Провинциалка

Провинциалка

Лиза собиралась в Москву. Уже восемь раз она проделывала путь в Белокаменную. Три раза она ездила с Катькой Смирновой из Звягинки, деревни, где она прежде жила, и пару раз с другими девушками, когда перебралась в город и жила в общежитии. Но год за годом неудачи преследовали ее, и все — даже мама — сказали, что ей пора остепениться и выкинуть эту дурь из головы. «Ну, какая с нее артистка, с ее внешними данными и происхождением от сохи!?» Только родители за спиной сообщают о тебе хорошее, а в лицо — напротив.

Девушка выглядела худой, даже изможденной, и волосы ее не были уложены в прическу, а лежали двумя крыльями, спускаясь чуть ниже впалых щек. Одежда на ней была опрятная, но не модная, без той изюминки, которая заставляет взгляд молодых людей останавливаться. Какая незамужняя женщина не грезит о раскиданных по углам мужских носках? Но мужские глаза обычно равнодушно скользили мимо, как будто это не молодая женщина, а предмет интерьера.

Сказать, что Лиза, была страшна или безобразна, было бы большим преувеличением. Но она относилась к девушкам, которые, свои принципы и убеждения, ставят высоко. Не кокетничают, не пустосмешничают, не заморачиваются на косметику и считают, что мужчина их мечты все равно не обратит на них внимания, и тем более не сделает серьезный шаг по созданию семьи. А опускаться до легких отношений на работе, гулянках или подбирать то, что никому не нужно — это не для нее. Достаточно горячего душа.

Матери было особенно тяжело смотреть, как Лиза в очередной раз, опустошенная и измотанная возвращалась из столицы с потухшими глазами. Боль и отчаяние закрадывались в ее сердце. Но каждый раз весной, ближе к средине лета, лицо дочери вновь преображалось, светлело, глаза загорались неукротимым решительным блеском, и она вновь отправлялась по знакомому маршруту. Лишь один раз был перерыв в этом конвейере неподвластном времени, когда она родила сына. А недавно Ване очень скромно отметили его первую круглую дату — 10 лет.

Слава богу, сыночек не был похож на мать, личико у него было аккуратное, симпатичное и густые каштановые волосы немного вились, пребывая в обычном мальчишеском беспорядке. Это и не удивительно, отец ребенка был хорош собой. Как всегда — счастье было коротким. «Почему он ни разу не поинтересовался, ребенком? Почему так случилось в 17 лет, а в 18 она уже родила?»

Все началось гораздо раньше — еще в 14-ть. Эту историю она не любила вспоминать. Первый красавец их класса Витька Горохов, не смотря на малолетний возраст, оказался еще тот сердцеед и одновременно подлец. Он умело и настойчиво делал попытки соблазнить девушку. Впрочем, Лиза и сама была увлечена и потеряла голову. Романтический вечер у Соленого озера, закончился неожиданно и ожидаемо. Но, не успев опомниться от первой близости, она вдруг почувствовала, что уже не Витька, а одноклассники, терпеливо наблюдавшие из-за кустов, навалились на нее гурьбой. А Витька только самодовольно потирал руки и скоблился. Что это было — изнасилование или она просто не отдавала отчет своим действиям, но трое молодых негодяев добились своего, а она ушла в себя и никому ничего не рассказала. Но тем паршивцам оказалось этого мало, и пошла, гулять по школе дурная и разухабистая молва о похождениях веселой троицы, где в главной роли фигурировала Лиза Чумакова по прозвищу Чума.

Лиза в скором времени, после восьмого класса, уехала в город, поступила в приборостроительный техникум. Но и там счастья не нашла. После трех лет такого существования, разуверившись, она нашла того, который показался ей тем единственным и неповторимым, и закрутился бурный роман, но что-то опять пошло не так и они расстались, а она почувствовала, что в положении.

Врачи, сделав обследование, настойчиво советовали не прерывать первую беременность и она, после долгих и нелегких раздумий согласилась. Слишком велик был шанс остаться в последующем без детей. Мама Лизы, Татьяна Кузьминична, которая проживала в области, и знала все перипетии дочери, вероятно даже больше чем допустимо знать матери, и как ни странно, в чем-то даже оправдывающая ее, как-то спросила, — как она отнесется к тому, чтобы ее сыночек Ваня, остался бы у нее в деревне на неопределенно долгий срок, может быть навсегда. Во всяком случае, пока ее личная жизнь не наладится. Услышав это, Лиза так посмотрела на мать, что больше подобных вопросов она никогда не поднимала. Брать малыша на воспитание не потребовалось.

— Мама! — произнес мальчик, когда они садились ужинать, — ты же в этом году опять собираешься в Москву?

— Ты же знаешь, — немного виновато ответила мать, поглядывая на сына и разливая большим половником дымящиеся щи с кислой капустой. Капуста была мягкая, с прошлого года, и ее приходилось, тщательно отжимать и вымачивать. Она также нарезала и сложила горкой «Фабричного» хлеба, и тонко-тонко ломтики Звягинского сала. А в конце поставила баночку с домашней горчицей. Горчица была «Вырви глаз» и намазывала ее только она, а сын предпочитал шпик.

— Тогда мы пока не будем покупать велосипед, — миролюбиво, после долгой паузы, предложил мальчик, отводя глаза в сторону. — Уже скоро конец лета, там осень, да и где его нам ставить на зиму?

Мальчик лукавил. Еще не кончился июнь, и лето было впереди. Но в этот раз его маленькая неправда звучала убедительно. Зачем ему захотелось представить, будто лето на исходе и нужда в двухколесном друге почти отпала? Мать обвела взглядом скромное помещение «колясочной». Она как родила, устроилась в управляющую кампанию и Зайчикова, царство ей небесное, сжалилась, дала молодой маме эту крохотную нелегальную жилплощадь. Колясочные в девятиэтажках, ни одного дня после сдачи домов не использовались по прямому назначению, а сразу оборудовались железными дверьми и в них временный приют находили особо ценные дворники, и другие работники ЖЭКа. Был единственный несомненный плюс комнаты — не нужно было платить за нее.

Лиза обняла взлохмаченную голову сына.

— Мы обязательно купим велосипед!! Ты же так хотел. Я обещала.

— Не думай об этом, — обжигаясь щами, аппетитно глотая куски бутерброда, продолжил мальчик. Шпик был отменный, с мягкой шкуркой, опаленной соломой и с розовыми прожилками мяса. — Хотел? Перехотел. Правда, правда. Это совсем не обязательно, я буду пока ездить по очереди с Пашкой Новиковым — он не против, а в Москве тебе деньги пригодятся.

— Как же так сынок! Ты у меня один. Я и так тебя не балую, — немного растерянно промолвила мать, все не решаясь сесть.

— Еще год потерпит, — с напускной бравадой бросил сын. — Мне не в напряг.

— Мой мальчик! Ты уже стал у меня совсем большой!

Она ласково поцеловала его.

— Ну, мам! — взбрыкнув, отстранился он от ее нежностей, — точно тебе говорю. Ты садись, ешь, раз налила. Остынет. За зиму-то мы еще много денег скопим!!!

— Скопим. Обязательно скопим. Куда мы денемся. Ведь мы не транжиры с тобой Ваня.

— Если ты только не поступишь учиться на артистку… … — неуверенно произнес он, раздумывая сделать ли еще один бутерброд. — Я говорю пацанам, а они ржут.

— Правильно смеются, — подтвердила Лиза.

— Ничего не правильно. Просто дураки и все! — разгорячился мальчик. — Ты у меня способная. Ты у меня вот такая!! — мальчик с азартом поднял большой палец вверх. — Из тебя получится самая клевая артистка!!

— Я рада, что ты так думаешь, — согласилась мать, пряча улыбку, в уголках рта.

— У тебя знаешь, какой заряд, сила? Будь здоров. Тебе не будет равных!

— Что-то меня уже звездная болезнь одолевает после твоих слов, — подтрунивая, промолвила Лиза, обернувшись и поправляя волосы перед маленьким зеркалом, сделанным из квадратика зеркального кафеля.

— Опять ты не веришь! Зря смеешься. У нас не мало хороших актрис, актеров, — высокопарно произнес он, — есть просто замечательные, но таких классных как ты точно нигде нет. Успех тебе обеспечен. Ты их там всех порвешь как Тузик грелку!

— Ничего себе! Твои бы речи — да Богу в уши!

— Да-а-а! Ты будешь не просто артисткой, — а великой. Люди не дураки, они уже и сейчас это видят.

— Хм! И кто конкретно?

— Помнишь, на вечере в школе ты читала стихи Бродского и Ахматовой? Почти полчаса и ни разу не запнулась, и весь зал встал, захлопал, провожал тебя стоя.

— Эка невидаль — стихи прочитать, — ухмыльнулась мать. — Так как каждый сможет.

— А вот и не каждый, а тем более с выражением, чтобы мураши по телу пошли… — Ваня задумался, по лицу его пробежала быстрая улыбка. — Я тобой тогда сильно возгордился. А Валентина Степановна сказала мне, что твоя мама как настоящая актриса выступала… Во-от! Она толк в этом знает. Знаешь, как она нас по литературе гоняет!? Зашибись! У нее не «пофилонишь».

Лиза, мимоходом отмечая болтовню сына, убирала посуду. Мысли ушли далеко. С летним отпуском как всегда было трудно. Наслушалась от Гавриловны: «Чумакова! Другого месяца для тебя не существует?! Опять в столицу! Кого это волнует?! Все летом хотят!» Пришлось убеждать, в который раз. Пустить слезу. А что делать?! Она отходчивая, поругает, отчитает и тут же пожалеет. Гавриловна прямая: любит иногда искренне послать на…, чем лицемерно улыбаться. Сама из подъездных уборщиц, при муже алкаше, до начальника ЖЭКа поднялась. Знает не понаслышке, почем фунт лиха и хороших работников умеет ценить. Правда от коллег Лиза за спиной слышала и смешки и бурчание. Чем сильнее ты горишь, тем больший ушат готовят коллеги. «Артистка!!» «Артистка, тоже нашлась!» Но все ее слишком любили, и жалели, чтобы обижаться всерьез.

Лиза подошла к окну. За стеклом смеркалось. Выключили главный фонтан, и зажгли фонари в парке Унеэр. «Андреич командует. Как всегда пунктуален старик!». На Родниках тяжело и надрывно ухали сваезабивочные машины. Строители закладывали новый дом напротив «Горожанки» сравняв при этом стадион, что сделали жильцы для ребятишек. Она вдруг вспомнила, как сын отказался брать бесплатные обеды в школьной столовой. Их давали малообеспеченным семьям, детям матерей-одиночек и это было неплохое подспорье. До третьего класса мальчик ел, а потом выпрягся. Ни в какую! Гордый! Или кто что сказал! Сколько злых языков?! Пришлось пойти навстречу. Лиза договорилась брать в школьном буфете сметану раз в неделю. Повариха — необъятная, но мудрая женщина — пожалела ее. Когда мать приносила банку со сметаной и ставила на стол, глаза сына светились радостью. «Моя — сметанка! Наверно из Простоквашино!?» — облизывался он. Видать тоже переживал и был рад, что таким образом ситуация разрешилась.

— Тебе еще и школьную форму покупать надо? — удрученно промолвила она, слегка отстранившись и рассматривая долговязую фигуру сына. — Видишь, как вытянулся за год?!

— Да фигня, только брюки выпустить немного, там есть запас. Я знаю, так делают, материал еще хороший. И шнурки на ботинках заменить, а то они в некоторых местах нитками пошли.

— А кроссовки?

— Закле-е-еим. — бесшабашно протянул мальчик. — Мы на траве иногда босиком гоняем.

— Как же? Видно будет! Ребятишки засмеют!? Ты же не оборванец, или нищеброд какой?

— А мы аккуратно. И пусть только попробуют!? Все знают, что я сорок раз на турнике подтягиваюсь.

— Сейчас-то уже нет? Что сочиняешь!? — взяла под сомнение его слова Лиза.

— Сейчас нет. Тренироваться надо, а негде. Турник бы сделать. Вот была бы у нас большая кварт… — и Ваня не договорив, осекся, быстро «сверкнул» глазами на мать и перевел разговор в другое русло. Лиза сделала вид, что не расслышала последнюю фразу. Квартирная тема у них тщательно замалчивалась. Это было негласное табу. Сын никогда не водил домой товарищей. И очевидно никто из сверстников не предполагал, в каких условиях они живут. А мама, и сын делали вид, что жилплощадь их вполне устраивает, что девять метров это еще здорово, так как есть колясочные и по семь, как на Плехановском! Правда, в них и проживали одиночки. Но это оставалось за скобками.

В эту крохотную комнатку был втиснут: туалет с китайским душем за занавеской, узкая кухонная плита Лысьва, холодильник, и телевизор. А у окна стоял маленький стол с откидной крышкой. Он одновременно служил и обеденным и письменным для приготовления школьных уроков. Но больше всего места занимала двухэтажная самодельная кровать, которую сделал местный плотник Василь Васильевич из своих материалов и при этом не взял ни гроша.

Единственный, оставшийся не занятым узкий проход, не позволял свободно ходить. Передвигаться приходилось немного бочком, и по очереди, но к этому мать с сыном привыкли. Обычно, сделав уроки, Ваня по навесной лестнице забирался на свой второй этаж, туда же убирал и лестницу, чтобы не мешалась в проходе, и вешал ее на стену под самый потолок. А Лиза напротив, садилась к столу и штудировала азы актерского мастерства. Иногда она декламировала, пела, но не громко, так как соседи начинали стучать по батарее, и приходилось переходить на громкий шепот или сворачивать занятия. Ване нравился этот громкий шепот, так как Лиза не имея возможности взять громкие ноты, старалась вложить в речь больше чувства, энергии и это у нее неплохо получалось.

Иной раз Ваня, пребывая в хорошем расположении духа, шутил, что именно их комнатка сделает и из него в будущем артиста, так как вольно или невольно все Лизины пассажи он усваивал детской прочной памятью и порой даже напоминал ей слово или фразу, которую она забывала.

— А что, может быть! — с готовностью соглашалась мать, мечтательно глядя на сына. Она бы все за это отдала. Деревенской девочке, матери-одиночке, поступить в столичный театральный институт было крайне сложно. Это был предел фантазий, просто надежда на чудо, в которое уже трудно было продолжать верить.

— Не-е нет… — это девчоночьи мечты, — важно разглагольствовал Ваня, отступая назад, — я буду матросом на большой шхуне или, в крайнем случае, коком на корабле и пойду в кругосветное путешествие. Может меня как Робинзона Крузо после кораблекрушения выкинет на необитаемый остров. Вот будет здорово!

Сын любил эту книгу и с упоением зачитывался ей, представляя себя на месте главного героя Даниэля Дефо.

— И бросишь меня одну? — лукаво щурила глаза Лиза.

— К умот инемерв, ьдубин-отч меамудирп, — без запинки отчеканил он.

— Переведи.

— К тому времени, что-нибудь придумаем, — предположил мальчик, и глаза его лучились.

Ваня любил изредка почти без подготовки козырнуть текстом наоборот и поставить собеседника в тупик. Лиза его абракадабру с трудом переводила на нормальный язык. Сын убеждал, что это тренирует внимание. После таких тренировок, чтение и осмысление обычного текста якобы становилось очень легким.

— Мужчины артисты тоже в почете. Но все очень не просто. Это тебе не на необитаемый остров попасть. Ну, подрастешь, поймешь. Пока загадывать рано. — Лиза вдруг вспомнила. — А ты же не так давно футболистом хотел стать, если мне не изменяет память?

— Это я по молодости фотки из журналов вырезал, клеил на стену: Зидана, Бекхэма, Роберто Карлоса.

— По молодости? А сейчас старость наступила? — съязвила Лиза, — А Роналдо?

— И Роналдо конечно! — миролюбиво, не обращая внимания на ее колкость, согласился мальчик. — Сейчас они уже не такие крутые. Теперь новые звезды Серхио Агуэро, Марио Балотелли, но меня они мало волнуют.

— Но все-таки ты разбираешься!?

— С пацанами болтаем, — важничая, заявил он и добавил. — Когда уж наши начнут забивать и играть!?

Этот вопрос повис в воздухе. Они немного помолчали. Свезабивочная машина тоже примолкла.

— У меня есть в копилке немного денег, — серьезно наморщив лоб, вдруг объявил Ваня, — наверно дам тебе в Москву, купишь мне или себе что-нибудь?

— Откуда они у тебя? — насторожилась Лиза.

— Выиграл в «Чику»

— На деньги играть!? Смотри у меня, — с предостережением сказала мать. — Пойдешь по кривой дорожке?!

— Мама! Ну что ты! Это же почти понарошку.

— Понарошку!? … Я и так тебе подарок привезу! Чтобы ты хотел?

— Мас ен юанз, — он улыбнулся. — Сам не знаю. Но ты не траться, обо мне не думай. Лишь бы у тебя получилось.

— Я, конечно, понимаю, что это блажь, — тяжело и протяжно вздохнула Лиза, — но поделать с собой ничего не могу.

— Нет мам! Это не блажь! — утвердительно заявил мальчик очень серьезно. — Ты упорная. А упорных Бог любит. У них все получается. Вот посмотришь!

— Да уж восемь раз смотрела, — задумчиво произнесла Лиза, окунаясь мыслями в прошлое.

— Восемь раз ездила, а в этот год точно повезет.

Лиза с недоверием и робкой улыбкой посмотрела на сына.

— Откуда ты знаешь?

— Знаю и все! — убежденно, не терпящим возражения голосом, отрезал мальчик. — Чутье! Я ведь раньше тебе этого не говорил?

— Нет вроде.

— Вот! — удовлетворенно подвел он итог. — А теперь говорю. У меня всегда так, в «Чику» играем, … кидаем, кидаем, и я иногда заранее чувствую, что сейчас обязательно попаду в котел и, правда, попадаю! Вот как так?

Ваня любил эту игру, требующую очень верного глаза. И «свинчатка» у него была лучшая во дворе, — вылитая из пластин старых автомобильных аккумуляторов, в баночке из-под импортного сапожного крема. В ладони она помещалась как влитая. Когда ребята расходились, он зачастую оставался и тренировался.

— Да мама! — добавил он убежденно после паузы. — Точно повезет.

— Не знаю, — улыбнулась Лиза.

— И я не знаю, но уже сколько раз замечал. Все верно. И тебе говорю — все получится!!

— Игрушки!? Битки!? Чики!? … — она тяжело вздохнула. — Сравнил!

— Да не только… вот и в школе замечал, учительница по журналу ручкой водит, а я уже тетради складываю, парту освобождаю, знаю, что она мою фамилию назовет.

— И ни разу не ошибался? — с сомнением взглянула она ему в лицо.

— Ну-у, не то чтоб ни разу? — смущенно закатил глаза Ваня, пряча улыбку. — Он итчоп адгесв юавыдагу.

— Что?

— Но почти-и-и всегда угадываю.

— Наверно самовнушение, хотя ты у меня мальчик умненький!

— А давай поспорим, что в этот раз у тебя получится!?

— Ваня! Ты же знаешь, что я не люблю спорщиков! — с осуждением произнесла Лиза.

— А все равно давай!? — с азартом в голосе продолжил он.

— Ну, ты же мальчик! На что можно спорить с собственным сыном? — с укоризненной усмешкой промолвила Лиза.

— Ты не права! У меня конечно денег мало, но вот скажем, если я продую, разобьюсь в доску, но кончу год на все пятерки!

— Да не смеши!! Ты бы хорошистом закончил, а то троечки часто стал таскать! Уж скоро и до двоечек дойдешь — меня в школу потянут.

— Так это я без напряга! — задорно щелкнув пальцами, непринужденно бросил он. — Ты меня не знаешь! Спорим?!

— Ну ладно, а с меня что?

Лицо мальчика смешно вытянулось, глаза округлились, но сказал он очень беззаботно, как будто о какой-то мелочи:

— А ничего! Просто поступи и все!?

— Ну, это же не спор? Ерунда какая-то, — возмутилась мать. — Я и так стараюсь.

— Совсем не ерунда. Ты не стара-а-айся, — с нажимом сказал он, — а возьми и поступи. Вот как я знаю, что попаду заранее и попадаю — так и ты!!

— Однако! — засмеялась Лиза, поймав себя на мысли, что этот неожиданный поворот в рассуждениях сына ей понравился.

— Если точно знаешь, — продолжил Ваня, — голова, руки сами все делают.

— Ну не знаю, не знаю…

— И я не знаю, как это получается. Если сильно хочу — промахиваюсь! Шалтай-болтай — тоже мимо! А иногда верю и знаю, что кон мой — и действительно, в самый центр летит!!

— Да! С битками, свинчатками своими, ты меня озадачил сынок, — Лиза в задумчивости запустила ему ладонь в волосы, — и сильно хотеть нельзя, и слабо не получится. Легко сказать — просто верить!

— Мне это тоже трудно объяснить.

— Я все поняла, только, как это сделать? Наверно с этим надо лечь, переспать, утро вечера мудреней. Уже ночь на дворе, а мы заболтались с тобой.

— Ты мам не думай! Я уже все знаю наперед!! — залихвацки подтвердил он.

— Герой мой! Провидец! … Иди уж отдыхать, — махнув рукой, ласково пробормотала она.

— Фигня! Посмотришь, посмотришь!!!

Лиза расправляла постель, и ласковая, добрая улыбка не сходила с ее губ. Почему-то слова сына не казались ей ерундой. В какой-то момент она почти уверилась, что в этот раз будет по-другому. «Вот бы сохранить этот настрой и в столице? Да где там! До Москвы и экзаменов еще уйма времени, все испарится, останется только страх, мандраж и ни грамма уверенности в успехе. А если ты не веришь в себя… экзаменаторы чувствуют, это. Ты жертва, неудачница! Неудачи рождают поражение.

Интересные битки! Надо будет перед экзаменами обязательно садиться и крутить это в голове. Ваня прав. А вдруг он может предсказывать будущее? — мелькнула шальная мысль у Лизы. — А что если в это поверить!? Взять поверить и сдать всем назло!! Все поставили на мне крест, а я возьму и поступлю. Просто поступлю. Конечно! Как иначе. Только бы ей не стушеваться перед строгими столичными экзаменаторами, двадцать восемь — это уже возраст близкий к критическому, неохотно принимают таких. Что можно сделать? Прическу необходимо продумать. Накрашусь. У Натахи костюмчик выпрошу австрийский велюровый в поездку. Бедной Лизы больше не будет. Сынок не может ошибаться. С другой стороны если он не ошибается, то одежда не имеет никакого значения. Она поступит при любом раскладе. Да и не зря же она зимой каждый вечер занималась».

Колясочная была расположена в непосредственной близости от лифта и подъездной входной двери. Чтобы отгородиться на ночь от шума, мама с сыном взяли за правило, закладывать дверной проем наполовину тряпками и одеждой и занавешивать старым одеялом, железное полотно совершенно не сдерживало звуки. Так было всегда, но сегодня они забыли это сделать.

Лиза засыпала и большая, большая черная тень убегала от нее во сне. Девушка стояла над обрывом — на Красном Яру — залитая лучами утреннего солнца. Свежий ветер развевал ее платье, а за спиной шумели сосны. Далеко, далеко у уреза воды бился кипенно-белый прибой, и чайки кружили внизу. Она была одна на недосягаемой высоте. Выше было только голубое бездонное небо. Если развести руки, то можно было представить, что она парит над миром. Наверно она, правда, летала, а ангелы нежно пели и играли на дудочках. Ночь окутала ее сонным мягким одеялом. Самая отвратительная и ненавистная вещь в доме — будильник. Но куда без него. Откуда-то издалека, из потустороннего мира, вдруг совершенно некстати послышался взволнованный шепот сына:

— Мам! Просыпайся! Быстрей! Ты же никогда не опаздываешь, уже без пяти.

— Неужели сынок!?

— На работу пора.

Лиза сладко неторопливо потянулась.

— А кофе? Мой любимый Жардин?

— Да он же кончился еще вчера, остатки собирали!

— Точно! Забыла. Теперь уж долго не попьем, — расстроилась Лиза. — Тогда чай.

— Только Ашановский, — констатировал Ваня. — «Каждый день»? Что вениками пахнет.

— Блин! Я же его не пью! Ну, все равно. Ты булку вчера доел? — оживилась она.

Мальчик потупил глаза.

— Не знаю, как вышло. Я книжку читал, смотрю, а уже ничего не осталось.

— Ну и ладно, — миролюбиво и ласково вздохнула мать, — там гренки в столе доставай, размочим с малиновым вареньем. Сегодня опоздаю.

— Не будут ругать?

— Если меня ругать Вань — то кого хвалить. У меня веская причина.

— Какая?

— Я летала во сне!

— Ха! Летала. Тоже причину нашла! Скажи это нашей классной! Точно вылетишь обратно в дверь.

— Ваня! Ваня. Я знаю что говорю. Я уже лет десять, точно, от земли не отрывалась.

Сын улыбался и разливал чай, с любовью и недоумением поглядывая на такую непонятную сегодня маму. Ему нравилось ее приподнятое, веселое настроение. Конечно, через три дня в Москву. Тут у любого в голове тараканы запрыгают, а ему полмесяца перебиваться на макаронах. Но он выдержит. Лишь бы у нее получилось!

Ваня только начинал жить, и отсутствие опыта позволяло ему надеяться на чудо. Если бы он немного лучше знал этот жестокий мир людей, он конечно бы не был так оптимистичен. Иногда отсутствие отрицательного опыта плюс! Маленький плюс, который переходит в драйв. Но это редко и бывает недолго.

Последние дни у Лизы были суматошные. Хотелось уйти в отпуск без «хвостов». По участку и этажам приходилось наматывать за день километров по десять. Утром в диспетчерскую, потом проверка, как дворники убирают. Заявки от квартиросъемщиков и ходьба по адресам. В обед осмотр крыш с рабочими: в двух домах протечки и жалобы от жильцов, что потолок отсырел. Заглянуть в подвал, вызов бригады с эпидемслужбы — набежавших крыс надо уничтожить. Ликвидация засора и организация откачки воды. «Вот кажется и все! Ее 38 подъездов в удовлетворительном состоянии». Без рук, без ног она вернулась в комнату и тут опять звонок:

— Лиза, ты еще ключи от подвалов не сдала!?

— Совесть имейте. Я в отпуске уже три часа как, и уже одной ногой в Москве!

— Солнышко! Выручай! Тут две девочки звонят, Курчатова 156. Котенок у них в подвал забрался, выходить не хочет и мяукает. Сходишь?

— Хорошо, сейчас Ваню пошлю, — тяжело вздохнула она, в изнеможении, опускаясь на стул.

***

Фирменный «Сибиряк» отошел точно по расписанию. Раннее утро. Свежий воздух колыхал шторки на окнах. Побежали станции Чулым, Барабинск, Татарск. В окне на сколько хватало глаз березы, березы, поля и опять березовые рощицы. Казалось свои стихи Есенин писал не про Рязанские просторы, а про Сибирь. Встречные составы натужно отзывались гудками. Плацкарт, боковушка у туалета! Прощай сон. Но кто будет всерьез обращать внимание на такие мелочи, когда впереди Москва.

В изголовье рюкзак, в котором самое главное: конспекты, тетрадки, затертые чуть не до дыр методички, несколько пакетов китайской лапши, кипятильник, зарядка для телефона и духи Nina Ricci. А в кошельке чуть больше 15 тыс. рублей. Маловато платили в управляющей кампании. Жизнь у нее предполагалась невеселая… Но ничего, зато жалованье смешное… «В принципе, если ничего не покупать, то цены приемлемые» вспомнила она их любимую шутку в ЖЭКе. Лиза впервые была спокойна, ну если только слегка подкрадывалось волнение, но девушка гнала эти мысли прочь.

Она взяла с собой тетради, но не доставала их из рюкзачка. Она знала, почти наизусть, что там написано. «Голове надо отдыхать. Перед ответственными экзаменами нельзя напрягаться. Пусть там все раскладывается по полочкам, что бы в нужный момент она могла это извлечь без задержки. Память-то у нее отменная. Дай бог каждому. Сынок на прощание, в качестве напутствия, крупно написал на каждой обложке тетрадок фразы перевертыши, которые можно было прочесть и наоборот: «Нажал кабан на баклажан». «Аргентина манит негра». «Леша на полке клопа нашел». «Ешь не мытого, ты меньше». Лиза расправила смятые уголки и с большой благодарностью, поцеловала послания сына. «Какой он все же умненький и разумненький, и как я его люблю».

В вагоне были свободные места. Среднего возраста мужчины играли в дурака и беседовали, изредка бросали взгляды в ее сторону. Один был из тех что, за словом в карман не полезет:

— Если вы не закладываете за воротник и не ругаетесь как сапожник, значит, вы не следите за обстановкой в стране.

— Д-да-а, — неопределенно мычал собеседник, видимо, чтобы хоть как-то поддержать разговор.

— На работе я душа компании, — несся его баритон с нижней полки. — Я как соль: со мной не сладко, но без меня не вкусно. Небось, слышал, говорят, что красота спасет мир. Вот еду в поезде, смотрю на лица… Похоже, скоро будет война.

Лиза никак не реагировала. Не до них.

Двое суток в пути тянулись медленно, а как миновали Владимир, народ проснулся, засуетился. Столица как большой магнит притягивала людей.

Наконец, поезд втянулся в знакомый Ярославский вокзал. Было раннее утро. Она шла пешком с рюкзаком за спиной. Метро обдало запахами креозота и гулом вагонов. Малый Кисловский переулок встретил ее буднично. Все куда-то спешили. Государственный институт театрального искусства — ГИТИС, с прошлого года не изменился. Лиза привычно вошла в знакомые двери. Массивные стены были возведены еще при царе-батюшке как раз перед Первой мировой Рихардом Нирнзее. Кто только не квартировал в этом историческом здании: и театр-кабаре «Летучая мышь», и кабаре «Кривой Джими», и Московский театр сатиры, и даже одно время прописался цыганский театр «Ромэн» под руководством Мойше Гольдблата и Михаила Яншина. Но это в далеком прошлом. Даже седовласые преподаватели не помнили прежних хозяев этого доходного дома, что уж говорить про молодежь. У них дела были поважнее.

Сдав документы, Лиза пешком без задержки отправилась, на Тверскую в МХАТ. Нужно было успеть записаться на двухнедельные подготовительные курсы. По сравнению с ГИТИСом, там готовили абитуриентов более основательно. Преподавали замечательные педагоги МХАТа — Сажин и Земцов, у которых можно было многому научиться. Только к полудню удалось освободиться, и она, не мешкая, поехала к бабе Вере. Она жила на Никольской недалеко от «Славянского базара».

Баба Вера, полуслепая старушка, была очень дальней родственницей по линии матери. Не первый год, она привечала нерадивую абитуриентку, и Лиза платила ей любовью, посильным трудом, отмывая, накопившуюся за год, сажу на окнах, драила, ванную, туалет, красила и белила высокие, но нескладные комнаты старушки.

— Эх! Приберет меня Бог! Куда пойдешь милая! — вздыхала старушка, — а пока милости просим. Я тебе на кухне постелю.

— Да конечно баба Вера. Я сама постелю. Белье в шкафу?

— А х-где ж ему еще быть, — скрипела старушка. — Там и покоится. Подштопать надо.

— Сделаю. Только не сегодня. С ног валюсь.

— Да окстись касатка! Это я так сболтнула, не подумавши.

— Я вам гостинцы привезла, — оживилась Лиза, ныряя в рюкзак.

— Х-господи! Да зачем, — неуверенно открестилась старушка. — Мне государство пенсию платит, и Москва доплачивает. Мы не бедствуем.

— Это от чистого сердца! — с нотками лести заявила Лиза, разворачивая бумагу.

— Хм! Тогда конечно. — По-хозяйски, жмуря один глаз и рассматривая подарки, сказала старушка. — Как Мария?

— Вы про мамку? Татьяну спрашиваете!? — подняла брови Лиза.

— Батюшки! Ты же Татьянина, Чумакова дочь, я все путаю.

— Здорова. Привет передает, — со вздохом облегчения поведала Лиза.

— И ей передай, как приедешь. Ты же на доктора выучиться хотела?

— Нет! В артистки хочу.

— Куда тебя леший понес!? — воскликнула старушка с удивлением в голосе. — Этого бесовского племени сейчас пруд пруди — и ты туда же! Выбрось эту дурь из головы!! Это же вертихвостки, а в тебе еще деревню видать, — решительно заключила она.

— Видать? — недоуменно переспросила Лиза, немного смутившись.

— Да конечно, — прямолинейно продолжила хозяйка. — Вот дохтор из тебя бы отменный получился. Слушай, что я тебе говорю. Я жизнь прожила. Люди уважать будут.

Лиза не стала возражать, вспомнила где-то слышанное: «Врачи можно разделить на три категории: врач от Бога, врач — ну, с Богом, и врач — не дай Бог!»

Если не к душе, то уж лучше не дай Бог.

Простыни, как и все в квартире пахло нафталином, тленом, и чем то еще, что указывало на давно отжившее, уходящее в небытие.

«Однако. Над тем, что видать „деревню“ даже старушке — настораживает! С этим что-то надо делать!» — подумала Лиза, тревожно засыпая на жестком топчанчике, под громкое тарахтенье холодильника. — «Может и правда, не зря говорят: „Девушка может уехать из деревни, а деревня от девушки никогда!?“»