Бесплатный фрагмент - Пути военные, пути семейные

Предисловие

Сражения на передовой и жизнь в эвакуации, тяготы оккупации и принудительных работ — все это видели своими глазами мои родные. Прабабушки и прадедушки, бабушки и дедушки, их братья и сестры. Если бы можно было собрать их за одним столом, рассказанные ими истории показали бы нам со всех сторон, что такое война.

Эта книга — место встречи.

Одни истории я помню с детства. Другие узнала гораздо позже, изучив фронтовые письма, дневники, архивные документы. Многое потрясло и тронуло!

Жаль, не все получилось выяснить, детали теряются в глубине прошедших десятилетий и порой смущают противоречиями. Жаль, не о каждом родном человеке могу рассказать подробно. Но твердо знаю: главная ошибка — молчать. Поэтому записываю и публикую то, что удалось вспомнить и узнать на данный момент, а когда добавятся новые открытия — напишу про них. Перед вами первое издание, в свое время будет второе, дополненное и доработанное.

Что чувствовали люди, столкнувшись с тяжелыми испытаниями? Во что верили, к чему стремились, как им удавалось преодолевать трудности и идти дальше? Мне хотелось понять их, узнать лучше. В художественной форме я постаралась показать живых людей, прожить вместе с ними те реальные ситуации, которые нарочно не придумаешь — как часто бывает, правда поражает больше любого вымысла.

Все истории произошли на самом деле. Где-то для полноты картины приходилось воссоздавать детали, реконструировать исчезнувшие кусочки мозаики, дополнять точно известные события художественными штрихами. Возможно, у шофера были не серые, а карие глаза, возможно, не все фразы звучали именно так и с такими интонациями. Но в основе всегда факты, я их не придумывала, а брала из источников. В конце каждого рассказа перечисляю, из каких именно.

Благодарю родителей, родственников за поддержку и активное участие в сохранении памяти о наших героях!

Поезд на Восток

1941—1942

Вчера их город погиб. Так сказали по радио, они точно не знали. Они тряслись в полутьме вагона-теплушки, убегая в неизвестность.

А вражеские войска захлестывали улицы Харькова, поглощая самую крупную свою добычу. Обескровленную, обезвоженную, без связи и электричества, без мостов и хлеба, с зияющей пустотой на месте вывороченных заводов. Спешно извлеченное перед носом врага оборудование и заводские кадры неслись по рельсам на Восток, вглубь страны.

Юрисконсульт «Гипросредмаша» Святослав Фердинандович Завадский прицелился карандашом в верх чистой страницы. Свет скудный, но писать можно. Хоть зрение не подводит, вот радость в его возрасте!

Он потер изрезанный морщинами лоб, прищурил светло-голубые глаза, пристраивая буквы в клеточки блокнота. Дата, время. Ход событий. Он запишет все! Во всем нужен порядок. Особенно сейчас, посреди этой жуткой неразберихи.

Что с ними будет? Куда хаос войны забросит сыновей? Где они, уцелеют ли — ничего не знал Святослав и не мог защитить своих взрослых сыновей, оставалось только ждать и надеяться. Зато он мог позаботиться о жене и дочери, которых увез из гибнущего города и так хотел оградить от бед.

Потянулись дни в дороге, повторяя друг друга. Больше месяца они ехали, стояли на станциях, опять ехали — куда и когда прибудут, неизвестно. Железную печку посреди теплушки топили день и ночь, вокруг ее жара теснились, грелись. С трех рядов нар доносился кашель, бормотанье, детский плач. Вспыхивали споры: почему у одних недостача хлеба, у других излишки? Паек на всех выдают, неправильно поделили! Куда сухари спрятали? Безобразие!

В 11 утра 26 ноября прибыли в Барабинск. Святослав первым побежал за водой, принес и скорей отправился в буфет: вдруг успеет!

По обыкновению, зал был переполнен. За всеми столами сидели посетители, рядом стояли другие и ждали, когда освободится стул. Святослав перехватил официантку:

— Мы с эшелона, можно обед получить?

Та на бегу отмахнулась:

— Сядете за столик, приму заказ!

Запах овощного супа и каши кружил голову. Святослав переминался с ноги на ногу, хмурился: если не достанет обед, опять вернется к жене и дочери ни с чем. Эля совсем ослабела, в ее состоянии важно хорошее питание. Люся держится, не жалуется, но разве годится молодой девушке на одном хлебе?

Не мог он ждать на месте! Пошел обходить вокзал, узнавать. Что там за очередь? Ага, выдают обеды через окно из кухни.

Протиснулся к окошку:

— Я с эшелона, можно обед получить?

— Выдаем переселенцам. Как всем выдадим, можем дать эвакуированным. Ждите.

Святослав напряженно думал, шагал из стороны в сторону. Впереди 12 человек, очередь движется медленно. В буфете у крайнего столика пять человек оставалось. Где быстрее будет? Махнул рукой, побежал обратно в буфет.

Стал поближе, мимо его широкой спины никто без очереди не протиснется. Вот осталось два человека перед ним. Один. Встает, место свободно!

Тут Святослав услышал голос диктора: эшелон с третьего пути отправляется в Новосибирск.

Ругаясь, бросился бежать, как бы без него не уехали. Опять с пустыми руками.

В Новосибирск не пустили, остановили где-то в глуши. Добравшись до станции, Святослав с товарищем обнаружили, что колонки не работают. После трех часов ожидания наконец набрали воды, принесли в вагон:

— Воду придется экономить!

Эля выглянула:

— Смотри, вон женщина что-то в ведрах несет! Спроси, что продает!

Оказалось — картошку.

— Почем?

— Двадцать рублей ведро!

— Сколько?! За эту мелочь? Да она размером с грецкий орех! — возмущался Святослав.

— Ты сходи на базар, глянь на цены! — затараторила женщина. — Мясо уже сорок рублей кило. Берите картошку!

Понятно, на базар никто отлучиться не мог, а на станции ничего не купить. Пришлось брать.

Вечером со станции вернулся Иван Яковлевич Мелехин, собрал сотрудников.

— Эшелон будет рассортирован, и мы отправимся в Барнаул. Там должны дать квартиры.

Новость встретили радостным гулом. Наконец-то! Директора засыпали вопросами: сколько осталось? Когда поедем?

Иван Яковлевич развел руками:

— Не знаю! Диспетчер заявил, мол, пришли бы раньше — перевел бы наши вагоны на отправочный путь. А теперь все у него забито. Скоро он меняется и слышать ни о чем не желает. Пойду завтра!

Святослав громко высказал все, что думает про этот бардак. Эля успокаивала: молчи, чего ты, чего нарываешься?

Утром 30 ноября поезд прибыл в Барнаул.

— Кончились наши дорожные мытарства! — радовался Святослав, обнимая жену и дочь. Не терпелось скорее найти новый дом.

Но шло время, а они по-прежнему жили в вагонах на вокзале. Мелехин ходил по инстанциям, доказывал, сообщал служащим: пока дают шесть комнат, и то условно, будет дальше выбивать! Посоветовал искать комнаты самим.

Попытка найти жилье тут же провалилась. Мелехин, Зайцев и Спицевский переехали в гостиницу, Марченко удалось снять две койки, а больше никто ничего не нашел.

4 декабря Иван Яковлевич объявил:

— Крайком постановил не оставлять нас в Барнауле, отправить в Рубцовск. Сказали, там предоставят «Гипросредмашу» помещение под контору, дадут 37 комнат и квартир для сотрудников.

Поднялся шум. Опять ехать? Уже тут обещали, а если и там не будет жилья?

Мелехин вздохнул:

— Мы поедем. В крайкоме заявили, если вздумаем остаться — ордера на квартиры выдавать не будут.

Подъезжая к Рубцовску, Святослав смотрел с недоверием. Посреди степи небольшой городок с приземистыми одноэтажными домами, больше на село похож. Как их тут примут?

Опять вокзал, опять неопределенность: ждите! На второй день Святослав не выдержал, пошел искать жилье. Вдоль улиц тянулись однообразные дома — бревенчатые, глинобитные, саманные. Куда ни стучался, везде вместе с хозяевами уже жили эвакуированные. Продрог и поспешил на вокзал. Только забрался в теплушку, накинулся Зайцев:

— Чего ходите? Обещали же, Горсовет квартиры даст всем!

— Знаем мы их обещания.

— Мелехин сказал, чтобы никто из вагона не выходил! Приедет с подводами и всех развезет по квартирам. Кого не окажется на месте, пусть на себя пеняют, ждать не намерен.

Вечером действительно приехали пять подвод. Иван Яковлевич распорядился: разгружаем вагон с оборудованием, вещи служащих потом. Мужчины занялись выгрузкой. Пока погрузили, пока подводы отвезли оборудование и вернулись — настала ночь.

— Грузите свои вещи! — скомандовал Мелехин. — Так, вы первые. Завадский и Воловик на вторую подводу, Шапиро на третью, Поташева на четвертую, Маликов… ах да, застряла пятая подвода с оборудованием. Маликов, оставайтесь на сутки в вагоне, остальные тоже! Завтра заберем.

Подвода остановилась у низкого домика с холодной пристройкой. Хозяйка встретила сурово: нет в доме места, у нас одна комната. Размещайтесь в кухне.

Вместе с Воловиком сгрузили с подводы вещи, разложили в нетопленной кухне на полу. Вот где придется спать.

Святослав постучался в дом:

— Хозяйка, нам бы воды! Где взять?

— Нет воды! В это время колонка закрыта.

Он упрямо направился к выходу:

— С вокзала принесу!

— Да куда же ты сам по темноте такой? Сколько ехали! — забеспокоилась жена.

— Ничего, дойду, я запомнил дорогу.

Вокзал показался родным и знакомым. Так спешили выбраться из тесной теплушки в дом, а теперь Святослав почти пожалел: тут хоть печка есть, кто остался — сегодня в тепле! Набрал чайник кипятка и отправился обратно.

Снег под сапогами пронзительно скрипел. Мороз градусов тридцать, не меньше. Кипяток-то остынет! Святослав прибавил шагу, почти бежал — но чайник в руке заходил ходуном, выплескивая воду. Пришлось идти медленнее. Когда вернулся в кухоньку, вода стала едва теплой. Эля с Люсей и такой были рады. Напились воды и легли спать на вещах, не раздеваясь.

Проснулись рано, стало очень холодно. Долго не решались встать, пар от дыхания стоял в воздухе. Святослав посмотрел на осунувшееся лицо жены, бледную Люсю. Плотно закутанные в одеяла, они сжались от холода. Внутри привычно застучало: надо бежать, решать, что-то делать! Кто, кроме него?

— Сейчас принесу кипяток на чай! — и бросился бегом, чтобы согреться.

День прошел в хлопотах. Сначала в гостиницу к Мелехину, потом в Гортоп, в Горсовет. Святослав просил, требовал, размахивал эвакуационным свидетельством. Угля или дров достать не удалось, зато к вечеру администрация выдала карточки на хлеб.

В магазин попал прямо перед закрытием. Хлеба уже не было, остались булки. Святослав тут же съел одну, с наслаждением смакуя свежую выпечку, и поспешил с угощением к семье. Завтра уже на работу.

Контору разместили в бараке на новостройке. В полдесятого собрались сотрудники, прошлись по помещениям. Мороз ужасный! Ни столов, ни стульев, как работать? Начали с главного: поставить печки, протопить.

Иван Яковлевич подозвал Святослава:

— Должности юриста у нас теперь не будет. Назначаю Вас бухгалтером с окладом 450 рублей. И обязанности кассира тоже Ваши.

Святослав замотал головой, стал громко доказывать:

— Позвольте! Как юрисконсульту мне полагалось 465 рублей за половину рабочего дня, а теперь за полный день 450 рублей? Меня это не устраивает!

Мелехин устало, но веско произнес:

— Ничего иного нет. А если я Вас сокращу, работы нигде не найдете, везде переполнено народом всяких специальностей.

Возразить было нечего, Святослав отчаянно произнес:

— Что же делать? Жена инвалид, за ней уход требуется, дочь без работы. Как прожить троим на нищенское содержание?

Ответа не было, Мелехин убежал отдавать распоряжения дальше.

Постепенно работа вошла в свое русло. Помещения обогрели, обустроили. Святослав составил сметы на декабрь и первый квартал, разобрался с подъемными, кому что положено. В расчетах навел порядок, а вот выдавать было нечего: деньги на счет предприятия не поступали. Сослуживцы подходили, спрашивали, и всех приходилось расстраивать. Когда поступил перевод на имя директора, Святослав занял у него в счет будущей зарплаты 150 рублей — хоть что-то купит.

Магазин был забит битком. Усталый Святослав занял место в конце очереди и с отчаянием подумал: не успеет! Как можно успеть ухватить хоть какие-то продукты? С работы в магазин не уйдешь, очередь не займешь, а вечером все уже размели!

Он пристально оглядел толпу. Наверняка без пропуска лезут, а честным людям не достанется. Откашлялся и внезапно громким, властным голосом прокричал:

— Проверка идет! Кто без пропуска в магазин — на выход!

Толпа заволновалась, многие озирались на дверь — сразу видно, кого тут быть не должно.

Но никто не спешил убегать. Не увидев проверки, кидая злобные взгляды на громкого, но явно не опасного старика, люди упорно продвигались к прилавку. Кто же уйдет, когда масло подсолнечное завезли!

В воскресенье вышли из дому вместе с Люсей. Отец с болью смотрел, как шагает она по снегу в белых парусиновых туфлях. Негде обувь теплую взять, нет ее в городе! А дочка еще и приболела, температурит, куда ей на мороз?

— Люсь, может, все-таки останешься? Хоть день можешь пропустить!

— Не могу. Надо идти, правда.

И она бегом побежала в госпиталь, куда недавно устроилась работать. А Святослав отправился в сад-город на поиски квартиры. На полу холодной кухни они долго не протянут.

Впереди по длинной Железнодорожной улице двигались две фигуры. Издалека видно, что не местные: те в теплых дохах и шубах, а эвакуированные в чем попало, замотанные по глаза. Тоже ходят, ищут жилье.

Он стучался в дома и везде получал ответ: нет места.

В одной избе хозяйка встретила приветливо: проходите, селитесь! Не веря такой удаче, Святослав зашел в единственную комнату. Плотно стояли кровати, в избе жили пять человек.

— Куда же нам, хозяйка? Я с женой и дочкой.

— Смотри сам, смотри сам. Вот под стеночкой можете.

Ясно было, еще одна семья тут не поместится.

В соседнем домишке вышел старик хозяин, спросил, сколько человек, выслушал.

— Говоришь, дочка у тебя врач?

— Да-да, врач!

— Тогда можно, идем.

Обрадованный Святослав зашел за хозяином в теплую комнату.

Тот сообщил старушке, которая поднялась навстречу:

— Вот, еще квартирантов хочу пустить. У него дочка врач, будет нас лечить!

Даже не взглянув на Святослава, старуха накинулась на мужа:

— Ах ты ж зараза, куда ты их хочешь пустить? Сколько у нас уже народа!

Старик что-то мямлил, оправдывался, пытался спорить — мол, пообещал. Но только получил от хозяйки леща.

— Ишь, добренький! Ведь нет же места поставить хоть одну кровать, а он выдумал пустить троих. А куда, куда?!

Пришлось уйти ни с чем.

С утра опять разыгрался буран, гудит, воет. Откопали выход на улицу, собрались впятером, взялись за руки. Иначе нельзя, по одному ветер с ног сбивает. До работы идти час. Хорошо, с утра буран бьет в спину и подгоняет.

Шли в темноте через снежную кашу, по сторонам едва виднелись неясные очертания засыпанных домов. Падали, помогали друг другу подняться.

Когда дошли до конторы, бросились к печке. У Святослава правая рука совсем оледенела. Он разминал ее, подносил ближе к теплу.

Тамара Константиновна не выдержала:

— Что это за каторга! У меня уже бронхит в тяжелой степени. Кто может вынести такой климат, да без валенок, теплой одежды? Мы хотели спастись от немцев, а здесь все равно не многие выживут. Я больше не могу терпеть!

Святослав уверенно произнес:

— Ничего, Тамара Константиновна, вытерпим. Человек все может вытерпеть! Лев, царь зверей, или слон — немедленно тут подохли бы. А человек ничего, живет, и мы выдержим всё!

Тихим июньским вечером Святослав с Элей сидели у стола. Многое изменилось. Удалось найти жилье на Железнодорожной улице, отдельную комнату! Низкая, сырая комнатушка казалась роскошными хоромами, спали на настоящих кроватях. Обеспечение топливом наладилось, даже с хозяйкой делились, за что она и пустила жильцов.

В марте Люся уехала вместе с госпиталем ближе к фронту, в Иваново. Писала, что поселили ее на квартиру, еда хорошая, работой довольна. Молодец у них дочка! И сын успешно трудится: Вячеслав — старший техник в Дорожном управлении, проектирует дороги. Только от Всеволода с фронта уже 8 месяцев не было вестей.

Эля всхлипнула:

— Ищем, ищем, и нет ответа ниоткуда. Может, он под Харьковом в котле пропал! Ох, боюсь…

Святослав резко оборвал:

— Нечего реветь! Давай еще письма отправим. В Саратов, Сталинград, Златоуст.

— Уже по три письма ушло!

Беседу прервал почтальон. Эля с радостью завела в дом молодого паренька, тот стал рыться в сумке, выкладывая пачки писем на стол.

— Пенсию Вам принес, вот. А еще письмо!

Увидев почерк, Эля громко вскрикнула:

— Володенька! Сынок!

Слезы брызнули из глаз. Эля целовала письмо, открывала конверт дрожащими руками, а слезы заливали бумаги. Почтальон охнул и сгреб со стола письма, стал вытирать.

— За пенсию распишитесь!

Но Эля ничего не видела, плакала и не могла остановиться. Почтальон поставил ее руку, где расписаться, забрал бумаги и ушел.

Взволнованный Святослав попытался взять у Эли письмо сына. Но где там! Она смеялась и рыдала, строки прыгали перед глазами. Муж решительно обнял ее:

— Погоди! Уже все мокрое, чернила потекли, не прочтем ничего!

Они сидели над покрытым голубыми разводами листом, разбирая уцелевшие слова. Главное, адрес полевой почты виден.

Радостная Эля тут же принялась писать сыну. Святослав ходил по комнате и подсказывал:

— Про огород напиши! Огурцов вырастим столько, чтобы и другим семьям помогать. Про контору и завод — обязательно! Строительство идет высокими темпами, скоро появится первый трактор. Пусть Володя будет уверен, мы в эвакуации дело делаем!

Расхаживая по комнате, Святослав чувствовал необыкновенное тепло. Что-то неуловимо изменилось. Разгладилась глубокая складка на лбу, внутри как будто ослабли жесткие пружины, замолк постоянный гул беспокойства. Впервые за последний год Святослав рассмеялся.

Источники

Рассказ написан на основе дневника моего прадеда Завадского Святослава Фердинандовича. Все факты, события и имена реальные. Финальная сцена — на основе письма Елизаветы Владимировны. Я читала статьи, воспоминания о жизни эвакуированных в Рубцовске и находила подтверждения некоторым фактам из дневника, но новых сведений об описываемых событиях они не добавили, поэтому в источниках не указываю. Также для понимания обстоятельств я изучала документы об эвакуации из Харькова, организации перевозок по железной дороге.

1. Дневник Завадского Святослава Фердинандовича. 1941. Семейный архив.

2. Письма Завадской Елизаветы Владимировны. 1942–1945. Семейный архив.

Не спать!

1942

Резко потяжелели веки, уши заложило ватой. Люся мотнула головой: прочь! Не до сна.

У пациента обильное кровотечение, каждая минута на счету. Скальпель, зажим…

Через полчаса стало ясно: выживет.

Впереди еще 11 операций.

Люся знала много способов борьбы со сном. Жаль, не зима сейчас, зарыться бы лицом в снег — хорошо помогает взбодриться! Она умылась холодной водой, пригляделась к себе в зеркале, выгнув тонкими дугами брови. Аккуратно заправила светлую волну челки под белую шапочку. Все должно быть безупречно. Заметила пятно на халате — это не годится! Можно простирнуть тут же.

Крик раздался позавчера:

— Раненых привезли!

У входа хлопал брезентом массивный грузовик. Сгружали носилки, доносились приглушенные стоны. Подъехал еще один грузовик, потом еще…

На планерке опасения подтвердились.

— 65 раненых, и все срочные!

— Они там вообще знают, сколько у нас хирургов? Давайте часть в соседний госпиталь отправим.

— У них столько же.

— Тогда сортируем и тех, кто полегче — в госпиталь легкораненых.

— На сортировочном пункте нормально смотрели, легких туда отправили, нам только тяжелых. Все срочные.

Люся приняла этот бой решительно. Значит, спасаем срочных. Лично ей надо спасти 15 человек. Больше промедлит — меньше бойцов доживут до операции.

— Девочки, готовьте следующего!

Есть 20 минут. Чаю, очень хочется пить!

У плиты хлопочут сестрички. Тепло тут, хорошо! Мария тоже ждет следующей операции. Люся подсела к подруге, залюбовалась невысокой темноволосой девушкой — с виду хрупкая, а сила в ней необыкновенная, так и чувствуется задор. Как же здорово, что еще в госпитале Рубцовска они подружились и вместе трудятся, и дружба их крепнет.

Мария посмотрела на Люсю такими же блестящими глазами с черными кругами:

— Давно спала? Может, пойдешь?

— Еще 10 срочных операций.

Она понимающе кивает. Оживляется:

— А знаешь, в соседнем госпитале легкораненые готовят спектакль. Вот бы посмотреть!

— Молодцы! Авось получится.

Заглянула медсестра:

— Лукьянов готов!

Люся встала.

— Спасибо, девочки, за чаек. Чувствую себя бодро!

Операция прошла успешно. Осталось девять.

Глядя на нового бойца, Люся нахмурилась: сложный случай.

Слабость навалилась на нее прямо у хирургического стола. Потемнело в глазах, пропали звуки. Девушка на мгновение остановилась, проверила — рука твердая, скальпель не дрожит. Упорно смотря в разрез, продолжила. Если не двигать резко глазами, не поворачивать голову, то кружиться не будет. Вон солдатики какие терпеливые, не пикнут! И она потерпит.

Закончили, сделала последний стежок. Ровненько. Осталось 8 пациентов.

У плиты темно. Это день пасмурный или ночь уже пришла? Какой сегодня день? Когда была планерка?

Люся присела в углу, прислонилась к стене. Сейчас, надо прикрыть глаза и вспомнить дату…

— Людмила Святославовна, пациент готов!

Она вскочила.

— Я спала?!

— Да недолго, минут двадцать.

— Да-да, уже иду.

Мария поймала ее на выходе из операционной.

— Люсь, иди отдохни! Я подменю, моего пациента в челюстно-лицевую перевели.

— Машенька, спасибо! Да там же еще очередь…

— Вот и дождутся своей очереди! У тебя два часа, тут ложись, не едь никуда. Я разбужу!

Люся рухнула на койку у стены. В своей постоянной борьбе она так далеко отогнала сон, что сейчас он не решался напасть. Изучала узор трещин на потолке и жалела, что убегают без пользы минуты. Приказала себе: сейчас можно! Надо спать, это как лекарство!

Трещины расплылись, шум госпиталя слился в тихий прибой на краю сознания. Шшш… Шшш…

— Почта!

Звонкий голос мигом вернул обратно. Пробежали сестры, приподнялись с коек раненые: «Кому, кому?», «Панкину есть?»

Она сама не поняла, как очутилась рядом с почтальоном.

Есть! От братика любимого, от Володеньки.

Люся развернула долгожданное письмо. Читала и отвечала ему вслух: здравствуй, здравствуй.

«Люсеночка! Обо мне не переживай. Ты сейчас очень много работаешь, меня беспокоит твое здоровье. Береги себя, иначе ты не сможешь принести пользу. Вместо того, чтоб тебе лечить других, будут лечить тебя. Это будет обидно.

Считают, что фронт здесь, а настоящий-то фронт у вас.

Не летчики, не бойцы — а врачи самые страшные враги фашистов. Спасенные вами, возвращенные к труду и радости, люди пойдут как воплощение непобедимости жизни».

Девушка улыбнулась: опять его любовь к литературе, вон как завернул! И тут же прочла:

«Извини за „красивости“ выражений, но иначе я не умею высказать это гордое чувство».

Милый Володя! Как будто услышал ее легкий упрек и ответил.

Она достала бумагу, полились теплые слова для брата. Так хорошо на душе!

— Люсь, уже встала? Прошли два часа, пора!

Операция прошла успешно. И еще одна. И еще.

Люся просит сестер заранее подготовить следующего, без перерыва приступит. У нее такой подъем! Не до сна, не до чая! Ни одного солдата фашистам не отдаст. Всех в строй вернет. Кто там дальше?

Осталось две операции, всего две.

Люся очнулась и поняла, что на нее смотрят все. Увидела рассыпанные инструменты на полу. Как такое могло случиться! Да еще при главном!

Проклятый сон. Выключил ее прямо на ходу. Всё уронила…

Главный смотрел сурово:

— Ты зеленая вся! Не ела?

— Ела, и чай пила.

— Да она десятый день не спит! — сдала медсестра.

Люся взмолилась:

— Я спала понемножку, правда. Всего два пациента срочных осталось! Они ждали сколько, живут, держатся!

Главный нахмурился:

— Капитан медслужбы Завадская, приказываю идти спать!

Увидев ужас в глазах, добавил:

— Не переживай, возьму твоих пациентов.