Крошка-окрошка
Марина НИКИТИНА
— Как же хочется окрошечки холодненькой. На кефире, с редиской! — переворачивая подгоревшее тело тыльной стороной к обжигающему солнцу, протягивает подруга Юлька.
— И баночку пива к ней ледяного! — подхватываю мечтательно я.
До зарплаты неделя. В холодильнике всё по полочкам: 7 завтраков и ужинов дома. Никаких сушилен и шашлычек. С хозяйкой квартиры рассчитались — монеты побрякивают в кошельке исключительно на проезд. А в рабочий полдень корреспондента местных новостей и секретаря директора аквапарка записано: до зарплаты только кофе или минеральная вода из представительских запасов.
Девичий выходной проводим на городском пляже. С бутылкой воды и июльским выпуском Cosmo. Загораем и тупим.
— Юлька, а ты окрошку с «Докторской» любишь или чтобы из чистого мяса? На квасе или на кефире?
— Пролетарскую. Где побольше колбасы и картошки.
— А я бы сейчас и от армянской не отказалась — с огурцами и зеленью. Худеем вкусно. Только, чур, с чёрным хлебом!
Солнце палило нещадно, от фантазий на тему летнего холодного супа нестерпимо засосало под ложечкой.
— Юль, может, домой? Пельменей из неприкосновенного запаса наварим.
— «Худеем вкусно. На пельменях!» — передразнивает. Лежи! Загораем. Воды попей, голод утоляет. Напоминаю, на обед у нас минералка.
Молчим, жаримся, но пиво и окрошка медленно и навязчиво плывут сквозь солнечные лучи перед прикрытыми глазами и никак не хотят исчезать. Три раза моргнула — скатерть-самобранка с обедом всё равно расстилается.
Не выдержав тягостной тишины, Юлька идет купаться. Любительница длительных заплывов, возвращается через считанные минуты. Шепчет:
— Крошка, кто хотел окрошки?
— Подцепила, что ли, кого на волнах? — громко и живенько интересуюсь. — Кто девушку купает, тот её обедает? Когда успела-то? — киваю и причмокиваю одобрительно.
— Никого не цепляла! — обижается белокурая пышногрудая Юлька. — Кого там цеплять? У берега только мелюзга с родителями и бабушками барахтается. На женатых с пузиками не претендую. Мне свободного и поджарого подавай. Деньги ко мне приплыли сами. Тадам! — торжественно суёт под нос целлофановый пакетик, в котором (о, чудо!) самая настоящая одна тысяча рублей.
— Тысяча на-а-а-ас связала, тайною на-а-а-ашей стала! — запеваю довольная я, пародируя солисток группы «Мираж».
— Тише, — шикает довольная Юлька. — Сворачивай пляжное ложе, идем обедать. По-королевски!
Двойную порцию окрошки и по бокалу светлого «Хадыженского» заказывали мы в кафе в состоянии эйфории от богатств, вынырнувших по нашему велению и хотению из пучины морской. Как деньги приплыли к Юльке, доподлинно неизвестно, но скорее всего, целлофановый кошелёк с утренним доходом потерял кто-то из водных асов — водителей гидро-аттракционов, которые, дабы не намочить купюры, обычно складывают их в пакет.
Оставшиеся 500 рублей мы решили не проедать, а дальновидно оставили на вечерний поход в ночной клуб. В ночном клубе Юлька встретила белозубого стоматолога из Саратова. Свободного и поджарого. К зиме уехала к суженому на берег Волги. Но каждый год приезжает в отпуск Сочи, по традиции ведёт мужа и друзей на сочинский пляж «Маяк», где угощает всех холодной окрошкой. С пивом.
У «огненной воды»
Олег ГАЛИЦКИХ
Мне приснился сон. Будто залез я в ванну с пахучей водой и вылез из нее таким, каким был прежде: бегуч, прыгуч и даже танцуч. В общем, такой американский Буч, которых изображает в кино Брюс Уиллис, спаситель мира.
Сон был в руку: резко взвыли все суставы, как обычно и бывает у меня при пробуждении. Чем навеяно, думать долго не пришлось: это я про Мацесту вспомнил.
Ну вы же знаете, есть такое место. О происхождении его названия повествует соответствующая легенда. Нелепая, как все горские легенды. Да и не только горские. Я думаю, что половину из них сочинили местные таксисты.
Есть и современные легенды, разбавленные, однако, фактами. Например, о Сталине и Брежневе. Оба лечились мацестинской водой. И она им, пишут, очень помогала. Первый прожил 73 года, второй — 75.
Я тоже трижды встречался с Мацестой. В первый раз — удачно. Если точнее, попорченные сибирским климатом суставы молчали больше полугода. Второй раз всё прошло скромнее: вода действовала лишь пару месяцев. Третий раз — вообще никак. Это как курить табак: сначала получаешь удовольствие и лёгкое кружение головы, а потом это становится банальной привычкой.
С «крайним» знакомством с чудо-водой связан и один маленький эпизод, который, однако, не вылетает из памяти, хотя прошло уже лет пятнадцать.
Приезжаю я, значит, на Мацесту, становлюсь в очередь на распределение по ваннам и тут слышу жуткий каркающий голос. Это бранится страшного вида старуха в белом халате, какая-то начальница над медсёстрами. Бранится, впрочем, как вижу, без повода: многие люди приехали впервые и не знают, куда им идти. Старуха же, пользуясь их беспомощностью и даже радуясь этому, раззявила пасть и орет:
— Куда прете, бараны! Мать вашу так! Скоты, а не люди. Кто ж вас таких понарожал, уроды проклятые!
При этом, однако, вижу — никто никуда не прёт. Некоторые робко оправдываются: женщина, ну зачем же вы так? В общем, просто люди ведут себя растерянно, как все новички.
А я тут не новичок. И во мне уже закипело. Выскакиваю вперёд и командирским голосом совершаю вербальный наезд, мысленно подобрав ключи к этому существу. Для убедительности сразу перехожу на «ты», ибо знаю, что интеллигентские штучки в таких случаях не работают.
— Мать, где служила? Карлаг, Печорлаг, Соловки? ВОХРа, спецчасть, больничка? Заключенных била? Посылки отбирала?
Старуха-медичка не ожидала такого напора и опешила, уставившись на меня бешеным взглядом, но от неожиданности еще не сообразив, как реагировать. А я продолжал:
— Взыскания и награды НКВД имеются? Родственники за границей? Хотя, нет, тебя бы не взяли. Звание, должность по последнему месту службы?..
Бабка в белом халате наконец пришла в себя, но на сей раз уже не закричала, а зашипела:
— Ах ты падла, чмо п… здливое, попался бы ты мне раньше!
Потом добавила уже обычным бранчливым голосом:
— Рая, смени меня. Тут мне нервы портют штафирки всякие.
А на меня свалилась благодать: настроение пошло вверх от восхищенных взглядов болящих и страждущих. Ещё грела мысль, что с бабкиной биографией, я, похоже, не ошибся. К тому же я знал, что первые — и лучшие — микрорайоны Сочи были построены для сотрудников НКВД, в том числе и для ветеранов гулаговской ВОХРы.
А Рая оказалась вежливой и толковой. И очередь пошла резво.
Самый 501-й кабинет
Сергей ГРИНЬ
В среду прочитал рассказ Михаила Задорнова про два девятых вагона в железнодорожном составе, а в четверг сам попал в подобную ситуацию. Дело в том, что у меня инвалидность по зрению, а я недавно переехал в Сочи из Хабаровска, и, чтобы получать средства технической реабилитации (СТР) на новом месте, мне надо было отметиться в Фонде обязательного медицинского страхования в отделе, занимающемся выдачей СТР для людей, имеющих инвалидность.
В этом почтенном учреждении я ещё никогда не бывал, но, зная о том, что каждый отдел работает по своему расписанию, решил предварительно позвонить, узнать график работы. Через справочную раздобыл телефон ФОМСа, позвонил, мне дали номер кабинета 501, который вроде как занимается СТР. Позвонил в кабинет 501, кратко озвучил: мол, вот приехал, нужно СТР. Спросил, какие нужно привезти документы и как лучше проехать.
Пообщались сухо, но мило — девушка на другом конце провода дала мне всю необходимую информацию. Напоследок спросил, как они сегодня работают. И в ответ услышал, что сегодня они работают до трех часов дня, обед с двенадцати до часу, а в пятницу у них неприёмный день.
Поблагодарил свою собеседницу за предоставленную информацию, завершил разговор, посмотрел на часы. Было без двадцати минут двенадцать, так что я решил ехать.
К кабинету 501 я подошел ровно в час дня. Передо мной была одна женщина, за которой я занял очередь. Никого под дверью, но и за ней без признаков надвигающегося приёма. Дама терпеливо выждала после часа еще пять минут, подошла к кабинету и даже успела взяться за ручку. В то же мгновенье дверь отворилась, навстречу вышла девушка-специалист и… стала показывать на расписание работы кабинета, прикреплённого на дверь.
Табличка уверяла, что кабинет 501 работает в четверг до двенадцати часов дня. От услышанного аж дыхание спёрло. Вот, думаю, наглость, ведь я специально позвонил, а тут — на тебе такое. Женщина смиренно ушла. А я, зайдя, все-таки, в кабинет, стал приводить аргументы, почему меня должны принять. Мол, я сегодня специально предварительно позвонил в кабинет 501, спросил, как он работает сегодня, а не в какой-либо другой день, и не для того я ехал через весь город, чтобы меня завернули обратно.
— Это, наверное, девочки так вам сказали, а я сегодня работаю до двенадцати часов, — без интонаций ответила мне специалист.
В конце концов она сдалась и сказала, что меня примет. Достал документы, снова озвучил, что приехал, переехал, нужно СТР.
Она меня выслушала и так же без эмоций сообщила:
— А это не ко мне, это вам в другой 501-й кабинет.
От услышанного я даже немного растерялся, и переспросил ее:
— В другой 501-й кабинет?
— Да, — ответила она, — за стенкой другой 501-й кабинет. Вам туда!
Этот 501-й кабинет наполнился стуком колес двух девятых вагонов…
Все оказалось «просто». В небольшом коридорчике располагались два так называемых 501-х кабинета. Один занимался оформлением санаторно-курортного лечения для людей, имеющих инвалидность, а второй — выдачей средств технической реабилитации. И когда человек заходил в этот коридорчик, то он первым же делом заходил в первый 501-й кабинет на его пути. Причем первый 501-й кабинет работал до двенадцати часов, а второй — с часу до пятнадцати часов.
И люди, приходившие, как и я, во второй 501-й кабинет, ругались с первым 501-м кабинетом, почему они работают до двенадцати часов, хотя им сказали, что прием будет до пятнадцати часов.
Заодно первому 501-му кабинету доставалось ещё и от граждан, которые на доске информации в главном холле учреждения читали, что кабинет 501 в четверг принимает до 14 часов дня. Специалист первого 501-го кабинета показывала им на расписание работы на её двери, где черным по белому было написано, что 501-й кабинет в четверг ведёт прием граждан до двенадцати часов дня. А на недовольство граждан отвечала так:
— То расписание старое и неправильное — вы ему не верьте. Всё как всегда у нас: и 501-х кабинетов два на этаже, и расписание старое. Все сотрудники об этом знают, но ничего с этим поделать не могут.
Конец истории? Нет! Пока я разобрался, в какой из двух 501-х кабинетов нужно занимать очередь, на часах была уже половина второго. И в этот момент в первый 501-й кабинет раздался довольно сильный стук. Стучавшим был дед лет под девяносто, прихрамывавший и державший в руке самодельный костыль. Не дождавшись ответа из кабинета, он распахнул дверь первого 501-го кабинета, и навстречу ему понеслось раздраженное:
— У меня сегодня прием до двенадцати часов дня.
Дед пошел по моему пути: стал говорить, что, мол, как так — приём до двенадцати? Он самолично звонил в 501-й кабинет, и ему ясно было сказано, что в четверг приём ведется до трех часов дня, так что принимайте.
Тогда специалист понимает, что и деду во второй 501-й кабинет, и даже помогает занять очередь во второй 501-й кабинет.
Дед садится и воодушевлённо, с явным облегчением крестится, обращаясь ко всем присутствующим в коридоре разом:
— Ну, слава Богу, а то я думал, моя бабка совсем уж того!
Он, оказывается, с утра тоже позвонил в 501-й кабинет, чтобы узнать, как там сегодня работают. Попал во второй 501-й кабинет и, соответственно, получил информацию, что приём в четверг ведется до трех часов дня. С чем и отправил жену на приём. Как оказалось, та самая женщина, которая передо мной смиренно ушла от первого 501-го кабинета, когда ей сказали, что приём сегодня до двенадцати часов, и была жена деда.
Рассказчик дедушка оказался замечательный. В лицах изобразил, что пришла жена домой и давай бранить деда. Мол, неправильно расслышал, что ему сказали, только зря сходила. Он ей давай доказывать, что он всё правильно расслышал. А бабка стоит на своём, тем более это она лично была перед кабинетом.
Тогда дед снова набирает 501-й кабинет и попадает снова во второй 501-й кабинет. Начинает ругаться: как так, он предварительно позвонил, а его бабку отказались принимать, ссылаясь на то, что они работают до двенадцати часов!
И слышит в ответ от специалиста:
— Мы работаем сегодня до трёх часов дня, и никакая бабушка к нам к часу дня не приходила, всех, кто приходит, мы принимаем в порядке очереди!
Ну, после услышанного дед снова начинает отчитывать свою бабку, подумывая: может, и правда совсем из ума выжила? Бабка не сдаётся (судя по рассказу деда — жена у него настоящий домашний боец). И тогда решает сам пойти в 501-й кабинет на приём, благо живут рядом.
Как сказал нам дед, когда он сам услышал, что кабинет 501 работает до двенадцати от специалиста лично, первым делом подумал, что не бабка его того, а он сам того. А когда при помощи специалиста первого 501-го кабинета разобрался, что ему во второй 501-й — отлегло, перекрестился.
Все, кто находился в очереди, начали просто ржать, по-другому не сказать.
А специалисты обоих 501-х кабинетов до сих пор считают свой 501-й самым пятьсот первым!
Дедушка
Леван БРОЛАДЗЕ
Все ниже и ниже опускалось небо, все шире и шире расплывалось алое марево заката. Солнце, укутавшись в рубиновый плед, медленно и изящно предавало себя морским объятиям…
Так, или примерно так, мог бы начать своё повествование автор из века 19-го или начала 20-го.
В нашем случае всё было гораздо прозаичнее. Хотя, к слову, сочинские закаты середины лихих 90-х (простите за уже навеки въевшийся в кору головного мозга штамп) были не менее очаровательнее и привлекательнее нынешних, пусть даже облагороженных всевозможными фильтрами в инстаграмме.
Три неразлучных друга — я, Виталий Кеглевич и Паша Карпенко — по укоренившейся традиции отмечали Пашкин день рождения в обшитом деревом просторном холле одного из живописнейших сочинских санаториев «Правда», ныне подведомственном Службе внешней разведки РФ, и, как полагается, — огороженном и опоясанном черными массивными заборами, шлагбаумами и камерами видеонаблюдения.
Но в те годы любимое место нашего паломничества, «Правда» была абсолютно открыта для курортников со всех уголков постсоветского пространства, вне зависимости от их профессиональной принадлежности. А вид со скамеек старейшего санаторского парка — кстати, бывшего имения русского философа-просветителя Е. Н. Трубецкого — на сочинские закаты являл собой поистине феерическое зрелище.
Огромный деревянный стол, покрытый кипенно-белой скатертью с ажурными вставками, был сервирован фарфором из директорского кабинета. Композицию из разного рода холодных закусок, гарниров, маринованных овощей, обилия зелени, неотъемлемой в те времена нарезки салями, сочного шашлычка из осетрины и прочих вкусностей венчали три запотевшие бутылки с синей этикеткой «Smirnoff Silver». Там же расположились несколько разноцветных графинов с разбавленными водой и льдом порошками «Yupi» и пара кофейных ликёров.
Из массивных динамиков, которые использовались для ежевечерней дискотеки на площадке open air перед главным корпусом, мягко лилась трепетная музыка, пробуждающая светлую печаль и душевное волнение. Мы делились приятными воспоминаниями, разговаривали «за жизнь», и, как завсегдатаи здравницы, обсуждали качественный состав вчерашнего заезда свежей партии туристов, вернее, туристок.
Несколько часов за столом пролетели незаметно, и мы, как того требовали дух времени и энергия молодости, решили сменить место дислокации. Почему-то выбор пал на Хосту, хоть в те края мы и заявлялись довольно редко. Приехали в какое-то злачное кафе, уселись за столик, подозвали официантку, сделали заказ. Пашка-именинник, сухопарый блондин, ловелас и сластолюб, основательно подогретый «смирновкой» ещё в «Правде», направился к танцполу в поисках «той единственной», которой он каждый вечер, в зависимости от имени, посвящал свой любимый тост «Ну, (Маша, Ириша, Наташа, Софи, Катюша, Полина и т.д.), за блеск в глазах и за любовь!»
Мы с Виталиком неспешно потягивали кофе, обсуждая предстоящую игру сочинской «Жемчужины — Амерус Энтерпайзис» и её перспективы в турнирной таблице. Вдруг откуда-то из-за спины раздались какие-то повизгивания, переросшие в выяснение отношений на явно повышенных тонах. Прозвучал и знакомый голос нашего именинника. Как выяснилось уже впоследствии, Пашка в своем амурном маршруте остановился не на той остановке, «подъехав» купидоном к смазливой подружке одного из добрых молодцев, позиционировавших себя как «часть крыши» того заведения.
Когда мы с Виталиком приблизились к очагу конфликта, там уже собралась целая толпа. По законам жанра, единогласно решили «выйти» за территорию кафе, в более укромное местечко, для дальнейшего выяснения отношений. Коридорами проследовали в какое-то подсобное помещение, огороженное ржавыми решётками.
Тут надо заметить, что по физическим кондициям самым мощным из нас был Виталик. Амбал под два метра ростом, весом в 120 кг, с наголо выбритой головой, четырьмя складками на затылке, — он имел угрожающий вид. Однако надежды на Виталика, хоть он и всем своим экстерьером производил впечатление человека, который на завтрак ел камни, начали стремительно таять, после того как помимо нас троих в подсобку затесались 11 смуглых исконно хостинских аборигенов с ярко выраженным кироваканским акцентом.
В воздухе повисла напряженная тишина, грозившая обернуться грандиозным мочиловом. Причем, как вполне резонно представлялось, мочиловом в одностороннем порядке.
Я уже не помню, что сподвигло меня принять такое решение, но оно родилось в голове буквально за доли секунды. Я сделал шаг вперёд, обе ладони у меня были в карманах брюк, и голосом дерзкого жигана тихо спросил:
— Кто главный? Я от ДЕДУШКИ!
По изменившимся лицам оппонентов я мгновенно смекнул, что произвел нужный эффект, и пустился, демонстрируя несгибаемость духа и неистребимость мощи, в контратаку. Разобрал ситуацию по полочкам, — что по отношению к девушке никаких действий оскорбительного и унизительного характера не было, что сейчас будем выяснять её статус: приходится ли она кому-либо из присутствующих здесь женой, невестой или сестрой, — а если нет, тогда кто в ответе за то, что нашему брату Пашке кто-то решил испортить день рождения. И что истоки конфликта скорее лежат в том, что кто-то захотел продемонстрировать «гостям кафе не из нашего района», кто здесь хозяин. Конечно, из моих уст тогда звучала другая риторика, изобиловавшая такими словами как «вы хотели рисануться?», «что за левые понты» и т.д., но означавшая ровно то, о чём говорилось выше.
Решив не искушать судьбу, один из новоиспеченных хостинцев, который, видимо, и был за главного, но до сих пор не объявлялся, подошёл ко мне, слегка приобнял и произнёс:
— Брат, недоразумение вышло. Забудем. Пошли к столу, за знакомство и за брата, у которого день рождения, по пятьдесят граммов опрокинем!
Спустя пару минут официанты уже сдвигали и сервировали столы. Наши новые знакомые поднимали душевные тосты за Пашку, за порядочные человеческие отношения, за то «чтоб всё было, и ничего за это не было» и т. д. и т. п. Не прозвучал за тем сугубо мужским столом лишь один тост — «За блеск в глазах и за любовь!»
Пришла пора разъезжаться по домам. Хозяева застолья любезно предоставили в наше распоряжение белые «Жигули» — «семёрку» с «шашечками», владелец которой биржевал у кафе по ночам в ожидании клиентов. «Само, с них денег не брать, отвезешь куда надо!» — подслушал я ненароком строгое напутствие «главного» таксисту Самвелу.
Мне вдруг тоже захотелось дать их «главному» какое-нибудь напутствие на прощание. Типа, вакуум рассудка, мой любезный друг, заполняют остервенелые эмоции, берегись их в будущем. Или что-нибудь в этом духе. Впрочем, я быстро передумал, осознав, что мне вряд ли удалось бы повлиять на гуманизацию этой публики.
Распрощавшись, мы уселись в такси и направились в сторону центра. Я сидел на переднем сиденье, Виталик с Пашкой устроились на заднем. Что-то было не так.
И тут меня пронзила мысль, что мы едем уже минут 10, но никто не проронил ни слова. И вообще, за последние часа полтора я услышал из Пашиных уст лишь пару раз слово «спасибо» в ответ на звучавшие в его честь тосты, а Виталик, хоть и пил вместе с нами, был нем как рыба.
Только я об этом подумал, как сам Виталик наконец-то нарушил тишину, обращаясь ко мне:
— Слушай, а кто у тебя дедушка?
Я без задней мысли начал рассказывать ему о том, что дед у меня пенсионер, а раньше работал главным инженером в одном из трестов, курировавших систему общественного питания.
Виталик снова замолк. Наконец я обернулся и заметил, насколько огорошенно смотрят друг на друга мои приятели, пытаясь, видимо, что-то понять, но тщетно.
И тут меня осенило! Твою ж мать, ведь они подумали, что «дедушка», о котором я упомянул в подсобке, — это мой всамделишный дедушка, добродушный, не в меру упитанный пенсионер, находившийся в тот момент в другом государстве, в тысяче километров от Хосты. И они, оказывается, всё никак не могли понять, каким образом мой добронравный и безобидный дедушка мог нагнать такой страх на выдающихся членов хостинского блаткомитета.
Я не выдержал и залился диким смехом, буквально держась руками за живот.
Отдышавшись, я начал объяснять им, что «Дедушка» — это Дед Хасан. Тогда его имя не было так широко известно, как сейчас, это уже многие годы спустя хэштэг «дедхасан» обнаружился даже в мировых трендах твиттера. Но в узких кругах посвящённых его называли именно так, уважительно-ласкательно. И в этих же кругах это слово — «Дедушка» (а не просто «Дед», или «Хасан», или любая другая комбинация из этих слов) — было неким магическим паролем, что ли.
На вопрос о том, знаю ли я его лично, я ответил отрицательно. Однако я был хорошо знаком по школьным годам с людьми из его ближайшего окружения, которые при необходимости безусловно поручились бы за меня и от своего имени, и от имени своего наставника. Поэтому от каких-либо нежелательных последствий мы были застрахованы, — излагал я им подноготную всей этой ситуации.
Теперь уже за животы схватились Виталик с Пашкой. Не удержался в очередной раз и я. Салон авто сотрясался нашим смехом, а Виталик потом еще долго уговаривал меня познакомить его с дедушкой. Правда, с каким из них, я до сих пор так и не понял.
Просто ди-джей на радио…
Светлана САГРАДОВА
Только в кино смерть героя сопровождается титрами и пафосной музыкой. А в реальности нужно как-то учиться жить дальше, хотя совсем не хочется. И только в кино нам могут рассказать вскользь, одной фразой о годах и десятилетиях скорби, а на самом деле острая боль так сильно и мощно изнашивает, что потом резко притупляется. Для этого не нужно много лет: и года достаточно, чтобы место нестерпимых страданий заняла тупая, ноющая пустота.
Но ты к этому настолько не готов (в фильмах же и книгах иначе!), что становится страшно и стыдно. Мол, выходит, не так-то мне и дорог был человек, раз я, негодяй, так быстро (а тебе все быстро — и год, и два, когда речь о настоящих чувствах) перестаю убиваться по нему. Да, переживаю. Да, скорблю. Но ведь не умираю. А даже как-то живу и чему-то радуюсь. Большой соблазн начать искусственно воскрешать острую боль. Не надо. Память — вот главное доказательство чувств. Я… мы помним тебя!
Июль 2002 года, городская акция, поход на Эльбрус. Помпезные проводы большой группы профессионалов и новичков от площади у администрации Сочи. Алексей ни разу не ходил в горы, но очень хотел установить там флаг своей радиостанции — успел!
Уже потом стали известны и весьма сомнительная подготовка участников к такой коварной горе, и нарушение сроков акклиматизации на разных высотах. Было много версий и о причинах выхода группы на этот опасный участок именно ночью, и об игноре факта, что не у всех в порядке была экипировка (у Алексея, например, не было даже фонарика для ночного передвижения), и о его возвращении в лагерь с пол-дороги восхождения, и то, что отпустили его почему-то одного…
Спустя 15 лет после этой страшной трагедии как-то не хочется искать виноватых заново. Мало кому интересно, что за ад преследовал близких месяцы после, когда сложно не просто жить, но и думать, ходить, есть, работать. Меня изводило поминутное желание позвонить Лёше и чем-то поделиться. Его номер я так и не смогла стереть до потери телефона через пару лет.
Отдельная тема — чувство вины: нехватка последние полгода времени на общение из-за новых проектов, несколько переносов встреч и, наконец, осознание, что я впервые забыла поздравить с его днем рождения, который был как раз незадолго до гибели. Фантазии по установке хотя бы памятной доски в городе (множество подписей было собрано, письма в администрации написаны, поддержка комитета по делам молодежи получена), которые были резко остановлены нежеланием близких.
Мы познакомились в конце 1997 года. Я школьницей была без ума от «Радио «Ника» и ее ведущих. Почти все сочинцы тогда слушали только эту станцию. Многие и сейчас, наверное, помнят мужественный голос Алексея Петрова, позитивных Натали и Славу Федорову, эпатажного интеллектуала Дядюшку Энди, самых обаятельных Дарью и Алексея Якимова. Лёша успевал вести «Мировой хит-парад» (как потом кто-то сказал, «так как никто больше не хотел столько текста переводить, присланного из Америки»), «Кавказский хит-парад» с Александром Сотниковым (очень смешная авторская передача) и стандартный эфир, большую часть которого мы обычно болтали с ним по телефону (часа 3—4 во время звучания музыки в эфире). Но об этом чуть позже.
Впервые увидела Лёшу, когда решила сделать школьное радио. Из этой затеи ничего не вышло из-за отсутствия финансов на дополнительное оборудование, и мне взбрело в голову (с легкой руки Натали и Дядюшки Энди, которые предложили попробовать) стать ди-джеем на радио. Это в 16 лет! Каким-то чудом прошла первый отбор. Несколько раз приходила на обещанную стажировку, а программный директор всё отменял, и отменял, и отменял по тем или иным причинам. Лёша, наверное, сжалился тогда надо мной и вызвался со мной заниматься. До сих пор не пойму, зачем?!
За пару месяцев его уроков на станции и дома я даже начала показывать кое-какие успехи. Но тут руководству станции открылся факт моего возраста, и мне… отказали. Это огорчило, но общению нашему с Лёшей не помешало, благо к тому моменту мы уже стали приятельствовать, почти каждый день часами болтать по телефону. Он радовался, что меня взяли через пару месяцев на «Русское радио», а через год наставлял на первые эфиры на «Хит-ФМ» (обе станции были в одном холдинге). Я же была польщена вниманием такого человека — «никовцы» тогда для всех были звёздами. К тому же общался он абсолютно доброжелательно и на равных.
Когда в 18 лет я стала замдиректора «Авторадио» и плотно вела эфиры, он гордился мной и регулярно звонил с советами. Я же в свою очередь поздравляла со свадьбой и рождением сына, посещала множество праздников, городских и частных, которые он вёл, и радовалась его повышению до должности-мечты — программный директор «Радио «Ника».
В общем, постепенно мы стали настоящими друзьями. Да, многочасовая болтовня канула в Лету — всё-таки мы оба начальники, занятые люди. Зато теперь мы могли видеться, ходить обедать вместе, например.
Странным образом степень нашего сближения никак не влияла на количество персон в наших отношениях — их по-прежнему было две. Не скрою, какое-то время это напрягало. Мол, стесняется меня, что ли?! Или приходили в голову сомнения: может, наша дружба — моя иллюзия? Ведь иначе он бы меня познакомил с семьёй, друзьями. Но потом заметила, что не он один, а мы оба не знакомили друг друга ни с кем из своего окружения, значит, просто не нуждались в этом.
Последний год перед той роковой трагедией был непростым для нас обоих. У него было беспокойно на «Нике», потом пугающий неизвестностью и понижением уход на «Наше радио», которое он обожал, да и просто в жизни проблемы были. У меня тоже были сложные отношения с начальством, увольнение, свой бизнес.
А буквально перед трагедией — позвал увидеться, хотел посоветоваться, стоит ли переезжать в Москву. Сказала, что, конечно, радость сомнительная — оставаться без него тут, но, если ему это важно, то без вопросов поддержу: «А на что еще друзья? Будем обрывать межгород». Леша был рад такой моей реакции и как-то особенно благодарил.
А потом мне было постоянно некогда, и мы толком не общались. До сих не оставляет ощущение, что он чем-то важным хотел поделиться, а я… И этот забытый день рожденья…
В тот день и час, когда его нашли спасатели, как выяснилось уже позже, я, оказывается, набирала его номер — хотела позвать пообедать вместе и нормально поговорить впервые за последние месяцы. На тоскливых гудках и расстались…
Уже после я познакомилась с его матерью, отчимом, сестрой, женой и друзьями. Рада, конечно, но лучше бы обойтись. Лучше бы он был жив, и мне ничего и не нужно было бы, кроме нашего общения на двоих.
Бессмысленность и несправедливость его ухода, такого замечательного во всех смыслах человека, впервые зародила в душе мечту — взять интервью у Бога… Чтобы узнать, почему он забирает к себе таких и так рано, оставляя столько любящих его людей с этой ноющей пустотой.
Что бы он на это ответил?
А дяди Лёши нет
Юрий ХОЛЯВКИН
Зачёты были сданы, экзамены только через двенадцать дней. Новый год встречаю дома — решил сразу. Ночь в поезде, дома «отметился» — и скорее узнать, чем помог (и помог ли?) старый друг моего отца своему другу…
Отец тогда уже год как жил на Дальнем Востоке. Поехал заработать пенсию побольше. Был это 1979 год. Внешне всё тихо. Ещё несколько лет до «дела Медунова», «узбекского дела». Многие умевшие читать газеты «между строк» видели, что красавец-корабль «развитого социализма» имеет пробоину, что капитан с рулевыми создают видимость успешного продолжения исторического «круиза», а команда с наиболее ушлыми из пассажиров, мягко сказать, не участвует в наведении и поддержании должного на судне порядка…
Но перед самым его отъездом в одном из районов Абхазии завертелось судебное дело, где должны были вскрыться махинации солидного масштаба. И ему, одному из работников тамошнего предприятия, предстояло в деле участвовать. Как человек смелый и решительный, неравнодушный к начальственным играм с отчётностью в пределах своей должностной компетенции, отец где-то не промолчал, и пришлось стать «третьим лицом» в этом деле.
Однако детали переезда и обустройства на Дальнем Востоке были более значимы, поэтому он и попросил своего старого друга быть своим представителем, представителем «третьего лица», в ходе судебного дела. Ну а старый друг — согласился. И, насколько помню, «бумажные» нюансы были оформлены должным образом.
Сейчас, повзрослев, понимаю, как жизнь похожа на морскую поверхность, что отражает солнце в виде большого количества брызг солнечных лучей. Один из таких лучиков я описал.
А общая картина (мой аллегорический морской горизонт) начала формироваться в нашем городе с середины прошлого века. Тысячам героев-фронтовиков Великой Отечественной здравницы Сочи, ставшие на время войны госпиталями, курортный климат, профессиональное мастерство и искренняя любовь медицинского персонала — восстанавливали организм, залечивали раны, дарили вторую жизнь. Конечно, трудно было не оставить в такой благодати частицу своего сердца, не полюбить эти места. Легенда о чудесах природы, молочных реках с кисельными берегами — уже распространялась по Советскому Союзу.
И многие полюбили. Да так, что давали себе зарок: доживу до Победы — поселюсь в этом благословенном краю, а что?
Как ни старались власти чинить любого рода препятствия самостоятельному, неуправляемому переселению бывших фронтовиков к морю, солнцу и таинственной реке с известными берегами, ручейки этого действа, как брызги солнца на морской глади, полнили и насыщали Черноморское побережье Кавказа.
Бесплатный фрагмент закончился.
Купите книгу, чтобы продолжить чтение.