Бесплатный фрагмент - Путешествия во время пандемии

Сначала благодарности.

Огромное спасибо Анастасии Кривогиной за работу над обложкой. И еще спасибо всем моим друзьям в реальном и виртуальном мирах. Ваши пожелания, дискуссии и советы помогли создать эту книгу.

У этой книги два автора. Кто второй? Это ты, дорогой мой читатель. Я напомню, как все было.

Октябрь 2020-го года. На планете пандемия, границы закрыты, все в масках, на улице то дождь, то снег, то дождь со снегом. Куда податься?

Ты приходил ко мне по вечерам, чтобы выпить чаю и поболтать. Помнишь, о чем? Сначала мы поговорили о любви, потом о счастье, а дальше обо всем на свете: фотография, эзотерика, музыка, литература… Даже старина Кант и бозон Хиггса не остались без внимания.

Ты приходил в мокрой куртке, раздевался, я вручал тебе теплые носки, заваривал чай и готовил бутерброды. Потом мы разжигали камин, садились в кресла и смотрели на огонь. Каждый вечер начинался с моего рассказа о заготовке дров. Я очень этим гордился — собрал и напилил все упавшие сучья и сухие стволы, что нашел около дома. Поленница была видна из окна, мы обсуждали, что дрова можно не экономить, торопиться не будем. И начинали разговор.

Помню, что говорил я — мои рассказы хранились в телефоне. Когда есть заготовки, то легко выглядеть умным и знающим. Читать с выражением — дело нехитрое. Ты критиковал или соглашался. Это зависело от погоды и настроения. Я не записывал твои слова — эту книгу написал по памяти. Если что напутал — извини. Напиши мне об этом — я исправлю.

Но сначала я расскажу о самоизоляции — так во всем мире называлось предписание сидеть дома так часто и так долго, как это возможно. Итак…

Самоизоляция

Октябрь 2020-го года. За окном вторая волна пандемии Ковид-19, позади семь месяцев самоизоляции. Утро начинается с графика числа заражений за прошедшие сутки. Вечером ставишь галочки в списке рабочих дел, прошедшие дни отмеряешь записями в соцсетях. Вот когда ты в магазин ходил? Ах, да! В этот день ты о Петрарке написал. А окна помыл? Вроде нет — это ни с чем в постах не ассоциируется.

Раньше ты переживал, что работаешь, а жизнь проходит. Сейчас все нормально — ты работаешь, а нигде ничего не проходит.

А какими прекрасными были самоизоляционные планы! Ящики и антресоли ждали суровой ревизии и опустошения. Пыль под диваном тряслась от страха за свое будущее. Пауки разрабатывали стратегию выживания в условиях твоего энтузиазма. Писатели в далекой Франции не подозревали, что ты начал учить французский, намереваясь влиться в их ряды…

Да, все начиналось прекрасно. Ты с гордостью смотришь на две полки, где всё теперь лежит параллельно и перпендикулярно. На другие полки ты не смотришь, а читаешь, как не смотрят на свои полки твои виртуальные друзья. Они тоже планировали навести везде красоту и порядок.

Совсем недавно ты ходил по улице прозрачным невидимкой. Все равнодушно смотрели сквозь твою прозрачность. Сейчас же тебя начали разглядывать и оценивать: кто ты, куда, откуда и зачем идешь? Что несешь? Правильно ли надета маска? Не слишком ли близко собираешься пройти мимо? И дурь всякого издали видна.

А как насчет великих мыслей, пришедших в голову за дни самоизоляции? Дни, когда комнатная серость переползала в голову, когда если и появлялись мысли, то о других мыслях. Наивно казалось, что еще немного, и ты сформулируешь что-то главное. Не надо было обольщаться. Даже сейчас еще не все сериалы просмотрены, не все из холодильника перепробовано, не все увидено через оконное стекло.

Начинаешь философствовать, что надо привыкать к виртуальному общению, что это будущее человечества: он на Земле, она на Марсе… И еще понимаешь, что можно неплохо жить не по планам, а по обстоятельствам. Планы прекрасно заменяются совестью и шилом в попе.

Планы, цели… — это о чем? Сейчас время такое, что поневоле вспомнишь слова Данте Алигьери:

Цель от себя отводит человек,

Сменяя мысли каждое мгновенье.

Работа, путешествия, дуракаваляние — сейчас во всем нужны планы А, В, С… Один главный и кучу запасных — никто не знает, что придумают власти завтра, куда еще запретят ходить. Это означает, что все суета. Просыпаешься утром и не о планах думаешь, а слушаешь звуки за окном. Обычно ты слышишь звуки трубы. Хриплые, противные — пора вставать. Ты встаешь и делаешь дела, пока трубач не устанет дуть в свою дуду. Иногда за окном тишина и пенье птиц — это доступное сейчас счастье. Тогда ты слушаешь свой организм и следуешь его велениям.

Друг пишет: «А тебе-то какая разница — эпидемия, пандемия, нет ни того, ни другого? Сидишь, читаешь, пишешь. Отменены тусовки, поездки, ненужные встречи. Работаешь из дома — красота, а не жизнь. Можно в лес выбраться — бродить, листьями шуршать, грибы искать…»

Ну да, конечно. Выбираться из пандемического треугольника (компьютер, диван, кухня) нужно. Можно в лес, а можно отправиться в виртуальное путешествие. Ты снимаешь с полки глобус…

— Ты помнишь этот глобус? Сколь раз мы его крутили, чтобы найти место, куда отправиться в очередное виртуальное путешествие. В первый вечер мы решили поговорить о любви, и я ткнул пальцем в небольшой островок в Карибском море.

Любовь на острове

Из блокнота

Есть места, созданные Богом для любви.

Чушь, скажете вы. Если есть любовь, то хороши все места. Ты возьмешь ее за руку, посмотришь в глаза, и остальной мир пропадет. Где-то войны, эпидемии, вранье из телевизора, а вам все равно. Есть ты, есть она, есть любовь. И не важно, что вокруг помойка, что холодно на ночном перроне захолустного городка, где вы встретились. Важно, что ее рука теплая и сухая, а ее глаза смотрят на тебя.

Не буду спорить. Можно даже добавить драматизма в описание такой встречи на перроне: бездомная черная собака около урны, полная луна в разрывах туч, запах креозота от старых шпал… Но давай лучше представим, что ты идешь с ней по берегу моря. Под ногами плотный песок, ваши босые ноги моет шипящий прибой, вечереет, солнце уже ласковое — греет, а не обжигает до волдырей. И вы идете не просто в никуда, а приближаетесь к ресторанчику со столиками на берегу. Официанты скоро зажгут свечи, принесут вам коктейли с дольками лайма на краях стаканов. Луна сменит солнце, на море засеребрится дорожка, медленный ветер принесет запах рыбы и водорослей.

— Судя по положению твоего пальца на глобусе, для этого надо лететь на мексиканский остров Козумел? Не слишком далеко? Романтично можно погулять и поближе.

— Где? В Юрмале можно наматывать километры по плотному песку дюн, но вашу идиллию обязательно нарушат бодрые пенсионеры со скандинавскими палками. На Лазурном берегу нужно стараться не наступить на загорающих красавиц. Есть страны, где за пределы пляжа отеля лучше не выходить. На Козумеле уже сорок лет не было ни одного преступления. Местная мафия под контролем полиции. Или наоборот — это неважно. Но, как говорят, знаешь другие места — напиши в комментариях.

— Ладно, давай про Козумел. Или лучше сначала о любви.

Простая история любви

Ох уж эти женщины! Автор целую книгу о них написал, но мог бы ограничиться тремя словами: женщин надо радовать. Это самый простой секрет долгих теплых отношений. Не надо ничего ждать, требовать, просить. Женщин надо просто радовать.

А если у тебя все плохо, нет сил и тепла, которыми можно поделиться? Тогда отойди в сторону и не мешай им радоваться самим. Пусть женщины сами решают: напоить ли тебя теплым портвейном и положить руку на горячий от горестных мыслей лоб или пойти в кафе с подружками, чтобы набраться сил и вернуться веселой, принеся свежий лечебный воздух радостного мира.

Скажете, чушь? Надо, чтобы всю жизнь плечом к плечу, сквозь бури и невзгоды, пока смерть не разлучит? Можно и так, конечно. Жить стиснув зубы, решая проблемы, карабкаясь по скалам над обрывом. Но лучше, если стискивать зубы будет мужчина. А если с ним радостная женщина, то и стискивать зубы будет проще. А то и вообще не придется.

Да уж… Что-то автора понесло в нравоучения и советы, о которых никто не спрашивал. Пора перейти к истории, как учат нас коучеры по написанию книг. Истории всегда интереснее нравоучений.

Он был холост, она была не замужем. У них было прошлое, но оно не было радостным, и мы не будем о нем рассказывать. Он и она приехали в Мексику, на небольшой остров в Карибском море. Он приехал, чтобы отдохнуть от проблем. Она тоже за этим, но еще с надеждой встретить Его. Она не знала, как он будет выглядеть, как он будет за ней ухаживать, как он ее полюбит и как они будут счастливы.

— Туда только семейные приезжают, — говорили ей подруги. — Зачем столько денег тратить, езжай в Сочи или в Крым. Там все проще и понятнее.

Она не хотела в Сочи. Картинки в сети манили бирюзовым морем, песчаными пляжами до горизонта, пирамидами Майя, розовыми фламинго, коралловыми рифами, цветными рыбками и острыми мексиканскими закусками в вечерних ресторанах у кромки прибоя.

— Ну, разве что фламинго с рыбками, — подруги вздыхали и начинали интересоваться ценами на билеты.

Дальше неинтересно. Вспомнила английский язык, выучила пять испанских слов, в кафе попрощалась с подругами, получила ценные советы, села в самолет и с двумя пересадками добралась до острова с песчаными пляжами. Потом очередь на паспортный контроль, такси с открытыми окнами, через которые дул влажный горячий ветер, регистрация в отеле, просьба сменить комнату — ей хотелось с видом на море. Потом долгие раздумья, что надеть: юбку или шорты? И, наконец, первый выход к морю.

Море не было полностью бирюзовым. Бирюза была, но полосами и далеко от берега. И была бирюза темной от черной тучи над горизонтом. Из тучи где-то лился дождь, сверкали далекие молнии. Было красиво, но тревожно.

— Ветер поднимается, — сказал он. — Если купаться, то сейчас. Потом повесят черный флаг и будут всех гонять с пляжа.

Он не был мужчиной ее мечты. Небольшого роста, с тонкими запястьями, слабым подбородком, редкими волосами и слабым голосом. «Типичный офисный работник, — подумала она. — Таких и в Москве полно».

— А как вы узнали, что со мной можно разговаривать по-русски?

— У вас пакет из «ВкусВилла».

Блин! Зачем она взяла этот пакет? Там «кроксы», чтобы ходить по пляжу и бутылка воды, подаренная отелем. Теперь этот офисный крысенок не отвяжется.

— Да, не подумала, что тут могут быть русские.

— Могут, могут. Теперь русские все могут. Вы только что прилетели?

Господи! Как бы улизнуть и не обидеть?

— Да, вот хотела встретиться с морем, посидеть, прийти в себя от перелета.

— Не буду мешать. Удачного вам отдыха.

Ушел «крысенок». Понятливый, догадался, что не в её вкусе. Она села на скамейку, посмотрела на волны, поежилась, когда пошел дождь, и вернулась в отель.

Ужин был такой, о котором она мечтала. Тарелка с кусками арбуза, дыни, папайи, ананаса. Россыпь зеленого сладкого винограда по ободку тарелки. На другой тарелке острая сальса, гуакамоле, подсоленные помидоры, кукурузные чипсы. И еще тарелка с тушеной говядиной, овощами и картофелем.

— Ладно, после самолета можно такое позволить.

В столовой появился аниматор, объявил, что через час начинается концерт и выступление фокусника.

— К черту фокусника. Пойду в бар. Закажу «маргариту». Заодно узнаю, что это такое.

«Маргарита» кисловата, но приятна. Алкоголь ощущался, но вкус лайма все забивал. Это «лонг-дринк» вспомнила она. Значит, можно сидеть долго, размешивать лед трубочкой и разглядывать посетителей. Она села около края барной стойки, чтобы видеть полутемный зал. Вот американское семейство с высокими стаканами, заполненными кока-колой. Несколько мужских компаний, пьющих пиво, две накрашенных девицы с коктейлями на столе. За дальним столиком сидел загорелый парень с мускулистыми руками, выпирающими из тесной футболки. На голове бейсболка — явно американец. Взгляд уверенный, спокойный. Встретились глазами, она улыбнулась.

— Хай, ай’м Кевин. Хау ар ю? — американец как-то неожиданно оказался рядом.

— Ай’м файн, сенк-ю.

Интересно, надо говорить свое имя?

— Откуда вы?

Его английский был простым. Значит, понял, что перед ним иностранка.

— Из России. Меня зовут Ирина.

— Перелетели океан? Вы храбрая.

Вроде он так сказал. Во всяком случае так она поняла. Кивнула.

— Могу я купить для вас дринк?

Ну да. Слышала, что так они знакомятся. Недаром сериалов насмотрелась. А что ответить? У нее «маргарита» почти не начата. Она показала на свой бокал.

— Может попозже? Мне это надо закончить.

— Окей.

Кевин заказал себе «отвертку», быстро с ней справился, заказал еще одну.

— Я из Нью-Йорка. Там сейчас ужасная погода. Снег, холод, грязь…

— Я из Москвы, там то же самое.

— Будем тут греться: алкоголь, солнце, пляж, острая еда…

Ирина кивнула. Больше говорить было не о чем.

— Что вы делаете в Москве?

Она сказала о работе в банке. Это скучно, но платят хорошо. О деньгах ему будет понятно. Кевин сказал, что он контрактор. Она не знала, что это такое, но слово было солидным. «Маргарита» продвигалась медленно, она не хотела, чтобы Кевин ей что-то покупал. Ну переспит она с ним, он влюбится. Конечно, влюбится! Американки страшные и толстые, ей не чета. Приедет она в Нью-Йорк, квартира небольшая, работы для нее нет. Два года учить язык, чтобы понять, что разговаривать на нём не с кем и не о чем. Кевин будет приходить вечером, пить пиво, смотреть по телеку бейсбол, тискать ее в кровати. Путешествовать… опять сюда греться? Но тут она уже была. Европа? Да захочет ли он? И хватит ли у него денег на двоих. Ну его к черту! А то, не дай Бог, еще дети пойдут.

— Кевин, пока. Я пойду отдыхать после самолета.

— Завтра увидимся? Я буду тут после девяти.

— Не знаю, может быть.

Все, ушла. Свобода. Одна — какое это счастье!

Вы уже поняли, что Ирина — девушка непростая. Видит далеко, себя не обижает. Может поэтому она до сих пор одна?

Что случилось дальше? По законам жанра она должна начать встречаться с «крысенком», принимать его ухаживания. Так и случилось. «Крысенок» особенно не старался — не любил курортные романы. Но так получилось, что Ирина захотела понырять с аквалангом, а Алексей (так его звали) был неплохим аквалангистом. И еще он много чего знал о разноцветных рыбках, морских черепахах, барракудах, морских ежах, медузах, осьминогах и прочих обитателях глубин, известных Ирине только по меню в московских ресторанах. Он каждый день предлагал новые развлечения: то взять машину напрокат и поехать смотреть развалины поселения Майя, то сходить на карнавал в ближайший городок, то попробовать гигантских лобстеров в ресторанчике, что стоял на скале около их отеля… И при этом никаких сексуальных поползновений. Так, легкие объятия при прощании, поцелуй в щеку и пожелание доброй ночи. С ним было легко и интересно. Через пару дней Ирина перестала замечать его худые руки, намечающуюся плешь, бородавку на шее, тонкие ноги, торчащие из нелепых шорт…

А в Москве они поженились, и вскоре у них родились две дочки-погодки. Они до сих пор живут вместе, ходят в гости, где все отмечают, что более счастливой пары никто еще не встречал.

— Это что, инструкция, как надо влюблять в себя женщин?

— Ну что ты! Это простая история о счастливой и долгой любви. Для рассказа она не годится — там должен быть конфликт, страдания, тернии на пути к счастью. А тут разноцветные рыбки, вкусные лобстеры со светлым пивом и две смешливые дочки.

— А что должна сделать женщина, чтобы влюбить в себя мужчину? Приготовить борщ?

— Это не всегда работает.

— У тебя есть история на эту тему?

— Есть, для этого надо перенестись в Москву на Космодамианскую набережную.

Как чистить картошку

— Много лет назад автор начал вести блог на сайте mail.ru. Веселое тогда было время. Политикой мало кто интересовался — так, поругивали власти, но мягко, без трагизма и неверия в светлое будущее. Под каждым постом дискуссии на много страниц, все друг друга немножко любили, не очень критиковали, ждали, что кто-то напишет интересное.

— Помню, помню те времена. Блоги были в новинку, некоторые даже жизнь строили так, чтоб было о чем написать. Денег на этом никто не зарабатывал, просто было интересно общаться с людьми из разных городов и стран.

— Ну да, все так и было. То ли новизна такого общения вдохновляла, то ли похвала виртуальных друзей, но однажды автор сгоряча заявил, что напишет интересный пост, как он чистил картошку.

— Написал?

— Нет, но мог. Тогда других тем было под завязку. Интересных, незаезженных. Ты же понимаешь, что когда начинаешь писать, то все в новинку. Мысли из всех щелей лезут, только успевай записывать. А на каждую мысль еще можно рассказ из своей жизни вставить. Да еще красивой фотографией пост украсить. Некоторые даже музыку к посту добавляли. Читаешь, а при этом «Времена года» Вивальди звучат. Красота!

— А что интересного можно написать о чистке картошки?

— Это элементарно, если вспомнить былое. Вот, слушай.

Жить красиво?

Для чистки картофеля человечество придумали специальные ножи. Они срезают тонкий слой, получается сплошная экономия и красота. Я не люблю такие ножи — они требуют интеллекта и сноровки. Обычный острый нож, несколько движений и очищенная картошка летит в раковину.

— Ты срезаешь полкартошки, — ворчит теща.

— Все нормально, — защищает меня жена. — Картошку всякой химией обрабатывают. Больше срежешь — дольше проживешь.

Однажды давным-давно ко мне зашла знакомая. Мы занимались обменом квартир, и она была ключевым звеном в длинной обменной цепочке. Такие звенья надо беречь и всячески ублажать. Не всякий согласится переехать из большой трехкомнатной квартиры около леса в Беляеве в крошечную двухкомнатную квартирку около Новослободской. Мне повезло — девушка очень хотела жить в центре.

— Ты скромно живешь, — сказала она, обойдя все комнаты, посмотрев ванную и заглянув в холодильник на кухне.

— Так ведь практически на чемоданах, — начал оправдываться я.

— Жизнь одна. Надо и на чемоданах жить красиво и хорошо питаться.

Очень умная была эта девушка из обменной цепочки. Не знаю, какие у нее были на меня планы, но она взялась приготовить вкусный ужин из подручных материалов. Подручных материалов было немного: две сморщенные картошки, начавшая гнить половина луковицы, головка чеснока, скрюченный кусок сыра с «каплями росы», остатки кетчупа и пачка сосисок. За сосиски я был спокоен — купленные вчера они ничем еще не пахли и были совершенно безопасны. Да, еще нашлась половина бутылки старого подсолнечного масла.

— Ты умеешь чистить картошку? — спросила девушка.

Я хотел похвастаться, что начищенной мной картошкой можно заполнить грузовой вагон, но решил быть скромнее и просто кивнул.

— Тщательно помой, срезай тонкий слой, — дали мне напутствие.

Я очень старался. Вымыл картофелины до скрипа и, высунув от усердия язык, срезал тончайший слой кожуры. Глазки вырезал, как вырезает опухоль опытный хирург.

— Кожуру не выбрасывай, — последовал приказ. — Нарезай картошку, как для жарки — кусочками толщиной два миллиметра.

В это время на терке натирался сыр, рядом стояла разрезанная бутылка кетчупа, из которой были извлечены красные засохшие комки. Мне было поручено чистить чеснок и находить внутри луковицы несгнившие слои.

Картошки было мало, поэтому кожура тоже пошла в ход. Через полчаса мы сидели за столом, пили разбавленный спирт и заедали чем-то вкусным и хрустящим.

— Ты понял главное? — спросила девушка, когда я предложил тост за успех нашей обменной операции.

— Надо всегда жить красиво? — попытался я угадать ее мысль.

— Не надо выбрасывать кожуру от картошки. Надо уметь ее готовить.

— История ни о чем.

— Да, это просто картинка из жизни. Но ты внимательно слушал и, я уверен, запомнил.

— Что кожуру от картошки тоже можно приготовить? Ну да, теперь я буду это вспоминать, когда возьму картошку и нож в руки.

— Нет, ты запомнил, что можно жить красиво, даже на чемоданах, даже когда в холодильнике почти пусто.

— Ну а что дальше с этой девушкой?

— Ничего. Обменная цепочка разорвалась на восьмом звене. Больше мы с ней картошку не чистили. А про обмен квартир у меня есть еще одна история.

За счастье надо платить

Давайте перенесемся в Банный проезд, что в Москве около метро Рижская. Его почему-то называли Банным переулком или просто Банным.

— А ты в Банном был? — этот вопрос задавал каждый, когда узнавал, что я занимаюсь разменом квартиры. В Банном находилось Бюро по обмену жилплощади. Давно я там не был. Гугл подсказывает, что сейчас там киоск, где можно купить бюллетень по обмену. Кому это нужно в эпоху интернета, я не знаю. Но это рассказ не о бюллетенях, а о деньгах и мечтах о счастье.

Вы когда-нибудь видели толстую пачку денег, свернутых в трубочку и перетянутых резинкой? Я видел. Это красиво и полезно в домашнем хозяйстве. И еще в бизнесе.

— Есть проблемы? — толстяк с потной лысиной достал из кармана трубочку денег, осмотрел ее, щелкнул резинкой и спрятал.

Реклама, догадался я. Показал, что человек солидный, много клиентов. Мог бы показать дорогие часы, но не всякий лох, вроде меня, поймет и оценит. Трубочка понятна всем. И не надо смотреть на поношенный пиджак и стоптанные туфли. Захочет — оденется с иголочки. Сейчас он на работе.

Мы стояли в дворе обменного бюро. Внутрь никто не стремился — все важное решалось тут. Хочешь быстро — ищи толстяков с деньгами трубочкой.

— Размен трешки в центре на двушку в центре и любую однушку.

— Где трешка в центре?

— Около Павелецкой, на набережной.

— Сталинка?

— Да, после капиталки.

— Куда окна?

— На реку.

— Значит, шумно. Кухня?

— Девять метров.

— Не густо. Пеналом, значит. Что за комнаты?

— 30, 15, 8.

— Балкон?

— Символический.

— Сложный вариант. Две однушки или двушка и комната в коммуналке.

— Не пойдет.

— Тогда дороже. Мне кусок и пять кусков доплата.

Моя зарплата была 400 и еще немного от таксования по вечерам.

— Нет таких денег.

— Тогда дерзай сам. Хочешь совет?

— Не откажусь.

— Давай чирик и слушай.

— А без чирика?

— А без чирика совет простой — не жидись, когда такие проблемы решаешь. За счастье надо платить.

Уехал ни с чем. Точнее, с разочарованием. Настоящий капитализм еще не наступил, но зубы уже начал показывать. У метро Проспект Мира вижу поднятую руку. Браток: короткая стрижка, пудовые кулаки, спортивные штаны, футболка «I love New York», новенькие кроссовки, сумка «Адидас».

— Командир, до Марьино, чирик.

— Садись.

В салоне запахло пивом.

— Я пивком освежусь? Сам понимаешь, тебе не предлагаю.

— Освежайся.

Достал из сумки бутылку, открыл о ручку двери, пена залила штаны.

— Все фигня!

Присосался, выдохнул, закурил. Я считаю — для нужной суммы мне надо перевести 600 таких братков.

— Шестьсот, — говорю я вслух.

— Что шестьсот?

— Надо заплатить за счастье.

— Что-то маловато для полного счастья. У тебя проблемы?

— Проблема в том, что за счастье надо платить.

— Это обязательно. Но можно и бейсбольной битой, если не хватает суммы. Какая проблема? Заплати мне, я все решу.

— Не решишь.

— Баба, что ли?

— Ладно, проехали. Сам решу. А ты счастлив?

— Не хрена себе вопросик! Бабло есть, остальное прилагается.

— Если есть бабло, то почему в Марьино, а не на Ленинский проспект?

— Любовь там у меня.

— Красивые слова ты знаешь.

— А то! Я — мастер спорта, между прочим.

— Уважаю.

Дальше едем молча. Пиво допито, бутылка спрятана в сумку, окурок выброшен в окно. Торможу у панельной девятиэтажки. Красная десятка ложится на торпеду.

— Всё фигня, — говорит браток на прощание.

Я киваю.

— Всё фигня? Интересная философская позиция. Не всегда правильная, конечно… А есть история про фигню?

— Есть, слушай.

Всё фигня!

— Лао-Дзы сказал, что «у хорошего путешественника нет точных планов и намерения попасть куда-то». Браток из предыдущей главы выразился более кратко, но суть та же — все фигня! И планы, и намерения.

— Мудрецы много чего говорили. Толку-то. Мир не стал от этого лучше. И на каждую цитату можно найти другую, противоположную по смыслу. Открой любой учебник по теме «Как надо жить» и ты прочитаешь, что «начинайте, представляя конечную цель». Это из книги Стивена Кови «Семь навыков высокоэффективных людей».

— Ну да, про цели нам много долбили. Люди постарше помнят, что плакаты на улицах сообщали, что наша цель — коммунизм. Тут в паре хорошо идет известное изречение Макиавелли, что «цель оправдывает средства».

— А мне нравятся слова Зигмунда Фрейда, что «конечная цель любой деятельности человека — достижение покоя».

— Да, покоя и комфорта. Все наши изобретения для этой цели.

— У гуманитариев тоже есть цели. Альбер Камю сказал, что «цель писателя — сохранить цивилизацию от самоуничтожения».

— Можно привести сотню цитат, что движение — это и есть цель. Такое количество перевешивает философия Лао-Цзы.

— Да уж… Тут без конкретных примеров не разобраться. Есть какая-нибудь история в запасе?

— Есть, слушай. Давай перенесемся в Москву, на проспект Мира…

Письмо

Письмо пришло утром, а вчера старик сидел на кухне и смотрел в окно.

Нет, это не было стилем его жизни. Обычно он смотрел телевизор или пытался читать собрания сочинений классиков — это занятие он откладывал до пенсии, вот и пришло время. Он задремывал после пятой страницы, но при этом не огорчался.

— Куда мне торопиться, — говорил старик. — Все успею. А не успею, так и ладно.

Сегодня он смотрел в окно на трамвайную остановку — ждал приезда дочки. Она обещала привезти голубцы и борщ в трехлитровой банке.

— Куда мне столько, — ворчал он по телефону. — Выливать придется.

— Ешь его два раза в день, за пять дней управишься. Потом я куриный суп привезу.

Вот, приехала! В белом плаще, красных сапожках, ветер волосы треплет. Почему без шапки? Ноябрь на дворе, простудится, не дай бог. Звонок в дверь. Ключи есть, но всегда звонит. Хочет, чтобы больше двигался.

— Открой окно, надо проветрить квартиру.

Это она всегда говорит. Значит, старческие запахи уже появились. Открыл, слушает, как борщ из банки льется в кастрюлю.

— Разогревай в микроволновке. Две минуты. Сметана у тебя есть. Зеленого лука покроши — я привезла. За хлебом сам сходи, хоть прогуляешься.

Старик кивнул.

— Чем занимался? Опять звонка ждал?

Да, старик ждал звонка или письма. Это должно было изменить его жизнь. Так получалось, что у него все важные события начинались после телефонных звонков или писем. Поступил в Энергетический институт, когда позвонил одноклассник и сказал, что там небольшой конкурс. Работу нашел после звонка приятеля отца, который работал в НИИ, и там появилось место инженера в перспективной лаборатории. Женился он после звонков Нади. Он встречался сразу с несколькими девушками, но только она звонила ему сама. Вторая работа, дача, квартира — все это появилось как-то случайно. Он ходил на работу, водил дочку в детский сад, летом отдыхал в санаториях на море. Но однажды кто-то звонил, приходили письма — тут все и появлялось, начиналась новая жизнь. «Избегать неудач, а не гнаться за удачей» — любил он повторят цитату из Лао-Дзы.

— Ты забыл, сколько сил во все это вложила мама, — говорила ему дочка.

Он соглашался — не хотел спорить, но где-то внутри себя верил, что кто-то всесильный любит его, посылая сигналы, что пора выбирать новое, лучшее из существующего хорошего.

— Папа, никто не позвонит. Старики нужны только тем, кто знал их в молодости. Ты уж прими это и живи спокойно, следи за здоровьем. И займись хоть чем-нибудь. В твоем возрасте люди государствами руководят.

Он кивал, говорил, что все понимает, но продолжал ждать.

Письмо было в красивом плотном конверте.

— Другая жизнь, — прочитал он на адресе отправителя. — Ишь ты! Похоже это то, чего я так долго ждал.

В конверте был один листок. По краям вензелем цветочки, сверху красивый логотип в виде облака. Текст был коротким:

Дорогой Николай Сергеевич!

Мы Вам желаем здоровья, но хотим заранее позаботиться о Ваших родственниках, минимизировать их траты на Ваши похороны. Вы можете прямо сейчас оплатить Вашу кремацию и место в колумбарии. Скидка 30% в течение месяца со дня получения этого письма. Подробности по телефону…

— Ожидаемый финал. Надеюсь, что это литературный герой не отчаялся и продолжал чего-то ждать. Надо всегда ждать и надеяться. Иначе, многое теряет смысл.

— Ждут случайности, которая не такая уж случайность. Есть тренды, генетика…

— Какие тренды?

— У меня есть эссе на эту тему.

Кто хозяин твоей судьбы?

Мало кто будет спорить, что нашу жизнь определяют случайности.

От нас самих мало что зависит. Встреча с любимой, работа, путешествия — все это череда случайностей. Можно, конечно, сопротивляться, строить планы, увеличивать вероятность стать счастливым, но случай подстерегает на каждом шагу.

Вот захотел ты познакомиться с девушкой, с которой интересно поговорить. Придумал, что для этого надо пойти в курилку филфака МГУ или на выставку Ван Гога. Там ведь шансов больше, чем на танцполе дешевого клуба. Едешь ты в метро, а напротив сидит девушка и улыбается своим мыслям. Вокруг все хмурые, усталые, в себя смотрят или в телефоны. А у нее кудри, глаза озорные и улыбка. Какой тут Ван Гог! Ты выходишь не на своей станции, чтобы узнать, почему она улыбалась. А через десять лет у вас двое детей, вы разговариваете не о Ван Гоге, но это не мешает счастью.

Физиком я захотел стать после фильма «Девять дней одного года». Вернее, после того, как девчонка из соседнего подъезда сказала, что ей очень нравится эта лента. А не скажи она, не прочитал бы я гранинскую «Иду на грозу» и на радость знакомого родителей стал бы завсекцией ГУМа. Он и протекцию обещал.

Поиск работы, увлечения, путешествия — все это абсурдные случайности. Из пустых разговоров, фразы из книги, телефонного звонка, поста в соцсетях, афиши на улице, скучных мыслей в дождливый день.

И что, никто всем этим не управляет?

На пятьдесят процентов виноваты гены. Это они определяют шило в попе или любовь к дивану. Желание узнавать новое или любовь к футболу под пиво.

Но набор генов — это тоже случайность.

Но есть еще нечто большое, влияющее. Как электрическое поле. Невидимое, неосязаемее. Складывающее из миллиардов случайностей для миллиардов людей. Мы называем это прогрессом, общественным мнением, модой, популярностью… Это когда много случайностей били в одну точку, о них узнали, это засело в головах. Это как ветер. Удобнее идти, когда он в спину. Так мы и идем. Вроде как случайно, но смещаемся туда, куда дует ветер.

Дураки и гении идут против ветра. Шаг влево, вправо, но потом вперед. Если их становится много, то ветер меняет направление. Теперь он им в спину. Ну и мы потихоньку начнем разворачиваться.

Сейчас мы зависим от случайности больше, чем двести лет назад. Раньше ждали писем, визитов на следующей неделе, книг по почте… Сегодня мы мало что ждем, случайности сами приходят каждую минуту. Пост в соцсети, СМСка от незнакомца, звонок в дверь, тысячи новых людей на улицах.

Ветер перемен становится порывистым, часто меняет направление. Вроде бы незаметно. Мало ли что куда дует. Мы-то сейчас на выставку Ван Гога. Думаем, что не будет в метро девушки, которая улыбается своим мыслям.

— Да, генетика, тренды… Согласился, что это делает случайности не случайностями. Но непредвиденное остается. Лежишь на диване, и вдруг звонит телефон… Я вот почти все получил после телефонных звонков. Правда, я сам чаще звонил, чем звонили мне. Кстати, у тебя есть история о телефоне?

— Да.

Подробности по телефону

— Догадываюсь, о чем будет разговор. Все пишут, что самый громкий звук — это молчащий телефон, когда ждешь звонка.

— С телефоном всякие бывают чудеса. У меня был реальный случай, который нельзя объяснить диалектическим материализмом.

— Мистика? Такое бывает, когда не знаешь теорию вероятностей.

— Тут сложнее. Но телефон присутствует. Как-то я написал рассказ об этом. Почти не приврал. Только героев изменил. Рассказ в столе лежал, могу сейчас прочитать.

— И какое место на глобусе?

— Два места: Москва и Переславль-Залесский. Вот послушай.

Место силы

…Нет, не здесь. Еще два шага. Вот! Теперь закрыть глаза и представить себя под колоколом. Колокол наполняется энергией, я купаюсь в ней, плыву. Тяжело дышать — это правильно. Хочется только вдыхать, не отдавать ни капли чудесного, что заполняет тело. Еще немного, еще… только не перебрать. Странно, не так ли? Ты полна энергии, а хочется спать. Может, так надо?

Все, хватит!

Танька потерла разгоряченные щеки, оглянулась. Никого! Над речкой — ивы с неподвижными зелеными прядями, в небе — застывшие облака, за кустами — еле слышно гудит проспект, старая скамейка, нагретая июльским солнцем. Хорошо, что и сегодня никто её не увидел.

Со стороны смешно, наверное. Худенькая, волосы собраны в хвостик, застиранные джинсовые шорты. Она каждый день приходит к речке, долго стоит с закрытыми глазами, потом приседает и раскидывает руки, словно пытается обнять весь берег с ивами, огромные кусты и речку с серой водой. Но Танька знает, что делает. Это место ее силы — маленький пятачок между сухим пнем и умирающим кустом шиповника. Вчера место было ближе к пню, сегодня надо сделать два шага к порванному пластиковому пакету, застрявшему в зарослях осоки. Почему место не постоянно? Наверное, Танька сама виновата: за один раз забирает слишком много энергии. Не надо жадничать. Так она скоро высосет все, что дарит эта лужайка на берегу. Придется искать новое место, бродить по паркам с повернутыми вниз ладонями, пытаясь поймать тепло, идущее от земли.

Только надо уходить с истоптанных дорожек — там Танька чаще ощущает холод. Однажды в Сокольниках пошла по тропинке через газон — по ней все срезали угол — вытянула руки, и пальцы онемели. Как будто из мая перенеслась в морозный январь. Мысли сразу тяжелые, тревожные. Вспомнилась мама, год назад умершая на ее руках, внезапная полуслепота самой Таньки, когда не могла смотреть на окно, залитое солнцем. Танька тогда ушла с тропинки, села на скамейку и стала наблюдать. Прошла молодая пара, сначала смеялись, а вступили на тропинку и замолчали, даже нахмурились. Старичок с палкой, ковылял по главной аллее, а на тропинке, замер, стал грудь потирать. Тогда Танька и поверила, что может чувствовать места хорошей и плохой силы. Что бы ни говорил отец, который ничему не верит. Он даже не верит, что мама еще жива, рядом с ними, старается помочь.

Весной, когда отцу вдруг стало плохо с сердцем, к ним обоим по Скайпу пришел запрос на добавление в список контактов от Анны Михайловой. Это же мама, Анна Михайлова! Мама в последний свой год пользовалась Скайпом, чтобы говорить с сестрой из Питера — единственным «скайповским» другом. И вдруг от нее весточка, да еще в такой тяжелый момент. Отец возмутился, сказал, что это чья-то неумная шутка. Кто мог так пошутить? Никто, кроме мамы, не знал их адреса. Танькин знали ее друзья, а отец по Скайпу общался только со своими приятелями-охотниками: договаривались о местах встречи, кому что взять из продуктов, где в деревне найти дом для ночевки. Но эти приятели не знали Танькиного адреса, а ее друзья не знали адрес отца. «Глупости! — кричал тогда отец. — Значит, ты так решила пошутить!» Танька плакала, говорила, что так не шутят, она любила и продолжает любить маму и никогда бы не посмела бросить тень на ее память. «А кто тогда? — не унимался отец. — Кроме тебя некому, не с того же света она посылает сообщения!» Танька ушла к себе, хлопнув дверью и решив никогда больше не рассказывать отцу о своих находках и мыслях.

Отец после ухода мамы потускнел. Таньке одно время даже хотелось, чтобы он нашел себе женщину, пусть не жену, а так, чтобы появился смысл жизни. Ей пришло в голову привести его на место силы — ведь это так близко от дома: пройти две трамвайные остановки, потом через мост и еще десять минут вдоль речки. Но как убедить его, что вот тут, среди замусоренной полянки надо постоять, прислушиваясь к себе, ощутить прилив энергии. Отец даже слушать об этом не хотел, позвонил этой Анне Михайловой, убедился, что ответа нет, и попросил эту тему закрыть.

Может, надо найти другое место силы, более мощное? Танька знала, где искать. Как-то сосед Сережка затащил ее вечером на крышу. Тихо, город светится. Танька расставила руки, чтобы поймать тепло. Ладони ничего не поймали на юге, зато с северной стороны подул теплый влажный ветер. Нет, не обычный, такой чувствовала только она. Ветер наполнял ладони, давил на них, просачивался сквозь пальцы. «Ты чувствуешь, как хорошо там? — спросила она Сережку, показывая на огни улиц, над которыми сияла Полярная звезда. Тот кивнул и полез обниматься. Танька оттолкнула его — все испортил. Ей хотелось рассказать Сережке о лесе за Плещеевым озером, где тропинки среди мягкого мха и зарослей папоротника, где обязательно есть место необычной силы. Почему там — Танька не могла объяснить. Когда она училась в четвертом классе, отец свозил их с мамой на это озеро за грибами, Она запомнила мох, папоротники, сухие болота с клюквой, березовые перелески, где росло много грибов. Да, именно в тех лесах должно быть место силы. Огромное, никем не использованное. Оттуда, через десятки километров в Танькины ладони лилась теплота.

Как сказать об этом отцу? Он сразу заподозрит неладное. Танька — городская девочка, в лесу была только раз, избегала даже поездок к друзьям на дачу. Жизнь за пределами МКАДа казалась неинтересной, она наслаждалась московским драйвом. А когда уставала, то знала, куда пойти и найти силы, чтобы снова и снова окунаться в ежедневную суматоху, а потом без сожаления делиться энергией с теми, кого любит, кто ей дорог. Отец звал иногда на охоту, но Танька говорила, что не представляет жизни без горячего душа и утреннего эспрессо. А тут вдруг в лес, непонятно зачем. После случая со Скайпом отец насторожился, стал за ней приглядывать. Танька много раз пыталась соединиться с номером таинственной Анны Михайловой, но та была недоступна. Только через месяц соединение прошло. Танька смотрела на черный экран, пытаясь разглядеть хоть искорки, хоть тени. Надела наушники, усилила громкость, стала слушать гудение и шорохи. Ей вдруг показалось, что мамин голос сказал «доченька». «Мама, мама!» — закричала Танька. На шум пришел отец, Танька едва успела захлопнуть крышку ноутбука.

— Что случилось?

— Сердце кольнуло, — Танька не смогла придумать ничего другого. — Повернулась неудачно. Наверное, нерв защемился.

— Двигаться надо, а не сидеть, скрючившись, — проворчал отец и ушел.

Больше, как Танька ни старалась, соединиться не получалось.

— Обиделась, — решила Танька. — Подумала, что испугалась.

Вызов маминого духа с помощью иголки с ниткой тоже не получился. Все было сделано по инструкции, найденной в сети. Вечер, открытое окно, три свечи, лист ватмана с кругом, вокруг буквы и цифры. Круг разделен пополам на «да» и «нет». Иголка на нитке острием в центре круга. Танька, закрыв глаза, раскручивала иголку и ждала, когда она успокоится и покажет хотя бы «да» или «нет». «Мама, ты здесь?» — спрашивала Танька. Иголка пять раз показала «да», пять раз — «нет».

— Методы царя Гороха, — сказала Светлана, школьная подруга. — Я тебе скину программу, которая генерит четыре случайных числа. Первое — номер страницы, второе — номер строки, третье — номер слова в строке, четвертое — сколько слов надо прочитать. Бери любую книгу и сразу узнаешь ответ.

— А как я буду знать, что это мама?

— Напиши в соцсетях: «Мама, я хочу с тобой поговорить». Если у нее есть выход в Скайп, то за твоей страничкой она точно следит. Только сотри запись через пять минут, чтобы тебя сумасшедшей не считали. Да, Пушкина не бери. Он следит, когда его используют, устал уже от наших глупостей.

Танька взяла книгу Жванецкого. Первое, что подсказал программа было: «Старость без женщины».

— Это про отца, — прошептала Танька.

«По пересеченной местности», получилось вторым.

— Надо ехать в Переславль-Залесский — радостно вздохнула Танька.

«Восемь километров».

— От города? — спросила Танька саму себя.

«Животом», — пояснил Жванецкий.

— Не понимаю, — Танька отложила книгу.

— Что тут непонятного? — сказала Светлана по телефону. — Тебе где-нибудь на природе надо проползти восемь километров.

— И что тогда будет?

— Тебя простят.

— Глупости все это! Как она может знать страницы всех книг?

Потом мама начала сниться. Она сидела у кровати и смотрела на дочку. Танька просыпалась, включала свет, оглядывала стул, на спинке которого висел ее халатик, рабочее кресло у стола, потом долго лежала с открытыми глазами.

— Сереж, поехали в лес. Сделаем шашлык, погуляем, грибы поищем.

Танька поняла, что в Москве она не решит свою проблему.

— Отлично, — сказал Сергей, — я знаю отличные места на берегу Оки.

— Нет, давай на север, к Переславлю-Залесскому. Я там однажды с родителями была, хочу вспомнить детство.

Забитая до Пушкина Ярославка. Потом поток машин стал ускоряться, после Сергиева Посада шоссе стало свободным.

— Куда именно? — спросил Сергей, когда они подъезжали к Переславлю.

— Останови машину.

Танька вышла на обочину, спустилась на луг, подняла руку. Справа от шоссе ей показалось теплее. Да, именно туда, где на горизонте темнел лесок.

— Первый поворот направо, потом туда, — Танька махнула рукой.

— Ты помнишь это с детства?

— Я не помню, я чувствую.

В лес вела грунтовая дорога. Сухая, пыльная. Под колесами потрескивали сучья, машину потряхивало на ямах.

— Далеко еще? Мы уже километров десять отмахали. Тут такие ямы — боюсь машину на брюхо посадить.

— Не знаю, давай еще немного.

Вот! Запылали щеки, забилось сердце, стало трудно дышать.

— Останови, где тебе удобно. Поищем тут полянку.

Полянки не было. Зато был журчащий ручей и небольшая каменистая площадка на берегу.

— Здесь даже шезлонги поставить некуда.

— Неважно, тащи мангал, готовь шашлык, а я погуляю.

— Грибами тут не пахнет.

— Это тоже неважно. Мне надо побыть одной. Не обижайся.

Так, куда идти? Конечно вверх по ручью! Сколько же тут камней и поваленных стволов! Ничего, только туда. С каждым шагом сердце бьется все сильнее. Встречный ветер, мешающий идти. Ветер горячий, обжигает щеки. Листья не шелохнутся, а ее глаза слезятся. Слезятся от её ветра. Её ветра! Только она его чувствует. Надо еще немного — там станет тихо, можно будет сесть и осмотреться. Вот старый пень, покрытый мхом. Он прямо светится. Это тут. Сколько энергии! Это не так, как в Москве под ивами. Тут нетронутый запас. Как для нее берегли. Но что это? На пень взобралась белка. Она что, не чувствует ветра, горячего потока, который тут льется прямо из земли? Сидит с шишкой в зубах, на нее смотрит. Не боится. Таня подошла вплотную, протянула руку. Белка неподвижна, но смотрит внимательно. Не бойся, глупышка! Мы только с тобой знаем, что это за место. Коснулась беличьей головы. Белка вздрогнула, но не ушла. Погладила голову, спинку. Белка подняла и опустила хвост, положила шишку на пень. Смотрит без страха. Они друг друга понимают.

— Звереныш, ты хочешь что-то сказать?

Молчит белка. Встала на задние лапки, скрестила передние.

— Ты не больна, голубушка?

Белка дрогнула хвостом, наклонила голову. Глаз у нее темный, смотришь в него, как в бездну.

— Ты знаешь что-нибудь?

Белка взяла шишку в зубы, спрыгнула с пня на камень, залезла на ближайшую елку. Замерла, словно ждет чего-то.

Танька села на пень. Ветер стих, но поток тепла остался. Тут не надо расставлять руки. Энергии много, все тело покалывают острые иголочки. Приятно, радостно, усыпляюще. Исчезли все проблемы — зачем она сюда приезжала? От чего убегала? Всё неважно. Тут надо просто сидеть и купаться в заряжающем потоке. Накапливать силы. Слушать звуки леса и свое дыхание. И еще пиликание. Ах да, это же телефон! Что на экране? От кого звонок? Непонятно. Алло! Алло! Нет ответа. Но это неважно, главное, что звонок был. А где белка? Исчезла со своей шишкой. Это знак, что надо уходить. Ноги ватные, каждый шаг с трудом. И холод. Почему так стало холодно? Солнце светит, воздух неподвижен. Ах, да! Нет её теплого ветра. Поэтому и холодно…

— Ты в порядке? Тебя час не было.

— Час?

— Ну да. Пытался тебе звонить, но тут практически нет сигнала. Я пошел за тобой, а ты на пеньке дремлешь. Не стал тебя беспокоить.

— Прости, устала.

— Ладно, проехали. Шашлык готов. Подгорел немного, пока я тебя искал.

Дальше Танька ничего не помнит. Ни шашлык, ни стакан красного вина, ни дороги назад… Кажется, она согласилась выйти за Сережку замуж. Или не согласилась. Впрочем, это неважно. Важно, что ее отпустило. И что стало совсем не страшно жить.

— Ты сказал, что у тебя был подобный случай со «скайпом»?

— Да.

— И как ты это объясняешь, как физик?

— Как физик, я это никак объяснить не могу. Сейчас этот случай начал забываться, и жить стало не так страшно.

Когда жить не страшно

— Куда сейчас?

— Вот!

Палец показывает на город между Москвой и Питером.

— И в этом городе ты нашел ответ на такой сложный философский вопрос?

— Частично, да. Я там родился, в первый класс пошел. Люблю этот город. Со всеми его проблемами и бедами.

— И когда же жить не страшно? Есть история?

— Есть. Пусть она случится в этом городе.

Дом у шоссе

Его дом на окраине города стоял на шоссе Москва–Санкт-Петербург. Поток машин днем и ночью. Шум, гарь. После полуночи поток ослабевал, но легче не становилось. Он лежал, укрывшись старым стеганым одеялом, и смотрел в потолок, где зажигался, полз и исчезал прямоугольник света — это от фар, светивших, как ему казалось, прямо в окно. И привыкнуть к непрерывному гулу было проще, чем к отдельному реву ночных машин, ускорявшихся у его дома.

Потом сделали объездную дорогу, машин почти не стало даже днем. Ночью же наступала тишина, и он мог слышать звон в ушах.

— Это от давления, — сказала в магазине соседка. — Ты, Михалыч, к врачу бы сходил. Таблетки помогут.

Он отмахивался и шел домой. Его дому больше ста лет. Он как-то попытался вспомнить, что о постройке дома рассказывал отец, но не вспомнил. Про корову, что жила в пристройке, вспомнил, а остальное забыл. За годы стены дома покосились, ушли в землю, но старые бревна тепло держали, печка немного дымила, но грела неплохо. Дрова кучей лежали во дворе. Надо бы сложить их в поленницу, он начинал, потом бросал. И так сойдет. Брезентом накроет и все дела. В дровах он не нуждался. Раньше он работал на Лесопильном заводе, который давно закрыли, но «связи» у него остались. Эти «связи» помогали ему по дешевке купить осенью грузовик дров.

Жил он в двух комнатах. Первая служила кухней и столовой. Вторая, где стояла кровать, потертое кресло, скрипучий шкаф и комод с телевизором, служила ему спальней и гостиной. Телевизор старенький, изображение в серых точках, на звук накладывается шипение, но это его мало волновало. Смотрел он его редко, проблемы, которые там обсуждали, были далеки от его собственных.

В доме было еще две комнаты, но он месяцами туда не заглядывал. В одной диван, покрытый серой тряпкой, комод с черным репродуктором времен войны, свадебные портреты, кадки с засохшими фикусами и кресло — родной брат креслу, которое он перенес в свою спальню-гостиную. Была еще одна комната с кроватью, над ней картина, где какой-то герой на лошади сражается со львами, письменный стол, около него сломанный стул. Это комната сына. Он иногда приезжает на своем мотоцикле, заходит в дом, морщится, говорит, что нельзя жить в таком бардаке, занимает пару сотен (зачем ему деньги?) и уезжает.

В теплую погоду он любил сидеть на скамейке перед домом и смотреть на проезжающие машины — по ним он замечал прогресс и растущее процветание. «Жигули», «лады» и чадящие грузовики постепенно сменили яркие иномарки. На улице тоже был прогресс. Девушки ходили с чудными мудреными телефонами. Одна сказала ему, что можно разговаривать и видеть лицо собеседника. «Ишь ты!» — сказал он. Потом добавил, что разговаривать ему не с кем, да и свое лицо он никому показывать не будет. Он даже в зеркало перестал смотреться.

Однажды скамейка сломалась. Он повздыхал и стал искать доску. Пытался оторвать одну от стены сарая, где хранились уже ненужные садовые инструменты, но серая доска треснула, и он бросил это занятие. Теперь он смотрел на машины, приоткрывая входную дверь. Стоял и смотрел, как меняется мир.

Однажды соседка застала его за этим занятием.

— Михалыч, ты что-то совсем захирел.

— Ничего, зиму еще протяну, а весной веселее станет.

— И не страшно тебе одному? Вдруг чего со здоровьем. Ты, это, приходи, если что.

— Страшно, не страшно, а жить надо. Со страхом живу. Страх оттого, что выбора нет. Молодые они что, они от выбора страдают. С кем на свиданку пойти, куда на работу устроиться. Выбирают, мучаются. А у меня выбора больше нет. От этого и страх по ночам. Утром повеселее. Чай попьешь, картоху сваришь, молоко и хлеб всегда есть. Колбаса также. Вот колбаса есть, а выбора у меня нет.

— Мудрено это. Ты заходи, хоть иногда. Яблок да огурцов я тебе всегда дам. С банкой приходи, капусты квашеной наложу.

Уйдет соседка, стоит Михалыч, на дорогу смотрит.

— Ишь ты, — бормочет, — машины все красивше и красивше.

Красивая машина

— Про красивые машины — это прекрасно. Веселее, чем про странных стариков. Куда на этот раз, опять в Москву?

— В Москве много красивых машин. В Америке и в Европе я столько не видел. Помню, шел по Охотному ряду и остановился у парковки Госдумы. Ко мне подошел охранник:

— Чего смотрим?

— Машины красивые, любуюсь.

— Иди отсюда. На жену дома любуйся.

Может, я неточно запомнил его слова, но идею «куда-то мне идти» передал. А маленький рассказ будет о Майами.

Престижные машины

Окраина Майами. Тут не говорят по-английски. Попытка спросить у продавцов в супермаркете о нахождении баночек с хреном оказалась неудачной. Слово «horseradish» в магазине не знал никто. Отчаянная попытка показать это слово жестами тоже кончилась провалом. Посмотреть на меня пришли почти все продавцы — что этот парень тут делает? Как можно прийти в приличный магазин, не зная испанского? Понаехали, короче.

Неподалеку от супермаркета забор из колючей проволоки. За проволокой шесты с цветными шариками и новогодними гирляндами. Над воротами плакат, извещающий, что тут продают престижные автомобили.

Престижных автомобилей было штук двадцать. «Порше», «корветы», спортивные «мерседесы»… тут же плакат, что производится установка синей подсветки днища, тонировка стекол, установка спойлеров, дополнительных порогов и еще чего-то, мне неведомого.

Подходит продавец:

— Вuenas tardes.

— И вам не хворать.

— No entiendo.

— Hello!

— Cómo puedo ayudar?

Вы что-нибудь поняли? Я — нет. Но я понял, что и тут надо использовать язык жестов. Два пальца к глазам, потом широкий жест рукой в стороны престижных автомобилей — дескать, хочу посмотреть.

— Si, si, señor!

Все машины явно битые, но неплохо закрашенные. Цвета яркие, долго на них смотреть нельзя — начинается головокружение и появляется желание сесть в одну из них и побыстрее отсюда уехать.

— Рrestigioso!

«Престижные» — это я понял.

— Si, si, — говорю по-испански. — Very good! — это уже по-английски, но на всякий случай дублирую жестом — поднимаю большой палец. Продавец меня понимает:

— Si, si, señor! Very good!

Дальше длинная тирада о том, что таких дешевых и прекрасных автомобилей не найти нигде в Солнечной системе. Только тут. Если наличными, то скидка 10%.

— Мañana (завтра) — говорю я. Это слово выучил в Мексике. Его надо говорить в отеле уборщицам, которые каждый день норовят свернуть лебедя из полотенец.

Взгляд продавца тускнеет. Он долго живет в мире «купи-продай» и знает, что это то же самое, как услышать «мы вам перезвоним» на интервью при устройстве на работу. Я еще раз смотрю на красно-желтую палитру престижных автомобилей и ухожу. По дороге вспоминаю монолог таксиста по дороге из Шереметьево до проспекта Мира о том, что если не хватает денег на приличные часы, то нужно покупать определенные марки телефонов. Только тогда есть шанс познакомиться с приличной девушкой. Пытаюсь объяснить ему, что с приличными девушками я уже знаком, а вот теперь… Таксист меня не слушает и начинает объяснять, какие надо покупать машины, чтобы не прослыть лохом и неудачником. Я киваю и вспоминаю, как однажды пришел к гаражам в Пушкине, где доживала моя «копейка».

— Какая у тебя машина в Америке? — спросил сосед, вылезая из смотровой ямы, где он менял масляный насос у «шестерки».

Я назвал. Он был в курсе всех марок американских машин.

— И ты для этого живешь в Америке? — поразился он. — На таких только навоз на дачу возят.

— Сейчас ты будешь писать, что счастье не в престижных вещах, что не надо встречать человека по одежке и прочие общеизвестные истины?

— Ни в коем случае! Если человек счастлив, что у него швейцарские часы (тут бы назвать марку дорогих часов, но я не в курсе, какие самые крутые), то я рад за него — должен же человек чем-то гордиться. Мне лично нравится минимализм, но это дело вкуса. Вот об этом я расскажу — не сочти, что я читаю мораль или призываю к чему-либо.

Минимализм

По законам природы с возрастом должен возрастать минимализм — в лучший мир ничего с собой не возьмешь. Когда смотришь на золотые хоромы олигархов, то сразу хочется поставить диагноз — они не вышли из детства, когда с восхищением любовались картинками с царскими дворцами, нарядными принцессами, причудливыми каретами в сопровождении всадников на вороных конях.

Я, похоже, с детством распрощался. Деловые вебсайты оцениваю по простоте навигации. С ужасом смотрю на яркие фотографии, завитушки, анимации и замысловатые меню, когда приходится угадывать, на что нажать, чтобы получить ответ на простейший вопрос.

Однажды мы с другом начали переписку. Настоящую, бумажными письмами. Учились мы в разных институтах, виделись редко, а мысли одолевали, казались важными, хотелось ими поделиться. Как же витиевато мы писали! Простой факт, что на девушек нет времени, превращался в трактат о роли женщин в жизни настоящих мужчин. А зимняя прогулка к дирижабельному заводу в Долгопрудном в письме оказывалась почти экспедицией Роберта Скотта к Южному полюсу. Предложения по две строчки с кучей прилагательных и деепричастий. Перечитывать это невозможно.

Сейчас стала нравится простота. Во всем — в текстах, фотографиях, быте, дизайне, еде. Даже в общении, когда не надо угадывать, что именно хотел сказать собеседник.

Еще история про минимализм

Теперь представь небоскреб в центре Миннеаполиса. Мы с другом-физиком пьем кофе в маленьком ресторанчике. Я рассказываю:

— Йоахим Клекнер, житель Берлина владеет 50 вещами, которых ему хватает для жизни. Минимализм, отказ от лишнего — его философия осознанного потребления.

— 50? — переспрашивает друг-физик. Потом уточняет:

— А кредитную карту надо считать вещью?

— Да.

— Тогда мне хватит десяти вещей.

Это так. В путешествие он отправляется только с кошельком и телефоном в кармане.

Что сказал собеседник

Вот две истории в диалогах:

— Когда следующая электричка?

— Если побежишь, то успеешь. Или не успеешь. Тогда успеешь на следующую.

***

— Где ты купил такую штуку?

— Почему сразу купил — подарили!

— Ты же только что сказал, что купил.

— А может и купил.

Хочется взять что-нибудь тяжелое или уйти, хлопнув дверью. Но куда уйдешь с планеты Земля?

— Это «арбатские мальчики». Те, кто слова в простоте не скажут. Тебе в диалоги надо еще вставить смешки и ухмылки.

— Да уж. Помню, как я отдыхал душой в Пскове. Там такие диалоги даже представить невозможно. Там меня считали «арбатским мальчиком», когда я пытался шутить в столовой дома отдыха. Спросят меня о прогнозе погоды, а я скажу, что будет «по нраву». Потом спохвачусь, скажу с точностью до градуса и метра в секунду, но ведь первое впечатление уже создал.

— То есть, мы сейчас в Пскове?

— Да, прекрасный город, прекрасные люди. Стою на автобусной остановке, рядом две девушки. Веселые, разговорчивые. Поболтали о городе, о любви, о светлом будущем. Сажусь в автобус, эти девушки подходят, лица серьезные:

— Ваш билет.

В руках аппарат для контроля. Показываю билет. Они кивают, отходят с каменными лицами. О любви надо говорить не на работе.

— Давай еще про псковских девушек.

— Иду по набережной. На скамейке девушка в «лабутенах». Покачивает ногой, чтобы была видна красная подошва. Ее фотографирует подруга. Но вот съемка окончена, девушка снимает «лабутены», прячет их в сумочку, надевает кроссовки. Подруги уходят.

— Давай ближе к теме главы. О собеседниках. Есть история?

— Конечно. История о том, как нужно понимать собеседника. Это сюжет ненаписанного рассказа.

Лотерея

Некто выигрывает очень крупную сумму в лотерею, ходит по друзьям, чтобы узнать, о чем они мечтают. Составляет список и снова наносит визиты с дорогими подарками. Все отказываются, боясь, что придется потом как-то расплачиваться.

Один подумал, что это хитрый подарок для жены от любовника.

Второй посчитал это оскорблением.

Третий сказал, что он никогда не расплатится.

Четвертый сказал, не понимает такой щедрости, это ему подозрительно.

Конец трагический.

— А почему конец трагический?

— Этот некто потерял веру в себя, впал в депрессию после выигрыша. И еще раз убедился, что «счастье — это когда тебя понимают».

— Это из фильма «Доживем до понедельника».

— Вообще-то, это слова Конфуция: «Счастье — это когда тебя понимают, большое счастье — это когда тебя любят, настоящее счастье — это когда любишь ты».

— То есть жителя Пскова счастливы? Их все понимают.

— Давай не будем упрощать, а когда-нибудь съездим в Псков и там обсудим, что такое счастье и маленькие радости.

Маленькие радости

О маленьких радостях (из блокнота)

Момент, когда ты можешь, наконец, выдохнуть, сбавить скорость и перестроиться в правый ряд.

***

Тебе звонят рано утром и говорят, что совет, который ты дал 20 лет назад, позволил кому-то быть счастливым сегодня.

***

Прийти на кухню, отрезать кусок черного хлеба, капнуть на него подсолнечное масло, посолить, растереть пальцем и, зажмурив глаза, откусить.

***

Приходит вечер, когда не надо никому звонить, не надо никуда идти, и у тебя веская причина, отложить всю работу на завтра.

***

Момент, когда тело не мешает тебе жить — оно ничего не хочет, в нем ничего не болит, ты его просто не замечаешь.

***

В кармане куртки находишь пять долларов и понимаешь, что это не изменит твои планы на завтра.

***

Перебираешь старые фотографии, смотришь на себя двадцатилетнего и осознаешь, что сейчас ты счастливее, чем этот красавчик.

***

Взять чистый лист бумаги, написать в углу цифру 1, обвести ее кружочком и долго смотреть на бумажную белизну, осознавая, что сейчас ты можешь себе позволить ничего больше не писать, а пойти и как следует подкрепиться.

— Это в какой точке на глобусе тебе надо подкрепиться?

— Написано в Миннеаполисе, но при этом представлялась квартира в Москве около ВДНХ. Представь, что вечером ты приходишь домой, выключаешь телефон, надеваешь домашнее, удобное и можешь никуда не спешить. Ставишь на конфорку кастрюлю с картошкой, включаешь чайник, нарезаешь черный хлеб, достаешь из холодильника банку с квашеной капустой и копченую скумбрию… Где-то рядом шумит проспект Мира, в окно видны «Рабочий с колхозницей», переливается огнями Останкинская башня, под окном шелестит вечерний трамвай, направляющийся в депо. А тебе никуда не надо торопиться, не надо садиться за компьютер, не надо составлять план на завтра. Ты просто ждешь, когда сварится картошка.

— Это и есть счастье?

— Один из вариантов.

Варианты

— Давай перенесемся в Венецию. Да еще в те времена, когда не было телефонов с картами.

Карта

Мы стояли на мостике через небольшой канал, моя спутница держала в руках карту. Она сначала долго смотрела влево, потом долго смотрела вправо, потом неодобрительно посмотрела на солнце, перевернула карту вверх ногами и начала медленно с ней вращаться, пытаясь совместить канал с голубой линией на бумаге.

— Ты, прямо, как Магеллан! — сказал я восхищенно.

— У Магеллана не было карты, он ее сам рисовал. Кстати, нам надо туда идти! — сказала спутница и показала на середину канала.

— Понятно, ты сейчас будешь рассказывать о вариантах и что большое счастье, когда ты еще можешь что-то выбирать. Об этом уже был рассказ в главе «Когда жить не страшно». А если ты собираешься рассказать, что надо слушать сердце и не колыхать окружающий мир, то об этом была речь в главе «Все фигня».

— Не угадал.

— Тогда ты расскажешь, что надо постоянно идти к вершинам. И что путь на вершину лучше, чем сама вершина. В твоих блогах ты не раз повторял эту заезженную мысль. Давай что-нибудь новенькое.

— Я сначала старенькое.

Развилка

Остановился у развилки — куда идти? Ждешь подсказки из Космоса. Космос молчит. Достаешь телефон (он ведь тоже часть космоса), читаешь:

— Сиди дома, вирус не дремлет;

— Только вперед к своей цели, хоть ползком, хоть чучелом;

— Не ходи налево — там нет счастья.

— Шаг вперед, два шага назад;

— Вперед и вверх, а там…

— Две шаги налево, две шаги направо…

— Идущий ли выбирает путь, или путь выбирает идущего?

— Верный путь всегда узкий;

— Прямой путь не всегда самый короткий;

— Путь самурая — это смерть.

И куда идти после таких подсказок?

— Так себе написал. Надергал цитат, закончил пост вопросом и кажешься почти умным.

— Философскую подоплеку среди стёба не увидел? А тут серьёзный вопрос о подсказках. А точнее об интуиции — ведь она рулит нами. Обрабатывает подсказки и подсказывает, куда повернуть.

— Интуиция — это обработка данных столь быстрая, что разум её не воспринимает. Это я в каком-то сериале услышал.

— Правильно. Наверное, до сериала это еще кто-то сказал. Стив Джобс вообще говорил, что интуиция — очень мощная штука. Более мощная, чем интеллект.

— Откуда она берется? Только не ссылайся на Оксану Робски, которая сказала, что интуиция — это опыт прошлых жизней.

— Не так уж она неправа. Что-то сидит у нас в генах. У кого-то интуиция развита, у кого-то не очень. Это в ДНК заложено.

— Лучше расскажи историю, а то мы сейчас в научные дебри полезем.

— История будет краткой и реальной. Перед днем, когда пришлось выбирать факультет на Физтехе, мне приснился сон: если я подам документы на Факультет молекулярной и химической физики, то я поступлю. Это был знак, я подал документы именно туда. Поступил и не прогадал. Сейчас биология вышла на молекулярный уровень, и без физиков там было бы серо и скучно. Сложнейшие методы исследования молекул белков, ДНК, клеточных процессов — это все физика. Прорывные технологии, которые изменят нашу жизнь. Простейший пример — МРТ. Этот метод основан на ядерном магнитном резонансе — с его помощью изучали строение молекул и ученые, которые этим занимались, предложили использовать его для сканирования человеческого тела. Ладно, не будем сейчас о науке. Скажу только, что интуиция двадцатилетнего парня сработала правильно. Сон, конечно, это так, работа утомленного мозга. Но что-то было в воздухе, какие-то статьи в журналах, разговоры за чашкой чая, что-то говорили по телевизору… Подсознание всё обработало, приняло решение и поднесло это решение на блюдечке в виде сна.

Сон в руку

Перенесемся из Венеции и Миннеаполиса в Москву на Ленинский проспект. В подвале круглой башни, где раньше был ускоритель, лаборатория. Автор сидит за столом и пишет в рабочем журнале: «Сегодня самый тяжелый день в моей жизни».

Все началось ночью. Проснулся от невозможности дышать. Сон, будь он проклят. Страшный, реалистичный. Девушка, с которой он встречался несколько лет, выходит замуж. Он явно видел, как она в белом платье танцует после загса в ресторане «Москва», как гости кричат «Горько!», как она смеется и неумело целуется — она так и не научилась целоваться.

Приснится же такое! Бегом на работу, чтобы отвлечься, забыть, не потерять надежду. Но рука тянется к телефону, в трубке голос ее подруги.

— А правда, что завтра у нее свадьба?

— Правда, банкет в ресторане «Москва».

Тишина, нет слов ни у нее, ни у него. Короткие гудки — больше разговаривать не о чем. Перед ним рабочий журнал с таблицами и формулами. После формул появляется запись о самом страшном дне, который он увидел во сне.

— Да уж! Такие романтические воспоминания. Предыдущий сон ты объяснил с помощью диалектического материализма. А что сейчас?

— Это еще проще, да простят меня любители непознанного. В подсознании все время сидела мысль — почему мы расстались? И картины рисовались одна страшнее другой. Ее свадьба в том числе. Сны, наверное, были разные — этот был уж слишком реалистичным. Простое совпадение. Нет, не простое. Дело у нее с тем парнем явно шло к свадьбе, и совпадение — это просто день, когда это случилось.

— А ресторан?

— Об этом ресторане мы с ней говорили, когда она выбирала место для банкета. Поэтому «Москва» всплыла у нее и у меня.

— Все равно удивительно.

— Знаешь, почти каждый может привести истории, когда он чудом избежал смерти. У меня таких историй с десяток. И сразу предположение, что Мироздание бережет тебя для каких-то высоких целей, что у тебя еще все впереди, что пора откапывать зарытые таланты и тому подобное.

— А на самом деле?

— На самом деле на многих упали кирпичи, оборвалась страховочная веревка, не оказалось спасательного круга, слишком поздно нажал на тормоз… Вот они уже не смогут сказать, что Мироздание их берегло. Говорят те, кому повезло выжить. И складывается впечатление, о котором я написал.

Так и со снами. Мы видели тысячи снов. Тут начинает работать закон больших чисел — всегда найдется случай, когда сон был предсказательным. И об этом помнят. Так и я — запомнил этот сон на всю жизнь. А другие вылетают из головы через пять минут после пробуждения.

— Скучный ты какой-то. Никакой у тебя мистики. Большие числа, совпадения…

— Не огорчайся. Мистика есть везде. Если постараться, то даже в числе π можно найти мистику. Об этом поговорим в следующем виртуальном путешествии.

Мистика числа π

Москва, пустырь около метро Нагатинская. Там моя «копейка» с открытым капотом. Рядом мой друг Капитан — один из последних романтиков, яхтсмен, мастер на все руки.

— Капитан, у меня клапана стучат.

— Нет проблем, сейчас отрегулирую.

— И еще в левом колесе что-то стучит. Что — не знаю.

— Ты совсем классику забыл. Колесо — это круг. Круг — это пи эр квадрат. Вот квадрат и стучит.

Теперь мы в подмосковном городе Пушкине, в школе номер три. Урок тригонометрии. Я учусь складывать бумажные самолетики.

— Тригонометрия — это наука о круге, — говорит учитель. — Поэтому, число π будет присутствовать почти в каждой задаче. Длина окружности единичного круга равна 2π. И отныне величины углов мы будем измерять не в градусах, а в долях числа π.

Он торжественно рисует на доске π. Красиво так. Я откладываю самолетики и рисую π в тетради. Отныне я всегда буду так рисовать.

Ну, круг так круг. Нарисовали и забыли. Но ненадолго. В институте узнал, что число π используется, чтобы вычислить, какой процент женщин имеет рост в интервале 165 — 170 см. После этого я впал в глубокую задумчивость. Нет, я тогда был глупый и не думал о женщинах в этом интервале. Я думал о числе π. Я был потрясен, что рост женщин имеет отношение к этому числу. А еще добил меня Альберт Эйнштейн. Он первым заметил, что отношение длины реки к расстоянию по прямой от истока до устья приблизительно равно π.

Шли годы, я становился любопытнее. Но любопытству мешала физика. Всегда хотелось найти материалистическое объяснение всяким чудесам.

— А ты знаешь, что в числе π заложен код первобытного хаоса? — спросили меня эзотерики.

К этому времени я уже знал, что π содержит бесконечное количество знаков после запятой и никому не удалось найти каких-либо повторений в их последовательности. Это означало, что в этом числе можно найти все, что угодно: любой номер телефона, выигрышный номер лотереи, курс акций через месяц. А если набраться терпения, то можно найти текст романа «Война и мир» и даже текст этой главы, причем без единой опечатки.

— Смерть ожидает всякого, кто попытается разгадать тайну числа π, — говорили мне. В нем заложены тайные знания, предсказания будущего, Книга судеб…

— Ой! — говорил я и старался на всякий случай не запоминать много знаков этого числа. 3,14159 — этого было достаточно для всех моих расчетов.

— Знай, что отношение периметра основания пирамиды Хеопса к ее высоте равно числу π, — говорили мне. — А эта пирамида построена для связи с космосом.

— Ух ты! — это все, что я мог сказать по этому поводу.

Я старался думать о практической пользе этого числа. Оказалось, что число π обладает свойством делать людей счастливыми. Когда я получил первую зарплату, то быстро подсчитал, что если ее умножить на число π, то это сразу решит все мои финансовые проблемы. Через какое-то время я стал получать такую зарплату и не поленился снова подсчитать, что для полного счастья эту новую заплату надо опять умножить на число π, ибо финансовые проблемы не стояли на месте все эти годы.

Еще заметил, что есть люди, которые обожают преувеличивать. Особенно мужики в разговорах о сексуальных подвигах, рыбалке и выпивке. Я претендую на открытие нового закона: число π является стандартным коэффициентом преувеличения в таких разговорах. Если рыбак скажет, что поймал рыбину длиной в два метра, то разделив это число на π, вы определите реальную длину этой рыбы: 63 см.

Число π вездесуще и, конечно, содержит в себе много тайн, которые нам предстоит открыть. Последняя из них — это способ быстрого написания числа π на экране. Если вы используете «Виндоус», то нажмите клавишу ALT и наберите справа 227. Отпустите ALT и вы увидите, как на экране появится число π.

— Ну вот… Только подошли к мистике, как ты сразу о компьютерах.

— Что делать, жизнь такая пошла. Я уверен, что если кто-то читает эти строки, то он не листает бумажные страницы, а смотрит на экран. Вообще, компьютер и литература — это интереснейший вопрос. Дело не в том, как читают и как пишут. Компьютер может делать больше. Давай перенесемся сначала в Москву на Ленинский проспект, в большой дом около улицы Обручева. Однажды я там решил изучать английский, читая художественные книги.

Слова на экране

Итак, дом на Ленинском проспекте. Восемнадцатый этаж. Окно кухни выходит на лесок, который тянется до Университета Дружбы Народов. Пью чай и смотрю в книгу, где незнакомые английские слова: defiant, discernible, abyss… Вздыхаю — зачем мне это надо? Маразм вроде не грозит, мозги и так работают в лаборатории, в памяти еле удерживаются формулы и графики — осталось не так много места для новых сочетаний букв, которые, как думаю, мне никогда не пригодятся.

Охи и стоны происходят над книгой Джека Лондона «Белый клык». То ли дело Хемингуэй! Книга «Прощай оружие» прошла на ура. Сначала я даже подумал, что знаю английский, ходил гордый, пока не взял в руки Лондона.

Прошли годы. Теперь надо перенестись в Миннеаполис. Дом в пригороде. За окном старые клены, еще более старая яблоня. Сейчас зима, ветер гоняет поземку по вершинам сугробов. Смотрю на белку, которая пытается залезть на птичью кормушку. Вот прыгнула, уцепилась. Есть в такой позе неудобно, белка начинает сбрасывать зерна. Внизу ожидает ужина ее подружка. Ладно, пусть развлекаются. Смотрю на экран — там страницы романов Хемингуэя и Лондона. Запускаю программу по анализу текстов. Это так, развлечение — по работе надо написать программу, которая ищет важные крупицы информации в словесном потоке. Сейчас же компьютер анализирует качество текста, его оригинальность.

Как это можно сделать? Способов миллион. У меня самый простейший. Можно взять достаточно длинный текст и посчитать, сколько раз встречается то или иное слово. После этого выделить первую сотню наиболее популярных слов и выкинуть их из текста — останутся более редкие. Оставшиеся слова уже не такие расхожие, и их количество характеризует стиль автора, его воображение, словарный запас. Чем больше слов в тексте останется после выкидывания 100 популярных слов, тем более насыщен текст нетривиальными словами.

Прогоняю через программу разные книги. Оказывается, что после выкидывания остается около 40% текста! Это же сколько бумаги и компьютерной памяти занимают эти 100 слов!

Вспоминаю книги Хемингуэя и Лондона. А ну ка, господа писатели, как у вас с языком? Компьютер на секунду задумывается и выдает ответ:

У Лондона остается 46% текста после выкидывания 100 популярных слов.

У Хемингуэя в этом случае остается 40%.

Так, Джек Лондон немного впереди. Что дальше:

Лондон использует в романах слова в среднем по 3,5 раза.

Хемингуэй использует в романах слова в среднем по 6,3 раза.

Ага, вот и ответ, почему тогда в Москве так портилось настроение после романов Лондона. Слишком у него много новых слов в текстах. Но может быть это только для выбранных романов? Прогоняю через программу другие романы. Вижу у Хемингуэя:

«Прощай, оружие!» — 40,1% и 6,6;

«По ком звонит колокол» — 39,6% и 6,0.

Так… числа практически стабильные. Это стиль писателя, он мало меняется от романа к роману.

А как насчет Шолохова? Прогоняю «Тихий Дон» и «Поднятую целину». Числа похожие. Так что, Шолохов все-таки сам написал «Тихий Дон»? Пусть даже используя чужие дневники и наброски. Вопрос можно закрыть? Не знаю… Пусть филологи решают, пишут статьи и диссертации. Я залез в чужой огород, мне надо писать другую программу.

— Означает ли это, что писатели с богатым языком более интересны и пишут лучше?

— Не факт, тут еще много чего надо учитывать. Это совсем другой уровень анализа. Для профессионалов. Но зато так можно понять, с каких писателей лучше начинать изучение языка, а каких оставить на потом.

Потом

Филадельфия, центр города, каменные джунгли. Окна комнаты выходят на бетонный пустырь, за ним громада Института глазных болезней, дальше череда старых кирпичных домов, какие-то башни, трубы. Окно пыльное — как его мыть снаружи? Но больше смотреть некуда. В комнате только стол, стул, кровать и шкаф. Есть еще кухня, но туда идти не хочется. Готовой еды нет, заказать из ресторана не получится — телефон еще не купил. Садишься за стол, открываешь огромный блокнот. Надо составить алгоритм программы для изучения движений молекул белка. Надо, надо… Надо еще идти в лабораторию и закончить эксперимент. Для этого придется одеться, спустится по лестнице, перейти дорогу, обогнуть лабораторный корпус, зайти в стеклянную дверь, подняться на лифте, еще двадцать метров по коридору, открыть тяжелую металлическую дверь, подойти к установке и вспомнить, что ты успел сделать два дня назад. Но ты не пойдешь — раскалывается голова, болят мышцы. Это грипп? Может быть. Все равно его не вылечишь, надо больше пить и лежать.

А что происходит за окном? Хоть бы деревце какое. Ага, есть дерево — как ты его раньше не заметил! Хилое, тоненькое, странно оно смотрится на краю бетонной плоскости. Листья почти облетели, вон три лежат неподалеку. Ну хоть что-то. Ладно, посмотрел, что дальше? Работать не получится, читать не хочется. Давай думать о приятном — это можно даже при гриппе.

А что приятного? О проектах думать не хочется. Да, они интересные. Может удастся приоткрыть тайну происхождения жизни на земле и показать пути синтеза новых лекарств. Но об этом надо думать не спеша, с ясной головой. Плохо, когда один. Американцы прекрасные ребята — веселые, добрые, всегда готовы помочь. Но это на работе. А вот душевных разговоров не получается — разные мы смотрели фильмы, разные читали книги. Ты бродишь, как одинокий волк. Проекты полностью на тебе. Это хорошо, ты же любишь сам все планировать. Но и ответственность тоже только на тебе. Ныряешь в проект с головой, а оттуда или со щитом, или на щите. На начальство не пожалуешься. Да и нет его, начальства. Сам себе директор и разнорабочий.

Зачем ты так вкалываешь? Доказать кому-то, что ты можешь? Нет, это уже перерос. Интересно? Пожалуй, да. Деньги небольшие — это не стимул. Только интерес. Просыпаешься и не знаешь, что будет вечером, как лягут точки на график, опишет ли кривую формула. Живешь сегодняшним днем, потому что план на завтра будет зависеть от сегодняшнего успеха. Или провала. Это не привычно. Не привычно потому, что все быстро. Давай, давай! Это ты сам себя подстегиваешь. Женщины, компании, походы, дуракаваляние — это все в прошлом. Сейчас только вперед. Все остальное потом!

Вдруг ты понимаешь, что не хочешь ничего менять. Если завтра ты в лотерею выиграешь миллион, то начнутся заботы, как его потратить. Если завтра полюбишь красавицу, то начнутся бессонные ночи, ревность, потеря аппетита и желание прыгнуть выше головы. И твой грипп — это тоже неплохо. Иначе пришлось бы варить борщ, жарить картошку, думать об утренней зарядке и вечерней прогулке. А так смотришь на дерево за окном и ждешь, когда прояснится голова и ты сможешь написать в блокноте первую формулу.

— Это не рассказ, не история, просто зарисовка.

— Да, пять минут человека, больного гриппом.

— И каково было так жить? Без завтра, только сегодня. Ничего не хотеть, ничего не ждать.

— Я ждал подмогу из России. Но это случилось не скоро.

— А когда миллион захотел?

— Об этом вообще не думал. Когда занимаешься наукой, то деньги на втором плане.

— Следующее путешествие будет за деньгами? Ведь нельзя всю жизнь не хотеть миллион.

— О деньгах неинтересно. Миллионы долларов — это испытание. Не послал мне Всемирный разум такого опыта, поэтому за себя сказать ничего не могу. Но среди моих знакомых есть богатые. Нормальными остались только те, кто заработал богатство ежедневным трудом. Стиль их жизни при этом изменился мало. Скупые остались скупыми, щедрые остались щедрыми. Дворцов с башнями не построил никто. Сам я даже не уверен, отношусь ли к среднему классу. Однажды в сети я прошел тест и на 15 вопросов ответил на один и то неправильно. Получил оценку: «Даже странно, что с такими познаниями в области стиля жизни среднего класса у вас есть компьютер и интернет, чтобы пройти этот тест». Ну не ем я экзотические фрукты и суши/суси. Машины уверенно различаю только по цвету и числу дверей. Не разбираюсь в модных одеколонах, часах, стильной мебели и загадочных порошках для чистки кастрюль и зубов.

Наверное, я последний из динозавров.

Динозавры

Как вернуть молодость

Кажется, в Канаде поставили эксперимент. Пожилых людей собрали в большом доме, где всё было так, как во времена их молодости: никаких мобильных телефонов, компьютеров, вокруг мебель из 60-х годов, виниловые пластинки с записями старой музыки, одежда из той же эпохи…

И старики разом помолодели. Здоровье, эмоции, настроение — все стало лучше.

— Это к тому, что старики не любят машины с автоматикой, сложные телефоны и современную музыку? Они не хотят далеко уходить от своей молодости? Может просто в старости тяжело осваивать что-то новое?

— Это тоже, но канадский эксперимент о многом говорит. Еще до него я об этом думал и написал пост о доме в тысячу комнат. Но сначала покрутим глобус и поставим палец на маленький военный городок на берегу озера Балхаш. Будет зарисовка о комнате в одном из домов городка.

Из прошлого века

Если бы у меня был дом в тысячу комнат, то одна из них была бы комнатой ушедшего времени.

В ней на стене висел бы ковер. Красный, с узором из завитушек.

На письменном столе лежала бы черно-желтая китайская скатерть. На ней чернильница-непроливайка и деревянная перьевая ручка. И еще стопка конвертов с рисунками. На рисунках Новый год, Первое мая или Слава труду. Или букет мимозы. С другой стороны стола — книги: «Дети капитана Гранта», «Рассказы о животных» и коричневый том собрания сочинений Эмиля Золя.

На журнальном столике журналы: «Наука и жизнь», «Крокодил» и «Огонек».

В углу радиола с большой ручкой настройки. Покрутишь ее — радиола шипит, бегунок показывает Варшаву, Будапешт, Прагу… А еще в радиоле зеленый глазок с темным треугольником. Если треугольник узкий — значит, станция поймана. На радиоле салфетка, на салфетке синяя ваза. В ней цветы из раскрашенных перьев.

Круглый стол посредине комнаты. На нем плюшевая тяжелая скатерть. Посреди большая хрустальная ваза. Над столом оранжевый абажур с кисточками. У стола тяжелые венгерские стулья. Сидеть на них неудобно, на них сидят только гости.

У стены сервант. Там бокалы с золотыми ободками и фиолетовые стопки. Это тоже для гостей.

На окне тяжелый хлопковый тюль и золотистые шторы. Все это на крючочках, которые ползают по рельсам. Ползают плохо, заедают. Поэтому лишний раз к шторам не прикасаются.