Прощать любимым

Посвящается моим любимым

Глава 1. Исповедь перед другом

Игнат обернулся на друга, и усмехнулся, — что с тобой, Илья? Ты уставился на баб, как конь на жеребицу, того гляди, заржешь! Поторапливайся, коси, не то мужики обойдут нас!

— Не обойдут! Ты только посмотри, Игнат, в сторону женщин!

— Да, что на них смотреть? Бабы, они и есть бабы! Что я их не видал? Если бы ты знал, скольких девок руки мои перещупали!.. Да все они, одним миром мазаны!

— Эх! Не скажи! Такую красавицу ты не видал!

— Сейчас гляну, из-за кого ты не можешь, сдвинуться с места! — опираясь на косу, он устремил свой взор на косильщиц.

— Ну, и что? Все бабы на одно лицо!

— Все, да не все! Ты протри глаза, с тебя в три ручья пот течет!

— Игнат смахнул рукой с глаз соленый пот. — Ну, смотрю и, что дальше?

— Ничего, просто смотри!

Игнат, прищуриваясь от солнечных лучей, приложил ладонь к широким бархатистым, черным бровям, долго всматривался черными глазами в женщин.

— Постой, постой, Илья, вижу на ней зеленый платок, она идет впереди всех! И кто эта баба?

— Не баба, а женщина! — с нежностью произнес Илья.

— Ну, хорошо, женщина, какая тебе разница?

— Для меня большая разница! — он смотрел на нее, как на картинку и любовался ею.

— Да ты прав, ее невозможно не заметить, она выделялась бы даже из сотни красавиц! — согласился Игнат.

— А — я что говорил?! — воскликнул Илья, расчесывая рукой, черные усы, будто готовился к свиданию.

— И кто она?

— А зачем тебе? — он криво улыбнулся и ревностно посмотрел на друга.

— Необычная, редкой красоты женщина! — с восторгом сказал Игнат.

— И — я о том же, а ты не верил!

— Как это я раньше не заметил ее? Расскажи, Илья, откуда такая красавица? Или ты сам не знаешь?

— Знаю, да лучше бы не знал… и жил спокойно… душу не терзал.

Он обратил свой взор на бесконечно огромное поле, нескошенную пшеницу выше его роста, и тяжело вздохнул.

Игната еще больше разобрало любопытство, он встал перед другом.

— Ну, давай, не томи, рассказывай! Замахнулся, так бей!

— Тебе зачем? — ледяным голосом спросил он.

— Уж больно хороша женщина! — не скрывая восторга, ответил Игнат, — сам Бог послал ее сегодня, чтобы я с ней встретился!

Илья хмуро посмотрел на друга. — Да пошел бы ты, бабник! Ничего я тебе рассказывать не буду!

— Ты что ревнуешь?

Илья сдвинул широкие черные брови, повернул козырек фуражки назад и зыркнул на Игната светло-зелеными глазами. Ему хотелось сказать другу нечто такое, чтобы тот понял, — на чужой каравай, рот не разевай, — но, открыв тонкие губы, изо рта не прозвучало ни звука.

— Илья, неужели ты и, правда, подумал, что я?.. Я на такое не способен, просто, ради любопытства!

— Смотри, Игнат, за нее и голову могу свернуть!

— Плохо ты думаешь о друге! — обиженно буркнул Игнат.

— Да, что рассказывать?.. Снова душу теребить! Знаешь, как здесь скребет, — он приложил руку к широкой груди и посмотрел в сторону женщин. Тяжело вздохнул, изо рта прозвучал тихий стон.

— Эх! — покачал он головой, — недосягаемая ты моя!

— Ну, ладно, так и быть, — он повернулся к Игнату,

— Матреной её зовут, овдовела лет пять назад. Мужа её, я не видал, но слыхал, о нем говорят, был великаном! Из всей округи сильнее его не было, мог одним ударом кулака убить быка!

— Фигня все это, Илья, какой кулак надо иметь, чтобы одним ударом убить быка? Кувалдой и то надо ударить несколько раз, а это кулаком! Нет, я не верю!

— Не знаю, Игнат, об этом я слыхал от нескольких мужиков, говорят, они сами видели, как он убил быка-убийцу!

Игнат расширил глаза и приподнял бровь, — вот это, да!.. — и помотал головой. — И, что дальше с Матреной?

— Да, что? После к ней много мужиков сваталось, и она могла бы выбрать любого для себя. А нет, для всех от ворот поворот. Для нее нашего брата не существует, да она в нас и не нуждается, всю мужскую работу делает сама!

— Работа работой, Илья, а мужика ей надо! Смотри, в ней кровь с молоком играет, сочная, аппетитная! От одного взгляда на нее, кровь в жилах закипает! — с азартом произнес Игнат.

— Остынь, а то гляди, вся кровь выкипит! — с усмешкой сказал Илья.

— Что неужели заревновал? — заглядывая в светло-зеленые глаза другу, спросил Игнат.

— Бесполезно ревновать, она и на тебя не посмотрит.

— Почем ты знаешь? На тебя не смотрит, а за мной может, побежит!

— Не парся, Игнат, к ней сватались такие мужики не чета нам с тобой!

— Может, на этот счет, Илья, у нее есть свои причины? Не может, быть, чтобы здоровая женщина мужской ласки не хотела!

— Я согласен с тобой, Игнат, тяжело ей без мужской ласки! Здесь, думаю, дело в ее дочери, она родила в шестнадцать лет ну, как говорят, в подоле принесла! Для Матрены, это было большим позором. У нее самой, тогда был свой грудной малыш. А здесь дочь оставила ей своего ребенка!

— Что она бросила его? — он удивленно приподнял дугообразные черные брови.

— Нет, не бросила, она безмолочной была! Ну, Матрена забрала себе, отняла своего от груди и стала кормить внучку.

— Да, «повезло» женщине! — сказал Игнат, поглаживая черные густые волосы на своей голове.

— Я бы сказал, повезло внучке! — поправил его Илья.

— Я в другом смысле!

— А ну, да!

Внучка, как только разговаривать начала, стала называть Матрену мамой, а мать свою по имени. А пока поднимала внучку, сын средний повзрослел, сразу предупредил мать:

— Уйду, говорит из дому, если ты выйдешь замуж!

Его, она очень стеснялась и боялась потерять.

— Мда, думаю, Илья, дети её эгоисты!

— Может, быть, только она так не думает!

— А о себе она не подумала, что ждет её впереди? — Игнат нервно дернул рукой.

— Ясно, Игнат, что её ждёт!.. — Он вздохнул, — такой женщиной не просто овладеть. А люблю её больше своей жизни! Я согласен идти за ней хоть на край света!

— Не понимаю я тебя, Илья, неужели так сложно уговорить бабу?

— Не бабу, Игнат! На бабу, я бы не посмотрел! Такая у меня уже есть! — он криво ухмыльнулся.

— Не поверю я, Илья, чтобы перед тобой можно было, устоять! Ты посмотри на себя, какой ты бравый! Высокий, сильный, как Спартак! И нос греческий и волосы чернее смолы!

Илья громко расхохотался, показывая при этом ровные белые зубы.

— Что, Игнат, на тебя нашло? Будто перед будущей тещей нахваливаешь меня!

— Так и есть! Ты не замечаешь, за тобой молодые девчата табуном ходят!

— Ходят, да не те! Эх ты, Игнат, Игнат, знал бы ты её, не говорил бы так!

Игнат приподнял бровь, — ты заинтриговал меня, Илья, попробую познакомиться с ней поближе, так ли она хороша, что ты при виде ее, дышать перестаешь!

Илья гордо поднял голову и холодно посмотрел на друга.

Пока друзья вели разговор, Матрена поравнялась с ними. Повернула голову в их сторону и, как бы осуждающе посмотрела на них.

— О чем можно говорить? Время к обеду, ряд докосить надо, а им хоть бы хны!

Отчего она еще быстрее стала махать косой, только слышно было как стебли, срезанные литовкой, произносили звуки, джиг-джиг, ложась мягко и ровно один к одному.

— Смотри, Илья, как мастерски она управляет косой, а, какой красивый ряд!

— Да, Игнат, она на все руки мастер, мужику ни за что не уступит, давай и мы поднажмем, не то она обсмеет нас!

Спина Матрены была перевязана скрученным, мягким, зеленым жгутом через плечо, что облегчало ей держать литовку, и красиво подчеркивал её стройную фигуру.

Илья и Игнат остановили на ней свой взгляд.

Её прядь темно-каштановых волос выбилась из-под зеленого платка и свисала над черной дугообразной бровью, она изредка сдувала ее вверх, при этом густые черные ресницы произвольно закрывали широкий полуовальный разрез изумрудных глаз.

Она почувствовала на себе взгляды мужиков и залилась смущенным румянцем, отчего стала еще красивее.

— Илья, ты давно ее знаешь?

— Как с фронта пришел.

— Она была уже вдовой?

— Тогда я не видел и не знал ее. Потому что сам только что приехал сюда. Мне нужно было где-то жить, я нашел себе жилье и стал сожительствовать с хозяйкой. У нее муж с фронта не вернулся, вот она и приняла меня. Сам знаешь, каково здоровой бабе без мужика! Да и наш брат фронтовой после войны на женщин, как пчелы на мед слетались! Ну, я обрадовался бабьему телу и завалился к ней под бок! А после встретил Матрену, влюбился и решил, попытаю свое счастье, пришел к ней домой. В избу к ней не заходил, она тогда строила себе баню.

«Увидев меня, смутилась, одернула край голубой длинной юбки, заправленной за пояс, которая обнажала выше колена ее стройную ногу». Точеная головка была накрыта светло-зеленым платком, один конец платка свисал на ее хрупкое плечо, отчего изумрудные глаза казались ещё зеленее. Никогда мне не приходилось видеть так близко женщину неописуемой красоты. Я настолько был поражен, что не мог сразу вступить с ней в диалог. Не меньше меня удивило, когда увидел ее мастерство, ни за что бы не подумал, что можно смастерить такое чудо из соломы, глины и прутьев чащи!

— Ты ко мне? — спросила она звучным голосом.

— Да, к Вам, — робко ответил я, — пришел помочь вам по строительству, вам же нужны помощники?

Она измерила меня своим пронзительным взглядом, отчего по моей спине пробежали мурашки.

— Тебе что-то надо?

— спросила она, присев на скамью у стены, предложила мне присесть рядом и очень внимательно посмотрела в мои глаза. Наши взгляды встретились. В ее глазах я полностью растворился и понял, что люблю ее страстной любовью и не проживу и дня без нее! Я задался целью, добиться ее взаимности, что бы мне ни стоило.

Она смотрела на меня, от ее взгляда я растерялся, и не знаю, зачем спросил:

— Вы строитель?

— Она ничего не ответила, легкая улыбка скользнула по ее румяному лицу. Через мгновение спросила:

— Ну, так что, помощник, зачем пришел, или так и будешь молчать?

— Она, конечно, догадалась, что я влюблен в нее и вела себя со мной, как кошка с мышкой! А я все думал о своем, как бы мне завидовали все мужики, если бы вдруг она вышла за меня! Пока я представлял себе, она, улыбаясь, повторила свой вопрос.

— Ты, что хотел, помочь мне, или еще чего? — ее голос был глубоким, а тон властным.

Веришь, Игнат, я перед фашистами так не робел, когда шел в атаку! А перед ней терялся, не мог собраться с мыслями, шарпал по земле своими сапогами, как мальчишка и молчал. Смотрел на нее и мой язык, будто распух и не шевелился!

Видя мою растерянность, она встала, взяла меня за локоть и вывела на улицу.

— Здесь тебе будет лучше! — тихо сказала она.

— Я вдохнул свежего воздуха и действительно почувствовал облегчение, меня покинуло напряжение, и вернулась уверенность. Я взял ее руку в свою ладонь.

— Простите меня, — прерывающим голосом проговорил я.

— Конечно, прощаю, — улыбаясь, ответила она, — но за что?

— Она смотрела на меня мило, как ласковый ребенок!

— За то, что я такой, — с волнением произнес я. — Понимаете, когда вас встретил, с тех пор думаю только о вас!

— Значит, как я поняла, ты признаешься мне в любви? — прищурив свои очаровательные глаза, спросила она и улыбнулась краешком прелестных губ.

— Да! — выпалил я, — поймите я не мальчик, за плечами долгая прожитая жизнь, имел семью, пока на фронте был, потерял!

— Как потерял?

— Мне не хотелось говорить ей о моей семье, но она своим взглядом настаивала на рассказе и ждала. Я не мог ей отказать и начал свой рассказ:

— Когда началась война с Германией, мы жили в Брянске, в наш город прорывались немцы. Тогда было принято решение эвакуировать всех детей, женщин и стариков в глубь Сибири, там был тыл. Свою жену и сына я тоже отправил, а сам ушел на фронт. После войны искал их, объездил всех родных, но нигде они не появлялись, думаю, попали под бомбежку, много таких случаев было.

Она тяжело вздохнула и тихо сказала: — Моего мужа не взяли на фронт, у него были больные легкие и все из-за курева! Знал, что нельзя не то, что курить, а даже нюхать табак! И как курильщики этого не понимают? Он еще бы пожил, если бы серьезно относился к своему здоровью, теперь приходится жить за себя и за него… — она сделала не большую паузу. — Что поделаешь, значит так Богу угодно, ничего, выживем! — голос ее срывался.

Я понимал ее, как ей трудно нести вдовью долю и удивлялся, как смогла она одна, поднять четверых детей и выжила сама в годы войны? Тогда в деревне, почти в каждой семье умерли от голода старики и маленькие дети. Да, в Сибири не было войны, но была борьба с голодом.

— У меня, — продолжала она, — не вернулись с фронта два брата и два зятя — мужья моих сестер, дети остались сиротами. Проклятая война!.. — помолчав с минуту, с горечью продолжила:

— Мужики из нашей деревни все почти погибли, из них больше половины молодые совсем ребята. Считай, деревня стала обезглавленная, а приезжие неизвестно кто они, откуда и почему здесь? Не поверю, чтобы у них до войны не было родных или близких, вот ты, как сюда попал?

— Видно Бог направил в ваше село, чтобы найти свою половинку, — спокойно ответил я.

— Ну и, как нашел?

Наши взгляды снова встретились.

— Не нашел, а встретил! Я имел в виду её, и как школьник, не выучивший урок, терялся перед строгим взглядом учителя, но с усилием перевел дыхание, сказал:

— Встретил вас!

Она так же умиленно улыбнулась. Мне показалось, ей понравился мой ответ.

Она с минуту помолчала, а мне показалось вечностью.

— Я правильно понимаю, ты меня зовешь замуж?

— Наконец-то! — подумал я, — разговор подходит к тому, зачем пришел.

— Глядя в ее завораживающие глаза, я в них тонул и с нежностью сказал:

— Да, зову и прошу вашей руки, Матрена Васильевна, выходите за меня замуж!

— Звать то тебя, как, жених? — она еле сдержала смех, — а то неудобно как-то, давать согласие выйти замуж за человека без имени!

— Она глянула на меня, и я увидел, в ее глазах зажглась искорка, затем она подняла свои пушистые ресницы и посмотрела в небо, будто у кого-то хотела спросить совета.

— Простите, — робко начал я, — увидел вас, и все вылетело из головы, зовут меня Илья, зачем приехал сюда я уже говорил, а квартирую у Фени.

Она неожиданно отвернула от меня голову в сторону речки, которая была в метрах десяти от постройки. И, как бы, прислушиваясь к ее журчанию, молчала, затем тихо переспросила:

— У Фени?

— Да, у нее, — смущенно ответил я.

— А слышала, слышала, она очень довольна своим квартирантом! Говорит, он души в ней не чает! Так значит это ты? — холодно спросила она.

Она повернулась ко мне и с улыбкой спросила:

— Что же ты, Илья, обижаешь Феню? С ней спишь, а меня пришел, звать замуж!

— С этим вопросом она застала меня врасплох. И я будто жевал слова, еле выговорил:

— С Феней у меня ничего серьезного нет, я просто ее уважаю!

— Вот-вот, и она так говорит! Хорошо, Илья, за предложение замуж спасибо! Я подумаю, а сейчас у меня много дел, извини! — Она резко развернулась и зашла во внутрь постройки, даже не посмотрев в мою сторону.

Я стоял с надеждой на то, что она выйдет, зная, что я еще не ушел, но она так и не вышла. И только тогда я понял, она не стала продолжать со мной диалог из-за Фени.

— Вот так, Игнат, сходил я, попытал свое счастье!.. Простить себе не могу свою глупость! После несколько раз приходилось нам пересекаться, и я намекал о своем предложении. Она мило улыбалась и молча проходила мимо меня. Веришь, Игнат, в моем сердце только она, не знаю, что делать?

Игнат хотел, дать совет другу, но он и сам не знал, что сказать.

— Тут дело такое, в своей жизни не разберешься, а советы давать, как можно? — подумал он, но решил пожурить друга.

— Ну, ты и шустрик! Любовь женщины, нужно добиваться годами! А ты хотел, за один час получить от нее согласие, стать женой, так не бывает!

За разговором друзья не заметили, как Матрена обогнала их, и как сами дошли до конца ряда.

— Игнат, все делаем передышку, ждем мужиков, пока они закончат ряд, тогда и пообедаем все вместе, — прерывисто сказал Илья.

Матрена докосила свой ряд и спокойно лежала на траве под ветвистым кустом, закрыв пушистые ресницы, она держала соломинку во рту и изредка покусывала ее.

— Смотри, Илья, Матрена уже отдыхает!

— Ну, я же тебе говорил, поднажать надо, а ты все расскажи да расскажи! Вот дорассказывались, она уже отдыхает, а мы только приплелись!

— Ну, что теперь утопиться? — буркнул Игнат. — Давай подойдем к ней!

Матрена услышала разговор, приподнялась на локте, приложив руку выше тонких дугообразных бровей от палящего солнца, — а это вы? Как жарко сегодня, мужики! Устали от жары, идите под куст, места всем хватит!

Игнат подошел первым. Илья не решался подойти, стоял под солнцепёком, опершись на литовку, тяжело дышал и вытирал мягким полотенцем пот с лица и шеи.

Матрена обратила внимание на Игната, у него резко очерченный профиль лица с застывшим на нем серьезным задумчивым выражением. Раскрасневшееся его лицо говорило о нервном возбуждении.

— Он стесняется меня, — подумала она и улыбнулась. Она лежала с закрытыми глазами. Ее грудь хотя и была скрыта от мужских взоров, но ее невозможно было не заметить, было отчетливо видно, как при вдохе поднималась ее тугая высокая грудь. Крутые бедра и стройные ноги сразу бросились Игнату в глаза.

Плечи его сразу расправились, он стал как будто выше ростом, а в черных глазах загорелись искорки.

— Какая красавица! — подумал он, — а какой запах исходит от нее, такой сладкий и манящий, с ума можно сойти! — Ему стало стыдно за свои чувства, прихлынувшие к нему так неожиданно, он отошел в сторону, чтобы скрыть свою возбужденность, закурил папиросу, затянулся дымом крепкого табака, глубоко вдыхая и снова выпуская его кольцами изо рта тонких губ, украдкой поглядывал на неё.

— Вот черт! Ничего подобного со мной не происходило! Не зря, Илья говорил, что в атаку было легче идти, чем подойти к ней! За такую женщину, можно и побороться, но как? Илья, как бы друг мне, неудобно! А, что с того, что друг? Даже брат у брата уводит любимую женщину, или сын у отца и наоборот! Может, эта женщина моя судьба, мало ли, как жизнь повернет! Ничего, поживем, увидим! — размышлял он.

Рядом с Матреной лежала сумка с обедом, она приподнялась, посмотрела по сторонам, женщины из ее бригады подходили к концу ряда, и время подошло к обеду.

— Мужики, присаживайтесь рядом, пообедаем, что Бог послал!

Она достала из сумки булку домашнего круглого хлеба с подрумяненной корочкой, яйца, соль, молоко, огурцы и зеленый лук-пырей. Такая еда была у каждого, кто работал в поле.

— Как знала, что сегодня буду обедать не одна, взяла больше еды, да вы присаживайтесь, не стесняйтесь!

Игнат докурил свою папиросу, погасил слюной, отбросил от сухой травы, и с силой потер по ней огромным размером сапога.

Матрена незаметно наблюдала за ним. Его лицо с грубоватыми чертами и сияющими глазами говорили о его характере, что он еще тот шельмец!

— Илья! — крикнул Игнат. — Что ты ухватился за литовку, как за девку? Иди, перекусим! — на его губах заиграла пленительная полуулыбка, она была только для Матрены.

Она томно опустила глаза.

Илья положил свою косу и неуклюже подсел с боку к Матрене, как бы нехотя коснулся предплечьем ее спины, внутри его тела мгновенно вспыхнул прилив жара.

Она незаметно отодвинулась в сторону.

Обедали молча.

Илья с Игнатом перемаргивались, переглядывались.

Матрена ловила на себе их взгляды, что привело в неловкость, и без того её румяные щеки приобрели более красный цвет. Она поправила платок на голове, полотенцем обтерла руки, затем бросила на них разгневанный взгляд, резко поднялась и пошла к своим женщинам, оставив друзей одних.

— Во как, даже слова не сказала, вскочила и ушла! — буркнул Игнат.

— Я бы тоже ушел! Ты думаешь, она не заметила, что мы с тобой ненормальные? Эта женщина мудрая, видит насквозь нашего брата! Тем более, после моего предложения выйти за меня!

— Да как не понять?.. Ну, Илья, соглашусь с тобой, правду ты рассказал о ней! Ты видел, какого цвета у нее глаза? Настоящий изумруд! Носик как нарисованный, а прелестные пухлые губы, как магнитом притягивают к себе! Вот все при ней, и рост, и фигура, ну прям, как для меня! — Он почесал свой крутой подбородок, взглянул на друга, — теперь вот думаю, не попробовать ли мне к ней подкатиться? — сказал он, не то всерьез, не то разыгрывал друга.

— Да ты, что охренел? — загремел своим басом Илья, выпучив зеленые глаза.

— А что, почему бы мне не испытать свое счастье? Я ни с кем не сплю в отличие от некоторых! — укорил он Илью. — Она все равно тебе откажет из-за Фени! А теперь, как я увидел её, и вдохнул исходящий от нее запах! — он прикрыл свои черные глаза, — вот, где она у меня запала! — он ладонью стукнул себя в грудь, — завтра же пойду к ней домой, познакомлюсь с ее детьми, а там будет видно!

Илья удивленно посмотрел на него, — и когда же ты принял это решение? — спросил он надтреснутым голосом.

— Как только увидел, — он вздернул подбородок. — Только не пытайся отговаривать меня, я уже все решил! — сказал он, поднимая на лоб свои бархатные брови.

Все это, мягко говоря, было довольно неожиданно для Ильи, он с шумом втянул в себя воздух и положил руки на колени, пальцы его чуть заметно подрагивали.

— Ну-ну давай! — не выдержав гнева, но, сдерживая крик, промолвил с насмешкой:

— Не забудь пригласить на свадьбу, жених! Вставай, пора косить, мечтатель! — он взял литовку, с рвением обтер ее острие сухой травой, и широким шагом пошел на новый ряд не скошенной пшеницы.

Игнат следом поплелся за ним, всматриваясь в сторону косильщиц, взглядом искал Матрену.

Глава 2. Что ждёт тебя, девочка

Матрена закончила косить ряд раньше других косильщиц и торопилась домой. Думала о прошедшем дне, и почему-то, образ Игната предстал перед ее глазами, как он курил и как поглядывал на нее.

— Мужик он, конечно видный, сильный и работящий! — она пыталась найти в его внешности то, чтобы ей не понравилось, но не находила и подумала: — Если бы, он предложил мне замуж, чтобы я ему ответила? — она улыбнулась, — а ответ свой знаю, как всегда нет! Может, он добрый и надежный, а вдруг какой-нибудь деспот! Тут никак не угадаешь! — размышляла она. — Да, замуж не напасть! — сказала она себе, и облегченно вздохнула.

Подходя к своей избе, ей на встречу бежала Тоня — ее внучка.

— Мама-мамочка! — она обхватила Матрену худенькими ручками, и прыгала на тонких ножках.

— Я Розку пригнала домой, — похвасталась она.

Матрена погладила кучерявую, кипельно-белую головку, — молодец, Танина, ты так быстро выросла, уже помогаешь мне по хозяйству, а совсем недавно, была маленькая, как кукла, а теперь вон какая, уже за коровой ходишь!

Тоня от ее похвалы была самая счастливая, громко смеялась и прижималась к матери.

Матрена с нежностью посмотрела на нее, — что ждет тебя в жизни? — подумала она, — если с самого первого дня появления на свет Божий, была нежданной и нежеланной! — Она тяжело вздохнула, грудь ее сдавило, в горле появился комок горести, и невольно полились слезы. Она приподняла девочку на руки и крепко прижала к своей груди, — я никому тебя не отдам, никому, никому, я люблю тебя больше своей жизни! — дрожащим голосом еле слышно сказала она.

Тоня смотрела на плачущую мать, и не понимала, почему она плачет и говорит, что никому ее не отдаст! — Мам, не плачь, — она обняла ее за шею, — почему ты плачешь, мам?

— Я не плачу, — она обратила свой взор за горизонт, — нам пора Розку доить, пойдем, помощница, хозяйничать будем! Видишь, Васька ждет молоко?

Тоня рассмеялась, глядя на своего любимого кота, побежала к нему. У них была взаимная любовь, кот с удовольствием, терся своей толстой мордочкой об худые ноги своей подружки. Она вместе с котом каждую вечернюю дойку ходила с матерью, брала алюминиевую пол-литровую кружку, садилась на корточки рядышком с Матреной и подставляла ее под соски огромной коровы. Молоко через минуту наполняло кружку до краев, а сверху поднималась пушистая пена, затем не отходя от матери, она пила его маленькими глоточками, с удовольствием смакуя, сопела в кружку, а в горле было слышно, как она его глотала. Напившись, она облизывала губы, а что оставалось на донышке, отдавала коту, который терпеливо ждал свою порцию.

Спать ложились засветло, потому, что местность была не электрифицирована, а керосин для лампы экономили.

Больше всего, Тоня любила спать с матерью на мягкой перине и слушать ее голос. Иногда она рассказывала о дедушке, своем муже и, каждый раз ругала его, что не слушался ее, поэтому закапали его в ямку.

Она представляла себе, как это было, и очень боялась, что и ее закапают, старалась слушаться всех и никогда не забывала об этом. Ее радовало хорошее настроение матери, но это было очень редко. Одно смешило мать, она часто вспоминала соседку Феклу, как та испугалась радио. После ВОВ в деревне во всех избах проводили радио и всем выдали безвозмездно редукторы, это были большие, круглые, черные тарелки, которые вешались на гвоздь, вбитый в стену. Все жители ждали включения, так как никогда не видели и не слышали, чтобы тарелка говорила. Кому еще не успели выдать тарелки, пришли к Фекле, чтобы посмотреть на это чудо.

В её однокомнатной просторной избе почти не было мебели. Кроме русской печи, стоял широкий топчан. На нем можно было поместиться всем домочадцам из трех ее взрослых дочерей вместе с самой Феклой. Посередине комнаты стоял самодельный деревянный стол, а под ним две длинные скамьи. В углу у печи стоял жестяной небольшой бак, наполненный водой закрытый деревянной крышкой, а на ней стояла алюминиевая солдатская кружка.

Любопытных набралось полная изба. Те, кто моложе, сидели даже на печи, спустив босые ноги, а кому не хватило места стояли в сенцах и на улице.

Никто не верил, что тарелка заговорит, со всех сторон комнаты доносились разговоры, перекрикивали друг друга, переспрашивали. Было очень шумно и похоже на жужжание роя пчел.

— Все это брехня! — говорили одни.

— А может не брехня! «Обождем, осталось ждать недолго», — говорили другие, размахивая руками.

Фекла, маленького роста, тощая, но очень проворливая, всегда была впереди всех, и к тому же очень любопытна. Она, как хозяйка избы, могла позволить себе всё, подтянув скамью ближе к стене, где висела тарелка, поставила на нее старую табуретку, взобравшись на нее, она оказалась выше всех собравшихся. Приложила ухо к тарелке, ее худое лицо было серьезным, а черные глаза, запавшие в орбиты, застыли в ожидании, что заставило всех собравшихся затихнуть и насторожиться.

В избе, как по команде воцарилась мертвая тишина, казалось, все кто в ней находился, перестали дышать.

В это время, из тарелки прорвался властный, могучий твердый баритон диктора Левитана. — «От советского информбюро».

От неожиданности Фекла свалилась на рядом стоявших людей и заорала благим голосом: — Дьявол, бабыы! — поднявшись с пола и расталкивая собравшихся гостей, размахивала руками, — пропустите меня, пропуститеее!

Еле успокоили ее, но после, спустя даже несколько лет, она всегда вздрагивала и матерно, смачно ругалась, когда внезапно включалось радио: — Чё орешь?.. Чай не у себя дома!

Каждый раз, когда Матрена вспоминала про этот случай с Феклой, смеялась до слез. — Ну, и Фекла, черт бы тебя побрал, рассмешила всю деревню!

Глава 3. Борьба с голодом

Прошло два года, как закончилась Великая Отечественная Война, а в деревне продолжалась война с голодом, он уносил человеческие жизни каждый день.

— Видимо, Господь Бог отвернулся от нас, — с горечью говорила Матрена, — за то, что Землю-Матушку залили кровью, изранили взрывами снарядов, усыпали трупами людей, да и не только человеческими! От того может, и урожая нет, да и с чего ему быть? — В огородах сеяли только тыкву и огурцы, вместо клубней картофеля ложили от него очистки, недаром говорят: «Что посеешь, то и пожнешь»!

С весны и почти до первого снега, люди, как животные паслись по холмам, полям и пашням, в надежде набрать хлебных колосков или мерзлой картошки. И если кому-то посчастливилось набрать узелок колосков, прятали под самые интимные места от посторонних глаз. После шелушили, жарили и ели по зернышку, утоляя голод. До сих пор ощущается вкус жареной пшеницы и ржи и, кажется, нет ничего вкуснее!

Трудно сейчас поверить в то, что за колоски лишали свободы. Доносчиков было много и все друг друга боялись.

Ели все, что летало, бегало, ползало и ходило. Кошек, собак и даже крыс, в деревне не осталось.

В небольшой речушке без названия, глубина местами по грудь подростка, ловили мелкую рыбу подолами своих платьев, рубахами и платками. После, жарили без масла на воде и ели целиком с потрохами. Голод неумолимо уносил жизни людей.

Матрена выбивалась из сил, но собак, кошек и тем более крыс, на столе у себя не могла представить.

— Лучше умрем, но такого не допущу! — говорила она.

Еще при жизни ее мужа, задолго до войны зарезали молодого бычка, а шкуру от него оставили для выделки на сапоги. Муж был мастером на все руки, но болезнь его скрутила, а шкура так и осталась нетронутой, высохла в сухарь, и про нее давно забыли.

Тоня с Юрой младшим сыном Матрены хотя и были маленькими, но вели себя по-взрослому, помогали матери перекапывать огород, в надежде что-нибудь найти из овощей и когда это случалось, они с нетерпением ждали, когда мать сготовит и скажет: — Дети, идите есть!

В этот день, играя в прятки, Тоня спряталась за дверью, где весела шкура, от прикосновения к ней она испугалась и закричала: — Мама здесь «Бирюк»!

Матрена поспешила к ней и увидела за дверью у самой стены, что-то накрыто тряпкой, которая по сроку давности истлела. Она вспомнила, как муж оставил эту шкуру для выделки на сапоги.

Как же она была рада, что не выкинула ее раньше.

Сейчас же она отрезала от шкуры кусок, опалила шерсть, два дня вымачивала в воде, а после сварила холодец.

— Тоня, Юра, идите есть! — позвала она детей.

Дети с удовольствием кушали, а она благодарила Бога, что дети будут сыты, пока шкура не закончится.

— Почему, мам, ты не ешь? — спросила Тоня, — вкусно, попробуй, — и протянула ей ложку с холодцом.

— Я уже поела, а вы ешьте, ешьте! — ласково сказала она.

Она была очень брезгливой и не могла себя пересилить, хотя бы попробовать, от одного виду этой еды, ее выворачивало наизнанку. От голода, силы покидали её, очаровательные глаза запали, нос заострился.

— Ноги вытяну из-за своей брезгливости! — ругала она себя.

А в это время в совхозе держали овец, кормов для них, как и людям не было. Несчастным скормили даже солому, которой была накрыта крыша кошары. Животные погибали не только от голода, но и от морозов. Каждый день, рабочие вывозили трупы особей далеко в поле, сбрасывали в яму и закапывали. Об этом дошли слухи до жителей деревни, они умоляли управляющего совхозом, отдавать им замерзших овец, чтобы как-то поддержать семьи, но тот наотрез отказал, и даже пригрозил: — Узнаю, кто возьмет, пойдет под суд!

У Марии — дочери Матрены, подружка работала на кошаре, еще с вечера, она предупредила Марию: — Завтра ночью будут вывозить овец, если хочешь, пойдем со мной, я зайду за тобой. Попробуем раскопать яму и, хотя бы одну овцу на двоих принесем домой!

— Конечно, Нюр, пойдем, только ты не забудь зайти!

— Как можно, подруга? Обязательно зайду, ты жди меня и возьми веревку, она нам пригодится.

На следующий день, как нарочно к ночи разыгралась непогода, поднялся штормовой ветер со снегом, света белого не видно. Это было безумием, чтобы решиться идти в лапы смерти, но метель не остановила девушек, они надели на себя фуфайки, отцовы штаны, теплые старенькие платки, изношенные до дыр валенки, и брезентовые верхонки.

Привязались веревкой друг за друга, чтобы не потеряться и шли шаг вперед, два назад.

— Ничего, Мария, пурга нам на руку, — утешала ее Нюра, — никто не увидит нас, и «горбун» будет сидеть дома, черти бы его с квасом съели!

— Не говори, Нюра, носит же его земля!..

Сколько нам еще идти, Нюр? — часто спрашивала Мария.

— Может, мы сбились с дороги?

Нюрка начинала злиться на бесконечные её вопросы, — откуда я знаю, мне тоже так кажется, что сбились, но, как сейчас разберешь, ничего не видно! Ну, не возвращаться же назад, по моей памяти, яма должна быть где-то рядом!

Внезапно, они наткнулись на высокий бугор, Нюра поняла, они на месте.

— Ну, вот, Мария, здесь наш неприкосновенный запас, склад с мясом! — прикрывая рот рукой от шквального ветра, крикнула она под ухо Марии.

— Ну, что, Нюр, отдыхать некогда, полезем за мясом!

Нюра обтерла верхонкой обледеневшие ресницы, — начнем, подруга!

— Ну, с Богом, пусть он поможет нам, — сказала Мария, глотая ветер.

Не менее часа ушло на расчистку ямы от снега. А после долбили штыковыми лопатами замерзшую землю. Веревка, которой, они были привязаны друг к другу, мешала им размахнуться, но без неё нельзя, ветер унесет каждую как соломинку.

Прошло несколько часов, пока они наткнулись на замерзшие тела животных.

— Кому было охото закапывать этих тварей так глубоко? — сказала Нюрка.

— Фу, Нюр, откуда несет зловонью? Ажно голова кружится!

— Это овцы разложились, которых закопали месяц назад.

Марию стошнило.

Нюрка рассмеялась, — ничего, подруга, от этого не умрешь! А вот с голоду… точно ноги вытянешь, так что давай, вытащим свеженьких барашков, а завтра накроем праздничный стол!

Только под утро девушки пришли домой.

— Ну, слава Богу! — сказала Мария, соскребая замерзший снег с пушистых ресниц. — Ой, мам, еле дотащила две овцы, такой сильный буран, ничего не видно! Снегу навалило, выбились из сил, думали не дойдем, замерзнем! Я хотела уж бросить одну, но жалко было, столько протащила, а после подумала, другого случая, может и не быть!.. Хорошо, что взяли с собой веревки, туши привязали к себе, а иначе не знаю, смогли бы мы, что принести или нет! Ну, слава Богу, помог Он нам, теперь детей немного поддержим!

Матрена с болью в сердце смотрела на дочь, прелестные губы ее задрожали, но она, никогда не позволяла себе плакать при детях. У нее и так не просыхали глаза с той минуты, когда дочь скрылась за занавесой бури, она стояла на коленях перед образом Богородицы и просила вслух: — Пресвятая, Дева Мария, помоги моей дочери, дай ей силы и укажи дорогу, пусть она видит твоими глазами, да пусть ослепнут глаза доносчика, Аминь.

— Полезай, дочь, на печку, погрейся и поспи немного, а то на работу скоро!

Мария, как кошка запрыгнула на горячую печку, почувствовав приятное тепло, с восхищением сказала: — Какое чудо печка, как на ней уютно!.. Я вот думаю, мам, настанет ли, когда-нибудь конец нашим мучениям?

— Это, дочь, одному Богу известно! Что поделаешь, такая жизнь у нас, никому мы не нужны! И за что наши мужики воевали и отдали свои жизни?

Они там, на верху от жира бесятся, а народ крыс ест, чтоб их там разорвало! Прости меня, Господи! — она перекрестилась. — Да враги у нас в правительстве сидят! Видела я одного, в газете была его фотография, Берия Лаврентий, по его физиономии видно враг он, хоть и пишут о нем хорошо, но я увидела в нем предателя, и сказала своим учителям, что думаю о нем, так они зашикали! — «Тише, никому больше не говорите, а то и вас и нас повяжут!» — Ничего, время покажет, кто был прав! А сколько там их таких?

— Ничего, мам, на некоторое время у нас есть что поесть!

— Да, дочь, но с каким трудом это досталось и, что это за еда? Им бы туда на столы нашу еду! — Наконец, успокоившись, она разделала овец, порубила на куски и вынесла на мороз. Часть мяса отварила и прожарила.

Дети ели с аппетитом, облизывали пальчики.

— Вкусно! Ешь, мам! И ты, Мань, ешь, смотри, какие кусочки зелененькие! — нахваливала Тоня.

Матери смотрели на детей и радовались, что они сыты и мясо можно растянуть на пару месяцев.

— Мам, ты помнишь, как мы жили хорошо до войны? — спросила Мария.

— Конечно, дочь, помню, богачами мы не были, но у нас все было, благодаря отцу!

— Да, мам, тятя у нас был мастером на все руки! А, каким был душевным, добрым и жалостливым отцом! Он всегда меня защищал, когда ты меня ругала!

Матрена тяжело вздохнула, — если бы, он тебя меньше защищал, может, у тебя была бы совсем другая судьба!

Глава 4. Воспоминания о первой любви

Перед глазами Марии сразу же всплыло довоенное время, как она в шестнадцать лет, уехала погостить к своей тете в город Славгород, встретила там молодого, красивого офицера. У них была большая настоящая любовь, завязались близкие отношения, и через некоторое время она забеременела. О своем положении, она рассказала своему любимому.

Он был рад и пообещал жениться на ней. С предложением не затягивал, как и обещал, на следующий день пришел к тете, где жила Мария.

Она обрадовалась приходу любимого, прильнула к нему.

Он заглянул в ее счастливые глаза и нежно поцеловал.

— Я рада, что ты пришел, Ванечка, проходи! — Услышав приближающиеся шаги тетки, она обернулась к ней: — Тетя Лена, это Ваня, мой знакомый!

Тетка резко отодвинула ее от себя, как грязного котенка и обратила свой любопытный взор на Ивана, измерив его с ног до головы.

Молодой офицер высокого роста, спортивного телосложения с очень приятной смуглой кожей полуовального лица, темно-серыми глазами, над ними выделялись черные дуги бровей.

Сняв с головы военную фуражку, он пригладил ладонью аккуратно подстриженные черные волосы, — Здравствуйте! — он, чуть приоткрыл тонкие, строго очерченные губы, при этом, показав ряд белых ровных зубов, и по всей форме представился: — Я, Васильев Иван Константинович, прохожу воинскую службу здесь в Славгороде!

Тетя Лена крупного телосложения, очень своенравная, вредная особа, была одета в байковый длинный халат. Жидкие рыжие волосы, закрученные паровой завивкой, выглядели смешно и забавно. Она недоверчиво посмотрела на него и ехидно промычала: — Мне это, ни о чем не говорит! — она встала перед ним, загораживая возможность пройти ему в комнату. — С чем пожаловал, капитан?

— Я люблю вашу Марию, — смело сказал он и, глядя в ее холодные серые глаза, продолжил: — Прошу вашего согласия на наш брак!

Тетя подперла руками свои пышные бока, — согласие на брак просишь? А ты знаешь, Иван Константинович, она несовершеннолетняя, мала для замужества, придется подождать!

— Подождать? Нет, ждать нам нельзя! — возразил он.

— Почему же нельзя, позволь спросить?

— Понимаете, — с уважением заговорил он и взял тетю под локоть. — Меня переводят в другой город, а еще! — он ласково посмотрел на Марию. В ее серо-зеленых глазах, он увидел испуг, она боялась, что он скажет о ее беременности. На ее лице появился яркий румянец, машинально она взяла прядь своих пышных волос, и прикрыла лицо.

Он притянул ее к себе, — не бойся, любимая, все будет хорошо, — и взял ее за руку. — У нас с Марией будет ребенок!

— Ах, вот как? — вскрикнула тетя. — Вы уже и ребенка успели сделать? — она небрежно отодвинулась от него.

Мария подошла к тете. Обняла ее за плечи. — Тетя Лена, так вышло, что теперь делать?

— А, что ты собиралась делать, когда ложилась под него? А ты, о чем думал, капитан?

— Я люблю Марию! — он понимал, то, что сейчас происходит с любимой это его вина. Она несовершеннолетняя, но у него и в мыслях не было обмануть ее. Ему казалось, что его и ее любовь так чиста, и ничто не помешает, им быть вместе.

— Тетя Леночка, — умоляла ее Мария, — пожалуйста, разреши нам пожениться, и влажными глазами заглянула в её ледяные глаза.

— Милочка! — тетя презренно посмотрела на неё. — Как ты посмела приехать к нам? Ты уличная, девка! Что я скажу твоей матери? Она обвинит во всем меня! Ты не знаешь, какого она нрава, честности и чистоты! Не то, что ты, не успело молоко на губах обсохнуть, а ты, уже ножки раздвинула, ты распутная девка!

— Никогда еще Мария не чувствовала себя такой ничтожной и униженной, да ещё перед любимым человеком, ей казалось, лучше бы провалиться сквозь землю, на её глазах появились слезы.

— Иван с пониманием посмотрел на нее и привлек к себе, — не расстраивайся, милая! А вас, тетя, — прошу не оскорблять Марию, не унижайте её!

— А ты, пакостливый кот, помолчи, по тебе тюрьма плачет! Будешь еще учить меня, как мне с этой дворняжкой обращаться! Пошел вон с глаз моих!

У Ивана вспыхнуло самолюбие, он подошел к ней вплотную и, глядя на нее с высоты своих ног, интеллигентно проговорил: — Прошу, подбирайте выражения, тетя!..

А ты, Мария, собирайся, ко мне в часть поедем, обойдемся без благословения!

Отпор Ивана разозлил тетю, оттолкнув его в сторону, лицо ее побагровело, а изо рта со слюной вылетели фразы: — Ты, капитан, иди к себе в часть, а эта… — она бросила злобный взгляд на Марию, поедет к своей матери и пусть родители решают, что с нею делать, а я не хочу брать на себя такую ответственность! — она ударом своей ноги открыла дверь, — прошу, капитан, на выход, и советую больше не беспокоить меня, для твоего же блага!

Иван посмотрел на неё оценивающим взглядом, усмехнулся краешком губ и повернулся к Марии, — идем ко мне в часть! — и взял её за руку.

— Нет! — выкрикнула тетя, резко оттолкнув от него Марию, — я за неё в ответе, а ты пошел вон!

Иван знал, дальнейшие его действия только усугубят жизнь любимой, — Мария, я заберу тебя отсюда!

— Пошел вон, заберет он!

— Я люблю её! — бросил он через свое плечо.

— Люби, капитан, тебе никто не запрещает! — и закрыла за ним дверь на ключ.