Прусс и рыцарь. Покорение Ульмигании

Пролог

Настороженный самбийский (1) лес… Тёплое, безветренное и пасмурное утро. Поверх травы появился жидкий туман, деревья словно уснули. Сухо прощёлкал проснувшийся дрозд, а над верхушками сосен что-то грустное просвистела ранняя птаха… Вдруг громко, как ненормальная, застрекотала сорока, предупреждая всю округу о приходе чужаков…

Через лес медленно продвигался небольшой отряд закованных в железо воинов. Их лошади тоже несли на себе защитные доспехи. На белых плащах всадников чернели кресты. Колонна из двух братьев-рыцарей и пяти братьев-сариантов (2), а также дюжины кнехтов (3) растянулась на полсотни шагов. Позади на лёгкой повозке, трясся священник, зорко следящий за тем, как кнехты тащат на носилках нечто, похоже на ящик, обёрнутое в грубую рогожу. На тропе оставались глубоко вдавленные следы их ног. Среди лесной тишины, нарушаемой стуком копыт, шорохом сухих листьев, скрипом ремней да звоном сбруи и оружия, изредка раздавалось бормотание переговаривающихся между собой братьев и слова молитвы из уст священника.

Однообразный пейзаж порядком надоел воинам. Постоянно приходилось нагибаться под влажными от росы ветвями вековых деревьев. К тому же в утреннем сумраке висела вполне осязаемая тревога. Казалось, что рыцари вторглись на чужую, запретную территорию и вот-вот может проснуться её грозный хозяин…

— Какого дьявола ты повёл нас по этой осклизлой тропе? — раздражённо обратился рыцарь командор к проводнику. — Мы ползём по ней, словно полудохлые гадюки!

— Простите, пан рыцарь, но это — самая надёжная и малозаметная тропа. Пойди мы другим путём, нас тотчас бы обнаружили… А так — солнце ещё не сядет, как мы войдём в Трискойто, что на берегу Прегоры (4), где и сядем на корабль!

Высокомерная улыбка тронула губы рыцаря.

— Будь по-твоему, пся крев (5).

Первая стрела, свиснув у лица командора, с глухим стуком вонзилась в светло-коричневый ствол сосны, и, погудев, словно рассерженный шмель, замерла… Тут же в шлем ехавшего рядом с ним брата-рыцаря, звонко ударила и отскочила под конские ноги вторая, отчего грузный воин сильно качнулся в седле, а следующие две стрелы — впились в шею и грудь идущего позади них кнехта… Далее на отряд обрушился целый дождь смертоносных стрел. Они летели со стороны поросшего густым кустарником холма, находящегося слева от тропы, по которой рыцари Тевтонского Ордена следовали в портовый Трикойто. Послышались брань и стоны, всадники обнажили свои мечи и прикрылись щитами, украшенными чёрными крестами, а кнехты нашли убежище за стволами деревьев. Однако, трое из них так и остались лежать на дороге, а один из братьев-сариантов безжизненно уткнулся лицом в гриву своего боевого коня…

На несколько мгновений стонущая тишина сомкнулась над людьми… Лишь негромко шелестели высокие кроны. Ничего, кроме шёпота листьев и ветвей… Но тут за спинами тевтонцев раздался громкий призывный клич, подхваченный яростным рёвом множества глоток, и меж деревьев замелькали фигуры нападающих прусских дружинников. А по тропе спереди и сзади на крестоносцев уже мчались всадники…

Через четверть часа всё было кончено. Все братья прославленного Тевтонского Ордена были зарублены или заколоты отважными витязями лесного края. Пока дружинники собирали оружие и снимали доспехи с павших крестоносцев, возле повозки с убитым монахом остановился всадник на статном белом коне. Был он в блестящем шлеме и богатой кольчуге, поверх которой накинут дорогой синий плащ. Его ладную фигуру охватывал искусно расшитый широкий пояс.

— Посмотри-ка, Тривис, что они везли в своём ящике, — приказал он бородатому воину, указывая на покрытый рогожей прямоугольный предмет длиной в два с половиною локтя. — Уж больно яростно они его защищали… Не удивлюсь, если в нём находится золото!

Тот сбросил на землю тело мёртвого монаха, поддел боевым топором и откинул крышку деревянного ящика. Взору вождя предстал довольно большой ларец из блестящего жёлтого металла с изображенными на его крышке двумя младенцами с распущенными крыльями.

— Золото! — довольно проговорил кунигс (6). — Хвала Перкуно (7), оно нам очень пригодится при торгах с жадными поляками и норманнами (8)!

— Да, ты знаешь, храбрый Прест, как снискать милость Богов и приманить удачу, — ухмыльнулся бородатый воин.

— Конечно, Тривис, для того, чтобы привлечь удачу нужно всего лишь рискнуть, но иногда очень серьёзно и очень многим. Только тот, кто прошёл по краю пропасти и не дрогнул, достоин милости наших Богов!

— Но тут есть что-то ещё! — воскликнул другой воин. — Хвала Перкуно!.. Но это совсем не золото!..

ЧАСТЬ I. ВТОРЖЕНИЕ

Глава 1. 1217 год. Конец лета в Самбии

— Крепче держи руку, Барт! А тетиву натягивай плавно, без рывков! Слишком сильно не надо… Тщательнее прицеливайся!

Крепкий на вид мужчина с рыжими волосами, с такого же цвета усами и бородой внимательно наблюдал, как парнишка лет семи приноравливается к стрельбе из отцовского лука.

— Не спеши… Но и не мешкай!

Наконец, щёлкнула тетива, и стрела устремилась в сторону тёмной чащи. Там, шагах в двадцати от стрелка, стоял замшелый пень с приставленным к нему куском сосновой коры. Это была мишень, которую пытался поразить парнишка. Стрела же воткнулась в пень, совсем рядом с нею.

— Неплохой выстрел, — отец улыбнулся в бороду. — Ещё немного, сынок, и ты научишься обращаться с настоящим охотничьим луком!

Они подошли к пню, отец вытащил стрелу, взял в руки лук. Над их головами по сосновому стволу дятел начал выстукивать свою «музыку».

— Батюшка, а ты сможешь отсюда подстрелить дятла? — шёпотом спросил мальчик.

— Зачем, Барт? — отец искренне удивился. У него был исключительно богатый охотничий опыт: он знал места обитания, повадки всех зверей и птиц, прекрасно ориентировался в лесу…

Мальчишка медлил с ответом. Добыча-то была бы никчемной.

— Проверить свою меткость, — наконец, нашёлся он.

— И что, из-за этого убивать птицу? Лесным духам это не понравится, Барт, Они не позволят просто так уничтожать лесное население…

— Они действительно могут нас наказать? — мальчишка не на шутку перепугался.

— Конечно, сынок. Тех, кто наносит вред лесу ради забавы, духи быстро образумят… И хорошо ещё, если не покалечат… Ведь, например, сломить ветку дереву, всё равно, что сломать руку человеку. И запомни, сын: там, где стучит дятел, там всегда появляются лесные духи Гиро и Каримбо. Ты замечал, что «дробь» дятла всегда разная? То медленная, то быстрая. Так он общается с духами…

— Ну, тогда… выстрели вон в тот мухомор!

— Нет, Барт. Пусть растёт… Самый большой грех для воина — обидеть слабого и беззащитного. Почему? Потому что это легче всего сделать…

— Но это же плохой гриб! Съев его, можно умереть!

— Да. Но мы его есть не будем. А вот лось легко может «закусить» им…

— И что, лось не издохнет?

— Нет. Для него этот мухомор, как для меня… жбан медовухи, — рассмеялся рыжебородый. — Лось немного опьянеет от него и всё. Пусть растёт… И запомни: в лесу нет ничего вредного или бесполезного. Всё, что создала Богиня Земли, всё это нужно. Если не нам, так другим лесным жителям….

— Богиня Земли… — задумчиво повторил мальчик.

— Да, сынок. Она покровительствует плодородию и заботится о том, чтобы всё вокруг росло, цвело и плодоносило…

— Видимо, она добрая и красивая…

— Очень. Люди сказывают, что она выглядит, как… женщина с длинными, светлыми волосами, тихим, певучим голосом и синими глазами…

— Как у нашей мамы…

— Да, как у мамы…

— А что ещё про неё говорят?

— Толкуют, что как-то раз пришла к ней бедная девушка из селения Пакальнис. Она жила одна и некому было о ней позаботиться. Отец её и матушка умерли, находились высоко в небесах и не могли ей ничем помочь…

— А Богиня помогла?

— Богиня Земли велела бедняжке посадить на высоком холме белую розу. Вскоре в том месте принялось расти высокое дерево — с ветвями до облаков. Несчастная сирота добралась по веткам дерева до облаков и пожаловалась родителям на свою тяжёлую долю…

— И что, её отец и мама помогли ей? — спросил Барт, стряхивая с лица налипшую паутинку.

— Конечно, сынок. Я уж не знаю, как именно, но — утешили.

— А по ветвям нашего священного дуба Гридижалиса тоже можно добраться до небес?

— Вряд ли, — улыбнулся отец. — Если бы это было возможно, всякий бы полез, для дела или без дела… А на небесах — свои заботы.

Отец на мгновение умолк, затем положил стрелу на тетиву, натянул последнюю и, легко и неслышно повернувшись, выстрелил в лесную чащу.

— Кто там? — еле слышно спросил малыш.

— А пойдём, посмотрим, — усмехнулся отец.

Парнишка бегом бросился в ту сторону, куда был произведён выстрел, а мужчина, вновь спрятав улыбку в усы, не спеша побрёл за ним.

— Отец! — вскоре раздался счастливый голос ребёнка. — Ты подстрелил зайца! Смотри, какой он большой и жирный… А лесные духи не будут нам мстить за то, что мы убиваем зверей?

— Нет, сынок. Мы убиваем их, чтобы самим не умереть с голоду… Так уж определено лесными законами — одни звери поедают других, и люди тоже кормятся дарами леса — охотятся, собирают грибы и ягоды, берут у пчёл мёд…

Рыжебородый бросил в суму тушку убитого зверька, лёгким движением ладони хлопнул комара, усевшегося ему на лоб, и огляделся. Лес хранил тишину, лишь в вышине о чём-то перешёптывались ветви деревьев, над ними парили коршуны, высматривая добычу, белки прыгали по стволам сосен, а внизу призывно сверкали шляпки грибов. Но охотник ими не интересовался, грибы и ягоды — это удел женщин.

— Я отдам зайца жрецам-вайделотам, когда подойдём к капищу, что на горе Твангсте. Пусть они принесут жертву великому богу Окопримсу (9), а также другим богам, Потримпо и Курхо (10) и попросят, чтобы нам сопутствовала удача на охоте и в поле.

Они присели на поваленный ствол и достали нехитрую снедь, приготовленную им женой и матерью с синими глазами. Из земли тут и там торчали причудливо извивающиеся корни деревьев, чуть в стороне виднелся покатый горб муравейника. На листьях папоротника плясали солнечные пятна. Парило, сладко пахло травами и терпко — потом от одежды людей. Вот неподалёку робко чирикнула какая-то пичуга и, словно испугавшись, смолкла… По обычаю, отец отломил кусок хлеба с сыром и повесил его на ветвь бузины.

— Это — лесным духам, добрым Гиро и Каримбо…

На обратном пути рыжебородый подстрелил куропатку, выпорхнувшую буквально из-под ног Барта. На этом отец и сын решили охоту закончить. Теперь они шагали по густому лиственному лесу с молодой порослью и кустарником. Ежевика и шиповник сплелись местами в непролазные заросли. Двигаясь по густому подлеску, мальчик срывал и жевал яркие кисловатые ягодки. Однажды в стороне болота в густом осиннике что-то громко затрещало: лось, наверное,…

— А стрелять из лука учись, сын. Любой мужчина в Самбии должен владеть луком мастерски. Как и боевым топором… Обращаться с ним тоже нужно уметь. И я покажу тебе все приёмы… Недалёк тот день, когда и тебя дружинники возьмут в поход на Польшу…

— А что там делать в этом походе? Убивать людей и отбирать у них золото?

— Не знаю, — усмехнулся отец. — Я из одного такого похода привёз себе замечательную жену.

Путь на гору Твангсте лежал через неширокий и мелководный ручей, который встретил их чуть слышным нежным журчанием. Первым делом, отец и сын напились прохладной воды и умылись. Ручей бережно нёс свои воды среди кустов ежевики, берёз и осин. По её глади легко скользили шустрые водомерки… Над песчаным дном резвились мелкие рыбёшки. Жук-плавунец поспешил спрятаться в гуще зелёных водорослей. Рыжебородый заметил, что в воде всё больше появляется опавших жёлтых листьев. Близится осень…

Мужчина снял мягкие кожаные сапоги и вошёл в воду. Он встал ногами на лежащий на дне ручья тёмный камень.

— Барт, — поди, встань сюда… — он указал сыну на второй такой же валун.

Мальчишка знал, что народ, к которому он принадлежал, относился с уважением к камням. Их не следовало оскорблять, как и другие силы природы, иначе они могут жестоко отомстить… Как правило, наибольшим почтением пользовались крупные валуны с множеством естественных впадин и углублений, происхождение которых люди связывали с пребыванием на земле Богов.

Рыжебородый охотник знал, что крепость, твёрдость и нерушимость камня влияет на дух и силу мужчины-воина. Если не хочешь, чтобы болела голова, во время первого грома трижды ударь себя камнем по голове или столько же раз перебрось его через голову. А чтобы не уставали ноги, встань на него босыми ступнями. Вот поэтому мужчина не мог пройти мимо таких «подарков». Дома же, в огороде жена при посадке капусты непременно укладывала на грядку камень, чтобы кочаны вырастали большими и твёрдыми.

— Становись, сынок, на камень и поблагодарим Богиню Земли за всё то, что она делает для людей… — и сам начал говорить про себя такую речь: — Земля, мы называем тебя Матерью. Пусть не всегда люди обращаются с тобой так, как положено почтительным детям, но наш народ относится к тебе с величайшей любовью, и ты платишь нам тем же…

Сам мужчина, когда ему случалось давать торжественную клятву, касался ладонью земли, а иногда вынимал кусок дёрна и возлагал его себе на голову, таким образом, делая ложь невозможной, так как был уверен, что Земля не станет носить лжеца.

Через некоторое время, перейдя ручей вброд и миновав небольшую рощицу, где оба поклонились старому-престарому дубу, отец и сын вышли к поселению Лауме. Эта община насчитывала десять домов, один из которых принадлежал им. Одиннадцатый дом строился на том месте, с краю поселения, куда и вышли наши охотники. Возле жилья людей располагались поленницы дров, зерновые клети, помещения для домашних животных, а также баня. Весь комплекс строений окружала изгородь, в пределах которой и проходила повседневная жизнь общины. Здесь же гуляло несколько свиней, куры и пара крупных собак. Выпас лошадей, коров, овец и коз проходил на лесных опушках. Лучшими пастбищами считались заливные луга в пойме реки.

Возле ближайшего дома на суку дерева висела толстая верёвка, на которой раскачивался босоногий малыш. Рядом две девочки играли на траве с глиняными утицами, а стайка мальчишек довольно метко метала небольшие дротики с костяными наконечниками в стоящую у частокола чурку.

Минуту рыжебородый стоял и любовался работой пятерых мужчин, трое из которых были в почтенном возрасте, а двое — совсем молодыми парнями. Видимо, охотник хорошо знал их всех, потому и приветствовал громко и весело:

— Доброго здоровья, Гронас! Я вижу, ты со своими братьями и племянниками уже заканчиваешь строительство? Боги благоволят к работящим людям, скоро будешь справлять новоселье!

— И ты здравствуй, Скамбо! — оторвались от работы все пятеро. — Всё бродишь по лесам, да не один, а с сыном! Убеждён, что из него вырастет знатный охотник!

— Увы, старина, я не уверен в этом, — усмехнулся Скамбо. — Я показываю ему следы зверей — зайца, кабана, лося, рыси, но вижу, что у маленького Барта душа лежит совсем к другому ремеслу… Его больше интересуют травы… Полгода назад, когда знахарь Гунтар вылечил его от лихоманки, наш малыш заинтересовался лечебными грибами, растениями и прочими премудростями знахарей… Думаю, не отдать ли его на обучение тому же Гунтару…

— И отдай! Парнишка у тебя толковый, видать, сам Потримпо ему помогает! Пусть учится! А уж бить зверя умельцы найдутся!

Гронас, низкого роста, коренастый мужчина лет пятидесяти подошёл к Скамбо, и они обнялись. Тут же подтянулись два его брата со своими сыновьями, все они тепло поприветствовали вышедших из леса охотников.

— Какая дружная у тебя семья, Гронас, — с улыбкой заметил Скамбо. — И работать вместе веселее!

— Да, братья с племянниками помогают… У меня же, сам знаешь, одни девки… Зато какой знатный обед они сейчас готовят!

Скамбо с любопытством осмотрел строительство. Гронас возводил постройку, одну из тех, которые получили широкое распространение на территории между Вислой и Неманом — прямоугольную, размерами шесть на восемь шагов. Каркас он поставил на кладки из камней, которые образовали своеобразную завалинку. Стены Гронас с роднёй уже обивали жердями, затем их предстояло промазать глиной. Потолок жилища был горизонтальный, он тоже требовал подобной отделки. Внутри жилища виднелся выложенный из булыжника очаг.

— Дружище Гронас, если нужна моя помощь…

— Не спеши, Скамбо. Вот начнём обмазку глиной, тогда я приду к тебе за помощью. Ты в этом деле — известный мастер! Кстати, не слышал, собирает ли кунигс Жемайло новый поход?

— Поговаривают, будто бы на будущую весну… Хотя, пока это просто разговоры. Должен дать благословение Криве-Кривайто. Если будет поход, я пойду в дружину. А нет — отправлюсь на побережье собирать янтарь. Занятие безопасное, но не менее прибыльное, — Скамбо широко улыбнулся. — Но к этому времени ты уже справишь новоселье! Кстати, помогают ли тебе барздуки? (11)

Гронас вытер пот.

— Будешь смеяться, Скамбо… Но они здесь. Вот Матиус их видел, — он кивнул в сторону брата, сухощавого мужчину лет пятидесяти.

— Мы на ночь накрыли для них стол …, — подтвердил тот. — Оставили немного медовухи и сыра. А ночью я внезапно проснулся, словно разбудил меня кто-то… И слышу, что рядышком бормочут… Открыл я один глаз, и увидел… тени. Быстро-быстро барздуки убрали снедь со стола, наутро, конечно, мы все в этом убедились… Зато дела у нас теперь спорятся, хвала Окопримсу!

— Так я зайду к тебе, Скамбо… — напомнил Гронас, когда, простившись с работниками, отец с сыном направился домой.

— Буду ждать. Да пребудут с вами Пергрубиус (12) и Пушкайто (13)! — произнёс на прощание охотник.

После беседы со старым другом, Скамбо с сыном сделали небольшой крюк и появились на капище, где вручили старому жрецу-вайделоту по имени Жол подстреленного зайца. Тот пообещал донести до Богов весть о благородном Скамбо, для того, чтобы те благоволили к нему и впредь.

Проходя по селению Лауме, охотник с сыном встретили нескольких жителей, которых также приветствовали. С некоторыми из них охотник останавливался и кратко (но слишком долго, как казалось маленькому Барту) разговаривал. Так он узнал, что заболел гончар Мелниас, что кузнец Гвидо отправился в соседнее селение вершить кровную месть, что знахарь Гунтар спас молодую жену шорника Йоштиса. Её и ребёнка, которого та родила… Скамбо же всем говорил, что его сын уже стрелял из настоящего боевого лука и со временем из него выйдет хороший охотник и боец. А если пересилит желание лечить людей, то разве ж это плохо?..

Солнце поднялось уже высоко и стояло в самом зените, когда охотники появились перед порогом своего дома. К слову, его ступени были выточены из клёна, что по поверью защищало жилище от злых духов. Внутри вдоль стен тянулись длинные лавки, под которыми громоздились глиняные горшки, охотничья и хозяйственная утварь. Дым обложенного камнями очага уходил наружу через отверстие в крыше, отчего стены и потолок были покрыты слоем копоти. Огонь в очаге сохраняли с вечера, накры­в угли сосудом с отверстиями. В прежние времена за неугасимый огонь головой отвечали вайделоты, но теперь его мог разжечь при помощи кресала каждый мужчина.

Супруга Скамбо, Анни, купала в деревянной лохани двух дочурок, сестричек Барта. Их весёлый и звонкий смех разносился далеко за пределы жилища. Охотник залюбовался матерью своих детей — светловолосая и стройная, с насмешливо вздёрнутым носиком и огромными синими глазами… Она много работала, но раздраженной и злой её никто не видел. С ней можно поговорить обо всём, она всегда всё поймет, поддержит и даст мудрый совет. Она и жена, и любимая, и лучший друг. А всего несколько лет назад… Воспоминания нахлынули на Скамбо.

Вот он, в составе боевой прусской дружины переходит через Вислу. Вот горящая Древеница… Бегут люди, звенит оружие… Тогда поход в Польшу был ответом на недружественные действия польских купцов, перехвативших обоз с товарами, предназначенный для кунигса Жемайло. Грозный воитель быстро собрал большой отряд и отправился «наводить порядок». Тогда, восемь лет назад, Скамбо впервые участвовал в набеге и пролил человеческую кровь. Он был лучником и ремесло своё справлял очень неплохо. Однажды, когда пруссы ворвались в польский город Древеница, на улицах которого начались резня и грабёж, Скамбо захватил в плен молодую польскую девушку… Хотя, сначала сам оказался в плену её глаз… Ему не было нужно ни золота, ни драгоценных камней, он просто обратил внимание на дрожащую от ужаса польку, укрыл её плащом, вытер слёзы и заглянул в лицо…

— Поедешь со мной, — сказал он ей на своём языке. — И тебя никто не тронет. Ты будешь моей женой… А здесь тебе оставаться нельзя!

Юная красавица поняла его, разглядев в его глазах не страсть, не злобу, а — участие. И покорилась. Она взяла с собой в дорогу лишь иконку Божьей матери…

Итак, Скамбо привёз польскую девушку в своё селение, и она стала его женой. Они заключили свой брачный союз возле раскидистого дуба, что растёт на окраине Лауме. Охотник позволил Анни повесить иконку в своём доме, в углу светёлки и не запрещал католичке молиться своему Богу. Но все обряды, в которых принимала участие семья Скамбо, как положено, были языческими.

А теперь у них трое детей и у Скамбо нет особого желания отправляться в очередной поход на Польшу. Всё, чего ему было надо, он уже добыл. Но, конечно, когда протрубит боевой рог…

Он верил, что раздобыл в польских землях лучшее богатство, самую ценную вещь… Да, купить жену в Пруссии не так легко, поэтому часто молодые парни идут в подобные походы не из-за денег или боевой славы, хотя это тоже немаловажно, а именно за жёнами.

Увидев жену, купающихся счастливых малюток (Мелис и Дойне исполнилось два и четыре года), Скамбо не смог сдержать улыбки.

— Когда же ты начнёшь купать меня, Анни? — задал он вопрос, щеря зубы в широкой усмешке. — А то нынче жарковато!

— Сбрасывай с себя одежду и ныряй в лохань, — в тон ему ответила жена. — Уж я устрою тебе головомойку!

Мужчина сбросил с себя льняную рубаху, обнажив могучий торс, и задёрнул плотную занавеску, отделяющую родительскую лежанку от остальных домочадцев. Через мгновение молодая женщина уже задыхалась в его жарких объятиях. Сосновые поленья в очаге пылали ярким пламенем, а кипящая смола, шипя, капала в огонь и распространяла в жилище приятный аромат…

— Как поохотился? — спросила Анни, когда страсти немного улеглись, дочерей, завёрнутых в рогожи, унесли в дом, а Барт уселся вместе с родителями за стол.

— Зайца отдал вайделоту Жолу, — ответил Скамбо. — Он найдёт подходящие слова для Перкуно и Пильвисто (14)! А с куропаткой мы с Бартом справились вдвоём! Ещё год-другой, и из него выйдет отличный стрелок!

И хотя прусским жёнам в те времена не позволялось есть за одним столом с мужем, Скамбо удержал Анни и усадил на табурет.

— Я так давно тебя не видел, — сказал он. — Почти полдня… Посиди со мной, поешь…

— Значит, наш Барт уже настоящий охотник? — улыбнулась Анни.

— Да, почти… Только, я всё время думаю, что у него — другая доля…

Глава 2. 1218 год. Встреча на Палатинском Холме

Март 1218 года в столице Священной Римской Империи выдался на удивление тёплым, в некоторые дни солнце светило настолько ярко, что даже пыталось «поджарить» открытые участки тела беспечных горожан.

Прогулки по Палатинскому холму, священному месту, расположенному вблизи Рима, считались обычным и даже модным времяпровождением знатных граждан, благодаря удивительным видам с вершины холма, возвышающимся на десятки метров над равниной. Поэтому он никогда не пустует. Воздух здесь прозрачен и чист, считается, что населяющие данную местность горожане в меньшей степени рискуют заполучить какую-нибудь болезнь, нежели те, кто живёт в низине.

27 марта, около полудня, на Палатинском холме, вблизи пещеры, где, по преданию, были найдены младенцы-близнецы Рем и Ромул, встретились два человека. Первый был папский прелат (15) Констанций, второй — похоже, обычный странствующий монах, вернувшийся из дальнего паломничества.

Констанций носил рясу и скапулярий (16), на абсолютно лысой голове — малиновая бирретта (17) с помпоном. Палатинский прелат был высок и статен, под густыми бровями прятались внимательные, прищуренные глаза, в которых угадывался искренний интерес. В руке Констанций держал корзину, в которой находился больной, а, возможно, и раненый сокол.

Собеседник прелата носил нижнюю рубашку из белой ткани, поверх неё была накинута туника из серого буре (18), к которой прикреплялся такого же цвета капюшон с пелериной и манто, на котором с левой стороны был нашит Красный Крест в память о Страстях Господних. Монах носил усы и бороду, острый нос выдавался далеко вперёд из пухлых щёк, а в больших карих глазах отчего-то затаилось беспокойство.

Оба выглядели лет на сорок с небольшим.

— Монсеньор (19), — произнёс монах, вытирая с лица обильный пот. — Мы выполнили ваше поручение. Брат Иов провёл длительное время в одной из общин интересующего вас народа, прикинувшись потерпевшим бедствие моряком…

— Благодарю тебя, брат Томаччио. Надеюсь, дикие племена отнеслись к нему благосклонно?

— В высшей степени, монсеньор.

На губах папского прелата заиграла лукавая улыбка.

— Выходит, прав был Адам Бременский, заметивший, что земли пруссов населяют «люди весьма доброжелательные», протягивающие «руку помощи тем, кто подвергся опасности на море или испытал нападение пиратов» … Вот если бы они ещё уверовали во Христа….

— Прошу вас, монсеньор, — монах достал из-под туники свиток пергамента. — Здесь брат Иов изложил все свои наблюдения. А также нарисовал берега и обозначил удобные места для высадки десанта. К тому же, он указал потаённые тропы, по которым можно неожиданно атаковать врага… И рекомендовал начать поход вдоль течения Вислы…

— Macte! (20) — воскликнул Констанций, принимая свиток и разворачивая его. При этом он опустил корзину с соколом на каменистую землю. — Боюсь, что принятие этим народом христианства без кровопролития не обойдётся….

— Увы, монсеньор, — печально кивнул брат Томаччио. — Все мы прекрасно помним участь, постигшую несчастного Адальберта… (21). Тело погибшего миссионера выкупил великий князь польский Болеслав I Храбрый.

— Да-да, — чуть слышно подтвердил прелат. — И не забывай, брат Томаччио, что после Адальберта в Пруссию с той же миссией отправился архиепископ Бруно Кверфуртский. И также был убит язычниками…

Констанций развернул первый лист пергамента и углубился в чтение. Яркое солнце освещало испещрённое письменами полотно. Брат Томаччио направил взгляд влево, в южную от холма сторону, туда, где находился Большой цирк и дворец Септимия Севера (22). Затем опустил глаза и стал рассматривать больную птицу. Некоторое время палатинский прелат изучал документ, затем аккуратно его свернул. Заметив интерес монаха к соколу, Констанций обронил:

— Мой пернатый друг Фалько заболел… Видишь, брат, как часто дёргается его хвост? Это говорит о том, что у него затруднено дыхание… Поэтому, когда он дышит, то вынужден открывать клюв…

Брат Томаччио понимающе кивнул.

— Лекарь рекомендовал мне гулять с ним на солнце, чтобы птица прогрелась как следует… Хвала Господу, что он ещё принимает пищу… Если хочешь, брат, можешь покормить его…, — с этими словами прелат развернул кожаный мешочек, который висел у него на поясе, и достал из него кусочек мяса.

Пока монах кормил птицу, Констанций задумчиво произнёс:

— Тот народ, который мы называем пруссами, брат Томаччио, оказывается, состоит из многих племён… Как ты думаешь, они едины? Есть ли у них… государство?

— Нет, монсеньор, — немного подумав, ответил монах. — Пруссы живут в таких землях, как Скаловия, Надровия, Самбия, Натангия, Вармия, Бартия, Помезания, Погезания, Галимбия, Судовия и… Сассовия. На каждой земле — свой народ, свои общины и они зачастую плохо понимают друг друга… Обитатели тех краёв голубоглазы, краснолицы и длинноволосы. Государства у них нет, единой армии тоже. Их племена разобщены и обескровлены междоусобицами… Но, справедливости ради, следует признать, что воины в их дружинах довольно храбрые, и вооружены они тоже хорошо.

— Тем не менее, считаю, что нашим славным рыцарям не составит труда их покорить… То есть, я хотел сказать, обратить в истинную веру… Пойдём, брат Томаччио, дальше по тропинке, и обсудим этот вопрос…, — он ласково погладил сокола по голове. — Мой друг Фалько должен дышать свежим воздухом и греться на солнце… А есть ли у пруссов письменность, брат Томаччио?

— По сведениям брата Иова, таковой они не располагают, монсеньор… Они даже не ведут счёт дням, и весьма удивляются тому, что кто-то, отсутствуя, может пояснить свои намерения буквами…

— Ну, Господь вразумит их, едва они примут веру Христову…

Они продолжили движение по Палатинскому холму.

Знаменитую возвышенность украшали множество древних дворцов и других зданий. Некоторые из них уже разрушило время. В южной стороне виднелись Термы Септимия Севера, рядом расположился Стадион. Вскоре в поле зрения остались лишь стены роскошных строений…

— Всё оно, конечно, так, монсеньор, — продолжил беседу брат Томаччио. — Смею ли я надеяться, что вопрос о крестовом походе в земли пруссов будет решён в ближайшее время?

По краям тропинки росли кусты шиповника и роз, кое-где были разбиты настоящие клумбы. Тут и там возвышались античные виллы, в некоторых из них жили люди. Путники дошли до Дворца Тиберия, впереди их ждало настоящее произведение искусства — Дворец Флавиев… Казалось, здесь застыла в камне история ушедших времён…

— Брат Томаччио, разрешение на крещение пруссов было дано ещё двенадцать лет назад, папой Иннокентием III, чья булла о христианизации этих язычников практически одобрила начало крестового похода в их земли…

— Но, монсеньор, рыцари с большими надеждами взирают на юг, на Палестину…

— Ты прав, брат, — с лёгкой грустью произнёс прелат. — Но мы попробуем убедить папу, чтобы он… по значимости приравнял походы в земли пруссов к походу в Палестину… И всемогущий Господь укажет рыцарям правильный путь…

— Путь к славе! — воскликнул брат Томаччио.

— Да, брат…, — прелат вновь погладил голову больному соколу. — Милость Господа пребудет с каждым, кто отправится обращать язычников в веру Христову…

— Монсеньор, брат Иов предлагал при завоевании Пруссии, для удобства управления разделить её территорию на районы, которые следует назвать по наиболее примечательным особенностям местности…

— Он умён, твой брат Иов, — ответил Констанций, затем достал из недр своей одежды увесистый кошель. — Это тебе и ему, брат… Господь милосерден…

Брат Томаччио с удовлетворением отметил, что придорожные кусты были аккуратно подстрижены, а деревья с раскидистыми ветвями, казалось, хотят удержать путника, приобнять его и оставить в своей тени отдыхать.

Вскоре собеседники оказались перед Ипподромом Домициана.

— Значит, ты считаешь, брат, что покорение Пруссии не станет лёгкой прогулкой для наших рыцарей? Даже если удастся поднять всю знать Германии и Польши?

— Боюсь, что нет, монсеньор, — вздохнул монах.

— Есть ли у пруссов города? Укреплённые замки? — продолжал допытываться прелат.

Монах пожал плечами.

— Больших городов у них точно не имеется. Каменных домов — тоже… Есть поселения, иногда защищённые частоколом и рвом с водой…

— Как пишет брат Иов, — заметил Констанций, — земли пруссов на три четверти покрыты лесами, богатыми дичью…, но основное их занятие — земледелие…

— Это — правда, монсеньор. Пруссы выращивают рожь, ячмень, овёс, лён. Занимаются они также скотоводством и рыболовством. Разводят прежде всего лошадей… В пищу употребляют преимущественно конину, используя в качестве питья молоко кобылиц и даже их кровь, что, говорят, доводит этих людей до опьянения. Разумеется, suum cuique, каждому — своё. Кроме прочего, пруссы имеют крупный рогатый скот и свиней. Они — прекрасные охотники, но охота для них — не главное…

— Ты, брат Томаччио, тоже немало путешествовал, — уважительно заметил Констанций.

— Да, монсеньор. Я тоже собрал немало сведений о пруссах, но жить среди них, как брату Иову, мне не довелось… Из труда же вышеозначенного монаха вы узнаете о том, что кроме работы в поле пруссам известны и ремёсла. Они очень низко ценят золото и серебро, но давно знают железо и бронзу, из коих металлов их кузнецы мастерят добротное оружие и кольчуги…

— Как пишет тот же брат Иов, они не только мастерят, но покупают оружие или захватывают его у соседей, — добавил прелат.

— Совершенно верно, монсеньор. К пруссам приезжают купцы из Швеции и Дании, те покупают у них оружие, доспехи и соль. В обмен расплачиваются янтарём, мехами, собственными изделиями из металла и кости. Пруссы также ведут торговлю с купцами из Новгорода и Киева, они часто бывают на Руси… Сказывают, что в Новгороде даже существует Прусская улица (23).

— О, янтарь… — вздохнул Констанций. — Только ради него следует захватить земли сембов (24). — Он произнёс это достаточно тихо, брат Томаччио не услышал или сделал вид, что не услышал его реплики.

Из ближайшего монастыря вышла группа монахинь. Они учтивыми поклонами приветствовали беседующих духовных лиц.

— Мир вам, — ответил им прелат и осенил крестом.

— Как ваш сокол, монсеньор? — поинтересовался брат Томаччио, — ему, наверное, лучше?

— Да, такие прогулки действуют на него благотворно…, как искренняя молитва на истинного христианина…

Оба перекрестились.

— Брат Томаччио, — наконец, проговорил прелат, после короткого молчания. — Я, конечно, внимательно изучу переданный тобой документ, — он взмахнул рукой со свитком. — Но, поведай мне вкратце об обычаях этого народа. Не совершим ли мы роковую ошибку, объявив в те земли крестовый поход?.. Увы, Палестину мы стремительно теряем…

— Никакой ошибки быть не может, монсеньор, — отозвался брат Томаччио. — В Палестине мы воевали с сарацинами, в Пруссии — с язычниками! Вы правы, брат Иов собирал сведения как шпион, он выведывал слабые и сильные стороны пруссов, пути для наступления, данные о природных богатствах их земель… Но он мало внимания уделил пруссам как общности.… Я же изучал этот народ по сохранённым в архивах Ватикана записям, некоторые из них принадлежали английскому королю Альфреду Великому.… Я попробую вам вкратце поведать, хотя не уверен, что мой рассказ полностью удовлетворит ваше любопытство… — монах учтиво поклонился.

— Ну-ну, не будь столь щепетильным, брат… — Констанций ласково погладил сокола по спине. — Скоро и ты, друг Фалько, расправишь крылья и отправишься в поднебесье… И вновь будешь приносить нам добычу — перепелов и куропаток… Я слушаю тебя, брат…

Монах отряхнул тунику, прищурился, взглянув на солнечное небо и начал:

— Одному Господу ведомо, как пруссы оказались в этих, поистине, райских местах, посреди лесов, кишащих дичью, рек, изобилующих рыбой, и моря, богатого янтарём… Но Саксон Грамматик (25), а вместе с ним и Ибрагим ибн Якуб (26) доводят до нас, что пруссы «… живут у Мирового Океана и имеют особый язык. Они не понимают языки соседних народов и известны своей смелостью…»

— Они воюют с соседями? — предположил прелат.

— Известно, монсеньор, что прусские дружинники, возглавляемые вождями, ходят в походы на Польшу и литовские земли. И сейчас территория прусских племён простирается от устья Вислы до устья Немана.

— Занимаются ли они мореходством и пиратством? — поинтересовался Констанций.

— Брат Иов пишет, что наиболее храбрые воины пруссов ищут службу в дружинах викингов и славян… Но пиратство я тоже не исключаю…

Они спустились по крутым ступенькам, прошли по тесному переулку, где полуденное солнце не так палило, освежились водой из фонтана… Впереди показались стены Ипподрома Домициана, украшенные затейливыми скульптурами лошадей.

Брат Томаччио продолжал:

— Прусский народ можно разделить на следующие сословия. Во-первых, это — жрецы, играющее весьма значимую роль в жизни пруссов… Далее, это — знать, важные князья и зажиточные землевладельцы… Пруссы называют их «кунигсами». Затем идут «свободные люди», к которым я бы отнёс купцов, свободных крестьян и ремесленников. Ну, и… «чернь», к коей относятся все зависимые люди и рабы… В семьях же абсолютным главой является мужчина, жену себе он покупает и потом рассматривает как собственность. Наследование тоже идёт только по мужской линии…

Папский прелат многозначительно кивнул.

— Обычно, — продолжал монах, — именно кунигсы затевают грабительские набеги на Польшу и других соседей. Для таких походов прусские дружины объединяются под началом одного наиболее уважаемого кунигса, но, должен повторить, монсеньор, что у пруссов нет ни единого государства, ни единой армии… Каждая прусская земля управляется советом знати, в который входят представители особо могущественных родов.

Верховный жрец у пруссов носит прозвище «Криве-Кривайтис» менно с ним пруссы связывают свои военные успехи! Резиденция Криве находится в Ромове (27), а сейчас эту… должность занимает прусский жрец по имени Бойтонор…

— Всех жрецов, видимо, придётся уничтожить, — сквозь зубы процедил папский прелат, не переставая поглаживать сокола.

— На всё — воля Господа, — согласился с ним брат Томаччио.

— Продолжай, брат, — промолвил прелат. — Твой рассказ довольно интересен.

Монах вздохнул, благодарно поклонился, и продолжил:

— У пруссов совершенно иные представления о жизни и смерти. Своих мёртвых они сначала «кормят», а потом сжигают в специальных святилищах, при этом не должно оставаться ни одной целой косточки. Загробный мир представляется им зеркальным отражением мира живого, в него они следуют с тем обрядовым инвентарем и сопроводительными жертвами, которые попали в погребальный костер. С умершей знатью сжигается их оружие, кони и слуги, одежда, охотничьи собаки, ловчие птицы и прочее имущество, относящееся к военному делу. С простолюдинами — предаётся огню то, что относилось к их земному занятию. Да, пруссы очень почитают огонь… В некоторых городищах Пруссии в праздник летнего солнцестояния зажигаются большие и маленькие костры. А вообще эти люди весьма дорожат своими святилищами. Они запрещают христианам приближаться к их священным рощам и источникам, ибо считают, что те становятся нечистыми от приближения тех, кто почитает Христа. Сами же они чтят не Господа, но Природу, монсеньор, а именно — солнце, луну и звёзды, гром, птиц и животных, включая даже жаб…

— Пресвятая Дева… — осенил себя крестом прелат.

— Есть у них и особо почитаемые деревья, — продолжал монах, — чаще всего таковыми считаются старые липы и дубы: с наростами, дуплами, выступающими из-под земли корнями или расщепленными стволами, а также имеющие два или три ствола, исходящих из одного корня. Между стволами таких деревьев пролезают больные, сквозь них проносят детей в надежде на выздоровление. Порой они даже «кормят» их человеческой едой… Поклоняются пруссы и камням, видя в них опору и символ мировой горы. Особо почитаемы камни, возвышавшиеся из воды — на реке или протоке. У таких священных скал совершаются поминальные и охранительные ритуалы. А самые нерушимые клятвы они дают близ водоёмов. Водой также испытывают на суде, с помощью её гадают о будущем и лечат хворых. Имеются множество священных лесов, полей и рек, и они не осмеливаются в них рубить деревья, пахать или ловить рыбу…

— Именно в такую рощу и забрёл несчастный Адальберт…, — прелат перекрестился. — Да хранит его душу всемогущий Господь…

Со стороны базилики Максенция и Константина раздался мелодичный колокольный звон.

— Пойдём обратно, брат Томаччо, — вдруг спохватился прелат. — Нас ждёт обед — мясо, овощи и вино… Поспешим же в лоно нашей церкви.

Монах согласно кивнул.

— Сведения же о тактических действия пруссов во время битв, — добавил он, — вы найдёте в свитке, который я передал вам. Там сказано, как они штурмуют крепости, как разворачивают свои боевые отряды, как атакуют и защищаются, как действуют в пешем строю и на конях…

— Да хранит Пресвятая Дева всех, кто приложил руку к тому, чтобы новый крестовый поход, в земли пруссов, принёс больше славы, чем разочарований…

Глава 3. 1229 год. Рыцарь и оруженосец

Пятый Крестовый поход, начавшийся в 1217 году с благословения папы Гонория III, имел своей целью помощь восточным христианам, которые, будучи ослабленные междоусобицами, не могли противостоять сарацинам. Десятки тысяч рыцарей, кнехтов и священников отправились в Святую землю, не подозревая о том, что этот поход закончится для них полным провалом.

Но основные усилия предводители сей экспедиции всё же решили направить на завоевание Египта, надеясь нанести удар в самое сердце исламского мира. «Ключом» к стране являлся город Дамиетта, богато снабжённый провиантом и окружённый двойным рядом каменных стен. Неприступные башни, гавань, перекрытая цепями, а также отсутствие штурмовых орудий, единства в боевых действиях, общего управления и необходимой дисциплины стали причинами неудач крестоносцев и больших потерь в их рядах.