Бесплатный фрагмент - Про лягушонка Квака

История первая. Папины небылицы

В одном из красивейших уголков Южноуралья, в том самом, который именуют русской Швейцарией, тянулась к облакам гора с жарким именем Солнцепёк. От ее основания до каменистой вершины, мирно поделив покатые склоны и тенистые лога, царственно восседали вековые неохватные сосны. Их спокойная уверенность казалась непоколебимой. И только в ветреный день, когда липовая и березовая поросль сгибалась до земли, сосны старчески вскрипывали, касались друг друга тяжелыми кронами и негромко переговаривались:

— Держись, соседка! Я — рядом.

— Держусь.

— Обопрись смелее, мое плечо — твое плечо.

Так, помогая друг другу, вставали нерушимой стеной и останавливали не в меру разбушевавшуюся непогодь.

От горы брал начало широкий луг в сочной траве — любимое место прогулок молоденьких брыкастых телят и надменно — сердитых гусей.

Отгородившись от луга, телят и гусей заборами из сетки, горбыля, а то и просто из двух-трех прокинутых жердин, возлежали немереные огороды. В огородах — крепкие бани и еще более крепкие дома; за домами — просторная улица с пыльной серой дорогой; за дорогой — каменистый берег и говорливая, петляющая в бесчисленных порогах и омутах речка.

Вот такой уголок древней как мир и прекрасной как жизнь земли нашей выбрали мы для своего повествования.

Луг не всегда был лугом. Когда-то давно, когда мамы этих дивных сосен еще не родились, вместо луга пузырилось сплошное непроходимое болото. Десятилетие за десятилетием камыши и ряска отвоевывали себе место, оттесняли болото к ивовой поросли. И, наконец, в извечной борьбе за свое место под солнцем, осталось на лугу маленькое наполовину заросшее болотце.

В этом самом болотце жила-была лягушачья семейка. Ни большая, ни маленькая. Но дружная да удаленькая. И были в той семейке: Папа — Куак, Мама — Ква да три лягушонка, братцы Квак и Вак, и сестрица Уак. Впрочем, лягушата — это для них еще непривычное, чуть громкое слово. Лягушатами Квак, Вак и Уак стали только вчера, когда отбросили длинные перышки — хвостики и навсегда простились с обидными для любого прозвищем — головастик.

Теперь можно так же, как это делают Мама — Ква и Папа — Куак, выбираться из воды и прыгать меж огромных листьев и стрел травы, охотясь на комаров и мошек. Это куда интереснее плавания в болотной жиже и жевания глупых болотных обитателей. Их и ловить не надо — знай, открывай рот, они сами заплывают.

Маму и Папу лягушата видят очень редко. Можно даже сказать очень — очень редко. Только в нечастый жаркий полдень, если таковой выпадает, родители покидают свои посты, плюхаются в густую воду и, довольно квакая и щедро пуская шустрые пузыри, ложатся на прохладное болотное дно.

Такой полдень и выдался сегодня.

— Ква-ква-квакая сегодня жара, — отдуваясь, сообщила лягушатам последнюю новость Мама-Ква.

— Куак будто солнце на землю скувыркнулось, — придумывал очередную небылицу Папа-Куак.

Лягушата тут как тут, сидят возле Папы и Мамы и заглядывают им поочередно в рот.

— А зачем оно скувыркнулось? — проквакала маленькая Уак.

— Вы разве не знаете, зачем? — совсем серьезно спросил Папа. — Ах, что это я! И вправду, откуда вам знать. Вы ни в школе не учились, ни на солнце еще не бывали, света белого не видали.

Любопытство лягушат разгорелось больше самого большого костра.

— Папа! Ну скажи скорее, зачем солнце скувыркнулось?

— Чтобы поджарить мне пятки и просушить мозги, — выдал Папа-Куак еще одну небылицу.

— У тебя жареные пятки?

— Можете откусить по кусочку!

Папа перевернулся на спину и подставил деткам все четыре поджаренные пятки.

Малышей не надо было уговаривать. Они навалились на Папу, кусали его, щекотали его, а он, уж-жасно довольный, смеялся до слез и подзуживал малышей:

— А кому вот эта! Самая-пресамая прожаренная да сладкая!

Мама-Ква, прищурив глаз, смотрела — смотрела на их возню и незаметно для себя взяла и рассердилась на Папу.

— Что ты детям в рот грязные лапы толкаешь? Знать, точно солнце все твои мозги высушило.

— А я о чем говорю! — легко согласился Папа. — Слушайте все! — Он затряс головой и зачмокал губами. — Слышите? Сухие мозги в пустой голове перекатываются.

Мама-Ква была самой серьезной лягушкой в их болотце. Больше всего на свете она не любила разные придумки, фантазейки, небылицы и сказки. Называла она эти совершенно непохожие одна на другую, но очень замечательные штучки одним обидным словом — враки. А раз это враки, значит — плохо. Так ее в школе однажды и на всю жизнь научили

И хоть лоб расшиби, все равно не переучишь. Вот и ворчала добрая Мама-Ква на веселого Папу-Куака.

— Совсем из ума выжил. Чему детей учишь? Чем им головы засоряешь?

Однако лягушата, к великому маминому сожалению, были иного мнения. Больше своего любимого болотца, больше комаров и мошек любили они папины небылицы. А потому встали на его сторону.

— Засоряй! Засоряй! — разрешили они.

— А я сказала — нет! — пуще прежнего серчала Мама — Ква.

С Мамой спорить бесполезно, да и не надо бы. Но против ее сердитости было у лягушат одно универсальное без промаху действующее средство. Они переглянулись, перемигнулись и… в одно мгновение оставили в покое Папу, а прилепились к

Маме. Сочным чмоканьем наполнилось болотце. Попробуй поворчи, когда твои губы и щеки одновременно целуют три милых ротика.

Мама — Ква проквакала удовлетворенно и закрыла на все глаза.

А лягушата приготовились слушать дальше. Но, то ли жара действительно высушила папины мозги, то ли мамины строгости подействовали, придумывалка сломалось.

— Куак в воде хорошо, — только и выдавил из себя Папа — Куак. — Так бы и сидел не вылезая.

— Вак, вак! — удивленно воскликнул лягушонок Вак. — Не вылезай на здоровье. Кто тебя гонит?

— Квак это? — в один голос спросили Мама и Ппапа, приподнимаясь и выкатывая и без того выпученные глаза.

— Кто же будет по ночам песни петь? — задала сложнейший вопрос Мама-Ква.

— Кто будет жуков-короедов от нашего леса отпугивать? — спросил Папа-Куак.

Этого лягушата не знали.

— Кто будет огороды охранять?

— А людей и зверей от комаров и мошек защищать?

И этого лягушата не знали.

— Молчите?

— Молчим, — подтвердили детки.

Папа обнял малышей своими огромными лапами.

— Когда я был маленьким, я хотел все сразу узнать. И бесконечно у всех про все спрашивал-переспрашивал. От меня старые лягушки в самые щели прятались. А вы, — пошлепал он их по тому месту, откуда недавно росли хвостики-перышки, — а вы молчите. Куда это годится?

— Ох, смотри, отец, — предупредила Мама-Ква, -научишь на свою голову. И тебя прятаться заставят.

— Мама! Папа! — высунул из-под лапы головку маленький Квак. — А мы тоже будем большими, как Папа?

— И красивыми, как Мама? — добавила Уак.

— Обязательно будете. Все маленькие вырастают и становятся большими, — успокоил деток Папа.

— И даже иногда взрослыми, — сказала Мама и так выразительно посмотрела на Папу, словно ее слова адресовались не лягушатам, а ему. — Жаль только, что взрослыми становятся далеко не все, кто вымахал большим. Кое в ком ребенок живет до старости.

— Это плохо? — спросил Квак.

— Это… это иногда не совсем удобно, — ушла от прямого ответа Мама.

Пришлось отвечать Папе.

— Жизнь интересна только тогда, когда рядом со стариками живу их дети, внуки, правнуки. И чем больше внуков, тем спокойнее старость. По этим законам живут и лягушки, и люди, и звери, и птицы. Но кроме этой жизни есть еще и другая жизнь.

— Где она? — лягушата завертели головками. О какой другой жизни говорит Папа? Или опять придумывалка включилась?

— Где? — Папа призадумался, выискивая понятный малышам ответ. — Там, где никогда не грустят, не болеют, не старятся и не умирают.

— Разве можно совсем не умирать?

— В этой жизни — нельзя. А в другой — можно.

— Ой! Я скорее хочу в другую жизнь! — запрыгал Квак. — Папа! Как туда попасть?

— И просто и не просто. Это целый мир, огромная страна. Чтобы отправится в нее, надо уйти из той, в которой вы сейчас живете.

— Она далеко?

— Очень далеко.

— Пока дойдешь, наверное, сто раз состаришься?

— Захотите вы жить в стране, где они дряхлые старики и старухи?

— Нет! — испугались лягушата. — Мы со скуки помрем!

— Правильно, — похвалил Папа. — Чтобы вы не умерли со скуки, в ту страну уходят и совсем маленькие головастики, и головастики постарше, и лягушата, и, уж конечно, взрослые и старые лягушки. Вспомните, сколько вас было, когда вы из икры вылупились?

— Видимо-невидимо! — сказал Вак.

— Сто тысяч миллионов! — сказала Уак.

— Целая куча! — уточнил Квак.

— А осталось только трое. Куда же подевались ваши сто тысяч миллионов и еще целая куча?

— Кто-то умер, — вздохнул Вак.

— Кто-то утонул, — пригорюнилась Уак.

— А кого склевали птицы или выловили мальчишки, — сжал кулачки Квак.

Мама — Ква шмыгнула носом и вытерла слезу, а Папа улыбнулся.

— Это вам так кажется, — огорошил он детей. — На самом деле они переселились в другую жизнь. И будут там жить вечно и дожидаться вас и нас. Только мы с Мамой состаримся, вы повзрослеете, а они навсегда останутся такими, какими ушли от нас.

— Вот здорово! Я хочу к ним, — Квак стал собираться в дорогу.

— Не спеши, торопыга, — остановила сыночка Мама. — Торопиться в ту страну не надо. Туда каждый из нас рано или поздно сам попадет. А вот назад дороги не будет. Старайтесь в этом мире побольше увидеть да получше узнать. Право же, он стоит того.

— А мир большой?

— Должно быть большой, — неуверенно сказала Мама. — Только я дальше речки не заходила.

— А ты, Папа, весь мир видел?

— Весь мир никто не видел.

— Даже самая древняя жаба?

— Даже самая древняя жаба.

— Даже самая быстрая птица?

— Даже тысяча самых быстрых птиц.

— Это плохо, — вздохнул Квак. — Жить, жить и всего не увидеть. Скука. Не у кого расспросить, не с кем посоветоваться. Вот погодите, еще немного подрасту и отправлюсь в путешествие. Всю жизнь буду по земле блуждать, но детям своим и внукам мне будет о чем порассказать! — пообещал Квак.

История вторая. Мозги нараскоряку

Что-то случилось с головой Квака. Папа говорил о засушенных мозгах, но Квак точно знал — его мозги не засушены. Если бы они были засушены, они бы не шевелились. А у Квака такое ощущение, словно в его голове булькает что-то разбавленное болотной жижей. Лягушонок и не хотел думать о всяких других мирах, странах и вечных жизнях, но мысли о них упорно бултыхаются в разбавленной голове и, как деревяшки в болоте — сколько не топи, они все равно выплывают и на поверхности покачиваются.

Разве могут в какую-нибудь более-менее нормальную голову за­лезть такие ненормальные мысли?

Зачем такой большой мир придумали, если его весь никто и никогда увидеть не сможет? Или его не для лягушек придумали? Тогда для кого? Или на земле есть кто-то главнее Папы — Куака и Мамы — Ква? Нет, они самые главные. А немного поменьше главные другие болотные лягушки и лягушата. Такими их всех придумали. Это было давным-дав­но. Жил на Земле один умный Квак. А может не на Земле он жил, а на облаке. Или на вершине вон той горы, которую Папа и Мама зовут Солнцепеклом. Этому Кваку очень не понравилось, что на Земле очень мало лягушек, только он один. Потому Земля такая скучная. Он взял и придумал еще много-много лягушек, и вот это теплое болотце для них. И жуков-короедов. И комаров с мошками. И всяких птиц и зверей. Всего и всех напридумывал.

Вот каким был этот самый первый Квак. Ля­гушки его всегда вспоминают, хоть он давным-давно ушел из этой жи­зни в другую, но рядом с ним всем хорошо живется. Поживут, поживут здесь и к нему уходят. Только, говорят, просто так не соберешься и не уйдешь, надо заслужить, не то с дороги собьешься, заблудишься и сто миллионов тысяч лет или больше будешь блуждать.

А чтобы не забывали о нем, в каждой лягушечьей семье обязательно хоть одного малыша да назовут Кваком.

Папа и Мама считают меня маленьким. Ну и пусть. Я не буду спорить с ними, не открою им самой великой тайны. Они хоть и глав­ные, никогда и ни за что не узнают того, что знаю я.

Во мне, таком маленьком, только-только перешедшем из детского садика головасти­ков в школу лягушат, живет кто-то другой, он очень старый и очень мудрый. Он знает больше Мамы и Папы, больше всех. Я часто думаю не своими, думаю его мыслями. И словно в другой мир переношусь. Я ви­жу себя взрослым. Я знаю, что я им был. Жил тогда, когда мои сего­дняшние Мама и Папа были совсем малюсенькими головастиками, и да­же еще раньше, когда они еще не родились на свет.

Когда этот дру­гой просыпается во мне, я подолгу разглядываю свое тело, лапки и перестаю что-либо понимать. Как же так? Трава растет только вперед. Личинки и жуки растут только вперед. Все лягушки и я тоже растем только вперед. А я один еще умею расти и назад. Давным-давно был большим, потом старым-престарым. А потом опять головастик… лягу­шонок…

Почему меня назвали Кваком? Случайно? Или я тот самый Квак, который все на свете придумал и сотворил?

Если так, тогда почему я так часто бываю беспомощным, как самый маленький малыш?

Вот какие фантазейки живут в моей разбавленной голове. И во­все это не фантазейки, а самые настоящие враки. Так же Мама гово­рит? Я — «маленький глупенький лягушонок, которому еще жить да жить и день за днем учиться уму-разуму».

Мысли опять несогласно забултыхались. И Квак нашел самый вер­ный выход. Он высунул голову из воды, подставил ее под лучи скувыркнувшегося солнца, и оно быстро сделало свое солнцепёкольное дело. Ра­збавленные мозги лягушонка подсохли, мысли перестали бултыхаться и всплывать. А Квак, успокоенный и обрадованный, вернулся в свой любимый болотный дом.

Мама и Папа уже проснулись.

— Вы опять на работу? — спросил Квак.

— А ты, наверное, думаешь, что мы на танцы или на посиделки каждый день ходим? — Папа после сна был необычайно весел.

— Хотел бы я посмотреть, что вы на своей работе проделываете, — проквакал Квак.

— Да уж поверь, не ворон считаем, — отбрыкивался Папа.

— Ха! В это я запросто поверю! — сказал малыш.

— В другое не поверишь, а в это поверишь? — переспросил Папа.

— В это нельзя не поверить. Ты и ворон считать? Ха-ха! Да наш Папа пока пальцы на своих лапах считает, пять раз ошибется и шесть раз со счета собьется!

Малышам очень понравился такой веселый Папа. Они вновь обле­пили его.

— Мать! — попросил защиты Папа-Куак у своей жены. — Ты посмотри на них! Родного отца на все болото позорят и не зеленеют от стыда. Где еще такое видано? Где еще такое слыхано?

Он выкатывал глаза, страшно чмокал губами и норовил проглотить всех сразу и каждого по отдельности. Но делал это так неуклюже, что деткам не составляло большого труда избегать проглатываний. Всякий раз, ког­да папины губы в очередной раз ловили то порцию воды, то ловко подсунутую гнилую де­ревяшку, болото оглашалось захлебывающимся смехом.

— Давай-давай, — увещевала Мама-Ква. — Ты с ними валандаешься, собираешь всякую чепуху, вот у них мозги и встают на раскоряку. По­дожди, они тебе еще не то скажут и не то покажут.

— Что они мне покажут? А? Ну-ка сознавайтесь, красавульки-зелепульки, что вы мне скажете и покажете, пока я, как попрыгунистый колобок из старой как мир сказки, не ушел от вас?

— Мы с тобой! Мы с тобой! — заквакали лягушата, присасываясь чмокательными ротиками к широкой папиной спине.

— Хорошо, — сдался Папа после того, как интенсивные покачивания талией не помогли ему избавиться от прилипучек и хохотусек. — А что вы собираетесь делать на моей работе? — Папа страшно выкатил глаза и по-милицейски строго спросил. — Только отвечайте без шуток.

— Без шуток?

— Только так! И без прибауток тоже!

— На твоей работе мы будем… ну это… как там? — силился вспомнить Вак. — Вы же нам говорили… Уак! Ну, подскажи мне!

— Песни петь! — подсказала Уак.

— Во! Точно! Песни петь! — обрадовался Вак.

— Вы и слова этих песен знаете?

— Нет еще, — сознались малыши.

— Мы будем жуков-короедов от нашего леса отпугивать, — совсем по-взрослому сказал Квак.

— Надо еще посмотреть, кто кого быстрее напугается, — рассмея­лась Мама.

— Что же, выходит, мы ни на что не годимся? — расстроился Вак.

— Нам нельзя работать? — огорчился Квак.

— Мы зря хлеб едим? — всхлипнула Уак.

— Ах, вы мои глупышки, — ласково сказала Мама, прижимая деток к груди. — Всему свое время. И вы научитесь петь песни. И вы будете лес защищать.

— И нас будут бояться комары и мошки?

— Еще как будут! — заверил Папа.