоку, счастливо вздохнула и закрыла глаза. На лице её было написано такое блаженство, что у Крысолова защемило сердце.

Всё видел пожилой путник, всё понимал… Не только радость Рыски, сквозившую в каждом её движении, в каждом вздохе, издалека бросающуюся в глаза видел он. Радость Алька, замаскированную обычной для него наглостью и надменностью, наставник тоже вполне замечал. То, как саврянин торопливо поел, не спрашивая разрешения, отхлебнул из фляжки:

— Тьфу, это что за дрянь? — выдал он, скривившись. А потом осторожно встал, умылся и присел обратно, уложив Рыску головой к себе на колени, провел рукой по её волосам — и по лицу его скользнула тень улыбки, в жёлтых глазах, которые он тут же отвел от наставника, мелькнули усталость, покой и… нежность.

— Ты здесь какими судьбами? Уехал же вчера, — спросил Крысолов.

— Корова сдохла, — просто сказал Альк, пожав плечами. — Сюда вернуться ближе всего было.

— А крыса где? — нахмурился наставник.

— Да там, с седлом вместе, — махнул рукой саврянин.

Рыска тут же вскочила, укоризненно посмотрела на Алька, но промолчала: не тот был момент. Затем заглянула под кровать, достала тварюшку, отнесла к печке. А потом, взглянув на пустую сковородку, вздохнула и снова полезла за окно, за хлебом, чтобы хоть чем-то накормить зверька.

Убедившись, что тварь сыта и в тепле, Рыска вымыла руки и вернулась на кровать. Стоило ей уютно улечься, Альк снова попросил её:

— Может, чаю поставишь? Никак согреться не могу. Мороз там сегодня знатный…

Рыска легче белки вновь соскочила с кровати, засуетилась у печи.

— Далеко идти пришлось? — спросил Крысолов.

Альк пожал плечами:

— Вешек двадцать, наверное, я их не считал, — нехотя ответил он.

— Ты выпей ещё, — предложил путник.

Белокосый с отвращением взглянул на фляжку, но настойку допил.

— Ну и… гадость! — выдохнул он. — Дай воды! — попросил он девушку, и та с готовностью протянула ему кружку.

— Слушай, — обратился он к Крысолову. — Дай денег взаймы. К весне верну, самое позднее — к началу лета, отдам.

— Сколько?

— Чтоб на корову новую хватило и чтоб с голоду по дороге не сдохнуть.

— У меня столько с собой нет, могу только завтра к вечеру, после занятий принести, — развёл руками путник.

— А мне сию щепку и не надо. Я теперь не спешу, — Альк метнул взгляд на Рыску, на миг встретившись с ней глазами. Девушка немедленно их отвела, залившись краской. Такие намеки для неиспорченной Рыски были едва ли не хуже похабных шуточек.

— Кстати, почему у тебя денег нет? — удивился Крысолов.

— У меня и так негусто было, так с коровы в снег упал, последнее рассыпал, — признался Альк, — а снега там по… Глубокий, в общем.

— Поэтому и в кормильню не пошёл? — уточнил наставник.

Альк кивнул, гладя по волосам снова прилегшую к нему на колени девушку.

— Все ясно, — вздохнул Крысолов, не сводя глаз с Рыски и Алька и отдавая себе отчёт, что сам он тут уже лишний, пора раскланиваться. Оглядел тесную комнату. Да, далеко от идеала. А на такой кровати и одному места мало, да и… скрипит небось, хотя в такой ситуации обычно всё равно. Но тут неожиданная идея пришла ему в голову.

— Я полагаю, ты здесь будешь? — риторически спросил он ученика.

— Куда ж мне ещё идти? — пожал плечами Альк.

— Я не о том… Может быть, ко мне пойдёшь?

— Опять на мороз? — вопросом ответил белокосый.

— Ничего, там согреешься. Моя экономка всегда хорошо натапливает.

Рыска вскинулась, видя, что Альк почти согласился.

— Ну, вообще-то я… — начал саврянин, покосившись на девушку.

— Я имел в виду, идите туда оба, — перебил путник.

— Ты со мной? — спросил Альк снова покрасневшую Рыску.

Она, продолжая краснеть, посмотрела вопросительно уже на учителя.

— Да иди уже, иди, хватит смущаться. Будто я не понимаю… — с улыбкой произнес Крысолов, уже протягивая девушке ключ, — деньги в верхнем ящике стола, в кабинете, ты бывала там. Дашь, сколько необходимо.

— Мне бы сутки отдохнуть, — предупредил Альк.

— Сколько считаешь нужным, — махнул рукой Крысолов. — Ты завтра на занятия можешь… кгхм… тоже не приходить, я скажу, что ты заболела, — обратился он к Рыске, немедленно покрасневшей снова.

— А как же вы? — вспомнила она.

— А я в крыло для наставников пойду, — не разочаровал своих учеников Крысолов. — Идите, отдыхайте, вам есть о чём поговорить наедине, — серьезно сказал он.

Альк и Рыска, не сговариваясь, тут же поднялись с кровати и начали торопливо собираться. Альк на ходу глотнул как раз подоспевший чай, Рыска накинула шубу. Крысолов и глазом моргнуть не успел, как остался в комнате один.

Он покачал головой.

Никогда в жизни путник не поощрял разврат, гоняя из общаги загостившихся девиц. Но тут развратом и не пахло. То, что происходило между Альком и Рыской, было настоящей, кристально чистой любовью, такой, которая и у него самого когда-то была и которую он так бездарно упустил. Может быть, думалось ему, теперь его ученица проявит толику ума и скажет саврянину о ребёнке? Конечно, он будет орать и беситься, но ведь тогда всё, — полдела сделано. Успокоится же он когда-нибудь! И, конечно, придумает, что делать… Жена у него теперь есть — это, конечно, помеха, но Альк будет не Альк, если не найдет выход из положения. Что он не оставит Рыску, ясно как божий день. Только бы сказала… Хотя, этот и сам догадаться может. Дай божиня, чтоб догадался!

Сам Крысолов давно решил: в их жизнь он лезть не будет, а то ещё испортишь что-нибудь, хуже сделаешь. Нет, пусть сами разберутся. А уж если всё останется как есть, то пусть его осуждают, но он всегда будет им помогать, потому что не так много по-настоящему близких людей осталось у него в этом мире: эти двое, Рыскина тётя Ульфина, к которой он повадился иногда приезжать в гости, да бойкий мальчуган, сын Рыски и Алька. Да, пожалуй, еще бывший (бывший?) воришка Жар.

Если б его ученики не носили дара, Крысолов давно поменял бы им дорогу, чего бы ему это ни стоило, но здесь он был бессилен. Он пытался воздействовать на ситуацию через их ребёнка, но ничего не получалось. Это могло означать лишь одно: у малыша тоже со временем прорежется дар. Да и быть иначе не может. В кого ему быть другим?

Вот ведь глупость какая: стоит сесть, поговорить, покаяться обоим — и всё! Впереди любовь и счастье, выстраданное, долгожданное, а значит — хранимое как зеница ока. Но никто не начнёт этот разговор первым. Один слишком гордый, другая слишком заботливая, нервы его бережёт, не хочет ссорить с роднёй. А может, и сомневается в нём: ведь Альк изо всех сил дерёт нос вверх, старается не показать, как Рыска ему дорога и нужна. Кто не знает, в жизни не заметит этого.

А годы-то идут… Они такие скоротечные, эти годы! Давно ли сам был таким, как Альк — молодым, амбициозным?.. А вот уже и жизнь к закату подбирается, крысы ждут-не дождутся.

Так и у всех. И у них так будет… Время-то никого не ждёт.

Альку вот тоже уже почти тридцать лет, а это хоть ещё и немного, но уже и немало.

— Помоги им, Хольга, — прошептал Крысолов, погасил лампу и вышел за дверь.

Через пургу Рыска не шла — летела на крыльях, привычно петляя по столичным улицам и переулкам. Альк шёл вроде и рядом, но было видно, что он давно здесь не был, да вдобавок плохо видел в темноте, и если б не она, долго искал бы жилье своего наставника. Так или иначе, они молча держались за руки, и Рыска вся трепетала, как и прежде.

Улица, ещё одна, небольшой проулок, вниз под арку, на второй этаж по лестнице — и вот она, нужная дверь, беззвучно открывшаяся им навстречу, стоило лишь вставить ключ в замок.

Швырнув сумку в угол, Рыска скинула сапоги, тенью заскользила по комнатам, с радостью обнаруживая, что в квартире тепло, намного теплее, чем в её комнате в общежитии. Даже шубу захотелось снять, что она и сделала незамедлительно.

А вот лампа все не попадалась: в привычном месте её не было.

— Альк, у тебя огниво есть? — спросила она, обернулась в очередной раз — и почувствовала себя крепко схваченной сильными надёжными руками. Ощущение было такое, словно пол и потолок местами раза три поменялись. Но приятно до невозможности!

— Ты так и не согрелся? — всё, что она смогла сказать, чувствуя исходящий от него холод. Обняв Алька, Рыска словно попала в другой мир, где она была словно не она. Все воспринималось настолько иначе, настолько по-другому… Голос отнялся, дыхание перехватило, сердце готово было выпрыгнуть. Но так хорошо! Как будто всё остальное, померкнув, ушло в никуда, и опять остался только он, смысл её жизни, самый главный человек.

— Давай, снимай плащ, пошли к камину, — ласково произнесла девушка. — Так быстрее тепло станет…

— Ищешь повод поскорее меня раздеть? — с усмешкой спросил Альк.

— Да, ищу… — почему-то теперь сознаваться было не стыдно. — И ещё не хочу, чтобы ты заболел.

— А что главнее?

— Одинаково… — выдохнула Рыска, и, не в силах бороться с желанием поскорее к нему прильнуть, сама начала его раздевать. Он был холодный, как ледяная глыба, но продолжал целовать её прямо в прихожей.

— Может, подождёшь немного, я дров в камин подброшу… — робко попросила она.

— Не подожду. Я тебя четыре года не видел, — голос Алька был, как всегда, спокойный, а вот руки заметно дрожали, да и дышал он часто. Почувствовав так близко тело желанной женщины, он забыл про всё на свете, в том числе и про то, что промёрз сегодня насквозь.

— Тебе же холодно… — задыхаясь от желания, шептала Рыска.

— Сейчас будет жарко. И тебе тоже… — пообещал Альк, усаживая её на комод.

Огонь в камине разгорался всё ярче. Рыска успела-таки раздуть непогасшие угли и подбросить дров, хотя Альк был прав: стало жарко. Еще как жарко… Это она так, на всякий случай, чтоб до утра тепло подержалось. И ещё — чтобы исполнить свою фантазию и при этом не замёрзнуть.

Она бывала в квартире учителя несколько раз: Крысолов приглашал её в гости, а однажды посылал принести из его жилища забытые там бумаги, когда сам не мог отлучиться из Пристани.

Путник жил в богатом районе Ринстана, и потому квартира у него была элитная, весьма комфортабельная, трёхкомнатная, с уютной кухней, ванной, камином.

Вот этот-то камин и поразил Рыску в один из её визитов к учителю. Даже не так сам камин, как расстеленная перед ним медвежья шкура. Помнится, как метнула взгляд на камин и шкуру и, как обычно, покраснела до ушей, представив, чем можно заниматься на ней. А потом перенесла ситуацию на себя и покраснела ещё сильнее. А учитель, конечно, всё понял, улыбнулся, но промолчал.

Рыска почувствовала себя тогда так, словно он мысли её прочитал во всех неприличных подробностях, и неделю не могла смотреть ему в глаза.

А сейчас она сидела и смотрела в огонь, совершенно голая, с распущенными волосами, и некого было стыдиться. В жёлто-зеленых глазах отражались огненные сполохи. На душе у неё вотсарился покой. В произошедшее ей просто не верилось.

Еще три лучины назад она была потерянной и несчастной, а теперь — как тогда: самой счастливой на свете, потому что её сокровище дремало рядом с ней на мягкой шкуре, повернувшись лицом к огню, и смотреть на его лицо, во сне кажущееся моложе и спокойнее, было величайшей радостью на свете.

Что там будет потом? Да Саший с ним, не хочется об этом думать. Попробовать взглянуть на дороги? Не получается. Как раньше уже не будет. Их связка разорвалась, теперь дар каждого сам по себе, а значит, они мешают друг другу как любые видуны. Да и не хочется сегодня заглядывать вперед. Хочется, чтобы эта ночь не кончалась никогда. И поэтому надо прекращать думать о глупостях. Лучше лечь рядом с ним и обнять — ведь так давно об этом мечтала

Так и сделала, но чтоб не загораживать Алька от огня — пусть подольше погреется — обняла его сзади, прижалась щекой к плечу, услышав размеренный стук сердца. Как же хорошо!

И почему, интересно, всё так устроено? Казалось бы, все мужики и в самом деле одинаковы, как говорила приснопамятная тётка Ксюта, ниже пояса. Да и выше различия небольшие, по крайней мере, не принципиальные. Да и Альк по сути самый обыкновенный, не назовёшь его таким уж писаным красавцем, это уж точно, просто подать себя умеет как надо. Но любят, как оказывается, не за это, а за что — так и непонятно до сих пор. И вовек не понять, но почему-то быть хочется только с ним. И поэтому он навсегда и во всём для неё самый-самый.

За два с половиной года в Пристани, где Рыску по большинству окружали мужчины и парни, она получала предложение руки и сердца раз, наверное, десять, однажды даже от наставника, причём того не напугало и то, что у девушки есть сын. Да только всем она отказала… И дальше отказывать будет. Её сердце навеки принадлежит Альку и её тело — тоже. И вряд ли с кем-то другим ей будет так же хорошо.

Рука девушки начала поглаживать тело любимого словно сама по себе, сначала просто ласково, потом всё более настойчиво, заинтересованно, спускаясь ниже, с мускулистой груди на плоский живот с кубиками пресса и дальше вниз…

Альк неожиданно повернулся на спину.

— Я думала, ты спишь, — удивилась Рыска, продолжая его гладить одной рукой, а другой подперев голову.

— Высплюсь ещё, — он привлек Рыску к себе, стал целовать и поглаживать её нежное, податливое тело. Она с удовольствием отвечала на ласки.

— Ты устал, наверное, — предположила Рыска, хотя теперь ей было откровенно всё равно. Ей снова хотелось его, ощущался знакомый огонь в низу живота, и всё тело пробирала дрожь. — Двадцать вешек по снегу — это же так далеко, так тяжело…

— Что ж я за мужик, если из-за снега от своих обязанностей отлынивать буду? — спросил Альк, продолжая ласкать её. Рыска, как тогда, в первую их ночь, раскрылась ему навстречу, и он не смог больше терпеть, уступив её, да и своему желанию поскорее слиться воедино. Как же он соскучился!

Рыска не была уже девчонкой, наоборот, сильно повзрослела, после родов превратившись в настоящую, страстную женщину. Вот только девать эту страсть ей было теперь некуда, и она тихо страдала от своих эмоций. За четыре года она изголодалась так, что теперь просто с ума сходила от такого неожиданного поворота в судьбе, стараясь извлечь из ситуации наибольшую пользу. Постельные сцены снились ей в последнее время всё чаще, и тогда она просыпалась вся мокрая, злая и до обеда плохо соображающая.

То, что произошло две лучины назад в прихожей, стало для неё глотком воды в летний зной. А хотелось не глотка — хотелось водопада. Водопад она и получила: и тот, из светлых волос, в которые она с жадностью запустила пальцы, и водопад его страсти, прорвавшийся наружу в ответ на её страсть. Не прошло и десяти щепок, как она, содрогнувшись и застонав, уже без стеснения, замерла под ним. Слишком долго ждала, чтобы было иначе. Альк почувствовал это, самодовольно улыбнулся.

— Отдохнёшь? — спросил он её.

— На небесных дорогах отдохну… Продолжай, — попросила Рыска.

— Как скажешь, — Альк каким-то неуловимым образом перевернулся на спину, и Рыска оказалась сверху.

— Но не так же! — взмолилась она. После оргазма у неё кружилась голова, принимать вертикальное положение совсем не хотелось.

— Лень в этом деле недопустима, — предостерёг Альк.

— При чем здесь лень? Я думала…

— И думать тоже не надо, — он приподнялся, поцеловал Рыску в губы, потом стал спускаться ниже, лаская её. Уже через три щепки ей и самой перехотелось менять положение, наоборот, захотелось двигаться активнее, всё ускоряя темп. И снова стало сказочно хорошо… А потом ещё раз, и ещё… Она и сама не помнила потом, сколько раз и как именно это происходило, только хотелось всё сильнее.

В первый раз, ещё там, в Саврии, всё было настолько волнительно, ново и непривычно, что деталей девушка почти не запомнила. Теперь же, когда Рыска уже точно знала, чего хочет и как этого добиться, ей открылось много интересного. Оказалось, что сильная страсть владеет телом и душой лишь до первого оргазма, а потом ей на смену приходит что-то другое, тоже сильное, но уже вполне разумное. Но всего приятнее было томное состояние после любви, когда больше не хотелось продолжать, а просто обнять Алька, уткнуться в его волосы и уснуть, тем более, что тело само просило сна и легко погружалось в него.

Сначала Рыска услышала:

— О, Божиня, какой разврат!

Потом почувствовала: Альковы волосы во сне попали ей в рот. А уж потом увидела сухопарую тётку в сером платье с гулей на затылке. И свою руку у Алька на… да, прямо там!

Вскочив как ужаленная Рыска накинула на него одеяло. Потом схватила своё платье, накануне небрежно отброшенное в сторону и буквально впрыгнула в него.

— Вы кто такие? — строго спросила тётка, глядя, в общем-то на Рыску, но продолжая коситься на Алька, точнее, на то, что исчезло под одеялом. Похоже, увиденное её впечатлило.

— А… я… дочь хозяина квартиры… — заикаясь, ответила девушка.

— Дочь? Ну-ну, — не поверила женщина. — Я его сто лет знаю, нет у него никакой дочери.

— Какая вам разница? — слегка придя в себя и немного возмутившись, спросила Рыска. За четыре года она неплохо научилась давать отпор тем, кто несправедливо к ней придирался. Просто ото сна ещё не отошла и не сориентировалась в ситуации.

— Да никакой! Мне — никакой. А вот страже будет интересно. Пойду-ка я её позову, — пообещала тётка, но вместо этого уселась в кресло, с интересом изучая саврянина. — Небось, воры? — спросила она. — Пришли, обокрали. Да только дверь закрыть забыли! А я всё вижу! Я всё время дома!

— Так вы не экономка? — догадалась Рыска. — А кто же? — странно, к учителю, вроде, никто другой прийти не мог.

— Я соседка! — гордо представилась она. — А вы — воры! — припечатала она. Однако бдительную женщину определённо интересовал не обворованный сосед, а мужские прелести Алька, подобных которым она, судя по всему, не видела уже лет двадцать, а то и больше.

— Какие воры, тётка? — грубо, тоном господина, произнёс Альк. — Зачем бы мы тогда спать легли?

— Ну, вам, ворам, виднее, — безапелляционно заявила она. — Нет, я всё же стражу позову. А ещё лучше, самого господина путника, пусть он вас в крыс превратит!

— Что-то не торопишься. Иди, зови! — рявкнул Альк, махнув рукой на дверь.

— И пойду! — взвизгнула та, провожая взглядом сползающее с мужчины одеяло, но так и не трогаясь с места.

— Я тебе сейчас сам дорогу покажу! — саврянин поднялся с импровизированного ложа, одеяло с него упало, а на лице тётки отразился восторг.

— О, Хольга! — только и смогла вымолвить она, уставившись на то, чего она не видела так давно.

Рыска проследила её взгляд и возмутилась до глубины души. Не успев подумать, она за шкирку (и откуда силы взялись!) подняла незваную гостью с кресла, развернула к двери и весьма неласково проводила — проще говоря, вытолкала взашей

— Девонька, да погоди, погоди, не надо! Я же пошутила! — сопротивляясь, верещала тётка.

— Своего заведи и тогда смотри! — гаркнула Рыска. — Коза озабоченная!

Сердито хлопнув дверью и закрыв её на засов, она напустилась на Алька.

— Из-за тебя я дверь вчера не закрыла! — ярилась она, в то время как саврянин со смеху умирал.

— Здорово ты её! «Коза озабоченная»! А как же уважение к старшим? — смеялся Альк.

— А ты, как всегда, рад стараться!

— Да пусть посмотрит, мне не жалко!

Рыска произнесла несколько непечатных слов, причем одно — из родного языка своего любимого, отчего он пополам от смеха согнулся.

— Ты что, ревнуешь? — вдоволь повеселившись, спросил Альк.

— Кого тебя что ли? Вот ещё!

— А что, тут ещё кто-то есть? — он привлёк девушку к себе, погладил по спине. — Всё, враг повержен! Снимай доспехи, — Альк попытался стащить с Рыски платье, но она вывернулась из его рук.

— Отстань! Я жрать хочу! — прошипела она и с сердитым видом удалилась на кухню.

— Бывает, — согласился Альк.

— А всё из-за того, что кто-то вчера всю мою картошку приговорил.

— Кстати, вкусно было.

— Спасибо, я знаю! — злилась Рыска. — Для себя готовила! — она захлопала дверцами шкафов, обнаружив там пустоту. — Вот крысья мать, тут шаром покати! — со злостью и отчаянием выкрикнула она.

— Ты чего так злишься? — примирительным тоном спросил Альк.

Рыска хлопнула дверцей шкафчика с посудой.

— А сам не догадался? — вызверилась она.

— Нет, — по-прежнему улыбаясь, ответил он.

— Вечно ты себя так ведёшь: то баб при мне лапаешь, то голым задом светишь, и не только… Думаешь, мне это приятно? — кипя от гнева, прокричала она. — Всегда готов выставиться!

— Так всё-таки ревнуешь?

— Да пошел ты к Сашию! — она отвернулась к окну.

Повисла тишина. Рыска была так зла, что даже плакать не могла, лишь молча, громко сопела. Так уж повелось с самого начала: с тех пор, как она увидела Алька человеком, она ревновала его ко всем, и теперь скрывать это не было смысла, да и не утаишь шила в мешке.

Альк подошел к Рыске сзади, обнял настолько ласково, что с неё мигом слетел весь гнев.

— Ну, извини, — тихо сказал он. — Я и не думал, что ты такая ревнивая. Больше не буду…

Рыска вздохнула.

— Как же иначе? Ведь я тебя люблю… — произнеся это слово, она вдруг поняла его новый смысл. Не то, что раньше: глубже, значительнее. И тем горше было осознавать: он уйдет. Скоро. А значит, нельзя терять ни щепки.

Обернувшись, она обняла его снова, уткнувшись в широкую грудь… Всю жизнь бы так простояла.

— Пойдем в кормильню сходим, раз здесь есть нечего, — предложил саврянин.

Девушка вскинулась.

— У меня денег мало. До стипендии ещё неделя. А у учителя брать стыдно.

— Ничего себе, ты еще и стипендию получаешь? — удивился Альк. — Хорошо учишься?

— Неплохо, — скромно кивнула Рыска.

— Молодец, — заключил мужчина. — А денег… У меня есть немного. Да и у учителя же твоего можно взять, — сделав ударение на слове «твоего», сказал он.

— Альк!!!

— Что Альк? Он разрешил!

— Какой же ты нахал!

— Почему сразу нахал? Я отдам!

Рыска посмотрела на Алька в упор, и вдруг до неё дошло: он совсем не тот, с кем она когда-то делила последний кусок хлеба. Вернее, конечно, тот же, но теперь его жизнь вернулась в привычное русло. Что для него какие-то там два-три сребра, потраченные на обед в кормильне? Для него купить корову — это как для неё — пару шпилек. Вон какая у него одежда, дорогая, сшитая на заказ, седло с гербом, печатка золотая на среднем пальце левой руки и еще одно тонкое колечко на правой, тоже золотое!.. Она ему не ровня. Альк возьмет денег у учителя, и для него не составит труда их вернуть, и Крысолов прекрасно это знает.

Наверное, нужно было радоваться, но Рыске стало совсем невесело. Когда они делили нужду, было намного лучше: хотя бы не чувствовала себя человеком второго сорта.

— Не надо думать о ерунде, — вкрадчиво произнёс белокосый. — Это всего лишь деньги. Мне нисколько не жаль потратить их на кормильню. И на тебя…

— Ох, ладно, я голодная как зверь, — отогнав неприятные мысли, сказала Рыска. И тут вдруг поняла одну вещь. — Подожди! Ты же сказал, что все в снег упустил, и на кормильню у тебя не хватит.

— Хватило бы, — кивнув, сказал Альк. Он понял, что Рыска имеет в виду. Но ему просто захотелось в этом признаться…

— Зачем же в Пристань пришёл?

— А разве я не путник, не имею на это права?

Рыска молча продолжала смотреть на него.

— Ладно, захотелось увидеть тебя, — отведя взгляд, проговорил саврянин.

— Ты же не знал, что я там! — возразила девушка, хотя внутри всё снова затрепетало: она-таки значит для него что-то! Всё не просто так!

— Я почувствовал, что ты там, — признался Альк, снова посмотрев в Рыскины глаза очень серьёзно, без издёвки. — Ещё в кабинете Крысолова…

Рыска помнила. Она заглянула в дверь учительского кабинета и увидела Алька. Он сидел вполоборота за столом и прихлебывал что-то из глиняной кружки. Учитель, жестикулируя, что-то рассказывал ему… Почувствовав взгляд, саврянин обернулся, но Рыска уже прянула в коридор, а потом убежала в общежитие и разрыдалась. Крысолов успел увидеть девушку и мог бы сказать об этом Альку, но помнил её слова: «Если встретите его, то вы меня не видели и понятия не имеете, где я!» И хотя путник очень этого хотел, не пошёл за ней.

Однако Алька всегда было трудно обмануть. Он и в этот раз обо всем догадался, как обычно.

— Почему сразу не подошла? — тихо спросил он.

— Давай не будем об этом, — Рыска опустила глаза, понимая, что сейчас как никогда готова всё ему рассказать: о сыне, о себе, обо всём, и чувствуя, что лучше не сделает — разве что хуже. И ещё, что через щепку он догадается сам. Бывало уже такое, и не раз… А зачем ему знать? У них разные дороги, это давно ясно. Не хочет она быть бедной родственницей Хаскилей! Уж лучше пусть всё остается как есть. Её осудят люди — да и Саший с ними! Она с рождения для всех как прокажённая, не привыкать. Но теперь у неё есть, кого любить…

А Альк… Хорошо, что пришёл. Но понятно, что уйдёт. И нечего об этом жалеть. Лучше, встав на цыпочки, коснуться губами его губ, чтоб снова забыть обо всём, хоть ненадолго.

…Три лучины спустя, сидя на кухонном столе, обнимая Алька руками и ногами, прижавшись к нему всем телом, Рыска снова чувствовала себя счастливой. Какая разница, чей он? С кем он… ведь явно женат, не зря у него колечко на безымянном пальце правой руки… Главное, сейчас он только её! И спасибо Хольге за момент счастья, выпавший в жизни.

— А я всё думал: зачем Крысолову кухня? Из него стряпуха, как из меня святой Трачнил, — задумчиво произнёс Альк, положив голову Рыске на плечо. — Теперь понял, зачем.

Рыска не сразу поняла. А когда до неё дошло, что он имел ввиду, то хлопнула его по спине.

— У тебя все об одном! — сердито сказала она. — И не надоедает?

— И не надоест, — пообещал Альк, со вздохом и счастливой улыбкой глядя Рыске в глаза. А потом подхватил её под попу и понёс на кровать.

— Мы вроде в кормильню собирались, — слабо возразила она.

— Успеем… И вообще, мы же не жрать сюда пришли.

Глава 6

«Свечу» Альк оставил на квартире, и стоило им только выйти на улицу, как Рыска ощутила нечто, чего с ней раньше никогда не случалось. Сначала словно озноб пробрал — подумала, что это от мороза, а потом вдруг словно все резервы организма в один миг мобилизовались. Как будто поток силы сквозь тело потёк — мощный, всепоглощающий. Она вдруг почувствовала себя невероятно сильной и всемогущей. Даже лёгкая усталость после бурной ночи и не менее бурного утра прошла. Девушка остановилась, посмотрела на своего любимого, отметив среди прочего, что выглядит он как сказочный герой. Всё при нём: и мужественная красота, и благородная стать, и сила.

А на лице его было удивление.

— Ты чувствуешь? — спросил он.

— У тебя тоже? — вопросом ответила она.

Как же здорово: не надо больше ничего говорить, он и так всё понимает!

— Что это? — спросила Рыска.

— Не знаю… Но, судя по ощущениям, наша связка не разорвалась, хотя я совершенно не понимаю, как это возможно, — таким удивлённым, и в то же время довольным, она Алька никогда не видела. — Я уж думал, всё…

— Я тоже, — согласилась Рыска, — Наверное, «свеча» твоя мешала…

Они продолжали стоять и смотреть друг на друга. На улице после вчерашней метели было белым-бело, зимнее солнце светило чрезвычайно ярко. Снег искрился и переливался, словно россыпь бриллиантов. А вот мороз усилился, хватая за открытые участки тела.

Но им не было дела ни до чего на свете. Оба поняли вдруг одну вещь: теперь им нельзя расставаться. Вспомнилось всё то, что они могли когда-то вместе и представилось, что могут теперь.

Однако жизнь навязывала совсем другие условия, и не покориться им тоже было нельзя. Собственно, радоваться было нечему. И поняли они это тоже одновременно.

— Что будем делать? — спросил Альк.

— Мы должны сообщить в Пристань, — пожала плечами Рыска. — Вроде, так полагается…

— А надо? Представляешь, что будет?

— В том-то и дело, что представляю, — вздохнула девушка. Помолчала, раздумывая. — Давай хоть учителю скажем, — предложила она.

— Обойдётся, — безапеляционно заявил Альк, припомнив Крысолову обиду. — Пошли, Рысь, никому мы ничего говорить не будем. — Альк со вздохом взял девушку за руку.

— Но почему? — не поняла она.

Альк нахмурился.

— Помнишь Райлеза? — спросил он.

— Такого забудешь…

— Таких как он — половина Пристани, а другая половина по дорогам ездит. И все они хотят немеряную силу и власть. А наставники, как ты уже знаешь, стремятся к переменам в системе связок «путник-свеча», они давно хотят прекратить это всё или хоть немного изменить. Но пока не знают как. Твой учитель ведь тебе это всё рассказывал. Подумай, как хорошо было бы, если б все могли как мы?

— Так давай их научим! — радостно предложила девушка.

Саврянин фыркнул.

— Чему? — спросил он. — Ты хоть знаешь, как такое получилось?

Рыска пожала плечами. Нет, она не знала. Похоже, никто пока не знал: в этом-то всё дело было.

— Если им сказать, — подтвердил её предположение Альк, — мы с тобой не оберёмся горя. Нас не оставят в покое всю жизнь, потому что такой феномен следует изучить. И мало ли, что может прийти в голову наставникам? Я не настолько предан путничьей общине, чтоб посвятить ей всю свою жизнь. Я и вернулся-то сюда, чтобы они не думали, что испугался и чтоб не радовались, а они всё же дали мне грамоту, чтобы молчал. Поэтому предлагаю молчать и об этом. У них свои секреты от учеников, такие мелкие неприятные тайны, а у нас будет свой. Ну как?

Рыска молчала. Альк был прав, успев испытать действие одного из таких секретов на себе. Она тоже не принадлежала к тем, кто фанатично предан Пристани, тем более, в том, что произошло с Альком, ей даже пришлось поучаствовать, и, понятное дело, ничего хорошего она тогда не увидела. Ей просто хотелось в будущем зарабатывать деньги и не бояться всего подряд, потому и пошла учиться.

— Наверное, ты прав… — согласилась она.

Альк кивнул, облегченно вздохнув.

— Молодец, — сказал он. — Я в тебе не сомневался. Пока просто никому не говори. А там станешь путницей…

— Альк, подожди, — остановила его девушка. — А если я стану крысой?

Повисла пауза, в продолжение которой Альк смотрел на Рыску с горечью. Такое вполне могло случиться.

— Ты можешь отказаться от испытания, — осторожно произнёс он. Честно говоря, он вообще не ожидал увидеть её здесь, более того: не ожидал, что к ней вернётся дар.

— Я не собираюсь этого делать, — тихо произнесла девушка. — И потому… мне очень страшно.

Альк долго смотрел на Рыску, а потом сказал:

— Я не допущу этого.

— Да как?

— Пока не знаю… Но мы с тобой особенные, и потому должны друг другу помогать. Если с тобой такое случится, я заберу тебя и отпущу, как положено. Я помогу тебе, как ты мне когда-то.

— А если не отдадут?

— Деньги делают с людьми чудеса, — мрачно улыбнувшись, сказал Альк. — Заплачу — и отдадут как миленькие!

— А если у нас второй раз такое не получится? Ведь так может быть!

— Тогда просто заберу. В любом случае, мучить тебя не дам, — хмуро произнёс Альк.

— Тогда забери сейчас! — почти прокричала Рыска.

Он глубоко, тяжело вздохнул.

— Поздно, Рысь. Слишком поздно, — и, увидев потёкшие слёзы, сгрёб её в охапку и прижал к себе.

Альк и сам себе бы не признался, но ему тоже хотелось плакать в этот момент, ибо забрать Рыску с собой было самым большим его желанием, а сделать этого он не мог.

— Зачем ты женился? — шёпотом спросила девушка, давясь слезами.

— Зачем ты ушла? — горько ответил он.

Ни на один из этих вопросов не было ответа. И в то же время ответы были так ясны и очевидны, что произносить это вслух не имело смысла.

Альк до ужаса не хотел поднимать эту тему. И одновременно не хотел больше расставаться с Рыской. А она, решившаяся было рассказать о сыне, снова в последний момент передумала, поняв в очередной раз, что это бессмысленно: только рану бередить. «Лучше, — подумала она, — попросить учителя рассказать всё Альку, если она станет крысой. Пусть тогда заберёт мальчика… А сама…» В общем-то, Рыска всегда была честной. И давно решила, что если станет «свечой», то выполнит своё предназначение безропотно, и не надо её спасать, забирать, отпускать… Тем более, не надо за это платить. Выбор свой она сделала.

Но не бояться она не могла, хотя и назад поворачивать не собиралась. Однако слышать, что ты не одна, что кому-то небезразлично твоё будущее, что тебе хотят помочь, было так сладко!.. Как и всякой женщине, ей важно было именно услышать это.

Но тем больнее было то, что у Алька теперь есть жена, и то, что так или иначе придётся с ним проститься. А потому несчастная девушка никак не хотела от него отстраняться, словно таким образом можно было что-то изменить, кого-то удержать…

Они долго так простояли, прямо посреди улицы, белым днём, под ярким зимним солнцем, на сильном морозе, почти не чувствуя холода.

— Она красивая? — наконец спросила Рыска.

— Обычная… — нехотя ответил Альк.

— Как её зовут?

— Зачем тебе?

— Скажи…

— Дамира.

Рыска всхлипнула.

— Ты её любишь?

Альк отстранился и заглянул девушке в глаза.

Ни о какой любви к Дамире не было и речи, просто так сложилось, что она стала его супругой. А вот со своим отношением к Рыске он давно определился. Стоит ей сказать или нет?

Он никогда и никому не говорил этих слов, а сейчас — хотел… То, что он тогда произнёс по-саврянски, не в счёт: Рыска наверняка не поняла, да и не считается это, просто вырвалось тогда на эмоциях… Сейчас же это было осознанно.

Ну что ещё это может быть, если не любовь? Ведь не может же простое влечение длиться так долго!.. Но произнести это оказалось не то, что непросто, а совершено невозможно!.. И пока он решался, момент ушёл…

А потом его кто-то окликнул.

— Альк!

Саврянин обернулся, увидев Жара, и даже порадовался окончанию разговора. Ну не поворачивается язык такое сказать и всё тут!

— Жар! — преувеличенно-весело воскликнул Альк, протягивая руку бывшему вору.

Рыска тут же поникла и отвернулась, вытирая хлынувшие потоком слёзы. А потом через силу улыбнулась и тоже поприветствовала названого брата. Получилось плохо: слёзы не прекращали течь.

— Что с тобой? — нахмурился Жар. — Обидел тебя опять? — кивнул он на Алька.

— Да нет, нет, всё хорошо, — наперебой начали убеждать Жара Рыска и Альк.

— А почему она ревёт?

— Это от радости… — Рыска закрыла руками лицо, по опыту зная: раз потекли, пусть уж текут, а то так и будут наружу проситься.

Жар, конечно, не поверил, но, как и Крысолов, решил не вмешиваться. Он не носил дара, но глаз имел намётанный и неплохо разбирался в людях. А этих двоих знал как облупленных. Что между ними что-то произошло, он почуял за версту; что Рыска скрывает от Алька сына — точно знал. Ну, и что Альк женат –тоже: прошлым летом случайно встретились, когда саврянин приезжал для проведения обряда. Вот увидеть своих друзей вместе Жар не рассчитывал и сделал несколько неправильный вывод. Конечно, Рыска дала ему чёткую инструкцию: если встретит Алька случайно, говорить, что давно не видел её, не знает, где она и так далее. Но летом Альк не спрашивал. «А теперь, — подумал Жар, — видимо, сами разобрались. Что ж, тем лучше».

— Вы куда собрались? — буднично, словно видеть их вместе ему приходилось каждый день, спросил Жар.

— Да так… По городу пройтись, в кормильню зайти, поесть что-нибудь, — за двоих ответил Альк, быстро взяв себя в руки. — Пойдешь с нами? — спросил он, глядя на Жара в упор. В жёлтых глазах ясно читалось: пошли! Возобновления разговора Альку совсем не хотелось. Ну не любил он разговоров, в которых ему нечего было сказать! И самому было настолько не по себе, что о Рыскиных переживаниях он даже не подумал.

Жар его ожиданий не обманул.

— Да, конечно, я с вами, — неуверенно произнёс он, покосившись на Рыску, и глаза у девушки совсем погасли.

Они пошли втроём: Жар, озадаченный странным поведением своих друзей, Рыска, всё ещё хлюпающая носом, и Альк, ушедший в свои мысли.

У Жара прямо-таки язык чесался расспросить их, что произошло, и когда-то, возможно, он так и сделал бы, но сейчас не решался, чувствуя, что дело глубоко личное. Однако, тут мог помочь алкоголь: выпив и расслабившись, не Альк, так Рыска всё расскажет. А потому Жар с порога кормильни сразу заказал три кружки варенухи.

Как только искомый напиток оказался на столе, Рыска тут же схватила свою кружку и осушила настолько быстро, насколько смогла, и снова окликнула служанку, стоящую в стороне и с интересом изучающую саврянина.

— Ещё, — попросила видунья, окинув девицу недобрым взглядом. Варенуха подействовала почти мгновенно: шли вторые сутки, как девушка ничего не ела, потеряла много сил, да ещё и перенервничала.

— Ты что делаешь? Поешь сначала! — с повелительной интонацией произнёс Альк.

— Жену свою учи, — грубо ответила Рыска, насмешливо глянув на саврянина.

— Да что с вами такое? — не выдержал Жар.

— Ничего! — раздражённо ответили оба.

Вторую кружку Рыска мигом отправила вслед за первой, не смотря на то, что варево ещё слегка дымилось.

— Ещё, — велела она служанке.

— Хватит пить! — прошипел Альк ей на ухо.

— Тебе жалко, что ли? Я сама расплачусь, — усмехнулась она. — Жмот саврянский!

— Да при чём здесь?.. — разозлился Альк. — Третья уже будет!

— А потом ещё и четвёртая, — пообещала девушка.

— Прекращай пить!

— Хочу и буду, — глядя ему в глаза, произнесла Рыска и схватилась уже за другую кружку, выхватив её у Жара и выпив намного быстрее, так как та уже слегка остыла.

Когда служанка принесла следующую кружку, Альк велел ей больше у девушки заказы не принимать, на что Рыска нагло рассмеялась и пересела за другой, свободный стол.

— А я говорю: принимать! — на всю кормильню возвестила она. Все посетители — , а было их немало — обернулись и с интересом уставились на пьяную девушку.

Альк решил иначе повлиять на ситуацию: поднялся из-за стола, подошел к служанке и попросил приготовить для Рыски какой-нибудь компот вместо варенухи. Но девушка истолковала его действия иначе: её совсем накрыло.

Для начала она сцапала последнюю кружку и выпила её содержимое, а потом, когда подали снова, Рыска лишь брезгливо осмотрела принесённое и, щелкнув пальцами, подозвала служанку:

— Это чё такое? — пьяно спросила она

— Варенуха, госпожа.

— А мне кажется, чай! А ну неси нормальную. Неси, говорю! — она ударила кулачком по столу. Служанка кивнула и пошла было на кухню, но Рыска остановила её. — Хотя нет, подожди! Поди сюда, — заговорщически прошептала она, и лишь только девица наклонилась к ней, с ловкостью кошки сцапала её за косу, намотав на руку. — Ещё раз вот на него, — она показала на Алька, — глазами стрельнёшь — урою! — пообещала она. — Пшла вон! — и оттолкнула испуганную девушку.

— Славно посидели, — заключил Жар и, поднявшись, подошёл к подруге. — Пойдёмте отсюда подобру-поздорову, — он попытался поднять Рыску, но она сбросила его руки, глянув чуть ли ни с ненавистью.

— Никуда я не пойду, — рявкнула она. А потом поднялась из-за стола, пошатываясь, взяла стул, оседлала его, сев напротив Алька — глаза в глаза. Но обратилась к Жару:

— Знаешь, что со мной, Жар? — спросила она настолько громко, что никто в заведении не мог её не услышать. — А я скажу, — тут как раз напуганная служанка принесла ещё три кружки, и Рыска с готовностью схватила одну из них и опять выпила, не почувствовав. Альк ей не мешал, рассудив, что хуже уже не будет.

— Пять, — сосчитал Жар.

— А со мной то, что ты слишком рано ПРИПЁРСЯ! — с нажимом на последнее слово сказала она. Сожаление об упущенном моменте, помноженное на алкоголь, затмило всё на свете — даже многолетнюю дружбу. — Ещё бы десять щепок — и этот бессердечный тип признался бы мне в любви! Да-да, — кивнула она Альку, — и плюнул бы на всё: и на жену, и на родню… Остался бы со мной. А ты ПРИПЁРСЯ и всё испортил… — со вздохом заключила Рыска. Ей было уже не грустно, не обидно… Вообще никак.

— Я могу и уйти, — обиделся Жар.

— Не, уже не надо, — беззаботно отказалась Рыска.

Жар хотел переставить оставшиеся кружки на другой край стола, но девушка опять оказалась проворнее: схватила одну, выпила, икнула.

— Шесть! — торжествующе заявила она.

— А теперь слушай, — обратилась она к саврянину, — как же ты мне надоел! Ненавижу, а бросить не могу! Правда, надо было ещё крысой в кусты зашвырнуть, к Сашию. Жаль, не смогла… Ик!.. Вот скажи, ты зачем ПРИПЁРСЯ? Чего тебе в своей Саврии не сиделось?

— Успокойся, — тихо и очень зло прошипел Альк. Глаза его метали молнии.

— А ты мне кто, чтобы успокаивать?

— Альк, не надо, она пьяная! — с ужасом, зная, на что способен саврянин в бешенстве, предостерег Жар.

— Я тебя четыре года забывала, почти забыла, а ты опять? — прокричала Рыска, наклоняясь вперед. — Ты сколько ещё собираешься мне нервы мотать? Уезжай ты уже… — она шмыгнула носом. — И не приезжай больше, — тише и спокойнее добавила девушка. — Всё героя из себя строишь, а ты не герой! Ты приспособленец! Ещё какую-то дуру окрутил. Она там живёт спокойно и не знает, что её благоверный творит, чем занимается! ИК!

— Молчи, я сказал! — рявкнул Альк, саданув по столу. Как бы ни был он зол, воспитание не давало ему и пальцем тронуть девушку.

— А то что? — с вызовом спросила Рыска. — Что ты можешь мне сделать? Чем напугать? Мне и так хуже не придумаешь! Унизили меня вместе с папой своим — дальше некуда. Думаешь, я не поняла? А я поняла! Ты же сам меня саврянскому учил! «Вывести девушку из вески можно, а веску из девушки…» Ик! Так или нет? — она снова кричала.

— Это он сказал, а не я!

— А ты? Ты что сказал? — тут же нашлась Рыска. — А ничего! Особенно на следующий вопрос, — она всхлипнула и закрыла на миг лицо. — Ты промолчал, — вздохнула она, — и сейчас молчишь, потому что знаешь, что я права. А тогда, — она усмехнулась, — даже искать меня не поше-о-о-ол! Ушла — и слава богам! — Рыска встала, убрала стул, накинула шубу, раскачиваясь, как берёза на ветру, сделала два шага, обернулась и с горечью добавила, — а сейчас ты просто удачно попал, — она глубоко вздохнула, борясь с дурнотой. — Чем плохо? Замёрз, устал, без крыши над головой остался, а тут такая возможность: ужин, постель, тело под бочёк — и всё бесплатно! Никто б не отказался… И ты такой же! — ткнула она пальцем в Жара. — И вообще, все вы, мужики, начиная от папаши моего — коз-злы! Только брать можете, — она сделала ещё несколько пьяных шагов в сторону двери и рухнула между столами.

— Ой, кошмар! — Жар закрыл лицо ладонью.

— Подержи, — Альк вручил другу свои мечи.

А сам поднял Рыску с пола легко, как пёрышко, забросил на плечо и вышел на улицу. Жар, ни на кого не глядя, бросил на стол горсть монет и вышел за ним.

В ту же щепку кормильня наполнилась гомоном: посетители со смаком принялись обсуждать увиденное.

— Как ты их все время носишь? — спросил Жар у Алька, поудобнее перехватывая мечи. — Они ж как оглобли! И холодные, заразы!

Альк смерил его странным взглядом, но промолчал.

— Куда теперь? — кивнув на Алькову ношу, спросил Жар.

— Да туда же, где ты нас встретил. Не в Пристань же мне её такую тащить, — Альк тяжело вздохнул, нахмурившись. — Поройся у неё в карманах, ключ там… — добавил он таким спокойным голосом, что Жара озноб пробрал: так спокойно саврянин говорил только тогда, когда был разозлён до предела.

— Альк… а ты что с ней делать собираешься? — с ужасом спросил бывший вор.

Тот хмыкнул.

— Не волнуйся. Тебе нечего бояться. Всё, что мог — уже сделал, — произнёс Альк и замолчал до конца пути.

В квартире Крысолова Альк сначала удивился наступившему порядку, но потом всё понял, кивнул своим мыслям: конечно, приходила экономка, прибралась, камин затопила.

Рыску Альк сгрузил на кровать, снял с неё шубу и сапоги, укрыл одеялом. Жар топтался рядом, словно чуя: он уже не тот в их коалиции. Теперь Альк для Рыски намного ближе: как муж. И главнее

Покачав головой, саврянин отвернулся от спящей девушки и протянул руки за мечами, которые Жар так и не решился никуда положить.

— И ведь сколько я раз говорил, что ей пить нельзя! — со вздохом произнёс Жар, лишь бы что-нибудь сказать, хоть немного поддержать Алька. — Раньше она хоть слушалась, а как родила — всё! Взрослая стала…

Саврянин вздрогнул и выронил свои клинки, чего раньше с ним никогда не случалось.

— Кого родила? — не своим голосом спросил он.

— Мальчика… — глупо ответил Жар, на полпути поняв, что Альк ничего об этом не знал.

Саврянин замер на месте, словно аршин проглотил, переводя изумленный взгляд с Жара на бесчувственную Рыску. Но так ни слова и не сказал, развернулся и выскочил вон из квартиры.

Далеко Альк не ушёл, да и не собирался. Просто присел на заснеженную скамейку, привалившись к стене дома. На душе было паршиво как никогда раньше.

А ведь он вчера обо всём догадался! Просто не придал значения: радость от встречи вышла на первый план, заслонив собой всё остальное. Едва увидев Рыску, он заметил, как она изменилась даже на лицо: стала милее, мягче, нежнее. А когда она оказалась обнажённой в его руках, Альк сразу почувствовал изменения фигуры: грудь у Рыски увеличилась, бёдра раздались, а талия словно стала тоньше и стройнее.

Если б раньше у него была возможность сравнить одну и ту же женщину до и после родов, Альк сразу бы всё понял. Но таких долгих отношений у него в жизни не случалось, и он списал все изменения на то, что девушка просто повзрослела. Да и не ломал он над этим голову. Слишком счастлив был её видеть…

Поразило его не само известие, а то, каким образом он об этом узнал.

В том, что Рыска забеременела, если разобраться, не было ничего особенного или странного. После недели непрерывных занятий любовью такое бывает. И даже то, что не сказала сразу, неудивительно: слишком мало времени прошло, она скорее всего, сама этого не знала, тем более, она была так молода, мало что в жизни понимала, могла просто не сообразить.

Но вот почему она не сказала вчера? Или хотя бы сегодня утром… Ну хорошо, хотя бы в кормильне, когда уже напилась? Почему он вообще узнал это не от неё?

Вопрос, его ли это сын, у Алька даже не возник. Зная Рыску, вряд ли она могла после той сумасшедшей недели просто взять и всё забыть, отдавшись другому. Ну вот просто не могла она выбросить из головы те дни и ночи, раз уж он сам этого не мог! А значит, и ребёнок у неё от него.

Вот только что теперь с этим делать?

Честное слово, расскажи она ему обо всём вчера, и завтра утром, не смотря ни на какое сопротивление, он забрал бы Рыску с собой вместе с ребёнком. А жена… Да развёлся бы он с ней — и всё! Что тут думать-то?

А вот теперь неизвестно, правильно ли это было бы или нет…

Раз не сказала, значит не доверяет, не любит, не хочет быть с ним вместе. А тогда пусть всё так и остается…

Смеркалось.

Скрипнула входная дверь. Жар опустился на скамейку рядом с Альком. Саврянин лениво повернул голову.

— Простудишься… — тусклым и безразличным голосом предостерёг он.

— Ты тоже, — уронил Жар.

— Ну и ладно.

Помолчали.

Злился ли Альк на Жара? Пожалуй, нет. Это не его тайна, он не мог сообщить ему летом. Правильно, настоящий друг… И сейчас бы промолчал, случайно, видимо, вырвалось. Да и всё равно уже… Раз он, Альк Хаскиль, в глазах любимой женщины выглядит недостойным знать о сыне, всё остальное не имеет значения.

— Как пацана-то хоть зовут? — спросил Альк со вздохом.

Жар немного помолчал, а потом решил, что скрывать уже нечего.

— А сам как думаешь? — вопросом ответил он.

— Что, в честь меня назвала?

— Ну, а то ж…

— Сильно переживала?

Жар цокнул.

— Ну и вопросы ты задаёшь! — помолчал и добавил другим тоном. — Год ревела, как по покойному…

Альк вздохнул и посмотрел на друга, в поздних сумерках показавшись тому постаревшим лет на двадцать.

— Похож на меня паренёк-то?

У Жара сердце уже разрывалось от безнадёжности в голосе Алька. Но и не отвечать он тоже не мог.

— Одно лицо, с рождения. А сейчас еще и косы отросли… Я его пару месяцев назад видел. Бойкий такой, как волчок. Везде и сразу. Но хороший, ласковый. Рыску обожает…

— С кем он сейчас? — Альк едва заметно улыбнулся, но вечерняя мгла скрыла это от Жара.

— С тёткой одной. Она Рыске не родная, но хорошая. Мальчик её бабушкой зовёт…

Альк закрыл руками лицо, посидел так пару щепок.

— Почему она не сказала? — вздохнул он.

— А почему ты её не удержал? Почему не вернул назад, когда она ушла?

Саврянин промолчал. Сказать, что вымок до нитки, заболел и чуть не сдох? На такое он был не способен, уж лучше оставаться подлецом или правда сдохнуть…

— Жар, у тебя есть корова? — резко сменил он тему.

— Ну… Да, — пожал плечами Жар, не понимая пока, при чём здесь это.

— Сколько стоит?

— Я за два злата брал… Альк, не уезжай, она меня убьёт! — дошло до Жара.

— А ты ей не говори.

Помолчали ещё.

— Ну так продашь или нет?

Жар вздохнул.

— Если я скажу «нет», это что-то изменит?..

— Не изменит. Твоё право помочь мне сейчас или не помочь. Не продашь — я другую найду.

— Я так и думал.

— Ну, тогда, пошли, что ли…

…Когда деньги были переданы, а корова осёдлана, Жар взмолился:

— Альк, пожалуйста, не бросай её! Не злись, что молчала о ребёнке! Она столько пережила! Только Пристань её и спасла, да ещё сын. Не уезжай!

— Ты грамоте обучился? — словно не слыша, спросил Альк.

— Обучился, — со вздохом ответил Жар.

— Если с ней или с сыном что-то случится, найди меня по путничьей почте.

— Это как?

— Письмо для меня в Пристань отдай, укажи, в каком городе меня искать.

— Это в вашей столице, о название которой язык сломать можно? — попытался пошутить Жар.

— Да, в Брбржисще.

— И что?

— И я тогда приеду… — Альк вздохнул, постоял, глядя в пустоту… А потом вскочил в седло и натянул поводья.

— Альк, ну пожалуйста, не уезжай! — Жар заступил дорогу корове, понимая, что это бесполезно. — Вдруг с тобой случится что… Темно уже! И мороз… Как я ей скажу?

— А ты не говори, — повторил саврянин. — Я у неё седло оставил — пусть себе возьмёт. Или продаст. А то будет хранить сто лет, я её знаю, — буднично добавил он.

— И как я могу ей не сказать?

— Значит, скажи, — голос у Алька снова был безнадёжно-спокойный.

— Прошу тебя, останься! Ночь ведь на дворе!

Альк вдруг мягко, по-дружески, очень тепло улыбнулся.

— Зачем ты тратишь слова? Я всё равно уеду, ты меня не удержишь.

Жар вздохнул и отошёл с дороги.

— Я знаю… — уронил он. — Но ты ещё вернёшься?

— Время покажет… Береги их, друг, — Альк пришпорил корову и легче тени растворился в ночи.

Жар долго смотрел ему вслед и не мог понять, почему такие люди как Альк всегда вызывают непреодолимое желание следовать за ними? Почему они всегда любимее милых и домашних? Ну почему?..

— Эх, — горестно вздохнул Жар. А потом протёр снегом глаза и пошёл к Рыске.

Когда она проснётся и узнает, что её любимый уехал, будет море слёз и соплей. Его долг быть рядом.

Глава 7

Когда промёрзнешь до костей, точно зная, что тебя никто не согреет, становится грустно. Когда это не впервые, начинаешь привыкать. А если точно знаешь, что не согреют никогда, уже даже перестаешь стремиться к теплу. А хуже всего в такой ситуации осознавать, что на мороз тебя никто не выгонял, наоборот: умоляли остаться, а ты нарочно отказался сам.

Так Альк и поступил десять дней назад: ушёл в морозную ночь, оставив по уши влюблённую в него девушку, и даже не попрощался с ней…

Ну что такого в этих словах: я люблю тебя, прости, будь со мной и иже с ними? Что такого, что не мог он их сказать ни одной живой душе в мире, даже когда сам страстно этого желал?

Он заплатил за это: ночевками в зимнем лесу у трепетного костра; несколькими днями голодовки, потому что закончились деньги и нечем стало заплатить за еду и ночлег; надрывным кашлем — хорошо хоть до воспаления лёгких не дошло; гибелью коровы — пришлось добить, чтоб не мучилась, и душевной пустотой: упасть бы тоже в этот снег, и пусть заметает, не жаль…

Страхи, испытанные им в то время, когда он был крысой, оказались ничем, по сравнению с тем, что происходило в его душе теперь. Тогда он хотел жить, и это хоть немного, но помогало. А сейчас…

Альк шёл пешком с самого Ринтарского берега, чуть не провалился в полынью где-то на середине реки — Хольга отвела. Просто шёл, потому что привык бороться до конца. А вокруг становилось всё холоднее, ибо он двигался на север.

Воздух застыл и звенел. Снег сиял и переливался: днем на солнце, ночью — под луной, и на земле, и в воздухе. Но это отнюдь не радовало: слившиеся друг с другом небо и земля в бело-голубых тонах действовали угнетающе, создавая впечатление, будто не движешься, а на месте стоишь.

Единственным, что отвлекало Алька от полного сумасшествия, как ни странно, была его крыса. Её нужно было кормить, и для неё он оставил ломоть хлеба, экономно расходуя, чтобы хватило до конца пути.

Он несколько раз мог погибнуть: и от мороза, и на реке, угодив под лёд, да и просто быть сожранным волками. Но смерть притягивает страх, а он не боялся. Ему было всё равно.

Такого чёрного отчаяния в жизни ещё не случалось. И тем чернее оно становилось, чем чётче он понимал: причина всего надуманная. Он сам устроил себе этот ад, сам свернул в бездорожье. Путник, называется…

Сколько раз он останавливался и смотрел назад, думая вернуться. Интересно то, что сделать это было проще простого, а главное: там бы его точно согрели. Он даже представлял, как проснувшаяся Рыска рвёт на себе волосы и просит Хольгу вернуть его в обмен на обещание никогда больше не пить и попросить у него прощения… Но он с детства привык быть сильным. А возвращение к Рыске означало бы его слабость.

А сколько бы счастья эта слабость принесла, и не только ему…

В какой-то момент Альк действительно упал в снег у дороги, но, полежав немного, нашёл в себе силы подняться и идти дальше. На свете все же ещё оставались те, кому он был небезразличен: мать, сестра, жена, да и отец, коли на то пошло, тоже. Они хотели увидеть его живым, и их нельзя было обмануть. Крыса опять же: она ведь не виновата, что так вышло. На тварь Альк смотрел с сочувствием.

Забыть прошлое, как ни верти, у него не получалось, а в прошлом крысой был он сам. Теперь же просто принял правила игры, а вместе с ними — крысу. Так полагалось в его нынешнем звании. И все же, хотя тварь и утратила уже и речь, и разум, он чувствовал в ней человека, наверное, как в себе тогда — крысу.

Крыса… Та крыса… Она исчезла в тот же день, что и Рыска — больше её никто и никогда не видел. А эту Альк берег: грел за пазухой, кормил, даже засунул в свою перчатку под конец пути. Правая рука чуть не отмёрзла, но крыса могла совсем погибнуть. Пришлось пожертвовать. А потом настало долгожданное тепло: он добрался-таки до замка.

Сидя в гостиной у камина, Альк ещё долго трясся от холода, как лист, а вокруг суетились домашние. Даже отец достал бутылку из своих запасов.

— С отравой? — Альк, хоть и стучал зубами, от язвы удержаться всё же не смог.

— А как же? — не остался в долгу отец.

Альк выпил всё буквально залпом, и не почувствовал не то что крепости, а даже вкуса.

А потом отогрелся в ванне, улегся в теплую постель, Дамира крепко прижалась к нему, и жизнь стала почти хорошей: как если хочешь клубники со сливками, а есть лишь прошлогоднее сморщенное яблоко, не такое уж плохое, просто на вид неприглядное, но вполне пригодное в пищу и даже по-своему вкусное. Однако не клубника…

Впрочем, Дамира вовсе не была прошлогодним яблоком. Она была милой, красивой, голубоглазой, светловолосой, а беременность — уже месяцев восемь, не меньше, лишь украшала её. Просто Альк хотел другую: ту, которая осталась далеко, за вешками ледяного безмолвия; ту, что наговорила ему прилюдно за пару щепок столько гадостей, сколько не сказали все его вместе взятые женщины за много лет (кстати, не произнесла ни слова неправды!); ту, что родила от него сына и ничего ему не сказала.

Свою Рыску… Ну что в ней хорошего? Она глупая, своенравная, упертая… Но всегда, неизменно добрая и отзывчивая. Она не испугалась ничего ради него, своего любимого, и с тех пор он обязан ей жизнью.

Альк невесело улыбнулся своим мыслям.

Обязан жизнью… А чем заплатил?..

Проявил нерешительность, слишком долго копался в себе, а в итоге поступил, как хотел отец, и позволил Рыске уйти, как оказалось, вместе с ребёнком.

Путник вздохнул. Ну почему, почему он тогда не окоротил отца? Отец смирился бы со временем и простил.

А она не простила. Она припомнила обиду и скрыла сына. Собственно говоря, её вины снова нет. В который раз вас можно поздравить, господин путник: вы снова поступили как идиот. Надо было хотя бы поговорить с ней…

…Такие мужчины, как Альк, не редкость в обычной жизни. Умные, сильные, смелые, благородные, умеющие буквально всё, они не способны лишь на одно: вовремя понять и признать, что их сердце затронула женщина. Признаться в этом хотя бы себе. И потому страдать от потери им приходится подчас всю жизнь, наверное, потому что признай они это — и растеклись бы сладкой лужицей. А кому они такие, к Сашию, нужны? Судьба у них такая, ничего тут не поделаешь…

Обняв жену, которую не видел с самой свадьбы, Альк ещё долго тупо смотрел в потолок, слушая её сонное дыхание. Как хорошо, что она беременна: не нужно придумывать причину для отказа от любви. А ему теперь, похоже, долго ничего не захочется. Не от усталости, нет… От душевной пустоты. От холода в сердце.

* * *

Лишь только спал мороз, Дамира начала беспокоиться.

— Альк, мне скоро рожать, — сказала она.

— Ну, я догадался, — пожал плечами Альк. Его опять звала дорога. Месяц на месте он еле выдержал. Однако и уехать пока не мог: хотелось посмотреть на ребёнка, да и жене так спокойнее. Но никаких эмоций по поводу предстоящего события он не испытывал: ни хороших, ни плохих. Просто принял как факт.

— Я хотела тебя попросить, — жена вздохнула, — поедем к моей сестре, пожалуйста. Я у неё родить хочу.

Альк только представил и тут же покачал головой: нет!

— Ну Альк! — взмолилась Дамира.

— Нет, я сказал, — отрезал путник. — Я — здоровый мужик, и то чуть насмерть не замёрз, а ты хочешь в положении устроить себе и мне поездочку на Северное побережье? НЕТ!

У девушки брызнули слёзы.

— Ну пожалуйста! — зарыдала она. — Я переживаю, хочу увидеть сестру. Мне так спокойнее будет! Там уже не холодно. Всего три дня в пути!

— Всего! — фыркнул Альк. И опять сравнил с Рыской: вот ей было бы достаточно его одного. — Там в лесу снега по пояс, а морозы еще ого-го какие!

— Альк, ну ты же путник! Сделай что-нибудь!

— Интересно, что я смогу сделать с погодой на целых три дня? — прикинув вероятность, произнес Альк. Была только одна, хоть немного приемлемая: сильная оттепель, при которой колеса кареты непременно будут проваливаться, в итоге можно сесть на брюхо, а потом рожать в дороге. — Нет, забудь, — отрезал он.

К вечеру на него насели уже вдвоем: ещё и мать подключилась.

— Альк, ну что тебе стоит? — уговаривала она. — Свози жену к родным!

— Мам, и ты туда же? Не повезу я её в таком положении по морозу Саший знает куда! — возмутился он.

Дамира уселась на диван и горько заплакала. Ему захотелось немедленно провалиться сквозь землю.

— Единственное, что я могу сделать, — кипя от злости, предложил Альк, — это привезти твою сестру сюда!

— Не можешь! — прорыдала Дамира. — Она сама недавно родила, да и хозяйство не бросишь.

— Давайте, я поеду с вами, — примирительным тоном предложила мать, вместо того, чтобы поддержать сына.

— Нет! — вконец взбесившись, рявкнул Альк. — Да вы что, с ума обе сошли?! Никаких поездок!

На самом деле он просто хотел поскорее разделаться с проблемой: дождаться, пока жена родит, побыть с ней пару недель и скорее собираться в дорогу. То ли в крови у него было постоянное странствие, то ли в привычку уже вошло, то ли просто не хотелось делить постель с нелюбимой — да какая разница! Хотелось просто побыстрее уехать. Куда угодно, только отсюда! Родной дом стал немил.

Если бы не пресловутое чувство долга, которое Альк впитал, казалось, с молоком матери, давно бросил бы постылую женщину, тем более, что не отличалась она ни умом, ни какой-то особенной красотой — вообще ничем. Пожалуй, лишь одно было в Дамире действительно ценно: ее кротость и почти абсолютная бессловесность. Словом, за что боролся, на то и напоролся: в ранней юности Альк мечтал о такой. Да и неплоха она была как жена — наверное, как следует познакомиться с Дамирой Альк не успел, уехал через неделю после свадьбы, якобы в Ринстанскую Пристань за грамотой, на самом деле, просто из дома.

А женился он назло отцу… Ну и ещё кое-кому, если уж совсем честно.

…Едва отойдя после тяжелой простуды, которую подхватил, дожидаясь Рыску у городских ворот, Альк отправился прочь из столицы, в родовой замок Хаскилей: отдохнуть, подумать в одиночестве, может быть, встретить старых знакомых, да просто отвлечься — и застрял там на два с половиной года.

Хвала Хольге, в замке всегда было чем заняться, а владелец замка, обязанности которого легли на Алька — это как наместник, только управляет он не городом, а несколькими весками.

Время лечит и не таких. Мало-помалу он успокоился, стал забывать, с чего всё началось. Красивая северная природа, тихое сельское течение жизни, милые лица знакомых с детства людей очень располагают к этому.

Всё вернулось на круги своя, да и пора было жить дальше. Не умирать же, в самом деле…

Рыску он вспоминал, и очень часто. Она была не похожа ни на одну знакомую ему женщину: стояла особняком. В ней не было столичной фальши, но и такой уж дремучей весчанкой она тоже не была: в глупости не упорствовала, легко всему училась и безоглядно верила ему. И любила. Это невозможно было не заметить.

С невероятной горечью Альк понял, что тоже полюбил её — настолько сильно, насколько вообще был на это способен. То, кем она являлась, оказалось незначительным и мелким. А вот жизнь без неё стала пресной и какой-то… чужой, что ли. Проходила словно стороной. Можно было делать вид, что всё хорошо, принимать участие в жизни окружающих, а в сердце носить холод. Собственно, именно такую жизнь и навязывало положение. Наверное, это и имел в виду отец.

Отец… Ему хорошо навязывать, советовать и наставлять. Они с матерью прожили душа в душу на тот момент больше тридцати пяти лет. При таком подходе можно поучать других.

Альк вполне мог найти Рыску: со связями, деньгами и его даром это не составило бы труда. Но ему, как и прежде во многом другом, мешала гордыня. У него в голове не укладывалось, что его, Алька Хаскиля, бросила весчанка! А по сути так оно и было. Но чтоб он ещё и искать её пошел по всему тсарствию — да его бы на смех подняли! Это в первый момент, пока всё ещё было остро и горячо, даже не подумав, что он делает, Альк бросился за ней. Потом же, разобравшись, поняв, как это будет выглядеть, тем более, в столице, между своим дворянским достоинством и невероятным желанием найти любимую, но безродную девушку, он, естественно, выбрал первое. И стал учиться жить без Рыски…

Надо сказать, приходилось ему не легче, чем ей, тем более, что утешения в виде ребёнка у него не было. Отец иногда приезжал в замок, но вёл себя тише мыши: выжидал, давал сыну время подумать и успокоиться. Он не хотел, чтобы Альк опять сбежал, и лишний раз не трогал его.

И время пришло. Посол не зря ел свой хлеб. Он был прирождённый дипломат, и ему удалось-таки подольститься к Альку и худо-бедно оправдать свой поступок. Даже врать не пришлось — почти.

Конечно, он испугался за сына, очень соскучился и не хотел снова его потерять. Кроме того, господин Хаскиль никогда и не скрывал, что хочет протолкнуть кого-то из сыновей на своё место при дворе, тем самым обеспечив семье еще лет тридцать почёта, уважения и власти. Он не хотел ничего плохого, просто заботился о родных, а Алька считал самым достойным приемником! Что до девицы, делай выводы сам, сынок: значит, не так уж сильно любила, раз ушла и не вернулась. Тем, кто любит по-настоящему, преграды не страшны.

Альк был так подавлен и разбит, что проглотил всё, что преподнёс ему отец, не жуя, да и попросту нужно уже было хоть чем-нибудь заняться. И он решил всё-таки последовать отцовской стезёй.

И почти всё получилось.

Однако тут же возникла неувязка: послу полагалось быть женатым. Это было негласное, но непреложное требование ко всем дипломатическим чинам. И если бы господин Хаскиль так напрямую сыну и сказал, Альк бы покорился необходимости, тем более, ему теперь было всё равно. Но отец слегка перемудрил и допустил просчёт.

По возвращении в столицу отец начал подсовывать сыну девиц, которые, по его мнению, наиболее подходили на роль (или даже должность) молодой госпожи Хаскиль. В основном это всё были дочери его соратников.

Альк не терпел, если его пытались обвести вокруг пальца, вернее, заметив такую попытку, возмущался до глубины души. А не заметить внезапное повышенное внимание со стороны девиц на выданье мог разве что слепой. Поэтому когда в очередной раз на одном из столичных балов расфуфыренная красотка, томно закатывая глаза, утащила его в темный угол сада и стала домогаться, Альк, сначала сделав вид, что повёлся, на самом деле узнал девушку и, тут же вычислив ловушку, нежно прошептал ей на ушко:

— Передай моему отцу, пусть если хочет, сам с тобой спит, а потом на тебе женится, — и ушёл.

Господин посол не учёл одного — того, что Альк никогда не был рабом инстинктов, а также не терпел в людях фальши. Да и видел их насквозь — на то и видун.

А когда подобное повторилось несколько раз, отец не выдержал и закатил сыну скандал. Альк выслушал его спокойно и безразлично, а потом спросил, для чего он, по мнению отца, должен жениться. Узнав, что так положено для должности, так же спокойно ответил:

— Хорошо, я женюсь, но жену выберу сам.

А потом лихо разгулялся.

Для начала Альк напился: хорошо так, серьезно, с первым, вторым и третьим похмельем. Потом устроил в городе парочку погромов, и приснопамятная кормильня попала под раздачу первой. Не помог хозяину данный послом сонный порошок: Альк уже пришел пьяный и с мечами наголо. Даже стража не посмела вмешаться: пьяный, хорошо обученный воин с мечом против пары-тройки обалдуев, забывших, а то и не знавших, как этим оружием пользуются — это уже большая проблема. А уж на неделю загулявший, злой и обиженный на весь белый свет выпускник Пристани сразу с двумя — это просто разбегайся кто куда!.. Они и разбежались.

Кульминационным событием стал привод в дом Дамиры.

Девушку Альк нашёл прямо на улице. Ей было семнадцать лет, она поссорилась с сестрой, которая была ей вместо матери, и сбежала из дома, с Северного побережья Саврии в столицу. Сначала он хотел просто приютить её на время, а потом, когда Дамиру отмыли, причесали и переодели, решил, что такая как раз подойдет. Главное, что смазливая на вид и что весчанка: пусть отец позлится, хоть косы себе оторвёт, а сделать ничего не сможет!

Однако девушка в семью неожиданно вписалась.

Даже господин посол не возражал, спокойно благословив сына и его невесту у алтаря. После этого Альк уверился, что его отец поставил своей целью как можно сильнее испортить сыну жизнь. Спектакль не удался. Но выгнать новоиспеченную супругу из дома сразу после свадьбы не позволила совесть. Альк сам ушёл, в сердцах пожелав папе подавиться своим посольством.

Одной-единственной ночи с Дамирой (а не напился бы, и того бы не было) вполне хватило, чтобы девушка забеременела. Альк узнал об этом только по приезде и не удивился. Он давно это предвидел, как обычно. Да и смирился уже. Столько передряг не то, что сломали его — повергли в апатию, в отупение. К такому каждый склонен: замыкаться в себе, если жизнь одну за другой отвешивает оплеухи. Защитная реакция организма.

Немного успокоившись, Альк решил, что пусть всё остается как есть. Пусть Дамира живёт в замке, рожает ему детей, а сам он просто постарается пореже бывать дома, тем более, что путником он всё же стал.

Ирония судьбы: за одну мечту пришлось заплатить другой. Вот она, крыса, и путничья грамота, и вообще он весь такой крутой — как и хотел. Но теперь оказалось, что этого недостаточно… Что хочется большего: чтоб дома ждала не просто жена, а любимая жена, к которой хочется вернуться, поделиться радостью, пожаловаться — и это вовсе не стыдно, ведь она — ближе всех! — на неудачи. А если она того хочет и ждёт, мчаться к ней хоть на другой край земли, лишь бы не расстраивалась, не плакала, не грустила. Ради такой зарабатываются деньги, совершаются поступки, сворачиваются горы. И дети, которых она родит — желанные, а не просто случайные, и потому тоже любимые.

Настало время откровений, и теперь Альк честно ответил себе: да, в тот момент, на холодной, заснеженной улице Ринтарской столицы он был готов навсегда остаться с Рыской и никуда больше не уезжать, по крайней мере, очень долго не уезжать, а потом часто и с удовольствием возвращаться. И мнение семьи по этому поводу было последним, о чём он тогда подумал… Но момент ушёл. А гордыня осталась… И когда она уже схлынет-то, эта гордыня? Пора бы, тридцать лет вам уже, господин Хаскиль. А ведёте себя как в шестнадцать.

Вот Саший, ну зачем он ушёл? На что обиделся? На правду? На сокрытие от него сына? А у Рыски тогда выбора и не было. К тому же, следует признать, она тоже гордая.

…Альк выглянул в окно. По равнине мела позёмка, из серых туч сыпал частый снег. Сгущались сумерки.

Поехать назад? Это значит признать, что был идиотом. Остаться? Значит, быть несчастным всю жизнь.

Он ничего не решил, спросил свой дар, но у него только голова заболела. Да еще крыса пискнула и дёрнулась во сне. С тех пор, как он покинул Ринстан, так и было, если его вопрос был о Рыске или их сыне. Когда путник сильно влюблён, это стандартная ситуация; Альк давно об этом знал. Теперь пока не успокоится и не смирится так и будет…

Обернувшись, он увидел плачущую Дамиру, нахмурившуюся мать, тяжело вздохнул и сказал:

— Ладно, поедем. Только теперь уже завтра.

Округлившаяся девушка легче газели спрыгнула с дивана и бросилась его обнимать.

— Ты у меня самый лучший! — прошептала она.

А Альк почувствовал себя попавшим в капкан. Госпожа Хаскиль вздохнула и направилась к выходу.

Без всякого дара она видела, что происходит с сыном — с одной стороны. А с другой, сочувствовала невестке: правильно, она имеет право требовать от мужа внимания и заботы.

Мать остановилась, поглядела на Алька, поймала его взгляд… Позвать его, поговорить с ним напрямую, без обиняков? Они ведь всегда хорошо друг друга понимали. Альк явно опять в своих сомнениях и переживаниях. А она могла бы повлиять на ситуацию. А потом госпожа Хаскиль посмотрела на живот Дамиры. Сегодня, приложив руку к этому упругому животу, будущая бабушка так растрогалась, что её пробило на слезу. Кроха скоро родится! А Алька дома всё равно не удержишь. Он, конечно, уедет, и так или иначе, рано или поздно, найдёт ту, другую и, возможно, бросит ради неё жену… Но это будет потом, не в такой ответственный момент! Но как же хочется ему помочь!

…Все привыкли считать, что Альк характером похож на отца, но это лишь на первый взгляд. Посол был хитёр, расчетлив, осторожен, умён, уравновешен от рождения. Глупостей за ним не водилось. Альк унаследовал все эти качества, кроме последнего. Ему были присущи и материнские черты: горячность суждений, жажда борьбы, ответ агрессией на агрессию, но он слишком хорошо владел собой, и этого никто не замечал. Тем более, он так долго копировал отца, что стал похож на него уже исподволь.

Однако удержать надолго свою тягу к свободе никто не может. Не мог и он. И это подчас прорывалось наружу в виде разгула, драк, погромов. Путнику с таким характером самое то, а вот в политики такой не годится. Интересно было то, что сам Альк это понимал, а до его отца так и не доходило, как и до многих отцов, мечтающих направить чадо своей дорогой, особенно если чадо любимое, а дорога — торная. Посол так и не желал расставаться с мечтой усадить сына в свое кресло, и Альк сопротивлялся, а отец злился, отсюда и резонанс. А пострадали невинные, такие как госпожа Хаскиль, Дамира и… Рыска.

Госпожа Хаскиль долго думала, чью сторону ей принять и, наконец, решила, что сын для неё всё же дороже, чем муж, и тем более невестка.

Муж бесится — это плохо. Но он состоялся как личность, многого добился в жизни, и всё потому, что сам так хотел. И женились они в своё время по любви. А Альк? Он и так хлебнул, не дай божиня никому, конечно, по большей части благодаря собственному упрямству и максимализму. Но это не значит, что его нужно добить. Ему нужно помочь! И она поможет.

Пусть маленький сначала появится на свет. А если с этим всё будет в порядке, то через пару-тройку недель она самолично выпроводит сына из дома, перед этим душевно и доверительно с ним поговорив, назвав вещи своими именами. Пусть он едет к своей любимой, и незачем ждать сто лет. Эта девушка не может быть плохой, раз сын ее полюбил.

А с Дамирой… Что ж, этот удар придётся принять на себя, честно рассказав девушке, куда делся её супруг.

Госпожа Хаскиль вздохнула. Она готова к этому. Она не бросит невестку и внука на произвол судьбы. Денег в их семье достаточно, как и приживалок. Одной приживалкой больше, одной меньше — какая разница? Внук же в любом случае получает и фамилию, и наследство.

Конечно, гладко при таком положении вещей уже не будет, поднимется грандиозный скандал. Но ради счастья любимого сына можно и потерпеть. А мужу она ничего не скажет, по крайней мере, пока. Сердце женщины успокоилось, и она пошла собираться в дорогу.

Спускаясь по лестнице, госпожа Хаскиль ещё раз обдумала свое решение и утвердилась в его правильности. Много лет назад у неё самой случилась огромная любовь, не потускневшая с годами. Её отец не стал препятствовать, и в итоге получился счастливый союз, принесший много радости и четверых детей. Она упустила из виду момент, когда её любимый сын выбрал спутницу жизни. Но теперь есть возможность всё наверстать, исправить, и она сделает то, что зависит от неё, чтобы помочь. И если Альк похож на неё, то тоже будет счастлив со своей ринтаркой всю жизнь.

***

— Сынок, проснись, случилась беда! — ворвался в сон голос матери. Альк открыл глаза.

— Что? — хрипло спросил он.

— Вставай, пошли…

— Куда?!

— У твоей жены родильная горячка, а девочка… умерла…

С него мигом слетел весь сон. Вот, отвлёкся совсем на немного, и это случилось!

За последние семь дней, с тех пор как они покинули замок, его не оставляло ощущение, что он находится в аду. Ничего удивительного, сам себе дороги перепутал!

…Пока они добирались до места, с неба беспрестанно сыпало и мело. Хотя дорогу и чистили, толку от этого было мало.

Альк уже сто раз проклял свою сговорчивость и молча ругал себя за то, что пошёл на поводу у жены и повёз ее рожать к сестре.

Дорогу он, конечно, поменял, и снег в какой-то момент прекратился, слегка потеплело, а потом солнце так ярко засветило, что с деревьев закапало. В преддверии весны такая погода не была в диковинку. Как и последовавший за оттепелью мороз…

Подтаявший за день снег ночью схватился ледяной коркой. Мало того, что дорога превратилась в каток, так ещё и ветер поднялся, принеся новую порцию снега. Все, чего Альк добился сменой дороги, так это того, что под колёсами и коровьими копытами было теперь не просто снежное месиво, а снежное месиво на скользкой основе. Ещё и северный ветер подул с пугающей силой. И хотя до приморской вески все добрались целыми и невредимыми, времени на это ушло в полтора раза больше. К тому же, как Альк и предполагал, Дамире стало плохо: растрясло, да ещё и простыла.

Не особо-то им и обрадовались, когда на закате пятого дня, усталые, злые, замерзшие ввалились они в небольшой весчанский дом. Дамира орала дурниной: начались схватки, при этом её ещё и трясло в лихорадке. Всё большое семейство Дамириной сестры вынуждено было разбрестись ночевать по соседям.

Своих слуг, кроме одной, взятой специально для помощи в родах, Альк отправил ночевать в кормильню, хозяин которой, почуяв, в чём дело, постарался ободрать знатного господина как липку. Альк только рукой махнул — не обеднею, — и заплатил затребованную сумму. В другое время он наказал бы кормильца, но сейчас ему было не до этого. В итоге довольные слуги пошли гулять за хозяйский счет, и Альк искренне им позавидовал. Что ему предстоит, до конца он пока не видел, но чувствовал: ничего хорошего. Как пошло через одно место, так уже и будет.

В избе было натоплено так, словно это не изба, а баня. Служанка, сестра Дамиры Алида и Алькова мать суетились возле роженицы.

— Иди сюда! — неласково окликнула его мать.

А он только присел и поднес ко рту кружку с водой…

— Зачем? — вяло спросил Альк.

— Что значит — зачем? Тебе полагается быть рядом с женой, — напомнила уже Алида. — Разве ты не знаешь? Иначе твоё место займет Саший!

— Не пойду! — буркнул Альк, — Я устал, прилечь хочу. «Тем более, родит она ещё нескоро», — но это вслух он уже не сказал.

— Пойдёшь как миленький! — рявкнула мать.

Альк так устал, был так зол и раздражён, что продолжить спор ему было легче, чем подняться.

— Много, интересно, отец с тобой сидел, мам? — зашёл он с другой стороны.

— Когда тебя рожала, он как раз уезжал по делам. Вот и получилось!.. — не осталась в долгу мать.

Вздохнув, Альк взял табуретку и сел в изголовье кровати, на которой корчилась Дамира. Ему было её по-человечески жаль, но не более того. На дороги он взглянул и ужаснулся: ничего определенного, несколько «до развилка», а остальные такие, что лучше уж вообще ничего не трогать. Мучиться несчастной девушке предстояло до-о-олго, а исход терялся в паутине дорог.

Есть Альку не хотелось, как обычно от волнения, а вот в сон в тепле потянуло моментально, но прилечь ему так и не дали. Если женщины могли меняться, периодически уходя отдыхать, то его заменить было некому. Представив, как комфортно было бы в замке, усевшись в кресло, ожидать результата родов, Альк совсем загрустил. Да и отец там вполне мог его заменить, хоть на время: не обязателен муж, можно и кого-то другого из родственников-мужчин за плечом роженицы усадить.

Но это мечты. По факту оставалось сидеть и ждать. Альк и сидел, злясь от усталости, готовый вот-вот уступить свой пост Сашию. Дороги перед его глазами были размыты и неясны, да еще и голова разболелась от воплей: помимо него, Дамиры и трёх женщин, в избе находился ещё и маленький ребёнок, новорожденная, не больше месяца, малышка, дочь Алиды, о которой говорила жена. Так вот, девочка периодически плакала, добавляя суматохи.

Более полутора суток прошло, пока в родах, наконец, наметился сдвиг, и Альк увидел его первым: одна из дорог, раздвоившись, определилась. Оставалось повернуть, чтоб попасть на неё.

— Крысу подай, — попросил он мать.

— Я ее боюсь, — ответила женщина.

— А мне нельзя отсюда уходить, — мстительно произнёс он.

Ругаясь себе под нос, госпожа Хаскиль пошла за «свечой».

— Только за хвост не бери! — предупредил Альк с ухмылкой.

Брезгливо, двумя пальцами, мать подала ему крысу.

— Тихо все! — велел он, сосредотачиваясь на дороге. Ворот лег в руку. Альк закрыл глаза.

…Зелёное поле переходит в пшеничное — и становится золотым. Ярко-синие, цвета осеннего неба, васильки, то тут, то там выглядывают из колосьев. Белые пушистые облака пасутся в небесах, словно барашки. Лето до того разгулялось, всё до того прекрасно, что думать о плохом просто невозможно. Да и причины нет. Что может быть плохого в таком чудесном мире?

Добротный весчанский дом с палисадником, огороженный реденьким, невысоким заборчиком, вплотную притулился к берегу озера, такого гладкого, что отражающиеся в нём предметы прорисованы с невероятной четкостью.

На берег озера высыпает стайка мальчишек, лет по восемь-десять. Чёрные волосы, чёрные глаза, крепенькие фигурки ринтарцев. И лишь один резко отличается от всех: он на полголовы выше товарищей, стройный, как тополёк, худенький и светловолосый.

Он не просто чуть светлее других ребят: его волосы, заплетённые в две косы, чуть ли ни одного цвета с облаками в небе. И глаза — яркого жёлто-зеленого цвета.

Видно, что он здесь главный: ребята пропускают его вперед, указывая на озеро.

Паренёк берет камушек, один из зажатой в кулаке горсти и пускает по воде «лягушкой». Камень скачет до середины озера. Второй доскакивает почти до противоположного берега.

Мальчишки начинают прыгать, кричать, выражая восхищение. А светловолосый стоит, скрестив на груди руки и задрав нос. Он не подаёт виду, но его просто раздувает от гордости.

Друзья вновь показывают ему на воду, прося подтвердить звание лучшего пускателя «лягушки». Мальчик снова небрежно прицеливается, и тут один из товарищей легонько толкает его в бок со словами:

— Смотри, кажись, твоя мать приехала!

Светловолосый резко оборачивается. В глазах его загорается радость. Камешки горстью летят в озеро, а мальчик уже бежит в сторону леса, за околицу вески. Бежит быстро, легко, радостно.

— Мама! Мама приехала! — кричит он на бегу.

Нетопырь, подняв дорожную пыль, резко останавливается. Стройная, гибкая, как змея, черноволосая девушка спрыгивает со своего скакуна, откинув за спину две длинные, толстые косы, на ходу снимает ножны двух мечей и не глядя бросает их в траву на обочине дороги — не до них сейчас, у неё есть дело важнее, — и бегом устремляется навстречу мальчику.

Прыжок, второй, третий — и вот она уже подхватывает на руки врезавшегося в неё ребенка, начинает кружить его, взбивая пыль, топча ромашки у обочины. А потом замирает на месте, накрепко его обняв.

Затем ставит сына на землю, присаживается перед ним на корточки и смотрит в его глаза — такие же, как у неё самой.

— Мамочка! — шепчет мальчик, и девушка снова обнимает сына, прижимается щекой к его груди, улыбается, закрыв глаза. Чёрные косы метут дорогу — ей нет до этого дела.

— Сыночек мой! — шепчет она в ответ. — Альк…

— Альк? Ну ты спишь, что ли?

Альк вздрогнул и чуть не упал с табуретк

— Да нет, конечно, — сердито ответил он со сна.

— Так расплетай косу! Ты теперь папа! — весело говорит мать. — Крысу только убери, — напоминает она.

Мир обретает реальные краски. Он снова в весчанском доме, рядом кровать с роженицей. Женщины суетятся, младенец заливается на руках у бабушки.

Альк отложил крысу, вымыл руки и расплёл правую косу. Зажмурился, дернул, поморщился, потёр за ухом — больно! Чуть не споткнувшись, подошёл к ближе к матери, попытался рассмотреть ребёнка.

— Быстрее давай! — поторопила его мать. — Смотрит он. Ещё насмотришься!

— Кто, мам?

— Девочка! — с гордостью произносит мать, пока он неловкими после сна пальцами перевязывает пуповину прядью волос. Голова болит всё сильнее, из носа вот-вот потечёт. Зато получилось! Наконец-то…

Не одевшись, Альк выскочил в холодную ночь. Мороз спал, началась оттепель. Сильный, солёный, влажный ветер дул с моря. Альк встретил его грудью и с удовольствием вдохнул. Потом провёл рукой под носом — кровь… Только почему-то он не помнил, как сменил эту дорогу.

…А через четыре лучины мать разбудила его страшным известием. В доме снова поднялась суматоха.

Их служанка, бывшая сестра милосердия, истово молилась перед двуиконием. Алида тихо всхлипывала у печи, качая дочь. Мать потерянно озиралась по сторонам. Дамира на кровати металась в бреду.

— А я ведь говорил! — в сердцах выкрикнул Альк и снова выскочил на улицу. — Ну сколько уже можно? — прокричал он небесам.

А потом уселся на скамейку у стены дома, откинувшись назад и вытянув ноги. Сколько он так просидел — неизвестно. Но ни холода, ни печали он не чувствовал. Только безразличие…

Какой смысл быть путником? Ну, поменял дорогу, а в итоге пришёл туда же, только с другой стороны!

Из дома вышла мать, а за ней Алида.

— Встань! — велела госпожа Хаскиль сыну, и когда он подчинился, накинула на него тулуп. — Не хватало мне ещё твоих болячек!

— Я уже не маленький, — буркнул Альк.

— Я вижу!

Алида глубоко вздохнула и вдруг проговорила:

— Дамира очнулась и попросила дать ей ребёнка.

— Ну и?

— Я дала свою дочь.

— Зачем? — рявкнул Альк, вскочив со скамейки. — А потом что делать?

— Тихо, послушай! — велела мать.

— У меня одиннадцать детей, Альк, — начала Алида. — Мне их иногда кормить нечем. Эта вообще нежданчик… А у вас такое горе. Дамира не переживет, — прошептала женщина, всхлипывая.

— И что? — устало, со вздохом, спросил Альк.

— Если вы не против, Альк, я отдам дочку вам…

Он долго, молча на неё смотрел. А потом со словами:

— Идите вы все к Сашию! Делайте, что хотите! — ушёл в темноту.

Он устал так, словно на нём пахали, чувствовал себя потерянным и несчастным, и поэтому всё шёл и шёл куда-то без цели.

И вдруг остановился.

Если богиня слышала всё то, что он думал и говорил в отчаянии, ему следовало тут же падать на колени и просить Пресветлую простить его за скудоумие и благодарить за её высшую мудрость, недоступную смертному, будь он хоть трижды путник.

…Потому, что он вдруг понял, чью дорогу ему удалось поменять.

Впервые за полтора месяца Альк радовался, хотя вроде и нечему было.

Глава 8

Рыска проснулась среди ночи от пустоты, пошарила рукой по кровати — и сердце её упало.

Не такая уж и пьяная она была, всё помнила. И, главное, сказала-то всё верно…

В темное послышался вздох.

— Альк? — позвала она вопреки тому, что подсказывал дар.

— Да уехал он, — ответила темнота голосом Жара.

— Давно? — вскинулась девушка.

— Лучин пять-шесть.

— Дай свою корову!

— На ней и уехал…

Жар думал, что Рыска как всегда расплачется, но девушка внезапно притихла. Он долго ждал реакции с её стороны, не дождался и спросил сам:

— Рысь, ты спишь?

— Нет, — чужим каменным голосом ответила она.

— Рысь, прости, но ты неправа была… Ты хоть помнишь, что было?

— Помню, — тот же каменный голос.

— А корову я ему продал, потому, что ты ведь знаешь его: он всё равно сделает, как решил, никто не помешает… Но я его просил, чтоб он не уезжал! — оправдывался Жар.

— Всё равно.

Жар допустил оплошность: он не понял, что произошло с Рыской. Не обратил внимания на каменный голос, произносивший только одну фразу:

— Все равно.

И поэтому, рассказав всё, даже то, что проговорился по поводу ребёнка его отцу, успокоился и уснул — на той самой шкуре у камина. А наутро просто поспешил по своим делам, радуясь, что не пришлось утешать подругу. Может быть, подумал он, ей и правда уже всё равно? Лично он не смог бы столько времени терпеть, а тем более, любить того, кто треплет ему нервы.

Не заметил ничего и Крысолов, слишком занятый делами Пристани. Когда Рыска молча отдала ему ключ, он лишь спросил тихо:

— Ну что, всё хорошо?

— Хорошо, — с каменным лицом ответила девушка.

— Давно уехал?

— Вчера.

— Когда ещё приедет?

— Не знаю.

— Ну ладно, — со вздохом заключил Крысолов, сделав вывод, что его ученики ни до чего не договорились, и отвернулся, поглощённый своими наставничьими заботами.

Рыскиного состояния не заметили ни наставники, ни сокурсники, кроме трех девиц: они-то как раз порадовались, глядя на осунувшееся Рыскино лицо, почуяв, что с любимым она рассталась плохо. Да и нечего особо было замечать: девушка исправно посещала занятия, была как обычно сосредоточена, серьёзна и старательна.

А через две недели пропала.

Крысолов безуспешно постучался в тот вечер в её дверь и ушёл, несолоно хлебавши, решив, что Рыска спит. А на следующий день, не увидев её на занятиях и снова не достучавшись, пошёл к комендантше.

— А нет её. Она ключ сдала, господин, — огорошила его женщина. — Ещё вчера в обед…

Крысолов был весьма озадачен.

Жар тоже понятия не имел, где Рыска, но сразу догадался, что ничего хорошего тут быть не может.

— Вот говорил же я, — злился он, — что от этого проклятого саврянина одни несчастья! Не было его, и всё хорошо было. Как явился, так всё, беда! Где вот теперь моя Рысонька?

Жар недоговаривал. За Алька он тоже переживал. Можно было бы спросить Крысолова, всё ли с ним в порядке, но, во-первых, было не до этого, а во-вторых, ему гордыня не позволяла интересоваться саврянином.

Пораспрашивав знакомых стражников у ворот, Жар смог узнать: да, они видели девушку в темно-серой длинной шубе, вчера, ближе к закату. На чем? А не на чём, пешком.

— Вот упрямая! — взбесился Жар. А у Крысолова возникло нехорошее предчувствие, вернее, возникло оно давно, а сейчас просто стало сильным и более определённым. Именно поэтому он и взял нетопыря из стойла, зная, что придется далеко ехать.

— Ты не езди со мной, — бросил он Жару. — Я один лучше и быстрее справлюсь, — и, выехав за ворота, пришпорил своего скакуна. Только снег вокруг вихрем поднялся!

И справился, как и обещал.

Дар привёл его к Рыске. Она сидела под деревом в пятнадцати вешках от города, в стороне от дороги. Без помощи дара её трудно было бы заметить. Сказать, что она жива в полном смысле слова было нельзя. «Еле жива» подходило лучше.

Припорошенная снегом и уже без сознания, весила она, казалось, больше, чем на самом деле. Хлопки по щекам, тряска и тому подобные действия не дали результатов. Всё, что путник мог сделать, — это поскорее подхватить девушку на руки, сесть с ней в седло и, погоняя нетопыря, вихрем мчаться обратно в город. И хотя животное возмущалось из-за двойной нагрузки, доехали они быстро, ещё до заката.

Сдав полумёртвую воспитанницу в лазарет, Крысолов пошел за Жаром.

Весь следующий месяц они по очереди дежурили у её постели, но в сознание Рыска так и не пришла.

А в один прекрасный день, ближе к вечеру, Крысолову принесли письмо, вернее, записку с жёсткими сухими словами:

«Уважаемый господин путник, просим вас явиться в лазарет для обсуждения ситуации с вашей дочерью».

Он кивнул, отпуская посыльного.

Нечего тут было обсуждать. Всё и так было ясно. Крысолов шёл в лазарет прощаться.

Жар докурил и бросил «бычок» за ограду лазарета, поежился, приподнял воротник. Ну и зима в этом году! Скорее бы уж потеплело.

Жаль, не все до тепла доживут…

Со вздохом толкнул он дверь здания. Развязка была ему ясна как день: тут и дара не надо, достаточно было взглянуть на Рыску, полумёртвую, какую-то зеленую… Кошмар, что он скажет её сыну, когда тот вырастет? Хотя, наверное, он и сам не доживёт. Умрёт на месте от разрыва сердца, когда скажут, что Рыски больше нет…

Крысолов сидел на лавке в гулком коридоре лазарета. Он словно постарел разом на десять лет. По лицу пожилого путника струились слёзы.

Жар бросился к нему.

— Умерла? — спросил он, схватив мужчину за плечи.

— Пока нет… Но до утра уж точно не доживёт. Девять из десяти… — печально изрёк Крысолов.

Жар в сердцах треснул по стене кулаком.

— Ну почему? — воскликнул он. — Почему?! Только не Рыска!.. А вы ей почему дорогу не подправили? — напустился он на путника. — Вы же такой сильный, всё можете! Почему ей не помогли?

— Я же тебе объяснял, — устало произнес Крысолов. — Потому что путники и видуны друг на друга влиять не могут, даже незначительно…

— А как же Альк с Рыской?

Путник отёр слёзы, привалился к стене, задумался.

— У них была особая связка. Она разорвалась, когда Альк разделился с крысой.

— А вдруг нет? — с надеждой воскликнул Жар, даже не подозревая, насколько он близок к истине.

— По-другому не может быть…

Жар устало опустился на лавку рядом с путником.

— Это всё из-за него! — прошептал он. — Ненавижу…

Они, наверное, оба задремали, прямо сидя на лавке, потому что не слышали, как помощник лекаря подошёл к ним.

— Господа! — тихо позвал он.

Крысолов открыл глаза. Жар подскочил.

— Ну? — вцепился он парню в воротник.

Тот испугался и попятился.

— Умерла? — прорычал Жар.

Крысолов обратился в слух, подавшись вперёд. Голова у него разболелась, дар ничего не подсказывал.

Парень лишь губами шевелил.

— Какого Сашия ты молчишь? — зло спросил путник.

— Простите… господа, — пролепетал наконец парень. — Нет… Девушка жива… Очнулась… Ей лучше.

Мужчины бросились в палату наперегонки. Впервые за месяц у них появился повод для радости.

Конечно, бывает такое, что улучшение происходит перед смертью, но таких мыслей не возникло ни у одного, ни у второго: Жар этого попросту не знал, а Крысолов теперь как никогда ясно видел Рыскину дорогу. Он точно знал: его доча теперь выздоровеет.

И мальчика с белыми косичками, бегущего через золотое поле навстречу своей матери, он тоже видел.

***

Альк приехал не весной, как обещал Крысолову, и не летом, а в начале осени: в Пристани только занятия начались. Когда он покидал замок, в Саврии уже совершенно пожелтели и начали опадать листья. В Ринстане же, расположенном на много кинтов южнее, ещё до сих пор было по-летнему тепло, только по ночам стало чуть прохладнее, чем летом.

Альк сильно изменился за эти месяцы: стал ещё жёстче, ещё мужественнее, а может, так просто казалось, потому что спал с лица.

С самого начала весны он не сидел на месте и дня, подрабатывая то на трактах, то в городах. Последний месяц он провел в Лоэни: его величество послал на помощь в усмирении переворота. В итоге Лоэнь вошла в состав Савринтарского тсарствия. А Альку хватило гонорара на нетопыря. Теперь он мог собой гордиться: мечта сбылась, обрела законченные очертания.

В замок он заехал лишь на сутки — отдохнул, посмотрел на дочь, а наутро уже отправился в путь.

Решение он принял, и ему было плевать на последствия.

Мать исполнила то, что задумала: поговорила с ним, и, заручившись её поддержкой, Альк Хаскиль отбыл в Ринстан.

Поля, леса, озёра, реки промелькнули перед ним как в калейдоскопе. Путь от замка до южной столицы он одолел за три дня, ни на щепку не задерживаясь нигде без нужды. Настроение у него было такое приподнятое, что встреченный им по дороге мужик, ведущий с ярмарки корову и попросивший подправить дорожку, чтоб скотина перестала хромать, получил услугу абсолютно бесплатно: саврянин махнул рукой на протянутую мелочь и ничего не взял. Ему было некогда, он спешил. А мужик… Пусть радуется и рассказывает байки о бескорыстном путнике.

Ворота Пристани были открыты, словно его уже ждали здесь. Въехав на широкий двор, Альк привязал нетопыря и поспешил в общежитие.

Цветов надо было бы купить, да ладно… Рыска не такая, это всё для неё неважно. Она ценит не цветную шелуху, а содержание. «Содержанием» господин путник самодовольно считал себя, и основания для этого у него были: раз его полюбили крысой, то теперь, когда он неотразим, она и подавно растает.

Да нет конечно, дело не в этом! Альк просто был очень рад, что сейчас увидит Рыску — и всё.

…И несказанно удивился, не обнаружив её на месте.

— Три дня как уехала, Альк, — развела руками комендантша (она его помнила ещё с тех пор, когда он сам был адептом).

— А куда? — недоуменно спросил саврянин. Ему хотелось рявкнуть, но он сдержался: старших он уважал, особенно женщин.

— Откуда ж мне знать? — ответили ему, и пришлось уйти.

Раздумывая, где искать Рыску, Альк постучал в соседнюю с её комнатой дверь. Ему открыла девица — та самая Рыскина сокурсница, плевавшаяся ядом от зависти и ревности. На лице её отразилась неприкрытая похоть.

— Здрас-сти! — она глупо захихикала.

— Соседка твоя где? — неласково спросил Альк.

— Как где? Ты разве не знаешь? — кокетничала она.

— Откуда мне знать? Я только приехал.

— Она на свадьбу уехала, на неделю, — огорошила его девица, не обидевшись на грубый тон, а наоборот, ещё больше от этого растаяв.

— На чью? — понимая глупость такого вопроса, выдохнул Альк.

— Что значит — на чью? Кто ж на чужую-то отпустит? — хихикнула девица. — На свою, конечно же!

Альк так опешил, что не сразу понял в чём дело.

— Что застыл, как столб? — ворвался в сознание голос девушки. — Нужна она тебе? Угрюмая вечно, ни с кем не общается, ходит зимой и летом в одних штанах. Такому, как ты, краси-и-ивая нужна, — промурлыкала она.

— Как ты? — задумчиво спросил саврянин.

— Как я, — сказала девица с томным придыханием и подошла к нему ближе. — Может, встретимся разок? — она беззастенчиво притерлась к нему вплотную, игриво взялась за косу…

Альк сам от себя не ожидал и даже не понял, как хлопнул ей по руке, позарившейся на святое. С той ночи в кормильне, когда Рыска впервые отдалась ему, прошло много лет, и в них было много ночей. И много женщин… Но никому и никогда он больше не позволял трогать себя за волосы!

Девице же он улыбнулся — в своей манере, жутковато, и медовым голосом ответил:

— Непременно встретимся, моя прелесть! Через четыре года, когда ты станешь крысой — тогда и встретимся, — и ушёл, не дожидаясь ответной реплики.

Девушка уехала домой тем же вечером, навсегда позабыв о Пристани, крысах, путниках и тому подобном. Впрочем, очень скоро вышла замуж, родила много детей и ещё не раз вспомнила Алька добрым словом — намного более искренне, чем если бы просто с ним переспала.

Альк не нашёл никого: ни Жара, ни своего наставника, вернее, не нашёл там, где искал. И неожиданно встретил обоих за городскими воротами. По тому, как они оба на него посмотрели, нетрудно было догадаться и без дара, что случилось нечто нехорошее — по его вине.

— Что произошло? — напрямую спросил саврянин, опустив приветствие.

— Кто прие-ехал! — издевательски протянул Жар. — И главное, вовремя, когда всё, что могло случиться — случилось! Морду бы твою саврянскую набить! — зло прошипел он.

— Давай, попробуй, — мгновенно завёлся Альк.

— А ну заткнулись оба! — окоротил их Крысолов.

— Где Рыска? — спросил Альк, сверкнув глазами.

— Ты ж уже знаешь, зачем спрашиваешь? — нехотя ответил наставник. — Замуж она выходит…

— Когда? — перебил Альк.

— Послезавтра…

— За кого?!

— Да за саврянина же, тянет ее на вас, на уродов, — вклинился Жар. — Как будто, мужиков нормальных нет!

— А вы куда вдвоём собрались?

— На свадьбу, разумеется, — пожал плечами путник.

Отвечал он сквозь зубы, похоже, тоже злясь на ученика.

На лице у Алька отразилось такое… Он поверить не мог, что люди, которых он считал своими друзьями, могут так с ним поступить — поощрить такое начинание со стороны Рыски!

— Вы что, с ума оба сошли? Или не узнаёте меня? Как вы такое допустили? — взвился Альк.

— А ты где был, чтоб сейчас задавать такие вопросы? — спокойно спросил Крысолов. Альк молчал, ибо наставник был прав. — Или бы тебе больше понравилось, если бы она умерла

— Почему — умерла? — не понял Альк.

— Потому что такое вполне могло произойти, — жестко сказал наставник. — Зимой, когда ты психанул и уехал, знаешь, что она сделала? Она собралась пойти за тобой. Пешком, в Саврию. И пошла, — Крысолов сделал паузу. — И чуть не замёрзла по дороге. Если б мы с Жаром вовремя не спохватились, ты приехал бы на её могилу, дорогой ученик.

Повисла тишина на пару щепок, а потом старый путник жестко сказал:

— Езжай домой, Альк… Или куда ты там собирался. Оставь её в покое. Она нашла себе парня, будет счастлива с ним. А ты… Как только ты появляешься, у неё одни беды. Езжай домой, в общем.

Крысолов и Жар почти одновременно развернули скакунов и устремились прочь. А он остался посреди дороги.

— Подождите, — неуверенно окликнул Альк. — Я с вами хочу…

— Зачем? — осадив нетопыря, спросил Крысолов.

— Я тоже её друг… Так или иначе.

— Ты им был, — горестно уронил Жар. — Пока не бросил её.

— Я не бросал! — раздраженно выкрикнул Альк, — Она сама ушла! Сколько раз повторять?

— Да-а? А мне показалось, это ты уехал, — Жар был зол, как никогда. — И мог бы предположить… На что тебе дар? Я бы и без дара догадался, что влюблённая девушка способна на всё!

— Что ж не догадался тогда, что она собралась делать? — зло сверкнул глазами саврянин. — Почему не удержал от глупости и не стал следить за ней неустанно? А когда уж случилось, почему меня не вызвал?

— А за каким Сашием ты был здесь нужен? — заорал Жар. — Ты же весь обиженный уехал! Куда тебя понесло?

— Посмотрел бы я на тебя после такого известия! — рявкнул Альк, — Но я ведь сказал мне сообщить, если что! Почему ты не сделал этого?

— А смысл, Альк? — вступился Крысолов. — Годом раньше, годом позже, ей всё равно — верная смерть, если ты где-то рядом.

— Ты уверен?

— Не уверен. Но всё равно: уезжай!

Они снова отвернулись и попытались уехать.

— Я теперь вспомнил, — проговорил Альк им вслед. Его словно осенило! — Мне и не надо было приезжать, чтоб её спасти. Я и так поменял ей дорогу…

Путник и бывший вор остановились, а затем развернулись.

— Давай, говори, — с обидой, велел Жар. Если честно, он был рад видеть Алька до смерти и вдвойне рад тому, что замаячило на горизонте. Однако и не злиться на саврянина он не мог. — А то вечно корчишь из себя… как будто не пережили столько вместе!

И Альк рассказал: о сне, оказавшемся дорогой, о трагедии в своей жизни, о своем решении взять Рыску в жёны — или хотя бы просто забрать её с собой.

— Так значит, ваша связка никуда не делась! — выслушав, отметил Крысолов. — То-то я смотрю, будто мне что-то такое показалось… И давно вы это поняли?

— Вот как раз зимой и поняли.

— И не сказали мне?

— И не сказали бы, — спокойно ответил Альк.

— И что же дальше? — со вздохом спросил Крысолов.

— Не знаю, — пожав плечами, уронил Альк. — Но уже хотя бы поэтому мне нужно забрать Рыску. Я, конечно, и сам могу её найти, но это потребует времени. Мне надоело терять время! Проводите меня к ней, — Альк набрал побольше воздуха. — Очень вас прошу.

Жар и Крысолов не могли читать мысли друг друга, но оба в этот момент подумали об одном и том же: что, не будь всё так невесело, попросили бы саврянина повторить три последних слова на «бис» под аплодисменты.

— А дальше что? — со вздохом спросил Жар. — Вот проводим мы тебя, а ты опять помучаешь её и уедешь.

— Нет! — рявкнул Альк. — Я заберу её… Женюсь на ней. Она тоже этого хочет.

— Ты же говорил, она во всём виновата сама, — напомнил Крысолов.

— Неважно, — уронил Альк. — Заберу всё равно, — он улыбнулся своим мыслям. — И её, и мальчика. Увезу в свой замок. Будет жить как тсаревна…

— Ты её-то спросил?

— Она согласится, — уверенно кивнул Альк.

— Ну и самоуверенная же ты скотина! — почти с восхищением произнес Жар. — Тогда ладно, поехали, — он вздохнул. А потом радостно добавил. — Какой скандал нас ждёт! Представить себе невозможно!

Жар не приветствовал с самого начала ни Рыскино немое обожание Алька, ни их последующую связь. И всё было вполне логично: ну не пара они! Благородный саврянский господин и ринтарская весчанка — это даже не смешно. Да и такого сволочного, самоуверенного и зловредного человека, как Альк, Жар в жизни не встречал. Но при всём при этом признавал: несмотря ни на какие тяжёлые черты своего характера, а может быть, именно благодаря им, Альк вызывает непреодолимое желание подчиняться ему, без унижения, как вожаку стаи. И если даже для Жара он вожак — самый сильный, самый беспощадный, но в то же время, всегда готовый защитить, рыцарь без страха и упрёка, то что уж говорить о Рыске, по уши влюблённой в саврянина? Она априори не могла не полюбить его. А значит и ему, Жару, как брату, полагается признать и принять выбор своей названной сестры — иначе чем он лучше Альковых родственников, не принявших Рыску?

А Крысолов лишь рукой махнул: делайте, что хотите, я вас всяких принимаю, словно отец своих таких разных, вечно враждующих, но одинаково любимых детей, и уж конечно несказанно радуюсь, если вы вдруг вздумали между собой помириться.

От Ринстана до Калинок не более полутора суток пути, но за последние годы дорогу подразмыло, да и прошедшее лето выдалось дождливым. Поэтому Альк, Жар и Крысолов задержались в пути, не успев ни на венчание, ни на катание. Они явились как раз к моменту прибытия молодых под родной кров, то есть, к домику у озера.

— Опоздали, Альк, они уже поженились, — констатировал Жар, окинув взглядом двор, полный народа и выделив фигурку в белом платье.

— Наплевать, — отмахнулся саврянин и первым спешился у ворот, однако глаза его метали молнии, на скулах ходили желваки.

Альк шёл через двор, а толпа расступалась перед ним. Это было неудивительно: весчане всегда благоговели перед путниками, тем более, что этот был саврянином. И хотя на дворе и его соотечественников было достаточно — родня Рыскиного жениха, — Альк не был похож на них даже близко.

Жар замер у ворот. Скандалов, тем более, на потеху толпе, он терпеть не мог. А вот Крысолов пошёл за Альком: мало ли, что ему в голову взбредёт? Что остановить взбешённого мужчину он не сможет, путник даже не подумал: привычка сработала.

Не обращая внимания ни на гостей, ни на новоиспеченного Рыскиного супруга, Альк подошёл к девушке и развернул её к себе.

— Заканчивай спектакль, — велел он, тяжело дыша. — Я приехал за тобой.

По толпе прокатился ропот, а потом повисла тишина.

— Для тех, кто не понял, — проговорил Альк уже по-саврянски, слегка повысив голос и глядя на соотечественников, — я её забираю. Она моя. И ребёнок — тоже, — кивнул он в сторону белокосого мальчика, держащегося за руку пожилой ринтарки.

В том, что никто не посмеет возразить, ни у кого, включая самого Алька, сомнений не возникло. Уж лучше расстаться с молодой женой, чем с головой: так подумали почти все.

И тем не менее, возражающие нашлись. Вернее только одна.

В белом платье она была прекрасна и мила как никогда. И платье, и серьги, и ожерелье из жёлто-зеленого кошачьего глаза ей подарил Крысолов, не пожалевший денег на свадебные подарки образумившейся «дочери». Словом, Рыска была такой, какой Альк не видел её никогда, и потому — ещё желаннее, чем прежде.

— Собирайся, — уже спокойнее добавил он.

Но Рыска покачала головой.

— Нет, — ровно, без единой эмоции произнесла она.

— Что? — не поверил своим ушам саврянин.

— Я. С ТОБОЙ. НИКУДА. НЕ. ПОЕДУ, — раздельно произнесла она и добавила, — если хочешь, можешь меня убить.

Десять щепок они молча смотрели друг другу в глаза: он — растерянно, она — твёрдо, как человек, который уже всё решил и не передумает. Что происходило у неё на душе, знала лишь она. Конечно, она умирала: ведь такая боль может быть только перед смертью.

— Ты хоть понимаешь, от чего отказываешься? — склонив голову, спросил Альк.

Рыска взглянула словно со стороны. Да, она понимала. Она обожала его. В нём была вся её жизнь. Всё, что она имела на этой земле, было благодаря ему. Он первым признал её дар, многому научил, заставил поверить в себя, а значит, — помог сделать первый шаг к делу всей жизни. Средства, на которые она смогла не только не умереть с голоду, но и подняться, вылезти из нищеты исходили опять же от него. И сын, которого она родила, её сокровище, её главная ценность в этом мире, тоже появился на свет благодаря ему. Альк был для неё всем… Но нужно было прощаться — навсегда, чтобы больше не рвать себе сердце, ожидая его возвращения, и не рыдать, прося смерти, когда он покидал её снова.

Рыска наконец чувствовала себя повзрослевшей. Теперь она сама решала, что делать стоит, а что — нет. И потому ответила:

— Понимаю… Но всё равно отказываюсь, — она помолчала. — Ты приносишь мне только беды. А я хочу начать жизнь сначала.

— Но ты же говорила, что любишь меня, — упавшим голосом произнес Альк. Он весь словно поник от её слов.

— Да, люблю, — честно ответила Рыска. — А ты меня?

— Я? — прямой вопрос поставил его в тупик. — Да при чём здесь?

— Скажи это, — спокойно попросила девушка, глядя в жёлтые глаза прямым взглядом.

Альк молчал, затравленно озираясь.

Однажды он уже пытался ей это сказать. Но тут было как с едой в моменты сильных переживаний: если не лезет, лучше и не пытаться себя заставлять.

К сожалению, Рыска этого не понимала…

Тем более, раз он не сумел сказать ей этого тогда, наедине, то сейчас, принародно, при тупых весчанах, которым при одном виде его положено было падать на колени, даже не собирался. Альк лишь нахмурился и опустил глаза.

— Вот видишь, ты молчишь, — вздохнула Рыска. — Поэтому и мне больше нечего тебе сказать. Кроме одного: прощай, Альк! Я не держу на тебя зла и желаю быть счастливым. Но надеюсь, что никогда тебя больше не увижу. А теперь уезжай, пожалуйста, не порть мне свадьбу, — и, повернувшись, она пошла в дом.

За ней по пятам семенил её муж, саврянин, ростом меньше неё почти на полголовы, рано располневший, какой-то весь слащавый, зато явно обожающий девушку и готовый говорить это принародно хоть с утра до вечера.

Альк словно в землю врос. Такого удара по самолюбию ему ещё никто не наносил! На миг даже показалось, что признаться ей принародно в любви было бы не так уж и трудно…

Рыска уже не видела, как проводив её взглядом, он вскинул голову ещё выше, развернулся, чтобы уйти, но тут увидел мальчика с белыми косами и жёлто-зелёными глазами. Посмотрел сверху вниз, подошел ближе, опустился перед сыном на корточки, снял с пальца кольцо — дорогую фамильную печатку с гербом Хаскилей.

— Ты Альк? — обратился он к ребёнку.

— Да, — самодовольно кивнул мальчик. — А ты?

— Я тоже, — он улыбнулся. — Это тебе, — он взял ладошку малыша и вложил в неё кольцо.

Мальчик повертел бесполезный для него предмет, поднял глаза вверх, глядя отцу через плечо.

— Зачем мне это? Лучше меч подари! — сказал он.

Альк рассмеялся так весело и искренне, что у окружающих кровь в жилах застыла.

— Обязательно подарю, и не один, а оба. Но потом, когда ты вырастешь, станешь путником и приедешь ко мне в Саврию. А пока… береги свою маму, — он обнял мальчика с невероятной нежностью, поцеловал в лоб, на миг закрыв глаза, поднялся и, не оборачиваясь, вышел за ворота.

Он до последней щепки ждал, что Рыска окликнет его…

А потом отцепил крысу от седла, взял сумку.

— Дай свою корову, — обратился он к Жару.

— Опять? — возмутился Жар. — А нетопырь тебе на что?

— Нетопыриха, — поправил Альк знакомым безнадёжно-спокойным голосом. — Ее зовут Лада… Рыске передай, скажи, я ей дарю, — он вручил другу поводья.

— Нет, но почему именно моя корова? — ярился Жар.

Альк, не глядя, вытащил из-за пазухи горсть монет — одних златов, высыпал в подставленную ладонь.

— Ну, ты куда? — обеспокоенно напустился на Алька Крысолов, когда тот вскочил в седло и натянул поводья.

— Не знаю, — честно, с улыбкой всё потерявшего человека, покачал головой Альк.

— Ты хотя бы… береги себя…

— Зачем? — он усмехнулся. — Кому я теперь нужен? Крыса и то больше стоит…

Топот копыт удалялся. Дорожная пыль оседала.

Девушка в белом платье печально смотрела вдаль, крепко сжимая руку мальчика с белыми косичками и жёлто-зелёными, такими неуместными здесь глазами.

— Мама, — окликнул Рыску сын.

— Да?

— Наклонись, пожалуйста.

Она опустила глаза, потом присела на корточки. Мальчик крепко обхватил её за шею.

— Ты чего, сынок? — тихо спросила она, чувствуя, как глаза наполняются слезам.

— Берегу тебя. Он сказал беречь.

— Кто?

— Тот, которого зовут как меня. Он сказал, что если буду беречь, подарит свои мечи.

Рыска осторожно разжала маленькие ручки и, уже не в силах удержать бегущие по лицу слёзы, посмотрела на сына в упор.

— Почему ты плачешь? — спросил маленький Альк.

— В глаз попало… Пойдем в дом, нас ждут гости, — она подхватила сына на руки и лишь обернулась на дорогу — как на свою прошлую жизнь.

Сын вырастет и спросит о нём. Мальчик ни в чём не виноват, а Альк от него не отказывался: он просто не знал. В любом случае, она сделает так, чтобы ребенок познакомился с отцом, тем более, что Альк скорее всего тоже этого захочет. Да и она сама не вечна, а у сына там, в Саврии, много родственников, судя по всему, очень трепетно относящихся друг к другу. Мальчик не похож на ринтарца даже отдаленно, и его, скорее всего, с радостью примут в семью. Приятно будет знать, что Альк на этом свете не один… Что оба они есть друг у друга. Тогда будет можно спокойно умереть.

Главное, не умереть прямо сейчас…

О, божиня, как же болит душа!.. Ну как, как она теперь будет жить? Если б не сын, утопилась бы к Сашию…

Но он есть. А значит, жить стоит.

— Мам, а сегодня дождь будет… — зачем-то сказал Альк.

Рыска на миг отвлеклась от своих мыслей и посмотрела на небо. Оно радовало яркой голубизной — ни облачка. Но дар ей подсказывал: да, дождь будет, к вечеру. Четыре к одному.

— …и целую неделю будет лить, — продолжал сын. — А потом грибы полезут, много-много опят! — он развел в стороны руки, показывая, сколько будет грибов. — Бабушка все бочки заполнит!

— Откуда ты знаешь? — опешила Рыска.

— Просто знаю — и всё, — он пожал плечиками. — А ещё ты грустная. Должна быть весёлая, но всё равно, грустная.

— Почему?

— Потому что он уехал. Тот, которого зовут как меня, — совершенно по-взрослому, со вздохом произнёс маленький Альк.

— Не говори глупостей, — Рыска скользнула с сыном в дом.

Все она поняла.

Ни ей, ни Крысолову, которого мальчик называет дедушкой, это не удавалось, может быть, потому, что знали его с рождения. А Альку удалось… Едва дотронувшись, немного поговорив с ним, он пробудил у сына дар.

Рыска лишь вздохнула. Рановато, конечно, но это и так бы произошло. У двоих видунов вряд ли родился бы обычный ребёнок.

Закрывая за собой дверь, она аккуратно вытерла слёзы. Прощай, Альк, спасибо тебе за всё. Я очень тебя любила — и буду любить всегда.

Но у меня отныне другая дорога.

Глава 9

Жёсткий, печальный, но логичный ООС

Рыска отложила книгу. В глазах рябит. Весь день читала, а уже солнце зашло, и толку от лампы мало. Масло она купила дешевое, и противный светильник только коптит, а света дает с гулькин нос. Лучше бы свечу купила.

Свечу…

Завтра тот день, вернее, ночь, когда она и сама может стать «свечой». Поэтому сегодня ложиться она не будет: возможно, это её последняя ночь. И так как нельзя ни пить, ни гулять, ни быть с мужчиной, ни даже поесть или выпить чаю — обрядовый пост, то лучше взять мечи и пойти во двор, потренироваться. Уснуть она всё равно не сможет. А уж если захочет, то до завтрашней ночи еще целый день, успеет.

Опоясавшись ножнами, она подула на светильник и вышла, закрыв дверь на ключ.

Она не волновалась. Но отупела и оцепенела от ожидания.

В небе светила убывающая луна. Хуже будет, если за сутки испортится погода: придётся переносить обряд, а это ещё две недели в таком состоянии. Но вероятность ухудшения погоды ничтожна, так что всё случится завтра.

Когда-то давно Альк рассказывал, что лучше проводить обряд при растущей луне, якобы, она более счастливая. Но это всего лишь легенда, и случившееся с ним — яркое тому подтверждение.

Альк…

За три с лишним года он стал воспоминанием, сладко-горьким сном. Она не забыла… Она помнила его каждую щепку. Но помнила так, как помнят то, чего уже никогда не будет — без сожаления. С радостью. Тем более, что в Калинках подрастал сын, его точная копия, если не считать чуть более тёмных волос и чуть более зелёных глаз — это от неё.

Мальчик с каждым годом становился всё более похож на отца и характером: дерзкий, хитрый, с задатками лидера. Все весковские мальчишки ему в рот заглядывали и сопровождали во всех начинаниях как-то: обворовывание чужих садов (ради самого процесса, а не от голода), плавание в озере, когда на улице уже лёгкий морозец, прыжки с крыши в стог сена или дёрганье за хвост племенного быка с последующим бегом от него через всю веску до ближайшего забора.

В жизни ребёнка очень многое зависит от матери. Рыскина мать в своё время слова в защиту дочери не говорила, потому девочку и клевали все, кому не лень. Алька трогать никто не смел — как раз-таки из-за матери. Весчане до смерти боялись её гнева и даже взгляда, словно она только им одним обращала их в камень. Ни про неё, ни про сына не говорили плохо даже за глаза, а дети, не слышавшие от родителей гадостей о своём вожаке, словно и не замечали нетипичной внешности Алька. Для них он был таким же как они сами, тем более, с ним всегда было интересно.

Тётя Ульфина обучала мальчика грамоте, а Рыска возила сыну книги, прямо из пристанской библиотеки, а иногда и покупала. Ей не было жаль для мальчика денег, тем более, на будущее образование. Как она успела заметить, ученье — свет, а парня, похоже, всё равно готовить в Пристань. Да и к знаниям мальчик стремился, с удовольствием: читал, писал, считал, а потом на улице рассказывал друзьям прочитанное, ещё больше укрепляя свой авторитет, а некоторых даже учил тому, что успел узнать сам.

К матери мальчик относился с невероятным трепетом и нежностью. Он обожал Рыску, хвостом ходя за ней в её краткие приезды домой. Она была для него солнцем, богом, идеалом, и, конечно, он тоже мечтал стать путником. Правда, некоторое время назад лаврами пришлось поделиться — в тот день, когда мальчик познакомился с отцом. И если Рыску мальчик ждал и любил, то про Алька сочинял небылицы, наподобие тех, какие Рыска придумывала в детстве. Надо же, не забыл… Но с этим, думалось ей, можно разобраться и позже.

Сын тянулся и к оружию тоже, поэтому год назад пришлось купить ему меч, пока ещё лёгкий, совсем тупой, скорее большой кинжал, строго-настрого запрещённый к выносу со двора или использованию без присмотра старших, но уже совсем настоящий. То, как мальчик быстро овладевал навыками боя под руководством матери и деда, ещё раз подтверждало, чей он сын. Да и меч Альк держал в левой руке, совсем как отец, хотя есть, писать и работать мог и той, и другой.

Крысолов лишь головой качал.

— Это ж надо было уродиться!

В такие моменты Рыску переполняла гордость. Да и вообще, она стала больше радоваться и не жалела ни об одном своем решении.

Родила сына? Правильно. Такого сына ни у кого нет, а вырастет — и вовсе все от зависти умрут. А что без мужа родила, так и Саший с ним и с молвой тоже… Зато родила от любимого, а это в жизни редкость.

Учиться пошла? Тем более молодец. Путничье ремесло всю жизнь и кормить, и защищать будет. А что в старости произойдет… Ты доживи сначала до неё, до этой старости!

Замуж вышла? Верно. Мальчику отец нужен, а в доме хозяин.

Вот только жизнь семейная не задалась. Да и не ждала Рыска ничего хорошего от такого союза. Тамель — так звали мужа, девушке не то что не нравился, а вызывал лёгкое отвращение. Но его рекомендовал в своё время учитель, а ей по большому счету было все равно за кого выходить замуж. Главное было это сделать.

Тамель учился вместе с Рыской в Пристани, а дара у него было — кот наплакал. К четвёртому году обучения он едва научился рассматривать дороги, поменять же так ни одной и не сумел. По прикладным дисциплинам у него тоже сплошняком стояли тройки, а меч он держал, как дубину. Будь Рыска всё той же наивной весчанкой, что прежде, она задалась бы вопросом: как такой посредственный видун смог доучиться до четвёртого курса? А теперь точно знала: его готовят не в путники, а в крысы. И более того — он такой не один. Таких не то что много, а абсолютное большинство, расходный материал.

Рыске, как и прежде, всех было жаль, но она давно сделала этот выбор и даже на свой счёт иллюзий не питала, хотя и не боялась. Скорее всего, коллегия проголосует «против», ведь слухи о «дочери» Крысолова не развеялись, а лишь укрепились к концу Рыскиного обучения (надо думать, не без участия самого учителя). Похоже, таким образом наставник пытается помочь своей любимой ученице стать путницей, а не крысой.

Раньше, те самые семь лет назад, Рыска возмутилась бы такой подтасовке, но прежняя принципиальность выветрилась из неё подчистую за эти годы. Главным в жизни теперь был её сын, а сына надо было поднимать, следовательно, нужны деньги. И лучше всего зарабатывать их при помощи того, что умеешь, то есть, выучиться на путницу и работать на трактах или в весках, а то и по поручению короны. Так она и поступит, получив свою грамоту.

После тяжёлой болезни Рыска образумилась: решила забыть Алька и жить своей жизнью. Учитель посоветовал выйти замуж и назвал кандидата. Она просто не стала спорить.

Она просто в один прекрасный день пришла к парню после занятий и напрямую спросила:

— Я тебе нравлюсь?

Парень опешил. Он был единственным на потоке саврянином, тем более — дремучим весчанином, не просто полуграмотным, а практически неграмотным. Ринтарский язык он знал так плохо, что наставники с трудом его понимали — как и он их. Обычно ему давали задание из книг на саврянском языке и особенно его успехами не заморачивались. А теперь самая красивая девушка обращалась к нему, да так, что он её понимал, ещё и с таким вопросом!

— Ну… Да, — ответил он.

— Что значит «ну да»? Как я тебе, в качестве жены, подошла бы или нет? — резко спросила Рыска.

Бедный парень чуть сознания от радости не лишился! В Рыску он влюбился с первого взгляда, как верно подметил Крысолов. Только мечтать о ней считал тем же самым, что мечтать о звезде с неба: не возбраняется, но бесполезно.

— Конечно! — воскликнул он, — Я давно тебя люблю!

— Тогда женись на мне, — спокойно и безразлично пожав плечами, предложила девушка, — Но учти: у меня есть сын, ему четыре года, он тоже, как ты, белокосый, и мне нужно, чтобы тебя все считали его отцом. За это я буду твоей женой, а также стану зарабатывать для нас всех, дам тебе кров, и ты будешь при деле. Есть ещё одно условие: обучение в Пристани ты должен бросить.

— Почему?

— Потому что путником тебе всё равно не быть и потому что я так хочу, — жёстко сказала Рыска. Ей, по большому счету, было всё равно, откажется он или согласится.

Но Тамель посмотрел на неё влюбленными глазами и спросил, словно не слышал ничего:

— А ты тоже уйдёшь из Пристани, да?

— Ещё чего, — фыркнула Рыска, — Я-то с чего? Нет, конечно. Я продолжу учиться, потом получу грамоту, стану работать. А ты будешь растить моего сына, помогать тёте, работать в поле, ухаживать за скотиной — всё, как ты привык, Тамель. Если ты сомневаешься, подумай, я не тороплю. Скоро каникулы, так вот, съезди домой, посоветуйся с родными. А согласишься — добро, свадьбу планируем тогда на начало осени.

Рыска развернулась, чтобы уйти, но не успела дойти до двери, как Тамель остановил её словами:

— Я согласен!.. Можно теперь тебя поцеловать?

Чтоб укрепить его согласие, она уступила. И тошнило её потом до утра, но решив, что привыкнет потом, Рыска взяла себя в руки. То, что парень сразу со всем согласился, значительно облегчало дело: теперь не придется искать другого.

А полюбить она всё равно никого больше не сможет…

Приезд Алька на свадьбу развеял ее мечту убедить всех, что Тамель — отец её ребёнка, и смысл самой свадьбы буквально пропал. Но теперь Рыска назло Альку решила остаться с Тамелем. Пусть не думает, что она никому не нужна! Да и хозяин в доме все же нужен. Потому выгонять мужа она не собиралась.

…В первую брачную ночь Тамель потребовал реализации своих законных прав.

— Нет, — спокойно ответила Рыска.

— Как это — нет? Я твой муж! Ты должна! –возмутился он.

— Что значит, должна? Я тебе доходчиво объяснила, для чего ты мне нужен. Чего тебе ещё?

Она намеренно разговаривала с ним как со швалью, надеясь, что он обидится и долго не будет к ней приставать. Да и не этим в тот момент была занята её голова… Но парень совершенно неожиданно проявил агрессию:

— Так значит, да? Это всё из-за хахаля твоего благородного? Это от него ты дитя прижила? Что ж не поехала с ним, звал ведь?

— Не твое собачье дело! — вызверилась Рыска, — Я не врала тебе. Я тебя не люблю. Мне просто нужен в доме хозяин. Я думала, ты всё понял и согласился. Сейчас тебе что не нравится?

— Не нравится, как ты смотрела на него. И что говорила, — с обидой ответил Тамель.

— Знаешь, что? — взбесилась Рыска, — Алька я люблю, всегда любила и всегда любить буду. А ты… живи здесь, если хочешь. Если не хочешь, уходи, я держать тебя не собираюсь.

— Ах, так вот как его зовут! Альк! Такие имена только в господских домах дают, в веске — и не ищи!..

Рыска поднялась с кровати, куда присела было.

— Ты его имя своим поганым языком не трогай! — тихо, изменившимся голосом произнесла девушка, — Таких, как он, на свете больше нет, — одухотворённо, с фанатичным огнем в глазах, добавила она, — А таких как ты — пруд пруди. Вот и цени, что на тебя обратили внимание, — она подошла к двери, взялась за ручку. — До утра тебе время подумать, — предупредила Рыска, — Не нравится что — иди лесом, — и вышла, тихо притворив дверь.

Всю свою первую брачную ночь она прогуляла: на озере искупалась, по веске прошлась, на нетопырихе покаталась. Животное оказалось покладистым и ласковым, словно для неё выбранным. И звали нетопыриху так романтично — Лада. Так савряне называют своих любимых женщин…

Впору было разреветься. Но Рыска уже выплакала все свои слёзы. Лишь горький смешок у неё вырвался при мысли об этом. А может, Альк не сам её называл, уже с именем купил?.. Хотя продаются нетопыри на юге, очень далеко от Саврии, так что только сам мог дать саврянское имя… А если купил у саврянского купца?

Да какая, к Сашию, разница?

А с Тамелем, и правда, грубо получилось. Надо бы как-то поласковее, она всё-таки женщина и его жена. Нужно хоть немного проявить к нему нежность. Но ложиться в одну постель?.. Пока не получится, ей противно. Может, потом?

Рыска вздохнула, вспомнив, как это было с Альком…

Она даже подумать не успела, как оказалась в его объятиях, и никто её не уговаривал и не принуждал, и было хорошо уже даже от мысли, что это произойдёт.

Такого больше ни с кем не будет, и с этим следует смириться.

…На рассвете Рыска вернулась домой, всё в том же платье, мокром, с грязным подолом, тащившимся по земле. Прошел обещанный дождь, и, попав под него, она выглядела как мокрая курица, хотя ей было всё равно.

Гости, разместившиеся кто где, ещё спали. Предстоял ещё один день праздника.

Тетя Ульфина уже встала и кормила скотину.

— Ты где была? — грустно спросила она, глядя на девушку.

— Гуляла, тёть…

— Что, в кровати не улежала?

— Нет, — честно призналась Рыска.

— Ну и правильно, — неожиданно согласилась тётя, — Нечего размениваться. Я думала вчера, что ты вообще уедешь. Уже загрустила, думаю, как я теперь одна? Мальчик-то мне теперь как кровинка, да и ты… Но лучше б ехала.

Рыска печально посмотрела вдаль, на уходящую в лес дорогу.

— Нет, тётя, это уже прошлое. Два раза в одну реку не входят, а три — так тем более… Да и куда я от тебя? Ты мне столько хорошего сделала, больше, чем мать моя. Я теперь тебя никогда не брошу, — Рыска обняла тётю.

Ульфина похлопала её по плечу.

— А он краси-и-ивый, — мечтательно протянула она, — Как лебедь среди воронья. И благородный. И добрый… Такого грех не полюбить… А мальчик как на него похож!

Рыска задумчиво покивала. Причёска рассыпалась, завитые кудри разлетелись по плечам.

— Красивый… — согласилась она, — Только не быть мне с ним уже никогда.

Тётушка неожиданно тепло и ласково улыбнулась, заглянув девушке в глаза.

— Почему ты так говоришь? Ты ж путница!

— Видунья, — поправила Рыска.

— Ну, пока видунья, неважно… Тебе должно быть многое известно. И неужели ты сама не видишь, что в жизни всё может измениться за щепку, за долю щепки? — Рыска нахмурилась. — Вот например, — продолжала тётя, — когда ты на хуторе жила, считала меня злой ведьмой, и даже как зовут меня, не знала, как все, Мухой величала, а теперь говоришь, что я тебе роднее матери. Когда ты ушла, думала, что и не увидишь меня больше, а теперь живёшь со мной, я сына твоего ращу, а ты меня кормишь, чтишь, подарки мне возишь — сама, никто не заставляет. Могла б ты о таком подумать десять лет назад?

— Не могла, — уронила Рыска.

— Так вот, и с ним ещё можешь встретиться, — так неожиданно, что и сама не представляешь сейчас, где, когда и как. И будете вы друг другу не то, что сейчас, а намного ближе и дороже.

Рыска вздохнула.

— Он обиделся… Я специально сказала так, чтобы обиделся. А он гордый, не простит…

— Ещё как простит! — снова улыбнулась тётушка.

— Да ты его не знаешь!..

— Жизнь долгая, моя родная, — перебила Ульфина, — А чем мы старше, тем умнее делаемся — и он тоже. Мало ли, что может произойти? Ты, главное, верь и надейся.

— Путникам это не полагается.

— Тогда просто улыбнись и живи дальше. Путница ты или нет, отчаяние — грех, а Хольга всё видит. И по делам воздаст.

— Тебе за что воздала? В юности ни счастья не было, ни толком мужа, ни детей…

— Было за что, девонька, уж поверь на слово, было, — вздохнула женщина, — Да и простила меня Хольга. Всё дала: и дом, полную чашу, мой, а не двоюродного мужа, и любимого под старость — учителя твоего, и дочь, и внука. А ведь думала когда-то, что на пожаре том вся жизнь моя сгорела! Ан нет, Викий деньги мне завещал, я сюда перебралась, в родную веску. А потом и ты, светик мой, ко мне пришла, сама, словно знала, куда идёшь.

Рыска стояла, привалившись к плечу обнявшей её тётки. И правда, роднее матери за пять лет стала…

— Я бы без тебя пропала, — произнесла она.

— А я бы — без тебя. Поэтому Хольга нас друг другу и послала, — она с улыбкой отстранилась. — Ладно, пойду, свиньям ещё не задала, — сказала Ульфина. Сделала два шага к сараю, обернулась и добавила. — А Алька своего не забывай. Не каждый мужик за девкой приедет, чтоб со свадьбы её увезти. Не просто это все! За мной вот не приехали в своё время…

— Мне так больно, тёть…

— Больно — знать, ещё живая, — утешила её тётка, — А живая — так дождешься. Мы, бабы, все такие, даже и путницы.

Рыска кивнула, соглашаясь. Надо было как-то жить дальше…

…Тамель, естественно, никуда не ушёл и довольно достоверно изобразил счастливого новобрачного, за что ему и был снова разрешён поцелуй, и опять её чуть не вывернуло. Если б не при всех, и не удержалась бы!

А как только праздник закончился, Рыска поспешила уехать вместе с учителем и Жаром. Ей пора было возвращаться на занятия, её отпустили ненадолго, и она очень радовалась этому.

Проблема появилась полтора года спустя, когда в один из своих приездов Рыска узнала, что Тамель позволил себе отпустить её сыну леща — вообще-то, за дело, за самовольный уход из дома на весь день. Тетка Ульфина послала Тамеля на поиски, а он дважды вернулся ни с чем, за что и был обруган взволнованной женщиной.

Альк вернулся вечером, довольный донельзя — и холодный как лёд (было самое начало весны). Где и с кем он провёл весь день, мальчик не признался, и отчим в сердцах ему поддал.

Сын беззлобно, по факту, рассказал всё Рыске. Он не считал себя обиженным, даже признал, что был наказан за дело, но Рыске на глаза упала чёрная пелена. Она вспомнила своего отчима и его оплеухи.

Тамель чистил в коровнике навоз. Рыска вошла и сняла со стены пастуший кнут.

— Здравствуй, дорогой, — спокойно поздоровалась она.

— Здравствуй! — он бросился ей навстречу, а она наотмашь хлестнула его кнутом — куда попало.

— За что? — чуть не плача, воскликнул муж.

— Проваливай в свою Саврию, — холодно сказала Рыска, вложив в эти слова, казалось, ненависть и ко всем саврянам, и к своему отчиму, отравлявшему ей детство.

— Да за что? — всхлипнул Тамель.

— Ты ударил моего сына, — спокойно, сделав ударение на слове «моего», объяснила она.

— Да ты знаешь, что он сделал? — воскликнул муж снова.

— Убил кого-то?

— Он на весь день из дома ушёл! Твоя тётка мне все мозги продолбила!

— Проваливай, — повторила Рыска и ушла.

Её возмутил поступок мужа, да и Колаевы «ласки» были в памяти свежи. Можно было бы ещё понять, если б Тамель испугался за ребенка, а то ведь просто устал от тётиных понуканий. Вообще, Тамель всё больше напоминал жене её отчима: такой же круглый, бесцветный, противный донельзя, вечно потный, соответственно пахнущий, бесхребетный, трусливый. Как он вообще в Пристань угодил? К тому же, Альк говорил, что в Саврии детей бить не принято — значит, муж ещё и со сдвигом? Ну и нашла себе пару, ничего не скажешь!

Представив Алька на его месте, Рыска лишь вздохнула. А что она знает об Альке? Они слишком мало общались, чтобы делать о нём выводы, по большинству, либо в условиях нервного напряжения, либо в постели. И всё. Каков он в быту, Рыска толком понять не успела. Разве что тогда, в Лосиных Ямах… С усмешкой вспомнила она щи из бобровой головы… Уж если он тогда был таким капризным, когда она ничем была ему не обязана, то как бы он застраивал её, стань она его женой? Правильно она ушла, жить с ним было бы невозможно… Да нет же, конечно, он был бы хорошим мужем и отцом. Теперь, спустя годы, она не только чувствовала это, но и понимала, исходя из приобретённого опыта. Он не мог быть другим. Его воспитывали для этого: чтобы прожил счастливую жизнь, неоднократно продолжил свой род… Ну и повезло же его жене!

…Тамель опять не ушёл.

Он ползал за Рыской на коленях все три дня, что она провела дома, умоляя разрешить ему остаться.

Честно говоря, она и не хотела, чтобы муж уходил. Ни любви, ни какого другого чувства к нему она так и не испытала, но следовало признать, что руки у него растут откуда надо, он хорошо управляется по хозяйству, да и вообще, так или иначе, тётя и сын теперь дома не одни, пока её нет. В общем, хреновый плетень, да за ним тише.

— Ладно, можешь остаться, — бросила Рыска мужу уже из седла, — , но ещё раз я узнаю, что ты тронул МОЕГО ребёнка, уже не кнутом приласкаю, а чем потяжелее. И тогда точно выгоню… хм, если идти сможешь. А не сможешь — закопаю, — она кивнула, холодно улыбнулась и уехала.

На нетопырихе она пока не ездила, сдала внаём одному из наставников. Рано ей ещё было, не по статусу. Да и сглазить можно… Но все видели и знали, что за зверь у неё есть, окончательно уверившись, что папа-наставник начинает заранее экипировать дочь и что это он купил ей такого знатного скакуна, потому что Рыске по-любому быть путницей.

Жар женился через год после Рыски на лоэнке по имени Селина, которая и Рыске-то сразу понравилась, а уж он сам и вовсе души в ней не чаял, называл: «моя звездочка». Девушки быстро подружились, Рыска стала ещё более частой гостьей в их доме. Через девять месяцев после свадьбы у Жара и Селины родился сын, а ещё через год — дочки-двойняшки. Жар продолжал служить в тсарской тайной службе и был абсолютно счастлив. Рыска очень радовалась за названого брата.

И Алька она однажды видела — прошлой зимой. Припозднившись, он заночевал в Пристани.

Она случайно увидела его из окна.

Рыска всю ночь просидела на кровати, не зажигая свет и борясь с желанием отыскать его в крыле для наставников и заезжих путников, и ожидая, что он придет к ней сам, вздрагивая от каждого шороха.

Но он так и не пришёл.

На рассвете, так и не уснув, Рыска побежала к комендантше и напрямую спросила о нём. Как будто, раньше нельзя было!..

— Так до свету ещё уехал, Рыся, — ответила едва проснувшаяся старушка, обладавшая невероятной памятью на людей.

— Он мне ничего не передавал? — тяжело дыша, допрашивала старуху девушка.

— Вроде нет…

— Где ночевал? — допытывалась Рыска.

— В пятьсот седьмой.

— Дайте ключ! Я сейчас принесу! — она протянула руку, не допуская мысли о возражениях.

Комната хранила следы Алька. Пахло богатым домом и чем-то неуловимым, что было только его, что чувствовала только она. На столе догорала свеча: до последнего ждал, вся сгорела за ночь. Кружка с недопитым, ещё теплым чаем стояла рядом. Постель была не смята — даже не ложился, похоже, как и она…

На бархатной поверхности кресла осталось последнее послание — длинный белый волос. Рыска намотала его на палец, приложила к губам, закрыла глаза…

А ведь он её ждал…

А ведь он приезжал за ней в веску.

А ведь нашёл тогда, в общежитии, не смотря на то, что дар тут бессилен.

А ведь не прогонял тогда, в Саврии, просто был слегка не уверен… Нужно было только немного выждать!

А ведь лучше него никого нет…

Она больше не плакала — ни разу со свадьбы. Не плакала и теперь. Глупо плакать, если сама прогнала и не додумалась прийти этой ночью. Он ведь гордый, сам на такое не способен.

И далось ей это «люблю»? Может быть, ему это недоступно, может, его обидели когда-то в связи с этим словом. А она не поняла, прицепилась к такой ерунде!.. Хотя в том, что Альк её любит, она никогда не сомневалась.

Рыска злилась на себя, но с тем, что хочет именно услышать это, ничего не могла поделать… Вот и результат: не услышит, а теперь и не увидит его больше.

Как же всё сложно в жизни…

Тихо прикрыла дверь, заперла на ключ, понуро побрела вниз… Как там говорила тётя? Простит? Может, как раз простил, потому и приехал? А она не поняла. Дура. Правильно он говорил — дура! Глупая девка. Упустила такую любовь!

В одном у неё точно не было сомнения: ни с кем другим ничего подобного у неё уже не будет. Никогда.

Она просто не допустит этого.

***

Годы шли, и природа потребовала своё. После последней встречи с Альком, Рыска поняла, что более обходиться без мужчины не в состоянии. Трезво рассудив, что его ждать бесполезно, а сама она давно уже взрослая женщина, Рыска стала позволять себе встречи с мужчинами, которые, разумеется, заканчивались в постели. Относилась она к этому как к чему-то необходимому, вроде похода на рынок за продуктами, не испытывая никаких чувств по отношению к своим случайным партнерам. Это была лишь потребность повзрослевшего организма высокотемпераментной женщины. А от случайной беременности и прочих неприятностей спасали зелья, которые она мастерски научилась готовить на курсах. В крайнем случае, и дорожку можно было подправить — тут и без крысы получится, если сразу; тут либо да, либо нет.

В мужчинах недостатка у неё не было: выбирай любого. И иногда она выбирала, в основном, из старшекурсников, которые скоро закончат обучение и уйдут, либо туда, либо сюда. Пару раз в городе знакомилась… Вот только с законным мужем не смогла лечь в постель ни разу, даже просто поспать рядом. И зачем он её терпит? Лучше бы ушёл…

В том, что я такая стала, ты виноват, Альк…

Рыска давно смирилась, что будет жить без Алька. Но она не могла не видеть его во сне, не вспоминать, не искать глазами на улице, не сравнивать с ним каждого мужчину (кстати, ни один и в подметки не годился, ни в чем). Она понимала одно: забыть его не получится. Ничего не поможет. И, наверное, поэтому, в эту ночь, кромсая клинками воздух, она думала:, а может, крысой будет лучше? А пусть это будет она… Хоть чем-то послужит людям. Жить ей всё равно незачем.

О договоре Алька с Жаром она знала: если она станет крысой, Жар ему сообщит, и он заберёт себе их сына, хотя ей всё чаще в последнее время стало казаться, что Альк и так это почувствует, даже на таком расстоянии… Тем лучше.

Грустить о ней особо некому, у всех своя жизнь: тётя и учитель вместе, им легче переносить беды. Он ездит к ней в Калинки не реже раза в месяц, а летом, когда у адептов каникулы, и вовсе там живёт. У Жара теперь есть Селина и дети, ему не до названной сестры. Во всяком случае, он не один, есть кому его поддержать, а потом и забудется. А муж… Да плевать она на него хотела, пусть хоть косы себе оторвет, ей все равно!

Сына жаль… Но он ещё маленький. Алькова жена, раз он её выбрал, не может быть плохой. Она и станет матерью мальчика. А ещё у Алька есть мать и сестра. Они и без Рыски вырастят ребенка, тем более, в достатке, о каком и мечтать невозможно. Может статься, и не вспомнит он потом свою маму, ведь только семь лет ему исполнилось недавно…

А она… Как там говорил Альков дед? «Прими безумие как спасение!» И она примет. Сойдет с ума за месяц, растворится в крысе и умрёт три-четыре года спустя где-то на дорогах их большого тсарствия, но даже не почувствует этого…

Да, пусть так и будет.

Пусть путником будет кто-то другой: не тот, кто больше этого достоин, а тот, кто больше хочет жить, тот, у кого есть те, кто без него действительно не обойдется. И она искренне желает этому человеку счастья. А сама принимает свою судьбу…

Завершив последний оборот, она остановила полёт мечей и ловко, не глядя, послала их в ножны. А неплохо научилась, следует признать! Конечно, до Алька далеко, но он ведь с детства с клинками не расставался, да и таланта ему Хольга отсыпала щедрой рукой. Зато она, Рыска, старательная, прилежная, способная… И ещё ей тупо нечего больше делать, особенно, когда нападает тоска. Особенно по ночам…

Наставники хвалят её в один голос. Учитель от гордости чуть что не лопнет. Однокурсники умирают от зависти, особенно парни.

Жаль, крысе это умение не пригодится. Ни это, ни другое. Только дар, а он был и до учебы.

Но она всё равно не жалеет…

А уж если она всё-таки станет путницей, то завтра же отрежет проклятые косы, а то всю спину исхлестали! Давно собиралась, да руки как-то не доходили. Теперь самое время.

Вытерев со лба пот, Рыска пошла обратно в общежитие. Луна ушла, звезды поблекли. Начинался рассвет — возможно, последний в её жизни… Ну и пусть.

Хорошо, что намахалась и устала: захотелось спать. Так она и сделает. Время быстрее пройдёт. А потом…

***

Рыска порадовалась, что догадалась вымыться с утра, после тренировки, потому что к вечеру в помещение общажной купальни набилось столько народу, что пробиться туда не получилось бы ни при каких условиях. Даже воды набрать не дали, и ей пришлось идти во двор, к колодцу… Ну, собственно говоря, ребята правы: перед таким событием грех не помыться.

Рыска проспала весь день и проснулась только перед закатом: измотанный бессонницей и голодом организм потребовал хотя бы сна, раз еды всё равно не дадут. Вот и хорошо, зато не пришлось слоняться весь день без дела, сходя с ума от неизвестности.

Когда она вернулась в комнату с ведром воды, учитель уже ждал её. На кровати валялась небрежно брошенная хламида: то ли халат, то ли плащ серого цвета, похоже, шёлковый, но некрасивый, какой-то траурный. Как саван.

— Наденешь, когда пойдешь в Зал Испытаний, — опустив приветствие, объяснил Крысолов, — Это и больше ничего.

— Хорошо, — буркнула Рыска. Она тоже не стала здороваться: ну какой «добрый вечер» сейчас может быть?

Учитель подошёл к ней, взял за плечи, заглянул в глаза и… сам вдруг заплакал, вернее, проронил несколько слёз, но быстро справился с собой.

— Я не хочу, чтобы получилось как тогда… — со вздохом произнёс он, — Как с ним… И, если что, не проклинай меня. Я всегда был на твоей стороне. Но мнение других мне неизвестно. Я узнаю его вместе с тобой.

— Я не сомневаюсь в вас, — уронила девушка, — Я вам очень благодарна за всё: за семь счастливых лет, за всё, чему научилась, за Алька — что решились и смогли ему помочь. И проклинать вас не собираюсь… Как случится, так пусть и идёт. Кто-то же должен быть и «свечой», — слегка улыбнувшись, добавила она.

— Но не такие, как ты и он! — воскликнул Крысолов.

— Это лишь Хольге решать, — она смотрела остановившимся взглядом куда-то поверх его плеча. Ей виделся Альк, такой, каким она нашла его, в виде крысы. Потом он же, победивший шоша. Снова он — на пороге скита… Вот так, наверное, жизнь проносится перед глазами. — Единственное, о чём я жалею, — это о том, что потратила слишком много лет на глупости, не нашла его, не поехала с ним. Все эти семь лет Альк мог быть со мной!.. А теперь уже всё. — Подступили слёзы, но Рыска сдержалась. — Я даже не буду просить вас что-то ему передать. Вы это и так сделаете. Да он и сам все знает… Это такое счастье: когда твой любимый всегда знает, что ты хочешь ему сказать…

— Рысонька, ну не надо так! Не надо сейчас прощаться!

— А потом уже не получится, — она посмотрела учителю в глаза и улыбнулась.

У него снова потекли слёзы. Как, наверное, ему больно, подумала Рыска. С ней такое впервые, а скольких учеников он вот так проводил в неизвестность за годы? И не счесть…

— Давай отложим обряд на год, — предложил Крысолов, — Вызовем Алька. Он сможет тебе помочь, я уверен! У вас с ним особая связь, все получится!..

Но Рыска лишь, печально улыбнувшись, покачала головой.

— Нет, — отказалась она, — Пусть всё будет по-честному.

— Да нет здесь честности, как и во всём нашем тсарствии! — зло бросил наставник, — Ты же сама видела, что было с Альком!

— Для меня честность есть, — твёрдо, как и прежде, сказала девушка, — А за год ожидания я сойду с ума и без «свечи». И я не боюсь, — она вздохнула, — А теперь идите. Я хочу побыть одна, — она поцеловала учителя и осенила знаком Хольги.

Когда он ушёл, Рыска хотела помолиться, но в голове была какая-то каша, ничего не вышло.

Заплетать косы она не стала: всё равно уже. Накинула хламиду и пошла в учебный корпус, поднялась наверх, туда, где уже кучкой толпились её однокурсники, одетые в такие же хламиды: и парни, и девушки. Такое одеяние проще и быстрее сбросить, оставшись обнаженным.

Не смотря на полный коридор народу, тишина стояла гробовая. Даже дыхания не было слышно… Среди такого количества облеченных даром и одновременно взволнованных людей, Рыска почувствовала себя какой-то оглушенной, придавленной к земле. Выносить такое было невозможно! Она физически ощущала страдание каждого.

В Зале Испытаний Рыска уже бывала: учитель водил её на экскурсию. Там, в круглом помещении — стеклянный потолок в виде купола. И стол — большой, каменный, холодный… И второй выход с другой стороны — через него выходят те, кого выбрали путником.

— Кто последний? — тихо спросила Рыска, не узнав своего голоса, и коридорное эхо повторило её слова, многократно усилив.

— Хочешь, ты иди, — послышался ответ. Кто отвечал, понять не удалось.

Она осмотрелась.

— Уже вызывали, — напомнил тот же голос.

Рыска вздохнула — и вздох тоже повторило эхо.

И правда, чего тянуть? Все, что зависело от неё, она сделала. Она хорошо училась. Она была одной из лучших на своём потоке. Кем её назначили, уже решено… Осталось лишь узнать это.

Девушка подошла к двери, на миг оглянулась назад. Здесь не было тех, с кем ей хотелось попрощаться. Не было и тех, кому она пожелала бы удачи. Она так ни с кем из них и не познакомилась: боялась привязаться. И все из-за этого самого момента!

Тот единственный, которого она хотела бы увидеть напоследок, был далеко, и он давно уже прошёл этот зал.

Рыска выдохнула.

— Помоги мне… Альк, — прошептала она, почему-то по-саврянски, и твёрдой рукой толкнула входную дверь Зала Испытаний.

Глава 10

Голова болела немилосердно уже третий день. Больно было не только думать, но и просто смотреть на свет.

Разыгрывать напоказ спектакли Альк никогда не любил, предпочитал мучиться в одиночку, поэтому сначала хотел уехать из замка, куда прибыл ненадолго, чтобы немного отдохнуть, но обнаружил, что если лежать более или менее терпимо, то в вертикальном положении находиться совершенно невозможно. Ещё и кровь из носа пошла, чёрная, как смола, и не останавливалась, пока не прилёг. Хорошо хоть никто не видел, а то испугались бы до смерти.

Тихо, стараясь не попасться никому на глаза в таком виде, он ушёл в башню, одну из самых высоких в их замке, прилёг на кушетку, слишком короткую для его высокого роста. От подъёма по винтовой лестнице всё кружилось перед глазами ещё пол-лучины.

Мать, всё видевшая и чувствующая, пришла за ним следом.

— Что с тобой? — обеспокоенно спросила она, склонившись над сыном. От вида его лица, по цвету сравнявшегося с волосами, и запекшейся под носом кровавой корки у неё чуть удар не случился, но она взяла себя в руки, не позволив себе излишнего проявления чувств. — Тебе плохо? — риторически спросила она.

— Мам, пожалуйста, можно я побуду один? — попросил Альк. Говорить тоже было больно.

— Да, ухожу, ухожу, — согласилась госпожа Хаскиль. — Может, одеяло тебе принести?

— Не надо… Здесь прохладно, так лучше… — сказал Альк из последних сил. Он чувствовал: если скажет ещё слово, потеряет сознание, и это как минимум.

Покачав головой, мать направилась к двери.

— С папой такое было, — вспомнила она уже на пороге. В голосе её звучала горечь. — Как раз перед маминой смертью. Он дня три мучился, пока она между жизнью и смертью была. А как умерла, всё прошло, — произнесла она и вышла.

Лучше б молчала…

Да нет, конечно, спасибо за подсказку!

К боли прибавилось ещё и беспокойство. Альк переложил ситуацию на себя и всё понял. Это неожиданно придало ему сил.

Дедушка, по словам матери, очень любил свою жену. Она умерла рано, в родах, Альковой матери тогда лет десять было. И раз дед почувствовал её смерть таким образом, значит, всё ясно. Ясно, чью смерть сейчас чувствует он. Вернее, не обязательно смерть…

Собрав волю в кулак, Альк поднялся с кушетки, (наверное, слишком резко, за что поплатился новым взрывом в голове и новым потоком крови из носа), подошёл к окну и посмотрел на юг.

До Ринстана при самом скором темпе — три дня пути, учитывая весеннюю распутицу и его нынешнее состояние — все пять. И да, время самое подходящее: середина весны. Рыска окончила обучение. Ночь посвящения вполне может быть и сегодня, кстати, и луна сейчас в соответствующем случаю виде. Значит, к началу в любом случае не успеть… Да и не нужно никуда ехать: получилось в прошлый раз на таком и даже большем расстоянии — получится и теперь.

Правда, и вероятность сейчас меньше, и состояние не из лучших.

Итак, ночь только начинается, голосование в самом разгаре… Вообще-то повлиять на других, облеченных даром, обычно нечего и пытаться — это не может получиться.

Но они с Рыской составляют исключение. Они не могут влиять на других видунов, но могут друг на друга.

Альк присел обратно на кушетку, откинувшись назад. В любом случае, в сознании остаться не удастся, так хоть не на пол падать. Закрыл глаза, представил тот зал — свой ночной кошмар… Головная боль стала настолько нестерпимой, что он глухо застонал, вцепившись правой рукой в подлокотник.

…Девушка с длинными чёрными волосами, совершенно обнаженная, очень красивая в залитом лунным светом круглом помещении берет со стола крысу… Раньше она ненавидела крыс. А потом смогла изменить о них мнение — из-за всего одной.

Ей не страшно.

Ей всё равно, и поэтому она ему не помощница. В этом он сам виноват: был бы рядом с ней, и она боролась бы.

Из зала ведет множество дорог, но лишь одна, по которой она продолжает путь человеком. Один к тридцати пяти… Вот гады, проголосовали за то, чтобы она была «свечой», все, кроме одного — того самого. Ничего не изменилось… И он ничем ей не поможет.

Крысу Альк уморил на днях, причём ничего не делая. Она сама сдохла в тот день, когда разболелась голова. Можно было бы использовать Рыскин дар, но ей всё равно. К тому же, зал этот… В нем Саший знает что может получиться. Как раз вернее направишь на самую паршивую дорогу, хуже сделаешь.

Похоже, в самом деле остается ехать и забирать её, как обещал.

Или можно попробовать поменять дорогу одному…

Один к тридцати пяти — это почти невозможно. Нет, в истории такие случаи, конечно, есть, но ему самому сейчас так плохо, вряд ли он такое сможет.

А может, как раз поэтому и сможет?..

Рыска должна жить. Она добрая и светлая, она принесёт людям много хорошего, многих спасёт. К тому же их сын… Что он скажет, когда тот вырастет и спросит его: а что ты сделал, чтобы спасти мою мать? А ведь спросит, это точно. У двоих видунов не может быть ребёнка без дара, а значит, мальчик со временем сам во всем разберется, и, конечно, совершенно справедливо осудит отца.

Да и не в этом дело.

Дело в том, что пока Рыска есть на свете, Альк и сам находит силы жить. Не будет её — и всё. Он тогда тоже умер.

Что это — любовь или их связка? Нет времени разбираться.

Снова представился Зал Испытаний и она с крысой в руках.

Из носа хлынуло с новой силой. А боли он уже не чувствовал…

Подумай обо мне, хотя бы на щепку… Хоть обругай, прокляни. Только подумай…

Ворот привычно оказался в руке, с огромным трудом подался…

И вдруг стало легко. Наверное, надорвался. Нестерпимо яркий свет ударил в глаза…

***

Зал, освещённый луной.

Не нужны никакие светильники: и так всё видно.

Тридцать шесть наставников — совет коллегии, рассевшись по местам, пожирают её глазами. Но Рыске не до стыда и смущения…

Где-то здесь и учитель — её хранитель, её друг, её отец. Да, вон он, с левого края, во втором ряду. То ли луна его так освещает, то ли он бледен, как полотно. И то, и другое весьма вероятно.

«Не смей думать о ерунде, — говорил он ей. — Сосредоточься!»

Но как раз о ерунде и думается: какой же холодный пол, какой противный сквозняк. Если она не станет крысой, то простудится, это точно.

Так подло умирать весной, когда тебе только исполнилось двадцать пять лет… И главное, она ещё может уйти, прямо сейчас. Но она не собирается этого делать: не для того столько лет училась.

Итак, теперь всё или ничего. И главное, итог безразличен…

— Вам предлагается выполнить следующее задание, — стараясь не смотреть на молодую прекрасную девушку, произносит Глава Общины, — Вы должны выбрать проявитель чернил — один из восемнадцати.

Перед Рыской поставили пузырьки в два ряда. И положили абсолютно чистый лист бумаги.

Сердце застряло в горле…

Ну зачем же так изощрённо издеваться?..

…Темная галерея замка Полтора Клинка. Свет и музыка, исчезнув за поворотом, всё удаляются…

Дверь с замком. Жар на корточках с отмычкой, освещённый тусклым голубоватым светом.

Альк, прямой, как стрела, на миг болезненно сжимает её руку, и у неё, как обычно, перехватывает дыхание. Лучше бы он этого не делал, она и так на грани паники.

Дверь открывается, являя помещение с головами и чучелами животных.

Саврянский шлем с косами на наушах и два клинка поверженного врага…

Пузырьки со светящимися в лунном свете гранями…

«Иди, путница!»

Хриплое дыхание Алька за спиной… Листок с проступающими буквами…

«Прячь, ворюга!»

Вниз по лестнице, выход через кухню, битва у ворот, бешеная скачка…

Остекленевший взгляд человека-крысы…

Хмурое, пасмурное утро. И он, такой чужой, такой несчастный, растерянный. Сидит, не глядя на неё, точит трофейные клинки.

Хочется, рыдая, обнять его, сказать: «Ты не один! Я с тобой!» Но ему это то ли не нужно, то ли он сам не знает, что ему нужно.

В любом случае, она не посмеет даже близко к нему подойти…

А потом ручей под старой ивой. Капли его крови на её платье…

«Тебя никто не спрашивает. Тебя заставляют… Иначе мы всё умрем…»

Бумага, впитавшая чернила.

Светлые буквы на черном фоне…

«Рано или поздно, всё равно придётся сделать выбор, на каком ты пути. И наречь его хорошим».

Ты, как всегда, был прав.

Пальцы наткнулись на граненое стекло — вроде этот. Рыска взяла кисточку, пушистую, как тот колосок, обмакнула в прозрачную жидкость… Руки дрожат, невозможно ничего сделать. Пока ещё руки, а не крысиные лапы… На листок падает капля, вторая, третья…

Бумага чернеет, но букв как не было, так и нет. Они расплываются, ничего не прочитать. Даже в неверном свете луны это понятно.

— Хм… Ну что ж, теперь глотайте крысу!

Крыса маленькая, совсем ещё детёныш. Другая в рот не пролезет.

Как там говорила — хоть ядовитую змею? Так отвечай за свои слова. Тем более, действительно, уже всё равно.

А потом земля и небо поменялись местами, и жизнь в самом деле пронеслась — до самой вчерашней ночи…

— Всё, можете быть свободны, — звучит спокойный голос Главы Общины. — Что с вами? Вам плохо?..

…Тот же зал, залитый луной. Лицо учителя в слезах — и его улыбка. Руки, запахнувшие хламидообразное одеяние.

— Мы победили, доча! Мы победили! — шепчет он, обнимая ее. — Вот, возьми, — в ладонь тыкается что-то холщовое, но при этом тяжёлое и звенящее.

— Это что? — язык еле ворочается.

— Деньги. Иди, отметь… Просто напейся. Иди, иди…

Рыска оборачивается на входную дверь.

— Нет! Тебе туда, — учитель легонько подталкивает её.

Справа от трибун коллегии — маленькая дверца. Вот туда она и вышла — в темный гулкий коридор, затем на лестницу. И — выпала на прохладный, залитый лунным светом, так же, как Зал Испытаний, двор Пристани. Подняла голову вверх и вдохнула полной грудью.

Она это сделала!!!

Ночной воздух опьянял не хуже вина, и у Рыски закружилась голова. Она плюхнулась на скамейку и обнаружила, что сидит на ней не одна.

Парень, оказавшийся рядом, вскинул голову, весело рассмеялся и бросился её обнимать. Опешив, Рыска даже не сразу сообразила, кто это.

— Ты Рыска! Рыска! — повторял он. — Дочь наставника! — он крепко, от избытка эмоций, обнял девушку. — Я так рад, что у тебя получилось! — добавил он.

У парня был сильный саврянский акцент. По-ринтарски он говорил чуть понятнее Тамеля.

— Я тоже за тебя рада, — мягко отстраняясь, с улыбкой произнесла Рыска. — Но… я считала, что ты ринтарец, — почему-то вдруг подумалось о такой незначительной мелочи: о том, что у её случайного товарища темные волосы и саврянский акцент… Да какая ей разница?

— Хочешь пойти со мной? — зачем-то спросила она. Хотя, оставаться, а тем более, напиваться, одной желания и в самом деле нет.

— Куда?

— В кормильню, — просто сказала она. Странно, на душе не было ни горя, ни сожаления. Только облегчение. И радость. Не о чем жалеть: все знали, на что идут. Их предупреждали в самом начале…

И когда она стала такой циничной?

— Время за полночь, — с сожалением пожал плечами парень, — все кормильни уже закрыты.

— Нет, я знаю круглосуточные забегаловки, — возразила девушка.

Может, это как болевой шок? Не сразу понятно, что больно? Скорее всего, так. Поэтому, срочно принять анестезию!

— У меня денег нет, — печально признался парень. — Только на дорогу до дома.

— Я угощаю, — Рыска потрясла кошельком.

— Отец дал? — догадался парень.

— Да. Пошли скорее.

— А он тебе правда отец?

Сладко защемило сердце.

— Правда, — соврала она. Какая теперь, к Сашию, разница?

Прошло не меньше трёх лучин. Они уже посидели немного в одной кормильне, перебрались в другую и незаметно перешли на саврянский язык, когда Рыска вдруг спросила спутника:

— А как тебя зовут?

Парень разинул рот.

— А ты этого не знаешь? За семь лет? Мы же учились вместе…

— У меня плохая память на имена, — вновь соврала она. Врать было весело!

— Странно… — пожал плечами парень, но всё же представился. — Янек. Можно просто Ян.

— Что-то ты на саврянина совсем не похож, — заметила Рыска.

— А я только наполовину, — словоохотливо пояснил он. — У меня отец саврянин был, а мама — ринтарка. Он её в войну с собой забрал. А я весь в маму уродился, чуть-чуть только светлее.

Рыска присмотрелась к парню внимательнее, отметив в итоге, что в самом деле, волосы у него не чёрные, а тёмно-каштановые. И глаза — светло-карие. Вот почему бы ей такой же было не родиться?

— Отец дворянин был, а мама — весчанка, — продолжал Ян, радуясь благодарной слушательнице…

— Подожди, — перебила девушка. — А родители отца на их свадьбу разве согласились? — спросила она.

— Конечно! Им мама сразу понравилась. Она у меня очень хорошая!

Рыска лишь кивнула. Вот везёт же некоторым!

— А косы твои где? — скорее, пошутила она.

Темноволосого парня она с косами не представляла. Пожалуй, это было бы курам на смех. Но Ян неожиданно серьёзно ответил:

— Отрезал, как только в Ринтар перебрался. Здесь это по-дурацки смотрится.

Уж куда как по-дурацки… Каждому, видимо, своё. Алька, например, без кос и представить невозможно…

Тьфу ты, ну почему она опять думает о нём?!

— А почему ты в Ринтаре учился? Отец был против? — тряхнув головой и прогоняя непрошенные воспоминания, спросила Рыска.

— Не-ет! — возразил Ян. — Он сам меня сюда отправил, чтобы я овладевал языком и изучал традиции предков.

— А почему отец — был? — задала она риторический вопрос.

— Так умер, — печально ответил парень. — Два года назад. Жаль, сейчас очень обрадовался бы…

Рыска лишь головой покачала. Есть ведь на земле и другие пути: и полукровки, рождённые от браков по любви, и родители, не препятствующие желаниям своих детей… И союзы между дворянином и весчанкой.

Но она почему-то попала на эту дорогу, где одни только «нет» и «нельзя».

Да вздор это всё! Зато она теперь — путница! И что за мысли лезли в голову? От страха, не иначе. Подожди, Пресветлая Хольга, я к тебе пока не собираюсь!

— А ты тоже наполовину саврянка? У тебя мама оттуда, да? — спросил теперь Ян.

— Да, конечно, — снова соврала Рыска, прихлёбывая варенуху. Простое вино ей не нравилось, да и трясло слегка после пережитого, хотелось согреться — так она и сделала, выпив три кружки кряду.

— И поэтому ты так хорошо знаешь наш язык? Она тебя учила?

— Да, — опять с улыбкой кивнула Рыска. Наврать с три короба, пусть обалдеет. Тем более, больше они не увидятся, это точно.

— А почему ты Тамеля в мужья выбрала? — перешёл Ян на более серьезную тему. — Он же… — он замялся, подбирая слово, чтоб и отразить суть, и не обидеть, — вообще никакой, — дал он наконец определение. — Других, что ли, не было? — он подсел поближе к девушке.

— Тебя, что ли? — повернула она к нему голову, раздумывая, стукнуть ли его сразу или нет? Однако немного рассмотрела и решила: да, он, пожалуй, ничего. Мало ли, чем закончится вечер…

— Ну хотя бы!

— Не получилось бы.

— Почему?

— Потому что ты косички отрезал, — полушутливо объяснила она. — Я косички плести люблю!

— И вышла за Тамеля из-за ЭТОГО?

— Ну да, — снова улыбнулась Рыска и уткнулась в свою кружку. — А я, кстати, тоже скоро косички отрежу!

— Зачем? — парень аж подскочил.

— Надоели, по спине хлещут, — честно призналась она. — Да и, может, я вообще в Саврию собираюсь переехать. А там женщины длинные волосы не носят.

— Нет, подожди, — остановил её Ян, — у меня одна штука есть. Мне отец подарил, а я тебе отдам, если хочешь. Повернись, пожалуйста, — попросил он. Рыска повернулась к Яну спиной, а он немного пошевелил её косы. — Покрутись теперь, — предложил он.

Девушка несколько раз мотнула головой. Косы, словно привязанные друг к другу, никуда не делись. Она встала с лавки, покрутилась сильнее — косы не разлетались и не хлестали. Несколько раз подпрыгнула — не хлещут! Словно одна другой мешает это сделать. И как она раньше сама до такого не додумалась? Сняла безделушку, повертела в руке, — как двойной браслетик, восьмерка с замочком.

— Здорово! — искренне восхитилась она.

— Мне тоже косы не нравились, — признался Ян, — а отец настаивал, чтобы я не стригся. Я тоже сказал, что они мне мешают. А он для меня вот эту штучку у ювелира заказал. А я тебе дарю, если нравится!

Рыска пожала плечами.

— Это ведь память о нём, — нехотя возразила она.

Штучка ей на самом деле понравилась.

— Я и так его помню, — махнул рукой Ян, — сына в его честь назову. А это мне больше не пригодится. А тебе… Пусть это тебе удачу принесёт! — парень улыбнулся и вздохнул, отпуская прошлое. — Давай лучше выпьем, госпожа путница!

После того, как они в очередной раз выпили, Ян спросил:

— А ты как себя называть будешь?

— В смысле? — не поняла Рыска.

— Ну, у каждого путника есть прозвище. Вот твоего отца зовут Крысолов. А ты, раз стала путницей, тоже должна что-то придумать.

Рыска растерялась. Да, заучилась она совсем… Всякие забавные традиции прошли стороной.

— Я о таком и не слышала, — призналась она. — Да и, вообще, это не я должна придумывать, а молва. Люди. Им виднее.

— Согласен, — кивнул Ян.

Они выпили ещё: за удачные прозвища, которые им со временем придумают.

И вдруг Ян спросил, совсем уже по-свойски:

— А почему того саврянина, ну, который к тебе приезжал, так называют?

Рыска похолодела изнутри, но беспечно спросила:

— Какого саврянина?

— Высокий такой, с двумя мечами. Если мне не изменяет память, из Хаскилей, хотя геральдику я плохо знаю. У него на седле герб был: щит, два меча крест-накрест и звезда.

— И как его называют? — удивилась Рыска.

— А ты что, не знаешь?

— Не слышала.

— Вернувшийся.

Что-то много воспоминаний для одной ночи… Хотя это особенная ночь.

…Затопленное поле. Женщины, ищущие своих мужчин.

Труп в луже… нет, не он…

А где же он тогда? Где? ГДЕ?

Она должна найти, должна увидеть… Иначе сойдет с ума.

Как она рыдала тогда… Думала, всё, жизнь закончилась. Но он пришёл. Живой… И впервые в жизни обнял её — мокрую, грязную, но теперь донельзя счастливую…

До каких пор она будет его вспоминать?

— Ну так почему?

— Я не могу тебе сказать, — она вдруг перешла на шёпот, потому что голос был готов сорваться. Она несколько лет не плакала, а теперь слёзы подступили совсем близко. Спокойно, Рыся, дыши глубже! И думай о том, что завтра тебе за это будет стыдно.

— Почему не можешь? — умирая от любопытства, спросил Ян.

— Это тайна. И не моя. Налей лучше, — велела она. Странно, она и не заметила, как они перешли на ледяное вино. Ох и голова же завтра будет болеть!

Да ну и ладно.

— Как его хоть зовут? — не унимался парень, пробуя зайти с тылу: любопытство так и распирало его.

Но Рыска молча пила вино.

— Ну скажи, он из Хаскилей? Я не ошибся?

Рыска выпрямилась. В её глазах, смотрящих в никуда, снова появился фанатичный блеск.

— Альк Хаскиль, — с придыханием произнесла она. — Рыцарь без страха и упрёка.

Ян с обалдевшим видом заглянул ей в глаза. Ему, конечно же, захотелось, чтобы кто-нибудь так же относился и к нему.

— Кто он тебе? — совсем трезвым голосом спросил парень.

Рыска задумалась.

А правда, кто? Как будто и никто. И в то же время — всё. Тот, о ком думаешь всегда, даже когда думать уже не способна. Такое невозможно объяснить — можно лишь прочувствовать.

— Он был моим мужем, — опять соврала — или не соврала — Рыска. Сама не поняла. По крайней мере, говоря это, она верила в свои слова.

— Ничего себе! — удивился Ян. — То-то я слышал, что у тебя сын от саврянина, ещё до твоей свадьбы с Тамелем… Это правда?

— Правда, — тут и врать не пришлось. — Его сын. Тоже Альк…

— А почему вы развелись?

Девушка пожала плечами.

— С ним тяжело… Его постоянно нет дома. Не пропустит ни одной юбки, — фантазировала Рыска, — может ни за что обругать, — почти мечтательно произнесла она, словно и правда была когда-то замужем за Альком.

— Но ты всё равно его до сих пор любишь? — напрямую спросил Ян.

— Почему ты так решил? — слегка удивилась девушка.

— Когда он приезжал, вы так с ним обнимались, прямо посреди коридора. Вся общага обзавидовалась!

— Никто, вроде, не видел…

— И у стен есть уши, — уже совершенно обнаглев от алкоголя произнес Ян. — А потом ты из-за него чуть с собой не покончила. А Вернувшимся его называют, потому что он был крысой. Вот в такую же ночь как сегодня и превратился… Но кто-то его спас, — Ян выжидательно посмотрел Рыске в глаза. — Вся Пристань судачит, что ему помогла ты. Он ведь здесь, в Ринстане учился, у твоего отца — здесь и испытания проходил. А ты упросила папу — и его спасли. А он из благодарности бросил тебя, ещё и…

— Хватит! — с истерическими нотками в голосе крикнула Рыска, треснув по столу рукой, — или закрываем тему, или я ухожу!

Ян помолчал.

— Ну ладно тебе, прости, — попросил он, — просто все судачат…

Девушка покачала головой.

— Всё не так было, Ян, — тихо проговорила она, — никакой крысой он не был… Это слухи. Вернувшийся… Ну, потому, наверное, что ушёл до испытаний, а потом вернулся. А расстались… Это не он, это я его бросила. Надоело быть униженной и недостойной. И он хотел быть со мной, но встрял его отец. А жалею я об этом до сих пор. И, наверное… да, люблю.

Правда красиво переплелась с вымыслом, сложившись в легенду, — впрочем, красиво рассказывать она всегда умела. Ян заслушался, как и другие до него. А шила-то, и правда, не утаить в мешке…

— Ладно тебе, — он по-дружески похлопал Рыску по плечу. — Не переживай! Ты очень красивая, встретишь другого, — подбодрил Янек. О том, что у девушки есть муж, никто и не вспомнил. — Давай лучше выпьем, — и потянулся к бутылке. — А знаешь, тебя не надо никак называть, — вдруг сказал Ян, — тебе Рысь очень идёт. Не надо ничего менять.

— Я подумаю, — с улыбкой ответила девушка.

Наверное, это некрасиво — дышать парами варенухи вперемежку с ледяным вином на Главу путничьей Общины, когда он вручает тебе долгожданную грамоту.

Да уж…

Учитель лишь криво улыбнулся, увидев её в помятом, «вчерашнем» виде. Впрочем, такими были все.

«Всех» было шестеро: Ян, ещё три парня и одна девушка. И, конечно, Рыска.

Девушка была как раз из той троицы, что с Рыской не дружила, а лишь шепталась за спиной. Одна из её подруг сбежала на четвёртом курсе, никому ничего не объяснив. Другая вчера стала крысой… Двух парней Рыска видела на занятиях, одного — никогда не встречала, но такое тоже вполне имело место.

За крысу, как оказалось, следовало заплатить, и она одолжила денег у учителя. Не то, что бы много — десять златов, но и не мало. Новоиспечённые путники друг на друга не смотрели. Каждому теперь предстояла своя, отдельная дорога, а Пристань оставалась в прошлом. В этом был весь смысл: путник — по жизни одиночка. И Рыска поняла, что верно ни с кем не общалась все эти годы. Лучше так, чем грустить о расставании. Да и о тех, кому не повезло, — тоже.

Может быть, думала она, так во всём? Если бы она тогда просто отвезла Алька в Мирины Шахты и отдала деду, не вдаваясь в подробности его личной жизни, то забыла бы о нём и жила дальше? Или это черта её дурацкого характера — во всё вникать? А будь она другой, не было бы так тяжело?

Но тогда и огромной любви тоже не было бы.

Крыса попыталась её цапнуть и что-то произнесла из серии «чтоб ты сдохла».

— Молчи! — приказала ей Рыска. — Не хватало мне ещё препирательств с крысой!

Оказалось, на седле есть специальное крепление для мешочка с хвостатым другом.

А седло, которое оставил ей Альк, было шикарное, похоже, на заказ сделанное. И тоже с их гербом, как и то, для коровы, которое он не забрал той злосчастной зимой, — совсем новое, из высококачественной кожи. Такого на всю жизнь может хватить.

Только вот…

— Что мне с гербом-то его делать? — вздохнула Рыска, обращаясь к учителю, вышедшему проводить её до ворот.

— Ничего, — задумчиво ответил Крысолов. — Носи с честью. Наверное, он сам так хотел, раз оставил всё тебе. Да и смысл в этом есть: ты мать его сына, и он его признал, раз подарил фамильное кольцо. Ты теперь имеешь право носить этот герб.

Рыска посмотрела на учителя в упор и вдруг разрыдалась, обняв его. Он лишь молча гладил её по спине, давая время успокоиться.

— Ничего, ничего, — приговаривал он, — поплачь. Столько всего… Бедная моя девочка!

— Учитель… ну когда это кончится? — взахлёб шептала Рыска. — Я хоть когда-нибудь его забуду? Хоть через сто лет? Я больше не могу! Теперь его герб ещё… Всё напоминает, везде, повсюду…

— А ты найди его, — серьёзно посоветовал учитель. — Вот увидишь, он обрадуется. Я вообще не пойму, как вы могли расстаться? Вы ведь друг для друга созданы!

— Это я дура! — слёзы все лились, и не было им конца. — Подумала: раз сомневается, раз не может сказать «люблю», значит, я ему не нужна.

— А он не говорил?

— Один раз, — призналась девушка, — по-саврянски. Наверное, решил, что я не поняла… Может, случайно? Может, оговорился?

— Ну-у, — протянул путник с улыбкой, заглянув в заплаканные глаза, — наоборот, это хорошо. Значит, думает об этом. Хм, мне б никогда и в голову не пришло, что он на такое способен… Значит, я вдвойне прав! — Крысолов снова похлопал воспитанницу по плечу. — И если это будет в моих силах, я непременно ему всё расскажу. И даже не отговаривай!

— Что расскажете?

— Что тебе плохо без него.

— Вы этого не сделаете! — воскликнула Рыска. — Я со стыда умру, — добавила она тише.

— Ещё как сделаю, и ты знаешь, что это будет правильно. А стыдиться — кого? Меня, старика, или его, который всякой тебя видел? — Крысолов помолчал. — В моей жизни тоже была большая любовь, которую я потерял и никогда не забуду. И вам я просто не позволю испортит себе жизнь, как испортил я!

— Да-а? — удивилась юная путница. — У вас была любовь?

— А ты думаешь, что я всегда был старым пнём? — ухмыльнулся Крысолов.

— Я никогда так про вас не думала! — жарко воскликнула Рыска. И снова заревела — теперь по другой теме: — Ох, вас я теперь тоже долго не увижу! Учитель, ну как же я без вас? — она опять уткнулась ему в плечо. Нервы у неё окончательно сдали.

— Ну, это совсем уж ерунда, — заметил Крысолов, — скоро адепты сдадут экзамены, и я приеду к вам на всё лето.

— Так я тогда уеду!

— Ну и что? — он улыбнулся, тепло, по-отечески. — Поверь, я никуда не денусь. Ты всегда знаешь, где я и что я тебя жду. Сплетники были правы: мы с тобой навсегда близкие люди, — он поцеловал девушку в лоб. — А теперь езжай, и да поможет тебе Хольга на твоём пути. И, пожалуйста, внеми моему совету: если встретишь его, не отпускай. Он любит тебя, а ты — его. А время не ждёт. Не дожидайся, пока кто-нибудь из вас уйдёт на небесные дороги, ибо с этим уже ничего нельзя будет поделать.

Рыска вздохнула.

— Ну не знаю… Я ведь замужем, а Альк женат.

— Вздор! — рявкнул путник. — Глупая отговорка! Заключить брак назло друг другу — и всю жизнь этим спекулировать? Это как минимум недостойно таких умных людей, как ты и он.

— Но ведь вы сами посоветовали мне выйти замуж, — заметила Рыска.

— Не отрицаю, — со вздохом махнул рукой путник, — не представляешь себе, сколько раз я об этом пожалел. Но я хотел как лучше! Хотел, чтобы ты отвлеклась. Думал, сможешь рано или поздно забыть обо всём, детей ещё родишь… Теперь вижу, что это невозможно. А потому нечего за это и держаться.

Рыска кивнула и вытерла слёзы. А потом вскочила в седло, внезапно ощутив себя невероятно сильной и удачливой. Плакать больше не хотелось — да и не о чем было. У неё всё получилось! Она теперь путница! И даже нетопырь у неё есть — а некоторые лет по пять на него зарабатывают! Впору было наконец-то порадоваться.

Выехав за ворота, она остановилась, осадив свою Ладу.

— До свидания, учитель! — крикнула Рыска, помахав Крысолову рукой. — Всего вам доброго!

— И тебе, моя родная! До новых встреч! — ответил он.

Привратник, всласть погревший уши — будет теперь, что в кормильне рассказать! — закрыл ворота.

Крысолов вздохнул. Ещё один этап жизни остался позади — это печально. Но Рыска покинула Пристань путницей — и это воодушевляет.

***

Первое, что Альк увидел, очнувшись, были голубые глаза Дамиры.

— Хвала Хольге! — прошептала она и в слезах обняла его, а потом выглянула в коридор и крикнула служанке: — Быстро сообщи матушке, что господин пришёл в себя!

Альк посмотрел по сторонам. Он находился всё в той же башне, — лежал на той же самой кушетке, только в окно ярко светило солнце. Наверное, было уже за полдень.

— Папочка! — закричала пятилетняя дочка и забралась к нему на кушетку.

— Иоланта, не трогай папу, он нездоров! — предостерегла Дамира.

— Не надо, пускай… — Альк погладил девочку по голове.

— Мама плакала, — сообщила девочка, — боялась, что ты умрёшь. И бабушка тоже.

— А ты? — он через силу улыбнулся. Хорошо хоть голова больше не болит. Но слабость во всём теле невероятная.

— А я не плакала! — гордо сказала дочь. — Как ты можешь умереть? Ты же самый сильный на свете!

Альк усмехнулся. Только ещё один человек во всём мире так верил в него: девушка, которая вчера благополучно прошла через Зал Испытаний.

Она жива и счастлива.

Но не для него…

— Доченька, пойди к бабушке и скажи, пусть она распорядится, чтобы мне принесли поесть, — попросил он, взглянув на жену, молча вытирающую слёзы у окна.

— Да, папочка, — Иоланта мигом спрыгнула с кровати и устремилась к двери.

— На лестнице осторожно! — бросил Альк ей вслед.

Когда шаги девочки стихли в коридоре, он устроился поудобнее на кушетке.

— Ну что ты там стоишь? Иди сюда, — позвал он.

— Ты мне? — встрепенулась Дамира.

Скабрезничать Альк не стал.

— Конечно, тебе, — произнёс он устало, — присядь сюда.

Дамира подошла, присела рядом.

— Что ты хотел? — опустив глаза, спросила она.

— Ничего, — он взял её за подбородок, заглянул в глаза. — Испугалась? — тихо спросил он.

— Очень… — выдохнула девушка и снова расплакалась. — Столько крови… Ты весь холодный был, я думала, — умер… — всхлипывая, шептала она.

— Ну, успокойся, — Альк привлёк жену к себе, стал поглаживать по спине. — Ничего страшного. С путниками так бывает, — постарался объяснить он. — Ты нашла меня?

— Я, — шмыгнув носом, ответила Дамира.

— Спасибо, — искренне сказал он. — Ты у меня умница.

Она приподнялась, посмотрела мужу в глаза, словно не веря тому, что услышала. За шесть прожитых вместе с ним лет Дамира разговаривала с Альком всего несколько раз, в основном по делу, да и видела-то его нечасто. А чтоб в его голосе звучала благодарность, да ещё и нежность… Такого вообще никогда не было! Она давно смирилась, что мало значит для своего мужа, и ни о чём его не просила: тихо жила в замке, растила дочь, плакала по ночам в подушку от одиночества. А тут такое!..

— Приляг ко мне, — попросил Альк, слегка подвинувшись. Ему вдруг захотелось ощутить чью-то близость, почувствовать тепло.

— Сейчас матушка придёт, — предупредила Дамира, покраснев до ушей.

— Ну и что? Ты ведь моя жена, — напомнил Альк, и у Дамиры чуть сердце от радости не выпрыгнуло. Она с готовностью скользнула под одеяло, обхватила мужа руками, уткнулась лицом ему в грудь.

— Я так тебя люблю!.. — прошептала она.

Черноволосая путница, верхом на нетопырихе, ускакала вдаль по лесной дороге. Она не оглянется больше назад…

— Я знаю. — Альк крепче прижал к себе Дамиру.

Рыска осадила нетопыриху на перекрестке дорог, возле указателя. Левая дорога вела в её веску, правая — на север, в Саврию…

Постояла, посмотрела и повернула на Калинки, не оглядываясь более. Пора домой.

А всё, что было… пусть остается в прошлом. Мало ли, что там говорил учитель… Это её жизнь. И ей надоело думать о человеке, который не будет с ней никогда… Но увидеть его вдруг захотелось сильнее, чем обычно: пусть бы посмотрел, какая она стала и что не умерла без него!.. Хотя… ей теперь всё равно.

Да, всё равно.

Она вернётся домой и немного отдохнёт. Она жутко соскучилась по родным, особенно, по сыну. Она не видела их всех почти целый год. А руки так и просятся поработать, как она привыкла с детства, — даже не предполагала, что по чёрному крестьянскому труду можно скучать!

Видимо, это и есть её стезя. Её дорога. И жизнь наладится! Она ведь ещё так молода! И у неё всё получилось.

…У околицы вески на закате следующего дня Рыска встретила Тамеля: он вдруг со слезами бросился её обнимать. Долго плакал, целовал, а она не знала, чем ответить. Впервые в жизни ей не было это неприятно.

— Что случилось? — растерянно спросила она мужа.

— Ничего, — Тамель улыбнулся. — Я просто очень рад тебя видеть. Я думал, что ты стала крысой… — и он заплакал снова. — Тётя каждый день в молельне поклоны бьёт, Альк про тебя спрашивает — дня не проходит. А я-то знаю, что может случиться, но… решил пока молчать, подождать немного.

Рыска полной грудью вдохнула влажный весенний воздух.

— Всё хорошо, — умиротворенно произнесла она.

— Ты насовсем? — робко спросил муж.

— Нет, конечно, — покачала она головой, — но крысой уже не стану, — и она поцеловала Тамеля. Надо же, по нему она тоже скучала! — Пойдём скорее домой. Я такая голодная!

В сумерках они пошли по дороге через веску — рука об руку. Рядом плелась усталая Лада. «Пусть всё так и остается», — подумала Рыска совсем по-бабьи.

Альк… Это Альк. Как талисман. С ним было так хорошо, что не забыть ей этого вовек. Но где он? А здесь её любят и ждут. Сюда всегда можно вернуться.

Сердце сжалось, когда глаза увидели светлые окна родного дома и их отражение в озере.

У самой калитки Тамель снова поцеловал Рыску, и она опять не испытала отвращения.

Часть II

Глава 11

В политике и военной стратегии автор не силён, уж извините.

Прочитав послание, его величество тсарь Савринтарский Шарес помрачнел.

— Так, значит, это правда, — уронил он. — И где они обосновались? Вы узнали?

— Боюсь, очень близко, Ваше Величество, — уронил Кастий, — не далее Малой степи. На северо-западном её побережье.

— И что там происходит?

— Пока только сбор войск. Нам следует тоже готовиться к войне.

— Это я понял, — раздраженно ответил тсарь. — Не понимаю только, почему такое произошло? И кто это, откуда? С другого материка, что ли?

— Нет, — вздохнул начальник тайной службы, — всё намного проще, Ваше Величество. Как уже неоднократно говорилось, на Ринтар и Саврию никто не нападал лишь потому, что выжидали, кто же победит в затянувшейся междоусобице, чтобы спокойно добить обескровленного победителя. И такой неожиданный поворот, как объединение двух тсарствий в одно, очень многим не понравился. Этого следовало ожидать.

— Знаю, что следовало, — уронил тсарь, — но лично я ждал беды скорее с востока, чем с запада.

Кастий кивнул.

— Поверьте, то место, где собираются войска, никоим образом не говорит об их принадлежности к какому-либо народу. Состав противника весьма интернационален, а количество увеличивается с каждым днём. И кого только нет: степняки, лоэнцы. Но большинство все же составляют ринтарцы и савряне. Видимо, из тех, кого не устроило объединение.

Тсарь нахмурился.

— Этим-то чего не хватало? — спросил он. — Налоги были снижены, угроза войны миновала. За десять прошедших с воссоединения лет уровень жизни улучшился значительно.

— Что поделаешь, Ваше Величество, людям всегда чего-то не хватает, — вздохнул Кастий. — Какое бы благо ни было сделано для народа в целом, всегда найдутся те, кого обделили, или те, кто считает себя обделённым. А когда делаешь на кого-то ставку, следует помнить, что другой, тот, на кого она сделана не была, скорее всего будет недоволен.

— Не понимаю вас пока, господин советник! — перебил Шарес.

— Я объяснюсь, Ваше Величество. Вы всегда были близки к народу, снизили налоги, увеличили время общения с весчанами до трех дней в месяц. Но за счет этого появились и те, кого вы обделили, то есть, дворянство, знать, купечество. Опять же вступили в игру сторонники вашего покойного батюшки: они-то рассчитывали на другой итог.

— На какой, интересно? На мою смерть, наверное? — возмутился тсарь.

— Нет, немного не так, хотя и это их тоже устроило бы, — холодно и спокойно возразил Кастий.

— А что же ещё тут может быть?

Кастий немного помолчал, собираясь с мыслями.

— Дело в том, Ваше Величество, что есть ещё один человек, у которого есть право на савринтарский трон, причем вполне законное. Ваш батюшка собирался выбрать своим приемником не вас… — он вздохнул, — особенно, после того, как узнал о вашей связи с вашей будущей женой. И, конечно, его соратники об этом знали и на это надеялись.

— Кто этот человек? — снова перебил Шарес.

Начальник тайной службы молчал.

— Не томи! — рявкнул тсарь.

— Это… ваша сестра, Ваше Величество, — прозвучало в напряженной тишине.

Тсарь вскинул голову.

— Именно она стоит во главе вражеского войска, — добавил Кастий.

— Что? Какая сестра? У меня нет сестры!

— Прошу прощения, но есть, Ваше Величество. Именно её и хотел усадить на престол ваш отец, тем самым остановив им же спровоцированную войну.

— Каким образом?.. Откуда она взялась? — опешил Его Величество.

— Позвольте, я присяду, — попросил Кастий.

Шарес кивнул, позволяя советнику присесть за стол напротив себя.

— Дело в том, — начал Кастий, — что у девушки саврянские корни. Её матерью была двоюродная сестра покойного саврянского тсаря, якобы пропавшая во время войны, а на самом деле… Впрочем, тут точно не скажу, могу лишь предположить, ибо и саврянская княжна, и ваш батюшка мертвы. Видимо, Его Величество забрал девушку с собой во время войны, состоял с ней в связи, простите за подробность, а потом у них родилась дочь. Об этом стало известно лишь теперь.

— Куда же вы смотрели?

— Простите, Ваше Величество, наша служба тоже не всесильна, тем более эту часть своей жизни старый тсарь оберегал как зеницу ока. Так вот, княжна умерла в тот же год, что и ваш отец, а девушка вплоть до позапрошлого года жила в Ринстане, и где бы вы думали? Она с отличием закончила Пристань и получила путничью грамоту. А затем покинула страну. Совсем недавно внешняя разведка донесла, что девушка стоит во главе войска. Она носит корону и называет себя тсарицей-видуньей. Но сведения пока предварительные.

— А что по поводу нападения? — нахмурившись, спросил Шарес.

— О планах врага на этот счёт пока известно мало, но по моим соображениям пара месяцев у нас ещё есть. — Кастий перевел дух: всё самое неприятное сказано. — О девушке я лично наводил справки в Пристани.

— И… что?

— Она была одной из лучших учениц за последние десять лет.

Повисла тревожная тишина.

— Как её хоть звать-то? — зачем-то спросил тсарь.

— Виттора, — не колеблясь, ответил Кастий. — Тсарица-видунья. Ваш отец назвал её в свою честь.

Тсарь кивнул и, подумав, сказал:

— Пригласите ко мне Главу Пристани и передайте военачальникам приказ готовиться к войне, — вторая часть приказа была давно уже выполнена: Его Величество даже не сомневался в этом.

— Слушаюсь, — Кастий поклонился. — Я могу идти?

— Да, ты свободен, — тсарь махнул рукой, отпуская советника.

От Главы Пристани, явившегося лучину спустя, Шарес не узнал ничего нового, практически, беседа оказалась бесполезной.

В полной растерянности Его Величество пришел в покои своей супруги, тсарицы Исенары.

Её величество вязала, сидя в кресле. Семилетний тсаревич и шестилетняя тсаревна играли на ковре у её ног.

Увидев мужа, Исенара поднялась, отложив вязание, улыбнулась и подошла к нему, слегка придерживая одной рукой свой упругий живот. В тсарской семье вскоре ожидалось прибавление.

Поцеловав жену, тсарь присел в кресло напротив неё. Дети, оба темноволосые и светлоглазые, похожие одновременно на обоих родителей, тут же влезли на колени к отцу.

— Чем ты обеспокоен? — спросила Её Величество, видя, что он не решается начать разговор.

— Милая, помнишь, я говорил тебе об угрозе войны, — осторожно начал Шарес.

— Да, — с невозмутимым видом кивнула Исенара, вновь взявшись за вязание.

— Сегодня я получил донесение. Сведения достоверны, — со вздохнул тсарь, — войска собираются в Малой степи, — и он по порядку пересказал всё, что узнал от Кастия, и свои соображения своему лучшему на все времена советнику. Конечно, тсарица никаким образом не участвовала в этом, но она всегда поддерживала супруга. Поговорив с ней, тсарь всегда чувствовал себя спокойнее и увереннее.

Но сегодня Её Величество удивила мужа окончательно.

— Против путников должны воевать путники, ты это и сам прекрасно понимаешь, — сказала она. — А против лучших — лучшие.

— Да, я предупредил Главу Пристани, как уже говорил, — кивнул Его Величество.

— Это замечательно, но недостаточно, — покачала головой тсарица, — позволь мне тоже принять в этом участие, Шарес.

— Но как? — удивился он. — Ты же в положении!

— Это ни при чем, — отмахнулась Исенара. — Помнишь то письмо, которое ты отправил мне как раз перед смертью твоего отца?

— Конечно, — ласково улыбнувшись, кивнул тсарь.

— Оно не попало бы ко мне, если бы не верные люди. Позволь вызвать их для разговора. Они могут очень помочь в этой кампании. Они путники.

Шарес пожал плечами.

— Так в чем разница? Я уже говорил с Главой Пристани. Их и так задействуют.