Бесплатный фрагмент - Приключения суриката

В клетке

Две головы склонились над нашим героем, две пары глаз внимательно разглядывали его. Одни глаза — строгие, на лице с седыми усами. Другие — в круглых очёчках на гладком лице, которое, кажется, ещё ни разу не брили.

— Сегодня я должен положить конец этому горькому, бессмысленному существованию…. Мне приснился горячий красный песок без конца и края… — думал маленький Сурикат, глядя на лица людей и пытаясь разгадать по их мимике, какие еще испытания ждут его впереди.

Детеныш суриката с печальными глазами стоит в клетке, держась за её прутья. Он весь опутан какими-то датчиками, из уха идет тонкий проводок и крепится на мочке в виде клипсы. Над ним разговаривают два научных сотрудника, ординатор по прозвищу Ботаник и полноватый Профессор. Их голоса он слышит, как небольшие раскаты грома.

— Ну, что за безумная идея — научить суриката понимать человеческую речь? Это все равно, что признать, что мозг животных развит так же, как человеческий, но это же полный абсурд! — Ботаник догрыз яблоко и кинул в клетку Суриката, где уже лежали несколько его огрызков.

— Ну, мы же и развиваем их мозг вакциной… А давай-ка увеличим дозу препарата на 4 миллиграмма? — предложил Профессор.

— Это же слоновья доза, она убьет его. Нет, давай-те уж добавлять постепенно, — рискнул поспорить Ботаник.

— Ну, конечно, босс! — усмехнулся Профессор, — ты ж у нас тут главный.

Ботаник смутился.

— Простите.

— Ладно, прислушаемся к молодому поколению, пусть будет один миллиграмм, — смягчился Профессор.

И по-отечески приобнял Ботаника.

— Да не переживай ты так из-за этих зверьков. В Африке их как грязи. А вдруг получится? Представляешь, какое это будет грандиозное открытие? Это тебе нобелевскую премию ещё долго можно ждать, а у меня время поджимает. У Иван Иваныча пока с вакциной молодости совсем плохо. — Он со вздохом кивнул на одну из клеток, где спала мышь, подергиваясь и вскрикивая во сне.

Профессор отошел к другим клеткам лаборатории, а аспирант уже набирал лекарство в шприц из двух разных ампул пальцами с обгрызенными ногтями. Увидев это, Сурикат отбежал в дальний угол клетки, возмущенно запищал, оглядываясь по сторонам, чтобы найти укрытие и спрятаться, но прятаться было решительно негде. Из соседней клетки за нашим героем сочувствующими глазами наблюдал Толстяк (тоже детеныш суриката).

— Как ты думаешь, Толстяк, зачем все эти уколы? — Сурикат попытался заглушить панику размышлениями.

— А мне почем знать? — пожал плечами Толстый. — Да пусть колют, лишь бы обед вовремя подавали…

— И еда эта — подозрительная. — Кивнул Сурикат на сухой корм, лежащий в кормушке. — Помнишь, твоя бабушка говорила про хрустящих скорпионов и сочных змей?

— Ага, и про жизнь за дверями этой пыточной. Да моя бабушка выдумщицей известной была! Никакой огромной жаркой пустыни нет! Да и как можно съесть скорпиона, он же ядовитый?

— Не знаю, но я ей верю…. Слушай, когда Ботаник меня из клетки достанет, отвлеки его как-нибудь, пожалуйста….

— Зачем?

— Надо, Толстый…. Увидишь.

А ординатор уже натянул перчатки. Толстяк переминается с ноги на ногу в задумчивости, потом быстро взбирается по прутьям клетки поближе к лицу склонившегося близорукого Ботаника, и как только рука в перчатке вынимает Суриката из клетки и заносит над ним шприц, Толстяк просовывает свой хвост между прутьями и щекочет кончиком хвоста ноздри Ботаника. Ботаник набирает воздуха, чтобы чихнуть. В тот же момент наш герой, с хрустом прокусив перчатку, впивается Ботанику зубами в палец. От неожиданности тот охает, роняет Суриката, он падает на пол и драпает. В лаборатории — переполох, все охотятся за сбежавшим зверьком. Студенты пытаются поймать голыми руками, профессор — чашкой с заваркой, лаборантка Олеся — косметичкой…. Несколько неудачных попыток схватить резвого бегуна, и вот Сурикат уже почти добрался до входной двери и ему уже кажется, что тюрьма позади, а впереди — только восторг от свободы….

— Свобода… свобода… свобода! — все громче и уверенней повторяет сам себе Сурикат.

Но коварный Ботаник, подкравшийся незаметно, оглушил нашего героя колбой с вакциной человеческой речи, отбив заодно и небольшую трубочку от аппарата, ведущего в ухо малыша. Сурикат упал, как подкошенный, весь мокрый от вакцины, перепачканный помадой и чаинками. Профессор уже рядом с Ботаником, взял у того из рук колбу, неодобрительно качая головой.

— Поздравляю! — иронично заметил Профессор. — Это был последний образец препарата человеческой речи в этой серии, только он предполагал внутримышечные инъекции, а не душ. И стОит он в сто раз больше, чем этот сурикат.

— Простите, профессор, — пробормотал Ботаник сконфуженно.

Лаборантка Олеся бережно взяла Суриката и отнесла обратно в клетку. Положла его на мягкий лоскуток материи, вздохнула расстроенно. Сурикат задергался в конвульсиях. Толстый не на шутку обеспокоился, попытался лапой дотянуться до друга сквозь прутья, но у него не получилось.

— Эй, слышь, друг, не умирай, — запищал Толстяк отчаянно, — мне ж и поговорить будет не с кем, и посмеяться… Мы ж еще с тобой не все трагедии Сурифокла обсудили, только «Антимону»…

Все дальше и дальше от Суриката испуганный писк Толстяка. И чудится Сурикату тот самый пресловутый туннель, и летит по нему Душа суриката к ослепительному свету. И прилетает она в Сурикатский рай, и видит бога с нимбом над головой, сидящего на краю светозарной помойки, которая ломится от восхитительных объедков. Но видно, что бог неформальный, из-под белых одеяний джинсы и кроссовки торчат. На лапе — фенечка, в ухе — сережка. В руках — кассетный магнитофон семидесятых годов, бог слушает легендарную группу «Битлс». Душа Суриката подлетает к помойке.

— О, это же шашлык из осьминогов, — пищит Душа Суриката восторженно, — только чуть надкушенный!

И протягивает лапку к шашлыку, но сурикатский бог держит его на расстоянии за хвост — телекинезом. Зависла Душа суриката в воздухе, запищала обиженно.

— Да что ж такое?! Это рай или где?!

— Ну, вот, опять эти люди бестолковые раньше времени мне душу отдали. — Вздыхает сурикатский бог. — Всю экологию земную эти твари извратили… Сколько еще их косяки буду разруливать!?

— А я не жалуюсь на преждевременную кончину, мне здесь очень даже нравится.

Душа суриката уворачивается от телекенетической хватки бога и — к помойке, осьминогами угощаться. Побыстрее в рот запихивает как можно больше кусочков.

— Рано тебе, Сурикат, райскими ништяками лакомиться, потому как миссия твоя на земле ещё не закончена, — поучает сурикаткий бог.

— Знаю я эту миссию, — возмущенно пищит Сурикат, — в клетке сидеть, идиотской проволокой опутанный. Терпеть людские издевательства, уколы и микстуры горькие. Это прозябание беспомощное, а не жизнь!

— Это только подготовка была! А миссия тебе предстоит уникальная, можно сказать, супергеройская.

— Вот еще! Ищи дурака! Я что тебе — Бэтмен?

— Может, и не Бэтмен, — вздыхает бог, — а только Ботаник уже разбил колбу у тебя на голове, усовершенствовал передатчик, а значит, дальнейшее необратимо…

И Бог, умело воздействуя на Суриката лапой на расстоянии, отрывает его от помойки, и направляет его полет обратно в темный тоннель.

— Нет, верни меня обратно, гадкий хиппи… Я за эвтаназию! — отчаянно кричит Сурикат.

Он пришел в себя в клетке, оглянулся вокруг с неодобрением, а Толстый рад, что друг жив.

— Ну, и напугал же ты меня, брат!

А Сурикат недоволен.

— Вот невезуха… Помнишь, Толстяк, твоя бабка говорила, про жизнь после смерти?

У Толстяка округлились глаза.

—  И что? Неужели…??

— Смерти нет, теперь я точно знаю! Я сейчас с самим богом сурикатов разговаривал!

Толстяк потрясенно уронил челюсть.

Прошла неделя. Сурикат, используя два огрызка от яблока, как гири, занимался зарядкой. Из уха у него по-прежнему торчала сломанная при побеге трубочка от аппарата. Толстяк смотрел на Суриката с усмешкой.

— Чего надрываешься? Все равно все девчонки за перегородкой, не увидят твоих кубиков на животе.

— Да я не ради девчонок стараюсь, а для побега. В прошлый раз мне чутка скорости не хватило… Ты бы тоже занимался. Глядишь, лапы так накачаешь, что откроешь задвижку на двери.

Оба посмотрели на задвижки на дверцах клеток, которые казались неподъемными. Но тут Ботаник телевизор включил. Сурикат и Толстяк подбежали к прутьям, уставились в телевизор, стоящий напротив клеток.

— Вот, опять! Видишь? — возбужденно потыкал лапой в мерцающий экран Сурикат.

Толстый старательно попытался разглядеть что-то в мелькании линий на экране, но по недоуменному выражению его морды было видно, что это для него непосильная задача.

— Да нет там никаких лиц, тебе показалось! Просто розовые круги.

— И все-таки это люди, я уверен… — заупрямился Сурикат, — ну, а сейчас что видишь?

— Вроде, квадраты какие-то. Прямоугольники?

Сурикат обрадовался.

— Ну, наконец-то. Молодец! Это дома людей, они туда заходят и живут там, как мы в клетках.

— Да ладно?

— Да. Только вот я не понимаю, зачем? Если б я сбежал, жил бы все время на просторе, на лоне природы. Вот это была бы жизнь!

Тут Ботаник подошел со своими шприцами, достал Суриката из клетки, быстро укол сделал, положил обратно, потом проделал тоже с Толстяком. В это время к Ботанику, теребя свою длинную косу, подошла Олеся, сказала ему что-то приветливо, Ботаник смутился, ответил ей ласково.

— Ботаник, гадюка, — Толстяк потер место укола, — когда девку эту, блондиночку, видит, уже не смотрит куда колет, чуть в живот не попал.

— Олеську-то? Да уж, хороша, ничего не скажешь. Шерсть какая густая, видал? У них называется волосы.

— Олеська — это ее имя?

— Да… А откуда я это знаю? И про волосы? — удивился Сурикат.

— Да ты кучу новых слов говоришь, как по башке колбой получил, так и стал их выдумывать.

— Ничего я не выдумываю, они как будто сами ко мне в голову приходят.

Ботаник нервно застучал ногтями по столу, рядом с клетками, Толстяк и Сурикат задрали головы вверх, следя за беседой Ботаника с Олесей, хоть и не понимая ни слова. Хотя — нет: Толстяк по-прежнему слышал только шум, а вот Сурикат стал различать слова в общем реве грома.

— Тооааа моое поёё киооооо? — слышит Сурикат звуки изо рта Ботаника.

У Ботаника глаза горят огнем, а щеки пылают, только вот Олеся слушает его без энтузиазма, хлюпает носом, отворачивается все время.

— Нет, сегодня я занята, нужно к бабушке съездить.

— А завтра? — смущенно пролепетал Ботаник. — Завтра как раз новый фильм выходит.

— Нет, завтра тоже не смогу.

И отвернулась к клеткам, сделала вид, что работает, Ботаник пожал плечами, ушел из комнаты, расстроенный.

— Обломала она его, — предположил Толстый, — видно, неприличное что-то предложил.

— Да нет, ничего неприличного, просто в кино приглашал, а она отказалась идти.

Толстяк в шоке посмотрел на товарища.

— Ты что, их понял?!!

Сурикат ошеломленный и растерянный, сел на пол.

— Я их понимаю! Понимаю человеческую речь!

— Не может быть! Да это же прорыв в эволюции животных…! Ну-ка, ну-ка, о чем там Олеська по телефону разговаривает?

Сурикат прислушался. Олеся расстроена, чуть не плачет.

— Нат, О-е нра-ся, о е-о парум… — услышал Сурикат.

— Говорит, что ей Ботаник нравится, но его парфюм она не переносит, глаза сразу краснеют, слезятся… Убегает, чтоб такую «красавицу» не видел, а про аллергию свою сказать ему стесняется.

— Вот это да! И такие мелочи могут помешать настоящим чувствам? — поморщился Толстый. — Хотя у него, действительно парфюм, того… как армия скунсов. Но как ты…?

— Сам не понимаю… Но это же здорово, Толстый, теперь и мы их будем изучать! Я все о них узнаю и найду способ смыться отсюда.

И поскакал по клетке от радости!

Теперь Сурикат каждую свободную минуту упражнялся с огрызками яблок, как с гантелями, и каждые три минуты щупал свои бицепсы. И они, действительно, начинали потихоньку увеличиваться в размерах. Однажды он с большим трудом, но все-таки сдвинул задвижку на клетке и выбрался наружу, побежал по комнате, по коридору, но тут профессор наступил ему на хвост, взял за ухо и, качая головой, бросил в клетку. А дверцу привязал веревкой к прутьям, ругая производителей клетки.

Следующей ночью Сурикат решил использовать металлическую поилку, как рычаг, для того, чтобы раздвинуть прутья клетки. Поднатужился. Раздвинул немного, потом еще чуть-чуть. И наконец, смог протиснуться между ними, побежал, но был пойман охранником за шкирку уже около самых входных дверей.

На следующий день Ботаник заменил металлическую поилку на пластиковую. Сурикат пригорюнился, но только на несколько минут. Наш герой помнил завет бабушки Толстяка: «Главный помощник суриката — спокойствие и стойкость даже в безнадежных ситуациях.» Его мысли были сосредоточены на цели и он научился видеть все предметы, как вещи, мешающие или помогающие побегу. Заметив, что Ботаник флиртует с Олесей у его клетки, Сурикат забирался на крышу. Когда Ботаник попытается поцеловать Олесю, та со смехом уклонилась, а ее коса упала на клетку — Сурикат вытащил одну из заколок из косы. Молодые люди, занятые в этот момент исключительно друг другом, ничего не заметили.

Используя заколку, как штыковую лопату, Сурикат проделал дырку в фанерном полу клетки, пролез через нее, скатился со стола, побежал не как обычно по центру комнаты, а рядом с плинтусом, добрался до двери, и даже выбежал из лаборатории на улицу… Но его схватил за лапу Ботаник, в тот момент, когда он зажмурился от яркого солнечного света.

Толстяк каждый раз болел за Суриката, когда тот сбегал, и каждый раз облегченно вздыхал, когда тот возвращался в клетку. Ведь у Толстого был единственный друг, остальные клетки стояли на других столах поодаль. Да и общаться с мышами Толстый не очень любил, считая их существами, стоявшими на более низкой ступени эволюции — те совершенно не разбирались в поэзии.

Однажды вечером после работы одинокий Профессор не сразу пошел домой, а сел в большое кресло в лаборатории и стал смотреть футбол, постукивая кулаком по подлокотнику кресла.

— Давай, Аланчик, поднатужься, сынок. Палец-то на ноге прошел уже поди… пасуй, пасуй!

И Сурикат с Толстяком тоже смотрели футбол, совершенно осознанно.

— Профессор вспомнил, что Алан недавно провел большую часть матча со сломанным пальцем на ноге, — перевел Сурикат Толстому восклицание Профессора.

— Вот красава! — кивнул Толстяк, не отрывая взгляда от экрана телевизора, — ты смотри, смотри, как он мяч ведет, да это просто вальс какой-то!

Шум болельщиков усилился. Сурикаты напряглись, но в этот раз гола не случилось, расслабились. Ботаник сегодня дежурил в лаборатории, к футболу он был равнодушен, поэтому сидел, уткнувшись в медицинский учебник по хирургии.

— Эй, Паш, посмотри, чего это наши Сурикаты так распищались? — Профессор посмотрел на часы. — Да и вакцину давать пора.

Когда Ботаник подошел к клетке со шприцем, полузащитник российской сборной, наконец-то, забил решающий для матча гол. Наши Сурикаты совсем, как настоящие болельщики, запищали, запрыгали от радости и даже попытались обняться через прутья решетки. Ботаник в ужасе уронил шприц. Профессор обернулся и посмотрел на него с укоризной.

— Опять? Твоя нерасторопность умножает на десять затраты на твое обучение.

Бледный Ботаник сглотнул слюну, тыча пальцем в клетку, где замерли наши герои, прижав уши.

— Сурикаты за «наших» «болели»! — охрипшим голосом произнес Ботаник.

Профессор от такого неожиданного заявления сначала опешил, потом стал громко ржать, смеялся от души, вытирая выступающие на глаза слезы.

— Что? Ну, ты даешь, Пашка! А почему не за чехов? Патриотичные Сурикаты, ха-ха-ха! Хотя тогда они вообще-то за ЮАР должны болеть. Ну и шутки у тебя!

Ботаник энергично замахал головой из стороны в сторону.

— Точно «болели»! Сработала наша вакцина! Да они и сейчас нас понимают! Испугались даже, уши прижали! Смотрите скорей!

Толстяк толкнул в бок Суриката, и они сразу преобразились в беззаботных, глупеньких сурикатов, занятых чисткой шерстки. Профессор как раз к клетке подошел, посмотрел. Потом на Ботаника внимательно, даже с некоторым беспокойством. Поднял ему веко.

— Ты вчера день рождение отмечал, кажется? Хорошо отметили!

— Да я вообще не пью! Они притворились обычными. Какие хитрые… Но я докажу… — И к сурикатам повернулся. — Я буду следить за вами днем и ночью, слышите?

Ботаник показывает двумя пальцами на свои глаза, потом на глаза Суриката, как в фильме «Знакомство с Факерами». Профессор крутит себе пальцем у виска. Потом задумчиво смотрит на Суриката.

— Вообще-то, кое в чем ты прав. Этому изобретательному Энди Дюфрейну, ни в коем случае нельзя дать убежать. У него явный прогресс. Устроим-ка мы ему камеру, похлеще, чем в Шоушенке. Да и другу его тоже надо…

Профессор и Ботаник отходят от клеток, и сурикаты их больше не слышат.

— Опять нам козни придумывают.

— Толстый, а что такое ЮАР?

Толстый пожал плечами.

Побег

На месте клетки Суриката теперь поставили большой аквариум. Сидит Сурикат в аквариуме, горестно подперев щеку, смотрит на гладкие стеклянные стены с недоумением. А на клетке Толстого сверху пустая клетка стоит. Ботаник принес игрушечные качели в виде пирамиды, поставил их в клетку к Сурикату. Толстяк беспокойно в своей клетке заметался.

— Не ведись на эту подставу, брат. Он спровоцировать тебя хочет на какое-нибудь несурикатское поведение.

Сурикат кивнул. Ботаник заметил кивок и повернулся к Толстому.

— Что? Боишься, что твой товарищ себя выдаст? Правильно боишься.

Постоял, пристально глядя на Суриката, а тот только почесал за ухом, как бы и не заметив нововведения в своей клетке.

— Игнорируешь, значит? Ну-ну.

Кинул огрызок в аквариум, где уже с дюжину таких валялось, и ушел. Сурикат подбежал к качелям, раскачался, прыгнул с качелей, как можно выше, пытаясь перепрыгнуть стенку аквариума. Но, не тут-то было, качельки маленькие и Сурикат только больно ударился о стекло.

— Центробежная сила, сила тяжести, ускорение… — Толстый что-то прикидывает в уме. — Друг, может, попробовать их развернуть градусов на тридцать.

Сурикат, тяжело дыша, замахал руками, пытаясь угадать траектории своего возможного полета.

— Не поможет. Кинетической энергии не хватает! Этот живодер Ботаник все рассчитал! Все возможные траектории прыжка идут ниже стенок. Вот если бы на них можно было сделать «солнышко»!

Сурикат попытался оторвать железки, которые не позволяют качелям делать «солнышко».

— Нет, тут он паяльником поработал, хитрый черт!

А в это время Ботаник и Олеся, прячась за рядом клеток, наблюдали за действиями сурикатов. У Олеси — большие глаза, она даже носом перестала хлюпать.

— Видишь, пайку обнаружил… Ты представляешь, какие у него мозги?! Это же открытие мирового значения. Жаль, профессор на симпозиум уехал. Зато ты первая, кто знает…

— Значит, он теперь такой же, как мы? — дрожащим голосом уточнила Олеся.

— Ну, в каком-то смысле…

— То есть, думает и чувствует… — Настаивала девушка.

— Ну, насчет чувствует, я сомневаюсь. Вот я, действительно…

И смутился, покраснел. Олеся не заметила его смущения.

— А я не сомневаюсь, что чувствует! — заволновалась она еще больше. — Ведь вон как он из клетки рвется, на свободу хочет! Столько раз сбегал. И зачем я только сюда работать пришла? ПлАчу каждый день…

Расстроилась, начала носом хлюпать. Достала платок, глаза заслезились, сопли полились ручьем, пытается отвернуться от Ботаника.

— Мне домой пора.

И к двери рванула.

— Я провожу!

Побежал за ней. Хлопнула входная дверь.

А Сурикат сидит, закрыв глаза, в позе лотоса. Толстый тоже пытается лапы в позу лотоса сложить, только они у него толстые, все время выскальзывают и разъезжаются.

— Эй, дружище, не поможет эта твоя остановка ума. Мне только колбаса в голову приходит, то вареная, то копченая.

— Просто сконцентрируйся на проблеме. И повторяй «АУМ».

Толстый тоже закрывает глаза, сидят, глубоко дыша, аумкают. Вдруг оба одновременно глаза открыли. Вскочили на лапы.

— Знаешь, что я подумал. Вот эти яблочные огрызки…

— Точно, сложить их горкой, используя конструкцию качелей, как каркас. Ты гений, Толстый!

Сурикат быстро свалил огрызки в горку, используя качели как каркас, вскарабкался по ней, дотянулся лапами до края аквариума, подтянулся… Толстый начал всхлипывать.

— Ты должен вернуться и спасти меня, слышишь?

— Нет, Толстый, извини, сюда я больше не вернусь. Ты ж умный, сам придумаешь, как сбежать.

Толстый закрыл морду лапами и зарыдал уже в голос. Сурикат перевалился через край аквариума, упал на стол, поднялся, прыгнул к открытому окну, врезался в сетку от комаров, в два счета прогрыз ее, выбежал на подоконник, глянул вниз со второго этажа. Внизу — дорога, машины ездят, гудят. Сурикат зажмурился от страха и тут же открыл глаза. Рядом с окном — дерево… Сурикат прыгнул с подоконника на дерево, уцепился за ветки, серией акробатических этюдов спустился на нижнюю ветку, раскачался…. Ищет место, куда бы прыгнуть. Внизу по тротуару пьяный мужик идет, с густой шевелюрой до плеч. Сурикат прыгнул прямо ему на голову. Пьяница ничего не заметил. Спустися по прядям на плечо, держится за воротник, смотрит вокруг — на город.

Город

Сурикат едет на плече у пьяницы, маневрирует, чтобы не свалиться. Им навстречу девочка идет, увидела Суриката, так удивилась, что даже не заметила, как мороженое сползло с палочки на пальцы.

— Дяденька, у вас какая-то мышь на шее.

Пьяница посмотрел на нее с укоризной. Сурикат быстро в волосы зарылся, замер, ни жив, ни мертв.

— Девочка, пить меньше надо!

И дальше пошел. Сурикат потихоньку по одежде пьяницы спустился на землю, чуть под ноги какому-то прохожему не попал, пятится от тротуара в страхе на газон. Повернулся резко и въехал головой в зад Кота. Тот тоже резко развернулся.

— Ты кто? Новая порода мышей? Вырос на ГМО?

— Я — сурикат, — гордо выпалил наш герой, — а ты — кто?

— Кто я? — усмехнулся кот. — Ну, ты даешь! Сурикат, сурикат… Из зоопарка? Точно, я там таких, как ты, видел. Ладно, на ужин сгодишься.

И давай ловить Суриката. Тот ловко уворачивается.

— Эй, эй, с ума сошел? Есть животных? Что за дикость! На это только люди способны.

— Неужели? — хмыкнул кот с иронией. — Ты что, как Будда, во дворце вырос? Посмотри вокруг!

Сурикат оглянулся, и вся жестокость мира предстала перед ним в своей неприглядной красе. Собака гложет кость, воробей поймал гусеницу, комар кусает какого-то мальчишку за ногу, муравьи жалят божью коровку, загоняя ее в муравейник.

— Всё тоже тут несовершенство! Агрессия, страдание, позор! — выпалил Сурикат потрясенно.

Кот впечатлился.

— Поэт? Поэтов уважаю, сам стишками балуюсь. Может, послушаешь? Я вот тут намедни как раз натворил…

Кот вытягивается на задних лапах, выставляет правую ногу вперед, читает нараспев, закатывая глаза.

— О, ты, нас вдохновляющий на подвиг, Ученый кот, что по цепи златой И днем, и ночью шпарит оголтело, Не поскользнувшись, лапой не застряв…

У Суриката все больше вытягивается лицо…. Кот помялся.

— Дальше вот пока затык.

— И этого отрывка достаточно, чтобы оценить твой безмерный талант… — похвалил Сурикат, однако в его голосе прозвучала ирония, которую кот не заметил.

Кот польщен, улыбается во всю пасть. Лапу протянул, Сурикат с опаской приблизился, пожал.

— Я — Жорж. — Представился кот. — Хочешь, еще прочту…

Сурикат быстро головой замотал.