Бесплатный фрагмент - Презумпция виновности

Данная книга является художественным произведением, не пропагандирует и не призывает к употреблению наркотиков, алкоголя и сигарет. Книга содержит изобразительные описания противоправных действий, но такие описания являются художественным, образным, и творческим замыслом, не являются призывом к совершению запрещенных действий. Автор осуждает употребление наркотиков, алкоголя и сигарет. Пожалуйста, обратитесь к врачу для получения помощи и борьбы с зависимостью.

Эпиграф

«Здесь дует ветер размышлений

Над зоной призрачных идей —

Итогов личностных решений

По судьбам сломанных людей.

Купаж страстей, отчаянья и горя

И едкий запах страха на крови,

Предательство, людских трагедий доля,

Скабрезности понятий о любви.

Тут ненавидят мир за справедливость,

Но обожают волю как оргазм.

Объединяет арестантов лишь судимость

И окружающий пожизненный маразм».

Глава №1. Задержание

День 8 октября 2014 года складывался удачно с самого утра. Погода была солнечной и теплой. Воздух в Москве и области прогрелся почти до 20 градусов, и можно было смело ходить в летней одежде, не боясь простудиться. Тем не менее, Гриша бросил в машину на всякий случай ветровку. На 14:00 у него была назначена важная встреча в центре Москвы, на которую он очень старался успеть, сделав с утра большую часть неотложных дел. Пробки заставляли его торопиться, но бороться с ними так же бесполезно, как с закрытием реалити-шоу «Дом-2». Навигатор, установленный на телефоне, подсказывал кратчайший маршрут и приблизительное время прибытия в место назначения 14:35. Как ни хотелось, но Григорию пришлось позвонить Андрею, с которым и было на сегодня запланировано свидание в московском ресторане «Иль Помидорро» на улице Садовнической.

— Привет, Андрей! Как ваши дела?

— Всё отлично! Я уже еду на встречу.

— Хорошо. Я задерживаюсь на полчасика… Дождётесь?

— Да, конечно, подожду! Вы вдвоём едете?

— Нет, я один. Лена едет отдельно и тоже задерживается.

— Хорошо. Я вас дождусь.

Григорий нажал отбой на айфоне и положил его под торпеду своего новенького Митсубиши. Навигатор ему уже был не нужен — дорогу он знал, и маршруты объезда подсказывать было незачем.

Потолкавшись на Ленинградском проспекте, постояв на площади у Белорусского вокзала, пролетев по Тверской, он уперся в пробку на Старой площади. Улица Варварка стояла наглухо, движение к набережной было затруднено, и машины еле двигались, поэтому Григорий выбрал для себя обходной маневр через набережную реки Яуза. Когда он был уже у высотки на Котельнической, Андрей перезвонил сам.

— Я уже на месте. В самом дальнем зале для караоке. Здесь тише и меньше народа, и даже можно попеть. Но петь не будем, — сказал он и засмеялся.

— Я понял, Андрей. Я уже совсем близко. Мне осталось минут 10—15. Скоро буду.

— А Лена когда будет? — продолжал навязчиво интересоваться Андрей.

— Она тоже в пробке стоит и подъедет чуть позднее, — спокойно ответил Гриша.

— Ну, хорошо, я вас жду.

«Надо было всё-таки спросить его, взял он деньги или нет», — подумал Григорий. «А то будет, как в прошлые разы…»

Пожалев снова о своей нерешительности и дурацкой воспитанности, он решил совершить пару важных звонков по работе, чтобы не скучать за рулем и заодно услышать голоса своих партнеров по бизнесу и новой жены. Он знал, что после встречи в ресторане приедет в офис и отчитается об удачных утренних визитах в Клинскую администрацию и «Клинмежрайгаз». И всё же взял телефон и позвонил Сергею — главному инженеру их компании — и рассказал о подписанных договорах и дальнейшей работе по ним. А затем набрал номер генерального директора их фирмочки — Антона.

— Привет, Антоша! Как твои дела?

— Здарова! Всё хорошо. Как у тебя?

— Всё в порядке, Антон. Подъезжаю на встречу с Андреем. Немного опаздываю.

— Что он? Отдаст сегодня деньги?

— Вчера по телефону обещал отдать, но ты же его знаешь, обещать — не значит жениться.

— Да, знаю, гад ещё тот. Но ты постарайся. Нам эти деньги позарез нужны. Зарплату скоро платить.

— Я стараюсь, Антош. Я уже почти год стараюсь. Получить долг обратно — это большое искусство. А получить с Андрея — это профессионализм!

— Это точно! Мы в тебя верим! Ждём в офисе с победой.

— Спасибо Антоша! Часикам к четырем буду.

За разговорами Григорий проскочил нужный поворот и стал искать место для парковки, чтобы бросить автомобиль и пешком добраться до ресторана. Почти доехав до Садового кольца, он приметил дырочку между тесно стоявшими автомобилями и занял место, на которое уже претендовали ехавшие за ним машины.

В маленькой сумочке, именуемой в народе «барсетка», Гриша возил с собой кошелек, паспорт, документы на автомобиль и ключи от офиса и дома. Выйдя из машины, он, как всегда, захватил сумку с собой и пошёл в сторону горбатого моста через речушку. Дорога до «Иль Помидорро» заняла не более пяти минут. Войдя вовнутрь, он спросил официанта о караоке-зале и прошел туда. В самом дальнем углу за длинным столом сидел Андрей лицом ко входу и пил минеральную воду прямо из бутылки. Григорий подошёл к нему и пожал руку.

— Привет ещё раз, Гриша. Ты один?

— Да, я один приехал. Лена ещё в пути.

— У меня к ней куча вопросов! Там 46-ая налоговая мне письма прислала. Олигарх мой вопросы задаёт, например, как будет выглядеть решение по моему вопросу…

— Сейчас она приедет и на всё ответит вам, — прервал спич Андрея Григорий.

К столику подошла официантка и протянула меню. Посоветовав пару блюд от шеф-повара, приняла заказ от Андрея на салат и горячее, на облепиховый чай от Григория и удалилась.

— Вы деньги-то привезли? — задал главный для себя вопрос этой встречи Григорий.

— Привез! — радостно и игриво ответил Андрей.

— Покажите, — попросил недоверчиво Григорий.

Андрей достал из коричневого кожаного портфеля пачку пятитысячных купюр, покрутил их над столом и положил обратно.

— Ну, давайте! — потребовал продолжение действия Григорий.

— Когда девушка приедет, тогда и отдам! — кокетливо ответил Андрей.

— Почему? Это же мои деньги?!Отдайте сейчас!

— Нет! Только когда приедет девушка.

— Значит, сейчас не отдадите?

— Нет, не отдам! Давай её дождёмся и тогда отдам.

— А причём тут она и мои деньги? — возмущенно настаивал Григорий — Это же вы мне должны отдать мои деньги, а не ей!

— Тем не менее. Как только приедет, сразу отдам.

— Хорошо. Я вас понял. Ладно, пойду её встречать, — сказал недовольно Григорий, забрал свою «барсетку» и вышел из ресторана навстречу якобы подъезжающей Лене. Пройдя с десяток метров, он почувствовал взгляд на своей спине и, сделав вид, что машет рукой кому-то впереди, дошел до угла дома и повернул. Быстрым шагом он долетел до машины, пару раз обернувшись в поисках того, кто сверлил его спину своими глазами, сел в неё и поехал прочь от Андрея, его противного слащавого голосочка и вечных обманов.

Минут через десять внутренний голос начал нашептывать Григорию: «Вот, ты уехал, а, может быть, Андрей и действительно отдаст деньги?! Как ты вернешься в офис без денег и будешь смотреть в глаза Антону и Серёге, ведь это твой косяк! Ведь именно ты нашел этого обнальщика и рекомендовал его партнерам, это именно ты взял на себя ответственность получить потерянные в банке „Смоленский“ Андреем деньги компании. А кому еще кроме тебя было этим заниматься? Ты самый опытный, к тому же финансовый директор фирмы, а значит, это твое дело. Хотя… Как только я зашёл в этот ресторан, почувствовал что-то неладное. По поведению этого прохиндея Андрюши, по его бегающим глазкам, по дергающейся руке, по его вопросам. Да и посетители в зале показались странными. Столы пустые, только чай с кофе. Первый зал полный — свободного столика не видно, все сидят и обедают, а этот зал даже наполовину не заполнен, да и сидели мы в самом углу вдвоём за самым большим столом. Нет, что-то не то. Поэтому и ушёл, потому и сбежал. Всё не так, но… Пятнадцатого числа зарплата на работе, а денег для выплат нет, а пятисот тысяч, которые достал Андрей из своего портфеля, как раз бы хватило на зарплату сотрудников корпорации „Азимут-Гео“. Надо позвонить ему! И деньги уж очень нужны, и всё-таки некрасиво уйти не попрощавшись».

За всеми этими дурацкими размышлениями Гриша не заметил, как заблудился во множестве переулков Замоскворечья. Включив навигатор автомобиля, он быстро определился с направлением движения и довольно скоро выбрался на знакомую ему улочку. Теперь можно было и позвонить Андрюше. В трубке долго раздавался длинный гудок.

— Всё! Больше не берёт трубку, — подумал Григорий. — Значит, не судьба, значит, пора поставить крест на этих деньгах. Пора заняться и другими делами, которых осталось немало на сегодня.

Вызов на экране от «Андрей красавелло» обрадовал и одновременно напряг.

— Алло! Гриша! Я не услышал твой звонок, извини. Ну, куда ты подевался?

— Да, Андрей. Я звонил тебе. Хотел сказать, что я уехал. Мне всё это поднадоело уже. Я договорюсь с Леной о вашей встрече в воскресенье, и сами договаривайтесь обо всём. Я понял, что с тобой я на деньги попал, ну и Бог с ним. Попал, значит, попал…

— Ну, почему же попал? — прервал возмущенную тираду Андрей. — Приезжай обратно в ресторан, и я отдам твои 500 тысяч!

— Я уже далеко и возвращаться совсем не по пути.

— Давай тогда я подъеду, куда тебе удобно? Я не хочу ссориться с тобой по пустякам. Если всё упирается в деньги, то давай я тебе их отдам. Отношения дороже.

— Хорошо, Андрей. Сейчас развернусь и подъеду обратно в ресторан, но больше я в ваших переговорах участвовать не буду. Сами договаривайтесь. Я вам не нужен совсем. Я вас познакомил, а вы уже сами дальше без меня. Я на этом ничего не зарабатываю, только время теряю.

— Подъезжай, подъезжай. Я тебя жду.

Григорий закончил разговор и тут же позвонил Лене. За эти 5 минут дороги до «Иль Помидорро» ему надо было уговорить её пообщаться с Андреем и назначить встречу в воскресенье.

— Милена, привет еще раз!

— Привет!

— Я возвращаюсь обратно к Андрею в ресторан. Он обещает отдать мне деньги. Надо, чтобы ты с ним поговорила о вашей встрече в воскресенье.

— Хорошо. Я поговорю с ним. Только с твоего телефона!

— Конечно! Я наберу твой номер и передам ему трубку. А ты уже импровизируй. Я ему скажу, что ты можешь встретиться после 12.

— Я поняла. Поговорю с ним, как тогда — месяц назад. Но только встречаться с ним я в воскресенье не буду.

— На твое усмотрение, Милена. Главное, сейчас с ним поговори, а потом посмотрим. Спасибо тебе. До связи.

Гриша уже давно ехал по Садовнической. Ехал медленно, чтобы не пропустить нужный ему дом. И вот справа по курсу — знакомый ресторан. Рядом с ним много свободных мест, и он припарковал автомобиль напротив входа, рядом с которым стояли двое парней лет тридцати. Они проводили подъехавшего взглядом и сразу за ним зашли вовнутрь. Сумка с документами осталась в машине.

Пройдя по уже знакомому ему маршруту вглубь, он застал Андрея сидящим на том же месте и в той же позе. Увидев долгожданного гостя, тот даже не пошевелился. Уже у стола Григорий достал айфон и повторил набор номера Милены. За те 30 минут, что он отсутствовал в ресторане, ничего не поменялось: ни гости за столиками, ни их убранство. Он дождался ответа в трубке и произнес:

— Лена! Я передаю тебе Андрея. Договоритесь с ним, пожалуйста, о встрече без меня, — и передал телефон.

Они говорили о чём-то около минуты. В это время Гриша пил жадно минералку и даже их не слушал. Всеми своими мыслями он был уже в Решетниково — в деревне своей новой жены. Вчера он не успел допаять систему подачи холодной и горячей воды в строящемся доме супруги и теперь мечтал поскорее вернуться туда, чтобы продолжить заниматься понравившимся ему делом. Ради этой стройки он взял неделю отгулов на работе и с прошлой субботы пропадал в этом доме с раннего утра и до ночи. И только эта встреча с Андрюшей заставила его приехать в Москву посреди недели. И вот, похоже, всё подходит к логическому финалу. Можно будет расслабиться, отвезти деньги в офис, отдать подписанные бумаги, побыть для приличия с часик на работе и — обратно к жене в деревню.

Андрей закончил разговор и отдал телефон обратно, открыл портфель, достал пачку пятитысячных и протянул их Григорию.

— 500 тысяч! Как договаривались!

— Спасибо, Андрей, — сказал Григорий и положил, не пересчитывая, деньги в правый карман джинсов. — Теперь вы сами с ней встречайтесь и договаривайтесь обо всём без меня.

— Я понял. А если мы не договоримся с ней? — заволновался Андрей.

— А почему вы не должны договориться? Я не думаю, что у вас возникнут с ней проблемы.

— Еще раз повтори, как у Лены имя — отчество и какая у неё должность? — напоследок попросил дрожащим голосом Андрей.

— Елена Михайловна! Фамилию я не помню. Должность — заместитель начальника налоговой инспекции №34. Руководитель отдела выездных проверок, а её бывший муж Бытко Алексей. Он полковник УБЭП в центральном аппарате.

Андрей записал всё это в ежедневник. Они пожали друг другу руки и попрощались. Гриша быстрым шагом дошёл до выхода, где его догнали уже знакомые ему молодые ребята, которых он видел у входа в ресторан 5 минут назад. Один подхватил его под локоть, немного притормозив движение, а второй, воспользовавшись этим, вырос перед ним с красным удостоверением.

— Капитан полиции Ростовцев! Здравствуйте. Вы задержаны. Пройдемте, пожалуйста, с нами обратно в ресторан.

Единственная мысль, мелькнувшая в голове Григория, была о том, что после его случайной встречи с Сергеем Тростанецким в офисе Андрея пару месяцев назад другого исхода этой операции быть и не могло…

В караоке-зале «Иль Помидорро» практически ничего не поменялось за последние минуты. Андрей и Григорий продолжали сидеть на том же месте, и только остальные посетители крутились вокруг их стола. Один снимал всё на видеокамеру, другой раскладывал пятитысячные купюры на столе, третий подключил ноутбук и принтер за соседним столиком, четвёртый работал с заранее подготовленными понятыми, а пятый что-то нервно докладывал по телефону, хаотично передвигаясь в дальнем углу зала, рядом с туалетом. Было понятно, что он здесь старший и именно он возглавляет эту операцию. И в то же время бросалось в глаза, что идёт всё не так, как он ожидал и планировал. Через гул голосов роящихся рядом оперативников Григорий отчётливо расслышал обрывки фраз старшего: «Она не приехала!..Взяли только его… Будем колоть… Деньги взял… Сопротивления не оказывал… к сожалению».

За столом в этот момент происходило сличение пятитысячных купюр из злосчастной пачки денег, изъятой у Григория, с заранее откопированными полицейскими на листах А4, аккуратно разложенных по всему столу, и теперь на эти фотокопии клали оригиналы. Всё это фиксировалось на видеокамеру в присутствии двух свидетелей. Андрея отозвали к оперативнику, набиравшему на компьютере его показания, которые тут же правил старший опер. Задержанный делал вид, что ему всё это неинтересно, но при этом старался «сечь всю поляну», контролируя тех, кто вёл следственные действия с пятьюстами тысячами.

— Граждане понятые! — громко в камеру произнес оперативник. — На ваших глазах этот гражданин достал из своего кармана пачку денег, которые мы сейчас с вами сверили по номерам с теми купюрами, что были нами заранее подготовлены и переданы гражданину Южакову для вручения за решение вопросов его компании в налоговой инспекции №34. Подпишите, пожалуйста, протокол в качестве понятых.

Девушка и парень со знанием дела поставили свои закорючки в известных им местах, так что Григорию сразу стало понятно, что эти молодые люди профессиональные понятые, для которых вопрос, где ставить подписи, давно не секрет.

— Теперь ваша очередь! — обратился один из оперативников к задержанному, пододвигая к нему протокол.

Григорий с решимостью, неподходящей к существу момента, схватил со стола авторучку и принялся подписывать протокол.

— Подождите! — прервал его опер, похожий на пирожное «картошка», такой же сладкий и даже слащавый, выдававший себя за хорошего полицейского. — Давайте отсядем и поговорим по душам?! Успеете ещё подписать.

По инструкции и по всем правилам оперативных мероприятий этот разговор должен был провести старший группы. Но у Григория с ним с первых же минут возник конфликт, во время которого полицейский проявил свою слабость и не смог сходу и с нахрапа запугать задержанного, тем самым сильно затруднив своё дальнейшее общение с ним.

Всё начиналось просто отлично. После показа удостоверения сотрудника полиции подопечный был обескуражен и, как ему показалось, сильно подавлен. В такие моменты надо давить, ломать психику и, выходя в дамки, получать всё от клиента а, если повезёт, даже и больше. Поэтому сразу с места — в карьер Сергей Потоцкий, майор полиции, старший оперуполномоченный, руководитель отдела УБЭП по городу Москве, начал своё наступление на Тополева. Широко улыбаясь ему, как лучшему другу и ближайшему родственнику, Сергей уселся напротив попавшегося на месте преступления и спросил:

— Представьтесь, пожалуйста. Как мне к вам обращаться?

— Тополев Григорий Викторович, — спокойно и как-то не заинтересовано в разговоре ответил собеседник.

— А как мы можем в этом удостовериться? Документик у вас есть какой-нибудь с собой?

— Нет. У меня только телефон в кармане, — ответил Григорий и, достав айфон, покрутил его перед собравшимися, демонстративно выключил и убрал обратно в джинсы.

Этот демарш, как ни странно, не вызвал никакой реакции у полицейских. Никто не подорвался с места, не побежал выхватывать телефон у задержанного или требовать выдать запрещённый предмет. Сергей даже бровью не повёл. Его волновали в этот момент совсем другие вопросы: «Мне бы сейчас в машину твою залезть. Там портфельчик интересненький на заднем сидении я заприметил, да и ещё чего найдем наверняка».

— Ну, права водительские-то у вас должны быть, вы же на машине сюда приехали?! — продолжил разговор Потоцкий.

— Конечно, есть. У меня и паспорт в машине лежит, — легко поддавшись на провокацию, ответил Тополев.

— Дайте мне, пожалуйста, ключ от вашего авто, я пока схожу за паспортом, а вы попейте чайку или водички, успокойтесь, а потом продолжим, — сказал Сергей, вставая и протягивая руку Григорию, при этом сгибая и разгибая пальцы, как бы подавая сигнал «отдай».

— Не дам! — очень спокойно и чересчур расслабленно ответил Григорий.

— Не усугубляйте, Григорий Викторович! Не надо. Вы не в том положении, чтобы оказывать сопротивление сотрудникам полиции! — всё ещё в дружелюбном тоне говорил Потоцкий. — Я сейчас проведу ваш личный досмотр и заберу всё, что мне надо: и телефон, и ключи от машины, и то, что ещё найду…

— А у вас ордер-то есть на обыск мой? — оборвав опера твёрдым, но тихим голосом, спросил Григорий. — Уверен, что нет. А на обыск автомобиля, на котором я приехал, и подавно быть не может! Во-первых, он мне не принадлежит, а, во-вторых, вы не могли знать, на чём я приеду на встречу. Так что, если вам нужен мой паспорт, я могу сходить сам на улицу, открыть машину, взять документы и закрыть машину, а вы за всем этим можете только наблюдать со стороны.

Потоцкий навис над Тополевым, поставил руки на стол и приблизился к его лицу на минимально допустимое расстояние. Он попытался состроить гримасу злого и ужасного полицейского, который готов перегрызть горло за любое следующее произнесённое им слово. Глядя прямо в глаза, он начал свою речь почти полушёпотом, повышая децибелы и амплитуду речи с каждым сказанным словом.

— Ах, вот как ты заговорил?! Умный, да?!Я сейчас не посмотрю, что ты такой умный. Мои ребята тебя подержат, а я обыщу тебя по полной программе, и найду у тебя и ключи, и оружие, и наркоту! И поедешь ты у меня далеко и очень надолго. Я уж этому очень поспособствую, поверь мне.

Григорий резко встал из-за стола, достал из карманов брюк ключи и телефон, вывернув при этом их наружу. Он продолжал держать в руках эти предметы так, чтобы их было всем видно. Затем, приподняв вверх оранжевую кофту и оголив живот и спину, развел руки в стороны и стал медленно крутиться вокруг своей оси, вызвав живой интерес у всех присутствующих. Сделав три оборота, он медленно положил всё обратно в карманы и одернул кофту вниз. После чего уставился на Сергея и таким же, как и до этого, спокойным голосом произнёс:

— Обратите внимание, в этом зале несколько видеокамер, причём современных, с хорошим видеоразрешением и даже одна пишущая звук. Причём именно эта видеокамера, самая близкая к нам, и располагается прямо на три часа от нас. Так что весь наш разговор записан, и моя добровольная демонстрация отсутствия запрещённых предметов тоже заснята на все камеры. А если вы вдруг захотите изъять эти записи и уничтожить неугодные вам кадры, то это бесполезно, потому что технически это сделать непросто, и мой адвокат с лёгкостью сможет опротестовать все ваши незаконные действия. Поэтому я возвращаюсь к своему предыдущему предложению сопроводить меня до машины.

На Потоцкого было больно смотреть. Слушая и не прерывая Григория, он смотрел на него как кролик на удава. Как будто загипнотизированный, он поворачивал голову в сторону камер, на которые указывал рукой пойманный им преступник, захлебываясь при этом желанием что-то возразить, но безуспешно. Слова тонули где-то глубоко в горле, и от этого Сергей мог издавать только лёгкий стон. Эту не характерную для своего начальника неловкость заметил другой опер, который поспешил ответить на вызов задержанного и заодно предотвратить назревающий скандал, при этом сохранив возможность общения с Григорием.

— Пойдёмте вместе со мной, — сказал он, начав движение в сторону Тополева. — Я просто рядом постою и не буду лезть к вам в машину, обещаю. А вы пообещайте, что не будете помышлять о побеге. Договорились?

— Договорились! — спокойно ответил Григорий и направился к выходу в сопровождении сотрудников полиции.

Подойдя к Мицубиси, Тополев хлопнул себя по правому карману джинсов, в котором находились ключи от авто в виде брелка, от чего сигнализация, крякнув и мигнув фарами, открыла доступ к содержимому машины. Григорий открыл дверь и быстро извлёк паспорт из синей сумочки, не давая шанса оперативнику даже одним глазком проникнуть вглубь салона. Вторым хлопком по карману он поставил свою машину на охрану, заблокировав её от незаконного проникновения.

— Вот мой паспорт! — весело произнёс Григорий и протянул документ оперативнику.

— Оставьте пока у себя, — ответил тот. — И пойдемте, пожалуйста, обратно в ресторан.

В караоке-зале вокруг принтера суетились опера, уже совсем без интереса за всем этим наблюдали понятые, всё так же в углу болтал по телефону по своим рабочим делам Андрей. Оперативный эксперимент, как его называли полицейские, был в самом разгаре, только шёл он совсем не по их сценарию, и от этого чувствовалась напряжённость. Сопровождающий Григория опер знаком руки указал в сторону свободного стола, за которым они и расположились друг напротив друга.

— Григорий Викторович! Давайте поговорим без протокола?

— С удовольствием, — ответил Гриша.

— Я вижу, вы человек опытный и юридически подкованный. У вас что, юридическое образование?

— Нет. Совсем наоборот. Техническое и экономическое.

— Откуда такие познания в уголовно-процессуальном кодексе? Вы, может быть, ранее судимы?

— Нет, я просто телевизор люблю смотреть.

— Понятно. Тогда буду с вами откровенен. Вы нам абсолютно не нужны. Нам нужна Лена из налоговой инспекции №34, которую мы все тут так ждали. Вы нам её сдаёте и выходите по делу с минимальным сроком или даже с условным. Уходите из ресторана под подписку о невыезде и, сотрудничая со следствием, ходите на свободе до суда. В противном случае пойдёте главным фигурантом по делу. И, поверьте мне, срок будет немаленьким. Если вы знаете уголовный кодекс, то по статье за взятку нижний предел по сроку 8 лет, поэтому ближайшие 10 лет вы свою семью не увидите. Я вас не пугаю. Совсем нет. Я пытаюсь до вас достучаться, чтобы вы не наделали глупостей из-за своей порядочности, заметной невооружённым глазом. Вы меня услышали?

— Да, конечно! — ответил Гриша, очень серьёзно слушая до этого полицейского.

— Сотрудничать будем? — заискивающе спросил опер, широко улыбаясь и радушно посматривая на оппонента.

— Конечно, будем! Сотрудничество со следствием и сотрудниками полиции — почётная обязанность каждого гражданина.

— Ну, вот и отлично! Тогда ответьте, пожалуйста, на вопрос. Кому вы звонили по телефону из ресторана и с кем дали поговорить Южакову?

— Лене.

— Кто такая Лена?

— Налоговый консультант, с которой договорился Андрей Южаков о работе, связанной с бухгалтерией его компаний. У него там проблемы какие-то с налогами и первичными документами в фирмах. И он просил меня познакомить его со специалистом, способным решить подобные вопросы. Я их и познакомил.

— А она работает в 34-ой налоговой инспекции?

— Нет, не работает. Она частный предприниматель и работает с разными налоговыми инспекциями, в том числе и с 34-ой.

— Подождите, вы представили её Южакову как заместителя начальника 34-ой налоговой инспекции и руководителя отдела выездных проверок на предыдущей встрече в ресторане.

— Ничего подобного! Я представил её именно как налогового консультанта.

— А Елену Михайловну Новикову вы знаете?

— Первый раз слышу! А кто это?

— Это и есть заместитель начальника налоговой с Полежаевской. Вы хотите сказать, что слышите это впервые?

— Я никогда не имел дел с налоговыми инспекциями.

— Значит, вы решили пойти по этому пути?! Не понимаю, зачем вам это надо? Сдайте налоговичку и идите спокойно домой. Иначе мы вам предъявляем 159-ую статью «Мошенничество» и отправляем в тюрьму…

— Во-первых, не вы предъявляете, а следователь, во-вторых, устанете доказывать, а в-третьих…

— А, в-третьих, у нас есть записи ваших разговоров с Южаковым, где вы себе уже на срок наговорили! — выпалил на одном дыхании опер, не сдерживаясь от накатившего приступа злости. И тут же замер, понимая, что проговорился и выдал раньше времени все козыри, которые приберегал для решающего удара, и теперь сидел и срочно придумывал, чем ещё можно зацепить подозреваемого. Так ничего и не придумав, он встал из-за стола и пригласил Григория пройти с ним в дальний угол зала, где уже расположились другие опера, заносившие в протокол на ноутбуке показания потерпевшего и свидетелей, отчаянно дожидаясь окончания разговора.

Теперь, когда развязка была уже всем понятна, оставались формальности и чёткость в оформлении бумаг по делу. Поэтому остальная часть опергруппы ожидала с уже готовыми, удобными для следствия показаниями задержанного. Нужно только ещё собрать десяток подписей и можно ехать к следователю открывать уголовное дело. Надо было только либо хитростью, либо угрозами уговорить злодея сделать это быстро и без изучения написанного, дабы не испортить надолго себе вечер. Возможное веселье отменилось сразу одной только фразой Григория.

— Не торопитесь распечатывать протокол допроса. Я сперва почитаю его на компьютере, исправлю все неточности и внесу необходимые изменения, потом ещё раз прочитаю и уже после всего распечатаем, и я, прочитав в третий раз, если не будет замечаний, подпишу.

Он присел за стол и ловким движением перевернул ноутбук к себе, держа его левой рукой так, чтобы никто не забрал его трофей, стал правой рукой нажимать на клавишу Backspace, стирая всё ранее написанное сотрудниками полиции. Те же в свою очередь, обреченно поняв, что время потрачено зря, а планы на вечер пропали, уже не сопротивлялись и только в напряжении наблюдали за Тополевым, чтобы специально или по неосторожности не был испорчен единственный рабочий ноутбук, поломка которого приведет к реальной для них временной катастрофе. Но всё происходило чинно и благородно. Подозреваемый сам, не желая терять времени, быстро и ловко печатал свои показания, не забывая при этом посматривать на окружающих. Старший опер зорко следил за ним и внимательно вчитывался в текст, ища возможность прервать или хотя бы встрять в процесс, неконтролируемый им. Остальные в этот момент дооформляли протоколы со свидетелями и фиксировали правильность подписей понятых.

За полчаса Григорием был заполнен бланк допроса, и теперь настал час полицейских читать и править длинный текст. Этот процесс перепалок между сторонами, согласования формулировок, уточнения смысла фраз и углубления в суть написанного и недосказанного продлился еще около 30 минут. Цель этих следственных баталий была одна — оставить смысл написанного нужным следствию для заведения уголовного дела. Но ни на какие уловки, подмены фраз, понятий и словоблудство Григорий не покупался и твердо стоял на каждой написанной букве, не позволяя даже и на йоту исказить смысл данных им показаний, которые звучали именно так:

«Я, Тополев Григорий Викторович, познакомился с гражданином Южаковым Андреем Арнольдовичем в декабре 2013 года в ресторане „Ростикс“ на Триумфальной площади. Нас познакомил Роман Никифоров, который представил Андрея как потенциального партнёра, имеющего богатый опыт проведения проектно-изыскательских работ. Мне, как финансовому директору ООО „„Азимут-Гео““, руководство компании поручило найти фирму-партнёра для заключения договоров субподряда по геодезическим и геологическим изысканиям объектов, которые не успевали по срокам выполнять наши сотрудники. Андрей произвел впечатление знающего, опытного и солидного человека. Мы заключили несколько договоров и перечислили по ним деньги. Однако в декабре 2013 года Роман сообщил мне, что у Андрея большие неприятности в банке „Смоленский“, который был лишён лицензии в ноябре. Из-за чего компании Андрея потеряли все свои финансовые средства и не могут выполнять условия договоров. Тем не менее, перечисленные ему по этим договорам деньги он готов отдать наличными не позднее конца января 2014 года, что он лично сам и подтвердил в „Ростиксе“. После этой встречи наше общение стало регулярным, так как ни в январе, ни даже в июне Южаков свой долг в размере 3 миллионов 600 тысяч рублей так и не погасил. Я ежедневно обсуждал с ним этот вопрос по телефону, по несколько раз в неделю встречался с ним в разных местах Москвы, в том числе и в его офисе, узнавая о его финансовой возможности вернуть долг. Каждый раз Южаков подтверждал своё намерение это сделать в ближайшее время и каждый раз по различным причинам откладывал выплату на ближайшие сроки. В июне 2014 года Андрей обратился ко мне с вопросом: в какой налоговой инспекции обслуживается моя компания, и могу ли я составить ему протекцию в решении возникших у него, как у генерального директора трех компаний, проблем с налоговыми органами. Я ответил, что „„Азимут-Гео““ обслуживается в 34-ой налоговой инспекции, и у нас есть внештатный сотрудник Лена, которая консультирует нашего главного бухгалтера по всем вопросам и решает возникающие проблемы с сотрудниками налоговых органов. Её услуги стоят 50 тысяч рублей в месяц с каждой компании. Андрей был удовлетворён моим ответом и сказал, что в ближайшее время переведётся в эту инспекцию и даст мне знать об этом. В августе 2014 года Южаков подтвердил факт перевода своих фирм в ФНС №34 по городу Москве и попросил о встрече с Леной для решения крупных проблем, связанных с неуплатой налогов подконтрольных ему юридических лиц. Я поинтересовался у Лены, сколько будут стоить её услуги, передав подробно рассказ Андрея обо всех бедах, свалившихся на него. Она оценила свою работу в 50 тысяч евро за три компании Южакова. Эта сумма устроила его, и он пообещал дать аванс в 25 тысяч евро. После передачи этой суммы я организовал ему встречу с Леной в ресторане „На мельнице“ в районе Красных ворот, где они договорились о совместной работе и оплате Лениных услуг. После этого, в сентябре 2014 года Андрей сообщил мне, что у него проблемы с наличностью, и он не может передать очередной транш Лене, а проблему надо решать уже скорее, и не мог бы я помочь ему и заплатить свои 10 тысяч евро, а он бы в ближайшие недели закрыл бы передо мной свой долг. Я вынужден был согласиться, потому что выступал гарантом перед обеими сторонами и передал Лене свои деньги, о чём сообщил Андрею. В октябре 2014 года он позвонил мне и попросил организовать очередную встречу с Леной. Я ответил ему, что сделаю это только в случае возврата им долга в 10 тысяч евро. Он согласился. Сегодня 8 октября 2014 года я приехал в назначенное им место, а именно в ресторан „Иль Помидорро“ на улице Садовническая, где встретил Южакова в назначенное время. Он спросил меня, приедет ли на встречу Лена. Я ответил ему вопросом на вопрос, принёс ли он обещанные деньги. Он ответил, что принёс, но отдаст только после разговора с Леной. На что я ответил, что пойду на улицу и позвоню ей, а сам вышел из ресторана, дошёл до своей машины и уехал. Через 15—20 минут мне позвонил Андрей и попросил вернуться, чтобы он мог отдать мне обещанные деньги. Я вернулся в ресторан, Южаков передал мне 500 тысяч рублей. Я, не пересчитывая их, положил в карман джинсов, позвонил Лене и передал трубку Андрею. Они поговорили и договорились о встрече в воскресенье 12 октября. Он вернул мне телефон, мы попрощались, и я пошёл к выходу, где меня остановили два молодых человека, которые представились сотрудниками УБЭП по городу Москве и объявили мне, что я задержан».

Сотрудники полиции стремились включить в эти показания слова «потратил средства на свое усмотрение», «не имел возможности влиять на проведение налоговых проверок», «убеждал Южакова в необходимости заплатить деньги» и прочие нелепые, на взгляд обычного человека, фразы. Тем не менее, протокол опроса был составлен и подписан именно в таком виде, что расстроило оперов и Южакова, но было относительно приятно для Григория и абсолютно индифферентно для свидетелей и понятых.

Когда все протоколы и формы допросов были подписаны, настало время покидать уютный итальянский ресторанчик и ехать на Люсиновскую улицу в УБЭП. Григорий и два опера покинули ресторан последними. Уже оказавшись на улице, он поинтересовался о своём статусе.

— Я задержан или арестован?

— Юридический вы свободны! — ответил один из полицейских.

— Тогда я поеду на своей машине.

— Нет! Вы поедете с нами на нашем автомобиле! — перехватив инициативу, ответил второй оперативник и указал рукой на новенькую серую Volvo S60.

— Спасибо, мне на моей будет удобнее!

— Тем не менее, мы настаиваем, чтобы вы поехали с нами.

— Послушайте! — не унимался Григорий. — Если я задержан или, не дай Бог, арестован, то предъявите постановление, и тогда я с превеликим удовольствием поеду вместе с вами на чём угодно, а пока я сам имею все права решать, куда и на чём мне ехать!

— Григорий Викторович! — сухо и очень официально начал старший оперативник. — Если вы сейчас с нами не поедете, то мы будем вынуждены вызвать местных полицейских, которые приедут и сопроводят вас в отделение полиции. Они имеют право надеть на вас наручники и закрыть на 48 часов до выяснения личности. Затем они подкинут вам наркоты или оружие, чтобы ваша жизнь совсем не казалась малиной, и перспективы ваши в суде будут совсем не весёлыми. Поэтому подумайте секунд 10 и примите правильное решение: едете вы с нами сейчас на нашей машине без наручников и в комфорте, либо мы ждем местных бойцов и сдаём вас им без зазрения совести. Время пошло.

Не думая ни секунды, Тополев сделал шаг в сторону открытой двери вольвешника и скрылся на заднем сиденьи машины.

Некоторое время ехали молча, давая возможность одной из враждующих сторон сделать первый шаг. Мысли Григория были лишь о том, что его Мицубиси стоит в зоне платной парковки и теперь придёт штраф как минимум 3000 рублей. И надо сообщить Ларисе, чтобы она забрала его от ресторана и передала документы, полученные с таким трудом в администрации Клина, Серёге Гнедкову, чтобы предупредили Антона Животкова о его задержании и возможном визите «маски-шоу» в их офис на Таганке. Он очень надеялся, что на Люсиновской его выслушают и отпустят под подписку о невыезде.

«Главное, чтобы отпустили! Главное, чтобы поверили! Главное, чтобы дело было не заказным! — думал он, — А на свободе я уже решу все вопросы с Андреем и операми, и не будет никакого уголовного дела, и вообще ничего не будет. Это же никому не выгодно: ни мне, ни Южакову. Это ведь ясно, как Божий день».

Опер, сидевший спереди на пассажирском кресле, вдруг повернулся и, обратив внимание, что Григорий находится где-то далеко в своих мыслях, решил застать его врасплох и неожиданно спросил:

— А ты с Алексеем Бытко давно не виделся?

Лёша был мужем Елены Михайловны и полковником Центрального управления по борьбе с экономическими преступлениями России. Этот властный тандем высокопоставленного сотрудника полиции и заместителя руководителя московской налоговой инспекции №34 всегда вызывал интерес у Тополева. Эта пара тесно дружила с Сашей и Антоном Животковыми и, соответственно, оказывала их фирмам определённые услуги, каждый по своим ведомствам за определенное вознаграждение.

— Очень давно. Последний раз в 2008 году, — не соврав, ответил Гриша.

Это действительно было правдой. Тогда, в далёком прошлом, Лёша помог ему советом и делом. В те времена ещё капитаном милиции он возглавлял уголовный розыск в ОВД Щукинская и только готовился перейти в главк в отдел по борьбе с рейдерскими захватами. Их отношения были прерваны из-за отъезда Григория в Израиль и, как думал Бытко, отказа Григория сотрудничать с ним. Даже после возвращения в Россию в 2012 году Григорий и Алексей не встречались и не созванивались из-за обиды и появившейся неприязни последнего. Знали о существовании друг друга в тесной орбите общих знакомых и друзей и делали вид, что их не существует для окружающих. Лёша даже позволял себе переходить границы личной неприязни и неоднократно убеждал Антона и Сашу уволить Григория и вообще избавиться от общения с ним. Тополев же, со своей стороны, обладая убийственным компроматом на Бытко, не опускался до его уровня и держал себя в руках, следуя пословице «о мёртвом либо хорошо, либо ничего».

— Ты понимаешь, нам нужен Алексей Бытко и его женушка! Ты здесь совсем не при чём! Отдай нам кого-нибудь из них и иди спокойно домой. Остальное мы сделаем без тебя.

— Я с превеликим удовольствием! — ответил, улыбаясь, Гриша. — Но я даже не представляю, чем я вам могу помочь?!

— Пока мы едем, у тебя есть шанс всё исправить и выпутаться из неловкой ситуации. Когда же мы поднимемся в кабинет, такой возможности у тебя не будет. Подумай об этом и сделай правильный выбор.

— Послушайте! Я действительно не знаю, о чём вам рассказать. Лёшу я не видел 6 лет, его жену я лично не знаю и никогда не видел. Что до Андрея Южакова, то он обналичивал деньги для «Азимут-Гео», где я финансовый директор. В декабре прошлого года он потерял наши деньги в банке «Смоленский», но пообещал отдать всю сумму через месяц. Уже прошёл почти год, а деньги он так и не отдал, поэтому я пытался получить с него хоть какую-то сумму. Он обманул мою компанию на 3,5 миллиона рублей, мне пришлось обмануть его на 2,5 миллиона рублей. Другого способа вернуть долг я не видел. Я это всё вам рассказываю, пока мы едем, в кабинете я буду придерживаться первичных показаний.

— Я уважаю твою позицию и твою преданность, но, поверь мне, этот человек такого отношения не заслуживает. Подумай о себе. Мы прекрасно понимаем, что ты попал под раздачу. Ты сам знаешь, что сегодняшнее специальное мероприятие просто так не делается. Либо по приказу сверху, либо за хорошие бабки. Если ты сдаешь чету Бытко, мы возвращаем «терпиле» бабло и не заводим дело против тебя, если нет, тогда, поверь мне, этот эпизод будет началом твоей долгой тюремной карьеры. Время ещё есть. Думай!

— Я всегда думаю перед тем, как что-то сказать или сделать, поэтому, наверное, и получаю в жизни больше неприятностей, чем наживы.

Разговор умер в тишине где-то на подъезде к зданию УБЭП на Люсиновской.

На улице было уже темно, московские пробки набирали мощь. Гриша дремал на заднем сиденьи и не заметил, как они подъехали к самому входу грозного УВД. Пятиэтажное здание тёмно-песочного цвета с небольшими квадратными окнами и висящими под ними кондиционерами напоминало букву «Т». Правое и левое крыло дома были более вытянутыми поперёк и на десяток метров углублялись от фронтальной линии центральной части, которая в свою очередь была увенчана продолговатым стеклянным тамбуром под грузной коричневой крышей из металлочерепицы, широко свисающей по трём сторонам. Вся территория комплекса была огорожена двухметровым металлическим забором из часто посаженных прутьев, толщиной с палец, не мешающих свободному обзору. Озеленению земельного участка внутри периметра могло позавидовать любое ТСЖ или ЖЭК. Голубые ели, туи, березы, дубы и клены парили ввысь, закрывая жёлтой листвой верхние окна дома, коротко подстриженная трава и фигурно остриженные кусты выдавали наличие в штате заведения садовников и флористов. Оформив пропуск, они поднялись на третий этаж левого крыла и зашли в кабинет 319.

В длинной прямоугольной комнате было одно окно, выходящее во внутренний дворик, три стола для сотрудников, большой чёрный диван и старый советский коричневый сейф с огромной никелированный ручкой. Два стола стояли у окна напротив друг друга и один у входа напротив дивана. На сейфе стоял маленький телевизор. Столы были девственно чисты: ни бумаг, ни оргтехники, ни даже канцелярских принадлежностей — ничего. Сразу было видно, что хозяев кабинета ноги кормят, порой забывая о совести и чести.

С появлением Григория в комнате началось броуновское движение. Люди менялись местами постоянно и, если задерживались, то ненадолго. Кто-то просто заходил, чтобы посмотреть на задержанного, кто-то задать вопрос коллегам, кто-то высказаться по существу происходящего, чтобы попугать мирно сидящего на мягком диванчике «злодея». В воздухе витали фразы: «мошенник», «тюрьма и надолго», «материала на него хоть отбавляй!», «в другом кабинете терпила рассказывает о нём такие вещи…», «он и в Израиле кучу народу перекидал…», «серьёзным людям, оказывается, большие деньги должен…». Наконец в кабинет зашли старший оперуполномоченный и начальник отдела и сообщили, что скоро закончится допрос потерпевшего, поедем к следователю на Таганку, и скрылись обратно в коридоре. После этого в комнате остались только «виновник торжества» и один сторож. После пяти минут тишины Григорий обратился к молодому ОБЭПовцу, которого он заприметил ещё в ресторане и оценил как самого достойного для контакта. Он даже специально запомнил его имя — Сергей.

— У меня к вам вопрос.

— Да, я слушаю вас внимательно! — уважительно и желая помочь, ответил оставшийся сторожить Тополева оперативник.

— Скажите, пожалуйста, если я задержан, а судя по происходящему, это именно так, хотя никаких документов, подтверждающих факт задержания, я так и не увидел, я имею право на один телефонный звонок. И теперь настал именно тот момент, когда я очень хочу воспользоваться этим своим правом. Вы можете мне дать телефон?

— Кому вы хотите позвонить?

— Жене Ларисе. Она ждёт меня дома и очень волнуется. Мне необходимо с ней связаться, чтобы она не переживала.

Сергей встал из-за стола, быстро дошёл до двери и послушал, нет ли кого в коридоре, медленно вернулся к своему месту, раздумывая по дороге о последствиях своего решения, которое он уже принял, но не произнес вслух. Достал свой айфон и жестом подозвал Григория к своему столу.

— Диктуй номер! Но сразу предупреждаю, скажешь что-нибудь лишнее, тут же прерву разговор. Понял?!

— Спасибо. Не волнуйтесь. Ничего лишнего не будет. Всё только по делу.

Сергей дождался ответа, убедился, что это женский голос, но для большей уверенности спросил:

— Это Лариса?

— Да, это я, — ответил голос на другом конце провода.

— С вами говорит оперуполномоченный ОБЭП по городу Москве Сергей Бушмакин. Мы задержали вашего мужа. Кстати, как его зовут?

— Григорий… Григорий Викторович Тополев! А что случилось!?

Он уже не слушал крик удивлённой и испуганной женщины, а передавал трубку.

— Ларисочка, привет! Это я. Не волнуйся, пожалуйста, и выслушай меня внимательно. Это очень важно.

Гриша понимал, что этот звонок, может, единственный и последний способ связи с внешним миром, поэтому коротко и очень доступно для понимания взволнованной и даже растерявшейся женщины он должен был донести информацию и заставить предпринять определённые шаги.

— Меня задержали на встрече с Андреем в ресторане сотрудники ОБЭП с Люсиновской. Твоя машина стоит у входа в ресторан «Иль Помидорро» по адресу: Большая Садовническая, дом 54 строение 1. Ключи от машины лежат у нас дома в верхнем ящике моей тумбочки. Документы на машину внутри, в синей сумочке, под водительским сиденьем. Поезжай срочно и забери её оттуда. На заднем сиденьи лежит мой кожаный портфель. Всё содержимое отдай Серёже Гнедкову как можно быстрее. За меня не волнуйся! Со мной всё хорошо. Ты всё поняла?

— Да, да, конечно! Кому-нибудь ещё сообщить о случившемся?

«Какая она у меня молодец!» — подумал Гриша о своей жене. «Голос не дрожит, мыслит здраво, ничего не переспрашивает и вопрос задала именно тот, который он ждал. Самый главный вопрос, по существу».

— Антону и Валере. Они знают, что делать дальше. Ты адрес ресторана запомнила?

— Да. Я всё записала. Не переживай! Я всё сделаю, как надо. Чем я ещё могу тебе помочь?

— Больше пока ничем. Поезжай в Москву и будь пока там.

— Где ты сейчас находишься?

— Сейчас я на Люсиновской, но скоро поеду к следователю в УВД ЦАО на Таганку. Антон знает, где это. Всё, Ларисочка, мне уже пора. Не переживай! Скоро всё закончится.

И, сбросив вызов, вернул Сергею телефон.

— Спасибо тебе огромное! Я всё понял и оценил. Звонка этого не было. Правильно?

Оперативник кивнул головой, улыбнулся, убрал айфон в карман штанов и показал жестом Тополеву, чтобы тот сел обратно на диван. Пару минут они сидели в тишине, пока дверь не открылась, и не вошёл старший опер со словами:

— Собираетесь! Поехали к следователю. Нас ждут, — уже будучи в коридоре старший огласил вопрос. — Кто повезет задержанного?

Бушмакин быстро отреагировал и вызвался первым, тем более что сюда вёз Григория именно он. Его рвение не вызвало ни у кого вопросов. На этом и договорились. В усиление ему был выделен ещё один оперативный сотрудник крепкого телосложения, с лицом, не обезображенным интеллектом, короткой стрижкой и огромными кулаками, видимо, для силовой поддержки маленького, на фоне Григория, Сергея.

И снова тот же Вольво, то же заднее сиденье, те же долгие московские пробки, и убаюкивающий разговор оперов о превосходстве одной машины над другой, о том, где кто работал до Люсиновской и поиск общих друзей. Тополев дремал. Удалось немного расслабиться. Думать ни о чём не хотелось и не моглось. День слишком затянулся, и сил явно могло не хватить на допрос и дальнейшие следственные действия. Автомобиль то заезжал в тёмные переулки, то выныривал снова на большие проспекты, пока совсем не замельтешил в проулках, редко притормаживая на перекрестках.

На огромной парковке перед роскошным зданием УВД ЦАО даже в этот поздний час, а было уже около 10 вечера, оказалось совсем мало свободных мест. Такому количеству дорогих автомобилей стражей порядка мог позавидовать любой автосалон. Практически вся линейка последних новинок и люксовых вариантов. Гордость берет за наших полицейских: сразу видно, что парни работают отлично. У женской половины полицейского участка машинки в основном были похуже. Они отличались яркими цветами и плюшевыми мишками в салонах. Судя по «пейзажу», задача властей по обеспечению сотрудников полиции высокими доходами для искоренения коррупции в органах внутренних дел выполнена на все 100 процентов. Оставалось только неясным, как же при их зарплатах в среднем в 45—50 тысяч рублей у большинства собственные новые машины стоимостью от 2 миллионов рублей. Справедливость торжествует? К таким работникам и в кабинет входить страшновато, сразу понятен ценник на их услуги и твоя дальнейшая судьба при отсутствии солидных трудовых накоплений.

Над большим продолговатым Калитниковским прудом возвышалось П-образное восьмиэтажное здание УВД по ЦАО. Сделанное из железобетона и облицованное чёрными, коричневыми, бежевыми и даже зелёными плитками, оно гармонично вливалось в природный и урбанистический пейзажи Таганского района. Раньше, ещё при Советском Союзе и в самом начале 90-ых, на этом месте был Птичий рынок, куда частенько дедушка привозил маленького Гришу покупать аквариумных рыбок и корм для них. Они ходили по рядам, разглядывали разную живность, и каждый такой поход заканчивался выклянчиванием покупки щенка или котёнка. Затем в 2000-м году тут построили это здание, и территория всеобщей радости, умиления и веселья превратилась в место скорби, ненависти и страданий.

Перед входом их уже поджидали три человека: начальник отдела и его заместитель, а также уже знакомый Григорию старший оперуполномоченный. Все вместе вошли вовнутрь, оформив пропуска, пересекли барьер КПП и поднялись по ступенькам на этаж выше. Вышли в огромный внутренний двор УВД и быстрым шагом пересекли его. Дошли до 2-го отдела следственной части следственного управления и остановились у кабинета с табличкой «Следователь Черноус В. В.».

— Приехали! — подумал Тополев. — Сейчас этот усатый хохол с лицом пропойцы, не разбираясь ни в чём, влепит мне по самое не балуй и пиши пропало…

Кто-то из сопровождающих открыл дверь, и вся группа ввалилась в тихую обитель, неся за собой гулкий задорный смех и лёгкий запашок перегара. За столом сидела девушка лет 25 в форме лейтенанта юстиции. Вся комната, стол и многочисленные стулья были заняты папками с документами уголовных дел. Места было не просто мало, его не было совсем. Поэтому после короткой паузы решили оставить в допросной Григория и начальника оперов — лысого, как колено, мужика с очень неприятным лицом и отвратительным голосом.

— Ну, и кого вы мне привезли? Это что, и есть ваш злодей? — с неприкрытым раздражением спросила Валерия Черноус — тот самый усатый хохол, которого так ждал увидеть Григорий. — Дайте-ка почитать его объяснение! И вообще, что у вас на него есть?

Лысый протянул ей папку с бумагами, нагнулся к ней поближе и негромко прошептал:

— Это только начало. Будет ещё фактура, и немало! Мы же с тобой договаривались?!

Валерия читала бумаги, делая вид, что не слышит и не замечает ничего вокруг. Несколько раз, перевернув листы оперативных материалов, она подняла глаза на лысого и довольно жёстко сказала:

— Мы с вами договаривались об одном, а вы мне что привезли? Я подставляться не хочу и не буду! Будет ещё фактура, приезжайте, а сейчас ничем помочь не могу!

Лысого передернуло, он резко отскочил от стола следачки, подбежал к двери, открыл её и, высунувшись в коридор, прокричал:

— Лёша! Сергей! Подойдите.

Послышался шум приближающихся шагов, а затем шёпот лысого и звук ударов, напоминающих касание ладони о шкаф с особой силой. После недолгих переговоров, лысый вернулся и попросил Тополева пройти с его сотрудниками в коридор и подождать там, а сам подозвал своего зама и закрыл дверь кабинета Черноус изнутри, оставшись с лейтенантом юстиции втроём для разрешения возникшего вдруг недопонимания.

В конце длинного коридора стояли столик и стул, на которых и разместилась троица ожидающих результатов переговоров в кабинете следователя. Ждать пришлось долго, около двух часов. Валерия поочередно с каждым из оперов выходила покурить раза четыре. Во время каждого перекура до Григория доносились обрывки фраз Черноус: ««Если мне прикажут, то я подпишу…», «Вы сами понимаете, что этого мало для заведения дела…», «Об аресте и речи быть не может…», «У меня своё руководство! И ваши мне не указ». Наконец лысый высунулся из её кабинета и позвал:

— Валерия Викторовна! Вас к телефону!

Черноус быстро сделала две затяжки и размеренным шагом пошла к себе в комнату, закрыв за собой дверь. Минут через пять лысый со своим замом вышли, сияя как масляные блины, и жестами подозвали ожидающих к себе.

— Заводите! — с огромным чувством выполненного долга скомандовал старший.

Гриша поудобнее уселся перед следователем, Сергей и Алексей стали у него за спиной, лысый с замом остались за дверью, что-то эмоционально обсуждая с кем-то по телефону. Валерия осмотрела окружающих, задержала взгляд на Тополеве и отвела глаза.

— Попрошу посторонних покинуть кабинет! — требовательно произнесла она, не отрывая взгляда от черноты за окном.

Оперативники переглянулись, посмотрели на следователя, помялись с ноги на ногу и вышли к своему начальству в коридор.

— И дверь за собой закройте с той стороны! — добивая гвоздь в гроб оперативников и мстя им за испорченный вечер, прокричала Валерия.

Когда они остались наедине, Григорий вопросительно посмотрел на лейтенанта, очень ожидая от неё понимания и помощи. Надежда горела в его глазах, в её же взгляде он видел только тоску и безразличие. Валерия начала первой, как и положено следователю. Её голос был приятным и негромким, и всем своим видом и тоном беседы она готовила собеседника к очень важному разговору.

— Григорий Викторович! Сейчас мы с Вами разговариваем без протокола, без адвоката и без свидетелей. Мне чисто по-человечески интересно, что у вас на самом деле произошло? По-любому вас уже никто не отпустит, если вы сами срочно не подключите более сильные связи, чем у Южакова. Можете ничего не говорить или придумать красивую версию, но мне, чисто по-человечески, любопытно услышать историю, близкую к правде.

— Валерия! По закону, если вы сейчас записываете наш разговор, вы обязаны меня об этом предупредить, иначе эта запись не будет являться доказательством. Верно?

— Да.

— Я с удовольствием расскажу вам правду, но на официальном допросе я буду стоять на первоначальной версии. Почему? Вы поймете это в конце моего рассказа.

Валерия привстала со своего кресла и, дотянувшись до радиоприёмника, сделала музыку погромче и вернулась в своё первоначальное положение, откинувшись полностью и положив ногу на ногу, скрестила руки на груди и приготовилась внимательно слушать.

— Андрюша Южаков — обычный обнальщик. Он нам обналичивает деньги для фирмы. В декабре прошлого года он попал в банке «Смоленский», в том числе, и на наши деньги. Там было 3 миллиона 600 тысяч рублей. Он признал свой долг нашей фирме, обещал выплачивать по полмиллиона каждую неделю. В январе заплатил 300 тысяч. В феврале — 150 тысяч, и затух… Потом в мае вообще объявил, что больше ничего не заплатит. Я ему всё это время звонил через день, и каждый раз он обещал, что завтра, завтра, завтра. И тут, в июне, он интересуется, есть ли у меня знакомые в налоговой инспекции. Я отвечаю, что есть. Наши три компании обслуживаются в 34-ой налоговой инспекции, потому что там зам начальника — знакомая нашего генерального директора, Лена. У неё муж полковник УБЭП, поэтому они вдвоём могут решать серьёзные вопросы. На это Андрей рассказал мне суть своей проблемы. Его институтский друг–олигарх владеет рядом медийных компаний, в том числе «МетеоТВ», «Специальный корреспондент». На него наехали опера из юго-западного МВД и вымогают большую сумму денег, иначе обещают посадить в тюрьму. Он публичный человек, и ему не нужна огласка, но оставлять так это дело не хочет. Поэтому обратился к своему другу детства Андрею, чтобы тот стал де-юре генеральным директором и учредителем его компаний и возглавил штаб по борьбе с оборотнями в погонах. Для этого ему надо встать на учёт в ту налоговую инспекцию, где его компании смогут прикрыть от ментовского произвола и защитить от неправильных проверок продажных налоговиков. Я посоветовал ему перевести компании в 34-ую налоговую, зная, что Лена не допустит беспредела и сможет защитить в тяжёлой ситуации. На этом мы и расстались. Затем в августе Андрюша снова позвонил мне и сообщил, что перевел три компании из девяти и теперь ему надо с ней встретиться, чтобы решить проблемы с правильным проведением выездных проверок в его компаниях. Я попросил его прислать мне их реквизиты, чтобы я их мог передать Лене для проверки сложности вопроса и выяснения цены выполнения его просьбы. В тот же день я получил СМСкой названия, ИНН и КПП трёх компаний и переслал их Лене. Через несколько дней Лена и Лёша (муж, полковник УБЭП) встретились с Антоном Животковым — нашим генеральным директором. После Антон передал мне суть разговора, который я слово в слово передал на следующий день Андрею. А именно, что браться они за это дело не будут, потому что эти компании связаны с очень тёмными делишками, с крупными невыплатами налогов и даже убийством человека, зверски замученного и сожжённого в подмосковном лесу. На все мною сказанное Андрюша ответил, что он в курсе этих дел. Что труп действительно был, и это был труп обнальщика, работавшего ранее с олигархом, но тот не при чём, и что всё это поклеп и провокация, устроенная ментами для получения от олигарха денег. Попросил меня узнать у Лены, за какую сумму она возьмётся помочь и решить его проблемы. Я пообещал узнать. Спросил об этом Антона. Он ответил, что ни Лена, ни Лёша не возьмутся за это дерьмо. Тогда я предложил обмануть Андрея и сказать ему, что Лена согласилась за 50 тысяч евро, что равняется долгу Андрея нашей компании, забрать у него эти деньги и сообщить, что больше нам ничего не должен, а проблему пусть решает сам. На том и порешили. Я ему объявил от имени Лены «полтос» евро и стал забирать по частям деньги, в ответ придумывая различные истории о якобы действиях сотрудников налоговой по решению его вопросов. Отдав около 1,5 миллионов рублей, Андрей стал настаивать на личной встрече с Леной, иначе он отказывался продолжать проплаты. Я сообщил об этом Антону. Он подыскал среди своих знакомых похожую на Лену девушку, с которой я и поехал на встречу с Андреем в ресторан «На мельнице». Там они поговорили и, как мне показалось, он успокоился и пообещал заплатить оставшиеся деньги. И вот я приехал в «Иль Помидорро» за полумиллионом рублей и меня «приняли». Вот и вся история. Понимаю ли я, что это мошенничество?! Да понимаю! А как мне было ещё вернуть украденные им у нашей фирмы деньги, как не его же оружием. Он мошенническим способом забрал деньги у компании, а я мошенническим способом — у него. Подобное всегда лечат подобным. Чувствую ли я себя виновным? Юридически, наверное, да, а по жизни- нет!

— Я вынуждена, понимаешь, вынуждена завести уголовное дело по факту мошенничества в особо крупном размере и задержать тебя по 91-й статье УК до суда. Могу сделать для тебя только одно: не отправлять тебя в ИВСсегодня и дать тебе ещё сутки на решение проблемы. Это всё, что я могу для тебя сделать. Извини.

Валерия пододвинула к себе поближе ноутбук и начала в нём набивать данные Григория. Минут через 15 она распечатала несколько листков бумаги. С отвращением ко всему происходящему она протянула руку к принтеру, взяла пачку ещё горячей от работы оргтехники бумаги и отдала её задержанному, который стал таковым сразу после подписания этого документа. После свершившегося факта следователь достаточно громко, но не переходя на крик, произнесла:

— Люсиновцы! Зайдите кто-нибудь!

Дверь тут же открылась, и на пороге возникли лысый и опер Лёша.

— Значит так, я задерживаю подозреваемого по статье 91 на двое суток до суда. В ИВС отправить его сейчас я не имею никакой возможности. Поэтому жду его завтра вместе с потерпевшим с утра для проведения допроса, очной ставки и предъявления обвинения.

— А куда мы его денем до утра? — выпучив глаза и став ещё более безобразным, выпалил лысый.

— Это не моя головная боль! Решайте сами. Здесь его оставлять я не позволю — ему нужен отдых, сон, еда, иначе завтра я не смогу его допрашивать, — Валерия посмотрела на часы на левой руке и продолжила. — Вернее уже сегодня! Везите его к себе в отдел, сторожите, караульте, делайте, что хотите, но, чтобы завтра утром он был у меня отдохнувшим, сытым и довольным, иначе ни один адвокат, даже наш бесплатный не возьмётся подписывать ту туфту, что на сегодняшний момент я вижу в деле.

— Валерия Владимировна! — грозно выдавил из себя лысый, — мои люди вторые сутки на ногах! У меня нет такой возможности, да и желания возить его куда-либо, и тем более сторожить. Для этого есть специально обученные люди. Вы его задержали — вы и решайте вопрос с его охраной. Это ваша обязанность теперь!

На лице молоденькой следачки не дёрнулся ни один мускул, только уголки губ джокондовской улыбки немного приподнялись. Не отрывая взгляда от лысого, она подняла со стола подписанное постановление и встала в позу готовности порвать эти бумаги.

— Сейчас я порву это всё к ебени матери, и это сразу станет вашей проблемой!

Лысый побледнел, на лбу выступили крупные капли пота, глаза покраснели и превратились в ёжиковые буравчики. Его затрясло. Если бы Валерия была мужиком, он бы набросился на неё с кулаками. Алексей, стоявший с ним рядом, прервал тишину и сделал шаг вперёд, оказавшись между стрелявшими друг в друга взглядами следователем и своим начальником.

— Геннадий Аркадьевич, разрешите мне и Сергею отвезти задержанного к нам в отдел? Он у нас в кабинете поспит на диванчике. Мы его покормим и посторожим до утра, потом доставим сюда к следователю, после чего вы нас поменяете, и мы уйдем на двое суток отдохнуть. Не возражаете?

— Отвечаете за него головой! Если он от вас сбежит, уволю с позором. Наручники разрешаю не снимать вообще!

Выпалив эту злобную тираду, обладатель не менее отвратительного, чем его внешность имени-отчества, развернулся и, не прощаясь с Валерией, быстро зашагал в сторону выхода, громко отбивая каблуками позывные сдачи своих позиций.

Следователь протянула руку с документами и передала их Алексею со словами:

— Жду вас завтра в 10 утра. Обеспечьте явку потерпевшего, — развернулась и пошла к своему столу. Остановилась, секунду постояла и, повернув небрежно голову, тихо и как-то по-доброму сказала, — Напоминаю вам, Алексей, что содержание задержанного в наручниках негуманно и не целесообразно. Вы же не скинхед, как ваш шеф?

Алексей улыбнулся и подошёл к Григорию, который всё это время тихонечко сидел на стуле в углу кабинета. В дверном проёме показался второй оперативник Сергей. По его инфантильному виду невозможно было понять его отношение к происходящему. Такие типажи, как он, обычно хороши в пытках — никаких эмоций и полное согласие со всем происходящим.

— Григорий Викторович! — обратился Алексей, — поедете с нами на Люсиновскую. Напоминаю вам, что вы задержаны, и в случае побега мы имеем право открывать огонь на поражение. Это не нужно ни вам, ни нам, поэтому давайте спокойно доживём до завтрашнего допроса и не будем подводить друг друга. Согласны со мной?

— Поехали! — Гриша встал и пошёл к двери, — Спасибо вам большое! — посмотрев на Валерию, сказал он и широко ей улыбнулся.

Она не смотрела на визитеров, изображая будто что-то пишет и очень занята, и даже не попрощалась с покидающими кабинет. И только пройдя по коридору в сторону выхода более 30 шагов, Григорий услышал, как в дверном замке кабинета два раза провернулся ключ. Валерия ушла в себя…

Было уже около 3 утра, когда машина Алексея остановилась у метро «Добрынинская», чтобы купить в «Макдональдсе» заветные бутерброды и напитки. Гриша сидел на заднем сиденьи в наручниках, которые на него надел Сергей, как только они вышли на улицу. Уговоры Алексея на него не подействовали, поэтому остаток дня, такого длинного и насыщенного событиями, приходилось проводить не совсем комфортно. Даже на предложение оперов выбрать себе любые лакомства из фаст-фуда он ответил отказом, хотя с утра ничего не ел. Нервы давали о себе знать. Усталость, полное отсутствие аппетита, да и вообще, полное отсутствие каких-либо мыслей и желаний кроме одного — чтобы поскорее закончился этот кошмар. Хотелось проснуться снова 8 октября 2014 года и никогда уже не уезжать от своей жены, плюнуть на все дела, встречи, на работу и всех сотрудников «Облгаза» и «РЖД». Но реальность не отпускала из цепких уз, материализовавшихся в наручники.

И вот уже снова проходная УБЭП. На этот раз дверь была закрыта. Пришлось долго стучать, чтобы разбудить дежурного, с удивлением открывшего дверь, чтобы выслушать историю о задержанном, которому по решению руководства разрешено переночевать в кабинете оперативного состава. И опять тот же кабинет, та же мебель, правда, наручников уже не было. Гриша снял кроссовки, лёг и вытянулся на чёрном кожаном диване, накрылся своей ветровкой и закрыл глаза. Алексей и Сергей разложили на своих столах макдональдовскую снедь, достали из сейфа бутылку коньяка, стаканы из тумбочки и, громко причмокнув языком, пригласили своего узника принять участие в застолье. Гриша уже спал крепко и безмятежно, так крепко, что не слышал ни громкие споры оперов во время алкогольного возлияния, ни постоянно хлопающие утром двери, когда обитатели соседних кабинетов стали подтягиваться на работу. Алексею даже пришлось расталкивать его, чтобы разбудить. Утренний туалет, полчаса на сборы, и опять в путь на том же Вольво в то же УВД ЦАО.

Всю дорогу Гриша думал о том, что смогли предпринять его друзья за это время. Где он находится, они знали, он успел сообщить об этом Ларисе. Да и она звонила ему всю ночь на мобильный телефон оперативника, что его под утро начало даже раздражать, о чём тот сообщил Григорию в туалете с претензией в голосе. Связи в лице Алексея Бытко у Антона и в лице Игоря — полковника с Люсиновской у Валеры Смирного — его давнишнего друга и коллеги — могли решить вопрос даже в нерабочее время, тем более это общая проблема и беда. Он даже не сомневался, что с руководством Валерии уже связались, и сейчас решается вопрос о закрытии этого уголовного дела или хотя бы о подписке о невыезде. Гриша вспомнил, как в октябре 2006-го он всю ночь носился по Химкам в поисках возможности вытащить из ИВС Сашку Панкратова, задержанного в тот злополучный день в Шереметьево, в офисе его бывшей компании, и чем это всё закончилось. Связей и людей, способных решить этот вопрос, он не нашёл. Сашку осудили на два года, ему самому пришлось более года быть в бегах, находясь в розыске, и потом, получив три пулевых ранения, иммигрировать в Израиль на целых четыре года. Все подробности этой истории хорошо знают и Антон, и Валера, поэтому не станут доводить до крайности и затягивать решение проблемы, пока ценник не зашкаливает, и информация по уголовному делу не ушла наверх. В общем сегодня с существующими материальными и административными возможностями его друзей решение о его скорейшем освобождении выглядело вполне радужным.

На улице было солнечно и тепло, стояли последние тёплые осенние денечки. Пруд у здания МВД отражал в себе голубое небо и жёлтую листву окружающих водную гладь высоких лип и клёнов. Светлое здание сияло всеми своими плитками на солнышке как волшебный замок, и только чёрные мысли и души работающих в нём людей не позволяли добру поселиться в этом уютном уголке Москвы. Гриша улыбался и подставлял лицо тёплым лучам, пока они шли от парковки до входа. Так заканчивались сутки — такие длинные и содержательные, такие нервные и многосторонние, такие позитивные и катастрофические. В этих 24 часах незыблемым было только одно — улыбка и хорошее настроение Гриши, как вчера, так и сегодня утром. То ли еще будет?! Начиналось 9 октября 2014 года.

Глава №2. Арест

Окна кабинета следователя Черноус выходили на троллейбусный парк, и солнце уже вовсю отражалось от стёкол больших и неуклюжих рогатых монстров. Солнечные зайчики бегали по потолку и стенам комнаты, иногда попадая на лица посетителей и хозяйки допросной. Сама Валерия была сильно раздражена. То ли назойливые лучики не давали ей покоя, то ли затянувшееся дежурство не отпускало домой и выводило из себя, то ли визит Люсиновских оперов, прибывших вместе с Григорием около 10 утра, испортивший всё спокойное утро, прервавший чаепитие и разговор с подружкой по телефону. Отправив их подальше, сославшись на сильную занятость и ожидание «терпилы», без допроса которого не имело смысла проводить дальнейшие следственные действия, она продолжила утренний моцион, но настроение уже было изрядно подпорчено.

Ребята разместились действительно подальше — дальше по коридору, почти в самом конце за одиноко стоявшим столом. Сергей и Алексей, ожидая скорой смены, были веселы и болтали о своих планах на новогодние поездки в Альпы, рассказывали, где, как и за сколько отдыхали летом. Один отправил семью на это время на черноморское побережье Болгарии, снял квартиру на первой линии у моря, а сам же по свободным выходным прилетал к ним. Другой потратился на дорогущую гостиницу в Испании, оплатив на месяц вперед, и пожалел сильно об этом, ратуя на то, что год назад на Лазурном берегу Франции было хоть и дороже, но лучше, чем тут. Зато по поводу новогодних каникул они совпали полностью, остановив свой выбор на горнолыжных курортах Куршавеля.

Грише заняться было нечем, поэтому приходилось слушать болтовню своих сторожей. Примерно через час он не выдержал и разразился вопросом.

— Скажите, если не секрет, а какая у вас зарплата?

— Чистыми тысяч 45 получается! — не поняв подвоха в вопросе, с гордостью ответил Сергей.

— А у скинхеда? Вашего начальника, который на новеньком БМВ X6 ездит, какая?

— Тысяч 60 получается точно! — с нотками зависти продолжил сливать информацию не слишком умный опер.

— Здорово… — задумчиво произнес Григорий. — А говорят, что экономистов толковых в стране нет!

Алексей улыбнулся и хмыкнул, оценив шутку. Сергей же в недоумении посмотрел сперва на коллегу, потом на собеседника и, стараясь сформулировать вопрос, так напрягся, что смог только выдавить из себя звук, напоминающий стон. Поняв, что большего от него уже не добиться, Тополев озвучил ответ на этот незаданный вопрос.

— При таких огромных расходах и относительно скромных заработках вы умудряетесь заставить законы экономики работать по немыслимым формулам, позволяющим вам шикарное существование за счёт тех, кого вы должны защищать. При этом обычные люди, живущие по закону, становятся преступниками и вы их сажаете в тюрьму. А вы, защищающие закон за 45 тысяч рублей в месяц, покупаете новые иномарки не в кредит и отдыхаете два раза в год за границей, даже несмотря на то, что приказом министра внутренних дел вам запрещено выезжать за пределы нашей родины из-за последних событий с Крымом, Магницким и прочими санкциями.

— Это руководству запрещено, а нам, рядовым сотрудникам, по секрету можно, — быстро отреагировал на обвинения Сергей.

Можно было бы продолжить полемику, но подоспела смена, и счастливые, не выспавшиеся и немного бухие, были заменены на несчастных, наглых и таких же пьяненьких Вадима и Олега, которые моментально начали звонить руководству с вопросами, когда их заменят. И, получив вместо ответа громкую брань и угрозы оставить на дежурство в выходные, совсем загрустили и, уткнувшись каждый в свой новенький айфон, начали играть в нехитрые игрушки, иногда отвечая на поступающие сообщения в соцсетях.

Ближе к часу дня прибыл Андрей Южаков и, стараясь быть незамеченным, юркнул в кабинет следователя. Для Григория время пошло быстрее. Двери в остальные кабинеты были открыты, сотрудники хаотично передвигались по коридору и с интересом разглядывали незнакомцев, приютившихся у стола, стоящего рядом с дверью начальника следственной части полковника Нефедовой Марины Сергеевны. Она так же, как и остальные подчиненные вынужденно терпела неудобства, связанные с появлением в жизни вверенного ей подразделения незваных гостей. На утренней пятиминутке она прокомментировала этот факт собравшимся у её кабинета сотрудникам, попросив их не обращать внимания на посторонних, не вступать с ними в пререкания и разговаривать только о погоде. Тем не менее, появившиеся в коридоре люди, их разговоры, редкие посетители кабинетов скрасили Гришины посиделки, отвлекая от грустных мыслей.

Вскоре дверь в комнату Черноус открылась, и вышел Андрей, вытирая обильно выступивший на лбу пот. К нему подбежал один из оперативников и, прошептав что-то, отвёл его в сторону, подав знак коллеге, чтобы тот заводил задержанного к следователю. Южаков прятал взгляд и явно нервничал. Григорий громко с ним поздоровался, чем вызвал у него оторопь и нервный тик.

Валерия была не в настроении. Её дежурство давно закончилось, и вместо того, чтобы идти домой, ей приходилось выполнять задание сверху. Работа явно не клеилась. Приходилось трудиться без огонька и совсем без интереса. Её безразличное отношение к процессу передалось участникам следственных действий. Ей было уже совсем всё равно. Ещё вчера вечером она явно симпатизировала задержанному, но сейчас она хотела только выйти из здания МВД и забыться. Когда зашёл Гриша и улыбнулся ей, она немного смягчилась. Разговор с потерпевшим уже состоялся, и после него осталось больше вопросов, чем ответов. Было абсолютно ясно, что сам Андрей занимается незаконным бизнесом, что его прикрывают Люсиновские менты, что сидящий перед ней человек виновен, что ей эту вину и доказывать особо не надо, и что это дело можно считать закрытым. Но всё равно что-то не складывалось и не давало ей покоя. Было много «почему» и всего одно «потому что».

Валерия, несмотря на юный возраст и невысокое звание, знала, как и за сколько заводятся такие уголовные дела, сколько стоит сопровождение, посадка и дальнейшая работа в СИЗОс подследственным. Цена варьировалась и зависела от персоналии заказчика и заказанного. Самое сложное и затратное — это заведение уголовного дела и вследствие правильного результата работы оперов — посадка в тюрьму до суда. В данном случае ОБЭПовцы своё отработали, теперь дело было только за ней — допрос, очная ставка и ходатайство об избрании меры пресечения, связанной с изоляцией от общества, а дальше сама система начинала работать, доводя человека до получения срока. Она ещё вчера поняла до звонка сверху, что дело проплачено, и ей отводилась роль статиста. Что ни денег, ни славы она не получит, что в случае чего из неё сделают крайнюю, и поэтому ей очень хотелось найти хоть малую зацепку в деле, чтобы либо от него отказаться, либо отказать в аресте. Она пошла на хитрость и вызвала в качестве бесплатного «положнякового» адвоката своего знакомого юриста, обладающего хорошим опытом в делах о мошенничестве и действительно имевшего адвокатскую честь и человеческую совесть. Он немножко задержался, и поэтому ей приходилось оттягивать процесс следствия, ссылаясь на сильную занятость другими уголовными делами, что было не совсем правдой. Но она очень хотела, чтобы хоть на первых порах интересы Григория представлял именно её адвокат, а не тот, кого ещё вчера вечером предложили бойцы с Люсиновской.

В дверь тихо постучали и, не дожидаясь ответа, вошёл молодой человек лет 30 и поздоровался рукопожатием со всеми присутствующими кроме Валерии — ей он поцеловал руку и, широко улыбнувшись Тополеву, достал из кармана пиджака визитку и протянул со словами:

— Меня зовут Илья. Я адвокат Московской коллегии адвокатов и буду представлять ваши интересы сегодня как бесплатный, предоставленный государством по закону. У вас есть возражения?

— Пока что нет, — ответил Григорий. — Давайте пообщаемся наедине, а там посмотрим.

— Да, конечно! Пойдемте в коридор и поговорим, чтобы нас никто не слышал, — предложил Илья и сделал знак руками, объясняющий, что в кабинете их могут прослушивать посторонние и записывать разговор. — Мы выйдем, Валерия Владимировна, вы не возражаете? — обратился он к следователю.

— Это ваше право, — коротко и сухо ответила Валерия, сделав вид, что и адвокат, и его клиент ей неприятны, но закон превыше всего.

Илья открыл дверь, взял под руку своего нового подопечного и направился в коридор. Пройдя в глубину здания и убедившись, что никто их не слышит и ничто не может побеспокоить, он остановился и обернулся к Тополеву.

— Я вас слушаю очень внимательно! Чем я могу вам помочь?

— Я могу вам доверять? — с места в карьер, смотря прямо в глаза адвокату, спросил Григорий.

— Я хорошо знаю, что такое адвокатская тайна, и наверно поэтому Валерия Викторовна пригласила именно меня. Вы можете на меня полностью рассчитывать и доверять мне.

— Чтобы я мог вам полностью доверять, дайте мне свой телефон, мне нужно сделать конфиденциальный звонок, — тихо и очень настойчиво сказал Григорий.

— Кому вы собираетесь звонить?

— Мне надо позвонить жене, её зовут Лариса, и спросить, удалось ли ей связаться с моими друзьями.

— Тогда я вам очень настоятельно рекомендую предупредить её, что в ближайшие несколько часов к вам на квартиру приедут с обыском несколько оперативных сотрудников, и если вам жалко свою оргтехнику, ценные вещи и документы, то лучше, чтоб их в квартире не оказалось, — протягивая трубку и подмигивая левым глазом, так же тихо ответил Илья.

Взяв дорогой смартфон у адвоката, Гриша внимательно осмотрелся вокруг, выбрал укромное место рядом с пустыми кабинетами и набрал заветный номер жены. Илья отошёл на дозволенное расстояние, чтобы слышать всё происходящее в коридоре и, если что, быстро подбежать к клиенту и забрать у него телефон, не подставив обоих под гнев следователя и оперативных сотрудников.

— Ларисочка, привет, это я! Я говорю по телефону адвоката, его зовут Илья, набери ему, пожалуйста, часа через три, когда у меня закончится допрос. Он тебе обо всём расскажет и передаст мои вещи: обручальное кольцо, часы и ремень. Понимаешь, я не могу громко говорить. Слушай меня внимательно! В течение нескольких часов к тебе приедут на нашу квартиру на Щукинской несколько оперов для проведения обыска. Вывези из квартиры все документы, компьютеры, телефоны, чтобы они это не забрали. Посмотри в тумбочке, нет ли там ничего ценного или нужного, что они могут забрать. Ты меня поняла?

— Да, конечно, я всё поняла! — подавленным, но ласковым голосом ответила Лариса. — Я звонила весь вечер и всю ночь потому телефону, с которого ты набирал последний раз, но никто не отвечал.

— Я знаю. Это телефон оперативника, больше туда никогда не звони. Тебе удалось связаться с Антоном и Валерой?

— Да, конечно, я всё сделала, как ты просил. Машину забрала, документы отдала, всё рассказала.

— Всё, Ларсон, я больше разговаривать не могу. Позвони потом адвокату. Он мне очень понравился, поэтому заключи с ним договор на дальнейшее ведение моего дела, по цене я с ним договорюсь.

Они нежно попрощались, и Григорий повесил трубку. Он прекрасно понимал, что может на неё полностью положиться, и всё, что он скажет, она сделает с точностью и незамедлительно. Он уведомил своих друзей и верил, что те уже занимаются решением его вопроса. Теперь предстояло сделать из бесплатного адвоката своего друга и помощника и попробовать договориться с ним на приемлемые деньги. Илья, заметив, что Тополев закончил говорить, оторвался от своего дежурства по коридору и направился в сторону своего клиента.

— Ну, что поговорили? Всё удачно? Удалось предупредить? — поинтересовался Илья, забирая у Гриши свой мобильник.

— Да, всё отлично! Спасибо вам огромное! Я сказал жене, чтобы она связалась с вами часа через три и встретилась в удобное для вас время. Хочу отдать вам свои часы — они очень дорогие и обручальное кольцо. Передайте, пожалуйста, ей. Я также попросил её заключить с вами договор о моей защите. Сколько это будет стоить?

— Представлять ваши интересы в суде во время избрания меры пресечения и присутствие во время последующих следственных действий обойдется вам в 75 тысяч рублей.

— Объясните, пожалуйста, по-русски для тех, кто в бронепоезде Я не очень разбираюсь во всех юридических тонкостях уголовной системы, поэтому разъясните мне ещё раз и подробно.

— Хорошо. Завтра состоится суд об избрании вам меры пресечения. Это либо арест, которого мы, естественно, не хотим, либо домашний арест, который желателен, либо подписка о невыезде, но это маловероятно. Потом, соответственно, будут другие следственные действия, допросы, экспертизы, ходатайства с нашей стороны следователю об исследовании доказательств нашей невиновности. Да, кстати, самый главный вопрос, вы признаёте себя виновным или нет?

— Конечно же, не признаю! — быстро и безапелляционно ответил Григорий.

— Так вот, — продолжил Илья, — потом будет изучение материалов уголовного дела и передача его в суд. За все эти труды я хочу от вас 75 тысяч. Если состоится суд по уголовному делу, то это будет отдельная договоренность и отдельные деньги. Всё будет зависеть от результатов расследования и от количества судебных заседаний. Теперь понятно?

— Да, теперь всё ясно! — весело ответил Тополев. Он ожидал, что сумма будет гораздо больше и теперь радовался, что в состоянии с лёгкостью оплатить запросы адвоката.

— Скажите тогда Ларисе, что мы с вами договорились по цене, она вам привезёт деньги и начинаем сотрудничать.

— Вы знаете, что адвокату и врачу надо говорить всю правду, как она есть, чтобы поставить абсолютно правильный диагноз? — продолжил разговор Илья уже в качестве действительного и полномочного адвоката.

— Я ничего не собираюсь от вас скрывать, готов рассказать всё, как было на самом деле, тем более, что я ничего не скрываю и всё то же самое рассказал следователю Черноус вчера без протокола.

Григорий повторил свою историю в тех же подробностях, что и в кабинете следователя. Илья внимательно слушал, ничего не записывал, вопросов по итогу услышанного не задавал. Ему было всё очевидно: банальная история, которых так много в жизни и с которыми он не раз сталкивался в своей адвокатской практике.

— Интересно! — подытожил Илья. — А какие показания официальные вы дали следователю?

— Никаких показаний следователю я не давал. Вчера она сказала, что ей не до меня и отпустила нас ночевать на Люсиновскую в ОБЭП.

— Замечательно! Тогда предлагаю взять 51-ю статью Конституции РФ, то есть право не давать показания против себя и своих близких родственников, а дальше посмотрим, какие обвинения и факты есть у следствия. Мы в любое время можем дать показания, даже в суде. Это никак не отразится на нашем положении как обвиняемых, но явно лишит нас опасности наговорить что-то лишнее или дать следствию зацепки для обвинения.

— Это точно нам никак не повредит?

— Абсолютно точно, наоборот, это только нам поможет. Предлагаю сейчас вернуться в кабинет следователя для допроса, потом провести очную ставку с потерпевшим. Как я понял, вас сегодня доставят в изолятор временного содержания, а завтра — в Таганский суд. Там будет решаться вопрос о мере пресечения. Мы постараемся «выйти» на домашний арест. Вас устраивает мой план?

— Выглядит заманчиво, но хотелось бы, конечно, уйти после допроса сегодня вместе с вами домой.

— К сожалению, это невозможно, по моим данным дело заказное, поэтому в любом случае сегодня вас задержат. Давайте будем оптимистами и верить в завтрашний день. Готовы?

— Ну что ж, в завтрашний, так в завтрашний. Пойдёмте в клетку к тигру.

— Поверьте мне, Валерия — далеко не тигр, она больше на нашей стороне. Не дай вам Бог попасть в лапы следователя — тигра — вот это, действительно, беда.

И в таком оптимистическом настроении они пошли по коридору к следователю Черноус. Перед входом в кабинет Гриша снял с себя часы и обручальное кольцо и отдал их Илье. Войдя в кабинет, они застали Валерию за привычным для неё занятием. Она сидела за своим столом, уткнувшись в компьютер, и сонными глазами пыталась читать с экрана документ.

— Мы готовы давать показания, — разрушил тишину допросной кельи Илья.

— Прекрасно! — выйдя из полусонного состояния, ответила Валерия. — Ну, что ж, начнем, пожалуй: фамилия, имя, отчество.

Записав все анкетные данные Тополева, Валерия перешла к конкретным вопросам по уголовному делу: знакомы ли вы с гражданином Южаковым Андреем Арнольдовичем, знакома ли вам Елена Михайловна из 34-ой налоговой инспекции, доводилось ли встречать Юлию Завгородную, брал ли денежные средства и в каком объёме у Южакова Андрея Арнольдовича и, если брал, то куда их дел. На все эти вопросы Григорий ответил по совету адвоката: «Хочу воспользоваться 51-ой статьей Конституции РФ».

Валерия была готова к такому ответу и не настаивала на более подробных показаниях. Она вообще хотела поскорее закончить эти следственные действия и убраться восвояси домой, лечь спать и забыть это, как страшный сон. Запротоколировав данные Григорием показания, она распечатала на принтере протокол допроса в трёх экземплярах и дала расписаться адвокату и подозреваемому. Расписавшись сама, она вдруг замерла и, медленно подняв голову, посмотрела прямо в глаза Тополева. Эта зрительная дуэль продолжалась секунд 10, после чего Валерия перевела свой тяжёлый взгляд на адвоката и как бы невзначай, для поддержания разговора, спросила:

— А правда, что у вас есть израильское гражданство и паспорт на другую фамилию?

В воздухе повисла тишина, и, не дожидаясь ответа, она встала, подошла к двери и, открыв её, попросила потерпевшего зайти в кабинет для проведения очной ставки.

Вошел Андрей с лицом красного, даже пунцового цвета. Будучи человеком далеко не молодым и очень грузным, он тяжело переносил следственный марафон. Мокрые от пота волосы на голове и проступившие пятна на рубашке выдавали его сильное волнение. Григорий смотрел на него пристально и пытался перехватить его взгляд. Андрей, чувствуя это, делал всё, чтобы избежать этого неудобного для себя момента.

— Присаживайтесь, пожалуйста! — приказным тоном сказал Валерия и указала рукой на стул рядом с дверью. — Вы приглашены для проведения очной ставки с задержанным Тополевым Григорием Викторовичем. Я задам вопросы, на которые вы будете отвечать по очереди. Сначала вы, гражданин Южаков, а потом вы, гражданин Тополев. Затем у вас будет возможность задать вопросы друг другу. Я напоминаю вам об ответственности за дачу ложных показаний, о праве не давать показания против себя и своих близких и о том, что всё вами сказанное может быть использовано против вас как доказательство в суде. Это понятно?

Посетители кивнули головой, после чего Валерия продолжила.

— Знакомы ли вы друг с другом, при каких обстоятельствах познакомились, в каких отношениях состояли, есть ли поводы для оговора?

Андрей, стараясь скрыть свои эмоции, решил выбрать более низкий тембр, но от этого стало только хуже. Трясущимся грубым голосом он ответил заученную фразу:

— Да, знакомы, познакомились приблизительно полгода назад, находимся в приятельских отношениях, поводов для оговора не имею.

— Да, знакомы, познакомились в декабре 2013 года в ресторане «Ростикс» на площади Маяковского, нас познакомил бывший сотрудник полиции Роман Никифоров, он отрекомендовал Андрея как представителя компании, которая занимается проектно-изыскательскими работами, — ответил Григорий в свою очередь. — Поводов для оговора Андрея у меня нет. Фирма Андрея Арнольдовича должна была компании «Азимут-Гео», где я финансовый директор, почти 3,5 миллиона рублей за проектно-изыскательские работы, которые фирма не смогла выполнить, при этом, получив 100%-ую предоплату. Господин Южаков, начиная с января месяца 2014 года, неоднократно обещал мне лично и генеральному директору нашей компании вернуть эти деньги. На момент нашей с ним встречи вчера в ресторане «Иль Помидорро» он оставался должен еще 2 миллиона рублей. Вчера он меня пригласил в ресторан, чтобы отдать очередную сумму долга в размере 500 тысяч рублей.

— Следующий вопрос, — продолжила следователь. — Знакомы ли вы с Новиковой Еленой Михайловной из 34-ой налоговой инспекции? Если да, при каких обстоятельствах познакомились?

Андрей очень ждал этого вопроса и с большим удовольствием принялся подробно на него отвечать.

— Да, знаком. Мы познакомились в начале сентября, когда я пришёл к ней на приём в налоговую инспекцию для прояснения вопросов по налоговым проверкам компаний, где я являюсь учредителем и гендиректором. До этого Григорий знакомил меня с некой женщиной в ресторане «На мельнице», которую представил как Елену Михайловну — якобы заместителя начальника налоговой инспекции, но, как оказалось, она таковой не являлась. То есть он меня обманул, чтобы выманить деньги.

Закончив фразу, Андрей поднял глаза и посмотрел на оппонента. Теперь уже была очередь Григория отводить глаза и прятаться от прямого взгляда Андрея. Почувствовав это, адвокат шепнул на ухо своему клиенту: " Вы можете не отвечать на этот вопрос и взять 51 статью».

— Нет, не знакомы. Никогда Елены Михайловны из 34-ой налоговой инспекции не видел, не общался, ничего с ней не обсуждал.

Это было действительно правдой, поэтому так спокойно Григорий и произнёс эти слова. Госпожу Новикову очень хорошо знала чета Животковых — Антон и Александр Васильевич, которые неоднократно встречались с ней и её мужем Алексеем Бытко. Сам же Григорий видел её несколько раз в жизни, но никогда не разговаривал, а все переговоры по теме Андрея с ней вёл Антон.

— А кого же тогда ты представил мне в ресторане в качестве Елены Михайловны? — затрясся в злобе Андрей.

— Пока что вопросы здесь задаю я! — жёстко прервала реплику Южакова следователь Черноус. — У вас будет время задать свои вопросы после того, как закончатся мои.

Валерия отвела тяжёлый взгляд от Андрея и продолжила очную ставку.

— Вопрос вам, Григорий Викторович, кого вы представили гражданину Южакову в качестве работника налоговой инспекции в ресторане «На мельнице»?

— Андрей Арнольдович что-то путает, — спокойно и рассудительно начал свой ответ Григорий. — Я действительно знакомил его с девушкой по имени Лена, и действительно эта встреча происходила в ресторане «На мельнице». Только она не работает в инспекции, она налоговый консультант в юридической фирме, название которой я, к сожалению, не помню. Целью нашей встречи было знакомство Андрея с Еленой, чтобы та давала ему рекомендации, между прочим, платные. Мне известно, что Андрей больше не связывался с этой девушкой. Я был на этой встрече только, чтобы их познакомить. О чём они разговаривали, я вам сейчас сказать не могу, так как я в этот момент кушал и не прислушивался к их разговорам. По окончании встречи Елена уехала по своим делам, а мы с Андреем на его автомобиле поехали в сторону моей работы, на Таганскую площадь, где он меня и высадил. По дороге Андрей поблагодарил меня за встречу и в очередной раз пообещал скоро отдать долг нашей фирме.

— Вопрос к вам, Андрей Арнольдович, — печатая текст и не отрываясь от дисплея, произнесла Валерия. — Должны ли вы, либо подконтрольные вам компании какие-либо денежные средства обществу с ограниченной ответственностью «Азимут-Гео» или лично Тополеву Григорию Викторовичу?

— Ни я, ни моя компания никому никаких денежных средств не должны! — быстро и чётко произнес Андрей и вытер платочком пот со лба.

— Тогда как вы объясните вчерашнюю встречу в ресторане «Иль Помидорро» с гражданином Тополевым и передачу ему пятисот тысяч рублей?

— Я договорился с гражданином Тополевым о встрече в ресторане, на которую он должен был приехать вместе с Еленой Михайловной Новиковой — заместителем начальника 34-ой налоговой инспекции по выездным проверкам. Эти деньги — 500 тысяч рублей — я должен был передать ей за положительное решение о проведении выездных проверок в моих компаниях. До этого я передал ей через Григория 40 000 евро за её работу.

— У вас есть что ответить гражданину Южакову? — обратилась к Григорию следователь.

— Нет! Я настаиваю на ранее данных показаниях, — уверенно ответил подозреваемый и посмотрел на своего адвоката. Тот, в свою очередь, молча, одобрительно кивнул ему в ответ.

Валерия записала данные ответы, оторвалась от монитора, посмотрела на всех присутствующих и объявила, что у следствия больше нет вопросов к участникам очной ставки. Затем она поинтересовалась, есть ли вопросы у потерпевшего и подозреваемого друг другу, и, получив отрицательный ответ, объявила об окончании следственного действия.

Андрей расписался в протоколе и перед уходом из дверного проёма сказал: «Гриша, тебе большой привет от Сергея Тростанецкого, Игоря Гинзбурга и Михаила Зака». Лицо его светилась от радости, но руки, тем не менее, продолжали немножко трястись.

В это время Валерия распечатывала обвинение и постановление о возбуждении уголовного дела. С этого момента у Григория статус подозреваемого изменился на статус обвиняемого. Андрей спросил у Черноус, дадут ли ему копию для отчёта перед клиентами, куда делись их деньги. Она попросила его дождаться бумаг в коридоре, и он вышел, закрыв за собой дверь. Тополев вместе с адвокатом быстро изучили, а затем подписали все бумаги, вышедшие с принтера. Илья сказал, что постарается вытащить Гришу под домашний арест. Для этого он передаст Ларисе на встрече список необходимых документов, которые нужны от первой жены Григория и с его работы, чтобы предоставить их на суде по избранию меры пресечения и воплотить идею в жизнь. Тополев спросил ещё раз про его израильский паспорт. Адвокат пояснил, что надо будет его обязательно сдать следователю, чтобы избежать отказа в домашнем аресте или подписке о невыезде. Они попрощались, пожав друг другу руки, а следователь заказала по телефону конвой в ИВС №1, в простонародье называемый «Петровка тридцать восемь». Ей пообещали, что приедут в районе пяти часов вечера.

На этом Валерия Викторовна попрощалась со всеми, быстро оделась, закрыла за собой дверь и с чувством выполненного долга покинула здание УВД ЦАО. Григорий с двумя своими охранниками — оперативными сотрудниками с Люсиновской — остались в коридоре ожидать приезда конвоя. Опера были настолько прожжёнными, что сразу чувствовался многолетний опыт и абсолютное безразличие к происходящему. Эти двое были поопытнее предыдущих, и поэтому при Григории не обсуждали свои личные вопросы, денежные проблемы, да и работу в целом. Их интересовало только одно: поскорее уйти домой и поменьше заниматься неприбыльным для них делом, каким явно казалось дело Григория. Одного из них звали Владимир. Он был одет в синие стильные джинсы, шикарные черные ботинки и черную кожаную куртку поверх дорогой сорочки. Именно он первым отважился на разговор с Гришей тет-а-тет.

— Мой тебе совет, возьми особый порядок. И тебе срок по минимуму дадут, и нам работы гораздо меньше.

— А что за особый порядок? — с любопытством переспросил Григорий.

— Всё очень просто: ты полностью признаешь вину и просишь провести судебное заседание в особом порядке. Это максимум один день. А нам большая польза: не надо ездить собирать какие-то документы по тебе, искать другие эпизоды, запрашивать справки, допрашивать свидетелей. А тебе минимальный срок и минимальное нахождение в СИЗО.

— Но я-то не считаю себя виновным! И надеюсь, что суд в этом разберется и меня оправдают!

— Брось! Как только тебя привезут в СИЗО, можешь считать, что твой срок уже пошёл. И он будет реальный. Это система, против которой воевать невозможно. Теперь ты можешь бороться только за уменьшение этого срока, а это в твоём случае возможно только через особый порядок. Прислушайся ко мне и прими правильное решение. Ты мне безразличен в отличие от остальных, которых я просто ненавижу, поэтому я и даю тебе дельный совет.

— Спасибо и на этом, — задумчиво ответил Тополев. — Я обязательно об этом подумаю и посоветуюсь с адвокатом.

На этом их разговор закончился. Опера продолжили играть в своих гаджетах, а Григорий заснул на стуле в коридоре. Он проснулся от громкого обсуждения операми новости, что конвой перенесли с 17 часов на 19,а может быть и позже. Передали, что как поедут из Таганского суда, заедут и сюда. Володя куда-то сходил и, вернувшись, сообщил, что договорился открыть один из кабинетов следователей после окончания рабочего дня в 18 часов, чтобы разместиться там. Ждали недолго. Вскоре появился дежурный и открыл ключом дверь.

В комнате было довольно просторно и гораздо больше свежего воздуха из открытого окна. Видимо, это был свободный кабинет, который после ремонта ещё не успели передать новому хозяину. Девственно чистая мебель с приятным запахом новой кожи и полное отсутствие каких-либо папок с бумагами, документов и даже канцелярских принадлежностей, приятно порадовало подследственного, который с радостью плюхнулся с ногами на диван. Опера присели за стол и начали трепаться о предстоящих на завтра мероприятиях на Даниловском рынке. Из их разговора Гриша понял, что по плану руководства им предстоит задержать как минимум пять находящихся в розыске преступников и столько же карманных воров, а также с десяток незаконных торговцев и прочих нарушителей закона. Очевидно, для них это было не первое подобное мероприятие, и они чётко понимали, как им выполнить нереальный, по мнению простого обывателя, план. Время побежало быстрее, и вскоре приехал конвой. Зашли два здоровых парня в камуфляжной синей форме с эмблемой ФСИН на рукаве.

— Кто арестованный? — поинтересовался старший конвойной службы.

Григорий встал и поздоровался.

— Статья какая? — спросил капитан ФСИН, забирая документы у оперов. — 159-ая наверняка! Я вас за километр чую! — посмотрел документы, широко улыбнулся и подтвердил свою догадку. — Ну, точно, 159-ая, часть четвертая. Так, вынимай шнурки из кроссовок, раздевайся догола и присядь три раза.

Тополев выполнил указание конвойного. Его тщательно осмотрели, заглянув в рот, в задний проход, подмышки и даже попросили поднять гениталии. После осмотра дали разрешение одеться и проинструктировали по поводу дальнейших действий.

— Вы поступаете в наше полное распоряжение, мы отконвоируем вас в ИВС, во время движения мы имеем право применять огнестрельное оружие, поэтому выполняйте все наши указания, не дергайтесь, не разговаривайте, не провоцируйте конвой. Руки у вас будут в наручниках. Вам всё понятно?! Я надеюсь, у нас с вами проблем не будет!

Григорий утвердительно кивнул головой и подтвердил, что ему всё понятно, протянул вперед руки, на которых незамедлительно щёлкнули браслеты. И снова по тем же знакомым коридорам УВД вышли во внутренний двор, где их дожидался автозак — грузовая бронированная «Газель» с надписью ПОЛИЦИЯ.

На улице уже было темно. Первым в открытую дверь по маленькой и очень крутой выдвижной лестнице залетел сопровождающий капитан. Он схватился рукой за цепочку между кандалами на руках Григория и затянул его за собой вовнутрь. Со стороны этот процесс выглядел очень неуклюжим и медленным — Тополев преодолевал ступеньки автозака с большим трудом и неуверенностью, хотя самому Грише показалось, что его очень быстро втащили. Дверь моментально захлопнулась, и только тогда капитан выпустил наручники из рук. В глубине кабины было отделение с лавкой на четверых человек и решетчатой дверью. По правую руку было две одиночных камеры и по левую — ещё одна, закрытые сплошной стальной дверью с маленькими круглыми отверстиями сверху и снизу. ФСИНовец большим железным ключом открыл решетчатую дверь и запустил Григория вовнутрь к уже ожидавшим его двум арестантам. Прежде чем закрыть дверь, конвоир попытался снять наручники с Тополева, но у него долго не получалось.

— Давайте я вам телефоном подсвечу, чтоб легче было ключом попасть! — игриво предложил Григорий.

— Каким ещё телефоном? — удивленным, но при этом железным голосом вскрикнул капитан и уставился на сопровождаемого. — У тебя что, телефон остался после обыска?

— Нет, нет, я пошутил, у меня его ещё вчера отобрали.

— Я тебе сейчас устрою шуточки резиновой дубинкой промеж глаз! — злобно отреагировал сотрудник конвоя.

— Да шутит он, шутит, Петрович! Наверное, только арестовали, первый раз едет, не ругайся! — вступился за Григория один из арестантов. — Ты так больше не шути, — на сей раз обратился к Грише его новый сосед, — а то нарвешься как-нибудь на конвой с плохим чувством юмора, и огребешь по полной, а эти ребята хорошие, мы с ними не первый раз уже катаемся на суды. Петрович вообще красавец!

После этой фразы капитан успокоился и быстро открыл наручники. Тополев сел на лавку, дверь в камеру с лязгом закрылась.

Соседями новоиспеченного заключённого оказались разговорчивые и довольно интеллигентные люди. Они поздоровались и представились. Одного из них звали Валера Чурбанов, а второго — Алладин Мамедов, он был по национальности курд. Оба ехали из Таганского районного суда с «продленки». Оба сидели на Бутырском централе на БС.

— Ну, а у тебя что за беда? — поинтересовался Валера.

— Арестовали меня вчера в ресторане «Иль Помидорро» за то, что у должника деньги своей компании хотел получить.

— Какая беда — это означает, какая у тебя статья? — пояснил Валера.

— Статья 159, часть четыре.

— А ущерб какой, сколько с тебя терпила просит?

— Потерпевший хочет 2 миллиона 400 тысяч рублей, а «приняли» меня с пятьюстами тысячами.

— А где приняли?

— На улице Садовнической, 54.

— Тогда у тебя будет Таганский суд, и, скорее всего, тебя привезут в Бутырский СИЗО к нам.

В этот момент дверь автозака открылась и старший смены велел перебираться в другой автомобиль, побольше. Пассажиров поодиночке, снова надевая наручники и пристегивая к сопровождающему, стали выводить на улицу к стоявшему в 10 метрах от Газели, огромному КамАЗу. На этот раз Гриша почувствовал, что подниматься по приставной лестнице было очень тяжело, особенно в наручниках. Одной рукой он был пристёгнут к сотруднику ФСИН, поэтому не мог схватиться за поручень на кузове, и конвоир втащил его практически силой в кабину автозака. Другой открыл фигурным металлическим ключом засов на решетчатой двери, после чего открылась маленькая щелка в камеру — не более 30 сантиметров, где уже сидели Валера и Алладин. Перед входом с Григория сняли наручники и, нагнувшись, чтобы не задеть головой потолок, он просочился вовнутрь и сел на железную скамью напротив других пассажиров. Ключ снова провернулся три раза, закрывая решетку за этапируемыми. В этом замкнутом бронированном помещении были две большие камеры для содержания арестантов по 10 человек в каждой и три одиночных камеры. А также ряд приставных стульев для конвоя. Свет в автозаке практически не горел, одна тусклая лампочка еле освещала пространство. Внутри было тепло, а через вентиляционное отверстие в потолке поступал свежий воздух. В кабине водителя были кнопки управления кондиционированием, освещением и связью. В общем, как показалось Григорию, вполне современная техника.

— Чем на свободе занимался? — продолжил разговор настырный Валера.

— Работаю финансовым директором строительной компании.

— И что, большая компания?

— Нет, маленькая, мы больше занимаемся проектно-изыскательскими работами, чем стройкой — работаем с «Облгазом» и «РЖД».

— А живёшь где, в Москве?

— На Щукинской, на улице Авиационной.

— Это там, где дорогой и красивый жилой комплекс «Алые паруса»?

— Да, в соседнем доме, у меня прямо из окна виден новый стадион «Спартак» и «Алые паруса».

Валера оживлялся всё больше и больше, а Алладин, будучи восточным человеком, спокойно сидел и ждал своей очереди, чтобы задать единственный, но самый интересующий его вопрос.

— А раньше, чем занимался, до строительной компании? — продолжал допрос с пристрастием Валера.

— У меня был холдинг по обслуживанию самолетов «Аэрофлота» в Шереметьево. Более 700 сотрудников, 250 миллионов долларов — капитал компании. Всё отняли рейдерским захватом. Два года боролся, получил три пулевых ранения и уехал в Израиль. Отсиделся там четыре года и вернулся обратно в Россию. Так что потрепало меня неслабо, теперь вот ещё и арест.

— Давай к нам на Бэ-эС в Бутырку! У нас в камере всё есть: телевизор, холодильник, холодная и горячая вода, связь, всего 4 человека. Жить можно. Стоит это удовольствие всего 100—150 тысяч рублей, как договоришься, зато сидишь как у Христа за пазухой, никто не трогает, и особо не шмонают.

— Да я даже не знаю, куда меня определят. Сейчас вроде везут на Петровку, 38, а завтра — на суд. Адвокат обещал вытащить меня под домашний арест или даже под подписку о невыезде.

— Поверь мне, если тебя сегодня домой не отпустили, значит, завтра обязательно отправят под арест, так система работает, поэтому, скорее всего, тебя определят на Бутырку.

— Я всё-таки буду надеяться, что завтра уйду хотя бы под домашний арест из суда. У меня ведь, как такового, преступления-то нет.

— Ну, посмотрим, если что, запомни, моя камера 288. Скажи мне на всякий случай твои фамилию, имя, отчество, попробую договориться, чтобы тебя отправили к нам.

Валера достал из своего пакета бумажку и ручку и записал данные Григория. Пока Валера занимался записями, Алладин нагнулся поближе к Грише и прошептал.

— Желаю тебе, чтобы завтра в суде у тебя всё сложилось, как ты хочешь, но жизнь — это жизнь, а тюремная жизнь — это вообще отдельная категория, поэтому подумай о том, что тебе сказал Валера. Тюрьмы бояться не надо, надо опасаться непорядочных людей, которые там встречаются.

Он откинулся обратно и, скрестив руки на груди, обратился к Валере.

— Сегодня же футбол по телевизору. Наши играют. В 22:30, по-моему, начало.

— Да, да, точно, мы с австрийцами в отборочном.

— Ну, должны успеть на матч, сейчас пачку сигарет продольным дадим, и они нас побыстрее со сборки в камеру отведут.

Потом они долго обсуждали, какие продукты появились в ларьке централа, последние тюремные новости: кто в какую хату заехал, кому какие сроки дали и что слышно об амнистии и законе «день за полтора». На Гришу сразу обрушилось такое количество новых терминов и слов, что он мог только догадываться по смыслу об их сути. Из их разговора он понял, что Алладин сидит в одной камере со смотрящим за БС, что положенца зовут Анзор, он чеченец и сидит в общей хате 221.И вообще Бутырка — это чеченский централ. Сидят ещё несколько воров, а именно: Эдик Тбилисский, Ислам большой и Айко Астраханский. Валера рассказал, что у них есть фонарик — это маленький кнопочный сотовый телефон, поэтому после восьми вечера можно всегда выйти на связь и поговорить с родными и близкими. Если нужен телефон с интернетом, то можно попросить через «маляву» и по «дороге» пришлют из хаты Алладина. Живут дружно, вместе готовят, смотрит телевизор, есть даже флешка с сериалами и фильмами.

Автозак остановился, и конвой вышел на улицу.

— К Бутырке подъехали, — пояснил словоохотливый Валера. — Сейчас в очереди с часочек отстоим и заедем.

— В какой очереди? — недоумевая, спросил Григорий.

— Как в какой? Думаешь, мы тут одни такие, кого в тюрьму привезли? Тут сейчас автозаков пять-шесть стоит как минимум. Пока запустят, пока с собаками досмотрят, пока на проходной примут. По 30 минут на автозак, не меньше. Так, что сидим, ждём и надеемся, что хотя бы к футболу успеем.

И действительно, ждать пришлось не менее 1,5 часов. Сотрудники ФСИН запрыгнули обратно в КамАЗ, плотно закрыли за собой дверь, и машина двинулась по жутким ухабам внутрь тюремного замка. Послышались лай собак и крики охраны, дверь снова открылась, конвой вышел, а вовнутрь запрыгнул сотрудник СИЗО с фонариком в руках. Осветил внутренние помещения, посчитал заключённых и вышел, захлопнув за собой дверь. Машина поехала дальше.

— В общем, слушай сюда! — торопливо заговорил Валера. — Как привезут на Бутырку завтра, попросись в камеру 288. Я предупрежу кого надо, но ты сам тоже прояви инициативу.

Дверь снова открылась, и с улицы громко прокричали: «Выходим по одному!» Валера с Алладином тепло попрощались с Гришей, пожелали всего самого хорошего на завтрашнем суде и ушли. Он остался совсем один в огромном КамАЗе. Машина простояла еще минут 20, пока оформляли ребят, и снова двинулась в путь. На этот раз ехали недолго — было уже около 11 вечера, пробки кончились, и машина ехала практически без остановок. Снова такая же процедура перед воротами ИВС, но уже гораздо быстрее и без лая собак.

Автозак стоял практически рядом со входом, поэтому, когда Тополев медленно спустился по приставной лестнице автомобиля, он не смог разглядеть окружающую его территорию. Зайдя вовнутрь, он попал в решетчатый «стакан» размером 1,5 на 2 метра со стенами и потолком из металлической решетки, а на полу лежали старые толстые деревянные доски, выкрашенные в грязно-коричневый цвет. Напротив стоял стол, которому было лет 60, не меньше, и такой же старый деревянный стул. На нём сидел майор и записывал что-то в большую толстую книгу. На столе стояла чёрная лампа из 30-х годов прошлого столетия. Наверное, именно такими лампами светили в глаза на допросах следователи этого заведения в те далекие годы, а теперь, за ненадобностью, её отдали вниз, на приемку новых арестантов. Помещение было совсем маленьким — квадратов десять, не больше, с очень высокими потолками и резким запахом сырости.

— Снимай всю одежду с себя и отдавай мне! — скомандовал майор.

Тополев снимал по одной вещи и просовывал через решетку полицейскому, тот в свою очередь ощупывал каждую складочку, заглядывал в каждый карман, вынимал стельки из ботинок и внимательно изучал застёжки. После тщательного шмона заставил Гришу три раза присесть нагнуться и показать задний проход. Затем внимательно осмотрел волосы, подмышки и полости рта. Не обошлось и без облапывания гениталий.

— Хорошо, что хотя бы в резиновых перчатках, — подумал Григорий, принимая эту процедуру как должное.

— Одевайся! — снова скомандовал майор. — Сейчас мы составим опись вещей, слушай внимательно и поправляй, если что.

Они записали всё, что было на Григории в амбарную книгу, где он потом расписался через отверстие в решетке.

— Какая статья? — поинтересовался полицейский.

— 159, часть четвертая.

— По вещам сразу видно, что мошенник, «стопятьдесятдевятчик», к гадалке не ходи! Выходи, руки за спину!

Зачитал Григорию права, правила поведения в камере, правила движения по коридорам. Напомнил право охраны применять спецсредства в случае неповиновения и скомандовал «вперёд».

Шок и интерес, страх и любопытство, неизвестность и безысходность — всё это испытывал сейчас Гриша, проходя в сопровождении дежурного офицера по коридорам и лестницам изолятора на Петровке. Поднявшись на второй этаж, они остановились у двери с надписью «Склад». Там новоиспеченному арестанту выдали скрутку — матрас, подушку, одеяло и постельное бельё. С этим большим тюком наперевес Тополев дошёл до камеры, которая была справа в конце коридора. Продольный открыл дверь и запустил вовнутрь новенького узника.

Камера размером не больше 20 квадратных метров с маленьким зарешеченным окном под потолком у противоположной от входа стены. Снаружи окно прикрывали металлические ставни, сделанные так, что через них можно было смотреть только вверх, поэтому Григорий смог разглядеть лишь верхний ряд окон противоположного корпуса здания. Слева от входа находилась параша, которую Валера Чурбанов ласково называл «дальняком» — дырка в полу, отгороженная деревянными щитами, высотой метра полтора. Далее был рукомойник и металлический шкаф с пустыми ячейками. Три кровати стояли у окна и одна по правой стене напротив шкафа. Матрасы шконок были сделаны из металлических пружин. Посередине камеры стоял стол с приваренными скамейками. На столе лежал чёрствый хлеб и соль в кульке, сделанном из газеты. Стены камеры были в «шубе» — острая как иглы штукатурка, напоминающая шкуру доисторического зверя.

Сокамерниками Гриши оказались наркоман, грабитель и воришка. Длинный и очень худой молодой человек лет 25 славянской внешности с кучерявыми волосами, бегающими глазками и немного трясущимися руками оказался продавцом наркотиков. Его «приняли» в парке на продаже подставному покупателю, которым оказался полицейский. Дома у него провели обыски тоже нашли наркотики. Он во всём сразу признался, поэтому к нему отнеслись довольно гуманно: дали поесть и собрать вещи. После всех следственных действий привезли сюда, и теперь он ожидал решения своей незавидной участи. Задержан впервые, поэтому, как и Григорий, ничего не понимал в происходящем и плохо знал, какие реальные беды ему грозят — как в суде, так и в СИЗО. Второй был невысокий, но довольно крупный узбек, которого остановили у входа в метро, сказав, что это именно он ограбил женщину, и привезли сюда. По-русски разговаривал сносно, но с сильным акцентом. Рассказал, что ни в чём не виноват, а на видео, которое ему предъявили в качестве доказательства вины, не похожий на него человек. Потерпевшая тоже его не опознала, но его всё же арестовали и упекли. Третий — вообще уникальный арестант: таджик-воришка. Маленький, худенький, смуглый и совсем не говорящий по-русски. Они с узбеком быстро нашли общий язык и впоследствии именно он переводил всем рассказы незадачливого гостя из Таджикистана. Оказалось, он работал в одной из московских управ дворником, его начальник попросил убрать незаконно привязанный к муниципальной стоянке велосипед. Тот, естественно, выполнил приказ бая. В этот момент мимо проезжал полицейский патруль, который с удовольствием его и задержал. По факту кражи был составлен рапорт. Никто не стал приглашать никаких переводчиков, разбираться в произошедшем и выслушивать чего-то там тарабарившего не по-нашему человека. Патрульные ППС добавили себе «палку» за моментальное раскрытие кражи, а маленький таджик поехал в изолятор временного содержания.

Кушать было нечего. Все, кроме отобедавшего дома наркомана, были голодны, поэтому, договорившись, на троих разделили оставшийся от предыдущих посетителей хлеб, смачно посыпали его солью и с большим удовольствием съели. Выслушав друг друга о причинах задержания и поболтав об условиях содержания и прогнозах на завтра, улеглись на шконки. Гриша дал несколько советов таджику через опекавшего его узбека. О том, что завтра ему обязательно в суде надо потребовать бесплатного переводчика, через которого он сможет объяснить свою позицию и потребовать предоставить документы из муниципалитета, где он официально работает. А ещё взять показания его начальника, который потребовал от него выполнить свои должностные инструкции и освободить велосипедную стоянку от незаконно припаркованных транспортных средств. Таджик как полоумный кивал головой, делая вид, что понимает, о чём говорит Григорий, но, явно находясь в шоковом состоянии, не до конца воспринимал, где находится и, что с ним будет дальше.

Около часа ночи все в камере угомонились и заснули. Толстенький узбек храпел, воришка велосипедов постанывал во сне, а наркоман с мошенником посапывали в разнобой. Глазок в двери камеры каждые 20—30 минут открывался и, застыв на секунды, опускался тихо вниз, не беспокоя узников каземата, которым предстояли тяжёлый следующий день и новые впечатления.

В шесть утра громко залязгали замки, и посередине железной двери камеры открылось небольшое окошко, через которое передали четыре алюминиевых тарелки с кашей, буханку ещё тёплого хлеба и четыре алюминиевых кружки с горячим сладким чаем. Григорий ничего не ел кроме хлеба уже двое суток, поэтому завтрак показался ему просто царским. Наркоман ничего есть не стал — его трясло с самого момента пробуждения, а гости с юга с радостью уплетали рисовую кашу за обе щеки. Свежевыпеченный хлеб приятно пах и был намного вкуснее того, вчерашнего, чёрствого. Ели молча и с удовольствием.

Часов в 8 начали вызывать по фамилиям и вывозить на суды. Первым уехал наркоман, даже не попрощавшись с сокамерниками. Немного погодя забрали таджика, а потом и узбека. Довольно долго Григорий оставался один и ждал вызова. Из-за стресса у него два дня не было стула, и теперь, когда он остался в камере в одиночестве, то мог спокойно опробовать парашу по назначению. Делать это в присутствии других ему было неудобно и стыдно. Поэтому теперь он получал огромное удовольствие, если можно это так назвать.

Около полудня дверь открылась и выводной произнес фамилию Тополев. Гриша уже давно собрал матрас с подушкой и постельным бельём в скрутку, как делали вызванные ранее сокамерники, поэтому, услышав свою фамилию, не теряя времени на сборы, подхватил её и смело вышел из камеры. Сдав тяжеленный моток из ваты и ткани, служивший ему кроватью, на склад и, расписавшись в нескольких книгах, спустился в сопровождении двух охранников изолятора вниз по лестнице к выходу и снова в наручниках сел в полицейскую Газель.

— Это почему вдруг? — показывая полицейским руки, заключённые в кандалы, недовольно и удивлённо спросил Григорий. — На основании чего, я ещё даже не арестованный и не осужденный, как это?

— А куда тебя везут, по-твоему? — спросил, хихикая, конвоир.

— В Таганский районный суд, на заседание об избрании меры пресечения, — продолжал настаивать Григорий.

— А как твоя фамилия?

— Тополев!

— Ну, правильно! Магомед Таргоевич?!

— Нет! Григорий Викторович!!! — ехидно ответил Гриша.

Конвоир повернулся к охраннику, который вывел задержанного и с удивлением переспросил:

— Ты кого привёл? Это не мой подопечный! — повернулся обратно к Григорию и громко скомандовал. — Выходи!

Выяснилось, что вывести надо было не Тополева, а Топлеева, который «отдыхал» в соседней камере, и выводной просто перепутал фамилии. Если бы Григорий не обратил внимания на незаконность действий конвоиров с наручниками, то его увезли бы в другой суд, а там неизвестно, чем бы дело закончилось.

Снова руки за спину, снова обратно на второй этаж, опять получение скрутки, та же камера, снова ждать. Но недолго. Минут через пять снова открылась дверь, и на этот раз фамилия звучала уже правильно. Тот же маршрут, похожая Газель, на этот раз едем точно в Таганский суд.

Задний отсек уже занят — в нём уже четверо сидят, поэтому Гришу посадили в одиночную камеру по левому борту машины. «Стакан» оказался очень узким, и длинноногий Григорий еле-еле в нем поместился. Коленки его болезненно упирались в переднюю железную стенку, а на кочках приходилось стучаться головой о крышу. Закрывая дверь тесного «стакана», куда с трудом помещались плечи Тополева, его сильно ударили по больному плечу.

Автозак двинулся с места, и Грише стало совсем некомфортно: было нечем дышать, тесно, заболели плечо и колени. Стараясь поменять позицию, то привставая и сгибаясь в три погибели, чтобы разгрузить от боли колени, то, наоборот, присаживаясь и упираясь конечностями в стены, чтобы дать отдохнуть напряжённой от скручивания спине, Григорий нетерпеливо попросил конвоиров приоткрыть дверь, чтобы вздохнуть полной грудью. Они отказались — по инструкции во время движения всё должно быть закрытым. Пришлось хватать воздух носом через маленькие отверстия в верхней части двери. Но его все равно катастрофически не хватало, и Гриша начал паниковать и задыхаться. Почти в полуобморочном состоянии Тополев доехал до суда и там ещё с полчаса ожидал, пока освободятся камеры в подвале здания. В остановившуюся машину кислород не поступал, и Грише оставалось лишь дышать спёртым воздухом из салона автозака.

Наконец дверь открылась, и его практически на руках вынесли на улицу в наручниках. Григорий попросил, чтоб ему дали три минуты отдышаться и прийти в себя. Конвоиры уступили, испугавшись, в каком состоянии они вытащили человека из автозака. Он был бледен, еле дышал и не мог идти — ему было очень плохо. Как только Григорий смог двигаться дальше, его повели под руки в Таганский районный суд.

На улице у входа стояли Лариса, Ромка, Серёга Гнедков и близкий друг Валера Смирнов. Увидев их, Гриша улыбнулся и поздоровался, как ни в чём не бывало, будто не было на нем наручников, сопровождающих его ФСИНовцев и возможного ареста впереди. Похоронный вид их лиц сменила ответная улыбка. В сопровождении такой «весёлой» компании его подняли по лестнице на второй этаж и провели в зал судьи Тимаковой. Посадив Тополева в клетку на скамью подсудимых, с него сняли наручники и ими же закрыли решетчатую дверь. Зал суда был довольно большим и светлым. Справа от Григория за адвокатской скамьей сидел неизвестный ему человек лет 35, лысый, в очках, и с очень озабоченным видом что-то фотографировал на свой телефон. Напротив него, в пяти метрах, в другом конце зала у окна, за столом обвинителей сидели следователь Черноус и прокурор. У дальней стены от входа посередине на возвышении располагалась кафедра судьи. Напротив скамьи подсудимых были места для посетителей и участников процесса. Туда уселись друзья и родственники Тополева.

Адвокат Роман Шахманов, прибыв в зал суда, копировал страницы судебного дела Григория, очень торопился и был слегка взволнован. Только когда Гришу завели в камеру, он оторвался от своего занятия, просунул руку сквозь решётку и поздоровался с клиентом.

Он представился и рассказал, что его наняла Лариса, что он знакомый Валеры Смирного и теперь будет заниматься этим делом. Он только сегодня узнал о случившемся, и у него было мало времени вникнуть в происходящее. Поэтому сейчас он отснимет все необходимые документы, а на заседании надо попросить судью о продлении времени содержания под стражей ещё на 72 часа, чтобы он мог подробно ознакомиться с материалами дела. Григорий внимательно выслушал его и жестом подозвал Ларису к решетке.

— Лариса, скажи, пожалуйста, а что с тем адвокатом, который был на моём первом допросе? Я же вроде с ним обо всём договорился…

— Я была у него вместе с Валерой, он нам не понравился, поэтому Валера нашёл через свою знакомую ФСБшницу Романа. Он очень хороший адвокат и тебе поможет.

— Хорошо. Я тебя понял. Ты часы с кольцом хотя бы забрала у Ильи?

— Да, конечно, забрала!

— А документы, которые он говорил, что надо сделать, чтобы меня сегодня отпустили под домашний арест, вы собрали? Паспорта заграничные следователю передали?

— Нет, мы ничего не собрали и не передавали, Роман сказал, что он всё будет делать сам. Он очень сильный адвокат, в прошлом прокурор Рязанской области, поэтому слушайся его, и он всё сделает, как надо.

Все улыбались и подмигивали Григорию, стараясь поддержать его, и только Серёжа Гнедков кривился и с порицанием кивал головой, мол, ну как же ты так мог вляпаться?

Секретарь судьи громко произнёс известную всем фразу: «Встать! Суд идет!» Все встали, в зал вошла судья Тимакова. Красивая женщина средних лет с тёмно-русыми волосами, одетая в чёрную мантию с белым воротничком. В руках у неё была небольшая папка, которую она положила перед собой, и грациозно села на высокое кожаное кресло. Секретарь разрешил всем присесть, и началось судебное заседание.

— Слушается дело об избрании меры пресечения гражданину Тополеву Григорию Викторовичу, обвиняемому по части 4, статьи 159 Уголовного кодекса Российской Федерации, — громким поставленным голосом начала Тимакова. — Есть ли у сторон отводы судье, прокурору или адвокату?

— Нет, Ваша честь! — громко ответили по очереди все стороны судебного процесса.

— Есть ли какие-нибудь ходатайства, которые необходимо озвучить перед началом судебного заседания?

— Да, Ваша честь! — громко анонсировал адвокат и посмотрел на Григория. — У нас есть ходатайство, которое озвучит мой подзащитный.

Григорий встал и произнёс то, что просил сказать его Роман.

— Ваша честь! Прошу вас продлить срок моего предварительного заключения на 72 часа для того, чтобы мой адвокат успел ознакомиться с материалами уголовного дела.

— Он только что ознакомился! — невозмутимо ответила судья. — У него было для этого достаточно времени. Какое у прокуратуры на этот счёт мнение?

— Возражаю, Ваша честь! — оторвавшись от скамьи, пробубнил полненький прокурор.

— Слово предоставляется прокуратуре для предъявления обвинения, — скучно произнесла Тимакова и уткнулась в бумаге на столе.

Вместо прокурора встала следователь Валерия, зачитала уважаемому суду обвинение и потребовала ареста для задержанного, напомнив, что у него есть два гражданства — России и Израиля, заграничный паспорт, поэтому он может скрыться от следствия. Адвокат в свою очередь попросил для своего клиента меру пресечения, не связанную с изоляцией от общества, поскольку у Григория четверо детей, один из которых инвалид первой группы, он кормилец двух семей, поэтому изоляция его от общества повлечёт за собой тяжелое материальное положение сразу в двух семьях, что Тополев обязуется являться по первому вызову следственных органов, не будет скрываться и не будет мешать следственным действиям.

Настало время последнему слову задержанного. Гриша встал и спокойным ровным голосом произнёс:

— Ваша честь! Прошу вас отпустить меня домой. Никуда я не сбегу. Обязуюсь сдать следственным органам свои заграничные паспорта, как российский, так и израильский, решить вопрос с потерпевшим и загладить свою вину.

— Ну, вы же не признали свою вину?! — оторвавшись от документов и пристально посмотрев на Григория, поинтересовалась судья.

— Нет, не признал, — ответила вместо Тополева следователь Черноус.

— Ну, вот! А хотите домой, — ласково и как-то по-доброму произнесла Тимакова. — Суд удаляется в совещательную комнату для принятия решения по делу.

Все встали, судья покинула зал вместе с секретарем.

В зале громко выдохнули и загалдели. У Григория появилась возможность пообщаться с адвокатом, с друзьями и родственниками, но он выбрал общение с Валерией. Помахав ей рукой и обратив на себя внимание, он попросил её подойти к решётке. Вместе с ней подошёл и адвокат.

— Здравствуйте, Валерия Викторовна! — поприветствовал её Тополев. — Вы сегодня прелестно выглядите.

Валерия засмущалась, но была явно польщена полученным комплиментом.

— Вы о чём-то хотели поговорить, Григорий Викторович?

— Да, очень хотел. Во-первых, разрешите представить вам моего нового адвоката Романа Шахманова. Я не знаю, что там случилось с Ильёй, но сегодня мне представили его, как моего нового адвоката.

— Мы уже познакомились перед заседанием, — поспешил влезть в разговор Роман.

— Я хотел Вас спросить, Валерия Викторовна, что вы от меня хотите? Давайте попробуем решить мою проблему наименее кровавым способом. Что для этого от меня потребуется?

— Вы понимаете, Григорий, я уже обсуждала всё с Ильёй, я вас уверяю, если бы он сегодня был на судебном заседании вашим адвокатом, вы бы пошли домой, но, как я понимаю, вы выбрали долгий путь, путь борьбы и поиска правды. Он вас до добра не доведёт.

— Да, мы будем бороться до последнего, — негромким, но очень чётким голосом отбарабанил адвокат. — Мой клиент ни в чём не виноват! И мы будем добиваться оправдательного приговора.

— Ну, вот видите, — посмотрев с жалостью на Гришу, закруглила разговор следователь и вернулась за свой стол.

— Григорий, не волнуйся! Я знаю, как с ними бороться! Мы победим, я тебе это обещаю. Главное — слушайся меня во всём и ничего не бойся. Я специалист по борьбе с ментовским беспределом.

В зал вернулись судья с секретарём. Все встали, и Тимакова объявила результативную часть своего решения. Решение звучало так: в 72 часах отказать, арестовать на 2 месяца до 7 декабря 2014 года. На этом судебное заседание было закрыто. Конвой открыл дверь в камеру, надел на арестованного наручники и повёл на выход. Адвокат прокричал вслед Григорию, что приедет к нему в ближайшие дни и всё обсудит. Лариса со слезами на глазах говорила: «Держись! У меня всё хорошо! Будем бороться! Ты не бойся, я тебя не брошу!»

Гришу сопроводили вниз в подвал, где, сняв с него наручники, поместили в одну из трёх камер, которые судебные приставы почему-то тоже называли «стаканами». Внутри было довольно темно. Тускло горела лампочка в 40 ват, спрятанная за ажурной решеткой, чтобы не разбили. Стены камеры были покрыты такой же «шубой», как в ИВС, только темно-рыжего цвета. По периметру располагались плотно прикрученные к стене деревянные лавки шириной 35—40 сантиметров с металлической окантовкой. Над входом под потолком проходила труба вытяжки. В камере было тепло и очень накурено. Напротив входа сидели четыре человека, знакомые Григорию по автозаку, который их вёз на суд и которых ФСИНовцы называли бурятской бандой. И действительно, только один из них был славянской внешности, остальные трое похожи на представителей малых народностей Дальнего Востока.

Тепло поздоровались, обнявшись, представились, расспросили подробно про беду, рассказали про свою делюгу. Их доставили на суд из СИЗО-2 «Бутырка». Русского парня звали Дима — он у них был за старшего и больше всех старался отвлечь Гришу от грустных мыслей после шока, полученного на суде. У него уже была «десятка за плечами», поэтому он хорошо знал и понимал всё происходящее вокруг. У его подельников- бурятов тоже было по несколько отсидок, и только самый младший из них был «первоходом». Дима поведал, что они приехали в Москву погулять на майские праздники и сидели в дорогом, хорошем ресторане, как вдруг ворвался ОМОН, их положили на пол, немного попинали ногами и затем привезли в полицию. Там выяснилось, что на парковке рядом с рестораном из автомобиля украли 2 миллиона рублей, и их обвинили в этой краже. Они, естественно, ни сном, ни духом, ни в чём не виноваты. Сегодня у них была вторая «продленка», они предлагали по 5 миллионов рублей залога за каждого, но им отказали. Их автомобиль БМВ стоит на «Петровке», и на нём катаются опера. Адвокаты давно обещают их освободить, но уже второй раз «динамят». После сегодняшнего заседания они уже подумывают о признании вины, чтобы только побыстрее оказаться в лагере.

— Ты представляешь, мы весь вечер в ресторане сидели, никуда не выходили, потерпевший никого из нас не опознал, а когда нас пробили и выяснилось, что у нас судимость, то вдруг пропали все записи с видеокамер, и теперь мы никак не можем доказать, что никакого отношения к преступлению не имеем. Вот такие чудеса, а ты говоришь, обнальщик кинул…

Ожидание оказалось недолгим, и опять по одному их завели в ту же Газель и рассадили также, как везли сюда. Снова тот же тесный и душный «стакан». На этот раз ехать было хоть и очень тяжело, но дышать было полегче. Коленки натираются, воздуха не хватает, ноги затекают, долгие московские пробки тормозят движение, но от этого всего Гришу отвлекают мысли: как бы побыстрее попасть в камеру 288, связаться по телефону с Ларисой, чтобы всё разъяснить, дать указания, успокоить, объяснить, где брать деньги, куда идти и с кем разговаривать. Узнать у неё, что это за новый адвокат и почему ей не понравился Илья. Шахманов обещал прийти в ближайшие дни, но сегодня уже пятница, и, значит, придет он, в лучшем случае, в начале недели. Надо срочно подавать апелляцию на решение суда по его аресту, искать выходы на Валерию и её начальство, чтобы договариваться о подписке или домашнем аресте, а затем пытаться закрывать дело. Необходимо срочно связаться с Антоном и Серёжей, согласовать с ними общие показания, договориться о совместных действиях, предостеречь от ошибок. Предупредить Милену и Юлию об опасности. Через Валеркины связи и полковника полиции Серёжу, с которым они сдружились в последнее время, нажать на Южакова, чтобы тот изменил показания и вернул оставшиеся деньги.

Как и говорил вчерашний попутчик по автозаку Валера Чурбанов, после суда Григория привезли в СИЗО №2 — «Бутырку». Ожидание на въезде было недолгим — минут 30. Подъехав к проходной, сперва выгрузили членов бурятского ОПГ и только потом его. С ним было больше возни — предстояла первичная регистрация нового арестанта, точь-в-точь как на ресепшене в хорошем отеле. Выйдяиз Газели, Гриша понял, что находится в ином мире. Здесь не было привычных звуков улицы и даже пахло как-то по-особенному — несвободой. Двор бутырского централа был узким и длинным. Позади осталась проходная с двойным заслоном ворот и досмотровой ямой, впереди слева возвышалась высокая красная кирпичная крепостная стена, обвитая сверху колючей проволокой — за́мок как-никак. Вход в здание тюрьмы был арочный формы с тяжелыми деревянными воротами, закрытыми изнутри старинными висячими замками и затворами. Войти вовнутрь можно было через калитку, прорезанную сквозь толщи дерева. Арочные своды внутри были побелены и, видимо, совсем недавно. Справа от входа за стеклянным ограждением и ажурной решеткой располагалась дежурная часть СИЗО. В ней несколько человек, включая майора, сидевшего за столом с папкой в руках.

— Фамилия, имя, отчество, год рождения, статья, суд, из которого привезли, — громко прокричал майор, смотря на Григория.

— Тополев Григорий Викторович, 26 февраля 1974 года, Таганский районный суд — улыбаясь, негромко отрапортовал новый заключённый.

— Какого ты цвета? — продолжал опрос сотрудник СИЗО.

— Что? В каком смысле? — совсем не понимая вопроса, переспросил Тополев.

— Ну, чёрный, красный или может другой цвет?! Тут разные бывают. Короче, тебе в общую камеру можно?

— А! Да, конечно, можно! — продолжая не понимать сути вопроса, на автомате ответил Гриша.

— Ты ранее не судимый, что ли?

— Да. Я в первый раз.

— О как! Ну, тогда, «вэлком», как говорит наш начальник.

После этого конвой подвёл Григория к решетке, отделяющей тюремное пространство от свободного мира. Громко лязгнули замки, и Бутырка поглотила свою новую жертву.

Внутреннее помещение первого этажа называлась сборкой. Здесь по обе стороны располагались камеры разного размера и наполняемости. Широкий сводчатый коридор с высокими-превысокими потолками. Было очень светло и прохладно. Стены выкрашены до середины в серо-зелёный цвет, верхняя часть и потолок побелены. На полу старинная, еще советская плитка маленькими квадратиками не понятного грязно-рыжего цвета. Григория провели насквозь приемного отделения и, повернув направо, он оказался в темном узком коридоре. По ходу движения справа выводной сотрудник отворил дверь камеры и завёл Гришу вовнутрь, где уже ожидали несколько человек. Длинное узкое помещение с огромным окном в конце. На окне три ряда решёток. Вдоль были протянуты круглые прутья толщиной с палец, а поперёк — толстые пластины с отверстиями, через которые проходят эти прутья. Изящное и крепкое изделие, вызывающее уважение и страх, и полностью отбивающие желание сбежать или даже просто попытаться их перерезать. Комната изрядно загажена. Стены исписаны и изрисованы шариковой ручкой и карандашом. Здесь можно было встретить весь преступный фольклор: от обнажённых девок до блатных стихов, от грязных ругательств до приветов из других централов. «Дальняк» слева от входа был хоть и современным (установлен когда-то белый унитаз), но очень грязным, вызывающим брезгливость и отвращение. Четырёхметровые, если не больше, потолки. Лампы дневного света скрыты за решётчатыми колпаками от вандализма и ради безопасности.

— Здарова, пацаны! Меня Григорий зовут.

— Привет, Григорий! — поздоровался один из них славянской внешности. — Заходи, присаживайся. Какая у тебя беда?

— 159-ая, часть четвертая, — наученный горьким опытом, молниеносно ответил Тополев. — Давайте знакомиться! Вы тут за что оказались?

— У меня тоже 159-ая, только часть, наверное, третья будет, но лучше вторая, — продолжил разговор славянин. — Меня Дима зовут. По телефону людей разводил на бабло. Подельник пошёл деньги забирать у бабки, и его приняли менты, помутузили слегка, он меня и сдал. Сейчас пытаются еще несколько эпизодов накрутить, но мы пока держимся.

— А что значит — по телефону разводил?

— Да ничего сложного, ты слышал, наверняка, мол, ваш сын попал в аварию или сбил кого-нибудь и срочно надо 100 тысяч рублей, чтобы закрыть эту проблему. Женщины ведутся на это только так. С мужиками, конечно, потруднее, но тоже есть свои подходы.

— Ну, то есть, ты здесь за дело сидишь? — спросил Гриша в лоб.

— Я?! Конечно, за дело, но мусорам мы об этом рассказывать не будем, — весело ответил Димон и заржал.

К компании мошенников присоединились остальные двое ожидавших своей судьбы.

— Я из Казани, зовут Геной. Был в розыске почти три года за поножовщину. А сегодня в Москве арестовали при проверке документов. Была уличная драка рядом с клубом, вот я ножом одного и пырнул, хорошо, что жив остался.

— Ты или он? — спросил с ухмылкой Тополев. — Хорошо, что жив остался: ты или он? — повторил свой вопрос Григорий, увидев, что оппонент не понимает, чего от него хотят.

— Я, конечно! — уверенно ответил Геннадий. — Только побегать пришлось три года, если бы не скрывался, давно бы уже отсидел и вышел.

— А меня зовут Магомед Топлеев! Я ингуш.

— Вот, значит, вместо кого меня хотели на суд отвезти с Петровки,38 — радостно произнёс Григорий и крепко пожал Магомеду руку, рассказав о случившейся с ним истории в ИВС. — Представляешь, как мир тесен, вот теперь мы с тобой в одной камере. А за что тебя арестовали?

— Мы с другом ехали на праздник Курбан-байрам на проспект Мира. Народу было полно, ну, и милиционеров, конечно, понагнали. Мы подъехали практически вплотную к мечети, а дальше нас уже кордон не пропускал. Мой товарищ попытался договориться с милиционером, чтобы проехать дальше на парковку, но нас не пустили. Они даже поругались по этому поводу. И когда он начал выворачивать руль, чтобы отъехать, то наехал случайно на ногу милиционеру. Тот закричал, завопил, сбежались его коллеги. Моего друга вытащили из машины, скрутили и потащили в автобус. Я, естественно, тоже вышел и побежал за ними, пытаясь объяснить, что всё это произошло случайно. Мы действительно верующие люди и никому не желаем зла. Нам религия не позволяет. В общем, забежал я за ними в автобус, они меня оттуда вытолкнули, и я позвал своих собратьев. Кто-то заскочил в автобус, и там началась потасовка. В общем, задержали меня и моего товарища, и теперь предъявляют статью об «оказании сопротивления при задержании и организации массовых беспорядков». В общем, полный беспредел!

Дверь камеры громко открылась, и на пороге оказался раздетый, избитый и с трудом передвигавшийся таджик с явными следами пыток. Магомед тут же окружил его вниманием и заботой, снял с себя кофту и достал из рюкзака тренировочные штаны. Усадив бедолагу на скамейку и немного приодев, начали расспрашивать о случившемся. Тот на ломаном русском, вперемежку со словами на своём родном языке, который тут же переводил Магомед, пояснил, что от него требовали признать себя виновным в убийстве своего соседа по общежитию. Когда он пришёл домой с работы, то его друг уже был мертвым. Эксперт сказал, что он умер около трёх часов дня, а пришёл он домой около семи вечера. Весь день был на работе и никуда не отлучался, что могут подтвердить свидетели. Но в милиции его не слушали и требовали подписать признание. Он, естественно, отказался и тогда его сильно избили. Тем не менее, он отказывался признаваться в несовершённом им преступлении, тогда его начали бить резиновыми дубинками и пытать электрошокером. Он потерял сознание и очнулся только на подъезде к тюрьме.

Дима и Гена сделали «чифирь» в пластиковой бутылке из-под кока-колы, держа её над огнем, исходящим из скрученного в трубочку полотенца, и налили в алюминиевую кружку. Всё это богатство: заварка, полотенце, бутылка и многое другое было в рюкзаке у Магомеда, который с удовольствием, не жадничая, раздавал эту роскошь окружающим. Кружку пустили по кругу, и все кроме Гриши сделали по несколько глотков арестантского напитка. Таджик окончательно захмелел после чифиря и лег спать на лавку. Все остальные, допив до дна, прильнули к решетке и стали слушать крики, доносящиеся из окон камер, выходящих во внутренний двор тюрьмы, а Григорий начал изучать настенную живопись и местный фольклор.

«Надо не верить, а воровать, чтобы душа не металась плавником форели».

«Никто и ничего не сможет тебе посоветовать, когда встанешь лицом к последней своей двери».

«Забудь, братан, чему учили,

Бей первым, чтоб тебя не били,

Живи как волк среди зверей,

Не зная жалости людей».

«Где нет закона и суда, где я хозяин, а ты враг,

Где мак в полях, цветущий мак

И кокаин течет рекой, где ханку варят на постой,

Где вор в законе — президент,

По два-два-восемь бывший мент,

Где нет решёток на окне

С тобой и радостней вдвойне

И ангел шепчет тихо мне

Проснись, ты гонишь, ты в тюрьме».

Дверь камеры снова открылась, и охранник вызывал по одному на дактилоскопию и медицинские процедуры. Григорий пошёл первым — он никогда не любил ничего ждать, догонять и стоять в очереди. В медицинском кабинете было светло и прохладно. За столом сидел доктор в белом халате и оформлял необходимые документы для регистрации новых клиентов тюрьмы. Врач попросил Гришу раздеться до пояса и пройти к весам. После взвешивания и измерения роста взяли кровь, расспросили про хронические заболевания, татуировки, шрамы, осмотрели тело на наличие синяков и ссадин и разрешили одеться. После этого за вторым столом старший сержант снял с Тополева отпечатки пальцев, густо намазав его руки чёрной густой краской. На этом процедура оформления нового заключенного завершилась. Перед выходом из медчасти Григорий спросил у майора, который, видимо, был главным:

— Скажите, пожалуйста, а как бы мне попасть в камеру 288? У меня там знакомые сидят.

Ответа не последовало. Майор рассмотрел просителя с ног до головы, при этом ни один мускул на его лице даже не дернулся.

Ближе к часу ночи всех вызвали за «машками», так обозвал скрутки с постельным бельём и полотенцами выводной дежурный офицер. Там же всем выдали набор мыльно-рыльных принадлежностей: мыло, туалетную бумагу, зубную пасту и щётку, одноразовую бритву, а также алюминиевую кружку и ложку. Навьючившись этим скарбом, в сопровождении двух охранников, колонна двинулась во внутренний двор бутырского тюремного замка. Пройдя мимо православного храма по чистым ухоженным дорожкам, заключённые подошли ко входу в карантинное отделение и штрафной изолятор, о чём уведомляла табличка справа от двери. Зайдя вовнутрь, новенькие поступили в зону ответственности офицеров данного отделения, которые незамедлительно потребовали оставить все вещи на полу, раздеться догола и пройти в банный отсек. С собой разрешили взять мыло, полотенце и бритву.

Баней называлась комната с пятью душевыми лейками, плиточным полом и стенами. Старые металлические трубы с полопавшейся краской обвивали помещение, как плющ дома в южных городах. Вода шла плохо и была то горячей, то холодной. Баню моментально окутал густой пар, и стало намного теплее. Большего удовольствия Григорий не испытывал вот уже пару дней. Фыркая и приговаривая, арестанты резвились под струями воды, мылись, стирались и брились. Но счастье быстротечно, и минут через 10 охранники потребовали освободить помещение, приступив к размещению по карантинным камерам вновь поступившего контингента.

Гриша попал в «хату» — так назвали камеру сотрудники ФСИН — №50 с Магомедом Топлеевым и узбеком, который, видимо, уже сидел, потому что знал тюремные правила про «дальняк», «дубок»и посуду. Он немедля донёс эти неписаные, но очень важные тюремные законы, а именно: когда кто-то ест за «дубком», то на «дальняк» ходить нельзя, перед едой обязательно мыть руки и с грязными руками за «дубок» садиться нельзя, посуду мыть обязательно с мылом после еды и только свою. Всё, что лежит на «дубке», является «общим», то есть для общего пользования. Правила были простыми и абсолютно приемлемыми, связанными с гигиеной и обычным человеческим поведением. Свинство и грязь в тюрьме не только не уважали, но даже сильно порицали.

Ещё одним сокамерником Гриши стал парень со 131-ой статьей. Изнасиловал свою невесту, по версии тёщи. Они жили вместе на съёмной квартире, он был прорабом в строительной компании. Его пригласила после работы тёща к метро помириться после последней ссоры — там его сотрудники полиции и «приняли». Его невеста под нажимом матери сначала дала показания против него, а потом, когда стала от них отказываться, то её новые показания посчитали неправдивыми, данными для избавления её любимого от наказания. И ещё один наркоман со статьей 228, часть 2.Его взяли во время приобретения наркотиков у метро.

Всего 5 человек на семь шконок. Камера довольно просторная, квадратной формы с двумя большими окнами с пластиковыми стеклопакетами. С двух сторон решётки. Большие чугунные батареи под окнами вдоль всей стены были холодными — отопительный сезон ещё не наступил. «Дальняк» с чистым белым унитазом отделён от основной комнаты полипропиленовыми пластинами до потолка с хорошей изоляцией от шума и запаха. «Дубок» новый, свежевыкрашенный. Металлический шкаф с ячейками для посуды и продуктов питания, который узбек назвал «телевизором», стоял рядом с раковиной у противоположной от шконок стены. Была даже специальная металлическая полка, предназначенная для настоящего телевизионного приёмника, рядом с которой из стены торчал антенный кабель, но самого электроприбора не было. Зато в вентиляционной отдушине над металлической дверью за решёткой стоял громкоговоритель, который молчал. Электрический чайник, соль, хлеб, сахар и листовой чай находились в разных ячейках «телевизора» и, как пояснил узбек, это всё из «общего», специально собираемого заключёнными для карантина.

Разложили «машки», расстелили постельное бельё на выбранные кровати, под матрас положили постиранные носки и майки и уселись пить чай. Было далеко за полночь, поэтому разговаривать долго не стали и улеглись. Кто-то в другой камере долго стучал в стену и в потолок. Под эту грустную мелодию Гриша быстро заснул.

В девять утра всех разбудила проверка. Вошёл дежурный офицер и скомандовал выйти и построиться. Сонных и взъерошенных вывели в коридор, где орала какая-то женщина с погонами майора. Громким поставленным голосом, переходящим в истерику, она пыталась донести, что подъём по распорядку в 6 утра и, что лежать на кровати до отбоя запрещено. Что нарушителей будут сажать в штрафной изолятор, что сейчас нам надо вернуться в камеру и провести влажную уборку. После этого ликбеза всех посчитали пофамильно и запустили обратно в «хату».

Узбек сказал, что раз сегодня суббота, то до понедельника будем на карантине. Оказалось, что в половине седьмого утра приносили завтрак, но так как все спали, за едой никто к двери не подошёл. Улеглись обратно на заправленные кровати. Кто-то спал дальше, кто-то просто лежал и смотрел в потолок, Магомед встал на колени на своей шконке и начал молиться. По очереди заходили в туалет, умывались в мойке рядом с «телевизором» и к 12 часам собрались за «дубком». В это время как раз принесли обед. Суп из кислой капусты, макароны с сосисками и компот. Очень вкусно и много. С удовольствием поев и попив чай, начали общаться. Магомед рассказывал об истории ислама, религии и Коране.

Открылась дверь, и возник очень хмурый майор, явно после большого перепоя, и выводной. Он назвал фамилию Тополев и приказал выходить на продол с вещами. Из других камер также вызывали по одному-два человека.

— Распределение, — сказал телефонный мошенник Дима, вышедший из соседней камеры.

Всех построили в шеренгу по одному, и майор снова зачитал небольшой список из нескольких фамилий, в том числе и Тополева.

— Кого назвал — все за мной! — скомандовал майор.

Долго шли по коридорам, поднимались по лестницам, хлопали «локалками» — решетчатыми дверьми, разделяющими коридор на разные отделения. Наконец вошли в большое помещение, напоминающее ГУМ. Высокий сводчатый зал с множеством железных дверей, расположенных с первого по третий этаж, по правую и левую сторону. Посередине зала металлическая ажурная лестница, ведущая на площадки второго и третьего этажей. Между этажами натянута тонкая сетка-рабица, чтобы никому не приходило в голову броситься вниз головой. Двери камер расположены так близко друг к другу, что напоминают ласточкины гнезда в высоком песочном карьере на берегу реки.

Майор опять назвал несколько фамилий, а остальным скомандовал остановиться. Григория и ещё двоих сотрудник СИЗО сопроводил по лестнице на второй этаж. Телефонного мошенника оставил рядом с лестницей, а Тополева и ещё одного молодого парня повёл дальше, прямо и налево. Следуя за офицером ФСИН Гриша следил за нумерацией камер слева от себя. Сердце замерло. Подошли к открытой металлической двери с кучей засовов и надписью 288…

Глава №3. БС — Большой Спец

На пороге камеры стоял лучезарно улыбающийся Валера и пожилой, седовласый, невысокого роста коренастый мужичок. Григория вместе с парнем завели вовнутрь и закрыли за ними громко дверь. «Хата» на первый взгляд казалась небольшой — 5,5 на 2,5 метра, с двумя двухэтажными кроватями, расположенными друг за другом по правой стене от окна ко входу. Справа от двери, в не большом закутке, к стене была прибита деревянная вешалка, ниже которой располагалась крохотная батарея из пяти секций. Слева от входа находился «дальняк», отделённый от камеры кирпичной кладкой, облицованной свежей коричневой плиткой. Вход в туалет был завешан полиэтиленовой шторкой для ванны такого же коричневого цвета. Новый унитаз сиял белизной и чистотой. Над входной дверью — вентиляционное отверстие с решёткой, на которой висел большой офисный вентилятор. Слева располагались стальной рукомойник и большое чистое зеркало, маленький белый холодильник, над которым висел металлический шкаф для посуды и сухих продуктов. Весь дальний левый угол занимал «дубок» — металлический стол, обшитый деревянными досками, с приваренной с одной стороны скамейкой, седалище которой было покрыто крепко скрученными серыми одеялами из местного набора арестанта, закреплёнными к поверхности для комфорта прозрачным скотчем. В самом левом углу стола стоял плоский жидкокристаллический телевизор чёрного цвета пятидесятой диагонали. Напротив входа — огромное деревянное окно с массивной решёткой внутри и старинной, XIX века, решёткой на фасаде здания. На белом свежевыкрашенном потолке — две плоские лампы дневного света, спрятанные за ажурной решёткой антивандального колпака, которые давали шикарное освещение, и от этого камера казалась намного больше, чем была на самом деле. «Хата» была чисто убрана, и сразу было видно, что хозяева педантично следят за чистотой и порядком.

Валера обнялся с Гришей так, будто они были знакомы всю жизнь. Крепко пожав руку второму зашедшему, он представил своего сокамерника.

— Знакомься, это Иваныч!

Взрослый дядька протянул свою руку Григорию и, улыбаясь, представился.

— Владимир Иванович Степанов. Статья 159, часть 4, впрочем, как и у многих здесь находящихся.

— Да, это точно, — поддержал Иваныча Валера. — На Бэ-эСе в основном наркоманы и мошенники сидят — те, кто могут платить за удобство.

Иваныч указал ребятам, куда положить их «машки», а Грише предложил разместиться на кровати над ним — дескать, здесь теплее и не дует из окна.

Настало время знакомиться с новеньким. Молодой, атлетически сложенный парень невысокого роста с тёмными длинными волосами был одет в модные синие джинсы, дорогую шерстяную кофту и красные кроссовки «Пума». Он был явно обескуражен всем происходящим, но держался неплохо, можно даже сказать, с достоинством. За всё время движения от карантина по коридорам централа и нахождения в 288-ой камере он не проронил ни слова, пока к нему не обратился Валера.

— Меня зовут Валера Чурбанов! Я в этой камере с мая 2014 года, а Иваныч и того дольше — с февраля. А тебя как зовут, и что у тебя за беда!?

— Александр Ткаченко. Статья 159, часть 4.Занимался строительством в Московской области. Не успел достроить дом, дольщики подали заявление, и вот я здесь.

— Очень приятно, — дружелюбно ответил Валера. — Может быть, кушать хотите?

И открыл холодильник, забитый до отказа продуктами, демонстрируя вновь прибывшим гастрономические изыски и стараясь возбудить у них аппетит. Григорий посмотрел на Сашу и отказался, ссылаясь, на только что съеденный обед.

Валера закрыл холодильник, усадил ребят за «дубок», а сам с Иванычем присел на кровать.

— Как я тебе и обещал, я договорился с опером, чтобы тебя распределили в нашу камеру и пораньше забрали с карантина, — радостно сообщил Григорию Валера. — Как видишь, у нас всё есть, и быт налажен очень хорошо. Горячая вода, в отличие от общих камер, унитаз вместо очка в полу, да и отношение персонала к нам намного лучше, чем к остальным «зэкам». Вечером будет телефон — сможете позвонить своим родным и успокоить их.

— Спасибо тебе большое, Валера! — искренне поблагодарил его Григорий. — Честно тебе скажу, я не ожидал такого. Ты правильно сказал в автозаке, что и в тюрьме можно жить. Теперь я это вижу.

— А как немножко освоитесь и поговорите с другими сидельцами, то реально поймете, что комфорт в тюрьме просто необходим. Здесь есть спортзал за 5000 рублей в месяц. Это, конечно, не фитнес-зал, но для разнообразия очень даже неплохо. Самый большой плюс занятий спортом, что после этого можно пойти в душ. Так-то баня только раз в неделю, у нас, кстати, по вторникам, а дополнительная помывка после спорта очень даже кстати. А ещё это дополнительный досуг. Чего в тюрьме действительно дефицит, так это досуга, скука страшная. Я хожу в спортзал раз в неделю, а Иваныч филонит, говорит, что плечо потянул, поэтому с удовольствием приглашаю вас присоединиться. Там можно встретить пацанов из других «хат», пообщаться, узнать последние новости централа, расспросить, кому какие сроки дали по нашей статье в последнее время — статистика штука хорошая и полезная. Сашу Емельяненко можно встретить, если повезет, его недавно перевели к нам на Бутырку с «Матроски». Он часто в спортзал ходит железом баловаться. Тут вообще звёзд много собралось помимо этого бойца без правил. Матвей Жмурин — банкир, который зятя Путина избил на Рублевке, уже 4,5 года сидит в тюрьме, никак осудить не могут, эпизод за эпизодом накручивают ему, уже на семь лет накрутили, и это ещё не конец. Роман Панов — замминистра регионального развития, бывший вице-губернатор Челябинской области — посадили за хищения на строительстве инфраструктуры острова Русский перед саммитом АТЭС. Да и вообще, здесь сейчас собралась приличная компания из банкиров, чиновников, бизнесменов — бандитов сажать некуда, все камеры под завязку, централ переполнен. В общих камерах спят по очереди — на 20 шконок 30 сидельцев, так что вам сильно повезло, пацаны, что к нам в камеру попали. Да, кстати, номер камеры, если спросят, надо произносить правильно — два-восемь-восемь, а не двести двадцать восемь! Этого и «менты», и «кенты» требуют — во всём должно быть однообразие.

Валера мог бы говорить до вечера, но, зная эту его слабость, Владимир Иванович прервал его, положив руку ему на плечо и подтянувшись, оторвался от стены, на которую он всё это время облокачивался, сел на край кровати вровень с сокамерником.

— Я, как старший по камере, позднее доведу до вас все правила и порядки, расскажу, как надо себя вести, как представляться сотрудникам и другим сидельцам, и вообще, как сделать так, чтобы не попасть в «жир ногами», как тут говорят, ну, то есть не найти себе новых проблем к уже имеющимся, — начал свою речь Иваныч, непрерывно смотря на Григория. — А сейчас для того, чтобы мы все, здесь присутствующие, понимали, кто есть кто, предлагаю чуть подробнее рассказать о себе. О Грише мы уже немного знаем, так как он уже пересекался с Валерой в автозаке, а вот о вашей беде, молодой человек, хотелось бы поинтересоваться поподробнее, — Иваныч перевел взгляд на Сашу и впялился в него своими глазками-буравчиками. — Так уж у нас в камере заведено: в складчину ведём хозяйство, вместе ходим гулять, вместе отвечаем за «запреты» в хате, советуемся по всем вопросам, поэтому мы все должны быть уверены друг в друге и знать, кто из нас что представляет собой. Расскажи, пожалуйста, каким образом на тебя повесили мошенничество?

Ткаченко, не задумываясь и абсолютно не опасаясь окружающих, как обычно поступают либо уверенные в своей невиновности люди, либо прожжённые рецидивисты, живущие преступным ремеслом, поспешил рассказать свою историю.

— У меня небольшая строительная компания, точнее я учредитель и генеральный директор. Строим в основном в Московской области таунхаусы и малоэтажные дома. Три года назад купили участок под строительство, заключили с пайщиками договор долевого участия на строительство дома на этой земле. Построили дом, подвели коммуникации (газ, воду, электричество и канализацию). И тут выходит постановление правительства Московской области о запрете строительства домов такого класса на земельных участках такого типа. Нам, естественно, не дают разрешение на подключение дома к сетям, и конечно, мы задерживаем сроки сдачи дома в эксплуатацию. Деньги дольщиков, разумеется, были все потрачены, и когда недовольные стали обращаться в компанию с требованием вернуть деньги из-за невозможности въехать в дом, я отвечал им отказом и предлагал совместно бороться в суде за наши права. Кто-то согласился, а кто-то подал заявление в полицию. Больше года я, как на работу, ходил на допросы в качестве свидетеля, до тех пор, пока у одного из дольщиков не нашлось мохнатой лапы в правоохранительных органах. Лично генерал полиции из ЮЗАО дал приказ меня арестовать. Как будто, находясь под арестом, я быстрее найду деньги, чтобы расплатиться с дольщиками, — Саша улыбнулся после этих слов, хотя на лице его была гримаса безысходности и отчаяния. — Два дня я провел в КПЗ главного управления полиции ЮЗАО, потом отвезли в суд, где официально арестовали и затем доставили сюда. Дома жена с ребёнком с ума сходит, она вот уже три дня не знает ничего о моей судьбе — я же, как обычно, уезжал на допрос и должен был вечером вернуться домой, а тут арест… Даже позвонить не дали домой, предупредить, чтобы не волновалась. Поэтому я вечера жду как никто другой, чтобы позвонить ей и успокоить, что жив и здоров и где нахожусь.

— Не волнуйся! — встрял в Сашин рассказ Валера. — Вечером, как только появится возможность достать тэ-эр-ку, тебе первому дадим пообщаться с семьей. — Глянул он на Иваныча, как бы согласовывая с ним сказанное, и получив зрительно одобрение малозаметным кивком головы, продолжил опрос. — А твой адвокат разве не сказал семье о твоём аресте?

— У меня не было частного адвоката — я же был изначально свидетелем по делу, а когда меня в одночасье перекрестили в подозреваемого №1, то дали в полиции государственного бесплатного адвоката, который долго уговаривал меня подписать признательные показания в обмен на предоставление мне своих услуг. А когда я наотрез отказался, то он в отместку отменил своё обещание позвонить моей жене. Вот такие у нас порядочные люди в адвокатуре работают.

— Тебе надо сказать жене, чтобы она тебе хорошего адвоката нашла, раз ты вину не признаешь, поскольку бороться из тюрьмы практически невозможно — это работа дорогого адвоката, — влез с советом снова Валера. — Иваныч, у тебя ещё вопросы есть к Александру? — посмотрев на товарища, спросил Чурбанов и, дождавшись отрицательного кивка головы, начал говорить о себе. — У меня вообще удивительная история — я до сих пор не понимаю, за что меня посадили. В моём уголовном деле написано: в неустановленном месте и в неустановленное время потерпевший передал мне деньги, после чего пошёл и написал заявление в полицию, что я обманом выманил у него денежные средства неизвестно за что. На самом деле, потерпевший — это мой приятель, которому я одолжил крупную сумму и вместо того, чтобы возвращать долг, он решил меня посадить. Без доказательств, без видео- или аудиозаписей наших разговоров и контактов, только на основании его показаний — вот это реальный беспредел!

Валера реально очень любил поговорить. Он рассказывал, что у него жена и шестеро детей, большой дом на Рублево-Успенском шоссе. Сам он из Сочи, был офицером-подводником и служил в Гаджиево. Его мама в советское время была директором сочинского магазина «Берёзка», поэтому он знает всю сочинскую мафию. До недавних пор работал в руководстве Новороссийского порта и именно там встречался в 2004 году с Гришей Тополевым, когда тот приезжал договариваться о загрузке зерновых танкеров. Он очень хорошо помнит эту встречу, хотя Григорий признался, что Валера совсем не отложился у него в памяти. Это никак не помешало Чурбанову дополнить свой красочный рассказ подробностями той встречи, описанием ненужных деталей и, главное, вспомнить, что ещё тогда Гриша ему очень понравился, как человек и успешный бизнесмен.

Эту тираду с трудом прервал Владимир Иванович, почувствовав, что ещё немного и от Валеры можно будет услышать признания в любви и вечной преданности Григорию, как было почти полгода назад с ним самим, когда Чурбанов только заселился в камеру и узнал, что они оба в армии бороздили моря и океаны на подводных лодках, только в разное время и разных концах земного шара.

— Расскажу коротенько о себе перед тем, как перейти к инструктажу по технике безопасности пребывания в камере два-восемь-восемь, — улыбнувшись приятно и очень располагающе к откровенности, начал повествование Иваныч. — Я сам из Омска. Переехал в Москву лет пять назад. Открыл микрофинансовую компанию. Бизнес шёл очень хорошо. Я даже не ожидал, что за такое короткое время обрасту огромным количеством клиентов, как кредиторов, так и заемщиков, причем без помощи рекламы. Через несколько лет я настолько устал от работы, да и возраст не тот, чтобы крутиться как молодому, что принял решение передать бразды правления своему заместителю Мише-армяну. Он, кстати, сейчас сидит в камере прямо над нами. Назначил его генеральным директором вместо себя, а сам уехал с молодой женой в Омск. Тот стал вести широкую рекламную кампанию, привлёк ещё больше клиентов и стал очень заметным для правоохранительных органов. И они — органы- не заставили себя долго ждать. Пришли сначала по-хорошему за малой долей, попросили, вежливо так, 25% от прибыли. Этот дурачок, Миша, отказал им и даже со мной не посоветовался, так поверил в себя, что решил самостоятельно все вопросы решать. Ну, естественно, родились заявления от недовольных клиентов в мошенничестве и этого новоявленного «решалу» закрыли. Ему бы молчать «как рыба об лёд», но он ведь умнее всех бакинских комиссаров, дал показания на меня, думая, что после этого отпустят. Ан нет, не отпустили, наоборот, — теперь у нас группа лиц в лучшем случае, а в худшем, вообще организованное преступное сообщество пришить могут, а это сразу, пятнашка старт. Короче, меня объявили в розыск, я ни сном, ни духом пару месяцев хожу под розыском, ничего не подозревая, приезжаю в аэропорт в Омске, где меня прямо в самолёте и задерживают. Привозят на Бутырку и сразу на «воровской продол». Это специальный блок на первом этаже, где селят воров и тех, кого надо сломать. Там отдельная охрана с собаками, видеонаблюдение в камерах круглые сутки, и, естественно, ничего: ни телевизора, ни холодильника, холодная, как лёд, вода из крана, грибок по стенам от холода и сырости. В общем, просидел я в таких мучениях больше месяца, а тут меня к себе опер наш, ну, который нас сейчас курирует, вызывает и предлагает переселиться на Бэ-эС за 2,5 миллиона рублей. Мы поторговались, он скинул до 1,5 миллионов, и вот я тут с февраля восемь месяцев обитаю в тепле и с налаженным бытом. Жду «объебона», с делом меня уже ознакомили, так что остался только суд, этап и лагерь.

— Владимир Иванович, и какой срок, вы думаете, вам дадут? — поинтересовался чересчур любознательный Гриша.

— Я буду в суде бороться за лет 5—6, меня это вполне устроит. По нашей с вами статье срок лишения свободы от нуля до десяти лет, но если есть дополнительные эпизоды, то срок может быть увеличен максимум до 15 лет. Впрочем, такого на моей памяти никогда не было, максимум 12 давали.

— Вот, Моте Жмурину наверняка по полной программе влепят показательно, — вклинился в разговор улыбающийся Валера. — Как подумаешь, что человек уже больше четырёх лет сидит в малюсенькой камере, и конца и края нет его мучениям, сразу как-то свои проблемы кажутся такими ерундовыми.

— Ладно, «Папа» ему судья! — прервал Валерино лирическое отступление Иваныч. — Перейдем к ликбезу по внутреннему укладу и распорядку. На дальняк ходить нельзя, пока хоть кто-нибудь сидит за «дубком» и кушает, когда идешь по-большому, обязательно включать вентилятор над дверью, чтобы не было запаха, в трусах за «дубок» не садиться. Убираемся по очереди парами — я с Валерой сегодня, Гриша с Сашей — завтра, всё, что есть в камере — общее, то есть на продукты, запреты, утварь скидываемся вместе и пользуемся тоже. Телефон достаём только после 8 вечера, когда вероятность шмона минимальная, «дорогу» не держим — только по запросу, утренняя проверка в 10, вечерняя — в 5, прогулка каждый день с 7 до 8 утра. Каждый день даем выводному пачку сигарет «Парламент», за это он нас ведёт в большой, а не в маленький дворик гулять. Вопросы есть?

— Что значит, «дорогу не держим»? — дождавшись паузы, поинтересовался Гриша.

— Все камеры обязаны держать «дорогу»! Так называют тюремную связь. Между окнами камер натягиваются канаты, и по ним передаются малявы, бандюки и прогоны. Нам официально Русланом — смотрящим за Бэ-эС — разрешено дорогу не держать. Если в нашу камеру надо что-то передать, нам стучат с верхней камеры, мы открываем окно и ловим от них «коня»с содержимым. Если нам вдруг понадобится что-то отправить куда-нибудь по тюрьме, то мы достукиваемся в потолок до верхней камеры и кричим в окно: «Спусти коня!». Ловим канат, привязываем то, что надо отправить, прикрепляем «сопровод» — адрес получателя, например, «хата два-девять-четыре, Руслану», дергаем три раза и всё — груз пошёл. Потерять груз по дороге — это залёт, могут предъявить по полной программе, поэтому в каждой хате есть дорожники, которые следят за дорогой, фиксируют в «точковке» — специальной тетрадке — все передвижения грузов, прошедших через их руки, чтобы можно было легко найти, на какой «хате» произошёл обрыв «дороги». «Дорога» — это кровеносная система тюрьмы. По ней идут и телефоны, и наркота, и спиртное — всё, что может заинтересовать сидельца, поэтому дорожник — очень уважаемая специальность в местах лишения свободы. Он освобождается от всех обязанностей по «хате», не скидывается в общак, более того, его все кормят на халяву — отказать дорожнику считается залётом — спросят по полной. А у нас «хата» возрастная, нам в эти блатные игры влезать не надо, поэтому нам позволено жить без воровской романтики.

— Вот, вы все говорите: «спросят по полной», «могут спросить», а что это значит? — спросил наконец-таки включившийся в разговор Саша.

— Дай я объясню! — вылезая на первый план, оборвав на полуслове Иваныча, заговорил уставший от молчания Валера. — Тюрьма — это воровской мир! И тут все законы воровские. Живут по понятиям, воровскому укладу и традициям. Видели наверняка на сборке внизу надписи на стенах: «АУЕ! Жизнь ворам!»?

Ткаченко и Тополев дружно закивали головами, а Валера, сделав многозначительную паузу, продолжил.

— Так вот, АУЕ — это арестантский уклад един. Законы воров. Ну, и естественно, за соблюдением этих законов следят воры через своих доверенных лиц — «положенцев», а те, в свою очередь, чрез смотрящих за корпусами, продолами и «хатами». Огромная вертикальная иерархия с ворами на вершине пирамиды. Их слово последнее. Сказал вор, что ты не прав и должен заплатить столько-то денег, значит, вынь да положь всю сумму на стол, иначе прирежут или покалечат, а ещё хуже, в «обиженку» загонят. В общем, решение вора лучше выполнять или оспаривать у другого вора. Тут, как на свободе — апелляция, кассация, верховный суд — только решения жёстче и контроль за выполнением болезненнее.

— А что такое «обиженка»? — продолжал с большим интересом расспрашивать Александр.

— Это низшее тюремное сословие, куда попадают все наказанные членом или изначально не традиционной половой ориентации. В обиженку также можно попасть, если за руку поздоровался с другим обиженным или поел с ним из одной тарелки, попил из одной кружки, в общем, имел непосредственный с ним контакт, а ещё последнее время в обиженку загоняют особо разговорчивых дурачков, которые рассказывают, что лизали у женщины. Поэтому, если вдруг вас кто-нибудь начнет расспрашивать о сексуальных пристрастиях или подвигах, лучше всего спрыгивать с таких разговоров короткой фразой: «это моё личное, личное обсуждать не хочу». За личное даже вор не может спросить!

— И что обиженные делают в тюрьме и как их распознать? — не отставал Саша.

— Они убираются, моют дальняки, делают самую тяжёлую работу, сексуально ублажают других заключенных и некоторых мусоров — любителей этого дела. В общих «хатах» лежат у туалета на полу — кровати им не положено, как и матраса с подушкой. Обычно они живут в отдельных камерах. Например, прямо под нами такая «хата» — два-ноль-один. Недавно туда перевели Веронику и Жасмин, в действительности Миша и Остап — трансформеры. С ними даже дорогу держать нельзя. Все ждем, кого к ним третьим подселят. А мусора подселить к ним могут тех, кто плохо себя ведёт, не слушается или по просьбе оперов и следователя, ведущего твое дело, в назидание за отказ от сотрудничества, чтобы опустить, но сейчас это большая редкость. Сейчас для этого используют пресс-хаты, где тебя не только изобьют до полусмерти, но и снасильничают.

— Хватит их страшилками пугать! — прервал Валеру Иваныч. — Давайте лучше составим список вещей и продуктов, которые вам надо будет сегодня заказать вечером по телефону у своих родных, чтобы в понедельник принесли как передачу. Первая передача по закону — самая большая. Можно передать как продукты, так и вещи. Поэтому берите ручки с бумажками и записывайте!

Валера вырвал из тетрадки со стола два листочка, достал с полочки две ручки и раздал новичкам. Степанов, убедившись, что ребята готовы записывать за ним, продолжил.

— Поскольку вы приехали налегке, вам в первую очередь нужен баул для вещей, с которым вы потом пойдёте по этапу. Он должен быть в меру вместительным, но не очень большим, чтобы его было удобно нести. Не за горами зима, поэтому нужны термобелье, куртка, тёплые ботинки на молнии, кроссовки на липучках (шнурки, ремни и часы запрещены), спортивный костюм, майки, трусы, носки, шерстяная кофта, шапка, перчатки…

— Иваныч, ты нас как на зимовку собираешь! — с улыбкой сказал Гриша.

— Когда зимой в промерзший автозак залезете, вспомните меня добрым словом. В нём будет чуть теплее, чем на улице, а ехать придётся не один час, сидя жопой на ледяной железной лавке. Вот тогда шерстяные носки и варежки с шапочкой очень пригодятся. В тюрьме что самое главное? — спросил Иваныч и, дожидаясь ответа, упёрся глазками в Сашу.

— Не попасть в обиженку? — неуверенно ответил Ткаченко.

— Нет! В тюрьме самое главное не потерять здоровье! Когда ты сильный и духом, и телом, тебя ни одна падла не победит, — Иваныч многозначительно посмотрел на новеньких, шаловливо подмигнул Грише и продолжил. — Переходим к продуктам питания и сопутствующим товарам. «Весло», «шленку» и «кругаль» вам выдали, но, поверьте мне, гораздо приятнее пить из пластиковой кружки и стакана, не обжигаясь, а кушать металлическими столовыми приборами, но они в тюрьме запрещены, так как из них делают заточки. Поэтому только пластиковые ложки, тарелки, лучше и глубокую, и плоскую попросите, чтобы купили. Обязательно моющие средства для посуды и уборки, губки, тряпки, резиновые перчатки, мыла разного, шампуни, гели, мочалку. Обязательно резиновые тапочки для душа, чтобы грибок не подхватить. Ну, и, конечно же, стиральный порошок. Чистота — залог здоровья. Мы стираемся раз неделю, по очереди. Для этого есть тазики. Вот, кстати, два тазика тоже закажите и бельевые прищепки. Теперь постельные принадлежности. Как вы уже заметили и успели опробовать, «положняковое» белье — редкостная гадость, после нескольких стирок оно превратится в труху. В общих «хатах» из него плетут канаты на дорогу. Поэтому записывайте дальше: одеяла шерстяные — две штуки. Одним будете укрываться, а другое возьмете с собой в автозак, чтобы положить под задницу или укутаться, когда ударят 20-градусные морозы. Пододеяльник, наволочки, простыню — всё в двух экземплярах: одно стирается и сохнет, другое используете. «Мыльно-рыльное». Тот дешёвый набор, который вам выдали при поступлении, пригоден только на несколько раз. Бритву — козью ножку — мы разбираем на «мойки» для бытовых целей, а щётки зубные — для чистки обуви или изготовления крючков. В тюрьме вообще-то нет ненужных вещей — всё идет в дело, для всего находится применение. Поэтому записывайте дальше: хорошая бритва с кассетами, зубная щётка, обязательно в чехле для гигиены, штуки три зубной пасты, дезодорант, чтобы не вонять от нервов. Парфюм весь под запретом, поэтому довольствоваться можем только запахами от дезодорантов и освежителей воздуха, вот, кстати, тоже его запишите в список, две штуки. Я так понимаю, что все мы здесь некурящие собрались, поэтому заказываем сигареты только для дела. Сигареты в тюрьме — валюта, поэтому их много не бывает. Записывайте: «Парламент» — один блок, «ЯВА» — два блока. По-моему, всё. По поводу продуктов это к Валере, он у нас по кишке главный.

Настало время Чурбанову выйти на авансцену и продолжить этот длинный список.

— Колбаса копчёная, сыр, масло, молоко сгущённое, каши быстрого приготовления, не требующие термообработки, тушёнка, фрукты, сахар, чай, кофе. Это всё разрешено. Дальше пишите запрещённые продукты, о передаче которых мы договоримся с опером: колбаса варёная, творог, сметана, молоко. На первое время хватит, а потом будем вместе писать список и распределять расходы на четверых.

Гриша добавил в список ещё ручки с тетрадками, чтобы вести дневник и писать письма и ходатайства, а также Уголовный и Уголовно-процессуальный кодексы для изучения своих прав и обязанностей. Ему по наитию казалось, что эти книжки ему ещё пригодятся, и не раз.

После составления списков компания разделилась на группы по интересам. Валера с Сашей сели на кровать и стали болтать, а Гришу пригласил Иваныч поиграть в нарды за «дубком». Постоянно работающий в камере телевизор был единственным источником точного времени, поэтому сразу после пятичасовых новостей на канале «Звезда» Степанов напомнил всем, что скоро будет проверка и как по этому поводу надо себя вести: «выходим из камеры и строимся в линию по правой стене. Я, как главный в камере, выхожу последним, потому что, если вдруг проверяющий захочет провести шмон, я единственный из вас, кто может при этом присутствовать внутри и следить, чтобы нам ничего не подбросили или, если найдут что-то для нас ценное и запрещённое, попробовать договориться, чтобы не изымали. Для этих целей у нас есть на киви-кошельке зарезервированная сумма денег, которую мы используем для взяток и решения форс-мажорных обстоятельств. На проверке стоим тихо, не дёргаемся, не шутим, отвечаем только, когда обращаются. Дежурный будет называть наши фамилии, в ответ называем имя-отчество и статью. На проверке можно передать заявления, например, на приём к врачу или переводе в другую камеру, ходатайства следователю или руководителю изолятора, просьбы. После окончания проверки все в том же порядке заходят обратно в камеру. Тот, кто после проверки не зашёл в „хату“ и остался стоять на продоле по каким-то своим соображениям, признается всеми „ломовым“, то есть, тем кто „ломанулся“ — ушёл из „хаты“ по своей воле. Ломовые — это слабые духом люди, которые не выдержали своих сокамерников, совместный быт и тяготы проживания. Их обычно уже не принимают в других „людских“хатах, и для них одна дорога — в камеру для ломовых или обиженных. Поэтому не задерживаемся на продоле и быстренько заходим».

В коридоре громко гремели дверьми и лязгали замки. Около шести часов проверка дошла до «хаты» два-восемь-восемь. Всё прошло в точности, как рассказывал Иваныч. Майор ФСИН вежливо со всеми поздоровался, поинтересовался у новеньких, нет ли у них претензий или жалоб на условия содержания и, получив отрицательный ответ, сказал: «добро пожаловать на Бутырку!» и захлопнул за всеми дверь.

Посмотрев вечерние новости по пятому каналу, Иваныч подошел к «тормозам» и стал внимательно прислушиваться к внешним звукам. Через пару минут он дал отмашку Валере, который залез в холодильник, проворно оторвал заднюю панель и достал заветный свёрток. Запрыгнув на свою кровать, он спрятался как можно глубже, чтобы его не было видно в глазок камеры, и извлёк из свертка маленький чёрный кнопочный телефон. Из внутренностей своего матраса, через специально сделанное отверстие, он достал ещё один маленький сверточек, в котором находилась сим-карта. Собрав всё воедино, он включил телефон. Проверив входящие СМС, баланс счёта и уровень зарядки, подозвал к себе Ткаченко. Сашка молниеносно запрыгнул вглубь Валериной шконки и скрылся там с телефоном. Чурбанов подошел к лежащему на своей «пальме» Грише и тихо, почти шёпотом, объяснил суть происходящего.

— Иваныч сейчас на «тормозах» слушает эфир, все, кто не говорит по тэ-эр-ке, следим за его жестами. Если он почувствует, что к нашей двери подходят, он даст сигнал, и мне, как ответственному за «запрет», надо будет быстро спрятать телефон в «курок». Поэтому, когда сам будешь разговаривать, будь готов в любой момент прервать связь и выключить тэ-эр. Потом, как освоитесь, привыкнете и сможете отчётливо различать внешние звуки, тоже встанете на «тормоза». Мы установили лимит в 40 минут на человека, чтобы до отбоя все успели поговорить. Общаться по телефону надо очень тихо, шёпотом, чтобы никто не слышал. Когда наберешь номер родных, попроси, чтобы тебе перезвонили обратно, дабы не тратить наши деньги на телефоне.

Саша разговаривал около часа. Его, конечно же, никто не прерывал, входя в его положение. До Гриши доносились обрывки фраз, по которым стало понятно, что Сашина жена находится в шоке и постоянно плачет. Ткаченко с трудом удалось донести до неё, что ему нужна одежда и продукты и что в 5 утра понедельника ей надо будет приехать к Бутырке, занять очередь и сделать ему передачу. Он вылез из так называемой переговорной с влажными глазами и красным лицом — последние пять минут разговаривал с детьми, объясняя им, что папа уехал в срочную командировку и скоро вернётся с подарками.

Настала очередь Гриши звонить, и он поспешно занял нагретое Сашей место. Набрал несложный номер Ларисы и довольно быстро услышал её голос на другом конце провода.

— Ларисочка, привет! Это я. Я уже в камере, в СИЗО №2 «Бутырка». Это мой номер телефона, запиши его.

— Давай я тебе перезвоню, чтобы ты деньги не тратил! — прервала его жена.

— Да, отлично, жду звонка. — Гриша нажал на сброс. Ждать долго не пришлось, секунд через 10 телефон завибрировал на беззвучном режиме, и Тополев снова услышал голос любимой. — Привет еще раз, родная! Как ты там?

— Привет, Гришенька, привет родненький! У нас всё хорошо. Твои друзья, Антон с Сергеем, обещали выплачивать мне твою зарплату, пока ты сидишь, и адвокату заплатить тоже обещали, главное, чтобы ты держался своих изначальных показаний. Они поэтому и отказались от Ильи — адвоката, который тебе понравился, и наняли этого Романа Шахманова. Он, кстати, к тебе придёт на следующей неделе и всё расскажет подробно. У ребят вместе с ним есть стратегия борьбы, Роман сказал, что будет добиваться полного оправдания и на следующем судебном заседании в декабре тебя вытащит под домашний арест. Главное, чтобы ты без него никому никаких показаний не давал.

— А чем им Илья-то по душе не пришёлся?! — переспросил возмущённо Гриша. — Слишком мои интересы рьяно отстаивал? Испугались, что он меня вытащит, а их сюда засунет?

— Я не знаю. Меня не было ни на встрече с Ильей, ни на встрече с Романом. Вещи перевозили вместе с сестрой и зятем. Ты же просил всё вывезти перед обыском.

— Как, кстати, обыск прошёл? — перевёл тему разговора Гриша.

— Приехали трое в штатском, привели двух понятых — соседей. Зашли в квартиру, а там кроме мебели ничего нет. Они полазали по шкафам, тумбочкам, вышли даже на балкон — ничего нет, даже столовые приборы, и те я увезла. Они позвонили кому-то по телефону, долго ругались, что зазря приехали, что вообще ничего не нашли, потом попросили меня дать им хотя бы свидетельство о браке и договор аренды квартиры. Мы сходили вместе в магазин и там сняли копии с этих документов, и они уехали. Пытались меня о чём-то расспрашивать, я ответила, что мы с тобой знакомы всего полгода, а женаты и того меньше, поэтому я ничего не знаю, в твои дела никогда не лезла, друзей твоих никогда не видела. Подсовывали мне какую-то бумажку на подпись, но я отказалась.

— Умничка! Ты сделала всё правильно. Ты не знаешь, мои родные в курсе, что со мной и где я?

— Валера сказал, что не надо их волновать раньше времени, когда ситуация прояснится, он к ним поедет и всё расскажет сам.

— Наверное, он прав, я нового адвоката попрошу, чтобы он к ним заехал и обрисовал ситуацию. Возьми, пожалуйста, ручку с бумажкой и запиши, что мне надо привезти в понедельник в тюрьму. Созвонись с женой моего сокамерника Саши Ткаченко — нас с ним перевели вместе сегодня, она тоже поедет в понедельник делать ему передачу. Вам вдвоём будет попроще и побыстрее. Тут, говорят, очереди огромные, надо занимать с ночи, да и нести тяжести такие лучше вдвоём.

Окончив разговор, Гриша вылез из переговорной, оставив телефон на кровати, как указал Валера. Его место тут же занял Иваныч, которого на посту сменил Валера. Ткаченко лежал на своей «пальме», скрючившись, лицом к стене весь в своих мыслях и переживаниях. Грише тоже было о чём подумать после разговора с Ларисой, но он решил оставить все размышления на завтра и сел смотреть телевизор.

Ровно в 10 часов свет в камере выключился, и жители «хаты», раздевшись до трусов, улеглись по своим шконкам. Валера продолжал тихо чирикать со своей супругой по телефону, накрывшись с головой одеялом. Из коридора доносились звуки движения «ресничек», в которые заглядывал продольный, контролируя поведение арестованных после отбоя. Лежать на шконке было очень неуютно и жёстко. Тоненький матрас на широких металлических прутьях кровати создавал иллюзорную видимость комфорта, но, тем не менее, человек — скотина привычная ко всему, поэтому, покрутившись какое-то время и найдя удобное положение, Гриша уснул. Так закончился четвёртый день его несвободы.

Утром, ровно в 7 часов, свет в камере снова зажёгся. В половине седьмого «баландеры» просунули уже поднявшемуся Иванычу свежевыпеченный в пекарне тюрьмы горячий хлеб. От каши он отказался за всех, сказав, что мы баланду не едим. После этого он включил телевизор и сделал звук погромче.

— Вставайте, господа! Через тридцать минут прогулка.

— А можно я не пойду гулять? — спросил, выглянув из-под одеяла, заспанный Александр. — Очень спать хочется!

— Нельзя!!! — категорично ответил Владимир Иванович. — Одному в камере оставаться категорически запрещено. Были случаи самоубийства, когда все уходили гулять, оставляя одного в хате, возвращались, а он в петле на «дальняке» висит или «мойкой» вены вскрыл. Поэтому либо все, либо никто, ну, в лучшем случае, вдвоём можно остаться.

Саша неохотно снял с себя одеяло и спрыгнул со шконки.

— Сегодня воскресенье, поэтому подъём, завтрак и прогулка на час позже обычного, а завтра вообще в 6 часов свет включат, поэтому привыкайте. Хочу напомнить, что нарушение распорядка дня, в том числе нахождение в кровати после подъёма, строго наказывается администрацией тюрьмы, вплоть до карцера. Это до нашей камеры особо не докапываются из-за нашей привилегированности, а из остальных «хат» только и слышно, что кого-то на «кичу» отправили за нарушение режима. Поэтому не будем нарываться и подчинимся обстоятельствам, которые сильнее нас.

В начале девятого пришли двое дежурных по этажу и, спросив сперва через «ресничку», идём ли мы гулять, дождались утвердительного ответа, и только после этого открыли дверь и разрешили одетым по сезону арестантам покинуть свою келью. Иваныч передал продольному пачку «Парламента» и огласил общее желание гулять в большом дворике. ФСИНовец кивнул головой, построил всех в колонну по одному и скомандовал «вперёд». Дойдя до лестницы, они поднялись на площадку третьего этажа, в конце которой виднелась ещё одна узкая металлическая, довольно крутая лесенка, ведущая на крышу корпуса. Поднявшись до самого верха, компания оказалась в довольно тёмном коридоре с одной тусклой лампочкой, в конце которого виднелись следующие проходы, а напротив по длине всей стены находились близко расположенные друг к другу железные двери, такие же, как в камерах, только ужаснее и отвратительнее. Иваныч тихо пояснил, что это проходы в маленькие прогулочные дворики, которые меньше, чем наша камера. Компанию повели налево до конца коридора, потом все повернули направо. Расстояние между стенами стало в два раза шире, света из-за широких промежутков между верхом бетонной стены и железной крышей стало больше. Через эти щели проникал тёплый осенний воздух, и были слышны звуки московских улиц. Выводной открыл ключом дверь одной из камер по правой стороне, и господа мошенники зашли вовнутрь большого прогулочного дворика. Камера размером в 100 квадратных метров была светлой. Колючие от штукатурки стены напомнили Грише такие же, как на Петровке, только посветлее. Пол — из неровного асфальтового покрытия. На потолке толстые металлические решётки в клетку, поверх которых натянута сетка-рабица. Поверх стены, где была дверь, виднелась дорожка для охранников, по которой они ходили, контролируя поведение гуляющих зэков.

Ткаченко сразу заприметил турник, приделанный к стене, и повис на нём, немного подпрыгнув.

— Это Матвей Жмурин купил во все большие дворы, — пояснил знающий обо всём происходящем в тюрьме Валера. — Он любит спортом заниматься, вот его и обязала администрация купить эти трапеции. Он сперва за несколько штук деньги перевёл, но когда его принципиально стали водить в те дворы, где купленного им спортивного инвентаря нет, то он плюнул и перевёл деньги за все турники сразу.

Иваныч с Валерой быстро ходили по периметру прогулочной камеры, Саша с остервенением подтягивался на перекладине, а Гриша стоял посередине и ловил лицом тёплый солнечный лучик, представляя себя на свободе, вдали от этого кошмара. Он думал, что было бы, если бы он не поехал на эту роковую встречу с Андреем, не вернулся бы к нему в ресторан и если бы вообще снял с себя ответственность по возврату этих треклятых денег. В голове было так много «если» и «почему», что от этого Григорию стало даже немного грустно. Отогнав от себя дурные мысли, он пристроился к двум быстро шагающим сокамерникам и стал так же, как они отсчитывать про себя шаги.

Прогулка длилась около часа. Надышавшись свежим воздухом, выполнив необходимый минимум движений, компания тем же маршрутом вернулась в ставшую им временным домом камеру. После утренней влажной уборки, водных процедур и туалета все расположились за «дубком», который Иваныч заблаговременно накрыл шикарным завтраком. Тут было всё: и разная колбаса, и сыры, и масло, и свежие помидоры с огурцами, положниковый хлеб, тонко порезанный Валерой, сгущёнка и конфеты. В стаканах заваривался дорогой кофе.

— Не хуже, чем дома! — причмокивая, анонсировал застолье Валера.

— Завтрак на обочине жизни, — прокомментировал Гриша.

— Поверь мне, — посмотрев на Григория, задумчиво ответил Иваныч, — это ещё далеко не обочина. Бывает намного хуже.

Воскресный день пролетел на радость Гриши, как одно мгновение. Фильмы по телевизору, игра в нарды, послеобеденный сон на жёстких нарах, рассказы Валеры об ужасах общих камер скрашивали досуг новых арестантов и прививали мысль о том, что в тюрьме время течёт совсем по-другому, чем на свободе — гораздо медленнее, и надо учиться у бывалых сидельцев, как эту скорость течения хотя бы приблизить к реальному мировому. Никогда ещё в своей жизни Гриша не желал так сильно, чтобы поскорее наступил вечер, и можно было бы достать из «курка» телефон для необходимых звонков. Отсутствие информации в неволе — самое большое испытание, которое обрушивается на новичка этого мира закрытых снаружи дверей и толстых решёток на окнах, где тот же телевизор, как источник новостей и главный движитель времени, роскошь, имеющаяся далеко не в каждой камере. По рассказам Валеры Чурбанова, ребята из соседних камер, где нет даже радио, частенько просят во время прогулки из соседних двориков через стену рассказать о последних новостях в мире. За это они делятся полученной ночью «по дороге» информацией о событиях на централе: кто в какую камеру заехал, кто и где ломанулся, кого и за что «опустили», кому какой срок определил суд и в какой «хате» последний раз был «пожар» и что «отлетело».

Вечером, перед тем как достать ТР, Иваныч объявил Грише и Саше, что сегодня, скорее всего, на них выйдет смотрящий за БС Руслан из 294-ой «хаты» и будет с каждым разговаривать. Разговаривать, чтобы выбить из новичков как можно больше денег на «общее», поэтому он будет интересоваться количеством причинённого ущерба по уголовным делам и в зависимости от этой суммы назначать так называемый налог с мошенников — ту денежную компенсацию, которую арестованный по 159-ой статье должен внести в «общак» тюрьмы.

— Вот у тебя какой ущерб в уголовном деле прописан? — обратился Иваныч к Саше, сев рядом с ним за «дубок».

— 150 миллионов рублей! — с грустью в голосе ответил Ткаченко.

— Значит, Руслан будет с тебя как минимум 15 миллионов рублей требовать на общее, — философски заметил Степанов. — Десятина, как и в церкви. Есть у тебя такие деньги?

— Нет у меня таких денег, а если бы и были, то не дал, — резко ответил Александр и густо покраснел.

— Ты, сынок, не зарекайся, — по-отечески, накрыв своей ладонью Сашину кисть, произнес Иваныч. — Если ЭТИ решат, что должен «пятнашку», то никакая гордость и смелость не помогут! Поедут к твоей жене, к детям, к родителям и сделают так, чтобы получить всё до копейки. ОНИ этим живут, а мы для них источник дохода и весёлой жизни. Как в стенах этого заведения, так и на свободе.

— Значит, с меня Руслан двести пятьдесят тысяч запросит? — включился в беседу Гриша.

— Сразу видно финансового директора, мгновенно фишку рубит, — не удержавшись от комментария, пошутил Валера. — И это помимо сигарет, чая и «грохотулек», которые входят в обязательную часть ежемесячной отправки на общее.

— Чтобы такого не случилось, вы сразу обозначьте смотрящему — сколько сможете добровольно перевести ему сегодня же. Не дожидайтесь, когда он сам объявит сумму платежа. Её размер будет где-то десять процентов от нанесённого преступлением ущерба.

— Какую минимальную сумму нам с Сашей озвучить, чтобы и Руслана не оскорбить, и самим денег не потерять? — спрыгнув с «пальмы» и присев рядом со всеми на кровать, поинтересовался Гриша.

— Я думаю, тысяч двадцать пять с носа будет вполне достаточно, — быстро и уверенно ответил Валера. — Причём я постараюсь договориться с Русланом, чтобы в эту сумму входило всё: и ежемесячная обязаловка до конца года, и добровольная часть.

— Сразу полтос с одной «хаты» будет для него отличным уловом сегодня, — заключил Иваныч.

На том и порешили. Сперва с Русланом поговорит Валера, поскольку он находится с ним в приятельских отношениях, сможет правильно расставить акценты и преподнести ситуацию в нужном свете. А потом уже новички де-факто подтвердят сказанное.

Ткаченко заметно нервничал и места себе не находил в замкнутом пространстве маленькой камеры. Он ждал, пока Гриша закончит партию в нарды с Иванычем и уляжется к себе на второй этаж шконок. Подойдя вплотную и оказавшись голова к голове, Саша очень тихо, так, чтобы его слова слышал только Тополев, произнёс:

— Я не смогу сегодня найти двадцать пять косарей… Я даже не представляю, как я скажу это своей жене. У нас дома вообще нет свободных денег. Если она и найдёт такую сумму, то в лучшем случае не раньше, чем через неделю. Я попрошу её позвонить моим друзьям и одолжить у них. Но это опять-таки будет нескоро. Ты можешь сегодня заплатить за меня? А я потом, как только смогу, с тобой рассчитаюсь.

Гриша, давно заметивший беспокойство и нервозность своего сокамерника, сразу сообразил, в чём суть его страданий и принял для себя решение: в случае просьбы Саши о помощи он ему не откажет. Поэтому он согласился и не стал обозначать никакие сроки для отдачи.

— Отдашь, когда сможешь. Мы все тут собратья по несчастью, поэтому надо помогать друг другу. Не волнуйся за это, главное, чтобы дома всё было бы хорошо.

Александр, успокоившись, улегся на верхний ярус кровати и погрузился в просмотр фильма, который шел по телевизору.

В начале девятого Валера достал из холодильника телефон и включил его. На экране горели несколько сообщений от смотрящего, который просил срочно выйти с ним на связь. Чурбанов первым делом набрал «цифры» Руслана. После нескольких гудков приветливый голос на другом конце ответил.

— Здарова, братан! Как сам? Как дела в «хате»?

Валера рассказывал о последних новостях негромко, но так, чтобы каждое его слово было слышно Саше с Григорием. Естественно, Иванычу, который на этот раз «не стоял на тормозах», а сидел на своей шконке, тоже было интересно. Он внимательно следил за разговором.

— … В общем, сам понимаешь, Руслан, ребята, конечно, хоть и по сто пятьдесят девятой заехали, но в этот раз это не наша с тобой история. Понимаешь меня? Тут нет такого бабла, как у Славы Земляникина, который нас недавно покинул на домашний арест. Пацаны могут тебе максимум по двадцать пять рублей прислать. Ну, ты сам с ними пообщайся. Прошу тебя — не дави на них сильно.

Чурбанов подал Грише знак, подозвал к себе и передал трубку. Продолжая сидеть с Григорием рядом, Валера активно участвовал в разговоре: слушал, что говорит смотрящий, приблизившись ухом к обратной стороне телефона, и показывал знаками варианты ответов и подходящую случаю реакцию.

— Привет! Меня зовут Руслан! Я смотрящий за Бэ-эС. А тебя как зовут?

— Привет, Руслан. Меня зовут Григорий Тополев.

— Первым делом я должен ввести тебя в курс происходящего по централу. Наша тюрьма чёрная. Положенца зовут Ибрагим, он сидит в сто двадцать первой «хате», и если тебе понадобятся его «цифры», обращайся ко мне. На централе сейчас два вора: Эдик Тбилисский и Айко Астраханский. На общее по Бэ-эС собираю я, разрешение на запреты в «хате» тоже даю я. В случае возникновения конфликтной ситуации или каких-то вопросов, обращайся ко мне. Всё понятно?

— Почти… если будут вопросы, на которые Валера с Иванычем не смогут дать пояснения, я свяжусь с тобой.

— Молодец! А теперь, Григорий, расскажи мне о своей беде.

— Обнальщик кинул компанию, в которой я работаю на деньги. Я попробовал с него их получить. На очередной встрече меня приняли менты с половинкой миллиона…

— Долларов? — с большой надеждой в голосе переспросил Руслан.

— Нет! Рублей, конечно же, — серьезным тоном, как бы не заметив разочарования смотрящего, продолжил Гриша. — Оказалось, что обнальщик работает под мусорами. Вот меня и упекли сюда по сто пятьдесят девятой.

— А общий ущерб по делу у тебя какой? — не унимаясь, расспрашивал Руслан.

— В деле написано, что два с половиной миллиона. Якобы у терпилы существуют аудиозаписи наших разговоров, где есть подтверждения, что он мне два миллиона передавал до дня задержания.

— Валера сказал, что ты можешь перевести на общее двадцать пять тысяч. Только не сказал: в евро или в долларах. Так вот, я хочу у тебя уточнить, в какой валюте?

После этих слов Чурбанов скривился и замотал головой, показывая, что он точно обозначал размер воровского налога.

— В рублях! Я готов перевести на общее двадцать пять тысяч рублей, — спокойно и с большим достоинством произнёс Григорий.

Валера двумя руками изобразил знак «отлично», показывая сжатые кулаки с поднятыми большими пальцами вверх.

— Ну, это совсем несерьёзно! — жёстким поставленным тоном, громко и надменно сказал смотрящий. — С таким ущербом, как у тебя, сумма должна быть не меньше двухсот тысяч. Вы, мошенники, людей обманываете, последнее забираете. Думаете, что здесь лохи сидят и нас так же просто обмануть? — переходя почти на крик, продолжал нажимать Руслан.

Валера сидел чернее тучи и никак не реагировал на происходящее. Саша и Иваныч, находясь на отдалении от телефона, не могли слышать беседу, поэтому смотрели на всё это с большим интересом и ждали окончания разговора. Гриша отодвинул от уха трубку, из которой продолжался крик возмущенного Руслана, подождал десять секунд, выдохнул и тихо, очень спокойно произнёс:

— Я повторяю. Я готов перевести на общее максимум двадцать пять тысяч рублей. Эта сумма — мой взнос на год. Она включает в себя чай, конфеты и сигареты. Большим я помочь на данный момент не могу. Если ситуация изменится в лучшую сторону, буду давать на общее больше.

— Ты ранее судимый, что ли? — очень спокойно и даже как-то по-дружески поинтересовался смотрящий за БС.

— Нет! Я первоход, — так же по-дружески ответил Гриша. — Да, и ещё… У Саши Ткаченко на сегодняшний день нет возможности дать на общее, поэтому я переведу так же двадцать пять тысяч и от его имени.

— Ну, хорошо. Переводи. Цифры киви-кошелька возьмёшь у Валеры. Сегодня до конца дня деньги будут?

— После нашего разговора я созвонюсь с женой и попрошу её сделать перевод как можно быстрее. Если не сегодня, то завтра утром.

— Договорились. Запомни, Григорий: в тюрьме самое главное отвечать за свои слова. Передай трубочку другому новенькому, пожалуйста.

Гриша отдал трубку Валере и встал. Его место занял Саша и приступил к общению со смотрящим. Подсев на соседнюю шконку к Иванычу, облокотился на стену и полностью расслабился. До него доносились Сашины слова: «Нет никакой возможности», «У меня ничего нет», «Срочно продать тоже нечего», «Всё имущество арестовано следователем», «Я не был готов к аресту, поэтому ничего не оставил на чёрный день».

Руслан пытал Ткаченко расспросами намного дольше, чем Гришу, но в итоге оговоренная сумма осталась незыблемой. После Саши смотрящий ещё несколько минут пообщался с Валерой, который на этот раз говорил очень тихо и совсем неразборчиво. Закончив беседу, Чурбанов улыбнулся и не без ложной скромности заявил:

— Н-у-у-у?! Как я вас подготовил? Всё отлично! И волки сыты, и овцы целы. Гриша, бери трубу и звони жене. Пусть она сегодня же сделает перевод на киви-кошелёк Руслана за тебя и за Сашу. И проблем не будет. Попроси её, чтобы она в назначениях платежей подробно указала за кого перевод — ФИО и номер камеры.

Валера достал тетрадку, где на последней странице был написан номер телефона смотрящего, к которому привязан кошелёк, пример записи и назначения платежа: «Чурбанов Валерий Александрович Х288». Затем передал её Грише вместе с телефонной трубкой.

Тополев разговаривал с Ларисой недолго — минут 20 из положенных сорока. Новостей особо не было. Она рассказала ему, какие продукты купила для завтрашней передачи, какие вещи собрала, посоветовалась, в какую сумку ей всё это положить. Сообщила, что договорилась с Дарьей — женой Ткаченко о встрече завтра в четыре утра у входа в тюрьму. И что она, Ирина, совсем подавлена, находится в шоковом состоянии и до сих пор не понимает, что случилось и что делать дальше. Про себя Лариса сказала, что держится и своим спокойствием смогла как-то успокоить Иру. Да, сегодня снова звонил адвокат Роман и сообщил, что придёт к Грише во вторник. Гриша подробно объяснил ей про перевод двух сумм на общак и, убедившись, что она всё поняла, попросил отправить СМС с подтверждением оплаты на номер, с которого он звонит. На этом они попрощались, пожелав друг другу спокойной ночи.

По телевизору шёл советский фильм «Приключения Шерлока Холмса и доктора Ватсона». Гриша с чувством выполненного долга вскарабкался к себе на «пальму» и уставился на экран. День для него был закончен. Хотелось спокойствия и умиротворения. Он ждал завтрашнего дня: своей первой передачи, свежих вещей, в которые наконец-то можно будет переодеться, продуктов, тетрадей с ручками. Не мог дождаться завтрашнего вечера, когда опять можно будет набрать заветный номер, услышать приятный голос и узнать последние новости.

Утро понедельника началось как обычно. Гриша уже втягивался в распорядок дня, чего нельзя было сказать о Саше Ткаченко. Для него утренний подъём — в начале седьмого — был тяжелейшим испытанием. Иваныч даже предположил, что на свободе наш Александр раньше 12 и не просыпался, поэтому сейчас так страдает.

На утренней проверке кроме привычных дежурных по этажу присутствовал незнакомый пока Грише майор, который с большим интересом изучал новеньких. Молодой парень 30 лет, со светлыми волосами и голубыми глазами был одет в светло-голубую офицерскую форму, выгодно отличающуюся от темных мундиров ФСИНовцев. Высокий, стройный с очень приятной улыбкой на симпатичном лице — он притягивал к себе внимание и вызывал положительные эмоции. К таким людям хочется подойти, познакомиться и даже завести дружбу.

— Это наш опер Володя Клименко! — объяснил появление незнакомца Валера, когда сокамерники зашли обратно в «хату». — Он курирует несколько камер на Бэ-эС, в том числе и нашу. Вы ему обязаны распределением на Большой Спец, а не в общую камеру. Он очень хороший парень, и с ним всегда можно договориться. Мы через него затаскиваем запрещённые продукты, лекарства. С его согласия, как понимаете негласного, у нас есть сотовый телефон и многое другое. И самое главное — от него зависит, на какую зону отправлять после суда. А это очень важный фактор! Есть зоны, на которых УДОесть, а есть такие, что тебя ни за какие коврижки не отпустят раньше срока. Поэтому с Володей надо дружить! Что мы с Иванычем и делаем.

— Что значит — дружить? — спросил, как бы между делом, Саша.

— В тюрьме дружба между зэком и опером может быть только в трёх случаях! — решил ответить за Валеру Иваныч. — Во-первых, за информацию. Если ты грамотно стучишь и пока полезен. Во-вторых, за деньги. Пока ты платишь, ты ему интересен. И, в-третьих, как в истории с Сашей Емельяненко — из-за страха. Не дай Бог, сделаешь ему что-то не так — он освободится и убьёт на хрен одним ударом.

— Мы дружим, как вы понимаете, за бабло! — продолжил мысль Чурбанов. — Иваныч заплатил за свой перевод с воровского продола в эту камеру миллион триста, я — за то, чтобы здесь остаться и жить по-человечески, лимон двести. С вас Володя возьмёт по миллиону, как с оптовых клиентов. В эту сумму будет включено всё: и быт, и связь, и минимальное количество проверок и шмонов, отсутствие взысканий и бесед и последующее распределение в чёрную зону.

— Что такое взыскания и беседы? — вклинился в разговор Гриша.

— Это замечания, которые тебе записывают в личное дело, — продолжил ликбез Иваныч. — Наличие этих замечаний не позволит тебе уйти с зоны по УДО. Вот простой пример: как вы уже успели прочитать в памятке на стене у дальняка, находиться в кровати — лежать или сидеть — можно только от отбоя до подъёма. А мы с вами валяемся круглые сутки. Да и как иначе, мы вчетвером здесь разместились на двенадцати квадратных метрах. Так вот, заглядывающий к нам частенько продольный через «ресничку» — это прорезь в двери для наблюдения за происходящим в камере, имеет право выписать постановление о нарушении распорядка дня. А это нарушение может караться устной беседой, взысканием и даже ШИЗО. Так вот наша дружба с опером освобождает нас от многих проблем и послабляет наш режим содержания.

— Ты думаешь, почему такие огромные ценники в суде на то, чтобы уйти под домашний арест? — влез с комментарием Валера. — Потому что нахождение в тюрьме — это очень затратное мероприятие. Либо деньги оставишь за комфорт, либо здоровье. Так что гораздо дешевле сидеть дома. Слава Земляникин десять миллионов заплатил за то, чтобы его из этой камеры домой в браслете увезли. Он вице-президент «Роял Банк оф Скотланд», и для него это не деньги, конечно. Но в этой камере он больше года провёл, причём, как сыр в масле катался. И, тем не менее, летел отсюда, как подорванный.

— Пенитенциарная система в России так устроена, — заключил бывалый Иваныч. — Менты берут деньги за заведение и прекращение уголовных дел, судьи за более мягкие меры пресечения и приговоры, а в системе исправления наказания берут все: начиная с продольных и заканчивая начальником учреждения. Все эти ребята, которые нас сторожат, выводят на прогулки, сопровождают по коридорам, работают вахтовым методом за очень небольшую зарплату. Наш выводной по кличке «Майонез» — очень любит майонез, всегда во время дежурства просит сделать ему бутерброд с этой гадостью. Мы ради него майонез в холодильнике и держим. Так вот, мы с ним как-то разговорились на прогулке, он и многие его коллеги живут под Рязанью, ездят сюда на 21 день работать, потом три недели отдых. Зарплата у него 27 тысяч рублей. Конечно, он не гнушается дополнительным заработком. Сколько раз он нам симки для телефона и флешки с фильмами для телевизора приносил. А некоторым, как я знаю, и наркоту носит. Через него можно «маляву» на свободу или в другую камеру передать так, чтобы опер не в курсе был. Кстати, наш опер Володенька на последнем «Порше Кайен» ездит и квартирку в центре Москвы прикупил при зарплате в 45 тысяч рублей. И никакая налоговая или полиция со всеми собственными службами безопасности этих фактов видеть не хотят. А почему, спросите? Потому что все повязаны, а против системы не попрёшь. А кто пробовал, так его перемололи и не заметили. Так что, ребятки, передайте женам, чтобы собирали деньги. Иначе ваше свидание с ними может отложиться на неопределенный срок.

— Валер, — обратился к Чурбанову Гриша. — Когда мы ехали в автозаке из полиции, ты совсем другие цифры озвучивал. Говорил про сто-сто пятьдесят тысяч рублей.

— Правильно! — с улыбкой парировал Чурбанов. — Это за перевод на Бэ-эС. А за остальной комплекс услуг, в том числе за комфортное пребывание — миллион. И то, с вас по минимуму берут. Вы думаете, здесь все камеры такие, как наша? Отнюдь! Наша — это исключение из правил. «Хаты» в основном без телевизоров и холодильников. И, разумеется, без телефонов. Слава всё это за свои деньги сюда затягивал. Причём порядок такой: хочешь в камеру холодильник — купи за свои деньги три холодильника. Один себе и два мусорам. Да ещё оплати доставку к воротам тюрьмы, дальше «отстегни» продольным и выводным, чтобы они твой же холодильник в твою же камеру привезли. Его по винтикам «режимники» разберут в поисках запретов, обязательно сломают что-нибудь. А чтобы не сломали специально, им тоже надо денег перевести. Вот и получается, что при стоимости холодильника в тридцать тысяч, он обойдется тебе в сто пятьдесят. То же самое с телевизором. Так что треть миллиона я вам обосновал. А потом, вы видели на первом этаже нашего корпуса под потолком лозунг, написанный красными буквами на белом — «Ничто не обходится так дорого, как безопасность». Нас уже морально начинают готовить к оплате нашего нахождения здесь.

— Хорошо, — продолжил развивать тему Гриша. — Какова процедура передачи денег, и какие гарантии, что после выплаты моё положение не ухудшится?

— Все переводы денег только через мою жену! — уверенно и жёстко ответил Валера. — У меня канал передачи налажен и отработан. Опер всего боится, поэтому только таким образом. А по поводу гарантий я с ним поговорю. Но в принципе, тут гарантий быть никаких не может. Всё на честном слове.

— На честном слове бесчестных людей… Я понял тебя, Валер. Вечером поговорю с Ларисой, дам ей телефон твоей жены. Пусть созвонятся и всё обсудят.

— Я тоже поговорю с супругой, — подтвердил свои намерения Саша. — Она поговорит с моими друзьями. Может быть, они помогут собрать нужную сумму.

После полудня за Валерой пришли. И, как предположил Владимир Иванович, его повели на разговор к оперу. Сокамерника не было больше часа, и когда он вернулся, то подтвердил догадку Иваныча. Ещё раз напомнил о том, что надо выплатить миллион на каждого в ближайшие десять дней. Иначе Володя грозил перебросить их в самую густонаселённую общую камеру. И ещё раз подчеркнул, что передача миллиона — исключительно через канал Чурбанова и никак иначе. Григорий с Александром покивали в знак согласия со столь жёсткой установкой.

В этот момент «кормушка»в двери открылась, и женский голос прокричал фамилии Саши и Гриши.

— Вам передача! Получите и распишитесь, — обрадовала незнакомка.

В отверстии появились одежда, продукты, бутылки с бытовой химией и другие хозтовары. Сокамерники активно принимали дорогие вещи, раскладывали их по шконкам, загромождая стол и скамейки. Когда за Александром, расписавшимся в ведомости последним, закрылась створка, в камере зазвучали восторженный гул и радостные крики. Всё пространство 12 квадратных метров комнаты было занято. Валера с Иванычем, причмокивая и похваливая жён своих новых «семейников», раскладывали продукты в холодильник. Гриша перебирал полученное нижнее бельё, а Саша пытался засунуть в маленький рюкзак «Фейри» и средство для чистки полов. Общее дело быстро отвлекло всех от размышлений про деньги и заставило порадоваться новому дню и этим маленьким радостям, ставших напоминанием о доме и даже символом заботы и любви.

На радостях друзья по несчастью решили накрыть стол и широко отметить праздник первой «дачки». Валера достал из «курка» в холодильнике «заточку» и начал нарезать колбасу с сыром, Гриша мыл в раковине овощи, Ткаченко разливал сок по стаканчикам, а Иваныч сервировал стол пластиковой посудой.

Застолье было весёлым и долгим. Соскучившись по магазинной еде, Гриша ел как не в себя. Особенно он был рад порошковому пюре, смешанному с банкой тушёнки. Так вкусно ему давно не было. Одна только мысль о том, что он ест свои продукты и эти продукты куплены на его деньги, придавала ему сил и добавляла аппетита. Ребята громко шутили, вспоминая анекдоты и весёлые истории. Каждому было, что рассказать и чем удивить остальных. Праздник продолжался несколько часов, после чего они улеглись на свои кровати и быстро заснули. Как мало надо человеку в тюрьме, чтобы устроить себе мгновение счастья!

Иваныч разбудил Гришу, предупредив о приближавшейся к их камере проверке. Проснувшись, он поначалу не понял, где находится. Ему снился красочный сон про свободу. А вернувшись в реальность, сильно расстроился. Умываясь, решил сразу после проверки перестирать грязные вещи — чтобы хоть как-то ускорить наступление заветного вечера — времени, когда можно выйти в эфир.

Стирка в малюсенькой камере оказалась очень хлопотным мероприятием для всех. С тазиками, одеждой, стиральным порошком и льющейся из крана горячей водой приходится занимать как минимум половину пространства. Остальным членам экипажа в это время остаётся только хорониться на шконках безвылазно. Валера, как самый коммуникабельный человек, давал Грише советы и управлял процессом. Не выдержав, он выскочил из своего угла и начал помогать отжимать джинсы, а затем и кофту. Развесить бельё тоже оказалось непросто: на дальняке прямо под потолком были натянуты верёвки, на которые и полагалось вешать мокрые вещи. Но перед этим на пол надо было положить тряпки, чтобы впитывали воду. Затем следовало включить вентилятор, дабы избежать сырости в «хате» и исключить малейшую возможность для размножения палочки Коха, которая, как известно, ведёт к эпидемии туберкулеза. Последней итерацией была влажная уборка пола, хранящего шлепки пенной воды и подтёки вокруг раковины.

Иваныч называл такие мероприятия полезным убиванием времени, потому как ты вроде и дело нужное делаешь, а время быстрее идёт. Нарды, шахматы и просмотр телевизора у него считались бесполезной тратой времени. Но сон, баня и прогулка — необходимой. Ему, как человеку, уже отсидевшему девять месяцев и мечтающему о сроке хотя бы в пять лет, вопрос, связанный с ускорением времени, был близок, как никому другому. Иваныч всегда был чем-то занят, старался жить по распорядку дня, строго следил за своим питанием и сном. Конечно, с высоты прожитых им лет, а было ему уже за шестьдесят, и опыта предыдущей отсидки в 90-ых годах, он заботился о своём здоровье, понимая, что необходимо быть сильным и выносливым. Иначе можно не дожить до долгожданной свободы.

Вот и теперь, сразу же после стирки он вызвал Гришу на поединок в длинные нарды из пяти партий, чему Тополев был несказанно рад.

Посмотрев по ТВ восьмичасовые новости, Валера достал ТР и вместе с бумажкой, где были написаны данные его жены, передал всё это Грише. Ребята ещё утром договорились, что первым звонит именно он, потому что Саша мог разговаривать с супругой позже — когда дети улягутся спать. Иваныч давно уведомил родственников, что раньше десяти вечера звонить им не будет. А Валера был готов болтать по телефону в любое время и по нескольку раз за вечер.

— Деньги вчера Руслану поступили в полном объёме! — радостно проинформировал всех Чурбанов. — Он прислал СМС, что всё «затачковано». Одной проблемой меньше.

Гриша набирал номер Ларисы, а Саша тем временем выяснял у Иваныча смысл слова «затачковано».

— Это значит занесено в «тачковку» — специальную тетрадку, в которой смотрящие ведут записи приходов и расходов общих денег. Происходит это слово от «тачка» — ну та, которая на колёсиках. В ней зэки на каторге возили руду, камни и всякую дребедень. А блатные вели документацию — кто сколько тачек за смену перевёз. Вот и повелось с тех дней — «тачковка».

Пока Владимир Иванович красочно расписывал историю криминальной России, Гриша смог пошептаться с женой так, чтобы никто не слышал. Первым делом он рассказал ей об истории с миллионом рублей. Попросил её потянуть время как можно дольше при общении с Валериной женой. Ему хотелось собрать дополнительную информацию и решить — платить или не платить. От Ларисы требовал покрутить эту Ирину как следует и получить от неё хоть какие-нибудь полезные сведения для принятия в дальнейшем совместного и окончательного решения. Отдавать миллион, конечно же, никто не собирался. Это было чересчур много: столь сомнительные удобства и услуги не могли стоить так дорого. Лариса всё поняла и приняла задание к исполнению, не стала задавать лишних вопросов и поддаваться, как любая женщина, на лишние эмоции.

Заметив, что сокамерники замолчали, Григорий немного повысил децибелы разговора и перешёл к обсуждению домашних вопросов. Поблагодарил, выслушал рассказ Ларисы о том, как они с Сашиной женой встретились в половине четвёртого утра на парковке рядом с Бутыркой, как вдвоём переносили тяжеленные сумки от машины ко входу, как заняли очередь и оказались лишь двенадцатыми. И что в 6 утра очередь уже перевалила за сто человек, как долго они заполняли описи, как по пакетам раскладывали сигареты, вынимая их из пачек, а конфеты из обёрток. И только около11 у них начали принимать вещи и продукты. Но пока кто-то не позвонил приёмщице на телефон, она отказывалась брать у них варёную колбасу и творог. Однако после указания сверху всё взяла и даже стала подобрее и поучтивее, пропустила по весу больше положенного.

Лариса ещё положила в кассе следственного изолятора на лицевой счёт Гриши 5 тысяч рублей, чтобы он мог заниматься спортом. И лишь после полудня они вышли на улицу и решили посидеть где-нибудь в кафешке поесть и поболтать. Даша до сих пор находилась в шоке, отчетливо не понимая того, что случилось. Она была уверена, что в ближайшие дни все выяснится, и её мужа отпустят домой. У неё действительно были большие проблемы с деньгами, потому что Александр в последнее время не работал. И из-за ареста имущества компании только носил деньги из дома в офис для выплаты зарплат и для поддержания операционной деятельности. Все были уверены, что дом ему дадут достроить и на этом страшный сон закончится. Даша уже разместила объявления о продаже Сашиного автомобиля «Рэндж Ровер Вог» за бесценок, потому что денег не хватало даже на еду. И что будет дальше — она плохо представляла. Лариса отметила, что по сравнению с Дашей она находится в более выгодных условиях, и от этого ей стало даже как-то полегче — всё познается в сравнении.

Гриша ещё раз поблагодарил её и снова напомнил, так чтобы слышал Чурбанов — завтра она должна связаться с Ириной и всё подробно с ней обсудить. Они разговаривали почти час, и оба были этому рады. Временами казалось, что ничего не изменилось — Гриша находится в загранкомандировке и никакой опасности нет.

В приподнятом настроении Григорий передал телефонную трубку Саше и подсел за «дубок» к читающему Булгакова Валере.

— Ну что, всё в порядке! Завтра моя твоей наберёт, и они договорятся о встрече, — обнадеживающе начал Григорий. — Ей, конечно же, понадобится какое-то время на вывод денег, но, думаю, в назначенный опером срок мы уложимся.

Валера широко улыбнулся и на радостях стал жать Грише руку, утверждая, что он никогда в нём не сомневался и ещё в автозаке понял, что Григорий — стоящий мужик. После того как розовые сопли закончились, Тополев улёгся к себе на «пальму» и продолжил смотреть легендарный советский фильм о сыщике и его друге, под который вскоре уснул.

Во вторник к Григорию должен был прийти адвокат, которого он очень ждал. Поэтому с самого утра стал готовиться к встрече. По очереди расспрашивал Валеру и Иваныча: в какое время его могут вызвать, как работают адвокатские комнаты и сколько времени отводится на встречу. Он постоянно следил за часами на телевизоре и после полудня начал заметно нервничать.

— Не волнуйся, Гриша! — успокаивал его Валера. — Тебе же вчера жена рассказала, какие там жуткие очереди для того, чтобы сделать передачку. Абсолютно такие же и у адвокатов. Они так же занимают очередь посреди ночи и ждут по полдня, когда их запустят внутрь. Обычно у хороших и дорогих адвокатов есть помощники, которые бегают по инстанциям — приезжают ни свет ни заря к тюрьмам и всё такое. У твоего адвоката есть такие люди?

— Я не знаю, — волнуясь, ответил Григорий. — Я его первый раз увидел на суде. Он даже с делом не успел тогда ознакомиться. Его друзья мои наняли. Якобы бывший прокурор Рязанской области.

— Ну, вот видишь. Прокурор. Значит, человек со связями. Не переживай, если сказал, что сегодня придёт, значит придёт.

— Если до четырёх тебя не заберут из камеры, значит, сегодня уже точно не вызовут! — поставил точку в разговоре опытный Иваныч. — И потом не забывайте, у них там в адвокатских тоже обед с часа до двух. Поэтому можешь расслабиться и до половины третьего даже не собираться никуда. Давайте лучше пообедаем, глядишь, и время побыстрее пройдёт.

Как и говорил Степанов, в начале третьего дверь камеры открылась, и выводной прокричал: «Тополев слегка»! Это означало, что Гришу вызывали куда-то внутри тюрьмы. Оказалось, что есть ещё такие термины как «по сезону» — значит, выезд либо на суд, либо на следственные действия, и «с вещами на выход» — это либо перевод в другую камеру, либо на этап в лагерь или в другую тюрьму.

Григорий впрыгнул в кроссовки, одел по совету Иваныча олимпийку и вышел на продол. Выводной вместе с продольным ходили по коридору и собирали из камер таких же, как Гриша, заключённых для доставки к адвокатам или следователям. Сформировав груПу из пяти человек, их повели по длинным коридорам и лестницам. Покинув относительно благополучный корпус БС со свежим ремонтом стен и потолков, они оказались в блоке общих камер. Обшарпанные светло-коричневые стены и тёмно-серый облезлый потолок внушал беспокойство и тревогу. Широкие продолы, разделённые высокими «локалками» — решётками от стены до стены и от пола до потолка, разделяющие коридор на секции, с широко расставленными дверями камер. Эти двери тоже были плохого качества и не такие современные, как на БС. Складывалось впечатление, что тебя из больничной палаты кардиологического отделения спустили в морг, где его обитателям и так наплевать на внешний вид помещения, а обслуживающий персонал давно привык к виду руин и сочащемуся запаху сырости и гнили.

Наконец, конвоир остановился у широкой металлической двери с большим окном, через которое бил яркий свет. Он еще раз пофамильно проверил всех присутствующих и запустил груПу внутрь. Перед Гришей открылось огромное сводчатое помещение с белыми пластиковыми дверями по правую и левую сторону. Большая верхняя часть большинства дверей была стеклянной и прозрачной. Через них можно было наблюдать людей, которые сидели по разные стороны столов. Посередине коридора справа стояла средних размеров металлическая снизу и стеклянная сверху будка охраны, которую Гриша мысленно окрестил «сторожкой». Напротив неё влево уходил маленький светлый коридор, куда и повели пятерых узников с БС.

Построив всех у стены, дежурный по корпусу комнат переговоров стал называть фамилии арестованных и сопровождать их по очереди в забронированные посетителями мини-офисы. Гришу отвели к комнате №6, где его с нетерпением ждал Роман Шахманов.

— Григорий, привет! — поздоровался адвокат, не выходя из-за стола. Чего тебя так долго вели? Я с одиннадцати часов жду!

— Я не знаю… — удивлённо и как-то подавленно ответил Гриша, явно не ожидая такого начала разговора. — Меня только минут пятнадцать назад забрали из камеры.

— Ну да ладно. Времени просто жалко. У меня на сегодня ещё много планов. Как твои дела? В какой ты камере?

— Я в двести восемьдесят восьмой. Это в блоке «большой спец». Сокамерники хорошие. У нас есть телевизор, холодильник. Камера чистая. Даже есть … — Гриша, согнув средние пальцы и оттопырив большой и мизинец, показал телефонную трубку. — Так что можем, если надо, обсуждать срочные вопросы.

— И не думай даже! Здесь всё … — Рома покрутил указательным пальцем вокруг головы, объясняя, что всё прослушивается. — А ваши эти … — он повторил знак телефона и продолжил — … в первую очередь. Можешь даже не сомневаться! Я тебе как бывший прокурор говорю. Мы специально в камеру такие вещи разрешали пронести, чтобы дыры в уголовном деле затыкать и старые преступления раскрывать. Зэки народ тёмный и болтливый и частенько в эфир нужные для правоохранительных органов вещи выдают.

Только о природе и погоде! Никаких обсуждений и подробностей по «делюге», ты меня понял? И мне ни-ни! Все обсуждения и факты только здесь и только со мной.

Он достал из портфеля маленькую пластиковую коробочку, похожую на точилку, и показал её Грише.

— Вот с этим мы можем быть с тобой полностью спокойны и разговаривать абсолютно открыто и смело.

Шахманов убрал «глушилку» обратно в портфель и поставил его под стол. Открыв папку, лежавшую на столе, достал листы бумаги и передал их Григорию.

— Это доверенности на сбор документов в государственных органах власти, на представление твоих интересов в судах, договор с моим адвокатским бюро и квитанция о выплате мне адвокатского гонорара в размере 175 тысяч рублей.

— Деньги вам уже заплатили? — спросил Григорий, подписывая документы.

— Да, конечно. Лариса передала мне всю сумму прямо перед заседанием суда.

— А что включено в эти деньги?

— Всё. Сто пятьдесят за досудебное разбирательство, в том числе апелляцию на твой арест в Мосгорсуде, и двадцать пять тысяч за участие на суде. Апелляция и кассация приговора, если потребуются, будут стоить дополнительных денег, но об этом пока рано говорить.

— Понятно. Хочу с вами посоветоваться. Сокамерники просят миллион рублей для опера Володи Клименко, чтобы тот оставил меня в их камере. Как вы думаете, соглашаться или нет?

Гриша специально задал этот вопрос Роману, зная, что он обязательно расскажет об этом его друзьям — Антону Животкову и Валере Смирному. Чтобы ребята поняли, что его нахождение в тюрьме может им дорого стоить и начали быстрее искать выходы на всех заинтересованных лиц, которые помогут закрыть дело или перевести Григория под домашний арест, где он уже сам сможет включиться в борьбу.

— Это похоже на вымогательство и мошенничество! Таких цен нет, насколько я знаю. Вип-камера на этом централе стоит 100 000 в месяц, но у тебя далеко не вип! Хочешь, прямо сейчас напишешь мне заявление, и я сегодня же начну заниматься этим вопросом?

— Нет, не надо пока. Я ещё не до конца во всём разобрался. Главное — я вас предупредил, чтобы вы были в курсе, если вдруг со мной что-то случится.

— Договорились. Я буду приходить к тебе раз в две недели, через Ларису буду предупреждать о своём визите.

А теперь давай поговорим об уголовном деле. Расскажи мне в подробностях, как всё было. Только сразу хочу тебя предупредить, что адвокату, как и врачу, надо говорить только правду.

— Старая добрая адвокатская поговорка. Я, к сожалению, больше сталкивался с анекдотом:

«Зяма радостный прибегает домой и рассказывает отцу:

— Папа, я наконец-таки выиграл дело Рабиновича!

— Зяма, ты идиёт! — расстроенно отвечает отец. — Это дело кормило меня, это дело кормило твоего дедушку Самуила, оно должно было продолжать кормить и твоих внуков, а ты взял его и выиграл».

Так вот, я не хочу сидеть в тюрьме и ждать, передайте, пожалуйста, моим друзьям, что я молчу и буду молчать и, если надо, всё возьму на себя. Но за это я тоже жду от них равнозначных шагов и поступков.

— Обещаю тебе, что сделаю всё, что от меня зависит, чтобы уменьшить срок твоего пребывания здесь. Рассказывай с самого начала.

Гриша в деталях пересказал адвокату всю историю с Андреем Южаковым. Роман внимательно слушал, вопросов не задавал, иногда записывал что-то в блокнот. После того, как повествование было закончено, он озвучил по очереди три своих вопроса, ответы на которые подробно записал:

— Первое. Как ты думаешь, действительно ли у Южакова есть записи ваших разговоров? И, если есть, то упоминается ли там о деньгах, которые ты от него получал?

— Я думаю, что точно есть. Он частенько говорил со мной в своём кабинете при включённом ноутбуке. Когда мы были на встрече с Миленой, то наверняка записывал на диктофон.

— Расскажи, пожалуйста, подробнее про эту встречу в «На мельнице».

— Был конец июля 2014 года. Андрей уже к тому моменту согласился заплатить 50 тысяч евро за решение своего вопроса в отделе камеральных проверок 34-ой налоговой инспекции, которую возглавляет Елена Михайловна Новикова. Она — бывшая жена Лёши Бытко, действующего полковника полиции, который сегодня курирует направление, связанное с антикоррупционной деятельностью. Он же, в свою очередь, крышует бизнес Саши и Антона Животковых — моих непосредственных руководителей. Когда Андрей в конце мая обратился ко мне за помощью, я рассказал обо всем Антоше, тот переговорил с Лёшей и Леной, и они после недельной паузы ответили отказом — мол, велика криминальная составляющая бизнеса Южакова. Однако соблазн получить с Андрея полтос евро — почти всю сумму его долга нам — был очень велик. И мы — я, Антон и Серёжа Гнедков — решили, что подтвердим Андрею согласие Лены на сотрудничество, заберём свои деньги, а после этого скажем, что он нам больше ничего не должен и помощи от Лены не получит.

План выглядел безупречно, но Южаков тянул с выплатой денег и торговался за сумму аванса. Потом он согласился заплатить всё сразу, но только после личного знакомства с Еленой Михайловной. Это, конечно же, совсем не входило в наши планы. Тогда у Антона возникла идея привести на встречу его знакомую Милену, которая была очень похожа на Новикову и за деньги согласилась сыграть эту роль.

Мы с Антоном подготовили и натаскали её в офисе «Азимут-Гео», чтобы она смогла ответить на вопросы Андрея, и договорились о встрече в ресторане «На мельнице». Милена действительно была неотразима и внешне, и по уровню знаний в налоговом законодательстве и в бухучёте. Она несколько лет проработала консультантом и хорошо разбиралась во всех аспектах дела Южакова. Она даже предложила своё видение Южаковской проблемы и свои услуги по их решению. Мы договорились, что в случае выплаты Андреем всей суммы, мы её ему предложим.

Встреча прошла очень хорошо. Я представил её, она внимательно выслушала рассказ Андрея и потом очень грамотно и исчерпывающе ответила на все вопросы. Андрюша был настолько поражён красотой и образованностью Милены, что твердо поверил в то, что он беседует именно с Еленой Михайловной Новиковой, тем более, что Милена ловко и уверенно уходила от острых вопросов и давала понять, что сотрудничество возможно только после соблюдения оговоренных ранее условий.

Она виртуозно завершила встречу, объявив, что вынуждена нас покинуть из-за сильной занятости и поспешно удалилась, не дав возможности Южакову её проводить. У входа её поджидал на своей машине Антон.

Мы ещё несколько минут посидели в ресторане, Андрей расплатился, и мы вдвоём уехали на его машине. Пока он меня подвозил до Таганки, всё пытался расспросить подробности о Лене. Я ушел в оборонительную позицию и каждый раз ссылался на главную фразу, произнесённую на прошедшей встрече — «утром деньги, вечером стулья». В конце пути Андрей согласился на наши условия и обещал в ближайшие дни передать всю сумму. Но этот процесс растянулся на три месяца и с последней пятисоткой меня приняли.

— Как ты думаешь, — дослушав до конца рассказ Гриши, спросил Роман. — Смогут ли менты найти Милену?

— А вот это не ко мне! Я про неё, естественно, ничего не рассказывал и показания Андрея в этой части, разумеется, не подтвердил. Вот пусть Антон, если не хочет пойти соучастником или руководителем преступного сообщества, и озаботится этим вопросом.

— Я понял тебя. И третий вопрос. Куда ты дел деньги, полученные от Андрея?

— Миллион передал нашему партнеру Вячеславу прямо у офиса Южакова — «Азимут-Гео» был должен ему за выполнение геологических работ. Ещё миллион я вырвал у него двумя частями: по триста и семьсот тысяч. Деньги я привёз в офис и отдал Антону, который из них выплатил конвертную часть зарплаты сотрудникам. Если я правильно понял ваш вопрос, то эти деньги никак через бухгалтерию фирмы или мои счета не проходили.

— Это очень хорошо! — заключил Шахманов. — Тебе инкриминируют хищение двух с половиной миллионов рублей. Ещё пятьсот тысяч — это те, с которыми тебя взяли, правильно?

— Абсолютно точно!

— Значит с доказательной базой у следствия большие проблемы. Это тоже хорошо, — ещё раз повторился Роман, закрыл свой блокнот и стал собираться. — Я ещё раз всё обговорю с твоими друзьями, женой и родственниками. Соберу побольше информации после встречи со следователем и вернусь к тебе через 2 недели с планом и стратегией наших действий. А ты пока постарайся как можно меньше рассказывать о своём деле, потому что не исключено, что к тебе будут подсылать стукачей, чтобы собрать на тебя материал. Судя по твоему рассказу, у нас очень большие шансы на переквалификацию преступления на менее тяжкое, а может быть, даже на твоё оправдание. Так что, не вешай нос и держись. Копи силы на борьбу.

— За меня не беспокойтесь! Я всё вытерплю и буду осторожен, а, самое главное — никого не сдам. Надо, чтобы пацаны глупостей на свободе не наделали.

— И не забудь, что в пятницу у нас апелляция в Мосгорсуде на твой арест. Постараемся что-нибудь и из этого выжать.

Тепло попрощавшись, они вышли из адвокатской и пошли к сторожке, где, ещё раз пожав друг другу руки, расстались. Адвокат направился в сторону выхода, а Гришу дежурный сопроводил «на сборку».

«Сборкой» назывались две небольшие, размером 3х3 метра, отдельные камеры без окон. Тополева определили в ближайшую ко входу. Каменный тёмный мешок с тускло горящей под потолком над дверью лампочкой, спрятанной за кучей железных прутьев и прокопчённым от старости пластиковым плафоном. К стене в колючей «шубе» напротив входа была приварена короткая лавочка максимум на троих. В камере уже находились 10 человек. Было так сильно накурено, что когда продольный открыл дверь, то в коридор повалил густой едкий синий дым, а находящиеся внутри стали прищуриваться и закрывать глаза руками, прячась от яркого света снаружи. Зайдя внутрь, Гриша, как положено правилами хорошего тона и тюремными понятиями, поздоровался с присутствующими.

— Всем привет!

— Здарова!!! — раздалось в ответ хоровое приветствие. — Сколько время, не в курсе, а то с обеда тут сижу? — спросил один из заключенных.

— Около пяти, — негромко ответил Григорий, вспомнив, что видел часы над выходом из адвокатского корпуса, которые показывали без десяти пять.

— Из какой «хаты»? — поинтересовался молодой кавказец, сидящий на лавке, предположительно, «чех».

— Два-восемь-восемь, — так же негромко ответил Гриша.

— А что за беда? — продолжал с лёгким напором опрос кавказец.

— Сто пятьдесят девятая, четвёртая.

— Мошенник, значит?! На Бэ-эСе решил укрыться? Почему к людям в общую «хату» не идёшь? Или знаешь, что за собой?

— Послушай, я в тюрьме пятый день! — чуть громче поставленным чётким голосом ответил Гриша. — Куда определили с карантина, туда и пошёл.

— Ну, понятно… — с ухмылкой заключил чечен. — А ты на общее уделил, мошенник?

— Меня Григорием зовут! — со злостью отреагировал на оскорбление Тополев. — Уделил.

— А меня, Ваха. Ну, и сколько ты уделил, Григорий?

— А тебе не кажется, Ваха, что это не твоё дело?! — опять спокойно, как только мог, ответил Гриша. — Если тебе лично это интересно, то поинтересуйся у смотрящего за Бэ-эС.

Чеченец подскочил с лавки как ошпаренный и замер, сдерживая в себе гнев.

— Правильно Григорий тебе ответил, Ваха! — оторвавшись от стены и встав боком между собеседниками, произнёс полноватый мужчина южных кровей, задавив авторитетом конфликт в зародыше. — Ты вообще с какой целью интересуешься, кто сколько на общее отгрузил? Ты что, бухгалтер или, может, для ментов стараешься? Я сегодня же сообщу Ибрагиму, что ты на сборке прилюдно пытался поступления в общак обсудить.

— Аслан, я прошу тебя, не надо никого информировать! — залебезил явно испугавшийся Ваха. — Я пытался фраерка на понт взять и развести на бабло — так все блатные делают, особенно на сборках. А где ещё лопуха — мошенника повстречать, как не здесь, их же от нас прячут на бэ-эсах — шмэ-эсах.

— Это с каких это пор ты, Вахид, блатным заделался? — не унимался убелённый сединами Аслан. — Я не слышал, чтобы твои «три гуся» стали считать благородной воровской статьёй. Так что присядь обратно на скамеечку и не мешай приличным людям общаться.

Ваха сел и нервно прикурил сигарету. Аслан взял Гришу за локоть и отвёл в противоположный угол. Остальные присутствующие как ни в чём ни бывало продолжили заниматься тем, чем они были заняты до появления Гриши. Некоторые общались, переминаясь с ноги на ногу, некоторые подпирали стены и думали о чём-то своем, кто-то сидел на кортах, играя воровскими четками.

— Не обращайте внимания на эту шушеру. Наслушаются воровской романтики, поверят в себя и давай играть в игры, о правилах которых они даже представления не имеют, — начал беседу авторитетный южанин. — Меня зовут Аслан Мирзоев. Я так же, как и вы, сижу на Бэ-эС в 255-ой камере.

— Очень приятно, Аслан! Меня зовут Григорий Тополев. Я на сборке впервые, поэтому ещё не очень знаком с местным колоритом. А вы давно на Бутырке?

— Почти год. Я был директором гостиницы «Салют», это в конце Ленинского проспекта. Приняли меня менты на Арбате рядом с рестораном «Якитория». Хотят, чтобы я бизнес переписал. Хорошо, что сына не успели арестовать, он теперь из-за границы нашими делами руководит. А вас за что «упаковали»?

— Пытался с обнальщика деньги компании вернуть, а он оказался под ментами. Приняли, как и вас в ресторане, только в итальянском.

— Знакомая история. Вы здесь, похоже, надолго. Главное — на провокации вот таких вот псевдоблатных не подавайтесь и спокойно отсидите своё.

— А можно чуть подробнее про провокации?

— Конечно! Есть такая порода зэков, они как шакалы. Пытаются найти слабых, запугать, поймать на слове, раскрутить на деньги. Этим и живут, этим и зарабатывают в тюрьме. Их надо уметь ставить на место, для этого необходимо знать воровские законы лучше их самих. Основными жертвами нападок становятся мошенники и наркоманы. Потому что, якобы, бабушек обманывают, а барыги наркоманы — «зельем банчат»и народ травят. А то, что все эти блатные сами бабушек обчищают в трамваях и квартирах и сами у барыг наркотики берут, это ничего. Потом, запомни — общак или общее, это как золотой запас — вещь неприкасаемая и секретная. Поэтому обсуждать или спрашивать, кто сколько перевёл, нельзя, можно по рогам получить и очень больно. И вот ещё, мало кто на Бутырке тебе об этом расскажет, потому что слишком многое на кон поставлено и очень большие деньги в тюрьме вертятся, но уделять или не уделять на общее, а тем более, сколько уделять — это сугубо твоё личное дело. Ты всегда можешь сказать, что я пока не готов в виду сугубо твоих личных причин, о которых ты распространяться не намерен. И ни один приличный арестант не имеет права требовать от тебя каких-либо платежей или вещевых отправлений в общак. Это не обязаловка, а добрая воля. Ты же не живёшь воровской жизнью, чтобы десятину от своей преступной наживы отдавать. Ты мужик на их наречии, а на мужиках все зоны держатся, и прав у тебя побольше, чем у этих кулацких подпевал.

— Жаль, что я вас раньше не встретил.

— Что, Русланчик уже раскрутил тебя на денежку? Сколько взял?

— Двадцать пять.

— Ну, это еще по-божески. Я слышал он людей на миллионы раскручивал, а те со страха платили. Здесь все повязаны и блатные, и менты. Пока местные на деньги тебя не раскрутили, стараются до адвоката не допускать, чтобы пожаловаться или посоветоваться не мог. Они спецом долго адвокатов держат, чтобы те в следующий раз подумали идти сюда или нет. А то шляются каждый день, работать спокойно охране не дают. Так что, я даже удивился, что тебя на пятый день уже сюда привели. Двадцать пять — не похоже на уровень Валеры Чурбанова.

— А вы и Валеру знаете?

— Конечно, знаю! Его здесь многие знают. Он большие деньги положенцу и оперу Володе Клименко должен за язык свой и трусость.

— Валера говорит, что я и еще один мой сокамерник должны заплатить через него по миллиону рублей Клименко. За то, чтобы остаться в его камере.

— Вот молодец, Валерон! Узнаю руку мастера. Вашими деньгами свои проблемы решить хочет. Слушай сюда. Во-первых, тариф по Бэ-эС — полтос в месяц, если платишь сразу за год, то триста. Это я тебе сейчас говорю про камеры со всеми удобствами, телевизором и холодильником. А если брать пустышки — без удобств, то тысяч за тридцать единоразово можно договориться. Клименко конечно мразота еще та, но не беспредельщик и пресс-хатой мараться не будет. Поэтому, мой тебе совет: либо сам пытайся с Вальдемаром договориться за разумные деньги, либо вали оттуда. Хочешь, могу договориться, чтобы тебя ко мне перевели?

— Спасибо большое, Аслан! Я подумаю. Если ещё Бог даст свидеться, обсудим этот вопрос.

Дверь камеры открылась, в очередной раз обдав свежей порцией табачного дыма сотрудника следственного изолятора.

— С Бэ-эСа кто есть? — громко прокричал он.

— Есть! Есть!!! — заголосили ему в ответ.

— Выходи строиться! — скомандовал дежурный.

Со сборки из обеих камер вышли четыре человека, включая Гришу и Аслана, и встали спиной к стене ближе к проходу в адвокатский продол.

— Фамилия и номер «хаты»! — снова выкрикнул выводной.

Каждый по очереди произнёс свои данные, сотрудник сверился с клочком бумажки в руке и скомандовал «вперёд».

— Вот тебе ещё одно преимущество Бэ-эС, — прокомментировал происходящее Аслан, идущий позади Григория. — Нас забирают со сборок всегда раньше, чем ребят из общих «хат».

Обратно шли тем же маршрутом. За окнами было уже темно, а искусственное освещение было настолько слабым, что эти жуткие коридоры общих корпусов казались ему ещё более ужасными и отталкивающими. Громкие звуки лязгающих затворов и хлопающих локалок непривычно били по ушам, а едкий запах вызывал рвотные позывы. Поэтому, когда Гриша зашёл в свой светлый и чистый блок, он выдохнул с облегчением и радостно поспешил в свою камеру.

Семейники ждали его с нетерпением и не садились без него ужинать. Часы на телевизоре показывали начало седьмого вечера. Все хотели узнать тюремные новости и подробности встречи с адвокатом. Любой контакт одного из сокамерников с внешним миром был большим событием для всех остальных, поэтому пришедшего расспрашивали, не жалея.

Гриша в красках поведал о конфликте с Вахой и знакомстве с Асланом, но умолчал о подробностях разговора с ним. Валера, который знал всех и всё в Бутырке, охарактеризовал Мирзоева как хитрого, прожжённого, но очень авторитетного дагестанца. Поэтому с нотками волнения в голосе выведывал, о чём ещё Гриша разговаривал в «стакане» и с кем. Но услышав, что пребывание на сборке длилось совсем недолго, успокоился и перешёл к расспросам об адвокате. Тут тоже нужно было молчать, поэтому Григорий отделался подробным пересказом разговора с Романом о прослушке телефонов и камер. Сказал специально для Саши, который наивно проговаривал с женой по вечерам тонкие моменты своего уголовного дела. В общем, все остались довольны и приступили к трапезе.

Вечером Гриша, разговаривая с Ларисой, поделился своими впечатлениями от встречи с Шахмановым. Она, в свою очередь, подтвердила ему, что уже общалась с ним по телефону, он ей всё рассказал и предупредил о том, что разговоры могут слушать. А ещё сказала, что адвокат заметно поднял ей настроение своим позитивным видением перспектив развития уголовного дела. Лариса договорилась встретиться с ним на неделе, чтобы согласовать совместные действия. Она уже заплатила Роману за работу из их семейных средств, но Сергей Гнедков обещал ей компенсировать эти расходы. Правда, сегодня он сказал, что пока у них денег нет, но обещал, как только появятся, сразу же ей передать.

Ещё Лара сказала, что созвонилась с Ириной Чурбановой, и они договорились на послезавтра о встрече. Новостей было немного, тем не менее, они проболтали почти 40 минут.

Большим минусом комфортабельной камеры №288 было полное отсутствие приватности. Переговорить тэт-а-тэт становилось невозможно из-за никогда не дремлющего Иваныча и вездесущего Валеры. Как только Гриша пытался начать разговаривать с Ткаченко тихим голосом, кто-то из остальных сокамерников тут же возникал рядом и напоминал о непреложном правиле общения — говорить настолько громко, чтобы слышали остальные. Это правило не распространялось только на приватные разговоры по ТР с семьёй.

Поэтому на следующее утро во время прогулки в большом дворике Гриша подловил момент, когда Валера с Иванычем заболтались во время пешей пробежки, а Саша, оказавшись в одиночестве, делал зарядку. Только тогда они смогли на несколько минут остаться один на один. Тихо, почти шёпотом, Тополев в подробностях передал секретную часть доклада Аслана о Валере и расценках на БС. Александр внимательно выслушал и так же шёпотом сообщил Грише, что в любом случае не будет платить за удобства, потому что деньги нужнее его жене с детьми и на хорошего адвоката, а он, как бывший хоккеист, уж как-нибудь сможет за себя постоять в общей камере.

— Вы о чём там шепчетесь? — игриво спросил Валера, в очередной раз проходя мимо.

— Да, я предлагаю Саше услуги своего адвоката, — быстро придумал Гриша. — Он недорогой и, как видно, с хорошими связями. Да и потом, как ему удобно — за один визит сразу двоих клиентов сможет принять.

— А что, Саш, это неплохая идея, — поддержал Чурбанов. — Стоит подумать.

В пятницу прямо с утренней проверки Григория забрали на судебное заседание. В Московском городском суде слушалось дело по его жалобе о незаконности ареста, где он должен был участвовать по видеоконференцсвязи — так объяснил ему адвокат.

Тополева отвели в корпус встреч и свиданий, где в отдельном специальном помещении находились несколько комнат для таких случаев. Его завели в одну из них — в прямоугольную камеру, вытянутую от двери к окну. По правой стороне на высокой тумбе стоял большой плоский телевизор с крупной видеокамерой над ним. Телевизор был включен и транслировал пустой зал судебных заседаний. По левой стене располагалась маленькая зарешеченная камера со скамейкой, прикрученной к стене, крохотным столиком, на котором был вмонтирован микрофон, защищённый антивандальной сеткой. На скамейке уже сидел один заключенный. Он быстро подвинулся к стене, когда Григория завели в клеть.

— Привет! — поздоровался Тополев. — Меня Гриша зовут. Я из хаты два-восемь-восемь.

— Здорово! Я Николай из один-три-семь. Ты с Бэ-эСа что ли?

— Да.

— Ну, и как там житуха на Бэ-эСе? — с надрывом, дерзко спросил Коля.

— Как в тюрьме! Те же нары, та же решка, те же «тормоза» и баланда, — спокойно и с абсолютным безразличием к конфликтному тону соседа ответил Григорий. Эта фраза успокоила ситуацию и оппонента, и тот на время замолчал.

Пауза позволила Тополеву осмотреться и в деталях изучить окружавший его мир. Большим плюсом этой комнаты было высокое окно с шикарным видом на свободу. Только внешний ряд металлических прутьев, расположенных на приличном расстоянии друг от друга, мешал наслаждаться пейзажем московской улицы. Поздняя осень в городе не самая яркая пора года — минимальная палитра красок, голые деревья и тусклое низкое небо вряд ли обрадовали бы Гришу, будь он на свободе. Но после полного отсутствия какого-либо вида из маленького окна его камеры, эти дивные картины были для глаз отрадой и спасением. Он вглядывался в окно, пытаясь рассмотреть в подробностях все детали, чтобы хорошенько их запомнить, забить ими память и наслаждаться этими воспоминаниями в моменты наплывающей грусти и удручающей скуки.

— У тебя апеляшка на что? — прервал его наблюдения за внешним миром Николай.

— На арест, — не отрывая взгляд от окна, ответил Гриша.

— А у меня на приговор суда. Дали в Гагаринском суде год и два месяца общего режима по 158-ой, второй. А я хочу, чтобы на условку перебили.

В этот момент картинка на телевизоре сменилась, и появилась другая комната Мосгорсуда, где на трибуне уже присутствовали три судьи — все женщины. По сторонам слева и справа за столами сидели друг напротив друга прокурор и адвокат. Всё было отчетливо видно и слышно. Николай вскочил, как только заметил изменения на экране, и жестами показал Григорию, что надо приподняться. В динамиках появился звук и секретарь судебного заседания, проверив работу видеоконференцсвязи, смотря прямо на заключенных, произнесла:

— Меня хорошо слышно и видно?

— Да! — громко ответил Коля.

— Кто из вас двоих Николай Горохов? — продолжила секретарь.

— Я! — подняв руку, отреагировал он.

— Отлично! Николай Петрович, вы стойте, а другой садитесь. — Григорий сел.

Председатель суда, приняв доклад своего помощника о готовности сторон к судебному слушанию, объявила всем присутствующим состав суда и предмет сегодняшнего разбирательства. После этого председатель обратился к осужденному, уточнил его анкетные данные, статью Уголовного кодекса, по которой Николай был осуждён и срок, который он получил. Сверив полученную информацию с листами дела, лежавшего у него на столе, попросил Николая объяснить суть его несогласия с вынесенным приговором.

— Ваша честь, — начал зачитывать Горохов текст из ученической тетрадки в клеточку. — В прошлом году я работал в магазине «Продукты» индивидуального предпринимателя Алиева, который нанял меня для выполнения ремонтных работ. Я и мой напарник Володя Петров договорились с Алиевым, что сделаем ремонт в его помещении. Он хотел переоборудовать подвал под торговую точку. За эту работу он обещал заплатить нам по сто пятьдесят тысяч рублей каждому, плюс деньги на стройматериалы и инструменты. Мы закупили всё по согласованному с ним списку и начали работать.

В марте этого года мы закончили ремонт и потребовали от Алиева расплатиться с нами за выполненную работу. Однако гражданин Алиев отказался платить нам, ссылаясь на тяжелое материальное положение. Тогда мы с напарником забрали купленный нами инструмент в качестве компенсации за невыплаченную нам зарплату. После этого Алиев написал заявление в полицию, обвинив нас в воровстве. Нас арестовали.

Я вины своей не признал и получил год и два месяца реального срока, а мой напарник, признав в суде вину, получил один год условно. Считаю приговор Гагаринского суда города Москвы несправедливым и незаконным в связи с тем, что не были учтены мое семейное положение и наличие на иждивении двух малолетних детей, положительной рекомендации с предыдущих мест работы и места жительства, отсутствие ранее судимости, а также полного возмещения ущерба потерпевшему.

В связи с этим прошу коллегию Московского городского суда удовлетворить мою апелляционную жалобу и изменить реальный срок отбытия наказания на условный.

— Адвокат, вы поддерживаете ходатайство своего подзащитного? — обратилась председательствующая к худощавому мужчине средних лет в очках и взъерошенными волосами, государственному защитнику.

— Да, Ваша честь! — выпалил, вскочив «положниковый» адвокат.

— Ваше отношение к данному ходатайству? — обратилась судья к прокурору.

— Я категорически возражаю, Ваша честь, — приподнимаясь, ответила красивая девушка, облаченная в форму прокурора с шикарным светло-русым хвостом на затылке. Когда она встала в полный рост, все увидели её точеную фигурку в облегающей литые бёдра юбке и в подчеркивающей грудь рубашке с расстёгнутыми сверху пуговицами, обнажающими зону декольте.

— Подсудимый свою вину не признал, со следствием не сотрудничал, в отличие от своего подельника, поэтому его исправление возможно только в изоляции от общества, — уверенно сказала прокурорша.

— Что именно похитил подсудимый и на какую сумму? — поинтересовалась одна из судей.

— Перфоратор, шуруповёрт, набор гаечных ключей и головок — всего 12 предметов на общую сумму 42 500 рублей, — прочитала по бумаге красотка.

— И они все это вернули потерпевшему? — продолжала опрос стороны обвинения судья.

— Да, но в убитом состоянии, можно сказать, в нерабочем. Поэтому гражданин Алиев отказался принять эти инструменты и потребовал от осужденных денежную компенсацию в размере понесённых им убытков. Они отказались, поэтому ни о полном, ни о частичном возмещении ущерба речь даже идти не может.

— Ваша честь! — взмолился Николай. — Конечно же, эти инструменты и не могут быть как новыми, потому что мы работали ими. Какими забрали, такими и вернули! А он, Алиев, ещё и нажиться на нас хочет.

— Подсудимый! Вам слова никто не давал! — громко прервала его председатель.

Далее заседание пошло по стандартному сценарию и вскоре прервалось — судьи ушли в совещательную комнату. Трансляция при этом не прерывалась. Красавица-прокурорша активно с кем-то переписывалась в телефоне, адвокат, что-то записывал в блокнот. Пауза длилась недолго, минут десять.

Судебная тройка вернулась и зачитала своё решение от имени Российской Федерации: отменить решение суда первой инстанции и назначить гражданину Горохову Николаю Петровичу три года и шесть месяцев с отбыванием наказания в колонии общего режима.

Коля обмяк и рухнул на скамейку. Судья несколько раз спрашивала его, понятен ли ему приговор, но он молчал, глядя в пол, и совсем не обращал внимание на происходящее на экране. Когда председатель поняла, что не может докричаться до осужденного, обратилась за помощью к секретарю, который продолжил обращаться к Горохову с тем же вопросом. Затем, заподозрив, что пропала связь, спросила, слышат ли её на том конце. Поняв, что от Коли сейчас толку мало, Гриша встал и ответил:

— Вас слышно и видно хорошо! Человек в шоке и ответить вам не может.

Николай встрепенулся, вскочил и, чуть ли не плача надрывным голосом, запричитал:

— Непонятен! Непонятен!! Непонятен мне приговор!!! Как вдруг год и два превратились в три с половиной!? Как!? За что!?

На этом трансляция прервалась. Видимо, дабы не портить судьям настроение в прекрасный пятничный день, секретарь решил обрубить тираду озлобленного заключенного и просто отключил вещание. На экране появился зал, где на адвокатском месте сидел до боли знакомый силуэт Романа Шахманова. На прокурорском месте вместо красивой девушки, как на предыдущем процессе, сидел полный взрослый мужчина. Гриша подумал, увидев его: «Даже не знаю, повезло мне с этим или нет?»

Суд прошёл быстро и показательно сдержанно. Заслушав жалобу адвоката на арест его доверителя и заученную речь Григория, перешли к доводам обвинения, которое поддержало арест по стандартным причинам — возможность скрыться, оказывать давление на свидетелей и потерпевшего, продолжать заниматься противоправной деятельностью.

Судьи удалились в совещательную комнату не более чем на минуту, и, вернувшись, объявили свой вердикт — оставить решение Таганского районного суда города Москвы без изменений.

— Понятно ли вам решение суда?

— Да, понятно.

— На этом экипаж с вами прощается, приятной вам отсидки, — произнёс, пришедший в себя Коля. — Мосгорштамп, сука! Бэ-Зэ от Егоровой…

— О чём ты? — переспросил его Григорий.

— Председатель Московского городского суда судья Егорова распорядилась в основной массе выносить решения без изменений, то бишь Бэ-Зэ, отсюда и термин «Мосгорштамп» вместо Мосгорсуд.

Гриша был готов к такому ходу событий в суде, поэтому если и расстроился, то несильно. Он до сих пор находился под впечатлением Колиного процесса, и если бы сам не был свидетелем случившегося, то в жизни бы такому не поверил.

Это было реальным потрясением для них обоих. Григорий, естественно, поспешил поделиться пережитым со своими сокамерниками, рассказывая всё в красках и подробностях, но не нашёл в лице Иваныча и Валеры должного понимания и удивления.

— Походишь по продленкам и апеляшкам с наше и не такое увидишь и услышишь! — философски заметил Степанов.

Одинаковые дни уныло сменяли друг друга, напоминая «день сурка». Ничего интересного за неделю, кроме прогулок и похода в баню, не происходило в «хате» два-восемь-восемь. Никого никуда больше не вызывали. Володя-опер больше не приходил на проверки, смотрящий не беспокоил своими звонками.

Баней на БС называли точно такую же камеру, как и все остальные в этом блоке, только разделённую на два отделения — раздевалку и душевую. Пол и стены до потолка сплошь в белой плитке, в предбаннике ряд крючков для одежды, вдоль стен — скамейки.

В помывочной — четыре смесителя с лейками под потолком, один из них не работал, был в полуразобранном состоянии. Поэтому, когда мылись четверо, один обязательно должен был ждать своей очереди. Притом, что в помещении было довольно прохладно. Горячая вода лилась порционно, и приходилось постоянно играть с кранами, чтобы добиться относительно тёплой воды. А когда кто-то из трёх моющихся резко поворачивал кран с горячей водой, то у остальных начинал идти либо кипяток, либо ледяная вода.

На помывку отводилось 30 минут, включая вход и выход из камеры, поэтому время приходилось использовать по максимуму рационально. За полчаса надо было не только помыться и побриться, но и желательно постирать носки с трусами и прочие мелочи. Об остальных вещах не могло быть и речи, поскольку сушить всё это барахло было абсолютно негде. Находиться в бане полагалось только в сланцах или вьетнамках из-за ак риска подхватить грибок ступни или ногтей. Но, несмотря на все эти недочёты, после помывки здешние обитатели чувствовали себя совершенно по-особенному — почти счастливыми людьми, и все очень жалели, что баня разрешалась только раз в неделю.

С момента, когда Лариса положила на лицевой счёт мужа 5000 рублей, прошло чуть больше недели. И как-то раз, сразу после проверки, дверь камеры открылась и в проёме показался маленький кругленький и загорелый калмык в форме майора ФСИН. Ему очень обрадовался Валера, который вскочил со шконки и, схватив за руку Гришу, подбежал к нему вплотную с криком: «На спорт! На спорт!»

— Пойдёте спортом заниматься сегодня? — спросил майор.

— Обязательно!!! — повышенно эмоционально отреагировал Валера. — Нас двое, я и Тополев. На его счёт на прошлой неделе деньги положили. Проверьте, пожалуйста.

— Хорошо, я проверю. Собирайтесь пока, через пятнадцать минут за вами зайду. Если бухгалтерия успела провести зачисление, возьму вас обоих, а если нет — не обессудь, в следующий раз, — подытожил калмык и закрыл за собой дверь.

— Собирайся! — скомандовал Грише Валера. — Одевайся по-спортивному, бери с собой полотенце и банные принадлежности с резиновыми тапками. Думаю, всё нормально будет — пойдём вдвоём.

Он оказался прав. Через 30 минут Гриша с Валерой уже были в так называемом спортивном зале, переоборудованном из бывшей общей камеры. Это была комната в 30 квадратных метров со светлыми стенами и белым потолком. Она казалась яркой светёлкой после хмурых продолов и камер Бутырки — два окна по разным стенам не имели внутренних грузных решёток, и рамы открывались вовнутрь, пропуская свежий воздух и дополнительный свет. Через окна можно было спокойно рассмотреть большие части внутреннего двора тюремного замка и высотные дома на улице. На этом пейзаже глаз с радостью задерживался и с жадностью изучал богатство палитры после скудного вида из окна камеры Большого Спеца. В фитнес-центре стоял стол для пинг-понга и скамейка, на которой лежали вещи. Ближе к окну разместились тренажёры: велосипед, турник, короткие брусья, стойка со штангой для жима лёжа.

— Небогато, — констатировал Григорий.

— Зато стоит как абонент в «Ворлд Класс», — заметил Валера. — И, между прочим, здесь строгий фейс-контроль. Из общих камер сюда никого не водят, только тюремная элита.

В спортивном зале помимо Чурбанова и Тополева были ещё четыре человека. Валера, как завсегдатай, поспешил познакомить с ними Гришу. Трое, игравшие в маленький теннис, были бывшими банковскими работниками, которые трудились на форексе и привлекали клиентов в доверительное управление на этот рисковый сегмент рынка.

После того, как их потери стали уже критически не пополняемыми, люди, доверившие фирме свои деньги, подали заявление в полицию, и весёлую компанию прикрыли, взяв под арест основных фигурантов уголовного дела. Всего на разных централах их сидело больше десяти человек, а на Бутырке были эти трое. Молодые ребята не унывали и принимали действительность с присущим им чувством юмора. Они явно не считали себя виновными и не понимали, какое отношение имеет к ним статья «мошенничество в особо крупном размере».

Четвёртым и самым уважаемым в зале был Андрей Шишкин — бывший заместитель руководителя «Главстроя» России, которого поймали на крупной взятке прямо в рабочем кабинете. Он был среднего роста, худой, но довольно коренастый. Экс-чиновник неплохо смотрелся в спортивном костюме от «Боско ди Чильеджи» с надписью «РОССИЯ» во всю спину и государственным гербом на груди. Было видно, что он следит за своим телом не только с помощью занятий спортом, но и благодаря правильному питанию. Конечно, он тоже не считал себя виновным и всё валил на завистников и нерадивых коллег, которые мечтали его подсидеть.

— Я даже не видел и никогда не общался с этим мужиком, который мне деньги в конверте принес! — рассказывал про момент своего задержания Андрей. — Он зашёл ко мне в кабинет, когда секретарша ушла на обед, подошёл к столу и со словами: «Вот, как договаривались!», положил на стол что-то белое. Я, честно вам сказать, подумал, что это курьер какой-то принёс билеты в театр, ну, и полез вовнутрь конверта со словами «спасибо». В этот момент в комнату залетели с криками люди в масках, оператор с камерой и положили меня мордой в пол. Правда, они жутко поспешили и зашли до того, как я дотронулся до денег, на которых были нанесены специальные чернила, поэтому, когда мои руки стали светить в ультрафиолете, то ничего не было видно! И это всех сильно расстроило. Теперь у них не хватает доказательной базы, вот и колют меня на признательные показания.

— Вы уже два года в тюрьме сидите и ещё даже суд не назначили? — удивлённо спросил Гриша.

— И ещё столько же просидит, пока вину не признает, — влез в разговор один из играющих в пинг-понг банкиров, чем вызвал задорный смех у остальных подельников.

— Смотрите, как бы вам двести десятую не пришили, вот тогда с пятнашкой в кармане обхохочетесь, — зло ответил Шишкин, густо покраснев. — Тебе, кстати, эта замечательная статья не грозит? — обратился он к Григорию.

— А что это? Я ещё не очень хорошо разбираюсь в Уголовном кодексе.

— Он на Бутырке еще меньше двух недель, поэтому ещё не всё «вкуривает», — дал комментарий отжимающий от груди штангу Валера.

— Понятно. Всего две недели? — с нескрываемой завистью произнёс Андрей. — Так ты, можно сказать, ещё почти вольный человек, не успевший пропахнуть тюремным духом.

— Ничего, годика через два от него будет пахнуть так же, как и от нас всех, — продолжил комментировать неугомонный форексер.

— Не обращай на них внимания, — махнув рукой в сторону кривляющейся молодёжи, сказал Шишкин. — Двести десятая статья Уголовного кодекса, которая сияет этим весёлым обезьянам, как клятва пионеру, является особо тяжкой и по ней только старт пятнадцать лет строго режима. ОПС — организованное преступное сообщество — вот, что это такое.

Валера вылез из-под штанги и подошел к велотренажёру, на котором крутил педали бывший чиновник. Гриша, в свою очередь воспользовавшись освободившимся тяжелоатлетическим снарядом, приступил к жиму лёжа.

— Андрей, у меня тут друзья интересуются тендерами по строительству, — начал деловой разговор Чурбанов. — Можно я их с твоим человеком свяжу, через которого вы летом со Славой дела делали в Краснодарском крае?

— Конечно, можно! А что у них за тема и где?

— В Сочи, конечно, я же сам оттуда. Очень интересный тендер на строительство объектов инфраструктуры. Нужно помочь выиграть, и потом, как обычно, увеличить смету строительства. Ты в деле?

— С удовольствием поучаствую. Я вечером свяжусь со своим человеком в министерстве и дам тебе его номер. Цифры в вашей «хате» не изменились?

— Нет, слава Богу, всё те же. Звони вечером после одиннадцати, всегда рады тебя слышать.

До конца занятий Валера не отходил от Шишкина, пытаясь ему понравиться и быть полезным. Он рассказывал ему разные весёлые истории, которые уже слышал Гриша в камере, говорил о своей работе в Новороссийском порту с нынешним депутатом Государственной думы, который в те времена был обычным бандитом, вспоминал о своей матушке — директоре сочинской «Березки» и о многих сильных мира сего, лично ему знакомых и к которым при необходимости может с лёгкостью обратиться за помощью.

Гриша, потягав тяжести, поиграл в настольный теннис с финансистами и с большим удовольствием встретил майора-калмыка, который привёл с собой новую груПу спортсменов. Среди них был легко узнаваемый Саша Емельяненко. Григорий сам по себе немаленький человек 56-го размера и ростом 188 сантиметров казался пигмеем рядом с именитым бойцом. Огромная машина, выпущенная Создателем именно для боёв без правил, внушала уважение и страх. Хмурый и малоулыбчивый человек сам по себе, да ещё и оказавшийся в местах лишения свободы, Емельяненко был как заноза в заднице тюремной администрации. Поэтому ему было позволено гораздо больше, чем остальным сидельцам централа, дабы не вызывать у него недовольства и хандры. Поэтому время занятий спортом для него было не один час, как у всех, а два, а иногда и два с половиной. Ему прощалось показное и наглое поведение: он мог выйти из камеры с мобильным телефоном в кармане и дойти с ним до адвокатских комнат или же абсолютно пьяный демонстративно разгуливал по коридору с несколькими бутылками дорого виски в руках, которые, кстати, ему приносили все те же сотрудники следственного изолятора. Посреди ночи он мог устроить дебош — стучал в дверь и требовал добавки алкоголя. А когда к камере подходили дежурные с резиновыми дубинками и открывали дверь, он просил их заходить внутрь по одному, чтобы вылетевшие зубы вертухаев не нанесли травмы остальным.

Валера Чурбанов рассказывал, что Александра перевели из «Матросской тишины» к нам на Бутырку после того, как сокамерники неудачно устроили ему «спасти рядового Райана» в общей камере. Название известного американского кинофильма присвоили тюремной потехе, когда все находящиеся в камере набрасываются на одного и устраивают кучу-малу, чтобы заказанный для получения увечий оказался в самом низу под остальными. Таким образом, его не только придавливали огромным весом двадцати мужских тел, но и ломали кости, нанося удары ногами и руками. Но с боксёром этот номер не прошёл: после того, как Емельяненко раскидал первых десятерых, попытавшихся застичь его сонного врасплох, он умело отделал остальных. Администрация СИЗО №1 решила не гневить Бога и с удовольствием перевела Сашу по подсудности в СИЗО №2 на БС, где в маленькой камере на троих в компании двух мошенников он мог творить всё, что угодно.

Как и положено, после посещения спортивного клуба «Бутырка Класс», как называл его Шишкин, Валеру с Гришей повели в душевую комнату, где практически без ограничения времени они могли постоять под тёплыми струями воды. Как в таких случаях бывает, полчаса было вполне достаточно. Они забарабанили в дверь, вызывая выводного. Чистыми и уставшими вернулись в камеру, где Иваныч с Ткаченко уже ждали их за накрытым к обеду столом. Чурбанов рассказывая про встречу с Шишкиным, не забыл упомянуть и тот факт, что у Андрея в камере всего два человека. А из удобств кроме стандартного набора для ВИП-«хаты» был ещё ноутбук с интернетом, и за всё это он ежемесячно платит оперу 300 тысяч рублей.

Вечером в разговоре с женой Григорий поделился впечатлениями от посещения спортивного зала. Та, в свою очередь, рассказала ему о своей встрече с Ириной Чурбановой.

— Гриш, в общем, слушай и решай, — начала свой доклад Лариса. — Ирина и Валера довольно обеспеченные люди. У них большой загородный дом на Рублевке, где сейчас живёт она и их четверо детей, дорогой внедорожник, и, как я поняла, это не единственный их автомобиль. Есть ещё несколько квартир в Москве. Чем они занимаются и на чём заработали деньги, я так и не поняла. Ирина не работает и занимается домом и детьми, ездит по кафешкам с подружками, посещает фитнес. Она очень цепкая и хваткая — вцепилась в меня с первой минуты — мол, вы деньги привезли за мужа? Я ей отвечаю, что хочу сперва всё выяснить перед тем, как отдавать такие деньжищи. Она усмехнулась и сказала, что если для вас это деньжищи, то тебе и делать нечего в Валериной камере. Я её успокоила и сказала, что хотела бы лично передать деньги человеку, принимающему решение в тюрьме, чтобы всем было спокойно, но она категорически отвергла моё предложение и сказала, что передача денег только через неё. Я несколько раз, как ты меня учил, возвращалась к этому вопросу и даже дала ей понять, что в случае нарушения договорённостей со стороны администрации Бутырки, мы будем вынуждены получать всю сумму с неё. И даже это её не остановило. Она с упорством требовала от меня деньги и желательно прямо сегодня. Я пообещала этот вопрос обсудить с тобой, потому что не хочу принимать решение в одиночку. Так что теперь мячик на твоей половине.

— Спасибо тебе огромное, Ларсон! Ты проделала отличную работу. Теперь окончательно ясно, что это кидок. Ни одна разумная мать не будет так рисковать ради посторонних ей людей, если только это не риск ради больших денег на содержание своей семьи. Я теперь знаю, как разговаривать с Валерой и Иванычем. Возможно, что в ближайшие дни меня могут лишить связи по телефону в наказание за отказ от сотрудничества или даже отправят на «кичу». Ты не переживай, если я вдруг надолго затихну. Связь будем держать через Романа.

— Ещё одна плохая новость, Гриш, — чуть ли не плача, произнесла Лариса. — Сегодня звонил Серёжа Гнедков и сказал, что, несмотря на его доводы, Антон Животков принял решение не платить тебе зарплату, пока ты сидишь, и не оплачивать твоего адвоката. У фирмы, мол, сейчас не очень хорошие финансовые возможности, поэтому он принял такое тяжёлое для него решение. Я, правда, адвокату уже всё полностью оплатила и надеялась, что твоя фирма мне всё возместит, но теперь даже не знаю, что делать. Ты же знаешь, у меня в Сбербанке зарплата небольшая, и нам с дочкой еле хватает, чтобы самих себя прокормить.

— Я все понял, Ларисочка! Мне передачки больше не отправляй. Вполне хватит местной баланды. Тем более, я хотел похудеть. Этот вопрос закрыли. Теперь второе. Обязательно свяжись с Шахмановым и попроси его узнать через Валеру или как-то самому, с чем связано такое решение Антона. Согласовано ли оно с его папой — Сашей Животковым. Я тогда на несколько дней или даже на недельку перенесу свой разговор с Валерой, чтобы быть на связи с тобой и быть в курсе данного вопроса.

На этом они закончили разговор, и Гриша передал трубку Александру.

— Валер! Я поговорил с женой. Она сегодня встречались с твоей. Там маленький вопросик по фигуранту передачи денег. Она, как мало верящий кому-либо человек, конечно, хотела бы отдать деньги напрямую Володе, хотя мы все понимаем, что это маловероятно. Но я бы побеседовал с ним — пусть он сам подтвердит полномочия твоей жены. По-моему, это разумно и для всех безопасно.

Чурбанов задумался, а затем широко улыбнулся и ответил: «Конечно, Гриша, я сегодня же поговорю и с Ирой, и с опером. Я думаю, в твоей просьбе тебе не должны отказать. Главное, что у тебя есть такие деньги, и ты готов с ними расстаться в ближайшее время».

— Не волнуйся, деньги готовы, Лариса ждёт только моей отмашки.

— Я тебя услышал.

На следующий день утром из камеры забрали «налегке» Валеру и Сашу. Гриша с Владимиром Ивановичем играли в нарды и обсуждали новости, услышанные по телевизору. Чурбанов вернулся первым часа через полтора и поведал сокамерникам, что его вызывал к себе опер Володя и интересовался, когда будут деньги от новеньких.

— Сегодня как раз десятый день, — сетовал Валера. — Вы с Сашей обещали в течение десяти дней рассчитаться. Вот он и вызывал меня.

— Ну, ты спросил его про передачу денег лично ему, а не через Иру? — поинтересовался в ответ Гриша.

— Конечно, спросил. Он ни в какую. Говорит, что только по отработанному каналу.

— Хорошо. А что насчёт личной встречи с подтверждением гарантий?

— Он готов, но только после того, как деньги будут у него.

— Замкнутый круг получается! — возмущенно отреагировал Григорий. — Мы не готовы передавать деньги до личной встречи с ним, а он не готов встречаться до получения бабок. Так не пойдёт. Надо как-то решать эту ситуацию.

— Каким образом? — испуганно переспросил Валера.

— В следующий раз, когда он придёт на проверку, я попрошу его о тэт-а-тэте.

— Ни в коем случае! Ты что, всех нас под монастырь подвести хочешь? Володя — человек жёсткий! Не ровен час кого-нибудь из нас на кичу отправит в качестве нравоучения.

— Ладно. Тогда какой выход?

— Я ещё раз с ним поговорю, объясню ситуацию, попрошу, чтобы он хотя бы по телефону дал Ларисе гарантии, если она боится лично встречаться.

— Хорошо. Давай хотя бы так попробуем сделать, — закончил разговор Гриша.

Валера лёг на свою шконку, положил правую руку себе на лоб и закрыл глаза. Он любил частенько так зависать в думах и переживаниях, мог проваляться в такой позе несколько часов. Он был недоволен этим разговором и ситуацией с деньгами. Ему казалось, что всё должно было пойти по его плану, быстро и без вопросов. Они с Иванычем грамотно, как учили Руслан и Володя, нагнали жути на новичков про общие камеры, злых зэков и страшные порядки на централе. Это позволяло надеяться на правильный результат, однако парни почему-то заартачились, и теперь вся игра могла привести к патовой ситуации, а значит, к поражению Валеры. Теперь ему предстояло придумывать новый план, чем он безуспешно и занимался в любимой позе мыслителя.

Гриша в свою очередь был доволен разговором. Он добился своего — отсрочки по времени не по его вине — и теперь спокойно мог ждать, наблюдая за развитием ситуации и мучениями Чурбанова. Иваныч, естественно, был в курсе истории «развода» и, будучи несогласным изначально с политикой поведения Валеры, теперь держал молчаливый нейтралитет, старался не лезть в эту историю вовсе. Его нахождение в следственном изоляторе подошло к этапу мучительных поездок на суд, поэтому вопрос комфорта и спокойствия в камере для него стоял особенно остро. Он прекрасно понимал, что в случае Валериной неудачи с миллионными требованиями от парней, достанется в первую очередь Чурбанову. Но задеть могло и его, поэтому, естественно, ему хотелось счастливого конца этой истории. Тем более, что Гриша ему очень нравился и как партнёр по настольным играм, и как сокамерник — спокойный, аккуратный, не курящий и мало болтающий в отличие от Валерки.

Ближе к четырём привели Александра. Тот радостно сообщил, что друзья наняли ему хорошего адвоката и теперь дело пойдёт совсем по-другому.

— Опытный дядька, взросленький, «под пездис»где-то, с хорошими связями как в прокуратуре, так и в судах, — воодушевленно описывал своего адвоката Саша. — Обещал, что вытащит меня под домашний арест на ближайшей продлёнке. Всё-таки у меня маленькие дети, жена не работает, я единственный кормилец в семье. Уверенно так говорил, что я даже духом воспрянул. Выслушал меня внимательно, всё записал, дал мне кучу бумажек на подпись — запросы всякие, ходатайства, требования, заявления и прочее. Мы с ним так долго общались, что меня даже после окончания встречи не на сборку посадили, а сразу в камеру повели, так что никаких новостей с централа я вам не принёс.

— Да супер, Саш! — откровенно порадовался за него Гриша. — Ты даже повеселел и выглядеть лучше стал, а то на тебя без слёз смотреть было страшно.

— С адвокатом по-любому лучше, чем без него, — процедил пессимистично Иваныч.

— Что с деньгами, Саша? — умирающим голосом поинтересовался с кровати, не меняя позы, Чурбанов. — Сегодня десятый день — день расплаты. Ты видел внизу нас разделили, тебя повели к адвокату, а меня к оперу.

— По поводу денег… — по-доброму, с улыбкой и очень спокойным тоном ответил Ткаченко. — Я прислушался к советам адвоката, к его обещанию вытащить меня в ближайшее время домой, оценил трезво ситуацию с моей семьей, взвесил все «за» и «против» и принял решение, что платить за Бэ-эС я не вижу никакого смысла. Если меня оставят в этой камере бесплатно, я готов покупать продукты и поддерживать наш общий быт. Если нет, то ничего страшного, переведусь в общую камеру и там дождусь продлёнки.

Валера вскочил с койки как подорванный и оказался перед Сашей. Губы у него тряслись, бледное лицо покрыли гранатовые пятна. Гриша обратил внимание на то, что, когда Чурбанов нервничает, он начинает постоянно поправлять рукой свисающий на глаза длинный чуб. В этот раз частота движения зашкаливала.

— Ты, что, совсем обалдел!? — начал свою гневную речь Валера. — Ты не понимаешь, я уже обо всём договорился, я за тебя поручился. Теперь эти деньги с меня требовать будут. Вы что, оба думаете, тут всё так просто? Хочу сижу на Бэ-эСе, хочу — в общую хату пойду. Да для того чтобы вас сюда с карантина подняли, я столько сил приложил. Это что, всё бесплатно, вы думаете? Кто мне мои потери возместит?

— Э-э-э! Успокойся! — жёстко прервал его Александр. — Во-первых, я тебя не просил, чтобы ты меня с карантина в свою хату поднимал, а во-вторых, я не обещал тебе никаких денег! Я сказал, подумаю. Вот подумал и сообщил тебе своё решение. Поэтому засунь свои предъявы куда подальше.

Валера сел на шконку, уставился в телевизор и закончил свою мысль.

— Я тебя услышал. Готовься, Саша, в ближайшее время тебя переведут в общую камеру. Твоей судьбе я не завидую. Это может случиться в любое время, хоть завтра. Там очень жёстко относятся к тем, кто ведёт себя так, как ты. Поверь мне, Володя позаботится, чтобы за тобой пошёл соответствующий сопровод. Я вечером сообщу о твоём решении, поэтому у тебя есть ещё время передумать.

— Не о чем думать! Решение окончательное, — буркнул Александр и залез к себе на пальму и также впялился в телевизор.

На вечерней проверке кроме продольных, передающих смену, присутствовал и ранее не появлявшийся в поле зрения Гриши майор в тёмно-синей форме. Он поинтересовался на наличие жалоб у арестованных на предмет содержания и отношения его подчинённых. Получив желаемый ответ, что всё нормально, жалоб нет, отпустил всех кроме Ткаченко в камеру.

— А кто это был? — спросил, как только закрылась дверь, Гриша.

— Это режимник, курирующий Бэ-эС, — ответил Иваныч. — Редкостная гнида. Когда он приходит на шмон, всегда что-то отлетает. Он в контрах с нашим опером Володей, поэтому его надо опасаться.

Саша вернулся минут через пять.

— Что он от тебя хотел? — сразу же вцепился в него мертвой хваткой Владимир Иванович.

— Спрашивал у меня, как я оказался в этой камере, как мне сидится, не вымогают ли у меня деньги сокамерники или сотрудники тюрьмы. Есть ли просьбы или пожелания.

— Ну! И что ты ответил? — не унимался старый.

— Сказал, что у меня всё хорошо, живём дружно, проблем нет, никто ничего не вымогает, в камеру распределили с карантина вместе с Тополевым.

— И всё?

— Нет, ещё спросил, правда ли, что я в прошлом хоккеист.

— Видимо, в твоём личном деле прочитал, — закруглил допрос Иваныч и, взяв нарды, пригласил Гришу играть.

На следующий день утром во время прогулки Валера уединился с Гришей в дальнем от входа углу большого дворика и поведал ему о своем ночном разговоре с оперативником.

— Сашу переведут в «ноль восьмую» на следующей неделе, только ему не говори, — Чурбанов посмотрел пристально на Григория и, дождавшись согласия, продолжил. — По твоему вопросу… он тебя вызовет в свое дежурство во вторник, и вы всё обсудите. Так пойдёт?

— Конечно, пойдет! Спасибо, Валера, большое. Доживем до понедельника, как говорится.

Гриша, естественно, улучив момент, поделился информацией с Александром. Сведения Сашу не порадовали, но тем не менее он поблагодарил своего товарища по несчастью, озвучил общеизвестную истину, что кто предупреждён, тот вооружён.

На следующий день во время утренней проверки, когда все четверо расслабленно стояли у стены справа от двери в камеру, неожиданно из-за угла появился уже знакомый режимник с длинной стальной проволокой и зашёл внутрь «хаты». Сокамерникам, не имеющим возможности даже заглянуть и посмотреть, что он там делает, оставалось только вслушиваться. Гриша стоял дальше всех от двери, поэтому вообще ничего не слышал и не видел. Он даже и не понял, что это был первый шмон в его тюремной карьере. Пробыв там не более трёх минут, майор вышел и скомандовал выводному «Заводи!»

Когда дверь была закрыта на все повороты ключа, и в коридоре послышались голоса пацанов из соседней «хаты», опытный Иваныч тихо произнёс.

— Тэ-эр-ку отшмонали…

Как он это понял, оставалось неясным. В камере всё было аккуратно и чисто. Отсутствовали какие-либо следы обыска. Холодильник, где находился заветный «курок», был закрыт. Валера немедленно бросился вынимать продукты с верхней полки, чтобы проверить догадку Степанова. Провозившись минут пять с пластиковыми деталями внутренней обшивки, он хлопнул с досады дверью белого рефрижератора и подтвердил страшную догадку. Телефона и зарядки на месте не было. Под внутренней нижней полкой двери холодильника не потревоженной лежала запрещённая распорядком заточка.

— Он точно знал, куда лезть, — констатировал Владимир Иванович. — Этот «курок» был неприкасаемым более девяти месяцев. Он пережил два крупных управских шмона. Никто, кроме здесь присутствующих, не знал о его существовании.

После этих слов все одновременно посмотрели на Ткаченко.

— Чего вы на меня уставились? Я не сдавал «курок» никому! Я даже не знаю, где он точно находится, знаю только, что в холодильнике, а где конкретно — не ведаю. Его всегда Валера доставал.

— Это правда! — поддержал Александра Григорий. — Я тоже не знаю точное расположение «курка» внутри. Мы с Сашей туда и не лазаем, это чисто Валерина зона ответственности.

— Я в такие совпадения не верю! — вступил в разбор полётов Чурбанов. — Позавчера он беседует один на один с режимником на продоле, а сегодня тот приходит и как фокусник из шляпы достает тэ-эр-ку с «курка» за считанные минуты, даже не оставив следы своего проникновения.

— Это серьёзная предъява, Александр! — выступил с заключением Иваныч. — Тебе надо самостоятельно восстановить утрату, иначе мы дотянемся до смотрящего за Бэ-эС и объявим тебя «крысой». Последствия могут быть непоправимыми.

— Тянитесь куда угодно и до кого угодно! Я любому обосную, что прав! А за вашу голимую подставу вы сами ещё ответ держать будете. А кто не понимает слова, могу объяснить через печень и на возраст некоторых не посмотрю.

— Саша, Саша, спокойно! — встав между Ткаченко и Иванычем, повышенным тоном произнёс Григорий. — Тебя никто не обвиняет. Мы все на взводе из-за потери самой ценной вещи в нашей «хате», поэтому возникают даже самые невероятные версии. Давайте лучше все успокоимся и придумаем, как нам жить дальше.

— Да никак! — спокойно ответил Валера и улёгся в свою любимую позу. — Скоро проверка закончится, я постучу в тормоза, придёт продольный, и я с ним потрещу за наш телефон. Если всё нормально будет, то вечером он нам его обратно принесёт, а мы ему двадцатку переведем на «киви». Ни у кого не будет возражений скинуться по пятачку?

— Конечно, скинемся! — ответил за всех Гриша, посмотрев на Ткаченко и получив от него в обратку кивок согласия.

Разговор Валеры с дежурным по продолу проходил в коридоре и был недолгим. Вернувшись, Чурбанов огласил нелицеприятный вердикт: действительно, телефон забрал режимник, отнёс к себе в кабинет, поэтому вопрос о возвращении даже не обсуждается ни за какие деньги. И самое печальное, что режимник собирается писать докладную — значит, кто-то из «хаты» должен будет уехать на кичу.

Вечером Иваныч написал маляву Руслану и распорядился наладить «дорогу» с соседями сверху. Александр встал в полный рост на своей шконке и несколько раз сильно постучал кулаком в потолок. Валера открыл окно и громко три раза крикнул: «три-ноль-один!». Сверху открыли окно и крикнули в ответ: «говори!».

— Скинь коня! — прокричал Валера.

— Лови! — донеслось от соседей.

В окне показался толстый канат с мешочком на конце. С помощью самодельного крючка, называемого в тюрьме «удочкой», сделанного из десятка корпусов письменных принадлежностей, Чурбанов, через два ряда решёток, достал и затащил в окно верёвку. Положив записку с адресом получателя, он дёрнул два раза, и конь быстро пошёл вверх по «дороге». Прошло не более часа, когда раздался сильный стук в потолок, и Валера поспешил открыть окно снова.

— Два-восемь-восемь! — послышался крик «дорожника» верхней хаты. — Прими коня!

Валера снова затащил канат с большим «бандюком» на конце, дернул два раза, и «конь» также быстро скрылся. Иваныч, как старший по хате, принял от Валеры заветный пакет, перетянутый скотчем, вскрыл его. Внутри оказался кнопочный мобильный телефон, который Чурбанов незамедлительно включил и начал набирать номер смотрящего по БС. Дождавшись ответа, он передал трубку Степанову.

— Привет, Руслан! — поздоровался Иваныч. — Спасибо тебе большое за тэ-эр-ку. Мы после полуночи тебе её вернем обратно.

Руслан что-то долго говорил в ответ, видимо, расспрашивал о подробностях утреннего инцидента, который описал Иваныч в своей маляве. Собеседник в свою очередь отвечал смотрящему короткими фразами, явно не желая, чтобы остальные догадывались о предмете их разговора. В конце разговора Степанов молча протянул трубку Ткаченко и встал, уступив переговорную Саше. Все обступили его так, чтобы было слышно, что говорят на обеих сторонах провода.

— Вечер добрый, Александр! — начал разговор Руслан.

— Здравствуй, Руслан, — спокойным тоном ответил Ткаченко.

— Что можешь сказать по сути сегодняшнего происшествия?

— То, что мне, как и всем остальным, очень жаль, что у нас отшмонали тэ-эр-ку.

— Это понятно. А что насчёт того, что ты за два дня до этого с режимником о чём-то тёр в одинаре, а потом он взял и отшмонал «запрет»?

— Это совпадение или подстава. Я так считаю. Ни я, ни Григорий не знаем точного нахождения «курка», поэтому и объяснить никому не могли, где он находится.

— То есть ты считаешь, что это подстава? И от кого она прилетела, по-твоему?

— Я думаю, либо от опера Володи, который узнал, что я не буду платить лимон за то, чтобы остаться в этой «хате», либо от кого-то ещё, кто точно знал расположение «курка». В любом случае, кто-то захотел, чтобы меня наказали за непослушание и за отказ платить.

— С тебя Володя миллион запросил за Бэ-эС?

— Да! Не напрямую, а через Валеру. И с Григория тоже.

— Я тебя услышал, Саша! Ты должен понимать, что я буду проверять по своим каналам всё, что вы мне тут рассказали, в том числе и через мусоров. Поэтому я с тебя подозрения не снимаю. В тюрьме рано или поздно всё выясняется, и каждый получает по заслугам. Чтобы объявить человека «крысой», потребуется стопудовый повод и доказуха. Поэтому живи, как жил, и если за тобой ничего «сучьего» нет, то разговор так и умрёт.

— Я знаю, что я прав. Но отношусь к твоим словам с пониманием и готов ответить.

— Хорошо, Саша. Передай, пожалуйста, трубочку Валере.

Чурбанов выхватил ТР из рук Ткаченко и с ногами залез в дальний угол своей шконки. Он прижал к уху трубку и закрыл её снизу ладонью так, чтобы никто из присутствующих не смог разобрать, о чём он говорит. Иваныч при этом сделал звук на телевизоре громче и отвёл сокамерников к двери, предоставив Валере возможность спокойно поговорить со смотрящим. Гриша решил воспользоваться этой паузой и расспросить о «дороге».

— Владимир Иванович, поясни, пожалуйста, как верхние камеры с нижними связываются, мы уже видели, но как 301-ая передала нашу записку дальше по стене горизонтально? Там ведь между ними и «котловой хатой» камер семь будет.

— Всё очень просто, — с удовольствием начал объяснять Иваныч. — Соседние по горизонтали «хаты» связываются между собой либо «парашютом», либо «раскруткой», либо «прострелом». Объясню по порядку. «Парашют» делают, когда между «хатами» препятствий много. Например, стена или угол какой-нибудь, или когда ветер хороший попутный. Распускается носок на нитки, из этих ниток сплетается косица, к концу привязывается простой полиэтиленовый пакет как парашют и запускается по ветру, а в соседней «хате» ловят такой же «удочкой», как у нас.

«Раскрутка» — это когда из соседних камер высовывают в окна крючки длинные, на одном из них — нитка с грузом, а на другом зацепы. Тот, который с ниткой, раскручивают на крючке как пращу, и запускают в сторону соседей, которые стараются эту нитку поймать своим крючком с помощью этих зацепов.

А «прострел» — это когда нитка привязывается к бумажному дротику, сделанному в виде конуса с грузиком на острие и через трубку, как индейцы Амазонки, плевком простреливается в нужную «хату», обычно расположенную напротив в другом корпусе. Нитки затем фиксируют за «решки» узлами, и, когда надо наладить «дорогу», то к концу нитки привязывается канат и затягивается в хату. Так все камеры между собой связываются, и получается «дорога».

— А из чего канаты делают? — поинтересовался любознательный Гриша.

— Простыни обычно режут на полоски сантиметра по три, делают косицу и связывают в канаты. Иногда такие канаты достигают ста метров в длину. Если на Бутырку посмотреть вечером с внешней стороны, то можно увидеть, как «дорога» работает, как «бандюки» с грузами летают вдоль стен и услышать, как «дорожники» кричат в окна.

Рассказ Иваныча прервал закончивший разговор Валера.

— Гриша, ты будешь с семьёй общаться? — спросил Чурбанов нервным голоском.

— Да, конечно, если можно.

— Можно! Только попроси, чтобы перезвонили и пятьсот рублей на этот номер положили. Нам тэ-эр-ку надо будет вернуть ночью уже с пополненным балансом, поэтому кто в состоянии заплатить пятьсот рублей, тот пусть и общается, — произнёс Валера и посмотрел на Сашу.

— Я в состоянии оплатить за себя и больше! — с надрывом ответил Чурбанову Александр.

— Не надо больше, надо пятьсот, — спокойно парировал Валера и, обратившись к Григорию, продолжил. — Тогда как поговоришь, дай трубку Александру. Да, и не забудьте предупредить своих, что ближайшие несколько дней мы будем без связи, чтобы не волновались. Я договорился с Русланом, он нам на днях подгонит другую трубу, так что готовьте по пятёрке с носа.

Гриша погрузился в переговорную, Саша сидел и читал за «дубком», а Валера с Иванычем отошли к тормозам и стали шептаться. Было заметно, что оба нервничают и о чём-то спорят. Но что конкретно они обсуждали, слышно не было даже навострившему уши Александру, который больше других горел желанием найти виновных в истории с телефоном.

Четыре дня, в том числе и выходные, 288-ая камера жила без связи. Мало что изменилось в жизни сокамерников — тот же распорядок дня, те же игры в нарды и шахматы, просмотр телевизора, прогулки, стирка, уборка, готовка. Вечерних выходов в эфир и общения с близкими явно не хватало. Раньше, даже не замечая этого, Гриша, начиная с обеда, уже с нетерпением ждал наступления восьми часов — времени, когда он услышит родной и любимый голос, узнает последние новости по своему делу и о событиях в семье и у друзей. После разговоров Григорий долго смотрел телевизор, переваривая полученную информацию и усваивая положительный заряд энергии. А теперь уже в десять вся камера ложилась спать, с тоской вздыхая о былых вечерах.

В понедельник с утра к Грише примчался адвокат. Его забрали почти на весь день из камеры. Роман отчитался о проделанной им работе за последние две недели, выслушал рассказ своего клиента обо всех коллизиях последних дней, посетовал на то, что следователь по делу Валерия Черноус отказывается от встречи с ним и всячески затягивает следственные действия, которые Шахманов хотел бы провести.

— Рома, тебе Лариса передавала мою просьбу относительно Животковых? — задал мучающий его вопрос Гриша.

— Ты имеешь в виду, почему Антон отказался от твоего финансирования?

— Финансирование — это громко сказано! Я бы назвал это обязательствами перед попавшим в беду другом. Оплату услуг адвоката и выплату зарплаты, пока я нахожусь здесь и прикрываю их задницы, нельзя назвать финансированием! Разве я не прав?

— Конечно, прав! — подтвердил слова Гриши адвокат. — Но это ваши дела, в которые я лезть не хочу и не буду. Как мне сказал Валера Смирнов, к Животковым пришла их «крыша» и наговорила разных гадостей про тебя.

— Леша Бытко, что ли?

— По-моему, да.

— И что же он такое про меня наговорил, что друзья от меня отвернулись?

— Опять же, по словам Смирнова, этот Бытко сказал, что читал протоколы твоего допроса, где ты даёшь показания на своих друзей и тянешь их за собой. И что их арест — это только дело времени. Он потребовал от них внушительную сумму денег, чтобы спасти их от тюрьмы и провести по делу как свидетелей.

— Но это же неправда! — возмутился Тополев и даже вскочил со стула. — Ты же можешь им рассказать, как оно на самом деле! Ты же читал и копировал все мои показания. Покажи им копии моих допросов, убеди, что он врёт и вымогает у них деньги.

— Успокойся, Григорий! — громко и чётко произнес Роман, продолжая сидеть за столом. — Присядь-ка! — и, дождавшись, когда его клиент успокоится и сядет обратно, продолжил. — Я по телефону разговаривал с Антоном и рассказал ему точь-в-точь, как ты сказал, даже предложил встретиться и показать всё, что у меня есть по твоему делу. Но он категорически отказался и сказал, что больше тебе не верит, что ты их всех предал, обманул и подставил. Поэтому он не желает иметь с тобой никаких дел.

На Грише не было лица. Это был самый сильный удар из всех, которые за последнее время регулярно получал Тополев. Находясь в заточении, он продолжал верить в две неизменные вещи — в преданность жены Ларисы и в дружбу Саши и Антона Животковых. Опираясь на эти два постулата, он был готов всё вытерпеть и всё пережить, бороться до конца и держать язык за зубами. Но теперь, когда у него из-под ног выбили одну из основных опор, он почувствовал пустоту и безысходность. Ему захотелось уйти из адвокатской комнаты в камеру, лечь на шконку и крепко заснуть часов на двенадцать.

— Давай не будем расстраиваться и убиваться по этому поводу! — посоветовал, почувствовавший изменение в поведении Гриши, адвокат. — Поверь мне, когда человек попадает в тюрьму, от него отворачиваются почти все. И только единицы доходят с ним до победного конца. Если к каждой такой потере относиться так тяжело, то до освобождения ты можешь не дожить. Мало кто захочет впустить в свою припарафиненную жизнь запачкавшегося тюрьмой человека, даже и своего когда-то лучшего друга. Поэтому просто смирись с этим фактом, переверни страницу и пойдём дальше. Согласен со мной?

— Согласен, — грустно ответил пришедший в себя Гриша. — Смирнов-то хоть на моей стороне?

— Валера?! Да. Он тебе пока предан. Но опять же, ключевое слово — пока…

Они еще минут пять пообсуждали стратегию поведения со следователем, варианты действий на случай закрытия Гриши в ШИЗО и перевода в другую камеру. Затем попрощались, договорившись увидеться в середине ноября.

Оказавшись снова на сборке, Григорий удивился тому, что на этот раз народу в «стакане» было значительно меньше, чем в первый раз, ему даже удалось присесть на лавочку.

Вместе с ним ожидали вывода пятеро, один из которых был похож на бомжа. Конечно, разговорились, делясь своими проблемами и «делюгами». Троих арестовали за хранение наркотиков, причём реальным наркоманом из них был только один. Он действительно уже давно баловался гашишем, и его взяли на «закладке», когда он шёл за очередной дозой. Наркоман сразу же признал свою вину и сейчас ждал «пятиминутки» — консилиума тюремных врачей и психологов для определения степени его зависимости и вменяемости, которые решат его дальнейшую судьбу — срок заключения и место отбывания наказания. Такая пятиминутка проходила несколько раз в месяц, и на неё тягали всех со статьями по наркотикам и незаконному обороту психотропных веществ.

Остальные двое, как под копирку, рассказывали одну и ту же историю: на обочине голосует симпатичная девчонка, они останавливаются, соглашаются подвезти, через пару километров пост ДПС, их тормозят «гаишники», осматривают автомобиль и под резиновым ковриком — в первом случае пассажирского сидения, а во втором — заднего, находят пакетик с белым порошком. Девушки уже и след простыл. Их мордой в асфальт и в изолятор временного содержания, затем суд об избрании меры пресечения и в Бутырку. Причём отсутствие отпечатков их пальцев на пакетиках не послужило оправданием и даже поводом для сомнения судьи. Четвёртым был взяткодатель, который в метро предложил тысячу рублей сотруднику транспортной полиции, задержавшему его за отсутствие с собой документа, подтверждающего личность, чтобы тот отпустил его, потому что он опаздывал на свидание к девушке. Теперь ему грозит минимум год лишения свободы, и свою девушку он, видимо, ещё нескоро увидит.

Разговорить Бомжа было сложнее всего. На вид ему за пятьдесят, нелюдимый, абсолютно заросший мужик с грязной головой и бородой, в которых были заметны явные колтуны. Одежда его была давно нестиранной и попахивала. В руках он держал небольшую железную коробочку, которую то и дело прижимал к груди, как грудного ребенка. Гриша подошёл к нему вплотную, заглянул в глаза и ужаснулся. На него смотрел получеловек — полузверь. Он узнал бы этот взгляд из тысячи — взгляд душевнобольного человека, заколотого транквилизаторами. И тем не менее он решил заговорить с ним.

— Привет! Меня Гриша Тополев зовут. А тебя как?

Зверочеловек вдруг неожиданно обмяк, в его взгляде появилась искра разума, он отодвинулся от стены и произнёс:

— Привет! Меня зовут Вася, а фамилию свою я не помню.

— Ты из какой камеры, Вася? — ласково и уважительно продолжил опрос Григорий.

— Я с «КД», — также тихо и спокойно ответил Василий.

— Кошкин дом! — пояснил всем наркоман. — Меня там держали несколько недель, когда у меня ломка была. Это отдельно стоящий корпус Бутырки, там содержат только сумасшедших и сильно больных. В общем, ад на земле! Камеры убитые напрочь, ни телевизоров, ни радиоприёмников, ничего. Одни уколы и таблетки, да ещё и дубинками по хребту ежедневно бьют, чтобы в страхе держать. Видимо, его там закололи феназепамом или галоперидолом. Там таких экземпляров пруд пруди.

Василий улыбнулся, открыл свою коробочку, достал оттуда фотографии и протянул их Грише.

— Это мне? — переспросил Тополев.

— Да! Посмотри. На этих фотографиях я и моя семья. Может быть, ты кого-нибудь узнаешь и поможешь мне?

На одном фото были изображены молодые, красивые, счастливые и улыбающиеся мужчина с женщиной лет тридцати на фоне большого загородного дома. На другом они же с двумя маленькими детьми, на третьем — мужчина, видимо, со своими родителями на фоне дорогого внедорожника, на четвёртом он же в хорошем костюме в большом кожаном кресле рабочего кабинета.

— Кто это? — переспросил Гриша.

— Это я с женой, с детьми и с родителями, — гладя по картинкам пальцами правой руки, пояснил Василий.

— Не может быть! — подумал Тополев. — Этот бородатый, заросший старик в лохмотьях никак не ассоциировался с молодым, успешным бизнесменом и счастливым семьянином с фотографии.

В полумраке камеры сборки сложно было разобрать истинные черты лица Василия, скрытые под зарослями волос на голове и лице, тем не менее, вглядываясь и сравнивая внешности на фотографии с подлинником, Григорий стал замечать схожесть.

— Что же с тобой случилось, Вася? И сколько ты уже здесь сидишь?

— Я не помню… — робко и тихо ответил несчастный узник, напомнивший Грише Эдмона Дантеса из романа Дюма «Граф Монте-Кристо», заточенного в Замке Иф.

— И по какой статье сидишь, тоже не помнишь?

— Нет… не помню… — задумчиво и как-то безразлично ответил Василий.

— Судя по длине волос, он не стригся уже несколько лет, — заметил один из таксистов-неудачников.

— Кобздец! Закололи парня до шизухи, не выберется теперь уже, — заключил бывалый наркоман. — Много таких по централам сидит, проплаченных сидельцев. Сперва рейдеры или менты у них бизнес и недвижку отжимают, а потом, чтобы не боролись, заводят уголовные дела липовые и в тюрьму. А тут уже если признанку выбить сразу не получается, то переводят в дурку и закалывают лекарствами до шизофрении, а потом либо в сумасшедший дом до конца жизни, либо сами вздергиваются на «решке».

Дверь «стакана» открылась, и уже знакомый Грише выводной по кличке «Майонез» махнул ему рукой, подзывая к себе.

— С Бэ-эСа ещё есть кто, кроме тебя? — спросил он подошедшего к нему Тополева, выводя его из «стакана».

— Нет, я один.

— Сейчас дождёмся ещё одного от адвоката и пойдём. Вы у меня последние остались, — сказал Майонез и прислонился к стенке рядом с Григорием.

— Слушай, а ты случайно не знаешь, что это за чел там такой весь волосатый со мной в одном «стакане» был? — воспользовавшись случаем, полюбопытствовал Тополев.

— Конечно, знаю! Его многие тут знают. Он уже почти три года на Ка-Дэ сидит.

— А что с ним случилось?

— У него была большая строительная компания в Москве. Кому-то из власть имущих его бизнес очень понравился. Против него завели фиктивное уголовное дело и посадили. Бизнес отняли. Он поначалу боролся, к нему адвокат чуть ли не каждый день ходил, и даже у него чего-то получаться стало по его делу, как вдруг погибает его семья в автокатастрофе, говорят в предумышленной. Вот он с ума и сошёл.

— А почему его не отправляют на лечение в специализированную клинику?

— Видимо, кто-то с очень мохнатой лапой заинтересован, чтобы его тут держали как можно дольше, пока не преставится. У него ещё организм на редкость крепкий, потому как, сколько в него всей этой гадости колют, другой бы уже давно «крякнул», а этот всё живёт. Правда, память напрочь потерял, даже фамилию свою не помнит.

— А какая у него фамилия?

— А тебе зачем? — злобно хмурясь, спросил Майонез, отрываясь от стены. — Были тут охотники помочь бедняге, ничем хорошим ни для них, ни для него это не закончилось. И не думай даже об этом. Тут такие деньжищи замешаны, что укатают только так.

Вскоре привели еще одного БСовца, и тройка мирно побрела в сторону своего корпуса. Когда Гриша зашёл в камеру, то обнаружил, что Саши Ткаченко там уже не было, и его шконка была пустой. Валера с Иванычем суетились рядом с дубком, накрывая поздний обед. Они специально не садились есть без Гриши, чтобы сделать трапезу по-семейному совместной. Теперь, после отказа и выдворения Александра, Тополев оставался для Валеры последней дойной коровой, которую надо было беречь, ублажать и веселить. Чурбанов поведал, что Сашку забрали ещё утром, почти сразу после того, как Гриша ушел к адвокату и до сих пор больше никого не приводили.

16 часов провел Ткаченко на сборке со всем своим скарбом. В этот день к нему приходил адвокат, но так и не дождался своего клиента, потерянного в дебрях тюремного замка. Три раза дежурный по корпусу свиданий и встреч отправлял запрос на вызов Александра, но все три раза приходил ответ, что заключенный с такими данными не найден. Это была своеобразная месть опера Володи за отказ оплачивать его услуги. Измученный неизвестностью и продрогший насквозь в холодной камере распределителя, Саша только в районе трёх часов ночи следующих суток попал в общую хату ноль восемь. В ту самую, которой так пугали его Чурбанов и Степанов. Они-то и поспешили уверить Гришу, что Ткаченко там обязательно разорвут, как только узнают, что он сдал их «курок».

Вечером, после девяти, дверь камеры открылась, и на пороге появился невысокий и плохо пахнущий мужичок в резиновых тапочках, тренировочных штанах, в тельняшке и с «машкой»под левой подмышкой. Он поздоровался, представился и спросил разрешения войти в светлую «хату» на воровском ходу. Звали его Денис Сергеевич Приходько.

Перевели его в 288-ую с «кичи», где он провёл пять суток. До этого он сидел в 221-ой пока, в камере не провели шмон и не нашли в его постели сим-карту. Он, естественно, ни сном ни духом — понятия не имеет, откуда она там взялась — сотового телефона в их камере никогда не было. Но в этот же день Приходько отправили в ШИЗО.

Выслушав подробный рассказ штрафника, Иваныч подытожил:

— Спецом к нам кинули, как предупреждение, мол, ещё раз — и тоже поедете в изолятор…

— Помыться бы вам, любезный! — обратился к Денису Валера. — А то возле вас дышится, как на Медеу.

Приходько с удовольствием согласился и, расстелив скрутку на свободной шконке, разделся до трусов и принялся плескаться в раковине. Тщательно помыв с шампунем, полученным от Валеры в долг, голову и плечи, он поочерёдно занёс ноги в раковину и так же тщательно их вымыл. После водной процедуры, как следует, вытерся принесённым с собой полотенцем и вымыл за собой раковину и пол, после чего счастливый спросил разрешения лечь на свою шконку.

— Поймите, я пять суток на ногах. Возраст уже не тот. Очень хочется полежать и выспаться.

— Конечно, ложись! — тоном руководителя разрешил Иваныч. — А тебе сколько лет-то полных, Сергеевич?

— Пятьдесят пять! — поднимаясь на свою пальму, похвастался Денис.

— А что, там на киче нельзя ложиться? — спросил удивлённо Гриша.

— Почему же, можно, но только с 21 до пяти утра. Я так рано заснуть не могу без таблеток. Вот и мучаюсь до часа ночи. В пять приходит дежурный, пристегивает шконку к стене и оставляет только малюсенький стульчик, на котором лишь половина попы умещается, и такой же крошечный столик. Если ляжешь на пол или заснёшь сидя за столом, сразу же стучат в дверь и требуют встать. И потом: кровать такая жёсткая, а матрас такой тоненький, что спать больно. Зато кормят усиленно, лучше, чем в камере. Но очень холодно.

— Ты давно сидишь-то? — включился в расспрос Валера.

— Три месяца уже. Как в начале августа закрыли, так на Бэ-эСе и сижу.

— А что за беда-то у тебя, Сергеевич? — продолжил Валера.

— Так мошенничество с недвижимостью в особо крупном размере, — с гордостью и некими нотками важности в голосе ответил Приходько.

— Ты уж прости меня, Денис, но, при всем уважении к тебе и твоему возрасту, ты никак на мошенника, а тем более с недвижимостью, да ещё и в особо крупном размере не тянешь, — веселясь и задорно забрасывая в рот орешки, высказался Чурбанов.

— Вот и я ментам то же самое говорил! — рисуясь перед новыми сокамерниками, залепетал Денис. — Какой из меня преступник?! Я сам жертва обстоятельств.

— Сергеич, не томи! — включившись в беседу, полюбопытствовал Григорий. — Рассказывай, жертва, со всеми подробностями за что тебя посадили. Может, мы тебе каким советом и поможем.

— Ну, так я и говорю, за квартиру свою родную, от мамки с папкой мне доставшуюся, я здесь и чалюсь. Хорошая уж больно квартирка-то, трёхкомнатная, с двумя балконами, прямо рядом с Савеловским вокзалом. Но так расположена хитро, что ни поездов не слышно, ни шума дороги. Ремонт там справил недавно совсем…

— Про квартиру ясно всё, — прервал его Иваныч. — Ты про делюгу рассказывай!

— Про делюгу, значит, про делюгу, — загнусавил Приходько и продолжил. — Завелась у меня в начале этого года сожительница. Ничего так бабёнка — ладненькая, нескандальная. Кормила меня и водки подливала, не скупясь, ну и сама, конечно, со мной не ленилась выпивать. В общем, жили душа в душу…

— Сергеич, а ты женат-то был когда-нибудь? — снова влез в повествование квартирного мошенника Гриша, предугадывая дальнейшее развитие событий. — Родственники-то у тебя есть какие-нибудь?

— Да на кой мне эта жена?! Одни проблемы с этими женщинами. Не был я никогда женатым и не собираюсь, а все мои родственники на Митинском кладбище лежат, меня дожидаются.

— Рассказывай дальше, рассказывай! — веселясь ещё сильнее, сказал Валера.

— Ну так вот, жили мы, не тужили, как вдруг в конце июля приходит моя разлюбезная и говорит, что продала мою квартиру и что у меня трое суток на то, чтобы съехать и освободить жилплощадь. Я ей говорю, куда ж я съеду, если это моя единственная квартира? Она мне — ничего не знаю, выметайся. Я дождался, когда она уйдёт, и к соседу. Он у меня шибко образованный по юридической части. Рассказал ему, что и как. Вот он мне и посоветовал в ментовку пойти и заявление написать, а до этого мы с ним вместе съездили в регистрационную палату и подали заявление об отмене сделки купли-продажи.

— А бумаги по сделке купли-продажи квартиры в регпалату сожительница твоя подала по доверенности от тебя? — поинтересовался Гриша.

— Выходит, что так!

— А доверенность-то как ты ей подписал? Не читая, что ли?

— Пьяный, наверное, был, не помню совсем. Приезжал к нам мужик какой-то солидный с портфелем. Всё бумажки мне какие-то давал на подпись. Может, он и был нотариус.

— Ну, а менты чего? — еле сдерживаясь от смеха, спросил Чурбанов.

— А что менты?! В дежурке меня выслушали и отправили к капитану Миронову, который сперва меня допросил как свидетеля, а потом пообещал наказать виноватых и взял телефон Люськи–стервы. А через три дня пришёл ко мне домой вместе с Люськой и арестовал, надев наручники.

В суде Савеловском следачка молоденькая сказала, что я, обладая злым умыслом, взял деньги за проданную мной квартиру у потерпевшей, которой, как на грех, оказалась как раз Люська, а потом пошёл и отменил сделку, не вернув деньги потерпевшей, тем самым всех обманул и решил ещё ввести в заблуждение органы дознания. Я спросил, конечно, судью, где же тогда деньги за мою квартиру, я бы их вернул тогда, если бы знал, где они. Так она мне ответила, что место нахождения денег для суда неважно и, что, скорее всего, я их уже все прокутил и пропил. Прикиньте, там же мильоны!!! Как их можно пропить так быстро?!

— Люська твоя с Мироновым либо уже была в сговоре, когда знакомилась с тобой, либо вступила в сговор, когда ты заявление ему накатал, — подытожил немало повидавший в жизни Иваныч. — Теперь они тебя тут держать будут, пока ты им сам квартиру официально не отпишешь.

— Вот! То же самое мне наш бутырский опер Володя сказал, — подтвердил слова Степанова Денис. — Он сегодня, когда меня с кичи освобождал, долго со мной разговаривал. Рассказал, что знает этого Миронова и Люську мою тоже знает, что они давно на этой теме сидят и не одного меня на квартиру развели. Этот мент савеловский специально подыскивает одиноких с квартирами и подсылает к ним свою напарницу, которая спаивает нашего брата и потом своего нотариуса привозят и обтяпывают дельце. А дальше дело техники. Это мне ещё повезло– могли напоить какой-нибудь барбитурой и выкинуть пьяным за городом, где бы я загнулся окончательно.

— И предложил наш Володенька наверняка тебе помощь? — уже не смеясь, предположил Валера.

— Да, точно! Он предложил мне помочь выйти отсюда за половину квартиры. А мне-то одному куда трёхкомнатная?! Я вполне в однушке до конца жизни смогу перекантоваться, заодно не буду провоцировать мошенниц всяких с мошенниками.

— Молодец Вова!!! — с восторгом произнёс Иваныч. — За всё берется, на всём зарабатывает.

— А как он обещал тебе помочь? — поинтересовался Гриша.

— Я не очень-то понял, если честно. Он говорил, что скоро приведёт ко мне нотариуса, в присутствии которого я дам доверенность знакомому ему юристу на ведение моего дела. После этого он сделает всё от него зависящее, чтобы меня освободили и вернули квартиру, которую мы вместе с ним продадим и поделим деньги.

— И ты согласился? — в один голос спросили Гриша и Валера и улыбнулись друг другу.

— Конечно, согласился! Он же меня освободить обещал, да и целую половину от квартиры отдать.

— Ладно! Спать давайте! — обрубил общение сокамерников Иваныч, пресекая обсуждение обмана со стороны опера Володи, которое ни в коем случае нельзя было допустить, дабы не навлечь на себя гнев сильного мира сего.

На следующий день наивного бытового пьяницу перевели в другую камеру, к наркоманам, подальше от образованных и юридически подкованных мошенников — от греха, чтобы они своими умными советами не сорвали планы находчивого опера. Камера два-восемь-восемь осиротела на одного сидельца почти на неделю. Гриша по совету Валеры переехал на место Саши Ткаченко поближе к окну, потому что после того, как на централе в конце октября включили отопление в камере, на прежнем месте стало жарковато. Иногда ребята спали даже с приоткрытой форточкой, а днём ходили в шортах и футболках.

Дни тянулись, как обычно, долго. Валера с Гришей ждали, когда опер решится на непосредственный контакт для закрытия денежного вопроса. Иваныч скучал в ожидании начала судебного процесса, заседание которого было назначено на первые числа декабря. Через три дня после прощания с Денисом Приходько по «дороге» вечером пришла ТР, и жизнь в «хате» снова заиграла цветными красками. Снова возобновилось общение с родными и близкими, снова разыгрались эмоции, и проснулся интерес к жизни.

6 ноября 2014 года в 11 часов открывший дверь камеры выводной потребовал Тополева «налегке». Гриша знал, что сегодня адвокат точно не должен был прийти, а свидания он ни с кем не требовал, поэтому с искренним любопытством спросил сотрудника: куда и кто его вызывает, тем более этого дежурного по этажу они всей хатой хорошо знали и поддерживали коммерческие отношения. Но тот наотрез отказался раскрывать конечный пункт их похода.

По известному уже маршруту Григорий пересёк половину тюремного замка и оказался в адвокатском корпусе. Только на этот раз его провели чуть дальше камер сборки, прямо по светлому коридору, где они повернули направо и уткнулись в небольшую пластиковую дверь. Там был ещё один длинный коридор с открытыми маленькими комнатами по обе стороны, в которых находились кабинеты оперативного и режимного составов следственного изолятора.

В пятой по счёту комнате сидел за небольшим деревянным столом, сделанным ещё при Советском Союзе, знакомый Грише оперативник Владимир Клименко. Выводной постучал в открытую дверь и завёл Тополева.

— Вы свободны! — тихо скомандовал капитан охраннику, который незамедлительно покинул ненавистный ему коридор, где его самого неоднократно допрашивали по поводу появления на вверенном ему продоле различных «запретов». — Присаживайся, — так же тихо предложил Клименко, указывая Григорию на единственный стул в его комнате.

— Доброе утро! — тоже тихо поздоровался Тополев.

— Привет! — уже более громко произнёс Владимир и, не поднимая глаз, продолжил что-то писать в своем блокноте, дожидаясь, что приглашённый сам начнёт разговор.

Гриша тем временем, воспользовавшись паузой, с любопытством изучал убранство оперской и пейзаж за окном, на котором тоже были внешние решётки, но не такие безобразные, как у них в камере. Комнатка была квадратов шесть, не больше. Кроме стола, кресла и стула в ней были ещё два чёрных шкафа для бумаг и для одежды. На полках стояли папки с отчётами за 12-ый и 13-ый годы. Вид из большого окна был привлекательным. Часть улицы, жилой дом, парковка автомобилей и прохожие напомнили о том, как хорошо на воле и как уже все обрыдло в тюрьме. Клименко первым нарушил молчание и начал разговор издалека.

— Ну, что, как дела?

— Хорошо.

— Как отношения с сокамерниками?

— Прекрасные. Товарищеские.

— Никто не беспокоит?

— Нет… А что? Кто-то должен беспокоить?

— Я не знаю. Тебе виднее, кому ты остался должен на свободе огромные деньжищи.

— Какие деньжищи? — недоуменно спросил Гриша и поёжился на стуле. — Кому должен?

— Фамилии Гинзбург, Тростанецкий тебе о чём-нибудь говорят? — посмотрев прямо в глаза Тополеву, снова тихо спросил опер.

— Да, говорят. Это мои знакомые.

— Ну так вот, эти твои знакомые по различным каналам вышли и на меня и на блатных и уверили, что ты должен им полмиллиона долларов. Якобы у них есть твоя расписка, и они хотят за определённый процент вытрясти эти деньги из тебя. Сам понимаешь, сумма немаленькая, поэтому интересантов в получении с тебя денег немало. Пока я, естественно, всех сдерживаю, но и от тебя тоже многое зависит.

— Они говорят, что у них есть расписка? — абсолютно спокойным и уверенным в себе голосом спросил Гриша.

— Говорят, что есть, — игриво ответил оперативник.

— Так пусть пришлют копию. Очень хочется на неё посмотреть перед тем, как вступать в какие-либо переговоры.

— Хорошо, — не ожидав такой реакции, согласился Володя. — Я попрошу их отправить фотку в «Вотсап».

— Да! Пусть присылают. А пока даже говорить не о чем.

— То есть ты хочешь сказать, что никакого долга нет, и эти господа, пользуясь твоим нахождением в тюрьме, пытаются тебя развести на бабло?

— Я хочу сказать, что хорошо знаю мошенников и ранее судимых Гинзбурга и Тростанецкого по кличке «Трост». Сам Игорь Гинзбург, проживающий в Израиле, должен мне и моей семье порядка двухсот пятидесяти тысяч долларов, а его подельник «Трост», ранее работавший в моей компании советником по связи с преступным миром, всегда пытается поймать рыбёшку в мутной воде. Поэтому я очень хочу увидеть от этих господ любое подобие документа о моём долге, чтобы через вас подать заявление в правоохранительные органы о вымогательстве и угрозах причинения насилия.

— Уверен, что до этого не дойдёт, Григорий Викторович, тем более, что мы собираемся с вами поддерживать дружеские отношения и не допустим ничего подобного, — произнёс Владимир и ещё более тихо и заискивающе посмотрел в глаза Тополеву.

— По поводу наших с вами дружеских отношений… — также тихо, но жёстким тоном ответил Гриша. — Я готов рассматривать коммерческие отношения, но только лично с вами, без посредников, чрезмерных накруток и по «рыночным ценам». И только после данных вами моей жене гарантий. — Григорий взял лист бумаги и карандаш со стола, нарисовал единицу с шестью нулями и перечеркнул надпись крест накрест. Указал на это пальцем и произнёс. — Вот это я точно платить не буду! Пускай Валера дураков в другом месте ищет.

Клименко с большим интересом взглянул на Тополева и даже, приподняв брови и раскрыв пошире глаза, гукнул.

— Если вы сами готовы на контакт со мной или с моими родственниками, то вот вам телефон моей жены для связи.

Гриша на этом же листке написал номер Ларисы и подвинул его поближе к оперативнику. Володя открыл средний ящик стола и одним движением отправил туда бумажку с записями.

— Я надеюсь, всё, что мы с вами обсуждали останется между нами? — подытожил разговор оперативник. — Я провел с вами разъяснительную беседу на тему пребывания в следственном изоляторе и опросил вас насчёт поступившей мне оперативной информации.

— Договорились. Именно так я и расскажу в камере о нашей встрече.

Клименко поднял трубку стоявшего на его столе стационарного телефона и набрал четыре цифры. В трубке послышался доклад дежурного. Когда голос смолк, Владимир попросил забрать у него арестованного и отвести обратно в камеру. Ровно через минуту Гришу уже вели мимо адвокатских кабинок назад в тёмную пасть тюрьмы.

Разумеется, по возвращении не обошлось без подробных расспросов, особенно усердствовал Валера, который одновременно боялся и надеялся на эту встречу. Тополев, как и договаривался с Володей, отделался кратким описанием разговора. Однако подчеркнул, что не получил пока прямого ответа на своё предложение — передать деньги непосредственно оперу взамен на гарантии.

— Я оставил ему номер телефона Ларисы, — медленно сказал Григорий. — И, как я понял, он взял паузу на размышление. Поэтому, Валер, он может связаться и с Ириной, так что предупреди её вечером. Мяч теперь на его стороне, и нам с тобой только остаётся ждать.

Чурбанов был несказанно счастлив такому итогу встречи и даже не мог этого скрыть. Он ходил по камере, часто поправляя падающий на лоб чуб, задорно рассказывал, как ему видится их дальнейшее совместное проживание в «хате», как они вместе будут весело встречать Новый год и Рождество, как в тепле и комфорте проведут холодную зиму. А летом, проводив Иваныча в лагерь, вместе попробуют уйти под домашний арест.

Гришу тоже устраивало такое развитие событий. Конечно, он и не собирался платить оперу даже по 50 тысяч — столько стоит аренда хорошей двухкомнатной квартиры в Москве. Да и возможности такой, как оказалось в свете последних событий, у него не стало. На этой неделе Григорий уже отказался от походов в спортзал. Не хотел контактов с тамошними завсегдатаями, которые только и рассказывали о годах, проведённых в следственных изоляторах в борьбе с системой, об огромных «конских» сроках, которые получили их бывшие сокамерники, так же не признавшие своей вины, и о полном отсутствии презумпции невиновности в нашей правоохранительной системе.

Несомненно, ему хотелось как можно дольше продлить пребывание в уютной, по сравнению с общей, камере, но он уже был и морально, и физически готов к переводу и выделил себе ещё максимум неделю поморочить голову Валере, так, чисто для получения удовольствия от этого процесса.

Отказ от спортзала был связан не только с переходом в режим глобальной экономии, но в большей степени с подавленностью и чувством нарастающей тревоги после встреч с посетителями качалки. Тополев необъяснимым образом чувствовал, что путь борца с несправедливостью — не для него. Его совсем не прельщала перспектива длительного нахождения в СИЗО, связанная с затягиванием следственного процесса, отказом давать показания, поиском правды и борьбы с ветряными мельницами, чем занималось большинство незаконно, по их мнению, арестованных. Гриша почти сразу, оказавшись в заточении, понял, что систему побороть невозможно. И, как ему говорили умные и опытные люди, если тебя после ареста в суде отправили в следственный изолятор, а не домой в качестве подследственного, то тебе точно дадут срок. Но вот какой — зависит только от тебя самого и никак не от адвоката, какой бы сильный и опытный он ни был.

Поэтому в голове Григория созрел план действий, основанный на его текущем финансовом и морально-волевом состоянии. Основными его задачами было скорейшее завершение следствия, перевод дела в суд и проведение суда в одно заседание, желательно — с получением минимального срока. Условного, конечно. Для сокращения срока следственных действий необходимо было чистосердечное признание, которое он готов был сделать. Однако, по словам его адвоката, следователь Валерия никак не соглашалась на встречу с Романом. Поэтому Тополев решил написать заявление на имя Черноус с просьбой посетить его в СИЗО для снятия признательных показаний по делу и передать его не через Шахманова, а через администрацию тюрьмы. Признание тоже надо было хорошенько обдумать и желательно проговорить его со следачкой, чтобы были и овцы целы, и волки сыты. Вносить в протокол допроса рассказ о реальном раскладе по этому делу было бы роковой ошибкой — необходимо было придумать более-менее реальную историю, подходящую как для следствия, так и для Гриши. И для этого ему очень нужна была Валерия Черноус.

За месяц пребывания в камере Тополев почти наизусть выучил Уголовный и Уголовно-процессуальный кодексы, набрался тюремного опыта, наслушался историй и сделал для себя печальный вывод: в случае доведения до суда настоящих обстоятельств его дела наличие подельников в лице Антона Животкова и Сергея Гнедкова, а также красотки Милены и подробного рассказа об обналичивании средств «Азимут-Гео» через компании Андрюши Южакова, то банальная статья «мошенничество» сразу же пополнится созданием преступного сообщества, неуплатой налогов и незаконной финансовой деятельностью. Всё это вкупе даст минимум лет пятнадцать строгого режима вместо ожидаемых двух общего.

Конечно, было бы приятно, что в этом случае в камере окажутся и теперь уже бывшие Гришины друзья. Но ради сомнительного удовольствия тратить далеко не лишние 13 лет своей жизни совсем не хотелось. Поэтому, несмотря на подлость Антона, приходилось оставлять его в тени преступления, выдумывать новые обстоятельства и, конечно, брать всю вину только на себя.

Приняв окончательное решение, Тополев вырвал из тетрадки листок и написал первое заявление на имя своего следователя, которое на следующий же день передал дежурному на утренней проверке. Валера с Иванычем, естественно, расспрашивали его об этой бумажке, на что Гриша отшутился, сказав, что соскучился по красивым женщинам и поэтому хочет повидаться со своей следачкой.

В этот же день после вечернего созвона с родными Чурбанов поднял вопрос выплаты миллиона рублей ребром, заявив, что опер Володя созванивался сегодня с его женой и просил назвать окончательный срок оплаты проживания в их «хате». Гриша также, поговорив с женой, получил информацию, что сегодня был разговор по телефону и наши требования о передаче денег из рук в руки Клименко отвергнуты.

— Валера, я, как и прежде, настаиваю на личной встрече Ларисы с Володей. Только в этом случае я готов платить за своё нахождение на Бэ-эС, — тёердо и безапелляционно заявил Гриша.

— Ты же знаешь, что это невозможно! — возмущённо, с надрывом сказал Чурбанов. — Он боится встречаться с кем-либо кроме Ирины, поэтому необходимо срочно, в течение ближайших двух-трёх дней передать деньги.

— Почему же? Выход всегда есть. Просто решение может оказаться непростым. Например, при передаче денег вдруг неожиданно окажутся оперативные сотрудники, проезжавшие мимо, и задержат двух симпатичных дам с крупной суммой денег. И я не уверен, что кто-нибудь из этих дам под нажимом не расскажет о реальном предназначении этой суммы.

Или вот тебе другая ситуация: Ирина получает завтра деньги, отдаёт их Володе, а тот берёт и нарушает данные им обязательства. В этот же день, поверь мне, к ней приедут очень неприятные люди — знакомые Ларисы — и попросят вернуть не только миллион, но и некоторую сумму сверху за моральный ущерб и их работу. Надо тебе это?

— А что ты сразу в крайности какие-то лезешь? — совсем раздухарившись, перешёл на полукрик Валера. — Я никому не позволю со своей женой так себя вести! Даже в мыслях!!!

— Да успокойся, ты! — тихо и слегка пренебрежительно парировал Тополев. — Если кроме озвученного тобой варианта передачи денег больше нет, то, значит, и никакой передачи не будет!

— Как так, не будет? — опешив от такого решения, зачмокал губами Чурбанов.

— Вот так, не будет и всё! — произнес весело и непринуждённо Григорий.

— Ты что, отказываешься от данных ранее обязательств?

— Я отказываюсь от введения в заблуждение близких мне людей и твоей жены, — осторожно взвешивая каждое своё слово, произнёс Тополев.

— Это твоё крайнее слово?! — гневно спросил Валера.

— Да, крайнее. Крайней не бывает!

— Ты последствия своего отказа понимаешь? Ещё раз подумать не хочешь? — подключился к разговору Иваныч, находившийся до этого момента в тени и не вмешивавшийся в разговор.

— Всё я прекрасно понимаю! Знаю и расценки по Бэ-эС, и про твои долги Руслану и Ибрагиму слышал и про многое другое. Поэтому считаю дальнейший разговор бесперспективным, — посмотрев на Владимира Ивановича, ответил Гриша.

— Значит, мне передать оперу твой отказ платить деньги? — ещё раз поинтересовался Валера.

— Делай, как хочешь, я всё сказал! Пока у меня не будет с Клименко прямого общения по этому вопросу, я не буду никому ничего передавать.

Валера снова уединился в переговорный угол своей шконки и набрал номер жены. Громко, так, чтобы слышали все присутствующие в «хате», он попросил Ирину срочно связаться с Володей и передать ему отказ Тополева об оплате. Та что-то ещё долго отвечала ему в трубку. Валера, молча, слушал её, и было заметно, что ему не нравится то, что она ему говорит. Закончив разговор, он передал трубку Иванычу, лёг в свою любимую позу мыслителя и мученика и закрыл глаза. Гриша тоже решил пораньше лечь спать и, раздевшись, запрыгнул к себе на «пальму».

— Завтра уже могут перебросить в общую камеру, — подумал он, — поэтому надо поспать и набраться сил перед предстоящим испытанием.

Через мгновение он уже спал крепким молодецким сном, посапывая над терзающим себя за жадность и дрожащим от ужаса перед завтрашним днём Валерой.

С утра Гриша ощутил все последствия вчерашнего разговора с сокамерниками. Разговоры и вообще любые формы общения были прекращены. Ни тебе «доброе утро», ни «здравствуйте». Утренняя прогулка также прошла раздельно. Валера с Иванычем гуляли вместе поодаль от своего ещё недавнего семейника и тихо шушукались. Приёмы пищи на завтрак и в обед также прошли раздельно, по очереди и без слов. Естественно, ни о каких настольных играх и совместных посиделках речи быть не могло. Каждый лежал на своей шконке и смотрел выбранный Иванычем телевизионный канал. Степанов специально решил включить канал «Культура», который прежде никогда не смотрел. И это вместо фильмов и сериалов, которые ещё вчера почти весь день скрашивали быт камеры двести восемьдесят восемь.

Около трёх часов дня в дверь камеры вставили ключи и стали громко открывать замки.

— Ну вот, это уже за мной, — подумал Григорий и спрыгнул с кровати, готовясь встретить известие о переводе в общую «хату». Дверь открылась, и через мгновение в ней оказался огромных размеров молодой парень с несчастным выражением лица и со скруткой под правой рукой. Высокий, темноволосый с короткой стрижкой, с маленькими заплывшими глазками, очень грузным телом, большим животом и тяжёлыми, но пока ещё стройными ногами, он весил, наверное, хорошо за сто пятьдесят килограмм. Его практически силой затолкал внутрь выводной и закрыл за ним с грохотом дверь. Грустный толстяк вздрогнул и стал ещё более несчастным. Гриша на радостях, что это пока пришли ещё не за ним, подошел к парню с широкой улыбкой, забрал его «машку» и водрузил её на свободную шконку со словами:

— Добро пожаловать в «хату» два-восемь-восемь! Проходи, присаживайся за «дубок» и чувствуй себя, как дома.

Иваныч с Валерой настолько опешили от такого поведения Гриши, что некоторое время находились в ступоре. Первым пришёл в себя считавший себя старшим в хате Степанов. Соблюдая тюремный этикет и положуху, дождавшись, когда новичок усядется на скамейке и выпьет предложенный Гришей стакан воды, он начал опрос.

— Меня зовут Владимир Иванович, это Валера и Григорий. У нас у всех статья сто пятьдесят девять — мошенничество. А как тебя зовут, и какая у тебя беда?

— Меня зовут Руслан Ильин, — чуть ли не хлюпая носом от слёз, начал он. — У меня редкая статья — триста двадцать два точка один, пункт два.

— Это что за статья такая? — недоумевая, переспросил Валера.

— Организация незаконной миграции, совершенная группой лиц по предварительному сговору, — грустно ответил Руслан.

— У тебя прямо как от стены отскакивает название! Выучил что ли? — весело подметил Валера.

— За последние девять дней название этой статьи и её полный текст я слышал чаще, чем своё имя. Выучишь тут.

— А где ж ты организовывал эту самую незаконную миграцию? — улыбаясь, спросил Иваныч.

— В Бутово… — грустно ответил Ильин.

— Где? — в один голос закричали остальные присутствующие и громко засмеялись.

— В Бутово! — несмотря на смех, продолжил Руслан. — Я там работал менеджером по приёму жалоб от населения в управляющей компании по ЖКХ.

— И каким же образом ты осуществлял миграцию, да и к тому же незаконную? — продолжая смеяться, спросил Иваныч.

— В том-то и дело, что я не знаю! Ничего я не осуществлял. Нас всей управляющей компанией арестовали неделю назад. Меня вообще с ОМОНом брали в шесть утра. Этот сюжет даже по телевизору показывали, может, видели?

— Нет, не видели. Расскажи.

— Я квартиру однокомнатную снимаю в доме на первом этаже в том же Бутово, недалеко от работы. Так вот, спим мы с моей девушкой, и вдруг дверь с грохотом выбивают, с криками влетают семь «тяжёлых», кладут меня и девушку мордами в пол. Мне ещё пару раз сапогами по ребрам проехались, — Руслан поднял майку и показал большущие синяки на спине и боках. — В таком положении я пролежал пару часов голым, пока обыск в квартире делали.

— Нашли чего? — поинтересовался Валера.

— А что у меня можно найти кроме тараканов? Я бедный парень из Ижевска, приехал в Москву на заработки, устроился менеджером на сорок тысяч в УК, с девушкой познакомился, квартиру снял. У нас с ней один ноутбук на двоих и то, в основном, для скачивания фильмов и для соцсетей. И телевизор с микроволновкой. Остальное всё хозяйское.

— Так почему же тогда тебя так жёстко «принимали»? — влез в беседу со своими непростыми вопросами Гриша. — ОМОН так просто не вызывают на задержание!

— Я и сам думаю… Может быть, из-за моих больших размеров? Хотя, когда меня допрашивали, следователь сказал, что в деле есть показания, что я, якобы, гастарбайтеров устраивал на постой в свободные непроданные квартиры. Поэтому менты подумали, что я главарь и решили так меня запугать.

— Так ты устраивал или нет? — продолжил Гриша.

— Честное слово, один раз по просьбе моего руководителя водил одного «гастера» с вещами в подвал здания нашей управляющей компании — там у нас помещение большое, где они спят, кушают. Их в подвале человек пятнадцать живёт.

— Ты говоришь, вас всей компанией арестовали?

— Да. Потом после обыска меня в Чертановский ИВС привезли. На следующий день в суд — на избрание меры пресечения. Там мы все в одном зале и сидели в наручниках — и начальники, и подчинённые, человек двадцать. Всех по очереди вызывали в клетку и судья арестовывала. Только двух женщин под домашний арест отправила, а остальных — в тюрьму. Вот меня на Бутырку и привезли. Семь дней в карантине просидел из-за праздников, сегодня к вам подняли.

— А что же ты сразу операм и следаку не рассказал, что ты тут вообще не при чём? — искренне возмутился Григорий.

— Я сразу им и сказал, что я обычный менеджер. Причём менеджер по приёму жалоб от населения и никакого отношения к незаконной миграции точно не имею. Но меня и слушать не стали, только по морде лишний раз заехали и сказали, чтобы умолк, — Руслан снова показал синячок над правой бровью в подтверждение своим словам.

— Они теперь всех метут без разбора, — заключил опытный Владимир Иванович. — Видимо, ваша управляющая компания попала под заказ или под мероприятие какое-нибудь. Надо ментам «палку» сделать по данной статье, вот они вас всех и «приняли». А теперь будут фактуру собирать, допрашивать, запугивать, сталкивать лбами и так далее. Кого-нибудь, кто посговорчивее, отпустят, а остальные поедут в Коми лес валить.

— Может быть, и меня отпустят? — жалобно заныл Ильин. — Допросят меня, остальных, разберутся, что я не виноват, и отпустят?

— Это навряд ли! — заключил Валера. — Зря они тебя, что ли, с ОМОНом брали? Как они это объяснять будут вышестоящему руководству? Что, мол, брали невиновного человека по жёсткому, потом извинились и отпустили. Да их поувольняют сразу всех. Дешевле тебе срок минимальный впаять, и все довольны.

— Так ведь я жаловаться ни на кого не буду, пусть только отпустят! Я в Ижевск вернусь к маме и буду там сидеть тише воды, ниже травы.

— Смирись! Ты здесь надолго. Годик точно просидишь… — вынес свой жестокий вердикт Валера, чем сильно расстроил Руслана, на котором и без того не было лица.

— А у вас в камере курят? — с надеждой поинтересовался толстяк.

— Нет! — жёстко ответил Иваныч. — У нас не курящая « хата»! Курить можешь во время прогулки, утром, и то, если дворик большой, и в противоположном от нас углу.

— Как? Только один раз в день? — чуть ли не заныл бедняга.

— Бросать надо курить! — заявил Валера. — В тюрьме это очень накладно обходится, да и проблемы можно нажить. Так что, если хочешь в нашей «хате» закрепиться, с курением завязывай.

После этих слов Руслан окончательно расстроился и сдался. Это заметил Гриша, который благодаря своему характеру не мог сидеть сложа руки в тот момент, когда другой страдает и мучается.

— Ладно, Рус, не грусти! — начал успокаивать его Григорий после того, как Валера с Иванычем разошлись по своим койкам. — Вот тебе ручка с бумажкой, сейчас мы с тобой напишем список того, что тебе твоя невеста привезёт в ближайшее время сюда в тюрьму. Продукты и вещи, а то я смотрю, тебя как повязали, в том ты и приехал. А вечером сегодня ты с ней поговорить сможешь по телефону и зачитаешь всё это, чтобы не забыть.

— А у вас что, телефон в камере есть? — с большой надеждой и радостью спросил Ильин.

— Вечером для тебя найдем, не ссы!

Руслан успокоился и перестал хлюпать носом. Они уселись за «дубок» и принялись составлять перечень необходимой одежды и еды. Это занятие окончательно отвлекло пухлого менеджера от плохих мыслей и помогло включиться в процесс адаптации к новой неизведанной тюремной жизни.

Гриша подробно и доходчиво объяснял новичку не так давно полученные им самим Бутырские лайфхаки, делился полученным опытом. Руслан рассказал в подробностях о своей жизни. Выяснилось, что ему всего 24 года, что он закончил школу и институт в Ижевске, служил в армии в подразделении ГРУ в Московской области. А потолстел он совсем недавно, после удаления щитовидки, аж до 156 килограммов — судя по весам в медицинском кабинете Бутырки.

Услышав эту страшную цифру, Иваныч оторвался от чтения книжки и разразился злобной репликой.

— Не крутись сильно на шконке, а то на меня упадёшь!

— Русик, даже не пытайся, а то заимеешь себе как минимум двести врагов в лице потерпевших по делу Иваныча, которые мечтают его порвать сами, — пошутил Григорий, увидев, что Ильин снова загрустил. Да и уколоть лишний раз Степанова было приятно.

Но, как ни старался Гриша отвлечь своего сокамерника от мыслей о несправедливости и загубленной жизни, Руслан каждую свободную минутку пытался использовать для самобичевания и депрессивной задумчивости. Вечером, поговорив по телефону со своей невестой, он даже пустил слезу и заснул одетым, уткнувшись лицом в стену. Грише в этот вечер уже не предложили ТР для связи с домом, а сам он настаивать не стал.

С утра Владимир Иванович долго брюзжал по поводу беспокойного и громкого сна своего соседа сверху, обвиняя его в громком храпе и сильно прогнувшихся металлических прутьях под матрасом. Руслан в свою очередь жаловался Грише на слишком тонкий матрац, из-за которого ему было очень неудобно спать, и теперь у него болит всё тело. Матрац, по правде, у Русика был нестандартным. Видимо, на приёмке его сильно пожалел кто-то из «козлов» за его вес и страдальческое выражение лица, поэтому выдал в нарушение инструкции сшитый из двух обычных толстый матрац. Но даже он не спасал своего хозяина от болезненных ощущений. А когда Руслан поворачивался с боку на бок, то, действительно, все шконки ходили ходуном. Иваныча же трясло, как в плацкартном вагоне поезда на большой скорости по ухабам.

Жители в «хате» два-восемь-восемь разделились на два лагеря: Валера с Иванычем и Гриша с Русиком. Связанные общим бытом они, конечно, не враждовали, но при этом их отношения нельзя было бы назвать даже приятельскими. Продукты, бытовая химия и даже тазики для стирки были уже не общими и зорко охранялись противоборствующими сторонами. Телевизор, некогда приобретённый Иванычем на свои кровные, теперь был полностью в его власти, а пульт, как символ самодержавия, не выпускался из его рук. Общими оставались «запреты»: заточка и мобильный телефон. Валера, как смотрящий за «запретами» в камере, продолжал прятать сотовый телефон, но теперь уже в новом месте, о котором ни Гриша, ни Руслан не знали. Тополеву так и не давали связь, а сам он из гордости не требовал, хотя имел полное право. Всё общение с домом теперь шло через адвоката, который по-прежнему посещал его раз в две недели.

Руслан очень ценил дружбу с Григорием и относился к нему как к старшему товарищу, прислушиваясь к его советам и жизненному опыту. Взамен он доказывал свою преданность тем, что не переходил в стан врага, не поддавался на уговоры Иваныча и заманчивые предложения Валеры. При этом наоборот рассказывал Грише о разговорах и действиях «Валерьянычей», как прозвали их ребята, в те моменты, когда Гришу вызывали к адвокату, и его не было в камере.

В середине ноября как-то вечером, около десяти, Валера подошел с ТР к лежавшему на своей «пальме» Грише.

— С тобой тут хотят поговорить, — загадочно сказал он и передал трубку Тополеву.

— Алё! — произнёс он, обозначая свое присутствие.

— Привет, Григорий! Это Руслан говорит. Узнал?

— Да, конечно, узнал. Привет, Руслан! — ответил Гриша, распознав смотрящего за БС на другом конце провода.

— Ты же Григорий Викторович Тополев, правильно?

— Да, абсолютно, верно.

— А знаешь таких Гинзбурга и Тростанецкого?

— Знаю, конечно.

— Вот они тут дотянулись до воров и утверждают, что ты им большую сумму денег должен. Это так?

— Врут они всё, Руслан! Это Гинзбург со своим сыночком мне денег должны.

— А они утверждают, что у них расписка твоя есть, и они готовы её предъявить.

— Ну так пусть предъявят, а мы все вместе и посмотрим.

— Ты пойми, я тут сторона незаинтересованная, меня просто попросили тебя найти на Бэ-эСе и соединить с положенцем. У него скоро будет конференцсвязь с этими «пассажирами», поэтому телефон не занимайте, я скоро наберу ещё раз и выведу тебя в эфир, чтобы вы все смогли поговорить и выяснить кто прав, а кто виноват. Хорошо?

— Хорошо. Буду ждать твоего звонка.

Гриша протянул трубку обратно Чурбанову со словами:

— Руслан просил не занимать телефон. Он скоро свяжется ещё раз для конференции с положенцем.

— Оставь тогда трубу у себя. Потом отдашь, после разговора, — сказал Валера и лёг обратно к себе на кровать.

Иваныч нажал на кнопку пульта, сделав громкость телевизора потише, чтобы расслышать все детали будущего разговора. Ждать пришлось недолго. Минут через пять на экране трубки возникли знакомые цифры смотрящего, и Гриша нажал на зелёную кнопку приёма вызова.

— Снова привет! Ты готов?

— Да, готов!

— Предупредить тебя хочу — говори только правду. Иначе, если раскроется, что ты врёшь, то будут очень большие неприятности. Как говорится, за «фуфло» ответить придётся.

— Мне скрывать нечего. На моей стороне правда.

— Вот и хорошо, тогда соединяю.

В телефоне после десятка секунд тишины послышались голоса людей с кавказским акцентом. Руслан поздоровался с кем-то по-чеченски, в ответ ему ответили сразу несколько кавказцев «Ва алейкум ассалам».

— Григорий с нами? — спросил один из участников конференции с классическим московским произношением.

— Да, я здесь! — стараясь не выдавать волнения, ответил Гриша.

— Приветствую! Меня зовут Ибрагим. Я положенец Бутырского централа. Слышал обо мне?

— Здравствуй, Ибрагим! Да, конечно, слышал. Руслан рассказывал о тебе много хорошего.

— Я представляю, что он вам там про меня наговаривает, — прокомментировал положенец, после чего кавказцы громко рассмеялись, комментируя сказанное на своём языке. — Ладно, вернёмся к нашему вопросу, — продолжил он. — С нами на связи Анзор — смотрящий за общим, Ваха — смотрящий за первым корпусом и Руслан — смотрящий за Бэ-эС. Так что если задумаешь врать, то врать будешь первым лицам тюрьмы. Это понятно?

— Да! — продолжая скрывать волнение, ответил Гриша.

— У нас на ожидании висят Радж, Сергей и Игорь. Знаешь таких?

— Магушков, Тростанецкий и Гинзбург?

Ибрагим переспросил своих подручных что-то на чеченском и, дождавшись ответа, подтвердил фамилии ждущих разговора на другом конце.

— Этих знаю хорошо! — ответил Григорий, окончательно победив своё волнение. — Первые двое работали на меня в середине двухтысячных, а Игорь с сыном кинули моих пожилых бабушку с дедушкой на квартиру в Москве. Что, звонят, чтобы извиниться и вернуть мою недвижимость?

Валерьянычи аж повскакивали со своих шконок, Русик отпрял от «тормозов» и уставился на соседа по камере.

— Сейчас мы их подключим и послушаем, кто кому должен и за что, — сказал положенец, понизив при этом голос на несколько тонов.

В трубке зазвучали знакомые Грише голоса его бывших приятелей.

Ингуш Радж по-чеченски обратился к блатным, показывая свою причастность к кавказским народам и воровскому движению. Когда-то в 90-ых он пару раз оказывался на непродолжительное время в местах не столь отдаленных. И считал себя криминальным авторитетом.

«Трост», как обычно громко, смеялся характерным идиотским смехом. Он тоже в конце 90-ых отсидел около года в тюрьме за хранение дома пистолета. Факт из его биографии, которым он так кичился, довёл его до того, что он набил себе на всю спину татуировку в виде храма с тремя куполами. Когда-то давно Серёженька был отдалённо связан с известным чеченским бандитом и террористом «Хожей». И теперь считал, что это позволяло ему придумать кучу захватывающих историй на данную тему. Он с удовольствием их всем рассказывал, стараясь вызвать у собеседников страх и уважение к собственной персоне. Игорёк сидел в начале 80-ых годов за расхищение социалистической собственности и валютные операции — работал барменом в Москве. В начале 90-ых примкнул к бандитам и познакомился с «Тростом» и Раджем. После того как погорел на чеченских авизовках и чудом избежал смерти от разгневанных детей гор, сбежал в Израиль, где проживает до сих пор. Пытаясь заработать любым способом, не гнушается ничем, даже своим внешним сходством с певцом Розенбаумом.

— Игорь, какие у тебя претензии к Григорию?! — Ибрагим вернул базар в деловое русло. — Выскажи свою позицию.

— Он должен мне по расписке четыреста пятьдесят тысяч долларов, — спокойно с хрипотцой в голосе объявил Гинзбург. — Я ему давал деньги еще в 2010 году. Срок возврата давно истёк, поэтому требую спросить с Григория по полной.

— Что скажешь, Гриша? — перевел мяч на сторону Тополева положенец.

— Начну с того, что я никому ничего не должен! — негромким и размеренным голосом ответил Григорий. — Если и есть у Игоря какая-то расписка, то это подделка, которую легко проверить. Потом…

— Это настоящая расписка! — закричал вдруг Гинзбург. — У меня есть свидетели того, как ты её подписываешь!

— Да откуда у тебя деньги? — чуть повысив голос, прервал его Гриша. — Ты же голожопый. У тебя и десяти тысяч долларов никогда на руках не было. Ты даже представления не имеешь, как выглядят полмиллиона баксов…

В разговор включился Радж и Трост, которые наперебой стали выкрикивать разные обидные для Григория реплики, стараясь вывести его из равновесия. Магушков громко жалел о том, что не может сейчас оказаться с ним в одной камере, чтобы проучить по полной программе. Серёженька начал вспоминать далекие моменты несправедливой, по его мнению, делёжке куша от продажи недвижимости на улице Полянка в 2005 году. Это гавканье быстро прервал Ибрагим требованием дать договорить Григорию.

— Два основных тезиса по этой теме… — продолжил также размеренно и спокойно Тополев. — Во-первых, с этой распиской Игорь уже обращался к ментам, и меня уже допрашивал по этому поводу наш опер Володя. Видимо, менты его послали на все четыре стороны, разобравшись в сути проблемы, и Игорь решил пойти по чёрной масти и ввёл в заблуждение уважаемых людей. Во-вторых, как мне сказал на сборке один уважаемый арестант, вольные дела решаются на воле, а тюремные в тюрьме! Поэтому, если Игорёк считает себя обманутым терпилой с 2010 года, то пусть дождётся моего освобождения. На свободе мы разберёмся на любом уровне, на котором он только пожелает. Четыре года ждал и пару лет тем более подождёт.

Триумвират бывших знакомых снова загалдел невпопад, пытаясь продолжить дискуссию и выяснение отношений. Но Ибрагим снова остановил одностороннюю перепалку.

— Мы всё ещё раз проверим! Переговорим с ментами, которые с Григорием общались, наведём справки и после этого примем решение. А пока все ловим тишину по данному вопросу. Всё! На этом со всеми прощаемся. Отбой связи.

В трубке возникла тишина, которую прервал взволнованный голос Руслана.

— Ну, вы даете, мужчина! Григорий, а ты часом не второход? Раньше не сидел?

— Мы с тобой одни остались на связи, Руслан? — вопросом на вопрос ответил Гриша.

— Да! Все отключились. Они тебя собирались порвать, я точно знаю. А ты вон как всё вывернул. По понятиям развёл, не подкопаешься. Как опытный сиделец.

— Я просто знаю, что я прав! — завершая разговор, ещё раз обозначил свою позицию Тополев. — А когда я прав, мне ничего не страшно. И никто не страшен.

— Ладно, закругляться будем. Пацанам в «хате» привет от меня. Если что-то новое по этому вопросу возникнет, я отшумлюсь.

Гриша нажал на красную кнопку телефона и передал его сидящему с открытым ртом Валере. Иваныч был зелёного от злости цвета и не скрывал своей неприязни ко всему происходящему вокруг. Он выхватил у Чурбанова ТР и улегся к себе на шконарь. Через мгновение послышался тихий шепоток общающегося с молодой женой старика.

Дни продолжали тянуться невыносимо долго. Трудно объяснить не сидевшему человеку те ощущения времени, с которыми сталкивается впервые оказавшийся в заключении бедолага. Григорий вспомнил, как в раннем детстве, когда его, трёхлетнего Гришу, оставляли надолго в одиночном боксе инфекционного отделения кремлёвской больницы ЦКБ на западе Москвы. Тогда он грустно сидел у огромного, как ему казалось, окна, смотрел на фрагмент морозного заснеженного пейзажа во дворе корпуса. Огромные ели и сосны в белых одеяниях были его единственными друзьями и собеседниками в те далекие и самые врезавшиеся в память моменты детства. Психиатр доктор Келидзе, который возвращал ему память в 2007 году в клинике института имени Сербского, говорил, что первыми будут всплывать самые горькие и болезненные воспоминания. Одним из того, что вернулось Тополеву тогда в сознание, были как раз эти его детские ощущения одиночества и грусти. Они нахлынули на него теперь так же стремительно и безотрадно. Тогда время тоже тянулось катастрофически долго и отвратительно медленно. Настенный радиоприёмник, висевший почти под потолком, передавал каждый день детские радиоспектакли, которые с таким нетерпением ждал маленький болеющий ребенок. Это было его единственным развлечением и событием, хоть как-то ускоряющим время. Теперь же в камере у него был и соратник, и враги. Были даже телевизор и утренние прогулки. Но фактор медленно текущего времени никуда не исчез, он стал неотъемлемой частью тюремной жизни.

Просыпались каждое утро в 6 утра по команде продольного, после туалета и умывания по очереди с сокамерниками, после подготовки к прогулке ждали открытия двери и разрешения погулять часок в такой же камере, только на свежем воздухе. Потом были уборка «хаты» и завтрак.

Затем самое тяжёлое и сложное время — семь долгих часов ожидания до 16:00, когда становится понятно, что сегодня тебя уже никуда не вызовут — ни на допрос, ни к адвокату, ни к оперу. После ужина начинаешь ждать восьми, когда Валера достанет телефон из «курка» и можно будет, прислушиваясь, окунуться в домашние вопросы сокамерников и терзать себя желанием попросить ТР, чтобы набрать номер и просто поболтать всласть. А после этого, закутавшись в жиденькое хозяйское одеяло, мысленно перевернуть лист календаря и забыться до следующего утра — до нового «дня сурка» в мире закрытого камерного пространства размером в 12 квадратных метров.

Григорий прекрасно понимал, что беспредел с телефоном, который затеял Валера и Иваныч, он мог прекратить в любой момент — просто отобрать запрещённый предмет силой, а в случае недовольства оппонентов поднять этот вопрос перед смотрящим. Так поступить ему неоднократно советовали бывалые сидельцы в «стаканах» блока встреч, допросов и свиданий. Но он не торопился этого делать. Ему надо было набрать как можно больше компромата на своих врагов, пока те чувствовали свою силу и были расслаблены своим преимуществом перед ним.

А уж через «Валерьянычей» он собирался добраться и до опера Володи, от которого, как ему казалось, частично зависела его судьба. Поэтому Григорий решил ждать момента и собрать как можно больше фактов из подслушанных им разговоров — друг с другом и с домашними. Если честно, то звонить Тополев никому не хотел: после последнего визита адвоката он понял, что спасение утопающих — дело рук самих утопающих. А в том, что он тонул, и ещё как тонул — сомнений не было.

Иваныч, как бывалый сиделец, разговаривал по телефону очень тихо. Цедить информацию из его бесед надо было ситечком, зато Валера пел, как соловей. Григорий добросовестно делал вид, что спит на шконке над Чурбановым. Заметив это, Валера начинал говорить чуть громче и обсуждал с женой многие тайные факты своих взаимоотношений как с опером Володей, со смотрящим Русланом и даже с положенцем Ибрагимом.

Так Тополеву стало известно, что Иваныч за свой перевод с воровского продола в эту камеру отдавал деньги оперчасти через положенца. Сколько получил Володя, а сколько оставили себе реальные хозяева тюрьмы, он не знает. А вот Валера, наоборот, не выплатил положенную и оговорённую с Русланом сумму, но пообещал рассчитаться гаражом в районе Бутырки, принадлежащим ему как собственнику. После провала плана Валерьянычей заработать на Григории миллион за «прописку» на Большом Спецу Руслан начал ежедневно названивать Валере с напоминанием о должке. Валера ныл в трубку и умолял об отсрочке. С уходом опера Володи в отпуск Чурбанов лишился негласного покровителя, который не мог или не хотел спасать своего «сексота». Как ни пытался связаться с ним Валера по телефону сам или через супругу, Владимир Клименко был недоступен.

В ночь на третье декабря конфликт Чурбанова с Русланом и Ибрагимом достиг своего апогея. Сперва на совместной телефонной конференции Валере объявили решение, что продавать гараж, как он хотел, по рыночной цене ему больше не разрешают, ибо считают такой вариант обычной оттяжкой времени, чтобы соскочить с договора. Но этого они Валере позволить не могут и за такое поведение наказывают его — пусть отдаёт гараж целиком. У жены есть доверенность от него, пусть она подарит гараж их человеку. Причём сделать это надо прямо завтра, оформив документы у их нотариуса. Валера дрожал, лежа на шконке, как кролик, окружённый стаей волков. Не возражал, лишь изредка хлюпал носом в трубку. Голос Ибрагима горячим гвоздем жёг ухо Чурбанова, заставляя трусливого человека превратиться в податливый скот. Согласившись со всеми требованиями чеченцев, Валера дрожащими пальцами несколько раз набрал номер жены, не попадая в нужные цифры на трубке.

— Привет! — сказал он ей дрожащим голосом.

Тишина в камере была звенящей. Даже Иванович перестал сопеть и прильнул ухом к простыне, разделяющей его шконку с Валериной. Руслан вообще перестал дышать, чтобы не мешать себе и остальным подслушивать. Несчастный и подавленный Валера даже не замечал происходящего вокруг и вёл себя так, будто разговаривает у себя дома — не прижимал трубку к уху и не переходил на шёпот. Разговор стал достоянием всей камеры.

— Привет, родной! Что у тебя с голосом?! — поинтересовалась взволнованная Ирина.

— Я только что разговаривал с Ибрагимом… — ответил Валера убито-подавленно. — Ты дозвонилась до Володи?! — вдруг как-то взбодрясь, спросил он.

— Нет, любимый. Он не берёт трубку. Я звонила с разных телефонов!

— Это плохо… Это очень плохо… — кусая ногти, задумчиво произнес Чурбанов.

— Что хотели эти? — тихо, нараспев, со страхом спросила Ира.

— Чтобы ты завтра их человеку подарила наш гараж, — после небольшой паузы в отчаянии прокричал Валера.

— А что будет, если я этого завтра не сделаю? — твёрдым и спокойным голосом спросила жена.

— Они меня покалечат! Ты что, не помнишь, что они сделали с Женей Колокольниковым?

Эту историю Григорий хорошо знал. Её как притчу во языцех рассказывал весь централ на сборках и в «стаканах» ожидания.

Женя Колокольников — сотрудник крупного банка, которому вменялось мошенничество в особо крупном размере. Он был человеком состоятельным и активным в социальных сетях и прессе. Поэтому, когда он заехал на Бутырский централ, его персону тщательно пробили в интернете, как блатные, так и опера. А там было на что посмотреть: фотографии на фоне роскошной дачи на Рублево-Успенском шоссе, квартиры в элитном жилом квартале, дорогие автомобили и шикарные яхты. Поэтому его ценник за беспроблемное проживание в камере оценили в десять миллионов рублей. Он поначалу согласился, но потом дал заднюю и собирался через адвокатов подать жалобу начальнику тюрьмы о вымогательстве. Пока он ждал вызова к адвокату, его по какой-то причине отвели не в «стакан» ожидания, а на «сборку» первого корпуса. Туда завели трёх бритоголовых молодцов, и они за пятнадцать минут убедили его заплатить всю сумму, причём в этот же день. Адвокат его так и не дождался, зато жена по телефону, принесённому операми в камеру «сборки», отлично видела и слышала по видеотрансляции всё происходящее с её любимым человеком. После поступления денежных средств на киви-кошелёк Ибрагима в камеру к Евгению позволили зайти сотрудникам Бутырки. Последующие три недели Женя провёл в городской больнице с диагнозом: переломы трёх пальцев на правой руке и предплечья левой, а также тяжёлое сотрясение мозга из-за падения со второго ряда шконки. После этого Колокольников передал судье через адвокатов взятку в размере миллиона евро, и его перевели под домашний арест, где он и находился до суда.

— Не переживай, Валерочка. Я всё сделаю, как ты хочешь, — дрогнувшим голосом прошептала в трубку Ира.

Чурбанов расплакался, как ребёнок, не имея больше сил держать весь этот кошмар в себе. Он рыдал надрывно, трясясь на шконке и хлюпая носом, затем постарался взять себя в руки и, слегка заикаясь, сказал:

— Позвони, пожалуйста, Руслану прямо сейчас и обо всём договорись. Как закончите, сразу же набери меня. Хорошо?

— Хорошо, любимый! Я всё сделаю. Только не плачь и не расстраивайся. Всё будет хорошо.

Валера нажал на кнопку телефона, оборвав связь, и прислушался. В этот момент Григорий с Иванычем характерно засопели, как во сне, а Руслан даже постанывал.

«Станиславский сказал бы — верю», — подумал Григорий о своих сокамерниках.

Ира перезвонила спустя минут десять и подтвердила мужу, что обо всём договорилась. И даже созвонилась с их человеком на воле. Так что уже сегодня, потому что было за полночь, закроет этот вопрос. Только после этих слов жены Чурбанов окончательно перестал икать и шмыгать. Спрятал телефон в «курок» и лёг спать.

4 декабря 2014 года после отбоя дверной глазок камеры 288 открылся, и продольный громко прокричал в закрытую дверь: «Тополев! Завтра утром на суд! По сезону!!!». Затем посмотрел через мутный пластик на происходящее внутри, отпустил железную створку и пошёл дальше.

— У тебя что, завтра суд? — переспросил сокамерника Руслан, приподнявшись со шконки, чтобы увидеть Григория.

— Продлёнка… — тихо ответил он, даже не пошевелившись.

«Хоть какая-то смена декораций, — подумал Тополев. — Моя первая продлёнка… Сколько их ещё будет впереди?» — повернулся на бок и уснул.

Глава №4. Продлёнка

Григорий Тополев был арестован судом в начале октября сроком на два месяца. Теперь пришло время для нового судебного заседания, на котором должна была решиться дальнейшая судьба обвиняемого. По идее за первые два месяца ареста следователь должен был провести определённые мероприятия — допросы, вызовы свидетелей и подготовить дело для передачи в суд по существу. Но, как обычно бывает, и это Григорий увидел в тюрьме воочию на примере многих зэков, которых он успел повстречать даже за столь короткое время, дела тянутся годами. Особенно если обвиняемый не признаёт свою вину. В цивилизованных странах такое отношение правоохранительной системы к заключённым признали бы пыткой и нарушением прав человека, но в нашей стране — это порой единственный способ выбивания признательных показаний, которые являются главным доказательством вины в суде.

Поэтому за несколько дней до истечения срока ареста по предыдущему решению суда следователь обращается с ходатайством о продлении тюремного срока ещё на несколько месяцев. Основание может быть любым — какое придёт ему в голову. Суд, конечно, может не встать на сторону следствия с прокуратурой и заменить подозреваемому арест на иную меру пресечения, не связанную с изоляцией от общества — домашний арест, подписка о невыезде или залог. Но это случается крайне редко и в основном при коммерческом решении вопроса с судьёй. Этот цирк и называют на тюремном жаргоне «продлёнкой», исходя из статистической неизбежности решения суда о продлении меры пресечения.

И действительно, для первохода первый суд о продлении срока содержания под стражей — всегда волнительное событие. Он ещё не успел проникнуться всей безнадежностью ситуации и непоколебимостью системы российского правосудия, поэтому таит надежду на поиск справедливости, верит в то, что правоохранители во всём разберутся и поймут, что он ни в чём не виноват. И его выпустят в зале суда, а виновных в незаконном аресте — накажут. И что завтра этот кошмар закончится, как страшный сон, и снова жизнь вернётся в своё русло, а он будет вспоминать это недоразумение с улыбкой и сарказмом. Надежда — вот главная ошибка всех, кто попал в жернова пенитенциарной системы в России. Так было всегда: при царях, при коммунистах, при президентах. Так будет и дальше, потому что план по валу всегда будет валом по плану. Даже у великого Владимира Даля одно из толкований слова «надеяться» объясняется как частица «авось», выраженная глаголом.

5 декабря 2014 года в восемь утра Григория вывели из камеры на продол и повели по металлическим лестницам к месту сбора всех «БСников» — на первый этаж корпуса. Там уже стояли несколько человек в ожидании поездки на суд. Пока выводные собирали судовых и продлёночных по всем трём этажам корпуса, Тополев, будучи человеком контактным и разговорчивым, познакомился со стоящими в ожидании соседями. Два худых наркомана лет двадцати с небольшим и седовласый мошенник плотного телосложения в дорогом костюме и в до блеска начищенных ботинках.

После знакомства молодые ребята сообщили, что их взяли на закладке одного и того же барыги, который, видимо, их и сдал для улучшения отчётности крышующих его ментов. Сегодня у них суд в особом порядке, и поэтому они ожидают срок где-то около двух с половиной лет. Они сидят на централе уже семь месяцев, а так как скоро выйдет закон «день за полтора», то сидеть им придётся почти два года.

Про это изменение в статью 72 Уголовного кодекса РФ Григорий слышал уже не раз и от сокамерников, и от тех, с кем он пересекался в адвокатских «стаканах». Проект закона касался особенностей зачёта времени на содержание преступника под стражей до вынесения ему приговора судом. Один день, проведённый в следственном изоляторе, должны приравнять к полутора или двум дням, проведённым в колонии. Сегодня же для обвиняемых по уголовным делам день ареста засчитывался за один день. Некоторые особо умные заключенные специально затягивали своё пребывание в СИЗО, надеясь на скорейшее принятие «день за полтора».

Ещё ребята поведали о том, что раньше томились в общей камере первого корпуса, где был полный кошмар и ужас. Подробности они не упоминали, но однажды один из них разговорил продольного, и тот обещал за пять тысяч рублей с каждого перевести их на БС. Они согласились. Так в течение нескольких дней оказались тут, переведя через родственников ему деньги на киви-кошелёк. Камера, правда, совсем простенькая — без телевизора и холодильника, зато с унитазом и горячей водой. А главное — тёплая, и у каждого своя шконка, а не как в общих одна на двоих или даже на троих.

После разговора с «нариками»Григорий приблизился к более интересному для него собеседнику и заговорил с ним.

— Доброе утро! Меня зовут Григорий. Я из «хаты» два-восемь-восемь. Как только я вас увидел, мне показалось, что вы не из соседней камеры вышли, а только что с совета директоров Газпрома телепортировались сюда по ошибке…

Собеседник улыбнулся и повернулся лицом к Тополеву.

— Здравствуйте! Меня зовут Алексей. Я из два-два-семь. Приятно познакомиться.

Они разговорились. Алексей был директором строительной компании на Дальнем Востоке и сидел в одной камере с Александром Емельяненко. Как оказалось, он был одним из фигурантов по делу о строительстве объектов к саммиту АТЭС-2012, который проходил во Владивостоке. После того, как дорога в бухту Золотой Рог между двумя мостами начала буквально разваливаться, и свидетелем этому стал лично президент, прилетевший принимать стройку, арестовали всех, кто был хоть как-то связан с этим. Его строительная компания так же принимала участие в этой стройке десятилетия, поэтому сегодня он едет на очередное судебное слушание о мошенничестве в особо крупном размере.

Собрав всех по судовому списку, продольные скомандовали заключённым строиться в колонну по одному и, возглавив эту «гусеницу», повели всех на сборку. Григорий снова оказался в том же зале сборного пункта, в котором был в первый день приезда в Бутырку. Правда, на этот раз его распределили в другую камеру, более широкую и светлую, чем та, в которой он оказался после суда, где избиралась мера пресечения. Камера размером шесть на шесть метров с двумя большими высокими окнами, выходящими во внутренний двор Бутырского замка и с видом на карантинный корпус и на небольшой храм тюрьмы. Толстые прутья массивной решётки были выкрашены в грязно-коричневый цвет и располагались в два ряда, создавая смотревшему в окно эффект мира в мелкую клеточку. Было довольно много народу и сильно накурено. По периметру трёх стен стояли металлические каркасные лавки с деревянными сиденьями, приваренными к полу. Все сидячие места были заняты, да и стоячих мест было не особо много.

Войдя на сборку, Тополев тут же столкнулся с уже знакомым ему телефонным мошенником Димой, с которым заезжал в октябре на тюрьму. Пожав друг другу руки и поделившись своими впечатлениями о последних двух месяцах пребывания в этом заведении, перешли к обсуждению бытовых вопросов.

— Слушай, у нас в «хате», конечно же, ни телевизора, ни холодильника нет, может быть, поэтому и денег никто не требует? — предположил Дима, услышав рассказ Григория о своей проблеме с сокамерниками. — Но вообще я слышал о таких вымогаловах на Бэ-эСе, но цифры озвучивались намного меньшие — тысяч сто-сто пятьдесят, не больше. Поэтому тут на лицо разводилово. Не ведись!

— Да я и не ведусь, уже дал им отворот-поворот, теперь вот жду перевода в общую камеру.

— Там, конечно, не сахар, но, говорят, со связью полегче, и время летит гораздо быстрее. Так что смотри сам. Всё, что Бог ни делает, всё к лучшему.

Железная дверь громко открылась, впустив чистый воздух из коридора и немного разбавив табачный дым. Сквозь неутихающий гул разговоров охранник громко прокричал несколько фамилий. К двери подошли непонятно как разобравшие свои имена зэки и скрылись все вместе в манящей неизвестности хитросплетения судьбы.

Григорий обратил внимание на сидевшего на скамейке блатного, Он научился их различать по манере поведения и по голодным злым глазам. Перед ним на корточках сидел молодой парень интеллигентного вида и внимательного что-то слушал. Дима перехватил взгляд Тополева.

— Не пялься так нарочито на урку! Может на базар подтянуть, — пояснил Димка очень серьёзно и, взяв Григория за локоть, повернул слегка в сторону, чтобы тот не оставался лицом к лицу с возможной опасностью.

— А что там такое происходит? — с любопытством поинтересовался Тополев.

— Трудная работа по разводу лоха на бабло, — сказал пафосно Дима.

— Это как? — продолжая не понимать, вопрошал Григорий.

— Всё просто. Блатные заводят разговор по душам с наивным лошком, ловят его на словах и предъявляют по тюремным понятиям. А тут либо деньги плати, либо в ломовые иди — ни одна порядочная «хата» уже не примет.

— Всё равно ничего не понимаю!

— Хорошо, объясню на примере! Я начало этого разговора уже слышал, — показав рукой в сторону объяснявшихся, продолжил Димка. — Этого блатного зовут Тенгиз, он из один-два-один — «хаты» положенца, поэтому имеет большой вес на централе. Он подозвал к себе этого молодого парнишку, видимо, сидящего по два-два-восемь и предложил поговорить по душам. И вот в процессе разговора перешли на тему баб. Этот молоденький если и видел голую женщину, то только в кино, но ему-то хочется покрасоваться перед солидным арестантом, а ему только этого и надо! Тенгиз берет и спрашивает лошка в лоб, мол, делал ли ты когда-нибудь бабе приятно языком в сладком месте. Тот сдуру и по незнанке берёт и выдаёт, что да, мол, делал и не раз. И все! Парень в тисках уркаганского закона, который гласит, что те, кто куннилингус делал, тот в «обиженку» автоматом попадает. А вот тут его, Тенгиза, полное право объявить парня на весь централ «обиженным» или за небольшую по его меркам сумму умолчать об этом факте до поры до времени и спасти судьбу молодого и ещё такого неопытного порядочного арестанта.

— И сколько это, небольшая сумма?

— По-разному. Но минимум тысяч сто точно. А с этого сладкого, я думаю, тысяч триста попробуют поднять.

— Так давай вмешаемся и спасём парнишку?!

— Ты что!? Не вздумай даже! На тебя тут же повесят эту сумму и ещё столько же на общак затребуют. И парню не поможешь, его так и так в «обиженку» определят, и сам попадёшь под замес.

— А ты откуда всё это знаешь?

— Так я же тоже воровской жизнью живу. Мошенничество — это мой профиль. Я с него кормлюсь и уделяю людям с дохода. Поэтому все эти тонкости и дела хорошо знаю.

— А где же ваше хваленое А. У. Е.?! — негодующе спросил Григорий.

— Там, где бабло, никакого А. У. Е. нет. Это только для дурачков-первоходов придумали, чтобы в идею затянуть и управлять с лёгкостью. Ты же умный и взрослый мужик, а всё в сказки веришь…

В следственных изоляторах часы заключенным носить запрещают. По мнению сотрудников ФСИН, человек, находясь в СИЗО, или во время этапирования, не должен знать время и дату. Официально этот запрет связан с тем, что отсутствие часов затруднит организацию побегов. Однако фактически заключённые получают аналогичную информацию из разрешённых источников — телевизора и радио. Так же Григорий нигде не встречал часы и на стенах Бутырки. Поэтому, находясь вне камеры, ориентироваться во времени было возможно только благодаря своим внутренним часам и ощущениям.

Прошло, наверное, где-то около часа, когда сотрудник тюрьмы выкрикнул фамилию Тополев. Как ни странно, своё слышится и видится всегда чётче и лучше, чем чужое. Выйдя в просторный коридор сборки, его и ещё четверых повели к выходу, где была уже знакомая Григорию по заезду дежурка и огромные деревянные ворота ХVIII века с калиткой в левой части.

Опросив каждого этапируемого стандартными вопросами: фамилия, имя, отчество, год и место рождения, статья, дата ареста и суд, и сравнив ответы с анкетными данными тюремных дел, груПу вывели в тюремный двор, где ожидал автозак. Это была та же самая ГАЗель и тот же конвой, что привезли Григория сюда.

— Сегодня телефоном светить мне не будешь? — узнав Тополева, с юмором и как-то по-доброму спросил конвоир.

— Отшманали телефон… — продолжил шутку Григорий, и они оба рассмеялись.

— А я смотрю, ты не унываешь?! Молодец! Таких, как ты, немного, — подчеркнул ФСИНовец, поднимаясь в автомобиль по выкидной лестнице. Открыв ключом дверь большой камеры, он скомандовал: «Первый пошёл!»

Григорий вскочил в ГАЗельку и, пройдя за решетку, сел на лавочку в угол. После него забежали ещё двое: лысый в сером пальто с кепкой в руке и волосатый в спортивной куртке. Оба лет пятидесяти. Они сели рядом, после них дверь с лязгом захлопнулась, и ключ отсчитал два поворота. Четвёртым был пожилой дед, и ему точно не повезло в этой поездке: старика разместили в «стакане» по левому борту машины, где он тут же закряхтел и закашлял. Именно в этом «стакане» Тополева везли в Таганский суд в день ареста, и он всей кожей почувствовал, как ему там внутри отвратительно душно и тесно.

Ехали не очень долго, при этом всю дорогу молчали, и только лысый сосед несколько раз поинтересовался у деда: «Как ты там, Михалыч?»

Дед бодрым голосом отвечал: «Нормуль, Юрок! Не дождутся!»

Остановившись во внутреннем дворе Таганского районного суда, сотрудники автозака передали своих подопечных под ответственность охраны конвойного помещения суда. Всю четвёрку по очереди в обратном порядке спустили сначала из машины во двор, а потом быстрым шагом отправили в полуподвальное помещение «конвойки».

Все перемещения заключённых вне тюремных стен происходят в наручниках. Поэтому, когда Григория заводили и выводили из автозака, ему пристегивали браслеты на руки, и потом к ним пристёгивался другими наручниками полицейский из конвойного полка МВД. В помещении от пут освобождали, и сотрудник шёл за следующим зэком.

Обыскав Тополева по облегчённой программе — посмотрели только верхнюю одежду и папку с бумагами, его завели в третий бокс от стены. В папке лежали постановление о его аресте от октября и написанный им под диктовку Романа Шахманова текст ходатайства с просьбой заменить ему меру пресечения на не связанную с лишением свободы и обоснованные доводы в его поддержку.

Третий бокс был обычной камерой размером четыре на четыре метра с деревянными лавками по трём сторонам, с грубой колючей «шубой» в виде штукатурки стен под потолок и очень тусклой лампочкой в закрытом решёткой плафоне над дверью. Потолок казался низким и грязным. Под потолком от двери и до противоположной стены были протянуты металлические круглые трубы вентиляции, из которых доносился тихий гул. Внутри было тепло и сухо, влажность воздуха была минимальной, и от этого сразу захотелось пить. Стены и металлическая дверь с тремя глазками на трапециевидном выступе, позволяющими видеть всю панораму внутри камерного пространства, были исписаны ручкой. В этих посланиях предыдущих посетителей бокса можно было увидеть их отношение к судьям и срокам, полученным тут. В выражениях люди не стеснялись и выплескивали эмоции в сжатых сообщениях от сердца и от души. Больше всех доставалось судье Чепрасовой, которую явно ненавидели и клеймили позором процентов семьдесят респондентов этого своеобразного издания. Особенно бросались в глаза красиво выведенные нетленные строки непонятого поэта:

«Да чтоб ты издохла, Чепрасова, в муках!

За то что влудила червонец мне, сука…»

Всё остальное было в прозе, но тоже коротко и эмоционально.

Троих попутчиков Григория завели по очереди в его бокс и оставили дожидаться вызова на «продлёнку». Дед тут же лег спиной на лавку, вытянул руки и сильно потянулся, так, что все тело его захрустело, как сухие дрова в печке. Он с удовлетворением крякнул, ещё раз проделал эту же процедуру несколько раз и, дождавшись отсутствия хруста, деловито уселся и с прищуром уставился на Григория.

— Здравствуй, мил человек! — обратился он. — Меня зовут Илья. Что за беда привела тебя в этот храм правосудия?

— Добрый день! Меня зовут Григорий. У меня сегодня первая продлёнка по делу о мошенничестве.

— Я так и подумал, что ты мошенник, а не наркоман. А то я «наркош» не очень жалую. Слабые телом и духом люди — падшие они какие-то. А мошенник — это совсем другое дело! И что же довело тебя до такого благородного с одной стороны, но уголовного с другой стороны звания?

— Пытался с обнальщика долг получить, — ответил на выдохе Григорий. — На очередной встрече повязали с поллимоном на руках.

— Ай-ай-ай! А как же это так получилось-то? Можно подробностями поинтересоваться? — залихватски сощурившись и подмигивая остальным, продолжил спрашивать Илья.

Григорий поведал о событиях своего задержания. Рассказал про подлеца Андрюшу Южакова и про первый допрос следователя. Выслушав его внимательно и с долей уважения, Дед Илья озвучил то, чего Григорий точно не ожидал от него услышать.

— Ты, наверное, думаешь, что тебя сегодня домой нагонят?

— Думаю, что шансы есть уйти под домашний арест или под залог, — уверенно ответил Тополев.

— Посмотрим, конечно… — задумчиво и тихо, чуть растягивая слова, произнёс Илья. — Но судя по тому, что тебя Люсиновские брали и сразу же в тюрьму определили, а ещё ты не колешься, как орех в шоколаде, то, на мой взгляд, держать они тебя будут на тюрьме до суда. А там как твой адвокат вырулит. Очень много от адвоката зависит! У тебя-то хоть адвокат свой? Не положниковый?

— Да, свой, конечно же. Говорят, очень хороший. Бывший прокурор Рязанской области. А у вас тоже адвокат хороший? — попытался перевести разговор Григорий на историю деда с сотоварищи.

— Нет, у нас бесплатный адвокат — государственный. Нам хороший не по карману, да и не нужен он нам в нашем деле, — раскусив интерес собеседника к их делюге, начал Михалыч. — Как ты уже понял, мы втроём подельники по одному уголовному эпизоду. Статья у нас сто пятьдесят восьмая. С частью следак ещё не определился, то ли третью, то ли четвертую нам впаять. У нас это уже вторая продлёнка. Мы сидим с августа этого года. Кстати, ребят зовут Юра… — дед указал рукой на лысого, — … и Сергей, — он показал рукой в направлении спортивного вида мужика и продолжил:

— Теплым августовским вечером решили мы втроём собраться и отметить юбилей нашего знакомства. А познакомились мы в мордовском лагере десять лет назад. Мы с Юрком досиживали наши срока из девяностых, а Серёга буквально недавно заехал за угон машины. Совершенно не отдуплял, что происходит вокруг и влипал в нехорошие истории. В общем, взяли мы его тогда на поруки… — и они все втроём засмеялись заразительно и чисто, обновив в памяти воспоминания минувших лет.

— …Сдружились, одним словом, и держались вместе, а это очень важно на зоне. Надо либо быть одиночкой и никого к себе не подпускать, либо быть в компании равных, чтобы противостоять мусорам и блатным.

— Ты ему про нашу делюгу расскажи! — прервал деда лысый. — А то ты сейчас в дебри уйдёшь, знаю я тебя.

— Так я и говорю! Сидим мы в Юркиной машине во дворах на Таганке и допиваем бутылку водки. До этого отлично посидели в «Чёрной кошке», но алкоголь у них там уж очень дорогой, поэтому с собой принесли, но пить свое нам не дали. Вот и решили допить уже в автомобиле, не пропадать же бутылю?!

Темно уже было, как сейчас помню, вдруг стук в стекло машины… мусора стоят с автоматами. Нас внаглую вытаскивают и в отделение. Паспорта забрали. Мы поскандалили для проформы, конечно, но так как были в хорошем подпитии, улеглись на лавки спать и уснули. С утра нас развели по кабинетам, и следаки с операми заявляют, что, мол, в доме, во дворе которого мы сидели, произошла квартирная кража в особо крупном размере. И так как мы ранее судимые, а за ночь они по своим мусорским базам это всё пробили, то лучших кандидатов на подозреваемых им не найти. Поэтому берите листки бумаги, ручки и пишите признание.

Илья, закончив рассказ, поднял руки и, скрестив их за головой, прильнул к стене.

— И что? — недоумевая, спросил Григорий. — А вещи из квартиры? Отпечатки пальцев на месте преступления? Свидетельства официантов из ресторана?

— Мы те же самые вопросы задавали в мусарне! — подменив деда, продолжил повествование Юра. — Ни наших отпечатков пальцев, ни украденных вещей ни в автомобиле, ни на наших квартирах не нашлось. В ресторане, правда, сказали, что нас не помнят, а камеры у них в тот день не работали. Но у меня остался чек в машине, и оплачивал я наш банкет по карте. Но эти факты они пока рассматривать не хотят. Более того, на нас надели балаклавы с прорезями для глаз и заставили пройтись на камеру, после этого сравнили с кадрами с видеокамеры на подъезде дома, где ограбили квартиру, и наши движения, якобы, совпали с движениями воришек.

— Воров, правда, было двое на видео, а нас трое! — добавил молчавший до этого Сергей.

— Подытожу! — снова подхватил Юра. — Из всех фактов против нас только спорное мнение следака, что двое из нас, мы даже не знаем кто, похожи на воров, и что мы ранее судимые и оказались рядом с местом преступления. Причём у нас с дедом судимость погашена уже! С августа нас больше ни разу не допросили, экспертиз не проводили, следственных действий тоже. Нас даже на место преступления, в квартиру не водили. Во как!

— Следователь мне прямо сказал, — вдруг включился Илья, — пока не признаетесь, будете гнить в камере. Поэтому нам хороший адвокат и не нужен. Ничем он нам уже не поможет, а денег возьмет не меряно.

— Не понимаю! — возмутился Тополев. — Почему, если вы ни в чём не виноваты, вы не боритесь за свою правду?! Как раз и надо брать адвоката, чтобы он пошёл в этот ресторан, нашел свидетелей, камеры на этой улице, доказал ваше алиби на момент кражи…

— Не работает это так! — прервал эмоциональный импульс Григория Илья. — Юр! Объясни ему.

— Ты ещё не опытен в этих делах совсем, поэтому и веришь в правосудие, порядочность и правду. А их нет! — тихо и довольно грустно произнес лысый. — Есть система, которая заточена на результат, и для достижения этого результата используются все возможные способы от законных до абсолютно беспредельных. Результат — это быстрое раскрытие дела! Не важны доказательства, не важен возврат похищенного потерпевшим. Даже признание вины не всегда обязательно.

Важно только наличие подозреваемого и в дальнейшем обвиняемого! А дальше система в виде следователей, прокуроров и судей доведёт дело до логического завершения — посадки и срока. При этом мнения и интересы терпилы, свидетелей, ну и, конечно же, обвиняемого системе неважны и неинтересны.

Григорий попытался было вступить с ними со всеми в полемику, но Илья прервал его на полуслове.

— А с чего ты вообще взял, что не мы обнесли ту квартиру?!

— Как? — выпучив глаза на деда, спросил Григорий.

— А вот так! Почему ты поверил нам, а не веришь полиции?

— Потому, что ваш рассказ кажется мне искренним и правдивым, — находясь в полном тупике, выдал Тополев.

— Никогда не верь словам и эмоциям! — высокомерно, но по-дружески продекларировал Илья. — Всегда читай первоисточник, обвинительные заключения, приговоры, показания, протоколы судебных заседаний.

И только после этого выстраивай свои суждения. Те, кто за решёткой, всегда будут говорить, что они не виноваты, и все это мусорская подстава. А менты, наоборот — что горбатого могила исправит. Слушай, конечно же, и слушай много, но своим мнением делиться никогда не спеши! Сперва изучи факты на бумаге, а потом уже что-то утверждай.

Это тебе не только в тюрьме, но и в жизни поможет! Совет, кстати, бесплатный… — и тройка снова залилась веселым заразительным смехом.

Вдоволь нахохотавшись, Илья и Сергей улеглись на лавки и, закрыв глаза, быстро провалились в сон. Юра, видимо, не хотел спать и, сидя рядом с Григорием, у которого бурлил в крови адреналин перед судебным заседанием, продолжил делиться своим тюремным опытом. Негромким и приятным голосом, чтобы не беспокоить своих подельников, он расспросил про бытовые условия на БС, рассказал, что они с Серёгой сидят в общих камерах для второходов, что деда поселили в «хату» ноль-два на первом продоле, что со связью у них хорошо, не то что на Большом Спецу.

У него персональный смартфон с интернетом, он может смотреть фильмы и по видео общаться с семьей. Подтвердил Тополеву, что бояться общих камер не надо. Наоборот — стоит проситься в них, потому что там его реально подготовят к лагерю и научат тюремной жизни. Выслушав рассказ Григория о попытке развода на деньги его сокамерниками, пояснил:

— Общак — дело добровольное! Никто не может принудить дать на общее. Мошенник так же, как и вор живет делюгой. Поэтому предъявлять за делюгу нельзя. Поэтому сумма на общак от размера ущерба по делу не зависит. Когда у человека язык грамотно подвешен и когда он знает правила игры, то ни один гадёныш не сможет его использовать или нагнуть. Поэтому учите матчасть, дорогой Григорий!

Юра недолго помолчал, задумчиво разглядывая Тополева, будто мысленно боролся с желанием «рассказывать или не рассказывать», и, победив себя, продолжил:

— Конечно, будем верить и надеяться на положительное решение твоей беды, но если попадешь в лагерь, то дам тебе пару советов, которые не будут для тебя лишними. Лучше учиться на чужих ошибках, чем на своих, правильно?

Григорий утвердительно кивнул головой. Конечно, надежда освобождения цвела в нём полным цветом, и дурацкие мысли о реальном сроке, а соответственно и о лагере, он гнал от себя поганой метлой. Но информации, как и патронов, не бывает много. Поэтому тюремные знания и опыт он старался впитывать и запоминать по максимуму.

— После приговора пусть твои родственники напишут заявление начальнику в СИЗО, чтобы тебя отправили не далее пятисот километров от Москвы, — сказал Юра. — А то могут загнать в вечную мерзлоту, где всё здоровье на лесоповале оставишь. Самое главное на зоне — ни в коем случае не ввязывайся в стройки и ремонты! Не покупай никакие стройматериалы или инструменты. Это любимая забава администрации колонии — раскрутить зэков на строительство и потом кинуть с УДО.

Теперь, что касается условно-досрочного освобождения. Подать заявление можно только через шесть месяцев после приезда на зону, даже если у тебя срок подачи раньше подошёл. Договариваться о положительном исходе суда лучше всего с опером или с отрядником. Расценки где-то 100—150 тысяч рублей. Главное — не пытайся заинтересовать в себе сотрудников администрации — не отпустят до конца срока.

— Это как? — перебил Григорий.

— Не выбивайся в отличники производства, не будь стахановцем, не показывай, что можешь делать что-то круче, чем другие. А лучше всего, чтобы они вообще про тебя мало что знали. Но, чтобы не кинули с УДО, объясни — мол, ты не один, и на воле за тебя есть кому хай поднять. И даже до большого начальства дойти. Публичности они больше всего боятся в своем удалённом от мира болоте.

Дверь бокса со скрипом открылась, и судовой охранник, увидев, что двое спят, негромко произнёс: «Тополев! На суд!»

Григорий поднялся, подмигнул Юре, взял свою папку с бумагами и вышел вслед за конвойным. Выполнил команду «руки вперёд», на нем защелкнули стальные браслеты и скомандовали «вперед!». Один сотрудник с надписью на спине «судебный пристав» шёл впереди, второй держал Григория под руку и контролировал направление движения. Они поднялись по лестнице на третий этаж. За окнами лестничного пролёта было уже темно, и Тополев понял, день клонится к вечеру. В здании было многолюдно. Некоторые сидели на лавочках перед кабинетами, кто-то уже спускался вниз навстречу конвою. Они подошли к 304-му кабинету, на двери которого висела большая табличка с надписью «Судья Тимакова».

— Та же, что и арестовывала, — подумал Григорий.

Его завели в знакомую клетку зала судебных заседаний. Сняли с рук наручники и ими же закрыли решётку. Он сразу же встретился глазами с Ларисой, которая сидела рядом на скамье, перпендикулярной месту нахождения заключённого. Она улыбнулась ему и тихо произнесла: — Как же ты похудел!! — и её глаза тут же покрылись поволокой слёз.

— Очень хорошо! — задорно и подбадривающе ответил Гриша. — Я же давно хотел скинуть с десяток килограммов.

С соседних лавок послышались негромкие возгласы приветствий. Это вместе с женой приехала её сестра Ленка с мужем Ромкой и их друзья — Руслан и Ира. Они весело махали ему руками, улыбаясь и переглядываясь. С них Григорий перевёл взгляд на дальний от него стол с прокурором и следователем Викторией Черноус. Судьи ещё не было. Рома был на своём адвокатском месте и что-то быстро писал. Заметив, что его клиент на него смотрит, поднялся со стула, подошёл вплотную к клетке и пожал Григорию руку.

— Ну что, ты готов?! — спросил он его.

— Как пионер, — весело ответил Тополев. — Какие у нас шансы сегодня?

— Неплохие! — даже не моргнув, ответил адвокат.

— А Оксана прислала тебе документы по детям и моему здоровью?

— Нет ещё. Говорит, что часть документов из Израиля ещё не дошли, а до Келидзе из института имени Сербского никак не дозвонятся.

— Это как обычно, — с грустью констатировал Гриша. — Оксану просить что-то сделать — это как ждать у моря погоды. Всегда всё делает в последний момент и никогда ни в чём не виновата. С вечным оправданием — «ЯЖМАТЬ». Постарайся поторопить её, Рома. И Валеру тоже подключи к этому. Она без пинка с места не сдвинется.

— Хорошо, я постараюсь. Ты пока пообщайся с Ларисой, а я ходатайство допишу быстренько. Ты, кстати, свои реплики выучил?

— Да, конечно! Всё, как мы с тобой проговаривали.

Шахманов вернулся за свой стол, а Гриша повернулся к Ларисе и негромко спросил:

— Ну, как ты?

Лариса так же шЁпотом рассказала ему, что с помощью Ромки и Руслана съехала с их московской квартиры со всеми вещами обратно в Решетниково, перевела дочку Арину обратно в Алферовскую школу, а сама перевелась в Клинский сбербанк из Красногорского. Жаловалась, что у неЁ совсем нет денег, что Антон и Сергей отказались платить ей его зарплату.

Сперва обещали до суда её поддерживать, а потом и вовсе отказали в виду тяжёлого финансового положения. Сергей вообще посоветовал ей развестись, потому что, мол, она его совсем не знает. И что он, похоже, не тот человек, за которого себя выдаёт.

Лара успела рассказать, что к ней приезжала еще на Щукинскую в квартиру Катя Панкова и убеждала, что нужно срочно разводиться, что она ещё молодая и ещё найдёт себе мужчину. А Гришу, мол, посадят и посадят надолго! Что дом под Клином совсем перестали строить без него. Что какие-то взяточные деньги не дошли до «Облгаза». Что первого декабря она не смогла съездить на кладбище и отвезти цветы от его имени в день смерти его матери и, что попросила об этой услуге его друга Валеру, но тот отказался, ссылаясь на бескрайнюю занятость.

Пока она говорила, Гриша чувствовал жуткую обречённость и бессилие. Он понимал, что ничем ей не может помочь, пока находится за решеткой. И что вопрос с разводом, который она подняла, был неспроста.

— Ни в коем случае не подавай на развод! К женатым лучше отношение у судей, — с улыбкой и весёлой ухмылкой сказал в ответ на услышанное Гриша.

Дверь судейской комнаты открылась, секретарь судебного заседания вскочил и скомандовал: «Встать! Суд идёт!»

Альбина Юрьевна Тимакова в чёрной мантии и с папкой под мышкой вошла в зал и поднялась на подиум, где возвышался громоздкий стол и её чёрное кресло. Положив папку с судебным делом клиента перед собой, она села и громким поставленным голосом произнесла: «Прошу садиться!»

Все присели.

— Слушается ходатайство прокуратуры о продлении срока заключения гражданина Тополева Григория Викторовича под стражей, — начала судья Тимакова.

Далее она спросила прокурора и следователя — поддерживают ли они своё ходатайство. Они в один голос ответили стандартными и заученными наизусть фразами, что ходатайство поддерживают. Адвокат и Григорий высказали своё несогласие с этим требованием и попросили заменить арест на более мягкую меру пресечения, не связанную с изоляцией от общества — домашний арест или залог. Аргументами защиты были следующие факты: отсутствие судимости, наличие на иждивении четырёх детей — трёх от первого брака и одного от второго, пожилых родителей, наличие работы. Было сказано и то, что Григорий единственный кормилец на три семьи — бывшая и нынешняя жёны, престарелые родственники, у которых наличествуют проблемы со здоровьем, представлены характеристики с места работы и от соседей по дому.

Григорий, в свою очередь, заверил суд, что в случае нахождения на свободе не будет заниматься противоправной деятельностью и сосредоточится на примирении сторон этого дела.

Валерия Черноус заявила, что категорически против освобождения из-под стражи обвиняемого. Он, по её мнению, может скрыться, используя свой израильский паспорт, может продолжить заниматься противоправными действиями, оказывать давление на свидетелей и потерпевшего. Прокурор полностью поддержал доводы обвинения. На этом прения сторон закончились.

Судья Тимакова ещё раз посмотрела на зрителей в зале, перелистнула несколько листов из дела и спросила Романа:

— А где в деле положительные характеристики с места работы и с места жительства? Где справки о здоровье Григория Викторовича? Где подтверждающие документы о составе его семьи и о лицах, находящихся на иждивении?

— Я их ещё не представил, Ваша честь! На днях собирался писать ходатайство о приобщении этих документов к делу, — нервно ответил адвокат, густо покраснев.

— Поторопитесь! — посоветовала Альбина Юрьевна и перевела взгляд на сторону обвинения. — А где сейчас заграничный паспорт гражданина Тополева? И паспорт государства Израиль?

— У нас есть только копии этих паспортов, предоставленные потерпевшим. Во время обыска этих документов обнаружено не было, — ответила хваткая Черноус.

— Адвокат! — снова обратилась Тимакова к Шахманову. — Срочно сдайте оба паспорта следователю. Вам понятно?!

— Да, Ваша честь! В ближайшее время отдадим.

Григорий переглянулся с Ларисой и одобрительно кивнул ей головой. Она поняла его согласие на передачу документов Роману.

Судья сообщила, что удаляется в совещательную комнату для принятия решения. Все встали и, стоя, проводили её взглядами. Наступила пауза, и несмотря на запрет приставов общаться с заключённым, Ленка не выдержала и спросила: — Гришан! Как ты думаешь, когда это всё закончится?!

— Я думаю, что в мае! — не задумываясь, ответил Тополев и улыбнулся.

Лариса закатила глаза и, глубоко вздохнув, произнесла:

— Неужели ещё так долго?! — она мило улыбалась и клялась, что обязательно дождётся, что любит и верит в лучшее.

Не более, чем через десять минут суд вернулся и продлил содержание под стражей ещё на месяц, до пятого января. Это решение сильно обрадовало Романа Шахманова и заметно расстроило следователя. Прокурору было абсолютно все равно. Григорий тоже уловил все эти нотки и подумал, что если не Новый год, то уж Рождество он точно будет встречать дома. Появилась надежда…

Не успела судья уйти в совещательную комнату, как бойкий конвой уже надевал на Григория наручники. Затем вывел его из клетки, не дав пообщаться с женой, друзьями и адвокатом. Роман кричал вслед, что придёт к нему на следующей неделе, а Лариса с друзьями махали руками и тоже кричали слова поддержки.

Они быстро спустились по лестнице в «конвойку». Григория завели в тот же бокс, он пустовал из-за всё еще идущего у троицы суда по квартирной краже. Тополев сел посередине лавки и громко выдохнул. Он только сейчас почувствовал, что напряжение, сковывающее его весь день, пропало, дышать стало легче, а улыбка не сходила с его лица. Такого удовлетворения от произошедшего за сегодняшний день он не испытывал уже несколько месяцев. Мысли роились в голове и мозг, освободившись от проблемных переживаний, требовал анализа произошедшего.

Прокрутив еще раз в голове весь судебный процесс и проанализировав реплики судьи, он сделал утешающий для себя вывод: Тимакова явно на его стороне, поэтому и продлила срок ареста всего на месяц. За это время Роман точно успеет собрать все необходимые документы по её списку и в начале января его отпустят как минимум под домашний арест. А там уж он найдёт возможность переговорить с Южаковым или, в крайнем случае, надавить на него через друзей в правоохранительных органах, чтобы тот отказался от своих претензий. Дело закроется как примирение сторон, ну, или, в крайнем случае, Тополев отделается условным сроком.

Потом он стал вспоминать, что ему рассказывала Лариса: «Что она там говорила про развод? Что Гнедков ей советовал и Панкова тоже?! Ну, про Серёжу всё понятно — он паникёр и трус, поэтому его порыв ясен и обоснован, но Катерина… Ей-то зачем всё это нужно? Аж сама приехала к Ларисе на квартиру и за рюмкой чая убеждала развестись… Непохоже на неё совсем. Видимо, она была в гостях на квартире в „Алых парусах“ у Александра Васильевича, поэтому и оказалась в нашем районе. Он, в свою очередь, и надоумил её об этом поговорить. Но зачем ему это надо?! Видимо, семейство Животковых решило меня слить, чтобы защитить себя и свой бизнес. Это вполне объяснимо. Поэтому-то Антон и отказался платить Ларисе мою зарплату, оплачивать услуги адвоката. Скорее всего, помощи от этих людей, которых я до сих пор считал своими друзьями и из-за которых, собственно, я тут и оказался, мне ждать не стоит. Ну что же, один, значит, один. Не впервой».

Григорий на мгновение прервал мысленный процесс, прислушиваясь к внешнему шуму за дверью в ожидании, что его сокамерников вот-вот приведут, но звуки растворились одновременно с железным лязганьем двери соседнего бокса.

— Она мне что-то ещё про деньги для Облгаза говорила, — вернулся к размышлениям Григорий. — Ах, да, что очередная взятка не дошла туда… Ну, а как вы хотели? Этот участок всегда замыкался на мне и только на мне, а меня нет…

В длинные январские праздники 2013 года Григорий почти каждый день гулял с детьми рядом с домом в Алешкинском лесу, где малыши с большим удовольствием катались с невысоких снежных горок на ледянках и тюбинге. На эту же горку приходил и Николай Черняков со своим сыном. Там они познакомились и подружились. Николай работал в финансовом отделе «Облгаза» на Можайском шоссе и очень хорошо знал главного инженера их корпорации, господина Лапина.

Идея взаимовыгодного сотрудничества родилась у Тополева с Черняковым одновременно. После консультаций у себя на работе Николай предложил «Азимут-Гео», где Георгий был финансовым директором, участвовать в тендерах государственной компании по проектированию газопроводов. Откат составлял 15%, причём десять из них надо было отдавать наверх, а 5% Николай предлагал делить пополам с Григорием. Победу в тендерах гарантировал Лапин. Антон с Сергеем с большим энтузиазмом восприняли это предложение, так как к тому моменту работы у «Азимут-Гео» было мало. Как и денег. Предыдущее сотрудничество с Российскими железными дорогами, которое хорошо кормило компанию, пришлось свернуть в виду непомерной жадности дочерней структуры железнодорожного монополиста «Росжелдорпроект» — он затребовал откаты в размере 60% от сумм выполненных и будущих контрактов. Естественно, взятка в 15% была просто спасением для собственников проекто-изыскательской фирмы.

Началась кропотливая и очень перспективная работа по сбору документов на первый тендер областного газового монополиста, которой Тополев занимался лично. Когда пакет с документами был почти готов, Николай позвонил Григорию и попросил зайти вечером к нему в гости. Достав бутылку водки и нехитрую закуску, Черняков сказал:

— Завтра до шестнадцати часов ты лично должен привезти пакет документов в триста десятый кабинет и там сдать под роспись. А пятнадцать процентов привезёшь мне завтра после работы. Лады?

— У нас всё готово! — ответил Григорий. — Мы только не уверены в сумме контракта, которую нам надо вставить в наше тендерное предложение. Вдруг мы поставим сумму выше наших конкурентов, и контракт уйдёт?

— За это не волнуйся! Ставьте пока сумму на десять процентов ниже первоначально заявленной в конкурсе. Если понадобится корректировка, я тебе позвоню после вскрытия конвертов и скажу, на какую сумму надо будет переделать ваши бумаги. Понял?

— Конечно! Завтра деньги и документы будут вовремя.

Первый тендер прошёл без корректировок и дополнений. Победителем был объявлен новичок, ранее никому неизвестный в газовых кругах Московской области. После этого был второй, третий… десятый тендер, которые с лихостью выигрывал «Азимут-Гео», уверенно опережая соперников и по меньшим суммам, и по более коротким срокам, предложенным за проделанную работу. Деньги текли рекой как руководству «Облгаза», так и Николаю с Григорием. Отношения были настолько устойчивыми и добрыми, что «Азимуту» разрешили платить откаты после поступления средств государственной компании на счёт фирмы, да ещё с отсрочкой в неделю, чтобы «Азимут-Гео» мог иметь возможность обналичить деньги в фирмах-однодневках, одной из которых и была компания Андрея Южакова. Николай по просьбе Тополева даже понизил процент до 13 и отдавал ему полагавшиеся 1,5 процента.

Механизм работал чётко и слаженно. Николай даже свёл Григория непосредственно с первым заместителем генерального директора. Тот, в свою очередь, познакомил его с менеджерами среднего звена, которые курировали работу выигравших тендеры компаний и с которыми можно было договариваться об увеличении стоимости работ по контрактам. В конечном итоге — и прибыли всем участникам этой коррупционной схемы. Причём ни менеджеры, ни второй человек в госкомпании не боялись обсуждать с Григорием суммы откатов и схемы завышения контрактной стоимости. Все были помазаны и замараны воровством государственных средств, поэтому прекрасно понимали, что если завалится одно звено в этой цепи, то полетят все без исключения. Поэтому старались беречь и помогать друг другу, дабы не вызвать недовольства одной из сторон.

Компания «Азимут-Гео» росла, как на дрожжах. В срочном порядке на работу брали проектировщиков и геодезистов, кадастровых инженеров и камеральщиц, заключались договоры субподряда с дружественными компаниями. Антон даже расщедрился и поднял зарплату себе, Сергею и Григорию с 50 тысяч до 140. Фонд оплаты труда рос по экспоненте, прибыль текла рекой, однако будучи конечным плательщиком налога на добавленную стоимость, компании приходилось прибегать к услугам фирм-однодневок для оптимизации налогового бремени. Зарплату тоже платили в основном в чёрную, опять же из-за высокой нагрузки по выплатам в различные фонды. Григорий не раз пересчитывал финансовую модель работы компании полностью в белую и с ужасом понимал, что в этом случае себестоимость работ будет как минимум в два раза выше, чем цена, заложенная в тендерах «Облгаза». Плюс ещё стоимость получения наличных для отката. В связи с этим работать приходилось по-серому, всячески оптимизируя за счёт услуг таких товарищей, как Андрюша Южаков. А так как выигранных контрактов становилось всё больше, выручка росла, то и необходимость в обнале увеличивалась в разы.

Поэтому, когда в ноябре 2013 года власти накрыли Банк «Смоленский» — один из крупнейших обнальных банков страны, то 3,5 миллиона рублей «Азимута» пропали, поскольку деньги, отправленные фирме Андрея Южакова для получения наличных, проходили именно через этот банк. Андрей, конечно, клялся и божился, что отдаст всё до копеечки и будет выплачивать долг ежемесячно по частям, и даже сделал две транзакции в январе и феврале на 500 и 200 тысяч, соответственно. Но, как это часто бывает, в дальнейшем платить перестал, а потом и совсем отказался от своих слов о возврате долга.

Конечно, эта сумма была не столь критична для «Азимута». Но жадность Антона и задетое честолюбие Григория не позволили им отказаться от идеи получить оставшиеся деньги с Андрея любым способом.

Ещё в августе 2013-го, когда Григорий настолько врос в структуру «Облгаза», что его представили всем директорам областных филиалов и наделили полномочиями личного общения с ними на предмет выполнения работ по объектам, находящимся под их патронажем. Он столкнулся с проблемой отсутствия личного автомобиля. Иногда они ездили по делам вместе с Антоном на его джипе, но в новых условиях при его личных контактах и связях это было политически неграмотно. Конечно, в их семье была машина — пятилетний «Митсубиши Галант», и он иногда пользовался им, когда жене Оксане он был не нужен, но о постоянной эксплуатации по работе и речи быть не могло.

Поэтому-то Григорий и обратился к жене, прожившей на тот момент с ним 19 лет в браке, за помощью в оформлении на неё кредита на покупку нового автомобиля для его рабочих нужд. Надо сказать, что после рейдерского захвата его компаний в середине двухтысячных, он был нежеланным гостем в банках, поэтому о получении кредита мог даже не мечтать. Оксана выслушала просьбу мужа и, даже не задумываясь, отказала ему, ссылаясь на неуверенность в их дальнейшем будущем. К тому времени разногласий и недовольства друг другом накопилось уже достаточно, и 8 октября 2013 года после очередного скандала Григорий собрал вещи и, попросив Антона заехать за ним, загрузил чемоданы в багажник его внедорожника и окончательно расстался с первой в его жизни семьёй. Пока они с Животковым-младшим колесили по рабочим вопросам фирмы, Григорий нашёл себе в аренду квартиру у метро «Щукинская», и в тот же день вечером распаковывал чемоданы в свежеотремонтированной двушке.

Однако вопрос с личным автотранспортом так и не был решён. Поэтому, получив заверение Антона в том, что в конце следующего года он может рассчитывать на хороший бонус в размере 2,5 миллионов рублей, он обратился за кредитом на покупку машины к генеральному директору партнёра «Азимута» Андрею Герасимчуку, обещав вернуть деньги, как только получит премиальные. Тот без вопросов после подписания кредитного договора перевел на счёт Тополева почти миллион четыреста тысяч рублей, и счастливый Григорий на следующий день приобрел новенький «Митсубиши Аутлендер» синего цвета.

Естественно, в свете последних событий, Гриша сильно переживал за свой бонус и за свои кредитные обязательства перед компанией Герасимчука. Но, сидя в тюрьме, ничего с этим поделать не мог. Он даже не мог отдать эту треклятую машину в счёт погашения задолженности, потому что ещё летом переписал её на Ларису, опасаясь ареста имущества со стороны Просвирина, который ещё со времен «Медаглии» пытался взыскать с него 50 000 долларов, вложенных им в вексель холдинга, по которому Григорий являлся поручителем. Естественно, эти деньги наряду с собственными деньгами семьи Тополевых, их друзей и знакомых почили в утробе рейдерского захвата в 2006 году. Несмотря на это, Юрий Вячеславович Просвирин с упорством, достойным умалишённого, не оставлял Григория в покое и постоянно пытался получить с него хоть что-то, временами арестовывая личные счета и натравливая на него приставов. Судя по тому, как Лариса заторопилась с разводом, вопрос о передаче машины Герасимчуку можно было считать закрытым и поднимать его было бесполезно.

Дверь бокса отворилась, прервав размышления Григория. В камеру вошли весёлые и довольные друзья по несчастью во главе с неунывающим дедом Ильёй.

— Продлили на два месяца, как я и просил! — громогласно объявил Михалыч.

— Ты представляешь, дед попросил судью оставить его в заключении! — эмоционально выпалил Юра. — Так и сказал судье, мол, Ваша честь, прошу Вас оставить меня в той же камере, а то у нас там коллективчик подобрался отличный, очень хочу поскорее к ним вернуться. Она аж поперхнулась, услышав такое.

— Дед! Ты, наверное, первый кто попросил оставить его в тюрьме, — предположил, улыбаясь, Сергей.

Дверь снова открылась и появившийся в проеме охранник спросил: — Все с Бутырки?

— Да! — хором ответили все четверо.

— Собирайтесь! Сейчас поедете обратно. Машина уже тут.

Та же ГАЗель с конвойными встречала их во дворе Таганского суда. Их рассадили в той же последовательности, что и утром. Дед снова мучился в «стакане». Когда тронулись с места, словоохотливый конвоир начал расспрашивать о результатах их сегодняшних бдений. Юра с юморком рассказал о подвиге Ильи и реакции на его требование окружающих, Григорий поделился рассказом о своем месяце «продлёнки» и об отношении судьи к нему и его делу.

— Ты особо сильно не обольщайся! — прокомментировал его рассказ ФСИНовец. — Тимакова, конечно, баба правильная и в беспределе раньше замечена не была, но, сам понимаешь, если ей прикажут сверху, то продлит еще на столько, на сколько скажут. Никто против системы не попрёт ради своих убеждений. Ну, только если за деньги, за большие деньги!

— Мы уже давно ездим, многих видели и многое слышали, — вмешался в разговор второй конвоир. — Поэтому и статистику по статьям ведём, и судей многих охарактеризовать можем. Особенно много последнее время наркоманов и мошенников. Ты, видимо, мошенник? — обращаясь к Григорию, поинтересовался он.

— Да, сто пятьдесят девятая часть четвертая, — ответил заинтересованно Григорий.

— Обычно три-четыре года дают вам. А у тебя сколько эпизодов?

— Пока что три.

— Тогда могут и десять дать. Мы тут возили одного мошенника на суд, у него было более тридцати эпизодов. Дали двенадцать лет по совокупности.

— Так ведь эта статья до десяти лет лишения свободы! Максимум!!! — возразил им, выучивший уголовный кодекс Гриша.

— Это за один эпизод до десятки, а если больше двух, то до пятнадцати! — пояснил сотрудник службы исполнения наказания.

— А что можете про статистику по сто пятьдесят восьмой части третей сказать? — прервал полицейского Юра.

— Так вы чёрная кость?! Квартирные воры?! Элита воровского мира?! — с чувством уважения и неким трепетом начал знакомый Григория по истории с телефоном. Тут я тебе мало что скажу. Таких примеров у нашей бригады было раз–два и обчёлся, не хватит для полноценного анализа. Вас совсем мало осталось, всё больше «нариков» и «кидал».

За разговорами обратная дорога показалась быстрой, да и стояли у шлюза перед въездом в тюремный замок они совсем недолго. Та же деревянная арка при входе, проверка и личный досмотр, перекличка, полупустая сборка. И снова короткое ожидание, знакомый продольный по кличке «Майонез» выкрикивает его фамилию, подъём по переходам и лестницам на Большой Спец. Камера два-восемь-восемь встретила его в одиннадцатом часу вечера молчанием и безразличием, даже Руслан Ильин испугался и с ним не поздоровался. Лишь оказавшись в кровати, Григорий понял, что очень голоден, ведь он не ел больше суток — утром завтрак привезли уже после его отъезда в суд, а с собой он ничего не взял из еды. В этот момент он вспомнил наставления Юры, который говорил ему, что на суд надо обязательно брать с собой кроме документов ещё и бутылку воды, фрукты, конфеты и желательно пару бутербродов. Силы нужны, а для этого надо хорошо питаться, с витаминами и глюкозой, чтобы голова варила. Заснул голодным, но счастливым.

С утра на прогулке Руслан поведал Григорию шёпотом, что вчера его весь день накручивали против него, рассказывая, как он всех подвёл и обманул с деньгами. И что Руслан должен выбрать для себя, с кем он — с ними или с Тополевым. Он им ответил, что будет держать нейтралитет. А ещё Валерьянычи очень переживали, что Гришу отпустят домой и чуть ли не плакали от злости. Также Русику по секрету рассказали, что в двадцатых числах декабря Тополева переведут в общую камеру.

В этот же день Иванычу привезли на тачке 64 000 страниц обвинительного заключения. Заключённые из хозяйственного отряда, которых в тюрьме обидно называют «козлами», доставили вместе с выводным и работником канцелярии 21 коробку с пачками пронумерованных листов формата А4. Степанов через открытую кормушку расписался в получении «объебона», после этого продольный открыл дверь камеры, и Григорий с Валерой и Русланом помогли затащить все коробки в «хату», снимая их с тележки. Чурбанов предложил разместить всё это добро под нижними шконками, заодно используя этот склад, как схрон для «запретов».

— Значит, скоро суд! — объявил весело Валера, стараясь оторвать от мыслей вдруг загрустившего Иваныча. Старик натужно улыбнулся и принялся изучать текст, наугад открывая коробки и доставая оттуда скреплённые в тома листы.

Пророчество оказалось верным и скорым в исполнении. Буквально на следующей неделе Степанова ранним утром забрали «по сезону» и увезли на первое его судебное заседание. Вернули в камеру уже ближе к полуночи — усталого и измученного. Однако для Гриши и Руслана день отсутствия Иваныча был одним из самых счастливых в их тюремной жизни. Никто не нудел, не смотрел, что они едят, во что играют, не мешал смотреть любимые телевизионные каналы. Валера весь день пролежал на шконке, читал книгу и не мешал ребятам ловить кайф. На радостях они заказали в ларьке много вкусностей и разносолов: колбасу, сыр, тушёнку, мармелад и даже шоколадно-вафельный тортик, оплатив всё это остатком средств на лицевом счёте Гриши и деньгами Руслана, которые положила ему его невеста. Заказ был доставлен в течение нескольких часов, что окончательно придало этому дню статус праздничного. На ужин был устроен пир на двоих. Мысль о том, что Иваныча с его 64000-страничным обвинением теперь будут часто возить на суд, грела души его ненавистников. На радостях они так наелись, что вечером у обоих болели животы от обжорства. До этого Григорий больше месяца был на одной баланде и от таких изысков отвык.

Руслан подстриг его электрической бритвой прямо в камере рядом с рукомойником. Затылок и виски сделал под ноль, уши открыл, остальные волосы оставил в виде шапки — получилось неплохо. А после того, как Гриша побрился и взглянул на себя в зеркало, то сам удивился собственному преображению. Стрижка словно отрезала последние Гришины иллюзии о справедливости и законе, очистила его разум от тумана надежды и иллюзорного равенства сторон в суде.

Последняя «продлёнка» убедила Тополева в том, что ему требовалось брать бразды правления в собственные руки, а не плыть по течению, надеясь на помощь адвоката или судьи. Он окончательно решил, что ему надо признавать свою вину для смягчения наказания, которое ему теперь казалось безусловным. Однако необходимо было понять, в чеё именно надо сознаваться. А для этого ему нужна была Валерия Черноус, чтобы с ней согласовать свои показания и дальнейшие шаги, а также поторговаться за будущий срок. Поэтому каждые три дня он писал заявления на имя следователя с ходатайством проведения дополнительного допроса в связи с желанием дать признательные показания.

Как-то вечером Валере позвонил Саша Ткаченко из общей хаты и поинтересовался, когда его переведут обратно на БС — тот, видимо, пообещал ему помощь. Чурбанов уверял, что после 20 декабря вопрос будет решён положительно. Видимо, действительно опер Володя должен выйти на работу в этих числах и выселить Григория из два-восемь-восемь. Поэтому Тополев решил к этому числу доесть всё, что накупил в тюремном ларьке, чтобы не оставлять ни крошки врагу.

На втором судебном заседании адвокат Степанова объявил ему стоимость своих услуг в размере полутора миллионов рублей. Иваныч, естественно, отказался и попросил назначить ему государственного бесплатного защитника. Его молодая жена в перерыве заседания дала ему понять, что если приговор будет суровым, то ей будет очень тяжело дожидаться его и вообще ходить на каждое заседание она не может и не хочет. Из-за этого настроение у Иваныча было совсем похоронным.

Валеру возили в Таганский суд на очередную «продлёнку» и увеличили срок ареста ещё на два месяца — итого в сумме на девять. По возращении он уже был не таким весёлым, как прежде. Русику адвокат обещал, что в лучшем случае суд состоится не раньше марта, и сидеть ему придется ещё год. От этих новостей он окончательно сдался: большее время дня лежал на шконке и страдал. Так что в камере единственным весёлым и неунывающим оставался Гриша, чем жутко выводил из себя Валеру и Иваныча, которых ко всему прочему ещё угнетали участившиеся в последнее время шмоны в камере.

Последний обыск вообще длился более трёх часов. На это время всех сокамерников перевели во внутреннюю сборку БС — такую же маленькую камеру, только абсолютно пустую Одни лишь стены, пол и потолок — даже окон не было и внутреннего освещения. Маленький лучик света попадал на пол из открытого глазка двери, через это же отверстие поступал кислород. Внутри было сыро и одновременно душно. Камера одной стеной соседствовала с душевой, поэтому сырость и влага проникали сюда, впитывались в штукатурку и потолок и выходили наружу чёрным грибком с характерным запахом. Часы в этом помещении казались днями.

Вернувшись в свою «хату», постояльцы застали её в разобранном — в прямом смысле слова — состоянии. Пять режимников, проводивших обыск камерного помещения, постаралась на славу: разобрали бачок унитаза, а сам унитаз оторвали от постамента, сорвали шторку с петель, оторвали вентилятор от воздуховода, сняли раковину. Холодильник лежал на боку, а все внутренности вместе с продуктами разбросаны по всему пространству «хаты». Шконки отодвинуты от стены, бельё со всех кроватей стянуто и брошено к окну, подушки и матрасы собраны в одну кучу, посуда, некогда красиво расставленная в металлических ячейках на стене, теперь валялась в куче с вещами жителей этой когда-то прекрасно убранной камеры. Дверь закрылась, и четверо бедолаг приступили к процессу восстановления их жизненного пространства. Когда собрали и водрузили на место холодильник, обнаружили, что главная цель шмона не была достигнута — телефонная трубка найдена не была, поэтому с такой злостью и остервенением режимники крушили всё на своем пути.

— Значит, стукачей в «хате» нет! — констатировал Иваныч, посмотрев в глаза каждому из присутствующих. Стало немного легче. До отбоя успели привести всё в порядок после незваных гостей, поменять бельё на новое, а старое застирать в кипятке. Работали дружно и сообща.

25 декабря 2014 года с утра ничто не предвещало каких-либо событий. Гриша, конечно, каждый день ждал, что к нему с допросом придёт следователь или вызовут его к адвокату, которого уже давненько не было. Но почему-то сегодня он не ждал никого. И вот, в половине первого «тормоза» открылись, и прозвучало нежданно-негаданно: «Тополев, по сезону!».

— По сезону или слегка? — переспросил озадаченный Гриша.

— По сезону! — ещё раз повторил надзиратель.

— Может быть, следачка хочет допросить меня в здании УВД. Поэтому и повезут по сезону?! — подумал про себя Тополев и стал быстро одеваться.

У дежурки Большого Спеца среди прочих выездных он разглядел Аладдина. Того самого мужчину, который был вместе с Чурбановым в автозаке в день, когда его везли в ИВС на Петровке. Поздоровались, обнялись. От него веяло добротой и силой. Широкая улыбка на красивом лице взрослого восточного мужчины, умудрённого опытом. Аладдин был полон княжеского достоинства и силы духа. Курчавые чёрные с сединой волосы, борода, растущая от висков тонкой полоской, усы, красиво обрамлявшие рот, нос с горбинкой и ямочка на подбородке — во всём была видна порода и величие. Ему было около пятидесяти лет, однако глаза были мальчишески озорными, и это придавало ему моложавый вид

Их довольно быстро спустили вниз на сборку, сразу поверхностно обыскали и сверили анкетные данные, надели наручники, посадили в микроавтобус со свободными от решёток окнами, кожаными диванами в ряд и с надписью «Полиция» по периметру. В машине кроме конвоя их было двое, и они, радуясь своему нечаянному счастью, расслабились и стали общаться.

— Куда нас хоть везут-то? — с приятным восточным акцентом спросил Аладдин.

— В Таганский суд, — раздражённо ответил один из стражей.

— На «продлёнку» что ли? — с удивлением переспросил Григорий.

— Точно, на продленку, — ответил ему Аладдин, не дожидаясь реплики полицейского.

— Я-то думал на допрос в УВД ЦАО… — разочарованно пояснил Тополев. — Почти три месяца жду следователя, а она всё не приходит.

— Ничего. Сегодня её увидишь в суде и спросишь, почему не является к тебе на доклад, — произнёс конвоир и громко засмеялся.

— А почему так рано везут? У меня срок до пятого января, — продолжал сомневаться Григорий. — Может быть, всё-таки не в суд, а УВД ЦАО?!

— Нет, точно в суд, — на всякий случай посмотрев в бумаги, утвердительно ответил старший смены конвоя. — Судьи тоже люди и хотят отдохнуть в новогодние праздники. Поэтому все, у кого срок продления выпал с первого по десятое января, продлеваются в последние дни этого года.

— Вот! Исчерпывающий и всё объясняющий ответ! — подхватил Аладдин. — Судьи тоже люди! И этим все сказано… — Гриша хмыкнул, оценив шутку.

— Скажи, пожалуйста, — обратился Тополев к своему восточному соседу по дивану. — На перекличке ты произнёс свою фамилию и имя, такие красивые и длинные, что я не запомнил с первого раза.

— Мамедов Алиаддин Фарзанда Оглы, — произнёс на распев он. — Я по национальности курд и заодно дальний родственник «Шакро молодого».

Услышав имя одного из самых известных воров в законе, конвоиры с уважением посмотрели на своего подопечного.

Машина выехала из ворот бутырского тюремного замка и сразу же окунулась в предновогоднюю праздничную Москву. Украшенные шарами и гирляндами ели на площадях, снежные сугробы на улицах, люди, спешащие по делам, витрины магазинов, манящие надписями «SALE» и «СКИДКИ» — всё дышало грядущим Новым годом. Гриша через окно пассажирской ГАЗели пожирал глазами город, впивался взглядом в лица прохожих, как будто надеясь увидеть знакомое лицо и прокричать: «Я тут! Я живой!». На него нахлынули воспоминания, как он каждый год в это время так же, как и эти прохожие, ходил по Москве, погрузившись в предновогодние хлопоты не замечал проезжающих мимо автозаков. Тогда он и не знал, как они выглядят.

Как назло, пробок было мало, и они быстро домчались до здания суда. В боксах судебной конвойки свободных мест не оказалось, поэтому Грише и Алиаддину пришлось больше часа сидеть в автомобиле и ждать, пока не вывезут утренних отсудившихся зэков. Воспользовавшись случаем, Григорий расспросил своего визави о его беде. Мамедов с удовольствием и в деталях рассказал, кем он был на свободе и за что оказался за решёткой.

— У меня в Волоколамске кондитерская фабрика «Русский шоколад» была, большая с современным немецким оборудованием. Я вообще в этом городе известная персона! Я даже пытался баллотироваться на место мэра в этом году! Но все перечеркнул один августовский день, когда я поехал снимать со своей карточки деньги. У меня есть знакомый, который частенько занимал у меня разные суммы, но всегда отдавал. Вот и в этот раз он попросил в долг довольно много для него — пять миллионов рублей. Я, не задумываясь, ссудил ему. Но в этот раз с отдачей случилась заминка. Он долго мурыжил меня, без конца переносил дату возврата. Наконец он позвонил мне и попросил продиктовать данные банковской карточки, чтобы перевести на неё сумму займа и проценты. Я, естественно, без зазрения совести сообщил ему цифры карты и стал дожидаться поступления. Через пять или шесть дней приходит СМС из банка, что деньги поступили. Я набрал своего знакомого и сообщил ему, что всё в порядке, деньги получены и претензий к нему больше нет.

Прошло больше месяца. Я несколько раз посещал банк–эмитент моей карты по своим делам, но не было нужды или случая, чтобы как-то воспользоваться этими деньгами. Но вдруг, в этот злополучный августовский день, я забыл на работе наличные и оказался совершенно без денег, а захотелось купить цветы жене и игрушки детям. Я решил заехать в банк и снять в банкомате сотню тысяч на расходы. Вечером у меня дома в Москве была полиция с обыском. Меня обвинили в краже в особо крупном размере. Да, у меня сто пятьдесят восьмая статья часть четыре! — Аладдин прервался и посмотрел на реакцию Гриши.

— Я ничего не понял, — обескуражено произнес Тополев. — Как так получилось?

— Очень просто! — продолжил Мамедов. — Мой знакомый оказался отличным хакером и банковским мошенником. Он поехал в Ставрополь и там открыл фирму по продаже строительных материалов. Снял офис за городом и даже завёз для антуража мешки с цементом, гипсокартон и прочую дребедень. Затем он в ставропольском банке получил машинки для приёма платежей по пластиковым картам, как-то их перепрограммировал, зашив туда данные моей карты и ещё одного бедолаги. А потом стал набирать заказы на товар с предоплатой. Вот таким образом мне на мою карту поступили деньги не как возврат долга, а, как интерпретирует следствие, за фиктивный товар. Я, естественно, ни сном, ни духом не знал о его проделках, но следователь мне не верит и требует признательных показаний. А я только себе признаться могу, что до сих пор не понимаю, как он это сделал! У меня ума не хватает, чтобы понять до конца эту схему и все технические термины, которыми сыпет на меня следак. Вот ты в банках работал, финансово грамотный человек. Может быть, хоть ты мне объяснишь, как это всё произошло?

— Аладдин! Я сам ничего не понял, правда. Может быть, если ты мне покажешь материалы своего дела, я из него смогу понять, что произошло, и как ты в этом завяз.

— Хорошо, я попрошу адвоката, чтобы он принёс в следующий раз в Бутырку. Или пусть сегодня даст, если у него эти бумаги с собой.

В микроавтобус вернулся старший смены и сообщил, что подследственных готовы принять. На этот раз Гришу и Аладдина посадили в первый бокс, наполненный до предела, забитый ожидавшими суда арестантами. Вытяжка в камере не работала, поэтому от жуткого смрада выкуренных за день сигарет глаза сразу заболели и зачесались.

— Нас тут, как килек в бочке, — подметил весело Аладдин. — И этот дымок и холод от стены… к вечеру будем кильками холодного копчения. — Камера содрогнулась от смеха.

Начали знакомиться и обсуждать уголовные дела присутствующих, на местном наречии — «делюги». Рядом с Григорием сидело трио вымогателей: славянин с рязанской мордой по имени Слава — тот, кому должны были деньги и два кавказца — боевика, по повадкам и говору явно бандиты. Славик был обычным бизнесменом, которого можно смело причислить к немногочисленной прослойке российского среднего класса. Честный бизнес, белые налоги и доходы, семья, дети — всё, что нужно человеку для счастья. Но вот незадача — дал в долг своему другу 20 миллионов, а тот возьми и не верни. Конфликт, ссора, слово за слово и конец многолетней дружбе. Непонятно, кто надоумил Вячеслава прибегнуть к услугам коллекторов, его нынешних подельников, но на первой же встрече с должником их всех троих повязали, и теперь ему ни денег не видать, ни свободы. Он долго тряс бумагами и говорил, что докажет свою невиновность, потому что всего лишь требовал вернуть свои кровно нажитые. Кавказцы дружно поддакивали ему, пожирая захваченные им из камеры бутерброды и фрукты.

Аладдин после рассказа Славы о постигшей его несправедливости шёпотом одному Грише сообщил, что эти гости с Кавказа — бывшие менты, которые, опасаясь гнева преступного сообщества, выдают себя за бандитов. Но он, как сокамерник смотрящего за БС, их историю хорошо знает. Псевдополицейские каждый месяц на общак полтос кидают, чтобы их тайна не раскрылась. Причем Руслан двадцатку себе берёт и только тридцать переводит Ибрагиму. И самое интересное, что они, находясь в тюрьме, продолжают доить этого олуха Славу, получая с него сотню в месяц — якобы за то, чтобы его не трогали жестокие чечены.

Завели ещё одного в и без того переполненный бокс. Дорогой костюм и ботинки на тонкой подошве, в руках кашемировое пальто. Явно приехал не на автозаке. Представился — Вадим. Председатель правления среднего московского банка. Приехал в суд на машине с водителем. После того как судья вышла в совещательную комнату, к нему подошли приставы и попросили пройти вместе с ними. Его привели сюда и закрыли в бокс. Надеется, что выпустят под подписку о невыезде или залог, потому что он ни в чём не виноват. Наоборот, это он обнаружил у себя в банке мошенническую схему с векселями и сам написал заявление в правоохранительные органы с просьбой разобраться и наказать виновных. Это было полгода назад. Он несколько раз ходил в следственный комитет и давал показания, рассказывал, как он выявил поддельные векселя на общую сумму 500 миллионов рублей. Ему даже был присвоен статус потерпевшего по заведённому уголовному делу, а вчера вдруг позвонил следователь и попросил подъехать к 16 часам в Таганский суд для проведения необходимых мероприятий. Он, естественно, прямо с работы приехал, и ему в зале суда объявляют, что его статус изменился на подозреваемого, и что сейчас состоится суд об избрании ему меры пресечения. Следак сообщил, что беспокоиться ему нет причин, что ему изберут максимум подписку о невыезде, поэтому бесплатного государственного адвоката, которого следователь привез с собой, будет вполне достаточен для такой простой формальности.

Григорий с Аладдином переглянулись и, усмехнувшись, попросили Вадима, стоявшего рядом, присесть между ними.

— Теперь слушай сюда, дорогой товарищ! — начал негромко курд. — Судя по тому, что тебя спустили в «конвойку», это уже плохой знак. С вероятностью девяносто девять процентов тебя сегодня арестуют и повезут на Бутырку, — Вадим попытался перебить, но Аладдин жестом руки остановил его и продолжил. — Все вопросы и предложения потом, не будем терять время, а то тебя или нас сейчас пересадят в другую камеру, и я не успею тебя научить, как не вляпаться в жир ногами с самого начала. Поверь мне, как только ты окажешься на карантине Бутырки, тебя уже будут делить между собой блатные с ментами, чтобы заполучить в нужную им «хату» для дальнейшей дойки. Я знаю, о чем говорю, я это наблюдаю с августа воочию. Готов слушать?

— Да, — грустно ответил банкир.

— Во-первых, как поднимешься наверх, отдай все дорогие вещи адвокату, чтобы он передал водителю, который тебя привёз, или родственникам. Часы, ремень, документы, кошелек, всё! — Мамедов сделал паузу, посмотрел пристально на Вадима и, поняв, что тот находится в прострации, толкнул его слегка плечом. Финансист встрепенулся и посмотрел на собеседника.

— Я очень внимательно вас слушаю. Меня просто напугала цифра девяносто девять процентов вашей вероятности.

— Это не так страшно по сравнению с ошибками, которые ты можешь допустить, если не будешь следовать моим рекомендациям.

Продолжим. Во-вторых, когда тебя привезут в Бутырку, ни в коем случае ни с кем, ни о чём не договаривайся и ничего не обещай, а то разведут на деньги. Будут обещать вип-камеры, женщин, и самого чёрта — не верь никому! Вежливо отказывайся и говори, поживём-увидим. В-третьих, когда распределят в камеру, а с вероятностью опять-таки 99,9% это будет камера Бэ-эСа, тебе будут звонить разные смотрящие и просить денег на общее. Так вот, тут самое главное тебе не сделать ошибку. Напрямую сумму тебе называть поначалу не будут, стараясь вывести тебя на вопрос «а сколько надо?». Как только ты произнесёшь эти слова, твоя судьба окажется в их руках, и сумма, которую они тебе озвучат, будет такой большой, насколько хватит воображения звонящего. Поэтому сразу же дай понять, что ты знаешь правила: общак — дело добровольное, и ты сможешь уделять пять тысяч рублей в месяц. Этой суммы будет достаточно, поверь мне. В-четвёртых, если захочешь с комфортом сидеть в камере с телевизором и холодильником, с двумя сокамерниками, то стоит это не более 150 тысяч одноразового платежа или двадцатка в месяц. Договариваться надо только с опером напрямую, ни в коем случае не через зэков или блатных. Вроде всё. Ясно?

— Да. Спасибо вам большое за инструктаж. Но я всё-таки надеюсь, что это мне не понадобится, — сказал Вадим и грустно улыбнулся, после чего встал, подошёл к двери и постучал.

Открылся глазок, и конвойный громко прокричал: — Чего тебе?!

— В туалет хочу! — так же громко выкрикнул банкир. Дверь открылась, и он исчез в проёме.

— Жалко, если разведут парня! — проводя его глазами, подытожил Аладдин. — Я видел, как такие фортели выкидывают. Вот, к примеру, Руслан — мой сокамерник, для устрашения твоих Валеры с Иванычем, попросил опера Володю, перевести его на недельку в два-восемь-восемь. Это как раз было незадолго до твоего заезда. Ох, он там им концерты устраивал! Звонил мне на трубу и представлял меня то вором, то положенцем, разыгрывал перед ними переговоры на высшем уровне с решением их вопросов. А то позвонит мне и начинает орать, как подорванный, ругаться, угрожать, называя меня разными именами других зэков, изображая, что наводит порядок таким образом на вверенном ему Бэ-эСе.

В общем, за неделю он развёл Валеру на гараж в районе Новослободской улицы, а Иваныча на триста тысяч. Ткаченко вашего тоже, кстати, Руслан подставил с телефоном на «курке». Он-то знал про этот «курок» и слил его режимнику, а потом ещё попытался и Сашку нагнуть на деньги, обвиняя в стукачестве администрации и сдаче «запрета».

— А меня на «лимон» шваркнуть тоже он решил через Валерьянычей? — возмущенно спросил Гриша.

— Конечно, он! Валера твои данные, которые ты ему в автозаке сообщил, в этот же вечер Руслану передал. А тот уже, в свою очередь, согласовав сумму кидка, позвонил оперу и попросил о распределении в два-восемь-восемь. Так что ты молодец — не стал платить этим аспидам. Руслан, между прочим, до посадки работал охранником у барыги — у наркодилера. Он сам должен на общее уделять, грехи замаливая. По понятиям он не может быть смотрящим, потому что с дурью связан был. Но так как он дальний родственник положенца, то ему сделали преференции.

— Валера говорит, что меня не сегодня-завтра в общую камеру переведут, — сказал Григорий, вопросительно посмотрев на информированного собеседника.

— До десятого января наш опер Володя в отпуске, поэтому до его выхода ничего не случится. Не переживай! Встречай спокойно Новый год и Рождество. У меня у самого конфликт с Клименко — я ему в глаза говорю, что он подонок и мерзавец, так что меня тоже могут выкинуть с Бэ-эСа в любое время.

— А ты чего с ним конфликтуешь?

— Этот гад, пользуясь своим положением, пытается заработать на чём только можно! На доставке наркотиков в камеры, за пронос телефонов и симок, за распределение по камерам, даже свидания с жёнами и проститутками может организовать. За всё у него свой тариф, который зависит от просителя и его просьбы. Мы с ним схлестнулись, когда твой Иваныч через Руслана заказал опустить своего подельника Армена.

— Что-что? — возмущённо перебил Гриша.

— Что слышишь! Прямо над вами хата три-ноль-один. В ней сидит подельник Степанова Армен. Он был генеральным директором микрофинансовой компании Иваныча, и когда его «приняли», дал показания на собственника. Володю вашего тоже «приняли», причём прямо на трапе самолета. Так вот, когда Руслан жил в вашей камере, они и сговорились, чтобы за триста тысяч Арменку опустили в душе по полной программе.

— В жопу трахнули? — с ужасом спросил Гриша.

— О-пус-ти-ли! — по слогам произнёс ещё раз Аладдин. — Под этим словом подразумевается любое насилие против личности, которое впоследствии влечёт к определённому статусу зэка — «обиженному».

— А как же ты в этот конфликт влез?

— Я, когда узнал об этом, вышел на вора в законе Эдика, который на Бутырке сейчас на воровском продоле сидит. Донёс до него, что готовится беспредел. Реакция была мгновенной и суровой. Руслан, конечно, отмазался пока. Но я думаю не надолго, деньги — триста косарей, правда, вернул в общак, а вот Иваныча ещё на столько же поставили. Он теперь на свои суды ездит исключительно через кабинет врача, а не через сборку. И в автозаке в отдельном «стакане» сидит и мучается — очень боится, что может по башке своей дурной получить.

Так вот, Клименко, узнав, что я ему кайф обломал и его финансовую многоходовочку порушил, очень на меня обозлился. Тогда он со мной попытался на повышенных тонах отношения выяснить, но я объявил, что знаю про его «Порш Кайен», и где он его паркует. И про его три квартиры в Москве, и про дом на «Новой Риге» знаю. Поэтому со мной лучше не связываться.

— Аладдин, как они все не боятся хапать и ртом, и жопой?! Они думают, что кругом все идиоты? Что их никогда никто не спросит, откуда у вас при зарплате в пятьдесят тысяч джипы за пять-десять миллионов, квартиры, дачи, золотые часы «Ролекс»?

— Правильный вопрос, Гриша! Я бы его дополнил. Какое имеют право настоящие бандиты в полицейской форме отвечать за закон в нашей стране? Это не они нас должны судить, а мы их!

Народу в боксе становилось всё больше. Судебный предпраздничный конвейер работал без перерыва и в ускоренном темпе. Дышать в камере становилось всё труднее, несмотря на иногда включающуюся вентиляцию. В следующий раз, когда дверь камеры открыли для завода очередного бедолаги, Аладдин обратился к конвойному с вопросом, существует ли в их заведении бокс для не курящих. Получив утвердительный ответ, Тополев и Мамедов попросили перевести их в эту камеру.

Бокс №1 был более светлым и практически пустым. Трое некурящих сидели на скамейках, которые располагались по разным стенам камеры. Воздух здесь был настолько свежим, что вновь вошедшие почувствовали, как от их прокуренной одежды разит табаком.

Некурящая камера оказалась ещё и молчаливой. Один из ожидавших судебного заседания разложил на лавочке бумаги и словно студент перед экзаменом нервно изучал их, стараясь запомнить содержание, шевелил губами и перекладывал листы из стопки в стопку. Второй тоже читал материалы своего судебного дела, не обращая внимания на присутствующих в боксе.

В углу сидел высокий, бритый наголо, уже не молодой человек, одетый в дешёвый тренировочный костюм из советского прошлого с отвисшими коленями и протёртыми локтями. Он мирно спал, изредка приоткрывая глаза и осматриваясь, делая это, видимо, машинально. Аладдин долго изучал его лицо, пытаясь вспомнить силуэт и черты.

— Это вор в законе — Юра Лазаревский! — тихо на ухо Григорию шепнул информированный курд. — Его из Медведково привезли на «продлёнку». Я его видел несколько раз у общих знакомых и узнал. А то, что он в СИЗО «Медведь» сидит, услышал из разговоров Руслана с Ибрагимом. Они радовались, что его там держат в строгости и без связи. Поэтому люди до него дотянуться не могут и справедливости просить тоже. Я слышал, что он не терпит беспредела и всячески с ним борется. Не то, что наши местные.

Около восьми часов вечера Тополева подняли на суд. Тот же зал, те же судья, прокурор и адвокат. А вот вместо следователя Валерии Черноус — молоденький и, видимо, наглый парнишка. В зале на удивление Гриши вместо ожидаемой им Ларисы или кого-то из семьи он увидел своего отчима Богдана и тётку Наталью. Они были с ним на редкость ласковы и приветливы. Наташа эмоционально общалась со следователем, но, увидев вводимого охраной в зал племянника, бросилась к нему с распростёртыми объятиями и, несмотря на запреты конвоя, обвила Гришу руками и повисла на шее, причитая: «Ничего, ничего… мы со всем справимся и всё пройдем вместе… помни, что у тебя есть мы, твоя настоящая семья…». Сотрудник полиции всё-таки оттеснил её от арестованного и завёл в клетку скамьи подсудимых. Наталья села на ближайшую скамейку и позвала знаками к себе Бадика. Тот быстро передислоцировался к ней, приветствуя пасынка рукой и натужно улыбаясь в свойственной только ему манере.

Рома вышел из-за своего адвокатского стола и прильнул к прутьям клети, протянув Грише руку. Они поздоровались.

— У нас замена следака! — радостно произнёс адвокат.

— Я заметил, — отреагировал Гриша.

— Лера отказалась от ведения твоего дела. Этого зовут Сергей. Он ещё совсем не в теме. Я с ним начал общаться сегодня перед заседанием, он сказал, что пока ещё не разобрался, что к чему, но попросил связаться с ним после новогодних праздников. Тётка твоя тоже с ним говорила. Пыталась объяснить ему, что ты ни в чём не виноват.

— А как они-то тут оказались? Ты их пригласил? — спросил Григорий.

— Да! — радостно ответил Роман. — Я им позвонил на днях и попросил прийти в суд на случай, если удовлетворят наше ходатайство о залоге. В этом случае надо будет оперативно внести на счёт суда всю сумму сразу. Они согласились и готовы отдать несколько миллионов рублей. Если всё пойдет так, как я думаю, то ночью будешь дома.

— Встать! Суд идёт! — скомандовал секретарь громким и чётко поставленным голосом.

Судья Тимакова вышла из своей секретной комнаты и в пять-шесть шагов достигла кресла. Судебное заседание началось. Всё произошло слишком оперативно. Роман в присутствии судьи сдал следователю оба заграничных паспорта Тополева — российский и израильский, документы на иждивенцев — детей Григория и его бабушку с дедушкой, положительные характеристики с места постоянной регистрации — соседи вместе с участковым расстарались, медицинские справки, переведённые с иврита на русский язык и выписку с банковского счёта Натальи Алексеевны с согласием родственника о залоге в размере одного миллиона рублей. После этого адвокат запросил суд об избрании меры пресечения, не связанной с лишением свободы. Прокурор со следователем Серёжей, естественно, были против. Альбина Юрьевна без интереса выслушала мнение обеих сторон и ушла в совещательную комнату. Вышла она минут через пять и с заранее заготовленным решением — продлить срок ареста ещё на два месяца.

Тополев подозвал к себе следака и попросил прийти к нему в Бутырку на разговор — пора договариваться и выходить на суд по существу. Тот обещал посетить его сразу после Нового года. Наташа снова подошла к Грише, когда его вывели из клетки, не испугавшись конвоя, обняла и поцеловала его. Она что-то шептала ему на ухо, но он уже ничего не слышал. Надежда, жившая в его мыслях и мечтах, растворилась вместе с услышанным решением судьи. Он так был уверен, что сегодня окажется на свободе, дома, в кругу близких и любимых людей, что совсем не был готов к такому повороту событий. Естественно, он как мог сдерживал себя от проявления эмоций, и это у него получалось неплохо.

Ждать обратной доставки в Бутырку в боксе пришлось недолго. Как только с суда вернулся эмоционально взвинченный Аладдин, их тут же забрал тюремный конвой и на том же полупрозрачном микроавтобусе повез в СИЗО. Всю дорогу Мамедов жаловался на безграмотных судью и прокурора, бездельника адвоката и подонка следователя. Возмущался, что ему так и не дали пообщаться с пришедшей на заседание женой Фатимой. Под этот поток проклятий и сетований Григорий постепенно пришёл в себя и успокоился. Всегда приятно, что у кого-то дела обстоят ещё хуже, чем у тебя.

На сборке их распределили в одну камеру вместе с Александром Емельяненко — известным боксёром и бойцом без правил. Он сидел одиноко на лавке у дальней стены, и когда вошли Аладдин с Гришей, то сразу направились к нему. Саша привстал, узнав приветливого курда и, дождавшись, когда тот подойдёт, по-родственному обнял его. Мамедов представил ему Гришу, они пожали руки. Емельяненко был на голову выше Тополева и на две головы — Аладдина, а в ширину больше их обоих вместе взятых. Вблизи он казался ещё больше и массивнее, чем по телевизору. Малоэмоциональное лицо Александра было морщинистым и не блистало интеллектом. Он на людях старался казаться задумчивым, был немногословным и при этом выдавал одну и ту же реакцию на любую информацию или событие, случавшиеся рядом с ним. Он сидел по не очень приличной в тюремном мире статье — изнасилование. На него подала заявление молодая девушка, работавшая в его доме прислугой, утверждая, что Саша силой овладел ею, причинив моральную и физическую боль. Ходили слухи об её требовании многомиллионной компенсации от Александра. Он отказался ей платить. В итоге — уголовное дело и жёсткое задержание подозреваемого полицией, когда он ехал пьяный на машине по области, отказался останавливаться на требование инспекторов ГИБДД и долго играл с ними в догонялки. После гонок машина врезалось в отбойник, а водитель, повредив ногу, покинул автомобиль и побежал в поля, где его настигли представители правопорядка.

Было уже ближе к полуночи, и все, кто находился на сборке, устали и хотели спать. Тополев размышлял о том, что надо готовиться к Новому году на централе — после этого суда у него появилось много вопросов к Роману. Их надо было грамотно сформулировать на бумаге и потом озвучить при первой возможности. Думал о том, как на оставшиеся деньги купить продукты — Лариса не пришла на суд и ждать передачек теперь неоткуда. Увидев Емельяненко, Григорий понял, что ему необходимо срочно заняться физкультурой в камере. Он сильно похудел на баланде, но лежачий образ жизни надо было компенсировать физическими упражнениями и нагрузками. Впереди маячила общая камера, и надо было срочно приводить себя в форму.

Тишину в «сборке» прервал громкий и разгневанный голос Аладдина, который обратился к двум молодым кавказцам, тихо общавшимся до этого между собой на своём языке.

— Молодые люди! — начал он. — Вы думаете, в этой комнате никто на азербайджанском не говорит и не понимает, что вы там балакаете?! — Кавказцы встрепенулись и явно занервничали. — Саша! — обратился Мамедов к боксеру. — Они тут обсуждают, как им неприятно сидеть в одном помещении с насильником, что они не понимают, почему тебя до сих пор не «опустили» и, что они сами с удовольствием это сделают, если будет такая команда от воров.

Емельяненко, молча, поднял голову, вышел из позы роденовского мыслителя и уставился на молоденьких азербайджанцев. Этот взгляд надо было видеть! В нём было всё: ненависть и злость, безразличие и ленность, удивление и любопытство. Кавказцы не стали дожидаться развития событий, вскочив, забарабанили громко в дверь и закричали по-русски: «Откройте! Убивают!». Калитка открылась довольно быстро, и двое бесстрашных выпорхнули в коридор с лёгкостью бабочек. Дверь закрылась. Камера разразилась громким и здоровым смехом. Саша, не издав ни звука, вернулся в излюбленную позу.

Гриша оказался в своей камере далеко за полночь. Валерьянычи спали или делали вид, что спят, Русик спросонок улыбнулся и пожал руку соседу.

За несколько дней до Нового года Григорий получил крохотную передачку: две шоколадки, две тетрадки и две ручки — правда, так и не понял, от кого. Когда расписывался за получение, не разобрал фамилии отправителя. Ему было очень приятно. «Значит помнят», — подумал он тогда.

В этот же день пришёл Володя Клименко, который вышел из отпуска на один день по требованию руководства и сказал, что скоро разгонит всю «хату» кроме Иваныча. Валеру «нагонит» за то, что он не платит деньги с августа за своё пребывание в люксовых условиях, Григория за то, что не платит Валере, а Руслана по его просьбе переведёт в курящую камеру. Вызывал Валерьянычей на продол по одному — вернулись невесёлые и озадаченные. Тополева подозвал к закрытой двери и громко, чтобы слышали все в камере, спросил:

— Ну что, переводить тебя в общую или нет?

— Переводить! — прокричал в ответ Гриша.

— Или, может быть, всё-таки оставить?!

— Можно, конечно, оставить, но лучше перевести…

— Ну, всё! Готовьтесь! На днях разбросаю вашу «хату», — прокричал напоследок опер и ушёл.

Вечером на ТР поступил звонок с зоны. Валера долго расспрашивал, кто звонит и что надо. Потом подошёл к Грише и передал ему трубку со словами:

— На! Разбирайся со своими проблемами теперь сам!

— Опер вернулся из отпуска, и так как я денег не заплатил, решил допустить до меня бандосов, — подумал Григорий, забирая трубку.

Но это оказался знакомый Гриши по адвокатскому «стакану», с которым он ещё в ноябре обсуждал свои проблемы, возникшие с сокамерниками, которые отказали ему в телефонной связи с родными и с адвокатом. Олег уже доехал до строгой зоны в Иваново и первым делом, обзаведясь своим телефоном, решил устранить несправедливость в их камере. Он подключил по конференцсвязи своего друга Аслана — смотрящего за «хатой» один-шесть-один и одновременно подельника положенца, имеющего огромный авторитет на централе. Пообщавшись, Гриша получил полную поддержку от братвы, но отказался от их помощи, сославшись на скорый переход в общую камеру. Тополеву блатные продиктовали свои номера телефонов и вручили «охранную грамоту» — предложили обращаться в любое время и по любому вопросу. Пожелали друг другу хорошего Нового года, расстались друзьями.

Естественно, все в камере слышали разговор в подробностях, поэтому вопросов никто не задавал и ни о чём больше не расспрашивал.

30 декабря 2014 года в 298-ую камеру заехал брат политика и оппозиционера Провального, который проходил вместе с ним по одному уголовному делу о мошенничестве в особо крупном размере. Олегу дали реальный срок четыре года, а политик получил условные три с половиной. За день до заселения по всем камерам БС, прилегающим к «два-девять-восемь» прошёл прогон от смотрящего, запрещающий какой-либо контакт с этой «хатой». Не разрешалось ни принимать оттуда, ни передавать туда малявы, бандюки и тем более «запреты». Позволен был только голосовой контакт через окно. Такова была установка блатных по требованию начальника следственного изолятора, а ему, в свою очередь, приказали откуда-то очень сверху.

Все искренне пожалели будущих сокамерников Олега Провального, потому что суровые условия его содержания в первую очередь коснутся их. Одного его держать в камере не станут — это запрещено законом, добровольцев на такой аскетизм найти будет трудно, поэтому кроме «наседок», заинтересованных в покровительстве администрации, других кандидатур и не предвидится. Даже если какой-нибудь честный сиделец по незнанию залетит в эту «хату», то быстренько захочет соскочить, дабы не прослыть стукачом.

За несколько часов до Нового года в камеру 288 зашел заместитель начальника СИЗО-2 по воспитательной работе Михаил Артемьевич Петросян. Появился он так стремительно и неслышно, что Валера не успел прибрать со стола мобильник. Майор, естественно, заметил маленький черный предмет, но сделал вид, что ничего запрещённого не увидел. Осмотрел стены, пол, потолок, заглянул в санузел, проверил работу крана и наличие горячей воды и после этого произнёс:

— Большая личная просьба! Не бухать! И пораньше ложитесь спать, завтра в честь праздника подъём в семь утра, — он посмотрел ещё раз на телефонную трубку и сказал, не отрывая глаз от предмета. — Это мой вам подарок на Новый год. В следующий раз будут неприятности! — развернулся и вышел, тихо закрыв за собой дверь.

По такому случаю сидельцы «хаты» объявили праздничное перемирие. Скинулись и организовали шикарный стол: нарезали колбасу, сыр, помидоры, огурцы, сало, разлили по пластиковым стаканам сладкую газировку вместо шампанского. Все вчетвером чокнулись, поздравили друг друга, пожелали здоровья и скорейшего освобождения. Валера и Иваныч были улыбчивы и учтивы, как в первый день знакомства с Гришей. Русику даже разрешили покурить в форточку несколько раз, чему тот был несказанно рад и по-праздничному весел. Тополев тоже наслаждался этой удивительной ночью, поддерживая шутки сокамерников, рассказывая анекдоты и весёлые истории. Полное понимание и взаимное уважение вернулись в разрываемую ранее конфликтом «хату». Все были довольны. Когда ты уже в тюрьме, а суда над тобой ещё не было, ты даже не догадываешься о своем будущем. И это прекрасно, потому что в ужасе заточения, катастрофе маячащего срока есть спасительная неизвестность, которая вселяет надежду и временное счастье. Никто из них ещё знал и даже не догадывался, сколько Новых годов им ещё предстоит отметить в неволе. Этот, свой первый праздник за решёткой, они запомнят на всю жизнь.

Глава №5. Людская «хата»

Новогодние праздники прошли под баланду, просмотр телевизора и утренние прогулки Гриши вдвоем с Русланом. Передачки в нерабочие дни не принимались, ларёк не работал, поэтому тюремное питание стало единственным способом пополнения калорий в организме. Теперь ранним утром все вставали в очередь к кормушке за очередной порцией каши, а тёплый ещё хлеб из Бутырской пекарни, который раньше даже не рассматривался в рационе Валерьянычей и который разносился осужденными из хозотряда около пяти утра, стал заходить на ура. Обедом и ужином из общего котла уже никто не гнушался, а подобревший Иваныч даже откладывал часть своей пайки вечно голодному Русику и тем самым сыскал уважение и любовь сокамерника. Общий враг в лице опера Володи объединил бывших противников. Каждое утро продольный объявлял, что сегодня прогулка состоится только в маленьких прогулочных двориках, и это сильно расстраивало Валеру и Владимира Ивановича. Гулять ходили только двое из «хаты». Гриша с Русланом радовались этому маленькому неудобству, потому что могли вдоволь болтать, обсуждая то, что при сокамерниках обговаривать было неудобно. На одной из таких прогулок в соседнем дворе Григорий услышал знакомый голос банкира Вадима, которого встретил в конвойной Таганского суда.

— Вадим, это ты?! — громко крикнул Гриша.

— Да, это я! — после небольшой паузы ответил он. — Кто говорит?

— Это Гриша из два-восемь-восемь! — представился Тополев. — Мы с тобой в суде 25 декабря познакомились в подвале, помнишь? Я ещё с Аладдином был вместе.

— Да, конечно, помню! — радостно отозвался Вадик. — Всё, как вы рассказывали, так и случилось. Прямо слово в слово. Так что спасибо вам обоим огромное, что подсказали мне, как себя вести и к чему готовиться. Ваша информация очень мне помогла.

— На здоровье! — с удовлетворением в голосе прокричал в ответ Григорий. — У тебя сейчас всё в порядке? Нужда в чём есть?

— Нет, спасибо! Всё отлично. Успели затариться до праздников с пацанами.

— Рад за тебя. Удачи тебе! И, если что — «шуми», буду рад помочь.

— Ещё раз спасибо и хороших праздников! — всё еще на вольном языке напоследок крикнул Вадим.

Гриша за эти три месяца так отвык от обычного слова «спасибо», заменённого здесь в тюремном лексиконе словом «душа», которое так часто приходится слышать на сборках, в «стаканах» и ночных перекрикиваниях между камерами.

Он даже провёл своё изыскание на эту тему. По тюремным понятиям слово «спасибо» считается оскорбительным и нежелательным для использования. Правильно благодарить сокамерников словами «от души», «душевно», «благодарствую» или «благодарю». Слово «спасибо» нельзя использовать ни в устной речи, ни в письмах родным или записках (малявах) другим арестантам. «Правильные пацаны» — то есть знающие тюремные обычаи заключённые — могут рассердиться из-за одного этого слова. Причин, почему оно попало в разряд табу, было несколько.

В тюрьме крайне негативно относятся к показной вежливости. Использование слов «спасибо» и «пожалуйста» кажется зэкам рисовкой, желанием лишний раз подчеркнуть свою интеллигентность и поставить себя выше основной массы заключённых. Людей, имеющих к этому склонность, за решёткой очень быстро ставят на место. Человека незнающего на первых порах могут разок предупредить. Это в лучшем случае. Если же новичок упорно будет забываться и использовать запретное «спасибо», его быстро и жёстоко научат уму-разуму. Расправа может быть очень серьёзной, вплоть до членовредительства.

«Спасибо» обычно выдаёт в человеке интеллигента. В советские времена им мог оказаться и партработник. Обе эти категории граждан являются на зоне, скорее, исключением, чем правилом. Их быстро «вычисляют» бывалые заключённые. В то же время большинство «сидельцев» — выходцы из низших слоев общества. Они уважительно называют себя «мужиками» и испытывают классовую ненависть ко всем, кто имеет более высокое социальное положение. Особенно зэков возмущает, если человек кичится этим и каждый раз намеренно подчеркивает своё хорошее воспитание. Такого наглеца сокамерники быстро ставят на место.

В лексиконе «мусоров» слова «спасибо» и «пожалуйста» используют надзиратели, тюремное начальство, следователи и другие служители Фемиды. Этих людей заключённые считают своими идейными врагами. И этот непреложный факт — уже достаточная причина для того, чтобы исключить их лексику из своего воровского жаргона.

По факту в тюрьме обычно благодарят за «блага» — табак или чай, которые считаются настоящими святынями. Словесная благодарность за такие ценные вещи должна выражаться соответствующим образом. Нужно сказать «благодарю», подарив таким образом благо в ответ дающему. Слово же «спасибо» имеет другое значение. Оно происходит от словосочетания «спаси Бог». Такое пожелание — не самая достойная плата за столь ценные в тюрьме вещи, как чай и сигареты. Даже если сказать «на здоровье», заключенный может оскорбиться и ответить: «Тебе-то что до моего здоровья?» Так что умение правильно и уважительно, но не заискивающе, поблагодарить своего соседа по камере — жизненно необходимое качество для любого заключённого.

В дни длинных выходных, когда дверь камеры открывается только два раза, всегда есть время, чтобы подумать, в том числе о своих близких и родных. Гриша тоже мучил себя размышлениями, безуспешно пытаясь развить у себя депрессию. «Как они там, как отметили? Помнят ли?» Становилось жалко себя — и не поздравили даже. Ни передачкой, ни письмом, ни запиской через адвоката… А потом втемяшивал себе мысль, что он сирота и кроме себя самого никому не нужен. От этого становилось ещё противнее жить на свете и хотелось заснуть навсегда. С этими мыслями он проваливался в царство Морфея на пару часов, а, проснувшись, вспоминал свои дрянные мысли, отчего становилось стыдно. В такие минуты Григорий сам себе говорил: «Не сегодня!». Тяжелее всего было обходиться без информации, когда ты не знаешь, что происходит по твоему делу, как ведут себя подельники, что говорят свидетели и какие действия предпринимают опера и следак. А самое главное — не знать, что происходит у тебя дома, в твоей семье, с твоими близкими.

13 января 2015 года после обеда открылся глазок и продольный, выкрикнув фамилию Гриши, сказал, чтобы тот готовился с вещами на переезд в общую камеру. Он быстро свернул матрас в скрутку, собрался — вещей было немного, а продуктов и вовсе не осталось. Руслан сунул ему в руки пачку печенья и чая, отсыпал в пакет кофе. В один карман куртки положил горсть конфет, а в другой две пачки сигарет. Валера достал из закромов два пакета сахара и отдал их Григорию со словами: «В общей „хате“ пригодится, бери!»

Через час дверь открылась, и Гриша со всем своим скарбом вывалился наружу. Поставив вещи на продол, он повернулся лицом к уже бывшим сокамерникам и попрощался.

— Спасибо всем за всё! Не держите зла и прощайте. Бог даст, свидимся… — дверь камеры лязгнула на прощанье всеми своими замками, оставив за своей железной твердью не долгую, но интересную жизнь Григория на БС.

На продоле рядом стоял Аладдин так же с вещами и «машкой» под одной мышкой и большими нардами под другой. Он, как всегда, светился своей лучезарной притягивающей к себе улыбкой.

— Привет! — поздоровался курд. — Что, тебя тоже переводят в общую!?

— И тебя тоже? — обрадовано спросил Гриша.

— Да, после рамса с Володей и Русланом этого следовало ожидать. Нас с тобой в одну «хату» бросят, в ноль-восемь. Её так же Клименко курирует.

Их повели по длинным коридорам и высоким лестницам бутырского централа, останавливали перед решётками межпродолных разделителей. Вместе с конвоем они ждали открытия засовов и вскоре пришли к массивной двери первого продола с надписью «08». Интерьер этого блока выглядел намного запущеннее, чем холеный Большой Спец — стены и потолок осыпались старой штукатуркой, местами она просто свисала и крошилась на пол из старинной плитки, колотой в разных местах до бетона. Свет был сильно приглушён, и от этого огромные коридоры казались тоскливыми и уродливыми. Было намного холоднее, чем на БС — видимо, за счёт щелей в высоких деревянных окнах с ободравшейся бумагой, которой пытались заклеить на зиму швы. Огромные сводчатые потолки, расположенные на пятиметровой высоте, ещё больше увеличивали кубатуру помещения, и старые, маленькие чугунные батареи под окнами явно не справлялись со своими функциями и лишь натужно гудели.

«Тормоза» «хаты» открылись и на пороге, не позволяя стоящим на продоле осмотреть внутреннее убранство помещения, выстроились человек десять — все они держали руки скрещенными на груди. Увидев сотрудника администрации и двух новеньких, толпа расступилась, давая им возможность пройти внутрь. По центру «хаты» стоял невысокий кавказец в чёрном тренировочном костюме. Он был смуглым и черноволосым. Облик довершали густые и чёрные, как смоль, борода и усы.

— Заходите, заходите! — улыбаясь хитрой восточной улыбкой, сказал он. — Давно вас ждём…

Ребята зашли внутрь, и за ними с грохотом закрылась дверь.

— Бросайте «машки» на «вокзале» и подтягивайтесь за шторку в мой «танк», — скомандовал бородатый и зашаркал тапками к дальнему углу камеры.