Бесплатный фрагмент - Время измен

Мой путь к прозрению

Пролог

Я еду в электричке с дачи. Сейчас начало октября, и на улице разгар золотой осени. Как же красиво за окном, хоть и накрапывает дождь! Достаю смартфон, подсоединяю наушники и включаю группу ДДТ:

…Осень, доползём ли, долетим ли до рассвета?

Осень, что же будет завтра с нами?

Осень, доползем ли, долетим ли до ответа:

Что же будет с Родиной и с нами?…

Осень, ты напомнила душе о самом главном!

Осень, я опять лишён покоя…

Дослушала, призадумалась о разном, и тут вдруг слышу мелодию дудочки в конце вагона. Кто-то оттуда пытается достать деньги. Мелодийка, честно признаться, так себе — чуть повыше пищания, тем не менее, достаю сотенную купюру и вручаю «музыканту». Надеюсь, он её не пропьёт. Через пару остановок появляется ещё один «проситель»: сбор денег на больного ребёнка, дайте хоть рубль — и мы спасём ему жизнь, и т. д. и т. п. Что ж, выгребаю из кармана всю мелочь, кидаю в ящичек…

Приехала в свой город, в Москву, перед домом захожу в магазин, и сразу же:

— Купите из моей тележки хотя бы пакет макарон или упаковку туалетной бумаги. Акция в магазине. Собираем детскому дому.

Беру туалетную бумагу, переплачиваю рублей сто, может, чуть больше, кладу в тележку приюта для детей и иду к дому, ни капельки не жалея о подобных пустяках… Как там в Библии?

«Бог любит щедрого дарителя».

Но разве я щедрый? Да и деньги мои не заработанные, а инвалидная пенсия по линии психиатрии.

Пришла домой, а тут как всегда: брат орёт на меня за каждую ерунду!

— Зачем тут кастрюля стоит?

— А я её и не доставала.

— Ну, не доставала, всё равно возьми да убери!

Ладно, беру, убираю, следуя заповеди Христовой: не отвечайте злом на зло или ругательством на ругательство! И только незаслуженные укоры будут вам зачтены у Бога.

…Посидев пару дней дома, замечаю, что в квартире давно не убрано, много пыли. Навожу чистоту: стараюсь прибрать не только там, где видно, но и там, где незаметно, хотя сильно халтурю и знаю, что здесь ещё много местечек, где есть и пыль, и всякий ненужный хлам!

Параллельно думаю о том, что через три дня надо будет отдать 5000 рублей за свой кредит. Захожу на сайт. Опаньки! В этом месяце сумма сократилась на 1700 рублей! Я же брала больше, откуда вдруг списание?? От меня хотят получить теперь лишь 3300, а не 5000. Ну, дела!

Заглядываю затем на «Авито»: такая работа, как я люблю, упаковщицей, — через одну автобусную остановку от дома. Для меня это довольно хорошо! Я ведь именно так и хотела! (Ну, привыкших к роскоши и золотым унитазам в расчёт не берем). Хотя я бы хотела заиметь миллиарды, но не для себя, а для того, чтобы «Солнцем стать» и людям их, как Алладин с ковра-самолёта кидать! Я знаю: подобно Солнцу, я бы смогла тогда высветить себя всю без остатка и перейти на уровни более совершенного чувствования и духовного экстаза! Но я, как сердце, хочу работать на организм, а не насыщать раковые клетки! Лучше, чтоб в организме их не было совсем! Но ведь случается порою, что иммунные клетки отравляются раковыми, мутируют либо теряют все силы для существования, а это означает гибель для организма и для раковых клеток в том числе!

Ну ладно, «вернёмся к нашим баранам». Собралась на стажировку рядом с домом, взяла между прочим туфли с оторванным задником и надела носок с небольшой дырочкой. Думаю: ерунда, в конце концов, — всё равно никто не обратит внимания, а туфли куплю после получки. А работа — просто моя мечта! Сидишь себе в светлом цеху, слушаешь музыку и ставишь рядом друг с другом маленькие флакончики! Каждые полтора часа можно выйти на воздух, размяться после сидения! Классно же! Но через два часа подходит менеджер, подзывает меня и неожиданно сообщает:

— Извините, но вы нам не подходите, у вас медленная скорость и дрожат руки.

«Блин, как же так? — мысленно расстраиваюсь я. — В чём прокол? Нет, не в скорости, это точно, где-то есть косяк на духовных уровнях!»

Уже придя домой и прилёгши на диван, я начинаю основательно раскидывать мозгами:

«Что же это, ведь журавль уже почти в руках был и… упорхнул! Что было не так, Господи, почему Ты послал мне в руки мечту, но я не смогла ее удержать?…»

Затем, чтобы как-то отвлечься, затеваю небольшую стирку. И тут вдруг приходит осознание:

«А почему у меня в пальто внутренние карманы с дырой, а я их до сих пор не зашила? Да и ботинки… Они не то, что не начищены, с них даже мелкая грязь не вытерта!»

И далее чередом побежали мысли:

«Я же пришла на работу с порванным носком и оторванным задником у балеток! Ну, конечно, вот оно самое!»

Значит, ботинки вычистить, а порванные балетки — в помойку! Затем беру пальто, зашиваю карман, вешаю всю одежду в шкаф… И в эту самую секунду мне поступает приглашение от того, кому я более года назад сама предлагала сотрудничество!

«Приходите завтра к нам на работу».

И тоже недалеко от дома!

Прийти сказали к 10 часам утра. Я пришла к 9:50, звоню, а мне заявляют:

— К сожалению, пришедщих после 9:40 мы уже не берём».

Что за фигня? Где новый мой «косяк»?

И опять — осознание: ведь ОН, тот, кто был целый год интересен мне в интернет-форуме, очень умный, но выступавший под тёмной кличкой и всем пишущий только гадости, но при этом всеми любимый… ОН, пытавшийся завлечь меня, убедить в том, что любит меня и скучает, хотя мы уже целый год были с ним «в контрах»… Так вот ОН в глубине души меня очень волновал! Однажды он просил скинуть ему моё селфи. Интересно, почему именно селфи? Хотел полюбоваться мной? Ну ОК, прислала ему фотку своего лица, а он в ответ:

— Спасибо, но это не селфи!

Потом я так же всё время писала ему только неприятное, дабы он не мнил себя покорителем женских сердец и понимал, что есть кто-то, кто может быть сильнее его в чарах. Иногда просила у него прощения за свои грубости. Он же только отвечал:

— Всё нормально, я понимаю правила твоей игры, но порчу на тебя все равно наведу!

— Господь — упование моё, — парировала я, — кого убоюся? Что сделает мне человек?

— А я не человек, — и кинул мне гифку Джафара из мультфильма «Аладдин».

Может, порчу навёл?

— Но ведь ты две недели назад спрашивала про порчу. Забыла, что тебе люди отвечали?

— Чистого сердцем не коснётся ни порча, ни сглаз. Улетит, как воробей, незаслуженное проклятие.

Иду домой, а в голове — как будто глас Христа:

«И что ты гонишь Меня и храмы Мои не посещаешь? Не Я ли сказал: «Не можете без Меня творить ничего!»

Ладно, сегодня у меня ещё есть возможность попытаться устроиться конфетным флористом. Приехала на собеседование. Там мне объясняют, что важно очень быстро работать руками. По выходе с собеседования заметила невдалеке храм. Подошла к нему, поклонилась, крестным знамением себя не осеняю. А внутри почувствовала, что я в одном из мест Силы, и мне хочется упасть в земной поклон и насладиться тем духовным экстазом, который здесь, безусловно, ощущается. Мой взгляд невольно упал на стену с изображением палача, рубящего голову какому-то святому. К чему это? Не должно быть изображений, не хочу их видеть вообще, а, особенно, таких. Как можно подобное возводить в культ?

И всё-таки благодать Божья коснулась меня в храме. Перед выходом поднимаю глаза на лик Христа под куполом, кланяюсь ему, благодарю за заступничество и освобождение от грехов, за прекрасное душевное здравие, за то, что с Христом мне бояться нечего, любая ситуация разрулится.

По дороге домой размышляю: важна скорость пальцев, а как же я могу её развить? Ответ пришел из подсознания:

«Печатай! На клавиатуре».

А что печатать-то? Ну, конечно, собственную книгу, она ведь до сих пор у тебя только в рукописи!

Сказано — сделано! Дома сразу же сажусь за компьютер. А вечером — нежданно-негаданно — приглашение на работу, на которую не попала утром:

«Приходите завтра. Только к 9:40. Заплатим больше».

Задача решена!

Через пару дней звонит мама:

— Сколько ты видишь в квитанции за квартиру?

— Ну, на этой 2500.

— Ну, вот и дай мне половину.

Ничего не понимаю, почему только 1300 в этом месяце с меня за квартиру? Я же каждый месяц давала по 3000 и точно помню, что были ещё какие-то платежи… Куда они нынче подевались?

«Печатай! На клавиатуре».

Глава 1. Раннее детство

Я родилась 11 июля 1984 года — вторым ребёнком после брата Саши. Не запланированным и «получившимся случайно». Мама сомневалась: рожать или сделать аборт. Ведь младшему всего годик. Но в итоге решила всё же меня оставить.

Мой брат очень долго не разговаривал. Ему шёл уже четвёртый год, а он изъяснялся только слогами:

— Де, ты чё, де?, Де, а ба де?

Отец ему внушал:

— Саш, ты как-то плохо говоришь. Ты говори вот так, как я говорю.

Брат потом подходил ко мне со словами:

— О, ты по гаишь, гаи, ка я гаю.

Взрослых это забавляло. И я тоже много лет считала это забавным моментом. Ведь сама уже лопотала гораздо лучше Саши.

Большую часть своего детства я проводила в деревне у бабушки и по непонятной причине дичилась её с самого младенчества, всегда стараясь от неё «закрыться». Впрочем, это относилось и ко всем домашним: ни к кому из них я не испытывала ни малейшего доверия, боялась общаться с каждым и чувствовала себя ужасно замкнутой. Хотя за пределами дома и в отстутсвии родственников всё как будто принадлежало мне. Я ходила по всем соседям на улице, без страха являлась к ним в гости, и все меня угощали, чем и как могли по своему достатку.

— Я люблю варенье, — говорила я соседским бабушкам.

— Варенья у нас нету, — был ответ.

— Дядь Саш, у тебя есть конфеты? — спрашивала я у другого соседа, открывая его шкафы и тумбочки.

— Посмотри на полке справа, — отвечал он мне, лёжа на своем диване и листая газету.

Мне было всего лишь года два-три, когда я, видимо, решила покинуть домашних и, отправившись в странствие, полностью насладиться миром. Куда именно я двинулась — неизвестно. Но по дороге к лесу прошла довольно длинный путь. Всё это время мои близкие сходили с ума в поисках ребёнка. Проверяли дно колодцев и т. д. А я тем временем спокойно гуляла. Но когда устала и подумала, что пора бы уже возвращаться домой, мне встретилась соседка по улице, шедшая из леса с корзиной грибов:

— Оля, ты куда же это идешь?

— Да, баб Сань, я гуляю.

— Девочка, пойдём домой.

Она взяла меня за руку и благополучно доставила к родным.

Глава 2. Бабушка

В доме моей бабушки никогда не прекращались скандалы. Мой отец применял психологическое насилие к моей тёте с самого её раннего возраста. Будучи младше моей мамы на двенадцать лет, она постоянно страдала от насильственных требований моего отца мыть за всеми посуду, наводить порядок, после чего он сам, подобно дедушке, напивался в хлам и отсыпался в амбаре. Когда же тётя выросла, и у неё появились племянники (мы с братом), она орала уже на меня, чтоб я мыла посуду и наводила порядок в доме — это с моих лет четырёх. Таким же образом и отец «приучал к труду».

Я всегда в слезах исполняла их приказы и пыталась найти утешение своим обидам у бабушки. Она попрекала моего отца: мол, воспитывай примером, а не давлением. Но он по каким-то причинам так поступать не мог, а только заставлял. А потом бежал в магазин за водкой…

К слову сказать, когда подросла уже я, и у меня появились двоюродные брат и сестра — тётины дети, мой внутренний ребёнок был настолько обижен и травмирован, что эти самые дети служили источником раздражения для меня, и теперь уже я применяла к ним психологическое давление, часто обижала их и словами, и поступками, и всяческим насилием. Теперь уже двоюродные братишка с сестрёнкой бежали за утешением к бабушке, и она сажала их на колени, утирала им слёзы и говорила мне, какая я грубая и злая, что нельзя так с детьми.

Однако с самого раннего детства я тянулась к труду сама по себе, любила, например, начищать обувь всем домашним. Для меня это было приятнее игр в куклы. Всегда хотелось чем-то порадовать бабушку, навести порядок в её доме, прополоть палисадник. Бабушка же всегда воспринимала это как должное. Я ни разу не слышала от неё слов благодарности. Напротив, обязательно находилась какая-то неубранная тряпочка или какой-то лишний, вырванный вместо сорняка, цветочек… В общем, причины для попрёков были постоянно. А на мои робкие доводы, что вот, мол, я сделала что-то хорошее, следовал ответ, что я абсолютно ей ничем не помогла.

И в этом проявлялся весь бабушкин тяжёлый характер. Скажем, мой дедушка — тётин папа и мамин отчим — очень много делал для бабушки. Построил сарай, овчарню, террасу, много возился с нами, неродными ему внуками… Но что же его жена? А ничего! Она и мужнины заботы воспринимала как само собой разумеющееся, и в душе у неё не рождалось ни капельки благодарности за это. Наоборот, она всегда находила повод, чтобы хорошенько «врезать» супругу за какой-то недочёт.

Такая бабушкина чёрствость убивала во мне природные стремления к труду, и желание что-либо вообще делать постепенно уходило. Но при всём при том бабушка всегда денежно поощряла наш труд. Когда я, насилуя себя психологически и физически делами, не столь даже и трудными, но почему-то дававшимися мне, как тяготы бурлаков на Волге, в итоге получала от бабушки деньги — это создавало некую иллюзию радости, что теперь я могу купить себе, допустим, блок жвачки «Love is…»

А вот что перепадало от бабушки с избытком — так это ненависть. Она ругалась, причём совсем не слабенько так, а с полным желанием уничтожить морально в пух и прах, не оставив живого места на душе.

За наши детские шалости…

За зеркало, разукрашенное помадой в мои три года (поверите, бабушка до сих пор попрекает меня этим «диким проступком»)…

За сапоги, полные воды от прогулок по лужам…

За мои лазания по деревьям…

А что бы я ни говорила — всё всегда было абсолютно неверным!

И вообще, любые мои попытки проявить себя, высказать собственное мнение, да просто по-своему нарезать салат — кубиками, а не дольками — всё это пресекалось авторитетом бабушки. И её «более правильными взглядами».

(И я, кстати, до сих пор не знаю, что именно мне можно сказать бабушке, дабы она не задавливала на корню моё мнение своей «мудростью». )

В то же время и заботы от неё всегда было до удушения много. Она всегда самостоятельно накладывала мне в тарелку завтрак, стирала мои вещи, уверяя, что, мол, я всё равно сделаю хуже и ей придётся на меня ругаться, а себе-то она всегда всё простит.

А ещё она страстно любила поперемывать кому-нибудь косточки, просто кого-либо поосуждать!

…В доме у бабушки на полке стояла фотография Юрия Гагарина. Он широко улыбается и держит в руках белого голубя. Мне нравилось смотреть на эту фотографию, хотя какое вообще отношение Первый космонавт Планеты имел к нашей семье? Зачем его фотография хранилась у нас?

Глава 3. Родительский дом

— Ой ты, ой ты, посмотри, как она с отцом разговаривает! Что ты воображаешь-то из себя? Сейчас вот надеру тебя так, что на задницу не сядешь! Убирай, сказал, за отцом! Куда ты, твою мать, тряпку кинула? А крошки на столе и разводы не видишь что ли? Ушла, передохнула, снова сюда!

…Таким был практически каждый день моего детства с отцом с тех пор, с каких я себя помню. Я всегда уходила в ванную, долго плакала, а когда приходила с работы мама, в слезах просила её развестись с отцом, но это летело мимо её ушей. Маме даже казались удовлетворительными подобные методы отцовского насилия надо мной. Часто она сама его подначивала:

— Врежь ей!

Одежда и игрушки у меня всегда были самыми плохенькими и дешёвыми, но зато при этом никогда не экономились деньги на лекарства и лечение для меня — правда, непонятно от чего. Деньги, в основном, зарабатывала мама, отец зарабатывал меньше и всегда приходил домой пьяным. А мама ездила на могилку к Матронушке лить слёзы о пьющем муже и больной дочери, искала выхода из своей непростой жизненной ситуации у дорогущих экстрасенсов. И несла в дом то, что считала нужным, не учитывая никогда ни моих, ни мужниных желаний.

— Что, опять купила сушки сладкие? Мне нравятся с маком! — негодовал отец и бежал в магазин за пивом.

После чего, конечно, мама пилила мужа, орала на него, слушала сентиментальные песни Надежды Кадышевой и о чём–то плакала.

Да и отец никогда не покупал маме ничего из того, что ей хотелось. Она страдала, говорила, что хочет цветов от него хотя бы на День рождения. А отец всегда отвечал:

— Ну, какой смысл в этих цветах, ведь арбуз лучше, от него хоть толк есть.

— Давай я тебе подложу котлетку, — пыталась иногда проявить ко мне заботу мама.

— Нечего её баловать, сама возьмёт, — отбривал отец.

Однажды, когда мне было семь лет, я подошла к раковине, поставила в неё тарелку после ужина и хотела бежать играть в своих мишек и кукол.

— Помой за собой! — резко остановил меня отец.

Помню свой детский шок как сейчас. Я со страхом и надеждой посмотрела в глаза маме, но она не сказала ничего, и я, подавив в себе тогда стресс и слёзы, начала тереть тарелку.

С детства у меня было недержание мочи. И на прощание перед сном отец всегда презрительно кидал мне:

— Зассыха!

А мама даже и не думала одёргивать его.

Бывало, он приходил и, ничего не спрашивая, лез в ящик, где лежали, как я считала, мои вещи. Я боялась даже пикнуть. А на моё робкое:

— Зачем ты лезешь в мои вещи? — следовала жесточайшая отповедь:

— Какие они твои? Здесь вообще ничего твоего нету. Заработаешь, купишь — будет твоё!

— Ты, видишь, как мы с матерью о тебе заботимся? У тебя есть только я и мать, больше тебе не на кого надеяться в жизни. Я один у тебя благодетель, — говорил мне отец между бесконечными своими издевательствами.

— Мам, отдай меня в воскресную школу, — просила я лет с девяти.

Моя душа искренне тянулась к храмам, мне казалось, что только там я совершенно избавлюсь от стрессов. И, видя монахинь, говорила маме:

— Мне кажется, эти женщины какие-то чистые, словно ангелы. Когда я вырасту, то посвящу себя Богу и Церкви и буду такой, как они. Я хочу быть монахиней.

— Ой, выкинь ты это из головы, — отвечала мама.

И к двенадцати годам я совершенно забыла о тех желаниях, теперь начал появляться интерес к мальчикам.

А мама таскала и таскала мне лекарства. И постоянно учила:

— Ну что ты вся такая робкая, скованная, как курочка? Надо быть такой, как я. Ты же видишь, как я говорю с людьми. В тебе даже весёлости нет никакой и болезней-то от рождения у тебя столько! Ой, горе, а не ребенок!

И я верила всем ее словам. Страх, стыд, паника, скованность, постоянные слезы в глазах — всё это было моими постоянными чувствами. Но я старалась, старалась, как могла, быть веселее, раскованнее, общительнее. Надрывалась буквально, а мама, преисполненная ненависти ко мне, подмечала:

— Вроде чуть повеселее сейчас стала.

А я лишь думала о том, что однажды просто шагну с балкона, и на этом всё и закончится. Никогда мне не стать полноценной!

Глава 4. Первая любовь и первые знаки неба

Я росла очень симпатичной девочкой, а к четырнадцати годам стала такой красавицей, что красивее меня, пожалуй, было и сыскать!

Но детские стрессы никуда не делись. Я оставалась очень забитой, мне было страшно общаться с людьми, и я даже не понимала, как установить контакт с мальчиками.

У многих моих сверстниц, гораздо более невзрачных, мальчики уже были, а у меня — нет. И мне тогда казалось, что уже не будет никогда: на таком полном нуле была моя самооценка. Многие мальчики и даже мужчины, конечно, очаровывались моей красотой, но я понимала, что им всем абсолютно безразлична моя личность, безралично, что у меня на душе. Им просто хотелось похвастаться тем, что «эта красавица из одного района со мной», попытаться меня приобнять и помахать друзьям — мол, она со мной, дело сделано. Иными словами, мужскому полу нужно было лишь эффектно подчеркнуть мной свой статус. И ничего иного.

Приходя домой, я пыталась вырывать и засаливать свои густые волосы, плакала перед зеркалом, глядя на своё очаровательное отражение. А садясь перед телевизором, слушала, как поёт на сцене Алёна Апина:

Спрячь меня, дождь, от назойливых глаз,

Пусть я до нитки промокну.

Лишь бы никто не увидел сейчас,

Как я брожу одиноко.

Я не хочу, чтобы знали друзья,

Как мне сегодня несладко.

Всё хорошо быть должно у меня.

Я ведь девчонка «в порядке».

«Красивая девчонка», — твердят мне вслед.

Красивая девчонка, а счастья нет.

Завидуют подружки, а я в слезах:

Красивая игрушка — в чужих руках, в чужих руках.

Слёзы бегут, бегут по щекам

Вместе с дождём торопливым.

Думают все: счастье ляжет к ногам,

Лишь бы была ты красивой.

Но у меня есть ещё и душа,

Кроме волос и улыбки,

И потому в этот дождь я ушла,

Чтобы не сделать ошибки.

«Красивая девчонка», — твердят мне вслед.

Красивая девчонка, а счастья нет.

Завидуют подружки, а я в слезах:

Красивая игрушка — в чужих руках, в чужих руках…

— Ой, эта Оля вечно ходит как в воду опущенная, не улыбнётся никогда, — говорила обо мне бабушка.

— Она у нас девочка скромная, — вторила ей её сестра.

Я уходила, доверяя их словам и, лишённая даже всякой надежды изменить себя, горько скорбела у себя в комнате. А мои маленькие двоюродные брат с сестрой жутко меня раздражали. Я была с ними груба, выкидывала их игрушки, чтоб они не досаждали мне шумом. Обзывала детей, бывало, что и руку на них поднимала, и мне их было не капли не жаль. Детские слёзы не трогали мое сердце, а только ещё сильнее выводили меня из себя.

И вот когда мне было четырнадцать, мы в деревне купались в речке вместе с мальчишками, а вечером собирались на школьном дворе. Мальчишки гоняли в футбол, а мы, девчонки, любовались на них. Влюблённости у меня вспыхивали одна за другой и так же быстро угасали. Но однажды среди прочих я увидела ЕГО. Шестнадцатилетнего кареглазого красавчика, отважного и весёлого, однозначного лидера. Будучи уверенной, что являюсь полной никчёмностью, и что все парни, несмотря на мою эффектную внешность, даже и не думают интересоваться мной, я заранее решила смириться с очередным поражением.

Но, когда ОН взглянул на меня, то и сам вдруг начал робеть, стесняться и смотреть в упор. Всё его веселье и смелая беззаботность моментально куда-то исчезли, глаза наполнились печалью, и я чувствовала, что это произошло из-за его мыслей обо мне. И все же что-то непонятное сдерживало меня, чтобы дать парню хоть намек, что я вовсе не против. Как-то против своей воли я избегала его, а он весь был погружён в грусть.

Включая дома радио, я с интересом слушала песню Светланы Рерих «Вредная девчонка»:

Всё — как и прежде: друзья и футбол.

Только всё реже спешишь ты во двор.

Вот и случилось: ты, мальчик, влюблён.

Ах, как забилось сердечко твоё.

Ах, как стучит сердце твоё

Из-за неё, из-за неё.

Только та девчонка — не смотрит она

На тебя, на тебя, на тебя.

Вредная девчонка. Так сердце стучит,

А она на тебя не глядит.

Ты всё мечтаешь и видишь во сне,

Как обнимаешь, целуешь при всех.

Но ты не знаешь, как к ней подойти,

Как рассказать ей об этой любви.

Ах, как стучит сердце твоё

Из-за неё, из-за неё.

Только та девчонка — не смотрит она

На тебя, на тебя, на тебя.

Вредная девчонка. Так сердце стучит,

А она на тебя не глядит.

…Лето закончилось, и я уехала в свой город. И хотя мы так и не сблизились, я вся была пропитана сладкой грустью по НЕМУ. Мной дышала сплошная романтика: я мечтала гулять с этим мальчиком в роще среди ландышей, обниматься под дождём, скакать вместе по ромашковому полю на лошадях. Хотя… что я знала о нём тогда? Абсолютно ничего — так же, как и он обо мне. Но я упивалась мечтательными песнями группы «Нэнси», Вадима Казаченко и считала, что наконец-то действительно полюбила, что ОН будет именно таким, каким я его себе представляла в своих мечтах. Героем, описанным в любовных романах. Все песни конца 90-х на эстраде пелись как будто лишь для меня и НЕГО, ну и для наших неземных чувств.

Свет, разбиваясь, в стёклах витрины дрожит,

И зажигает город свои этажи.

Вечер субботний. Шум голосов над толпой.

Жаль, что сегодня я не увижусь с тобой.

Этажи, этажи, этажи

Блещут огнём.

Буду жить, буду жить, буду жить

Завтрашним днём.

И во сне, и наяву

Только встречами с тобой

Я живу, я живу, я живу.

Жёлтые окна тают в оранжевой мгле.

Как одиноко мне без тебя на земле.

Пусть в этот вечер кружится шар золотой.

Целую вечность ждать мне до встречи с тобой.

Я гадала на НЕГО, писала на стёклах ЕГО имя, сочиняла стихи и даже пыталась читать какие-то заговоры и привороты, так мечтая быть с НИМ.

Прошёл год моей юношеской влюбленности, и вот снова я — в деревне. Весь год, заметим, намеренно портила свою внешность и стала почти абсолютной дурнушкой. Щёки ввалились, нос стал длиннее. Как говорится, корабль иногда должен потонуть, чтобы с него разбежались крысы.

Все поклонники разом отсеялись. Но при встрече с НИМ оказалось, что наши чувства не померкли. ОН добивался моего внимания, как мог. Не сводил с меня глаз все вечера в клубе, кидал мне под ноги «бычки» от сигарет, садился напротив и смотрел на меня в упор. А меня охватила какая-то сладостная боязнь! И всё-таки я решилась, подошла к НЕМУ и пригласила потанцевать. Парень встал, обнял меня и повёл. И тут музыка прервалась.

— О, всё, сегодня нам не придётся танцевать, — сказал он.

Я протянула в его руку свою, и он погладил мне запястье. Мы разошлись.

На следующий день мы с подругой стояли на улице возле клуба. В какой-то момент я кинула кругом взгляд. ОН стоял с другом неподалёку и смотрел прямо на меня. Я развернулась и пошла в клуб, но не успела зайти в двери, как чьи-то руки обхватили меня сзади за талию. Я обернулась: это, разумеется, был ОН.

— Иди сюда, — сказал парень и повёл меня обратно на улицу.

Мы начали танцевать прямо там, под музыку, доносившуюся из клуба, целовались носами. Казалось, что мы одни во всём мире. А потом ушли гулять по ночной деревне…

Мы шагали навстречу луне, парень рассказывал о себе, я, в основном, молчала и была счастлива невероятно. Мы спустились к реке, и там он посадил меня к себе на колени. Обдал мою шею горячим дуновением и поцеловал в губы. Потом его язык нырнул глубоко мне в рот, а рука под кофточкой начала пролагать путь к груди. Но едва он коснулся её, я убрала его руку.

— Ты дрожишь, — сказал он мне, когда мы оторвались друг от друга.

Совсем глупая, я рассказывала ему о каких-то своих страхах, комплексах и робости.

…Провожал он меня под утро, всё кругом было в молочном тумане. Перед домом он поцеловал меня на прощание. И почему-то внутренний голос сказал мне, что продолжения этому не будет. Так оно и вышло. В ту ночь мы расстались с ним навсегда. Почему — я объяснить не могу, но мне казалось, что за моей спиной он своим друзьями говорит обо мне гадости. И отныне я боялась к нему подойти. Он, наверное, тоже боялся. Позже подруга сказала, что он уже ласкался с другой. Ну и пусть, я ему всё прощу, лишь бы он был со мной. А из клубного магнитофона лилась песня:

Люби меня, люби жарким огнем, ночью и днем, сердце сжигая,

Люби меня, люби, не улетай, не исчезай. Я умоляю.

Люби меня люби…

Закончилась последняя неделя этого лета, и я снова уехала в свой город. Часто плакала о НЁМ, продолжала мечтать о чём-то. В словах поэтов находила описание своему тогдашнему чувству.

Весной следующего года умер бабушкин супруг и мамин отчим, а мой дедушка, как я его называла с рождения, и мы все собрались у бабушки. Умирал дедушка от алкоголизма, в страшных физических мучениях. А мама рассказывала, что он сексуально приставал к ней, когда ей было десять лет, и это оказалось психической травмой для неё на всю жизнь. И хотя она говорила, что простила его, очевидно, сама судьба наказала дедушку, что называется, по полной программе.

Признаюсь, я никогда не считала, что похороны — повод впадать в уныние и всячески там скорбеть. А потому пошла на следующий день в клуб. По дороге увидела большую компанию всех сельских парней, человек с сотню. Из толпы этой мне начали кричать:

— Ой, Оля! Оля! Оля! Оль!

И ОН тоже выкрикнул мне то, что я доверила ему тогда на лавочке под луной — о своих страхах. В конце же громко прибавил:

— Б…!

Я буквально подавилась этими словами! Ведь это был первый настоящий удар в спину и плевок в душу! С глаз спала пелена, душа разом повзрослела и вся светлая романтика вмиг была убита. Потанцевав в клубе, даже ни единым взором не выдав своей боли, я пришла домой, расстелила себе кровать и просто, глубоко вдохнув и выдохнув, поняла, что юность закончилась.

А месяца через два на сцене пела Диана Гурцкая…

Вот и всё, не успев даже тёплым стать, кончилось наше лето.

Вот и всё, ты меня научил терять и не жалеть об этом…

Первый раз целовалась я как во сне, верила и ждала я.

Первый раз нашептали подружки мне, что у тебя другая.

Падали звёзды в наши ладони, только ты их не хранил,

Жаль, что ты всё же так и не понял, что никогда не любил.

Я не люблю тебя, ты мне не нужен, больше своею меня не зови,

Жёлтыми листьями осень закружит горькие проводы первой любви

Я поняла, что еще «надеру нос» всем парням, и этот мой «бывший» будет ещё локти себе кусать! Я, ведь, красива. Для чего, спросите? А-ха-ха! Просто, чтобы влюблять,, дразнить и абсолютно ничего не давать! Мне только надо чуток собой заняться. Своё обворожительное от природы лицо я заново лепила лишь силой мысли! Смотрела на женщину в книге, чем-то похожую на меня, только более красивую, и проецировала её образ на себя. В результате лицо моё стало обретать былую пленительность и стало даже лучше. Щёчки округлились, нос сгармонировался с остальными чертами.

Через полгода я была поражена своим отражением в зерклале. Отлично! Пора ехать в деревню!

При виде меня у тамошних парней отвисла челюсть: как же все они захотели быть рядом со мной! И, конечно, тот, мой уже бывший любимый, был ошарашен! Так и надо! А ведь с четырнадцати лет из всех девчонок только я так и оставалась одна — никем не тронутая! Но теперь я уже осознавала, как же «круто» играю! Все парни сидели, опустив головы, когда я гордо проходила мимо и абсолютно никому не дарила улыбки или надежды. Только с прежним интересом продолжала слушать песни, что доносились из клубного магнитофона…

группа «Руки вверх»

Ты такая одна, ни к чему эта ложь.

Ты не та, за кого ты себя выдаёшь.

Ты своей красотой многих сводишь с ума,

Только вместе, боюсь, нам не быть никогда…

Все говорят: я самый лучший парень в этом дворе,

Я нравлюсь всем, но почему-то только не тебе…

Песня «Вернись» группы «Руки вверх» звучала мне прямо в уши, когда в конце зала я увидела ЕГО полные тоски глаза, которые ОН не сводил с меня.

Первый! Безусловный лидер! Наш местный Казанова, но мне не нужен никто и он в том числе!

Придя домой, я с интересом прослушивала песню Вячеслава Добрынина «Пиковая дама»:

Она черноволоса,

Глаза её — как смоль.

Она играет просто

Загадочную роль.

Она рискнуть заставит

И вызвать может стресс,

При этом соблюдает

Пиковый интерес.

Пиковая дама!

Не любовь, а драма.

Всех мужчин волнует

Много-много лет, много-много лет.

Пиковая дама

Коварна и упряма,

От того и гибнет, гибнет,

Гибнет козырной валет.

Она — всегда загадка,

Висит над нею рок,

И замирает сладко

Отдавший всё игрок.

Чужие судьбы губит,

От горя не спасёт,

Она смеяться любит,

Когда нам не везёт.

Пиковая дама!

Не любовь, а драма.

Всех мужчин волнует

Много-много лет, много-много лет.

Пиковая дама

От того и гибнет, гибнет,

Гибнет козырной валет.

Слушала я также «Одинокую волчицу», песню «Я не пойму» Владимира Захарова… И серьёзно размышляла — откуда все эти песни появились в мире? С чьего образа они писаны?

— Тебе не жалко ребят? Ведь ты стольким нравишься, многие мечтают о тебе, — говорили мне подруги.

— Нет. Мне их не жалко. Я упиваюсь своей властью над ними, и мне нравится разбивать их сердца! Сами виноваты, что меня не стоят, — надменно и цинично декларировала я.

Но однажды я таки поняла, что поклонники мне нужны. И не один, а много. Чтобы ещё больше насолить ЕМУ. Однажды, выйдя из клуба, я познакомилась с Ваней, его братом и друзьями. Мы все очень понравились друг другу.

Когда я вышла за руку с Ваней из клуба, то увидела, каким взглядом на нас посмотрел мой «бывший»! Очень хорошо! Так и надо…

Мы собрали дрова и ушли большой компанией далеко на берег реки — жечь костёр и петь песни под гитару. Сначала рассказывали анекдоты, потом все, человек семь, провожали меня с гитарой до дома.

Вернувшись домой, включала песни Дмитрия Маликова «Ты одна, ты такая», «Блеск холодных глаз» и погружалась в глубокие раздумья о смысле бытия.

С той поры я начала веселиться, озорничать, даже хулиганить. И откуда-то вспоминались песни «Таганка, Таганка, девчонка-хулиганка» и «Таганка, все ночи, полные огня. Таганка, зачем сгубила ты меня?»

Также я очень много раз прокручивала композицию «Без тебя не могу» группы «Белый орёл».

Однако глубоко в душе я оставалась всё тем же — полностью пугливым, растоптанным и замученным — существом, совершенно не понимавшим, как нужно правильно себя вести, как строить отношения с людьми, как избавиться от робости, зажатости, неуверенности во всём, от глубокого чувства уныния, скорби… С целью найти правильные жизненные ориентиры я изучала Дейла Карнеги, психолога Николая Козлова. Но мои хронические комплексы никуда не пропадали! Я только сильнее заблуждалась и допускала серьёзнейшие промахи, за которые корила саму себя ещё больше!

Глава 5. Встреча, изменившая всю жизнь. Александр Владимирович Егоров

Я закончила школу и поступила на вечернее отделение самого близкого к дому института, на экономический факультет. Замечу, что сама я мечтала учиться на психолога, но родители со скандалом заставили меня поступить на экономиста. Моя подруга-однокурсница даже не сомневалась, что будет сразу хорошо зарабатывать! А я думала: ну как можно без образования, без опыта сразу получать хорошие деньги? Хоть копейки бы нам какие-то заработать, да и ладно.

Но так вышло, что во время нашей учёбы на первом курсе мама подруги пошла на повышение, обучила её всему своему делу, и та уже через год имела реально отличный заработок! Там же, на рабочем месте, нашла себе мужа и в двадцать лет уже катала коляску с рёбенком. Вобщем, всё получилось именно так, как ей хотелось.

Что до меня, я вообще никогда не желала работать или уж работать исключительно по свободному графику, пусть и за небольшие деньги. Мне была дорога свобода.

Однажды, когда я думала, где же мне найти подобную работу, нам позвонила соседка и сказала, что какие-то люди в нашем доме хотят купить квартиру той же планировки, как и у нас:

— Пусть зайдут к вам, посмотрят детальнее.

Люди зашли, посмотрели, и в разговоре мама упомянула, что дочь не может найти работу.

— О! Да пускай приходит к нам, как раз нужен сотрудник на набор документов, — прозвучал ответ.

Вот так! Судьба придёт, на печке найдёт! Это были сотрудники института, куда я поступила. Иногда они мне звонили, просили прийти, что-то напечатать, и далее я была совершенно свободна. Мне тогда не хватало ума-разума, чтобы при всём при этом ещё и хорошо зарабатывать. Человек из бедной семьи и мыслит бедно, а потому и не получает хороших денег. Зароботок был очень маленьким, но зато времени оставалось навалом, и я пребывала практически в полном довольстве.

Где-то через полгода отмечали День рождения одной из наших сотрудниц. Устроили банкет, накрыли столы. Я села за стол, а напротив меня расположился мужчина. Видела я его впервые и кто он такой, не имела понятия. Но весь банкет смотрела на него, и мне было необъяснимо хорошо. Мне казалось, что я сижу рядом с чем-то неземным. Лицо мужчины было умиротворённым и постоянно тронутым сдержанной улыбкой, глаза светились радостью — точь-в-точь как у Иисуса Христа или кого-нибудь из Божьей расы.

Когда все стали расходиться, мне очень захотелось подойти к нему, обнять…

— «До чего же он хорош! — думала я. — Ведь, наверняка, чей-то муж, отец…»

Образ, который как будто всегда был где-то рядом, в глубинах моего подсознания, и та любовь, которой мне так не хватало с младенчества… Разве можно не любить такого всю жизнь? Я ходила по магазинам, по паркам, и под впечатлением от той встречи мне было благостно до слёз нежности. Словно что-то святое коснулось моей души.

— «Нет! Выкинь из головы! Ты никогда не будешь с ним! Ты, возможно, видела его в первый и последний раз», — звучали порой внутри меня отрезвляющие голоса.

Но это было совсем другое чувство, абсолютно не такое, как в мои четырнадцать. Хотя в тот день я ни о чём с этим мужчиной не говорила, от одного только его образа уже стала воспринимать жизнь как-то иначе.

Прошло месяца три, я всё старалась забыть о нём, но однажды…

Однажды мой начальник позвал меня к себе и сказал:

— Я нашёл другую женщину на твоё место, но тебя мы не бросим. Нашему проректору требуется секретарь, пойдёшь? Там и зарплата будет побольше.

Я ответила:

— Ну да, почему нет?

Мы спустились к кабинету проректора, и я остолбенела. Мне навстречу шёл ОН. Тот мужчина, о котором я думала уже третий месяц. Я буду секретарём у НЕГО? Я буду контактировать с ним целыми днями? У меня будет свой кабинет, а за соседней дверью всегда будет ОН??? Я немного даже «поехала головой» в тот момент!

И вот я стала у него работать. Деньги получала по-прежнему небольшие. Но это было не главным. А главным было то, что я целыми днями могла наблюдать за НИМ, общаться иногда. Когда он раньше уходил или позже приходил, я любила просто зайти в его кабинет. Там была аура невероятного спокойствия и блаженства. Появлялось ощущение, что ты где-то долго блуждал по жизни и наконец-то вернулся в отчий дом. В углу приглушённым светом горела настольная лампа, на столе стояли цветы, которые я подарила ему на День рождения…

А он, сидя за столом, спокойно, но очень уверенно управлял делами института, и весь образ его был словно срисованным с икон. Я же только втайне мечтала о большем: сесть к нему на колени, поплакаться о всех своих скорбях. Но я только слушала, как он постоянно общается со своей женой:

— Инн, успокойся, прими лекарство, накройся тёплым пледом, я принесу чего-нибудь к чаю, не принимай близко к сердцу…

Он всегда интересовался моими делами, пытался как-то выровнять и решить мои проблемы. Он хотел быть мне покровителем, заступником, наставником, утешителем и помощником.

— Я тоже когда-то был молодым студентом. Вот где была тогда ты? — с улыбкой дразнил он меня, а я чувствовала щемящую нежность к нему.

Однажды, перед Новым годом, он вызвал меня к себе, подарил бутылку хорошего шампанского, три розы и коробку конфет. Дал немного денег от себя в виде премии. А под конец разговора потянулся, поцеловал в щёку и пожелал хорошо встретить праздник. Я ушла, и из глаз моих от счастья и невероятной нежности катились слёзы, смешиваясь с падающими снежинками.

…В один из послепраздничных дней я увидела, как он, вступив в кабинет, защёлкнул его дверь на замок. Мои глазки хитренько блеснули. Неужели?

— Зайди ко мне, у меня есть коньяк, мартини. Выпьем?

Я решила показать себя примерной девочкой. Мол, на работе — да крепкий алкоголь?? Я не такая!!

Мужчина убрал алкоголь обратно в шкаф, после чего заключил меня в объятия.

— Обними меня, — попросил он.

Я исполнила это с колоссальнейшей радостью!

Затем он посадил меня на колени и поцеловал в губы. А я отдалась ему вся без остатка. Когда мы оделись, он сказал:

— Ты очень красивая. Я уже четыре года ни с кем не живу. Жена у меня болеет, ну всё уже… Иди домой, а завтра приходи пораньше.

В тот день я встретила маму с работы, и мы вместе зашли в магазин. Мне было неимоверно хорошо. А в магазине почему-то довольно громко звучала песня «Дельфин и русалка» в исполнении Наташи Королевой:

Дельфин русалку полюбил глубокой трепетной любовью…

Он чуткий сон её хранил, нёс жемчуга ей к изголовью…

Он позабыл, что он дельфин, забыл семью свою родную,

Летел он из морских глубин в надежде робкой поцелуя.

Дельфин и русалка — сюжет этой песни

Твоя подсказала гитара…

Дельфин и русалка — они, если честно,

Не пара, не пара, не пара…

Русалка слушала, смеясь, его наивные признанья…

В ней огонёк любви погас, осталось разочарованье…

Он понял всё и смог сказать:

«Ты так прекрасна и невинна.

Быть может, будешь вспоминать про одинокого дельфина».

Начались наши отношения. Мой мужчина начал освобождать меня от всех дел. А ведь раньше я от них буквально задыхалась, но закрывала на сие глаза. Ведь главное — ОН рядом, и всё поэтому можно простить. Мы стали больше общаться, он учил меня всему, что знал сам. И я, подобно губке, впитывала в себя его познания, которые были просто до совершенства правильными. Так моя личность начала проходить полную трансформацию.

Я говорила, например, что маленькие дети противные. Он поправлял: детки — это дар от Бога, цветы жизни, что все малыши очень хорошие.

В 58 лет у него не было никаких проблем со здоровьем, кроме язвы желудка. Однажды она открылась, он попал в больницу, а затем в санаторий, куда и позвал меня. Я же до этого никогда не видела «красивой жизни». Уютный номер в отеле… Вечером мы катались на коньках, вдвоём — на всём ледовом поле и, как будто, вдвоём — во всём мире. Под песню.

Я не забуду тебя. Никогда!

Твою любовь, твою печаль, улыбку, слёзы…

А за окном всё так же стонут провода,

И поезд мчит меня в сибирские морозы. (В. Кузьмин)

То, что я никогда не выхожу у него из головы, что он меня по-настоящему любит — было выражено им так непосредственно, что мне даже стало стыдно за свою детскую робость признаться ему первой в том же самом.

— Почему ты так редко плачешь и жалуешься? Ведь тебя всё равно что-то беспокоит, — допытывался он.

И я — в угоду ему — старалась искать себе поводы для слёз и скорбей, с каковыми могла бы приходить к нему. Он моментально брал мои руки в свои и находил ласковые, ободряющие слова, исправлял стези моей души, говорил, что надо совсем немного потерпеть — и он решит целиком мои проблемы. У меня будет квартира с красивой обстановкой, мы будем путешествовать и ещё и детишек успеем нарожать.

Успокоенная и ободрённая, я уходила с желанием, чтобы эта радость оставалась со мной навсегда. После чего пыталась приходить к своему мужчине не в вечных скорбях, а радостной и счастливой. Но… В эти минуты замечала, как лёгкая тень недовольства касалась его взора.

— Почему ты расстроился? — спрашивала я его

— Когда у тебя не будет проблем ни с родителями, ни со здоровьем, ни с деньгами, ты скажешь: «Зачем ты мне нужен?» — говорил он.

Я впадала в ступор. И продолжала слушать его разглагольствования о том, что он хотел бы дать мне всё, дабы я не знала ни страданий, ни болей, ни нужды. Что он готов жизнь свою положить, лишь бы я могла никогда не работать, лишь бы меня ничто не травмировало. Словом, чтобы у меня было всё, чего мне только хочется…

— Я-то уже пожил, теперь главное — чтобы пожила ты. Только не расстраивайся и держи хвост пистолетом!

И я снова ложилась с ним в постель, не замечая ни малейшего подвоха. Ведь мне хорошо, и я сама хочу близости с ним.

— Какой же ты весь правильный и совершенный, — говорила я моему мужчине.

— Совершенный! Совершенным может быть только Иисус Христос!

— И вот ты такой же, как Иисус Христос…

— Во чего придумала, — тихо отвечал он.

И что-то тайное проскальзывало тогда в его глазах. Что-то, чего я пока не могла понять до конца, но должна была! Ведь на первый взгляд, отношения у нас развивались просто безупречно! Но с другой стороны, где всё то, что он без конца обещает? Где хорошие деньги? Где хорошая работа, которую он мне вроде бы подыскивает? Где путешествия? Где квартира и дети?

Я и сама хотела, чтобы у него было всё самое лучшее и дорогое, поскольку мне казалось: уж кто-кто, а он точно должен обладать богатствами.

Я покупала ему дорогие ручки. Он же откладывал их в сторону и брал наипростецкие.

Костюмы у него были приличные, но дешёвые.

Отовсюду ему шли поступления крупных сумм, но он оставлял себе самый мизер, а всё остальное отдавал тем, кто, по моему мнению, был вовсе их не достоин. Почему не мне? Не жене? Не детям? А тем, кому он совершенно не был нужен?

— Я обо всех забочусь. Я люблю, когда всем хорошо. А мне — что? Ну, может, где-нибудь на небе зачтётся.

Ректор института всегда от подчинённых требовал многого. Допустим, чтобы все работали от звонка до звонка. А мой Саша ходил по кабинетам и отпускал всех женщин пораньше. И они, глядя на него, говорили:

— Как же повезло Вашей жене!

После чего, благодарные, бежали по домам.

— Я бы вообще разрешил женщинам не работать. Пусть детьми и домом занимаются, — рассуждал он.

А я думала, да и жена говорила ему, что он мог бы быть не только ректором, а вообще занимать должность намного выше.

И ещё думала:

«Ну, стань ты президентом или мировым правителем, раз в тебе столько добра! Раз ты его всем желаешь!»

Если же что-то похожее вырывалось у меня вслух, мой мужчина отвечал:

— Я ленивый, да и к чему мне? Всё материальное — такое пустое и ненужное!

«Ну, ладно, — размышляла я, — буду жить с ленивым. Ведь мне просто до райского наслаждения хорошо с тобой — даже в твоей квартире с простым советским столиком и стенкой».

И всё-таки в мою голову врывались какие-то библейские сюжеты.

Иисус Христос, побеждающий бурю! Но, если Ты Бог, зачем Ты попускаешь бурям случаться? Или всё зло этого мира — некая Твоя вторичная выгода? И почему Ты медлил, когда умирал Лазарь? Его смерть добавила величия лично Тебе? Тебе нужны дела Злой Силы, которую Ты устранишь, и люди воздадут Тебе хвалу?

— Вон, видишь, опять убийства, насилия, а ведь всю эту грязь ещё и по телевизору и во всех СМИ передают, — говорил Саша, возвращаясь с балкона седьмого этажа, откуда с непонятными мне чувствами наблюдал за чем-то.

Жена его часто ложилась в больницы, он покупал лекарства, продукты, нёс ей, всегда приободрял ее по телефону. Она согласовывала с ним каждый свой шаг, спрашивала, куда ей зайти, что сказать? А на столе, в памятке, так же по пунктам были расписаны обязанности для него. Он ведь тоже полностью был в послушании у своей жены, и говорил, что не может вот так, как я, быть самодостаточным и жить без руководительства.

По вечерам мы всегда прогуливались, а иногда и вовсе ночь напролёт шатались по Москве и веселились, как дети. Саша раскачивал меня на качелях, а я заливалась смехом, как ребёнок. От холода у меня текли сопли, и я с боязливостью поглядывала на него. А он, в свою очередь закатываясь смехом, доставал носовой платок и со словами: «У, ты мой, сопливенький» вытирал мой нос.

Он любил подносить горячей воды мне в ванну, когда отключали холодную, купать меня, как маленькую. Не требовал от меня ничего. Когда я, помня отцовские пощёчины, начинала в страхе собирать посуду, чтобы её помыть, останавливал меня и говорил:

— Иди, отдыхай, я сам всё уберу.

Сам также мыл полы, наводил порядок. А вечером, почесав мне макушку, рассказывал перед сном сказку и заканчивал её словами:

— Спи, зайка!

И уже в некоем альфа-состоянии, на стыке сна и бодроствования, надо мной будто свисали гроздья винограда. Утром я просыпалась, а он говорил, что всю ночь слушал моё бормотание во сне:

— Ещё и вопросы тебе задавал, а ты на них отвечала. Ты всю ночь делила какое-то наследство и утверждала, что надо дать и тем, и этим.

— Я очень боюсь тебя потерять, — сказала я ему. — Мне кажется, без тебя жизни у меня не будет.

— Всегда будем вместе, — отвечал он. — Куда я денусь?

Потихоньку выздоравливал мой внутренний ребёнок и, как следствие, — вся моя израненная психика. Дети уже не раздражали меня, напротив, я начала желать, чтобы все они получали много любви. Я поняла, что малышей нельзя обижать ни в коем случае. И всем тем счастьем, что переполняло меня, я хотела делиться с целым миром.

Я постоянно говорила Саше полнейшие глупости и со страхом «ждала» критики и осуждения, а он в ответ только спрашивал с улыбкой:

— Сама придумала или мышка подсказала?

Я брала во всём пример с него. И иногда цеплялась к нему, вспоминая постоянные оскорбления и насмешки своих родителей:

— Ты всегда говоришь глупые вещи!

Прям, как мой трёхлетний брат упрекал меня за то, что я «по гаю» (плохо говорю).

На это Саша, посмеявшись, просто отвечал:

— У меня тоже так бывает. Иногда так заговорюсь, что думаю потом, что же я такое говорю?

И мне становилось легче. Значит, я тоже могу иногда не только не говорить по-умному, но и дурочкой побыть.

Итак, мой любимый был для меня абсолютно идеальным, тем не менее, какие-то стрессы и заблуждения у меня оставались… Иногда от ощущения того, что я не могу выплакаться до конца, сидя у него на коленях, я пыталась выплеснуть свои эмоции смехом.

— Чего ты смеешься? — спрашивал меня Саша. — Надо мной, что ли?

Я говорила:

— Да. Над тобой. Ты смешной.

Но даже это его не обижало, лишь немного растерянно он отвечал:

— А ты не смешная?

Я говорила:

— Я тоже смешная.

— Нет, ты не смешная, ты хорошая.

Мне становилось стыдно за саму себя. Саша говорил, что, он, наверное, слишком мягок и где-то должен быть построже, однако у маленьких ведь должно быть детство. Разве можно кого-то продавливать лишь для того, чтобы создавать комфорт себе? Принуждать детей, чтобы они что-то делали в угоду родителям? Вырастут, будут заботиться о своих чадах, а в доме родителей должны оставаться детьми.

— Вот сын приезжал, выкинул из своего шкафа мои вещи, положил туда свои да ещё и прикрикнул: мол, что ты ко мне свои вещи кладёшь?

— А вот мой отец сказал бы, что моего в доме ничего нету, — пожаловалась я и почувствовала себя пятилетней.

— Нет, как же так? У ребёнка должна быть своя комнатка, своё личное пространство, и свой шкаф, и свой столик, и на это нельзя покушаться. И игрушки должны быть хорошие. Всё лучшее — детям, иначе они будут таить обиды всю жизнь. Недолюбленные, будут сердитыми…

Приготовив овсяную кашу и накормив меня, Саша красиво и по-деловому одевался, завязывал галстук, а я ложилась в постель досыпать свои сны. Он лишь трепал меня за мой чуть длинноватый носик, целовал и говорил:

— Ух, ты ёжик! Колючий, носатенький ёжик, всё только ходишь, колешься и фырчишь!

Я еле сдерживала слёзы от его любви, доброты и нежности и сама не могла поверить своему счастью. Целый день, бродя по квартире, я залезала к нему в шкафы, изучала его гардероб и гардероб его жены. Ничего дорогого, но всё довольно прилично. Подходя к книжному шкафу, смотрела, какие книги там стоят. Какие-то интересные. Философские. Ошо, Луиза Хей, Александр Свияш… Я их открывала, чтобы ознакомиться с сутью, но не наглела настолько, чтобы брать себе книги его жены. Просто потом покупала сама некоторые из них и изучала без зазрения совести.

Вечером Саша являлся домой с полной сумкой продуктов и с радостным и бодрым выражением лица.

— Не устал? — спрашивала я, хлопая глазами, как детсадовка, и словно держа в руках плюшевого зайца.

— Нет! — весело отвечал он. — Я не устаю!

— А я ничего не приготовила, — глядя в пол, совестливо сообщала я ему.

— Ну, не приготовила и ладно. Сейчас я сам всё приготовлю.

Из своих командировок он всегда приезжал с какими-то подарочками для своих детей и обязательно — для меня. Много учил меня фактам истории, философии, говорил, как его поколение шло к коммунизму, но потом все поняли, что коммунизм — это горизонт, к которому можно лишь приближаться, но достигнуть его нереально.

— Знаешь, принцип коммунизма, — говорил мне Саша, — каждому — по потребностям, от каждого — по возможностям. Вот, я и сижу тут целыми днями и строю его для тебя! — добавил он со смехом.

Я сопровождала его в большей части поездок. Присутствовала на всех банкетах ректоров, после которых вместе танцевали. Кто что там подумает — меня не интересовало. Ведь в этом мире есть только я и он! Впрочем поскольку я была рядом с Сашей, никто и не думал относиться ко мне плохо. Хотя мы выглядели забавной парочкой: девчонка и пенсионер.

Когда я отпускала его домой и приходила к родителям, они орали, что я дура, идиотка, что я никогда ничего от него не получу.

— Он мне всё даст, — кричала в ответ я. — Чай, не вам чета!

И снова, садясь к магнитофону, слушала песню «Искры камина» группы «Белый орёл»:

Искры камина горят, как рубины,

Вдаль летая дымком голубым.

Из молодого, цветущего, юного

Стал я угрюмым, больным и седым…

И только под старость злодейкой подкралась

К сердцу больному хмельная любовь…

Ах, не могу я с тобой, кареглазая,

Горем делиться и счастья найти.

Лучше пойдем мы дорогами разными,

Счастье своё ты с другими найдёшь,

А я пойду той тропинкой нехоженой,

Где ты меня никогда не найдёшь.

Может быть, встретишь ты в жизни товарища,

Может, полюбишь сильней, чем меня,

Но не затушить в моём сердце пожарища,

И не залить горькой водкой огня…

Однажды маме надоели наши отношения с Сашей, и она пришла к нему вся в слезах. Сказала:

— Ну почему наша дочка не с нами, а постоянно с вами?

— Ну, у вас дома сложилась такая неблагоприятная обстановка, — начал он.

— Ну, какая у нас дома обстановка, — в слезах объясняла мама. — Там телевизор стоит, здесь — стол, здесь — шкаф… У нас ковры везде висят. Недавно вот новенькие шторочки повесила.

Ну и комедия! Я долго хохотала.

Для меня Саша был безусловным авторитетом, и я с каждым днём всё больше походила на него, принимала его взгляды, манеру руководить, впитывала в себя его энергетику, его манеры, его опрятность. Только, по его мнению, рядом с ним я должна была чувствовать себя ничем и никем и даже не надеяться, что смогу когда-нибудь достичь в одиночку его уровня. Саша один должен стать для меня всем, а я должна ощущать постоянное чувство собственной ущербности, полностью принимать все скорби, ведь его любовь покрывает их, и в моей немощи только он истинно силён рядом со мной. Воистину, «Сила Моя в немощи вашей свершается» (2 Кор. 12, 9–10).

К себе в компанию Саша всегда набирал исключительно тех, от кого с презрением отворачиваются сильные, здоровые и полноценные. Эти люди вместе сидели в его кабинете. А я лишь недоумевала: зачем ему такие друзья?

— Они нуждаются во мне, все от них отвернулись, и лишь я у них — последняя надежда, — пояснял он мне.

А мне в голову, как я ни гнала эти мысли, врывалось что-то из Библии: «Зачем он пьет вино с мытарями и грешниками?»

На работе у нас была женщина, скажем так, несколько безответственная и легкомысленная. В сорок лет ходила ярко-накрашенной, в мини-юбках. Мне было очень неприятно её воспринимать, вся моя душа протестовала против такого поведения. Она постоянно бегала к Саше, и лишь он один принимал её без малейшей укоризны.

— Ну, зачем она к тебе ходит и ты принимаешь её? Ведь она так одета! На неё даже смотреть противно, — говорила я ему.

— Ну, ты же видишь, как она меня любит и возносит! Так меня даже ты не любишь! И пусть она никому не нужна, зато я ей нужен.