Бесплатный фрагмент - Путешествие в Шамбалу

ЧАСТЬ I

В древние времена

ГЛАВА 1

Земля. Поселение людей

Тишина стояла над поселением, жители которого под конусными навесами соломенных крыш крепко спали мирным сном, и только назойливый гнус да стрёкот цикад нарушали эту давящую душную тишину. В одной из хижин, стоящей на самой окраине посёлка, не смыкал глаз мудрый старец Оракул-Саду, потому что он знал, что в эту особенную ночь произойдет на земле великое чудо рождения, и ждал с нетерпением этого волшебного часа, тайну которого ему открыли звезды. Всё его жилище было наполнено тонкими ароматами восточных благовоний. Сам же Оракул-Саду, облачённый в жёлтые одежды, восседая на своём троне пред домашним алтарем, совершал огненную пуджу.

Он неустанно начитывал мантры и возносил молитвы к Высшим силам, призывая небо ускорить миг, когда спасение для людей в виде рождённого на свет ребёнка будет послано на землю.

— Да простит небо мою великую землю, и разверзнется тьма, — громко взывал он к Богам. — И начертит невидимая рука вершителя судеб новый поворот в книге жизни моего народа, и сойдутся планеты в тайном пересечении линий, и будет послано нам спасение.

Тёмное ночное небо низко нависло над землёй и закружилось миллиардами звёзд. Они летали по изломанным углами линиям, соединяясь в схематическом рисунке созвездий. И вот, в самую тёмную ночную минуту, небо вдруг озарилось вспышками новых четырёх очень ярких звёзд, сложившихся в крестообразную фигуру. Эта фигура, какое-то время не двигаясь, зависла в таком положении, будто фиксируя его, а потом начала сильно вращаться вокруг своей оси, создавая мощный поток.

—

Звёзды кружились, и, сквозь эту мерцающую мелкими огоньками воронку, новые звёзды летели на землю. Звёздная воронка крутящимся гудящим вихрем накрыла посёлок, и четыре звезды упали на соломенные крыши и, будто пройдя сквозь них, зажгли в домах свет.

Разрезали тишину громкие пронзительные крики женщин, которым суждено было этой ночью познать материнское счастье. Все поселение, разбуженное этими звуками, ожило. Перепуганные человеческими возгласами кони заржали, забили копытами, вставая на дыбы, готовые сорваться с привязей. Засуетились, забегали в темноте люди, зажигая промасленные животным жиром и установленные на длинных деревянных рукоятках факелы. Они бежали к жилищам, из которых доносился женский плач, и, будто суровые стражи, выстраиваясь в ряд, застывали у входа, охраняя эти хижины.

Напряжение томительного ожидания рождения детей повисло в воздухе, все ждали этого счастливого момента. Крик четверых родившихся младенцев разрядил напряжение, и возгласы людского ликования вместе с проснувшимися солнечными лучами наполнили утро.

Все уже давно ждали этого напророченного Оракулом–Саду дня и долго к нему готовились, запасаясь продуктами для празднования этого особенного в жизни поселения события. Множество костров в одночасье вспыхнули в округе, забили ритуальные бубны, и большие котлы, предназначенные для готовки праздничных угощений, повисли над огнём.

Тут же, приближаясь к центральной площади посёлка быстрыми уверенными шагами, шёл древний, как и род этого племени, шаман. Вид его был устрашающим: белки глаз в мелких кровеносных прожилках, слежавшиеся волосы, будто уже многие годы немытые, висели засаленными чёрными прядями, и в дополнение — старая, потёртая временем одежда подчёркивала его отшельничество и одинокую жизнь в горах. Сегодня он, как и все жители, был рад рождению малышей и спешил попасть на торжество.

На скрученной, промазанной грязью тростниковой верёвке он волоком тянул за собой привязанных за рога и приготовленных к закланию козлят. Козлята, чувствуя свою погибель, не хотели идти. Они мекали и упирались маленькими копытцами в землю, но под силой натяжения верёвки кое-как всё равно перебирали ножками.

Приблизившись к месту намеченного празднования, шаман остановился, сбросил с плеч верёвку и намотал её на вбитый в землю столб. В руках шамана заблистал острым лезвием стальной кинжал, и жалобное блеянье дополнило звуки просыпающейся деревни. Шаман, гортанно загнусавив напев, значение слов которого было понятно только ему, быстро орудовал ножом. Жертвенные животные были ловко освежёваны, и в их окровавленных шкурах новоиспеченные матери вынесли на улицу сыновей, чтобы показать их Старейшине.

Босые женщины в жёлтых сари, держа в руках детей, завернутых в шкуры, низко склонив головы и не поднимая глаз, под ликующие крики толпы по очереди подходили к Старейшине, падали пред ним на колени и протягивали ему новорожденных. Старейшина, один суровый взгляд которого заставлял любого мгновенно умолкнуть, внимательно осмотрел детей, погладил их, заглянул каждому в лицо. Когда он осматривал детей, взгляд одного из младенцев настолько захватил его душу и привлёк сознание, что, взглянув в его очи, словно провалился Старейшина в звёздную бездну, будто улетел до самых границ вселенной.

Так он узнал и определил для себя, кто из этих младенцев является звёздным посланником, но виду не подал и ничем не выделил малыша из четырёх, чтобы враги, которые тоже знали о рождении мальчика, не могли понять, где он.

Старейшина, довольно кивнув головой и пригнувшись к уху своего советника, немногословно, вполголоса провозгласил:

— Великое событие свершилось в эту ночь, соберите совет поселения для решения дальнейшей судьбы этих детей.

Потом он окинул серьёзным взглядом собравшихся на площади людей и улыбнулся. Народ, поймав благосклонную, одобрительную улыбку, загудел, будто пчелиный рой, и большое пиршество, сопровождаемое песнями и плясками, разразилось в этом праздничном дне.

Из ликующей толпы незаметной тенью выскользнул маленький юркий человек, который всё это время следил за Старейшиной. Он быстро добежал до окраины поселения и, вскочив на лошадь, поскакал в сторону города, чтобы тайно сообщить о произошедшем.

В тот же день на совет поселения собрались главы родов. Мужчины и женщины парами проходили в овальное глиносоломенное строение, ограждённое высоким плетёным забором и глухо уплотнённое пуками тростника. Вход в это место открывался только тогда, когда Старейшина собирал совет. Молча, стараясь не нарушать тишины, чуть слышно передвигая ногами по устеленному соломой полу, люди проходили внутрь. И также бесшумно усаживались на солому на пол вкруг пылающего, ограждённого камнем очага.

Под строгим внимательным взглядом Старейшины воцарилась тишина, и он заговорил жёстким, но очень звучным голосом:

— Сегодняшней ночью свершилось предсказание Оракула. После великой войны родился ребенок, предназначение которого — стать освободителем нашего народа. Как Оракул и предсказывал, это произошло в день, когда планеты встали крестом.

Старейшина сделал паузу, внимательно осмотрев присутствующих.

— Моё решение такое: четверо мальчиков будут воспитаны в горах, и их заберут у родителей сегодня.

Женщины зашептались, но старейшина ужесточил тон своего голоса:

— Матерям не будет дозволено навещать детей и знать об их судьбе им более не дано. Мы должны исключить разглашение этой тайны.

Женщины переглядывались между собой. Старейшина, уловив их немые вопросы, тоном, не признающим никакого возражения, продолжил:

— Дети получат лучшее воспитание, лучшую еду.

Он окинул повелительным взором собравшихся людей.

— Главы родов! — обратился он к предводителям семейств, — вы будете обеспечивать детей всем, даже если меня не станет. Для всех жителей нашего поселения мы объявим, что четверо новорожденных детей погибли в пожаре. Вы, главы родов, в ответе за их будущее и должны поклясться, что об этом решении не узнает никто из вашего рода. Только ваши преемники, которые, так же, как и вы, должны будут клясться о неразглашении этой тайны, могут об этом узнать, а также полностью поддерживать этих детей до полного их взросления.

Старейшина взял в руки каменную чашу и, пройдя с ней по кругу, запел мантру:

— Гом рана Гом, Гом рана Гом…

И каждому из присутствующих надрезал слегка запястье, взял по несколько капель крови и, смешав её в чаше, плеснул в костёр. Искры от пламени, пожирая человеческую кровь, будто вспышками взметнулись вверх.

Так, на огне и крови, была дана клятва — сохранить тайну и исполнить волю Старейшины, чего бы это ни стоило.

Весь день в поселении шёл пир, веселым пламенем полыхали костры, и люди праздновали рождение малышей. А ночью начавшийся пожар уничтожил часть соломенных строений. Горестное утро выло плачем матерей, которые, обезумев от горя, хоронили в закрытых гробах пепел младенцев.

А в это время от поселения, гаснущего в пепле углей и дымящегося чёрными струйками едкого дыма, в горы уходил небольшой крытый караван гружённых продуктами повозок и повозка, в которой две кормилицы держали на руках младенцев, жадно давящихся грудным молоком, сильно прыскающим в их рот из тёмных мясистых сосков.

Через день приехавшие в посёлок военные, посланные градоначальником за детьми, устроили тщательный обыск и допрос всех очевидцев, заплаканных матерей и вскрыли детские могилы, забрав пепел из гробов.

Старейшину пытали перед всем поселением, желая узнать, что скрывает тайна рождения детей, но он молчал, зная, что его жизнь будет отдана за жизнь звёздного посланника, который спасёт их живущий в великих бедах и страданиях народ. Умершего во время пыток Старейшину воины обвязали за ноги длинной веревкой. Его бездыханное тело несколько раз проволокли по посёлку конные всадники.

Главы родов не избегли той же участи. В живых остался лишь один из глав южного рода поселения, который сопровождал повозку с младенцами, что спасло ему жизнь.

Эту священную тайну — о предсказании Оракула и о рождённых детях, о данном Старейшине обещании — он рассказал своему сыну, взяв с него такое же обещание, такую же клятву.

Так волею судьбы получилось, что только в одном роду осталось обязательство помогать детям, которых увозили в горы.

Нещадно палящее солнце вошло в зенит, передвигаться дальше в этой изнуряющей жаре было невозможно. Тяжелогруженые телеги, спрятанные в горных тенистых лесах, чтобы продолжить свой дальнейший путь, ждали того часа, когда солнечный шар закатится за горную гряду и вместе с опустившейся тьмой придёт в горы долгожданная прохлада.

Измученные дорогой дети плакали, и кормилицы, в надежде успокоить младенцев, затыкали их рты сочащейся грудью, обтирали нежные детские тельца влажными тряпицами и отгоняли от малышей крупными листьями растений назойливую мошкару. Слёзы страха, боли и безысходности душили и сжимали их горло, так как с высоты горной местности, где они сейчас находились в своём укрытии, им были видны чёрные клубы дыма, взметнувшиеся в небо над их бывшим поселением.

Старец Оракул-Саду, встретил их горном перевале в условленном месте. Он предрёк появление дитя, и контролировал путь каравана, в дороге ориентируясь на звёзды. Понимая всю сложность ситуации, он резко и, может быть, даже грубо, в несвойственной ему манере, приказал женщинам:

— Уберите свои эмоции, излишние слёзы могут способствовать перегоранию грудного молока, а путь, который мы должны пройти — опасный, длинный и очень непростой. Ваши жизни без жизни вверенных вам для вскармливания младенцев ничего не стоят. И если одна из вас не убережёт младенца, я сам лично вырву ей сердце.

Женщины, слушая такую суровую речь, плотнее прижали к себе детей.

Оракул-Саду подошёл к каждой женщине и проверил состояние мальчиков, а также без лишнего стеснения осмотрел и ощупал женские груди, проверил наличие в них молока.

Старец довольно улыбнулся и одобряюще похлопал широкой сморщенной шершавой ладонью по плечу одну из кормилиц:

— Всё, на чём вам нужно сосредоточиться сейчас, — продолжил он свое пояснение, — это сохранность и здоровье детей.

Женщины покорно кивали ему в ответ.

За год до рождения звёздного мальчика — Ананды

Ночь была очень тёмной и звёздной. Большая полная молочного цвета луна выползла и повисла на небосклоне. Лунная дорожка потянулась длинной серебристой лентой и скользнула в маленькое оконце домика, высветив укромный закуток в комнате.

Деви спала на плетёном ротанговом сундуке, устланном большими бархатистыми листьями травы, прикрывшись тонким отрезом шёлкового, почти невесомого лоскута. Сон девушки был беспокойным и тревожным, она вертелась и стонала во сне. Её мать, встревоженная состоянием Деви, схожим с состоянием человека в бреду, подошла и положила руку на её лоб. Деви горела. Всё её тело было охвачено жаром. Пожилая Махамади, запалив масляный фитиль, осветила слабым огоньком лицо дочери. Губы Деви были распухшими, и на них проступали мельчайшими точечками капли крови. Дочь вскрикивала и стонала. Махамади, откинув с неё тонкое покрывало, увидела, что прямо на её глазах по всему телу Деви рассыпаются такие же кровавые следы.

Она встревожено побежала в комнату, где крепко спал, отдыхая после трудового дня, её супруг.

— Ашока, проснись, — стала трясти она его за плечи.

Ашока, ничего не понимая, присел на краю постели.

— Что такое случилось? — встревожился он.

— Наша Деви, она тяжело заболела, — взволнованно объяснила Махамади.

Ашока поднялся и вместе с ней подошёл к Деви и стал смотреть на дочь. Кожная сыпь густо покрыла её шею. Махамади попыталась разбудить дочь, но та, по-прежнему пребывая в бреду, спала.

Принеся глиняную крынку с водой и плеснув в неё уксус, Махамади смочила кусок тряпки в уксусном растворе и стала протирать бьющееся в ознобе тело Деви.

В этот миг страшный нечеловеческий крик, похожий на дикий душераздирающий вопль зверя, наполнил их жилище, и с сильной волной ветра некая сгустившаяся субстанция, похожая на тёмный человеческий облик, пронеслась по комнате.

Махамади от охватившего её ужаса тоже закричала и прижалась к груди мужа, ища у него защиты.

Деви, тоже закричав, очнулась ото сна и вскочила с постели.

— Мама, папа, что происходит? — испуганно вскрикнула она.

— Ты, — сказал отец, — больна, — и показал на сыпь, которая так же быстро стала пропадать, как и появилась.

Тревога росла в этой семье и, не понимая, что происходит с их дочерью, Ашока решил показать её Оракулу-Саду. Не теряя ни минуты, он повелел дочери одеться и, погрузив её вместе с Махамади в двухколёсную повозку, взял ишака под уздцы. Деви плакала, так как ей было страшно, и она не знала, что же говорить старому и мудрому Оракулу-Саду.

Оракул-Саду не спал и, услышав поскрипывание колес, вышел из большого круглого глиняного дома им навстречу. Ашока хотел было ему что-то сказать, но серьёзный Оракул-Саду жестом руки показал ему знак молчания. Он сам подошёл к повозке и внимательно посмотрел на женщин, которые под его пристальным взглядом перепугано вжались в сиденья. Саду протянул свою руку Деви и помог ей сойти на землю. Также молча, держа её за руку, он подвел Деви к дверям своего дома и, оглянувшись на застывших и не понимающих, как им себя вести, родителей, приказал:

— Ей нужно лечение, уходите отсюда, она вернётся в дом сама.

Робкая Деви, сопровождаемая Оракулом-Саду, прошла и остановилась в середине комнаты. Оракул–Саду разложил вкруг неё ритуальные предметы из камней, палочек, костяшек, зажёг свечи и благовония и оставил Деви стоящей в ритуальном кругу. Сам же он воссел на трон напротив и, застыв так, будто окаменел, стал пристально смотреть ей в глаза. Этот взгляд так проникал в сознание Деви, что её голова закружилась. От этого Деви задрожала, её ноги подкосились, и она упала на ковер, на котором стояла.

Туманный дымок благовоний тихо тянулся, витал над ней и окутывал всё пространство тонкой, мутной дымящейся пеленой, пахнущей различными пряными ароматами, которые сильно пьянили и кружили голову Деви. Она впадала в состояние, приближенное ко сну. Сгустившийся воздух маревом колыхался над Деви, и в этой меняющей свои формы дымке, будто в переливах хрустального шара, Саду увидел то, что произошло с Деви — самой красивой девушкой их посёлка.

Он увидел её спящей на плетёном коробе в скромном, жалком жилище. Одновременно с этим Оракул-Саду услышал монотонно отбиваемый, будто деревянной колотушкой, стук по кожаной мембране барабана и бесконечно повторяющийся ритуальный напев: «Шам-шам, Шаман — Мара, Деви, Мара, шам». Кто-то незримый при помощи ритуала вызывания к себе человеческой души звал Деви. Душа Деви под монотонный звук этого песнопения отделилась от тела и облаченная в самое изысканное, струящееся невесомое сари, увешанная драгоценностями, шла тайком по улицам своего поселения. Вернее, даже не шла, а парила, совсем не касаясь босыми ногами земли, будто плыла, медленно поднимаясь над дорогой, соломенными крышами домов, а потом всё выше и выше в горы, и летела в тайную, невидимую снаружи человеческому глазу пещеру.

Каменная комната больше походила на пещерный грот, нежели на жилое помещение. Тяжёлые массивные плиты, выложенные уступами, верно на протяжении трёх веков служили одновременно и скамьями, и лежанками, и троном одному-единственному господину — Дугпа-Мара, чёрному магу, творящему только зло. Козьи шкуры устилали холодные уступы, и головы туров смотрели на Деви со стен, зыркая тёмными пустыми зеницами. Девушка, дрожа, стояла на огромной чёрной шкуре буйвола, застилающей пол. Смертельный страх окутал её. Со всех стен факелы из человечьих черепов вспыхнули огненными глазницами, и лучи этого света соединились на ней, как на центральной точке.

Дугпа-Мара подошел к Деви вплотную и поднес к её губам чашу из выскобленной черепушки, до краёв наполненную кровью. От одного только взгляда старого колдуна слёзы ручьями потекли по щекам Деви. Дугпа-Мара взял крепкой цепкой рукой девушку за скулы и сжал их, приоткрывая её рот и вливая туда жидкость из черепка. Губы девушки коснулись этой жидкости, и её сознание поплыло. Одним из козьих копытцев, которые в изобилии висели на шее как крупное ожерелье, колдун протер губы Деви и прильнул к ним жадным поцелуем так, что капельки крови выступили из губ. Деви плавно опустилась в длинный ворс шкуры забитого накануне этой ночи животного, и Дугпа-Мара стал срывать с неё одежды, обнажая прекрасные упругие, в самом соку, девичьи груди. Деви, не имея возможности сопротивляться, стонала и плакала, а он, грубо тиская, ласкал её, оставляя на шее следы сильных кровавых подтёков. Когда наступил миг проникновения в неё, Дугпа-Мара, подобно хищному разъярённому зверю, со всей силы вонзился в неё, беспощадно терзая её лоно. Деви кричала. Тонкая струйка крови стекала по внутренней стороне её бедра и алыми бусинками капала на белое сари.

Картинка в дымке сменилась, и Оракул-Саду увидел Деви на её плетёной лежанке, мечущейся в бреду, а рядом её взволнованную мать, пытающуюся помочь дочери. Смочив в уксусном растворе тряпку, она стала обтирать тело Деви. Страшный звериный крик разрезал и наполнил пространство. Дугпа-Мара, обожжённый этим раствором, отпрянул в сторону от Деви, а она, очнувшись, бессознательно уцепилась рукой в его ожерелье и оборвала копытце, зажав его в своей ладони. Копытце, которым он стучал в барабан, вызывая к себе её невинную девичью душу.

Оракул-Саду подошёл к спящей Деви и разжал её кулачок. Завладев талисманом, вещью, принадлежащей древнему колдуну, он смог настроится на его образ и вернуться в прошлое, чтобы узнать о его намерениях. Оракул-Саду был удивлен, узнав в Дугпа-Мара почтенного Раджу, именитого и приближенного к правителю. Он увидел в Радже его второй лик — лик монстра, сидящего в его теле, лик колдуна Дугпа-Мара — и стал, читая над копытцем различные мантры, считывать его грязные чёрные мысли. Оракул увидел, как колдун лечит людей, которые, доверяя его мастерству, нескончаемым потоком идут к нему, а Дугпа-Мара заточенным остро алмазом прокалывает кожу человека и берет у него кровь для того, чтобы совершить предсказание и, отталкиваясь от него, дать страждущему необходимое зелье. А на самом деле использовал потом засохшую кровь человека, совершая ритуал для усиления своей энергии и продления своих жизненных сил. Таким образом, взяв кровь у человека, колдун всегда имел возможность черпать из прямого источника жизненную силу, и от этого росла его магическая сила. Дом колдуна был хоть и сер, но уставлен сундуками с золотом и драгоценными каменьями, которые ему щедро жертвовал правитель за то, что он управляет духами стихий, оберегая его земли. А на самом деле колдун сам мог наносить астральные энергетические удары, а для всех говорил, что духи неба покорились и служат ему.

Кадры в дымке менялись, Оракул-Саду видел колдуна в различных масках чудовищ. В таком виде колдун представал пред всеми, но никто никогда не видел и не знал его лица. Он шёл по улице в определённой красочной маске, и все расступались пред ним. Все знали и боялись — вот он, чёрный маг идёт. Но Саду увидел, что при этом колдун в образе Раджи спокойно выходит в город в своём обычном виде, через тайную дверь, и также возвращается домой через неё — то есть ведёт двойную жизнь. И в таких случаях никто не ведал и не догадывался, что пред ними маг. Оракул-Саду из своих видений узнал ещё одну чудовищную весть: колдун ночами в образе Дугпа-Мару, занимаясь астральным сексом с наикрасивейшими женщинами селений, сеет в них своё семя, и женщины рождают детей, наделённых тёмной магической силой, и, по сути — это дети Дугпа-Мару. Тем самым Дугпа-Мара создаёт своё тёмное войско, которое интенсивно растёт, и именно от этих тёмных сил происходят все беды, несчастья, войны у его народа.

Деви спала, а Оракул–Саду ещё долго, застыв на своём троне, сидел и обдумывал происходящее. Если не предпринять меры, ещё один отпрыск из семени Дугпа-Мару пополнит войско чёрных воинов. И Оракул–Саду, решил нейтрализовать чёрное семя колдуна. Деви, стонала и бредила, как и в начале этой ночи. А потом Оракул-Саду взмолился Богам, вымаливая прощения для себя, а для Деви — светлого ребенка. И через молитвы Оракула-Саду и открытый портал вошла в чрево Деви душа младенца из рая. Таким образом, теперь Деви носила ребёнка, наделённого высшими силами чёрной и белой сторон — звёздного ребенка. И этот младенец, посланный Богами, теперь придёт на землю, чтобы уравновесить эти стороны.

В наступившем дне Оракул-Саду призвал к себе Старейшину.

— Послушай меня, уважаемый человек, — обратился к нему Оракул-Саду. — Боги снизошли к Деви, сделав её полубогиней, так как она теперь беременна звёздным ребёнком, который родится в скрещении планет, и будет спасителем нашего народа. Необходимо обеспечить Деви хорошую охрану и достойное пропитание. Но то, что ребёнок наделён такой огромной силой, мы должны сохранить в тайне, — предупредил он Старейшину.

Этим же днем Старейшина прислал за Деви запряжённых в телегу коней, и она благополучно вернулась домой, где её уже ждали родители.

Колдун Дугпа-Мара сидел у себя в жилище и, боясь быть разоблаченным, кидал кости, всматриваясь в их хитрое сложение. Посредством гадания на костях он заглянул в будущее и узнал о необычной беременности Деви. Таким образом, будущий младенец стал представлять собой сильнейшую опасность для Дугпа-Мары, так как был, даже будучи в утробе, по своим эманациям намного мощнее его и, соответственно, имел такую силу, которая может его, колдуна Дугпа-Мару, погубить. И когда он это понял, то единственной его целью стало похищение малыша, так как, завладев его формой, колдун мог приобрести бессмертие. Потому что душа этого ребенка, пришедшая из рая, несла в себе великие духовные и мистические знания, которые могут дать всем людям — или тому, кто завладеет этой душой — такое просветление сознания, благодаря которому обладатель этой души получит возможность управлять всей цивилизацией. Получив этого младенца и завладев его формой, любой может стать царём, возвыситься над бренным миром, получить сверхзнания и властвовать над душами как живших ранее, так и живущих в данном отрезке времени.

Когда колдун Дугпа-Мара осознал всё происходящее, он отправился к правителю:

— Мой Господин, — обратился к нему колдун. — Я хочу вам рассказать о видении, пришедшем ко мне этой ночью.

— Слушаю тебя, — ответил ему градоначальник.

Поведал тогда Дугпа-Мара правителю своё ложное знание о рождении младенца и убедил его в том, что от этого ребёнка будет исходить такое сильнейшее зло, которое угрожает правителю опасностью. Поэтому младенца надо изъять у роженицы живым, чтобы при помощи колдовского ритуала увеличить силу, власть и мощь правителя. Испуганный таким предсказанием правитель снарядил и выделил Дугпа-Маре войско, чтобы, во что бы то ни стало, добыть это дитя. Щедро вознаградил правитель колдуна за такое предупреждение и полностью доверился ему.

Ребёнок, что дороже всех алмазов мира

Оракул-Саду знал, что Дугпа-Мара охотится на малыша, и поэтому призывал все чудодейственные силы из множества миров. Услышав его мольбы, существа соткали звёздную паутину над домом колдуна, и в чудесную ночь рождения малыша колдун не узрел из своего окна долгожданного скрещения планет, тем самым пропустив момент появления ребенка на свет, и — опоздал.

Разъяренное чёрное войско ворвалось в поселение ранним утром следующего дня. В чуть брезжащем рассвете воины искали следы ребенка, неистово допрашивая ничего не понимающих жителей и матерей, горько рыдающих над своей утратой. Ничего не добившись, воины безжалостно казнили всех. Всё, что удалось им добыть от этого зверского налёта — это был пепел младенцев, и вместе с крохотными гробиками они повезли его колдуну.

Дугпа-Мара скрестил магические кристаллы над кучкой золы, плеснул в неё кровь только что убитого козленка, размешал длинной трубчатой косточкой эту смесь и стал призывать в помощь демонов. Словно сильный ветер пронесся в помещении и поднял клубами пепел, и Дугпа-Мара увидел в нём пыль, выбиваемую конскими копытами, и удаляющуюся в горы повозку, увозившую детей.

Путь, в котором жизнь кажется призрачной и короткой, а горная дорога реальной и бесконечно длинной

Старец Оракул-Саду разговаривал с женщинами так, будто пред ним были не женщины, а воины.

— Помощи нам ждать не от кого, и вы должны научиться преодолевать страх, вырасти своим уровнем сознания, стать выше этой ситуации, подняться над ней.

Он суровым взглядом окинул несчастных женщин. Они, ещё до конца не осознавшие происходящее, тихо плакали.

— С этой минуты вы больше не женщины, вы — борцы за сохранность этих детей. Нам всем вместе сейчас надо, приняв эту данность, перешагнуть все трудности, и, даже если ради сохранности детей встанет вопрос потери собственной жизни, надо сделать самопожертвование во имя спасения нашего народа.

Вдруг старец, насторожившись, повёл указательным пальцем по воздуху, давая всем понять, что необходимо соблюсти тишину. Цокот конских копыт и голоса воинов донеслись издалека. Оракул достал из сумки козью шкуру. Это была одна из тех самых шкур, в которые укутали при рождении младенцев. Он быстро постелил её на каменистую почву. Затем вынул из-за пояса кости, разложил их на шкуре, капнул заранее приготовленные масла на середину шкуры и произнёс заклинание. Масляное пятно пошло рябью, затем на нём появилось изображение чёрного войска. Во главе войска был сам колдун Дугпа-Мара. Колдун пришпорил рысаков и направил их по следам беглецов. Оракул-Саду знал, что нужно дождаться, пока Ананде не исполнится сорок дней, и тогда у него включится сила, и проснётся мощная энергия, проявятся сверхспособности, которыми он, даже будучи грудным младенцем, уже сумеет управлять и сможет закрыть от сторонних глаз себя и весь отряд.

— Быстро все зайдите в пещерный грот, — скомандовал Оракул-Саду. — Чёрные воины ищут младенцев.

Никто не прекословил, понимая приближение опасности, и, не нарушая тишины, женщины с детьми на руках зашли в пещеру. Все действовали тихо и слаженно. Оракул-Саду рассыпал из своего кисета по прилегающей дороге какую-то смесь из сбора трав, измельчённых в порошок. Подошел к младенцам и смочил маленькие скрученные тряпицы, опустив их в склянку с маковым взваром, приказал кормилицам дать их сосать малышам, чтобы те, крепко уснув, не выдали их пребывания в недрах горы своим плачем. Всех остальных Саду заклинаниями погрузил в глубокий сон, схожий с длительной медитацией. Такие действия Саду предпринял для того, чтобы экономить в течение сорока дней запасы еды и воды, так как принял решение отсидеться в этом гроте сорок дней. Только кормилицы, которым больше всех хотелось уснуть, были вынуждены вместе с Оракулом-Саду бодрствовать и следить за малышами. Оракул-Саду ни на мгновение не терял контроля над ситуацией, творил энергетические завесы над входом в пещеру и путал, путал своими мантрами путь врага.

Женщины сидели тихо в пещере и слышали, как рядом раздавался лай собак, как скакали кони и как гневно кричал разъярённый Дугпа-Мара:

— Они здесь! Я вижу их здесь, их надо искать здесь!

Но собаки, вдохнув запах раскиданных трав, утратили свой нюх, а воины, одурманенные напущенными на них заклинаниями, которые непрестанно читал Оракул-Саду, ходили по кругу, постоянно возвращаясь в одно и то же место.

Прошло сорок дней. Пещера осветилась солнечным светом, и введенные в транс люди стали просыпаться. Оракул-Саду впервые за много дней улыбнулся, отныне они спасены. Он ощутил, как мощная энергетическая завеса образовалась вокруг пещеры. И они все спокойно вышли на солнечный свет, и невидимыми прошли подле своих врагов, которые вроде и смотрели в их сторону, но не зрели их.

Так воины, сопровождаемые колдуном Дугпа-Марой, ни с чем вернулись в город.

Правитель неистово орал на колдуна:

— Как ты посмел упустить младенца? Ты сам мне говорил, что мне угрожает опасность, что теперь делать?

Колдун Дугпа-Мара, понимая, что на самом-то деле опасность больше грозит ему, пытался убедить правителя увеличить войско и продолжить поиск ребёнка. Одновременно он понимал тщетность этого мероприятия, но где-то в глубине своей чёрной огрубевшей и обуглившейся от злости души, всё же надеялся оттянуть время, чтобы придумать и создать звездному ребенку хитрую ловушку.

Караван крытых повозок мирно шёл, приближаясь к монастырю, расположенному в недрах горы Кайлас и названному в честь сверхъестественных сил, способных творить чудеса — сил, погружающих сознание человека в самую глубокую медитацию для обретения сиддхи. Мандыр-Сиддхи — такое название носил этот монастырь.

Караван с повозками и малышами прибыл в монастырь, который снаружи не был виден простому человеческому глазу и полностью находился внутри горы. Вокруг него даже не было никаких троп, которые бы вели к монастырю и тем самым выдавали бы его наличие. О существовании этого монастыря — Мандыр-Сиддхи — знали только немногие, исключительно избранные, посвященные в тайные знания люди. Оракул-Саду был причислен к этому списку и имел даже свой ключ для входа в монастырь. Он подошёл к отвесной стене горы и, сняв со своей шеи амулет, прикоснулся им к скрытой меж глыбами камней расщелине. Немного погодя каменная плита с сильным скрежетом отъехала в сторону, освобождая вход.

Им навстречу вышел в желтом шата и тёмном, бордового цвета, коломо настоятель монастыря Лама-Сахель, который телепатически общался с Оракулом-Саду и уже знал, что целью следующего к ним в обитель каравана является сохранность и воспитание малышей, на которых объявил охоту городской правитель. Почему он охотится на этих детей, Ламе-Сахель ещё предстояло выяснить. Настоятель со всеми в своём окружении, а также с вновь прибывшими в монастырь людьми, общался молча, не проронив ни единого слова, не издавая ни единого звука, так как уже на протяжении нескольких лет держал обет молчания. Обменявшись взглядом с Оракулом-Саду, Лама-Сахель приветственно склонился и жестом пригласил караван пройти внутрь, и люди бесшумно, опасаясь нарушить стоящую вокруг тишину, прошли во врата.

Внутреннее устройство монастыря впечатляло гораздо больше, чем вид священной горы Кайлас снаружи. Масштабность сооружения внутри превосходила все представления о такого рода постройках. Монастырь Мандыр-Сиддхи был огромным как старый затерянный среди горных вершин и каменоломен древний город, многими веками изо дня в день, создаваемый монахами. Пещеры, пещеры, пещеры, которые тянулись без числа по всему внутреннему периметру горы и меж собой, словно улочками, соединялись очень узкими проходами и необыкновенно просторными пролётами тоннелей. В самом центре монастыря Мандыр-Сиддхи, располагался огромный зал. Выдолбленные в каменистом склоне пещеры специально были созданы так, чтобы в них можно было уединиться практикующим монахам, которые проводили там всё своё время в длительных медитациях. Там же, в этих пещерах, были сокрыты от любопытных глаз монахи, которые сумели, усмирив своё эго, достичь состояния нирваны и постигли бесконечно тайные знания, овладев великим контролем над своим умом и телом, и теперь, пребывая в длительной медитации, совершали многогодовой тёмный ретрит. Среди этих монахов были и такие, которые путешествовали в других астральных измерениях уже более сотни лет. Великие спящие монахи, однажды погрузившие своё тело в транс, путешествовали по вселенной, напитывая свой ум масштабными знаниями, чтобы, однажды проснувшись, осуществить великую миссию по спасению человечества.

Лама-Сахель подошёл к детям, крепко спавшим на руках у кормилец, и стал осматривать их, чтобы понять, что же в них особенного и почему они подвергаются гонениям и прячутся в стенах монастыря. Внимательно осмотрев трех мальчиков, он не обнаружил ничего особо выдающегося.

— Самые обыкновенные дети, — подумал он.

Лама-Сахель, так же не ожидая увидеть что-то особенное, подошёл к кормилице, что держала на руках Ананду, и, отогнув угол тряпичного лоскута, прикрывающего ребёнка, посмотрел в его глаза. И что, что это? Лама-Сахель поймал струящийся из глаз младенца телепатический луч и услышал в своей голове его совсем не по-детски поставленный голос, вызвавший дрожь:

— Слабый сильного не учит, уважаемый Лама-Сахель.

Лама-Сахель от неожиданности отпрянул на шаг и бросил свой взгляд на Оракула-Саду. Оракул-Саду слегка кивнул головой. Лама-Сахель и без этого жеста уже понял, что к нему в монастырь прибыл наисильнейший за всё время существования Мандыр-Сиддхи ученик, и неизвестно ещё, кто у кого и чему должен будет теперь поучиться.

Поняв это, Лама-Сахель почтенно склонился, сложив руки спереди, и телепатически ответил малышу:

— Приветствую тебя, Сильнейший из Сильнейших, Звёздный воин Ананда!

Все монахи, которые присутствовали при этой встрече, видя это, так же преклонились пред младенцем.

В это мгновение потоки струящегося воздуха наполнили пространство. Оракул-Саду и Лама-Сахель увидели колышущиеся дымки душ спящих монахов, которые влетали в монастырь, просачиваясь сквозь каменные стены. Они так же, как и все присутствующие здесь, преклонились, приветствуя Ананду. И мгновенно всё нутро горы ожило, наполняясь звуками молитвенных барабанов, которые закрутились сами по себе, знаменуя возвращение к жизни великих спящих монахов и приветствуя звёздного воина справедливости — Ананду.

Женщинам с детьми в этом монастыре отвели комнаты в самом дальнем крыле.

Когда их сопровождали туда, их путь лежал через центральный, находящийся под самым куполом горы, зал. От представшей пред ними красоты женщины замерли. В центре зала, на высокой мраморной резной подставке, был установлен огромный, небывалых размеров алмаз.

— Быть такого не может, — ошарашено прошептала Лакшми.

Очарованная этой красотой она, не отрывая глаз, смотрела на массивное, размером с каменную глыбу сокровище, из-под которого бил водопад чистейшей минеральной воды. От алмаза исходил свет, отражался от воды и покрытых слюдой стен, так, что всё вокруг мерцало и переливалось всеми цветами радуги. И было так там светло — светлее самого солнечного дня.

Подмена

Необыкновенно высокий, даже, может быть, самый высокий на всей планете, упирающийся в небо, купол этой горы, тоже пронизанный яркими, отбрасываемыми от алмаза, бликами — будто светился изнутри. Днём этого было почти не видно, но, когда наступала ночь, гора источала свет. И тогда таинственная вершина горы обретала и без того мистически глянцевую полированную поверхность, отражающую свечение. Грани поверхности горели зеркальной гладью и завораживающим светом и были видны издалека. В

В ночи могло показаться, будто это огонь маяка светит вдали, возвышаясь над тёмной грядой высоко поднимающихся гор.

За века существования монастыря Мандыр-Сиддхи подземные воды, бьющие в недрах горы, были все облагорожены и имели вид искусственно созданных водопадов, рядом с которыми прорастало множество густо насаженных плодоносящих растений, грибы, ягоды и всевозможные зелень, корнеплоды и фрукты. Растениям этим совсем не нужна была почва, и зелень, и плоды, выращенные в такой среде, обогретые светом, отражаемым от купола, были необыкновенно сочными и сохраняли все свои вкусовые и питательные свойства. Сад наполняли своим заливистым пением самые красивые дивные птицы, летали бабочки и ползали жучки. Внутри горный оазис, созданный людьми, напоминал собой благоухающий цветущий рай, рай посвящённых монахов монастыря Мандыр-Сиддхи. Монахи, находившиеся на обучении в монастыре, сами ухаживали за этой плантацией, и, таким образом, монастырь Мандыр-Сиддхи находился на самообеспечении провизией.

Вновь прибывшие в монастырь женщины и дети после своего изнурительного путешествия отдыхали, а внутренняя жизнь монастыря протекала дальше в спокойном и отлаженном ритме.

В тёмной пещере, куда еле видимый свет сочился сквозь щели в камне, молодой, двадцати пяти лет от роду, монах Рохан совершенствовал духовное восхождение, позволяющее ему, практикующему сиддхи, освоить невероятные способности и выйти за возможные пределы тела, познав тайные знания восхождения духа над бренным земным существом.

Рохан в самой распространённой асане лотоса делал ряд дыхательных упражнений и управлял своим сознанием, осваивал левитацию и, повиснув в воздухе, вышел из тела, находился душою с ним рядом и наблюдал со стороны.

Лакшми, уже отдохнувшая и набравшаяся сил, гуляла с Анандой в отведённом им крыле монастыря, переходя из тоннеля в тоннель. Одной рукой она покачивала Ананду, удерживая малыша у груди, а другой срывала ягоды, которые в этом монастыре росли повсюду. Она так увлеклась созерцанием окружающей растительности и процессом поедания ягод, что перепутала ходы и зашла в тоннель, в который ей путь был запрещён. О том, что она идёт не той дорогой, Лакшми поняла не сразу, а только тогда, когда вдоль стен потянулись тёмные входы в скрытые пещеры. Лакшми растерянно застыла, думая, где же она свернула не туда. Ей бы, не раздумывая, пойти обратно, но любопытство охватило Лакшми, и она, не удержавшись, заглянула в одну из пещер и удивилась тому, что увидела. В полутьме тело молодого монаха, возвышаясь над каменистым широким уступом, висело в воздухе. Лакшми, забыв, что в её ладони находятся несъеденные ягодки, чтобы не закричать, прикрыла рукой рот, и несколько спелых плодов просыпались на пол. Она ещё больше испугалась быть разоблачённой, понимая, что наличие на полу ягод выдаст её и, положив ребенка на тот же уступ, над которым завис монах, стала собирать их.

Ананда, оказавшись на одном уступе с Роханом, притих и замер, принимая информацию из вселенной. Мозга Ананды усиленно функционировал, и его вибрации возрастали. И в этом маленьком теле, в этой младенческой головке, мгновенно созрел план. Молниеносно душа Ананды вылетела из его тела и подселилась в свободную форму монаха Рохана. Тело, ещё мгновение, назад висевшее в воздухе, тяжело бухнулось на каменную плиту.

От неожиданности Лакшми вскрикнула и, скорее схватив младенца, побежала с ним в своё крыло. Рохан, ещё до конца не осознав ситуацию, но уже поняв, что в свою форму ему не вернуться, полетел за Лакшми и вошёл в Ананду, надеясь потом совершить подмену в своё тело. Будучи в теле младенца и не умея выразить свои эмоции другим языком, он сильно, истерически плакал, но также одновременно с этим осознал, что ослаб, и выход из тела Ананды ему уже не удастся.

Перепуганная Лакшми, не понимая, почему мальчик закатывается в плаче, ещё сильнее трясла младенца и затыкала его рот сморщенным тёмным соском. Неприятно слащавое молоко текло в рот Рохана. Противный вкус молока доводил Рохана до тошноты. Он истошно кричал и вырывался из рук кормилицы. Вторая, более старшая по возрасту и по мастерству, кормилица — Мандури — подоспела на помощь Лакшми и, взяв в руки младенца, попробовала его успокоить, потрясывая его и напевая колыбельный напев. Рохан в теле Ананды ещё сильнее плакал. Тогда Мандури туго спеленала ему руки и ноги и, двумя пальцами зажав ему носик, ловким движением всё же засунула ему в рот сосок и стала сдавливать рукой свою грудь, усиливая в ней поток молока. Рохан в безысходности только успевал, раздувая пухленькие щечки, чмокать губами и большими глотками проглатывать быстро наполняющие рот молочные струи, такие же быстрые и сильные, как слёзы, ручьём катящиеся по его лицу. При этом Рохан в теле Ананды почти терял сознание и терял сам себя в этом маленьком беспомощном теле. Голова младенца сильно кружилась, сознание плыло, и он крепко уснул спасительным долгим сном.

Потом довольная собой Мандури, когда Рохан очнулся ото сна в этой ужасающей реальности, ещё много раз на нём продемонстрировала Лакшми, как следует обращаться с малышом в такие моменты, когда он заходится плачем. И Лакшми под её контролем несколько пеленала его и ловко засовывала ему в рот грудь.

Звёздный воин — Рохан

Оказавшись в теле Рохана, Ананда осмотрелся в тёмной пещере. Он, продолжая сидеть в тишине, думал о том, что предпринять дальше: отныне его имя — Рохан! И теперь он, Рохан, обладающий не только гигантским духом, великими знаниями, но и превосходным мускулистым телом воина, встанет на защиту своего народа, обессиленного давлением колдуна Дугпа-Мары, и вернёт на их земли справедливость.

— Я, Ананда… — он осёкся и поправил себя: — Я, Рохан, звёздный воин справедливости, спасу тебя, святая земля моих предков!

Поудобнее усевшись на каменный уступ, он сел в позу лотоса, ещё раз окинул взором окружающее пространство и застыл, погружаясь в медитацию, душа его направилась в логово старого колдуна, чтобы вызнать его тайные намерения. Получилось так, что Ананда путешествовал во времени, сквозь дни и года, несло его в тот день и час, когда к его народу пришла беда, и люди стали, теряя рассудок, уходить в горы и пропадать там без вести. Сначала предположили, что внезапно исчезнувшие люди погибают в суровых горах, попав в лапы хищников, но это происходило с такой частотой, что заставило старейшин поселений усомниться в этой версии, и были созданы отряды, отправившиеся на поиски их следов. Но и эти группы людей также без вести канули в неизвестность. Страх рос в народе и одновременно сплотил его. Свои глиняные дома люди стали возводить почти вплотную друг к другу, и они напоминали своим видом длинную крепость.

Потом Рохан увидел, как старый колдун потерял покой, стал нервным, раздражённым, и ощутил слабость и затуманенность мыслей. И стали колдуну Дугпа-Маре сниться сны-кошмары, в которых его преследовали сущности. Дугпа-Мара считал, что таким образом, через язык сновидений, он получает знамение — предупреждение о приближающейся к нему опасности.

Рохан так и продолжал, замерев, сидеть в тёмной пещере на холодном каменном уступе уже вторую неделю, погружённый в глубокую медитацию. Он просматривал жизнь колдуна Дугпа-Мары, который уже вошёл в такое бесчинство, в такое состояние вседозволенности, что творил с людьми всё, что хотел. Колдун не считал людей совершенным творением высших сил, наделённых бессмертной душой, а видел в них только рабочую силу и порабощал их физические тела, овладевая духом, для того, чтобы они трудились на него.

И теперь он, Рохан — Звёздный воин справедливости — должен внести равновесие между тёмными и светлыми мирами. Должен, должен Рохан силой своих светлых знаний не только обезоружить старого колдуна Дугпа-Мару, но и нейтрализовать его чары воздействия на людей. Людей из его многострадального народа, которых в каменоломнях чёрного мага было бесчисленное множество. И вернуть в их тела души, освободить людей из поселений от чар колдуна. Ведь в опустевших домах отчаявшиеся родные уже давно оплакали их и отпустили даже мысль о встрече со своими любимыми мужьями, женами, отцами, матерями, сынами и дочерями…

Тайная империя колдуна Дугпа-Мары

Это началось давно, почти три сотни лет назад, когда потерявшегося в горах ребёнка подобрал старый отшельник Митул, изгнанный из своего селения за ужасную неизлечимую болезнь. Народ побоялся быть заражённым от него и, кидая в мужчину камни, гнал его подальше от своего селения. Побитый камнями, весь в ушибах и ссадинах, в кровавых подтеках на ободранной одежде он, спрятавшись в горной расщелине, горько плакал от обиды, утирая и размазывая слёзы по своему лицу серой войлочной шапкой. Никто, даже из его родных, не кинулся ему на помощь.

Так, в страхе и одиночестве, шёл его первый день в горах, потом другой, третий… Ждал, ждал он своей неминуемой смерти и боялся умирать. День сменял ночь, а он всё ещё живой ворочался с боку на бок на холодном полу и не умирал, только всё сильнее в сведённом желудке да урчащих кишках ощущал голод и сильную ослабленность тела.

Митул с трудом поднялся, кое-как дотянулся до поросшей плесенью стены и, сорвал с неё гриб, поднёс его к носу, понюхал, а потом с жадностью стал долго жевать его. Тёплые волны разливались по телу, и красочные сны, в которые он мгновенно погрузился, были нереально правдоподобными. В них Митул видел себя здоровым, счастливым и полным сил.

Когда он проснулся, никакой усталости и боли в членах больше не ощущал. Он впервые за последние дни сладко потянулся, размял затёкшие кости и отправился в горы добывать себе пропитание.

Так и стал жить Митул отшельником в горах, далеко от родного народа.

Его лик день ото дня приобретал грозный хищный, злостный вид, так как на его лице сильно отразилась обида и ненависть к жизни. Он ненавидел жизнь в том проявлении, в котором она досталась ему. Всей своей обиженной, оскорбленной душой Митул ненавидел народ, который изгнал его, обрекая на страдания и мучительную погибель. Народ, который вместо того чтобы помочь излечиться от недуга, отрекся от него. И ненавидел Митул тех, кто теперь жил лучше него, счастливей него, имел свой дом, кров, свою постель и обнимал каждую ночь свою жену, и пополнял в этих объятиях численность своего рода, держал в своих руках замечательных сыновей и умилялся улыбками дочерей.

Со временем Митул сжился с этой ненавистью, но сам себе поклялся отомстить народу, сотворившему с ним это зло. Митул стал долгими днями и ночами впадать в транс под воздействием странных, растущих на длинных тонких ножках по горной стене, грибов. В таком изменённом сознании стал он путешествовать в каком-то другом измерении, общаться там с демонами и черпать оттуда, из этой темной пропасти, из этой бездонной бездны, чёрные магические знания.

А потом и ему, Митулу, улыбнулось счастье, когда он в очередной раз, будучи на охоте, наткнулся на мёртвое тело женщины, рядом с которым ползал и тормошил мать, требуя, чтобы она встала, плачущий маленький ребёнок. Митул взял Мару, так он его окрестил, на руки, прижал к себе, как самое дорогое сокровище, и, успокаивая малыша, понёс его в свое логово. Теперь Митулу было ради кого и для кого жить. И знаниями, которыми Митул овладел, он охотно делился с Марой, считая его не только своим преемником знаний, но и своим единственным сыном. Митул считал, что его послали духи, которым он служил. Для Мары он, охотясь, раздобыл шкуру буйвола, которая на протяжении долгих лет служила ему постелью, а также местом, на котором Мара забавлялся с игрушками. На этой шкуре у него валялись когти птиц, камни, косточки, которые он с детства раскидывал и видел в них различные картины происходящего, и козьи копытца. Потом, когда Митула не стало, Мара, считавший его своим родителем и скорбевший об этой утрате, в память о нём нанизал эти копытца на толстую, скрученную в несколько шнуров нить и ожерельем повесил на шею. Прикасаясь к ним, Мара всегда ощущал тонкую связь со своим отцом и часто прибегал в своих злодеяниях к его помощи.

Далеко среди горных долин сокрытый от посторонних глаз высокой горной грядой спрятался тайный подземный ход, тянущийся сквозь горное нутро в мистическую империю колдуна Дугпа-Мары. Там, в основанном ещё при отце городе, и находилось у него хранилище человеческих душ, оберегаемое верными сынами-воинами Дугпа-Мары, к каждому из которых от колдуна тянулись невидимые чёрные энергетические нити управления.

Человеческие же души были посредством колдовских ритуалов заточены в собственные запрограммированные и зомбированные колдуном тела и выполняли самую трудную работу в каменоломнях, вытачивая в тёмных горных скалах большой чёрный город, который был назван в честь именитого отца колдуна Дугпа-Мары — городом Митул.

Плетёные из длинных кожаных полосок, вымоченных в растворе жгучего перца, батоги свистели в воздухе, рассекая его, и хлёсткими шлепками прилипали к спинам измученных непосильным трудом рабов. Рабы вскрикивали, изгибались от боли и, подгоняемые этими шлепками, из последних сил, падая и вставая, таскали на своих исполосованных в кровь хребтах неподъёмные каменные глыбы, расчищая пространство в горных уступах для комнат. Они, эти порабощенные люди, могли бы вложить в работу свою любовь, своё сердце, но сердце у них спало, таким же крепким беспробудным сном, как и сознание, опоённое ядовитыми настойками колдуна. И они, люди, похожие на зомби, уже давно не помнили, кем являются на самом деле и откуда появились в этом страшном городе смерти — Митул.

Сыны Дугпа-Мары слыли семейством недосягаемых воинов. Это под их пристальным надзором, под ловкими и опасными, такими быстрыми, как разъяренная молния, движениями рук, беспрестанно гоняющих хлыст, под зорко следящими, сверкающими демоническим огнем глазами, день ото дня всё выше и выше возрастала чёрная стена, складываемая из горного камня и костей не выдержавших такого испытания людей. И возвышался в своём демоническом чёрном величии город Митул.

Мандыр-Сиддхи спустя год

В отличие от своих собратьев, которые до сих пор питались молоком кормилиц, Ананда очень быстро научился держать ложку и самостоятельно кушать, без помощи кормилицы. Это спасало его от употребления в пищу грудного молока, к которому он так и не сумел за год привыкнуть. Теперь он питался пищей, которую ему жевала Лакшими. Кормилица души не чаяла в воспитаннике, и все удивлялась:

— Какой смышлёный малыш, этот Ананда!

Больше всего Рохан, заключённый в тельце младенца, будто узник в тёмную тесную клетку, скучал по своему имени. Ему так хотелось, чтобы Лакшми, к которой он за этот год уже привык, нежно назвала его — Рохан. Но Лакшми не ведала о тайных мыслях младенца и, в очередной раз усадив его на молитвенную подушечку, вместо игрушки сунула ему в руку молитвенный барабанчик, и помогла Рохану, удерживая его маленький кулачок в своей руке, раскручивать его, разговаривала с ним.

— Ананда, держи крепче, — сжимала она его пальчики на барабанной ручке.

Больше всех малыш Ананда радовался встречи с Роханом, который уже приходил пообщаться с ним. Он склонился пред младенцем на колени низко-низко, опустив к земле голову, и полушёпотом попросил у него прощения, объяснив ему суть сложившейся ситуации.

— Забудь на время, что твоё имя Рохан, — попросил он малыша, — я обещаю вернуть тебя в твоё тело, как только выполню миссию спасения своего народа. Времени ждать до наступления этого часа уже осталось совсем не долго, дорога каждая минута.

И Рохан, внимательно слушая и понимая его, как бы давая своё согласие, с трудом выдавливая детскими губами звуки, произнёс, показывая рукой на себя:

— Ананда!

Рохан-Звёздный воин улыбнулся, и Ананда ткнул на него пальцем

— Рохан, — сказал он.

Так между ними было достигнуто соглашение, и Рохан теперь с чистой совестью пошел к Ламе-Сахелю, чтобы провозгласить ему свои намерения, якобы навеянные ему младенцем Анандой, что он готов принять участие в его воспитании.

Лама видел, как младенец Ананда общался с Роханом, и поэтому никаких сомнений у него не возникло. Кроме того, Лама–Сахель отметил для себя, что Рохан сделал большой скачок в своих знаниях, так как прекрасно сумел изложить свою мысль и свои доводы в телепатической форме. Лама–Сахель одобряюще кивнул головой.

Детство и становление колдуна Дугпа-Мары

Рохан внимательно наблюдал за колдуном, медитировал, пытался понять его, будто ходил за ним по пятам, и наблюдал за его жизнью. Изучал его повадки, техники. Ведь, только распознав врага, можно его точно и быстро обезвредить. В голове будто что-то щёлкало, и мысли быстро мелькали как переворачивающиеся страницы книги жизни Дугпа-Мары.

Сначала Рохан решил лишить Дугпа-Мару поддержки его отца. Все же Митул когда-то пытался простить причинивших ему зло людей, возносил мольбы, но у него не получалось. Да и никто из них, если честно, не раскаивался в содеянном и, тем более, не чувствовал своей вины перед Митулом. А ему хотелось, чтобы люди осознали, чтобы их сердца встрепенулись, чтобы они опомнились — ведь он живой человек, такой же, как и они, а разве можно так с живым было поступить?

Он часто ходил к горному отвесу, с которого был виден его посёлок и ждал, ждал, что вдалеке замаячит хрупкая женская фигурка его жены. Но все надежды Митула были тщетны. Все эти страдания, с которыми никак не получалось у него справиться, усмирить своё растущее негодование и озлобленность, дали свои плоды, прорастающие в плоть семенами зла. И тогда движимый жаждой мести Митул принял сговор с тёмными силами.

Стояла морозная ночь. Полная, холодная, будто кусок льда, луна поднялась и повисла над горой, высветив тёмную пещерную дыру. Где-то в предгорье встала в стойку, как вкопанная, уперев широкие лапы в скалу, самка степного волка и, взметнув к небу свою морду, взвыла на луну. Её протяжный вой понесся над просторами гор и, отражаемый эхом, наполнил собой пространство, будто звук камертона, звучащий с такой частотой колебаний, что производил резонансом усиление звуковых волн, и они летели, пронизывая собой всё. И летел над грядой волчий вой, подхватываемый со всех сторон собратьями стаи. Будто вышла на сцену одинокая пианистка, села за инструмент, взметнула кистями рук и с размаху опустила их на клавиши, и, вторя ей, заиграл весь оркестр. И зазвучала, завыла, заплакала в ночи волчья симфония.

Дикий страх охватил Митула, он кутался в шкуру и дрожал от холода. А волки выли, и их душераздирающий плач пронзил ужасом тело Митула.

Он, глядя в пустоту стен, взмолился:

— Услышьте меня! — закричал он. — Кто-нибудь, услышьте меня, спасите, помогите мне!

— Я тебя слышу, — послышалась речь, льющаяся из пространства. — Слышу и вижу твои мучения и мольбы. Ты взываешь к свету, но разве не свет погубил тебя?

Митул задумался.

— Кто ты? — жалобно спросил он.

Голос, не давая ему ответа, продолжал:

— А я слышу и знаю, как помочь твоему телу, как помочь окрепнуть твоему духу.

— Как? — спросил Митул.

— У человека есть потребность во что-то верить и кому-то служить. Поверь в меня, и ты обретешь небывалую силу и власть.

Так и получил Митул запретные знания — знания тёмных сил. Митул всем существом прочувствовал, как в него мощными волнами входила эта сила. Он видел её тени, слышал смех, сам тоже чему-то смеясь, радовался и ликовал.

Митул будто наполнился, вырос. Плечи его стали широкими, спина прямой. Да, посмотрев на своё отражение в воде при лунном свете, он не узнал своего лица. Морщины, проложившие свои глубокие дорожки на лице от горя и пережитого унижения, натянулись, уменьшилось седины, и глаза — они сверкали, очень ярко сверкали неведомым ему ранее огнём, и через их твёрдый, властный и холодный взор тоже полилась, просочилась эта мощная сила.

И Митул, осознав вошедшую в него нечеловеческую мощь, стал бесчинствовать, издеваясь над людьми. В недрах своей пещеры он создал лабораторию и там проводил опыты. Всякие травы смешивал, настойки готовил, выращивал какие-то грибы, сушил их, а потом измельчал их в порошок при помощи дощечек, измельчал снадобья в микроскопическую пыльцу. И эти превращенные в порошок споры грибов Митул добавлял в водоёмы, заражая воду.

Также Митул накладывал заклятия на поля с посевами. Эти заклятия приходили к нему извне, оформлялись в слова, приобретая определённую смысловую формулу, и слетали с быстро шевелящихся губ. Неслись проклятия, достигая своей магической цели, и люди, которые пили потом эту воду и употребляли в пищу плоды природы, становились умалишёнными и слышали некий глас, зовущий их. Ведомые этим зовом люди, словно зомби, шли далеко в горы в лапы к колдуну, таким образом, попадая к нему в рабство, прямиком на каменоломни. Такую жестокую месть для народа придумал Митул и гордился своей выдумкой.

— Пусть люди, изгнавшие меня из глиняной мазанки, — часто говаривал он Маре, — разлучившие меня с моей семьёй и жаждущие моей смерти, теперь сами, своими руками, ценой своих собственных жизней выстроят для меня город. Мой город, город Митул.

Митул даже сам для себя решил, что несчастная погибшая мать Мары так же, как и он, была с дитём на руках безжалостно изгнана из общины и, не сумев прокормиться в горах, сгинула, оставив погибать маленького Мару. Эту версию и внушал Митул подрастающему Маре. Взрастил он ребенка злым, заставив впитать это ненависть, посеял в сердце ребёнка жажду мести, тем самым вытравив в детской душе всё светлое, что могло в ней только быть, стёр всё хорошее из его памяти и заполнил образовавшуюся пустоту тёмными знаниями. Так душа Мары почернела.

Мара подрос и стал помогать отцу, творить бесчинства над людьми. Но он был уже нового, более совершенного поколения, и у него очень хорошо получалось производить энергетические воздействия на человека. Мара создавал астральных сущностей и направлял их на племена. От таких действий юного мага, так его уже можно было назвать, люди становились бесноватыми, их поведение было неадекватным, днем и ночью больных преследовали галлюцинации, они кричали, рвали на себе волосы и одежду.

За перевалом была чёрная гора, куда все боялись ходить, в её сторону даже боялись смотреть, потому что именно на эту гору шли обезумевшие, и за этим перевалом пропадали без вести люди.

Но не все, кто пил эту воду, становились зомбированными. Некоторые люди, к великому разочарованию колдуна, под его влияние не попадали, так как их духовность была очень высокой и противостояла колдовству Митула и его приемника Мары. Мало того, такие люди своим даром веры и убеждения могли удержать рядом близкого человека и уберечь его от колдовского воздействия — другими словами — противостоять колдовским чарам. Это сильно злило и раздражало Митула, и они вместе с Марой ещё больше совершенствовали колдовское мастерство, оттачивая свои техники воздействия на человека.

Подневольных людей в каменоломнях становилось всё больше, за ними требовался надзор, с которым пока ещё справлялся Мара, но Митулу нужны были свои люди, своё войско, и тогда он стал витающим духом приходить в поселения к женщинам и заниматься с ними астральным сексом, оплодотворяя их. Стали рождаться в поселениях странные дети, наделённые сверхспособностями. Внешне они были обычными людьми, но главным их отличием был едва заметно раздвоённый кончик языка. Эти дети были также отмечены необыкновенной красотой, гармонично сложённой фигурой и невероятной силой. Радоваться бы родителям за своих детей, но по исполнении пятнадцати лет дети сами собирались и уходили из дома в неведомо куда. Вёл их в горы зов, который слышали они в себе, зов их отца — колдуна Митула.

Оракул, предшественник Саду, непрестанно читал мантры и взывал к небесам, чтобы было послано спасение для народа, и было оракулу видение, что колдун, живущий в горах, является злом, порождённым людьми.

— Скоро наступят праведные времена! — провозгласил оракул на площади для собравшегося народа. — Но люди должны испросить у колдуна прощения, так как они сами его породили.

С этого времени люди стали проводить обряды подношений колдуну и петь ему свои мольбы о пощаде. Испросили люди также прощения у обиженной ими женщины — жены Митула — и умоляли её пойти к нему в горы, за страшный перевал, с их мольбами о прощении. Собралась Ситара в путь, так как на протяжении разлуки с Митулом по-прежнему очень любила своего супруга, изгнанного злыми людьми из селения, и очень скучала по нему.

Долгожданная встреча Митула и Ситары

Ситара шла, согнувшаяся под тяжестью прожитых годов. Время, не жалея ее когда-то прекрасного лица испещрило его морщинками, а лучистые некогда глаза, слезились, наполненный усталостью и грустью. Снаряжённая селянами в дорогу вела под уздцы ослика, запряжённого в двухколесную арбу, гружённую через верх дарами для колдуна Митула. Арба тихо катилась, монотонно поскрипывая большими деревянными ободами колес, и Ситара также тихо, еле шаркая по пыльной дороге не слушающимися её ногами и одной рукой придерживаясь за арбу, следовала подле неё. Она медленно шла и думала о своей нелегкой, уже можно сказать, прожитой жизни. Если её, конечно, жизнью можно назвать. Ведь с того дня, когда гонимые страхом перед неведомой болезнью озлобившиеся люди разлучили их с Митулом, жизнь для неё утратила всякий смысл, и желание существовать на этой земле пропало вместе с ним, вместе с милым Митулом. Умерло в душе всё, кануло как в пропасть, в бездну. И ей казалось, что и сама она умерла — умерла без его рук, объятий и сможет ожить только тогда, когда он снова прикоснётся к ней.

Поначалу Ситара, так сильно рыдала и рвала на себе волосы, что все думали, что она сошла с ума, но потом, принимая снадобья, которые ей давал местный шаман-целитель, она понемногу успокоилась, и стала жить обычной будничной жизнью. Но эта жизнь без любимого утратила свои радужные цвета, и Ситара стала походить на тёмную бесшумную, словно безжизненную, тень. Глаза её со временем помутнели, будто подернулись тонкой плёночкой льда, ее роскошных длинных шелковистых волос, которые так любил гладить Митул, тоже коснулась холодная изморозь. Годы шли, шли десятилетия, превращая пышущую жизнью женщину в безликую, скрюченную временем одинокую старуху.

Она так и осталась жить в построенной Митулом глиняной мазанке, основой стен которой были лошадиный навоз, соломенная труха, да кукурузная ботва, покрывающая пологую крышу. Ситара всю свою жизнь ждала, что придет тот день, когда Митул отворит дверь, застынет в проёме и, как всегда, улыбнётся, с любовью во взоре глядя на нее.

Она ждала этого часа и всегда держала дом в порядке, чтобы не быть застигнутой врасплох. И в комнатах всегда было чисто и свежо, ведь Ситара не ленилась месить коровьи лепешки с соломой и смазывать этим раствором полы. Митул не шёл, и она опечаленная сидела у печки, подкидывала в нее кизяк и пекла самые вкусные в их ауле лепёшки. И сейчас она тоже взяла эти лепёшки в путь, зная, как с аппетитом их будет уплетать Митул.

Ситара остановилась, оглянулась назад, будто колебалась — вернуться или продолжить путь? Она старуха, древняя старуха. А он, как теперь выглядит он? Ситара заплакала. Нет, не может она предстать пред ним, помнящим её молодое лицо и упругие груди, такой обветшалой, как старый трухлявый пень. Да он и не узнает её в таком уродливом сморщенном теле. Так зачем она тогда идёт к нему, волочет своё непослушное тело из последних сил и на что-то надеется, чего-то ждёт от этой встречи?

Ослик уперся и не хотел следовать дальше. Ситара, принимая это, не стала его подгонять, а, опустившись на корточки, села в ковыль, седую кучерявую травку, и, облокотившись на ноги ослика, стала думать: «Если я не пойду дальше, то так и не узнаю, любил ли он меня так же сильно, как люблю его я».

— Ну, а вдруг Митул тоже страдал без меня и ждал? — мыслью промелькнуло в её голове, и она произнесла эту фразу вслух.

— Ждал! — услышала она его голос.

Ситара вскочила и оглянулась вокруг — рядом никого не было.

— Показалось, — сказала она сама себе и, молча роняя слёзы, заплакала.

— Ждал! — снова повторил голос.

— Митул! — закричала она.

Митул находился в своей лаборатории и, непонятно от чего, нервничал — ему было как-то не по себе, что-то тревожило. Его уже давно бесчувственную, очерствевшую, огрубевшую, потемневшую душу теперь будто что-то обжигало, что-то тёплое и приятное, а что — он не мог вспомнить. Какая-то тревога росла и растекалась по его венам. Какое-то забытое и много лет назад схороненное глубоко в душе чувство рвалось на поверхность.

— Митул! — услышал он крик, и его губы в непроизвольном движении сами прошептали: — Ситара!

И будто молнией пронзило его тело.

— Ситара! — закричал он. — Где ты, Ситара?

Как ошалелый помчался Митул, спотыкаясь и падая, и снова вставая, побежал, не чуя ног, к тому обрыву, к которому изо дня в день, из года в год ранее хаживал, чтобы хотя бы издали увидеть её силуэт, увидеть свою любимую женщину — Ситару.

Он увидел её вдалеке и не сразу узнал. Очень старая седая женщина, сгорбившись, сидела рядом с груженой повозкой, и казалось, что она дремала. Маг остановился. Всмотрелся в неё, вслушался. Теплом любви веяло с её стороны, и он вспомнил этот запах, он вспомнил вкус её нежных губ, и из самых глубоких душевных залежей вырвалась на волю давно уснувшая, замурованная злом любовь.

— Ситара! — побежал он к ней на встречу.

И Ситара будто очнулась, увидев его. С трудом поднявшись, не смела пошевелиться, а только испуганно ждала, как он, приблизившись к ней, взглянет в её немолодое лицо и с ужасом отпрянет в сторону. Крупные слезы катились по обветренным скулам, и она смахивала их грубыми, изуродованными мозолями и потрескавшимися ладонями.

Митул, приблизившись к ней, крепко обнял Ситару и поцеловал. Он будто не заметил её старости, а только сильнее прижимал хрупкие плечи к своей груди. И как будто не было между ними этой страшной, горькой, долгой, почти во всю жизнь длиной, разлуки. Они стояли, обнявшись, и оба плакали, боясь даже шелохнуться, чтобы не спугнуть этого долгожданного мгновения счастья. И сердце мага в объятиях любимой оттаивало, и покидали его обиды, ненависть, и вытекало слезами из него зло, и всё его тело наполнялось любовью к своей единственной женщине Ситаре. Таким образом, маг стал уязвимым и терял свою колдовскую силу, и снова, становясь простым человеком, мог любить.

Тёмные сущности, верно служившие колдуну, встревожились. Маг Митул нарушает контракт. Нарушает их тайное соглашение. Любовь, вспыхнувшая в сердце мага, может полностью уничтожить его тёмную сторону и, обратив на себя, нейтрализовать её светом любви. И эти сущности, которые уже вобрали в себя огромную силу, боялись быть уязвимыми. Они боялись быть уничтоженными любовью и в своих опасениях обратились к юному Маре. Они посулили ему доступ к бессмертию, энергетические силы которого, получив великие знания, он сможет черпать из человеческих душ. Взамен этого они потребовали, чтобы Мара следующей же ночью принёс в знак подтверждения этого договора человеческие жертвы, а именно — нарушившего свою клятву колдуна Митула и женщину, пробудившую в нём спящее чувство любви — Ситару. Таким образом, Мара заключил контракт с силами тьмы и, когда наступила ночь, энергетическим ударом скинул с обрыва так и стоявших в обнимку Митула и Ситару. Вся сила и знания, которые ранее принадлежали Митулу, перешли к Дугпа-Маре.

Люди, которые потом нашли у скал разбившихся, но так и не разжавших объятий Митула и Ситару, решили, что колдун, встретив любимую, простил их и своей смертью показал, что больше им вреда от него не последует. И предали они тела Митула и Ситары земле с великими почестями, схоронив их в одной на двоих могиле. Большой пир был устроен по поводу освобождения народа от сил зла, но, как в дальнейшем показало время, беды их только возрастали. Более сильное зло пришло на смену предыдущему и ещё суровей проявляло себя.

Дугпа-Мара, оставшись один, нанизал на толстую нить козьи копытца в память о Митуле и занял его место. Впитав в себя его силы и знания, стал готовить ещё более ядовитые зелья, чтобы продолжить отравлять водоемы, бесчинствовал, злорадствовал над муками людей.

Хранилище душ колдуна Дугпа-Мары

Дугпа-Мара, вступив в соглашение с тёмными силами, посулившими ему бессмертие, и вправду, скинув со скалы Митула и Ситару, сумел завладеть их душами и очень быстро освоил технику продления жизни за счет чужого человеческого потенциала. Эти души, как и было ему обещано, выйдя из тел умерщвленных им людей, оставляли Маре накопленные за свою человеческую жизнь знания и весь свой энергетический и творческий потенциал, который полностью изымался колдуном. Поэтому человеческая душа, похищенная колдуном, утрачивала способность перерождения в новую жизнь и теряла возможность дальней эволюции. Дугпа-Мара пожирая очередную душу в необыкновенном блаженстве, содрогаясь и искрясь всем телом так, словно через него проходит высоковольтный электрический разряд, кричал, и энергии потребляемой им души вселяли в него мощь, наливая тело дополнительными годами жизни. Чувство наслаждения от наполнения энергетическим жизненным потенциалом до такой степени въелось в сознание колдуна, что Дугпа-Мара жаждал повторения этих мгновений, сравнимых по ощущениям с самым высоким экстазом. Потом опустошённые субстанции душ Дугпа-Мара помещал в своей лаборатории в ёмкости, похожие на крупные пчелиные соты, сделанные из чёрного лоснящегося воска, и плотно закупоривал их, чтобы не оставить этим душам возможности вернуть похищенные колдуном ресурсы.

Спустя годы несметные войска верных воинов — сынов Митула — которые перешли по наследству от отца к Дугпа-Маре, собрались для завоеваний земель, расширения империи колдуна. Они выжигали селения, насиловали красавиц и брали в плен ни в чём неповинных людей, порабощая их и пополняя их душами источник жизненных сил колдуна Дугпа-Мары. И чем духовнее была уничтоженная личность пленника, тем более ценна была его душа для колдуна и тем с большей щедростью бросал он за такую добычу золотые монеты воинам, одаривая и благодаря их таким способом за содеянное зло.

Кроме этого, маг, создавая свирепых помощников, направлял их, разрушать тем самым его эфирную, ментальную и, как следствие, физическую оболочку человека. Эти черные сущности, будто крупные невидимые глазу пиявки, всасываясь в человеческую плоть, росли, разбухали, увеличивались в размерах, набирались сил, захватывали ум и сознание человека и любыми способами достигали заданной цели. Вследствие этого человек становился энергетически обесточенным этими сущностями — вялым, болезненным, безжизненным, обречённым на смерть.

Но и этого было мало колдуну Дугпа-Маре — тёмные силы требовали от него ещё больше жертв, а, надо сказать, Дугпа-Мара верно служил тем, кто отметил его этим могуществом, властью, величием. И он придумывал всё более коварные ухищрения для воздействия на живущих людей.

Колдун Дугпа-Мара знал, что вода обладает определённой информационной памятью, поэтому, кроме зелья, состав которого был разработан Митулом, вносил в неё вербальные ключи злых заклинаний. И эти слова, подпитанные внутренней силой колдуна и сконцентрированными в эпифизе его мозга обширными тайными знаниями целого мира, космоса, перерабатываемыми им в чёрных корыстных целях, имели огромную уничтожающую силу.

И пошёл по селениям страх, и поползли слухи о страшном колдовстве чёрного мага.

За сотни лет власти Дугпа-Мары и потребления им чужих ресурсов знаний строение черепа колдуна менялось. Его затылочная часть стала сильно вытянутой, одутловатой, увеличилась в размерах. И от этого голова колдуна часто болела, особенно на свету. Поэтому Дугпа-Мара не любил солнечный свет и дневное время суток больше проводил, уединившись в своих владениях. Зато ночью, когда луна всходила на небосводе, он в длинном чёрном плаще почти невидимый в темноте, сливаясь с ночным мраком, бесшумно передвигался по своим владениям. И только светлая от копны седых длинных волос уродливо деформированная голова, обрамлённая измусоленной белёсой бородой, призрачно высвечивалась во тьме ночи и тем самым испугала не одного человека.

Среди людей даже поползли слухи о страшной, чудовищной голове колдуна, которая сама по себе, отсоединившись от тела, путешествует во тьме ночи. Многие няньки, которым с трудом удавалось уложить детей спать, даже стали использовать это как страшную сказку для усмирения балующейся детворы. Мол, эта голова без тела зыркает по сторонам, заглядывает в окна и ищет тех, кто не желает спать. И своими страшными огненными глазницами высматривает во мраке колдун непослушных, ищет их, чтобы навсегда забрать себе невинную детскую душу. Дети, и вправду испуганные такой историей, поджимали под себя ножки, накрывались одеялом вместе с головой, страшась даже шелохнуться, с этими мыслями о колдуне засыпали. И многим, многим людям во сне стал являться образ колдуна Дугпа-Мары. И очень стали бояться его все, от маленьких детей до видавших жизнь стариков.

Потянулись тогда люди за помощью к Оракулу-Саду. Оракул готовил для страждущего народа целебные снадобья. Люди пили приготовленные им лекарства и развешивал в своих домах пучки трав, способствующих отпугиванию тёмных сущностей. От дома к дому тянулись разноцветные молитвенные флажки, беспрестанно читали люди мантры, веря в их неоспоримую волшебную силу. От этих действий людям становилось легче дышать, под этой защитой, и усиливалась, росла их вера в светлые силы. Всё чаще стали звучать в поселениях молитвенные барабаны, и собирались на площади люди, а специально обученные Оракулом люди, облачённые в яркие маски и костюмы, танцевали обрядовые танцы Цам, распространяя благое по земле. Возлагая дары на жертвенник, жалуясь светлым силам о бедах и просили люди помощи — что бы направили на истинный путь. Оракул на таких праздниках проповедовал, что нужно в себе победить себя, быть чистым духом и телом, не вредить существам, а нужно помогать всем.

Долго думали люди, что значит сие, и те думы позволили им понять вещь простую, что надо себя познавать, изменять в свое сознание и противостоять так неведению. Прозревшие поняли, что воспитывать нужно детей и самих себя, перестать лгать, воровать, убивать, жадничать, желать того, что есть у соседей и других людей. Посоветовавшись с Оракулом и под его руководством люди стали тайно в горах строить поселения, скрытые от посторонних глаз, и воспитывать там детей своих, внушая им эти простые истины, выполнить которые в жизни стало так сложно. И на тех людей, которые сумели побороть себя, повернуть свой взор внутрь себя и усилиться в своей вере, чары Дугпа-Мары перестали оказывать своё колдовское воздействие. И тогда остальные, глядя на них, начали практиковать медитацию и отказ от грехов, подробно разбирать причины возникновения загрязнений у каждого человека, впустили в свою душу чистый божественный луч, спасая тем самым свою бессмертную душу и давая ей возможность одержать окончательную победу над распространяющимся по вселенной злом. И эти просвещенные люди надеялись на возвращение дорогих им людей, молились об их спасении, а самые смелые и отважные из них становились инициаторами восстания против сил зла.

Повязывали они на запястья красные защитные шнурки и, вооружившись благословением Ламы и непоколебимой верой в свою победу, сколачивая отряды, отправлялись в горы, чтобы, защищая свои семьи, противостоять врагу.

Колдун Дугпа-Мара от таких действий людских ещё больше зверел и бесчинствовал. И воины, направляемые колдуном Дугпа-Марой, стали похищать и убивать монахов, и их главной задачей было окончательно обезоружить людей, вытеснить, истребить их веру, уничтожить людской род.

Многие, оставшись без крова, умирали от голода, но, объединившись в своих несчастьях и сплотившись, преодолевая все мытарства, народ разгребал развалины и вновь восстанавливал разрушенные врагом поселения и монастыри.

Призыв к действию

Рохан смотрел внутрь Мары — туда, где был исток его жизненного начала в тот миг, когда светлая душа, воплотившись в физическое тело ребёнка, пришла на эту землю с чистым, ещё ничем не омрачённым сознанием. Почти триста лет назад, люди изгнали из своего поселения больного Митула и точно так же, ни в чём не повинную, несчастную больную женщину с маленьким ребёнком на руках — мать Мары. Маленький Мара, ничего не понимающий, ни в чем ещё не виноватый, чистыми, светлыми глазами смотрел на мир, на небо, солнце и на застывающий под ласковыми тёплыми лучами взгляд своей никому не нужной матери.

Потом, в борьбе за выживание, в борьбе за своё существование Митул и Мара противостояли людскому злу, отвечая злом на зло, потому что ожесточившиеся люди попросту не слышали их мольбы, были глухи к их страданиям и их добрым помыслам. И эти двое огрубели, очерствели в своем одиночестве, озлобились и стали мстить. Мстить жестоко и беспощадно — за себя и за тех, кому предстоит принять источаемое людьми зло. В этой жестокой борьбе кануло в бездну не одно поколение.

Хотя и не сразу, но люди осознали свою вину перед колдуном Митулом. Они раскаялись в содеянном, причинённом ему от невежества, и испросили его супругу Ситару вымолить у него для них пощады. И, так как ранее Митул познал любовь, соприкоснувшись с ней снова, его сердце смягчилось, оттаяло, избавляя от гнева душу Митула — а вот Мара, он уже не умел жить по-другому, он не знал, как это. Ему, выросшему в окружении сил зла, была неведома жизнь простого человека, и его сердце никогда не знало любви. А без любви в сердце, без этого тепла в душе человек утрачивает свою человечность и зверствует. Он становится самым опасным хищником — хищником, пожирающим самого себя и всех живых существ вокруг. И от этой уничтожающей боли, причиняемой самому себе, он впадал в агонию и, уже не осознавая, утрачивая контроль над происходящим, пожирал всё живое вокруг себя. Остановить его в этом мог только свет — сильный, яркий ослепляющий свет чистой верующей души, это понял молодой монах — звездный посланник.

Он понял, что жизнь для населения местности, где бесчинствовал колдун Дугпа-Мара стала настоящим кошмаром, и, не видя никакого другого выхода, они стали искать спасения в вере. Для их спасения пришёл на землю звёздный посланник. Он, звёздный воин, пришедший на землю спасти человечество, являлся сыном чёрного злейшего колдуна Дугпа-Мары и одновременно — сыном светлых божественных сил Оракула-Саду. И в нём, в звёздном посланнике, на генном уровне в равных долях заложены великие знания тёмных и светлых сил, а вот как ими воспользоваться — это и есть выбор человеческого существа. И эти знания, которыми он наделён, так же находятся в каждом человеке. И он, пришедший на землю посланник, понимает, что это противоборство людей и колдуна было необходимо людям и послужило уроком, чтобы посредством такого страшного магического давления пробудить в их сердцах светлое начало и обратить их к духовности, повернуть их лицами к вере.

Таким образом, это противоборство сил людям было дано во благо, ведь если бы не было колдуна — не было бы у них такого стремления, рвения читать мантры, строить монастыри, обращаться к вере, защищая себя. Это же он, колдун Дугпа-Мара, подвигнул их к вере, к возведению монастырей — чтобы научить их защищаться от него, защитить своё потомство от разлагающих душу тёмных сил. Так, прежде чем увидеть свет, людям пришлось погрузиться во мрак.

— Таким образом, — думал Рохан, — всё устроено высшими силами.

Это противостояние сил дано для развития человечества, для пробуждения сознания людей, чтобы хоть как-то начали они шевелиться, к чему-то стремиться, чтобы обратили они свой взгляд на высшие духовные, божественные сферы, ведь свет души должен тянуться к небу — или она, погрязнув в тёмных силах зла, может быть навсегда потеряна. Эту возможную потерю души можно ощутить на ранней стадии, когда тёмные стороны начинают своё влияние, проявляя себя в зависти, лживости, жадности, ненависти, подлости. Что, в свою очередь, обязательно проявит себя в физическом теле человека всевозможными недугами. Тем самым телу посылается болевой сигнал, и если человек его не слышит, то эта боль будет усиливаться, расти, маячить ему, что пришло время остановиться, задуматься, нащупать эту точку начала конца и своевременно ликвидировать источник, питающий боль, пока эта быстрорастущая точка не достигла черты невозврата.

Так думал Рохан, он понял: «Жизнь человека — это весы. Весы его добрых и злых поступков. И чаша с весами светлого начала человека должна удерживаться в высоком состоянии, будто своей легкостью, невесомостью тянущаяся к небу. И если вдруг человек начинает совершать поступки, утяжеляющие эту чашу, то зло, поднимаясь вверх, начинает в неё перетекать. Таким образом, заполняя чернотой человеческую сущность». И ещё одна мысль пришла Рохану на ум: «Тёмные силы, они никогда никуда не уйдут. Бесполезно мечтать об их уничтожении, потому что именно они являются своеобразными гирями на весах, балансируя допустимую греховную составляющую человека».

— Таким образом, — выйдя из медитации, вслух произнёс Рохан, — зло можно устранить только силой добра, только светом, только силой молитвы и божественной верой.

— Пробудись, человек! — закричал Рохан. — Скинь со своих плеч тёмную суму, склони в вере свои колени и вдохни этот струящийся чистый воздух небесных сфер.

Закончив медитацию Рохан решил начать действовать, он призвал всех монахов монастыря, души которых незамедлительно явились на телепатический зов.

— Вы, сильные из сильнейших, — поприветствовал он их. — Вы, познавшие себя и ведающие законы мироздания, я призываю ваши светлые умы совершить магический ритуал.

Полная тишина стояла вокруг, души слушали его.

— В нашей возможности повлиять на дальнейшую судьбу народа, живущего в предгорьях. Он страдает. Ему, раскаивающемуся и уверовавшему, грозит вымирание. Сегодня колдун Дугпа-Мара сильнейшим ядовитым зельем собирается отравить горные источники. Все вместе мы сумеем волевым потоком светлых сил добра повлиять на химический состав приготовленного магом зелья и полностью изменить силой мысли его составляющие, перепрограммировав зелье на созидательный, восстанавливающий процесс.

И окружили монахи магический кристалл под куполом Мандыр-Сиддхи. И тянулись к ним в помощь и присоединялись вкруг монахи со всего монастыря, и посылали в этот кристалл любовь высших сфер.

Колдун Дугпа-Мара занёс над истоком реки свой тёмный флакон и вылил его содержимое в воду.

Монахи возложили свои руки на кристалл и запели мантры. Под этим потоком чистых энергий кристалл искрился, сверкал, переливался таким необыкновенным сиянием, что хотелось смотреть на него, не отрываясь. Бесконечная радуга от преломления его лучей и маленьких капель воды, бьющих из водопада, наполнила всё пространство и даже вырвалась сквозь высокий купол монастыря. Радуга повисла над всей грядой Гималайских гор. Еле заметный дождик, будто благословляя эту священную землю, капал с неба. Люди радовались взошедшему радужному свету, и ликовали. Вода в источниках искрилась и стала такой чистой, что каждый камушек, каждую ракушку, каждую рыбку было в ней видно. Солнце своими лучами проникло повсюду и заглянуло в пещеру, в страшную лабораторию мага, и от тепла, распространившегося внутри, стали таять чёрные соты, освобождая пленённые души, и они летели в небо, тянулись к свету, чтобы вновь продолжить свою эволюцию. Дети плавали в тех чистых источниках, струящихся с гор, и люди пили воду, исцеляясь от ее чистоты. Попадая в организм ранее заражённых людей, вода создавала для сущностей горящую святостью среду, и они, отцепляясь от человеческого тела, разъярённые этими ожогами, летели обратно к своему создателю Дугпа-Маре и впивались в него, кричащего и корчившегося от боли. Колдун Дугпа-Мара лежал в беспамятстве на горном уступе. Щуплый, сморщенный бездыханный старик, проживший очень длинную жизнь, и жизни не познавший.

Так звёздный посланник и монахи Мандыр-Сиддхи силой веры спасли родной народ от погибели. Но их подвиги только начинались, ведь в долинах много ещё было поселений, утративших свою веру и так же страждущих.

ГЛАВА 2

Младенчество Ананды

Младенчество, оно у каждого бывает разным: кто-то в куклы играет, кто-то пузыри из носа пускает. Ананда же не испытал всех этих радостей. Ананда — один из немногих детей, возможно, даже единственный на Земле, на всей огромной планете, познал на примере своей собственной души, что может означать детство во взрослом теле монаха. Ведь он сам не оставил себе выбора, когда добровольно совершил подмену тел. Ананда понимал, что колдун Дугпа-Мара до такой степени зверствует, что ждать, когда вырастет физическая оболочка, времени нет — это очень длительный, растянутый на годы процесс.

Цель, с которой Ананда произвел подмену тел, была достигнута. Чёрный колдун, на протяжении нескольких сотен лет истребляющий народ, злейший маг Дугпа-Мара, был повержен. Ананда в теле Рохана, был готов вернуть физическую телесную оболочку её владельцу, искал теперь возможность остаться с младенцем наедине, но Лакшми и Мандури ребенка просто из виду не упускали. А для того, чтобы совершить подмену души, хотя бы одна из физических телесных оболочек должна быть свободной, и монах Рохан с целью более частого общения с Анандой наедине, испросил у Ламы-Сахеля разрешения преподавать малышу тайные знания. Молчаливый, но очень наблюдательный Лама-Сахель уже давно для себя отметил, что малыш Ананда тянется к Рохану, в буквальном смысле слова гоняется за ним, и решил, что вреда от того, что Рохан возьмёт опеку над малышом, никакого не будет, лишь одни плюсы. Тем более, Рохан, судя даже по последним событиям, свершил огромную миссию по спасению страждущего народа от страшных злобных чар колдуна Дугпа-Мары, тем самым зарекомендовал себя великим мастером, имеющим сиддхи. И если уж Ананда сам выбирает себе наставника, то так тому и быть.

Кормилица Лакшми негодовала:

— Ребёнку едва за полтора года перевалило, — обратилась она к Ламе-Сахелю, — он от груди не успел оторваться, а его по пещерам будут водить, в транс погружать. Нет, нет, — возмущалась она, — ему надо расти, набираясь сил и здоровья.

Лама-Сахель её возражений не слушал. Кроме того, он же держал обет молчания и общался с окружением только телепатически, а этот тонкий канал связи Лакшми уловить не могла.

Оракул-Саду, увидевший вышедшую из-под всяческого контроля Лакшми, очень строго приструнил её, пояснив:

— Кроме как для сил и здоровья, Лакшми, мальчик прибыл в монастырь Мандыр-Сиддхи, чтобы получить масштабные знания и совершенствоваться своим духом и телом, развивая себя.

— Это ребёнок! — не унималась Лакшми.

Оракул-Саду, будто не слыша её, продолжал:

— Кроме того, — добавил он, — Рохан — достойный наставник для Ананды. Он наработал и впитал в себя практики и знания, которыми сможет поделиться с Анандой. В свою очередь, и для Ананды общение с Роханом будет полезным. А ты, Лакшми, иди займись своими делами и так же, как об Ананде, позаботься о других детях, которым так же очень необходимы большая любовь, внимание и забота кормилицы.

Лакшми обиженно сверкала своими чёрными, полными слёз глазами.

— Забота кормилицы! — ещё раз подчеркнул Оракул-Саду свои слова.

Так и стал Ананда вместе с Роханом познавать тайные знания. И всё бы могло сложиться очень хорошо, и они могли бы незаметно для других совершить обратный обмен телами, если бы не одно «но» — у маленького Рохана не получался выход из тела. В силу возраста тело недостаточно слушалось его для того, чтобы расслабиться в определённой асане. Из-за этого его ум не мог полностью расслабиться и успокоиться, сосредоточившись на том, чтобы перестать чувствовать физическую оболочку, растворить её во вселенной, срастись с бесконечным потоком пространства, струящегося сквозь плоть, что в свою очередь даст возможность перестать ощущать члены. Маленький Ананда постоянно отвлекался от этого процесса, и его ручки, уставшие даже короткое время держать вместе ладошки, непроизвольно потирали глазки, и малыш начинал плакать.

Душе Рохана было невыносимо оскорбительно, унизительно находиться в детском теле, которое было таким беспомощным и непослушным, что не могло даже без помощи нянек обслужить само себя. Чувство зависимости от старших делало душу Рохана несчастной и сильно ранимой. Несоответствие души и тела, пребывающих в постоянном конфликте между собой, постепенно разрушало его внутреннюю силу, его волевые потоки, тем самым ослабляя и разрушая приобретённые за многие годы изнурительных тренировок знания и прежние практические наработки. Это чувство беспомощности порождало новое, становящееся до того гиперактивным чувство уязвимости, что он не мог спокойно отдыхать, не мог уснуть сладким сном младенца и, чувствуя, что что-то надо с этим делать, и не понимая — что, приобретал нервозность, раздражительность, плаксивость и бессонницу. Ананда в теле Рохана так же переживал за состояние своего родного тела, волновался, чтобы не пострадала его физическая оболочка, ведь уже шёл четвертый год его пребывания в чужом теле.

Звёздная душа Ананды постоянно думала о том, что чем раньше войти в свое тело, тем оно быстрее начнёт развиваться, потому что родная душа сильнее, она свою звёздную проекцию на сознание тела сделает, а так, пребывая в теле взрослого монаха, он питает его, а младенец тем временем тело не развивает.

Так думал он, стоя у магического кристалла: «Как, как же произвести замену, потому что мне нужно это тело, мне нужно вернуться в него, чтобы его развить, развить способности в теле с его генетикой, с генетикой тёмных и светлых сил, синтез которых открывает передо мной огромные возможности, так необходимые для служения своему многострадальному народу». И ему от кристалла пришло знание о существовании на теле человека определённых точек, воздействие на которые способно погрузить в транс человека. Рохан, оставшись наедине с младенцем, воспользовался полученными техниками, а когда тело малыша было без сознания, он приказал его душе выйти из тела и занять свою оболочку.

Приобретя назад своё тело, маленький Ананда без промедления начал проводить дыхательную гимнастику, чтобы восстановить физическую оболочку от пережитого ею стресса. Он, лёжа в кроватке на спине, положил одну ручку на грудь, а другую на живот и начал дыхательные упражнения брюшиной, чтобы наполнить нижние чакры в теле праной. Ведь человеческое тело — это вселенная, распределённая по мирам, а чакры — это те же уровни сознания миров. Он наполнял живот воздухом, удерживал его несколько секунд и всё без остатка выдыхал. Ананда делал каждый день такое упражнение по пятнадцать минут. Так он развивал себя на уровне физического тела, а для развития души мысленно читал мантры.

Когда же Ананда подрос и мог сам передвигаться, овладел речью, то он стал, медитируя у кристалла в центральном зале под куполом монастыря, входить в состояние сиддхи. Так он мгновенно мог сонастраиваться с кристаллом, соединяться с ним всеми чакрами и получать от него длиннейшие информационные лучи, которые способствовали развитию его мозга в этом теле. Он необыкновенно быстро стал обладателем большой силой ума и был не по возрасту мудр. И когда его растущее не по годам тело налилось определенной силой, он начал проводить практику принятия светлых, вдохновляющих, созидающих энергий солнца, и от этих энергий ум его стал быстрым, как молния, сильным и светлым.

Ананда, окрепнув физически и духовно, продолжил себя развивать боевыми искусствами, и учитель, обучающий его этому мастерству, был изумлён, что мальчик привносит в искусство боя новые, никому ранее неизвестные движения. Его удар вдобавок ко всему обладал точным энергетическим посылом больше, нежели физической силой. То есть, если он рукой, либо ногой, исполняя приём, шёл в нападение на врага, то большой концентрированный поток энергии выходил из конечности и наповал сбивал объект. Таким образом, этот энергетический посыл по своей силе удара был мощнее, чем физический удар. Кроме того, энергетические удары Ананда научился генерировать с инфразвуком, и, в зависимости от интенсивности концентрации этих звуковых колебаний и вложенных в них энергокодов, удар мог нести в себе как созидательно-лечебное, так и поражающее, уничтожающее воздействие на объект.

Окружающие Ананду монахи начали даже незаметно для себя перенимать от этого ребёнка знания.

Однажды Ананда, сидя на молитвенной подушке под куполом монастыря, соединялся с кристаллом своими чакрами, выходя сознанием в высшие сферы бытия — туда, где обитает вселенский разум. Там он получал знания от просветленных существ.

Сегодня же её обучили очень сильной и необыкновенно красивой, можно сказать, «сияющей мантре», и вот уже на протяжении нескольких часов под сводом монастыря Мандыр-Сиддхи звучал её напев, так что незаметно окружившие Ананду монахи, тихо присев рядом, подхватили её, и все вместе слились в унисон:

— Ом Ма Ни Пад Ме Хунг!

Так звучала эта мантра на сакральном языке посвящённых в тайные знания, а в переводе для простого человека она бы прозвучала так: «О! Жемчужина в цветке лотоса!».

Мистическая формула, или мантра, Ом Ма Ни Пад Ме Хунг является мантрой бодхисаттвы Авалокитешвары.

И, восседая на молитвенных подушках, монахи, так же, как и Ананда и его сверстники, прибывшие в монастырь для развития своего духовного и физического роста, стали слышать льющиеся волшебными звуковыми переливами, проходящими сквозь алмаз из гравитационных полей солнечной системы, древнейшие очищающие сознание мантры. Перебирая каменные четки, служащие для подсчёта мантр и поклонов, монахи многократно повторяли их, тем самым усиливая воздействие. «Ом Ма Ни Пад Ме Хунг», — бесконечно полилось по монастырю, и на душе у каждого от вибраций этого чудодейственной мантры стало намного светлее и радостней.

Эта необыкновенно красивая, сияющая мантра будто переливалась, мерцала в воздухе, искрилась, несла сильнейший заряд огня, способный оживить любое спящее сознание.

Чудесная мелодия мантры пробуждала сердце человека, наполняя Анахата-чакру необыкновенным свечением и одновременно самым великим чувством на земле — безусловной любовью. Ведь в суть этой чудодейственной мантры заложен великий смысл и простая суть любви: «Убери гордыню из своего драгоценного сердца, — говорится в ней, — и тогда божественный огонь любви наполнит его».

А потом изо дня в день они все черпали из вселенной другие мантры, способствующие раскрытию многих человеческих чувств и наполнению каждой чакры звуком и цветом.

Так шли годы

Ананда подрастал, наряду с духовным ростом тренируя дух своего тела, учился контролировать, обуздывать свои чувства и эмоции. На сложном пути саморазвития Ананда начал соблюдать добровольные аскезы тела, способствующие духовному росту, и стал совершенствовать технику питания праной. Ананде было десять лет, когда он учился получать прану из энергии звёзд и из энергии солнца. Так он делал потому, что как-то увидел другим зрением, третьим глазом, что в бесконечном небесном пространстве струится такая кристальная чистота солнечных океанов праны, что всё, что нужно телу для питания, все микро- и макроэлементы есть в ней. И даже те элементы, которые трудно найти на земле — их тоже можно почерпнуть в этих небесных энергиях. Следовательно, необходимость потребления пищи из недр земли может быть так же заменена. Открыв для себя понимание этого знания, Ананда стал вырабатывать дыхательную практику пранопитания.

Первый же опыт, который Ананда провёл, уединившись в пещере на целый месяц и исключив любое общение с кем-либо, показал ему, что желание поглощать простую пищу заметно ослабевает. Получив такой результат, Ананда продолжил тренировки и учился принимать прану дальше — и во второй месяц, и в третий. В результате пройденного им нелёгкого пути Ананда стал носителем великих знаний, обладателем мудрости, так как переход на питание праной облегчал его душу и дал сознанию способности развиваться на пути к просветлению. Это, в свою очередь, создавало ощущение единства со вселенной.

Медицинские знания, полученные Анандой у Оракула-Саду, и тайные познания заклинаний, перешедшие от колдуна Дугпа-Мары, перемешались между собой, дав сильнейший синтез знаний, и от этого душа его была ясной и светлой. И этими наработанными практикой знаниями он стал делиться с послушниками монастыря и со своими собратьями-ровесниками, донося до их сознания смысл и суть облегчения духовного тела.

— А, чтобы душа обретала лёгкость, — уверенно звучали его слова, — и свободно парила, познавая миры, тело тоже должно быть чистым — чистым снаружи и внутри.

— Каждому понятна формулировка словосочетаний «наружная чистота», — продолжал он свою речь, — а вот что могут означать слова «тело чистое внутри»?

Все шушукались между собой. Те, кто так же, как и Ананда, познал эти практики, удивлялись тому, что десятилетний ребёнок, кроме приобретенных внутренних познаний, может так лаконично выразить эти знания, языком понятным для любого человека, и всё звучащее из его уст кажется простым, логичным и имеет огромный смысл.

— А то и значит, — продолжал он, — что грязное, отяжелённое не чистой едой тело, становится инкубатором, в том числе и для стремительного размножения всевозможных червей и грибов, населяющих его. И не каждому человеку можно истребить эту мерзость в теле. Но для любого человека есть возможность побороть эти недуги, прибегнув к помощи травяных сборов, настоек, которые необходимо принимать внутрь с каждым приёмом пищи. И эти измолотые в микропорошок травы, являющиеся сами по себе антипаразитарным средством и ставшие посредством обработки настойками, вытяжками и специями, могут создать в организме человека такую щелочную среду, в которой не живут паразиты, они начинают задыхаться, для них организм человека становится непригодной для обитания средой, и они начинают покидать его. Таким образом, появляется уникальная возможность нейтрализовать личинки паразитов, а также ликвидировать оных из пищеварительной системы человека и полностью изгнать их из его плоти. В природе есть такие травы, которые, измельчённые в мелкую фракцию, имеют в себе возможность легко всасываться в кровь, проникать в самую клетку человеческого тела и способствуют заживлению нанесённых паразитами ранок, регенерируют клетку.

Все молчали, внимательно слушая его.

— Эти травы прорастают в наших предгорных долинах, и есть среди них даже такие травы, которые способствуют регулированию обменных процессов в организме человека и могут нейтрализовать населяющих его паразитов. И сейчас, — Ананда посмотрел на Ламу, — наступает время сбора этих целебных трав.

Лама-Сахель замер, понимая, к чему клонит Ананда, ведь смертность от бактерий заражённых вод, а также от укуса малярийного комара давно безжалостно сокращает численность народа, заражает и ослабляет его генофонд. Взгляды Ламы-Сахеля и Ананды встретились. Они несколько минут молча смотрели друг на друга.

— Да, — подтвердил Ананда, — уважаемый Лама-Сахель, и мне открылись в медитациях знания этих травяных сборов, способных помочь человеку преодолеть, а также предотвратить почти все стремительно распространяющиеся болезни.

Шло долгое молчаливое собрание монахов, в котором они общались телепатически. Было принято решение, что группа из самых сильных, мудрых, постигших многие знания монахов, возглавляемая Анандой, отправится в поселения. Они выберут там людей, способных принять ценнейшие знания травника, и обучат их собирать травы, а также применять их в лечебных целях.

Таким образом, Звёздный посланник Ананда уже не в первый раз совершал миссию по спасению своего народа, из которого происходили и его корни и которому он искренне желал здоровья и процветания.

Миссия монахов Мандыр-Сиддхи

Отряд из семи монахов, возглавляемый Звёздным посланником Анандой и Оракулом-Саду, вооружившись минимальной провизией, двигался подобно скользящей под солнцем тени. Одеяния монахов были серыми, их было не видно на фоне гор. Для того чтобы добраться до поселений у каравана в запасе было всего два месяца, так как после этого срока сбор трав станет бесполезным. Монахи передвигались достаточно быстро, с минимальными остановками на отдых, которые использовали преимущественно для непродолжительного сна. Со стороны они могли показаться неустающими горными странниками, но, если приглядеться, в их руках можно было бы разглядеть чётки, перебирая которые, они читали мантры, дающие им силу и выносливость. И, только опираясь на эту духовную составляющую, они, отключив ум от физической усталости, машинально перебирали ногами, продолжая намеченный маршрут. Так от перевала к перевалу шёл первый, второй, третий день путешествия.

Вдруг один, самый зоркий из монахов, заметил в одной из горных возвышенностей вход в горный тоннель. Он взглядом указал Оракулу-Саду на спрятанный вход в гору, струящуюся эфирную дымку. Раздвинув в стороны руки, Оракул-Саду жестом дал команду отряду остановиться. Монахи замерли, стояли, не шелохнувшись, а Оракул-Саду начал читать заклинания, рассеивающие оморочный дурман. Воздушная завеса сильно заколыхалась, завибрировала и, словно сорванный внезапно налетевшим сильным ветром упала к горному подножию. Их взорам открылся высящийся в тёмных скалах большой чёрный город, страшные легенды о котором были известны многим. Город, который был назван в честь отца колдуна Дугпа-Мары — город Митул, напоминающий о времени власти над людьми колдуна. Мощь этого высеченного в горах города поражала, не понятно было как народу удалось противостоять на протяжении нескольких веков великому чёрному колдуну Дугпа-Маре. Прямо от подножия, этого наводящего ужас города брала своё начало Долина Смерти. Скрытый пеленой заклятий призрачный город Митул ранее был невидим простому человеческому глазу, но так как маг Митул и колдун Дугпа-Мара были повержены, колдовские чары с годами таяли, ослабевали, и тайные врата города становились незащищёнными, доступными для входа в них.

По крутой горной тропе с высеченными в камне ступеньками и всевозможными уступами монахи поднимались в заброшенный, теряющийся в каменистых лабиринтах город. Город, который после смерти Митула и Дугпа-Мары так же покинули их сыны, слывшие в народе недосягаемыми злобными воинами. Оставшись без правления колдуна они, опасаясь такой же смертельной участи, что постигла их отцов, разрознились, и новоявленные колдуны да шаманы населили предгорья. Таким образом, зло не исчезло совсем, а только притихло, затаилось, ожидая своего часа. И день ото дня всё больше и больше возрастала их чёрная сила.

Отряд монахов поднимался вдоль стены, выложенной из камня и торчащих из неё человеческих костей. Черепные зеницы будто наблюдали за идущими и полыми глазницами сопровождали их. Монахи шли по длинным коридорам, стены которых были увешаны отрубленными человеческими конечностями. Город-крепость километрами вился в каменную глубь множеством залов и пещерных жилищ, высеченных в скалах. Минуты следования по горному тоннелю утомительно тянулись, будто вечность, и монахам казалось, что колдун Дугпа-Мара пришёл из небытия и всем этим окружающим их ужасом напоминает о себе.

Душераздирающие стоны послышались за одной из дверей. Оракул-Саду остановился, прижав к губам указательный палец, велел этим жестом следующему за ним отряду монахов, чтобы соблюдали тишину. Сквозь щели вокруг дверей тянулись тёмные тени — тени людских душ, загубленных колдуном и сгинувших в этих каменоломнях. Оракул-Саду резко распахнул таинственную дверь, нарушив гробовую тишину, и тени, наполняющие комнату, с шумом вспорхнули, закишели в спёртом пещерном воздухе, наполнили гулом пространство и заметались в полете от стены к стене, а потом стали вылетать из помещения.

Пустые глазницы черепов, которые были развешены на стенах, вспыхнули огнём и жадно воззрились на вошедших в этот зал.

Тайная комната колдуна Дугпа-Мары предстала пред ними во всем шокирующем виде. Каменные уступы, застеленные окровавленными козьими шкурами, как немые свидетели чёрных месс колдуна хранили на себе следы казни ни в чем не повинных жизней, забранных колдуном. Смердящий запах смерти, гнили и тления разложившихся тел резал ноздри. Рядом с троном, возвышающимся у центральной стены стояла огромная плоская мраморная глыба, служащая колдуну местом для жертвенных подношений. На этой каменной столешнице лежала толстая магическая старинная книга, страницы которой, сделанные из человеческой кожи, сочились сукровицей, растекающейся по мраморному глянцу и капающей на пол. Вокруг этой книги стояли чаши из человеческих черепов, повсюду лежали амулеты колдуна.

Увиденное сильно поразило Ананду, и он рефлекторно схватил один из амулетов и поднёс к своим глазам. Оракул-Саду не успел предотвратить этого движения. Маленькая женская головка с зашитыми суровой нитью веками, лежала на ладони Ананды, потрясенный увиденным, окунулся в воспоминания сквозь года назад, в самое младенчество — в день прихода его в этот свет, когда он только родившимся младенцем увидел прекрасные глаза своей матери. А теперь Ананда держал в руках её изуродованную голову. Он увидел, сколько страданий перенесла его мать, увидел, как жестоко мучил её Дугпа-Мара, услышал её боль и узрел, как она погибла. Так много боли сохранила высушенная голова, кричала в ней материнская боль, и этот крик был таким пронзительным, нечеловеческим, что от силы этого звука многие стены города Митула начали рушиться, но всё-таки он, хоть и полуразваленный, устоял. Так непредсказуемо произошла встреча и знакомство Ананда с его несчастной матерью Деви.

Оракул-Саду, взяв из рук Ананды страшный талисман колдуна, также узнал в нём несчастную Деви, а в другом — голову старейшины их поселения.

— Отпусти то, что уже прошло, — обратился он к Ананде.

Ананда не в силах словами выразить боль молчал. Крупные слёзы катились по его щекам.

— Каждый из нас, — обратился Оракул-Саду ко всем, — взвалил на свои плечи эту миссию, чтобы найти способы противостоять страшным войнам, которые преследуют наш народ. Мы должны найти пути, чтобы прекратить вражду, ведь мы сейчас, находясь в этом чёрном гнезде колдуна Дугпа-Мары, видим и понимаем, какая огромная стая воронья вылетела из него.

— Я знаю, что надо делать! — заявил Ананда. — Для начала мы отслужим молебен по тем, кто пал в этих каменоломнях, лишившись жизни, тем самым откроем их душам выход из тёмного царства, чтобы они могли, оторвавшись от этой долины смерти, подняться ввысь и вновь обрести возможность дальнейших перерождений.

Ананда резким движением вытянул свои руки в направлении магической чёрной книги колдуна Дугпа-Мары. Эта тайная книга, с помощью которой колдун взывал к сущностям, населяющим тёмные планеты, была самым важным символом, определённым клеймом принадлежности, посвященности Дугпа-Мары в тёмные знания и его поклонения этим силам. В этой колдовской книге была сокрыта мощная сила не только колдуна Дугпа-Мары, но и всего предыдущего клана колдунов из прежних воплощений и тех, кто жил и по сей день.

Ананда сконцентрировался на книге, стал читать великие священные сакральные слова, облачённые в формулу мантр, уничтожающие злые чары. Сильный порыв ветра промчался по помещению. Пауки, потревоженные потоком воздуха, засуетились, заползали по свисающим со всех сторон паутинам и полезли прятаться в щелях. Вокруг книги всё сразу заревело, загудело, заныло, заплакало, закружилось тёмными волокнистыми потоками, образовав вертикальный, похожий на бушующий смерч, воздушный столб. Все остальные монахи, понимая всё без лишних слов, встали вкруг каменного пьедестала и направили в сторону чёрной книги свои руки, дополняя потоки энергий Ананды своей энергетической силой и сливаясь вместе с ним в молитвенном напеве.

Дикие вопли и рыки звероподобных сущностей, которые своими грозными ликами и хищными оскалами летели в воздушной оболочке смерча, понеслись со всех сторон. Всё вокруг задрожало, заходило ходуном. Их когти пытались разорвать воздушную завесу чтобы вырваться наружу, и сквозь образовавшиеся дыры летели в монахов липкие грязные субстанции, забрызгивая их мерзкой жижей. Через эти же отверстия тянулись к монахам волосатые когтистые лапы и, обжигаемые молитвенной силой, их обладатели взвывали, корчились от боли и с рёвом поджимали свои конечности обратно, втягиваясь в этот страшно ревущий поток. Сквозь эти прорези монахам было видно, как, попав под воздействие сильнейшей мантры, изгоняющей злые чары и разрушающей их, книга сильно закрутилась против течения смерча, поднялась в воздухе и зависла над столом. Её страницы, сопротивляясь, с силой перелистывались и, после того как книга распахнулась на одной из них, огромное чудовище взметнулось, расправило свои лапы и ринулось, прорывая воздушную оболочку. Это чудовище было таким мощным, что сумело не только разорвать энергетический кокон, но и оставить своими когтями кровавый след на щеке Ананды. Монахи молниеносно сцепили руки между собой и, замкнув круг, ещё больше усилив звучание мантр. От силы их напева диким пламенем вспыхнула реликвия колдуна, и листы книги сами по себе стали быстро, с шумом переворачиваться, и с этих страниц бесчисленной стаей чёрных субстанций втягивались в воздушный поток воронки. Ананда в этот момент расцепил кольцо и, собравшись с духом, выпустил из центра своих ладоней прямо в книгу ударный луч энергии. От соприкосновения с этим лучом книга, ослепительно вспыхнув, мгновенно испепелилась и мелкими крупинками золы осыпаясь, рассеивалась по пещере. Сопровождающий этот ритуал шум немедленно стих.

С чёрной магической книгой колдуна Дугпа-Мары было покончено, но были еще проклятые души, которые по-прежнему пребывали под колдовским заклятьем, некоторые были заточены в ужасные предметы, которые использовал колдун: различные ритуальные кости и прочие амулеты, некоторые из которых витали в пространстве комнаты над разрушенным троном. Всех их, эти заблудшие души, необходимо было освободить. Колдовские заклятья можно теперь нейтрализовать только более сильными, чистыми светлыми энергиями.

Ананда мысленно сонастроился с кристаллом, находящимся в горе Кайлас, и стал взывать о помощи, медитируя от том как сделать, чтобы души можно было освободить, и они дальше могли эволюционировать. И от этого потока мыслей кристалл засверкал, распространяя свои живительные лучи по всему Тибету. И тогда Ананда стал возносить мантры, слова которых были направлены на освобождение душ, давая им возможность перерождения, и монахи, поддерживая Ананду в ритуале освобождения душ, подхватили этот напев.

— ОМ МАНИ ПАДМЕ ХУНГ!

Постепенно голоса монахов зазвучали в унисон, тогда кристалл материализовался перед ними. Внезапно через кристалл пошёл сияющий луч, в котором сгорели в огне ужасающие амулеты колдуна Дугпа-Мары. Этот сияющий светом портал замерцал, заискрился от потока душ, в большом множестве погубленных колдуном. Души потянулись в портал со всех сторон и стали наполнять его, и, очищаясь светом, исходящим от кристалла, поднимались ввысь по длинному светлому тоннелю, покидая планету, с надеждой вернуться на неё в новом перерождении. Таким образом, монахи спасли большое число человеческих душ, которые не в силах были оторваться от страшного города Митул, витая над ним призраками.

Монахи, выполнив миссию по спасению душ, с чистой совестью покидали город Митул, и Оракул-Саду запечатал вход в него сильнейшим покровом мантр, чтобы никто и никогда не сумел войти в былую обитель тёмных сил. Монахи стояли у ворот города и смотрели вдаль — в долину, расстилающуюся под горой, кишащую человеческими останками. Это была Долина Смерти. И тогда все семеро они вооружились осколками камней и, следуя дальше, по всему пути выбивали на скалах одну и ту же мантру — мантру, способную подарить душе свободу.

И если вдруг в сегодняшнем дне вам, смелые и отважные, следующие той же тропой, что шли монахи монастыря Мандыр-Сиддхи, повстречается призрак неупокоенной души, соберите в себе всю свою силу и прочтите священную мантру, выбитую рукой монаха на каменном склоне. Мантру, которая своей сверхсилой прекратит страдания неприкаянной души и поможет ей скинуть заземляющие её оковы:

— ОМ МАНИ ПАДМЕ ХУНГ!

И если даже вы уже сейчас просто читаете эту мантру, то тем самым уже помогаете одной из заблудших душ переродиться, а этих душ, неприкаянно блуждающих — несметное множество. Такие неприкаянные, потерявшиеся во вселенском времени или загнанные чёрными магами, шаманами либо колдунами в кабалу души есть не только в Долине Смерти. Их много повсюду, они рядом, они блуждают среди нас с надеждой на спасение, заглядывают нам в глаза и ждут. И им нужна помощь прозвучавшей от чистого сердца мантры:

— ОМ МАНИ ПАДМЕ ХУНГ!

Измученные, обессиленные жестокой борьбой с темными силами монахи продолжали предназначенный им и благословлённый Ламой-Сахелем путь. В грязных одеждах, густо запятнанных, залитых тёмной слизью погибших сущностей, которых они так смело, самоотверженно, рискуя собственными жизнями, изгоняли минувшим вечером в смердящем логове колдуна Дугпа-Мары, и сильно уставшие от этого противостояния с тёмными силами монахи кое-как, перебирая ногами, волокли свои тела. Каждый из них опирался на деревянную можжевеловую трость, подаренную вместе с благословением Ламой-Сахелем. И немая поддержка трости так сейчас каждому путнику была кстати.

Большая полная луна, взошедшая этой ночью на небосклон туманной млечно струящейся лунной дорожкой, осветила им путь, и в этом блёклом лунном свете ещё больше на их лицах была видна глубокая печаль и тяжёлая усталость. Монахам сильно хотелось спать, но одновременно так же сильно хотелось подальше отойти от этого миллионы раз проклятого людьми пристанища — города Митула, который теперь, с запертыми вратами и незримой печатью, которую наложил Оракул-Саду, оставался позади страшным сном. Они шли молча, каждый погружен был в свои думы.

Ананда потрясенный произошедшим, никак не мог собраться с мыслями, не мог найти объяснения случившемуся, да и не было никакого объяснения, способного оправдать открывшуюся ему правду об ужасной гибели его матери Деви. Картины последних часов ее жизни мелькали перед его внутренним взором, навсегда впечатываясь в его память. Крики матери и ее мольбы о помощи не прекращали слышать его уши. Ее боль пульсировала во всем его теле. Молодой человек так эмоционально погрузился в сопереживание последних часов своей матери, что теперь не мог никак вырваться из этих воспоминаний. Постоянно что-то ему чувствовалось, мерещилось. Пульсировало, стучало в голове, что он, Ананда, должен что-то сделать. Должен! Он для этого пришёл в этот мир. Он должен повлиять на судьбы людей, на судьбы детей, так же, как и он, рано осиротевших и с самых первых дней жизни, приложенных не к груди матери, а к выращенных кормилицей.

Мысли кружились над ним стаями, такими же крылатыми, чёрными, как птицы смерти. Эти стервятники клевали его сердце и разрывали душу своими острыми когтями, и от нестерпимой боли молчаливые слёзы скорби катились по щекам Ананды.

— Да, я сирота, — сам себе мысленно сказал Ананда. — Есть, конечно, у меня ещё один отец, но признает ли он меня сыном? Ведь за всё время совместного пребывания в монастыре Мандыр-Сиддхи Оракул-Саду так ни разу и не обратился ко мне, как к сыну. Ни разу не поинтересовался моими чувствами, мыслями, ощущениями. Не порадовался он и моим успехам, не узнал о разочарованиях. Ему не интересно, какая дикая боль терзает сердце его сына.

В этих думах Ананда, возглавляющий отряд монахов и следующий впереди этой колонны, оглянулся назад, чтобы бегло посмотреть на своего отца, на Оракула-Саду. Беглого взгляда не получилось, так как замыкающий отряд Оракул-Саду остановился, и их глаза впервые за много лет встретились. Впервые за десять лет отец и сын, знающие о существовании друг друга, посмотрели друг другу в глаза. Монахи так же остановились и, глядя на них, ждали, и не мешали им, не нарушали этой тишины, понимая, что идёт некая телепатическая беседа. С минуту отец и сын смотрели друг на друга молча, а потом Ананда развернулся и продолжил путь, погружённый в свои думы.

Теперь он искал ответ на вопрос, связанный с одним из его отцов, колдуном Дугпа-Марой, которому он по непонятно кем прописанному року должен был противостоять. И думал он также о былой обители отца — городе Митуле, который фактически являлся родовым поместьем Ананды. Думал он обо всём этом и задавал вопросы вселенной и тут же получал ответы из пространства, ответы, которые были предсказуемы, которые он и сам себе в принципе тоже мог дать: «Существует на земле дуальность».

Люди делят реальность своего земного бытия на добро и зло. И тёмные стороны подвигают человека к свету своими действиями, способствуют эволюции, заставляют человека двигаться к духовности, совершать добрые богоугодные дела, обращают его к вере, к молитве. И именно поэтому Ананде пришлось сразиться с отцом, противостоять ему — потому что колдун Дугпа-Мара в жажде мести перешёл границы дозволенного и тем самым нарушил это равновесие. А в природе должно оно быть. И каждый живущий на земле выполняет свою задачу, свою миссию, но его отец, колдун Дугпа-Мара, своими бесчинствами стал тормозить эволюцию человечества, вытравливать способность к ней. Все действия и поступки колдуна Дугпа-Мары повлекли за собой сильнейший крен в сторону зла, направленного на полное уничтожение, истребление человечества. Поэтому высшими силами был послан на землю этот ребёнок, Звёздный воин Ананда, чтобы восстановить равновесие, и, в первую очередь, это равновесие он теперь должен создать в самом себе, потому что представляет собой сенсорный проводник одновременно двух эгрегоров — эгрегоров тёмных и светлых сил.

Ананда думал и о своих братьях по отцу Дугпа-Маре, которые, являясь от рождения тёмными воинами, оставшись без контроля колдуна, разбрелись по всему свету. Населяя землю и пребывая в невежестве, они бесчинствуют, издеваясь над людьми. И они, его братья, знают о нём, Звёздном воине Ананде, который пришёл в этот мир, чтобы противостоять злу, чтобы противостоять своим братьям, и они считают его предателем, самым страшным предателем своего рода, потому что он имеет не только силу, но и желание погубить их. Так думают они, но он, Ананда, знает, что он будет до последнего своего вздоха бороться и противостоять не им, а во имя их. Потому что он ведает, что, одержав эту страшную победу над ними, над единой кровью, которая течёт по их венам, он одержит победу над самим собой. Он очистит свой род и откроет путь в бессмертие их заблудшим душам, даст им шанс испросить пощады у Высших сил и приобрести возможность дальнейшего перерождения, дальнейшей эволюции и дальнейшего самоотверженного служения не тёмным установкам колдуна, а своему многострадальному народу. И он, Ананда, должен суметь принять своих братьев, не как зло, а как жертв определённых обстоятельств. Но где, где они теперь обитают? В городе Митуле, это точно, не осталось теперь ни одной души, но они же где-то есть, живут в человечьем обличии, оставшись под программой зомбирования колдуна Дугпа-Мары — человеко-животные, его братья.

— Ведь они, по сути, ни в чём не виноваты, — думал он.

И он, Ананда, их спасёт, потому что знает, где находится в человеческом теле центр управления этой зомби-программой, которая видна ему на тонком плане в образе чёрного паука, присосавшегося к копчику человека. Этот паук, с определённой амплитудой времени, кусает его, впрыскивая яд, который, распространяясь по всему позвоночнику, напоминает зомбированному человеку о его программе.

— Я, Ананда, — беззвучно сказал он сам себе, — спасу своих братьев, как только у меня появится возможность уединиться от всех. Я спасу свою кровь, я сумею снять эти блокировки, ликвидирую все программы установок, и они, мои родные братья, станут такими же, как я — Звёздными посланниками.

Мысли Ананда были неожиданно прерваны представшим пред ним Оракулом-Саду, который по пути наблюдал за сыном и даже читал его мысли. Оракул-Саду, положив свою ладонь на плечо единственного сына Ананды, внимательным, добрым, искренним взглядом посмотрел в его глаза. И в этом взгляде Ананда поймал нескончаемый поток отцовской любви, которая ему сейчас так была необходима, и вместе с этим пришло к нему понимание их негласного молчания. И теперь им двоим, по прочтённым в глазах вопросам и молчаливым ответам, полученным на них, были понятны вся суть и причина, по которой они дальше должны были соблюсти тайну их родства.

— Когда ты чувствуешь, что должен что-то делать, твоё тело, речь и ум не могут полностью успокоиться, — сказал, обращаясь к Ананде, Оракул-Саду.

— Но как же без этого? — спросил Ананда.

— Надо не чувствовать, а знать, необходимо иметь в себе силу и уверенность, — ответил Оракул-Саду.

— Знать! — повторил сын.

Оракул кивнул головой.

— Силу и уверенность! — повторив эту фразу, Ананда тем самым закрепил урок, данный ему отцом.

Спирулина

Уже светало, а Ананда и отряд монахов всё двигались, преодолевая перевал за перевалом. Ананде показалось, будто он увидел вдали полоску воды. Он остановился и жестом указал монахам туда, где за небольшим возвышенным перекатом вместе с восходящим солнцем забрезжила на горизонте нежно-голубая, покрытая туманным облаком озерная гладь.

— Но, — удивились монахи, — это какой-то обман зрения, в этом месте не должно быть озера, его нет на нашей карте.

И от этих слов дымка над озером закачалась и, разрастаясь над ним облачным сгустком, спрятала его, как будто его никогда и не бывало. Всем было понятно, что на своём пути они снова столкнулись с ещё одним сокрытым от стороннего вторжения местом, которое для каких-то определённых целей было кем-то очень надёжно здесь спрятано. Оракул-Саду, сосредоточившись, стал читать мантру. Облако колыхнулось и немного поднялось над озером, но совсем не пропадало, а наоборот — будто под тяжестью неведомой силы ложилось на воду. Тогда все монахи также подхватили мантру и стали нараспев возносить её. И облако стало рассыпаться крохотными прозрачными воздушными капельками, оседающими в воду. От этого озерная гладь вся замерцала под лучами восходящего солнца, заискрилась переливами, и открылась монахам небывалой красоты долина, охваченная цепью гор.